ГЛАВА 111

МНЕНИЯ, ПАРТИИ II РЕЛИГИОЗНАЯ ПОЛИТИКА ДО 18 ФРУКТИДОРА

I.      Различные формулы присяг и политические партии. — II. Буржуазные или правительст­венные республиканцы. — III. Демократы. Бибсф и бабувизм.— IV. Роялисты.-— Г. Рс.иииохнин политика; народные празднества; теофилантро- пия.— VI. Религиозная политика: католицизм.—

VII. Государственный переворот 18 фруктидора.

I

азличные цивические присяги, следовавшие одна за другою и устанавливавшиеся законом в эпоху Директории, хорошо характеризуют собою пере­мены и колебания как в самих обстоятельствах, так и в общественном настроении.

23                                               нивоза IV года закон, повелевавший празд­новать «годовщину справедливого наказания по­следнего короля французов», декретировал также, чтобы в этот день члены обоих Советов, «каждый в отдельности, с трибуны приносили присягу в своей ненависти к королевской власти». 19 вантоза того же года все лица, принадлежавшие к составу уста­новленных властей, должны были принести ту же самую при­сягу под угрозой подвергнуться в противном случае ссылке. 19 нивоза V года с целью придать присяге, которую предстояло принести 21 января, «такой характер, чтобы она одновременно санкционировала ненависть французов к королевскому режиму и анархии и их привязанность к республике и конституции^ формула этой присяги была изменена следующим образ⁰'¹ «Клянусь в ненависти к королсвской власти и к анархии; «^лЯ нусь в привязанности и верности к республике и конституции

III     года». 30 вантоза V года каждый член избирательного со

раггпя обязан был сделать следующее заявление: «Обещаюсь быть привязанным и верным республике и конституции III года. Обязуюсь защищать их всеми моими силами от нападок со сто­роны королевской власти и анархии». Революционный закон

18    фруктндора Y года (ст. 32) заменил это обещание клятвой, установленной законом 24 нивоза V года. 12 термидора VII года^была установлена следующая новая формула присяги: «Клянусь в верности республике и конституции III года. Кля­нусь противиться всеми моими силами воестановлепшо королев­ской власти во Франции и какой бы то ни было тирапни».

Таким образом, в IV году присяга выражала только псна- висть к королевской власти; в V году она выражала также ие- пависть и к анархии (т. е. к демократической республике); в VII году она уже не выражала более ненависти к анархии. Таковы именно и были колебания общей политики и обществен­ного мнения. В начале Директории еще продолжалась антн- роялнстская реакция, начавшаяся после событий 13 ван­демьера. Затем возникает дело Бабёфа и дело Гренельского лагеря; они вызывают антидемократическое движение. Нако­нец, в момент военных поражений VII года происходит воз­врат к формам террора.

Большинству французов, способных пметь какое-нибудь по* лшическое мнение, приходилось под тем или другим предло­ги приносить эти присяги, чередование и разнообразие ко­торых знакомят нас с общим ходом политической эволюции То:» эпохи. Этого именно и хотел Законодательный корпус: он па,го алея таким путем установить своего рода единство обще- [ стт нпого мнения во Франции или по крайней мере принудить гаи их противников правого и левого лагеря устраниться от по- лишки, чтобы не кривить перед своею совестью. Эта надежда Не оправдалась: противники мирились с необходимостью да- | Bai'b эти различные присяги; в конце концов иа них стали смо­треть как па простую формальность, ни к чему не обязывато- НВую; в результате получилось немного более лицемерия в об- [Шегтвепных. нравах и немного более скептицизма; политиче­ские партии должны были прикрываться так или иначе, но не Перестали существовать и действовать.

Как ни было прозрачно это маскирование для современни­ков, оно все-таки еще более увеличивает неясность и запутан-

■                йость политических мнений и партий того времени, при их Ретроспективном обзоре. Даже для того чтобы отличать то- ►^гДа1нццх роялистов от республиканцев, надо всматриваться 1°^ць пристально. В период времени с 1795 по 1799 г. все французы, за редкими исключениями, называли себя республи- Р*Нпами. Одни делали это по убеждению, потому что были на

1  ^а-Ммм деле республиканцами; другие — из страха, благодаря Щ ^ А. Олар—1392

закону 27 жерминаля IV года^[1]; третьи, наконец, по рассудо пым соображениям и из патриотизма, так как республика бы тогда единственно возможной формой правительства, еди ственной, которая могла обеспечить независимость Франции помешать возврату к старому порядку. Между тем все <]>pail цузы были почти единодушны в желании военных побед мира, а также и в желании сохранить революцию.

Пока роялисты не сбрасывали с себя маски и не бра лис за оружие, как в Пуату, в Бретани или Нормандии, или и были уличаемы в заговорах, их было довольно трудно отлг чить. Тем пе менее мы можем смело признать за роялистов те лиц, слова и поступки которых стремились подорвать вс основные принципы революции и дискредитировать всех рево! люционных деятелей.

Еще труднее распозпать, в чем различались между собок республиканцы. Легко видеть, конечно, что одни аз них' загцч шали Директорию, а другие нападали на нее; ио это не был« всегда одни и те же лица. Какой-нибудь член оппозиции н другой же день становился сторонником Директории или бы, им вчера. У тех и других из них была одна общая почва, ш которую они постоянно возвращались после распрей, возник ших на какой-нибудь иной почве, чтобы снова итти рука oi руку. Я хочу сказать, что все они, как сторонники, так и про< тивники Директории, были, говоря языком нашего временя антиклернкалами. Действительно, они обнаружили полное едн иодушис в стремлении учредить светское государство с целью помешать католической церкви сделаться господствующей, целью способствовать развитию рационализма путем распро странення просвещения и организации нерелигиозных респу( лика неких празднеств.

Тогда пе существовало республиканца, который бы бъь «клерикалом». Даже люди, которые, называя себя республккая нами, требовали для католической церкви лучшего положения вовсе не требовали, чтобы она вновь заняла свое привилегир ранное положение дореволюционной эпохи. Этого требова только одни роялисты (вапдейцы, шуаны или эмигранты), и то не все.

Вот этот именно религиозный вопрос и отделял все бо и более роялистов от республиканцев; но он не вызывал кола в среде самих республиканцев.

Республиканцев разделял вопрос о политическом и соцяа ном равенстве. Были республиканцы-буржуа и республика демократы. Но разграничительная черта между этими Д®У партиями, этими двумя лагерями, не всегда отчетливо ви

Между пими происходил постоянный обмен лиц и идей. Про­граммы были неопределенны, речи не искренни. Буржуазные, правительственные республиканцы никогда не признавали себя а нти демократа ми, и среди них были люди, искренно не считав­шие себя таковыми. Верные идеям философов XVIII века, они признавали народом только ту часть населения, которую про­свещение и имущественное положение делали независимой. Эта часть населения и составляла в их глазах истинный народ, и если этот народ держал в своих руках власть, то это и была демократия Республиканцы-демократы не требовали фор­мально восстановления всеобщего избирательного права. Они требовали иногда, когда были настолько смелы, чтобы прене­брегать законом 27 жерминаля IV года, или настолько искусны, чтобы обходить его, восстановления конституции 1793 г., но не настаивали при этом на всеобщем избирательном праве. Повн- димому, отрицая попрежнему террор, они все еще мечтали о возврате к правительственным формам II года, к восстановле­нию того положения вещей, при котором выдающиеся люди Парижа управляли бы Францией через посредство санкюло­тов. Если они не требовали с большой определенностью всеоб­щего избирательного права, то потому, что не видели, чтобы народ особенно стоял за осуществление своих избирательных прав: он, казалось, даже не заметил, что у него нх отняли. Чего же он всего более добивался тогда? Материального благо­состояния. Видя, что он чувствителен только к одному этому, демократы дважды присоединялись к социалистам (бабуви- етам, союзу равных, коммунистам) в IV и в VII годах.

В общем, в период времени с 1795 но 1799 г. вырисовы­ваются три политические партии, если только можно назвать так группы, ни личный состав, пи границы, ни программы ко­торых не отличались постоянством: буржуазные или правитель­ственные республиканцы, республиканцы-демократы и роя­листы.

II

Буржуазными или правительственными республиканцами были, собственно говоря, сторонники конституции III года. Правда, и другие политические группы, когда они только не находились в открытом восстании, опирались на ту же консти­туцию, но это делалось нз тактических соображений: роялисты указывали на нее демократам, демократы — роялистам. По пра­вительственные республиканцы поддерживали и любили ее,
так оказать, ради нее самой, потому что они стояли за систему ценза, в которой видели основу, средство и форму своей либе­рально-консервативной политики.

Эта политика была либеральна в том смысле, что она стре­милась Ь восстановлению свободы, подавленной революцион­ной диктатурой. Об этом Директория заявляла в первых словах своей первой прокламации: «Решившись поддержать свободу или погибнуть.. .»

Эта политика была консервативна в том смысле, что она стремилась зашнтить собственность, которой угрожал Бабёф. Но так как собственность была основой общества в той форме, в какой оно было организовано тогда, то защищать собствен­ность значило защищать, охранять общество.

Эпитеты, характеризовавшие эту политику, уже начинали входить тогда в употребление.

Слово «консервативный» появилось рапьше, в ту самую эпоху, когда изготовлялась конституция III года. 13 одном докладе от

5     месспдора III года относительно общественного настроения

о   Париже читаем следующее: «Все вздыхают о сильном пра­вительстве, дорогом для тех, которым есть что охранять (qui ont a conserver), н страшном для заблуждающейся толпы, для которой порядком является беспорядок». В другом докладе от

18     термидора того же года говорится, что общественное мне­ние в Париже требует «правительства опекающего и консерва­тивного, под охраной которого каждый мог бы жить спо­койно» ¹. С того времени это слово вошло в ходячий полити­ческий язык. Так, 18 флореаля VI года Жап де-Бри выражая сожаление с трибуны Совета пятисот, что последние выборы не были «республиканскими и консервативными» ". Бонапарт в своей прокламации от 19 брюмера VII года говорит: «Кон­сервативные, охранительные, либеральные идеи вступи» в свои npaiBa».

Что касается слова «либеральный», то я встречаю его в пер­вый раз именно в этой прокламации Бонапарта в смысле всего того, что благоприятно для гражданской и политической сво­боды. Но так как Бонапарт не употребил бы, конечно, нового термина в прокламации, то слово либеральный должно было быть уже известно и употребляться в этом значении несколько раньше.

Эта консервативно-либеральная партия отличалась от кон­сервативной партии времен Людовика-Филиппа тем, что она клала в основу общества собственность, но не клала в основу его религии. Она была антиклерикальной, горячо антиклери- калъной, п стремилась, как мы уже говорили это и будем еще раз повторять, организовать светское государство, управлять путем разума. Она была искрение республиканской. Не желая всеобщего избирательного права, она хотела сохранить кое-что из форм и нравов демократии II года. Так. она строго поддер­живает и делает обязательным для всех французов употре­бление республиканского календаря. Она преследует слово «monsieur» и приказывает употреблять слово «citoyen». Она делает обязательным ношение кокарды даже для женщип. Она придает республиканский характер названиям улиц Она при­нуждает директоров театров заставлять актеров петь республи­канские песни. Она организует с величайшей заботливостью празднества в честь годовщины казни Людовика XVL Она пкружает Францию союзными республиками: голлапдекой, швейцарской, цизальпинской, римской, неаполитанской. Но г твное — она устраивает 18 фруктидора. Одного нз ее членов, Барраса, считали за обратившегося в тайного роялиста, но лишь «’ конце его пребывания членом Директории, и притом так, что его сношения с претендентом, если они действительно были, не оставили никакого следа ни в речах, ни в действиях Директории, ибо как те, так и другие во весь период времени «IV по -YIII год отличались таким же республиканским духом, как речи и деятельность Комитета общественного спасения.

У этой буржуазной республиканской партии был свой клуб, называвшийся Конституционным. После реакционных выборов

V    года Рпуфф выразил от имени этого клуба антитеррористн- ческие, аитироялистские и антиклерикальные мнения своей пар­тии: «О, террор! (говорил Риуфф 9 мессидора У года), ты, вопннвший так глубоко кинжал в сердце нарождавшейся рес­публики; ты, гнбельпые последствия которого так жестоко пе­режили самого тебя и каждую минуту ставят все новые и не­кие препятствия на пути республиканцев; ты, яд которого можно найти во всех ранах республики; чудовище, состоя­щее из анархии, разбоя, тирании и роялизма, мы предаем тебя проклятию веков. Tijjctho стараются набросить па республи­канцев твой кровавый плащ, чтобы задушить их: они сбрасы­вают его с себя». По роялистская опасность была еще сильнее и ближе, чем опасность террора, и принимала в этот момент, по словам Рпуффа, форму лиги, заговора писателей-пефилосо- фов. Они хотят «снова погрузить народ в бездну суеверий, чтобы вернуть его к рабству», восстановить для крестьян де-

< ятину, феодализм, закрепощение при помощи мессы н коло­кольного звона. Вследствие этого конституционный клуб наме­ревался вести пропаганду против клерикальной реакции

Эта партия держала в своих руках власть; по она не мргла управлять лишь своими собственными силами. Ей приходилось опираться поочередно, смотря по обстоятельствам, то на рес- публиканцев-демократов, то на замаскированных роялистов: это именно и называлось балансирующей политикой Директории. Однако оиа чаще опиралась па людей левой, чем правой, сто­роны: 1) потому что первые были для нее естсственпыми союз­никами в ее антиклерикальной политике; 2) поточу что, в слу­чае военных неудач, одни республиканцы-демократы были спо­собны вызвать народное патриотическое движение против чу­жеземца, находившегося в союзе с роялистами.

III

Те, которых мы называем республнканцами-демократами и которых клеймили тогда именами якобницев, анархистов и террористов, до такой степени не были уверены в том, чего они хотели, и находили так мало поддержки для себя в общественном мнении, что они не решались называть себя де­мократами и демократической партией. В IV году они назы­вали себя «исключительно патриотами 89 года» или «патрио­тами по преимуществу», а вскоре затем «патриотами 92 года . Тогда противники стали иазывать их «исключительными. В полицейском докладе от 1 термидора У года указывалось в числе появившихся политических карикатур на следующую: «Исключительный изображен в виде зловещей фигуры в позе гладиатора, позади себя он держит кинжал, на котором напи­сано: «Братство», а в протянутой вперед руке наведенный пи­столет; на шапке у него надпись: «Свобода», из кармана тор­чат приказы об аресте, подпись внизу: 2 сентября» ^[2]. Даже еще при Консулате часто случалось, что полиция называла «исключительными» членов левой оппозиции, тех, которых мы называем республиканцами-демократамн.

Эта партия уже давно была обезглавлена, так как все наи­более выдающиеся демократы погибли на эшафоте. В 1 году ее вождями были хотя и известные, но уже второстепенное лица: Феликс Лспелетье (брат члена Конвента, убитого в ян­варе 1793 г.) и Антонелль. Оба — бывшие дворяне, первый — очень богатый. В первые времена Директории в Законодатель­ном корпусе не было совсем республпканцср-демократов. Они

*■ «Discours lu au Cerclc constilutionnel le messidor an N, par H*' погё Riouffe. Типография Ганьяра, 23 стр., in.-8. Ilau. библ., IЛ>. 40,8»М

³      «Paris pendant la reaction», т. IV, стр. 22i.

попытались почти немедленно же восстановить прежнее обще­ство якобинцев, основали клуб Пантеона и еще другой клуб Союз^[3] *• Наибольшее значение имели «пантеонисты». Уже в фрнмере IV года их насчитывалось 931- человека *. Они пробо­вали оказывать влияние на департаменты. Так как конституция (ст. 362) запрещала переписку между клубами, то они обошли _?то затруднение, собираясь также и в «Христианской кофейне, откуда писали письма к «исключительным» в провинциях в ка­честве завсегдатаев этой кофейни.

У шштеоновцев не было определенной программы. Они по­буждали Директорию действовать решительнее против рояли­стов. Больше же всего они настаивали на мерах к облегчению народных страданий; у них не сходили с языка слова: сред­ства существования, голод.

В Христианской кофейне речи были пламеннее, но пе было большой определенности во взглядах. Там произносились по­хвалы Робеспьеру и читался листок Бабёфа, который требовал ит Директории государственного переворота против рояли­стов .

Мы видели, что Директория, постановлением от 8 вантоза IV года, закрыла клуб Пантеона и несколько других клубов.

Принужденные скрываться, демократы стали составлять за­говоры, а так как парижский народ волновался по вопросу о средствах продовольствия и так как жизнь в Париже быта до­рога, то часть из них вступила в союз с Бабёфом.

Возник «бабувистский» заговор, который был открыт поли­ции неким Гризелем, агентом-нровокатором. 21 флореаля IV года Директория велела арестовать главнейших заговорщи­ков: Бабёфа, Буоиаротти, Дартэ, Жермена, Друэ ^[4]. Затем к за­говору припутали нескольких бывших члепов Конвента: Дру», Леньело, Амара, Вадье, Робера Лендэ, Рикора; к нему п риале- шали также главнейших демократов: Феликса Лепелстье, Апто нелля, бывшего генерала Росспньоля и других.

Начало этому заговору положило «общество равных», обра­зовавшееся в тюрьмах, в период термидоровской реакции,^- под влиянием Бабёфа, с целью осуществить союз между демокра- гами и социалистами; это были первые признаки зарождении радикально-социалистической партии, как сказали бы мы те* нерь.

Из бумаг, захваченных у заговорщиков, видно, что имя была образована «тайная директория общественного спасения», состоявшая из Бабёфа, Антонелля, Сильвена Марешаля и Буо- наротти, а также своего рода «военный комитет», состоявший из Фиона, Жермена, Массара, Росспньоля и Грпзеля. Завяза­лись переговоры между бывшими членами Конвента и демо­кратами. 19 флореаля IV года происходило собрание у Друз. Бывшие члены Конвента колебались и не давали никаких обя­зательств. Однако из самого состава «тайной дирекций» видно, что действительно был заключен союз между бабувистамн и некоторыми из демократов. Лозунгом и связующим элементом этого союза была конституция 1793 г.

Гри документа лучше всего знакомят нас с доктринами Ба­бёфа и с целями заговора.

Во-первых, сочинение, озаглавленное: «Изложение док­трины Бабёфа»; оно было напечатано^[5] и расклеено. Бабувизм очень отчетливо резюмирован в нем в следующих 15 статьях:

«1. Природа дала каждому человеку равное право па поль­зование всеми благами. — 2. Цель каждого общества — защи­щать это равенство, па которое часто посягают сильные и злые при жизни людей в естественном состоянии, и увеличивать, пу­тем содействия всех, сумму общих радостей. — 3. Природа наложила на каждого человека обязанность трудиться; никто не мог бы, пе совершая преступления, избавить себя от тру­да. — 4. Труд и наслаждение должны быть общими. — 5. Су­ществует угнетение там, где один надрывается в работе п тер­пит во всем недостаток, а другой утопает в изобилии, ничего не делая. — 6. Никто пе мог бы, не совершая преступления, присвоить себе в исключительное пользование блага земли я промышлсппости. — 7. В истинном обществе не должно быть ни богатых, пп бедных. — 8. Богатые, пе желающие отказаться от излишка в пользу неимущих, — враги народа. — 9. Никто не имеет права сосредоточением в своих руках всех материаль­ных средств лишать других просвещения, необходимого для их счастья: просвещение должно быть общим. — 10. Цель рс*

ролюшш — уничтожить неравенстпо и восстановить общее счастье. — И* Революция еще ие кончена, потому что богатые захватывают все блага и пользуются исключительною властью, _с то время как бедные работают, как настоящие невольники, изнывают в нищете и ничего пе значат в государстве. —12. Конституция 1793 г. является истинным законом для францу­зов, потому что народ торжественно утвердил ее; потому что Конвент не имел права изменять ее; потому что, чтобы совер­шить это, он расстреливал парод, требовавший ее примене­ния; потому что он подверг изгнанию и умертвил депутатов, которые исполняли свои долг, защищая ее; потому что устра­нимте народа и влияние эмигрантов сопровождали составление п мнимое признание народом конституции 1795 г., за которую не высказалось даже четвертой части голосов, поданных за конституцию 1793 г.; потому что конституция 1793 г. санкци­онировала неотчуждаемое право каждого гражданина давать свое согласие на законы, осуществлять свои политические права, собираться, требовать того, что оп считает полезным, просвещаться и не умирать с голода, — словом, те права, ко­торые антпреволюцнонный акт 1795 г. открыто и всецело на­рушил. — 13. Всякий гражданин обязан, защищая конституцию 1793 г., восстанавливать и защищать волю и счастье народа.— 14. Все власти, установленные мнимой конституцией 1795 г., незаконны и противны революции. —15. Люди, поднявшие руку на конституцию 1793 г., виновны в посягательстве на верховную власть парода».

В другом документе, «Манифесте равных», отвергалось же­ланно нарушить закон 27 жерминаля IV года, запрещавший предлагать аграрный закон. «Аграрный закон, говорилось там, или раздел земель были минутным желанием нескольких бес­принципных солдат и нескольких мелких пародцев, движимых •'Корее инстинктом, нежели разумом. Мы имеем в виду нечто гысшее и более справедливое: «общее имущество» или «общ­ность нмуществ». Не должно быть личной собственности на Землю: «земля пе принадлежит никому». Мы требуем, мы хо- Гпм общего пользования плодами земли: «ее плоды принадле­жат всем»

Наконец, третий документ, исходивший от «Инсуррекциои- ного комитета общественного спасения» и озаглавленный «Акт восстания», говорил о том, что предполагалось совершить. Вот некоторые извлечения из него: Ст. 10. «Оба Совета и Директо­рия, этп узурпаторы народной власти, будут распущены. Все ''Лены, составляющие их, будут немедленно же преданы на­родному суду». — Ст. 18. «Общественное и частное имущество
будет отдано под охрану народа». — Ст. 19. «Забота о заверше­нии революции н о даровании республике свободы, равенства и конституции 1793 г. будет поручена национальному собранию, состоящему из демократов, по одному от каждого департа­мента, назначенных восставшим народом по представлению Инсуррекционного комитета». — Ст. 20. «ИнсуррекциОнный комитет общественного спасения будет непрерывно заседать до полного окончания восстания» ‘.

Этих документов достаточно, чтобы познакомиться не только с организацией и целью заговора, но также и с основными идеями той системы, которую Бабёф развивал в своем перио­дическом листке «Le Tribun du peuple ou le Defenseur des droits de l’homme» (Народный трибун или Защитник прав человека). Этот листок начал выходить в термидорианский период, затем был прерван и снова появился в брюмере IV года. Бабёф лю­бил высказывать в нем следующие положения: «Все то, чем обладают люди, имеющие излишек против приходившейся на их долю части общественного достояния, составляет хищение и узурпацию; справедливо, следовательно, отобрать это у них». «Даже тот, кто доказал бы, что благодаря своим собственным силам он способен сделать вчетверо больше других, тем не ме­нее был бы в заговоре против общества, потому что он одним этим уже нарушал бы равновесие и разрушал бы драгоценное равенство». «Надо, чтобы общественные учреждения приво­дили к тому, чтобы отнять у каждого индивида надежду сде­латься когда-либо более богатым, могущественным или выдаю­щимся по своим знаниям, чем кто-либо из его равных». «Раздор лучше того ужасного согласия, в котором заглушается голод». «Пускай все снова придет в хаос, а из хаоса выйдет но­вый и возрожденный мир» ². Бабёф все время ссылался на эга­литарные принципы Декларации прав 1789 г. ³ и называл свою систему доктриною «равных».

В какой степени эта доктрина пользовалась популярностью в Париже? Мы можем сказать только, что народ знал о ней и обращал на нее внимание. В докладе центрального бюро от 23 жерминаля IV года читаем: «В Сент-Антуанском пред месть-’ значительная группа собралась вокруг афиши, озаглавленной «Изложение доктрины Бабёфа». Немного дальше какая-то жен­щина читала тот же листок в небольшом формате; агент бюро

¹ Этот нисуррекцнонныи акт воспроизведен целиком у limait*. т. XXXVII, стр. 158.            ,

^а Номера от 33 ио 35. — Относительно библиографии газеты 1»абоФЛ см. Тоитеих, Bibliographic de l'histoire tie Paris, т. II, M 10940 и 109®** Относительно |»абёФа нооОщо си. V'. Advielle, llistoire do Babeut el fl . babouvisrae, Paris 1883, 2 vol., iu-8, а также статью Babeuf в «La Gran Encyclopedia».

³ См. пыгае, стр. (iti—G7.'

рирвал его у нее; группа разошлась; некоторые из нее спра­шивали: «разве не существует свободы печати?» «Сегодня,

терминал я, — читаем в другом докладе, — снова нашли на 'кс афиши, озаглавленные «Доктрина Бабёфа». Инспектор сообщил об этом полицейскому комиссару, который уничтожил ,,_ч>) По словам газеты «Le Courier republicain» от 21 жерми- цалл IV года, какие-то женщины раздавали в Тюильери в тол- „» «Изложение доктрины»: «Одна из них стала на стул в Тюпльерийском саду и громко читала это возмутительное с»- «г.шепие. Когда приблизился сторож, чтобы прекратить подоб­ной скандал, услужливые пантеоновиы' дали возможность скрыться женщине-оратору». Подобным же образом читался вслух, среди толпы, «Народный Трибун» ^в. В флореале и жер­минале IV года выходила другая социалистическая газета fL’Erlaircur», в которой была напечатана песня, «предназна-

I) пинайся для предместий» и начинавшаяся таким куплетом:

Mourant de faim, mine, tout nu,

Avili, vexe, que fais-tu?

Pcuplc! tu te desoles.

Cependant le riche effronte,

Qu’epargna jadis ta bonte,

T’insulte et se console ⁴.

Анонимный автор (Сильвен Марешаль) воспевал в этих стя- x'i «святое равенство». Тому, что мы называем теперь «пар­ламентаризмом», он противопоставлял бабувизм:

О  vous, machines a decrets,

Jetez dans le feu sans regrets Tous vos plans de finance.

Tauvres esprits! Ah! laissez nous.

«L Egalite» saura sans vous Ramener Tabondance

Затем автор уговаривал солдат присоединиться к народу, ’гтобы совершить революцию и достигнуть «общего счастья» ^с.

Эта песня распевалась при одобрениях слушателей если це па улицах, то по крайней мере в кофейнях

Когда заговор был открыт, то известие об этом было ветре- чено сначала с недоверием², а потом с довольно заметньщЙ неодобрением^[6]. Всякого злоумышленника стали называть Ба- бёфом, особенно если его постигла неудача В ирериаю

IV       года была сделана тщетная попытка распространить пам?| флот с целью возбудить жалость народа к Бабёфу^в. Болеса интереса возбуждал к себе Друз, об участи которого распевали^ сантиментальный романс на улицах Периге ^[7]. К личности Ба­бёфа публика оставалась равнодушной '. В термидоре IV года тайное демократическое общество, общество «Французского ДбГ пия», приглашало народ восстать, чтобы предупредить подго^ товлявшиеся убийства, но ие пазывало Бабёфа и говорило об уважении к собственности ⁸. Во время процесса раздавался ро­пот на медленность суда, но приговор был встречен равподуппН и полиция при всей ее внимательности к проявлениям париж- '] «•кого общественного мнения не сообщает по этому поводу пи- чего или почти ничего. Только две газеты осмелились выезд* ^ заться свободно: правая оппозиционная газета «La Veridique^fl оплакивала эту смертную казнь, постигшую людей за еочине-д ния, которые не имели пикакого влияния, а демократическая:Л «Газета свободных людей» называла Бабёфа и Дартэ «мучени<Ш ками свободы» ^[8]. Париясскне рабочие не волновались; БабёфГ^ никогда не пользовался такого рода популярностью, какою пользовался, например, Марат, а быть может, даже и повое не ' пользовался популярностью. Его слушали до известной сте^Я псин, когда он говорил языком II года, когда он хотел вернут£^| изобилие террористическими мерами, когда он поносил Дирв|^^~ тордао. Как политический писатель он нравился: как социалист _j он, повидимому, вызывал только удивление.

Бабёф и его товарищи были преданы национальному вер ховному суду, заседавшему в Вандоме. Прения тянулись ДОЭД^Н с 2 вантоза по 7 прериаля V года. Подсудимых было числом 64» нз которых 1о отсутствовали и были судимы заочно; в числе, них — Друз (убежавший из тюрьмы при помощи, как гово- ;

рили, члена Директории Барраса), Робер Лендэ, Феликс Jle- пелгтье и Россиньоль.

Ни в обвинительных актах, ни в вопросах, предложенных присяжным, не было речи о «социалистических.» мнениях под­судимых. Вопросы, поставленные присяжным, были подразде­лены на пять серий, соответственно пяти категориям подсуди­мых- В них говорилось о заговоре с целыо распустить Законо­дательный корпус и восстановить граждан «против законного осуществления верховной власти». Все эти вопросы резюмиро­вались в одном, а именно: было ли со стороны подсудимых возбуждение к восстановлению конституции 1793 г. Ответ ока­зался утвердительным но отношению к Бабёфу и Дартэ, кото­рые н были вследствие этого приговорены к смертной казни in казнены на следующий же день, 8 прериаля V года); утвер­дительным, но с смягчающими обстоятельствами по отношению к Буонаротти, Жержену, Моруа, Казену, Блондо, Буену и Ме- нессье; отрицательным по отношению ко всем остальным 55 под- I удимым, которые и были оправданы, в числе них: Фион. Леньело, Рнкор, Амар, Вадье, оба Дюпле, Антонеллъ, Друэ, Робер, Лендэ, Феликс-Ленелетье, Россиньоль, Кретьен, Пар- рен. Жорри.

Заключительное слово президента верховного суда дает очень ясное понятие о несостоятельности обвинения, воздвиг­нутого против бывших членов Копвента. Прения показали, что Рикор и Леньело. совершенно чуждые заговору, только присут­ствовали при некоторых переговорах между бабувистами и де­мократами. Ни одного документа не было представлено также против Амара и Вадье, которые даже не принимали участия ни в каких переговорах. Что касается Друэ, то хотя не подле­жало сомнению, что в глубине сердца он был сторонником кон­ституции 1793 г. и что у пего в доме происходило совещание

19    флореаля, но тем ие менее вовсе не было доказано, чтобы °п принимал хоть какое-нибудь участие в заговоре. Гризель Донес па Робера Лендэ как на присутствовавшего на совеща­нии 19 флореаля; но когда у Гризеля потребовали описания на­ружности Лендэ, он сказал, что у него были седые волосы, между тем как волосы были у пего совсем черные.

Однако если бывшие демократические члены Конвента и не Участвовали в заговоре (за исключением, быть может, Друз), ^То было все-таки очевидно, что значительное число демокра­те. не бывших ни тогда, ни прежде депутатами, вступило в ^C<JI°3 с бабувистами с целыо низвергнуть конституцию III года ^Или» по крайней мере, добиться того, чтобы она проводилась ® жизнь людьми левого лагеря вместе с их общей политикой. ^ ^тгР°чем, еще рапее созыва верховного суда уже обнаружился Анн из признаков и результатов этого союза.

В самом деле, вслед за неудачей бабувистского заговорД ло еще до начала процесса, демократы попытались насидЗ ственно овладеть властью. Они знали, что их меньшинство: _Нв1 разве восставшее меньшинство не бывает иногда способа[9] увлечь за собою народную массу? Эти предшественники Блацщ (если их можно так назвать) сначала только попробовал* почву: в ночь с 10 на 11 фруктидора IV года, в тот момент когда заключенных должны были отправлять в Вандом, но Па­рижу разбрасывались белые кокарды и роялистские сочинения, с целью вызвать движение среди республиканцев. Эта попытка не удалась. 23 числа того же месяца, около шестисот или севд. сет демократов попытались произвести восстание среди солдат Гренельского лагеря криками: «Да здравствует республика! Да здравствует конституция 1793 г.! Долой Советы! Долой новых тиранов!» Солдаты стали стрелять по кричавшим, причем мно­гие из них были арестованы. Директория добилась закона, в силу которого арестованных предали военному суду, предо несшему 27 фруктидора IV года и 6 брюмера V года песколыш смертных приговоров, в том числе против трех бывших «ленов Конвента: Гюгэ, Кюссе и Жавога.

IV

Дело Бабёфа и дело Гренельского лагеря повлекли за со* бою реакцию, которой воспользовался роялизм; или, по край­ней мере, эта реакция привела к тому положению вещей, кото­рое получило название роялистской опасности.

Мы видели, что в момент роспуска Конвента роялистская партия находилась в упадке как в тех местах, где она должна была носить маску, так и там, где она боролась открыто . В Париже победа, одержанная Конвентом в день 13 вандемьер '

IV      года, заставила ее, так сказать, снова скрыться под землю. В Вандее Шаретт еще раз взялся за оружие, но граф д’Арту* после короткого пребывания на острове Иё сел обратно я* свои суда². Гош очень искусно и успешно умиротворял с*р[10] пу, вследствие чего положение вождей инсуррекцпи ^стаЛ° отчаянным. Стоффлэ и Шаретт были взяты н расстреле®¹» первый — 6 вантоза, второй — 9 жерминаля IV года. ные вожди вступили в переговоры. Королевской армии Я© _ ществовало более. Бретань также была умиротворена: КаДхД*Ш| сложил оружие 3 мессидора IV года. В то же самое Фроттс, поднявший восстание в Нормандии, увидел, ** — ронники покидают его, и уехал в Лондон. После этого Норман­дия оставалась спокойной в течение более года.

Повеление Людовика XVIII взяться за оружие в тот мо­мент, когда он провозгласил себя королем, относилось, без со­мнения, по мысли претендента, не только к Пуату и Вандее. Восстания произошли тогда также и в других местах, по слиш­ком поздно, чтобы произвести диверсию, которой могли бы воспользоваться вандейские инсургенты. В жерминале IV года вспыхнуло роялистское восстание в департаменте Эндры, и местечке Паллюо. Генерал Дезапфан очень скоро подавил его; но в это же время вспыхнуло другое, более серьезное вос­стание в нескольких коммунах бывшего Сансерского округа, которые не признавали конституции и не хотели выбирать своих муниципальных советов. Эта маленькая область, жившая тогда как бы без законов, сделалась притоном дезертиров и непокорных священников. Мятеж начался в Жарсе. Шайка кре­стьян надела белую кокарду, ударила в набат, срубила деревья Свободы, сожгла административные бумаги и при криках: «Да здравствует король!» «Да здравствует религия!» увлекла за со­бой всех местных жителей в поход против Сансера. 13 жер­миналя IV года они овладели этим городом. Директория вы­слала войска с генералом Шерером во главе. Мятежники потер­пели поражение, и Сансер был освобождеп (19 и 20 жерми­наля). Порядок почти немедленно же был восстановлен повсюду.

Тем временем произошло еще одно роялистское восстание у самых воро г Парижа, в Пьер рефите. В «Gazette frangaise» от 25 жерминаля IV года читаем следующее: «16 жерминаля отряд числом около ста человек, вооруженных пиками, вилами и косами, двинулся в коммуну Пьеррефит, где он принудил муниципалитет собраться на заседание и выдать ему свои жур­налы и бумаги, а равно декреты, описки принудитсл1 ного займа и земельного налога; все это было сожжено. Затем ин­сургенты призвали школьного учителя, гражданина Дуэ, кото­рому, так же как и всему муниципалитету, прочли от имени короля постановление об отмене всех республиканских актов. Секретарь муниципалитета принужден был громко прочесть это постановление и закончить его криками: «Да здравствует ко­роль!» «Да здравствует религия!» Затем инсургенты повлекли муниципалитет и школьного учителя к дереву Свободы. Учи­тель, несмотря на свой отказ, должен был, чтобы избежать грозившей ему смерти, нанести дереву первые удары; затем он передал топор членам муниципалитета, которые также должны были рубить дерево; разбойники докончили; после этого де­рево было протащено по грязи и сожжено. В заключение они иривязалн к верхушке колокольни белое знамя, на котором

заставили секретаря муниципалитета написать: «Да здрав­ствует король!» «Да здравствует религия!» Я не нашел ника< кого документа, относящегося к последствиям этого восстания; ио уже одно то, что газеты не упоминали более об ппеурген- тах Пьеррефита, показывает, что порядок в этом кантоне был восстановлен скоро и без труда.

Таким образом вооруженные королевские восстания были в этот момент подавлепы. Если еще и происходили кое-где беспорядки, то очень незначительные.

Военные и дипломатические победы республики в первые годы правления Директории заставили французских роялистов притаиться. С жерминаля по мессидор IV года велась воина в Германии, сопровождавшаяся успехами рейнской армии,_vbo главе которой стоял Моро, и успехами маасской армии, которой командовали Журдан и Клебер. С жерминаля по термидор того же года велась итальянская кампания, сопровождавшаяся побе­дами Бонапарта: Моптеппотте, Миллезимо, Мондови, Лоди, всту-.. нленне в Милан, осада Мантуи, Кастнльопе. 29 термидора и

8   фруктидора IV года французская республика заключила мир. с герцогом Вюртембергским и маркграфом Баденским, которые уступили ей свои владения но левому берегу Рейна. В вандемь­ере V года король обеих Сицилнй объявил себя нейтральным.

11о  вот с начала V года положение меняется. Если в Ита­лии Бонапарт еще продолжает одерживать победы (учрежде­ние Циспадапской республики, победы при Рнволи и Фаво­рите), то в Германии французы терпят серьезные неудачи (от­ступление Журдана, смерть Марсо, отступление Моро, потеря Келя и Гюнингена). Всего более волнует общественное мнеяне неудача переговоров с Англией (вандемьер — фример V года)[11] Итак, этой войне не будет, значит, конца!

С другой стороны, союз демократов с бабувистами снова разжег ненависть к якобинцам, анархистам и террористам. Па­пистское духовенство (о котором мы будем говорить ншке) вело интриги в деревнях. Поднималось недовольство против Директории, которая не сумела ни добиться внешпего мирз,, ни поддержать внутренний мир.

Это недовольство не было достаточпо сильно и всеобще» чтобы побудить роялистов немедленно же взяться за оружие; но им казалось всс-такп, что положение было благоприятно ДЛ8 - заговора.

Тайная организация роялистской партии состояла из Д^ВУ* отдельных организаций: военной и политической '. Военная

организация, которою руководил Преси, обнимала Франш- Коите, Лионскую провинцию, Форез, Овернь и весь юг. Поли­тическая организация распространялась на всю Францию, имея своею главной! резиденцией Париж; во главе ее стояли: аббат Бротье, Депонель, Лавилернуа, Дюверн де Прель. Она со­стояла из двух тайных обществ с лозунгами и паролями: ]) «общества друзей порядка», имевшего в качестве исполни­тельного _t комитета «товарищество легитимных сыновей», кото­рые давали клятву быть верными своему законному королю;

2)     «филантропического института», членами которого были бо­лее робкие роялисты, эгоистические и равнодушные, а также наиболее горячие из консерваторов, противников якобинцев и анархистов. Им даны были следующие инструкции: 1) сбли­жать и связывать между собой честных людей; 2) противиться влиянию анархистов в первичных собраниях; 3) доставлять Законодательному корпусу честных и непорочных членов; по­могать правительству, быть всегда его бдительным оком по отношению к анархистам и быть его резервным корпусом во всех критических обстоятельствах»”. Каждый член этого об­щества в каждом кантоне должен был вотировать за кандидата, указанного «институтом».

Королевские агенты не должны были принимать на себя «никаких обязательств, которые позволили бы думать, что ко­роль намеревался восстановить монархию на новых основах». Король будет устранять злоупотребления, по «ничто не могло бы заставить его изменить государственный строй» старого порядка. Однако с королем велись тогда переговоры. Эти факты обнаружились из тех признаний, которые сделал Дю­верн де Прель, когда был арестовап. Оп прибавил, что в июне

1796      г. (прериаль или Мессидор IV года) одна из партий «предлагала служить королю на том условии, чтобы не было никаких перемеп в действовавшей тогда конституции, кроме сосредоточения исполнительной власти в его особе. .. Король принял предложенные услугн, но хотел оспаривать поставлен­ное условие. Он потребовал вследствие этого, чтобы ему при­слали уполномоченного» ^а. На это партия не решилась. Дю- ^Перн де Прель думал одпако, что она насчитывала до 184 чле­нов в обоих Советах. Но он прибавляет, что роялисты соэда- ^вали себе иллюзии относительно числа своих сторонников; ^к°гда же им приходилось действовать, они замечали, что их очень мало.

В конце концов королевские агенты попытались завербо­вать двух офицеров: Мало, командира 21-го драгунского полка в Париже, и Рамеля, командира гренадеров Законодательного корпуса; те сделали вид, что приняли предложение, а потом выдали их. Тогда главные вожди, Лавилернуа, аббат Бротье, Пр оли и Дюверн де Прель, были арестованы и бумаги их за­хвачены. Они были преданы военному суду, но приговорены только к тюремному заключению. Лавилернуа был отправле в ссылку 18 фруктидора.

После неудачи этого заговора ^[12] Людовик XVIII, повидл- мому, отказался от дальнейших комплотов и примирился с «оппортунистической» политикой. В своей прокламации к фран­цузам от 10 марта 1797 г. (20 вантоза V года) он, казалось, отказывался от желания вернуть себе трои силой и, не отре­каясь от абсолютистской программы, приглашал своих сторон­ников участвовать в приближавшихся выборах с целью спо­собствовать избранию умеренных людей, противников терро­ристов. «Направляйте готовящиеся выборы.—говорил он,— в пользу благонамеренных людей, друзей порядка и мира, не­способных изменить достоинству французского имени, людей, добродетели, просвещенность и мужество которых могут по­мочь нам вернуть нашему народу его счастие. Обещайте вер­ную награду, пропорциональную оказанным услугам, военным всех чинов и членам всех административных учреждений, если они будут содействовать восстановлению религии, законов и легитимной власти, но избегайте прибегать для восстановления нх к тем зверским средствам, которые были употреблены для их низвержения. Ждите успеха от общественного мнения, ко­торое одно может сделать его прочным и продолжительным; если же необходимо будет прибегнуть к силе оружия, то по крайней мере прибегайте к этому жестокому средству лишь в крайнем случае, чтоб доставить законной власти справедли­вую и необходимую поддержку».

Таким образом претендент поощрял политику замаскиро­ванных роялистов, не абсолютистов, в обоих Советах, рояли­стов, которые, примирившись временно с республикой, сблиэ^и* лись с Директорией, когда обнаруженный заговор Бабёфа объединил всех «консерваторов» против «социалистической опасности»; в числе этих «присоединившихся» были: Матье Дюма, Пасторэ, Мюрэр. Неудача заговора Бротье показал® всем роялистам, как абсолютистам, так и «конституционали­
стам», что для подготовления почвы к восстановлению коро­левской власти необходимо было поддерживать в течение не­которого времени конституцию III года, устранить, опираясь на эту конституцию, социальную опасность, обусловленную союзом демократов с бабувистами, доставить торжество идеям порядка и в конце концов приттн к восстановлению королев­ской власти мирными и законными путями. Даже бывшие вожди восстаний признавали, что положение дел отняло у роя­листов возможность насильственных попыток. Так, Фротте, вернувшись во Францию в жерминале V года (но без денег и инструкций), говорил, что в Нормандии не хотели больше гражданской войны, а желали «добиться королевской власти путем небольших волнений и декретами обоих Советов¹».

Выборы V года дали результаты, соответствовавшие жела­ниям и советам претендента. Они носили самый «антитерро- ристический» характер. Из 216 вышедших членов Конвента вновь было выбрано пе более двенадцати. Попали в депутаты преимущественно недовольные, люди, критиковавшие средства и результаты как внутренней, так и внешней политики Дирек­тории, а особенно критиковавшие ее религиозную политику, суровые меры против папистских священников, запрещение звонить в колокола. Нельзя сказать, чтобы на этих выборах был поставлен вопрос о «монархии или республике». Вражда к Директории и к бывшим членам Конвента обнаружилась не только в западных и в северных департаментах, модерантизм которых был хорошо известен; она обнаружилась также и в доброй половине тех юго-восточных департаментов, которые отличались своим республиканским духом [13]. Если департа­менты Од, Гар и Восточных Пиренеев высказались в благо­приятном для Директории смысле, то департаменты Устьев Роны, Эро и Вар дали большинство оппозиции правой сто­роны. Те 49 департаментов, выборы которых были уничтожены государственным переворотом ]8 фруктидора, оказались раз­бросанными по всей Франции, а так как роялизм был дей­ствительно силен только в Бретани, Нормандии, Пуату, Лоэёре ^и среди некоторых жителей больших городов, то эта разбро­санность показывает, что люди, попавшие в число депутатов, были выбраны не в качестве роялистов, а в качестве просто

Недовольных.

Тем не менее, хотя ни один из избранных депутатов не на­зывал себя роялистом, не подлежит сомнению, что среди них аходились и роялисты. Таковыми были: в департаменте ены—Флёрьё, быпший морской министр Людовика XVI; в де-

77-2     Еуржуазппя республика I703 —1790 ггл

s

партаменте Устьев Ропы — генерал Внлло, а в департаменте Юры — генерал Пишегрю, оба состоявшие в сношениях с пре­тендентом; в департаменте Роны— Эмбер-Коломес, эмигрант и агент Бурбонов.

В обоих Советах большинство немедленно же изменилось. Совет пятисот большинством 387 голосов нэ 404 избрал своим президентом генерала Пишегрю, роялизм которого еще не был обнаружен тогда, но который был явным противником Дирек­тории. Совет старейших (в протоколе не сказано, каким числом голосов) избрал своим президентом Барбе-Марбуа, бывшего дипломата старого порядка. 5 прериаля Совет пятисот должен был составить список десяти кандидатов Летурнёра. Мы уже видели, что во главе этого списка оказался умеренный, бывший маркиз Бартелеми, посланник в Швейцарии (за него было по­дано 309 голосов). Все остальные кандидаты принадлежали к оппозиции правой стороны (в числе их Тарбе, бывший ми­нистром при монархии), за исключением Шарля Кошона, един­ственного, которого удалось провести правительственным рес­публиканцам (он получил 240 голосов). Избрав Бартелеми 138 голосами против 75, поданных за Кошона Совет старей­ших показал, какова была в его среде приблизительная числен­ность нового большинства.

Упомянем теперь о главнейших законах, которыми это но­вое большинство подтвердило свою реакционную политику.

1 прериаля V года бывшие депутаты Эйме, Мерсан, Фер- ран-Вальян, Го и Полиссар, исключенные незадолго перед тем как пе имевшие права быть выбранными, были снова призваны в Законодательный корпус.

9    мессидора был отменен закон 3 брюмера IV года.

22 н 30 прериаля депутаты Рюмар и Эмбер-Коломес были вычеркнуты из списка эмигрантов.

7    термидора были запрещены клубы.

25 термпдора и 13 фруктидора была реорганизована нацио­нальная гвардия с целыо устранить из нее те демократические элементы, которые еще могли проникнуть в нее.

7     фруктидора были отменены законы относительно ссылки пли заключения в тюрьму непрнеягнувших священников.

В общем, возобновленный Законодательный корпус стре­мился изгладить все, что только еще оставалось революцион­ного в способе применения конституции III года, и отменил значительную часть исключительных законов, незадолго Д° того изданных против врагов революции. Во время прении по поводу этих мер не произошло пичего такого, что поэ^волиЛ® бы сказать, что новое большинство было роялистским, но оно

насчитывало роялистов в своей среде, и эти роялисты оказали свое влияние.

Оставаясь верными инструкциям претендента, они поддер- яшвали умеренных буржуазных республиканцев против респу­бликанцев демократов и антиклерикалов. Всего более озабочи­вали их и объединяли интересы религии. Даже вне Законода­тельного корпуса самые горячие роялисты примыкали к повой тактике. *В одном проекте прокламации от 1 августа 1797 г. (14 термидора V года) Фротте говорил: «Наше место во всех тех рядах, где будут бороться, чтобы спасти Францию от анархии и наказать преступление»

Читая газеты и протоколы заседаний -Советов, легко' видеть что между политическими деятелями происходили тогда страш­ные раздоры, что одних из них называли роялистами и шуа- нами, а других — якобинцами, анархистами и террористами. Но при попытке разобраться в лицах или программах п уста­новить хоть какую-нибудь классификацию, всякая почва усколь­зает из-под ног. В своих письмах от фруктидора У года, адре­сованных из Берна венскому двору и основанных на сведениях, присылавшихся роялистами из Парижа, Маллэ-Дю-Панан говорит следующее: «Чтобы попять поведение, изменчивость и коле­бания Законодательного корпуса, необходимо помнить, что, со иремени вступления в него новой трети, большинство в обоих Советах раскололось на три части. Первая из них, во главе которой стоят Пишегрю, Внлло, Буасси, Дюмолар, Катремер, Эмбер-Коломес, Ларивьер, Буаро, Мерсаи, Пасторэ и т. д., хо­чет подорвать сильными ударами революционное здание, осла­бить власть Директории, добиться во что бы то ни стало внеш­него мира и открыть доступ монархии. Вторая, значительную часть которой составляет большинство Совета старейших, так­же хочет добра, по хочет действовать медленно; она боится короля, эмигрантов, всякой быстрой и полной контрреволюции. Третья, с Тибодо, Эммери, Вобланом и Бурдоном во главе, хочет конституции в ее чистом виде, хочет ослабить Директо­рию и сохранить республиканский строй; она ненавидит ко­роля и всех выдающихся эмигрантов за их репутацию, за их просвещение и за то влияние, которое снова могло бы вер­нуться к ним» ².

Достаточно одного следующего факта, чтобы показать, до какой степени эта классификация была ненадежна. Тот самый Дюмолар, которого Маллэ Дюпан характеризует как неприми­римого роялиста (и который стал потом жертвою 18 фрукти- Д°ра), был тогда президентом Совета пятисот, и вот что он

говорил 23 термидора V года на празднестве в честь годов­щины событий 10 августа: «Горе тому, кто сохранил бы мысль

о   восстановлении тропа. Какая ошибка думать, что люди, ко­торые истерли его в порошок, будут трудиться над тем, чтобы снова воздвигнуть его; что основатели республики захотят, за­бывая о своей славе и пресмыкаясь в грязи, служить презрен­ными орудиями свободоубнйственной мятежной фракции, ко­торая предала бы их сосредоточенной ярости людей, желаю­щих разорвать их на куски. Найдется ли, граждане, среди вас хоть один такой, который если бы не содействовал активно низвержению монархии, то по крайней мере не провозглашал бы открыто, в своей сфере, неотчуждаемых прав народа? Кто из вас захотел бы вступить в сделку с королями? Кто захотел бы, победив их, когда они были могущественными, унижаться перед ними, когда они побеждены?» Теперь я спрашпваю: воз­можно ли причислить к роялистам человека, который по своем собственной инициативе произнес такую страстную республи­канскую речь?

Люди того времени много говорили об орлеанской партии, но она, повидимому, существовала только в нх воображении. Герцог Шартрский (ставший герцогом Орлеанским после смерти своего отца Филиппа Эгалитэ) эмигрировал вместе с Дюмурье в апреле 1793 г. и жил в Швейцарии, не вызывая никаких разговоров о себе. 3 плювиоза IV года в «Moniteur» появилось известие, что он только что сел на корабль в Сток­гольме, чтобы ехать в Северную Америку; его два брата, гер­цоги Монпансье и Божолэ, задержанпые в Марсели, быля освобождены 3 брюмера V года и сели на корабль, отправляв­шийся в Филадельфию. Все трое оставались в Америке до времен Консулата. Живя так далеко от Франции, какое могли они иметь влияние? Однако монархисты, не желавшие восста­новления старого порядка, должны были логически признавать своим кандидатом герцога Орлеанского, так как Людовик XVIII уже заявил о своем желании восстановить старый порядок, тогда как герцог примкнул к основным принципам революции н, сделавшись эмигрантом, не поднимал оружия против Фран­ции. Сторонники Людовика XVIII очень боялись его. В про­кламации от 1 января 1797 г. граф Пюпзэ говорит: «Бес­честный герцог Орлеанский, незаслуженно удостоившийся смерти мученика, ожил в своем сыне: мятежники удалили его теперь, чтобы снова вызвать на сцену, когда настанет время» •

После отъезда герцрга в Америку стало циркулировать письмо госпожи Жанлис к своему бывшему ученику, где, У^ка* зав на то, что существовала партия, желавшая возвести его

_на трон, она убеждала его не внимать голосу этой партии: «Вам ли претендовать на королевскую власть! Вам ли сде­латься узурпатором, чтобы уничтожить республику, которую вы признали, которую вы полюбили и за которую храбро сра­жались!» Газеты много говорили об этом письме^[14], снова обра­тившем общественное внимание на герцога Орлеанского. В ван­демьере У года прошел слух, что он был во Франции, в Ренне, и что агент его, бывший член Учредительного собрания Вуа- дель, скоро будет назначен министром полиции^[15]. Реакцион­ный «Республиканский вестник» стал заявлять (13 вандемьера

V    года), что орлеанская партия делалась слишком сильной, что она имела на своей стороне Брюхо, часть Горы. Он говорил также^[16], что для отвода глаз эта партия распространила слух

о  существовании партии герцога Йоркского и партии эрцгер­цога Карла. В фримере V года в кофейне Фуа говорилось о том, что члены Законодательного корпуса часто обедали у гер­цогини Орлеанской. В конце жерминаля прошел слух, что вы­боры были благоприятны герцогу Орлеанскому Арестован­ный роялист Дювсрн де Прель серьезно утверждал, что гер­цог Орлеанский был в Париже и что существовала орлеанская партия. Э^та партия была изобличена с трибуны Совета пятисот Жаном де Бри 10 вантоза У года и Дюмоларом 13 и 15 фруктидора того же года. Наконец, среди тех, которым Ди­ректория, в своей прокламации от 17 фруктидора, угрожала смертью, находились также и лица, которые «захотели бы призвать Орлеанского».

Но существовала ли тогда действительно такая партия или хотя бы такая отдельная влиятельная личность, которая дей­ствовала, бы в пользу герцога Орлеанского? Пет ни одного до­кумента и ни одного факта, которые позволили бы сказать это.

Мы видим, следовательно, как трудно разобраться в мне­ниях и группировке нового большинства, явившегося резуль­татом выборов У года, как трудно утверждать или безусловно отрицать, что это большинство желало восстановления какой бы то ни было монархии, абсолютной или ограниченной. Мы можем только сказать с достоверностью, что тогда существо- ^Вал союз всех реакционеров “. Если бы эта коалиция одер-

жала победу в своей борьбе о Директорией, то весьма ве­роятно, что, из боязни оказаться немедленно жо распавшейся, она должна была бы удержать республиканский государствен­ный строй и образовать смешанное правительство с участием роялистов и умеренных

V,

Если обратить внимание на сущность дела, то легко заме­тить, что яблоком раздора между двумя враждебными лагерями, сторонников которых называли «роялистами» и «республикан­цами», служил религиозный вопрос.

Статья 354 конституции III года так определяла религиоз­ный порядок, установленный во Франции: «Никто не может быть тревожим в отправлении избранного им культа, если оно сообразуется с законами. Никого не следует принуждать уча­ствовать в расходах па культ. Республика не будет оплачи­вать ни одного из них». Это был режим светского государства, то отделение церкви от государства, о происхождении и уста­новлении которого мы уже говорили ².

Господство этого режима повело к возникновению многих и разнообразных форм религиозной, моральной и интеллек­туальной жизни. Возникали новые религиозные группы, появля­лись новые церкви и новые культы, прежние религиозные группы начинали эволюционировать.

Можно сказать, что в религиозных дейтах общая политика правительства, за все время существования буржуазной рес­публики, сводилась приблизительно к следующему: наблюдать за тем, чтобы религиозные группы уравновешивали и нейтра­лизовали друг друга в пользу независимости светского госу­дарства; мешать какой бы то ни было религии сделаться гос­подствующей; руководить конкуренцией между различными церквами; отстранять смертельные удары, которые одна из них могла бы нанести другой. Это была как бы роль посред­ника, но не беспристрастного. Директория относилась с преду­беждением к римско-католической церкви. Эта церковь была самой могущественной; она была очень сильна и угрожала под­чинить себе другие церкви и само государство. Правитель­ственная политика стремилась ослабить ее и даже уничтожить совсем, так как ее догматы казались несовместимыми с прин­ципами республики.

Что Директория действительно желала уничтожить католи­ческую церковь, что она желала этого по крайней мере в из­вестный момент, это вытекает не только из общего характера се политики: она формально заявила о таком своем намерении в одном письме, подписанном тремя из ее членов (Ларевелье- poM-Лепо, Баррасом и Ребеллем) и адресованном к генералу Бонапарту 15 плювиоза V года. В нем говорилось следующее; «Следя со вниманием за всеми препятствиями, которые мешают упрочению французской конституции, Директория заметила, что католический культ представляет собою то именно препят­ствие, которым враги свободы уже могли в течение долгого времени пользоваться самым опасным образом. Вы слишком привыкли размышлять, гражданин генерал, чтобы не понимать так же хорошо, как и мы, что католическая религия всегда бу­дет непримиримым врагом республики: во-первых — по самой своей сущности, а во-вторых — потому, что ее служители и адепты -никогда не простят республике тех ударов, которые она нанесла богатству и престижу первых, предрассудкам и привыч­кам вторых. Следует, без сомнения, принять меры внутри госу­дарства, с целыо подорвать нечувствительно ее влияние как законодательными путями, так и такими учреждениями, кото­рые изгладили бы прежние впечатления и заменили бы их но­выми, более соответствующими современному порядку вещей. Но существует еще один пункт, быть может, не менее суще­ственный для достижения желательной цели» надо уничтожить, если это возможно, объединяющий центр римско-католической церкви, и вам именно, умевшему совместить в себе самые вы­дающиеся способности полководца со способностями просве­щенного политика, предстоит осуществить эту задачу, если вы найдете ее осуществимой. Ввиду этого Исполнительная дирек­тория приглашает вас сделать все, что вы сочтете возможным (не нарушая при этом безопасности вашей армии, не лишая себя ни одного из ресурсов, какие могли бы вам представиться Для удовлетворения потребностей вашей армип и для пользы республики, и не разжигая вновь фанатизма в Италии, вместо того чтобы ослабить его), чтобы уничтожить папское прави­тельство, передав Рим во власть другой державы, или же (что было бы еще лучше) установив там такую форму внутреннего правительства, которая заставила бы население презирать и не­навидеть правление священников, — так чтобы у папы и свя­щенной коллегии не осталось ни малейшей надежды на то, что °нн будут когда-нибудь снова заседать в Риме* и чтобы они были принуждены искать для себя убежища где-либо в другом месте, где у них не было бы по крайней мере светской власти». ^dTo было не приказание, данное Директорией Бонапарту, а простое пожелание, выдкаэанное ею. Генералу предоставлялось

сообразоваться с ним, если он нашел бы это возможным и по­лезным

В этом письме как нельзя лучше выясняются затаенные на­мерения большинства Директории в плювиозе У года, когда победы итальянской армии ставили, повидимому, папу в пол­ную зависимость от французского правительства.

С другой стороны, почти вся религиозная политика Дирек­тории, не только в период, следовавший за 18 фруктидора, когда ей была предоставлена диктаторская власть по отноше­нию к папистскому духовенству, но также и в период, изучае­мый нами теперь, характеризовалась следующими стремле­ниями: оказывать покровительство бывшей конституционной церкви как элементу' противовеса, но вместе с тем бороться с пей, поскольку ее учение противоречило республиканским за­конам (женитьба священников, развод, празднование десятого дня декад); не обращать внимания на протестантские и пзрае- литские группы, которые вели себя благоразумно; покровитель­ствовать развитию новых культов на рационалистической под­кладке, так чтобы они вытесняли постепенно древние культы с мистической основой; изгнать мало-помалу пз национального сознания религию, основанную на Откровении, воспитывая это сознание при помощи светской системы народного просвеще­ния и гражданских празднеств.

Будем говорить сначала о рационалистических группах.

Избранная часть свободных мыслителей принадлежала тогда к официальному составу Французской академии. Эти остав­шиеся в живых сотрудники Энциклопедии или их ученики на­ходили для себя мораль и религию в организованной науке; они считали свою группу представительницей этой организо­ванной науки, «живой энциклопедией >. За исключением очень немногих пз их среды, формою их свободной мысли был деизм.

Это избранное меньшинство поддерживало вкус к свобод­ной мысли в высших сферах буржуазного общества, хотя ка­толицизм снова начинал входить там в моду; кроме того, оно стояло, так сказать, во главе той более обширной рационали­стической группы, которая приняла национальную, народную форму и которую называли как тогда, так и позднее церковью декад, а ее культ — культом декад. Это была попытка собирать периодически весь французский народ вокруг алтаря отечества для обоготворения самого отечества; это отечество, хотя я представляло собою нечто познаваемое и мыслимое, но оно ^ было так горячо любимо, во имя его было пролито так много крови и принесено так много жертв, что предполагалось, что оно могло приобрести в глазах всех французов престиж мнети

ческой сущности и послужить для них объединяющей, всеми признанной связью. Происхождение этого культа не было искусственным: алтари отечества воздвигались самопроизвольно в JT89 и 1790 годах, когда, благодаря восстанию коммун и их группировке, благодаря областным федерациям и общей нацио­нальной федерации, было основано новое отечество. Из всех новых алтарей ни у одного не было сначала такого огромного числа искренних приверженцев, как у этого алтаря отечества; мы уже видели, что с этой именно религией патриотизма по­степенно слились, поглощаясь ею и исчезая в пей, все другие искусственные культы, изобретавшиеся сначала гсбертистами, а потом робеспьеристами. Пока все физические и умственные силы французов были заняты национальным объединением и борьбой с врагами этого объединения, пока этот культ был бое­вым культом, он оставался народным, он одушевлял людей и поглощал собою всего человека; но когда отечество уже было создано, а республика одержала победу, культ отечества занял свое mccYo в глубине человеческой совести. Конвент захотел снова вызвать его на площади и в храмы, организовать его пу­тем законов. По докладу Мари-Жозефа Шенье, он учредил в принципе (1 нивоза ill года) праздники декад в каждом кан­тоне. Он вписал в конституцию III года такую статью (ст. 301): «Должны быть учреждены национальные празднества, чтоб поддержать братство между гражданами и привязать их к кон­ституции, отечеству и законам».

Тогда уже существовали ежегодные национальные праздне­ства. Так, ежегодно праздновалось взятие Бастилии. 2 плю­виоза II года (21 января 1794 г.), по требованию парижской коммуны, Конвент издал декрет, с целью учредить праздно­вание годовщины казни Людовика XVI; 27 июля 1793 г. он повелел праздновать годовщину событий 10 августа 1792 г. Г Декретом от 18 флореаля II года, кроме праздника в чесгь Верховного существа (который справлялся только один раз) и многих других празднеств в честь разных отвлеченных поня­тий (эти празднества вовсе не имели места), были санкциони­рованы законом три национальные праздника — в дни 14 июля, 21 января и 10 августа, с прибавлением четвертого праздника — ^D честь годовщины событий 31 мая 1793 г. (отмененного I 19 вантоза III года). 2 плювиоза III года было предписано за­коном праздповать также и годовщину 9 термидора. Ко всем ^ЙТ1»м политическим праздникам Конвент прибавил, накануне L своего роспуска (закон 3 брюмера IV года, титул 6), праздпикн другого характера, о которых возвещалось в следующих выра-

■   Ленинх:

I               В каждом кантоне республики ежегодно будут отпра-

I ^Лпться семь следующих национальных празднеств; праздник

L

учреждения республики — 1 вандемьера; праздник юношей________ .

10      жерминаля; праздник супругов —10 флореаля; праздник признательности — 10 прериаля; праздник земледелия — Ю мессидора; праздник свободы — 9 и 10 термидора; праздник старцев — 10 фруктидора. — 2. Эти кантональные националь­ные празднества будут состоять в патриотических песнях, в речах о гражданской морали, в братских банкетах, в различ­ных местных общественных играх и в раздаче наград. — 3. Программа национальных празднеств устанавливается и объ­является заранее в каждом кантоне муниципальными вла­стями. — 4. Законодательный корпус будет сам издавать еже­годно, за два месяца вперед, декрет о том способе, которым должно будет праздноваться 1 вандемьера в коммуне, где про­исходят его заседания».

Хотя мы говорим теперь лишь о времени, предшествовав­шем 18 фруктидору, но все-таки упомянем еще для полноты картины о законе 13 плювиоза YI года, учредившем праздник верховной власти народа, назначенный на 30 вантоза, и о за­коне 2 фруктидора VI года, повелевшем праздновать годов­щину 18 фруктндора Y года.

Эти празднества действительно справлялись во всей респу­блике.

Политические празднества 14 июля, 10 августа, 21 января, 1 вандемьера и 14 фруктидора понимались пародом, который участвовал в них с большим или меньшим энтузиазмом, смотря по месту и обстоятельствам, т. е. смотря по тому, в какой сте­пени он ощущал потребность манифестировать против рояли­стов. С наибольшею торжественностью, по крайней мере в Па­риже, праздновалась годовщина учреждения республики (1 ван­демьера).

Философские праздники, учрежденные под влиянием Жан- Жака Руссо и произведений Грёза, менее понимались народом, за исключением трех из них, имевших в практике политиче­ский характер, а именно: праздника признательности, из кото­рого сделали праздник побед; праздника свободы, справлявше­гося в дни годовщины государственного переворота 9 и Ю т^еР" мидора и дававшего случай для предания официальному про* клятию террора и террористов; и, наконец, праздника верхов­ной власти народа, которым, так сказать, открывался, ирбяр*' тельный период в VI и VII годах. Праздники в честь юношей, супругов, земледелия и старцев, очень умело организованные постановлениями Директории, были, невидимому, °^^eIie_rtf. лишь несколькими любопытными. Католики смеялись над ми церемониями, о которых аббат де Булопь отзывался в толнчеекпх анналах», в жерминале V года, как о «придУ
,_1Ь1Х» праздниках, как о «циви чес ком гаерстве», и старались выставить в смешном виде весь этот культ отечества

Директория, впрочем, не скрывала, что эти праздники, вхо­дившие существенным элементом в план национального воспи­тания, набросанный Конвентом, имели целыо, как она и писала об э^т0-^м Бонапарту, «подорвать незаметно влияние римско-ка­толической религии» и вытеснить «прежние впечатления но­выми впечатлениями, более соответствующими новому порядку вещей, разуму и здравой морали».

Что касалось обязательной замены воскресений десятыми днями декад и празднования этих десятых дней, то такое усо­вершенствование нового культа произошло лишь после 18 фруктидора.

Пока же правительство покровительствовало еще одной не­официальной попытке, возникшей по частной инициативе и имевшей целыо учредить, под именем «теофплаитропии», сво­его рода рационалистическую церковь.

Теофилантропия представляла собою так называемую есте­ственную религию, прославлявшуюся философами и поэтами XVIII века.

Естественная религия, это не религия Руссо, представляв­шая собою очищенное, истолкованное савойским священнпком_ч но все еще мистическое христианство, а естественная религия Вольтера, предшествовавшая, по его мнению, христианству и стоявшая выше его; она заключалась в том, что из религий, основанных на Откровении, извлекалось небольшое число дог­матов, признаваемых всеми, проверенных разумом и превра­щенных в рациональные принципы; эти догматы и послужили основой для нового немистического культа, в связи с тою мо­ралью, которая одинаково признавалась всемн честными людьми всех времеп.

Первоначальную идею такой религии Вольтер вывез из Англии. Он очистил эту идею, придал ей более ясную форму­лировку и популяризировал во Франции; тогда англичане снова перенесли ее в свою страну, чтобы применить на практике.

В 1776 г. Давид Вильямс, автор «Литургии, основанной на всеобщих принципах религии и морали», призывал англий­ских «свободных мыслителей» в особый храм в Лондоне, что­бы поклоняться там богу и поощрять друг в друге любовь к людям. Эта попытка, встретившая одобрение со стороны Воль­тера и Фридриха Великого, имела лишь мимолетный успех, обусловленный любопытством, но во Франции она оставила бо­лее прочные следы. Ею, без сомнения, вдохновлялись ближай­шие предшественники теофилантропов: Томас Пэн, Доберме- ниль ^[17] и Собри ".

Истинным основателем теофилантропни был, повиднмому, Шемен, профессор, литератор и книгопродавец. Он издал «Краткое руководство», главные идеи которого были развиты в «Аппёе religieuse», и присоединил к себе четырех отцов се­мейств: Маро, Жанна, Валентина Гаюи и Мандара, после чего произошло первое заседание новой секты в бывшей часовне Института слепых, на улице Сен-Дени 23 нивоза V года (15 января 1797 г.).

Вот как теофилантропы определяли свою религию:

«Их собрание, говорили они, было и не было культом. Оно было культом для людей, у которых не было никакого другого культа; для людей же, признававших какой-нибудь культ, оно было только «нравственным общением».

Они обращались ко всякому, кто верил в божество, в бес­смертие души, в братство, в человечество. Божеством, в кото­рое они верили, был «бог разума», а для некоторых из них даже «расширенное представление» о божестве Дидро; они были так либеральны, что приняли в свою среду атеиста Силь- вэиа Марешаля; а их адепта в департаменте Ду называли себя просто «филантропами». Тем не менее эта группа в ее целом была деистической, так как деизм был тогда наиболее распро­страненной формой свободного мышления; она была чисто ра­ционалистической группой, так как не допускала пи Открове­ния, ни мистического догмата.

Но — ив этом отличительная черта рассматриваемой рели­гии — теофилантропы никого не осуждали и не нападали ни

на какую другую религию: ио их словам, они уважали и чтили все религии и избегали споров даже в целях пропаганды. «Да­лекие от того, чтобы стремиться свергнуть алтари какого бы _То ни было другого культа,— говорит Шемен, — вы должны даже умерять рвение, которое могло бы побуждать вас при­обретать новых прозелитов для нашего культа. Проповедуйте гго скромно и ждите спокойно, чтобы те, которым понравится его простота, присоединились к вам. . . Будьте осторожны. . . Не старайтесь приобретать прозелитов. . . Так как вы заняты во время ваших празднеств только религией и нравственностью, то на них никогда не должно быть провозглашено ничего та­кого, что не соответствовало бы всем временам, всем странам, всем культам и всем правительствам».

Он беспрестанно повторяет, что надо любить отечество и республику.

Существует мораль и религия. Мораль учит нас нашему долгу, а религия побуждает нас к выполнению его. Мораль представляет собою очень прочный и широкий фундамент: «Добро — все то, что стремится к сохранению человека или его усовершенствованию. Зло — все то, что стремится к разруше­нию человека или порче его». Иод словом «человек» «надо по­нимать не одного человека, а весь человеческий род».

Религия заключается преимущественно в том, чтобы соби­раться вместе, в семье, или в храме, с целыо поощрять друг друга к выполнению требований морали.

В храмах теофилантропов не должно было быть роскоши:

«Несколько нравственных изречений, простой алтарь, на который они кладут в знак признательности за благодеяния ^N творца немного цветов или плодов, смотря по времени года; трибуна для чтения или речей — вот все украшение их храмов». Ораторы и чтецы могли надевать особую одежду (синего цвета с розовым поясом), но это не было обязательно.

Церемонии начинались призывом к отцу природы; затем на*

. ступало минутное молчание, когда каждый внутренно обозре­вал свою совесть. «Отец семейства мог помогать этой внутрен­ней исповеди различными вопросами, на которые каждый отвечал самому себе». Затем верующие слушали речи, пели гимны, ставили себя лицом к лицу с природой, восхваляли весну, совершали крестины, браки, похороны, воздавали по­лсти людям, прославившим человечество: Сократу, Венсен-де- ,в Полю, Жан-Жаку Руссо, Вашингтону.

Hi_b Этот культ отличался чрезвычайным изяществом и тактом.

Этом отношении он был аристократическим. Он обращался I ^к невежественной массе, а к просвещенной буржуазии. Тсо- ^■’РИлантропы надеялись через посредство избранного меньшин-

И

ства и без шумной пропаганды привлечь к себе современен! народную массу.

Им удалось сгруппировать вокруг своих алтарей значитель­ную часть этого избранного меньшинства. Относительный успех этой попытки организовать естественную религию, пред. ставлявшую собой до тех пор лишь форму индивидуальной мысли, придает теофилантропическому движению значение исторического факта.

Это избранное меньшинство было многочисленно и разно­образно. Мы находим среди него бывших членов Учредитель­ного собрания, бывших членов Конвента, бывших министров, членов Академии, гепералов. Вот некоторые из этих лиц: Крезе-Латуш, Гупиль де Префельн, Дюпон (Немурский), Бер* нарден де Сен-Пьер, Мари-Жозеф Шенье, Андриё, живописец Давид, Серван, Россиньоль, Сантерр, Жульен (из Тулузы), Гюффруа, Ламберта, Коршан, Комбаз, Юльрих, бывшие аббаты Паран и Данжу, гражданка Ожеро, мать генерала, и т. д.)

Правительство покровительствовало теофилантропам иногда тайно, иногда явно. Член Директории Ларевельер-Леио, отри­цая свою принадлежность к теофилантропам, прпзнает тем пе менее в своих «Мемуарах», что он взялся лично защищать дело новой церкви перед своими сотоварищами и указать им на «счастливые политические результаты», которых можно было ждать от теофилантропии. «Директория, — говорит он, — со­гласилась с этим и дала приказание министру полиции Сотену покровительствовать основателям этого нового учреждения и выдавать им из полицейских сумм очень небольшие вспомоще­ствования, в которых они могли нуждаться для отправлении своего до такой степени простого и не требующего больших издержек культа. И нет сомнения, что редко секретные прави­тельственные суммы получали такое честное и полезное упо­требление». Грегуар сообщает, что Директория уплатила тео­филантропам их издержки по устройству своих собраний в Со­боре парижской богоматери. В мессидоре V года директор департамента народного просвещения в министерстве внутрен­них дел Генгенэ писал своему сослуживцу Шампанье, дирек­тору первого департамента того же министерства, имея в виду обеспечить теофилантропам пользование церковью лицея Че­тырех наций, следующее: «Я думаю, что министр вряд ля мо­жет оказать большую услугу нравственному прогрессу, я * убедительно прошу вас, дорогой коллега, добиться от него этого решения» ^и. Теофилантропы получили в свое распор ^ >                          —                           —— — — _f

¹ Гм. «С. «talogue d’une importaiite collcction»... (P«ris, Cliaravay, in-8, Л5 192-196) и «Inventaire dos autographos do M. Benjamiu гшовчи ris, Charavay, 1878, in-i. Л5 647).

⁸ Arch, nnt., F¹⁹, 470.