А.ОЛАР

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ДЕМОКРАТИИ И РЕСПУБЛИКИ

1789-1804

ИЗДАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Перевод с французского Н.КОНЧЕВСКОЙ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОЦИАЛЬНО - ЭКОНОМИЧЕСКОЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО

Москва • 1938

ГЛАВА IX

РЕЛИГИОЗНАЯ ПОЛИТИКА ДО 9 ТЕРМИДОРА

I. Сохранение гражданского устройства духо­венства. — Законы против ослутных священ­ников.— II. Упразднение христианства. Культ Разума.— III. Религиозная политика Комитета общественного спасения. — Устойчивость kamo.iu- циэма. — IV. Культ Верховного существа и Ро­беспьер.

I

емократическая республика должыа была прийти к отделению церкви от государства; но она при­шла к этому только в конце своей карьеры. Вна­чале Конвент старался удержать существующий порядок, т. е. гражданское устройство духовен­ства. Это не зпачило, чтобы мысль об «отделении» была чужда людям той эпохи. 13 ноября 1792 г. Камбон заявил Конвенту от имени Финансовой комиссии о ско­ром -внесении проекта общей реформы, которая позволила бы отменить налог на движимые имущества и на патенты и умень­шить на 40 миллионов поземельный налог. Этого достигли бы, отказавшись от расходов по культу, которые, по словам Кам- бопа. «обходились республике в 100 миллионов». Но этот проект встретил такую сильную оппозицию, что не был даже г ^Внесеп. Большинство якобинского клуба держалось, повиди- ^0мУ, того мнения, что народ еще не был достаточно просвещен, чтобы понять эту реформу, что она оторвала бы деревни от

I                      Республики и вооружила бы все духовенство против револю­ции и что это значило бы рисковать гражданской войне. Кам- ₍     называли экономистом-лавочнижом, а Робеспьер в своем

_ьмом письме к доверителям объявил этот проект посягаю- _г            народную нравственность. В департаменте Эр-и-Луар

произошел даже мятеж, вызванный отчасти слухом о готовя­щемся упразднении церковного бюджета. Но этому поводу Дантон потребовал 30 ноября, чтобы успокоили население от­носительно религиозного вопроса. В том же заседании Конвент вотировал в принципе адрес, в котором выяснялось гражданам, «что у Конвента никогда «е было намерения лишать нх тех священнослужителей, которых дало им гражданское устройство духовенства». Конвент повторил это заявление II января 1793 г. Когда, 10 декабря 1792 г., один из членов потребовал, чтобы священники не признавались больше общественными должност­ными лицами. Конвент перешел к очередному порядку, мотивируя этот переход существованием закона по данному предмету 23 марта 1793 г. закон формально освободил епи­скопов. священников и викариев от воинской повинности; 27 чис­ла того же месяца эмиссары Конвента, Карра и Огис, объявил! вандейцам от имени Конвента, что республика основана па нравственности и евангелии². В Париже 30 мая 1793 г, в празд. ник тела господня, беспрепятственно и в полном порядке про­исходили церковные процессии¹'. Мы видели, что конституция ^ 1793 г. провозгласила свободу совести. 27 яюпя 1793 г. было декретировано, что «жалованье священникам составляет часть государственного долга».

Таким образом в течение первых восьми месяцев своей дея­тельности Конвент пользовался каждым случаем, чтобы за­явить публично, что он не только не намеревался упразднить католическую религию, но, напротив того, хотел поддержать систему галликанской церкви, приуроченной к государству, т. е. гражданское устройство духовенства.

В то же время он настаивал на применении и усиливал строгость законов, направленных против ослушных священни­ков, отказывавшихся от присяги, т. е. против священников- папистов.

15 августа 1792 г. Законодательное собраппе декретировало, «чтобы всякий французский гражданин, получающий жало­ванье или пенсию от государства, признавался бесповоротно от­казавшимся от них», если он не представит удостоверения я том, что принес присягу «быть верным нации и поддерживая! свободу и равенство или умереть, защищая их». 26-го числа^ того же месяца, принимая в соображение, что «смуты, выэ^ваН‘ ные в государстве духовенством, не принесшим присяги, соста-

'^{Jr 1} II изложил тексты, относящиеся к проекту Камбоиа в моей ^с'^г®^тЬ^

о                                                                 Дантоне в Национальном конвенте в журнале oLa Revolution Ггав?амвЧ т. XXV, стр. 146—163.                                                                   *                                                                  „

⁸ См. oKecueil des actes», т. II, стр. 550, прокламацию, с которой #д| эмиссары обратились тогда к жителям обоих Сепров и Вандеи.

⁸ Ср. Л. Gazicr, Etudes sur l’histoire reli”ieuse de la Revolution, стр.

в 1яют одну из главных причин той опасности, в которой нахо­дится отечество», Законодательное собрание декретировало, чтобы все духовные лица, обязанные нринесть присягу, пред- писапную законом 26 декабря 1790 г. а также законом 17 апреля 1791 г. *, и не принесшие ее или снова отрекшиеся от нее после принесения, выехали из Франции под угрозой подвергнуться десятилетнему тюремному заключению, а в из­вестных случаях быть сосланными в Гвиану. Что касается ду­ховных лиц, которые не были обязаны присягать, то они под­лежали тому же распоряжению, «если какими-нибудь совершон- ными раньше поступками они причинили смуты, дошедшие до сведения администрации, или если их удаления потребовало бы шестеро граждан, имеющих местожительство в том же самом департаменте». Изъяты от действия этих постановлений были лишь немощные и достигшие шестидесятилетнего возраста, но они должны были жить все вместе в главном городе департа­мента в общем здании, «под полицейским надзором муниципа­литета».

Участие священников-панистов в вандейском восстании за­ставило Конвент дополнить эти постановления Законодатель­ного собрания.

18 марта 1793 г. он декретировал смертную казнь против священников, замешанных в беспорядках, которые возникали или возникли бы в департаментах по поводу набора рекрутов. В тот же самый день Конвент повелел, чтобы священники, под­лежавшие ссылке, задерживались на территории республики, затем «отвозились пемедленно же в окружные тюрьмы, суди­лись военными судьями и наказывались смертью в двадцать четыре часа». 23 апреля Конвент декретировал, чтобы духов­ные лица, не присягнувшие поддерживать свободу и равенство, были немедленно же ссылаемы в Гвиану. 29 и 30 вандемьера

II      года был вотирован террористический закон. Священпики, подлежавшие ссылке и уличенные в том, что они помогали внешним или внутренним врагам, подняв оружие против рес­публики, должны были предаваться смерти через двадцать че- тыре часа после того, как факт был бы объявлен и констати-

- Здесь дело ндот о декрете 27 ноября 1790 г., утвержденном 20 де- Р^{я того же} года, — декрете, в силу которого все духовные лица, за- „^авшие общественные долнспости, были обязаны принести присягу, _н^<!'^к°сиительно выполнять свои обязанности, быть вернымн нации, закону ''°P^0JK) и поддерживать всеми зависящими от них мерами конституцию. Ротированную Национальным собранней и утвержденную королем.

_Ся Декрет 15 апреля 1791 г., утвержденный 17 апреля, требовал при­род _Г°^{Т д}>*°»ных лиц (помимо тех, которых касалось граждапское уст- в ,₀.^во духовенства), занимавших или имевших занять места капелланов •‘италях, гимназиях, тюрьмах и т. д.

рован военпым судом, а «факт будет признан доказанным, если он подтвердится письменным заявлением за двумя подписями или одной подписью, удостоверенной свидетелем, или же если он подтвердится устным и сходным показанием двух свидете­лей». Что касается священников, подлежавших ссылке и вер­нувшихся во Францию, то для того, чтобы они подвергались наказанию, определенному законом 18 марта, достаточно было, чтобы два свидетеля заявили согласно, что эти священники действительно подлежали ссылке. Наконец, тот же закон нака­зывал ссылкой не только священников, состоявших на службе и не пожелавших принести присягу, требуемую декретом 27 де­кабря 1790 г., или священников, не состоявших на службе и не присягнувших, что они будут поддерживать свободу и ра­венство, но также и всех тех священников (за исключением стариков и расслабленных), которые, после принесения ими присяги, были бы обвинены в недостаточном гражданском рое­нии шестью гражданами каптопа, после того как это обвинение было бы «рассмотрено директорией департамента по донесе­нию окружных властей».

Читатель заметит, что этот закон ставил одинаково в поло­жение подозрительных всех священников, как присягпувших, гак и не присягнувших, как состоявших, так и не состоявших на службе. Этот факт указывает па важную перемену в отно­шении Конвента к признанной законом церкви. Чем объяс­няется эта перемена? Прежде всего тем, что эта установленная законом церковь не выполнила того назначения, для которого она была создана, так как она пе сделалась национальной. Она была и осталась непопулярной. Опыт показал, что эта церковь не была той силой, на которую могла бы опе­реться республика. Опыт показал также, что «монтаньярская' республика не могла рассчитывать на конституционную цер- ковь, мпогие из сЛуяштелсй которой стали па сторону жиронди­стов, федералистов. Все конституционное духовенство казалось враждебным унитарной политике Горы; санкюлоты смотрели на все конституционное духовенство как на врага, а народ прямо находил, что это духовенство не лучше прежнего, что присяг­нувшие священники, приставшие к жирондистам, были так н»^е опасны для отечества, как и не присягнувшие, сообщники ко­роля и эмигрантов.

Еще недавно противопоставляли хороших священников ДУР' ним; теперь начинали думать, что нет больше хороших ев*-- щенннков. Католическая религия была дискредитирована умах воинствующих патриотов. Если культ служит препя отвием национальной защите, то уничтожим культ! Гаков* была идея, распространявшаяся там и сям, не в силу философу

ского настроения, а благодаря тревогам доведенного до отчая* ння патриотизма.

Кроме того алтарь утратил свой престиж после того, как народ врывался в него для приведения в исполнение декретов Учредительного и Законодательного собраний (29 септября 1789 г., Ю—12 сентября 1792 г.), которыми повелевалось пере­дать на монетный двор всю церковную серебряную посуду, не необходимую для отправления богослужения, а также для вы­полнения декрета Конвента (22 июля 1793 г.), приказавшего перелить в пушки колокола, оставип только по одному коло­колу на каждый приход.

II

Почин движения, стремившегося к упразднению католиче­ства, исходил из провинций, при поощрении его некоторыми из эмиссаров Конвента. Так, 1 октября 1793 г. Андре Дю­мон писал из Аббевилля, что он объявил перед народом, что священники «не что иное, как арлекины, одетые в черное и показывавшие марионеток, что все, что они делали, было обезьянство с целью выманить деньги» ’. Около того же вре­мени в Невере эмиссар Конвента Фуше пошел еще дальше. В своей прокламации от 26 сентября он заявил (ложно), что уполномочен Конвентом «заменить суеверный и лицемерный культ, которого еще придержипается к несчастию народ, куль­том республики и естественной морали». 10 октября он издал постановление относительно кладбищ, которые он не только передал в распоряжение светской власти, но велел написать на их воротах: «Смерть — это вечный сон». Шометт, встретив­шийся в Невере с Фуше, добился одобрения в принципе этого декрета парижской коммуной 16 октября. В Рошфоре Леньело превратил приходскую церковь п «храм Истины», куда яви­лись восемь католических священников и один протестантский f большой церемонией слагать с себя священнический сан (31 октября 1793 г.).

Не доходя до упразднения католичества, Конвент стал по отношению к нему с некоторого времени на «философскую» точку зрения, что, без сомнения, вновь пробудило много сме­лых стремлений. Празднество 10 августа 1793 г. было первым ^Иэ всех национальных празднеств, о котором можно сказать, ^Что оно носило исключительно светский характер. Председа­тельствовавший на нем Эро де Сешелль, повидимому, воз­звал культ природе, перед статуей которох! были совершены °злняния. 2 октября 1793 г. Конвент декретировал перенесе-

ние в Пантеон праха Декарта, по докладу Мари-Жозефа Шенье, который говорил: «Если бы даже Декарт только заме­нил древние заблуждения новыми, то уже и это одно было бы великим общественным благодеянием, так как незаметно при­учало людей не верить, а исследовать».

Установление республиканского летоисчисления и замена грегорианского календаря республиканским (декреты 5 октября 1793 г. и 4 фримера II года) показали, какая перемена произо­шла или подготовлялась в умах. Что эти меры были внушены антирелигиозной политикой, ясно видно из докладов Фабра д’Эглантина и Ромма, полпых философского презрения к дог­мату. Заменить одни даты и праздники другими датами и праз­дниками, упразднить воскресенье, ввести вместо него десятый день декады, заменить имена святых названиями предметов, со­ставляющих действительное народное богатство это значило сорвать с католичества его украшения и лишить его престижа, это значило насильственно вытеснить его из национальных привычек.

15     брюмера II года Конвент встретил аплодисментами и велел напечатать речь Мари-Жозефа Шенье, в которой он предлагал заменить католичество религией отечества. «Освобо­дите, — говорил он, — сыпов республики от ига теократии, еще тяготеющего над ними.. . Свободные от предрассудков и до- стойпые представлять собой французскую нацию, вы сумеете основать на развалинах свергнутых с трона суеверий един­ственную и универсальную религию, у которой нет тайн, един­ственный догмат которой — равенство, единственные проповед­ники которой — наши законы, а священнослужители — долж­ностные лица, и которая сжигает свой ладан только перед алта­рем общего нашего божества — отечества».

Это были смелые слова, но еще только слова. Народ подал пример цоступков не в Париже, а в одном из сельских окру­гов старой Франции. Жители Ризоранжиса считали своим по­кровителем св. Блэза; когда один молодой волонтер рассказал им о Бруте, они низвергли св. Блэза и поставили на его ме­сто Брута, окрестив свою коммуну его именем. Этому примеру последовали соседние коммуны, и 10 брюмера II года админи­стративные власти округа Корбейль явились заявить Конвенту, что «большинство их сограждан признают теперь. .. только культ свободы». 16 брюмера жители Меннеси (того же округа' появились у решетки Конвента в церковных мантиях, надетых в насмешку, и заявили, что они отреклись от суеверий и а желают больше священников. В том же заседании Барер* ⁰ лица Комитета общественного спасения, заставил Конвент cafl*' циоиировать право коммун упразднят!» свои приходы, прпче

это упраэд^нение решалось в последней инстанции департамент­скими властями.

Тогда антикатолическое движение приняло в Париже та­кие размеры, что епископ Гобель решился отказаться от долж* ности, вместе со своими викариями. Он появился 17 брюмера у решетки ]Конвента, объявил торжественно об отставке своем

ii    твоих викариев, сложил с себя крест и кольцо и надел крас­ную шапку. Произошла восторженная сцена. «Каждый спе­шил,— говорит «Journal des Debats et des Decrets»,— сжать в своих объятиях людей, утомленных необходимостью разры­ваться между религией и отечеством и отдавшихся всецело рес­публике». Члены Конвента, принадлежавшие к духовенству, также отреклись от своего священнического сана на этом же и на следующих заседаниях, за исключением очень немногих, в числе которых был Грегуар. За этими разительными приме­рами последовало очень много отречений от сана со стороны священников и викариев по всей Франции.

20 брюмера II года (10 ноября 1793 г.) в Соборе парижской богоматери («Notre Dame») происходил при большом стечении народа праздник Свободы, на котором присутствовали предста­вители департамента и коммуны и который носил определенно антихристианский характер. Актриса (парижской) оперы оли­цетворяла Свободу. На «алтаре Разума» горел «факел Истины». Потом представители департамента и коммуны отправились к решетке Конвента. Шомет заявил, что парод не желает больше иметь священников и других богов, кроме тех, которых дает природа. «Мы, его должностные лица, приняли к сведению это желание и приносим его вам из храма Разума. . .» Он потребо­вал, чтобы Собор парижской богоматери впредь именовался «храмом Свободы». Немедленно был издан соответствующий Декрет. Актриса, изображавшая Свободу, заняла место в пре­зидиуме, и председательствовавший на этом заседании Лалуа и его секретари облобызали ее. Затем члены Конвента отпра­вились в Собор, где в честь их церемония была повторена.

На следующий день, 21 числа, Конвент получил петицию от Центрального комитета народных клубов, одобренную коммуной и секциями; в ней требовалась отмена жалованья священни­кам. «Пусть его платят те, которые еще сохранили веру в авгу­ров; по зачем же налагать эту постыдную дань на республи­канца, у которого нет другого бога, кроме добродетели и его отечества/» Конвент принял с почетом эту петицию, но счел ^Сйоевременным поставить на очередь вопрос об отделении Церкви от государства.

ft Париже движение протпв католичества не замедлило при-

^ь общий характер. Почти все секции отвергли христианский

культ, заперли приходские церкви и затем снова отворили их, но уже как храмы Разума.

Конвент вначале, повидимому, поощрял это движение. Оп декретировал 25 брюмера, «чтобы священнические дома и церкви в тех коммунах, которые отказались от публичного культа, а также доходы с них шли па облегчение страдающего человечества и на народное просвещение». Оп благосклонно относился к отказам священнического сапа И антирелигиоз­ным маскарадам, происходившим в изобилии у его решетки. Еще более он скомпрометировал себя 30 брюмера, когда при­нял депутацию от секции Единства, шутовски разодетую в свя­щеннические облачепия, и позволил продефилировать перед собой театральной пародии на католическую службу. Когда оратор этой депутации поклялся не признавать другого культа, кроме культа Разума, Свободы и Равенства, народ и депутаты, по словам протокола заседания, воскликнули: «Мы клянемся в этом! Да здравствует республика!»

Тогда парижская коммуна отважилась на решительный шаг и 3 фримера II года (24 ноября 1793 г.), по требованию Шо­метта, приняла следующее постановление: «Принимая во вни­мание, что парижский народ отказался признавать какой-либо другой культ, кроме культа Истины и Разума, генеральный со­вет коммуны постановляет, что: 1) все церкви или храмы все­возможных вероисповеданий, существующих в Париже, будут немедленно же заперты; 2) все священнослужители, к какому бы культу они ни принадлежали, будут лично и индивидуально ответственны за те смуты, источником которых окажутся рели­гиозные мнения; 3) всякий, кто потребует открытия храма пли церкви, будет арестован как подозрительный; 4) революцион­ные комитеты будут приглашены зорко наблюдать за всеми священниками; 5) будет составлена петиция Конвенту, пригла­шающая его издать декрет, который отстранял бы священников от всякого рода общественных должностей, а равно и от всех мест в национальных мануфактурах».

«Культ Разума», организованный в секциях Парижа, распро­странялся также и в провинциях при содействии народных клу* бов и эмиссаров Конвепта. Было много запертых церквей, обращенных потом в храмы Разума; было много «богинь Ре* зума» и антпкатолических процессий. Почти все города при­соединились, повидимому, к новому культу. Особенно скандаль­ный и насильственный характер это гонение на христианство получило па юго-западе Франции, благодаря стараниям эмис­саров Дартигоета и Кавеньяка.

Рассматриваемое в своем целом, это движение, повсюду бЫ^Я
_шее по существу своему деизмом, а не атеизмом носило, по- рндимому, в Париже веселый и поверхностный характер, по­скольку в нем принимал участие народ; оно сделалось педан­тичным и сухим, когда стало поддерживаться только несколь­кими учеными и литераторами. Провинция отнеслась к пему более серьезно. В департаментах, а особенно в городах, заме­чались серьезные и искренние попытки упразднить старую ре­лигию и установить рационалистический культ. Богинями Ра­зума там были не работницы, как в Париже, а почти повсюду — и этого не отрицают самые недоброжелательные свидетели — красивые и добродетельные молодые девушки, принадлежав­шие к избранной части буржуазии ".

В эти критические моменты национальной защиты (копец 1793 г.) культ Разума нашел горячих приверженцев во всех деятельных патриотах, в якобинцах, в членах революционных комитетов u в муниципальных должностных лицах — словом, среди всей воинствующей революционной партии.

Мы не должны думать, чтобы культ Разума носил другой характер у бретонцев, чем, папример, у провансальцев. Если эти философские празднества совершались не везде одинаково, если отречение от католичества принимало более страстный характер в Страсбурге и Оше, чем, например, в Шартре или Лиможе, то это объясняется тем, что с высоты страсбургского собора были видны австрийские аванпосты, а в Оше револю­ции угрожали интриги духовенства, в то время как Шартр был далеко от неприятельских лппий, а в Лиможе революция не встречала опасных соперников.

Культ Разума был не столько переменой в религиозном сознании французов, сколько боевым патриотическим орудием против католического духовенства. Мало-помалу этот культ преобразовался в культ отечества. Бюсты философов в храмах были скоро заменены или заслонены бюстами Марата, Шалье я Лепелетье, в которых народное воображение олицетворяло пе доктрины, а революционную Францию, поражаемую кинжа­лами реакции. В конце копцов холодная статуя Разума была забыта, и французы стали чествовать главным образом эти три кровавые жертвы патриотизма.

Ill

Какова же была в это время политика правительства?

Ее можно резюмировать в следующих словах: правитель­ство сопротивлялось, насколько могло, попыткам насильствен-

Шометт был скорее учеником Жан Жака Руссо. Нольтен.шпц Гебер сил воздавать хвалу доброму санкюлоту Иисусу («Роге Duchesne»№307). ^ <-м. мою кпигу «1л Culte de la Raison et le Culte de l’Etre supreme», P*w 189-2. in-12.

ного устранения католической религии и старалось поддержать среди всех этих волнений свободу культа.

Это не значило, чтобы члены Комитета общественного спа­сения желали, в качестве верующих, поддержать католическую религию. Все заставляет думать, что они, напротив того, на­деялись на постепенное исчезновение этой религии под влия­нием просвещения; но они не хотели насильственного пресле­дования, во-первых, из боязни раздоров, которые ослабили бы национальную защиту, а во-вторых, не желая слишком скан­дализировать Европу и сделать ее непримиримой.

Уже 27 октября 1793 г. Комитет в следующих выражениях высказал свое порицание антирелигиозным неистовствам Андрэ Дюмона: «Не следует давать повода врагам революции гово­рить, что мы нарушаем свободу культа и ведем войну с самой религией. Следует наказывать мятежных и нецпвических свя­щенников, но пе подвергать открыто гонению самое имя свя­щенника» ^J.

1   фримера II года (21 ноября 1793 г.) человек, которого Франция и Европа считали истинным главой правительства, Робеспьер, торжественно протестовал с трибуны якобинского клуба против насилий, совершающихся врагами католичества.

«Полагают, — сказал он, — что, принимая цивические жертвоприношения, Конвент осудил на гибель католический культ. Нет, Конвент не повинен в таком дерзком поступке. Конвент никогда ие решится на него. Его намерение — поддер­жать провозглашенную им свободу культа и в то же время преследовать всех, которые стали бы злоупотреблять ею с целью нарушить общественный порядок; он не позволит под­вергнуть гонению мирных служителей культа и будет строго наказывать их всякий раз, когда они осмелятся пользоваться своими функциями для обмана граждан и возбуждения предрас­судков и роялизма против республики. Были доносы на свя­щенников за то, что они служат мессу; они будут служить ее еще более долгое время, если мы будем мешать им служить ее. Тот, кто хочет употребить в этом случае насилие, более фана­тик, чем тот, кто служит мессу. Некоторые люди хотят итти еще дальше и, под предлогом уничтожения суеверий, пропове­дуют своего рода религию атеизма. Каждый философ, каждый индивид может держаться на этот счет какого ему угодно мне­ния. Всякий, кто хотел бы поставить им это в вину, был бы безумцем; по общественный деятель, законодатель, принявший такую систему, был бы во сто раз большим безумцем. Конвент

ненавидит ее; Конвент — не сочинитель книг, не творец метафи­зических систем; это — политическое и народное учреждение.

обязанное заставить уважать не только права, но и характер французского народа. Конвент недаром провозгласил Деклара­цию прав перед лицом Верховного существа. Быть может, ска­жут, что я обладаю узким умом, что я — человек предрассуд­ков, фанатик? Я уже заявил, что говорю не в качестве част­ного лица или философа-систематика, а в качестве народного представителя. Атеизм аристократичен. Мысль о великом суще­стве, бодрствующем над угнетенной невинностью и карающем торжествующее преступление, в высшей степени демократична. (Сильные аплодисменты.) Народ, несчастные аплодируют мне! Если я встречу порицания, то они будут итти со стороны бога­тых и виновных. Я еще на школьной скамье был плохим като­ликом; я никогда не был ложным защитником человечества. Это только заставляет меня еще тверже держаться за мораль­ные и политические идеи, только что высказанные мною. Если бы бога не существовало, надо было бы изобрести его».

В глазах Робеспьера разрушители христианства были измен­ники, агенты чужеземцев: «Разве вы не видите западни, кото­рую вам ставят враги республики и подлые эмиссары инозем­ных тиранов? Выдавая за общественное мнение причуды не­которых индивидов и свое собственное безумие, они хотели бы сделать нас ненавистными в глазах всех народов с целыо утвердить колеблющиеся троны их угнетателей. И какое время они выбрали для этих махинаций? То время, когда их соеди­ненные армии побеждены или отброшены республиканским гением, то время, когда они хотят подавить рошот народов, уто­мившихся или приведенных в негодование их тиранией, то время, когда они принуждают нейтральные или союзные с нами нации провозгласить себя против Франции. Эти презренные добиваются лишь того, чтобы оправдать те грубые клеветы, бесстыдство которых признала вся Европа, и оттолкнуть от вас, в силу предрассудков или религиозных мнений, тех, кого нравственность и общие интересы привлекали к защищаемому нами великому делу».

Зная в настоящее время отдаленные последствия этих ре­чей, мы видим в них предвестников робеспьеровского культа Верховного существа. Современники видели в них только муд­рые политические советы, и этот правительственный язык за­ставил их задуматься, особенно когда они заметили, что в та- важном вопросе Робеспьер был согласен с Дантоном. Последний говорил в Конвенте 6 фримера почти тем же язы- каким Робеспьер говорил в клубе якобинцев. «. . .Я тре- ^^ю’ сказал он, — чтобы не происходило больше антирели- ^Ги°^ЗИЫх маскарадов в стенах Конвента. Пусть лица, желающие уложить па алтарь отечества останки церквей, не делают из °^Го ни забавы, ни триумфа. . . Есть границы всему, даже

поздравительным манифестациям. Я требую, чтобы был поло­жен предел»

Предел не был положен, однако, немедленно же. В течение всего фримера Копвент продолжал принимать у своей решетки разрушителей христианства (dechristianisateiirs) и давать почет­ные отзывы о письмах, в которых ему возвещалось, в гебер. тистском стиле, об отречении священников, оскорбительном истреблении священных предметов и даже об открытиях хра­мов Разума Сам Кутон, робеспьерист Кутон, принес как-то на трибуну реликвии и смеялся над ними ^,!. 10 фримера Кон­вент послал от себя депутацию на праздник Разума в Сен- Роке, на котором актер Монвель произнес антихристианскую речь, и эта депутация представила восторженный доклад

Но 15 фримера Робеспьер заставил Конвент вотировать «Ответ на манифесты королей, составивших лигу против рес­публики»; и в этом манифесте говорилось народам Европы: «Ваши повелители говорят вам, что французская нация пресле­дует все религии, что она заменила культ божества культом нескольких людей. Они рисуют нас в ваших глазах идолопо­клонническим или безумным народом. Они лгут. Французский народ п его представители уважают свободу всех культов и не подвергают гонению ни одного из них. Они чтут добродетель мучеников человечества, без излишнего увлечения и без идоло­поклонства; онп ненавидят нетерпимость и суеверие, каким бы предлогом последние ни прикрывались; они осуждают крайно­сти философской точки зрения так же, как безумие суеверия и преступления фанатизма».

В том же заседании Барер внес от имени Комитета обще­ственного спасения проект декрета, который санкционировал

¹ «Mouileur», псронзд., т. XVIII, стр. 525. — Дантон держался, оди ко. мнения, что хорошо было бы заменить мистические религии общей веем французам религией патриотизма. Согласно газетам «Кериblicain fraucais», «Journal des Debats el des Decrels», он потребовал на том же заседании, чтобы был воздвигнут храм, ав котором собирались бы делегаты от все департаментов, в годовщины великих дней свободы, п мостах, бывши* ее колыбелью». По словам «Mouileur» (перензд., т. XVIII. стр. 528), он будто бы в гой нее самой речи предложил культ Верховного существа, о чей еще не осмеливался заговарн ‘.агь Робеспьер в клубе якобинце». Вог слова, приписываемые этой газетой Дантону: «У народа будут праздне­ства, во время которых он будет во «носить Фимиам Нерховиому с>Ш -сги). владыке природы; ибо мы пе длч того хотели уничтожать суеверие, чтобы установить господство атеизма». lio произносил ли действительно Дантон эти ультраробесиьеровскне слова? Мы но знаем. Он не писал своих речей; газеты воспроизводили их, как им приходило в голову, и он никогда не исправлял их.                                                   -Л

*  См. «Procds-verbal de la convention», т. XXVII, стр. 129, 131, • 135, 137, 153, 15'.), 177, 178, 2i>2, 2.S6, 288, 312, 314.           -Ш

³   Заседание 14 Фримор!, «Mouileur-), переизд., т. XVIII, стр. 581-

*  «Ргосдя-verbal», г. XXVI, стр. 219.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

свободу культа (с целыо помешать гонениям на католическую церковь). Этот проект, поддержанный Робеспьером и Камбо- ном, был вотирован 16 фримера. Затем, 18 фримера, к нему была прибавлена фраза с целыо не стать в противоречие с антирелигиозными постановлениями эмиссаров Конвента. Вот текст этого декрета: «Национальный конвент, принимая в со­ображение требования принципов, провозглашенных им от имени французского народа, и необходимость поддержания общественного спокойствия, постановляет: 1) всякие насилия и меры, противоречащие свободе культа, воспрещаются; 2) над­зор установленных властей и вмешательство общественной силы должны ограничиваться в этом случае тем, что входит в круг полицейских мер и мер общественной безопасности; 3) вышеизложенными постановлениями Конвент вовсе не имеет в виду отмены законов и мер общественного спасения, напра­вленных против ослушных или мятежных священников или против всех тех, которые попытались бы злоупотребить рели­гией с целыо повредить делу свободы; он не имеет также в виду высказать неодобрение тому, что было сделано до настоя­щего времени в силу постановлений представителей народа, и доставить кому бы то ни было предлог тревожить патриотизм и замедлить полет общественной мысли. Национальный кон­вент приглашает от имени отечества всех добрых граждан воз­держаться от всяких теологических препирательств, чуждых великим интересам французского народа, чтобы содействовать всеми их силами торжеству республики и гибели ее врагов».

Без сомнения, было бы логичнее отменить постановлений эмиссаров Конвента, находившиеся в противоречии с принци­пом свободы культа. Но Конвент не хотел дискредитировать в глазах населения эти органы центральной власти, в надежде что они сами отменят свои антирелигиозные меры.

Переписка Комитета общественного спасения показывает, что о к смотрел очень серьезно на этот декрет и делал псе воз* моншое, чтобы с ним сообразовались эмиссары Конвента.

Гак, Энгран, которому был поручен массовый рекрутский набор в департаментах Эндры, Крезы и Вьенны, жаловался, ^Т(> в округе Монморильона ему не удалось «добиться того, ^то»ы хоть один священник отрекся от своего сана и от своих религиозных глупостей» ^х. Комитет общественного спасения I ответил ему 19 фримера II года следующее: «Предоставьте Религиозным идеям ослабнуть и пасть самопроизвольно. Эти ^ные священные войны вызваны именно преследованиями. I _Нд^{Ставляя} нас несвоевременно взяться за оружие философии, ^И враги стремились начать против нее смертельную

J'HecueU dos actes», т. IX, стр. 15.

А. Олар —1392

борьбу. Возбуждая среди нас нетерпимость, вероломные хо* тели облечь свободу в одежду Несса»

Эмиссары Лано и Брнваль, находившиеся в Тюле, слыли за нетерпимых. Комитет писал нм 26 фримера: «Мы узнали, дорогие сотоварищи, через посредство комиссаров департа­мента Коррезы н депутатов этого департамента, что там орга­низуются сборища фанатиков или скорее граждан, введенных в заблуждение негодяями, для которых религиозные мотивы служат только предлогами. Вы эиаете, дорогие сотоварищи, наши принципы на этот счет, н мы приглашаем вас распро­странять их: просвещать и никогда не доводить до озлобле­ния; убеждать и никогда не прибегать к насилию. Пусть каж­дый верует во что хочет, лишь бы только его поступки и заблуждения не нарушали общественного порядка. Мы не оста­навливаемся на том, являются ли волнения результатом рели­гиозного или какого другого принципа; мы хотим лишь мира и единения граждан. Словом, мы смотрим на антиреволюциониыс движения, которые желали бы вызвать наши враги, лишь с точки зрения высшей политики, и мы надеемся, что вы устра­ните их твердыми и мудрыми мерами. Нам говорили также о тревогах, вызванных воображаемой отменой жалованья свя­щенникам. Вам, дорогие сотоварищи, предстоит довести до све- деиия встревоженных или сомневающихся граждан, что Кон­вент еще вовсе не высказался окончательно по этому вопросу, что, следовательно, жаловапье священников еще временно сохранено и что оно покрывается из средств не коммунальных, а всей нации» ².

Наконец, в циркуляре эмиссарам Конвента, подписанном Билльо-Вареином п Колло д’Эрбуа, от 4 нивоза, Комитет выска­зывается, хотя в менее простых, но столь же ясных выраже­ниях, за ту же политику: «Торжество истины над ложью не подлежит, конечно, сомнению; будем ускорять его, но без то­ропливости, как бы ни была огорчительна для нас необходи­мость до сих пор бороться с мнениями, которые здравый смысл должен был бы вымести вместе с обломками трона. Так как этого требует интерес отечества, то пусть политика шествует неуклонно; разум был ее первым лучом света, и этот луч не может исчезнуть. Когда дело идет о религиозных мнениях, на­силие только ожесточает, не убеждая. При быстром переходе от рабства к свободе лишь немногие вполне сбросили с себя иго предрассудков, привитых им с детства. Фапатизм завладел ими с колыбели; он воспитал их органы, но он не мог разрУ' шить того более раннего чувства, которое живет в сердце чест*

ного человека: желания просветиться. Искренно заблуждаю­тся человека легко узнать: он жадно хватается за знание, когда его приспособляют к его уровню. Приняв на себя эту почетную миссию, которую древние считали уделом их богов, ты будешь выполнять ее с рвением. Шествуй со светочем в одной руке и просвещай тех, которых еще ослепляют древ­ние предрассудки; в другой руке держи меч и поражай им без­дельников, проповедующих о небесном только для того, чтобы 1гчше пожирать земное. Относись с терпимостью к первым и будь страшен для заговорщиков»

Те из членов Комитета общественного спасения, которые сами отправлялись в миссии, осуществляли на практике эти советы. Так, Жанбон Сент-Андре! находясь в Шербурге, обес­печил там постановлением от 21 фримера свободное отправле­ние культа, под условием, чтобы оно совершалось внутри хра­мов. В прокламации, присоединенной к этому постановлению, он говорил: «Национальный конвент. .. не стесняет ваших ше­пни, он не задает вопросов вашей совести; в первом из зако­нов, изданных им от имени народа, органом которого он является, содержится формальное признание свободы всех куль­тов. Исполняйте без боязни религиозные обряды, которые вы считаете хорошими. Служите, каждый по-своему, "’творцу при­роды. Евреи, христиане, мусульмане, ученики Конфуция или поклонники великого Ламы, вы все равны в глазах свободного народа». Необходимо только, чтобы не было ни одного пре­обладающего культа ^[1].

Не все, впрочем, эмиссары Конвента сообразовались с инструкциями Комитета общественного спасения; некоторые из них, как, например, Лано, Гемберто, Лекарпантье и Леки- нно, продолжали гебсртистскую кампанию даже после издапия декрета от 16 и 18 брюмера^[2]. Но многие все-таки умерили ‘'вон пыл. Так, Дартигоет, бывший одним из учредителей культа Разума в юго-восточной Франции, писал Комитету обще­ственного спасения от 23 фримера из Оша: «Революция про­шв духовенства зашла слишком далеко под влиянием ложных

патриотов и опрометчивых людей. .. В некоторых местах нася* ловали совесть. Ставили в преступление слабым людям их ре­лигиозные идеи; даже клубы отрекались от религии и требо­вали, чтобы каждый из членов совершил это торжественное отречение под угрозой быть исключенным. Вы сами признаете, граждане-сотоварищи, все неблагоразумие этих мер» Сам Леньело, искоренявший вместе с Лекинио католицизм в Рош­форе, находил теперь, что Лекинио грешил «фанатизмом и.не­достатком благоразумия», о чем он и доносил Комитету ооще- ственного спасения ^а.

В октябре и ноябре 1793 г. считалось необходимым низвгр- гать алтари, чтобы подорвать кредит священников, инициато­ров гражданский войны; но эта попытка, дурно встреченная деревенским населением, грозила, напротив того, вызвать но­вую гражданскую войну. Стремление разрушить католицизм было внушено политическими, патриотическими причинами; те­перь те же самые причины заставляли многих инициаторов этого движения отказаться от него.

В середине ноября в Курталене, департаменте Сены-и- Марны, по соседству от тех мест, где впервые был подан при­мер гонения на католическую церковь, крестьяне взялись за оружие, чтобы требовать открытия запертых церквей, и эмис­сар Конвента Годефруа посоветовал Комитету общественного спасения уступить этому требованию ^[3]. В том же самом депар­таменте, в местечке Жуисюр-Морен*, сотня людей, вооруженных ружьями, пиками, вилами и косами, явилась с угрозами к эмис­сару Мориссону (24 фримера) и сказала ему, «что они желали быть католиками и что среди них не было более якобинцев» *. В Виллекье (деп. Шер) вспыхнул серьезный мятеж против раз­рушителей католичества. Национальных агентов принудили звонить в колокола и пить святую воду. Было разорено поме­щение местного народного клуба, с угрозой снова разрушить его, если бы «нация» его восстановила. Раздавались крики: «Мы хотим нашу религию! Мы все погибнем ради ее спасения! Мы хотим, чтобы все было по-старому, и тогда мы пойдем всюду охотно» ^[4].

Не будучи всеобщими, эти раздраженные протесты быля все-таки многочисленны. Если они не происходили повсюду»^ оттого только, что не везде осмеливались выступать с ни'пь а также потому, что к концу 1793 г. церкви были заперты Л*Я в некоторых областях. Из двух писем Ру-Фазнльяка от 27 фР“’ мера И 7 нивоза II года ^[5] мы узнаем, что в Дордоне отправле­ние католического культа не было прервано даже в самый раз­гар антихристианского движения. Из письма Лефно, относя­щегося к тому же времени, видно, что в департаментах Луаре, jjvap-и-Шера и в соседних с ними пе только не были за­перты церкви, но что там д£же свободно звонили 6 колокола ². То же самое было и в департаменте Алье, как это видно из доклада Вернера, относящегося к мессидору II года *.

На это различие в обращении указывалось Комитету обще­ственного спасения и представителям Конвента, как на вопию­щую несправедливость, и во многих местах католикам удава­лось добиться хоть временного открытия запертых церквей. Так, 27 фримера Делакруа (из деп. Эр-и-Луара), Луше и Ле­жандр, находившиеся в миссии в департаменте Нижней Сены, пригласили наблюдательный комитет Руана снова отворить все церкви этого города *. В департаменте Марны Массьё позволил отворить церкви «почти всюду» 21 нивоза член Конвента Блютель, находившийся в отпуску в Кальвадосе, писал Кон­венту, что во время цивического празднества в Маньи-ле-Фрель был пропет «Те Deum», и он сам, Блютель, отправился в цер­ковь с «этими добрыми людьми», чтобы не «оскорбить их отка­

зом»

Но применение декрета 16 и 18 брюмера встречало в неко­торых местах препятствие, благодаря тому факту, что многие из членов духовенства воспользовались этим декретом с целью противодействовать республике; во многих местах эмиссарам Конвента пришлось констатировать, что сборища для отпра­вления культа были в такой же мере политическими, как и религиозными. Повсюду, где замечалось скрытое или явное сопротивление установлению революционного правительства, повсюду, где плохо выполнялись законы о наборе, повсюду, где казалось, что успеху национальной защиты мешали недо­брожелательство или апатия, во всех заговорах и во всех интригах, направленных против революции, эмиссары Кон­вента, когда они добирались до сути дела, всегда находили Руку священника. Революционные комитеты и народные клубы беспрерывно указывали, опираясь на факты, на неудобства Религиозной свободы, служившей маской и орудием для анти- революционных предприятий, в период гражданской и внеш- ^си воины. Это вызывало такое беспокойство среди санкюлотов

(т. с. воинствующих патриотов), что многие из эмиссаров должны были допустить нарушение декрета о свободе культа или нарушали его сами. А когда был организован робеспьеров- гкий культ Верховного существа (18 флореаля — 20 прериаля), то движение против католической церкви достигло своего апо­гея, несмотря па то, что новый культ казался наполовину хри­стианским и что Робеспьер явно покровительствовал католи­кам: тогда-то именно и было закрыто больше всего церквей.

Чтобы понять, каким образом во многих департаментах уста­новление культа Верховного существа послужило вместе с тем предлогом для гонения на католичество, следует прочесть, между прочим, постановление «о мерах к уничтожению фана­тизма, о праздновании декады и о возрождении обществен­ного духа»^[6], — постановления, принятого в Даксе 5 прериаля

II   года не каким-нибудь экзальтированным монтаньяром, а од­ним из умеренных, Монестье (из деп. Лозеры).

Это постановление касалось двух департаментов: Ло-и-Га- ронны и Ландов. Эмиссар Конвента напоминает в нем прежде всего, что своим постановлением от 27 плювиоза он поручил народным клубам и общественным должностным лицам произ­носить речи в праздники декад «в храмах, воздвигнутых для культа Разума». Постановлением от 25 жерминаля он приказал снова заключить в тюрьмы бывших священников и фанатиче­ских или мятежных служителей церкви, а также «сосредото­чить в главных пунктах округа всех лиц, присутствие которых могло бы быть опасно в коммунах». Постановление 5 прериаля дополняло предшествующие. Вот его главнейшие статьи: ^Во всех коммунах должен быть храм Верховного существа, а если, где-либо его еще не существует, то муниципальные власти обя­заны немедленно же открыть его в одной из бывших церк­вей. . .» «Надпись на храме Разума должна быть заменена сле­дующей: «Храм, посвященный Верховному существу».. . Все «добрые граждапе» обязаны присутствовать па празднестве 20 прериаля. На тех, кто не будет присутствовать на нем, «обращается внимание наблюдательных комитетов и муници­пальных властей». «Согласно постановлению представителя на­рода от 25 жерминаля, липа, которые празднуют старый вос­кресный день, выражая это празднование бездельем, прогут ками, парадной одеждой или какими-либо другими внешними признаками, будут лишены в этот день своей порции хлеба, в® заработанной ими их праздностью. Там, где это наказание По­может быть применено, наблюдательные комитеты или муиИ ципальные власти будут налагать на вышеуказанных ЩШ штраф, пропорционально нх средствам, но не менее чем

сто су каждый раз и не освобождая от него бедняков. Кроме того имена этих лиц, как фанатиков и неповннующихся закону, 5л^-тут вывешены у входных дверей мэрии или храма Верхов­ного существа». «Все монументы, мебель и другие служащие фанатизму предметы, которые еще могли оставаться в бывших церквах», приказывалось немедленно же перевезти в округа. То. что могло быть продано из них, должно было быть про­дано, a Bfse остальное сожжено. Все расходы по устройству храмов должны были происходить на счет «богатых, аристо­кратов, фанатиков, эгоистов, равнодушных и умеренных в ре­волюции, а также интриганов». Эти налоги должны были уста­навливаться генеральными советами коммун или наблюдатель­ными комитетами

Таким образом, в Ландах и Ло-и-Гароннс сам новый культ, ставший обязательным, послужим к косвенному уничтожению старого культа. В других местах этот старый культ прямо упраздняется постановлениями эмиссаров Конвента. Так, член Конвента Сибло писал из Понто демера от 10 флореаля: «Огромное число священников в двух департаментах, Нижней Сены и Эра, отреклись от своего сана; но оставалось еще не­сколько их, и они служили мессу в некоторых коммунах; фана­тики устремлялись туда толпами. Этн сборища угрожали обще­ственной безопасности; они даже подали повод к отдельным несчастным случаям. Я положил этому конец своим постано­влением от 18 жерминаля. Мессы не служатся больше в этих двух департаментах, п народ не только не ропщет, но одобряет эту меру, так как убежден, что она обеспечивает его спокой­ствие» ². В некоторых же местах, как, например, в Алье, яко­бинские проповедники убеждали коммуны запирать церкви. «Когда я приехал в этот департамент, — писал Вернерэ,—- римско-католический культ еще отправлялся публично там почти со всех коммунах. Туда были посланы апостолы истины и ра­зума; они обращались к народу с мудрыми п благоразумными Речами, и еще ранее моего отъезда нз этого департамента в пем не осталось ни одной незапертой церкви. Фанатизм испу- 1Т^{ИЛ в} чем свое последнее дыхание без Конвульсий»

*^ем временем Монестье сам установил вти налоги п следующих (о оЛ^: ^^акс (9 660 ливров), Габа (4000), МоиФор (8 000), Пунльон ,_;с ;• ^{н са}« также составил список обложенных .шц в этих четырех Уплат^НаХ.* ^°^{Т П}Р^нмеР^: коммуне Дакс следующие лица должны будут 2000- 'п' ^Т0Р^Г0В°Ц скотом Дюкасс— 1 000 ливров; американец Иомиро — оч.... * *‘°'^1ИР°-старн1ин — 1 ООО; заключенный Делеон— 1 000; Дарнпьяи- Г'йаа* 6; Ногаро до Сен-Поль — 500; КаетерА-отец— 1200; Татоп Лак- iKi|»_Vmf ^L°H llo.ib — 500; Лусталэ до Сен-Поль — 300: госпожа Ларрок,

» ^Ha.)^rJnU^e Свободы,— 1 ООО; всего 9 000 ливров.

, “Kecueil des actes», т. XIII, стр. 136.

пк°^К'^!ад комитету общественного спасения от мессидора II года Г ооозпачения числа). Arch, ual., AF II, 179.

Комитет общественного спасения, приведенный в смущение упорной, оппозицией священников и будучи не в состоянии противиться антикатолическому движению, которому эта оппо. зиния придала новую силу, оставался беспомощным зрителем нарушения декрета о свободе совести. Он ограничился тем, что рекомендовал народным представителям отличать священников, подчинявшихся законам, от тех, которые нарушали их. Но пногда случалось, что все священники казались Одушевлен­ными антнреволюционным духом, все составляли предмет тре­воги для бдительных городских патриотов и все старались охладить преданность народа. Тогда их интернировали, как это сделал Монестье, в административном центре округа, и в боль­шинстве случаев таким лшенно путем, т. е. налагая руку на служителей католического культа, останавливали отправление этого культа.

Не подлежит сомнению тот факт, что почти всюду, где крестьяне были лишены отправления католического богослуже­ния, они оставались безутешны. Так, синдики прихода Сен- Жюст коммуны Отфаж (деп. Ло-и-Гаронна) писали Робеспьеру 18 вантоза II года: «Преисполненные доверия к твоей справед­ливости, гражд{^нин-представитель, мы заклинаем тебя со сле­зами на глазах и от имени религии оказать нам благосклон­ность; мы требуем только справедливости; мы совсем не стоим За внешние проявления культа, вроде процессий, так как мы никогда не были фанатиками, а всегда были мирными; но если, благодаря тебе, нам можно будет сохранить публичные бого­служения внутри наших церквей и наш колокол, призывающий нас итти туда, мы будем вечно благословлять тебя»...¹ Даже в деревнях, где священники лишились своей популярности, кре­стьяне не могли привыкнуть обходиться без старой религии. Так, в округе Этамп, коммуны, отказавшиеся от культа, а именно: Гиньевиль, Суази, Даннемуа, Куранс, Муаньи и Мнльн, стали жалеть о своем решении, и вот в плювиозе II года сами жители этих коммун начинают петь богослужебные молитвы п совершать часть тех религиозных церемоний, которые выпол­нялись священниками ^J. В других местах роль священнослужи­теля выполнял школьный учитель.

Эти молитвенные собрания были представлены Комитету общественного спасения как враждебные революции; тогд Комитет, выведенный из терпения н забывая о принципе св • боды культа, пишет Ру, бывшему эмиссаром в Эне и Арденн[7]³ (23 плювиоза II года): «До сведения Комитета общественног спасения дошло, гражданин-сотоварищ, что места священник*^ занимаются новыми священнослужителями; в Шони собираются школьные учителя коммун, поют вечерню и совершают бого­служение. Ты должен понимать, насколько опасными могут сделаться эти нелепые сборища. Они питают и подогревают суеверие, на них фанатизм оттачивает свое отцеубийственное оружие и приготовляет свою отраву. Рассей эти скопища аги­таторов, прекрати это болотное кваканье. Пусть голос разума восторжествует наконец, но пусть благоразумие подготовляет и обеспечивает это торжество».

Следующий пример покажет одновременно, до какой сте­пени деревенские жители были привязаны к католическому культу, какие столкновения происходили между верующими и неверующими и какую умиротворяющую роль играли при этом некоторые представители народа.

2   флореаля II года жители Шампло (деп. Ионны) пели в своей церкви псалмы. Мимо нее проходила группа людей из Бриенна и Сен-Флорентина, шедших на продажу движимого имущества, которая должна была происходить в замке Шампло. Услышав религиозное пение, они затянули хором: «Allons enfants de la patrie!» Один из них, Бессон, подошел даже к церковным дверям, продолжая петь. Католики с яростью выбежали из церкви и напали на поющих, причем один из них был тяжело ранен. Административные власти округа Монтарманс (бывший Сен-Флорентин) немедленно же отрешили от должности мэра •т национального агента Шампло, не помешавших этой драке, и приказали запереть церкви. Жители Шампло, мужчины, жен­щины и дети, после того как их церковь была заперта, стали ходить на кладбище и там петь богослужебные песни. Между тем национальный агент, состоявший при окружной админи­страции, .сообщил обо всем этом представителю народа Мору. Мор, горячий демократ, почувствовал жалость к этим бедным людям, желавшим мирно петь псалмы в своей церкви. Он в сле­дующих. выражениях ответил национальному агенту из Топиера

5  флореаля II года: «Я получил вчера оба твои письма, гра­жданин. В одном из них ты сообхпаешь о волнении, происшед­шем в коммуне Шампло. Я отвечаю по этому поводу админи­стративным властям округа. Я усматриваю некоторое неблаго­разумие в поведении патриотов, начавших петь, повидимому, ^с Целью помешать богослужению, на котором присутствовали жители этой коммуны. Когда же, наконец, патриоты станут до­статочно благоразумными и не будут казаться вступившими в ^С(чоз с врагами свободы? Разве то, что произошло в Курселле, не подтверждает моих слов? Разве Бессон не был виноват, ^м,Да подошел к дверям здания, где люди мирно распевали

•       что у них называется псалмами, и нарушил их спокойствие ^fc>-честными речами и смешными угрозами? Разве он не ответ*

ствен в пролитой крови? Ты говоришь, что национальный агент находился также в церкви. Если бы ты, образованный человек, присутствовал на подобном сборище, то, конечно, ты был бы виновен; но согласись, что нельзя считать столь же виновным простого крестьянина, сделавшего это. Прими в со. обряжение твои обязанности и лежащую на тебе ответствен­ность. Не следует допускать, чтобы закон и воля нации встре­чали какое-либо сопротивление; но пусть мудрость и благора­зумие руководят твоими действиями. Тебе известна любовь народа к свободе. Предоставь провидению, осыпающему нас своими дарами, времени и братскому просвещению разрушить старые предрассудки. Сделаем народ счастливым на земле, и он будет без тревоги ожидать неизвестного будущего счастья ». В тот же день он написал административным властям округа, порицая их за постановление о закрытии церквей, как могущее повести к нарушению общественного спокойствия; во втором же своем письме к ним он рекомендует им быть снисходитель­ными: «. . .Разберите со всей строгостью поведение мэра и на­ционального агента коммуны Шампло. Если вы найдете в нем злой умысел, предайте нх революционному трибуналу; если, напротив того, здесь обнаружится только недостаток энергии и личных способностей, окажите пекоторое снисхождение. Вы знаете по собственному опыту, что и образованные люди со­вершают важные ошибки, которые должны предаваться забве­нию, если они являются лишь результатом необдуманного усер­дия. Поступайте по отношению к другим так же, как поступают по отношению к вам. Что же касается тех, которые наносили удары и пролили кровь, то закон указывает путь, которому вы должны следовать. Строгость необходима для устрашения злых» ³.    ___

Крестьяне продолжали петь обедни во многих сельских коммунах департамента Иониы; революционные комитеты про­должали притеснять их за это, а член Конвента Мор продол- жал проявлять сострадание, как это видно из следующего из­влечения из его служебного журнала: «16 мессидора. Многие лица коммуны Сен-Бри (дсп. Ионны), собравшиеся для отпря* влення католического культа, были арестовапы 26 прериаля, как исполнявшие обязанности псаломщика. Представитель на­рода. думая, что двухмесячного заключения и отеческих вну* шений было достаточно для исправления этих бедных заблу­ждающихся санкюлотов, выпустил их па свободу, с тем боль* шим основанием, что в данном случае не было никаких волне-

ннй и беспорядков и что частые внушения уже начинают раз­рушать старые предрассудки»

Ввиду такой привязанности крестьян к католической рели­гии, является вопрос: каким образом не произошло тогда об­щего восстания?

~ Отчасти это объяснялось, без сомнения, гуманностью и бла­горазумием народных представителей, подобных Мору или младшему Робеспьеру, который, проезжая через департамент Верхней Саоны по пути в итальянскую армию, освободил там несчастных крестьян, посаженных в тюрьму за то, что они хо­дили в церковь ². Это объяснялось также и тем, что в этот пе­риод гонения на католический культ он отправлялся почти одними црисягнувшимн священниками, а крестьяне не любили этих священников. Эмиссар Конвента Каррье писал Комитету общественного спасения от 10 плювиоза II года: «Что касается фанатизма, то следует только тщательно раскрывать его пре­ступность, не нападая на свободу культов; необходимо убить его, уничтожить косвенным путем, не нанося ему открытых ударов, тем более что есть одно чрезвычайно благоприятное обстоятельство, которое, если им хорошо воспользоваться, мо­жет и должно нанести последний удар этому ужасному бичу, — а именно: ненависть, которую питают все крестьяне к бывшим присягнувшим священникам. Как только им дадут нонять, что они могут обойтись без них, они покинут их без всякого сожа­ления. Как я хорошо воспользуюсь этой крупицей макиавс- лизма!» Но истинной причиной того, что тогда, т. е. между брюмером и термидором II года, не произошло всеобщей гра­жданской войны, было то, что католическое богослужение ни в один момент не было прекращено одновременно по всей Франции.

Гак, в Париже генеральный совет коммуны отменял отча­сти сДое постановление от 3 фримера, запрещавшее, повиди- мому, вполне отправление католического культа в этом городе После нового требования Шометта он разъяснил в своем по- <гаковлспип от 8 фримера, «что никогда не нмел в виду мешать гражданам отдавать внаймы их дома или платить жа­лованье их священнослужителям, к какому бы культу они ни ^п1>пнадлежали, лишь бы только отправление этого культа не ^вредило обществу своими манифестациями». В течение всей Зймь, 1793/94 г. католические богослужения совершались в ^ариже в часовнях и частных молельнях при огромном стечс-

| Arch, uat., AF 164, досьо 1344.

₉   См. мою книгу «1.е Culte de la Raison», стр. 35!,

См. выше, стр. 672,

нии парижан и крестьян, приходивших из окрестностей С флореаля II года эти собрагГПл, повидимому, встречали пре­пятствия, благодаря постановлениям секций, и уже происхо­дили наполовину тайно. Но ничто не доказывает, чтобы в ка­кой бы то ни было момент католику в Париже невозможно было прослушать где-нибудь мессу.

В провинции, как это можно хорошо видеть, гонение на католичество никогда не происходило одновременно повсюду, а в некоторых местах католические богослужения даже никогда не переставали совершаться публично. При настоящем состоя­нии наших знаний никакая статистика здесь невозможна: но вот несколько фактов, противоречащих часто высказываемому предположению о лолном прекращении (в известный момент) католического культа.

В округе Сент-Ипполит (деп. Ду) католический культ еще держался в момент падения Робеспьера. Факты и тексты, под­тверждающие это, опубликованы историком, относящимся очень неблагоприятно к антикатолическому движению 3 термидора

II    года эмиссар Конвента Флоран Гио писал Комитету обще­ственного спасения, что католические богослужения происхо­дили п округе Азебрук³. Грегуару хотелось убедить позднее, что монтаньяры повсюду преследовали католиков, и тем не менее в его собственных бумагах есть доказательство того, что в апреле 1794 г. католическая месса совершалась публично почти в 150 приходах ⁴ и что в некоторых приходах публичное отправление культа не прекращалось даже вовсе ⁵.

Это можно сказать не только о нескольких приходах, но и

о  целых округах, по крайней мере двух. Можно, однако, при­знать, что лишь в немногих местах католические богослужени е не встречали никаких препятствий; но из писем эмиссаров Конвента видно, что во многих приходах, как городских, так и сельских, католический культ, после того как он был пре» кращаем, снова возрождался в форме публичных или частных богослужений. До самого 9 термидора, и даже позднее, эми<- сары продолжали сообщать о закрытии церквей, что доказы­вает, что оставались еще не запертые или снова отпертые церкви. •

Итак, ни в один момент отправление католического бого­служения не прекращалось по всей Франции.

Этот факт имеет огромное историческое значение; он пока­чивает, что упразднение католической религии во Франции было материально невозможно. Массы, особенно сельские, оста­вались упорно привязанными к старой религии, — даже в тек областях, где они чувствовали антипатию к своим прежним

священникам.

Комитет общественного спасения сознавал эту невозмож­ность насильственно уничтожить христианство или, скорее, католичество во Франции. Он попытался удержать принцип свободы совести. Затем ему пришлось предоставить эмиссарам Конвента действовать по их усмотрению в религиозных делах, и эти эмиссары, смотря по месту и обстоятельствам_поощряли или останавливали насильственные меры против культа и пре­следования верующих.

Эти насильственные меры объяснялись не философским фанатизмом, а патриотическим чувством, доведенным до край­него раздражения поступками священников, как папистов, так и неиапистов. Воинствующие демократы низвергали алтари во имя спасения отечества; во имя же спасения отечества прави­тельство пыталось поддержать алтари и защитить католиков.

IV

До сих пор мы только упоминали о культе Верховного су­щества. Вот что такое был этот культ.

Освободившись от гебертнетов и дантониетов, Робеспьер немедленно же занялся осуществлением своей политико-рели­гиозной системы. Уже 17 жерминаля II года Кутон заявил с Конвенте о скором внесении «проекта празднования десятого Дня декады в честь Вечного существа». Это и было выступле­ние на сцену культа Верховного существа как государствен­ной религии. С этого момента действительно начинается реак­ционное движение в революции, противное принципам 1789 г. п том смысле, что с этого момента уже не позволялось сво­бодно мыслить в области религиозных вопросов, и в револю­ционном трибунале атеизм часто выставляется как один из ^признаков, характеризующих преступление против нации. Так, ^в процессе 21—24 жерминаля, который был начат против «ио- следних остатков мятежных фракций», — т. с. против жен Ка- *®нлла Демулена и Гебера, генералов, обвиненных в измене,

¹¹   нескольких уцелевших гебертпетов, смешанных в одну -'^ЧУ> — присягнувший конституции епископ Гобель, который ^трекся от своего сана в период культа Разума, и националь­ной агент коммуны Шомстт, один из инициаторов этого культа, J ^,ли обвинены в том, что «хотели истребить всякую мысль о ^°'Ксстве и построить французское правительство на атеизме». Резидент трибунала говорил Гобелю, пытавшемуся оправдать (

свое отречение желапием секций, что никто не имел права «вводить новшества» в религиозных делах без разрешения власти и обвинял Шометта в том, что, заперев церкви, он помешал служению полуночной мессы в 1793 г. Эти подсуди­мые были приговорены к смертной казни отчасти за свои рели­гиозные мнения.

Проект, о котором возвестил Кутон, был внесен 18 фло­реаля Робеспьером в виде заключения к его «докладу, сделан­ному от имени Комитета общественного спасения, об отноше­нии религиозных и моральных идей к республиканским прин­ципам и о национальных празднествах» ². Он попытался при­менить в этом докладе политико-религиозные идеи Жан-Жака Руссо, как он, Робеспьер, понимал их. Руссо, хотя и заявлял в своем «Общественном договоре», что не может быть «исклю­чительной национальной религии», но тем не менее требовал «гражданской присяги», что было в сущности той же государ- ствеьяой религией. «Существует, — говорил он, — «profession de foi», статьи которой должны быть установлены верховным повелителем не как религиозные догматы в точпом смысле слова, а как основы общежития, без которых нельзя быть ни хорошим гражданином, ни верным подданным». Такими необ­ходимыми догматами были: существование всемогущего, разум­ного, благодетельного, предвидящего и пекущегося божества, будущая жизнь, блаженство для праведных, наказание злых, святость общественного договора и законов. Вы свободны не верить в эти догматы; но если вы не верите в них, вы будете изгнаны не как нечестивец, но как неспособный к общежитию.

«Доклад» Робеспьера был перефразировкой этих идей, при­способленной к обстоятельствам. Он восставал против людей, продавшихся Питту и «вдруг обрушившихся с насилием на культы из желания самим играть роль неистовых апостолов небытия и фанатичных миссионеров атеизма». По его словам, он нападал па атеизм не как философ, а как политик. «В гла­зах законодателя все, что полезно для мира и хорошо па прак­тике, — истина. Мысль о Верховном существе и бессмертий души служит постоянным призывом к справедливости; следова­тельно, это — республиканская и социальная идея». Деизм был

,¹ 13от слова президента, обращенные к Гобелю: «Кажущееся желание секций, интриги и настаивания некоторых общественных деятелей, про­давшихся злонамеренным людям, не могли иметь такого авторитета, что­бы заставить вас подать в отставку и высказаться против принципов, которые должны быть для вас естественными; необходимо было ждать, чтобы но столь щекотливому вопросу высказалась высшая из властей, а так как она безмолвствовала относительно продолжения или прекраш⁶' нпя этого религиозного культа, то пикто не имел нрава вводить новше­ства...» («Bulletin du tribunal r^volutiouuaire»).

*       Нац. библ. Le 38/787_з iu-8, «Moniteurn, переизд., т. XX, стр. 408 4И-
ешгией Сократа и Леонида, «но от Сократа до Шометта и от Леонида до отца Дюшепа большое расстояние». Все заго­ворщики были атеистами, и он обличал как атеистов убитых нм врагов: Гадз, Гебера, Верньо, Жансонне, Дантона. Беря на себя роль проповедника, он предает анафеме «секту» энцикло­педистов. Воздав хвалу Руссо тем же тоном, каким Лукреции иосхвалял Эпикура, он обращается к священникам и с видом

о  [повременно раздраженным и успокаивающим противопоста­вляет их извращенному христианству очищенное христианство нетивных служителей Верховного существа. Этот деистический культ должен был сделаться национальным, и он сделается им, когда все общественное воспитание будет направлено к одной н той же религиозной цели, а особенно, когда народные и официальные празднества будут прославлять божество. Этот культ восторжествует, если этого захотят женщины: «О, фран­цузские женщины! Лелейте свободу. . .; пользуйтесь вашим мо­гуществом для расширения могущества республиканской добро­детели. О, французские женщины! Вы достойны любви и ува­жения на земле!»

Но будет ли позволено остаться философом на манер Дидро, например? Ответ был неясен и угрожающ: «Горе тому, кто старается заглушить высший энтузиазм! . .» Новая нацио­нальная религия предоставляла людям только свободу добра. «Добивайтесь победы, — говорит Робеспьер, — но прежде всего погрузите снова порок в бездну. Все враги республики — раз­вращенные люди». Но атеизм, это тоже порок, а атеисты — все те, которые не думают в религиозных вопросах согласно с Робеспьером. Следовательно, фактически уничтожалась вся­кая религиозная свобода.

Вот тот декрет, которым учреждался и организовывался (18 флореаля II года) культ Верховного существа: «I. Фран­цузский народ признает существование Верховного существа и бессмертие души. — II. Он признает, что культ, достойный “•■рховного существа, заключается в выполнении человеком ^Сго обязанностей. — III. Из этих обязанностей он считает пер­вейшими: ненавидеть нечестность и тиранию, наказывать тира­нов ц изменников, помогать несчастным, уважать слабых, защи­щать угнетенных, делать другим все возможное добро и не ^Ыгь ни к кому несправедливым. — IV. С целью напоминать ^л,одям о божестве и о их собственном достоинстве будут Учреждены празднества.*—V. Их названия будут заимствованы

У славных событий нашей революции, у наиболее дорогих и лезных человеку добродетелей, у величайших благодеяний — VI. Французская республика будет праздновать ₁₇₉^еЗ^Г0*н° события 14 июля 1789 г., 10 августа 1792 г., 21 января £ ^г > 31 мая 1793 г. — VII. Она будет праздновать каждый

десятый день, и эти праздники будут носить следующие на­именовании: В часть Верховного существа и Природы  _________________________________________________________

В честь человеческого рода.— В честь французского народа.— В честь благодетелей человечества. — В честь мучеников Сво­боды. — В честь Свободы и Равенства. В честь Республики. — В честь Свободы мира. — В честь Любви к отечеству. — В честь ненависти к тиранам и изменникам. — В честь Истины. — В честь Справедливости. — В честь Целомудрия. — В честь Славы и Бессмертия. — В честь Дружбы. — В честь Воздержа­ния. — В честь Мужества. — В честь Добросовестности. — В честь Героизма. — В честь Бескорыстия. — В честь Стои­цизма. — В честь Любви. — В честь супружеской любви. — В честь родительской любви. — В честь материнской нежно­сти. — В честь сыновней почтительности. — В честь детства. — В честь юности. — В честь зрелого возраста. — В честь старо­сти. — В честь несчастья. — В честь земледелия. — В честь промышленности. — В честь наших предков. — В честь по­томства.— В честь счастья.—VIII. Комитеты общественного спасения и народного просвещения должны будут представить проект организации этих празднеств. — IX. Национальный кон­вент призывает все таланты, достойные. служить человечеству, к содействию установления этих празднеств путем гимнов, ни- вическнх песен и всеми средствами, могущими содействовать их украшению и их полезности. — X. Комитет общественного спасения выберет те художественные произведения, которые покажутся ему наиболее способными выполнить такое назначе­ние, и вознаградит нх авторов. — XI. Свобода культа сохра­няется, согласно декрету 18 фримера. — XII. Всякие аристо­кратические сборища, противные общественному порядку, бу­дут разгоняться. — XIII. В случае смут, поводом или мотивом которых явится культ, лица, которые будут возбуждать их _/ фа­натическими проповедями или антиреволюционньши инсинуа­циями, а также лица, которые будут вызывать их несправедли­выми и ненужными насилиями, будут равно наказываться по всей строгости законов. — XIV. Должен быть представлен осо­бый доклад относительно более подробных постановлении, относящихся к этому декрету. — XV. 20 прериаля этого года будет устроено празднество в честь Верховного существа. Давиду поручается представить проект этого празднества П^а* циональному конвенту».

Читатель видит, что в этом декрете были провозглашены именно те несколько догматов, на которых Жан-Жак Руссо

основывал свое очищенное христианство и свою гражданскую присягу. Мы видам также, что к празднику в честь Верхов­ного существа Робеспьер присоединил 35 других праздников, придумав им различные названия; но из всех этих праздников декретом был организован только один, праздник в честь Вер­ховного существа; все же остальные являлись лишь в виде проекта.

Если верить «Moniteur», то речь Робеспьера часто преры­валась аплодисментами, которые, без сомнения, вызывались еще более талантом и всемогуществом диктатора, нежели са­мой новой религией. Никто не видел неудобства в том, чтобы почтить одобрительной манифестацией, которую считали при­том часто платонической, мистические наклонности человека, страшившего всех педавнимн кровавыми победами пад своими политическими противниками. Членам Конвента легко могло казаться, как это позднее говорил Камбон, что декрет, издания которого от них требовали, был «бесцельным и беспредмет­ным» Он не вызвал, собственно говоря, никаких прений. Когда Робеспьер сошел с трибуны, а Давид прочел составлен­ный им проект, послышались голоса, требовавшие напечатания доклада. Но это была недостаточно большая честь для нового первосвященника и новой религии. Кутон заявил тоном жреца, что «провидение было оскорблено» и что одно напечатание доклада не могло удовлетворить его. «Необходимо, — сказал он, — чтобы этот доклад был не только отпечатан в обыкно­венном формате и разослан войскам, всем установленным адми­нистративным учреждениям и всем народным клубам, но чтобы он был отпечатан в виде больших афиш и расклеен на улицах. Надо, чтобы на всех стенах и на всех будках можно было про­честь, какова истинная «profession de foi» французского народа. (Аплодисменты.) Я требую, наконец, чтобы, ввиду того что нравственность национального представительства была оклеве- тапа за границей, доклад Робеспьера и проект представлен­ного вам декрета были переведены на все языки и распростра­нены по всей вселенной». (Аплодисменты.)

Барер, как бы желая отвлечь внимание собрания от Вер­ховного существа и охладить энтузиазм, потребовал, чтобы ■>J прериаля было назначено празднество в честь Бара и Ниала Эта мера была вотирована, но вместе с тем было во­тировано и предложение Кутопа, так что декрет о Верховном ^f> Ществе был принят во всей его совокупности без прений.

-³ флореаля Комитет общественного спасения принял сле- Д) ющую резолюцию, в которой речь Робеспьера была пред-

_t |’ечь Камбона от2 санкюлотиды II года. «Moniteur», т. XXI, стр. 791.

^И Внала—_два ребенка-героя, погибшие во время войны за P^ecnj банку. — Прим, переб.

¹⁴⁸ А. Олар — 1392

ставлена в виде священного текста, в виде евангелия новой религии: «Комитет общественного спасения постановляет, что­бы на фронтонах зданий, служивших прежде отправлению культа, надпись «Хрнм Разума» была заменена следующими словами статьи 1-й декрета Национального конвента от 18 фло- реаля: «Французский народ признает существование Верхов­ного существа и бессмертие души». — Комитет постановляет также, чтобы доклад и декрет 18 флореаля были прочитываемы публично, в десятые дни декад, в течение месяца, в тех же зданиях. На национальных агентов при коммунах республики возлагается выполнение этого постановления; они должны бу­дут немедленно представить отчет об этом Комитету»

Исполнители нового культа немедленно же завладели церк­вами, на дверях которых они начертали золотыми буквами слова своего повелителя. Они возбудили петицию в пользу того, чтобы этот культ был оплачиваем государством ^[8].

24   флореаля. по предложению сторонника Робеспьера, Жолта (Jault), парижская коммуна выразила свое одобрение декрету*, и национальный агент Пейан прочел от ее имени Конвенту

25  флореаля поздравительный адрес, в котором в очень искус­ных и политичных выражениях высказывалась похвала декрету- 18 флореаля, причем авторы адреса старались успокопть в го же время свободомыслящих уверением, что дело шло не о со- здапии новой религии.

Но то были тщетные слова; четырьмя днями позже новая религия была подтверждена устами самого парижского мэра, который в прокламации, обращенной к жителям по поводу про­довольствия, говорил им, что бог вознаградит Францию за декрет 18 флореаля и будет посылать ей хорошие урожаи. *Вас ожидает изобилие, — говорил Леско Флерио, — Верховное существо, покровитель свободы народов, повелело природе при­готовить для вас обильные жатвы. Оно наблюдает за вамп- Будьте достойны его благодеяний; ^[9].

Было необходимо привлечь якобинцев к этому движению и добиться от них чего-нибудь более осязательного, нежели простое словесное одобрение. Член правительства, молодой Жюльен, один из двух комиссаров, вошедших в состав испол­нительной комиссии по народному образованию, явился в клуб и утверждал в своей речи, что религиозное чувство составляло сущность патриотизма и что солдаты, посланпые против ван- дейпев, шли па смерть только для того, чтобы «броситься в объятия божества». Он предложил подать поздравительный адрес Конвенту.

Якобинцы, в сущности, были скорее просто сторонниками Робеспьера, чем мистиками, и им не хотелось превратиться в какую-то религиозную секту; поэтому в клубе возникли горя­чие прения. Робеспьер и Кутон должны были вмешаться сами п выставить призрак «чужеземного заговора». Робеспьеру при­шлось даже отказаться от того места в адресе, где Жюдьен требовал, согласно с Руссо, изгнания из республики всех не­верующих в божество. «Этот принцип, — сказал Робеспьер,— не может быть принят. Это значило бы слишком запугать глупых или развращенных людей. Я не согласен с тем, чтобы надо было преследовать их всех; надо преследовать лишь тех, кто составляет заговоры против свободы. Я думаю, что сле­дует отказаться от этой истины Руссо и не применять ее на практике»

В конце концов, адрес был вотирован и прочитан в Кон­венте 27 флореаля. В нем были воспроизведены с похвалой подлинные слова Руссо о необходимых догматах. «Истинными пкобннцамн» признавались в нем только верующие в эти дог­маты. Президент Карно ответил на адрес холодно; он говорил скорее как ученик Дидро, а не как поклонник Савоярского викария; бог сливался у него, повидимому, с природой, и он показал в оттенках своей речи, насколько это было возможно тогда, не рискуя эшафотом, что он не примыкал к новому культу ².

Одно событие, происшедшее около этого времени, позво­лило Робеспьеру не тревожиться особенно по поводу этой роб­кой п осторожной оппозиции его первосвященническим проек­та*.. Вечером 4 прериаля к нему в дом явилась молодая де­вушка,' но имени Сесиль Рено; она так сильно жалела, чго не _могла его видеть, что это показалось подозрительным. Ее аре-

¹ «Journal do la Moutagne», т. Ill, »Л5 *23. Эта оппозиция культу верховного существа в среде самих якобинцев привела к избранию в президенты клуба Фуше 18 прериаля того же года.

Еще ‘23 Флореаля Карио ответил одной женевской депутации, явившейся поздравить Конвент за его распоряжение перенести прах .'его н Пантеон, очень философской и тонкой похвалой автору «Эмиля», который, сказал он, «оживотворил мораль и перенес истину из области

5«а, где опа инертна, в область сердца, где она встречает зародыш добро- Д тел ей о («Moniteur», перепад., т. XX, стр. 4о6). Но он не высказал ни­кои похвалы неохристнанству Руссо. Можно указать также на очень ^лодиын ответ, сделапнмй им 30 Флореаля, Братскому клубу, явившемуся стр™¹,*)^{0 СВосм} присоединении к культу Верховного существа (ibid.,

*

Г*

стовалп, обыскали и нашли у нее в кармане два маленьких игрушечных ножичка. Она признала себя роялисткой, говорила

о  Робеспьере как о тиране, но отрицала, что хотела убить его. Немедленно же во мпогих местах Франции обнаружилось дви­жение, сочувственное Робеспьеру; в его бумагах были найдены письма, в которых к нему обращались не только как к перво­священнику, но как к божеству. К решетке Конвента начали являться массами депутации, чтобы благодарить Верховное су­щество .за спасение Робеспьера

16   прериаля он был избран в президенты Конвента; этим ему заранее предоставили первую роль в празднестве 20 числа, которое действительно произошло под его председательством. Он произнес несколько речей и сам поджег статую атеизма; он говорил красивые слова и принимал красивые позы; оп ка­зался главой правительства и главой религии, первосвященни­ком и диктатором.

Это празднество 20 прериаля приобрело громкую извест­ность ^а. С другой стороны, самый культ Верховного существа признавался впоследствии как бы реакцией, вызванной куль­том Разума. На массу французского народа это не произвело, однако, такого впечатления. В глазах общественного мнения, особенно в провинции, культ Разума и культ Верховного су­щества были, в сущности, одним и тем же. 11 флореаля II года эмиссар Конвента Шодрон-Руссо писал из Лима Комитету общественного спасения: «Л нахожусь теперь в наиболее фана- тизированном округе департамента Од; я нарочно постарался быть здесь на празднике декады. Он будет ознаменован откры­тием храма Разума, что не заставит нас, однако, забыть о бо­жестве. Мы и мои сотрудники воздадим последнему наши пер­вые и глубочайшие почести. Подобно вам, мы смотрим на Ра­зум лишь как на его проявление» ^[10]. Таким образом, еще ранее

18  флореаля люди, поклонявшиеся Разуму, хвалились тем, что опн поклоняются божеству; после же. 18 флореаля люди, покло­нявшиеся божеству, вовсе не думали, что они перестали покло­няться Разуму, потому что на последний они смотрели как па проявление первого. В сущности, при этом не произошло ника­кой перемены в том новом национальном культе, который пы­тались тогда установить в католических храмах, заменяя ям католицизм, а иногда присоединяя его к католицизму. Под име- нем Верховного существа, так же как и под именем Разу^ма’ поклонялись отечеству, и этот культ Верховного существа, со­вершенно так же, как н культ Разума, как бы растворялся в патриотизме, причем народ не различал хорошо одного от другого.

После того как патриотическое чувство было успокоено побе­дой при Флерюсе, культ Верховного существа, диекредптиро- ваниын и ненужный, влачил жалкое существование} а когда исчез сам его первосвященник, то и он исчез вместе с ним, чтобы возродиться позднее в новых формах, когда отечество снова стало казаться находящимся в опасности.

ГЛАВА X РЕПОЯЮЦНЛ 1) ТЕРМИДОРА

I. Причины падения Робеспьера. — //. События

S    и .9 термидора II юда. — III. Восстание и поражение парижской коммуны и сторонников Робеспьера.

I

а исключением очень немногих (Кутон, Сен-Жюст, Леба), сотоварищи Робеспьера п обоих правитель­ственных Комитетах смотрели на него как на дик­татора и тирана. На празднике 20 прериаля мно­гие из членов Конвента, повидимому, позволяли себе даже очень непочтительно отзываться о нем Но почему же в таком случае противники Робес­пьера так долго ждали, чтобы открыто восстать против его честолюбия? Почему члены Комитета общественного спасения и члены Конвента уступали всем его требованиям? Почему они согласились на декреты 18 флореаля и 22 прериаля, слу­жившие орудиями его власти?

Потому что популярность Робеспьера делала его тогда не­доступным для нападок.

Один из людей, способствовавших его падению. Фрерон» говорил с трибуны через месяц после этого падения, а именно

9   фруктидора II года: «Тиран, угнетавший своих сотоварище»* еще более, чем нацию, был так окутан наружными признаками самых популярных добродетелей, уважение и доверие пародя. которые он узурпировал пятилетним неуклонным лицемерием, окружили его такой священной оградой, что мы подвергли б*•! опасности нацию и самую свободу, если бы уступили своему нетерпению и захотели бы раньше свергнуть тирана. (Продол* жятельные аплодисменты.) Нам необходимо было оставаться долго под топором, долго терпеть и переносить всеобщее угне­тение, чтобы угнетатель сам сбросил, наконец, по крайней мере часть своей маски. Если бы, когда был нанесен ему удар, весь его престиж еще не был рассеян, если бы этот удар не оказался смертельным, или если бы смерть, отняв у тирана трон, воздвигла ему алтарь, которому поклонялась бы нация в траурных одеждах, — какой-нибудь честолюбец, способный к таким же интригам и таким же преступлениям, мог бы снова заложить основания трону и тирании, которые на этот раз могли бы оказаться уже неразрушимыми (Аплодисменты возобновляются.)

Выше мы уже говорили о причинах возникновения и уси­ления этой популярности Робеспьера. В то время она достигла своего апогея. Во всех концах Франции, как доказывают это письма, найденные в бумагах Робеспьера, обнаружился тогда взрыв удивления и какого-то подобострастного сочувствия к его особе. На него возлагали надежды даже многие из католиков; ге из них, которые сидели в тюрьмах, ожидали, что он скоро освободит их; лишенные своего культа, они видели в праздне­стве в . честь Верховного существа как бы предвестие возро­ждения католичества. Не один только мелкий парод, но и буржуазия, образованные люди обращались к нему. Гара уве­ряет в своих «Исторических мемуарах о XVIII в.», что Лагарп написал первосвященнику Верховного существа восторженное поздравительное письмо; Буасси д’Англа напечатал в своем Essai sur les fetes nationales» следующее: «Робеспьер, говорящий г» Верховном существе самому просвещенному народу в мире, напомнил мне Орфея, обучающего людей основам цивилиза­ции и морали». И не один только Буаси д’Англа среди чле­нов центра, или Болота Конвента, восхищался Робеспьером. В<’е умеренные составляли базис робеспьеровского большин- 1.^{ТВа? кАк} потому, что Робеспьер спас от эшафота 75 членов Конвента, так и потому, что опн видели в нем возможного

¹¹ вероятного главу будущей реакции.

Фрерон имел, следовательно, основание говорить, что про- временное нападение на Робеспьера только усилило бы ^^го Диктатуру. Но Фрерон умолчал о том, что противники Ро- е^пьера колебались нанести ему удар также и из патриотизма, евозможно было низвергнуть его, не вызвав раздоров, не на- РУШив единства правительства и национальной защиты. Надо ^{Ло и}'Дать, чтобы военные победы позволили безопасно ре­шиться на этот кризис.

_п Ричинамн событий 9 термидора являются, следовательно, щ ’Де всего победы французских армий, одержанные в мес-

(

сидоре, а в частности победа Журдана при Флерюсе. Эти успехи, вместо того чтобы усилить правительство и Робес­пьера, погубили их в общественном мпении: они доказали бес­полезность и жестокость недавнего усиления террора. «Победы, как фурии, яростно устремились на Робеспьера!» — сказал позд­нее Барер. Тщетно Робеспьер приглашал Барера не «разду­вать» до такой степени эти победы в своих докладах; тщетно он предсказывал появление военной диктатуры; тщетно он го­ворил в клубе якобинцев (21 мессидора): «О благоденствии го­сударства судят не столько по внешним успехам, сколько по счастливому внутреннему состоянию». Радостные восклицаиия Конвента, публики и самих якобинцев при каждом известии, приходившем с поля битв, неприятельские знамена, вывешен­ные в зале Конвента, веселое настроение Парижа и всей Фран­ции резко оттеняли ненавистный характер и весь анахронизм кровавой деятельности революционного трибунала теперь, когда отечество уже не находилось более в опасности. Каза­лось, что прекращение этого террора зависело от одного чело­века и что таким человеком был Робеспьер. Его враги веро­ломно выставляли его властелином Франции, то надевая крас­ную рубашку на Сесиль Рено, которая хотела убить его, то пытаясь скомпрометировать его в процессе одной сумасшедше1г старухи, Катерины Тео, как это сделал Комитет общественной “безопасности, то придавая смешной вид культу Верховного существа петицией, требовавшей смертпой казни за всякую хулу против божества, как это сделал некий Мажанти, то, на­конец, расточая первосвященнику этого культа чрезмерные по­хвалы, как это делалось в газетах и якобинском клубе.

После вотирования закона 22 прериаля страх придал муясе- ство всем противникам Робеспьера, и в Комитете общественной безопасности составился против него заговор, в который во­шли, кроме большинства членов этого Комитета, два члена Ко­митета общественного опасения, Билльо-Варенн и Колло д’Эрбуа- Заговорщики вовсе не желали прекращения террора; они, на­против того, обвиняли Робеспьера в его умеренности по отно­шению к католикам и в его попытках сблизиться с Болотом. Его полуотставка в мессидоре дала им возможность сговориться между собой. Барер понял, что сила была на их стороне. 7 термидора он представил Конвенту длинный доклад, в кото­ром порицал тех, которых пе успокаивали победы и которые замышляли новые проскрипции. Конвент вотировал напечатать этот доклад и разослать его по всем коммунам. Это' был пер­вый враждебный акт, направленный против Робеспьера, кото­рый ответил на него своей большой речью 8 термидора.

II

Этой речи придается обыкновенно характер предсмертного завещания, и в ней действительно замечается некоторый от­тенок грусти, не лишенный благородства, и как бы призыв к потомству. Но современники увидели в этой речи прежде всего политический акт и обратили впимание на ее заключи­тельные слова, которые показались им угрожающими. Робес­пьер требовал в них полного очищения Комитета обществен­ной безопасности, частичного обновления Комитета общест­венного спасения и полного подчинения первого второму. Он обличал в ней нескольких членов Конвента, «финансистов» Малларме и Рамеля (оп написал также имя Камбона, но не ре­шился произнести его с трибуны), двуличных политиков, вроде Барера, тех, которые, подобно Вадье, подстроили процесс Ка­терины Тео; он обличал в ней подкупленных представителей, бешеных демагогов, «шайку мошенников», и кроме того вы­сказал неопределенные угрозы, которые как бы нависли над многими головами. В его речи увидели элементы новой гроз­ной «амальгамы»; предчувствовали иовый страшный удар, го­товящийся обрушиться на Конвент, новый обширный процесс в революционном трибунале. Все еще остававшиеся в живых друзья Дантона и Гебера почувствовали себя в опасности, тем более что Робеспьер обратился с призывом к Болоту. Когда Конвент вотировал напечатание этой речи и рассылку ее по коммунам, Вадье, Камбон-и Билльо-Варснп немедленно же по­требовали отмены этого декрета. Конвент настоял на том, что­бы речь была напечатана, но отменил ее рассылку по общинам. Это было первое поражение Робеспьера.

Вечером он спова прочел свою речь в клубе якобинцев и вызвал неистовый восторг. Давид закричал ему, что он выпьет вместе с ним цикуту. Билльо и Кдлло были освистаны и из­гнаны. Клуб принял иисуррекционный вид. Ночь с 8 па 9 тер­мидора прошла в переговорах, и заговорщики не без труда Убедили вождей Болота, Дюран-Майльяна, Палан-Шампо и Ьуасси д’Англа, покинуть Робеспьера, чтобы остановить тер­рор. Монтаньярам они, напротив того, выставляли Робеспьера > меренным и ханжой, желавшим ослабить пружины револю­ционного правительства.

Заседание 9 термидора¹ открылось речыо Сен-Жюста, в °торой он очень искусно иабросал политическую программу, ^пособную объединить весь Конвент. Он не поколебался отне- ^Гтись отрицательно к личному честолюбию Робеспьера, указал

ммм ^ пользовался ври описании этого заседания отчетами, номещен- «^M°nitenr,, ‘'Journal des Debals et des Deerets», «Republicain

r

на средство положить конец его диктатуре без насилия и госу­дарственного переворота и, идя навстречу скрытым желаниям Конвента, хотел предложить ему издать декрет с обещанием «создать такие учреждения, которые, не отнимая у правитель­ства его революционной силы, лишали бы его возможности тя­готеть к произволу, покровительствовать честолюбию и угне­тать или узурпировать национальное представительство». Если бы Сен-Жюст успел договорить до конца, то положение по всей вероятности получило бы мирную развязку: Робеспьер пере­стал бы быть диктатором, и возможно, что мы избегли бы тер­мидорианской реакции. Но Тальсн перебил Сен-Жюста требова­нием, чтобы «завеса была разорвана». Конвент объявил свои заседания непрерывными. Билльо-Варенн донес о готовящемся якобинском восстании. Ои подверг критике декрет 22 прериаля, не как несправедливый, а как благоприятствующий честолюбию Робеспьера, причем обвинил последнего в том, что он защи­щал когда-то Дантона.

Робеспьер бросается на трибуну. Колло д'Эрбуа, бывший председателем, отказывает ему в слове. Слышатся крики: «До­лой тирана!» Тальсн, размахивая кинжалом, обращается к пра­вой, в то время как Билльо обращался к левой, и обличает варварство революционного трибунала, называя Робеспьера < Катилиной, окруженным новейшими Берресами». Конвент во­тирует декрет об аресте Анрно и его главного штаба. Робес­пьер снова бросается к трибуне; но кривя «Долой тирана!» заставляют его снова покинуть ее. Барер предлагает от имени Комитета какие-то незначительные меры и находится, повиди­мому, в сомнении относительно исхода борьбы. Сменивший его на трибуне Вадье острит по поводу дела Катерины Тео и за­ставляет Конвент смеяться, когда надо наносить удары. Тогда Тальен говорит: «Я требую слова, чтобы вернуть прения к ик истинной цели». «Я сумею вернуть их к ней», — отвечает Ро­беспьер. Слышится ропот п раздаются крики: «Ты не имеешь слова, тиран!» Начинает говорить Тальен. Он обвиняет Р“* беспьера в заговоре и находит доказательство этого заговора в речи, произнесенной накануне. Робеспьер хочет отвечать- Раздаются крики; президент Колло потрясает звонком, затем уступает свое президентское кресло другому заговорщику, рно, который также отказывает в слове Робеспьеру, тщетно за­клинающему Болото словами: «Я обращаюсь к вам, честям**} людям, а не к разбойникам. . .» Отвергнутый всеми, он выби­вается из сил, и его голос слабеет. Есть известие, что Гарнье (из деп. Об) закричал тогда: «Его душит кровь Дантона.* что Робеспьер ответил: «Значит, вы хотите отомстить за Д^а тона!»

Тогда малоизвестный член Конвента, по имени Луше, осме- аивается произнести решительное слово. «Не подлежит сомне- иию, — говорит он, — что Робеспьер был властелином, и на основании одного этого я требую обвинительного декрета!» Раздаются аплодисмепты и крики: «Голосовать декрет об аресте!» Робеспьер, по словам газеты «Republicain fran^ais», «с яростью бросается вверх, на четыре ступеньки выше, чем он стоял», и смотрит на трибуны, которые кажутся ему вра­ждебными. Он чувствует себя погибшим и на требование ареста отвечает: «А я требую смерти!» «Ты заслужил ее тысячу раз!> —говорит ему террорист Андре Дюмон. Робеспьер по­вторяет машинально: «Смерти! смерти!» Тогда его брат, также депутат Конвента, подходит к нему, берет его за руку и за­являет, что он хочет разделить его участь. Леба делает то же самое. Конвент кажется одно мгновение потрясенным и коле­блющимся. Но наконец он издает декрет об аресте не только обоих Робеспьеров и Леба. но также Кутона и Сен-Жюста. Жандармы овладевают ими и уводят их в Комитет обществен­ной безопасности.

Тем же декретом повелевалось арестовать командующего вооруженной силой Парижа Анрно и его главный штаб; другим декретом, изданным раньше, Анрио уже был заменен некним Эмаром (Hcsmart), начальником жандармского легиона. Послед­ний отправился в городскую ратушу, чтобы арестовать Анрио, но сам был арестован им. Анрио проявил тогда лихорадочную энергию; он созвал всю жандармерию на Гревскую площадь, собрал начальников легионов и велел бить сбор, ударить в на­бат, запереть ворота и созвать секции. Он осмелился войти по­чти один в Комитет общественной безопасности, чтобы освобо­дить Робеспьера. Его арестовали самого, но он был освобо­жден своими приверженцами. Тем временем, заслышав набат, ч»>к(.торая часть национальных гвардейцев собралась перед го­родской ратушей; но они не были ни достаточно многочисленны, ни достаточно единодушны, чтобы образовать инсуррекпион- ную армию. Они переходили с места на место, спрашивали л руг у друга новости и не знали хорошо, что им делать; в них **с было достаточно энтузиазма ни в пользу Робеспьера, нн против него.

III

Получив известие об издании декрета против Робеспьера, игральный совет парижской коммуны собрался под предсе- вог° ^1ЬСТВ°^{М м}^Р^а Леско-Флерио и, по требованию националь- агента Пейана, торжественно объявил себя в откры-

том восстании, с целью освободить Конвент от «угнетения», в котором он находился. Он принял боевые меры, утвердил распоряжения Анрио, издал приказ об аресте четырнадцати членов Конвента (Колло д’Эрбуа, Амара, Леонара Бурдона, Дюбаррона, Фрерона, Тальена, Паниса, Карно, Дюбуа-Крансе, Вадье, Жавога, Фуше, Гранэ и Моиза Бейля) и назначил исполнительный комитет из девяти членов (в числе их были Пейан и Коффеналь); во главе этого комитета, согласно мысли генерального совета, должен был стать Робеспьер. Когда по­следнего привели в Люксембургскую тюрьм^, тюремщики, по­винуясь приказанию коммуны, отказались принять его. Тогда его привели в мэрию (помещавшуюся в здании, отдельном от городской ратуши), где он был принят как друг. Коммуна при­гласила его стать во главе ее; но он отказался, не желая на­рушать закона. Коффиналь настаивает и почти силой овладе­вает им, и вот он наконец в городской ратуше (9 термидора, около девяти часов вечера). Там он находит своего брата; за­тем туда же приходят Леба, Сен-Жюст и Кутон, освобожден­ные инсургентами или не принятые в тюрьму. Между тем клуб якобинцев высказывается за Робеспьера, объявляет свои засе­дания непрерывными и сносится с Коммуной. Восстание орга­низуется; у него являются вожди; оно обладает, повндимому, силой. Но ему недоставало общественного мнения. Созванные секции колебались высказаться в его пользу, так что возмутив­шимся против Конвента оказалось лишь меньшинство. Париж, восстававший против отдельных лиц, во имя идей, не хотел, по- видимому, поднять восстание ради одного человека.

Правительство и Конвент воспользовались этим настрое­нием Парижа. Оба Комитета, общественной безопасности и об­щественного спасения, обратились с своей стороны с призывом к секциям и позаботились об охране Конвента. Последний со­брался во второй раз, вечером 9 термидора, поклялся умереть на своем посту и назначил одного из своих членов, Барраса, главнокомандующим военных сил, присоединив к нему еще не­сколько представителей, и в том числе Фрерона. Затем он объ­явил вне закона Робеспьера и всех депутатов, отказавших<^;« повиноваться декрету об аресте, а также мэра и всех возмутив­шихся должностных лиц. Этот декрет, немедленно же распрос­траненный по Парижу, заставил большинство секций при­мкнуть к Конвенту и заронил страх в ряды вооруженных лю­дей, ожидавших на Гревской площади решения Коммуны. Пр°* лпвной дождь, начавшийся в полночь, рассеял почти все эти группы, гак что, когда, в два часа утра, войска Конвента всту­пили на эту площадь, она была почти пуста.

Если Коммуна так долго медлила двинуться на Конвент, то это объяснялось тем, что Робеспьер отказывался стать во главе
движения. Он говорил, но не действовал, и отказывался даже подписаться под призывом к оружию, не потому, чтобы ему не­доставало мужества, но потому, что он хотел своего рода ле­гального восстания, для которого не было всех необходимых элементов. Уступая наконец настоянию своих приверженцев, он взял перо и уже начертил три первые буквы своего имени.. . Было ли это как раз в тот момент, когда войска Конвента всту­пили на Гревскую площадь? Когда Леонар Бурдоп, в сопрово­ждении нескольких жандармов, проник в городскую ратушу, он нашел Робеспьера распростертым на земле с челюстью, раз­дробленной пистолетным выстрелом. Один из жандармов, по имени Меда, хвастался тем, что хотел убить «тирана», и полу­чил награду. Но современники скорее думали, что Робеспьер сам хотел убить себя, как это сделал Леба, действительно по­кончивший с собой. Робеспьер-младший выбросился из окна, но остался жив. Заговорщики были без труда арестованы. Кон­вент овладел городской ратушей; клуб якобинцев был вре­менно закрыт Лежандром; восстание было побеждено.

На следующий день, 10 термидора, около семи с половиной часов вечера, Робеспьер с своим братом, Кутон, Сен-Жюст и Флерио-Леско, Пейан, Анрио и многие члены якобинского клуба и парижской коммуны (в общем 22 человека) были гильо­тинированы. «Толпа была несметная, — пишет журналист Перлэ- — Во все продолжение пути раздавались аплодисменты, радостные восклицания, крики: «Долой тирана! Да здрав­ствует республика!» и всевозможные ругательства». Вскоре были отправлены на гильотину еще 82 сторонника Робеспьера, по большей части члены коммуны, после простого удостовере­ния их личности. Враги не ограничились тем, что убили Робес­пьера и его друзей: они оклеветали их, выставив в глазах Франции роялистами и людьми, продавшимися чужеземцам. Тс же из сторонников Робеспьера, которые остались в живых, как, напр.шер, Давид, отреклись от него. Со всех концов Франции приходили поздравительные адресы Конвенту; Робеспьера на­зывали в них Кромвелем, Катилиной, и никто не защитил ^тогда его памяти. В нем хотели олицетворить все крайности террора и думали, что республика была спасена и умиротво­рена смертью одного человека.

УПАДОК РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ПОСЛЕ О ТЕРМИДОРА

1. Термидорианская реакция. — II. Удержание революционного правительства. — 111. Реоргани­зация центральной власти. Административная децентрализация. — IV. Эмиссары Конвента. На­родные клубы. Революционные комитеты.— V. Па­рижская коммуна.— VI. Национальная гвардия.—

VII. Революционный трибунал. Отмена различ­ных террористических законов.— VIII. Законы

о  печати. — IX. Общие черты упадка революцион­ного правительства.

оенные поражения повели к возникновению ре­волюционного правительства, которое, будучи создано для национальной защиты, выполнило свое назначение, выгнало врага, обеспечило неза­висимость и единство Франции. Победив чуже­земца, это правительство, вызванное исключитель­ными обстоятельствами, утратило смысл своего существования, и мы видим, что военные победы действительно привели к его исчезновению. Оно складывалось медленйо, по частям, без плана и системы, в зависимости от событий; ка­ждый из его оргапов был создан или усиливал свою власть, благодаря тому или другому из бедствий, поражавших одно З^а другим Францию в период внешней и гражданской войны- Подобным же образом оно медленно разрушалось по частям, также без плана и системы, под влиянием событий, и каждый из его органов исчезал и ослабевал благодаря какой-пибудь военной или дипломатической победе или же какому-нибудь успеху, одержанному в гражданской войне.

I

Этот медленный упадок продолжался до самого роспуск Конвента, т. е. до приведения в действие конституция

III    года, до вступления в должность Директории, с Ю терм»
дора II года по 5 брюмера IV года. Таким образом в течение >тих 14 месяцев Франция еще находилась под властью вре­менного революционного правительства, названного так декре­том от 10 октября 1793 г. Это так называемый период терми­дорианской реакции.

Мы употребляем это выражение «термидорианская реак­ция >, повинуясь обычаю, хотя надо сказать, что оно не оправ­дывается фактами. Ведь истинная реакция всегда имеет целью помешать человеку свободно мыслить, а такая реакция нача­лась с жерминаля II года, когда революционный трибунал, на­рушая Декларацию прав, стал осуждать людей за их религиоз­ные мнения, особенно же когда в следующем месяце Робеспьер посягнул на свободу совести, навязывая французам свою госу­дарственную религию. После термидора религиозная реакция стала постепенно исчезать; возникла известная свобода мысли; установился либеральный режим, основанный на отделении церк­ви от государства, стало организоваться народное просвещение.

Был сделан, следовательно, значительный шаг вперед, так как была санкционирована одна из существенных сторон сво­боды и было положено начало народному просвещению; а если наряду с этим прогрессом происходила частичная реакция, то она была.скорее направлена против лиц, против Робеспьера и его сторонников, затем против бывших национальных агентов террористического режима и, наконец, против всех республи- канцев-демократов. Благодаря ненависти к лицам, началась ма­ло-помалу реакция и в законодательстве, но не против револю­ционных идей вообще, а против только одной из этих идей, торжество которой совпало по времени с робеспьеровской дик­татурой, а именно против демократической идеи; таким обра­зом возможно, что демократизм был упразднен в конституции

III   года, восстановившей политическую привилегию буржуазии, еще более из ненависти к террористам, чем в силу известного теоретического предпочтения.

В своих общих результатах термидорианский период был периодом частичного осуществления философских идей XVIII в. Мы сочли полезным указать с самого же начала на общий ха­рактер этой так называемой реакции, чтобы предупредить воз­можное заблуждение относительно истнпного значения и реаль­ной обстановки того сложного движения общественного мне- ^Ния1 среди которого происходило распадение временных учре­ждений, составлявших революционное правительство.

II

Термидорианцы, а мы называем этим именем инициаторов ^а,,т«робес«ьеровской революции 9 и 10 термидора II года, ^Ue ставили своей целью разрушить революционное правитель­
ство. Они удержали его не против своего желания, а потому что хотели удержать его, и это желание было заявлено ими са­мым формальным образом. На заседании 24 термидора II года Барер говорил: «Мы были спасепы революционным правитель­ством: негодяи и интриганы боятся только одного революцион­ного правительства. К этой единственной твердой основе, к этому именно правительству, ускорявшему движения армий и обеспечивавшему победы, мы и должны, следовательно, вер­нуться». «Я спрашиваю Барера, — прервал Тюрро, — кто из нас восстает против революционного правительства?» «Я не сказал, — возразил на это Барер, — чтобы был хоть один член Конвента, который не желал бы революционного правитель­ства; я обращаюсь к Собранию, а не к человеческим страстям; я требовал только, чтобы раньше, чем продолжать наши иссле­дования, мы установили нашу главную основу. Итак, признаем и заявим единодушно, что мы желаем революционного прави­тельства. («Да, да!» — кричат все члены, вскочив на ноги и ма­хая шляпами в порыве самопроизвольного движения. — «Да, да! Мы все желаем его!» Раздаются аплодисменты в несколько приемов.) Я не знаю никого, кто не желал бы справедливого правительства. Революционное правительство олицетворяет со­бою правосудие народа» ¹.

Когда, гораздо позднее, 29 вантоза III года, одип пз чле­нов Конвента предложил упразднить революционное прави­тельство, Конвент отверг это предложение и, передавая его в свои комиссии, дал понять, что он решился поддерживать су­ществующее положение вещей до того сравнительно отдален­ного момента, когда будет закончена выработка конституции [11].

Но Конвент мог бы, сохраняя существующее положение ве­щей, изменить по крайней мере его название, стереть с фа­сада этих временных учреждений слово «революционный». Он не захотел и этого, потому что намеревался продолжать упра­влять революционным путем, т. е. совмещая осуществление за* конодательной власти с осуществлением исполнительной вла­сти, управлять путем исключительного режима, путем своей собственной диктатуры, без органических законов, которые ограничивали бы его деятельность, — и это потому, что, не­смотря на одержанные победы, опасность, грозившая отече­ству, казалась ему еще слишком серьезной, чтобы можно было тогда же войти в нормальные рамки политической жнэнл.

Но Конвент вычеркнул из своих актов слово «террор»; он предавал теперь проклятию этот террор; оп отрекался теперь от тех террористических мер, которые еще недавно вотировал

г

2   фруктидора II года один из самых ярых противников Ро­беспьера в Конвенте, тот самый Луше, по предложению кото­рого на заседании 9 термидора был издан декрет об аресте Робеспьера, заявил, что не существовало другого средства спа­сти общество, как поставить «в порядок дня удержание по­всюду террора». Тогда, говорит «Moniteur», «раздался сильный ропот, прервавший оратора; со всех концов залы послышались слова: «Правосудия! Правосудия!» Луше должен был взять своп слова назад.

Тем не менее Конвент продолжал управлять путем именно террора, но только другого террора: он начал терроризировать теперь демократическую оппозицию, так же как терроризиро­вал раньше роялистскую или федералистскую оппозицию. Пра­вительственным орудием оставался попрежнему террор; но только красный террор сменился теперь белым террором.

Можно, следовательно, сказать, что революционное прави­тельство продолжало существовать и после термидора; оно прекратилось только с роспуском Конвента. Но оно несколько видоизменилось теперь в том смысле, что оно сделалось менее напряженным. Посмотрим же, в чем выразились эти видоизменения.

III

Начнем с реорганизации центральной власти и Комитета общественного спасения.

Термидорианцы хотели, чтобы революционное правитель­ство не давало более возможности для появления единоличной диктатуры. Они ие ограничились тем, что послали на эшафот предполагаемого диктатора с двумя другими членами прави­тельства, Сен-Жюстом и Кутоном; они решились путем измене­ния законов помешать какому бы то ни было другому гражда­нину овладеть диктатурой и с этой целью нарушили единство правительства.

Это было первое разочарование для тех, кого можно на­звать термидорианцами левой стороны. Они думали, что им до­статочно было только убить Робеспьера; затем, не видя ни­кого, кто мог бы наследовать его популярность, они попыта­лись добиться от Конвента, чтобы для поддержания правитель­ственного единства он сохранил за Комитетом общественного спасения все его полномочия.

Вечером II термидора Барер попытался санкционировать statu quo, предложив простую замену трех гильотинированных Членов Комитета, а именно: Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона, Ром я другими: Бернаром (из Сент), Эшассерио и Шарлем ^ювалем. Раздались уже крики: «на голоса!», когда Мерлен (из

39       А. Олир — 1302

Тионвиля) потребовал отсрочки, а Камбон немедленно же на­чал критиковать организацию правительства, при которой Ко* митет общественного спасения был слишком обременен делами. Он потребовал, чтобы все комитеты Конвента были заменены двенадцатью комитетами, каждый из которых наблюдал бы за одной из двенадцати исполнительных комиссий. «Эти комитеты должны были бы присоединяться по частям или все вместе, по приглашению кого-либо из комиссаров, к одному общему центру, каким являлся бы Комитет общественного спасения, для всех дел, относящихся к сфере исполнения, или же присо­единяться к Конвенту для законодательных работ. Тогда Кон­вент был бы центром правительства. Заседания его сделались бы более интересными, благодаря деятельности комитетов; все члены Конвента участвовали бы в наблюдении за правитель­ством и выполняли бы ту работу, которая при настоящем по­ложении вещей находилась в руках президента бюро». Другие члены предложили более непосредственные меры для преду­преждения личной диктатуры, и вот Конвент с энтузиазмом, при криках: «Да здравствует республика!», декретировал, «что­бы все комитеты обновлялись ежемесячно в четвертой частп своего состава путем поименной подачи голосов и чтобы выхо­дящие члены не могли быть снова избираемы ранее чем через месяц». Таким образом Конвент, успокоенный победой при Флерюсе, не поколебался теперь принести в жертву тому чув­ству страха, которое внушалось ему воспоминанием о личной власти Робеспьера, ту устойчивость правительства, которая была, повидимому, одной из главных причин успеха националь­ной защиты.

13   термидора Конвент пополнил личный состав Комитата общественного спасения, присоединив к нему не трех членов, а шестерых ³: Лалуа, Жозефа Эшассерио, Бреара, Тюрио. Трейлара и ТальеНа.

14   термидора Барер прочел доклад, который ему поручено было представить по поводу проекта Камбона. Соглашаясь с мыслью о двенадцати комитетах, соответствующих двена­дцати исполнительным комиссиям Конвента, ои старался вег такн сохранить за Комитетом общественного спасения его пре­обладающую роль.

«Комитет общественного спасения, — говорил он, — должен быть объединяющим центром всей деятельности в том, что кя* еается руководящей идеи, чтобы придать единство законода­тельным работам и установить гармонию в исполнительны* средствах. Комитет будет продолжать, согласно закону 12 >кер^-

миналя, свое непосредственное наблюдение эа двенадцатью исполнительными комиссиями, которые представляют собой как бы руки, данные Конвентом национальному правительству. Вы хотите установить единство республики; ио для этого необхо­дим дух единства в законах и во всех мероприятиях. Нет на­добности, чтобы все делалось исключительно Комитетом; он бу- выполнять только правительственную функцию; ио необ­ходимо, чтобы он имел возможность знать обо всем, что про­исходит в различных частях республики: иначе у нас будет двенадцать правительств, двенадцать законодательств и мо­ральный федерализм вместо республиканского единства. Коми­тетов будет столько же, как и комиссий; комиссии будут носить названия тех комитетов, которые вы хотите учредить; эти две­надцать комитетов будут исполнять законодательные работы; на Комитете общественного спасения будет лежать администра­тивная часть и наблюдение за всеми комиссиями».

Конвент вотировал отсрочку. Он не хотел оставить за Ко­митетом общественного спасения его всемогущую власть. Это

*   не значило, впрочем, чтобы слова «общественного спасения» казались ему тогда уже слишком революционными, так как он не принял 18 термидефа предложепия Камбона переименовать Комитет общественного спасения в Центральный комитет рево­люционного правительства, так же как 24 термидора он с эн­тузиазмом заявил о своем желании удержать революционное правительство. Но он уже сознавал более или менее, что, ввиду того, что общественное спасение уже было обеспечено внутри, настало время ограничить сферу деятельности Коми­тета войной н дипломатией, где общественное спасение еще действительно не было вполне обеспечено. Поэтому он назна­чил специальную комиссию для нового изучения вопроса об организации комитетов. Докладчик этой комиссии, Берльс, внес

26  термидора проект, который после двухнедельного обсужде­ния и был принят, без существенных изменений, 7 фруктидора и который представлял собой как бы временную политическую конституцию периода, называемого термидорианским, так же ^к»к декрет 14 фримера II года был временной политической конституцией периода, называемого террористическим.

Вместо прежних 21 комитета Конвента (список их можно нанти в Национальном альманахе за II год, стр. 105), декрет

*   Фруктидора учреждал шестнадцать следующих: 1. Обще-

енное спасение. — 2. Общественная безопасность. — 3. Фи-

f

тет ведал всем, что касалось подразделения Франции на депар. таменты, округа и коммуны, выбором в члены администрации и пр.).— 14. Протоколы, декреты и архив.— 15. Петиции, письма и депеши. — 16. Инспекция национального дворца.

Осуществление исполнительной власти, предоставленное до тех пор, под именем наблюдения. Комитету общественного спа­сения, при содействии Комитета общественной безопасности во всем, что касалось полиции, было распределено теперь между только что перечисленными комитетами или по крайней мере между первыми тринадцатью из них (три последние занпмд- лись только тем, что касалось внутренней деятельности самого Конвента).

Это дробление правительственной власти хорошо отмечается тем фактом, что каждый из комитетов мог издавать, в своей области, обязательные постановления. «Исполнительные комп* сии должны были давать отчет комитетам и доставлять им все сведения по тем отраслям, за которыми они наблюдают». «Ко*1 митетам, каждому в его ведомстве, принадлежит непосредствен^ ная власть над административными и судебными учреждениями! по выполнению их постановлений». Переписка этих учрежд<?Ж иий с их комитетами «должна была производиться с аккурат- , ностыо, предписанной законом 14 фримера, выполнение котош рого поддерживается во всех постановлениях, не противореча­щих настоящему декрету». Комитеты могли отрешать должност­ных лиц.

Самой важной и самой крупной переменой было то, что функции министра внутренних дел перешли теперь от Коми­тета общественного спасения к Комитету законодательства, ко­торому были присвоены в то же время полномочия миниигра юстиции и, согласно подлинным словам декрета, «наблюде­ние за гражданской администрацией и судами». Эти столь важ* ные полномочия были вскоре еще более расширены. 7 ван- демьера III года был издан декрет, повелевавший приступил к пополнению личного состава установленных властей: ад*Ч нистративных учреждений, судов и пр. Все вакантные места в парижском департаменте должны были быть замещены самя* Конвентом, по представлению Законодательного комитете*

В других департаментах это должен был сделать эмиссар Ь»^в‘ вента, если таковой был; если же его не было, то все дспут:'^ть< данного департамента должны были присоединиться к З^акоИ°* дательному комитету и составить вместе с ним список канЩ. датов, на основании которого Конвент и назначил бы грe6f* мых должностных лиц. Но эти назначения, перечислениями 1*°* торых полны протоколы заседаний, заставляли Конвент терв слишком много времени и в конце концов он декретиро®

14     вантоза III года, что не будет больше заниматься эти*¹ И
том и что отпыне Законодательный комитет «уполномочивался назначать ^{сам м}У^нпЗ^илальных должностных лиц, чинов адми­нистративных учреждений и трибуналов». Таким образом За­конодательный комитет стал теперь назначать большинство должностных лиц. Он сделался одним из наиболее важных и могущественных комитетов

Что касается Комитета общественного спасения, то ему были присвоены функции военного министра и министра иностран­ных дел, с десятпмнллионным бюджетом на секретные расходы.

27  вантоза III года, во время переговоров с Пруссией и Испа­нией, Конвент снабдил его дипломатическими полномочиями, которые можно было бы назвать королевскими. Он не только вел переговоры о трактатах, но и принимал решения относи­тельно их условий. Те из этих условий, которые подлежали об­народованию, должны были утверждаться Конвентом; тайные же приводились в исполнение без этого утверждения.

Власть Комитета общественной безопасности, членам кото­рого принадлежала преобладающая роль в событиях 9 терми­дора, была усилена. В его руках находились теперь всецело высшая полиция республики, право издавать приказы об аре­сте, право освобождать из тюрем заключенных и распоряже­ние тремястами тысячами ливров секретного фонда. «В его не­посредственном ведении находится в частности полиция Па­рижа. Он может требовать военную силу для выполнения своих постановлений». Сверх того 24 вантоза III года он получил право назначать полицейских комиссаров по всей республике.

Декрет 11 термидора, поскольку он предписывал ежемесяч­ное обновление членов комитетов в четвертой части их состава, строго выполнялся; было постановлено, чтобы эта четвертая часть выходящих членов назначалась сначала по жребию, а

потом по продолжительности пребывания данного члена в ко­митете. Но Комитеты общественного спасения и общественной безопасности были предметом особых предосторожностей Кон­вента, с целью не допустить установления там прочного лич­ного влияния кого-либо из их членов. Члены этих двух коми­тетов назначались поименным голосованием без права «быть избранными в члены другого комитета или вновь избранными в члены того же самого рзнее чем через месяц после выхода» Члены же всех других комитетов выбирались при помощи под­писанных бюллетеней, причем выходящие члены могли снова избираться без всякого ограничения во времени.

¹    Вот списки личного состава Комитета общественной безопасности после 0 термидора. 14 термидора, путем замещений и присоединений, число его ч.н нов было доведено до 13; ими были: Вадье, Амар, Рюдь, Вулдан, Монз Бэйль, Дюбарран, Луи (из Нижнего Рейна), Эли Лакост, Бернар (из Сент), Мерлеп (нз Тиоивиллл), Гупильо (из Фонтенэ), Андре Дюмон, Лежандр (из Парижа). Когда декретом ог 7 Фруктндора число членов этого Комитета было увеличено до 16, пришлось назначить 7 но­вых членов, пз которых четырех, взамен вышедших Вуллапа, Эли Лако- ста, Вадье н Моиза Бэйли. Этими семыо новыми членами оказалис Колломбель, К'лозель. Лесаж-Сено, Бурдон (пз Уазы), Меоль, Матье и- Мончайу. 16 Фруктндора Рюдь, вышедший в отставку, был замещен Л., вассе ром (нз .Мёрты).— 15 вандемьера III года. Рышедшне: А мар. Дю| баррач, Луи (из Нижнего Рейна), Бернар (из Сенг). Вони дшнг: Себ. д| Л апорт, Ребелль, Ревершои, Бантабодь.— 15 брюмера. Вышедшие: Mep.ieii (НЗ Тионвилля), Гупильо (из Фонтен:-)", АнДре Дюмон, Лежандр (ПН I iпpit" жа). Вошедшие: Леньело, Баррас, Арман (Hannand нз Мезы), Гариь (из Об). —15 Фримера. Вышедшие: Колломбель, Левассер (из Мёрт). Кл зель, Лесаж-Сено. Вошедшие: Лежандр (из Парижа), Гупильо (нз М тегю), Буден, Ломоп. —15 пивоза. Вышедшие: Бурдон (нз Уаз), Мсолль, Матье, Монтье, Монмейю. Вошедшие: Клозель. Ровер, ГюФФруа, Вардой.

15 плювиоза. Вышедшие: Себ. де Лапорт, Ребелль, Ревершои, Вантабол Вошедшие: Калес, Готье (нз Эн), Матье, Огне, Перрон (нз Вогез), Буден.—j 15 вантоза. Вышедшие: Леньело, Баррас, Арман (нз Мёз), Гарпье (из Об* Кроме того удалились два другие члена: Вардон и Сур юн (из Уаз). В шедшие: Пемартен, ДоЛьклуа, Маимайу, Изабо. — 15 жерминаля. Вышед­шие: Лежандр нз Парижа), Гупильо (нз Монтегю), Буден, Ломоп. Во шедшие: Тибодо. М. Шенье, Куртуа, С.евестр.— 15 Флореаля. Вышедшее: Тибодо (подал в отставку), Клозель, ГюФФруа, Ровер Вошедшие: Кервс* леган, Гийом ip, Бергуен, Пьеррэ.— 15 прериали. Вышедшие: Матье, Огне. Перрен (из Вогез). Дельклуа. Вошедшие: Женевуа, Лонон, Ров< Буден.— 15 мессидора. Вышедшие: Монмайу, Изабо, Готье (из Эп), 1ал< Пемартен (5 вместо 4; кто-нибудь, без сомнения, Yio.ia.i в отставку). Во­шедшие: Де юна младший, Перрен (из Вогез), Банёль, Бальи, Марьегг.

15 термидора. Вышедшие: М. Шенье, Куртуа, Севестр, Женевуа (пос- „ пий подал и отставку). Вошедшие: Калес, Пемартен, Готье (нз Эн), Пзаб 15 Фруктндора. Вышедшие: Кернелеган, Гнйомар, Бергуэн, Пьеррэ, П реи (из Вогез) (5 вместо 4). Вошедшие: Кнро, Коломбсль, Гарди, МонмаЙу.^р

15      ваидемьерп, IV года. Вышедшие: Лочоп, Ровер, Буден, Марьетт. шедшие: Гийомар, Бордас, Робержо, Кервелеган (см. в журнале «1-^:1 ^ voluliou fraiicaise», в книжках за август н сентябрь 1000 г., стат" Гильома о личном составе Комитета общественной безопасности). — И¹¹ читатель найдет список членов Комитета общественного спасения но

0  термидора.

Зто непрерывное изменение в личном составе Комитета об­щественного спасения, т. е. в управлении военными и дипло­матическими действиями, было довольно существенным неудоб­ством.

15   фруктндора 11 года при первом же обновлении членов Комитета общественного спасения жребий указал, как на дол­женствующих выйти из Комитета, на Барера, Робера Лендэ и Карно. Обойтись без услуг Карно показалось невозможным, и Конвент немедленно же стал искать средства поправить тот ущерб, который готовился нанести национальной защите слу­чай. им же самим вызванный. Оказалось, что Билльо-Варенн и Колло д’Эрбуа подали в отставку. Тогда Конвент декретировал, чтобы их сочли за вышедших по жребию, а чтобы трое чле­нов. действительно вышедших по жребию, бросили жребий ме­жду собою, кому из них достанется выйти окончательно. В этот раз жребий пал на Барера, который и удалился. Таким образом Робер Лендэ и Карно остались. Так как Тальен также подал тогда в отставку, то оказалось всего четыре вакантных места, для замещения которых Корвент избрал Дельмаеа, Кошона, Мерлена (из Дуэ) и Фуркруа. 15 вандемьера III года Карно должен был. выйти, как самый старый из членов но времени пребывания в Комитете, вместе с Робером Лендэ и Приёром (нз деп. Кот-дЮр). На этот раз пришлось примириться с уда­лением Карно, и Конвент назначил Приёра (из Марны), Ги- тона-Морво и Ришара. Но Карно продолжал официозным пу­тем руководить военными операциями и редактировать воен­ные постановления. 15 брюмера Конвент снова включил его в Комитет, избрав туда в то же время Камбасереса и Пелэ (из дсп. Лозеры), вместо Лалуа, д'Эинассерио и Трейлара. Карно вышел окончательно из Комитета только 15 вантоза III года

Конвент не только пытался устранять на практике, в от­дельных случаях, неудобства, причинявшиеся этой неустойчи­востью личного состава правительства, созданною им же самим, но он сделал также попытку упрочить до известной степени единство в правительстве исправлением своего декрета от 7 фруктидора. 7 флореаля III года Тибодо указал с трибунц на анархические последствия этого декрета, благодаря кото* рому тринадцать комитетов составляли столько же отдельных правительств. Он предложил вручить всю исполнительную власть Комитету общественного спасения впредь до приведе пия в действие конституции. 15 флореаля Дону сделал докла по поводу этого проекта и приходил в пем почти к такому ;к выводу, но только предлагал присоединить для осуществлении исполнительной власти к Комитету общественного спасен?i Комитет общественной безопасности. Конвент после продолж тельных прений примкнул к предложению Камбасереса, пока завшемуся ему менее радикальным, и издал 21 флореаля ел., дующий декрет: «1) Функции, возложенные на различные к митеты законом 7 фруктидора, сохраняются за ними, и это закон остается в силе во всех своих постановлениях, не отм ионных настоящим декретом. — 2) Комитет общественного си сепия будет один издавать постановления, касающиеся иеполп тельных мер по всем делам, входящим в настоящее врея в круг его ведомства; другие комитеты, на которых лежала э обязанность, сохраняют право предлагать законы по всем эт делам. — 3) Все расходы будут производиться на основан постановлений, принимаемых комитетами общественного <-па ния н финансовым в соединенном заседании, состоящем трех членов Комитета общественного спасения и трех члене Финансового комитета. — 4) Общие собрания комитетов буду' происходить впредь только в составе четырех комиссаров, Я сылаемых в Комитет общественного спасения каждым из ко* митетов, которые должны будут совещаться с ним. Но Комме» общественной безопасности будет присоединяться каждый pi*³ во всем своем составе. — 5) Комитет общественного гпассшШ будет разделен на секции, которые будут ведать, каждая ¹¹ своей области, перепиской и надзором за пополнительными коми?' сними во всех тех случаях, когда инструкции Комитета да*°^г ому право принимать исполнительные меры. Комитет долЖ^сН

_в самый кратчайший срок представить план своей организа­ции и проект сокращения исполнительных комиссий, так чтобы они могли соответствовать различным секциям Комитета обще­ственного спасения».

Таким образом к Комитету общественного спасения верну- чась его прежняя преобладающая роль во всех важных делах, потому что во всех таких делах Конвент передавал вопрос о тех или других мерах на обсуждение пескольких соединенных комитетов, причем на этих соединенных заседаниях председа­тельство принадлежало Комитету общественного спасения. Ниже мы увидим, например, что в брюмере III года вопрос о закрытии якобинского клуба был передан на рассмотрение че­тырех комитетов: общественного спасения, общественной безо­пасности, военного и законодательного. 14 фруктидора II года, во время волнения, вызванного взрывом Гренельского порохо­вого завода, Конвент уполномочил Комитет общественного спасения обращаться к военной власти с требованием воору­женной силы. Годом позже на тот же Комитет была возложена функция, не предусмотренная декретом 7 фруктидора, а имен­но — по спабженшо Парижа съестными припасами; 27 терми­дора III года он издает постановление о раздаче парижанам необходимого продовольствия

Но в действительности непрерывность и единство прави­тельственной деятельности снова установились за весь терми­дорианский период разве только в исполнительных комиссиях. Мы уже видели, что эти двенадцать комиссий заменили собой, согласно декрету 12 жерминаля, шесть министерств, составляв­ших временный исполнительный совет. В декрете говорилось, что они были «подчинены» Комитету общественного спасения; но эта подчиненность была отменена декретом от 7 фрукти­дора. Каждая из этих комиссий должпа была лишь «давать от­чет» и «сообщать сведения» соответствующему комитету. {^«Подчиненность» же комиссий комитетам уже пе провозглаша­лась более; о ней только упоминалось (что как бы указывало ^На желание вернуться к принципу разделения властей ввиду того, что обстоятельства стали менее ненормальными). Факти- [ ^Ческ» эта подчиненность существовала некоторое время; но ь Мало-помалу, особенно после Базельского мира, комиссии, не Делавшись вполне независимыми, приобрели более ннпцна- [ ™^вы> и комиссары стали походить на министров, тем более

I  ^То Декрет 26 термидора II года предоставил нескольким ко- В **ссиям распоряжение довольно значительными денежными ■/Ммамк (миллион—комиссии, ведавшей гражданской админи- ■£*Р^аЦией, сто миллионов — комиссии торговли, семь миллио­
нов — комиссии общественных работ, двадцать миллионов — комиссии общественных вспомоществовании, тридцать семь мил­лионов — комиссии перевозочных средств н почты, три миллио­на — комиссии национальных доходов, пятнадцать миллио­нов— комиссии флота). Оставаясь в неизменном составе, на­ряду с непрерывно изменявшимися комитетами, и будучи хра­нительницами правительственных традиций, комиссии стали играть от этого еще более важную роль, причем если между действиями комитетов и комиссий не было прямого разногла­сия, то не было также и той гармонии, той связности, которые одни могли бы обеспечить единство не правительства вообще, потому что закон расчленил это правительство, а по крайней мере каждой из его отдельных частей.

Декрет 7 фруктидора удержал централизацию в том виде,] в каком она была установлена декретом 14 фримера; это зна­чит, что местные власти были попрежнему строго подчинены центральной, имевшей при них своих исполнительных или на­циональных агентов. Департаментские собрания попрежнему оставались обессиленными; их функции были сведены к ни­чтожным размерам, с целыо как наказать их за их федералисти- ческие попытки, так и помешать им возобновить их. Это све­дение к нулю значения департаментских собраний было одним из важных последствий торжества монтаньярской политики над жирондистской, т. е. торжества политики, стремившейся для обеспечения успеха национальной защиты объединить Фран­цию под почти диктаторской властью Парижа, над политикой, которая стремилась свести влияние Парижа, по выражению Ла- сурса, к его одной восемьдесят третьей части как если бы Франция находилась тогда при нормальных обстоятельствах.; Основным моментом этой централизации была центральная го­сударственная власть, опирающаяся на парижскую коммуну и управляющая Францией через посредство коммун, иричаИ окружная администрация играла роль лишь передаточной ин* станции. Все это было удержано и после термидора (за исклю­чением парижской коммуны), но только на несколько месяцев. Когда мир, заключенный с Пруссией и Испанией, заставил на­деяться на общее умиротворение и на возврат к нормальным условиям, жирондисты, снова призванные в Конвент, провел»

28  жерминаля III года декрет, возвращавший департаментской администрации (а также и окружной) «те ее права и обязанно­сти, которые были возложены на нее законами, предшествовав' шимн 31 мая 1793 г.». Тогда были восстановлены генеральные ирокуроры-синдики, а также и директории, члены который назначались или эмиссарами Конвента или Законодательны»

комитетом. Директории должны были каждую декаду отдавать отчет Комитету общественной безопасности «о своем усердии _в деле выполнения законов, особенно касающихся эмигрантов, „/присягнувших священников к свободного отправления пультов»¹.

Этот децентрализующий, антнмонтаньярекий закон был не тотько вотирован, но и получил действительное применение. Некоторые из департаментских административных учреждений сначала не могли поверить, чтобы они были вновь облечены всеми атрибутами, какие им были некогда присвоены Учреди­тельным собранием. Было ли им, например, возвращено право отрешать муниципальных должностных лиц согласно закону

27  марта 1791 г.? Запрошенная на этот счет комиссия гра­жданского административного ведомства, полиции и судов, снесшись предварительно с Законодательным комитетом, обра­тилась 3 мессидора III года с циркуляром к департаментским и окружным властям, в котором заявила, что они действи­тельно обладают этим правом в что они должны с бдительно­стью пользоваться им.

Тем не менее фактически еще не было полного возврата к старой системе. В том же самом декрете, которым восстана- влиьалось положение вещей, предшествовавшее 31 мая 1793 г., Конвент предписывал, чтобы до тех пор, пока Законодатель­ный комитет не представит «списка законов, подлежащих от­мене или изменению, согласно настоящему декрету, окружные административные власти и прокуроры-синдики выполняли под наблюдением департаментских властей те новые функции, ко­торые были присвоены окружной администрации и националь­ным агентам декретами, изданными после 31 мая 1793 г.». Та­ким образом, возвращая департаментским учреждениям те пол­номочия, которых они были лишены декретом 14 фримера в пользу окружных властей, в то же время закон оставлял вре­менно и за этими последними те же самые полномочия. Мно­гие Департаменты потребовали разъяснения. Имели ли право °^кружные власти издавать обязательные постановления? Да, Цветила комиссия административного ведомства, согласно с

(из р^^тот декрет был издан па основании доклада жирондиста Лесажа to» e-et-Loir). Он восстал против ыонтаньярскоп и .iи тики, которая !_l.^M,rja того, что «путем клеветы н подкупа рассеяла Федерацию добрых с ио^{1111 В депа}Р^таме,|тах, — граждан, собравшихся иод знамена свободы г_1:а '^ЛЬ1° охраиять неприкосновенность Национального конвента». Он ccuj *’ J^ITo Декретом 14 Фримера «все детали администрации были иерене- в _г ' “ "ариж; в то время как самые элементарные понятия об экономии Щсо ^П '^111,6 Указывают на необходимость предоставлять центру лишь об­мена я^{е,Т(ЛЬН00} набло'енне, па пего была возложена вся админиетра- чт₀ ⁴ работа» («Moniteur», переезд., т. XXIV, ст|). 236). Отсюда видно, I>a_ij,’_cj^KP^eT 28 жерминаля III года был задумав действительно в децент- | Пческом, антнмонтапьярском духе.

мнением Законодательного комитета; но «им следует отдава отчет департаментским властям, которые, со своей сторон должны ограничиваться только приемом проектов и требоиач ний, а затем предлагать окружным властям исправлять т ошибки, в которые они могли бы впасть, за исключением, впро чем, тех случаев, когда департаменты настаивали бы на пер несенип дела в высшую инстанцию; что же касается друга? вопросов, то они должны ограничиваться, как и ранее, толь выражением своего мнения» Таким образом окружные влас сохраняли времепно право выполнять революционные зако совместно с департаментскими властями, и такое временное п ложение, служившее источником столкновений и путаннцг исчезло только вместе с революционным правительством, т. * только при вступлении в силу конституции III года. Мои» думать, что если бы децентрализующий декрет 29 жермиц применялся в течение более долгого времени, го он повлек за собою своего рода административную анархию.

Таков был правительственный и административный поряд установленный декретом 7 фруктидора и некоторыми други временными декретами. Трудно было думать, чтобы это и^- вительство — с исполнительной властью, лишенной единства устойчивости, с департаментскими собраниями, полномо которых сталкивались и перепутывались с полномочиями окр ных собрании, с этой раздробленностью и анархией, созда!* ными из ненависти к робеспьеризму и монтаньярской поли ке, — было способно функционировать гармонично. Но в ; был все-таки общий, объединяющий центр — сам Национал ный конвент. Ранее термидора можно было сказать, Конвентом руководили другие; после же термидора он дейс тельно сам управлял страной через посредство своего бо шинства, которое непрерывно менялось в нем. Сначала, в то ние лишь нескольких дней, это было монтаньярское болы— ство; затем в течение почти всего III года — антимонтаньярег большинство; наконец, после 13 вандемьера — антироялис-. ское большинство, временно соединившееся с остатками мой' таньярской партии. У этих сменявших одно другое направо I ний или мнений, создававшихся скорее обстоятельствами* нежели теорией, были свои вожди, ораторы, своего роЛ* министры без портфелей, которые поочередно оказывали свое влияние и руководили общим ходом правиг' ii.ctiki: Талы'¹¹ Баррас. Фрерон, Дюран-Майльян, Ланжюннэ, Тибодо, Мар* Жозеф Шенье. Этим исправлялись до известной степени йЭ практике недостатки и противоречия политического стро^я-

волюционное правительство, хотя расстроенное и ослаблен­ное выполняло тем не менее свою функцию и руководило с энергией и своего рода успехом внутренними и внешпими де- тами Франции до учреждения Директории.

IV

До сих пор я говорил лишь об исполнительной власти в собственном смысле слова: о комитетах, исполнительных ко­миссиях и местных административных учреждениях. Перейдем теперь к другим органам революционного правительства.

Институт эмиссаров Конвента находился уже в упадке в мо­мент падения Робеспьера, в том смысле, что уже за несколько месяцев до того, т. е. со времени появления национальных агентов, Комитет общественного спасения отказался от мысли управлять Францией через посредство членов Конвента. Боль­шинство этих странствующих префектов было уже отозвано, а новых посылали только для каких-нибудь специальных целей.

Но эмиссары, состоявшие при армиях, были попрежнему многочисленны и сохраняли свои прежние полномочия. Мно­гие из них находились в миссии уже в течение очень долгого времени, и люди термидора старались представить своего рода проконсулами тех из них, которых они подозревали в сочув­ствии к Робеспьеру.

26   термидора II года Конвент декретировал, чтобы эмис­сары не оставались в миссии более шести месяцев при армии и более трех месяцев в департаментах; это повело к отозва­нию большинства из них без издания особых именных декре­тов. 12 фруктидора того же года Конвент издал декрет об ото­звании всех эмиссаров, находившихся в департаментах; вместе с тем постоянно озабоченный тем, чтобы помешать установле­нию какого бы то ни было личного влияния, он решил, чтобы отозванные представители не могли быть снова посланы в мис­сию pai.ee чем через три месяца.

Сначала Конвент отправлял к армиям эмиссаров, снабжен­ных такими же полномочиями, как и прежде, и эти эмиссары играли при армиях ту же самую роль; но потом (18 флореаля года) он ограничил их полномочия в том, что касалось на­значения на военные должности. В виде исключения он отпра- ял также эмиссаров и в департаменты, особенно с целыо "рицятнп строгих мер против республиканцев-демократов, ко- ^Рых всех называли тогда безразлично террористами. Миссии

*  нара. Кадруа, Шамбона и Марьетта в юго-западной Франции ?|!^,ОВНлн там царство белого террора. tL ^епеРь уже не Комитет общественного спасения посылал Упо ^аР^ов’ ^а они назначались самим Конвентом. Однако он омочил (14 флореаля III года) Комитет общественного

спасения давать в экстренных случаях специальные поручения одному или двум из своих членов. В общем институт эмисса­ров остался почти в том же виде, в каком он был и до 9 тер. мидора; из всех временных учреждений, составлявших рево­люционное правительство, только одно это и не претерпело тогда почти никаких существенных изменений.

Мы видели, что революционное правительство осуществля­лось также народными клубами и революционными комитетами.

Хотя клуб якобинцев в большинстве своем стал на сторону Робеспьера, термидорианцы не думали сначала уничтожать его. Они хотели перетянуть на свою сторону парижский клуб, а за­тем через его посредстбо привлечь к антиробеспьеровской по­литике все его разветвления в департаментах.

10   термидора Лежандр запер залу якобинцев и принес ключи от нее Конвенту. 11 термидора Комитет общественного спасения разрешил вновь открыть эту залу, «чтобы дать воз­можность возобновиться заседаниям истинных якобннпев». Иод «истинными якобинцами» цодразумевалось термидориан­ское меньшинство клуба. Оно немедленно же открыло свои за­седания и вновь призвало в свою среду когда-то исключенных противников Робеспьера: Тюрио, Дюбуа-Крансе, Фуше, Купе (из деп. Уазы), Тальена. Оно избрало комиссию очищения, ко­торая изгнала всех приверженцев Робеспьера.

Когда в среде термидорианцев произошел раскол, якобинцы стали на сторону демократов и повели кампанию против боль­шинства Конвента — кампанию, одним из наиболее пылких во­ждей которой был Билльо-Варепн. Мюскадены и золотая моло­дежь Фрерона безнаказанно оскорбляли якобинцев. Мерлси (из Тионвилля) потребовал в Конвенте закрытия этой «берлоги разбойников».

25   вандемьера III года Конвент нанес смертельный удар влиянию парижского центрального клуба на Францию, запретив как подрывающие правительство и противные единству р*^* публики все филиальные и федеративные связи, а равно и вся­кую переписку от коллективного имени между отдельными клу­бами. Конвент объявил, что отныне никакие петиции или адреса не могли составляться от коллективного имени и что они должны были подписываться отдельными лицами. Это значил⁰ разрушить всю якобинскую организацию. Якобинцы протесто­вали и резко изобличали возрождающийся роялизм. 13 брю­мера III года Билльо-Варенн с трибуны клуба угрожал реаку¹¹⁰* нерам народным гневом. < Лев еще не умер, когда он спит, "■ сказал он, — и при пробуждении он истребит своих врагов •

19  брюмера мюскадены собрались осаждать клуб якобинцев в время их заседания; они бросали в них камни через окна, при выходе били их. 21 брюмера новое нападение. На Э^т0Т "

якобинцев должна была защищать вооруженная сила. Но в с 21 на 22 брюмера Комитеты общественного спасения,

I[12]-              ~ ^                         Г)

общественной безопасности и законодательный решили на со- единенном заседании закрыть залу якобинского клуба, а Кон­вент утвердил эту меру, декретировав (22 брюмера), что «засе­дания парижского якобинского клуба прекращаются». Тогда якобинский клуб прекратил свое существование.

Тогда исчезли и многие провинциальные народные клубы, одни самопроизвольно, другие по постановлению эмиссаров Конвента. Уцелевшие из них влачили в большинстве случаев жалкое существование.

Этп народные клубы уже не. играли теперь никакой роли в революционном правительстве, одним из самых деятельных органов которого они были раньше. Возбуждая общественное мнение и руководя им, они создали моральное единство новой Франции и тем обеспечили ее независимость. Повидимому, в :>Ttni устранении их от нх прежней роли правительство зашло слишком далеко. С того момента, как они замолкли, уже не стало заметно более тех общих течений национальной мысли, которые давали прежде такие огромные результаты. Обще- етвенное мление дробится и колеблется. Республиканская Фран­ция потеряла способность к тем самопроизвольным взрывам энергии, которыми она удивила мир.

6   фруктидора III года Майль от имени трех Комитетов: общественного спасения, общественной безопасности и Законо­дательного, совещавшихся на общем заседании, сделал доклад

об   остатках так называемых народных клубов». «Некоторые из них, — сказал он, — еще до сих пор замышляют террори­стические покушения и преступления; другие оттачивают кин­жалы королевской партии». Якобинцы были такими же приви­легированными, тиранами в революции, как и привилегирован­ные старого порядка. «Пусть укажут хотя одного плебея, кото- рын не погиб бы, пачав борьбу с знатпым синьором; пусть укажут хоть одного республиканца, который не погиб бы, ведя борьбу против якобинца». Затем он доказывал (хотя ему трудно было бы сослаться на какой-нибудь факт в подтвержде­ние этого), что якобинцы «возводили грабеж в принцип и от­крыто нроповедывали аграрный закон». Необходимо было, сле­довательно, уничтожить их; и вот, по его настоянию, Конвент Jb-p, _{тнровал}, _{что все со}бр_анпя> известные под именем «народ- ^ обществ» или «клубов», объявляются распущенными, 1‘ дствие чего залы, в которых происходили заседания этих mix'^{1 СТВ}’ ^должны быть заперты немедленно же, а ключи от

•  гак же как их протоколы и бумаги, отданы на хранение

В период террора якобинские клубы были одним из эле* ментов муниципальной жизни, одним из деятельных органов централистического, унитарного, монтапьярского движения. Другой орган этого движения, революционные комитеты, об услугах, а равно жестокости и бестактности которых мы уже упомянули, хотя и пережили 9 термидора, но подверглись, однако, почти немедленно же после того известным видоизме­нениям.

Наиболее тираническими оказывались эти комитеты в де­ревнях и небольших городах, почему Конвент и упразднил их там 7 фруктндора II года. Ои декретировал, чтобы было не больше одного революционного комитета на округ и чтобы в Париже их было только 12 вместо 48. Они должны были обно­вляться в половинном составе каждые три месяца, причем выходящие члены могли быть избраны вновь только по нстече* нин трех месяцев. Члены их должны были назначаться эмис­сарами Конвента или, за отсутствием таковых, Комитетом обще­ственной безопасности. Приказы об аресте, издаваемые ими, должны были быть подписаны по крайней мере семыо чле­нами. Они должны были в двадцатичетырехчасовой срок отсы­лать в Комитет общественной безопасности дела об арестован­ных лицах. В общем их оставалось не более нескольких сотен во Франции, и они уже не могли позволять себе те акты про­извола, которые успели возбудить к ним такую ненависть и такой страх.

1   вантоза III года Конвент еще более ограничил их число: они могли быть только в коммупах, имевших не менее 50 ООО жителей.

Они утратили свое название «революционных комитетов» в силу декрета 24 прериаля того же года, гласившего, что ни одна из установленных властей не могла именоваться «рево­люционной». Они продолжали существовать до самого рос­пуска Конвента; но от их деятельности за это время осталось очень мало следов, и их члены подвергались жестокому гоне­нию со стороны господствовавшего тогда общественного мне­ния. Их клеймили в театрах, и публика долгое время встречала аплодисментами комедию Дюканселя «Внутренняя жизнь рево­люционных комитетов, или новейшие Аристиды», где эти «тер­рористы» были представлены в отвратительных карикатура* (8 флореаля III года). Их оскорбляли па улицах. Это оыЛ®, своего рода охота на людей. Некоторые из них были осужД^сИЬ1 трибуналами за хищение (но у нас нет документов этих пр ’ цессов), а когда они были выставлены на позор па Грев^сК°^ площади, то подверглись беспощадным оскорблениям. Э^тИ ] нения сделались настолько всеобщими и приняли такой ^паСЙ' ₀ ствениый характер, что Конвент должен был вмешаться, •>