V
Как же была организована та законодательная власть, которая должна была явиться продуктом новой избирательной
системы?
Учреждался «Законодательный корпус», состоявший из «Совета старейших» в составе 250 членов и «Совета пятисот».
II тот и другой должны были возобновляться ежегодно в составе одной трети своих членов, причем никто из этих членов не мог занимать свою должность более шести лет под ряд. Этот Законодательный корпус должен был изготовлять законы; право предлагать их принадлежало исключительно Совету пятисот. Законопредложение, вотированное этим Советом, называлось «резолюцией». Если Совет старейших одобрял резолюцию, она становилась законом; если он отвергал ее, она могла вновь быть предложена Советом пятисот лишь по истечении года; но этот Совет мог внести во всякое время проект закона, содержащий в себе также и те статьи, которые входили в состав отвергнутого проекта. Таким образом Совет старейших, хотя мог одобрить или отвергнуть данный законопроект только во всем его составе, мог косвенным путем побудить к его поправкам. Никакое законопредложение не могло исходить от Совета старейших, но он имел право, путем декрета, не подлежащего апелляции, перенести в другой город заседания Законодательного корпуса.
Законодательный корпус представлял собою постоянное собрание, но имел право откладывать свои заседания на определенное, км самим назначенное время; но ни один из Советов не мог отложить свои заседания на срок свыше пяти дней без согласия другого Совета. Оба Совета должны были всегда иметь одну и ту же резиденцию, но ни в каком случае не могли собираться в одном и том же зале. Каждому из них принадлежало право иметь собственную полицию в месте своих заседаний и вокруг него на известном, им самим определенном расстоянии. Исполнительная директория не имела права проводить войска пли располагать их иа расстоянии шести мириаметров (около 56 верст) от той коммуны, где происходили ааседания Законодательного корпуса, иначе как по требованию
11, 11 о разрешения последнего. У Законодательного корпуса была своя стража из 1 500 национальных гвардейцев, взятых из Се* Департаментов и выбранных их товарищами по оружию.
Конституция устанавливала внутренний регламент обоих '■•оветов.
А.. Олар — 1392
Каждый из их членов получал ежегодное жалованье, равнявшееся стоимости трех тысяч мирнаграммов пшеницы (около ] 800 пудов).
Заседания были публичными, но число посторонних лип. присутствующих на них, не должно было превышать половину членов того или другого Совета; протоколы их заседаний должны были печататься.
По требованию ста своих членов, каждый из Советов мог сделать свои заседания тайными, но лишь для обсуждения, а не для решения.
Президенты и секретари избирались на один месяц.
Каждый из Советов имел дисциплинарную власть над своими членами, мог подвергать их порицанию, аресту на восемь дней и тюремному заключению на три дня.
Он мог избирать из своей среды специальные комиссии, но не мог учреждать никакого постоянного комитета.
Вотирование не могло производиться именными бюллетенями. Всякое решение принималось путем вставания или сидения. В случае сомнения происходило поименное голосование, но тогда вотум был тайный.
В Совете пятисот всякое предложение обсуждалось в трех чтениях, за исключением тех случаев, когда провозглашалась неотложность: промежутки между двумя чтениями но могли быть менее десяти дней.
Подобным же образом и старейшие обсуждали «резолюции» в трех чтениях с промежутками между ними не менее чем в пять дней. Если «резолюция» была вотирована Советом пятисот после провозглашения неотложности, го старейшие одобряли или отвергали эту неотложность и в последнем случае не входили в обсуждение предложения по существу.
Никто из членов Законодательного корпуса пе мог подвергнуться обвинению или суду за слова, произнесенные нля написанные им при исполнении своих обязанностей. Депутаты могли быть преданы Верховному суду за преступные действия: яа измену, за растрату общественных денег, за интриги с целыо низвергнуть конституцию и за всякое посягательств» против внутренней безопасности республики; но для этого _ необходимо было, если только виновный не был захвачен па f месте преступления, чтобы предание суду было предложено Советом пятисот и декретировано Советом старейших.
Такова была организация законодательной власти по конституции III года.
Характерною особенностью этой организации было учР®* I шденне двух палат, принятие «двухпалатной» системы, котср) в эпоху Учредительного собрания отстаивала целая партия, а именно партия «монархистов», но которая была отвергнут
тогда из боязпи создать Верхнюю палату, где могло бы упрочиться влияние бывшего дворянства. С тех пор система единой законодательной палаты стала одним из общепризнанных принципов демократической программы.
В III году этот принцип был отвергнут как в силу теоретических соображений, так, и даже главным образом, под влиянием недавнего опыта.
Главный теоретический аргумент был высказан в докладе Буасси д’Англа, заявившего, что двухпалатная система обусловливалась необходимостью более тщательной выработки законов. «Совет пятисот, — сказал он, — будет мыслью и как бы воображением республики, Совет старейших будет ее разумом»
Он очень настаивал также на доказательствах, извлеченных нз опыта, на исторических аргументах. Он ссылался на пример Америки. «Почти во всех конституциях этого народа, ранее нас вступившего на путь свободы, — сказал он, — Законодательный корпус разделен на две палаты, и результатом этого явплся общественный мир. Одна Пенсильвания долго держалась за единое законодательное собрание, и вот, несмотря на чистоту нравов ее жителей, на простоту их обычаев и па все добродетели их частной жизни, среди них возникли внутренние раздоры, заставившие их в конце концов последовать примеру других штатов >
Но всего более недавний пример самого Конвента заставил тогда большинство депутатов отказаться от системы единой законодательной палаты. Это большинство забыло о том, что только единство Конвента обеспечивало единство национальной защиты, или лучше сказать теперь, когда для Франции уже наступали более нормальные условия, большинство Конвента стало думать, что самый успех национальной защиты позволял ему отказаться от тех чрезвычайных мер, которые обусловили этот успех. Тогда стали вспоминать о том времени, когда Конвепт был порабощен парижской коммуной, порабощен Горой и Робеспьером; сталп убеждать себя, что при системе двух палат не могла бы возникнуть никакая личная диктатура, и в конце концов начали видеть в единой законодательной палате главное орудие якобинской, террористической
тирании. Даже те плены Конвента, которые относились критически к проекту комиссии, как, например, Лаканаль, Бордас и Эшассерио согласились тогда с этим взглядом и признали за доказанное недавним опытом, «что прочной конституции не могло быть там, где существовал Законодательный корпус в форме единой палаты». Если я не ошибаюсь, то никто из монтаньярских ораторов не высказался тогда против двухпалатной системы. Эта задача выпала на долю одного из умеренных, депутата Делейра, который на заседании 30 мессидора
III года обвинял проект Комиссии в стремлении к роялизму. «Учреждение двух палат, — сказал он, — остается как и прежде тайным желанием всех наших врагов, желанием королей, дворянства и священников, которые хотели бы снова подчинить себе народы. Две палаты — это рассадник аристократии, худшей из тираний, потому что тирания многих во сто раз тяжелее тирании одного» [1]. Но протест Делейра оказался единичным и не встретил поддержки. Политические деятели того времени почти единодушно примкнули к системе двух палат [2].
При организации этой системы были приняты во внимание все возражения, и в особенности то из них, которое указы- пало на возможность столкновений между двумя палатами. Ввиду этого была отвергнута теория двух взаимно уравновешивающих одна другую сил, как в Англии; по поводу этого Сиейс сказал на заседании 2 термидора III года: «Было сделано очень важное сравнение двух законодательных палат с двумя лошадьми, припряженными к одной повозке, которую Захотели бы тянуть в разные стороны; повозка не двинулась бы с места, несмотря на все усилия лошадей и на стук их копыт, пока королевский кучер не сел бы на козлы и не направил бы их в одну и ту же сторону; но мы не хотим королевского кучера» [3]. Конвент надеялся избегнуть этого неудобства, дав обеим палатам одно и то же выборное начало и заставив каждую из них участвовать последовательно в свое определенное время в общей законодательной работе По если бы Совет старейших стал упорно отвергать полезную и популярную резолюцию Совета пятисот? Или если бы один из Сово- тов нарушил конституцию? Кто восстановил бы тогда необходимую гармонию? Кто поддержал бы закон?-Сиейс предложил во время прений, длившихся с 2 по 13 термидора, учредить особый верховный политический корпус, который он назвал конституционным жюри. Комиссия одиннадцати приняла в принципе это предложение и представила его в исправленном виде Конвенту '; но Конвент отверг его не столько из теоретических соображений, сколько потому, что нн в редакции Сией- са, ни в редакции Комиссии не было указано, по его мнению, практических средств для выполнения этого проекта. Он отверг также проект Глейзаля, предлагавшего учредить Совет цензоров, который произносил бы свое решение в случае разногласий между двумя палатами Мы видим таким образом, что в конституции не было указано никакого выхода на случай возможного столкновения между двумя Советами.
Из проектов, касавшихся организации законодательной власти и предложенных во время прений, наиболее обратил на себя внимание проект Сиейса. Он устанавливал четыре отдельных представительных собрания: первое нз них, под именем «Трибуната», состояло бы «из представителей, число которых втрое превышало бы число департаментов; оно имело бы специальную миссию паблюдать за нуждами народа и предлагать Законодательному корпусу законы, уставы или другие меры, какие оно сочло бы полезными»; второе, под именем «Правительства», представляло бы собою «коллегию из семи представителей, с такою же специальной миссией наблюдать за народными нуждами, а также заботиться о всем, что необходимо для выполнения законов, и предлагать со своей стороны те законы, регламенты или другие меры, которые оно сочло бы полезными»; третье, под именем «Легислатуры», состояло бы из представителей числом, в девять раз превышавшим число департаментов, с специальною мнссиею рассматривать предложения «Трибуната» и «Правительства» и произносить по поводу их свои решения; наконец, четвертым собранием народных представителей было бы «Конституционное жюри», о котором мы упоминали выше. По мнению Сиейса, это значило придать всем видам власти представительный характер; но его разъяснения, хотя и очень детальные, показались Конвенту более остроумными, нежели убедительными Подвергнув этот проект почтительному обсуждению, Конвент отверг его, думая, что оп был бы плохо понят общественным мнением.
Не одип только Сиейс предлагал тогда учредить более
двух представительных собраний. Член Конвента Рузэ требовал, чтобы их было три, а именно: Эфоры, Законодательный корпус и Ареопаг ’.
В одном специальном пункте рассматриваемые нами пренип хорошо указали на господствовавшее тогда желание устранить будущий Законодательный корпус от влияния Парижа. Ни в проекте Комиссии, ни в вотированном тексте ие был упомянут тот город, в котором должны были заседать оба Совета. Было только декретировано, что заседания их должны были происходить «в одной и той же коммуне» а. Но даже и это было вотировано не без нрешш. Меньшинство хотело, чтобы каждый из Советов заседал в особой коммуне. Фор (из департамента Верхней Луары) в следующих словах выяснял неудобства пребывания обоих Советов в одной и той же коммуне. «Оба они, — говорил он, — увлекаемые, как бы помимо своей воли, по крутой наклонной плоскости общественного мнения, будут находиться под давлением того или другого настроения, которое будет одинаково чуждо им, настроения, которое всегда возникает в частных собраниях, в клубах, в театрах, на гуляньях, в отдельных группах и т. д. Все двери будут отворены для интриг и честолюбия. Возникнут под другими именами якобинские клубы, фейльлнтинекие клубы, шартрские клубы и т. д. Вожаки обоих Советов (ибо у нас еще долго будут существовать вожаки) будут ходить в эти клубы, будут главенствовать в них, будут совещаться там п даже выносить решения; между тем как добродетельные и скромные люди, единственным местом встречи которых будет место их заседаний и место их отдыха, сделаются в конце концов жертвами всех этих интриг, к которым они были непричастны. У нас уже был печальный опыт этого. Не будем же помещать оба Совета в одну и ту же орбиту, если мы не хотим, чтобы они были увлечены одним и тем же вихрем. Предположим, что однп из Советов устоит; тогда его сопротивление будет названо упорством, а бешенство или наглость будут названы добродетелью. Нтак, тот из Советов, на стороне которого будет большинство общественного мнения, неизбежно вызовет гибель другого, пли парализуя его или узурпируя его власть» [4]. Андре Дюмон сказал, что если бы Совет старейших отверг какую-нибудь демагогическую резолюцию, то «его отказ был бы сигналом к ново му ЗА мая, 12 жерминаля или к новым прериальским дням» *. Но Конвент нашел, что возможность конфликта между двумя Советами только усилилась бы, если бы один из них заседал, например, в Париже, а другой в Версале, н что, находясь в двух различных средах, они стали бы слишком чужды один другому, слишком различны по своему настроению и своим стремлениям.
VI
Исполнительная власть вручалась Директории из пяти членов, возрастом не моложе сорока лет. Члены Директории назначались Законодательным корпусом, который осуществлял в этом случае избирательную функцию от имени нации. Совет пятисот должен был, путем тайной подачи голосов, составить список кандидатов в члены Директории, в десять раз [5] превышавший число этих членов, а Совет старейших должен был также путем тайного голосования сделать окончательный выбор из этого списка. Один из пяти членов Директории выхолил из нее ежегодно по жребию, и замещался новым членом, причем выбывший член мог быть снова избран лишь по истечении пяти лет.
Директория находилась в той же коммуне, как и Законодательный корпус. Ее члены, пользуясь даровой квартирой, предоставляемой им республикой, получали ежегодное жалованье, размер которого определялся стоимостью в 50 ООО ми- рчаграммов пшеницы (около 30 500 пуд.).
У Директории была своя стража из 120 пеших и 120 конных гвардейцев.
Членам Директории была присвоена особая одежда, которую они, прп выполнении своих обязанностей, никогда не должны были покидать «как вне, так и внутри своего жилища» 8.
Каждый из членов Директории исполнял поочередно обязанности ее президента, но только в течение трех месяцев.
Директория руководила администрацией не сама, а через посредство министров, числом не менее шести и не более восьми, которых она сама назначала и отрешала. Эти министры не составляли никакого коллективного совета
Полномочия Директории заключались в следующем: она
обнародывала законы, распоряжалась военной силой, издавала приказы о вызове к суду или об аресте в случае заговора против безопасности государства; она наблюдала за выполнением Законов и обеспечивала его в административных учреждениях и трибуналах через посредство назначаемых ею комиссаров; она назначала кроме министров главнокомандующих армиями, сборщиков прямых налогов в каждом департаменте, главных надзирателей за сбором косвенных налогов и за управлением национальными имуществами, а также пока продолжалась война — и общественных должностных лиц во французских колониях, исключая островов Иль-де Франс и Соединения. Что касалось внешних сношений, то она одна заведывала дипломатией; она составляла и подписывала все трактаты, которые Законодательный корпус затем рассматривал и утверждал; тайные коивенцип, постановляемые одной Директорией, могли временно приводиться ею в исполнение. Наконец, Законодательный корпус мог декретировать войну только по «формальному и необходимому» предложению Директории.
Директория не принимала никакого участия в законодательной власти. Она могла только письменно пригласить Совет пятисот принять в соображение то или другое обстоятельство и предложить ему известную меру, но не редактированную в форме закона.
Всего более ограничены были полномочия Директории в финансовых делах. Законодательный корпус назначал пять комиссаров Национального казначейства, которые должны были вполне независимо от Директории наблюдать за получением государственных доходов, а также распоряжаться всеми передвижениями государственных сумм и уплатой всех общественных издержек.
Члены Директории могли быть предаваемы верховпому трибуналу в тех же случаях и с соблюдением тех же формальностей, как и депутаты. Об ответственности членов Директории, так же как и министров, было упомянуто, но она не была определенно установлена.
Учреждение этой исполнительной власти сопровождалось следующими прениями.
Не все депутаты были согласны между собой относительно числа и полномочий членов Директории. Вот что рассказывает Тибодо о прениях, происходивших по этому поводу в Комиссии: «Боден и Дону хотели, чтобы было только дв;| высших должностных лица или консула, избираемых на два года, причем один из них управлял бы в течение первого года, а другой в течение второго. Лесаж, Ланжюинэ и Дюрян- Майльян хотели одного президента, который назначался <’Ь1 только па один год; другие предлагали совет, которы
состоял бы по крайней мере из трех членов. В конце концов остановились на пяти членах. Каждый стоял за то или другое число, смотря по тому, в какой степени он страшился всего, что напоминало королевскую власть» 1.
Пример Америки говорил в пользу единого президента. «Я думаю, — говорил Лебретон (из департамента Иль-и- Вилэн), — что можно заменить Исполнительный совет президентом, избранным из среды Совета старейших всем Законодательным корпусом, президентом, который избирался бы иа два года и мог бы быть вновь избранным на следующие два года, но затем непременно сменился бы по истечении этих четырех лет и который всегда был бы ответственным. У американцев есть подобное должностное лицо, а американцы свободны» 2. Пультье предложил смешанную систему, которая уже позволяла предвидеть Консулат VIII года. «Верховная директория» должна была состоять из президента и трех советников. «Президент обладал бы двумя голосами, получал бы двойное жалованье и имел бы двойную стражу; он назначал бы послов и принимал бы посланников; он один заведывал бы всеми дипломатическими сношениями и хранил бы государственную печать. Он отправлял бы свои обязанности в течение двух лет, а потом был бы замещаем одним из трех советников, после чего немедленно вступал бы в ряды простых граждан и мог бы быть вновь избранным только через восьмилетий промежуток времени. Верховная директория возобновлялась бы каждые два года в одной четверти своего состава; в ее распоряжении находились бы семь агентов, которые назывались бы секретарями правительства и полномочия которых были бы определены Законодательным корпусом» 8.
Последовать всем этим мнениям, а также примеру Америки Конвенту помешала боязнь, чтобы президент Директории не принял вид короля или диктатора, чтобы президентское кресло не напомнило народу королевский трон, или, чтобы президент французской республики не сделался новым Робеспьером.
Па цифре пяти директоров согласились довольно легко, хотя некоторые желали бы низвести эту цифру до трех 4.
Способ избрания Исполнительной директории вызвал горячие прения. «В сущности мы имели перед собой (читаем мы в «Мемуарах» Тнбодо) только два решения: прямой или косвенный выбор самого народа или избрание Законодательным корпусом. Последнее решение взяло верх. Лувэ опасался. чтобы в противном случае первичные собрания или их деле-
‘ «Memoires de Thibaudeaux», т. I. стр. 183.
2 «Idees couslitulionnelles», Нац. библ., I.e. 32/16*22, in-8.
* «Du pouvoir executif», par I'oultier, Нац. библ., 38/1565, iu-8.
Например, Delahayc. См. его «Opinion», Нац. библ., Le. 38/1503, iu-8*
гаты не избрали бы в один прекрасный день Бурбона. Большинство руководилось опасением, чтобы исполнительная власть не сделалась слишком могущественной, раз она избиралась бы народом».
В Конвенте Эшассерио предложил такой способ назначения Директории: избирательное собрание каждого департамента назначало бы одного кандидата, Совет пятисот составлял бы список двадцати пяти человек из числа назначенных таким путем кандидатов, а Совет старейших избирал бы из этого списка самих членов Директории Сен-Мартен (из департамента Ардеша) рекомендовал аналогичный же, но только обратный порядок избрания: избирательные собрания назначали бы членов Директории из списка кандидатов, составленного Законодательным корпусома, Пентьер предложил, чтобы 89 кандидатов, назначенных избирательным собранием, сами избирали бы из своей среды членов Директории 8. Виллетар напомнил, что в Риме консулы избирались народом, и заявил, что демократия существует только там, где народ сам избирает своих должностных лиц. Майль (Mailhe) с успехом оспаривал все эти предложения, спрашивая, где же находилось бы тогда народное представительство? «Не выступало ли бы он[6]» в более рельефных и осязательных чертах в Исполнительной директории, чем в Законодательном корпусе? А каким могучим рычагом могла бы служить одна эта идея! Необходимо, без сомнения, чтобы Директория была облечена большою властью, ибо всякое правительство, не обладающее достаточной силой, чтобы обеспечить выполнение законов, перестает быть правительством,— это уже анархия. Но, с другой стороны, во что обратилась бы республика, если бы правительство могло получить в ней преобладание над Законодательным корпусом» *.
Что касается полномочий Директории, то некоторые хотели бы еще более расширить их. Было даже предложено предо ставить ей право законодательного вето. Таково было мнение Делаэв, а также и Эрманна. Последний предложил, чтобы Директория получила право отсылать обратно закон в Законодательный корпус, после чего для нее было бы обязательно обнародовать этот закон только в том случае, если бы оя снова был вотирован каждой из палат большинством дву* третей голосов. Ланжюинэ говорил в том же смысле. В К о я* вснте послышался ропот; вспомнили о пенавистном королевском вето, и вопрос был снят с очереди
Статьи относительно организации Национального казначейства. независимо от Исполнительной директории, были йотированы без всякой оппозиции, потому что ими только санкционировалось уже существовавшее положение вещей, поддерживавшееся вследствие прежнего недоверия к исполнительной власти. Позднее опыт дал почувствовать неудобства такого порядка. В эпоху реставрации Ларевельер-Лепо писал в своих «Мемуарах»: «У Директории не было никаких принудительных средств заставить казначейство выдать министрам те суммы, которых они требовали законно и с выполнением всех формальностей. Это было причиной неудачи ирландской экспедиции, хотя Эмбер уже высадился на остров и имел пи- разительные успехи. Казначейство обещало министру финансов доставить в Брест 10 ООО франков, которые были нужны для того, чтобы посадить на суда армейский корпус. Требование министра было облечено всеми необходимыми формальностями. Казначейство не обратило на него внимания, и не было власти, которая могла бы принудить его к этому. Англичане, не имевшие сначала ни одного военного корабля в тех водах, по которым должен был плыть французский флот, успели получить уведомление и выставить против нас гораздо значительнейшие морские силы, что и обусловило неудачу экспедиции» 3.
VII
Организация избирательного права, законодательной власти и исполнительной власти — вот главнейшие составные элементы и наиболее существенные черты конституции III года. Упомянем еще о некоторых из многочисленных статей этой конституции, имеющих значение для политической истории революции.
Административные и муниципальные * учреждения хотя и были изменены, но не радикально.
Деление на департаменты было сохранено в прежнем виде;
это было вотировано не без сопротивления. Саллангро потребовал, чтобы границы департаментов были изменены ( Целыо более равномерного распределения населения 8. Делаэ предложил уменьшить число департаментов до тридцати или сорока 4.
В названиях департаментов произошли многозначительные перемены. Учредительное собрание решило не называть департаменты именами городов или провинций. Оно сделало исключение только для Корсики и Парижа; 11 августа 1793 г. Корсика была подразделена на два департамента, названные по имени рек «Голо» и «Лиамон»; это подразделение и эти имена были удержаны в конституции III года Парижский департамент обратился по этой конституции в «Сенский» департамент. «Не следует, — сказал Буасси д’Англа, — чтобы существовали привилегии даже в самых малых вещах» 2. В действительности, Конвент хотел изгладить самое воспоминание о том преобладании Парижа, которым были вызваны события 31 мая.
Декретом от 28 жерминаля III года департаментские административные учреждения были восстановлены в том самом виде, в каком они существовали до 3J. мая, — столь же многочисленные, с теми же самыми правами, с генеральным прокурором-синдиком и без представителя центральной власти, который мог бы приводить в согласие политику департаментов с общей политикой правительства, словом — в тех самых условиях анархической независимости, которые вызвали федерализм и к устранению которых был направлен декрет 14 фримера II года. Это было актом ретроспективной мести монтаньярам. Но когда Конвенту пришлось изготовлять конституцию, он волей-неволей вернулся к централизаторской программе Горы. Он сохранил за департаментскими административными учреждениями те права, которыми они пользовались иа основании действовавших законов, но отнял у них их характер одновременно совещательных и исполнительных коллегий. Вместо прежних советов и директорий теперь учреждалась выборная «центральная администрация», состоявшая только из пяти членов и возобновлявшаяся ежегодно в составе одного члена. Исполнительная директория могла отменять все распоряжения этих администраций, отрешать от должности и временно замещать их членов. Она назначала при каждой из них своего комиссара, которого могла увольнять и которому
поручалось «наблюдать за выполнением законов и требовать
его».
Наиболее важные перемены произошли в подразделении
департаментов.
Округа были уничтожены.
Бесполезность этих посредствующих административных инстанций в их первоначальном виде уже давно обнаружилась, и на нее уже давно было указано. Но упразднение их в III году было вызвано не воспоминанием о их первоначальной бесполезной роли. Та деятельная роль, которую играли эти окружные административные советы после их преобразования. когда декрет 14 фримера обратил их в составную часть революционного правительства и передал им некоторые из атрибутов департаментской власти, воспоминание о их роли, как «агентов террора», — вот что выставлялось теперь с особенной силой против них.
Было решено оставить только одно из прежних подразделений департаментской власти, а именно — муниципалитеты.
Но коммун было слишком много. Некоторые из них представлялись слишком мелкими, чтобы образовать собой живую административную единицу, и это дробление мешало серьезной организации муниципальной жизни в деревнях. Один города носили характер настоящих коммун, обладавших своей индивидуальностью. С другой стороны, городские коммуны, благодаря известным обстоятельствам, приобрели слишком большую силу. Париж управлял всей Францией. Города Лион, Марсель и Бордо обнаружили стремление в 1793 г. образовать каждый государство в государстве. Буржуазные республиканцы III года смотрели на эти города прежде всего как на очаги демократизма, на пристанища «анархии» и «терроризма». Раздробить слишком большие коммуны и соединить вместе слишком мелкие — вот к чему стремились авторы новой конституции.
Согласно этой конституции в коммунах с населением, превышавшим 100 ООО жителей, учреждалось несколько выборных муниципалитетов «с таким расчетом, чтобы население каждого °круга не превышало пятидесяти тысяч жителей и было не Мрнее тридцати тысяч». В таких коммунах удержалось ^Центральное бюро» для тех отраслей управления, которые *УДут признаны Законодательным корпусом не подлежащими Дроблению» *; члены этого Бюро, в числе трех, должны были назначаться департаментской администрацией, а утверждаться
nrw [7] аковыми закон 19 вандемьера IV года объявил полицию и оредства
“УДОВОЛЬСТВИЯ.
исполнительной властью. Такой порядок был введен в Париже, Лионе, Марсели и Бордо
Слово «коммуна» хотя и не было упразднено, но уже не связывалось с представлением о муниципалитетах. Так, центральное бюро Парижской коммуны было названо «Центральным бюро Парижского кантона».
Действительно, кантон именно и лег в основу новой муниципальной организации, имевшей целью, смотря по обстоятельствам, или уменьшить или увеличить размеры каждой муниципальной единицы.
Было решено, что «в каждом кантопе будет по крайней мере одно муниципальное собрание».
Как и в прежнем жирондистском проекте конституции, индивидуальность мелких коммун была отчасти упразднена. Как общее правило, на каждый кантон приходилась только одна муниципальная администрация, с исключением в пользу коммун с населением от 5 ООО до 100 ООО жителей, каждая из ко- юрых имела свою отдельную муниципальную администрацию. В коммунах с населением менее 5 ООО жителей назначались только два выборных должностных лица — муниципальный агент и его помощник, которые вели метрические книги. Собрание муниципальных агентов всех коммун данного кантона составляло кантональный муниципалитет, члены которого назначались на два года и возобновлялись ежегодно в половинном составе.
Муниципальные административные учреждения были строго подчинены департаментским советам, которые могли отменять их распоряжения и отрешать их членов; но никакое отрешение и никакая отмена не были окончательными без формального утверждения Исполнительной директории.
При каждом муниципальном учреждении Директория имела своего комиссара, подобного тому, какого она имела при каждом департаментском административном учреждении.
Эта новая административная организация была вотирована не без протеста, особеппо в той ее части, которая касалась учреждения комиссаров Исполнительной директории. Их уже заранее называли подначальными тиранами, интендантами, субделегатами. Шарль Делакруа требовал, чтобы они по крайней мере выбирались из числа кандидатов, назначенных избирательными собраниями, «если только, — сказал он. -вь* хотите избавить простых деревенских жителей от э*их корш>* нов, которые будут от имени исполнительной власти пожирать их средства существования» J.
1 Париж был разделен на двенадцать муниципалитетов, Марсель, Лион и Бордо—па три. (Тот же закон, ст. 3.)
° «Mouitcuro, переизд., т. XXV, стр. 814.
Пример Америки и остаток прежнего недоверия к центральной власти вызывали у некоторых лиц желание вернуться к децентрализующей системе 1790 г. Эти американские аргументы оспаривал теперь Лувэ, когда-то осужденный в качестве федералиста: «Если бы наша система общественного договора походила на систему Соединенных штатов Америки, если бы, как в этой стране, каждый из наших департаментов представлял собою отдельное государство со своим особым законодательством. со своими финансами, администрацией и особыми налогами, если бы он сам удовлетворял всем своим потребностям и составлял, словом, род независимого государства в государстве», то он, Лувэ, понимал бы возможность обойтись без комиссаров центральной власти. Но дело шло об администрации единой и нераздельной республики, организованной по одному плану и с одними и теми же законами; дело шло о том, чтобы помешать «местным стремлениям» вредить национальному единству. Поэтому правительственные комиссары были необходимы. Старое недоверие к исполнительной власти было оспариваемо Дону, по словам которого дело шло теперь уже не «о дезорганизации королевского правительства», как в 1790 г., а об организации республиканского правительства; а также Тибодо, который восстал против мании видеть всегда в исполнительной власти «чудовище, готовое пожрать свободу», а в административных учреждениях сторожей этого чудовища. «Такое извращение понятий, — сказал он, — было вызвано системой провинциальных административных учреждений, которые действительно были установлены, чтобы служить представителями нужд каждой провинции и ослаблять влияние деспотического правительства» *.
Так было, с одной стороны, критикуемо, а с другой — защищаемо учреждение комиссаров Директории. Большинство убедилось, повидимому, в том, что без этих агентов правительство уже не могло более существовать.
Такова была новая организация местной администрации. Она установила более интенсивную коммунальную жизнь в маленьких городках и разрушила единство коммунальной жизни 8 больших городах. Она положила начало децентрализации2.
‘ "Moniteur», перепад., т. XXV, стр. 324, 325.
Законом 21 Фруктидора III года были определены функции административных и муниципальных коллегий и комиссаров Исполнительной «•’ректории. Закон 1D вандемьера IV года установил территориальное
1 ленце Франции, местопребывание и организацию административных и сУде6пых властей.
УIII
Я не буду перечислять всех вопросов, которых касается конституция III года, очень длинная и подробная, обнимающая в своих 377 статьях почти все отрасли общественной жизни.
Но некоторые и из других отделов этого обширного сборника основных законов также хорошо определяют со своей стороны его общий характер. Но о них достаточно только напомнить, потому что они хорошо известны: мы имеем в виду план общей системы народного просвещения (развитый позднее в законе 3 брюмера IV года), установление свободы совести и отделение церкви от государства.
Декларация прав, помещенная во главе конституции III года и дополненная «обхцими постановлениями», находящимися в конце ее, сильно напоминает собой Декларацию 1789 г., являясь иногда даже ее буквальным повторением. Но она более либеральна и менее демократична. Более либеральна в том смысле, что веротерпимость заменена в ней свободой совести, а свобода печати точнее определена, так как в этой Декларации формально запрещается всякая предварительная цензура сочинений, всякие ограничительные или запретительные законы в этой области (хотя предусматривается возможность временной приостановки свободы печати). Менее демократична в том смысле, что известная статья Декларации 1789 г., гласившая, что «люди родятся и остаются свободными и равноправными», была вычеркнута из нее Почему? Потому что эта статья позволяла бы требовать всеобщего избирательного права. «Здравомыслящий человек может требовать только гражданской равноправности», говорил Буасси д’Англа. Правда, в число других прав, которыми должен пользоваться человек, живущий в обществе, было включено также и равенство вместе со свободой, безопасностью и правом собственности; но это равенство было определено так: «Равенство состоит в том, что закон как охраняющий, так и карающий существует один и тот же для всех». Политическое равенство, следовательно, было устранено, а вместе с тем устранено и то противоречие, в которое впало Учредительное собрание, когда, провозгласив общее равенство, оно затем упразднило его в политической жизни.
Такое определение равенства повело также за собою упразД' нение социалистических выводов из Декларации 1789 г. Был устранено даже то «общее благосостояние», которое признавалось целыо общества в проекте конституционной Комиссии. Общее благосостояние? Разве это не формула Бабёфа? Раз130
1 Комиссия вычеркнула ату статью в своем проекте. Благодаря Фермону, она была восстановлена в нервом чтении; но во втором чте снова исчезла.
она не содержала с себе в зародыше аграрного закона, дополнительного социального переворота?
Особенно Конвент не хотел больше слышать теперь о праве на восстание, провозглашенном в 1793 г. «Закон, — гласила Декларация 1789 г.,— есть выражение общей воли»* Но якобинцы также заявляли, что они являются выразителями общей волн; под предлогом выражения общей воли происходили восстания. «Закон, — провозглашалось в III году, — есть общая ноля, выраженная большинством граждан или нх представителей».
Даже и при таких поправках все еще боялись, чтобы Декларация прав не служила предлогом для восстаний. Поэтому к ней присоединили в виде коррелятива декларацию обязанностей. Она состояла из нравственных предписаний, не отрицавшихся никем из людей 1793 г. < Не делайте другим того, чего вы не желали бы, чтобы другие делали по отношению к вам. Делайте постоянно другим то добро, которое вы хотели бы получать от них».- Но самое существование этой Декларации служило как бы протестом против робеспьеровского догмата относительно доброты и непогрешимости народа. Она была также протестом против социализма, так как в ней говорилось, что весь общественный порядок покоится па поддержании собственности.
IX
Если бы мы захотели резюмировать главнейшие отличительные черты конституции III года, то мы должны были бы сказать, что она представляла собою прежде всего продукт опыта. Буасси д"Англа говорил в своем докладе: «В течение шести лет мы прожили шесть столетий. Пусть этот дорого стоивший опыт не будет потерян для вас. Настало время извлечь пользу из преступлений монархии, ошибок Учредительного собрания, колебаний и уклонений Законодательного собрания, преступной шранни децемвиров, бедствий анархии, несчастий гражданской войны». Как много статей этой конституции было действительно продиктовано свежими воспоминаниями о совершенных ошибках и испытанных бедствиях! В ней нетрудно найти не- Р'Чень всех заблуждений, в которых упрекали тогда недавнее прошлое. Особенно сильно отразился на ней самый недавний опыт — крайности демократии. Было забыто о том, что демократическое правительство спасло Францию; теперь в этом правительстве видели только ненавистную фигуру Робеспьера. *усть никогда не явится другой Робеспьер! Этот крик как бы Вь,рывался из каждой строчки новой конституции.
Гем не менее авторы этой конституции, не признаваясь в т°м, заимствовали все. что было хорошего в робеспьеров- а. Олар — 1392
•
ском правительстве, а именно его ценшализацию. Разве комиссары Директории не то же самое, что национальные агенты Эпохи террора?
Из ненависти к демократам был нарушен демократический принцип и установлена система ценза, учреждена буржуазная республика. Не подлежит сомнению, что новая конституция устраняла пролетариев от политической жизни, обеспечивала победу буржуазии и предоставляла ей привилегию. С этой точки зрения не будет неправильным сказать, что конституция
III года была продуктом реакции.
Но следует также сказать, что редакторы этой конституции вовсе не думали, что они совершают реакционный акт, и вовсе не хотели этого.
Заметим прежде всего, что они не высказывались прямо против демократии; они хотели только лучше организовать се, передав правительство в руки настоящего народа, просвещенного и свободного, не пресмыкающегося во тьме невежества и в рабстве нищеты. Притом же они хотели санкционировать эти перемены плебисцитом при всеобщей подаче голосов, так как конституция III года была передана на одобрение прежних первичных собраний
Допустим даже, что, называя себя демократами и в то же время упраздняя всеобщее избирательное право, составители конституции III года были лицемерами; допустим также, что этот плебисцит, заключавшийся лишь в утвердительном или отрицательном ответе, был простой комедией, — но тем не менее не подлежит сомнению, что ими не руководила никакая действительно реакционная идея. Напротив того, они были убеждены, что невежественные и неимущие люди были бы врагами просвещения и свободы, так же как они были ими, по их мнению, во времена Робеспьера. Они видели во всеобщем избирательном праве не только орудие аграрной революции, fro еще и орудие господства священников, королей и дворянства, всех реакционеров. Они были искренно убеждены, что орудием прогресса могла быть только буржуазия, а под словом «прогресс» они понимали осуществление рациональных идей XVIII века, принципов 1789 г. Они уже приступили к этому осуществлению в той же самой конституции III года путем введения общей системы народного просвещения, которое должно было излечить французов от суеверий и освободить их от ига римском церкви; они придали свободе мысли форму государственного
1 Закон 5 Фруктндора III года. Согласно этому закону, для нерпы* выборов IV года выборщики второй степени должны были назначать»’* также-^прежними первичными Собраниями (т. е. всеобщей подачей голосов). ' Таким образом переход от всеобщего избирательного права к системе ценза был сделан меное резким и менее замотпым для народа.
учреждения; они провели принцип светского государства. Нет, они действительно не были реакционерами; они думали, что законодательствуют как истинные преемники философов. Они беспрестанно ссылались во время прений на свободного мыслителя Кондорсе. А кто же заставил этого благородного Кондорсе кончить свою жизнь самоубийством? Чернь, невежественный народ. Так-то вознаградила демократия теоретика всеобщего избирательного нрава, апостола демократической республики! Демократия во время своего торжества повернулась, следовательно, сппной к свету и стала преследовать тех, кто нес светочи. Упразднить господство черни в интересах самого народа, отменить всеобщее избирательное право, которое снова подвергло бы Францию игу королей и священников или террористов, — вот руководящая мысль этих мнимых реакционеров, которые, допуская к участию в политической жизни только наиболее просвещенных граждан, хотели основать правительство на разуме.
Но к их рассудительноспи, которую они считали основанной на опыте, примешивались несправедливая месть и химерические страхи. Их ретроспективные выводы были близоруки и ложны. Правда, революционный комитет преследовал Кондорсе; но всеобщее избирательное право, оправдывая слова Монтескье о преимуществах народных выборов, послало в Конвент людей, которые спасли Францию. Это был единственный акт, совершенный всей совокупностью французского народа, и оказалось, что он лучше сумел выбрать способных людей, чем это было сделано ограниченным избирательным правом, которое, быть может, не выбрало бы и самого Кондорсе.
К чему в конце концов пришла эта рассудительная буржуазия со всей своей любовью к идеалу после четырехлетнего господства?
Она передала Францию Бонапарту.
Буржуазная республика, в которой народ путем плебисцита отрекся от своих прав в пользу одного класса, была преддве> рием к республике плебисцитарной, в которой народ отрекся от своих прав в пользу одного человека.
Из органических или дополнительных законов, которые были необходимы для осуществления на практике конституции года, важное историческое значение имели законы, регламентировавшие плебисцит и первые выборы членов будущего •законодательного корпуса.
Чтобы хорошо понять эти законы, необходимо вспомнить, Что, согласно декрету Конвента or 10 октября 1793 г., револю
ционное правительство должно было существовать только до заключения мира. Но когда конституция 111 года была вотиро- вана, общего замирения еще не произошло, хотя уже были заключены блестящие мирные договоры с Пруссией и Испанией (если не говорить еще и о мелких государствах). Франция еще ьела войну с Англией и Австрией. Следовало ли отложить применение новой конституции до окончания войны? Нет, потому что независимость и даже величие Франции уже были обеспечены; нация уже не боролась больше за свое существование, как это было во II году. Но, с другой стороны, было ли возможно вполне нормальное правительство, пока не был подписан общий мирный трактат? Не следовало ли опасаться, чтобы вполне свободные выборы не разрушили самой республики? И вот было решено применить конституцию, но не во всей ее полноте, или, скорее, сочетать конституционное правительство с революционным. Эта именно комбинация, установленная самой конституцией, и характеризовала собою всю внутреннюю политическую историю Директории и буржуазном республики.
1 фруктндора III года Боден (из департамента Арденн) сдс- лал от имени Комиссии одиннадцати доклад о средствах закончить революцию Сколько раз питали иллюзию, что она уже закончена! «Так, одни думали, что все было завершено низвержением Бастилии и господства визирей 14 июля 1789 г.; другие видели завершение всего в событиях 6 октября; третьи льстили себя надеждой, что они достигли желанного конца 4 февраля 1790 г., при произнесении королем своей вероломной клятвы: потом — 14 сентября 1791 г., после столь же искреннего признания конституции: потом—10 августа 1792 г., когда был «извержен трон: потом — 2 июня 1793 г., когда надеялись, что заставили навсегда смолкнуть добродетель». Конституция 1793 г. была простой комедией. На этот раз надежды были более серьезны, потому что французы имели перед собой конституцию, «одинаково свободную от всякой примеси королевской власти и анархии», а также потому, что Конвент хотел серьезно узнать волю нации.
Надо было организовать это обращение к народу. Нельзя было позволить 6 ООО первичных собраний анализировать все статьи конституции: это сделало бы невозможным подведение итога. Дело шло лишь об утвердительном или отрицательно вотуме.
«Но кому будет вручен этот священный залог? Вы п°* строили корабль, но кто спустит его на воду? Кому будет п ручеио поставить его под паруса, какой кормчий начнет унр*
зять рулем?» Преждевременный уход членов Учредительного собрания показал, что вновь избранный Законодательный корпус был неспособен привести в действие конституцию. «У вас хватит самоотвержения обречь себя на новые неприятности и на новые опасности, чтобы предохранить Францию от угрожающих ей бедствий. .. Национальные интересы и конститу* пня ставят нам в обязанность удержать две трети Конвента й составе Законодательного корпуса».
В заключение Боден предложил декрет, который был окончательно вотирован 5 фруктидора и в котором мы читаем следующее: «Все члены Конвента, находящиеся в настоящее время при исполнении своих обязанностей, могут быть вновь избранными. Избирательные собрания должны включить не менее двух третей их в еостав нового Законодательного корпуса» «Депутаты, преданные суду или арестованные, не считаются находящимися при исполнении своих обязанностей». Французский народ призывался высказать свое одобрение или неодобрение конституции путем всеобщей, а не ограниченной подачи голосов, потому что «к вотированию допускались все французы, вотировавшие на последних избирательных собраниях». Подобным же образом те выборщики, которые должны были назначить депутатов, на этот первый раз назначались сами всеобщей подачей голосов, так как они назначались теми же самыми первичными собраниями, которые призывались высказаться относительно конституции". Армия также должна была подать о ней свое мнение. Плебисциту подвергалась «конституция во всем ее целом, чтобы быть принятой или отвергнутой». Что касалось способа вотирования, то «каждому предоставлялось подать свой голос в той форме, какая покажется ему удобнее».
Декрет о двух третях бывших членов Конвента вызвал в Париже сильный протест, приведший к восстанию 13 вандемьера IV года. Этот протест заставил с самого же начала
В конституционном проекте предлагалось учредить «доверенных жюри», которые принимали fn.i прошения об отставке депутатов, пока число членов Конвента не сократилось бы до 500. Если бы число поданных отставок оказалось недостаточным, то дальнейшее сокращение было ,Ь| произведено путем жребия. Этот проект долго обсуждался (oMoniteur», иврензд., т. XW, стр. 530 н след.'. Делаа требовал, чтобы эти две трети ‘•ленов были назначены избирательными собраниями; Лув» требовал, на- nvft™8’ T01'°j чт°бы нх назначил сам Конвент. «Кто будет защищать рее,- Jо-шканцев в избирательных собраниях?» — спрашивал он. Лаканаль, ^•иорживавшни проект Комиссии, также высказывал опасения, чтобы ^Избирательных собраниях но одержали верха роялизм и Фанатизм. Тем с ',евее Конвент предоставил в конце концов именно избирательным Раниям назначение этих двух третей членов.
Ьят. сами выборщики и на этот раз уже должны были удовлетво- г ть требованиям ценза, установленного конституцией.
опасаться, что избирательные собрания не захотят вновь выбрать две трети старых членов Конвента. Поэтому 13 фруктндора Боден (из департамента Арденн) предложил новые меры в докладе, где говорилось, что «роялизм в первый раз и неожиданно объявил себя горячим защитником верховной власти того народа, которого он жаждет снова обратить в рабство». В том же самом заседании Боден заставил вотировать декрет, согласно которому избирательные собрания имели право назначить одну треть депутатов, предоставленную их свободному выбору, только после избрания остальных дв* третей из числа членов Конвента. Но могло случиться, что одни и те же члены Конвента были бы выбраны во многих департаментах. Для устранения этого неудобства был издан новый закон, согласно которому «каждое избирательное собрание, независимо от назначения тех двух третей, которые оно должно было избрать с самого начала, должно было составить дополнительный, втрое больший список, также состоящий из наличных членов Конвента». Так, например, избирательное собрание департамента Сены, которому предстояло назначить
18 депутатов, должно было избрать свои две трети членов Конвента, т. е. 12 депутатов, затем 36 членов Конвента для дополнительного списка и наконец 6 депутатов в состав новой трети. Если бы, несмотря на все эти предосторожности, комплект пятисот членов Конвента все еще не был бы достигнут, тогда те из членов Конвента, которые уже были бы выбраны, составили бы из себя избирательное собрание и сами пополнили бы недостающее число.
Первичные собрания, созывавшиеся на 20 фруктндора
III года, должны были закончить свою деятельность к 10 вандемьера IV года. I вандемьера Конвент декретировал, чтобы избирательные собрания были открыты 20 вандемьера и закончили выборы не позже 29-го. В том же декрете говорилось, что состоявшие при выполнении своих обязанностей депутаты Корсики и колоний должны были временно выполпять их в новом Законодательном корпусе. Так как их было числом 17, то избирательным собраниям предстояло в конце концов выбрать вновь только 483 члена Конвента.
XI
Мы видели, что первичным собраниям предстояло одновременно высказаться по поводу конституции и по поводу декрета
о двух третях членов Конвента. Так же как и в 1<9-^ г., результаты плебисцита были провозглашены ранее, чем было возможно узнать их вполне. Уже 1 вандемьера IV года Гомэр сообщил Конвенту от имени комитета декретов, что «огромное