МНЕНИЯ II ПАРТИИ. ГОРА ПОСЛЕ ПОБЕДЫ. РОБЕСПЬЕР,

ГЕБЕР, ДАНТОН (С ИЮЛЯ 1795 г. НО ЖЕРМИНАЛЬ Н ГОДА)

I. Федерализм. — 11. Монтаньярская Фран­ция.— III. Социализм. — IV. Гебсртнсты и дин- тонисты.

I

антон был отстранен от власти потому, что его общая политика казалась пеудавшейся, потому, что север Франции был в руках неприятеля, фе­дерализм развивался и вандейское восстание продолжалось. Но эта неудача была только ка­жущейся. Новому Комитету общественного спасе­ния пришлось вначале только пользоваться запоз­давшими, но счастливыми результатами политики предшествую­щего Комитета. 13 июля 1793 г. нормандская армия была раз­бита и рассеяна при Верноне, что повело за собой подчинение всей Нормандии. Север Франции был умиротворен без боль­шого труда, а новая конституция заставила его жителей спло­титься вокруг Конвента.

Всего больше опасений причинял юг; там средства убежде­ния не всегда оказывались достаточными. Федералистичсеиое движение, скоро обратившееся в роялистское, чуть пе распро­странилось на все южные департаменты. Еще 7 июня департа­мент Жиронды начал восстание, собрал вооруженную силу ¹¹ объявил о своем намерении созвать Национальный конвенг в Бурже. Его эмиссары разнесли проповедь гражданской войпы по всему Лангедоку, где организовалось несколько инсуррек* ционных комитетов общественного спасения. Департаменты 1 ар и Устьев Роны также восстали и вооружились. Департаментам

Верхней Гаронны и Эро (Herault), к счастию, помешали при­соединиться к движению их муниципалитеты и пародные клу­бы. благодаря чему и не удался план бордосцев. Оказавшись оторванным, департамент Жиронды должен был подчиниться, и эмиссары Конвента, Изабо и Тальен, без особенно большого труда восстановили там позднее власть Конвента. Но в Рон­ской долине пришлось прибегнуть к силе, чтобы помешать лионскому и марсельскому мятежам подать друг другу руки. Лион начал восстание 29 мая; Марсель — накануне парижских событий 2 июня, и марсельская армия двинулась в. поход, что­бы подать помощь ннмской армии и лионским повстанцам. Кон­вент отделил 1 500 человек от альпийской армии, которые, в то время. как последняя осаждала Лион, стали спускаться по до­лине Роны под начальством генерала Карто. В то же время сорок два якобинских клуба департаментов Гара, Ардеша и Ронского собрались в Балансе и провозгласили, «что Нацио­нальный конвент служит центром и единственным пунктом объединения Франции». С помощью этих народных клубов (а также большинства муниципалитетов) небольшой отряд Карто мог победоносно продвигаться вперед. Марсельцы дошли до Оранжа, имея в виду соединиться с жителями Нима, кото­рые ждали их у Моста св. Духа (Pont Saint-Esprit). Но вотиро­вание конституции, твердое поведение народных клубов и пат­риотические увещания комиссаров Дромского департамента за­ставили нимцев вернуться в свой город. Марсельцы отступили, и Карто завладел Авиньоном почти без ружейного выстрела. Этот город примкнул к Конвенту под влиянием умно задуман- иого декрета 25 июля 1793 г., в силу которого он был сделан главным городом нового департамента Воклюз, причем его интересы отделялись от интересов Марсели. 24 августа Карто опрокинул марсельскую армию, а 25 вошел ~в Марсель, в тот момент, когда роялисты этого города готовились сдать его англичанам.

Между тем Лион оказывал отчаянное сопротивление. На требование сдаться, 9 августа, он ответил отказом, заявляя в то же время о своих республиканских чувствах, хотя во | лаве своей национальной гвардии он поставил роялиста Преси. I «к как армия Келлермана была вначале слишком слаба, чтобы положить город, то эмиссар Конвента, Дюбуа-Крансе, попробо- вал устрашить Лион бомбардировкой, начавшейся 22 августа и только воспламенившей мужество лионцев. С другой стороны, пьемонтцы вторгнулись в Савойю, и альпийская армия риско- ^Вала оказаться между двух огней. Лиоп свободно ввозил ^с"ьестные припасы из старинной области Форез, главный город которой, Монбризон, бывший тогда окружным городом депар­тамента Роны и Луары, был ему предан. Тогда прибегли

к средству, с помощью которого удалось отделить Авиньоп от Марсели: в силу постановления эмиссаров от 12 августа (утвержденного Конвентом 19 ноября) был создан новый де­партамент Луары с главным городом Монбризоном. Многочис­ленные подкрепления, приведенные из Пюи-де-Дома и цен­тральных департаментов Кутоном, Мэнье п Шатопсф-Рандо- ном, позволили блокировать Рион, после чего началась пра­вильная осада. 8 октября комиссары секций явились с предло­жением капитуляции, а 9 октября республиканская армия во­шла в город. Преси с наиболее скомпрометированною частью лионцев успел прорваться сквозь линию осаждающих и перейти швейцарскую границу. Копвепт издал 12 октября грозный декрет: «Город Лион будет уничтожен. Все, что было обитаемо богатыми, будет разрушено. Останутся только жилища бедня­ков, убитых или осужденных патриотов, здания, специально предназначенные для промышленности, и монументы, посвя- щенные человечеству или народному просвещению. Самое на­звание Лион будет вычеркнуто из списка городов республики. Совокупность оставшихся домов будет носить название «Осво­божденного города» (Ville-Affranehie) Кутон ограничился раз­рушением нескольких домов на площади Белькур, а что ка­сается виновных жителей, то предоставил своим преемникам, Фуше и Колло д'Эрбуа, расправляться с побежденными посред­ством массовых расстреливаний картечыо.

Еще труднее было подавить восстание Тулона, носившее еще более опасный характер. Мы уже говорили, что этот го­род провозгласил королем Людовика XVII и сдался англича­нам (28 августа). Но республиканцам удалось изолировать ту­лонский мятеж и после продолжительной осады (во время ко­торой отличился Наполеон Бонапарт) овладеть городом 29 фри­мера II года (19 декабря 1793 г.). Конвент декретировал, чтобы это радостное событие было ознаменовано националь­ным празднеством, чтобы взятый город был лишен своего имени (он был назван «Port-de-la-Montagne») и чтобы часть его домов была разрушеиа. Виновные подверглись страшному мщению. Мятежники, взятые с оружием в руках, были иредашл трибуналу, составленному из республиканцев, которые были посажены в тюрьму тулонцами во время осады, и этот трибу­нал был беспощаден. После подобия суда было за один раз расстреляно от ста пятидесяти до двухсот ннсургептов. ОтньШС ^ монтаньяры господствовали в Тулоне

Во время этих восстаний, лионского и тулонского, имевших жирондистское происхождение, народное негодование приняло такие размеры в Париже, что Комитет общсствонпого спасения п Конвент решились пожертвовать главнейшими из заключен­ных жирондистов. Декретом от 3 октября 1793 г. были преданы революционному трибуналу все арестованные депутаты и кроме того арестованы вновь семьдесят пять членов Конвента, под­писавшиеся под протестом против событий 2 июня; последних спасло от смерти только покровительство Робеспьера. Процесс начался 24 октября. Обвиняемых было 21, а именно: Бриссо, Верньо, Жансонне, Лоз де Перрэ, Карра, Гардьен, Дюфриш- Валазе, Дюпра, Сильери, Клод Фоте, Дюко, Буайе-Фонфред, Ласурс, Лестер-Бовэ, Дюшатель, Менвьель, Лаказ, Легардн, Буалло, Аптибуль и Виже. Трудно было подвести столь раз­личных людей под обвинение в одном и том же заговоре; вследствие этого прокурор Фукье-Тенвнль ограничился повто­рением туманных и противоречивых обвинений, которые были перечислены в докладе Амара. Допросы и показапия не могли установить никакого общего преступления подсудимых. Выслу­шанные свидетели, все до одпого поддерживавшие обвинение, служили главным образом выразителями ненависти Горы к Жиронде. Процесс затягивался. К концу шестого дня были до­прошены только девять свидетелей, и якобинцам показалось, что общественное мнение колеблется. Тогда клуб потребовал, 29 октября, чтобы Конвент «освободил трибунал от формально­стей, заглушающих совесть и препятствующих убеяедепшо», т. е. потребовал, чтобы Конвент помешал Верньо и его сотова­рищам защищаться, и добился декрета, разрешившего прези­денту «революционного» трибунала (так был, паконец, назван эгот трибунал в декрете) спросить у присяжных, после трех­дневных прений, достигло ли их убеждение достаточной ясно­сти. И действительно, после допроса подсудимых, прея^де чем

кто-либо из них приступил к своей защите, присяжные объ­явили, что уже пришли к достаточно ясному убеждению (30 октября) и признали, подсудимых виновными в «заговоре против единства и нераздельности республики, против благо­денствия и безопасности французского народа». Фукье-Тен- виль потребовал смертной казни. Возмущенные тем, что их убпвают без суда, подсудимые вскочили на ногп, испуская крики, причем один из них, Дюфрнш-Валазе, заколол себя кинжалом. Президент велел вывести нх, и трибунал произнес смертный приговор, который был приведен в исполнение на следующий же день, 31 октября (10 брюмера II года).

Скоро настала очередь госпожи Ролан; осужденная на смерть революционным трибуналом, она была гильотинирована 18 брюмера (8 ноября 1793 г.). Ролан покончил с собой 20 брю­мера в Радпоне (департамент Эр). Манюэль был казнен 24 брю­мера, а Рабо Сент-Этьенн — 15 фримера (5 декабря). Кондорсе кончил самоубийством 9 жерминаля II года (29 марта 1794 г.). Что касается депутатов, пытавшихся поднять гражданскую войну в провинции, то, покинутые своими сторонниками, они подверглись беспощадному преследованию. Лувз, Иснару и не­которым другим удалось скрыться и остаться в живых; Салль и Гадэ были гильотини])ованы в Бордо 1 мессидора (19 июня 1794 г.), а Барбару постигла там же и та же участь 7 месси­дора (25 июня). На другой день, 8 мессидора, в поле, близ Сент-Эмильона, были найдены трупы Бюзо и Петиона, наполо­вину съедепные собаками. Один из друзей жирондистов, быв­ший министр иностранных дел Лебрен, был приговорен к смерти революционным трибуналом 7 нивоза (27 декабря 1793 г.)', а его сотоварищ Клавьер покончил с собою в тюрьме 18 фри­мера (8 декабря 1793 года).

называть себя «монтаньярскнм» не только в Париже, но и по „сей Франции.

Так, 3 сентября в Орлеане публичное и народное собрание, под председательством члена Конвента Лапланша *, открылось единодушными криками: «Да здравствует республика! Да здравствует святая Гора!» 30-го числа того же месяца член Конвента Шамбон писал из Шалона-на-Саоне²: «Какой пре­красный день мы провели вчера в Шалоне-на-Саопе! Я пригла­сил народный клуб в прошлую пятницу устроить свое заседание в церкви св. Викентия и сделать призыв к народу. Моя па- дежда соединить всех шалонцев оказалась небезуспешной. Еще задолго до открытия собрания в церкви уже была масса на­рода; богатые не отличались там от бедных, аристократы от патриотов; одни отрекались от своих заблуждений, другие пред­лагали свои богатства отечеству, и священный храм оглашался лишь следующими крикамп: «Да здравствует республика! Братство, союз и любовь к отечеству! Да здравствует свобода! Да здравствует святая Гора, спасшая народ!»

После бордоского мятежа, когда представители Копвепта вступили в город (октябрь 1793 г.), «санкюлоты, — писали они^s, — вышли толпою нам навстречу с лавровыми ветвями в руках и приветствовали нас криками: «Да здравствует респу­блика! Да здравствует TopaJ»

Что касается «санкюлотства», то еще в январе 1793 г. па­рижская коммуна заменила праздник крещения праздником санкюлотов *. Но только со времени торжества монтаньярской партии горячие и воинствующие республиканцы стали вообще пазывать себя «санкюлотами». Саикюлотство, это — монтаньяр- скин республиканизм, объявивший войну не только роялистам и жирондистам, но также и богатым, мюскадеиам ⁶, всему бур­жуазному духу.

В это же самое время и нравы приняли еще более демокра­тический характер.

На первых же заседаниях Конвент подал пример замены слова «monsieur» словом «citoyen», и это немедленно же вошло ^п общее употребление.

Обращение на «ты», уже испробованное в 1792 г., пе при­члось тогда. Теперь, когда монтаньярская партия одержала Решительную победу, Комитет общественного спасения положил

' «Recueil des actes», т. VI, стр. 277.

, bid., т. VII, стр. 147. _t "Uecueil des actes», т. VII, стр. 554. _t «Revolutions de Paris», т. XV, стр. 83. по^г,, _ч ^встречаю в первый раз это слово в письмо ШатонеФ-Рандопа, г_тр to2^a0>*^; feurs, 15 septembre 1793. («Recueil des actes», т. VI, Cl,; *>-, «Скоро это слово вошло в общее употребление. Ср. ibid., т. VII, *71, 326, 384.                                                                                              1 *1

начало обращению на «ты»^ в своей официальной корреспон­денции, с 10 брюмера II года и вся Франция признала этот обычай, ставший обязательным помимо закопа ". Одежда также изменилась: многие из республиканцев стали носить карманьолу (короткая куртка), красный колпак и гладкие волосы. Но Ро­беспьер и правительство не приняли этого обычая, и он не рас­пространился ³.

Тем временем республиканское чувство стало принимать форму религиозного. С тех пор как республика стала мон- таньярской, она обратилась в религию; у нее появились свои мученики и свои святые.

Мы уже видели, что убитый в июле 1793 г. Марат, популяр­ность которого при его жизни почти не распространялась дальше Парижа, стал олицетворением республики, пронзаемой кинжалами чужеземцев н священников. Затем пастроенпое воображение присоединило к Марату других мучеников, Шалье и Лепелетье. Культ этой новой троицы был организуем муни­ципалитетами и эмиссарами Конвента [1]. В сущности, это был культ борющегося отечества, находившегося в смертельной опасности.

С сентября 1792 г. и по термидор II года святая Гора была символом объединенного патриотизма, республиканской ре­лигии.

III

Эта торжествующая Гора, символ политического единства, пе была такой «единой», какой она с гордостью считала себя. В ней замечались если не различные партии, то различные группы и стремления, столкновения между идеями и лицами.

Прежде всего, замечалось ли среди монтаньяров стремление к дальнейшему расширению социального переворота? Я говорю не только о том расширении, которое было произведено зако­ном 17 июля 1793 г., лишившим часть собственников даже тех феодальных сборов, права на которые подтверждались

первоначальными документами; нет, я спрашиваю, существо­вала ли среди монтаньяров партия, которая желала бы иного распределения собственности? Существовали ли в ней сторон­ники аграрного закона?

Мы уже констатировали проблески социалистического дви­жения ^[2] в момент выборов в Национальный конвент ^г. Это дви­жение было торжественно отвергнуто Конвентом, декретировав­шим 21 сентября 1793 г. поддержание собственности. С другой стороны, в момент издания этого декрета у Франции была только одна забота, исключавшая все остальные: изгнать австрийцев и пруссаков из Шампани, обеспечить националь­ную независимость. Только когда эта независимость казалась обеспеченной завоеванием левого берега Рейна, социализм снова появляется на сцене.

На этот раз нельзя было сказать, чтобы у социализма не было других адептов, кроме нескольких мало известных дема­гогов: дальнейшего расширения социального переворота требо­вал в «Парижской хронике» от 19 и 21 января 1793 г. одип из наиболее знаменитых инициаторов движения 1789 г. и о^ин из корифеев прежней буржуазной партии, Рабо Сент-Этьенн, бывший член Учредительного собрания, депутат от департа­мента Об (Aube) в Конвенте.

«Когда установлено политическое равенство, — писал он,— бедные скоро начинают чувствовать, что оно ослабляется не­равенством имуществ; а так как равенство означает независи­мость, — то они приходят в негодование и ожесточаются про­тив людей, от которых они зависят в силу своих потребно­стей; они требуют имущественного равенства; но очень редко случается, чтобы богатые добровольно удовлетворили этому же­ланию. Тогда приходится добиваться его силою или путем закона». Но силою можно добиться не равенства, а лишь новой формы неравенства. «Надо, следовательно, стремиться полу­чить его путем законов и наложить на них двойную задачу: во-1-х, произвести более равномерный раздел имуществ, во- 2-х, создать законы для поддержания его, чтобы предупредить имущественное неравенство в будущем». Но так как невоз­можно достигнуть этого быстро, с одного разу, то необходимо иметь сначала «моральные учреждения», которые развивали бы ^В|>Уе к трезвости, воздержанию и скромности. Необходимо под­ловить эгалитарные нравы, сближать между собою францу-

зов на гражданских празднествах. «Истинное равенство, это — братство». Но затем законы должны будут реформировать право собственности. «Законодатель, — вот подлинные слова Рабо,— может также установить точные законы относительно максимума богатства, которым в праве обладать один человек н при превышении которого общество заступает его место и пользуется его правом».

Это важное заявление не прошло не замеченным. Рёдерер ответил на него в «Journal de Paris» от 23 января: «В этих не­многих словах, дорогой ех-коллега, я вижу нарушение свободы и собственности. Правда, я вижу в них некоторый выигрыш для равенства; но будет ли это равенство в изобилии, в богат­стве, в общем благосостоянии? Нет, это будет равенство в ни­щете, в голоде, во всеобщем разорении л.

Рабо возражал в «Хронике» от 27 числа: «Человек прино­сит в общество свое имущество и свою личность, чтобы под­вергнуть их общественной охране. Из собственности частных лиц слагается общественная собственность, так же как общая сила слагается из отдельных сил; из сочетания же этих соеди­ненных средств в виде сил и в виде имущества слагается, на­конец, общая охрана. Но общество может доставить свою охрану лишь в той мере, в какой оно может располагать си­лами н имуществом каждого; следовательно, эти силы н эти имущества находятся в распоряжении общества».

Около того же самого времени (мне неизвестно, было ли эго раньше или позже статьи Рабо) один народный агитатор, ныне забытый, Варлэ, напечатал «торжественную декларацию

о   правах человека, живущего в обществе» ’, три статьи кото­рой, приводимые нами ниже, носят социалистический характер: «Право земельного владения имеет свои границы в обществе; размеры этого владения должны быть таковы, чтобы они не причиняли никакого ущерба коммерческой или земледельческой промышленности. Во всех государствах неимущие составляют большинство, а так как их свобода, безопасность и сохранение их личности составляют блага, стоящие впереди всех осталь­ных, то их самая естественная воля и их самое неизменное право заключаются в том, чтобы предохранить себя от гнета богатых, ограничивая честолюбие приобретателя и нарушая справедливыми средствами чрезмерную непропорциональность имуществ. Так как собственность — неприкосновенное право, то всякий собственник свободен располагать по своему усмо­трению своим имуществом и своими доходами, какого бы род* они ни были, «если толькб употребление, какое он делает Яр! них, не ведет к разрушению общества». Богатства, накоплен*

ные в ущерб общественному благосостоянию путем кражи, ажиотажа, монополии или скупки, становятся национальною собственностью с той минуты, как общество приобретет проч­ное фактическое доказательство хищения».

Статьи Рабо Сент-Этьенна не встретили сочувствия ни в ком из друзей жирондистской партии. Что касается брошюры Варлэ» ^то этот «демагог» по всей вероятности не написал бы ее, если бы кое-где в мастерских не было тогда проявлений социалистических взглядов. Но большинство парижских рабо­чих придерживалось, повидимому, социальной политики Ге- бера, как она изложена им в декабре 1792 г. в № 198 его «Рёге Duchesne». «Я не проповедую, — писал он, — того, что умные люди называют аграрным законом, потому что, согласно расчету одного знаменитого математика, если бы все земли были поделены, то каждый из нас получил бы только сорок экю дохода, а это — не сокровище Перу. Невозможно установить полного равенства имущества, ибо если даже предположить, что у каждого из нас было бы свое поле, свой луг, сад, своя маленькая ферма, то тот, кто умел бы лучше обрабатывать землю, у кого было бы больше сил или изобретательности, тот скоро сделался бы богаче своего соседа. Итак, я не требую раз­дела земель, но я хочу, чорт возьми, чтобы заставили раско­шелиться всех этих богачей, насыщенных кровью бедняков, чтобы заставили финансистов вернуть все, что они награбили у нации, чтобы остригли когти всем этим хищным зверям, и тогда будет чем покрыть издержки войны. Скупки прекратятся, золотые и серебряные монеты не будут больше продаваться, и торговля пойдет своим обычным ходом. Не будут больше ка­таться в каретах, но в этом нет и необходимости. Умному че­ловеку нужна только груша, чтобы утолить жажду, и кусок хлеба на старость». Марат говорил почти то же самое, натра- тяя пролетариев на эгоистов-богачей и скупщиков, но пе излагая общ*?го плана социальной реформы.

25 февраля 1793 г. в Париже произошли народные волне* ^{ш,я в} связи с вопросом о продовольствии. Недостаток хлеба ^{1 н} Дороговизна мыла ² вызвали мятеж, во время которого были

разграблены бакалейные лавки. Народ последовал внушениям Гебера и Марата, а вечером в день мятежа другой, еще более буйный агитатор, бывший аббат Жак Ру, говорил в коммуне, членом которой он состоял: «Я думаю, кроме того, что бакалей­щики только возвратили народу то, что они уже давно заста­вили его заплатить». Мятежники 25 февраля желали только за­ставить скупщиков верпуть награбленное — «regorger», как го­ворили тогда; но мы не находим ни в одном нэ рассказов об этом мятеже указаний на то, чтобы они стремились к осуще­ствлению социалистических идей Рабо Сент-Этьенна или Варлэ. Могло казаться, однако, что это посягательство на собствен­ность отдельных лиц угрожает праву собственности вообще, вследствие чего произошло сильное беспокойство, и 18 марта Барер произнес обвинительную речь по поводу «декламации против собственности, дозволенных себе некоторыми лицами , н по поводу пропаганды в пользу аграрного закона, которая велась, по его словам, священниками и родственниками эми­грантов. Он заявил, что настало время принять меры строгости, после чего единодушно, при восторженных восклицаниях, был вотирован следующий декрет, редактированный монтаньяром Левассёром (из Сарты): «Национальный конвент назначает смертную казнь всякому, кто предложит аграрный или какой- либо другой закоп, подрывающий земельную, торговую или промышленную собственность».

Этот декрет повел к тому, что наиболее передовые демо­краты попрежнему избегали слова «аграрный закон», сделав­шегося ненавистным, и осуждали его; но он не задержал дви­жения социалистических идей, и мысль о социальной реформе попрежнему высказывалась публично. В том же самом номере, где редактор газеты «Revolutions de Paris» сообщает о декрете, угрожавшем смертною казнью сторонникам аграрного закона, и одобряет этот декрет (№ 193), он делает следующее социа­листическое заявление: «Чтобы предупредить слишком большое неравенство богатств среди республиканцев, которые все равны между собой, необходимо установить максимум имущей на. свыше которого нельзя было бы приобретать, даже уплачивав пропорциональный налог». Социалистические речи срывались тогда с уст многих людей, вовсе не думавших о том, чтобы произвести радикальную общественную реформу, как, напри мер. когда департаментские власти Парижа явились 18 апрея 1793 г. к решетке Конвента и произнесли следующие слова поводу максимальной цены на хлеб, установления которой о требовали: «Земные плоды, как и воздух, принадлежат в людям»

Но недостаточно сказать, что декрет 18 марта ис остановил движения социалистических идей: через месяц после издания этого декрета к социалистическим идеям примкнул самый по­пулярный тогда человек во Франции, Максимилиан Робеспьер, «ли, по крайней мере, могло казаться, что он хотя и косвенно, но торжественно примыкает к ним. Мы уже видели, что в апреле 1793 г. он редактировал, заставил вотировать в клубе якобинцев и внес в Конвент проект Декларации прав, в кото­ром применял к собственности эгалитарный принцип Деклара­ции 1789 г. Но это был лишь политический маневр с целью показаться более демократом, чем жирондисты с целью ли­шить их популярности. Эти социалистические статьи не нашли для себя места в монтаньярской конституции.

Даже напротив: раз добившись власти, Робеспьер и мон­таньяры неоднократно делали вид, что противятся всякой ма­нифестации, стремившейся к дальнейшему расширению со­циальной революции.

Своего рода историческая иллюзия заставила казаться это правительство Робеспьера и второго Комитета общественного спасения (с июля 1793 г. по 9 термидора II года) опираю­щимся главным образом на парижскую чернь. В действитель­ности же; если оно заботилось о прокормлении этой черни с целью предупредить мятежи (чего и достигло), если оно за­ставило привести в исполнение декрет 9 сентября 1793 г., назначивший по сорока су бедным парижским гражданам, при­сутствовавшим на собраниях секций, и, так сказать, обратив­ший санкюлотов в привилегированный класс, то, с другой сто­роны, этот же Комитет неуклонно применял поистине буржуаз­ные закопы против коалиции рабочих. Всякие попытки устроить стачку сурово подавлялись. 22 фримера II года, приступая к организации мастерских для производства оружия, Комитет издал более ,яем суровый устав, имевший целью помешать ра­бочим сговариваться между собой. «Всякие коалиции или сбо- рнща рабочих, — говорилось в нем, — запрещаются; необходи­мые или полезные для работы сношения между рабочими раз­личных мастерских должны иметь место лишь через посредство или с прямого разрешения администрации каждой мастерской». И дальше: «Рабочие ни в коем случае не имеют права соби­раться в группы, чтобы приносить свои жалобы; всякие такие Горища будут разгоняться, причем зачинщики и подстрека- рли будут арестовываться и наказываться по законам» ².

Во время террора никто не осмеливался открыто проповс- ^аьШать социализм. В июне 1793 г. один из комиссаров Испол*
нитсльиого совета, по имени Фрапквнль. был арестован в Лнзье за то, что возбуждал «презреиие к собственности» [3]; но с июля 1793 г. и по термидор II года в донесениях эмиссаров Кон­вента я не нахожу ни одного указания на подобных странство­вавших проповедников социализма, еще встречавшихся, как мы видели, в сентябре 1792 г. В Париже, Жак Ру, продолжая в одной газете р'оль Марата (август 1793 г.), яростно восставал против банкиров, монополистов, скупщиков и богачей вообще ^г; но он не предлагал никакого плана социальной революции. Впро­чем, революционный трибунал скоро заставил его смолкнуть, так же как и других «бешеных» («enrages»). Ни парижская коммуна, ни клуб кордельеров никогда не предлагали ничего такого, что походило бы на аграрный закон; тем не менее социа­листы встречали, повидимому, некоторую косвенную поддержку как в городской ратуше, так и в зале Музея. Затем вожди кор­дельеров и коммуны были гильотинированы или принуждены скрываться; правительство уже ire находилось больше под влияпием парижских предместий; правительство не находилось больше в руках парижского народа; возможности все говорить не существовало более; свобода мысли была подавлена в обла­сти социальных вопросов, так же как в области религиозных и политических.

Напрасно было бы, следовательно, искать в этот период об­щественного гнета каких-либо внешних проявлений социалисти­ческих теорий вроде тех, на которые решался Рабо Сент» Этьенн или Варлэ в начале 1793 г. Но вся совокупность ча­стичных и эмпирических мер, законов, вызванных потребностями минуты, и временных учреждений, составлявшая революцион­ное правительство, создавала такое положение вещей, которое и при молчании социалистов подготовляло косвенно умы к со­циальной революции и даже начинало воиемногу осуще­ствлять ее.

Одною из таких мер, способствовавших, если я могу ток выразиться, социалистическому воспитанию части обществен­ного мнения, служил прогрессивный налог. Сначала это было чисто временной и местной мерой, относившейся только к Па­рижу. 24 ноября 1792 г. Конвент декретировал, чтобы, в числе других финансовых мер, имевших в виду выплату денег, «авзи- сированных государственным казначейством парижскому де­партаменту и муниципалитету для размена пергаментных биле­тов Благотворительного Дома», были облагаемы в течение трех лет дополнительным и прогрессивным налогом доходы с дви­жимого имущества, если они превышают 900 ливров, при оценке пх на основании квартирной платы. 7 февраля 1793 г. парижский муниципалитет получил разрешение прибегнуть к подобному же дополнительному налогу и в той же форме для покрытия издержек по продовольствию Парижа. В прениях, имевших место по этому поводу, Камбон высказал следующее: *Эта система — самая благоразумная и наиболее сообразная с нашими принципами, так как именно подобными мерами вы будете осуществлять то равенство, которое некоторые люди же­лали бы выдать за химеру». 18 марта того же года Барер по­требовал, чтобы комиссия финансов представила в ближайшем времени доклад о прогрессивном налоге, на который он, Ба­рер, «признавал своим нравственным долгом смотреть как на безгранично справедливое учреждение, хотя некоторые лица и считали его невозможным». На том же самом заседании Ра- мсль заставил вотировать от имени финансовой комиссии такой декрет: «Национальный конвент постановляет как принцип, чтобы ввиду достижения более точной соразмерности в рас­пределении податной тяжести, которую каждый гражданин дол­жен нести сообразно со своими силами, был установлен посте­пенный и прогрессивный налог на предметы роскоши и на бо­гатства как земельные, так и движимые».

Успех временного средства заставил Конвент возвести его « принцип: но когда принцип был провозглашен, Конвент при­менял его лишь как временное средство, как временный воен- пый налог. 9 марта парижская коммуна, а 19 апреля департа­мент Эро (Herault) потребовали установления прогрессивного налога. Тогда финансовая комиссия в лице Раме ля предложила 20 мая i/рпдать военному налогу форму прогрессивного налога, причем доходы ниже 1 600 ливров не платили бы его; Доходы в 1600 ливров должны были бы платить 50 лив­ров; доходы в 2 600 ливров — 110 ливров; доходы в 3 600 лив­ров—180,

и т. д. Муниципалитеты могли бы присту­пить к взиманию этого налога через неделю. Камбон иотре- овал в то же время, чтобы для более полного осуществления "Зтлядов департамента Эро был открыт «цивический заем °Днн миллиард, который был бы покрыт эгоистами и равно- ^'ишьшн». Произошли довольно запуташше прения, во время ^т₀р_Ь1х Барбару ц еще некоторое жироцддеш защищали, по- дело богаты?. Но Pat>o Сецт-Этьенн, верный самому Н.^С’ ^сдела-¹ следующее заявление: «Мы согласны все, что ■ ^но обратиться именно к богачам; никто не иротивится

этому; это — общее желание». Конвент вотировал почти едино­гласно, чтобы был установлен «принудительный заем в один миллиард со всех богатых граждан». Прения относительно практической постановки этого займа произошли на заседаниях 9, 21 и 22 июня 1793 г. Члеп Конвента Женисье желал бы, чтобы за основу был принят капитал; но финансовая комиссия возражала, что «это значило бы посягнуть некоторым образом на собственность», и притом в тот самый момент, когда Питт и Кобург старались внушить недоверие французским соб­ственникам. Конвент декретировал единогласно 22 июня, что «согласно его декларации, сделанной в начале сессии и за­крепленной конституционным актом, который в ближайшем времеии будет представлен на утверждение вгрховного наро­да, — декларации, стремящейся к поддержанию собственности как земельной, так торговой и промышленной, раскладка мил­лиарда, из которого будет состоять принудительный заем, де­кретированный 21 мая этого года, будет произведена так, что­бы этот заем пал не па собственность или капиталы, а лишь на все земельные и промышленные доходы и на доходы с дви­жимых имуществ, при распределении справедливом и достой­ном свободного народа».

Обложению подлежали, следовательно, одни доходы. По в каком же размере? Реаль (из департамента Изера) предложил от имепи финансовой комиссии разделить все доходы на три категории: 1) необходимый доход, который, освобождался бы от принудительного займа и которым признавался бы доход в 3 ООО ливров для женатых людей и в 1 500 ливров для неже­натых; 2) крупные доходы, которые подлежали бы принуди­тельному займу в прогрессивной пропорции, вплоть до макси­мальной цифры; 3) доходы выше этой максимальной цифры признавались излишними и должны были иттн целиком на по­крытие займа. «Максимальная цифра крупных доходов опреде« ляется для каждого отца семьи в 20 ООО ливров. Прогрессии- ный налог будет низводить эту цифру до 12 183 ливров; все остальное должно итти на покрытие займа, какой бы суммы и» достигали доходы». Максимальный доход для неженатых лиц определялся в 10 ООО ливров, сокращавшихся прогрессивным налогом до 7 ООО.

Конвент не принял этого проекта. Жанбон Сен-Андре по­требовал, чтобы принудительный заем падал только на Д<*^и" ствительно богатых граждан, и добился (в том же заседаяя» 22 июня) следующего декрета: «1) не будут подлежать привУ* дительному займу в один миллиард женатые лица, доходы *»Ч| торых пе превышают 10 000 ливров, а неженатые, доходы ко­торых ниже 6 000 ливров; 2) по истечении двух недель со вре* мени обнародования этого декрета каждый гражданин, дохоД

которого выше размера, изъятого первой статьей, обязан бу- _ет доставить своей секции или коммупе, если данный муни- ипалитет не будет состоять из нескольких секций, сведения ~ _св0Их доходах и об уплачиваемых им налогах».

Но 19 августа 1793 г. Рамель указал на то, что установлен­ный на этих основаниях заем может дать только 200 миллио­нов. Необходимо было, следовательно, понизить предельную цифру дохода. С другой стороны, комиссия поставила вопрос: «Следовало ли прогрессивному налогу придавать такую форму, чтобы при достижении известной суммы он поглощал весь до­ход, или же следовало всегда оставлять часть последнего в ру­ках частных лиц?» «Если бы дело шло о постоянном налоге, то ваша комиссия не колебалась бы остановиться на втором решении. Какую бы систему прогрессивного налога вы ни приняли, вы никогда не захотите, чтобы им ставился известный предел богатству граждан; вы не захотите положить границы соревнованию и промышленной деятельности граждан; цель ваша — издать мудрые законы, которые, предоставляя людям пользование плодами их труда, приводили бы мирными и уме­ренными путями богатства, достигаемые им, к равенству». Здесь же дело шло только о займе, который, создавая вре­менные лишения для богатого, увеличивал его ресурсы в будущем.

В конце концов Конвент декретировал 3 сентября 1793 г., чтобы все граждане объявили о своих доходах комиссии, из­бранной генеральным советом коммуны; эта комиссия должна была проверять заявления, исправлять их и налагать взыска­нии. По установлении цифры дохода, из нее следовало вычесть

1  ООО ливров для неженатых лиц и 1 500_ч ливров для женатых с прибавлением 1 ООО ливров для их жен и по 1 ООО ливров на каждого из их детей или родственников, находящихся на их попечении. Весь остальной доход подлежал принудительному займу в размере, о котором дадут понятие следующие два при­мера: при остатке от одного до 1 ООО ливров бралась одна де­вятая часть, при остатке от 8 ООО до 9 ООО ливров — девять де­сятых. При остатке свыше 9 ООО ливров палог поглотил бы весь этот излишек.

Мы видим таким образом, что прогрессивный налог, то рвмеияемый как временное средство, то провозглашаемый как Рипции, выдвигался Конвентом не только в качестве премеи-

^{10                   Ме}ры, или, лучше сказать, что эта временная мера пред- Со"'^аЛа’ по признанию самих Камбона и Рамеля, наступление |Г*®е эгалитарной системы. Тем не менее Конвент не хотел _с '^11альц°й революции; он хотел., поддержания частной соб- п_г * ^Нности и провозглашал это; а затем аплодпровал речам и Г          меры, которые стремились косвенно к этой социаль-

ной революции. Своим декретом он облагает «богатых», он как бы обвиняет богатство в «свободоубийстве (liberticide;», он про. возглашает, если можно так выразиться, борьбу классов, он проводит иногда помимо своей воли, а иногда и сознательно социалистические меры.

Не тот ли самый характер носили также и меры, принимав* шиеся тогда с целью устранить пауперизм? Без сомнении, закон о нищенстве 15 октября 1793 г., повелевавший организо­вывать мастерские для бедных и отправлять в ссылку нищих, которые отказывались бы работать, подставлял собой, если хотите, только предложение социальной политики старого по­рядка. Но можно ли сказать то же самое о декрете 13 вантоза

II      года, вотированном по предложению Ссн-Жюста? Согласно этому декрету все коммуны республики должны были соста­вить список неимущих патриотов, после чего Комитет обще­ственного спасения должен был представить доклад о «сред­ствах вознаградить всех несчастпых на счет имущества врагов революции, на основании реестра, который должен был пред-; ставить ему Комитет общественной безопасности и который под­лежал опубликованию». Приглашая эмиссаров Конвента сле­дить за выполнением этого декрета, Комитет общественного спасения писал им: «Несчастные неимущие должны войти в об­ладание тем, что преступление узурпировало у них. Конвент провозгласил их права»

22 флореаля по докладу Барера Конвент декретировал, чтобы в каждом департамеите была заведена «кппга националь­ной благотворительности». В нее вписывались бы: старые н не­мощные земледельцы для получения ежегодного пособия в 160 ливров; старые и немощные ремесленники — для посо­бия в 120 ливров: матери и вдовы, обремененные детьми и жи­вущие в деревнях, — для пособия в размере от 60 до 80 лив­ров, смотря по обстоятельствам. Лица, внесенные в эту книгу национальной благотворительности, имели бы право, в случае болезни, на бесплатную помощь на дому.

Взять у богатых их излишек и отдать его бедным для того» чтобы достигнуть своего рода уравнения нмуществ *,— вот что предлагалось, повидимому, не только в речах с трибуны Кон­вента, но п в законах- Эмиссары Конвента следовали этим вну­шениям, и их меры, направленные против богатых и вызван*

¹ «Recueil des actes», т. XU. стр. 73.

* 8 «аоряадя Ц *044 иаро щый клуб $ Кастраж «решает никогда °ТС$урать от щггщищ ирцвфщов и jw ррдшшать в свою среду челорт ка с чудошщны,ч богатство**, если только <ш ц@ будет дрдгшан и горячи# ра'рпозои и если он не сдоае? рредрарител-но всего ^ ояще^о от него для устранения этого де равенства» (Р■    ^ь

tur la Societe populaire do (Jattres, Paris et Aibi, 1900, in-8, p.

„ бсз сомнения, потребностями исключительного положения

HblCf иер                                            w

обстоятельствами воины, были запечатлены, как мы это сеи-

час увидим, своего рода социализмом. Я вполне допускаю, что следующих пожеланиях Милло (Milhaud) или Рюана, писав­ших из Виссамбура от 22 августа 1793 г., высказывались только политические или военные соображения: «Безусловно необхо­димо изгнать из недр республики богатых эгоистов, не желаю* щнх ни снабжать нас средствами существования, ни сражаться вместе с нами против деспотов; необходимо конфисковать _все их имущество в пользу республики»; но читайте письмо Лапланша из Буржа от 4 октября 1793 г.: Я повсюду сам облагал революционным путем богатых и аристократов. Я отдал также приказание моим уполно­моченным подражать моему примеру, чтобы закупать про­довольствие и облегчать бедных санкюлотов. Я горжусь этой революционной мерой. Разве не справедливо, чтобы эгоисты, алчные спекуляторы и скупые аристократы, объявившие нам войну, оплачивали ее издержки? Приличествует ли, чтобы при царстве равенства дворяне, купцы, священники, люди, обладающие замками и пергаментами, утопалн в ро­скоши, тогда как патриоты чувствовали бы недостаток во всем н даже в средствах существования, благодаря тому, что богачи скупают их? Нет, граждане, Декларация прав не пустое сло­во. ..» Разве Ланланш говорит здесь не языком Бабёфа? Когда Бернар (из Сента) пишет 7 октября того же года из Монбельяра, что он «пустит кровь богачам», или когда Талье- фер пишет из Кагора, что он «поприжал богатых», — разве это не язык людей, мечтающих о социальной революции? ¹

Когда Конвент декретировал 12 октября 1793 г., чтобы иму­щества лиоиских богачей «были употреблены на вознагражде­ние патриотов», можно сказать, что его единственною целью при этом было наказать лионских революционеров и что это была чисто -политическая мера; но можно ли сказать то же са­мое о мерах, на которые решились эмиссары Конвента. Аль- итг. Колло д'Эрбуа и Фуше, посланные в Лион для выполне­ния этого декрета? Вот четыре первые статьи постановления, Рпцятого ими 24 брюмера И года, — статьи, применявшиеся «т^Тр^{ЛЬКО в} Лионе, но также и в окружающих коммунах: осе немощные граждане, старики, сироты и неимущие бу- > получать квартиру, пищу и одежду на счет богатых тех д₀ ^Т°^Иов’ ⁰ которых они находятся. Проявления нищеты гак •^ИЫ Уничтожены. 2) Нищенство и праздность будут ° преследоваться; всякий нищенствующий или неработаю- Г °УДет подвергаться тюремному заключению. 3) Гражда­
нам, способным к труду, будут доставляться работа и все не- обходимое для нх ремесла или промысла. 4) С этой целью уста­новленные власти, по соглашению с наблюдательными комите- тами, будут взимать с богатых в каждой коммуне революцион­ный налог, пропорционально их имуществу и их антиграждан­ственности, в таких размерах, чтобы этим палогом могли по­крыться расходы по выполнению вышеупомянутых постановле­ний». Это постановление не осталось вполне мертвой буквой, так как мы знаем, что 3 фримера административные власти Ронского департамента приняли решение, имевшее в виду взи­мание такого налога. В тот же самый день парижская коммуна одобрила это поистине социалистическое постановление эмис* саров Конвента в Лионе и передала его своему центральному Комитету благотворительности «для руководства в его деятель­ности». Она одобрила также и применила к Парижу другое постановление тех же эмиссаров, 8 и 9 статьи которого гла­сили: «Так как богатство и бедность должны одинаково Исчез­нуть при господстве равенства, то запрещается производство хлеба из крупчатки для богатых и хлеба с отрубями для бед­ных. Все булочники будут обязаны производить один и тот же сорт хорошего хлеба — «хлеб равенства».

Без сомнения, эмиссары Альбитт, Колло д’Эрбуа и Фуше были, насколько мне известно, единственными эмиссарами, из­дававшими постановления столь социалистического характера; но война, объявленная богачам другими эмиссарами, хотя и не носила принципиального характера, тем не менее приводила, повидимому, к потрясению социальных основ, по крайней мере временному, в некоторых областях. Так Дюкенуа, узнав, что п комз1уне Ламбрской (Северного департамента) происходи в! пожары, которые приписывались злоумышленникам, постай»- вил (22 плювиоза II года), чтобы жертвы этих пожаров полу­чали вознаграждение из имущества богатых. Флоран Гио пи* сал из Лилля, 9 вантоза, что, имея нужду в 225 ООО ливров для доставления средств существования патриотам, укрыв­шимся в этом городе, а также для украшения храма Разума» он потребовал у контролеров по покрытию принудительного займа список 65 наиболее богатых граждан (с доходом от

10   ООО до 90 ООО ливров) и пригласил их внести нужную ем? сумму. Прокармливать пролетариев на счет богатых, ^в °Т_я к чему стремились многие эмиссары Конвента путем этих м<*Я пых налогов на богатых, — налогов, мешавших покрытию пр * нудительного займа, беспокоивших Конвент, запрещенных ■ декретом 18 фримера II года, снова разрешенных на след? щпн же день и окончательно запрещенных Комитетом ственного спасения 20 жерминаля, — налогов, последствия ^ торых, а равно и средства выполнения уже почти начали в Ч

дельпых местях осуществление того дополнительного социаль* кого переворота, которым и является социализм.

Разве не носило также социалистического характера то официальное заявление, согласно которому должен был насту­пить день, когда всякий француз в республике будет обладать участком земли? Этот идеал, если можно так выразиться, был провозглашен двумя законами: закон 10 июня 1793 г. декре­тировал, чтобы коммунальные земли были поделены по душам; там же, где не было коммунальных земель, закон 13 сентября 1793 г. предоставлял наиболее бедным граждапам доступ к зем­лям эмигрантов. В этом законе говорилось: «Главы семей, не владеющие землей, не включенные в списки платящих налоги и живущие в коммунах, где нет коммунальных земель, будут иметь право покупать земли эмигрантов на сумму до 500 лив­ров каждый, с рассрочкой платежа на двадцать лет, при взносе двадцати равных частей, без процентов». 22 флореаля

II     года Комитет общественного спасения рекомендовал комму­нам применять этот декрет для того, чтобы «заставить всех французов участвовать в выгодах республиканского правитель­ства», чтобы «никто не был отчужден от земли, на которой ро­дился, п чтобы каждый мог обладать на ней собственностью»

Прогрессивный налог, декретированный в принципе, прину­дительный заем у богатых, исключительные налоги, законы о нищенстве, законы, имевшие целью сделать каждого француза собственником, не говоря уже о других хорошо известных ме­рах, вроде максимальных цен, — все это не исчерпывало со­бою всех черт этого нового положения, носившего социалисти­ческий отпечаток. Следует прибавить еще, что совокупность эко­номических затруднений, вызванных войною, повела к времен­ному и, если хотите, искусственному созданию такого фактиче­ского социального положения, которое вовсе не соответство­вало писанным законам. Франция обратилась в обширный ла­герь, который надо было снабжать продовольствием для войны, прибегая для того к военным мерам. Прежде всего необходимо было во что бы то ни стало кормить Париж, если пе хотели, чтобы правительство было низвергнуто мятежом. Для доста- ^8лення продовольствия Парижу была создана особая армия; Хлеб закупался по цене, выше максимальной, чтобы потом про­рвать его в Париже по установленной максимальной цене и ^Д3)ке ниже ее. Рабочие получали по сорока су в день под пред- g^jr°^M вознаграждения за присутствие на собраниях секций. *оджет Парижа пополнялся бюджетом всей Франции, и почти 'Мые десять дней Комитет общественного спасения выдавал 1'ижской коммуне миллион на продовольствие. Эта привиле-

гия Парияса не носила, если хотите, социалистического харак­тера, но тем не менее она ставила парижский народ, путем вре­менной и искусственной меры, в положение, при котором вся­кий имел средства существования и никто или почти никто не имел излишка.

Париж далеко не был единственным городом, в котором исключительные условия того времени создали исключитель­ное социальное положение, осуществлявшее до известной степени социалистические доктрины. Ученый, работающий над политической биографией Жанбона Сент-Андре, г. Лев». Шнейдер, пишет: «.. .Я констатировал в Бресте и Ту­лоне (где действовал Жанбон Сент-Андре) прогрессивную со­циализацию, окончившуюся созданием настоящего коллективи­стического общества, в котором весь правительственный меха­низм действовал регулярно в таком именно направлении» По­добные коллективистические общины возникали тогда самопро­извольно или под влиянием эмиссаров Конвента не в одних только портовых городах и крепостях. Во многих других го­родах в эту эпоху соединенные последствия установления мак­симальных цен, раздачи продовольствия и различного рода реквизиций приводили к временной социализации имуществ и личной жизни. Даже в деревнях образовывались миниатюрные коллективистические общества. Так, в департаменте Шаранты. в плювиозе II года, когда эмиссар Конвента Ромм принял меры для обложения излишка достаточных людей, национальный агент небольшой коммуны Шалиньяк ³ обратился с следующим требованием к мэру и муниципальным чиновникам: «Вы обя­заны перед вашими доверителями проявлять всю ту справедли­вость, какую налагают на вас ваши должности-; вы должны до­ставить им всем в совокупности и каждому отдельно пользова­ние всеми выгодами общественной жизни; вы должны помнить- что установление равенства в потреблении средств существо­вания между всеми трудящимися гражданами — одна из ваших первых обязанностей». Муниципалитет Шалиньяка назначил комиссаров, «чтобы обойти дома всех граждан вышеозначенной коммуны и произвести учет их продовольственных средств, [4] весь излишек положить в мешки, взвешенные и запечатанные, на случай реквизиции». Владельцам зерна было оставлено к0^ личество, необходимое для нх продовольствия, в размере оЯг ного фунта в день на каждого работающего гражданина и пол- фунта на неработающего ⁸.

g_ce это составляет лишь немногие отдельные штрихи муни­ципального коллективизма II года, и я предоставляю какому- нибудь местному исследователю набросать полную картину одного из этих коллективистических обществ эпохи террора. Того немногого, что я сказал, будет достаточно, чтобы пока­чать, что в этих анормальных условиях Франция делала кое- где попытки частичного коллективизма, стараясь сохранить свою национальную независимость.

IV

Второму Комитету общественного спасения и его главе Ро­беспьеру приходилось вести борьбу с оппозицией правой стороны, представленной дантонистами, и с оппозицией ле­вой стороны, представленпой Гебером, коммуной и корделье­рами. Первые хотели ослабить напряжение террора ввиду успе­хов, одержанных нашими армиями, последние, напротив того, хотели усилить террор и воспользоваться военными победами для окончательного подавления антиреволюционеров. В эту именно эпоху (декабрь 1793 г.) «Рёге Duchesne» Гебера требо­вал каждый день крови, a «Le Vieux Cordelier» Камилла Дему­лена взывал к милосердию. Обе эти партии не имели ни опре­деленной организации, ни определенной программы¹. Сам Дантон не проявлял систематической оппозиции и даже можно спросить, проявлял ли он действительно какую бы то ни было оппозицию; но его друзья, Филиппо и Камилл Демулен (отде­лившийся или начавший отделяться от Робеспьера), не отли­чались подобным благоразумием и громили Комитет обществен­ного спасения как по поводу вандейской войны, так и по по­воду внутренней политики.

В этом Комитете, впрочем, не было полного единства взгля­дов по отношению к внутренней политике. Колло д’Эрбуа и «илльо Заренн слыли за сторонников насилия, и гебертисты ста­рались щадить их. Другие члены придерживались, повиди-

* °му, мнения о необходимости выжидательной политики по от- ошеною к дантонистам и гебертнетам, желали нейтрализовать °Двпх другими. Они чувствовали, что благодаря победам скоро Уступит момент, когда необходимо будет немного ослабить Рашную диктатуру, установленную ввиду объединения пацио- ' ^ьн°й защиты и подавления внутренних врагов. Робеспьер,
без сомнения, разделял это мнение, но у него была своя личная политика. Он, конечно, не был против того «милосердия», ко­торого требовали тогда дантоннсты и на которое решилось не­много позже большинство Комитета: он видел, что Франция, утомленная террором, приветствовала бы правительство, кото­рое возвратило бы ей немного свободы. Но он хотел сам вос­пользоваться этим одобрением, конфисковать милосердие в пользу той политико-религиозной системы, в основу которой должен был лечь культ Верховного Разума и в которой он сам должен был играть первую роль.

Для этого ему необходимо было сначала избавиться от ге- бертистов, причем недостаточно было только остановить их по­ход против христианства. Камилл Демулен опрометчиво ока­зал помощь политике Робеспьера и в двух первых номерах «Старого Кордельера», корректурные листы которого испра­влялись самим Робеспьером, осыпал насмешками Гебера, Клоотса. Шометта и Гобеля. В то же самое время, в клубе яко­бинцев, Робеспьер презрительно отзывался о неосторожном журналисте, которого упрекали в противоречиях и легкомыс­лии. Оскорбленный в своем самолюбии, автор «Старого Кор­дельера» напал на Робеспьера и в своем знаменитом № 3 набросал яркую картину преступлений террора, направив на пра­вительство свои эпиграммы, к йеликой радости врагов револю­ции. Этот памфлет, имевший громадный успех, привел в Кон­вент, 30 фримера II года (20 декабря 1793 г.), депутацию заплаканных женщин, требовавших с громкими воплями освобо­ждения своих заключенных родственников. Тогда было декре­тировано, чтобы Комитеты общественной безопасности и обще­ственного спасения назначили комиссаров «для изыскания средств освобождения патриотов, попавших в тюрьму». Это был «Комитет правосудия», предвестник того «Комитета мило­сердия», которого требовал «Старый Кордельер». Скоро было получено известие, что Тулон возвращен республике. Движе­ние в сторону политики милосердия настолько усилилось, что Робеспьеру показалось, что Дантон со своими друзьям^-!* гото­вятся воспользоваться им, чтобы достигнуть власти. Он добился от Конвента отмены декрета об учреждении Комитета спра­ведливости и одно мгновение опирался, повидимому, на гебер* тистов. Камилл Демулен был изгнан из якобинского клуДО*_ Фабр д’Эглантин был арестован 23 нивоза II года (12 январ* 1793 г.) как участник в хищениях, обнаруженных в деле квидации Ост-индской компании. Когда Дантон потребовал J Конвента, чтобы Фабр мог, по крайней мере, дать объяснен#* у его решетки, Бнлльо-Варепн бросил ему такую угрозу! «Гор* тому, кто сидел рядом с Фабром д’Эглантипом и еще до нор остается одураченным им!» Таким образом, дантопиеТЭМ

гебертисты оказались дискредитированными в пользу Робес­пьера, к которому пришла на помощь энергия Сен-Жюста, вер­нувшегося из армии.

Видя, что им угрожает явная опасность, гебертисты сделали попытку произвести государственный переворот. 14 вантоза

II     года (4 марта 1794 г.) клуб кордельеров решил, чтобы таб­лица с Декларацией прав, стоявшая в зале его заседаний, была закрыта покрывалом, «пока парод не вернет своих священных прав путем уничтожения мятежной фракции». Какой фракции? Венсан указывал на дантонистов; Каррье — на тех, кто «клеве­тал» на гильотину; Гебер — на тех, кто хотел спасти 75 жи­рондистов, декрет об аресте которых был издан 3 октября

1793     г., «причем все знали, что эти жирондисты остаются в жи­вых только благодаря покровительству Робеспьера. Гебер предложил начать восстание, и клуб, не принимая на этот счет формального постановления, приветствовал предложение Ге­бера восторженными рукоплесканиями. Говорят, что кор­дельеры хотели повторить день 2 июня, очистить Конвент, от­делаться не только от требовавших милосердия, но и от самого Робеспьера, обеспечить себе диктатуру в департаментах, опи­раясь на революционную армию, и поставить во главе нового правительства Паша. Париж не последовал за ними; тогда они испугались и начали отступать. Это отступление, быть может, и спасло бы их, если бы Париж не был восстановлен против них теми самыми мотивами, которыми они хотели поднять его в свою пользу. Зима стояла суровая; так как гражданская война опустошила департаменты, посылавшие в Париж наибольшее количество съестных припасов, то говядины и мяса стало пе- доставать. Коммуна должна была выдавать населению мясо по порциям, в размере одного фунта на человека на десять дней;

У   дверей булочных стояли хвосты, как во время осады. Гебер­тисты полагали, что народ приписывал эти бедствия прави­тельству, а он приписывал их революционной армии, которая опустошала все в окрестностях Парижа, т. е. приписывал их гебертистам, составлявшим главный штаб этой армии. Секции обвинили перед Конвентом и революционную армию и кор­дельеров, замышлявших восстание. В ночь с 23 на 24 вантоза «омитет велел арестовать Гебера и его друзей.

►1 ^Суд над гебертистами в революционном трибунале начался Жерминаля II года (21 марта 1794 г.). Их соединили с дру- ^и обвиняемыми, с целыо создать одну из тех возмутитель* С** ^<<амальгам», которые практиковались потом часто. Наряду К ^Восставшими кордельерами, Гебером, Ронсеном, Моморо, нсапом и другими, фигурировали свободный мыслитель и фи- ^тРоп Анахарсис Клоотс, генерал-аристократ Ломюр, сообщ- ^Ки Дюмурье, голландский банкир и, наконец, какой-то

# ^Зъ А. Оллр. — 1492