Академический юридический журнал .2000. № 1

ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ ПРАВА

(C) 2000 г. Тарасов Н. Н.

ИСТИНА В ЮРИДИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ
(Некоторые методологические проблемы)

I.

Наиболее распространенным сегодня является понимание научного исследования как целевого, организованного процесса выработки новых знаний, вида познавательной деятельности¹. Получаемые таким образом знания могут рассматриваться как истинные или ложные, отвечающие или не отвечающие требованию истинности, научной истины. Однако разработка критериев для такого рода оценок продолжает оставаться проблемой со времен античности. Не обошла эту проблему и юриспруденция.

Проблемы истины в отечественной юриспруденции обсуждаются, преимущественно, исследователями отраслей права. Пожалуй, наиболее обстоятельно эти вопросы обсуждается представителями процессуального права в рамках теории доказательств².

В контексте проблем квалификации преступлений, вопросов установления истины касаются исследователи, работающие в рамках уголовного права³.

Теоретики права, по сути дела, следуют тому же направлению и фактически ограничивают специальные исследования проблем истины тематикой применения права⁴. В этой же связи, однако, отдельно следует указать на многоплановые разработки А.Ф. Черданцевым теории толкования права, содержащие, в том числе, и план оценки результатов интерпретации юридических текстов с точки зрения истинности⁵. В последние годы автор плодотворно работает над указанной проблематикой уже в более широких теоретических рамках логикосемиотического подхода к праву, юридической науке и практике⁶.

Наконец, интересная, хотя и не получившая достаточного признания научным юридическим сообществом, попытка рассмотреть с точки зрения истинности нормы права, предпринята, в частности, В.М. Барановым⁷.

Во всех перечисленных направлениях юридической науки вопросы истины поднимаются, в основном, не столько для рефлексивной оценки исследователями собственных методологических средств и результатов их применения к данной проблеме, сколько для характеристики в этом плане тех или иных аспектов юридической действительности. Разумеется, отношение к результатам проводимых исследований как "истинным" или "неистинным" неявно присутствует практически в любом юридическом исследовании, однако данный план повсеместно декларируемый⁸, в содержании работ скорее подразумевается, нежели целевым образом обсуждается. Попытки же целевого теоретического осмысления истины как проблемы правоведения, на сегодня достаточно эпизодичны⁹.

Недостаточное внимание правоведов к специально теоретически очерченной проблематике истины в юридической науке может объясняться или ее не актуальностью, или, что вероятнее, существующей методологической установкой. Основу такой установки задает, скорее всего, господствующее в нашей науке нормативное отношение к разработкам, осуществляющимся в данной области официальной философией и восприятием ее положений как методологических императивов, автоматически гарантирующих истинность любого научного знания, получаемого на их основе¹⁰.

С точки зрения сегодняшних задач отечественной юриспруденции такое отношение к методологическим нормам научной работы уже вряд ли является удовлетворительным. Принципиальное расширение философского и социокультурного контекста современного правоведения требует от юристов серьезного самоопределения в первую очередь в рамках методологии юриспруденции, где сегодня неизбежно возникает целый класс проблем, связанных со значением истины в юридических исследованиях и, в более широком плане, с оценкой юридических теорий и знаний¹¹. В этой связи, для начала полезно соотнести существующие на сегодняшний день в отечественной юридической литературе направления разработки данной проблематики со сложившимися в науковедении оценочными подходами к науке, научным теориям, научному знанию.

Нужно заметить, что, несмотря на определенное разнообразие научных задач, для решения которых в юридической литературе востребовано понятие истины, в известных автору исследованиях востребована фактически одна концепция истины, находящаяся в рамках доминировавшей в нашей науке теории отражения. Базовым постулатом данной теории является, как известно, признание существования объективной истины и отношения к знанию как отра-жению объективной реальности¹². "Объективную истину, - пишет Э.М. Чудинов, - можно определить как содержание человеческих знаний, которое соответствует объективному миру, т.е. воспроизводит его. Именно в силу этого обстоятельства объективная истина не зависит от субъекта"¹³.

Раскрывая материалистическую теорию познания как методологическую основу юридической науки, А.Ф. Черданцев воспроизводит данный постулат в следующей формулировке "содержание знаний объективно определяется существованием реального, не зависимого от сознания человека внешнего мира"¹⁴.

Если допустить упрощение реализуемой в нашей литературе концепции, то можно сказать, что под истиной следует понимать объективное (верное) соответствие юридической теории, юридического знания правовой действительности. Следует упомянуть, что, несмотря на распространенность в отечественном правоведении, данное понимание истины является не единственным. В истории познания было выработано несколько подходов к пониманию истины, соответствующих определенному типу мышления и общей духовноинтеллектуальной ситуации эпохи.

Исторически это, прежде всего, истина в античной рациональности. Именно с античностью, с именем Аристотеля, принято связывать возникновение концепции истины, часто называемой классической, получившей позднейшие переинтерпретации и дальнейшее развитие в различных теориях. При этом, относительно истины в античной рациональности, полезно различать сформировавшийся идеал "соответствия" и способы обоснования истинности.

Так, в "Метафизике", Аристотель прямо говорит о соотнесению объекта и высказываний о нем как истинных и ложных посылок в рассуждении: "говорить о сущем, что его нет, или о несущем, что оно есть, - значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и несущее не есть, - значит говорить истинное"¹⁵. Вместе с тем, из контекста работы можно понять, что для мыслителя в этих рассуждениях принципиально не только соотнесение высказывания с предметом¹⁶, поскольку речь идет об определениях, как началах рассуждения, но и соотнесение высказываний между собой. Конечно, на первом плане принцип соответствия, поскольку истинное не может возникать из ложного "в этом случае белое возникало бы из небелого; между тем этого не видно"¹⁷. Однако далее мыслитель пишет: "все, что постигается через рассуждение (dianoeton) и умом, мышление (dianoia), как это ясно из определения {истинного и ложного}, либо утверждает, либо отрицает - и когда оно истинно, и когда ложно: оно истинно когда вот так-то связывает утверждая или отрицая; оно ложно, когда связывает по-иному"¹⁸. Учитывая, что для Аристотеля первостепенное значение имеют метафизические полагания "как воспринимать каждый предмет"¹⁹, а не постижение природы путем исследования как в новое время, не сложно интерпретировать различение "постижения" рассуждением и умом даже в контексте метафизики, как принципиальность для философа данного положения.

Исходя из сказанного, и помня об "Аналитиках" представляется оправданным акцентировать внимание на специфике понимания истины в античной рациональности не только как соответствия высказывания о предмете са-мому предмету. Для понимания истины, в эту эпоху, было не менее важно следовать универсальным правилам (тому, что мы сейчас называем логикой), реализуемым в рассуждениях но поводу тех или иных вещей. Другими словами, с точки зрения данной рациональности, если рассуждение по поводу познаваемого объекта, построенное на правильных посылках, осуществлялось в полном соответствии с правилами рассуждения, то и получаемый вывод автоматически получал статус истинного.

Для рациональности нового времени, характеризующейся господством научного позитивизма, уже важно рассматривать истину как соответствие не высказывания (предложения), а научного знания об объекте, самому объекту²⁰. Истинным здесь является такое знание, которое может быть проверено на соответствие объекту экспериментальным путем. Значение правил рассуждения здесь уже уходит на второй план. Именно эксперимент, а не правила рассуждения, начинает рассматриваться в качестве основною механизма проверки тех или иных научных положений на истинность²¹. При этом отношение к математике как универсальному методу естественных наук и построение особой экспериментальной области позволяет говорить, что на определенном этапе науке нового времени удалось особым образом соединить идеал соответствия знания объекту с ценностью метода исследования.

В науке именно данная концепция истины (а не классическая, учитывая способ обоснования в последней как следование правилам рассуждения) является до сегодняшнего дня наиболее распространенной и реализуемой практически во всех областях. Разумеется, она претерпела различные модификации (главным образом в работах неопозитивистов и постпозитивистов), в частности как разного рода корреспондентские теории. Однако базовая идея адекватности, соответствия знания предмету остается неколебимой. Надо сказать, что отдельные отношения к данной концепции сохранены, в том числе, и в различных вариантах современных когерентных, семантических и даже прагматических теорий истины²².

В XX веке, в процессе бурного развития социальных, гуманитарных наук стала ощущаться дефициентость понимания истины, как полного соответствия знания и действительности, именно для познания человека и общества. Поэтому, в философии и гуманитарных науках стало формироваться новое отношение к истине, которое можно условно обозначить как ценностное, ставящее во главу угла роль идеалов и ценностей общества в процессе познания вообще и научного исследования в частности²³. Именно здесь осуществляется наиболее непримиримая критика естественнонаучной теории истины вплоть до ее отрицания и утверждения о бессмысленности самого понятия истины в научном познании²⁴.

Допустимо предположить, что в современных философиях и гуманитарных науках формируется отличающееся от всех предыдущих понимание истины, которую можно условно назвать - этическая истина. Это означает, что современные ученые все большее значение придают ценностным основаниям познания. С таких позиций "различие между естественными и общественными науками основано, скорее, на предпосылках познания, чем на его внутренней логике: социальное знание в отличие от естественнонаучного характеризуется несравнимо большей ролью ценностных предпосылок"²⁵.

Наконец, особо следует упомянуть о герменевтической традиции в познании. Отказавшись от дедуктивной методологии и занявшая оппозицию научному сознанию, познающему мир через подведение конкретных фактов под общие законы, герменевтика фактически деактуализировала проблему истины, заменив ее на идеал точности понимания конкретных явлений, рассматриваемых как уникальные. Поэтому, используя в познании нормы и правила герменевтики о научном исследовании можно гово-рить только условно, нестрого понимая научное познание как любую, специально организованную интеллектуальную деятельность.

Итак, можно считать, что, несмотря на существование множества подходов, наиболее распространенным продолжает оставаться понимание истины как соответствия действительности и знаний о ней. Как уже упоминалось, данный идеал истины сохранился в достаточной распространенности со времен античности и получил наибольшую разработку в рамках естественнонаучного подхода. Восприятие данного идеала юриспруденцией выглядит достаточно естественным, если вспомнить роль глоссаторов и пандектистов в становлении юридического мышления. Причем, в юриспруденции, возможно, точнее говорить о сохранении именно классического понимания истины (пользование интуитивно-чувственными полаганиями, нестрогое отношение к методам исследования, свободная форма предъявления результатов), нежели о буквальном восприятии естественнонаучного отношения к познанию, предполагающего строгий метод исследовательской работы, строгую форму изложения и экспериментальную проверку полученных результатов²⁶. Вместе с тем, следует обратить внимание на одно существенное обстоятельство. Сохраняя изложенное отношение к проблеме истины как методологический постулат, конкретные правовые исследования зачастую реально расширяют рамки понимания истины в юриспруденции за счет иных концепций.

Последовательное теоретическое отношение отечественных юристов к реализуемой концепции истины, особенно в отраслевых исследованиях²⁷, может быть объяснено не только необходимостью находиться в рамках господствующей гносеологической парадигмы, но и определенным удобством такого понимания истины для решения конкретных практических задач с точки зрения действующей концепции правоприменения. Информационная модель применения права, представляющая, по сути, интеллектуальное решение на основе сопоставления информации о конкретных обстоятельствах и норме права, иного отношения к истине и не требует. А вот при выходе за пределы данной редуцированной теоретической представленности правоприменения, рассмотрение истины как информационного соответствия событий, норм и суждений о них уже оценивается многими исследователями как недостаточное. Так на взгляд В.Н. Кудрявцева, решение вопроса о квалификации деяния должно включаться в установление истины по уголовному делу²⁸. В процессуальной литературе пишется, что одной из особенностей установления истины в уголовном судопроизводстве является познание фактических обстоятельств в их социально-политической и юридической оценке, а дать "такую оценку - значит тоже отразить действительность"²⁹. В "содержание объективной истины по уголовному делу" включают так же вид и характер наказания, предусматриваемый санкцией юридической нормы³⁰. В общетеоретическом плане фиксировалось, что "предметом истинных суждений при применении юридических норм являются все факты объективной действительности, связанные с юридическим делом. Понятие же объективной действительности охватывает не только сами по себе голые факты, но и их социально-правовое значение"³¹. Таким образом, несмотря на идеологическую верность "объективной истине" легко заметить, что, постулируемая в юридической литературе как методологическая установка, референтная концепция истины, в процессе исследования серьезно размывается ценностными элементами задаваемыми, в частности, социально-правовым и социально-политическими контекстами. Следовательно, даже в области юридической практики естественнонаучный идеал истины по факту рассматривается как явно недостаточный в силу ее социальной природы. Не менее определенно это наблюдается и в плане теоретической юриспруденции. Однако прежде чем приступить к обоснованию данного тезиса, следует сделан, ряд предварительных замечаний.

Следует напомнить, что даже классическое понимание истины в естественных науках сегодня претерпело серьезные изменения и приобрело весьма сложное системное представление. Это связано с рядом методологических проблем, которые не смогли получить решения в рамках классического понимания. Прежде всего, это проблема действительности или реальности. В классическом понимании соответствие мысли реальности трактовалось как то, что утверждаемое мыслью имеет место "на самом де-ле". Однако, философские рефлексии XVIII XIX веков (Кант - "вещь в себе", Маркс "общественно-историческая практика") и развитие науки в XIX - XX веках привели к необходимости переосмысления первоначальной идеи. Поскольку метафизические полагания и априорные знания не могли быть встроены в сложившееся научное сознание, то, прежде всего в неопозитивизме, появляются различения реальности ("как она есть") и фактов как концептуализированной формы данной реальности. С этой точки зрения, "то, что ученые обычно называют фактом, представляет собой не элемент объективного мира, а определенный вид нашею знания о нем. Соответствие некоторого теоретического предложения эмпирическому факту - это отношение, которое реализуется в рамках системы знаний"³².

При таком различении действительность "сама по себе" (статус рерум - термин О. Коннора) и действительность в концептуализированной форме (вещи, их свойства, события и т.д.) связаны познавательным процессом. Однако утверждения по поводу действительности не относятся к ее концептуализированной форме, а представляют самостоятельный план, и отноше-ния истинности рассматривается именно между "утверждением" и "статус рерум"³³.

Не составляет труда заметить, что данное теоретическое представление истины особенно непринужденно работает в юридической науке и, особенно, для соотнесения юридического знания и правовой действительности. Сильной стороной данной теории является и ее универсальность. Дело в том, что в таком варианте понятие истины оказывается применимым не только к высказываниям относительно реальных объектов, тому, что часто называется "объективная реальность", но и к объектам другой природы, в частности, мыслимым. Это особенно важно именно для юриспруденции, во многом опирающейся на систему особого рода конструкций, не имеющих референтов в реальности. В этом смысле, утверждения:

В действующей Конституции (Основном законе) Российской Федерации 137 статей,

В состав правонарушения включается: субъект, объект, субъективная и объективная сторона -

есть одинаково истинные утверждения. Несмотря на различие референтов данных предложений, в первом случае это объект "реального мира", а во втором - идеальная конструкция, и то, и другое может рассматриваться как действительность.

Изложенное выше позволяет утверждать, что референтная концепция истины сохраняет свое значение в юриспруденции, по крайней мере, в рамках отношения к фактам. Однако, что касается ее применимости к оценке собственно научного теоретического знания, то здесь ситуация гораздо сложнее.

II.

Строго говоря, изложенные выше концептуальные схемы абсолютно корректны только для оценки отношения "высказывание - предмет высказывания". Такое отношение считается ти-пичным для так называемого обыденного знания, сводящегося к "констатации явлений и корреляций между ними"³⁴. В отличие от него, научное знание обладает как минимум двумя характеристиками, свидетельствующими о его особом статусе.

Прежде всего, наука претендует на фиксацию закономерностей и формулирование законов. В этом смысле собственно научное знание всегда теоретично. Причем, строго говоря, характеристика теоретичности должна быть отнесена не только к собственно теориям. Теоретический статус положений общей теории права или частнотеоретических положений отраслевых наук очевиден. Все разработки в области правоотношения, юридической ответственности, реализации права и т.д. являются теоретическими по понятию. Однако в юриспруденции и банальные, на первый взгляд, фиксации, такие как "гражданский кодекс РФ является кодифицированным нормативным актом" или "решение суда является правоприменительным актом" - это фиксации теоретические, поскольку состоят не в бытовом описании данных документов, а в их теоретической квалификации. Как отмечает А.Ф. Черданцев, научные факты являются фактами, в том числе и потому, что "в процессе научного объяснения объектов, фиксируемых ими, подводятся под научные законы"³⁵. Более того, то, что традиционно называется эмпирическим фактом, строго говоря, так же является и научным фактом только в силу его теоретической интерпретации. В этом смысле, авторы коллективной монографии "Эффективность правовых норм" справедливо отмечают: "Однако, познавательная ценность подобных выводов проблематична, поскольку в настоящее время социология не располагает надежными процедурами, которые давали бы возможность на основании осознанных оценок и намерений, вербально выраженных ориентации, выявить интернализированные ценностные ориентации личности и отделить их от декларативных"³⁶. Другими словами, фиксируется отсутствие теоретических средств, для перевода конкретных данных в статус эмпирических научных фактов.

Другой значимой в данном контексте характеристикой научного знания является его предметность. Научное знание не только имеет теоретическую форму, но и "организовано" в рамках предмета науки, который строится в соответствии с определенной философской картиной мира, методами исследовательской работы, категориальным строем науки и т.д. Поэтому оправдано утверждать, что при смене категориальных систем науки меняется и научное знание (как представление сущности явлений) и, следовательно, меняется отношение к их истинности. Подтверждение данной мысли можно увидеть в современной отечественной юриспруденции, отнюдь не просто переживающей категориальное обновление.

Таким образом, проблема поиска критерия истинности современного научного знания становится почти не разрешимой. Ситуация осложняется и тем обстоятельством, что истинностной оценки требует не только собственно научное знание, а научная теория как таковая. Не случайно, столкнувшись с данной проблематикой, большинство методологов науки стали отказываться от классического идеала истины и начали предлагать альтернативные способы соотнесения научных теорий с реальностью. Это и "верифицируемость" неопозитивистов, и "правдоподобие" К. Поппера, и "вероятностность" Р. Карнапа, и релятивизм П. Файерабенда, и "общественно-историческая практика" К. Маркса.

Сказанное не следует расценивать, как призыв к юристам отказаться от реализуемой в правоведении концепции истины и переходить к иным парадигмам. Однако повод задуматься над проблемой - "на лицо". При этом применительно к ряду проблем, обсуждаемых в юриспруденции, необходимо учитывать и иные обстоятельства.

Единицей оперирования в классической теории истины является не некоторое суждение, а отношение данного суждения к некоторому предмету или явлению. В этом смысле, когда мы оцениваем некоторое суждение как истинное, мы оцениваем его на соответствие действительности. Такое соответствие следует отличать от логического значения суждения. В пространстве логики характеристика суждения как истинного или ложного в плане его соответствия действительности не существует. Истинность в любой логике это просто соответствие осуществляемых операций, существующим в ней правилам рассуждения. В силу этого, методологически не очень корректна, например, аргументация истинности научных положений их логическими характеристиками. В частности, обосновывая правомерность рассмотрения юридических норм как суждений и оценки их в этом плане как истинных или ложных, В.М. Баранов наделяет их с точки зрения модальной логики качествами дескриптивного и прескриптивного суждения, что и позволяет, с точки зрения автора, оценивать их как истинные или ложные³⁷. Правомерность такой интерпретации достаточно проблематична, что развернуто, показано, например, А.Ф. Черданцевым³⁸. Однако, в методологическом плане, проблематичность трактовки не является запретом на нее, а только обозначает научный статус данной трактовки. Другое дело, как в данном случае понимать истинность или ложность юридической нормы. Учитывая сказанное выше, оправдано утверждать, что если характеристика юридической нормы как истинной или ложной и возможна, то только в рамках модальной или деонтической логик и именно относительно правил данных логик. Тезис же об истинности норм права как их соответствии социальной действительности, при этом, разумеется, не доказывается, да и сама постановка вопроса остается недостаточно убедительной.

Надо сказать, что попытка В.М. Баранова подойти к юридической норме с таких позиций, имеет соответствующие философские основания и методологические установки. Это, прежде всего, концепция социально-экономической детерминированности права и теория отражения. В таких рамках, осуществляемый подход вполне правомерен и соответствующие обсуждения и отечественной науке всегда были популярны. По сути дела, появившиеся в литературе возражения обусловлены только попыткой автора отказаться от аспектизации с заявленных позиций права в целом и довести логику такого исследования до уровня юридической нормы. При этом в исследовании возникли, в первую очередь, именно не концептуальные, а методологические сложности.

Как уже упоминалось, трудности в применении классической концепции истины к науке связаны с тем, что научное знание теоретично по своей природе, а предмет науки сложно организован и включает разнородные единицы. Единицей оперирования в науке является не суждение или высказывание, а факт, гипотеза, теория и т.д. Разумеется, можно сказать, что научные факты фиксируются в форме суждений, однако классическое истинностное отношение и здесь не избегает проблематизации. Так, с точки зре-ния П. Стросона: "Факты есть то, что утверждения (когда они истинны) утверждают. Они не являются тем, о чем утверждения говорят"³⁹. Здесь налицо акцентуация смысла на концептуализации явления и определенная второстепенность дескриптивного плана суждения. Представить же, например, теорию как систему истинностных суждений просто невозможно, хотя бы потому, что, включая гипотезы, предположения, полагания и допущения любая теория будет представлять совокупность как истинных, так и ложных суждений и положений⁴⁰. Кроме того, теория неизбежно включает в себя выводы и умозаключения, произведенные в рамках ее предметности, по формальным правилам не всегда поддающиеся референции конкретным явлениям действительности. Содержание таких выводов и умозаключений - это вопрос фило-софской картины мира, категориального строя и исследовательской парадигмы. В юриспруденции значительное число теоретических положений образуется как раз путем создания в предмете фиктивных операционных моделей (конструкций), предназначенных не столько для отображения права, сколько для его познания. К таковым можно отнести уже упоминавшийся механизм правового регулирования, состав правонарушения и т.п.

С точки зрения референтного отношения, фиктивные операционные модели отличаются тем, что не имеют соответствующего объекта и, строго говоря, не являются собственно научными моделями, поскольку особенность последних именно в том, что в определенной области свойств они могут использоваться вместо объекта, а представляют собой идеальные конструктивные образования, парадигмизирующие познание юридической действительности.

Так, например, невозможно указать в реальности на объект, соответствующий составу правонарушения. Не случайно по поводу состава правонарушения в правоведении идут оживленные дискуссии именно по поводу правомерности включения в него тех или иных элементов. Основанием данных дискуссий, на наш взгляд, является попытка отнестись к составу правонарушения не фиктивно - идеально, а объектно. Анализируя различные точки зрения по этому поводу, А.Ф. Черданцев совершенно справедливо замечает, что состав правонарушения следует рассматривать "как определенный идеальный объект, созданный силой абстракции, как мысленную модель, а не реальное явление и не понятие, отражающее это явление"⁴¹. Здесь важно подчеркнуть именно конструктивную природу таких моделей в силу чего они уже не могут рассматриваться в рамках референтного отношения отображения. Конструкция соотносится с действительностью более сложно, чем модель. Так, например, конструкция может задавать объектно не существующую соорганизацию элементов, а путем идеализирующих допущений создавать объекты интеллигибельного типа, существующие только в рамках соответствующего научного предмета.

Другими словами, если рассматривать состав правонарушения как модель, то модель, по сути дела, сконструированную в предмете юриспруденции и в этом смысле являющуюся именно фиктивно-операционной, а не отображающей реальный юридический объект. Отсюда и понятие истинности в референтном плане к подобным моделям не применимо.

Одной из особенностей гуманитарного, социального знания, в отличие от естественно-научного, принято считать его диалогичность⁴². Разумеется, диалог как "мысленная коммуникация" присущ науке изначально. Данное обстоятельство понималось еще скептиками. В частности Секст Эмпирик писал: "Мы занимаемся изучением природы не для того, чтобы высказываться с твердой уверенностью относительно какой-либо догмы, определяемой изучением природы, но ради того, чтобы иметь возможность противопоставить всякому положению равносильное"⁴³. Однако в естественных науках такая "диалогичность" служит концептуальной и содержательной полифонии, но не создает но-вых смыслов. Это обусловлено, как представляется, двумя обстоятельствами.

Первое, субъект объектная гносеологическая схема, презюмируюшая непосредственное отношение исследователя с объектом и, главное, экспериментальная проверка продуцируемого знания.

В гуманитарных областях значение экспериментальной деятельности минимизировано в силу невозможности многократного воспроизведения условий эксперимента, культурно-исторической обусловленности процессов, невозможности достигнуть необходимой формализации и т.п. Кроме того, в социальной области любые действия экспериментального типа возможны только через формирование некоторых социальных программ и проектов, которые, в отличие от естественнонаучных областей, неизбежно начинают менять как объект исследования, так и самого исследователя.

Второе - язык науки. Естественные науки работают в так называемых "строгих" языках, символьный характер которых исключает вариативное прочтение того или иного текста. Это обстоятельство, а также принцип дополнительности, фактически исключают в естественных науках создание новых смыслов в рамках одной теории. Разумеется, например, некоторое уравнение, созданное для описания какого-либо физического процесса, может получить различные теоретические физические истолкования, однако при этом не создается новых смыслов с точки зрения его собственного содержания.

В отличие от этого, социальные, гуманитарные науки пользуются нестрогими языками, построенными на базе естественного языка. А это предполагает не только различные содержательные истолкования одного текста, но и возникновение новых смыслов, не закладываемых автором текста⁴⁴. С определенной долей условности можно сказать, что исследователь в гуманитарных областях имеет дело с объектом преимущественно через идеи, мысли, представления других исследователей. "Мысли о мыслях, переживания переживаний, - писал М. М. Бахтин, - слова о словах, тексты о текстах. В этом основное отличие наших (гуманитарных) дисциплин от естественных (о природе), хотя абсолютных, непроницаемых границ и здесь нет"⁴⁵. Таким образом, в социальных науках диалогичность является не просто чертой, а их сущностной характеристикой.

Для юриспруденции, помимо простейших выводов о необходимости в процессе научной работы осуществлять содержательную реконструкцию позиций оппонентов и сторонников, сказанное значимо и в содержательном плане. Прежде всего, это касается истинностной оценки универсальных положений юриспруденции, сформировавшихся в процессе ее развития как основополагающие, принципиальные идеи. Такие положения, по сути, являются сформулированными основаниями той или иной научной правовой традиции, поэтому задача оценки их как истинных или ложных, в референтном плане, приобретает характер фундаментальной трудности. В исследовательской практике, эта трудность, преодолевается, в основном, путем указания на положения такого рода, как "устоявшееся в науке мнение", "общепризнанность" и т.п., что, по сути, может рассматриваться как определенная конвенция научного юридического сообщества. При этом, подобные конвенционально обоснованные идеи, не теряют статуса научных поскольку, с одной стороны, базируются на исследовательском опыте, а с другой - их научная ценность заключается не в том, насколько точно они отражают некоторую действительность, а в эвристических возможностях при исследовании актуальной проблематики⁴⁶. Это особенно важно для нашей науки именно в силу распространенности в ней моде-лей и конструкций подобного рода и, очевидно, может рассматриваться в качестве одной из ее особенностей.

Кроме того, в качестве аспекта диалогичности юридического знания может рассматриваться включенность в научный оборот юриспруденции понятий и конструкций других наук. Осуществляя работу с разнопредметными понятиями, юрист неизбежно должен соотносить их не только в рамках собственных исследовательских задач, но и для обеспечения надежности результатов исследования, в плане "логик" их собственных предметов, т.е. строить определенный диалог логик (в смысле B.C. Библера). Такое соотнесении инициирует и интенция юридической науки, как показывалось ранее, па максимальное "приближение к жизни". Такое приближение требует известного ухода от теоретической редукции исследуемых явлений, в том числе, и путем полипредметного их "схватывания". Можно сказать, что в процессе такой работы юрист вынужден "включать в себя" (диалогически включать в свою деятельность)⁴⁷ и "философа", и "психолога", и "социолога", и "естественника". Таким образом, правомерно сказать, что юридическое знание диалогично и в этом плане.

Наконец, можно выделить "ценностный" аспект познания права, также показывающий, что в юридической науке мы имеем дело с истинностью, научной объективностью, которую невозможно ограничить однозначным соответствием знания действительности. Значение ценностных установок и идеалов общества сегодня отмечается и для естественных наук (как социокультурный контекст), и особенно для социального познания⁴⁸. Причем для юриспруденции, рассматривающей право как социальный регулятор, как форму организации общества, осознание собственной ценностно-смысловой природы, конструктивного характера правового знания, приобретает особое значение. Изменение ценностных систем общества принципиально влияет на смену парадигм любой социальной науки⁴⁹. Но для юриспруденции это обстоятельство еще усиливается спецификой ее предмета. Дело в том, что господствующие в данном обществе ценности, не просто влияют на самооп-ределение юриста в рамках исследовательской позиции, но и напрямую выражаются в действующем позитивном праве. В этом смысле, для юриста ценности выступают не просто как общепризнанные "предпочтения" (И. Ильин), но как предельные нормативные основания регулирования общественных отношений. Зафиксированные как юридические декларации и правовые принципы данного общества, социальные ценности способны являться основанием конкретных юридических решений и обеспечиваться всей системой юридических средств и государственного принуждения. Таким образом, можно считать, что отношение к правовым ценностям, как юридическим основаниям истины, призвано обеспечивать воспроизводство позитивного права во всей его культурной полноте.

Влияние социальных ценностей на юриспруденцию в литературе рассматривается, в том числе, и в рамках проблемы соотношения науки, философии и идеологии. Так, различая науку и идеологию по критериям отношения к действительности (как объекту познания) и связи с интересами субъекта на "социально-групповом уровне", А.Ф. Черданцев считает, что в отличие от науки, отражающей объект исследования таким как он есть, "назначение идеологии - выработка системы ценностей, на которую ориентируется определенная социальная группа, которая их стремится реализовать, претворить в действительность, сформировать эту действительность в соответствии с признанной системой ценностей"⁵⁰. В принципе, при определенных уточнениях, позиция автора представляется вполне обоснованной. Однако в нашем случае важно обратить внимание на иной аспект вопроса.

Конечно, сложившуюся в процессе культурноисторического развития систему ценностей любого общества, являющуюся его этической, нравственной, правовой основой, сложно обозначить термином "идеология" в его привычном значении. Однако не приходится отрицать, что данная система ценностей имеет свою иерархию, неизбежно задает определенные мировоззренческие рамки для научных исследований и правовых особенно. Как уже отмечалось выше, данные ценности не просто получают фиксацию в позитивном праве и правосознании общества, но и являются предельными нормативными основаниями, регулятивными императивами общества, обеспечиваемыми правовыми средствами и механизмом государства. Именно данные ценности, задавая план должного (а значит будущего), могут рассматриваться как предельная рамка истинностной оценки положений юриспруденции внеэмпирического характера. В этой связи оправдано привести следующее высказывание Гегеля: "...здесь истина должна была быть тем предметом, к которому могли бы быть отнесены деяния и события в области духа. Между тем, обычно устанавливается противоположная предпосылка, именно, что упомянутые истории должны иметь своим содержание только субъективные цели, т.е. лишь мнения и представления, а не в-себе-и-для-себя сущий предмет, истину, и притом на том простом основании, что истины не существует. При этом допущении интерес к истине проявляется точно так же лишь как партийность в обычном смысле слова, именно как партийность мнений и представлений, которые, будучи все одинаково бессодержательны, во всей своей совокупности представляются как совершенно индифферентные. Сама историческая истина имеет, таким образом, смысл лишь правильности, точного сообщения о внешних фактах, при отсутствии какого-либо иного суждения, как только о самой этой правильности, - а это значит, что здесь допускаются лишь качественные и количественные суждения, а отнюдь не суждения необходимости и суждения понятия..."⁵¹. Здесь Гегель как раз привлекает внимание, по сути, к двум обстоятельствам. Первое - истина не сводится к фактичности и второе - истинность зависит и от внеэмпирических факторов - категорий и ценностей.

Факт значимости общесоциальных (общечеловеческих) ценностей для юридической науки отмечает А.Ф. Черданцев. "Эти ценности, -пишет он, - находят выражение, прежде всего в принципах организации и деятельности государственного аппарата, принципах права, в формировании которых значительная роль принадлежит науке. Имеются в виду, прежде всего такие ценности, как демократия, справедливость, общественный порядок, права и свободы личности и т.п."⁵². Однако далее следует несколько неожиданное рассуждение автора: "Коль скоро государство и право в своем функционировании ориентированы идеологически на определенную систему ценностей и принципов, то мимо этого не может пройти и юридическая наука и, прежде всего теория государства и права. Она поэтому неизбежно склоняется на сторону той или иной идеологии, что дает основание приписывать этой науке идеологическую функцию"⁵³.

Прежде всего, для понимания значения ценностных оснований истины в юриспруденции правильнее считать, что теория государства и права находится в рамках принятых в данном обществе ценностей не в плане идеологии, а в плане социокультурного контекста познания государства и права. Разумеется, в любом реальном обществе имеют место те или иные ценностные доминанты, обусловленные особенностями его истории и типом государства. В этом смысле можно сказать, что юриспруденция, в силу даже предметной связи с действующим государством и правом, в определенной степени неизбежно идеологизирована. Однако, во-первых, это вряд ли позволяет наделять юридическую науку идеологической функцией. Разумеется, те или иные положения юриспруденции, особенно - теории государства и права могут идеологизироваться политическими элитами, иными социальными группами, но это не значит, что юридическая наука идеологична по своей природе. Идеологизировать можно положения любой теории как это было с теорией происхождения видов Дарвина, экономической теорией Маркса, моделью солнечной системы Птолемея и постулатами Аристотеля. Причем, последние не просто идеологизировались, а, как известно, были канонизированы.

Во-вторых, современное состояние юридической науки, особенно в связи с развивающимся сравнительным правоведением, позволяет если не исключить, то, по крайней мере, минимизировать влияние партийных (в смысле Гегеля) идеологий на правоведение.

Тем не менее, как отмечалось, ценностный план юриспруденции, в том числе и в рамках идеологии, чрезвычайно значим для оценки научной истинности тех или иных юридических положений. Причем, эта значимость имеет несколько оснований. "Вне определенного идеологического подхода, - пишет С.С. Алексеев, - мировоззренческие взгляды не могут получить достаточного общественного признания, и тем более должной практической реализации. Так что в практической жизни наука и идеология тесно переплетены, взаимопроникаю!. Это и объясняет то обстоятельство, что философия, иные отрасли знаний в определенных своих сторонах и проявлениях выступают также и в качестве идеологии (и это требует, чтобы в любой науке достаточно точно и строго те или иные положения виделись и оценивались в качестве "идеологических")"⁵⁴.

Сказанное можно рассмотреть как еще один аргумент в защиту позитивной юриспруденции. Действительно, как покачано в приведенной выше работе А.Ф. Черданцева. общечеловеческие ценности в рамках конкретного государства и права неизбежно идеологизируются как в юридической практике, так и пауке. Следовательно, то, что в сегодняшней отечественной теории государства и права рассматривается как собственно предметности исследования: демократия, права человека, справедливость и т.д., по сути - идеологизируемые ценности, работа с которыми по нормам науки, в рамках референтного идеала истины, практически невоз-можна. Не случайно концепции прав человека, правового государства актуализированы отечественной наукой только в силу смены ценностных идеологических ориентации общества и государственной политики. Таким образом, строго научной областью познания права остается, как уже говорилось выше, только позитивная юриспруденция.

Разумеется, более заманчиво, в соответствии с сегодняшними интенциями отечественной юриспруденции, опираться как раз на ценностные идеи, например, на господствующую идею прав человека, как смыслообразующего основа-ния современной теории права.

Однако при таком подходе очень часто возникают разного рода теоретические проблемы, удовлетворительного решения которых в научном предмете и логике не находится. Так, весьма популярный перенос правовых смыслов в область свободы, прав человека, не редко принуждает юристов давать "гибкие" оценки правовым ситуациям не на основе образцов собственно юридической культуры, норм научною освоения действительности и просто профессионализма, а в зависимости от господствующей идеологии и политических стратегий.

Сначала, "гибкость" оценок. Ситуация на сегодня навязшая на зубах и, может быть по этому, не обсужденная по крайней мере российским юридическим сообществом с требуемой глубиной и обстоятельностью - события в Югославии. Если отбросить политические реверансы и предельно жестко зафиксировать проблему, то можно сказать, что мировое сообщество, по сути, санкционировало произвол НАТО во имя прав человека. Нельзя сказать, что данный факт вызвал бурную профессиональную дискуссию в стране, а те юристы, которые так или иначе высказались на данную тему, поднимали на щит именно права человека, как ту абсолютную ценность во имя которой можно пойти на определенные жертвы и поступить в рамках идеологии "права сильного". Не трудно заметить, что в данном политическом конфликте реализовался конфликт ценностных идей - идеи государственного суверенитета и идеи прав человека. И поскольку максима прав человека исторически возникает после принципа государственного суверенитета, похоже, юристы применили свою организационно-техническую норму "действующим считается закон, последний по времени принятия". Правомерность такого подхода в данном случае более чем сомнительна по двум основаниям. Прежде всего, если попытаться оценить исторический план реализации указанных идей, то легко заметить, что идея государственного суверенитета и построенные на ее основе международные институты стабилизировала мировую политику на протяжении столетий. А стабилизация, как известно, функция регулирования. Кроме того, не является ли государственный суверенитет обращенным принципом автономности субъекта в частном праве? Почему же юристы, рассматривая второй как абсолютную правовую ценность сочли возможным пожертвовать первым. Не происходит ли зеркальная реализация принципа "народ - все, личность - ничто", т.е. превращение его в "личность - все, народ - ничто". Во всяком случае, разделяя правовую культуру на социоцентристский и персоноцентристский тип, А.П. Семитко считает, что говорить о правовых средствах в социоцентристских правовых культурах можно только как о неразвитых, граничащих с псевдо - или квазиправовыми⁵⁵. В этой связи оправдано спросить, нет в подобных рассуждениях подмены собственно юридической оценки на основе правовой норм правовой культуры и юридической деятельности и рамок собственно юридического мышления этическими максимумами, конвенционализированными в современной мировой идеологии? Ответ, как уже понятно, будет зависеть от отношения исследователя к внеэмпирическим основаниям истинности положений и оценок юриспруденции.

Итак, все изложенное выше позволяет с достаточной уверенностью утверждать, что специфика юриспруденции (как науки, так и практики) в ее отношении к истине заключается в том, что она включает практически все из перечисленных типов рациональности и, следовательно, оперирует всеми указанными выше понятиями истины.

Применительно к юридической науке это было показано выше.

В практической юриспруденции, классический (аристотелевский) идеал истины, по сути дела, положен в основание юридического процесса (если исключить до сих пор во многом реализуемую у нас модель инквизиционного правосудия), естественнонаучная и когерентная⁵⁶ идеи истины доминируют в рамках теории и практики доказательств, герменевтические подходы реализуются в толковании права, прагматический идеал задает смыслы правового регулирования, наконец, ценностный подход может рассматриваться как предельная рамка всей юриспруденции. Другими словами, юридическое мышление способно работать в полисмысловом (с точки зрения типов рациональности) пространстве и пользоваться разными конструкциями истины. Возможно, это и есть основная особенность истины в юриспруденции.

Примечания:
1.В данном процессе можно выделить определенные стадии. Например: стадия замещения объектов знаковыми системами, стадия работы со знаковыми системами и их преобразования, стадия отнесения преобразованных знаковых систем к объекту1. Каждая стадия может быть описана как последовательность определенных операций. См. напр.: Щедровицкий Г.II. Проблемы организации исследований: от теоретико-мыслительной к оргдеятельностной методологии анализа // Вопросы методологии. 1996. № 3-4. По поводу знаков и знаковых замещений см. так же: Фуко М. Слова и вещи. Санкт-Петербург. 1994. С. 98 и след.
2.См. напр.: Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М., 1950; Строгович М.С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе. М., 1955; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т.1. М., 1968; Полянский Н.Н. Очерк развития советской науки уголовного процесса. М., 1960: Трусов А.И. Основы теории судебных доказательств. М., 1960; Арсеньев В.Д. Вопросы общей теории судебных доказательств в советском уголовном процессе. М., 1964; Мухин И.И. Объективная истина и некоторые вопросы оценки судебных доказательств при осуществлении правосудия. Изд-во ЛГУ, 1971; Иванов О.В. Принцип объективной истины в советском гражданском процессе. М., 1973. Каз Ц.М. Проблемы доказывания в суде первой инстанции (цели доказывания). Саратов, 1978; Горский Г.Ф., Кокорев Л.Д., Элькинд П.С. Проблемы доказательств в советском уголовном процессе. Воронеж, 1978; Пьяное Н.А. Принцип объективной истины в советском арбитражном процессе // Конституция СССР и вопросы развития правового регулирования социалистических отношений. Иркутск. 1980, Курс советского гражданского процессуального права. Т.1.М.. 1981; Треушников М.К. Доказательства и доказывание в советском гражданском процессе. М., 1982; Курс советскою уголовного процесса. Общая часть. М.. 1989
3.См. напр.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972; Куриное К.А. Научные основы квалификации преступлений. М.. 1976; Наумов А.П., Ноаиченко А.С. Законы логики при квалификации преступлений М., 1978 и др.
4.См.: Недбашо II.Е. Применение советских правовых норм М., 1960; Алексеев С.С. Проблемы теории права Т 2 Свердловск. 1973; Дюрягин И.Я. Применение норм советского права. Свердловск. 1973; Его же. Об истинности содержания право примснительного акта // Советское государство и право. 1975. № 2; Кро Ю.Н. Проблемы применения советского права. Иркутск. 1980; Вопленко Н.Н Социалистическая законность и применение права. Саратов. 1983.
5.См.: Черданцев А.Ф. Вопросы толкования советского права. Свердловск. 1972. Его же. Толкование советского права М., 1979.
6.См.: Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. Екатеринбург. 1993.
7.См.: Баранов В.М. Истинность как свойство норм coвет-ского права // Нормы советского права. Изд-во Саратовского университета. 1987; Его же. Истинность норм советского права. Изд-во Саратовского университета. 1989.
8.Примером такого обозначения предельного ценностного основания исследовательской позиции может послужить следующее яркое высказывание: "Наука - не должность, она безразлична к рангам, титулам и званиям, не терпит высокомерия и угодничества, ее критический пафос заключается в служении единственному авторитету - истине". (Керимoe Д.А. Философские основания политико-правовых исследований. М., 1986. С. 7).
9.См. напр.: Чернобель Г.Т. Проблема истинности и научной достоверности в правоведении // Методологические проблемы советской юридической науки. М., 1980.
10.Не исключено и иное основание теоретической малоразработанности данной проблематики, связанное со спецификой юриспруденции - практической ориентацией юридической науки и, в этой связи, конструктивным характером юридического знания, требующего качества не столько истинности, сколько реализуемости.
11.В отношении сферы юридической науки, в литературе используются без отчетливого различения и в большей степени по основаниям литературного стиля термины "юридическая наука", "юриспруденция", "правоведение" По сути дела все эти термины относятся к деятельности по изучению, исследованию, освоению права. Вместе с тем, содержательно и этимологически улавливаются и определенные смысловые оттенки данных терминов. Так 1ермин юридическая наука в большей мере соотносится с теоретическими областями, получением и организацией новою научного знания о праве. Правоведение чаще употребляется в связи с позитивным знанием о праве и работой со знанием. Наконец, юриспруденция - это больше характеристика всей совокупности теоретических, прикладных исследований и разработок в области права и реализуется в построении системы юридических наук. Данное замечание носит. разумеется, самый предварительный характер, и поскольку специальные научные разработки данною вопроса, позволяющие относиться к данным терминам как понятиям отсутствуют, далее они будут применяться так же синонимически.
12."Всякое знание, независимо от того, каков его объект. есть отражение объективной реальности". (Коршунов А.М. Мантанов В.В. Диалектика социального познания. М , 1988 С. 69-70).
13.Чудинов Э.М. Природа научной истины. М., 1977. С 39.
14.Черданцев А.Ф Теория государства и права М., 1994 С. 27.
15.Аристотель. Соч. в четырех томах. T.I. M., 1976. С. 141 В формулировке Л. Тарского данная мысль Аристотеля выглядит следующим образом: "Истинность предложения состоит в его согласии с реальностью (или в соответствии с ней)". (Тарский А. Семантическая концепция истины и основания семантики // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 93).
16."Ведь чувственное восприятие, конечно же, не воспринимает самого себя, а имеется и нечто иное помимо восприятия, что необходимо первее его, ибо то, что движет но природе, первее движимого, и дело не меняется от того, соотносят их друг с другом или нет". (Там же. С. 139).
17.Там же. С. 142.
18.Там же.
19.Там же. С. 98.
20.Нужно упомянуть, что обладающее определенной спецификой понимание истины возникает в средневековой схоластике, воспринявшей аристотелевские правила рассуждения, но ограничившей их догматами веры и "ндеолош-зировавшие" в этом плане истину и истинность. В данном случае, доминирующим основанием истины уже рассматривается построенная на авторитете система конвенционшшзированных постулатов, обеспечивающих построение определенной практики. "В период средневековья знания, в том числе знания о природе, предопределялись господствующей традицией и обосновывались ссылками па авторитеты, истинное и, учений которых даже не могла быть поставлена под сомнение Вследствие этого все исследования того времени находились в узких рамках более или менее стандартных интерпретаций незыблемых исходных оснований. Существовавшие образцы познавательной деятельности рассматривались как необходимые, всеобщие и неизменные". (Порожное В.П., Москаленко А.Т., Шубина М.П. Гносеологическая природа и методологическая функция научной теории Новосибирск. 1990. С. 41).
21.Важно подчеркнуть, что в этом понимании, именно эксперимент является основным способом проверки естественнонаучных теорий на истинность А инженерия и техника не проверяют научные положения на истинность, а превращают науку в элемент культуры. (См.: Филатов В.П Научное познание и мир человека. М., 1989. С. 110).
22.См. подробно: Чудчнов Э.М. Природа научной истины. М, 1977.
23.См. напр.: Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. СПб., 1911; Пебер М. "Объективность" социально-научного и социально-политического познания // Избранные произведения. М., 1990; Звиглянич В.А. Научное познание как культурно-исторический процесс. Киев. 1989; Коршунов A.M., Мантанов В.В. Диалектика социального познания. М., 1988; Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989; Швырев B.C. Научное познание как деятельность. М., 1884.
24.См.: Коршунов AM., Мантанов В.В. Диалектика социального познания. С. 85-86.
25.Коршунов A.M., Мантанов В.В. Диалектика социального познания. С. 61. (Далее авторы прямо противопоставляют ценностно-смысловую интерпретацию знания и эмпирическую концепцию истины. С. 94.).
26.Учитывая, что в современной литературе естественнонаучный идеал истины рассматривается как реализация классического понимания истины в научности нового типа и все, построенные на этом разработки отнесены к референтным теориям (см.: Чудинов Э.М. Указ, работа. С. 13), мы в дальнейшем так же не будем осуществлять их специального различения, относя к одному типу по оппозиции к когерентным, прагматическим и ценностным подходам к пониманию истины.
27.В теории права на истину в ином аспекте - как средство мировоззренческой активности обратил внимание В.М. Баранов. См.: Баранов В.М. Истинность норм советского права. С. 16.
28.См.: Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972. С.51.
29.Горский Г.Ф., Кокорев Л.Д., Элькинд П.С. Проблемы доказательств в советском уголовном процессе. С. 61.
30.См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1966. С. 96.
31.Алексеев С.С. Общая теория права. Курс в двух томах. Т. 2. С. 323.
32.Чудиков Э.М. Указ, работа. С. 39. В юридической литературе на данное обстоятельство указывает А.Ф. Черданцев. Отмечая двойное значение термина "факт" в юриспруденции ("факт" - как реальное событие и "факт" - как знание об этом событии), автор обращает внимание на то, что юридическое значение имеет не реальное обстоятельство, а знание о нем. (См.: Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в праве... С. 41, 75 и след.).
33.См. подробно: Чудинов Э.М. Указ работа, С. 41-43.
34.Чудннов Э.М. Указ, работа. С. 52.
35.Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены... С. 81.
36.Эффективность норм права. М., 1980. С. 180 - 181.
37.См.: Баранов В.М. Истинность норм советского права. С. 50 и след.
38.См.: Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены... С. 25 и след. Правда, А.Ф. Черданцев строит свою аргументацию больше в пространстве семантики и теории права. Соглашаясь с мнением автора в содержательном плане, полезно упомянуть, что любые логики как искусственно создаваемые системы мышления, имеют дело не с естественным языком, а с собственными знаковыми системами, которые только могут получать интерпретацию в естественном языке, выражаться в его грамматических формах.
39.Цитируется по: Чудинов ЭМ Уха), работа. С 18.
40.С точки зрения К. Поипсра, любая теория, строго говоря, может быть одновременно оценена и как истинная, и как ложная. "О теории, подобной теории Кеплера, которая описывает траектории планет с замечательной точностью, можно сказать, что она содержит значительную долю истинной информации, несмотря на то, что это - ложная теория, так как на самом деле имеют место отклонения от кеплеровскпх эллиптических орбит. Точно так же и теория Ньютона (хотя мы вправе считать ее ложной) содержит но нашим нынешним представлениям, чрезвычайно мною истинной информации - значительно больше, чем теория Кеплера. 11озтому теория Ньютона представляет собой лучшее приближение, чем теория Кеплера, - она ближе к истине. Однако все это еще не делает ее истинной. Теория может быть ближе к истине, чем другая теория, и все же быть ложной". (Поппер К. Открытое общество и его враги. Т.2. М., 1992. С. 451.).
41.Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены... С. 141.
42.См.: Коршунов A.M., Мантанов В.В. Указ работа. С. 64 -65; Традиционная и современная технология. М, 1999. С. 29.
43.Секст Эмпирик. Соч. в 2 томах. Т. 2. М., 1976. С. 211.
44."Как правило, интерпретатор "вычитывает" в изучаемых культурных феноменах больший смысл, чем тот, который вложен автором. Каждая новая интерпретация несет с собой новый смысл. Такова специфика гуманитарного знания как творческого диалога, осуществляющаяся в плане столкновения разных концептуальных "систем отсчета" - интерпретируемой и интерпретирующей". (Коршунов A.M., Мантанов В.В. Указ, работа, с. 65.).
45.Бахтин М. Проблема текста. Опыт философского анализа // Вопросы литературы. 1976. № 10. С. 123. С точки зрения Мишеля Фуко: "о гуманитарной науке можно было бы говорить с того момента, когда мы попытаемся определить тот способ, которым индивиды или группы индивидов представляют себе слова, используют их форму и их смысл, строят реальную речь, выявляя или скрывая в них свои мысли, говорят, сами того не ведая, то больше, то меньше, чем хочется, и от этих мыслей остается множество словесных следов, которые требуется по возможности расшифровать и восстановить во всей живости выражаемых ими представлений". (Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С. 372).
46.Ковенциональность, как черта современной пауки обсуждается и применительно и к естественным областям. В частности, Ханс Позер пишет: "Конвенции, установки неизбежны в науке. Примеры этого обнаруживаются с карнаповского анализа процедур измерения и кончая методологическими конвенциями...". (Позер X. Правила как фирмы мышления // Разум и экзистенция. СПб., 1999. С. 65).
47.Библер B.C. От наукоучения к логике кулмуры Дна философских введения в двадцать первый век М., 1991 С. 150.
48.См.: Звиглянич R.A. Научное познание как культурно-исторический процесс. Киев, 1989; Коршунов A.M.. Мачтанов В.В. Указ, работа. С. 84 и след.
49.Применительно к социальным наукам "сами предпосылки превращения тою или иного явления в объект научною исследования, - отмечает 11 С.Автономова, - включены в это! объект, выступая одновременно и как объект, и как предпосылки познания, и как его условия...". (Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977, с. 234).
50.Черданцгв А.Ф. Теория государства и права. С. 24.
51.Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 3. М , 1977 С. 369 - 370.
52.Черданцев А.Ф. Теория государства и права. С. 25.
53.Там же. На идеологизированность общей теории права, обращает внимание и С.С. Алексеев: " Можно, пожалуй, без преувеличения констатировать, - пишет он, - что правоведение в его общетеоретических подразделениях - общей теории права, социологии, логике права, а также в философских разработках - оказалось одной из наиболее идеологизированных областей знания". (Алексеев С.С. Право. С. 402).
54.Алексеев С.С. Право. С. 401-402.
55.См.: Семитко А.П. Указ. работа. С. 174.
56.Без специального указания, идеал когерентности обнаруживается и относительно юридической науки. "Предметное единство юридической науки (и вместе с тем - системная целостность всех юридических дисциплин как составных частей единой юридической науки), - пишет В.С Нерсесьянц, - возможно лишь при смысловом единстве и, следовательно, непротиворечивости всех юридических понятий...". Нерсесьянц В.С. Юриспруденция. С. 59.