А.ОЛАР

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ДЕМОКРАТИИ И РЕСПУБЛИКИ

1789-1804

ИЗДАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Перевод с французского Н.КОНЧЕВСКОЙ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОЦИАЛЬНО - ЭКОНОМИЧЕСКОЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО

Москва • 1938

РЕВОЛЮЦИОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ДО 9 ТЕРМИДОРА

I.           Определение революционною правитель­ства. — II. Временный исполнительный совет и исполнительные комиссии. — III. Национальный - конвент; ею оршнизация и функционирование.

IV. Комитет общественной безопасности. Коми­тет национальной охраны. Комитет обществен­ною спасения.— V. Народные представители, от­правляемые с миссиями.— VI. Народные клубы. Революционные комитеты. — VII. Декрет 14 фри- мера II хода.— VIII..Террор. Положение печати. Революционный трибунал. Террористические за­коны. — IX. Общий характер революционного правительства.

ы показали, какова была конституция 1793 г.; это был проект окончательной организации демокра­тической республики. Военные условия, в кото­рых находилась Франция, не позволили приме­нить эту конституцию, и организация демократи­ческой республики, пока последняя существовала, . состояла из совокупности старых и новых учрежде­ний, временно оставленных в силе или временно установленных. Этот именно временный порядок и составлял то, что называется революционным правительством. Нам предстоит теперь изучить организацию его сначала в первый период его существования, ^т- е. до 9 термидора II года.

I

Это

предыдущую страницу.

шее это название в декрете, уже существовало ранее или нахо­дилось в периоде образованна, так что в настоящее время, в обыкновенной речи, вполне возможно называть революцион­ным то правительство, которое немедленно же заменило собой

³      августа 1793 г. правительство Людовика XVI и, все более и более развиваясь, оставалось в силе вплоть до 9 термидора. Каково же было в действительности в глазах современников точпос значение этого слова «революционное»? Имело ли оно тот смысл, что эта форма правительства спешила закончить дело революции, что она применяла с большей полнотой_и бы­стротой принципы 1789 г.? Нет; это временное положение ве­щей называлось революционным потому, что оно противоре­чило статье 16-й Декларации прав 1789 г., гласившей, что общество, в котором не было установлено разделение властен, не имело конституции. Это правительство было революцион­ным, т. е. анормальным, противоречившим основным принци­пам, в том отношении, что законодательная власть сливалась в нем с исполнительной. С какого же именно времени началось ' это слияние? С 10 августа 1792 г., когда законодательное со­брание взяло в свои руки правительство, назначив само ми­нистров. Конвент продолжил и усилил это слияние, сосредото­чивая в своих руках открыто или путем косвенных захватов законодательную, исполнительную и судебную власти. Принцип Я разделения властей был восстановлен лишь тогда, когда вошла ! в силу конституция III года, т. е. в брюмере IV года. Таким образом, правительство Франции оставалось революционным с момента отрешения от власти Людовика XVI (10 августа

1792      г.) и до роспуска Конвента (4 брюмера IV года, или 26 октября 1795 г.), т. е. в течение более трех лет.

В течение всего этого времени Франция находилась под I властью искаженной конституции 1791 г., к которой эмпириче-j ски изо дня в день приспособлялись новые законы, вызванные обстоятельствами. Все посило тогда временный характер, все 1 изменялось в зависимости от случайностей внешпей и граждан­ской войн, в зависимости от сменяющих одна другую потреб­ностей национальной защиты, в зависимости от обстоятельств, без системы, без плана. Был момент, когда декретом 10 октября

1793      г. это временное положение вещей было установлено на весь период войны, был момент, когда оно получило известную организацию, а именно, когда декретом 14 фримера II года (4 декабря 1793 г.) было учреждено нечто в роде временной революционной конституции. Тогда после многих пробных по­пыток было создано положение вещей, наиболее приспособлен­ное к тем ненормальным обстоятельствам, которые обраП^Н Францию в обширный военный лагерь. Это положение вещен» понрежпему все более и более развиваясь, поддерживалось

р течение иескольких месяцев, а именно до тех пор, пока наши победы не сделали его уже ненужным более и не низвергли (9 термидора) того государственного человека, в котором было как бы воплощено революционное правительство; тогда это правительство стало мало-помалу исчезать, по частям, без си­стемы, так же случайно, как оно и возникло.

II

Первый орган революционного правительства возник в день

10     августа 1792 г. под давлением победоносного народного восстания. Мы виделц выше ^[1], что Законодательное собрание, декретируя всеобщее избирательнее право и отрешая вре­менно короля, вместе с тем решило само назначить новых ми­нистров, с тем условием, чтобы они были выбраны не из его собственных членов. Этих министров должно было быть числом шесть, столько же, как и в прежнем Совете короля, организо­ванном Учредительным собранием, причем на этот новый Со­вет. названный Временным исполнительным советом, было воз­ложено выполнение «всех функций исполнительной власти», которую он должен был осуществлять от имени уже не короля, а нации. Так же, как и при прежнем порядке, при котором, со­гласно закону 27 апреля 1791 г., пе было первого министра, у нового Временного исполнительного совета не было настоящего президента; обязанности последнего должны были выполняться, по очереди, по-недельпо, всеми министрами. Косвенно подразу­мевалось, хотя и не было прямо сказано, что это министерство было ответственно перед Законодательным собранием.

Первое заседание Временного исполнительного совета про­исходило 13 августа 1792 г., а последнее — 30 жерминаля

11  года (19 апреля 1794 г.). Затем он уступил место двенадцати исполнительным комиссиям, создапным декретом от 12 числа того же месяца. Вот имена лиц, стоявших во главе этих шести министерств: 1) Министерство юстиции: с 10 августа по 9 октя­бря 1792 г. — Дантон; с 9 октября 1792 г. по 20 марта 1793 г. — j ара; с 20 марта 1793 г. до момента упразднения Совета — 1ойе; 2) Морское министерство: с 10 августа 1792 г. по 10 апре­ля 1793 г. — Монж; с апреля 1793 г. до упразднения Совета — Д^льбарад; 3) Министерство иностранных дел: с 10 августа

"92 г. по 21 июня 1793 г.—Лсбрён; с 21 июня 1793 г. по апреля 1794 г. — Дефорг; с 2 апреля 1794 г. до учреждения

^еп°лнительных комиссий — Гужон (5—8 апреля), затем Эрман, ^с°вместнвший эту должность с должностью министра внутрен- ^Н|1х Д^рл (8—10 апреля),, и, наконец, Бюшо (с 10 апреля до
упразднения Совета); 4) Министерство внутренних дел: с

10     августа 1792 г. по 22 января 1793 г. — Ролан; затем обязан­ности министра впутренних дел времепно выполнялись ми. нистром юстиции Гара, сделавшимся окончательно министром внутренних дел 14 марта 1793 г.; 20 августа 1793 г. он был за­мещен Парс, уступившим в свою очередь это место 2 апреля

1794      г. Гужону и Эрману [2]; 5) Военное министерство: с 10 авгу­ста по 3 октября 1792 г. — Серван; с 3 октября 1792 г. по 4 февраля 1793 г. — Паш; с 4 февраля по 1 апреля 1793 г.—- Бернонвплль; с 1 по 4 апреля 1793 г. — Лебрён, в качестве временного заместителя; с 4 апреля 1793 г. и до упразднения Совета—Бушотт; 6) Министерство финансов (Ministere des Contributions publiques): с 10 августа 1792 г. по 13 июня 1793 г.— Клавьер; с 13 июня 1793 г. до упразднения Совета — Детур- нелль. Что касается должности секретаря Совета, то ее выпол­нял Грувелль, пока он не уехал в Копенгаген в качестве по­сланника республики (8 июля 1793 г.); его заменил Ж. Фоше, место которого скоро затем занял Дезожье.

Это министерство фактически осуществляло исполнитель­ную власть и выполняло функции правительства вплоть до января 1793 г., т. е. до учреждения Комитета национальной охраны. Тогда оно уже находилось под чужим контролем п пра­вительственная инициатива не была всецело в его руках. Со времени же учреждения Комитета общественного спасения (6 апреля 1793 г.) оно было подчинено этому Комитету, играв­шему, как мы это увидим, под предлогом выполнения контроля, роль ответственного министерства и обратившему мало-помалу министров в своих помощников. После же организации рево­люционного правительства, если каждый министр еще и про­должал более или менее независимо управлять делами своего ведомства, то обязанности Временного исполнительного совета, как это показывает чтение его протоколов ^а, свелись в сущно­сти к обязанностям трибунала по делам о конфискациях (tribu­nal des prises).

В тот период, когда Совет функционировал серьезно и был действительно исполнительной властью во Франции, преобла­дающую роль играл в нем сначала Дантон, бывший настоящим руководителем национальной защиты, дипломатий и общей по* литикн. Когда же он покинул власть, в октябре 1792 г., после того как стоял во главе правительства во время освобождения территории, поражения и отступления пруссаков, влияние в Со* вете перешло отчасти к Ролану, который занимался преимуще­ственно внутренними делами, пытаясь дать преобладание по­литике жирондистов над политикой монтаньяров, в то время как Дантон все еще оказывал влияние, через посредство Леб­рена, на дипломатию. После выхода Ролана в отставку, в январе

1793      г., роль Временного исполнительного совета уже начала сильно падать. Некоторое время он еще удерживал в своих руках фактическое заведывание дипломатией, попрежнему под влиянием Дантона; но, начиная с апреля 1793 г., сам Дантон, в качестве члена Комитета общественного спасения, был дей­ствительным министром иностранных дел во все время, пока он оставался в этом Комитете, т. е. до 10 июля 1793 г. Власть Исполнительного совета сделалась тогда уже очень незначи­тельной, а затем стала и совсем ничтожной до самого его упразднения.

Это сведение к нулю роли Исполнительного совета произо­шло не потому, что он лишился своих двух наиболее выдаю­щихся членов, Дантона и Ролана, а потому, что Копвепт решил взять в свои собственные руки правительство. Классический догмат разделения властей, санкционированный Учредительным собранием, внушал Законодательному собранию ту статью де­крета 10 августа, согласно которой мппистры не могли избираться «из среды самого Собрания». В первые дни Кон­вента был поднят вопрос о том, чтобы уполномочить Дантона и Ролана, избранных депутатами, совместить в себе обязанно­сти законодателей и министров, но 29 сентября 1792 г. Кон­вент декретировал, «что министры не могли быть избираемы из среды его членов», Дантон с тех пор был только депутатом,

э  Ролан — только министром.

Если Конвент организовал сначала исполнительную власть вне своей среды, то это произошло не только из уважения к авторитету Монтескье. Успела установиться своего рода поли­тическая привычка рассматривать министерство как нечто чуждое и враждебное, а также считать положение министра низшим и почти унизительным. Хотя короля уже больше не было и причина этого подозрительного настроепия исчезла, но последствия ее тем не менее остались.

Однако фактически, при анормальных условиях того вре- ^Меии, только Конвент мог управлять Францией. Опыт скоро Зб»*Дил его в этом. Начиная с января 1793 г., он начал накла­дывать свою руку на исполнительную власть спачала робко, ^ЧеРсз посредство своего Комитета национальной охраны, затем смело, через посредство Комитета общественного спасе- *"я. Он еще в течение долгого времени поддерживал существо- «ние Исполнительного совета, как дань уважения догмату раз-

деления властей и даже после упразднения Совета он не отрекся вполне от этого догмата, оказывая ему некоторые офи­циальные почести. Но фактически он уже давно совместил в своих руках законодательную и исполнительную власть. Только путем этого совмещения ему и удалось выполнить свою основную миссию, заключавшуюся в освобождении Франции от нашествия, а также и некоторые другие части своей второй за­дачи — организации демократии.

Ошибочно, следовательно, было бы видеть в ослаблении Временного исполнительного совета ослабление исполнительной власти во Франции. Напротив того, с ослаблением этого Со­вета усилилась, централизовавшись, исполнительная власть. Только с целью придать больше энергии правительственному влиянияю Конвент и довел Исполнительный совет до упадка. Вначале, во времена Дантона, этот Совет представлял собою народную силу, победу народного восстания 10 августа; он был даже, по сравнению с Законодательным собранием, избранным по системе ценза и дискредитированным установлением всеоб­щего избирательного права, главной национальной силой. Ко­гда же появился Национальный конвент, в качестве истинного представителя тогдашней Франции, то весь престиж и автори­тет перешли мало-помалу к нему, а Совет, руководимый в анти­демократическом направлении Роланом, лишился своей попу­лярности. Тогда Конвент волей-неволей должен был взять в свои руки власть.

Таковы были происхождение и превратности этого первого но времени органа революционного правительства.

Когда Конвент упразднил его 12 жерминаля, то Карно, докладчик Комитета общественного спасепия, сказал, что это делалось с целью усиления исполнительной власти. По его словам, «только все теснее н теснее сплачивая ряды республики путем крепкой организации и нерасторжимых уз, можно было обеспечить ее единство и помешать ей сделаться добычей внешних врагов».

Он в таких выражениях резюмировал новый порядок:

«Шесть министров и Временный исполнительный совет упраздняются н заменяются двенадцатью комиссиями, присоеди­ненными к Комитету общественного спасения, под высшим кон­тролем Национального конвента, — вот вся система.

«Комитет общественного спасения оставляет за собой руко­водящую идею правительства: он будет предлагать Националь­ному конвенту важнейшие меры, будет временно принимать р^е* шения относительно тех мер, неотложность которых или ие» обходимость сохранения тайны не позволят подвергнуть их обсуждению в Собрании; все же детали будут передаваться им на обсуждение различных комиссий, причем он будет обязы­вать последние представлять ему каждодневно отчеты о своих работах; он будет отменять их незаконные акты, устанавливать их относительные сферы действия и централизовать их дея­тельность с целью придать ей необходимое общее направле­ние, целостность и энергию; каждая из этих комиссий, наконец, будет выполнять всю детальную работу своего ведомства и бу­дет вводить в своих различных бюро тот же порядок, какой Комитет общественного спасения будет применять по отноше­нию к ним самим; она будет сообщать ежедневно Комитету о результате своих работ, доносить о злоупотреблениях, предла­гать реформы, какие она сочтет необходимыми, высказывать свои мнения относительно усовершенствований в смысле скоро­сти и упрощения в подведомственных ей отраслях. Такова вкратце картина новой организации. . .

«Двенадцать комиссий, которые будут присоединены к Ко­митету общественного спасения и заменят собою прежних ше­стерых министров, обнимут всю область выполнения законов. Достаточно раздробленные, чтобы их отдельные влияния были мало чувствительны, и достаточно объединенные, чтобы их деятельность была подчинена одной общей системе, они будут, новидимому, достигать цели правительства, облеченного всеми полномочиями, необходимыми, чтобы приносить пользу, и бес­сильными принести вред».

В действительности эти комиссии должны были быть и были простыми канцеляриями Комитета общественного спа­сения.

Каждая комиссия состояла из одного или двух комиссаров с помощником или без такового. Комиссар получал 12.000 фран­ков жалованья; помощники — по 8.000.

Вот список исполнительных комиссий в том виде, в каком они были учреждены декретом 12 жерминаля с именами комис­саров и их помощников, назначенных Конвентом 29 числа того *0 месяца:

1.    Комиссия гражданской администрации, полиции и трибу­налов: комиссар Эрман, помощник Ланн.

2.    Комиссия народного образования: комиссар Жозеф Неиан, помощник Жюлльен-сын.

3.    Комиссия земледелия и ремесл: комиссары Брюнэ иГато, помощник Люлье.

4.             Комиссия торговли и продовольствия: комиссары Жоанно

⁴                Пикке, помощник Потоннье.

5.    Комиссия общественных работ: комиссары Лскамюс и ^Лерио, помощник Дюпеи.

6.    Комиссия общественной помощи: комиссар Лерсбур, по. мощник Дайлье.

7.    Комиссия почт и перевозочных средств: комиссары Моро и Льёвэн, помощник Мерсье.

8.     Комиссия национальных доходов: Ломон.

9.    Комиссия организаций и передвижений сухопутных армий: временный помощник Пилль.

10.     Комиссия флота и колоний: комиссар Дальбарад, по* мощпик Давид.

11.     Комиссия оружия и пороха: Канон и Бенеэек.

12.    Комиссия внешних сношений; Бюшо ^г.

Эти комиссии функционировали до учреждения Исполни­тельной директории с разными переменами в их личном со­ставе ², перечислять которые здесь было бы слишком долго

III

Можно сказать, что сам Национальный конвент был вто­рым по времени возникновения и самым главным из органов революционного правительства или, скорее, центром этого правительства.

Конвент, предназначенный для пересмотра конституции, в ка­честве учредительного собрания, был назначен всеобщей пода­чей голосов, при двойных выборах, и имел неограниченные пол-

Рсво.поинотшое правительство до 0 термидора

Частичных выборов не происходило для пополнения ва­кантных мест. Избирательные собрания назначили 298 канди­датов, которые должпы были призываться к участию в заседа­ниях по мере того, как открывались вакансии. Число этих ва­кантных мест было очень велико: благодаря смерти, отставкам и проскрипциям, опо достигло почти 120. Когда в III году оставшиеся в живых жирондисты были снова призваны в Кон­вент, они заседали там одновременно с их заместителями. Чтобы восстановить все изменения, происходившие в личном составе Конвента, потребовался бы долгий и тщательный труд. Пока он выполнен лишь в главных чертах.

Так как многие депутаты посылались по разным поруче­ниям, то Конвент редко находился в полном составе. Наиболь­шее число членов присутствовало в нем во время суда над Лю­довиком XVI (в голосовании по вопросу об определении нака­зания приняли участие 721 депутат), при избрании Робеспьера в президенты, 16 прериаля II года (485 присутствовавших чле­нов) и при вотировании обвинительного декрета против Каррье,

3    фримера III года (500 присутствовавших членов). Обыкно­венно же число вотировавших редко превышало 350, а в одном случае (25 июля 1793 г.) спустилось даже до 186.

Часть членов Конвента засеДала в двух предшествовавших представительных собраниях: 89 депутатов в Учредительном и 181 в Законодательном. Большинство новых депутатов при­надлежало ранее к членам департаментской, окружной или муниципальной администрации; 29 членов Конвеита принад­лежали к старинному, родовому дворянствубыли в нем

также епископы, кюре и протестантские священ» пики

Регламент Конвента был почти тождествен регламенту За* конодательного собрания, в свою очередь скопированному с регламента Учредительного собрания². Вот его наиболее существенные черты.

Бюро состояло из президента и шести секретарей; вице- президента не было, если не считать первых двух недель, в те­чение которых эту обязанность выполнял Кондорсе. Прези­дент выбирался на каждые пятнадцать дней поименно подачей голосов. Лицо, уже исполнявшее обязанности президента, могло быть снова выбрано на эту должность только через двухнедель­ный промежуток. Когда президент отсутствовал по какой-либо причине, то его заменял самый младший по возрасту из быв­ших президентов, присутствовавших на заседании. Состав секретарей возобновлялся в половинном числе через каждые две недели. Обязанности нынешних квесторов выполнялись «комиссией инспекторов зала заседаний». Конвент призывал к обязанностям президента последовательно наиболее выдаю­щихся из своих членов, а так как эта последовательность хо­рошо отмечает собой перемены в составе большинства, то не­бесполезно будет иметь перед глазами список всех президентов Конвента;

1792      г.

20     септ..................................... Рюль, старейший из присутствовавших

членов. Метион, президент по избра­нию. 21   сент        Кондорсе, впце-ирезндсит.

4                                                                        окт      Делакруа.

18                                                                        окт    Гадэ?

1 ноября................................      »)ро де Ссшслль.

15                                                                       ноября                           Грегуар.

27                                                                        дек                  Парер.

13 дек........................................... ДсФермоп.

27 дек..................................... .      Трейдер.

1793    г.

10 пив............................     Верпьо.

................................................. Рабо Сент-Этьенп.

7 ................................................... Бреар.

21 «сер.......................................... Дюбуа-Краисе.

7    марта......................... * .         Жапсопнэ.

21    марта.................................      Жан де Бри.

4    аир. . ...................................... Дельмас.

18    апр......................................      Ласурс.

2                                                                        мая                    Буайс-ФонФред.

16                                                                        мая                  Испар.

28                                                                         мая                  Малларме.

12                                                                        июня                              Колло дЭрбуа.

27 июня....................................     Тюрпо.

И июля....................................      Жанбои Сент-Андре.

25                                                                        июля                              Дантон.

8    .............................................     Эро де Сешелль.

22      ...........................................     Робеспьер-старший.

5    сент......................................... Бнлльо Варенн.

19    сент.....................................     “Камбоп.

Год II

3                                                                                                          окт                             Шардье.

1 Cihom. (22 окт. 93 г.)................................       Моиз э -*ь.

10 брюм. (6 нояб. 93 г.)....................................... 1ал>а.

1 фпнм. (21 дек. 93 г.)................................

10 Фрим. (6 дек. 93 г.)......................................... Вулдан.

I нив. (21 нояб. 93 г.)....................................... Кутон.

15                                                                                                            нив. (о янв. 94 г.)                Давид.

1 нлюв. (20 янв. 94 г.)...................................... Вадье.

10 плов. (4 Фввр. 94 г.)...................................... Дюбаррап.

1 вепт. (19 фсв. 94 г.)...................................      Сен-Лиост.

16                                                                                                           вент. 6 марта 94 г.)                             Рюль.

I жерм. (21 марта 94 г.)..............................      Талльен.

Ю жерм. (5 аир. 94 г.)....................................... А мар.

1 Флор. (20 аир. 95 г.)................................      ^р.^о6еР ^Лендэ-

Ю Фдор. (5 мая 94 г.)....... .                 Карно.

1                                                                                                          прер. (20 мая 94 г.)                 Приёр (из деп. Кот д Ор).

16    прср. (4 июня 94 г.)........................ , .         Робеспьер-старший.

1  месс. (19 июня 94 г.)...............................     Эли Лакост.

17    месс. (5 июля 94 г.)........................................ 1уи (из дсп. Нижи. Peiiiia),

1  терм. (19 июля 94 г.)...............................     Колло д’Эрбуа.

16  терм. (3 авг. 94 г.).....................................     Мсрлсн (из деи. Дуэ).

1  Фрукт. (18 авг. 94 г.)...............................     Мерлеа (из Гионвиля).

15    Фрукт. (1 ссит. 94 г.)...............................     Бернар (из Сент).

Год 111

1 ваш. (22 сент. 94 г.).................................. Андре Дюмон.

16     ваид. (7 окт. 94 г.)................................... Камбасерес.

1 брюм. (22 окт. 94 г.)................................ Ириёр (из деп. Марны).

16 брюм. (6 нояб. 94 г.)................................ Лежандр (из Парижа).

4 Фрнм. (21 нояб. 94 г.)............................. Клозель.

16    фрим. (6 дек. 94 г.)................................ Ребелль.

1 нив. (21 дек. 94 г.)...................................    Бантаболь.

17    нив. (6 япв. 95 г.)........................................ Летурнер (из Ламанша).

1 илюв. (20 янв. 95 г.)................................     Ровэр.

16 нлюв. (4 Фсвр. 95 г.)...............................     Баррас.

I вант. (19 Февр. 95 г.)................................... Бурдон (из деп. Уазы).

16 вант. (6 марта 95 г.)................................     Тибодо.

4                                                                                                         жерм. (24 марта 95 г.)                            Пеле- (из ден. Лозеры).

16 жерм. (5 аир. 95 г.)...................................... Буасси д’Англа.

1 Флор. (20 ап р. 95 г.)...............................     Сиеис.

16 Флор. (5 мая 95 г.)....................................... Верньо.

7 нрер. (20 мал 95 г.)..................................     Матьё.

16 прср. (4 июня 95 г.).................................     Ланжюииз.

1 месс. (19 июня 95 г.)....................................... 1увэ.

16 месс. (4 июля 95 г.).................................      Дульсз де Нонтскулаи.

1    терм. (19 июля 95 г.).................................... 1аревельер-Лено.

16 терм. (3 авг. 95 г.)....................................     Доиу.

2    Фрукт. (19 авг. 95 г.)................................. Мари-ЖозсФ Шеиье.

16 Фрукт. (2 сент. 95 г.)..............................     Берлье.

Год IV

1 вапд. (23 септ. 95 г.)................................ Боден (из Арден).

16                                                                                                         ванд. (8 окт. 95 г.) Женисье *.

В регламенте говорилось только об одном заседании в день, но президент мог созвать Собрание на экстренное заседание вечером. В действительности, эти вечерние заседания происхо-

¹     Список секретарей Конвента можно найти а книге Guitfreya: Les Coavenlionneis, введение, стр. XXXIV.

дили очень часто, особспно рапсе 31 мая 1793 г. Утренние за­седания должны были начинаться, согласно регламента, в 9 ча­сов, но чаще всего они начинались в 10 и продолжались до

4     или 5 часов пополудни. Вечерние заседания начинались между восемью и девятью часами и иногда затягивались до поздней ночи. Согласно регламента, на утреннем заседании «к очередным вопросам, установленным накануне, должны были приступать в полдень». На практике первая половина заседа­ния (до полудня) посвящалась обыкновенно чтению адресов и мелким делам, а вторая половица (после полудня) — выработке декретов. Таким образом было, как говорили тогда, два очеред­ных порядка: большой и малый* Но Конвент часто отступал от Этих правил и установившихся обычаев.

Решения, принятые Конвентом, назывались декретами. Декреты, не относившиеся к внутреннему распорядку работ Собрания, а составлявшие законодательные акты, должны были передаваться в течение трех дней Исполнительному совету, ко­торый прикладывал к ним государственную печать и обнароды- вал: тогда они становились ракоиамп. Предшествовавшими регламентами предписывались подробные правила, имевшие в виду устранить торопливость в вотировании декретов. Так, в период Учредительного и Законодательного собраний ника­кое предложение не могло быть обсуждаемо в тот же день, когда оно было внесено, если только оно не было признано неотложным Регламент Конвента разрешал косвенным путем обсуждать и вотировать предложения в самый день их внесе­ния, если только они не имели отношения к законодательным правам или к конституции. Единственные предосторожности, принятые против необдуманной торопливости, заключались в следующем: всякое такое предложение должно было быть поддержано по крайней мере четырьмя депутатами; «предло­жения относительно постановки данного вопроса на первую очередь, а также предложения относительно поправок, пере­дачи в комиссии, отсрочки, снятие с очереди и призыва к вы­полнению регламента должны были иметь первенство над дру­гими вопросами и всегда обсуждаться ранее»; «поправки к по­правкам, а затем и самые поправки должны были подвергаться голосованию ранее главного вопроса»; «всякий член Конвента мог требовать подразделения сложного вопроса». На практике

¹    Регламент Законодательного собрания, гл. IV, ст. 5, гласил следую­щее: «Никакое предложение не может быть обсуждаемо в тот же день, когда оно внесено, если только оио не касается неотложного вопроса и если Собраиие пе декретирует, что оцо должно обсуждаться немедленное.

гот регламент можно пантп в конце отчета о заседании Законодатель­ного (обраиия, происходившем 18 октября 1791 г. в аЦроюнодах», т. I,

самые важные предложения, исходившие от личной инициативы того или другого депутата, пе всегда были поддерживаемы че­тырьмя депутатами и пе всегда обсуждались с соблюдением всех этих правил.

До сих пор мы говорили, согласно классификации, устаио- пленной регламентом, о предложениях, не относившихся пи к законодательным правам, ни к конституции; что же касается предложений этого последнего рода, то предшествонавшие регламенты требовали для них трех чтений и в различные дни. Регламент же Конвента требовал для них только двух чтений. Так как второе чтение могло начаться «лишь после того, как предложение будет напечатано, роздано депутатам и внесено в очередной порядок», то в этом, повидимому, была серьезная гарантия против необдуманности и торопливости. Но, в дей­ствительности, законы, касавшиеся функциопиропания револю­ционного правительства, не признавались входящими в катего­рию «законодательных прав». Таким образом, самые важные декреты, декреты «террористические», вотиропались п течение одного заседания. Во II году торопливость дошла до того, что иногда декреты обсуждались уже после их издания. Так,

26     жерминаля II года Комитет общественного спасения предста­вил проект декрета о репрессинных мерах протип заговорщиков,

об   удалении дворян и об общих полицейских мерах — проект, усиливавший террор. Конвент немедленно же начал аплодиро­вать и принял проект единогласно. Когда вотум уже состоялся, были предложены поправки; их передали в Комитет обществен­ного спасения, которому поручили представить новую редакцию. Эта новая редакция была принята 27 жерминаля; 28 числа была предложена новая попрапка; она была принята и составила дополнительный декрет, исправляпший предшествующий.

Эта поспешность, вынуждавшаяся обстоятельствами, еще более облегчалась статьей регламента, гласившею, что, за исключением выбороп н бюро, голосование должно было про­исходить путем вставания или сидения, поименная же пере­кличка требовалась только в сомнительпых случаях. Фактиче­ски, поименное голосование происходило только в очень важ­ных случаях, как, например, когда Конвент обращался в три­бунал, как в процессе Людовика XVI, или в прениях по по­воду предания суду Марата и Каррье ^г.

Не следует, однако, думать, чтобы редакция этих декретов, хотя и вотировавшихся с торопливостью, была всегда импрови- зованной. По примеру Учредительного и Законодательного со-

¹    К поименному голосованию прибегали также после 9 термидора при назначении членов Комитетов общоствениого сдассиия и обществен­ной безоиасиостн.

бранин, Конвент создал постоянные комитеты, имевшие целыо подготовлять его решении. Он назначал членов этих комитетов по спискам, в которые каждый депутат записывался сообразно своей специальности или своим наклопностям. Рапсе 9 терми­дора эти комитеты должны были в принципе возобновляться в половинном своем составе через различные промежутки вре­мени; исключение было сделано только для одного Комитета общественного спасения, состав которого с сентября 1793 г. утверждался ежемесячно без всяких изменений (если не иметь в виду ареста Эро де Сешелля) вплоть до термидора II года. Число этих комитетов менялось. Во II году их было 21, а именно: 1) Комитет архивов, 2) Комитет общественного спа­сения, 3) Комитет общественной безопасности, 4) Комитет декретов и протоколов, 5) Комиссия депеш, 6) Центральная Комиссия (она состояла из одного представителя от каждого комитета, она составляла очередной порядок дня для каждого заседания и вывешивала его накануне в зале Конвента) 7) Ко­митет для наблюдения за подрядами по обмундированию и про­довольствию армии, 8) Комитет ассигнаций и монет, 9) Коми­тет переписки, 10) Комитет петиций, 11) Военный комитет, 12) Комитет финансов, подразделенный на две секции: секцию обыкновенных и секцию чрезвычайных финансов, прямых и косвенных сборов, 13) Законодательный комитет, 14) Коми­тет инспекторов зала заседания, 15) Комитет народного про­свещения ^[3], 16) Комитет общественного призрения, 17) Коми­тет административных подразделений (он занимался всем, что касалось подразделения республики на департаменты, округа, кантоны и общины, а также размещения и назначения различных административных коллегий и судов), 18) Комитет ликвидации и проверки счетов, 19) Комитет отчуждения и го­сударственных имущеетв, 20) Комитет земледелия, торговли, путей сообщения и речного судоходства, 21) Комитет флота и колоний ^[4].

Помимо этих комитетов, Конвент назначал также времен- пые комиссии для каких-нибудь специальных целей, как, напри­мер, Комиссию двенадцати, выбранную 18 мая 1793 г. для при­нятия всех необходимых мер, обеспечивающих общественное спокойствие, и распущенную 31 мая; Комиссию народного про­свещения, назначенную 6 июля 1793 г., с целью выработки плана общественных школ, и присоединенную 16 числа пер­вого месяца II года к общему Комитету народного просвещения. Можно также смотреть, как на временную комиссию, на пер­вый Конституционный комитет, распущенный 16 февраля

1793      г.

Конвент имел три официальпых периодических органа: 1) «Bulletin de la Convention», редактировавшийся Комитетом переписки. Это была газета-афиша, содержавшая в себе глав­нейшие решения Конвента, некоторые постановления комитетов, военные известия, адресы и письма, получавшиеся от народпых клубов или от депутатов, находившихся в миссиях ³; 2) «Рго- ces-verbal», содержавший в себе отчеты о заседаниях Копвснта и составлявшийся поочередно каждым из секретарей ⁸. Согласно регламента, в этих отчетах не приводились имена ораторов и авторов предложений; в них редко также дается содержание речи; прения изложены там сухо; но зато только там можно найти подлинный текст решений Собраний. Там воспроизведено также множество документов, адресов, петиций и т. д., которыч нельзя найти в других газетах. Это важный документ для исто­рии не только Конвента, по и демократической республики вообще; 3) ежедневный «Feuilleton», дававший текст декретов, вотированных на заседании каждого дня. Экземпляр его нахо­дится в Национальном архиве (АД XVIII, 193—229), в «Кратком списке» документов которого он обозначен под не­точным заглавием «Collection gcnerale des decrets de la Con­vention» [5].

Конвент не печатал ничего, что походило бы на сокращен­ные или полные отчеты о прениях наших нынешних палат, и никакая газета не давала стенографического отчета о них. Стенография, уже достигшая тогда значительного совершенства в Англии, во Франции находилась еще в зародыше. Гражда- нвн Гиро (Guiraut) напечатал, правда, и объявление о Способе, который он назвал тахиграфией, и издавал с первого января по 6 мая газету, озаглавленную «Логотахиграф» но он не сдержал в этом издании почти ни одного из своих обещаний. Это была не стенография, а лишь резюме речей. Таким обра­зом, мы принуждены довольствоваться приблизительными от­четами, печатавшимися в газетах по заметкам, набросанным во время заседаний. Лучшие из этих отчетов находятся в «Journal des Debats et des Decrets», в «Moniteur» и в «Republicain fran- gais». Они отличаются один от другого и иногда противоречат друг другу; необходимо их сопоставлять между собой и срав­нивать, по отношению к общему ходу прений, с официальным протоколом. К счастью, многие из ораторов не импровизиро­вали своих речей², а некоторые из них, как, например, Робе­спьер, передавали рукописи своих речей журналистам. Другие речи были напечатаны по распоряжению Конвента. С помощью всех этих данных мы и можем познакомиться с прениями. Но читатель видит, что знакомство это, даже при всем терпении и внимании исследователя, остается очень несовершенным. С полной достоверностью мы знаем лишь результаты, а не весь ход и подробности прений³.

Регламент Копвента предписывал тщательные меры с целью оградить свободу заседаний, бывших публичными, от всякого давления извне. Эти меры отчасти не достигали цели. Трп- бупы иногда оказывали влияние на ход прений. Случалось, что буйно настроенные петиционсры появлялись у решетки или добивались у Собрания разрешения продефилировать по залу заседаний. Не раз Конвент был окружен инсургентами, иногда они даже вторгались в пего. Вначале был поднят вопрос о том, чтобы дать Собранию стражу, навербованную во всех де­партаментах. Монтаньярам удалось отстранить это предложе­ние. Тем Не менее преувеличением было бы сказать, чтобы Конвент находился в рабстве или подвергался тирании. Только при очень важных обстоятельствах, вызывавших народные вол­нения, в моменты большой национальной опасности, парижский народ оказывал давление на решения Конвента; вообще же говоря, он мог свободно вести прения даже по поводу самых важных дел, как, например, во время суда над Людовиком XVI или при обсуждении конституционных вопросов. Но следует

| Нац. библ., Lc. ‘2/771.

‘ Но одни из самых крупных между ними. Дантон, говорил экенром- °^ч- «следствие этого очень трудно и часто невозможно восстановить ^его печи.

ы I Р°ЛР°6псв об этом см. в моей кпиге «Les orateurs de la Legislative ^Ue m Conveutiou», т. I, етр. 6—25.

все-такп признать, что он не всегда пользовался полной сво­бодой и что Париж не раз принуждал его к тому или другому акту.

IV

Таковы былп организации, формы деятельности и функцио­нирование Национального конвента. Посмотрим теперь, какова была его роль в революционном правительстве и каким путем он сосредоточил в своих руках законодательную и исполни­тельную власти.

В первые месяцы этого революционного сосредоточения власти оно проявлялось главным образом в том, что Конвент отдавал непосредственные приказания временному Исполни­тельному совету. Сначала он не установил никакого прямого участия своих членов в осуществлении исполнительной власти, за исключением того, что касалось полиции.

Действительно, его Комитет общественной безопасности имел своей миссией арестовывать граждан, обвинявшихся в за­говоре или в соучастии с роялистами и с внешними врагами, и вообще всех, способных нарушить общественное спокой­ствие. Вследствие этого обе партии, жирондисты и монтаньяры, оспаривали друг у друга обладание этим Комитетом, вооружен­ным столь страшною властью. При первом назначении его членов, 17 октября, большинство в нем оказалось на стороне монтаньяров, представителями которых были в числе прочих президент Эро, вице-президент Базир, Шабо, Моито, Ровэр, Рюам, Энгран, Бордас, Бриваль, Дюкенуа, Лейрис, Одуэн, Ла- виконтери, Кавеньнк, Бернар (из города Сеит), Талльен, Друэ; между тем как’Ъшрондисты из тридцати членов Комитета на­считывали своих только шесть или семь: Фоше, Кервелегана, Куппе (из департамента Кот-дю-Нор), Манюэля, Гранжиёва, Дюпра. При возобновлении Комитета в его половинном составе

9     января 1793 г. Жиронде удалось ввести в него тринадцать своих сторонников, что обеспечило ей большинство. Но через несколько дней после того Гора, воспользовавшись впечатле­нием, произведенным убийством Лепелетье де Сен-Фаржо, про­вела декрет (21 января), в силу которого Комитет обществен­ной безонаспости, потерявший доверие народа, должен был немедленно же подвергнуться переизбранию и был сокращен до двенадцати членов. На этот раз из этих двенадцати членов одиннадцать оказались монтаиьярами, а имеино: Базир, Ла­марк, Шабо, Рюан, Монто, Талльен, Лежандр (из Парижа), Бер­нар (из Сент), Ровер, Энгран и Дюэм; из жирондистов же был только один Ласурс (сначала выбранный лишь кандидатом, но заместивший потом Жапа де Бри, избранного в действитель­ные члены и отказавшегося).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

С этого момента Комитет общественной безопасности оста­вался как бы крепостью Горы. 25 марта он был усилен присо­единением к нему шести новых членов: Оссслена, Алькье, Мора, Камюса, Гарнье (из Сент) и Лекуанта-Пюираво, а в апре­ле— присоединением еще шести членов: Меолля, Друэ, Лей- рпса, Кавеньяка, Бривали и Лано, которые заместили отсут­ствовавших депутатов, разосланных по миссиям. Вследствие именно этого жирондисты, решившись вступить в открытую борьбу с парижскими властями и сломить их сопротивление, назначили особую Комиссию двенадцати, которая, облеченная теми же полномочиями, как и Комитет общественной безопас­ности, на мгновение оттеснила его в пользу жирондистской политики.

После второго своего возобновления в половинном составе,

16     июня, Комитет общественной безопасности, число членов которого было отныне восемнадцать, оказался состоящим из Базира, Шабо, Ровэра, Энграна, Алькье, Мора, Друэ, Бриваля, Лано, Андре, Дюмона, Лежандра (из Парижа), Амара, Бассаля, Гюффруа, Лэньело, Лавиконтери, Пинэ и Жульена (из Ту­лузы). Когда в Комитете оказались новые пробелы, к нему было присоединено, 13 августа, шесть новых членов: Дарти- юет, Мишо (из департамента Ду), Жэ (из Сент-Фуа), Дюпюи (из департамента Роны-и-Луары), Моиз Бэйль и Бернар (из Сент), вернувшийся из миссии.

Но оставшись победителями, монтаньяры нашли, что неко­торые из членов Комитета (а двое из них находились в нем с самого его возникновения), ослабли духом и вели себя подо­зрительно; вследствие этого, по требованию Друз и Мора, Конвент решил 9 сентября возобновить Комитет общественной безопасности, сократив число его членов до десяти. Выборы произошли на следующий день, 10 сентября; но трое из тех, кого хотели устранить, Шабо, Базир и Жюльен (из Тулузы) были выбраны вновь, так же как Лавиконтери, Гюффруа и Алькье: таким образом, в Комитет вошли только три новых члена: Панис, Лежён (из департамента Эпдры) и Гарнье (из Сент). Тогда была принята более энергичная мера: декретом

13    сентября было предписано возобновление всех комиссий, за исключением Комитета общественного спасения, причем список кандидатов для каждой из них должен был представить этот последний. На сАедующий же день Комитетом общественного спасения был представлен список членов, долженствовавших воити в состав Комитета общественной безопасности, список, заключавший двенадцать кандидатов и утвержденный Конвен­том. Этими новоизбранными оказались: Вадье, Панис, Леба, >ше Сен-Совёр, Давид, Гюффруа, Лавикоптери, Амар, Рюль, ^е он, Вулан и Моиз Бэйль. 13 октября (22 числа первого ме- ^А- Олар —1492

сяпа II года) и ним была присоединены еще четыре члена: Дюбарран, Лалуа, Жаго и Луи (из департамента Нижнего Рейна). В брюмере месяце Лебон, Буше и Лалуа перестали быть членами Комитета, но в него вступил Эли Лакост. Тогда оказался окончательно сформирован Комитет II года, который оставаясь в неизменном составе до самого 9 термидора, разде­лял власть вместе с Комитетом общественного спасения. Необ­ходимо только прибавить, что из четырнадцати его членов двое вышли последовательно в отставку: сначала Панис к середине нивоза, а потом Гюффруа — во второй половине вантоза.

В силу постановления, утвержденного в течение брюмера _v Комитет разделил Францию для наблюдения над нею на че­тыре области, из которых первая обнимала тридцать департа­ментов, вторая — также тридцать, третья — двадцать шесть, а четвертая — Париж. Каждая из этих областей находилась пол управлением, по крайней мере, трех членов, а именно: первой областью заведывал Вадье, Вуллан и Моиз Бэйль второй — Амар, Лалуа и Жаго; третьей — Дюбарран, Луи и Леба; чет­вертой (Парижем) — Лавнконтери, Панис, Давид и Рюль. 20 жерминаля Комитет придал себе еще более законченную орга­низацию ², увеличив число своих канцелярии, чиновников и агентов. О размерах этой организации, представлявшей на­стоящее министерство, можно судить по тому факту, что сумма ежегодного жалованья, уплачиваемого ее личному составу, дохо­дила но росписи 18 жерминаля 11 года до 385 000 ливров^[6]. ‘

Что касается общей политики, войны и дипломатии, то тот порядок, который был, если я могу так выразиться, извлечен

10    августа Законодательным собранием из Конституции 1791 г., и представлял собой род ответственного министерства, избран­ного не из среды депутатов, иовидимому, удовлетворял сначала всем требованиям, а одержанные им огромные военные успе­хи— изгнание австро-прусской армии и завоевание Бельгии-— , заставляли думать, что так могло итти дело и далее. Но в конце декабря 1792 г., когда наши отношения с Англией изме­нились, благодаря завоеванию Бельгии, война с этой державой стала казаться неминуемой. Тогда, 1 января 1793 г., жирондист Керсен предложил усилить правительственную инициативу учреждением Комитета национальной охраны, составленного иЗ депутатов. Некоторые возразили, что это «ослабило бы ответ* ственность министров». Марат сказал, «что надо было да^тЬ

время иа размышление». Другие, и в том числе Рабо Сент- Этьенн, выставляли на вид соображения относительно опасно­сти и необходимости, т. е. относительно потребностей минуты. Отсюда видно, что этот первый акт прямого вмешательства за­конодательной власти в сферу исполнительной пе был резуль­татом монтаньярской или какой-либо другой теории, а был вы­зван исключительно обстоятельствами того времени *.

Конвент решил на том же заседании действовать совместно с министрами. Вот текст его декрета: «Комитеты военный, фи­нансов, колоний, флота, дипломатический и конституционный назначат каждый по три из своих членов, которые будут соби­раться в особом помещении и составят Комитет национальной охраны. Этот Комитет немедленно же займется вместе с мини­страми выработкой мер, требуемых ожидаемой войной и на­стоящим положением дел; а когда ему понадобится сделать до­клад о каком-нибудь деле, то президент пе будет иметь права отказать ему в слове».

Этот Комитет был составлен в значительном большинстве из жирондистов, в числе которых были: Брпссо, Жансоннэ, Гадэ, Буайе-Фонфред и Керсен. В него вошли бывшие члены Учредительного собрания, подозреваемые тогда в жирондизме, как, например, Дефермон, Сиейс и Барер. Ни Дайтон, ни Ро­беспьер не принимали в нем участия; из партии монтаньяров там фигурировали только независимые, не связанные ни с Дантоном, ни с Робеспьером, в роде Лакомба Сен-Мишель, Дюбуа Крансе, Камбона и Гнтон-Морво. В первое же свое за­седание (3 января) Комитет охарактеризовал свою политику, выбрав президентом Керсена, а вице-президентом — Бриссо. Затем его президентами были Петнон (4 марта) и Гадэ (19 марта).

Так как этот Комитет был слишком многолюден, вел прения почти публично и подозревался в сочувствии к непопулярной политике Ролана, то ему не удалось установить единства в дей­ствиях правительства в сфере военной и дипломатической. Об­щественное мнение приписало ему ответственность за пораже­ния Дюмурье. При известии об ахенском поражении он сам потребовал своего возобновления, а также и того, «чтобы не­медленно же из среды Собрания был избран Комитет обще­ственного спасения и чтобы по своей организации этот Коми­тет мог предотвр нить все подозрения, затушить все несогласия

и установить более живое общение между Национальным кон* вентом и Исполнительным советом». Это предложение в прин­ципе было вотировано. 22 марта Конвент, узнав о поражении при Неервиндене, поручил Комитету национальной охраны на следующий же день представить проект организации Комитета общественного спасения. Затем, повиДимому, произошло коле­бание. Быть может название «Комитет общественного спасе- ния» показалось слишком страшным. По прошествии трех дней отказались от названия, но не от самой сути, и 25 числа Кон­вент декретировал, чтобы новый Комитет, подобно старому, назывался Комитетом национальной охраны. Число членов в нем было определено в 25. Конвент поручил ему «выработку и предложение всех законов и мер, необходимых для внешней и внутренней защиты республики». Он должен был призывать на свои заседания Исполнительный совет не менее двух раз и неделю. Министры должны были представлять ему в недель­ный срок отчеты о всех своих постановлениях общего харак­тера. Двое из его членов должны были ежедневно присутство­вать на заседаниях Копвента, чтобы отвечать там на вопросы. Всем этим в руки нового комитета действительно передавалась часть исполнительной власти.

Предшествующий Комитет был почти всецело жирондист­ский. Этот же, назначенный Конвентом по предложению его бюро, состоял почти поровну из жирондистов и монтаньяров. Дантон, Робеспьер, Фабр д’Эглантин, Камилл Демулен, Гн- тон-Морво, Рюль, Бреар, Приёр (из департамента Марны) за­седали в нем вместе с Петионом, Жансоннэ, Барбару, Верньо, Бюзо, Гадэ, Иснаром, Ласурсом. За исключением Бриссо и Марата, туда вошли наиболее выдающиеся члены Конвента всех оттенков, потому что в нем были также Дюбуа Крансе, Дельмас, Барер, Жан де Бри, Камбасерес, Сиейс, Кондорсе, Камюс, Кинетт. Это было нечто в роде огромного министер­ства, в котором были представлены все оттенки республикан­ской партии но в котором Жиронда имела, однако, большин­ство. Его бюро было составлено из людей, политический отте­нок которых еще не вполне определился тогда: президента I я* тона-Морво, вице-президента Барера и секретарей Бреара ¹¹ Камбасереса.

Этот Комитет, настолько же многолюдный по составу, как и предшествующий, еще менее однородный и заседавший так­же при открытых дверях ^[7], не сделал и не мог сделать ничего*

События шли стремительно вперед без того, чтобы он мог принять в них участие.

После измены Дюмурье Комитет сам предложиjj (4 апреля), чтобы его заменила «Исполнительная комиссия», и собрался на свое последнее заседание 5 апреля 1793 г.

Названию Исполнительная комиссия, «лишком явно проти­воречившему принципу разделения властей, Конвент предпо­чел название Комитет общественного спасения, которое на этот раз показалось ему соответствующим почти отчаянному или, по крайней мере, очень опасному положению, в какое ввергла Францию измена Дюмурье. 6 апреля 1793 г. Конвент декретировал, чтобы путем поименного голосования был вы­бран Комитет общественного спасения в составе девяти членов Конвента и чтобы он совещался тайно. Ему было поручено «контролировать и ускорять административную деятельность Исполнительного совета», причем он мог даже «останавливать выполнение решений этого Совета». Он имел полномочия при­нимать в неотложных случаях меры общей внешней и внутрен­ней охраны, и его постановления должны были без замедления приводиться в исполнение Исполнительным советом.

По проекту, предложенному 4 апреля, на «Исполнительную комиссию «возлагались» все функции, присвоенные Исполни­тельному совету на его общих заседаниях». Конвент, как мы ви­дим, отступил перед такой формулировкой, явно нарушавшей знаменитый прппцип разделения властей, но не отступил перед самою вещью. Если министры еще и остались на своих местах, то депутатам, которым было поручено наблюдать за ними, фак­тически была вручена также и правительственная власть во всех тех случаях, когда приходилось принять какую-нибудь общую правительственную меру; при таких условиях министры должны были неизбежно обратиться в простых исполнителей решений этой комиссии депутатов.

Создавая таким образом хотя и несколько замаскированное, но настоящее ответственное министерство, Конвент принимает ^D то же время, в виде уступки рутинному недоверию ко всякой исполнительной власти, некоторые предосторожности против возможной тирании Комитета общественного спасения: он от­страняет его от заведывания финансами и делает национальное казначейство независимым от него. В распоряжение Комитета было предоставлено только сто тысяч ливров на секретные расходы. С другой стороны, в декрете не упоминалось о прези­денте Комитета, как бы из боязни, чтобы объединяющее влия[8] Hue этого президента не сделало Комитет слишком могуще-

isoii ^ напечатал протоколы заседаний этих двух Комитетов национал!.- ^,:,Щитыв «Сборникеактов Комитета общественногоспасения»,т. IF- III

ствснным. Наконец, Комитет был учрежден только на один месяц.

В тот же самый день, 6 апреля 1793 г., Конвент приступил к поименному голосованию-с целью назначения членов Комитета общественного спасения, которые и были избраны в следую­щем порядке: 1) Барер—360 голосами; 2) Дельмас — 347 го­лосами: 3) Бреар— 325 голосами; 4) Камбон — 278 голосами; 5) Дантон — 233 голосами; 6) Жан де Бри—227 голосами: 7) Гитон-Морво — 202 голосами; 8) Трейлар—160 голоса­ми; 9) Делакруа (из департамента Эр-и-Луар) — 151 голосом ^[9]. Жан де Брн отказался но болезни, и на следующий день,

7    апреля, на его место был выбран Робер Лендэ

Все эти члены Комитета общественного спасения входили в состав Комитета национальной охраны, за исключением од­ного Робера Лендэ, который был, однако, его членом-зам»-- стителем ³.

Вес они во время суда над Людовиком XVI высказались за смертный приговор и против отсрочки, за исключением Трей­дера, который вотировал за смертную казнь с отсрочкой. Можно сказать, что они примыкали к партии Горы, но только к «оппортунистической» фракции этой партии. Никто из них не подчинялся влиянию Робеспьера; все они стали впослед­ствии его врагами. Большинство их были также открытыми противниками жнропдистов, хотя многие признаки заставляют думать, что в глубине души они были сторонниками соглаше­ния с благоразумнейшими членами, с патриотами Жиронды, с Верньо и Кондорсе. Можно почти сказать, что первый Комитет общественного спасения был в действительности министерством Дантона.

Мы видели, что этот Комитет был избран только на месяц. Потребность в устойчивом правительстве была так очевидна, что Конвент ежемесячно избирал вновь этот Комитет в том же составе, вплоть до 10 июля 1793 г., т. е. до свержения Дан­тона, с тем лишь исключением, что Бреар был замещен в нем

5    июня Берлье, а Робер Лсндэ и Трейлар были заменены Жан- боном Сент-Андре и Гаспареном. Несколько раз происходило присоединение новых членов: 30 мая 1793 г. Эро де Сешелль, Рамель, Кутон, Сен-Жюст и Матье были временно присоеди­нены к Комитету для редактирования конституции; затем

5    июня того же года они были приравнены к другим членам;

22   июня Матьё, отправленный в миссию, был заменен Р. Лендэ, избранным во второй раз

На нервом заседании, 7 апреля 1793 г.. Комитет выбрал своим президентом Гитона-Морво, вице-президентом — Бреара, а секретарями Барера и Лендз. Затем в позднейших протоко­лах заседаний уже пе было больше речи ни о президенте, ни

о   вице-президенте, ни о секретарях. Комитет постановил соби­раться ежедневно на два заседания, в 9 часов утра и в 7 часов вечера, причем никто из посторонних не должен был допу­скаться на эти заседания Он учредил три бюро: 1-е бюро для переписки с депутатами, отправленными в миссии, 2-е бюро для переписки с министрами н генералами и 3-е центральное бюро, на обязанности которого лежали: «зарегистрирование адресов, петиций, мемуаров, полученных писем и жалоб на временный Исполнительный совет, и раздача по назначению всех этих документов» '. Каждое из этих бюро состояло из на­чальника и подчиненных, избранных уже не из среды Коми­тета. Главным секретарем Комитета был сначала Пьер, а затем Дракон Жюльен *.

10      апреля члены Комитета распределили между собой работу следующим образом: Камбон, Гитон и Лендэ должны были заводывать перепиской, внутренними делами, продоволь­ствием, финансами, распределением занятий между секциями Комитета и наблюдением за бюро; Дельмас п Делакруа — вой­ной; Барер н Дантон — иностранными делами, назначением и °тправкой революционных агентов в армии и в провинции; Трейлар и Бреар — флотом.

13     июни того же года эти четыре секции Комитета были заменены следующими шестью: 1) общая переписка: Камбон, Берлье, Сен-Жюст, Кутон; 2) иностранные дела: Барер, Дан­тон, Эро де Сешелль; 3) война: Гаспарен, Делакруа, Дельмас; 4) флот: Гитон-Морво, Жанбон Сент-Андре; 5) финансы, вну­тренние дела и правосудие: Рамель и Матьё; 6) двое из членов назначались поочередно для выслушивания жалоб от депутатов и граждан 17 июня было постановлено, чтобы все эти секции собирались на заседания отдельно, каждое утро, «не позднее» шести часов и заседали до двух часов пополудни. Ежедневно, ровно в два часа, Комитет должен был собираться на общее заседание для обсуждения докладов своих секций, а вечером, в восемь"часов, — на второе заседание «для занятий по вопро­сам общественного спасения» ".

29     июня первенствующая роль Дантона подтвердилась тем фактом, что ему было поручено наблюдать еще и за военными действиями в сотрудничестве с одним Дельмасом без Гаспа- рена и Делакруа ^[10].

Что касалось до сношений с временным Исполнительным советом, то каждая из секций Комитета имела под своим осо­бым наблюдением то министерство или те министерства, кото­рые обнимались сферою ее деятельности. 15 июпя Комитет по­становил, чтобы ежедневно, в час пополудни, Исполнительный совет приходил совещаться с ним «о всех мерах, клонящихся к спасению республики». Кроме того, во время этого совмест­ного заседания, каждый министр должен был давать отчет о своих действиях. Таким путем Комитет общественного спасения хотел подчинить себе Исполнительный совет, обнаруживая все более и более явное стремление обратить министров в простых своих исполнителей ^[11].

С этого времени он уже сам действует в качестве испол­нительной власти, отдавая непосредственно приказания гра­жданским и военным чиновникам. Он рассылает по департа­ментам тайных агентов с поручениями узнавать об обществен­ном настроении и экономическом положении страны он от­правляет комиссаров в армии^в; он наблюдает за депутатами, отправляемыми с миссиями, и руководит ими, посылая им общие и особые инструкции и поддерживая правильную переписку с каждым из них Ои энергично руководит ди­пломатией ^[12].

13  глазах Франции и Европы Комитет общественного спасе­ния. руководимый Дантоном, уже является тогда настоящим носителем исполнительной власти французской республики.

Таким образом, если отбросить фразы, которыми хотели за­маскировать нарушение принципа разделения властей, то мы увидим, что с 6 апреля и по 10 июля 1793 г. Комитет обще­ственного спасения представлял собою в сущности ответствен­ное министерство. .

Неудача дипломатических плаиов первого Комитета обще­ственного спасепия, неуспех его нерешительной политики по отношению к инсургентам-федералистам и его неуспешные военные действия против вандейцев — привели к его падению. Вопрос о доверии был поставлен по поводу срочного месяч­ного обновления этого Комитета. 10 июля 1793 г. Копвент ре­шил ограничить число членов Комитета, доходившее тогда до 16, только девятью и, путем поименного голосования, исключил из нового Комитета Дантона, призвав в то же время в пего значительную часть его прежнего персонала. Он выбрал Жан- бона Сент-Андре и Барера 192 голосами, Гаспарена —178, Кутона — 176, Эро де Сешелля—fL75, Тюрио — 155, Приёра (из деп. Марны) — 142, Сен-Жюста — 126, Робера Лендэ — 100 голосами. Было бы интересно зиать, сколько голосов полу­чил Дантон; но протокол заседания не упоминает об этом. Гас- парен подал в отставку по болезни 24 июля 1793 г.; 27 числа он был замещен Робеспьером по докладу Жанбона Сент-Андре, сделанному от имени Комитета; 14 августа к Комитету были присоединены Карно и Приёр (из департамента Кот-д'Ор); 6 сентября Билльо-Варенн, Колло-д’Эрбуа, Дантон и Гранэ также были присоединены к тому же самому Комитету. Дантон и Гранэ не приняли этого назначения. .Тюрио подал в отставку 20 сентября. Таким образом, с 20 сентября второй Комитет об­щественного спасения состоял из двенадцати членов; он пере­избирался вновь каждый месяц и оставался в том же неизмен­ном составе до самого 9 термидора, за исключением Эро де Сешелля, гильотинированного 16 жерминаля II года и не за­мененного никем другим.

Преобладающую роль в этом втором Комитете играл Ро­беспьер. Первый Комитет общественного спасения представлял еобою министерство Дантона; второй был (или, скорее, стал позднее и мало-помалу) министерством Робеспьера.

Власть этого второго Комитета усилилась чрезвычайно и почти немедленно же тем, что 38 июля 1793 г. он получил право «отдавать приказания о вызове и аресте подозреваемых п обвиняемых лиц и о наложении печатей» Опыт показал не­достаточность первоначальных полномочий Комитета, как они были формулированы декретом 6 апреля 1793 г. Исполнитель­ный совет хотя фактически и был низведен до подчиненного положения, но он тем не мспес сохранил своего рода юридиче* скую независимость, которою не раз пользовались многие ми­нистры, действуя наперекор Комитету и нарушая единство об­щей политики и национальной защиты. Первого августа 1793 г. Дантон, хотя он уже не был членом Комитета, предложил устранить это неудобство, отказаться от фикции разделения властей, «обратить Комитет общественного спасения во Вре­менный исполнительный комитет, а министров в его старших чиновников» и в то же время предоставить в его распоряжение пятьдебят миллионов ливров. Конвент не принял первой части этого предложения, но декретом следующего дня, 2 августа, назначил Комитету требуемые пятьдесят миллионов, не обста­вив употребления этих денег никакими указаниями или ограни­чениями: и мы видим из чтения постановлений Комитета, что с тех пор он начинает приобретать более действительной силы и правительственной власти путем субсидий, выдаваемых газе­там и народным клубам, путем вознаграждений за тайные услуги, путем найма агентов и курьеров или же немедленным осуществлением чрезвычайных революционных мер и мер на­циональной защиты.

Декретом 10 октября 1793 г., установившим в принципе ре­волюционное правительство, было санкционировано уже суще­ствовавшее фактически верховенство Комитета общественного спасения; в силу статьи 2-й этого декрета «Временный испол­нительный совет, министры, генералы и все государственные учреждения должны были находиться под наблюдением Коми­тета общественного спасения, который должен был ежене­дельно давать отчет о них Конвенту». Сверх того статьей 7-й этого декрета у Исполнительного совета отнималось право на­значать генералов: отныне их должен был назначать сам Кон­вент по представлению Комитета общественного спасения. Де­крет 5 фрнмера II года подчинил Комитету депутатов, нахо­дившихся в миссиях: они «обязаны были строго сообразо­ваться» с постановлениями этого Комитета. Важный и обшир­ный декрет 14 фримера еще раз санкционировал и регламен­тировал преобладающую роль Комитета общественного спасе­ния, увеличив в то же время еще более его права, а именно: с одной стороны, он получил право отрешать от должности чи» новников, а с другой стороны, ему было поручено руководить важнейшими действиями в области дипломатии.

Что касалось последней, то 20 вантоза II года Комптет общественного спасения постановил следующее: «1) Комитет будет подписывать верительные грамоты, даваемые всем по­сланникам, причем эти грамоты должны быть скреплены под­писью министра иностранных дел; 2) Комитет будет издавать необходимые постановления для специальных полномочий, да­ваемых посланникам; 3) Комитет будет определять главные основы тех поручений, которые будут возлагаться на послов республики; инструкции для них будут составляться министром иностранных дел и утверждаться Комитетом; 4) Комитет будет переписываться непосредственно с иностранными правитель­ствами, когда он найдет это соответствующим достоинству республики»

23      вантоза II года Комитет получил право замещать отре­шенных им от должности чиновников: «Комитету предоста­вляется право, согласно закону 14 фримера, отстранить от власти всякого чиновника, виновного в невыполнении декретов Национального конвента или постановлений Комитета, а также в нарушении своих служебных обязанностей по вероломству или небрежности; он будет подвергать такого чиновника пре­следованию по всей строгости законов и назначать временно его заместителя». С этой минуты осуществление национальной верховной власти по отношению к назначению должностных лиц оказалось приостановленным в пользу Комитета обще­ственного спасения, который отрешил, например, от должности парижского мэра и назначил на его меето другого; с момента издания именно этого декрета, 23 вантоза II года, правитель­ство Комитета приняло действительно диктаторский характер.

Только в одной области Комитет общественного спасения не осуществлял один правительственной власти, а именно в сфере полиции: там он делпл права и обязанности с Комите­том общественной безопасности (вот почему эти два Комитета часто называются правительственными Комитетами). Когда шло дело о какой-нибудь важной мере, они принимали ее со­обща. Так, приказ об аресте Дантона, Камилла Демулена. Де­лакруа и Филиппо подписан обоими Комитетами на соединен­ном заседании². Случалось также, что Комитет общественной безопасности брал на себя инициативу актов, составлявших на­стоящие правительственные меры. Так, он заставил издать де- J^Pcto предании революционному суду 41 депутата и об аресте

‘ "Recueil des actes», т. XI, стр. (>*27.

^мои «Etudes et l.e^.ons sur la Revolution», первая cepnji,

65 других депутатов (доклад Амара 3 октября 1793 г.). Во мно­гих важных случаях докладчиком обоих Комитетов, собирав­шихся на общие заседания, был один из членов Комитета об­щественной безопасности: в деле Шабо, Фабра д'Эглантина и др. (доклад Амара 26 вантоза); в деле заговора барона Баца (доклад Эли-Лакоста от 26 прериаля), в деле Катерины Тэб (доклад Вадье от 27 прериаля).

12 жерминаля, когда Исполнительный совет был заменен двенадцатью исполнительными комиссиями, эти комиссии были прямо «подчинены» Комитету общественного спасения (статья

17     декрета), и Комитет сам регламентировал эту подчинен­ность ^[13] в том смысле, чтобы члены комиссий были не более как его исполнителями, согласно желанию Дантона, преждевремен­но выраженному им 1 августа предшествующего года.

Мы имеем мало точных сведений о внутренней организации второго Комитета общественного спасения. Из одного проекта, представленного ему 28 жерминаля II года одним из его слу­жащих ^[14], видно, что до учреждения исполнительных комиссий у Комитета было по меньшей мере три бюро: 1) бюро пере­писки с депутатами, находившимися в миссии; 2) бюро наблю­дения за выполнением законов; 3) бюро «Действия», которое рассматривалось «как центр* правительства».

Постановлением 23 сентября 1793 г. Комитет решил, «чтобы каждый из его членов был приурочен в какой-либо особой от­расли занятий» ⁸, но без указания самого распределения. По­длинники постановлений, паписанные часто рукой кого-либо из членов Комитета, и подписи, которыми они скреплены ^[15], дают нам некоторые приблизительные указания по этому во­просу. Другие указания мы находим в прениях Конвента и клуба якобинцев, а также в различных источниках, относя­щихся к истории общей политики.

Робеспьер оставил мало письменных следов своей деятель­ности в сфере ежедневных занятий Комитета. Постановлении, написанных его рукой, встречается мало, и они касаются по большей части полицейских мер, арестов или освобождений из тюрьмы. Его подпись мы находим почти исключительно под постановлениями, имевшими отношение к общей политике, и па нескольких бумагах, касавшихся'флота. Только на основа­нии других данных его можно было бы, как мы это увидим, признать, выражаясь современным языком, президентом мини­стерства, министром без портфеля. Он служил истолкователем общей политики правительства: он истолковывал и защищал ее как в Конвенте, так и в клубе якобинцев.

Сен-Жюст писал и подписывал еще менее. От его имени исходили только постановления, касавшиеся армии и заключе­ний в TiopbViy. Но он лично вмешивался в военные действия и способствовал своим присутствием победам северной и рейн­ской армий.

Кутон был почти так же скуп на составление бумаг и под­писи. У него не было специальности; он занимался понемногу всем, даже дипломатией.

Приёр (из департамента Кот-д’Ор) писал и подписывал много. Он оставил большое количество постановлений, касав­шихся вооружения, артиллерии, народного образования, а в виде исключения, также продовольствия и военного обоза.

Постановлений Прнёра из департамента Марны почти не встречается, так как он находился постоянно в миссиях, так же как и Жанбон Сент-Андре, от которого осталось, однако, не­сколько постановлений относительно флота, написанных его рукой. Но Жанбон за период своей продолжительной миссии в Бресте и в приморских департаментах был настоящим мор­ским министром французской республики.

Робер Лендэ редактировал и подписывал многочисленные постановления, касавшиеся общего продовольствия, продоволь­ствия армии и флота и продовольственных запасов.

Барером редактировано и подписано большинство постано­влений, касавшихся дипломатии, а с флореаля II года также и народного образования и изящных искусств.

Эро де Сешелль занимался вместе с Барером дипломатией. Но осталось мало следов его деятельности; бумаги, иаппсанпые ^его рукой, и его подписи встречаются редко. Известно, внро- чем, что он был гильотинирован еще за четыре месяца до па­дения Робеспьера: Комитет причислил его к разряду подозри­тельных и перестал совещаться в его присутствии с конца брюмера II года.

На Билльо-Варенна и Колло д’Эрбуа была возложена тяже­лая обязанность переписки Комитета, и преимущественно с де­путатами, находившимися в миссии. Постановлений, написан- ^Цых их рукою или подписанных ими, мало.

Наконец, Карно редактировал и подписывал множество по. становлении, касавшихся армии, а также ипогда и флота. Он был занят назначением и увольнением офицеров. В военных делах он был руководящим министром, особенно в том, что ка­салось личного состава.

Мало-помалу каждый член Комитета все более и более спе­циализировался; с другой стороны, его сотоварищи утверждали по доверию и без обсуждения большинство мер, которые он принимал в своем ведомстве, если только эти меры не касались общей политики.

Чтобы хорошо выяснить читателю организацию этого Ко­митета, необходимо указать, в какой мере члены его были со­лидарны между собою в вопросах общей политики. Мало-но- малу установилось мнение, что в Комитете было две категории лиц: 1) «труженики», как Робер Лендэ, Карно, Прнёр (из де­партамента Кот-д’Ор), которые, замкнувшись в свои канцеля­рии, занимались национальной защитой; 2) «политики»: Ро­беспьер, Сен-Жюст, Кутоп, Билльо-Варенн, Колло д’Эрбуа, ко­торые принимали или заставляли принимать террористические меры. Согласно этому взгляду, на первых не должна падать от­ветственность за действия последних. 3 жерминаля III года, спустя более иолугода после падения Робеспьера, Карно с трибуны Конвента доказывал задним числом это деление чле­нов Комитета общественного спасения на «тружеников» и «по­литиков» и приписывал самому себе ту роль, какую и сохра­нило за ним потомство, т. е. ту роль патриота, согласившегося Заседать временно вместе с Робеспьером, Кутоном н Сен-Жю- етом, чтобы спасти Францию своими военными планами, а не для того, чтобы участвовать в свирепых мерах этих «тиранов».

В этот момент подвергались преследованию только три бывших члена Комитета общественного спасения: Бплльо-Ва- рени, Колло д'Эрбуа, Барер и один бывший член Комитета общественной безопасности, Вадье. Но и все остальные чув­ствовали себя в опасности, так что, защищая их, они защи­щали самих себя. Когда Карно говорил в пользу обвиняемых, он в действительности оправдывал и очень искусно выгоражи­вал самого себя.

В этой именно речи, говоря об ответственности каждого из членов Комитета, он коснулся вопроса о подписях в выраже­ниях, которые необходимо привести здесь целиком: «Подпи­си, — сказал он, — дававшиеся бывшими членами Комитета об­щественного спасения (я говорю о второй и третьей подписи), были формальностью, предписанной законом, но не имевШ» абсолютно никакого значения по отношению к тому, кто *»0 *! зан был выполнять ее. Это не означало с его стороны прямог согласия или даже одобрения но доверию. Они не были, наь
неи. даже простым «удостоверением верности с подлинником», так как это все-таки предполагало бы, что подписавшийся чи­тал и сличал, чего не было в действительности. Эти подписи всегда были лишь простым скреплением бумаг, чисто механи­ческой операцией, ничего не доказывавшей, кроме разве того, что докладчик, т. е. первый подписавший подлинную бумагу, выполнил предписанную законом формальность и представил эту бумагу на рассмотрение Комитета». Он утверждал далее, что подписал таким образом, не читая, инструкцию, касав­шуюся народной комиссии Оранжа, «существование которой ему было долгое время неизвестно», а также письмо к Жозефу Лебону, расширявшее его полномочия, хотя он «постоянно» требовал отозвания этого депутата. 6 жерминаля он сообщил еще, что подписал, сам того не зная, приказ об аресте двух своих собственных секретарей и трактирщика Жервэ, у кото­рого он обыкновенно обедал. Почему же случилось так, что он подписывал не читая! Если верить Карно, то это происходило потому, что не было физической возможности поступать иначе, вследствие скопления множества дел. Он закончил речь так: «Если установить эту основу для определения ответственности, то большинство обвинений, направленных против подсудимых (Билльо-Варенна, Колло д’Эрбуа и Барера), падают сами собой; преступления остаются за теми, кто их совершил, за триумви­ратом, который вы наказали 10 термидора».

Таково оправдание Карно, и так он объясняет, почему его подпись могла оказаться внизу некоторых из террористических постановлений. Эта теория подписей и ответственности была, впрочем, принята большинством историков; она стала класси­ческой. Однако исследование бумаг Комитета общественного спасения опровергает ее почти совершенно. Без сомнения, офи­циальные предписания о выполнении постановлений Комитета снабжены подписями, представляющими собой простые удосто­верения «верности с подлинником», или «скрепы», не налагаю­щие никакой ответственности на подписывавших эти предпи­сания. Никто из знакомых с делом лиц. не мог ни тогда, ни после, ставить их в вину Карно; как настоящий адвокат, он защищался в том, в чем его никто не обвинял, или, скорее, он прибег просто к уловке (если нам действительно точно пере­даны его елова>), когда называл «вторыми подписями» подписи, бьтщце не более как простым удостоверением «верности ^<: подлинником». Действительная ответственность, как это хо­рошо знал сам Карно, падала на того, кто редактировал или подписывал «подлинные» постановления, все равно, шло ли Д1 ю о «первой» подписи самого автора постановления или о второй» подписи лица, давшего свое согласие на постановле- ^Uu*> Редактированное другим. Это и был тот щекотливый пункт,

на котором Карно чувствовал себя уязвимым, причем, так как он защищал свою голову, то вполне извинительно, что он ста­рался обойти этот пункт забавными анекдотами, в роде рас­сказа о трактирщике, которого он приказал арестовать, сам не зная того Но я имел в руках все бумаги Комитета обще­ственного спасения и, как я думаю, все подлинники постано­влений, хранящиеся в архивах; и я не видел ни одного поста­новления, которое касалось бы общей политики и подписи под которым могли бы казаться данными по небрежности или по неведению.

Возьмем для примера одну из самых знаменитых политиче­ских и «террористических» мер: приказ об аресте Дантона, Камплла Демулена, Делакруа и Филиппо (10 жерминаля

II       года). Можно ли допустить хоть на одно мгновение, чтобы Карно и Приёр (из департамента Кот-д'Ор), подписавшие этот приказ вместе со своими сотоварищами, сделали это по недо­смотру? Они подписали его, чтобы в согласии с Робеспьером и Билльо-Варепиом погубить Дантона и его друзей. Один только из находившихся тогда в Париже членов Комитета, Робер Лендэ, не дал своей подписи, потому что не одобрял этой меры. Все остальные, как «политики», так и «труженики», одо­брили этот акт правительственной политики. В действительно-, сти между членами Комитета общественного спасения суще­ствовала политическая солидарность ^г.

В общем, у каждого члена Комитета было свое ведомство, в котором он распоряжался почти бесконтрольно и в котором пользовался своего рода личной независимостью, под своей личной ответственностью. Но все вопросы общей политики ре­шались Комитетом на общих заседаниях, и он был ответствен в этих решениях во всем своем составе.

Декрет, учредивший двенадцать комиссий, подчнппл их не­посредственно Комитету общественного спасения, которому они были обязаны ежедневно давать отчет о своих действиях и де­нежных расходах. «Ежедневно, в десять часов вечера, — гово­рится в постановлении 3 флорсаля, — один из членов, комис-

¹ >1 тщетно искал этот прпк^э об аресте в бумагах Комитета; а что касается двух секретарей Карно, посаженных в тюрьму па основании распоряжения, подписанного Карпо, то вовсе не достоверно, чтобы эта подпись была дана им по поведению. Это постановление находится в На­циональном архиве; из пего видно, что эти два молодых человека, выиин лишнее за обедом, стали шуметь на собрании одной секции и угрожать присутствовавшим на нем гильотиной. Карно подписал приказ об их аресте, и его нельзя порицать за это. Он говорит также в своей речи

6     жерминаля III года, что подписывал, не желая того, и даже редактиро­вал некоторые постановления, против которых он «заранее представил Формальный протест». Я не nauie.i ни одного из таких протестов.

*   Более нодробпо об этом см. в моих «Etudes et Lemons», первая серия, глава «Об ответственности Карно».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

cap или помощник, каждой из двенадцати комиссий должен являться в место заседаний Комитета для отчета о результа­тах ее деятельности, согласно статье 18 декрета». Комитет раз­бился на секции, чтобы разделить труд по наблюдению за ко­миссиями, по словам Камбона (речь 11 термидора II года), не­которые из членов имели под своим контролем до трех комис­сий, и он приводит в пример Робера Лендэ, «которому было поручено наблюдение за тремя или четырьмя очепь важными ведомствами, в числе которых находилось ведомство торговли и продовольствия». Некоторые секции Комитета уже были ор­ганизованы еще до учреждения комиссий, а именно — секция вооружения, войны и две или три других; по отношению к пим не было надобности ни в каких нововведениях. Одною из но­вых секций, созданных в флореале, была секция народного об­разования, во главе которой был ноставлсп Барер. Несмотря на свои многообразные занятия, он проявил в этой области необычайную деятельность.

Одной из секций Комитета, о которой много говорилось, была секция общей полиции. Она была организована не для наблюдения за какой-либо комиссией, а для приведении в исполнение тех мер, которые, в силу декрета 26 и 27 жерми­наля относительно общей полиции, лежали на обязанности Ко­митета общественного спасения. Этой секцией заведывал сна­чала Сен-Жюст, докладчик вышеупомянутого декрета. Когда он уехал к северной армии (10 флореаля), его место занимал Робеспьер до 12 мессидора. «Когда Робеспьер удалился из Ко­митета на четыре декады, его заместил в этой работе Кутон. . . По требованию Комитета общественной безопасности в конце мессидора, Комитет совещался о том, чтобы присоединить бюро общей полиции во всем его составе, со всеми его бума­гами и служащими к Комитету общественной безопасности, что и было исполнено» ^х.

Гаковы главные черты, характеризующие организацию и функционирование Комитета общественного спасения, через посредство которого Конвент управлял Францией до 9 тер­мидора ".

1    Нёропье ties ineinbres des ancieus Connies aux imputations de Lau- ^rt'nt le Coinlre» (Нац. библ., Lb. 41/1442, iu-8). Я перепечатал этот «Ответ» ^в ж>риале «Revolution fran^aise», т. XXXIV. Там, на стр. 257—258, чита­тель иайдет цитированное место.

^J Все постановлении этого Комитета читатель найдет в моем «Собрапнн актои Комитета общественного спасения», т. I—XII. Это издание еще “р закончено печатанием. Последний том, появившийся в 189!) г., доведен до .{ чмореаля II года. Том XIII уже печатается, источниками для этого •Мания послужили: I) протоколы совещаний Комитета; 2) подлинники

о  постановлений. Протоколы составлялись не до самою конца по одном) ^г°му же способу. До 19 июля 1793 г. это были довольио сухие отчеты

27 А. Одаи — 1392

ilS                                     Демократическая республика

%

V

Главными агентами центральной власти в революционном правительстве были «депутаты, посылавшиеся с миссиями»; они назывались сначала «комиссарами Конвента» и мало- помалу стали временно играть роль префектов или интен­дантов.

Конвент не решился сразу и открыто начать управлять де­партаментами или руководить армиями через посредство неко­торых из своих членов. Здесь еще раз уважение к принципу разделения властей заставило его колебаться некоторое время, прежде чем уступить требованию обстоятельств.

Еще Учредительное собрание показало пример законодате­лей, которые сами обеспечивали выполнение своих декретов. Принужденное, после вареннского бегства, временно осуще­ствлять исполнительную власть, оно послало (декрет 22 нюня

1791       г.) некоторых из своих членов в пограничные департа­менты, в качестве комиссаров, для приведения армий к новой присяге и для «обсуждения, совместно с административными властями и военачальниками, мер, которые они сочтут необхо­димыми для поддержания общественного порядка и безопасно­сти государства, а также для производства всех нужных для этого реквизиций». 13 тот же день Собрание отправило в Ва- ренн трех комиссаров с поручением привезти короля и с пол­номочием «требовать содействия национальной гвардии и ли­нейных войск, отдавать приказания административным и муни­ципальным учреждениям и вообще делать и приказывать все, что окажется необходимым для выполнения возложенного на них поручения».

Эта посылка комиссаров прекратилась, когда Людовик XVI был восстановлен на троне. По Законодательному собранию, в его борьбе с исполнительной властью, пришлось вторгаться в нрава и обязанности этой власти. 15 февраля 1792 г. оно по­слало четырех из своих членов в департамент Уазы для вос­становления там порядка; 31 июля того же года оно поручило трем другим депутатам отправиться в Суассон для устройства там военного лагеря; 9 августа, «найдя чрезвычай­но полезной посылку комиссаров в Суассон», оно отправило девять других комиссаров к армиям севера, центра и Рейна. После отрешения от власти Людовика XVI, оно послало еще

о  заседаниях, но и Форме рассказа с воспроизведением всех постановления. Потом это уже были только одни постановления без отчета о заседаниях, причем приходилась только часть постановлений. Остальные, н их очень много, хранятся в подлинниках в Национальном и других архивах. Я считаю возможным утверждать, что недостает из них только очень немногих и что когда мое издание будет закончено, мм будем иметь почти полную коллекцию постановлении Комитета общественного cuaceuu£i.

двенадцать комиссаров к армиям, с полномочием отрешать от должностей и замещать офицеров всех чинов и всякого рода чиновников. Затем оно назначало много других комиссаров для различных поручений, а 17 сентября 1792 г. вторглось даже в область судебной власти, когда поручило четырем из своих членов следить за производством дознания по делу о краже из хранилища дворцовой мебели.

Таким образом, Конвент не положил в этом случае начала какому-либо нововведению. Как бы желая дать понять, что он только поддерживает уже существующее учреждение, он удер­жал у власти комиссаров Законодательного собрания до окон­чательного выполнения ими их поручений. Затем он стал посы­лать, по мере надобности, некоторых из своих членов к армиям для наблюдения за генералами или в различные де­партаменты для каких-либо специальных целей. Эти первые миссии депутатов Конвента носили характер как бы исключи­тельных мер, вызванных исключительными обстоятельствами. Эти исключительные обстоятельства затянулись, война про­должалась и стала бедственной, и вот первые неудачи армии Дюмурье заставили Конвент придать миссиям депу­татов характер общей меры и распространить их на всю Францию. 9 марта 1793 г. он декретировал отправку по два из своих членов в каждый департамент не только для произ­водства набора в 300 ООО человек, вотированного 24 фев­раля того же года, по и для требования отчета от всех устано­вленных властей, для принятия всех мер, которые покажутся им необходимыми для восстановления порядка, для отрешения чиновников от должностей, в случае надобности, и для заклю­чения в тюрьму подозрительных должностных лиц, для обра­щения за помощью к вооруженной силе, для проверки состоя­ния продовольственных запасов, для изыскания причин фиктив­ной недостачи хлеба и остановки в его подвозе, словом — с не­ограниченными мандатом и полномочиями В силу декрета 30 апреля того же года это учреждение депутатов, посылаемых с миссиями, получило правильную организацию.

Гаким-то путем потребности военной защиты вызвали ме­роприятие, которое имело своим результатом временное Устранение анархического недостатка конституции 1791 г., де­централизованной до чрезмерности, конституции, в которой Центральная власть не имела даже своего представители, своего наблюдательного агента в департаментах. Эти обстоятельства

•    создали такого агента: им оказывается депутат, отправлен­ный с миссией. Он заставлял выборные местные власти дсйство-

u п ^(,П|!^{С0К этих} депутатов, посылавшихся с миссиями, можно найти des actes clu Comite de salut public», т. II, стр. 298—317.

вать в направлении общей политики правительства. Послан­ный главным образом для содействия набору в 300 ООО рекрут, он остался в департаменте и по окончании этого набора и вы­полнял там или старался выполнить обязанности префекта или интенданта.

Выборные департаментские власти смотрели не без раздра­жения на такую попытку централизации. Им казалось, что их ставят под опеку Парижа. Когда жирондистам, врагам париж­ского преобладания, был нанесен удар парижским восстанием 31 мая и 2 июня 1793 г., многие из департаментских властей сбросили с себя иго представителей Конвента (что было тем легче для них, так как в мае значительное число этих предста­вителей вернулось в Париж) и организовали огромное восста­ние. нодящее имя одновременно федералистического и жирон­дистского.

Когда это департаментское восстание было подавлено, На­циональный конвент учредил, сначала по случаю нового мас­сового набора (23 августа), а потом по поводу других обстоя­тельств, и не путем какого-либо одного декрета, а постепенно, мало-помалу, новые миссии почти во всех департаментах, с теми же самыми полномочиями, как и прежде (август — сентябрь 1793 г.).

Наконец, 9 нивоза II года была организована большая уни­версальная миссия, с целыо установления революционного правительства и с поручением очистить провинциальные власти

При всех армиях, с самого вступления во власть Конвента и до его роспуска, находились его представители, которые по ограничивались только наблюдением за тем, чтобы генералы выполняли распоряжения и планы центрального правительства, а также отрешением их от власти и временным назначением других генералов: им иногда случалось брать на себя действи­тельное командование армией и итти во главе ее на врага; один из этих представителей Конвента. Фабр (из департамента Herault), был даже убит в сражении с испанцами (30 фрнмера

II     года).

Около половины членов Национального конвента находи­лась, таким образом, постоянно и поочередно в миссиях, при армиях или в департаментах. Члены Комитета общественного спасения по большей части сами отправлялись в эти миссии- Отправка Сен-Жюста и Карно к армиям севера и Рейна имели результатом решающие победы. Миссия Прнёра (из Марны) в Бретани содействовала неудаче вандейского восста­ния. Миссия Жанбона Сент-Андрэ в Бресте (самая продолжи*
тельная) способствовала объединению наших действий на морс против англичан.

Миссии в департаментах не затягивались на такое долгое время, как при армиях, где они не прерывались никогда. На­чиная с флореаля II года, Конвент стал отзывать большинство своих представителей в департаментах, и революционное пра­вительство функционировало там затем уже при посредстве так называемых национальных агентов.

Чго касается того периода, когда представители Конвента действовали в качестве префектов или интендантов (с марта 1793 г. до мая 1794 г.), то нм строго были подчинены департа­ментские и другие выборные власти, главным образом во время и после федералистического восстания. 17 июля 1793 г. Кон­вент объявил, что постановления его представителей имеют значение «временных законов», а 16 августа того же года он декретировал, чтобы «администраторы, приостанавливающие выполнение постановлений представителей, паказывались де­сятью годами каторжных работ». В действительности, после по­беды над федерализмом, повиновение местной администрации сделалось если пе вполне безупречным, то, по крайней мере, достаточным.

Не будучи в состоянии всего выполнить сами, представи­тели Конвента сначала имели при себе помощников, которым и передавали свои полномочия. Но это вело к злоупотреблениям. Эти помощники иногда обращались в местных тиранов. Декрет 14 фримера II года запретил представителям передавать свои полномочия. У них еще оставались агенты, но это уже были простые подчиненные, инспектора или советники, которыми они окружали себя для ознакомления с местными делами.

После победы над федерализмом, главной задачей эмисса­ров Конвента была очистка властей. Как же приступали они к зтои очистке? Член Конвента Грегуар писал 25 октября 1793 г. из Лорнапа, что ему донесли на генеральный совет этой ком­муны. как на бывший в сношении с жирондистами. Тогда он созывает на публичное заседание местный народный клуб, при­ступает к публичному допросу членов коммунального управле­ния, отрешает их от власти и назначает на следующий день еозыв первичных собраний. Эти собрания, на которые пришли почти только одни портовые рабочие, выбрали муниципалитет из «санкюлотов» ^[16]. Гемберто писал из Блуа 31 октября 1793 г.: 1 начал вчера в Блуа революционную чистку. Санкюлоты ' "орались в кафедральной церкви. Они высказались через мое iim-редстзо за отстранение от власти аристократического муни-
пипа ли те та и немедленно же выбрали вместо него патриотиче­ский муниципалитет

Представителям Конвента предстояло спачала очистить только подозрительные административные советы. Декретом ог

14     фримера им было приказано очистить все гражданские вла­сти, без исключения, а циркуляр Комитета общественного спа­сения предписывал им приступать к этой очистке «на общем собрании всего населения». Обыкновенно представители про­читывали перед этим собранием список чиновников. Если не заявлялось протестов, то чиновники удерживались у власти; в противном случае их немедленно же заменяли другими ли­цами. Кто же назначал этих лиц? Сам представитель. Но всего чаще он только называл имя, которое было ему подсказано местным народным клубом, и тогда это имя встречалось об­щим одобрением.

Представлять себе этих эмиссаров Конвента, даже в ту эпоху, когда их полномочия были наиболее обширны, в виде* «проконсулов», устрашенных и устрашающих, тирапизирован- ных и тиранизирующих, в виде трепещущих рабов Комитета общественного спасения, значило бы составить себе ложную идею о них самих и о их роли. Прежде всего, несправедливо упрекать их в том, будто они возбуждали страх и ненависть. Какой-нибудь Каррье или Жозеф Лебоп были исключениями. Ес.Тн представители Конвента устрашали врагов революции, со­умышленников вандейцев и чужеземцев (а этот страх быт одним из средств национальной защиты), то народ их любил, призывал нх и приветствовал как своих спасителей. И я го ворю в этом случае не только о рабочих и крестьянах: респу­бликанская буржуазия также видела в этих агентах централь­ной власти защитников против крайностей местных револю­ционных комитетов и различных местных тираний.

Письма этих эмиссаров показывают, что большинство из них старалось исправить несправедливые поступки мелких местных тиранов, появлявшихся там и сям более или мепес са­мопроизвольно, по случаю и иод предлогом национальной за­щиты. Так, Робеспьер-младпшй и Мор заставили благословлять себя, первый в Верхней Саоне, а второй в Иопне, выпустив на свободу песчастных крестьян, заключенных в тюрьму из-за рс* лигин. Свидетельства о радости, вызывавшейся приездом пред­ставителей Конвента, очень многочисленны. Мишо писал из Шатору 3 плювиоза II года: «Я приехал сюда вчера в 7 часов вечера. Меня о?кидалп с нетерпением. Все местные власти по­спешили засвидетельствовать передо мною свое повиновение декретам Национального конвента и свое доверие к тому не-

утомимому рвению, которое он обнаруживал до сих нор в деле общественного спасения. Народ показался мне охваченным тем же настроением. Когда сделался известным мой приезд, по всем улицам раздались крики: «Да здравствует Национальный копвент! Да здравствует Гора!»', и народные благословения со­провождали меня до самой гостиницы, где я остановился Точно так же Вернерей поздравляет себя, 6 флореаля, с тем восторженным и трогательным приемом, который был сделан ему в Алье²; а Гарнье (из Сент) сообщает, 25 прериаля, из Рошфора, что он был «принят в этом городе как спаситель».

Таким образом, эмиссары Конвента не казались народу та­кими страшилищами, как это утверждали впоследствии. Надо остерегаться также видеть в них трепещущих рабов Комитета общественного спасения; с другой стороны, если в известную эпоху это были действительно переезжавшие с места на место префекты, то они все же не обнаруживали по отношению к Ко­митету того пассивного, запуганного и однообразного повино­вения, какого Наполеон добился в конце концов от своих пре­фектов. Будучи такими же депутатами, как и члены Комитета, они плохо мирились (по крайней мере, некоторые из них) с ролью подчиненных агептов. Им часто приходилось, пз-за мест­ных соображений, приостанавливать выполнение предписаний Комитета. Декретами от 5 и 14 фримера им воспрещались та­кого рода ослушания. С тех пор они стали менее непокор­ными, но, однако, некоторые из них продолжали обнаружи­вать неповиновение в одном важном деле общего интереса. Ко­митет общественного спасения формально воспротивился гоне­нию на христианство, а между тем они все-таки не прекращали его, увлеченные силой народного движения против католиче­ских священников.

Они облагали революционными налогами богатых; 16 и 18 фримера Конвент отменил все эти налоги и запретил их на будущее время. Тем не менее некоторые представители позво­ляли себе даже и после того взимать эти налоги.

Многие из представителей Конвента злоупотребляли пра­вом реквизиций и конфискаций. Потребовался особый декрет <24 плювиоза), воспрещавший им пользоваться этим правом без предварительного одобрения Комитета общественного спа­сения.

Многие и;в этих эмиссаров проявили такую независимость, что когда их настойчиво отзывали, они не возвращались в Па­риж; Конвент был принужден декретировать 10 прериаля, что он будет считать подавшими в отставку тех из депутатов, ко-

торые откажутся немедленно же повиноваться приказу об отозвании.     •

Тем не мспее эмиссары Конвента горячо стремились обес­печить точным выполнением распоряжений центральной власти единство администрации, столь необходимое в период нацио­нальной защиты. Если они пе повиновались лучше, быстрее и однообразнее, то это потому, что они еще были заражены привычками старого порядка, привычками к медлительно­сти и отсутствию единства. Отдаленность, недостаток средств быстрого сообщения (воздушный телеграф функ­ционировал только с термидора II года и сначала исключительно для сношения с северной армией *), дурное со­стояние дорог, — все это вело к тому,•"•что часто представитель Копвента должен был ждать по две недели ответа от Комитета общественного спасения но какому-нибудь щекотливому и не­отложному местному вопросу, требовавшему отступления от об­щих правил. Тогда, движимый патриотизмом, он брал на свою ответственность разрешение вопроса и действовал без прика­зания или вопреки приказаниям. Когда ему даже и можно было бы подождать ответа от Комитета, этот ответ или не приходил очень долго или не приходил вовсе. Сколько я встречал писем Эмиссаров Конвента с требованиями и мольбами о скором от­вете и с пометками на полях: «Оставлено без рассмотрения!» Комитет предоставлял эмиссару распутываться как он хотел, и затем подвергаться порицанию, если он распутывался плохо. Совершенно так же, при старом порядке, министр оставлял без ответа интенданта, чтобы принудить его взять на одного себя какое-нибудь трудное решение и пе делить с ним ответственно­сти за пего. Представители Конвента, находившиеся при ар­миях, были счастливее: Карно отвечал им быстро и ясно, раз­решая все затруднения и указывая точно, что надо было де­лать. В департаментах были эмиссары, которых Комитет оста­влял совсем без писем; опн грозили тем, что вернутся в Па­риж, если будет продолжаться это молчание: Комитет все-таки молчал.

Его канцелярия и делопроизводство были плохо органпзо- паны. У пего не было даже точного списка всех депутатов, разо­сланных с миссиями, и мы теперь знаем, где находился в та­кое-то время такой-то представитель Конвента, лучше, чем знали это Билльо-Варевн и Колло д’Эрбуа, которым было по­ручено вести переписку. С Комитетом случалось также следую­щее: он забывал, что отозвал эмиссара, и посылал ему прика­зания, как будто тот еще был оставлен на месте, а затем уди­влялся, что он еще остается там

Положение было таково, что иногда появлялись лже-пред- ставители Конвента, разъезжавшие по различным департамен­там. причинявшие там раздражения и совершавшие лихоим­ства. Так, в месяце вантозе II года какой-то Этьенн Тири, уро­женец Седана, двадцати четырех лет, действовал в департа­менте Верхнего Рейна на основании полномочий, снабженных поддельными подписями Кутона и Барера. Арестованный эмис­саром Дюруа, он был предан революционному трибуналу и гильотинирован ³.

Из всех этих фактов не следует заключать, что револю­ционное правительство, поскольку оно применялось в департа­ментах представителями Конвента, было сплошною картиною беспорядка и бессистемности. Беспорядка? Да, но только по сравнению с упорядоченностью настоящего времени. Бессистем­ности? Да, но лишь по сравнению с административным един­ством нашего времени. По сравнению же с хаотической и при­чудливой анархией старого порядка, а также узаконенной анар­хией конституционной монархии 1791 г., в 1793 и 1794 гг. про­изошел серьезный прогресс в смысле правительственного и административного единства и централизации. Никогда еще Франция не производила впечатления такого стройного и со­гласованного движения. Это правительство, несмотря па ука­занные нами неправильности, заставляло повиноваться себе го­раздо лучше, быстрее п единообразнее, чем этого могла до­стигнуть королевская власть даже в эпоху своего наибольшего могущества. Это не значило, чтобы его агенты были лучше или разумнее выбраны; это значило только, что теперь существо­вала единая нация, желавшая быть единой; это значило, что с конца 1793 г. во всей Франции обнаруживалось сильное рес­публиканское течение, и притом монтаньярское, т. е. унитар­ное, восторжествовавшее над жирондистским, т. е. анти-париж- екпм, федералистическим. Централизация установилась в умах, прежде чем она успела установиться в канцеляриях и админи­страциях. Там именно эта централизация зарождалась, подго­товляя твое торжество, а также и своп крайности.

Представители Конвента были первыми органами этой на­чинавшейся централизации и, как мы уже говорили, первыми префектами Франции. Но декрет 1-1 фримера подготовил >чреждение других агептов центральной власти, так называе­мых национальных агентов при округах и коммунах. Когда.

' ^{< ле}-1У°т еще заметить, что Комитет общественного спасения поеы- _Чт^л'"'0ГЛ» своих агеитов для помощи представителям Ко пион та, а также ооы наблюдать за ними, как, например, Жюльена-сына.

«Reeucil des actes», т. XI, стр. 721, 722; т. XII, стр. 101,. 126.

в флореале II года, эти агенты были установлены в департа­ментах стараниями тех же самых представителен Конвента, эти последние были почти все отозваны, и их заменили в деле выполнения распоряжений центральной власти национальные агенты                    .

V

Революционное правительство функционировало не только через посредство представителей Конвента, но также и через посредство местных выборных или народных групп: во-пер­вых, через посредство учрежденных или организованных еще Учредительным собранием департаментских, окружных и муниципальных выборных властей, а во-вторых — других групп, возникших более или менее самопроизвольно н посте­пенно вошедших в состав правительственного механизма, в ко­тором они в конце концов стали играть роль двух очень ден- тельных органов. Такими органами были народные клубы и ре­ви люцнониые комитеты.

Департаментские советы, как мы видели, шли скорее напе­рекор, нежели содействовали революционному правительству. Когда их возмущеппе было подавлено, их постарались совер­шенно ослабить, сведя декретом 14 фримера их права и обя­занности к сфере однпх второстепенных вопросов. Окружные административные учреждения, роль которых и прежде была незначительна, стали теперь простыли» передаточными инстан­циями. Вся политическая и административная жизнь сосредо­точилась тогда в единственных действительно живых обще­ственных группах, в тех коммунальных учреждениях, которые создали революцию, поддерживали и развивали ее. Только при содействии коммун и могло существовать во Франции револю­ционное правительство, только благодаря им стала популяри-

¹ Комитет общественного епасеппя хороню понимал выгоду зямепы постоянными агентами с ограпиченпымп полномочиям а всемогущих эмис­саров Конвента. Карно говорил в Конвенте 12 жерминаля II года от его имени: «Великое зло к том. что чаще всего приезд народного представи­теля в какое-либо место, вместо того чтобы пробудить энергию должност­ных лиц, повидичому, сразу же парализует ее. Всякий считает себя зая­вленным oi необходимости действовать в присутствии власти, которая может решать все. Вследствие атого все обращаются к нему; его засыпают ионарпымп воп|юсамп и мелкими затруднениями: недоброжелательство окружает его, жадность осаждает его, лицемерие опутывает, клев*тл шлет вам на него доносы; н многие из ваших члеиов, даже заслуживши' вате полное доверие и ничего не сделавшие, чтобы утратить его, с удивле­нием видят себя после возвращен я окруженными предубеждением, обя­завшими оправдываться в действиях, которые, если разобрать их мотивы, часто оказываются лишь актами справедливой твердости и иеличайш^ги преданности» («МонНенг», переизд., т. XX, стр. J15—116),
яоваться идея демократической республики. Их организация известна более, чем та роль, какую они играли. В данную ми­нуту я ограничусь лишь указанием на важность этой роли и повторением, что коммуны были важной опорой революцион­ного правительства, так же как они были творцами новой Франции, творцами национального объединения. Что же ка­сается народных клубов и революционных комитетов, то это были два особых органа муниципальной жизни. Укажем же те­перь на место, какое занимали эти клубы и комитеты в изучае­мом нами положении вещей.          ✓ Народные или якобинские клубы — это прежние общества Друзей конституции, когда-то буржуазные, а затем демокра­тические, моитаньярские, саикюлотскнс, фанатические сторон­ники идей равенства и единства. Очень немногие из этих клу­бов были жирондистскими. Правительство стремилось к тому, чтобы в них не осталось ни одного федералистического эле­мента. Циркуляр Комитета общественного спасения (16 плю­виоза II года) приказывал им самим заниматься своей собствен­ной очисткой, а декретом 27 жерминаля того же года из них были исключены все бывшие дворяне и иностранцы. Они сде­лались вполне чистым и ярко горящим очагом демократии.

Они были основаны в видах народного просвещения, ско­рее для пропаганды, нежели для действий; но обстоятельства заставили их действовать в области политики и вмешиваться неносредственно в администрацию. Еще в сентябре 1793 г. яко­бинцы Арля сами назначили муниципальных властей своего города. Представители Конвента, как мы видели, приглашали эти народные клубы к участию в деле очистки. Декретом от

14     фримера якобинцы были сделаны по всей Франции ору­диями избрания и очистки чиновничества. В том циркуляре от

16    плювиоза, которым Комитет предписывал народным клубам самоочищение, говорилось, что Конвент призывает их «к сов­местным заботам, совместным усилиям, с целью установить па незыблемых основах здание революционного правительства». Он просил их выбирать хороших должностных лиц и приба­влял: «Вы — те питомники, к которым республика будет обра­щаться за ними».

Сила народных клубов была так велика, что правительство начало страшиться пх в тот самый момент, когда стало опи­раться па них. Оно стремилось подчинить себе якобинцев, влияя на их главный парижский центр через посредство Ро­беспьера, который сначала отклонил его от гебертистских пла- ^м°в, а впоследствии успел поглотить все его внимание речами, направленными против английского правительства. Комитет ^иыдавал денежные субсидии не только парижским якобинцам, также и различным провинциальным клубам. Почти одно*

временно с тем, пак он давал им или скорее признавал за ними полномочия очищать контингент должностных лиц, он пытался путем особого циркуляра поглотить всю их энергию заботами по добыванию селитры. Но все было напрасно: центральной власти не удавалось вполне держать эти клубы в своих руках. Так, Они противодействовали умеренной религиозной политике правительства и, увлекая представителей Конвента, продолжали в провинции, вопреки приказаниям центральной власти, гоне­ния на католическую церковь.

Тем не менее они были в механизме революционного пра­вительства скорее регулятором, нежели тормозящим придат­ком. Они не противопоставляли великому демократическому и национальному республиканскому движению свои местпые причуды и капризы. Напротив того, они объединяли это дви­жение; они именно установили в умах ту централизацию, о ко­торой я говорил выше. В конце концов если принять все в со­ображение, то именно якобинские общества поддержали тогда единство и спасли отечество.

Другой орган коммунальной жизни — революционные ' ко­митеты — стремились к той же цели другими средствами, но происхождение этого органа было искусственно. В то время как якобинские общества возникли самопроизвольно, благодаря положению, в котором находилась Франция, и французскому национальному характеру, революционные комитеты были со­зданы законом Конвента. 21 марта 1793 г. было декретировано, чтобы в каждой коммуне или секции коммуны был избран ко­митет из двенадцати членов (с исключением из него бывших дворян и духовенства), на обязанности которого лежало при­нимать заявления от иностранцев вообще, а особенно удосто­веряться в благонадежности уроженцев тех стран, с которыми республика вела войну. Эти комитеты были названы «наблюда­тельными»; парижские же комитеты этого рода сами назвали себя «революционными». С апреля по сентябрь это учрежде­ние организовалось и преобразовывалось. Некоторые комитеты, особенно в Париже, присвоили себе общее право полицейского надзора не только за иностранцами, но и за всеми гражда­нами. Возникали также самопроизвольно, в городах и в депар­таментах, так называемые комитеты общественного спасения, из которых одни действовали рядом е наблюдательными, а дрУ* .гие заменили их собой или поглотили. Различными декретами и постановлениями эти комитеты упразднялись, поддержива­лись или снова восстановлялись. Остававшиеся из них в дей­ствии получали, в силу декрета 5 сентября 1793 г., ежедневное жалованье для каждого из своих членов. Наконец, закон

17     сентября 1793 г., санкционируя существование всех коми* тетов, бывших налицо к этому времени, постановил, что «на­
блюдательные комитеты, учрежденные в силу декрета 21 мар­та текущего года, или же те, которые заменили их в силу предписаний представителей парода, находящихся при армиях или в департаментах, или же в силу особых декретов Нацио­нального конвента, обязаны были составлять, каждый в своем округе, списки подозрительных лиц, издавать приказы об их аресте и налагать печать на их бумаги». В распоряжение этих комитетов была предоставлена вооруженная сила, и они стали называться с тех пор «революционными комитетами».

Для того чтобы понять, как велика была предоставленная им власть н как мало граждан могли считать себя ускользнув­шими от их надзора, стоит только прочесть статью 2-ю этого закона—17 сентября: «Признаются подозрительными лицами: 1) все те, которые своим поведением, своими знакомствами, речами или писаниями заявили себя сторонниками тирании или федерализма и врагами свободы; 2) те, которые не будут в со­стоянии оправдать способом, предписапным законом от 21 чи­сла прошлого марта, источники своих средств существования и удостоверить выполнение ими своих гражданских обязанно­стей; 3) те, которым будет отказано в выдаче цинических сер­тификатов; 4) должностные лица, устраненные временно или отрешенные от мест Национальным конвентом или его комис­сарами и не принятые вновь на службу, а в частности те, ко­торые были или должны были быть отрешенными от должно­стей в силу декрета 14 августа этого года; 5) те из бывших дворян, считая вместе мужей и жен, отцов, матерей, сыновей, дочерей, братьев и cectep, а также те лица, служащие у эми­грантов, которые не проявляли неуклонно своей привязанно­сти к революции; 6) те, которые эмигрировали в промежуток времени между 1 июня 1789 г. и изданием декрета 30 марта — 8 апреля 1792 г., хотя бы они н вернулись во Францию в срок, установленный этим декретом или ранее того».

Наблюдательные комитеты злоупотребляли своей властью и заключали граждан в тюрьму без всякого повода. Конвент декретировал 18 октября 1793 г., чтобы комитеты указывали письменно мотивы арестов и чтобы Комитет общественной без­опасности произносил в этих случаях свое решение как по­следняя инстанция. Но парижские комитеты подпялн протест, н 3 брюмера II года Конвент, по требованию Робеспьера, от­менил свой декрет. Целью Робеспьера было ослабить власть парижской коммуны, сохранив временно всю силу за револю­ционными комитетами, которые в Париже сносились непосред­ственно с центральной властью. Декрет 14 фримера поручил применение революционных законов «наблюдательным или ре­волюционным комитетам, совместно с муниципалитетами». Но чтобы устранить всякую местную или личную диктатуру, было

решено, чтобы президенты и секретари этих комитетов сменя- » лнсь каждые две недели. Кроме того, когда злоупотребления против личной свободы сделались слишком вопиющими, Кон­вент, еще раз меняя свое постановление, решительно обязал комитеты мотивировать свои приказы об аресте (17 фримера). Они должны были также каждые десять дней представлять от­четы о своих действиях окружным властям и Комитету обще­ственной безопасности.

На практике, с 14 фримера, эти комитеты уже только в редких случаях избирались народом: члены их назначались представителями Конвента, а иногда даже и самим Комитетом общественного спасения

Надзор революционных комитетов окутал всю Францию как бы мелкою сетью, в которую попались и были прикреплены к месту жительства противники революции и заговорщики всякого рода. Не присягнувшие священники, агенты эмигрантов и иностранных держав, жирондисты и федералисты были и высшей степени стеснены в своих предприятиях против рес­публики или Горы этими бдительными группами, сторожевые посты которых преграждали днем и ночыо все пути сообще­ния, проверяли паспорты и нивическне сертификаты, причем при малейшем подозрении бросали в тюрьмы местных жите­лей или проезжих. Если вандейскому восстанию не удалось слиться с чужеземным нашествием, если роялистский мятеж не мог распространиться настолько, чтобы оказать помощь ав­стрийским, английским и испанским армиям, то этим Франция обязана отчасти революционным комитетам. Но этот результат не был достигнут без несправедливости и тирании, и в эту сеть, наброшенную на Францию, попадались не одни только дурные французы.

Прежде всего, не следует думать, чтобы революционные ко­митеты состояли только из одних добрых республиканцев. За­кон требовал, чтобы каждый комитет состоял из двенадцати членов и чтобы на каждом заседании его присутствовало не ме­нее семи члеиов. Как было найти в небольших сельских ком­мунах, где один состав муниципалитета уже поглощал почти весь годный наличный персонал, еще кроме того двенадцать или хоти бы только семь искренних и просвеченных респу­бликанцев'.'' ^u Это неосуществимое условие двенадцати или семи членов позволило многим врагам революции проникнуть _в комитеты, всего чаще под маской демагогов, затем подвер­гать преследованию лучших патриотов, как «умеренных», а са­мим оставаться к безопасности, в недоступном убежище, где _оНи сверх того обладали еще возможностью вредить респу­блике своими крайностями.

Даже лица, вступавшие в комитеты с честными намере­ниями, подвергались опасности быть опьяненными своей всемо­гущею властью. Комитет общественного спасения писал этим комитетам в циркуляре, пояснявшем декрет 14 фримера: «. . . Импульс, исходящий из недр Конвента, заканчивается вами; вы как бы руки политического тела, головою которого служит он. а глазами мы; через ваше посредство националь­ная воля немедленно же настигает тоГЬ, на кого она напра­влена. Вы — рычаги, приводимые ею в движение, чтобы разру­шить всякое сопротивление. Вы являетесь тогда как бы теми страшными военными орудиями, которые, когда выдвинуты вперед полководцем, ждут только передачи им электрической искры, чтобы извергнуть ужас и смерть». Комитеты принимали всерьез эти метафоры забывая мудрые советы, которыми со­провождал их Комитет общественного спасения ", и часто зло­употребляли своей властью.

Приведем в подкрепление наших утверждений несколько фактов, взятых из писем эмиссаров Конвента.

Вернерей пишет Комитету общественного спасения из Герэ,

11     вантоза II года: «Всего больнее мне было видеть, что во множестве случаев арестов, произведенных на основании за­кона 17 сентября, почти повсюду оказывали свое влияние лич­ная ненависть и индивидуальные страсти. Во многих деревнях (департаментов Крёз и Алье), например, священники, благо­даря своему влиянию, оказались во главе наблюдательных ко­митетов: а так как в 1792 г. некоторые граждане, а в особен­ности женщины, не могли присутствовать на их мессах, то

Эи гран пишет из Пуатье 10 Флореаля: «Малочисленность населения этих коммун (деревенских), родство между многими из их жителей и почти пол­ное отсутствие образованных людей, способных выполнять общественные ''Уакции, вносят величайшие затруднения в дело организации наблюда­тельны ч комитетов» (ibid., т. XII, стр. 138).

¹ Комитету общественного спасения, вообще говоря, не были свой- ^т,им,ны нодобпые метафоры, за исключением тех случаев, когда его перо ^’Р^;чал восторженный Бплдьо-1!арреи. и, вероятно, именно он редактиро­вал все циркуляры относительно применения революционного правитель- ^Тна» отличающиеся большой декламацией.

_&     ' “Поддерживайте с достоинством хранилище национальной мести, по не потрясайте мрачными Факелами личной невпвисти... Будьте паточно велики, чтобы даже глаз наших врагов не мог открыть в ва-

*    повиденни ни одного пятна...» («Uecueil des acles», т. I . стр. 167)-
они доставили себе удовольствие отмстить им за это тюремным заключением. . .» ^[17]

Это — один из многих примеров " антирсволюциоциых влп- яний, проскальзывавших в комитеты. Другие комитеты про­извольно распространяли евою власть на предметы, не касав­шиеся их. Так, Мор доносит 30 нивоза па комитет Куломъера, приглашавший циркуляром от 9 фримера другие комитеты округа Розуа приступить насильственно к упразднению като­лической религии: запирать храмы, отбирать у кюре и вика­риев их священнические дипломы и препровождать непокор­ных в революционные трибуналы ^а.

Иногда насилия комитетов доходили до убийств. Ровэр пи­шет из Бокэра от 12 фримера: «В Алэ три члена комитета, утрируя все время свой патриотизм, только что бесчеловечно умертвили патриота, которого они обложили налогом в 500 ливров. Они подло убили его, уходя от него после ужина. В доме одного из убийц, доносившего па весь свет, нашли

30   000 ливров в монетах, 24 000 ливров в ассигнациях и соот­ветствующие количества масла и зерна, — и все это взято у робких людей, не желавших быть скомпрометированными до­носами. В Сент-Эенри было совершено такое же преступле­ние. Уголовный трибунал скоро воздаст по заслугам этим чу­довищам, профанировавшим и бесчестившим священное имя отечества» ^[18].

Были целые комитеты, которые, под влиянием своей все­могущей власти, утрачивали простую честность. Я говорю не

о   тех нескольких членах парижских революционных комите­тов, которые были осуждены за лихоимство: они были приго­ворены к смерти их политическими врагами в дни термндо- ровской реакции, и чтобы знать, действительно ли были вн новны, надо было бы иметь в руках все документы их про цесса. Но из письма Паганеля от 23 нивоза видно, например, что комитет Муассака позволял себе вымогательства, бывшие настоящим разбоем ^г’.

Убийства и воровство были редкими преступлениями в ко­митетах и сурово наказывались. Но не исключительными явле- пнями были невежество и несправедливость, особенно в дерев­нях. Эмиссар Бо пишет из Кагора от 24 вантоза: «Наблю­дательные комитеты в деревнях более препятствуют функцио­нированию революционных законов, чем способствуют их выполнению. Вследствие этого я не настаивал на учреждении их в коммунах, у которых не было средств для этого. Это столь дурное н столь размножившееся учреждение только доставляет случаи для удовлетворения личной мести» Многие предста­вители Конвента требовали, чтобы было только по одному ко­митету на кантоп Большинство эмиссаров не любило их и, как ни очищало, не могло найти в них послушных и разумных помощников-

По этим нескольким штрихам не следует рисовать себе об­щую картину на манер Тэна и путем произвольного обобще­ния приходить к заключению, что все революционные коми­теты проявляли невежество или несправедливость. В общем они оказали делу национальной защиты услугу, о которой я уже упоминал, а именно — помешали внутреннему врагу соеди­ниться с внешним. Они были, быть может, наиболее активными и свирепыми агентами «террора»; но если они с успехом по­могали национальной защите, то, с другой стороны, они нане­сли вред республиканской идее теми воспоминаниями, какие оставили по себе в умах современников. Они лишили респу­блику популярности в глазах потомства и если, быть может, спасли ее в настоящем, то скомпрометировали в будущем.

VII

Так как война продолжалась, то представилась необходи­мость соединить в одно целое все эти различные учреждения, составлявшие революционное правительство, и лучше приспо­собить их к окружающим условиям. Это и было целью обшир­ного декрета 14 фримера II года (4 декабря 1793 г.); он исправил и привел во взаимное соответствие различные за­коны, о которых мы только что говорили, и составил из них нечто в роде конституции, предназначенной для военного времени.

Поправка заключалась главным образом в том нововведе­нии, что в силу этого декрета центральная власть добилась, наконец, иекор'енения главного анархического недостатка кои-

ституции 1791 г. Были упразднены генеральные прокуроры- синдики в департаментах. Вместо них и выборных прокуроров в округах и коммунах были учреждены национальные агенты, как представители центральной власти, назначавшиеся Конвен­том. Эти агенты унаследовали функции, уже выполнявшиеся фактически депутатами, находившимися в миссиях; но в из­вестной части Франции это наследство перешло к ним только после флореаля II года, т. е. когда большая часть представи­телей Конвента уже были отозваны.

Административная и политическая жизнь была перенесена этим новым законом туда, где она и происходила, на самом деле, т. е. в коммуну. Функции департаментских советов были сведены почти исключительно к делам по сбору налогов и пу­тям сообщения. Округ служил посредником между центральной властью и коммуной.

Революционное правительство, видимо, стремилось все к большей и большей централизации.

Декретом 14 фримера провозглашалось, что «единственным центром правительственного импульса служит Национальный конвент». Что касается органов, которым Конвент, сохраняя за собою инициативу, поручал «наблюдение» за установленными учреждениями и должностными лицами, на обязанности кото­рых лежало выполнение законов и всех правительственных мер, то такими органами были два комитета: один из них су­ществовал уже восемь месяцев, другой — тринадцать; им именно и была передана Конвентом революционная исполни­тельная власть. Комитет общественного спасения должен был осуществлять надзор «по отношению к общим правительствен­ным мерам и мерам, касавшимся общественного спасения, со­гласно, декрету от 19 вандемьера (10 октября)»; Комитет обще­ственной безопасности должен был осуществлять надзор «по отношению ко всему, что касалось лиц, а также общей и вну­тренней безопасности, согласно декрету 17 сентября 1793 г.». Национальные окруишые агенты должны были сноситься одно­временно с обоими комитетами и давать им отчет каждые де­сять дней; революционные комитеты должны были сноситься, с одной стороны, с Комитетом общественной безопасности, а с другой — с окруяшыми властями, в сфере влияпия которых они находились. Этот дуализм мог иметь свои неудобства; но авторам декрета 14 фримера приходилось считаться с уже су­ществовавшим положением вещей, и они старались извлечь из него все, что могли. Во всех важных случаях, требовавших со­действия обоих комитетов, последние, как уже было сказано выше, совещались совместно. Если одно мгновение, а именно в флореале, казалось, что Комитет общественного спасения присвоил себе права Комитета общественной безопасности
учреждением бюро общей полиции, то он принял во внимание протесты, вызванные этим учреждением, и в мессидоре это бюро было уничтожено

Главной и открыто заявлявшеюся целью декрета 14 фримера было обеспечение единства. Если это единство не было уста­новлено им в высших правительственных органах, то мы ви­дели, по крайней мере, что оп действительно подчинил мест­ные власти центральной. Он содержал в себе и другие центра­лизующие меры, одна из которых была очень важна, а именно относившаяся к обнародованию и выполнению законов.

При старом порядке законы не были одинаковы для всей Франции; даже когда они признавались применимыми ко всему королевству, их применяли в нем не повсюду; а там, где они выполнялись, это происходило с промедлениями, различиями в толкованиях, неправильностями, неповиновениями и проти­воречиями всякого рода. Начиная с 1790 г., у всей нации бы­ли одни и те же законы; но старые привычки еще не исчезли вполне. Центральная власть не торопилась доводить до все­общего сведения о законах, изданных даже в самом спешном порядке. Так, закон 15 августа 1793 г., повелевавший пропз- весть реквизиции в соседних с Парижем департаментах для обеспечения продовольствием столицы (причем самое суще­ствование революционного правительства зависело от быстро­ты доставки продовольствия в Париж), — этот важный закон еще не был получен в Бовэ 19 августа ². Достигнув до места назначения, законы не всегда публиковались. Так, Дюмон и Лебон писали 19 августа, что закон 26 июля, наказывавший смертью скупщиков, оставался «погребенным в канцелярских бумагах» амьенского муниципалитета

Не существовало единого официального печатного органа для законов; их публиковали или отдельно, каждый в особой брошюре in-quarto, или в сборнике Бодуэна, или же в так на­зываемом сборнике Лувра, т. е. в бюллетенях Конвента. Ни один из этих сборников не давал всех законов. Протоколы за­седаний Конвента давали их почти все; но эти протоколы пе­чатались только по прошествии значительного времени и были весьма мало распространены. Что же касается «Feuilleton’a», то °и предназначался только для депутатов.

Декрет 14 фримера повелевал основать издание «Бюлле-

^{1,                ,|,я} законов», * который должсп был рассылаться ежедневно, ^{По п}°чте, всем установленным властям и всем общественным Должностным лицам. Законы подлежали выполнению через

| См. выше, стр. 417.

«Uecueil dos acles», т. VII, стр. 27. Ibid., стп. 30.

двадцать четыре часа после получения «Бюллетеня», причем строгие наказания грозили властям, которые проявили бы не­брежность в их обнародовании или выполнении. Конфиска­цией имущества, лишением гражданских прав, пятилетними каторжными работами — вот какими наказаниями Конвент пытался обеспечить быстрое и однообразное выполление за­конов.

Но преодолели ли сразу же эти суровые угрозы привычку к медлительности и бессистемности, унаследованную от старого порядка? Нет. Самый декрет 14 фримера, несмотря на всю его неотложпость, был обнародован Исполнительным советом только через четыре дня, а что касается «Бюллетеня законов», то его первый номер появился лишь семыо месяцами позднее, 22 прериаля II года Депутаты, находившиеся в миссиях, про­должали жаловаться на запаздывания в рассылке, опубликова­нии и выполпешш законов и в то же время не стеснялись сами, при случае, исправлять по собственному усмотрению декрет

14    фримера при его применении.

Тем не менее, после того, как этот декрет, эта хартия ре­волюционного правительства сделалась известна во всей Фран­ции — а можно думать, судя по письмам эмиссаров Конвепта, что к концу нивоза II года это было достигнуто почти по­всюду, — стало замечаться более быстроты и однообразия в применении закопов и, как мы уже сказали, произошел зна­чительный прогресс в деле централизации.

Декретом 14 фримера составные элементы и форма рево­люционного правительства не были установлены неподвижно. Обстоятельства заставили потом еще более усилить централи­зацию. Мы видели, что 23 вантоза II года Комитет обществен­ного спасения получил право замещать временно отрешенпых им должностных лиц, а декретом 12 жерминаля Исполнитель­ный совет был упразднен и заменен исполнительными комис­сиями, подчиненными Комитету. Таким образам, только в флореале II года революционное правительство достигло ма­ксимума своей силы, и только тогда была установлена та сте­пень централизации, какая оказалась совместимой с нравами той эпохи.

VIII

Революционное правительство во всей его совокупности часто называется «правительством террора». Террористическим пазывают также тот период времени, когда это правительство находилось во всей своей силе; иногда же, восходя к еще бо-

¹ Это промедление объяснялось отчасти трудностью обеспечить и» готовлевие достаточного количества бумаги.

лее раннему времени, считают пачало «террора» со дпя 10 ав­густа 1792 г. Под «террором» понимают также известную политическую систему, которую хотят отождествить с демокра­тической республикой.

Мы, однако, видели, что в установлепип революционного правительства не было ничего систематического. Почти все вы- шеизложснные факты доказывают, что это правительство не было применением какой-либо предвзятой идеи, что оно скла­дывалось эмпирически, изо дия в день, из элементов, вызывав­шихся последовательно возникавшими потребностями нацио­нальной защиты, среди народа, воевавшего со всей Европой, вооружившегося во всем своем составе для борьбы за свое су­ществование, в стране, обратившейся как бы в обширный воен­ный лагерь; причем постоянно заявлялось, что это революцион­ное правительство как продукт войны должно было исчезнуть вместе с него ^J.

Но если не было «системы» террора, то, несомненно, был террористический «режим». Когда он начался? Революция внушала страх своим врагам с самого начала, со взятия Ба­стилии, вызвавшего первую эмиграцию. Тем не менее, до 10 ав­густа 1792 г. революция пыталась организовать правительство на началах закона и свободы. Затем, когда силы сопротивле­ния прошлого вступили в коалицию между собой, вызвав гра­жданскую войну и войну внешнюю, когда нация почувство­вала, что на нее нападают с фронта и с тыла, и стала опа­саться за самое свое существование, — тогда революция при­остановила действие основных принципов 1789 г. и обратила против своих врагов те же насильственные средства старого порядка, которые они направляли против нее. В этой именно приостановке действия основных принципов 1789 г. и состоит террор, и эта приостановка сделалась полпой, когда опасность достигла своего максимума, а особенно когда сам Париж всего яснее сознавал эту опасность и всего более страдал от нее, т. е. в августе и сентябре 1793 г.

В самом деле, если в эту эпоху Конвент начал одерживать победу над вандейскими мятежниками и в значительной сте­пени восторжествовал над федералистическнм восстанием, то, ^с Другой стороны, Франция подверглась тогда чужеземному

‘ См. например речь Камбопа 1 брюмера III года.

Чтобы показать, что террор не был системой, Марн-ЖозеФ Шенье говорил с трибуны Совета пятисот 27 августа IV года: «... Нельзя не согласиться,что внезапное превращение четырнадвативековой монархии республику, война с половиною Европы. обширная гражданская война путрп, — все это такие обстоятельства, которыми могут быть вполне правданы некоторые временные меры; по эти меры были бы вполне уместны в более спокойпые и счастливые времена» («МонНеиг», пе- Р°изд., г. XXVIII, стр. 22).                 ^V

нашествию на севере, в Эльзасе и в Пиренеях. Лион восстал; Тулуза отдалась англичанам, 28 августа 1793 г. Париж нахо­дился в таком же возбуждении тогда, как и за год перед тем, накануне сентябрьских убийств, причем к этому патриотиче­скому возбуждению присоединилось еще опасение голода.

Тогда именно вошло в обычное употребление слово «тер­рор» как обозначающее известное правительственное сред­ство. 5 сентября депутация, состоявшая из комиссаров от со­рока восьми парижских секций и из членов якобинского клуба, явилась сказать Коивенту: «Законодатели, поставьте террор на очередной порядок». На том же самом заседании, Барер, говоря от имени Комитета общественного спасения, воспользовался этой фразой в следующем месте своей речи: «Все, казалось, указывало на подготовлявшееся движение в Париже. В пере­хваченных письмах возвещалось об усилиях со стороны аген­тов чужеземных правительств и аристократии поддерживать волнение в великом городе, как они называют его. Ну, вот и прекрасно, у mix будет это волнение, но только организован­ное, урегулированное революционной армией, которая приве­дет, наконец, в исполнение это великое слово, сказанное нам парижской коммуной: «Поставим террор на очередной поря­док». Конвент аплодировал, и в течение некоторого времени в правительственной политике, а особенно в речах, террор действительно был вопросом дня.

Происхождение террора в собственном смысле этого слова, «террора официального», было следующее: в августе и сентябре 1793 г. парижане стали бояться голода; они приписывали этот голод внутреннему и внешнему врагу и требовали подавления этого врага террором. Тогда правительство облеклось во впеш- ние формы террора, но не из предпочтения к ним и Fie в силу системы, а с целыо успокоить парижан и избежать мятежа в Париже. На практике оно старалось дать перевес гуманной и умеренной политике, хотя прикрывалось иногда страшными словами. Оно разрешило Коммуне организовать так называе­мую революционную армию, предназначенную обеспечивать силою продовольствие Парижа. В действительности оно само обеспечивало это продовольствие мирными средствами, и как только положение улучшилось, декрет 7 жерминаля II года упразднил эту революционную армию, так как она, раелро-

¹ Еще 1*2 августа 1793 г., когда депутаты первичных собраний яви­лись в Конвент требовать ареста всех подозрительных лиц, Дантон вскричал: «Депутаты первичных собраний приходят к нам с целыо по­ложить начало террору против внутренних врагов. Удовлетворим их же­ланию. Да не будет пощады ин одному изменнику!» («Mouiteur», переизд- т. XVII, стр. 397).

страняя бесполезный страх, скорее вредила, ненчели способ­ствовала обеспечению продовольствием.

Пятью днями раньше (2 жерминаля), желая показать, что он отвергал террор, даже как временную систему, Конвент декретировал (по поводу гебертистского «заговора»), что он ставит «на очередь дня справедливость и честность». Этим он хотел показать Франции и Европе, что если оп прибегал к средствам, столь противоречившим основным принципам революции, то только потому, что его принуждали к этому обстоятельства.

Эти средства — а их действительно можно было пазвать террористическими — мы уже перечисляли отчасти, когда го­ворили об организации главнейших органов революционного правительства. Упомянем теперь о главных законах, приоста­новивших пользование общественными вольностями, а имен­но— свободой печати и личной свободой.

Свобода печати была в течение всей революции как бы политическим догматом, который налагался на французов при­мером англо-американцев. Декларация прав 1789 г. провозгла­сила эту свободу, и она существовала во всей полноте во Франции в течение всего периода конституционной монархии. При демократической республике самый принцип все еще провозглашался; не было издано никаких специальных зако­нов относительно печати вообще и почти никаких особых за­конов относительно газет. Печать была подчинена общим уголовные законам, которые иногда отягчались специальными мерами, направленными против некоторых журналистов и не­которых газет. Из таких специальных мер назовем револю­ционное запрещение роялистских газет парижской коммуной после 10 августа, уничтоя?енис печатных станков Горсаса и Бриссо в марте и мае 1793 г. А вот те общие уголовные законы, которые почти уничтожили тогда свободу печати.

4 декабря 1792 г., по предложению Бюзо, Конвент издал декрет, угрожающий смертной казнью «всякому, кто пред­ложил бы аграрный закон или какой-либо другой способ нис­провержения земельной, торговой или промышленной соб­ственности». В тот же день была определена смертная казнь «всякому, кто будет уличен в составлении или печатании руко­писей или со4ипений, которые побуждали бы к роспуску на­родного представительства, восстановлению королевской или какой-либо другой власти, посягающей на народпое самодер-

¹ Перечнслонне всех репрессивных мер, направленных против жур­налистов во ирг мм террора, можно найти в речи Буасси д’Англ6 от 24 ьаитоза IV года («МоиИсиг», переизд., т. XXVII, стр. 717—718).

жавне», а также суровые наказания против продавцов, распро­странителей и разносчиков этих сочинений

В результате получилось то, что за период времени, пред­шествовавший 31 мая 1793 г., для роялистских и «социалисти­ческих» журналистов уже не существовало более свободы пе­чати. Но пресса еще не всецело находилась в рабстве: поле­мика между жирондистами и монтаньярами еще могла вестись свободно.

С 31 мая и по 9 термидора жирондистские журналисты были обречены на полное молчание, так как всякий, кто про- поведывал тогда жирондистскую политику, предавался рево­люционному суду как заговорщик; закон о подозрительных лицах 17 сентября 1793 г. прямо упоминал о сочинениях» Одна монтаньярская политика пользовалась тогда свободой слова. Когда к концу 1793 г. произошел разрыв и в партии монтаньяров, в печати оказалось три направления: робе-'пье- ристское, дантонистское и гебертистское, и они свободно вели борьбу между собою. Но после казни Гебера и Дантопа (в жерминале II года) уже не было более ни дантонистских, ни гебертистских газет. Печать сделалась действительно раб­ской, всецело правительственной. Комитет общественного спа­сения субсидировал главнейшие газеты и руководил ими ⁸. Ни­какая открытая оппозиция не была тогда возможна: с жерми­наля по термидор II года некоторые из журналистов пытались намекать на возможность другой политике, кроме правитель­ственной, лишь подбором известий и особым способом изло­жения их. Одною из немногих газет, пытавшихся тогда кос­венно противодействовать личной политике Робеспьера, была (странно сказать!) газета, основанная Комитетом обществен­ного спасения и предназначавшаяся для армии: «La Soiree du Сашр». Ее редактировал Карно, умевший сообщать в ней изве­стия в таком освещении, которое могло мало-помалу создавать среди солдат анти-робеспьеровекое настроение ^[19].

Но не одна только свобода печати была сначала ограни­чена, а потом и совсем уничтожена террористическими зако­нами. Свободы слова также почти уже не существовало со времени казни Дантона (жерминаль II года). С тех пор гово­рившие в клубах и в других собраниях могли только поддер­живать правительственную политику, под угрозой прослыть в противном случае за «подозрительных». Даже в Конвенте не было больше пн свободы слова, пи свободы голосования. Это собрание, заставлявшее трепетать Европу, само трепетало пе­ред Робеспьером и двумя своими комитетами. Почти все дек­реты, предложенные Комитетом общественного спасения в флореале, прериале, мессидоре и термидоре II года, были вотированы без препий п едпиогласпо. Что касается свободы мысли, то мы увидим при изложении религиозной политики, какие посягательства были сделаны и на нее во время террора.

Некоторые из ударов, нанесенных личной свободе, объяс­нялись усилением строгости законов, направленных против эмигрантов, законов, сделавшихся необходимыми вследствие вооруженной помощи, оказываемой большинством из этих эмигрантов нашим врагам.

Что же такое был «эмигрант»?

Это был всякий француз или француженка старше четыр- иадцатплетнего возраста, покинувшие Францию после 1 июля 1789 г. и не вернувшиеся нз родину в срок, указанный декре­том 30 марта 1792 г., утвержденный королем 8 апреля того же года; а этот срок истек 9 мая 1792 г.; или же это были французы, выехавшие из Франции уже после того и без за­конного разрешения (а это разрешение давалось почти лишь одним торговцам и промышленникам).

₄ Закон 28 марта 1793 г. объявлял всех эмигрантов навсегда изгнанными из Франции и наказывал смертью за нарушение этого постановления. Эмигранты, взятые с оружием в руках н.тп уличенные в том, что они воевали против Франция, под­вергались смертной казни через двадцать четыре часа, по при­говору военного суда. Другие из вернувшихся эмигрантов должны были предаваться уголовному суду того департамента, ,в котором они жили перед выездом из Франции, и, по удо­стоверении их личности двумя свидетелями, приговаривались к смертной казни «или к ссылке, если дело шло о женщине ^в возрасте от двадцати одного года до четырнадцати лет».

Все без исключения эмигранты были осуждены на граж­данскую смерть. Их имущество принадлежало государству; но последствия этой гражданской смерти не должны были падать на само государство, так что к нему переходили все те наслед­ства, которые могли достаться эмигрантам, по прямой или бо­ковой линии, в течепие последующих пятидесяти лет, причем "в течение всего этого времени сонаследники не могли опи­раться в своих притязаниях на физическую смерть вьппеупо- янутых эмигрантов». Законом 17 фримера приказывалось Да,ке конфисковать имущества отцов и матерей, дети которых эмигрантами.

Эти законы заслуживали название «террористических», особенно потому, что фактически они применялись к лицам, которые на самом деле не эмигрировали. Обязанность состав­ления списков эмигрантов была возложена на муниципали­теты, которые довольствовались, вообще говоря, свидетель­ством илн доносом двух лиц; вследствие этого часто случа­лось, что по неведению или из мести объявлялись эмигран­тами лица, покинувшие Францию с законного разрешения или только временно отлучившиеся из своей коммуны или даже и вовсе не отлучавшиеся. Сосредоточивались и утверждались списки эмигрантов в департаментах, причем внесенные в них лица могли требовать в течение месяца, чтобы их вычеркнули; но многие из французов даже не знали, что они были внесены в эти списки. Узнавшие об этом должны были запастись сви­детельством о своем местопребывании, подписанным восемью или девятью гражданами, смотря по обстоятельствам. Полу­чить эти подписи было очень трудно, так как закон грозил соумышленникам эмигрантов теми же карами, как и самим эмигрантам. Таким образом, применение законов об эмигран­тах причиняло беспокойство и подвергало преследованию множество неэмигрировавших лиц, вопреки намерению зако­нодателя, и этим отягчало террор.

Личной свободе нанесены были также и другие удары, не менее важные. Противно принципам Декларации прав, по- прежнему ввиду сохранения национальной независимости, а отнюдь не из политического фанатизма, были учреждены исключительные трибуналы. Дурные известия, полученные из бельгийской армии, вызвали в Париже 9 и 10 марта 1793 г. народный мятеж. Многие секции потребовали учреждения ре- волюцноного трибунала, и вот 10 марта, по предложению Дан­тона, Конвент декретировал, «чтобы в Париже был учрежден чрезвычайный уголовный трибунал, которому были бы под­ведомственны все антиреволюционные замыслы, все посяга­тельства против свободы, равенства, единства и нераздель­ности республики, против внутренней и внешней безопагности государства, а также все заговоры с целью восстановлепин королевской власти или учреждения всякого другого прави­тельства, которое было бы нарушением свободы, равенства и верховной власти народа». Этот трибунал состоял из присяж­ных, общественного обвинителя и двух его помощников; вес они назначались Конвентом. Приговоры этого трибунала подлежали ни алслляционному, ни кассационному обжалова­нию. Декретом от 29 октября 1793 г. он был официально на­зван «революционным трибуналом».

Революционный трибунал выполнил свое назначение: ⁰ действительно терроризировал роялистов, иеприсягнувшнх св

шенняков, помогавших вандейцам и чужеземцам, всех агентов контрреволюции; он обеспечил этим успех национальной за­шиты. Но мало-помалу он сделался орудием честолюбия и личной мести. Робеспьер воспользовался им для осуждения на смерть своих собственных противников-гебертистов и дантони- стов, как агентов чужеземных заговорщиков, как роялистов. Извращенное до такой степени, это революционное учрежде­ние нанесло огромный вред самой революции, после того как оно оказало ей важные услуги; наказав действительных вра­гов отечества, оно погубило потом его лучших служителей. С исторической точки зрения можно сказать, что этот трибу­нал принес пользу и вред, причем его следует рассматривать не как нечто отдельное, а в связи с различными периодами времени, в которые он действовал, и в зависимости от тех или других его поступков.

Когда диктатура Комитета общественного спасения обрати­лась в диктатуру Робеспьера, революционный трибунал был видоизменен, в смысле еще большей строгости, знаменитым законом 22 прериаля, редактированным Робеспьером, а пред­ложенным Кутоном. У обвиняемых были отняты их защит­ники и были устранены свидетельские показания; материаль­ные доказательства были заменепы нравственным убеждением. Осужденные приговаривались только к смертной казни; со­став присяжных был пополнен присоединением к ним фанати­ческих сторонников Робеспьера.

Последствия этого закона обнаружились в том, что до 22 прериаля II года, в течение тринадцати месяцев, револю­ционным трибуналом было произнесено около 1 220 смертных приговоров, а после 22 прериаля, в течение сорока девяти дней, их было произнесено около 1 376. Многие из осужденных были виновны и действительно устраивали заговоры с чуже­земцами. Но погибали также и невинные; кроме того, при то­ропливых массовых осуждениях происходили роковые ошибки. В общем, после 22 прериаля происходило избиение виновных и невинных, достойное старого порядка, достойное ипквизи- Ции, избиенпе, лишенное всякого оправдания в глазах исто­рика, так как успех национальной защиты был тогда уже обеспечен.

1»акая же до.^я ответственности за эти судебные убийства, происходившие с прериаля по термидор II года, падает на правительство? В законе 23 вантоза II года говорилось об . ^ЧР< ждении «шести народных комиссий для скорейшего суда Д врагами революции, содержавшимися в тюрьмах». Этот крет был приведен в исполнение только отчасти. 24 и 25 фло- •*н Комитет общественного спасения учредил в Париже две

таких народных комиссии Из них, повидимому, функциони­ровала только одна, а именно та, которая заседала в Музее. Нельзя сказать, чтобы эта комиссия «судила». Она ограничи­валась простым распределением зак.тючеипых на три катего­рии: в первую входили те, которые подлежали освобождению (таких приходилось около одного на 80); во вторую — те, которые подлежали ссылке; в третью — те, которых предавали революционному трибуналу. Оба Комитета — общественного спасения и общественной безопасности — рассматривали затем, на соединенном заседании, эти списки, утверждали и подпи­сывали их и, таким образом, принимали на себя окончатель­ную ответственность. Тогда-то, без сомнения, членам Комите­тов и случалось давать свои подписи без достаточного озна­комления с делом. Что касается индивидуальной ответствен­ности, то ни один из таких списков (за исключением списка

2     термидора) не подписан самим Робеспьером: он как бы укрылся тогда за свою полуотставку и редко появлялся в Ко­митете общественного спасения.

Революционные трибуналы существовали также и в про­винциях. Так, некоторые эмиссары Конвента превращали вре­менно различные уголовные суды в революционные трибу­налы; другие учреждали революционные комиссии, имевшие постоянное местопребывание или переезжавшие с места па место. 3 флореаля II года Комитет общественного спасения упразднил все такие комиссии ^[20]. ЗатеА! он внес исключения в эту о<бщую меру н удержал или восстановил некоторые из комиссий, как. например, в Бордо и Нуармутье ³. 21 флореаля

II       года, по предложению Робеспьера, он учредил в Оранже, опираясь на закоп 23 вантоза, народную комиссию с еще бо­лее широкими полномочиями, чем какие были у парнасской: действительно, ей было поручено «судить» врагов революции в департаментах Устьев Роны и Воклюзском ^[21]. Она доставила 332 жертвы

Мы уже упомянули о нескольких террористических зако­нах, применение которых было возложено на эти трибуналы.

Были еще и другие законы, имевшие в виду особые категории „hi, как, например, священников или бывших дворян. О за­конах против священников мы будем говорить в связи с рели­гиозной политикой. Что касается дворян, то Конвент долго колебался принимать прямые и общие меры против этой упраздненной касты. Когда стали поступать многочисленные доносы на офицеров из дворян, которым солдаты не доверяли систематически, Барер заявил с трибуны 25 сентября 1793 г., от имени Комитета общественного спасения, следующее: «Все принадлежавшие к классу дворян осуждены общественным мнением: это изменники в зародыше. .. Комитет полагал, что вы не должны были напоминать о существовании уничтожен­ной касты изданием особых законов, касающихся только од­ной категории лиц; он думал, что всех подозрительных лю­дей вообще следовало удалить из армии. Меры, которые он принял по этому поводу, должны были носить тайный харак­тер, чтобы иметь успех; вы сами уполномочили его на это, предоставив ему власть исключать подозрительных людей из армий; но он должен был действовать осторожно как во флоте, который находится в море и которым командуют частью дво­ряне, так и в сухопутной армии, где дворяпе знают о планах воепных действий. Надо было тайно распознавать их, узнавать, кто из них изменяет, кто располоясен изменить и на кого можно временно положиться, чтобы не произвесть внезапной дезорганизации»¹¹. Только 27 жерминаля II года Конвент ре­шился издать специальные меры против дворян. Он не отстра­нил их от должностей (да и мог ли он сделать это, когда столько дворян находилось в числе его членов?), но он огра­ничил доступный для них район местожительства: «Никто из бывших дворян и никакой уроженец стран, с которыми рес­публика ведет войну, не могут жить ни в Париже, ни в кре­постях, ни в приморских городах во все время войны. Всякий дворянин или иностранец вышеуказанной категории, если оп окажется там по прошествии десяти дней, будет объявлен вне закона». Эти меры не распространялись на членов Конвента из дворец; они не были применяемы даже п ко всем прочим Дворянам, так как тот же декрет давал право Комитету обще­ственного спасения делать изъятие, и Комитет делал эти изъ­ятия для многик. Но произвол, примешивавшийся, таким обра-

зом, к применению этого закона, придавал ему еще более ти­ранический характер.

Я уже говорил о законах 23 вантоза и 22 прериаля II года. Чтобы хорошо понять, что такое был террор, надо привести те статьи этих законов, которыми определялись преступления и устанавливались наказания.

ЗАКОН 23 ВАНТОЗА II ГОДА

«Объявляются изменниками отечеству и будут наказываемы, как таковые, все уличенные в том, что они каким бы то ни было образом содействовали внутри республики планам под­купа граждан, ниспровержению властей и подрыву обществен­ного настроения; что они возбуждали тревоги, с целью поме­шать подвозу в Париж съестных припасов, или давали убе­жище эмигрантам; все те, которые ввезут оружие в Париж, с целью умертвить народ и свободу; все те, которые будут пытаться поколебать или изменить форму республиканского правительства.

«Так как Нациоиальный конвент облечен французским на­родом национальной властью, то всякий, кто захватит его власть, всякий, кто посягнет на его безопасность или досто­инство, прямым или косвенным путем, — враг парода, и будет наказан смертью.

«Сопротивление революционному и республиканскому пра­вительству, центром которого является Национальный кон­вент, есть посягательство против общественной свободы; вся­кий, кто окаясется виновным в этом, всякий, кто попытается, каким бы то ни было актом, унизить его, уничтожить его и по­мешать ему, будет наказан смертью».

ЗАКОН 22 ПРЕРИАЛЯ . II ГОДА

«Враги народа — те, которые стремятся уничтожить обще­ственную свободу, силою или хитростью.

«Признаются врагами народа те, которые будут побуяс- дать к восстановлению королевской власти или стремиться унизить и распустить Национальный конвент или революцион­ное и республиканское правительство, центром которого он является.

«Те, которые будут изменять республике при комапдова- нии крепостями или армиями и при выполнении всякой дрУ* гой военной долишости; будут поддерживать сношения с вра­гами республики и стараться вызвать недостаток в продоволь­ствии армии пли в удовлетворении других ее потребностей.

«Те, которые будут стремиться помешать продовольствию Парижа или вызвать голод в республике.

«Те. которые будут помогать планам врагов Франции, способствуя бегству и укрывательству заговорщиков и ари­стократии, преследуя патриотизм и клевеща на патриотов, подкупая уполномоченных народа, злоупотребляя принципами революции, законами или правительственными мерами, путем южного и вероломного применения их.

«Те, которые будут обманывать народ или представителей народа с целью склонить их к поступкам, противным инте­ресам свободы.

«Те, которые будут стараться вызвать упадок духа, чтобы способствовать замыслам соединенных тиранов, направлен­ных против республики.

«Те, которые будут распространять ложные известия, чтобы вызвать раздоры или смуты в народе.

«Те, которые будут стараться направлять общественное мнение на ложный путь, мешать народному просвещению, развращать нравы и вносить порчу в общественную совесть, ослаблять энергию и чистоту революционных и республикан­ских принципов или задерживать их прогресс, путем ли анти- революционных и коварных сочинений или всякими иными махинациями.

«Недобросовестные поставщики, ставящие в опасность республику, и расточители общественного достояния, кроме перечисленных в законе 7 фримера

«Те из должностных лиц, которые будут злоупотреблять своими общественными функциями, чтобы помогать врагам республики, раздражать патриотов и угнетать народ.

«Наконец, все те, на которых указано в предшествовав­ших законах, устанавливающих наказания для заговорщиков и противников революции, и которые, какими бы то ни было средствами и под какими бы то ни было внешними прикры­тиями, будут посягать на свободу, безопасность и единство республики или стремиться помешать ее упрочению».

Единственным наказанием, назначавшимся для всех этих 'Врагов парода» ², была смертная казнь.

Мы видим, что когда революционное правительство достиг­ло своего апогея, тогда уже не существовало никакой свободы.

‘злейшая оппозиция грозила гражданину эшафотом, грозила им даже женщине. Без сомнения, эти законы не применялись и не могли применяться во всей их строгости: они причинили ы тогда гибель тысячам французов; но несколько сот людей,

4|»c6i ^)Т°^{Г закои} определял способ преследования обвппсппых в злоупо- Щих госу*арс° ^х^^аает,ю* управлению и продаже имуществ, принадлежа­ла ie              ^такжо определял па свой манер врагов парода в своем до- ^г IV жерминаля II года («Mouiteur», переизд., т. XX, стр. 114).

гильотинированных в силу этих законов, послужили примером. Никто не осмеливался более противодействовать национальной защите. Но этот, быть может, и оправдываемый обстоятель­ствами результат не был единственным: противники личной политики Робеспьера были также доведены до молчания и бездействия. До самого того дня, когда военные победы не уничтожили всякий повод к существованию личной диктатуры, во Франции действительно замечалось общее подавление лич­ной энергии и мужества.

Таков был террор, как последствие и оружие революцион­ного правительства.

IX

В этой сжатой хронологической картине я привел много доказательств того, что революционное правительство не было применением какой-нибудь системы. Вождей этого прави­тельства называли изменниками принципам 1789 г.¹; и дей­ствительно, они часто нарушали принцип личной свободы; они проливали кровь, преследовали французов, задушили свободу печати; они установили тираническую диктатуру и дошли до того, что они, эти демократы, упразднили почти все народные выборы. Они прибегли ко всем этим насилиям только под давлением обстоятельств, только чтобы достигнуть в будущем торжества этих принципов 1789 г., к гибели кото­рых стремилась монархическая Европа. Принужденные воевать, чтобы быть свободными, принужденные сделаться солдатами, чтобы остаться гражданами, они организовали военную дис­циплину; это революционное правительство было полной антитезой их мечтам и их идеалам. Им казалось, что они могли победить старый порядок только орудиями старого порядка. Раз эта победа была бы одержана, они все намеревались — о чем и заявляли постоянно — организовать нечто противопо­ложное тому, что они организовывали в течение II года, т. е. республиканскую демократию, в условиях свободы, равенства и братства. Даже паиболее склонные из них к насилию всегда выставляли перед общественным мнением этот террористи­ческий режим как временное средство ².

¹ См. выше, стр. 05.

3   Карно хорошо выражал r этом случае мысль Комитета обществен­ного спасения, когда 12 жерминаля он говорил по поводу учреждения исполнительных комиссий следующее: «Таково революционнее учрежД * иие, которое ваш комитет предлагает вам установить до тех пор, прочный мир, вырванный у врагов республики, не даст вам возможное ослабить постепенно то пр жниы, которые вынуждены еще иаяШЖ^И ввиду преступлений, мятежей и последних конвульсий аристократ («Moniteur», переизд., т. XX, стр. 11G).

Необходимо признать, однако, что эта квалификация «вре­менное средство > не дает вполне ясной и точной идеи о ре­волюционном правительстве. С одной стороны, некоторые меры, совершенно случайные и эмпирические, как, например, складывание предметов продовольствия в общие запасы для национальной защиты, создавая на мгновение своего рода кол­лективистическую форму общежития, пробуждали или поро­ждали социалистические теории, которые позднее получили свое выражение; с другой стороны, некоторые из элементов революционного правительства, даже в тот момент, когда они вводились декретами, уже казались могущими войти позднее в состав будущей общественной организации; даже револю­ционные меры, принимавшиеся ввиду обеспечения успеха борьбы с внутренними врагами, иногда выставлялись как спо­собные окончательно революционизировать умы. Так, пред­лагая 26 жерминаля одну из таких временных мер, Сен-Жюст говорил: «Надо, чтобы вы создавали гражданское общество, т. с. граждан, которые были бы друзьями между собой, ко­торые проявляли бы гостеприимство и братские чувства; надо, чтобы вы восстановили взаимное гражданское доверие; надо, чтобы вы дали понять, что революционное правительство но означает ни войны, ни завоевательного настроения, а лишь переход от зла к добру, от развращенности к честности, от дурных правил к хорошим. . .»

Культ Верховного существа был не только средством на­циональной защиты, по также и попыткой заложить существен­ны[22]- основы будущего общества. В то же самое время выраба­тывались проекты по народному просвещению, приводившие к известным результатам, к созданию учебных заведений. I аким образом, революционеров II года следует представлять себе как подготовителей будущего общества, которые боролись с Европой, держа лопату п одной руке и меч в другой, как выражались на языке того времени Но рука, державшая лопату, могла приступить лишь к самым первым зачаткам по­стройки, и эти зачатки будущего перемешивались иногда с временными учреждениями, обусловленными войной, и пе­ремешивались так, что не всегда легко отличить, что эти люди считали временным и что окончательным.

Не все они также были согласны между собою в том, когда надо бы ю выйти из временного революционного поло- рора раньше, чем Европа была побеждена, и они были слом­лены сами. Но даже и люди, желавшие, чтобы революцион­ное правительство длилось до самого окончания войны, и от­вергавшие из политических соображений всякую мысль о ми­лосердии, ужасались того отвратительного отпечатка, который грубое усердие невежественных фанатиков накладывало на физиономию республики. Сен-Жюст говорил 23 вантоза: «Сви­репый взгляд, усы. мрачный н жеманный слог, лишенный на­ивности,— разве в этом вся заслуга патриотизма?» И он по­требовал, чтобы справедливость и честность были поставлены на очередной порядок в республике, а 2 жерминаля Барер добился того, что эта формула была даже декретирована Кон­вентом.

Наконец, на скрытую опасность диктатуры, обусловленной национальной защитой, часто указывал сам Робеспьер. В тот самый момент, когда все организовалось с целью достижения военных побед, уже выставлялись на вид опасности этих по­бед. Когда 1 флореаля II года Билльо-Варенн говорил в пред­ложенном им декрете, что, «опираясь на добродетели фран­цузского народа, Конвент доставит торжество демократиче­ской республике и будет беспощадно наказывать врагов», это не была пустая декламация. Он хотел противопоставить «добро­детели французского народа» милитаризму, который он назы­вал «стратократией», и хотел отвлечь нацию от пристрастил к войпе ради войпы; он прямо говорил, что воинственный на­род обращается в раба. Предосторожности, принимавшиеся против честолюбивых генералов, входили одним из элементов в революционное правительство и должны были подготовить осуществление того идеала нормального правительства, кото­рый одновременно делался возможным и подвергался опас­ности, благодаря успехам оружия.

Таким образом, это правительство, созданное обстоятель­ствами, предназначенное только для известного момента, орга­низованное эмпирически, без системы и плана, посило в неко­торых своих частях также и признаки забот о будущем; при всем его временном характере, к нему были примешаны заро­дыши основных учреждений, отправные точки новых или возрожденных теорий, элементы будущей Франции.

МНЕНИИ II ПАРТИИ. — РОЯЛИЗМ ДО О ТЕРМИДОРА

I.     Роялизм во Франции в начале республики. —

II.   Роялизм, в восставших областях: Вандее, .9ионе,

Тулоне. Роль tpaifia Прованского. — 111. Роялизм

в невосставишх областях.

элагая возникновение н функционирование тех учреждений, как временных, так и окончательных, цри помощи которых Национальный конвент пы­тался, до 9 термидора, организовать демократи­ческую республику, мы имели случай характери­зовать борьбу партий и мнений, происходившую за этот период. Теперь нам надо дополнить эту характеристику, резюмируя не самые потрясающие или полу­чившие наибольшую известность, а наиболее достоверные и существенные черты всей этой эволюции и борьбы с момента установления республики и до падения Робеспьера.

I

Сначала будем говорить о роялистской партии, представля­вшей собою, так сказать, коалицию сил сопротивления про­шлого. От положения этой партии, от ее успехов или неудач зависело почти всецело положение различных республиканских партий; или, лучше сказать, поводом к распадению республи­канской партии на несколько групп, менее различавшихся между собою по принципам, нежели по тактическим и страте­гическим способЬм борьбы с ретроградными усилиями врагов революции, послужил именно вопрос о том, как следовало бороться с роялизмом.

Мы видели, как маю затруднений встретило во Франции Установление республики Но значило ли это, чтобы роялпст-

ское общественное мнение уже исчезло к концу сентябри

1792        г., или чтобы все роялисты уже эмигрировали тогда? Мет, конечно: но роялисты всех оттенков, конституционалисты, так же как и абсолютисты, чувствовали себя побежденными победою при Вальми; они смолкли потому, что не могли пред­ставить общественному мнению ни одного довода против этой республики, спасшей страну от иноземного нашествия, а так­же потому, что ни в Париже, ни в департаментах народ не по­терпел бы тогда никакой манифестации в пользу короля. После событий 10 августа роялистские газеты перестали выходить. Роялизм не проявлялся более. С сентября и по декабрь 1792 г. он оказывал лишь замаскированную, неуловимую и почти не­заметную оппозицию. Так, по поводу декрета, упразднившего королевскую власть, в департаментах распространился слух, что этот декрет не был обязательным, так как в день его во­тирования многие депутаты еще не были на своих местах

18       поября 1792 г. Базир обращал внимание якобинцев на пьесу, называвшуюся «Le Tribunal redoutable». «Эта пьеса, — говорил он,— представляет собою сплошную эпиграмму на события 10 августа. В ней появляется на сцене король, очень похожий на последнего Людовика, и в его пользу стараются возбудить жалость зрителей» Но Базир не говорит, чтобы кто-либо кричал в театре: «Да здравствует король!», ни того, чтобы эта пьеса вызвала какую-либо манифестацию, враждеб­ную республике.

4    декабря 1792 г. Конвент декретировал (о чем небеспо­лезно упомянуть еще раз, хотя мы уже и говорили об этом|. «что смертная казнь грозила всякому, кто предложил бы или попытался бы установить во Франции королевскую власть или какое-либо другое правительство, посягающее на верхов­ные права народа, каким бы именем оно ни называлось».

Указывает ли издание этого декрета на то, чтобы тогда существовала какая-либо роялистская опасность и чтобы роя­листы уже подняли голову? Конечно, нет. Победоносная рес­публика, уже перешедшая к завоеваниям, была тогда еще бо­лее недоступна для нападения на нее, чем накануне своего возпикповення. В этом декрете, изданном по предложению Бюзо. надо видеть только маневр жирондистов, обвинявши⁴ монтаньяров в желании возвести на престол Филиппа Эгалитэ- Попытавшись сначала защитить своего друга, монтаньяры кон­чили тем, что послали его на эшафот, а затем, направив то ж[23]’ обвинение против жирондистов, казнили и их. как соумышлен- пиков герцога Орлеанского. В действительности, ни моптань- яры, ни жирондисты не делали в то время ни одной попытки ч, тановить орлеанскую монархию.

Результатом декрета 4 декабря было, впрочем, закрытие д 1Я общественного мнения роялистов всех законных способов выражения. Но суд над Людовиком XVI. разыгравшийся именно в то время (3 декабря 1792 г. — 21 января 1793 г.), был таким вызовом общественному мнению роялистов, что им трудно было, получив такой удар, так или иначе не отозваться на него. Во всяком случае, поведение Франции во все время этого суда, а также при известии о казни короля дает нам не­которые указания относительно сравнительной силы этих двух противоположных общественных мнений: монархического и республиканского.

Если бы монархические взгляды еще пользовались тогда популярностью в стране, то тщетно было бы угрожать рояли­стам смертной казнью: в той или другой провинции взрыв пе­чали »1 гнева непременно заставил бы их взяться за оружие, вызвал бы мятеж, начало гражданской войны. Но ничего по­добного не произошло, а это показывает, что если во Франции еще и были тогда роялисты, то уже не существовало более роялистской партии.

Прежде всего отметим тот факт, что в Конвенте не обна­ружилось по поводу этого события ни одного роялиста; те из «■го членов, которые позже примкнули к делу короля, тогда заявили себя республиканцами, и весьма вероятно, что они все и чувствовали тогда себя республиканцами.

Первый из поставленных вопросов был таков: «Виновен ли Людовик в заговоре против общественной свободы и в но- еигательстве на безопасность государства?» Были члены Кон­вента, объявившие себя некомпетентными или отсутствовав­шие, но все подавшие голоса ответили единодушно: да.

Несогласие между судьями возникло лишь по поводу на­значения наказания, способа произнесения и применения его.

I  ак, 283 депутата высказались за то, чтобы приговор был подвергнут» утверждению народа, а 424 подали голос про- тив этого. Но были ли эти 283 депутата замаскированными роялистами, считавшими народ настроенным роялистически и "‘«деявшимися снасти Людовика XVI, а вместе с ним и коро- евскую власть¹? Прочтите их речи: в них невозможно найти пи этой веры в народ, mi этой надежды; многие из них, кроме ^Того- ^в°тировали потом за смертную казнь. Какая же была у ^{,х за}Дняя мысль? Привести в движение, обращением к на­вит»"^{? мпе}*^{гая 11} страсти в провинциях, чтобы противопоста- йти-' ^{ИЧ Мнеш,}ям и страстям Парижа. Призыв к народу, во

•         я сда над королем, был только одним из эпизодов де*

партаментской, аити-парижской, федералистической, если хо­тите, но все-таки республиканской политики жирондистов.

Было ля актом роялизма со стороны 334 депутатов то, что они подали голос за пожизненное заключение или условную смертиую казнь против 387, вотировавших в обратном смысле? Хотели ли они спастп Людовика XVI, чтобы спасти монархию? Руководились ли подобной мыслью те 310 депутатов, которые вотировали за» отсрочку казни против 380, подавших голос против отсрочки? Но из вотировавших против смертной казни были такие, которые подали голос против ее чтсрочки. С дру­гой стороны, ни в речах, ни в поступках тех, которые вотиро­вали и против смерти и против отсрочки, невозможно найти ни одного указания на то, чтобы этот вотум был внушен им чем-либо, кроме соображений об интересах республики. Мон­таньяры и жирондисты обвиняли друг друга, тогда и позднее, в желании восстановить трон в пользу младшей или старшей королевской линии лишь из политических сообрал<еиий. Ничто не позволяет утверждать, чтобы в декабре 1792 г. и январе 1793 г. в Конвенте был хоть один роялист.

В каком же состоянии находилось французское обществен­ное мнение во время этого процесса?

Были попытки вызвать сострадание. В бельгийской армии распространялись памфлеты в пользу Людовика XVI; их распространяли также в Эльзасе и Лотарингии^[24]. Но ни в на­роде, ни в армии они, повидимому, не оказали своего дей­ствия ^в.

В Париже, в народе, распространялся роялистский пам­флет, носивший заглавие: «Breviaire des dames parisieones» («Молитвенник парижских дам») но, повидимому, без успеха.

Если роялистам и удавалось кое-где вызвать сострадание к королю, то это достигалось песнями, которые действовали тогда сильнее газет. По словам Пельтье ^[25], «в самый день произ­несения королем защиты раздавался тысячами и распевался открыто в Париже» один роялистский романс, что, кстати ска­зать, доказывает, что во время суда над королем роялистам была предоставлена некоторая свобода. Этот романс был оза­главлен: «Людовик XVI к французам»; он имел эпиграфом пова: «Populle meus, quid feci tibi >, и начинался так: «О, на­род мой, что же я сделал тебе? Я любил добродетель и спра­ведливость, твое счастье было моей единственной целью, и вот ты влечешь меня на казнь!» ¹

Этот романс распространялся в департаментах, а именно в Вандее и в армиях. Он имел некоторый ^ спех. Один из де­путатов Конвента, находившийся при северной армии, Беф- ф'руа. писал Комитету общественного спасения, от 27 июня

1793       г.. что в Лаоне солдаты 7-го стрелкового полка «распе­вали во всех общественных местах жалобу Людовика XVI, а также песню, в которой высказывалась радость по случаю воображаемого мира, заключенного Конде, и громко заявляли, что им надо короля» ⁸. Читатель заметит, что эта роялистская манифестация со стороны некоторых солдат имела место уже гораздо позднее, когда наши поражения ослабили на мгнове­ние престиж республики. Во всяком случае, все усилия роя­лизма. во время суда над королем, привели лишь к тому, что в нескольких местах распевалась роялистская песн-я [26].

Дело в том, что Людовик XVI перестал быть популярным, с тех пор как тайные документы, найденные в Тюнльери, опу­бликованные газетами и прочитанные в народных клубах, до- казали его измену. А его поведение на суде, его отрицания, его ложь, извинительная без сомнения, но для всех очевидная, помешали, вообще говоря, общественному мнению почувство­вать сожаление к тому, в ком видели только врага нации.

Газеты сообщают нам о впечатлении, какоо произвела на Париж казнь короля, 21 января 1793 г. Несколько криков

о    пощаде раздалось при выезде его из Тампля. Затем, при проходе кортежа, — молчание. Вокруг эшафота, в то время как король всходил на него, — молчание. Когда упала его голова, раздались крики: «Да здравствует нация! Да здрав­ствует республика!» На одном нз концов моста, носившего ранее имя Людовика XVI. были устроены танцы; вечером театры были открыты и переполнены По видимом у, вначале народ был потрясен, но после смерти Людовика XVI, когда фаю уже со­вершился. обнаружилось успокоение и радость. В общем Па­риж был спокоен. «Народ—говорит один современник.— проявил спокойствие и величие, которые сделали бы честь лучшим дням римской республики >

Быть может, парижский народ и проявил бы некоторое сострадание, если бы он не находился тогда под впечатлением преступления. только что совершонного роялистами: они убили накануне Лепелетье, одного из членов Конвента, подав­ших голос за казнь Людовика XVI. Это убийство ожесточило сердце и подогрело республиканские чувства не только в Па­риже, но и в провинции, куда одновременно пришли оба изве­стия: об убийстве республиканца роялистами и об убийстве короля республиканцами.

В провинции общественное мнение примкнуло к приго­вору. произнесенному Конвентом, быть может. с еще большею горячностью, чем в Париже.

Департаментские собрания, недавно возобновленные, были одушевлены теми жирондистскими, федералиетическимн чув­ствами. которые они вскоре проявили с такою силою: но эти собрания были в то же время до такой степени республикан­скими и антироялистическими, что ни одно из них не проте­стовало против казни короля. Многие, из них даже почувство­вали потребность поздравить публично Конвент, и мы имеем адресы такого рода, присланные от двадцати восьми департа­ментов. а именно: Верхней Марны, Верхней Саопы, Сарты. Луар-и-Шера. Юры, Жиронды, Вандеи, Нижних Алыпов. Дрома, Ду, Ода, Вогезов, Ламанша, Монблапа, Луарэ, Изеры. Ландов, Ниевра, Нижнего Рейна, Коррезы, Орны, Вьенны. Гар. Мааса, Майенны, Верхней Гаронны, Эра и Устьев Роны [27].

Одно из этих собраний, а имепно департамента Сарты. присоединяет к своему одобрению некоторую оговорку: (Го­лова тирана пала, — говорит оно;—когда же падет голова Ма­рата?» Но под этой оговоркой пе скрывалось никакой роялист­ской задней мысли. Административные власти Сарты хотели только обнаружить жирондистский оттенок своего республика­низма. Остальные департаменты примкнули без всяких огра­ничений и без всякой критики, а некоторые из mix даже с эн­тузиазмом. Так, собрание Верхней Саоны пишет: «. . . Зако­нодатели, мы убеждены, что республика могла быть упрочена только смертью низложенного тирана, и мы даем самое пол­ное одобрение вашему декрету»... Собрание Дрома пишет:

Граждане-законодатели, нет более этого политического чудо- ииша. осквернявшего землю свободы и философии. Сделав по­становление на евоем заседании 14 ноября о переиздания книги Мильтона, относящейся к осуждению Карла I, генераль­ный совет департамента Дрома тем самым заранее санкциони­ровал ваш приговор; директория поздравляет себя за то, что предупредила ваш мудрый и мужественный декрет».

Одобрения со стороны народных клубов н коммун были многочисленны и отличались энтузиазмом. Коммуна Лангры пишет от 24 января 1793 г.: «Смерть Людовика Капета, обры­вая нить всех заговоров, которые заканчивались им, послужит уроком деспотам, примером для наций и угрозой для измен­ников . Коммуна Седана, бывшего очагом монархического за­говора Лафайетта, пишет от 5 февраля: «Граждане-законода­тели. генеральный совет коммуны Седана поздравляет вас и благодарит за то. что вы повелели отрубить голову послед­нему тирану Франции. После этого великого примера, подан­ного всем народам, и этого страшного урока всем королям, вам вот что еще остается сделать и вот чего требует от вас генеральный совет Седанской коммуны: истинно-республикан­ской конституции и быстрой организации народного просве­щения ¹».

Таким образом, организованные группы массами примы­кали к осуждению Людовика XVI.

Как же вел себя народ в разрозненном состоянии, в лице отдельных личностей?

Возможно, что кое-где проявлялись изумление и страх. Эмиссар Конвента Жан де Бри пишет от 26 февраля 1793 г., что на северной границе не раздается ни порицаний, ни по­хвал; царствует молчание. Но 13 февраля он писал вместе

<   своим сотоварищем Кошоном, что по дороге от Парижа до Катэ «народ — превосходен» ².

В Париже, 25 февраля 1793 г., во время мятежа из-за съест­ных припасов, поведшего к разграблению бакалейных лавок, раздалось несколько восклицаний: «Да здравствует Людо- ^в,|к Х II! Но эти крики не нашли отголоска и были, повиди- **ому, пу щены агентами-провокаторами ³.

В Пуату, где уже давно велась роялистская пропаганда ' ^яШ^е|лшками и дворянами, были распространены не только вышеупомянута^ песня, но также, и даже главным образом, за-

* inanuc Людовика XVI, напечатанное на четырех маленьких

к <>г ! °^{ЛЬК0 единствснн|}*1н муниципалитет Куломье отказался примкнуть „У¹*®» Людовика XVI. Это заставило якобинцев Куломье донести

*   пего («Moniteur», перепад., т. XVI, стр. 615).

«llecueil dee actcs», т. II, стр. 209, 221.

«La Society des Jacobins», т. V, стр. 51.

•страничках почтовой бумаги Ничто, повидимому, не было способно так растрогать чувствительные души, как некоторые места этого завещания. Тем не менее тогда еще не удалось роялиэировать вандейцев.

Вместо того чтобы вызвать усиление роялизма, убийство Людовика XVI упрочило республику в умах народа. Только тогда она стала казаться окончательно установленной. Судя по тому, чтр можно уловить относительно настроения крестьян как из газет, так и из писем эмиссаров Конвента, большинство их, только после того, как узнало, что Конвент гильотинировал короля, уверовало, наконец, что королевской власти не суще­ствует больше и что они живут в республике. Измена короля изменила настроение городов; поражение короля, побежден­ного н умерщвленного в Париже республиканцами, лишило королевскую власть уважения в деуевнях, показало им ее сла­бость и бессилие, уничтожило навсегда ее престиж. С тех пор крестьяне, вообще говоря (за исключением двух или трех провинций), перестали быть роялистами.

II

Можно сказать, что роялизм во Франции как бы находился в фазисе затмения или был погружен в сон, пока республикан­ские армии оставались победоносными. В течение всего этог<» периода блестящих завоеваний, с ноября 1792 г. по март 1793 г., когда Бельгия и левый берег Рейна сделались на­шими, республиканское общественное мнение развивалось без всякого противодействия. Только наши поражения при Аахено (9 марта 1793 г.) и Неервиндене (18 марта), потеря Бельгии и измена Дюмурье (1 апреля) позволили роялистам поднять голову в некоторых областях и организовать страшную гра­жданскую войну, получившую название «вандейской».

Рассказ об этой войне не входит в план моей книги², но мне необходимо указать на ее важное значение. Почти весь Пуату и весь Анжу, за исключением городов, подняли оружие против республики. Крестьянские армии победоносно поддер­живали войну, и, благодаря численности и мужеству своих пм-

¹ Chassin, La preparation пе la guerre de Vendee, т. Ill, стр. 229—'230» Оригинал этого зав» щания, помоченного 25 декабря 1792 г. (по обнаро­дованного лишь после 21 лнсарл), весь написан рукою Людовика XVL

8   Относительно вандейской войны см. особенно хорошо известные сочинения Савари, Селестнна Пора (Selestiu Port) и Шассева. Труд Шас* сена самый позднейший и важнейший; он появился в последнее десяти- лотие (1890—1900 гг.] в трех сериях, составляющих 10 томов ln-S и«д общим заглавием: «La Vendee et la Chouannerio».

Последний, XI том представляет собою алфавитный указатель bcci сошшспня.

^ревизованных солдат, произвели огромную и неожиданную диверсию, которая помогла апгличанам, австрийцам и испан­цам вторгнуться во Францию. Употребляя классическое, но очень верное выражение, можно сказать, что республике был нанесен тогда удар кинжалом в спину, в то время как иноземцы и эмигранты поражали ее спереди. Вандейское восстание шло, усиливаясь, с апреля по ноябрь 1793 г.; оно стало клониться к упадку, когда, переступив границы своей территории и пе­рейдя за Луару, распространилось по Нормандии до Грап- вилля, чтобы подать руку англичанам; отраженное у этой крепости и отброшенное снова за Луару, оно было подавлено при Мане и Савенэ (13 и 23 декабря 1793 г.) в том смысле, что после того уже перестала существовать большая вандей­ская армия; но Пуату все еще оставался во власти вооружен­ных крестьянских шаек, против которых необходимо было по- прежнему высылать регулярные войска. Наконец, наши по­беды вне Франции привели веспою 1795 г., благодаря усилиям Гоша, к общему умиротворению Вандеи.

В Бретани также происходили роялистские волнения, и кое-где уже началось движение «шуанов»; но оно было легко тогда подавлено.

Вандейские, бретонские и анжуйские крестьяне подняли восстание сначала в защиту не короля, а своих священников, а также против военной службы. Привязанные к своему духо­венству, они вообще были недовольны применением к нему гражданского устройства и охотно посещали мессы отказав­шихся,, от присяги священников, происходившие на фермах, в часовнях или в лесу. С 1791 г. недовольство и неурядица были особенно велики в департаментах Вандеи и Мэн-и-Луары. Закон 24 февраля 1793 г., декретировавший набор в 300 000 человек, довел до отчаяния крестьян этих областей не потому, чтобы они были трусами, а потому, что они не хотели покидать своих родных мест. С 10 по 15 марта происходит восстание ори криках: «Не хотим милиции!» Почти вслед за этим появ­ляются требования возвращения прелших священников. Эти именно свящепники и разжигают страсти, руководят первыми военными действиями и первыми избиениями республиканцев. Ианденская армия называла себя сначала «христианской армиеи или римско-католической [28]». Вначале не было вопроса

о  том. чтобы в» }шуть короля, и движение казалось вполне на­родным. Предводителями первых банд являлись главным обра­зом лесной сторож Стоффлэ, парикмахер Гастон, извозчик Ка- телино. Когда восстание усилилось и уже подавало надежды

>спех, только тогда роялисты стали пытаться придать ему

Сл. (hassain, La preparation do la guerre de Vandee, т. Ill, стр. 140,452.

роялистический характер, через посредетво таких дворян, как Боптан, Лескюр, Ларошжаклэн, д’Эльбе. Вандея, оставаясь клерикальной, становится тогда роялистической; ее армии на~ «шнают называться католическими и королевскими» и дей­ствуют уже от имени Людовика XVII: их предводители за­являют, II мая 1793 г., что они подняли оружие «лишь д.тя того, чтобы поддержать религию своих отцов и пернуть своему августейшему и законному государю, Людовику XVII. блеск и прочность его трона и его короны»

Чтобы приспособиться к миросозерцанию вандейских кре­стьян, дворяне-роялисты, до тех пор вольтерьянцы (в боль­шинстве случаев только на словах), относившиеся индифе- рентно к религии, прикидываются экзальтированными католи­ками, а чтобы добиться поддержки римской церкви, они сли­вают свое дело с делом священников, отказавшихся от присяги. Крестьяне Вандеи и Бретани стали кричать: «Да здравствует король!» только потому, что этот король обещал им вернуть их прежних священников. Почти все роялистские заговоры, происходившие в других областях Франции (особенно' по­скольку эти заговоры проявлялись в форме крестьянских мятежей), имели также своим источником недовольство, вы­званное в деревнях различными мерами, которые одна за дру­гою принимала революция с целью защитить себя от римской церкви. Завещание Людовика XVI, в котором этот государь выставляет себя более католиком, чем даже королем, ввело в моду, в роялистской партии, то смешение мистических изли­яний с политическими заявлениями, тот «клерикализм» в про- фаммах, прокламациях и общественных актах, ту религиоз­ность, словом, которая показалась бы столь странной в 1789 г. этим же самым людям. В общем, роялизм старался обратить в свою пользу ту популярность, которую сохранили среди крестьян отказавшиеся от присяги священники: чтобы восста­новить трон, он хотел опереться на папу. Только с возникно­вения вандейской войны эта партия стала «клерикальной - как сказали бы мы в настоящее время ².

Роялизм попытался также обратить в свою пользу проти- вопарижское, жирондистское, федералистическое движение, ко­торое вызвало новую гражданскую войну во Франции, про­должавшуюся С мая по август 1793 г.; и ему удалось это. От­казавшись тогда от прямого союза с роялистами, парижские вожди Жиронды, члены Конвента, не отказались от парал­лельного действия е ними. Жирондистское восстание в Нор­мандии чрезвычайно помогло роялистскому восстанию в Пуату. И других местах второстепенные, местные вожди той же пар­тии не колебались вступать в союзы с роялистами и в конце коннов даже вполне роялиэировались сами. Так, лионское восстание сначала не было роялистским; затем лионские жирон- 1ИСТЫ имели на своей стороне всех роялистов; наконец, когда Конвент, после продолжительной осады взял этот город (9 октября 1793 г.), то роялисты уже оказались стоящими во паве его и руководили защитой. Тулон сначала казался вос­ставшим только против Горы. Затем. 24 августа 1793 г., обра­зовавшееся там инсуррекционпое правительство провозгласило королем Людовика XVII, и Тулон немедленно же был сдан апгличанам. которые держались в нем. в союзе с роялистами,

lo   тех пор, пока этот город пе был взят обратно республикан­цами (19 декабря 1793 г.). Марсель чуть не была сдана англи­чанам роялистами, и этот заговор уже был близок к своему осуществлению, когда генерал Карто вступил в город (25 ав­густа 1793 г.) и сохранил его для республики. Восстание в де­партаменте Лозер. вызванное в мае 1793 г. бывшим членом чредительвого собрания Шаррье и непрнеягнувшими священ­никами. восстание клерикальное и крестьянское вначале,обра­ти. юсь потом в политическое и роялнстическое; но так как оно не располагало крепостями, то было легко побеждено.

Эти восстания, вожди которых вступали в союз с вра­ждебными армиями в то время, как север, восток и юг Франции подверглись нашествию чужеземцев, поставили республику в очень опасное положение. Был момент, в августе и сентябре 1*93 г., когда над мятежными Лионом и Тулоном уже развева­лось королевское знамя, а вандейское восстание все более п оолее возрастало, — был момент, говорю я, когда дело короля, казалось, готово было восторжествовать, среди гибели и рас­членения Франции. Тогда-то именно республиканцы и употре­били последнее усилие, прибегнув к террору *, и это усилие одержало победу.

иа повиновения властям евангельскую заповедь, повелевает пародам смот- Mt-rr ^{НП OII,Hf}*^{K,! ,11И} УДачи правительства как на акты божоствснноЙ ^{И1И до1>}Р^{оты и}. которая становится через *то надежнейшей под-

II   вой для государей и крепчайшими узами для подданных», ьм. выше, стр 4^8.

Почему?

Потому что все эта прокламации Людовика XVI, эти во­друженные белые знамена, эти восстания крестьян, эти два воз­мутившихся старинных города, эти грозные манифестации, — все это вовсе не объяснялось возвратом Франции к ее преж­ним роялистическим убеждениям. Что видим мы в начале каж­дого из этих восстаний? Религиозное недовольство (Вандея) или боязнь парижской диктатуры (Лион, Тулон). Уже только впоследствии восстания принимали роялистический характер, благодаря искусным стараниям агентов эмиграции. Но это было в^менным, искусственным явлением. Когда восстание было подавлено в Тулоне и Лионе силою, от него не осталось ника­ких или почти никаких следов роялизма. То же самое было и в Вандее: при каждом новом взрыве восстания крестьяне бра­лись за оружие с целью защитить религию и своих добрых священников.

Восставшая роялистская партия проявляла себя скорее в действиях, чем в программах. Прежде всего ей надо было низвергнуть республику, а чтобы достигнуть этого, ей необ­ходимо было избегать малейших признаков внутренних разно­гласий. В эмиграции были монархисты всех оттенков, консти­туционалисты и абсолютисты. Между двумя братьями короля далеко не было полного согласия. Граф д’Артуа, эмигрировав­ший в июле 1789 г., отвергал всю революцию; граф Прован­ский, «Monsieur», признавал ее первые акты и, быть может, не был бы против мопархии ка апглийский образец. Оба они на­ходились в Гаммском замке в Вестфалии, когда было получено известие о казни Людовика XVI. Тогда сознание общей опас­ности сблизило их, и между ними немедленно же состоялось соглашение, но в пользу абсолютистских, ультра-ретроградпых тенденций. С тех пор граф Прованский также стал заявлять себя противником всей революции, не столько по ослеплению эмигранта, сколько нз желания обеспечить единство эмигрант­ской партии. Если бы он объявил себя конституционалистом, против него была бы армия принца Конде, т. е. всякая актив­ная сила его партии. В качестве абсолютиста он становился фактическим главою эмиграции, среди которой конституциона­листы находились в меньшинстве, причем они, однако, не усту­пали абсолютистам в своей ненависти к революции, сделав­шейся цареубийцей; с другой стороны, они были убежденьк что, став регентом или королем, граф Прованский сумел бы, при наступлении мира, доставить в конце концов перевес уме­ренным идеям.

Вот почему первый королевский манифест, обнародован­ный после смерти Людовика XVI. отличался таким ретроград­ным характером. Это была «декларация регента Франции», от

28     января 1793 г., которою старший брат короля принимал на себя регентство до совершеннолетия своего восьмилетнего пле­мянника, Людовика XVII, содержавшегося тогда в Тампле, и назначал графа д’Артуа наместником королевства. Он объявлял в этом манифесте, что вся его политика будет клониться к осво­бождению Людовика XVII, Марии-Антуанетты и сестры казнен­ного короля, Елизаветы, «одновременно с восстановлением мо­нархии на ее неизменных основах с преобразованием зло­употреблений, внесенных в общественную администрацию. с восстановлением религии наших отцов во всей чистоте ее культа и ее канонических правил, восстановлением магистра­туры для поддержания общественного порядка и отправления правосудия, восстановлением французов всех сословий в их законных правах и в пользовании ими захваченною у них «•обственностыо, строгим и примерным наказанием за преступ­ления, восстановлением авторитета закона и мира. . .»

Восстановление старого порядка, с его парламентами, госу­дарственной религией и привилегированными сословиями, — вот что предлагал регент Франции, угрожая всем, приобрев- шим национальные имущества, по мепыпей мере отнятием их и угрожая наказанием каждому, принимавшему какое-либо уча­стие в революции. Этого именно и желали теперь эмигранты: этого требовали теперь даже прежние парламентаристы, когда- то так увлекавшиеся общественными вольностями^[29]. Но это было именно то, чего не желали тогда почти единодушпо французы. Королевский манифест нанес orpoivyibm вред делу короли и был очень полезен для республиканцев; оь превы­сил их ожидания и был редактирован так, как если бы они сами продиктовали его, вследствие чего они позаботились о распространении его в стране через посредство своих

газет Масса нации с ужасом отшатнулась от партии, желав­шей просто-напросто восстановить старое рабство.

Ill

Вс ледствне этого, вне восставших областей, роялизм про­являлся лишь в виде исключения и то с перерывами.

В Париже только после измены Дюмурье, среди полного расстройства наших внутренних и внешних дел, полиция отм»>- тила не появление роялистических манифестаций, а некоторое охлаждение к республике. Она полагала, что если бы не боязнь гильотины, то женщины стали бы кричать: «Да здравствует король!» Но в конце концов она не арестовала ни одного человека, который испускал бы подобный крик

Ьез сомнения, тогда было больше роялистов, чем до наших поражений, но роялизм не сделался от того более популярным. Прочтите протоколы революционного трибунала. Вы встре­тите там дворянина из Пуату, по имени Гийо де Молан, гильо­тинированного 6 апреля 1793 г. Это — эмигрант, вернувшийся тайно, после того, как он поднял оружие против Франции. Он вел пропаганду в окрестностях Парижа, когда его арестовали; но из разбора дела видно, что ему не удалось найти ни одного прозелита. Николай Лютъе, бывший бригадир королевского полка, гильотинированный 10 апреля, подошел к группе рабо­чих на углу улицы Гюшстт и стал им говорить в защиту коро­левской власти; £>нн не слушали его. Буше, странствующий дан­тист, осужденный на смерть 27 апреля, закричал: «Да здрав­ствует Людовик XVII! К чорту республику!» Он вел роялист­скую пропаганду в деревнях в окрестностях Орлеана, но также не мог найти пи одного приверженца.

После этах казней подобные изолированные манифестации прекратились в Париже вовсе, и я не встречаю там никаких следов роялизма до самого 9 термидора II года

В провинциях, где инсуррекции приняли роялистский ха* актер, а именно — в Пуату, в Лионе, в Марсели, в Тулоне, поскольку они носили такой характер, они не исходили из недр, из души нации; они шли извне, от эмигрировавших принцев, от претендента, считавших момент, когда Францпя подверглась чужеземному нашествию, благоприятным для на- несеппя ловких н смелых ударов. Правда, им удалось водру­зить королевское знамя на стенах Лиона и Тулона; но они не овладели страной вне тех центров восстания, где они действо­вали и где оии были заперты. Крестьянин не вернулся к ко­ролю. Роялисты думали, что нанесли ловкий удар, восполь­зовавшись жирондистским мятежом; но смешавшись с федера­листским, дезорганизующим, антинациональным движением, они разделили участь этого движения, побежденного унитар­ным, централизующим движением Франции, сплотившейся в нацию под руководством Парижа для борьбы с чужеземным врагом.

Происходили ли роялистские манифестации в невосстав­ших департаментах, вне тех очагов роялистского восстания, которые Конвенту удалось потушить?

Эмиссары Конвента Лекипно и Лежён писали от 28 августа, что отряд валансьенского гарнизона, проходя через Суассон, во время празднества 10 августа, смеялся над этим праздне­ством, «не стыдясь кричать и распространять, что герцог Йорк­ский был единственным человеком, который мог бы сделать Францию счастливой, и что его надо возвести на трон». В кар­манах у этих солдат были найдены английские деньги

В сентябре 1793 г. «несколько офицеров, унтер-офицеров и гренадер 68-го полка осмелились провозгласить Людовика XVII королем па улицах Мобёжа '». Эмиссары Друэ и Бар велели арестовать их.

22 сентября отряд бывшего вермапдуанского батальона стал кричать возле Перпиньяна «Да здравствует король!» и сдался испапцам ^[30].

Роялизм обнаружился одно мгновение даже среди париж­ских волонтеров. 27 брюмера II года (17 ноября 1793 г.) эмис­сар Конвента Лапланш писал из Кутанса Комитету обществен­ного спасения:

Ли !о"| ^{езопасно} проявляться в Форме подчеркивания того, что пронсхо- poiiai m ^{< Qcne}> ^я вижу только, что в сентябре 1793 г. зрители, аплодн- «Да ч!!'^в .^{В с<}“^:,мелеи, были обвинены в роялизме. Но они не кричали: actes т у}^В^°^{т К0}Р^0ЛЬ-® Это были только «умеренные» («Hecueil des

*   «Recuoil des actes», т. VI, стр. 151.

,стр. баз.

Ibid., Т. VII, стр. 27; т. X, стр. 606.

^{80 А}- Олрр — 1392,

«Я предлагаю Конвенту принять самые суровые меры про­тив 11-го батальона первого парижского призыва, секции Тюи- льери; оп только что, к ущербу для республики, водрузил знамя самого скандального мятежа. Не довольствуясь тем, что во все время дороги он проявлял самые противогражданские и роялистские чувства, пе довольствуясь тем, что оп распе­вал песню «О, Ричард! О, мой король!» и всюду распространял мнения, благоприятные для вандейских разбойников, он, веро­ломный, осмелился открыто не повиноваться высшим граждан­ским и военным властям, приказывавшим .ему спешить на за­щиту дела свободы. Он учинил насилие над своими начальпн- нами, угрожал предать огшо и мечу город Карантаи; и вот в каком настроении эти недисциплинированные солдаты-ари­стократы отправились в Шербург! Судите сами, в каких руках находится теперь охрана этого важпого порта. Во всех своих свободоубийственных планах они встречают полную под­держку со стороны другого парижского батальона, гак назы­ваемого батальона Хлебного рынка, который вот унсе около десяти дней распространяет в том городе те же самые разру­шительные принципы»

Следствие показало, что эти утверждения были преувели­чены, хотя не в том смысле, чтобы ереди парижских волон­теров вовсе не происходило роялистских манифестаций [31].

Попытка упразднить христианство пробудила религиозные страсти н заставила в некоторых местах крестьян снова требовать короля, так как при королях можно было ходить к обедне.

Так, эмиссар Конвента Лано пишет из Меймака (департа­мента Коррезы) от 28 фримера II года: «... В памятный день 20 фримера, избранный патриотами для празднества в честь Разума, в тот момент, когда они спокойно предавались слад­ким излияниям братства, вдруг со всех стороп послышался набат, и с соседних гор начали спускаться потоки бунтовщи­ков, вооруженных ружьями, пиками, косами и другими разр" шительными орудиями. Изумленные патриоты, собравшиеся в Меймаке, хотят обратиться к ним со словами мира, но по" вергаются нападению и избиению; значительное число и спаслось от смерти только бегством; более сорока оказалось опасно ранеными. На всех улицах этой коммуны раздави¹¹¹ одни мятежные крики предводителей восстания, требовавших голов патриотов. За этими угрозами смерти последовали крики. «Да здравствует религия! Да здравствуют наши священник*- j Да здравствует Людовик XVII!» ³

о   них. Лефио писал Комитету общественного спасения из Буржа от 6 ннвоза II года ^г: «Вы увидите из бумаги за № 5, что в этих скопищах имя короля примешивалось к крикам о религии, а из характера речей, переданных в письме, которое я только что цитировал, вы без труда поймете, что выражавшиеся так кре­стьяне говорили с чужих слов. План подпять здегапие де­ревни— только разветвление того плана, который зажег войну в Вандее; но, несмотря на все наши старания, мы не могли до сих пор открыть ни одного из негодяев, держащих нитн этого заговора».

Но не одни только эти неуловимые агенты Бурбонов про- поведывали роялизм. Были также эмиссары со стороны так называемой партии герцога Йоркского. Мы уже видели, что они привлекли к себе солдат валансьенского гарнизона. Они вели пропаганду также и в деревнях. В сентябре 1793 г. кре­стьяне Шаранты говорили, что «с английским королем лучше иметь дело, чем с каким-либо другим». «Их убедили, что Кон­вент не умел ни управлять страной, ни справиться с внешними врагами Франции» ².

Лано писал из Тюлля от 23 нивоза II года: «Чтобы убе­диться, что в этих департаментах уже давно работают фана­тики н хорошо замаскированные роялисты, стоит только вспо­мнить. что в сентябре церковный староста из Юэерша, у кото­рого три сына на границах, был казнен здесь за то, что ста­рался взбунтовать деревни в пользу герцога Йоркского, и что ^тот человек, умерший со свирепым спокойствием фанатика, в чем не хотел признаться, за исключением того, что он лышал па одной ярмарке, как трое неизвестных, переодетых крестьянами, говорили о герцоге Йоркском. Этот пеграмотный еч пользовался при своей пропаганде самым искусным языком ц_е1д^Жа’ ^{как пель}зя лучше приноровленным к достижению

с к ^^И°^{следствии не} было более речи о партии герцога Иорк-

Этот период возрождения роялизма кончается одновре­менно с тем, как внешняя опасность становится менее еерьез- ной. С конца нивоза II года (январь 1794 г.), т. е. с того мо­мента, когда республиканские армии начинают одерживать победы и когда делается очевидным, что коалиция не может уничтожить республики, роялистские манифестации становятся все реже и реже.

Я пе встречаю ни одной из них ни в плювиозе, ни в ван­тозе II года.

Эмиссар Конвента Видален пишет из Шалопа-на-Марне от

³      жерминаля, что ночью чьей-то неизвестной рукой были на­писаны на стене городской ратушн слова: «Да здравствует король!» ^[32] 6 жерминаля Кавеньяк и Пинэ доносят в письме из Дакса о роялистском заговоре в Ландах (с участием испан­цев) ^[33]. 13 февраля Малларме сообщает из Бриз об одном «роялистском оракуле», появившемся в департаменте Мааса. Затем, в прериале и мессидоре^эти незначительные признаки роялизма исчезают вовсе и появляются снова уже только после падения Робеспьера.

Упадок роялизма и усиление республиканского обществен­ного мнения замечаются особенно со времени вотирования конституции 24 июпя 1793 г.

Я пе говорю уже о Париже, где это общественное настрое­ние торжествовало безраздельно вплоть до 9 термидора.

Мы видели, что в армиях до фримера II года случались роялистские манифестации. Но эти несколько криков: «Да Здравствует король!» подавлялись массовым признанием рес­публики. Каждая из армий ознаменовала вотирование консти­туции празднествами, на которых республиканизм проявлялся в восторженных формах. Начиная с фримера, среди солдат уже не обнаруживалось ип малейших признаков роялизма. До самой империи армии были очагом республиканства.

В коммунах, с августа 1793 г., восторженное отношение к республике все возрастало; оно проявилось, между прочим, с особенной силой во время массового набора. Примеры такого восторженного настроения бесчисленны. Я приведу только сле­дующее место из письма эмиссаров Копвента Мюссе и Шарля Делакруа из Версаля от сентября 1793 г.:

«. . . Третьего дня, в 9*/г часов утра, мы отправились на военный плац, вместе с административными властями (депар­таментской и окружной) и генеральным советом коммуны, в со­провождении восьмисот граждан, вооруженных пиками, и воен­ной музыки. Там, после того как был пропет излюбленный па*
триотамм гимн, гимн марсельцев, были прочитаны обращепие Национального конвента к французам и закон о наборе. Один из ^нас прочел затем прокламацию, копию с которой посылаю вам.

«Все эти чтения сопровождались тысячами восклицания: «Да здравствует республика! Да здравствует Национальный конвент!», повторяемых неустанно 16-м стрелковым полком, выстроенным на площади, и двумя ротами кавалерии, состав- тявшнми часть тридцати тысяч рекрутов нового набора. Мы подходили последовательно к обоим этим отрядам и выражали воодушевлявшие нас патриотические чувства, которые нахо­дили горячий ответ во всех сердцах этих храбрых воинов. Муниципалитет и административные власти разошлись потом, чтобы прочесть те же прокламации во всех тринадцати сек­циях города. К lOVa часам батальоны собрались, молодые люди вышли из рядов и спешили внести свои имена в списки. К вечеру число записавшихся в версальской коммуне дошло до 505; вчера вечером оно поднялось до 552.

«После полудня мы сошлись с Братским обществом в зале бывшей кордегардии, которую мы велели приготовить для этого собрания. Мы разместились там с торжественностью. Патрио­тические песни, речи, пылавшие любовью к свободе, тысячи раз повторяемые крики: «Да здравствует республика!» огла­сили своды, слышавшие до сих пор лишь надменные речи деспота или льстивые слова его презренных придворных. Му­ниципалитет явился побрататься с Обществом. Он принес с со­бою национальные кокарды. По его приглашению мы роздали их гражданкам, присутствовавшим в большом числе на засе­дании. Они приняли их с своего рода религиозным благого­вением, причем матери поклялись внушать своим детям лю­бовь к свободе, а молодые девушки — выходить замуж только за республиканцев» ¹.

Было очевидно, что в глазах народа республика олицетво­ряла собою теперь отечество. Республиканцами называли себя в том же смысле, в каком еще недавно называли себя патрио­тами; слово республиканец стало синонимом патриота, стало Заменять его в разговорной речи.

Подобным же образом, после принятия конституции и во время массового набора, стали делаться все смелее и популяр­нее нападки **а сохранившиеся следы монархической Франции.

Депутат Тирион писал из Флеша от 24 сентября 1793 г. ³:

«Я только что велел сжечь па площади сердце Генриха IV п сердце Марии Медичи, еще выставлявшиеся на поклонение народу в церкви колледжа этого города. Эта импровнзованнан церемония совершилась в присутствии нескольких батальонов нашей армии и установленных властей. Я произнес речь, обращенную к войску, и затем сам зажег костер вместе с гене* ралом Фабр-Фон, при удвоенных криках: «Да здравствует рес­публика! Да погибнут навсегда тираны и тирания!»

Рюль писал из Шалона 7 октября 1793 г. *:

«... Я проповедую ненависть к тиранам и. чтобы присо­единить к поучению пример, к словам дело, я разбил в присут­ствии установленных властей и многочисленного народа, при повторяющихся криках: «Да здравствует единая и нераздель­ная республика!», постыдный памятник, созданный веролом­ной хитростью духовенства, чтобы способствовать честолюби­вым замыслам трона; словом, я разбил священный сосуд с ми­ром на пьедестале Людовика Ленивого, пятнадцатого из носи­вших это имя. . . Священного сосуда с миром не существует больше; эта детская игрушка глупцов, это опасное орудие в руках сателлитов деспотизма исчезло».

В Аррасе генеральный совет коммуны организовал, 21 ян­варя 1794 г., народное празднество в честь «годовщины смерти Капета под национальным мечом». «Согласно этому, — писал член Конвента Лоран, — сегодня, 2 плювиоза, соответствую­щего 21 января старого стиля, радостный колокольный звон возвестил с семи часов утра о готовящемся торжестве. На площади Свободы было воздвигнуто полуразрушенное, шатаю­щееся здание, на котором были поставлены изображения коа- лизованных деспотов, направляющих в настоящий момент своп соединенные вероломные усилия против французской сво­боды. Изображение Капета также находилось там. Он был изо­бражен в том виде, какой имел после того, как национальный меч пал на его преступную голову. Все эти фигуры были изо­бражены наклонными и, казалось, ожидали только удара, ко­торый должен был ввергнуть их в бездну. Фигура Капета на­ходилась в лежачем положении, что показывало, что ей уя»е был нанесен удар. Когда все было готово и граждане собра­лись в большом числе на площади Свободы, туда отправились установленные власти, предшествуемые стройной музыкой; обошедшн вокруг сооружение, они расположились на одной из сторон площади. Немедленно затем был подан сигнал и поднесены фитили к двум пушкам. В то же время из четырех улиц, находящихся на четырех углах площади, выступили че­тыре отряда пехотинцев и направили свой огонь на здание.

Минуту спустя, показались четыре отряда кавалерии и устре­мились на него с обнаженными саблями. Скоро головы и дру­гие части тиранов были разбросаны во все стороны при одоб­рительных криках народа. Почти в то же время появилось мстительное пламя и пожрало нечестивые остатки этого чудо­вищного сборища. Тогда обнаружилась живейшая радость; раздались крики: «Да здравствует республика! Да здравствует свобода! Да здравствует Национальный конвент! Да здрав­ствует Гора!» Радостные колокола снова зазвонили. Вокруг огня начались танцы, и граждане покинули их только для того, чтобы собраться в храме Разума п провести там вечер среди удовольствий братства и равенства»

В Монпелье, на площади Перу, граждане разбилп статую Людовика XIV и воздвигли вместо нее, по подписке, храм Разума

Повсюду с патриотическим энтузиазмом выполнялись де­креты, повелевавшие уничтожать на общественных зданиях ли­лии. гербы и статуи «тиранов».

Казалось, что с декабря 1793 г. по июль 1794 г. фран­цузы были единодушны в своей ненависти к королевской власти, в желании уничтожить навсегда самые воспоминания о ней и в своем восторженном отпошепин к республике, в рели­гиозной любви к ней.

1792     г. по март 1793 г.) роялизм как бы притаился; по после наших поражений и измены Дюмурье он сброспл маску, дер­жал в опасном положения республику на западе, в Лионе и Тулоне и вел пропаганду в других областях, но сливался при этом с движениями другого характера, религиозными или про- тивопарижскимн, не имея большого успеха в массе населении. Затем, когда республика вторичпо отразила нашествие, роя­лизм снова притаился и почти не появлялся на сцепе до

9    термидора.

МНЕНИЯ II UAPTIIII. ЖИРОНДИСТЫ, МОНТАНЬЯРЫ, ДАНТОНИСТЫ (С СЕНТЯБРЯ 1792 г. ПО UlO.lb 1795 г.)

I.      Организация жирондистской партии.—

//. Ее политическая программа.—111. Ее вожди.—

IV. Организация* и программа монтаньярской партии. — Г. Ее вожди. — VI. Столкновение этих двух партии.— VII. Падение Дантона.

первый период существования демократической республики, т. е. до поражения федерализма, На­циональный конвент казался разделенным на две партии, «Жиронду» и «Гору», причем первая была влиятельнее и многочисленнее второй п обыкно­венно вела за собою массу нерешительных деиута* тов, носившую названия «равнины», «брюха», или «болота». Вожди Жиронды были изгнаны из Конвента пародпым восстанием 2 июня 1793 г. Одни из них остались в Париже, в тюрьме; другие разъехались по провинциям и вызвали дви­жение, получившее название федерализма и приведшее к гра­жданской войне против Конвента, который был объявлен ими порабощенным. Гора в конце концов восторжествовала вместе со своим главным вождем Робеспьером. Но ранее этого торже­ства преобладающее влияние на ход общественных дел часто имел другой из вождей Горы, Дантон, то как министр юстиции, то как простой депутат, то, наконец, как член Комитета обще­ственного спасения. Будучи истинным главою французской дипломатии, он вел тайные переговоры с Европой, с целью заключения мира, и установил те основы, на которые, много времени спустя после его смерти, должен был опереться Ба­зельский трактат. Во внутренних делах он проводил политику оппортунизма, выжидания, пытался примирить две враждова­вшие партии, помешать им по крайней мере дойти до откри*