ВСЕСОЮЗНЫЙ ИНСТИТУТ ЮРИДИЧЕСКИХ НАУК

 

А. С. Пиголкин

 

ТОЛКОВАНИЕ

 

НОРМАТИВНЫХ

 

АКТОВ

 

в СССР

 

Государственное издательство

 

ЮРИДИЧЕСКОЙ   ЛИТЕРАТУРЫ

 

Москва— 1962

 

34 С П 32

 

Автор настоящей работы пытался, не претен­дуя на полное и всестороннее исследование всех вопросов многогранной проблемы толкования нор­мативных актов, помочь судьям, прокурорским работникам и иным лицам, применяющим право­вые нормы, в их деятельности по исследованию смысла этих норм, разработать теоретические основы такой деятельности, предложить и обосно­вать некоторые рекомендации, как правильно изу­чать и понимать правовые нормы. Автор стремил­ся все изложение подчинить задачам укрепления социалистической законности, что является одной из основных целей любой теоретической работы в области советского права. В книге освещены также и некоторые общетеоретические проблемы, характеризующие сущность толкования норматив­ных актов как социально-правового явления, его роль в практике коммунистического строительства в нашей стране.

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Грандиозные задачи строительства коммунистического общества, намеченные в исторических решениях XXII съезда КПСС, требуют дальнейшего развития и совершен­ствования советского права, укрепления социалистической законности и правопорядка. «Большое значение,— указы­вается в новой Программе партии,— приобретает дальней­шее укрепление социалистического правопорядка, совер­шенствование правовых норм, регулирующих хозяйствен­но-организаторскую и культурно-воспитательную работу, содействующих решению задач коммунистического строи­тельства и всестороннему расцвету личности»¹. «Партия ставит задачу обеспечить строгое соблюдение социалисти­ческой законности, искоренение всяких нарушений право­порядка, ликвидацию преступности, устранение всех при­чин, ее порождающих»². Необходимость укреплять социа­листическую законность и правопорядок в нашей стране, усиливать контроль за соблюдением норм советского пра­ва, воспитывать уважение к советским законам подчерки-

 

¹   «Материалы     XXII   съезда    КПСС»,     Госполитиздат,     1961, стр.   400.

 

^а Т а м    же.

 

валась в докладах Н. С. Хрущева на XXII   съезде' и в речах   делегатов².

 

В процессе строительства коммунистического общества роль и значение права будут неуклонно повышаться. Именно на основе всемерного усиления регулирующего воздействия права на общественную жизнь, все большего сокращения фактов нарушений советских законов будет проходить процесс постепенного преобразования (перера­стания) норм права в правила коммунистического обще­жития, осуществление которых будет обеспечиваться не мерами государственного принуждения, а общественно-мо­ральным воздействием, высокой сознательностью, добро­вольной самодисциплиной свободных тружеников комму­нистического общества. В этих условиях необходимость изучения проблем, связанных с осуществлением норм пра­ва в общественной жизни, с социалистической законно­стью, приобретает еще большую актуальность.

 

Толкование нормативных актов является необходимой предпосылкой для правильного осуществления норм права в практике коммунистического строительства. Без всесто­роннего и глубокого понимания смысла правовых норм невозможно правовое регулирование общественной жиз­ни, невозможно укрепление социалистической закон­ности.

 

Работы П. Е. Недбайло «Применение советских пра­вовых норм», где отдельная глава посвящена толкова­нию нормативных актов, и А. С. Шляпочникова «Толко­вание уголовного закона» в значительной степени воспол-

 

¹   См.   «Материалы   XXII   съезда   КПСС», Госполитиздат,   1961,
стр.   85,    186.

 

²   См. речь М. А. Суслова    на    XXII съезде    КПСС,   «Правд»»
23   октября    1961   г.

 

нили пробел, который существовал в советской юридиче­ской науке. В этих работах в теоретическом плане иссле­дуются основные вопросы толкования, имеются инте­ресные и оригинальные мысли и выводы. Однако П. Е. Недбайло и А. С. Шляпочников сравнительно мало внимания уделяют вопросам практического характера. Лицо, применяющее нормы права, не всегда найдет у них практические советы и рекомендации, как правильно и всесторонне толковать те или иные нормативные акты, как избежать ошибок при этом.

 

Дальнейшая разработка проблему толкования норма­тивных, актов призвана еще глубже исследовать механизм воздействия права на общественную жизнь, стать непо­средственным практическим орудием для более правиль­ного осуществления правовых норм на основе требований социалистической законности, необходимым средством по­вышения качества отправления социалистического право­судия.

 

На основе решений Коммунистической партии в нашей стране идут обширные кодификационные работы. Активно ведется подготовка новой Конституции СССР, Основ за­конодательства о труде, Основ законодательства о браке и семье и многих других законодательных актов. При­нят ряд важных общесоюзных и республиканских за­конов. В этих условиях необходимость разработки пробле­мы толкования нормативных актов приобретает еще боль­шую актуальность.

 

Многие вопросы учения о толковании нормативных актов служили предметом пристального внимания буржу­азных ученых. Техническая сторона проблемы исследова­лась в ряде случаев достаточно полно. Поскольку техни­ческие приемы уяснения смысла норм права в своем внеш­нем проявлении мало в чем изменились, результаты этих исследований нельзя отвергать полностью. В определен-

 

ной мере их можно использовать при разработке советской теории   толкования   нормативных   актов.

 

Вопросы толкования более тесно связаны с практикой, чем многие другие проблемы общей теории права, и лишь непосредстеенно опираясь на практику толкования норма­тивных актов нашими судебно-прокурорскими и иными государственными органами, а также общественными ор­ганизациями, мы можем делать основные выводы при разработке этой проблемы. Теоретические вопросы толко­вания еще сравнительно мало исследованы и еще меньше популяризируются. Между тем ясно, что если лица, обя­занные применять правовые нормы и, следовательно, тол­ковать их, будут знать принципиальные теоретические по­ложения о толковании права, то их практическая деятель­ность в значительной степени облегчится, сократятся чис­ло случаев неправильного и неточного толкования и тем самым будет укрепляться социалистическая законность.

 

Глава  I

 

СУЩНОСТЬ И СОЦИАЛЬНОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ТОЛКОВАНИЯ НОРМАТИВНЫХ АКТОВ

 

§ 1. ПОНЯТИЕ И ЦЕЛЬ   ТОЛКОВАНИЯ

 

1. В советской юридической литературе нет единства в определении понятия толкования нормативных актов. Одни советские теоретики понимают под толкованием цясненур гмыгля зякпня или инпг" [юрмптпптгпгв—акта¹, другие же—ра^ъягнякнв ит гммг^п² Большинство авто­ров ограничиваются лишь формулированием своего пони­мания толкования, почти не аргументируя и не развивая своих взглядов.

 

Представляется, что различие определений не сводится только к терминологическому расхождению. Нельзя ска­зать, что первая точка зрения, согласно которой под тол­кованием понимается раскрытие содержания толкуемого акта для самого интерпретатора, внутренний интеллекту­альный процесс исследования нормы права, исключает вторую, трактующую толкование, как выражаемое вовне в форме специального акта разъяснение содержания пра­вовой нормы. И то и другое определения понятия толкова­ния, на наш взгляд, являются правильными, и наличие разных подходов к проблеме свидетельствует лишь о что сам термин «толкование» является многозначным

 

Не совсем точными представляются положения М. Д. Шаргородского, А. С. Шляпочникова и Л. С. Яви-ча о том, что проблема толкования — это единая, неразде-

 

¹   См., например, А. И. Денисов, Теория государства и права.
М.,   1948,   стр.  474;     «Теория     государства    и    права»,  М.,    1949,
стр.  419;  С.  И.  Вильнянский,  Толкование и  применение граж-
данскоправовых    норм.   Методические    материалы    ВЮЗИ,    вып.    2,
1948,   стр.   42.

 

²   См.,    например,    С. А. Голунский,    М.   С. Строгович,
Теория государства и права, М.,   1940,  стр.  260.

 

лимая проблема, что процесс уяснения правовой нормы и ее разъяснение составляют единый процесс познания смысла правовой нормы .

 

На самом деле указанные процессы выступают, по на­шему мнению, как разнородные и самостоятельные явле­ния. Прав проф. Н. Г. Александров, который рассматри­вает толкование нормативных актов как комплексную, многостороннюю проблему, объединяющую в себе различ­ные аспекты толкования². Толкование — это родовое поня­тие, включающее в себя два самостоятельных и отличных друг от друга видовых понятия.

 

Под. толкованием, во-первых, необходимо понимать внутренний мыслительный процесс, происходящий в соз­нании лица, применяющего правовую норму, уяснение смысла правовой нормы и его объяснение. Исследуя этот процесс, следует уделить особое внимание! грамматическо­му^ систематическому и'Аисторико-политическому приемам уяснения смысла правовой нормы, соотношению граммати­ки и логики при толковании. Кроме того, эту же проблему мы можем исследовать с точки зрения тех результатов, к которым приходит интерпретатор после использования всех приемов толкования, с точки зрения объяснения соот­ношения между точным текстом нормы права и ее факти­ческим, реальным смыслом. Отсюда возникают понятия буквального (адекватного) толкования, как основного вида при строгом режиме соблюдения социалистической законности, и распространительного и ограничительного толкования. Последние два применяются лишь в исключи­тельных случаях. Во-вторых, толкование — это выражен­ное вовне разъяснение содержания правовой нормы. Оно объективируется как. в форме официального акта государ­ственного органа, так и в форме даваемых общественными организациями или отдельными лицами рекомендаций и советов, не имеющих формально обязательного характера. Рассматривая толкование в этом ягпрктр иьт и-ауцдрм такие виды толкования, как официальное, кптпрпр |утжрт ^быть нодмлишшм и казуальным, -тШё

 

' См. М. Д. Ш а р г о р о д с к и и, Уголовный закон, М., 1948, стр. 176; А. С. Шляпочников, Толкование уголовного закона, М., 1960, стр. 76; Л. С. Я в и ч, Проблема правового регулирования советских общественных отношений. М., 1961, стр. 140—141.

 

² См. И. Г. Александров, Применение норм советского со­циалистического права, М., 1958, стр. 25.

 

8

 

Если толкование как уяснение нормы права является лишь необходимым подготовительным этапом для пра­вильного решения того или иного вопроса, необходимой предпосылкой процесса осуществления норм права в об­щественной жизни, то толкование — разъяснение высту­пает как самостоятельная, специальная деятельность опре­деленных органов и лиц. Его цель заключается не в пра­вильном решении отдельного конкретного дела, а в том, чтобы обеспечить правильное и единообразное осущест­вление толкуемой нормы во всех случаях, на которые рас­считана эта норма, устранить неясности и возможные ошибки, которые могут оказаться в будущем при примене­нии этой нормы. Таким образом, здесь ставится специаль­ная цель толковать нормативный акт, в то время как в первом случае толкование не имеет самостоятельного зна­чения и служит подготовительным этапом для правильно­го решения конкретного дела. Очень ярко видно указан­ное различие при применении правовых норм: лицо, при­меняющее правовую норму, должно уяснить ее смысл и в то же время ознакомиться с разъяснениями этой нормы.

 

Уяснение нормы — это установление ее смысла всегда в его полном объеме, в то время как разъяснение может ставить перед собой и более конкретную цель — раскрыть смысл того или иного термина или выражения, употреб­ленного в нормативном акте, объяснить, на кого норма распространяется, подлежит ли определенный конкретный случай решению на основании толкуемой нормы и т. д.

 

При режиме законности лицу, издающему или предла­гающему разъяснение, необходимо предварительно уяс­нить правовую норму, понять самому ее содержание. Только в таком смысле можно говорить, что разъяснение является как бы этапом, следующим за уяснением право­вой нормы. Но это не исключает того, что разъяснение правовых норм является специальной деятельностью, в то время как уяснение не имеет самостоятельного значения; его задача — решение конкретного дела. Уяснение и разъяснение правовой нормы нельзя рассматривать как часть единого процесса толкования. В первом случае мы подходим к толкованию с иных позиций, чем во втором¹.

 

¹ Проиодит четкую границу между «уяснением» и «разъясне­нием» правовых норм также Ю. Г. Ткаченко, которая пишет, что «уяснение и разъяснение содержания правовых норм — это два осо­бых процесса, хотя и тесно связанных между собой. Первый — уяс-

 

Невозможно, например, ставить на одну доску и сравни­вать грамматическое толкование с казуальным, а легальное с распространительным.

 

Нельзя в то же время считать, что эти аспекты толко­вания полностью изолированы и не связаны друг с другом. Целью толкования является установление и раскрытие воли господствующего класса (в период развернутого строительства коммунизма — воли всего народа), выра­женной в законе или ином нормативном акте. Именно это определяет общность для всех аспектов толкования таких вопросов, как классовый характер толкования, распростра­нение на проблему толкования общих философских вопро­сов познания, связь проблемы толкования с общими зада­чами укрепления социалистической законности.

 

Некоторые советские теоретики, например О. С. Иоф­фе и М. Д. Шаргородский, утверждают, что попытки от­делить уяснение смысла и содержания правовых норм от толкования правового акта как разъяснения смысла пра­вовых норм носят догматический характер, поскольку про­цесс познания правовых норм для себя никакого юридиче­ского значения не имеет¹. К этому мнению присоединяется также и П, Е. Недбайло².

 

Внешне процесс уяснения норм права никак не выра­жается и в этом смысле не имеет юридического значения. Однако именно он обеспечивает правильное и глубокое понимание норм права, предохраняет от возможных оши­бок. Без него невозможно правильное применение право­вых норм. Поэтому разработка теоретических вопросов правильного уяснения содержания норм права имеет боль­шое значение с точки зрения укрепления социалистической законности и является одной из важных задач советской науки права.

 

нение — обязательно предшествует второму — разъяснению. Но в то же время за уяснением не обязательно должно следовать разъяс­нение. Иногда вполне достаточно бывает уяснить смысл закона, что­бы вынести решение по конкретному делу». Ю. Г. Ткаченко, Нормы соие/гского социалистического права и их применение, М , 1955. стр. 45.

 

¹   См.   О.  С.   Иоффе,   М.   Д.  Шаргородский,   Некоторые
вопросы  науки  теории  государства  и  права,  «Вестник  Ленинградско­
го университета»    1956  г.   №   17,   серия    экономики,   философии    и
права,    выл.    3,    стр.     135.

 

²   См. П. Е. Недбайло, Применение советских правовых норм,
М..   1960,   стр.   328—329,

 

10

 

2. Проблема толкования нормативных актов по своей сущности есть проблема выявления и раскрытия заклю­ченной в них воли того общественного коллектива, кото­рый господствует в производстве и политике. Норматив­ные акты — это внешнее выражение этой воли, одна из форм ее объективизации.

 

В эпоху, предшествовавшую превращению капитализма в монополистический, право было выражением воли и ин­тересов капиталистического класса в целом. В период обо­стрения общего кризиса капитализма монополистический капитал, полностью захватив основные материальные средства, не делит ни с кем политическую власть, он уста­новил свою диктатуру — диктатуру меньшинства над боль­шинством, диктатуру капиталистических монополий над обществом¹; государство становится комитетом по управ­лению делами монополистической буржуазии². Очевидно, что право современных империалистических государств есть выражение воли в первую очередь монополистической буржуазии, именно эта воля определяет тенденции разви­тия и содержание отдельных правовых институтов импе­риалистических государств.

 

Право социалистических государств до полной и окон­чательной победы социализма является возведенной в за­кон волей рабочего класса, осуществляющего государст­венное руководство обществом. Однако в силу того, что социалистическая революция имеет своей целью не смену форм эксплуатации, а уничтожение любой эксплуатации, рабочий класс осуществляет свою руководящую роль не в своих узкоклассовых целях, а в интересах всех трудящих­ся, одинаково заинтересованных в уничтожении эксплуата­ции. Поэтому уже тогда право, будучи выражением воли рабочего класса, в то же время выражает волю и других слоев трудового народа. Обеспечив полную и окончатель­ную победу социализма, диктатура пролетариата в СССР выполнила свою историческую миссию. Социалистическое государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, превратилось на современном этапе в обще­народное государство, в орган выражения интересов и воли всего народа³. Отсюда неизбежно следует вывод, что

 

¹    См.  «Материалы  XXII   съезда КПСС»,  Госполитиздат,   1961,
яр.   33.

 

²    См.   там    же,   стр.   338.

 

³    См    там    же,   стр.   396.

 

11

 

с полной и окончательной победой социализма право вы­ступает как выражение воли и интересов всех трудящихся, всего народа в целом. Общая воля всего народа в социа­листическом обществе стала реальностью благодаря без­раздельному господству социалистической собственности на средства производства, благодаря отсутствию неприми­римых противоречий внутри социалистического общества и общности основных интересов всех трудящихся. Что же представляет из себя коллективная общенародная воля, как она формируется, каково ее взаимоотношение с инди­видуальной волен отдельных членов социалистического об­щества?

 

Воля народа, как и общеклассовая воля или воля той или иной его социальной прослойки, определяется мате­риальными условиями существования общества. Однако марксистскому пониманию права чуждо представление о том, что нормы права стихийно порождаются материаль­ными условиями жизни общества, материальными потреб­ностями в целом. Юридические законы создаются по воле людей и самими людьми. Экономическое содержание нахо­дит свое выражение в правовых нормах социалистического государства, лишь преломляясь через те конкретные цели и задачи, которые ставит перед собой народ, руководимый Коммунистической партией. В каждой норме нужно видеть проявление воли господствующего класса, как конкретное отражение и вывод из материальных условий существова­ния этого класса, а в социалистическом обществе — прояв­ление воли всего народа, как конкретное отражение и вы­вод из материальных условий существования всего обще­ства, строящего коммунизм.

 

Известно положение, что общенародную волю никак нельзя свести к воле в индивидуально-психологическом смысле. Общенародная воля, прежде всего, предполагает осознание объективных закономерностей развития социа­листического общества, существующих вне и независимо от сознания людей и определяемых самой сущностью социалистического способа производства. На основе по­знания делаются практические выводы о том, как правиль­но и наиболее целесообразно развивать и упрочивать хо­зяйство, социалистическое государство, обеспечивать строительство коммунистического общества. Эти практи­ческие выводы составляют содержание общенародной воли.

 

12

 

В социалистическом обществе воля свободных труже­ников складывается под руководящим воздействием Ком­мунистической партии — передового и наиболее сознатель­ного отряда, авангарда всего народа. Исходя из требова­ний научно познанных экономических законов и интере­сов народных масс, Коммунистическая партия формули­рует основные задачи, стоящие перед нашим обществом на определенном этапе его развития, убеждает массы в необ­ходимости проведения определенных мероприятий, на­правленных на быстрейшее построение коммунистического общества в нашей стране, и организует их на осуществле­ние этих мероприятий. «Коммунистическая партия,— гово­рил Н. С. Хрущев на XXII съезде КПСС,— есть та сила, которая концентрирует волю, усилия и энергию нашего народа на решение задач, встающих на новом этапе исто­рического развития»¹.

 

Отнюдь не всякая общенародная воля в социалистиче­ском обществе становится законом. Она может существо­вать в виде моральных норм, норм общественных органи­заций, призывов, лозунгов партии и т. д. Для того чтобы эта воля стала правом, необходимо, чтобы она преврати­лась в общеобязательную, государственную волю, вопло­тилась в норму права. Социалистическое государство в лице своих органов должно выработать на основе правиль­ного осознания объективных закономерностей развития общества и выводов из них формальные, строго обязатель­ные нормы поведения субъектов, правильно отражающие потребности и тенденции развития социалистического спо­соба производства, потребности и интересы широких на­родных масс. Права еще нет, когда речь идет о каких-либо правовых идеях или даже о проектах законов, получивших всеобщее признание. «...Воля, если она государственная,— говорит В. И. Ленин,— должна быть выражена, как закон, установленный властью; иначе слово «воля» пустое сотря­сение воздуха пустым звуком»².

 

Необходимо твердо различать между собой два этапа формирования единой по своей сущности общей воли: возводимую в закон волю, т. е. определенные требования и выводы относительно права, выражающиеся в правосоз­нании господствующего класса (всего народа в социали-

 

' «Материалы XXII съезда КПСС», Госполитиздат, 1961, стр. 224.

 

² В. И. Л е н и н, Соч., т. 25, стр. 72.

 

13

 

стическом обществе) и обусловленные в конце концов ма­териальными условиями существования этого общества, и возведенную в закон волю, государственную волю, т. е. само право, сами правила поведения, установленные или санкционированные компетентными государственными ор­ганами¹.

 

На подобное деление этапов формирования воли того или иного общественного коллектива, господствующего в производстве и политике, в свое время указывали К. Маркс и Ф. Энгельс. Они писали в «Немецкой идео­логии»: «Помимо того что господствующие при данных отношениях индивиды должны конституировать свою силу в виде государства, они должны придать своей воле, обу­словленной этими определенными отношениями, всеобщее выражение в виде государственной воли, в виде закона...»². Возводимая в закон общенародная воля — это часть со­циалистического общественного сознания, осознание инте­ресов советского народа, его задач и идеалов, а также сознательная решимость выполнить те задачи, которые выдвигаются для строительства коммунистического обще­ства. Воля же. возведенная в закон (т. е. право), есть кон­кретное выражение, второй этап формирования общена­родной воли, ее превращение в государственную. Обще­классовая или общенародная воля — одновременно и источник и содержание права.

 

Воля монополистической буржуазии в современных империалистических государствах, превращаясь в государ­ственную волю, внешне выступает как общенародная воля, как воля всей нации народа в целом. Однако там это имеет чисто формальный характер и служит ширмой для маскировки действительных интересов кучки монополи­стов. Лишь в социалистическом обществе можно говорить о действительно общенародном характере государственной воли, о том, что социалистическое право выражает волю народа в целом, всех трудящихся, объединенных неруши­мой общностью своих основных интересов и целей. По­строение коммунистического общества — конечная цель и общая мечта всех без исключения тружеников социалисти­ческого общества.

 

¹   См.   по   этому     вопросу    Н.  Г. Александров,     Марксизм-
ленинизм о сущности исторических типов   государства и права, «Со­
ветское государство и право»   1950 г.  №  6, стр.  33.

 

²   К. Маркс   и Ф. Энгельс, Соч., т. Ъ, стр. 322.

 

14

 

Социалистическое право как объективированная в системе норм права воля всего общества в целом суще­ствует независимо от сознания, а тем самым и от воли отдельных индивидов, хотя конкретные требования права и формулируются отдельными наиболее сознательными и опытными представителями этого общества. Общенарод­ная воля — это не воля в психологическом смысле, не про­стая арифметическая сумма индивидуальных воль¹.

 

Общая воля тружеников социалистического общества отражает коренные, принципиальные стремления и интере­сы всего народа в целом, а не является суммой частных интересоа отдельных граждан, хотя в принципе и не про­тиворечит этим интересам и не безразлична к ним. Она отражает объективный интерес любого члена социалисти­ческого общества, определяемый положением его в про­цессе производства и распределения и служащий основой для интереса общества в целом, в ней выражаются типи­ческие интересы всех лиц социалистического общества².

 

Воля, возводимая в закон, выражается вовне в сужде­ниях и золе тех индивидов, которые наиболее правильно и глубоко осознали потребности развития социалистическо­го общества, но не сводится к последней. Чем лучше индивид понимает общенародные при социализме интере­сы, тем ближе его воля приближается к общенародной. Самые активные, опытные и сознательные индивиды лишь познают объективно обусловленные интересы и потребно­сти всего народа и формулируют общую волю. Кроме того, формулируясь отдельными, наиболее сознательными индивидами и объективируясь в нормах права, она стано­вится уже независимой от воли отдельных индивидов, да­же тех, которые ее формулировали, обязательной для всех. Индивид или группа индивидов при издании закона объективно связаны теми требованиями, которые форму­лируются, как общенародная воля в отношении права, и чем глубже они познают эти требования, правильно осоз­нают нуги развития социалистического общества, тем пол­нее закон будет соответствовать основным закономерно­стям строительства коммунистического общества. И, нао­борот, чем меньше закон соответствует этим требованиям,

 

¹   См. С.  Н.  Братусь,   Юридические  лица в  советском граж­
данском   праве,   М.,   1947,   стр.   16.

 

²   См.   И.   Е.   Ф а р б е р,   О  классово-волевом    характере     права.
«Правоведение»   1957  г-  №   1, с^тр-  37,

 

15

 

тем хуже он служит развитию и упрочению социалистиче­ских общественных отношений, их преобразованию в ком­мунистические. «Подобно тому,— говорят К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии»,— как от идеалисти­ческой воли или произвола этих индивидов не зависит тя­жесть их тел, так не зависит от их воли и то, что они про­водят свою собственную волю в форме закона, делая ее в то же время независимой от личного произвола каждого отдельного индивида среди них. Их личное господство должно в то же время конституироваться как общее гос­подство, их личная сила основывается на жизненных усло­виях, которые развиваются как общие для многих инди­видов и сохранение которых они, в качестве господствую­щих индивидов, должны обеспечить против других инди­видов, и притом в виде условий, имеющих силу для всех. Выражение этой воли, обусловленной их общими интере­сами, есть закон»¹.

 

Не нужно и принижать значения индивидуальной воли как необходимого опосредствующего звена между обще­народной волей, возводимой в закон, и ее выражением в законе. От индивидуальной воли зависит, как глубоко, правильно и всесторонне будет выражена воля всего со­циалистического общества в законе; именно она является причиной отдельных ошибок и упущений при издании некоторых нормативных актов.

 

3. Толкование нормативных актов в Советском госу­дарстве есть деятельность органов государства, обществен­ных организаций и отдельных граждан, направленная на установление выраженной в нормативных актах воли всего советского народа, на раскрытие действительного смысла этой воли.

 

Толкование связано с волей, которая нашла уже свое объективированное выражение вовне, его непосредствен­ным объектом являются нормативные акты, а не намере­ния и цели законодателя, не правосознание лиц, применя­ющих право. Это положение является очень важным с точки зрения обеспечения социалистической законности при толковании, поскольку оно ликвидирует возможность/

 

для противопоставления закона и воли советского народа²/

 

—--------------------------------------------------------------------------------------- /

 

¹   К.  М а р к с   и   Ф.  Э н г е л ь с,  Соч.,  т   3, стр.   322—323.          /

 

²   П.   Е.   Недбайло  считает,   что    в    процессе   толкования  должна'
быть   установлена   воля   законодателя,   выраженная   в   правовых   нор­
мах (см. П. Е. Недбайло,   Применение советских правовых норм.

 

16

 

Итак, установление общенародной воли является целью толкования нормативных актов в СССР. Однако при этом нельзя ограничиваться раскрытием только воли, букваль­но выраженной в нормативных актах, этот процесс значи­тельно сложнее. Одним из видов установления этой воли является конкретизация содержания нормативного акта, если внешне он выражен недостаточно точно. Именно за­дачам уточнения смысла нормативных актов, большей конкретизации тех нормативных положений, которые в этом нуждаются, служит официальное нормативное толко­вание, в частности, толкование законов Президиумом Вер­ховного Совета СССР и Президиумами Верховных Сове­тов союзьых республик, Пленумом Верховного Суда СССР и т. д. Задачам уточнения и правильного понима­ния отдельных положений нормативных актов, которые сформулированы недостаточно точно, служат распростра­нительное и ограничительное толкования.

 

С изданием нормативного акта возведенная в закон воля окончательно оформляется и, будучи уже независи­мой от воли ее создателей, имеет свое самостоятельное раз­витие. Ее развитие проявляется в том, что в процессе осу­ществления правовых норм она конкретизируется приме­нительно к отдельным случаям.

 

В процессе осуществления правовая норма сама по себе остается неизменной с точки зрения содержания и задача толкования ограничивается лишь установлением того смысла, который вложил в нее законодатель. В то же время необходимо помнить, что общество никогда не стоит на месте, жизнь все время развивается, условия суще­ствования общества изменяются, возникают новые по­требности, уходит в прошлое старое. Законодатель обычно предусматривает возможность подобных изменений и стремится так сформулировать правовую норму, чтобы

 

М., 1960. стр. 331). Зто положение, на наш взгляд, яилястся пра­вильным. С внешней стороны интерпретатор имеет дело с мыслями законодателя, объективированными в нормативном акте. Однако в то же время следует учитывать, как было отмечено ранее, что инди­видуальная воля законодателя является лишь способом выявления, формулирования коллективной, социальной воли, она — лишь опо­средствующее звено между нормативными актами и этой волей. Таким образом, П. Е. Недбайло рассматривает лишь внешнюю сто­рону толкования нормативных актов, не исследует до конца вопрос о его социальном назначении.

 

<;. Ппголкин А. С.                                                                                                     17

 

новые условия были учтены без изменения содержания нормы.

 

Гипотезы, содержащиеся в нормах советского права, как правило, в достаточной степени широки, что дает воз­можность учесть в пределах общего смысла правовой нор­мы изменение социально-политических условий в стране. Так. в 20-х годах ст. 33 ГК РСФСР 1922-года, регламен­тирующая сделки, совершаемые под влиянием крайней нужды на явно невыгодных условиях, применялась, как правило, к нэпманам в городах и кулакам в деревне, кото­рые вынуждали отдельных малоимущих граждан, в осо­бенности крестьян-бедняков соглашаться на крайне невы­годные («кабальные») условия сделки¹. В то же время эта статья применялась в условиях военного времени, когда отдельные граждане на территории, временно оккупиро­ванной врагом, а также и в других районах, испытывая большие материальные трудности, вступали в явно невы­годные для себя сделки².

 

Безусловно, законодатель не в состоянии предусмот­реть в праве все будущие изменения в жизни общества, да этого и не требуется. Правовые нормы могут устареть и уже не соответствовать потребностям развития обще­ства. В таких случаях наиболее целесообразными являются отмена и изменение устаревших норм и принятие новых.

 

Но не всегда отставание норм права от потребностей развивающейся жизни заключается в том, что конкретная норма совсем не действует или подлежит безусловной от­мене ввиду несоответствия новым условиям. Относитель­ная самостоятельность и изменчивость правовой формы позволяют в исключительных случаях путем толкования Приспособить норму права к изменившимся социально-по­литическим условиям, если это возможно в рамках социа­листической законности. Это относится в первую очередь к гражданскому праву.

 

Вот конкретный пример. Вплоть до 1939 года санкции, предусмотренные ст. 147 ГК РСФСР для контрагентов, заключивших сделки, с целью, противной закону, в обход закона или направленные к явному ущербу для государ-

 

'   См.   «Сборник     разъяснений     Верховного     Суда     РСФСР   за

 

1929 год»,  М.,  1930, стр.   10—20.

 

² См. Определение по иску М. С. Астаховой к А. И. Фроловой, «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верхов­ного Суда СССР за 1942 год», М., 1947, стр. 144.

 

18

 

ства (ст. 30 ГК РСФСР), применялись лишь к сфере дея­тельности граждан. В тех случаях, когда обе стороны в до­говоре являлись социалистическими предприятиями или учреждениями, нарушения ст. 30 ГК не сопровождались последствиями по ст. 147 ГК (см. постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 16 мая 1927 г.). Однако впо­следствии оказалось, что ст. 30 ГК нарушается не только отдельными гражданами, но и организациями. Дальней­шее развитие договорных отношений между предприятия­ми, укрепление между ними хозяйственных связей, осно­ванных на хозрасчете, привело к тому, что ст. 147 ГК стала применяться также и к отношениям между социали­стическими организациями. Практика, основанная на по­становлении Пленума Верховного Суда РСФСР от 16 мая 1927 г., была признана в постановлении Пленума Верхов­ного Суда СССР от 16 июля 1939 г. неправильной, «так как она противоречит задачам укрепления социалистиче­ской законности и хозрасчета во взаимоотношениях учреждений, предприятий и может явиться мерой поощре­ния к заключению незаконных сделок, поскольку обеспе­чиваются материальные интересы сторон, участвующих в незаконной сделке». Пленум Верховного Суда СССР по­становил: «указать судебным органам, что ст. 147 ГК РСФСР и соответствующие статьи ГК других союзных республик должны применяться также к сделкам, по кото­рым в качестве сторон выступают государственные или общественные учреждения и предприятия»¹.

 

Гражданское право регулирует вполне нормальные, обычные отношения в социалистическом обществе. Они очень многообразны, разносторонни и подвержены пэсто-янным изменениям, поэтому приспособление действия гражданскоправовых норм к изменившимся условиям с помощью их толкования возможно и вполне себя оправ­дывает.

 

Естественно, что подобное толкование, производимое лишь в исключительных случаях, не должно противоре­чить режиму социалистической законности, быть лазейкой для обхода и нарушения закона, оно допустимо только в рамках основного смысла правовой нормы, ее целевого наз­начения. Кроме того, это толкование ни в коей мере не должно мешать общему движению по обновлению совет-

 

¹ «Сборник действующих постановлений пленума Верховного Суда СССР, 1924—1957». М., 1958, стр. 125—126.

 

2*                                                                                                                    19

 

ского законодательства и не снимает с нормотворческих органов обязанностей быстро и правильно реагировать на изменение социально-политических условий в стране.

 

Очевидно, что нормы некоторых отраслей советского права вообще нельзя подвергать такому толкованию. Так, уголовный закон должен очень четко и точно определять весь круг деяний, которые следует считать преступления­ми, и размеры наказаний за эти деяния. Никому не дано право считать преступлением такие деяния, которые зако­ном прямо не предусмотрены. Поэтому уголовноправовая норма не может применяться к случаям, прямо не преду­смотренным законодателем. То же следует сказать в от­ношении всех правовых норм, предусматривающих адми­нистративную и дисциплинарную ответственность за дей­ствия, запрещаемые советским правом.

 

4. Как известно, до сих пор многие буржуазные теоре­тики права спорят о том, что является объектом толкова­ния нормативных актов — «воля законодателя» или «воля закона». Этот традиционный спор буржуазных ученых, по нашему мнению, носит чисто формальный характер и ли­шен материальной основы. Едва ли можно присоединиться к той или иной точке зрения, поскольку обе представля­ются неточными, недостаточно правильно отражающими сущность самого процесса толкования.

 

Воля законодателя¹ — это определяемая материальны­ми условиями существования данной общественно-эконо-мической формации и потребностями господствующего класса (или всего народа — в социалистическом обществе) индивидуальная воля отдельного лица или сочетание ин­дивидуальных воль группы лиц. Она выражена в норма­тивном акте, отдельно и независимо от которого как объект толкования не существует. Разграничение воли законодателя и воли закона ведет к отрыву первой от нормативного акта, противопоставляет ее содержание фор­ме выражения этого содержания, что позволяет буржуаз­ному интерпретатору вкладывать в понятие воли законо-дателя нужный ему смысл, противопоставлять его смыслу ¹ Теории «воли законодателя» придерживались такие видные буржуазные теоретики права, как Е. В. Васьковский, А. А. Рожде­ственский, Н. С. Таганцев, Е. Н. Трубецкой. Они считали, что вы­яснение воли законодателя есть процесс установления духа закона, намерений и целей, имеющихся в виду законодателем (см. Е, Н. Трубецкой, Лекции по энциклопедии права, М., 1909, стр. 141).

 

20

 

закона и оправдывать под этим предлогом нарушение за­конности.

 

Если мы признаем, что в процессе толкования права необходимо установить волю законодателя, то это озна­чает, что мы должны выяснить не то, что законодатель выразил в нормативном акте, а то, что он хотел выразить. На самом деле задача толкования права заключается в том, чтобы выяснить смысл того, что законодатель сфор­мулировал, а не то, что законодатель думал при издании нормативного акта. Мысли законодателя, если их оторвать от объективированного результата этих мыслей — норма­тивного акта, могут приобрести очень расплывчатый и не­определенный характер, а под предлогом того, что законо­датель что-то не выразил в нормативном акте, но хотел выразить, возможно творить произвол и нарушать социа­листическую законность. Необходимо полностью согла­ситься с замечанием Р. С. Реза о том, что «...всякие пред­положения по отношению к воле законодателя не должны иметь места»¹.

 

Требует уточнения и теория так называемой «воли за­кона», которой придерживались такие видные буржуазные ученые, как Биндинг, Колер. Закон не имеет собственной воли, а является лишь средством выражения воли господ­ствующего класса (в социалистическом обществе воли всего народа), формой, в которой эта воля приобретает общеобязательный характер. По сути дела «воля зако­на» — фикция.

 

Этим, конечно, не отрицается наш основной вывод о том, что толкование есть установление смысла, который объективно выражен в словесной формуле нормативного акта. Главным объектом толкования является сам текст нормативного акта, однако за ним следует видеть обще­классовую или общенародную волю, видеть его материаль­ную обусловленность. Теория «воли закона» может приве­сти к ненужной и вредной для науки права фетишизации закона, к отрыву закона от его материальной основы, к превращению в самодовлеющую, независимую величину².

 

¹   Р.  С.  Рез,     Толкование    гражданскоправовых    нормативных
актов, автореферат кандидатской диссертации, Л.,  1958, стр. 4.

 

²   П. Е, Недбайло утверждает, что буржуазия выдвинула теорию
«воли  закона»  лишь  в  период империализма,  когда   началась  ломка
буржуазной законности  (см. П.  Е. Недбайло, Применение совет­
ских  правовых  норм,  М.,   1960, стр.  336).  Это   положение,  на  наш

 

21

 

Некоторые советские ученые-юристы иногда некрити­чески воспроизводят положения буржуазных теорий о воле законодателя и воле закона, что, естественно, не мо­жет привести к правильным выводам, способствующим делу укрепления социалистической законности. Так, проф. М. Д. Шаргородский пишет: «В своей деятельности, тол­куя законы, применяя действующее законодательство, суд должен стремиться установить не волю закона, что про­пагандирует нормативная теория права, не волю законо­дателя времени издания закона, что никогда• не может привести к правильному решению вопроса, а то, что фак­тически всегда имело и имеет место: закон толкуется и должен толковаться в соответствии с волей законодателя времени применения закона. Это — единственное решение вопроса, которое фактически имеет место в жизни»¹. Представляется, что если мы не можем установить волю законодателя времени издания закона (в отличие от точ­ного смысла нормативного акта), то тем более нет объек­тивных критериев для установления воли законодателя времени применения закона. Возникает вопрос — как мож­но устачонить эту волю, в чем она выражается, где объек­тивная гарантия того, что все судьи и другие должност­ные лица, применяющие правовые нормы, будут одинако­во понимать смысл этой воли?

 

§ 2. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ  ЗНАЧЕНИЕ

 

ТОЛКОВАНИЯ   ТОЛКОВАНИЕ  И  СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ

 

ЗАКОННОСТЬ

 

1. Проблема толкования носит сугубо классовый ха­рактер, ее нужно рассматривать, исходя из сущности госу­дарства и права, из их служебной роли в отношении эко-

 

взгляд, ие совсем точно. Теория установления в процессе толкова­ния «воли закона», во-первых, возникла в 70—80 годах XIX века, еще до того, как возник и оформился империализм. Во-вторых, тео­рия «воли законодателя» на наш взгляд, лучше приспособлена к тому, чтобы оправдывать разложение буржуазной законности, так как позволяет оторвать эту «волю законодателя» как объект толко­вания от нормативного акта, противопоставить дух и букву закона и тем самым оправдать отход от точного смысла закона, от его бук­вального толкования.

 

¹ М. Д. Ш аргородский, Закон и суд, Ученые записки ЛГУ. № 202, серия юридических наук. вып. 8. 1956. стр. 131; см. также «Общая теория государства и права», Л., 1961, стр. 416.

 

22

 

комических и политических интересов господствующего класса (или всего народа — в социалистическом общест­ве). /Толкование нормативных актов всегда тесно связано с правосознанием и политикой того общественного кол­лектива, интересы которого выражает интерпретатор. В каждый конкретный период исторического развития оно является одной из форм раскрытия социально-политиче­ской направленности правовых норм.

 

В условиях современного империалистического госу­дарства политика проводится не только с помощью и посредством издания выгодных и угодных монополистам законов, но и с помощью такого их толкования, которое наиболее полно и точно отражает насущные интересы этой группы капиталистов. Характеризуя деятельность буржуазных судей, К. Маркс указывал, что они «...тол­куют закон в том смысле, в каком он составлен, а с другой стороны, семи они — буржуа и главную основу всякого истинного порядка видят прежде всего в интересах своего класса»¹.

 

В силу того, что империалистической буржуазии в со­временный период не всегда выгодно проводить свои ин­тересы, противоречащие интересам подавляющей массы народа, открыто и прямо через законы, буржуазный зако­нодатель часто специально стремится оставить в законах побольше неясностей и умолчаний, чтобы скрыть, завуа­лировать подлинные интересы монополистов. В этих слу­чаях толкование, проводимое подбираемыми по классово­му признаку буржуазными судьями и чиновниками, обес­печивает выявление в этих неясных и запутанных законах того смысла, который наиболее полно отражает интересы монополистов. Использование крючкотворства и софисти­ки, противопоставление так называемого «материального» смысла закона его буквальному значению — вот характер­ные черты толкования, проводимого буржуазными судь­ями и чиновниками. «...Есть,— говорил В. И. Ленин,— ты­сячи буржуазных адвокатов и чиновников, .., умеющих истолковать законы так, что рабочему и среднему кре­стьянину никогда не прорваться через проволочные за­граждения этих законов»². В современных условиях, как указывается в Программе КПСС, «монополистический ка-питал все явственнее обнажает свою реакционную, анти-

 

¹   К.  М а о к с   и   Ф.   Энгельс, Соч., т.  2. стр.  502.

 

²   Б. И. Ленин, Соч., т. 28, стр. 252—253.

 

23

 

демократическую сущность. Он не мирится даже с преж­ними буржуазно-демократическими свободами, хотя лице­мерно и провозглашает их»¹. В этих условиях предвзятое, противоречащее буквальному смыслу законов толкование является важнейшим средством для того, чтобы всячески урезать и даже свести на нет те буржуазные законы, кото­рые дают трудящимся определенные, хотя зачастую и очень ограниченные, но все же действенные демократиче­ские свободы и права, завоеванные трудящимися в упор­ной борьбе.

 

Стремясь скрыть классовый характер толкования, мно­гие буржуазные ученые-юристы обычно сводят всю проб­лему толкования нормативных актов лишь к формальным приемам, к юридической технике. Так возникло учение о способах и формальных приемах толкования, которые яко­бы охраняют от субъективных ошибок при применении права и должны быть одинаковы для всех общественно-экономических формаций, для всех классов. Эта наука о приемах толкования стала называться юридической герме­невтикой (юридической техникой).

 

, Советская юридическая наука, как было уже отмечено, вовсе не отвергает необходимости изучения и использова­ния юридических приемов, которые помогают интерпрета­тору глубоко и всесторонне уяснить смысл исследуемой нормы, проанализировать ее. Однако это необходимое, но не главное в толковании; его результаты во многом зави­сят от лица, которое толкует норму права, от того, чьи интересы он выражает.

 

В условия^ социалистической действительности толко­вание нормаа'ивных актов является одним из способов проведения «политики Коммунистической партии. У зако­нодателя социалистического государства, отражающего волю и интересы широких народных масс, нет никаких объективных причин как-то запутать и усложнить закон, выразить его туманно и двусмысленно, провести грань между формальным и фактическим его значением. Рас­крыть действительный смысл закона, точно придержи­ваясь его текста, как можно полнее и правдивее выяснить социально-политическое значение закона, его цели — в этом основные задачи толкования нормативных актов в

 

¹   «Материалы    XXII    съезда    КПСС»,    Госполитиэдат.     1961, стр.    343,

 

24

 

социалистических государствах. Советский судья или иное должностное лицо при толковании нормативного акта, с максимальным вниманием и уважением относясь к тексту этого акта, не отходят в принципе от его буквального зна­чения. Именно так в условиях социалистической действи­тельности интерпретатор может правильно и полно отра­зить социально-политические задачи, стоящие перед со­ветским пргшом.

 

2. Толкуя нормативные акты, должностные лица и от­дельные граждане познают, какие требования предъявля­ются к ним и другим индивидам, в чем состоят их права, какие действия разрешаются или, напротив, запрещаются советским правом, каковы должны быть результаты не­соблюдения требований правовых норм.

 

При толковании также выясняется вопрос о социально-политическом значении исследуемой нормы, о том, как эта норма помогает выполнять задачи, стоящие перед совет­ским обществом на пути строительства коммунистического общества, выясняется ее роль в укреплении социалистиче­ского правопорядка, ее место в общей системе советского права. Лицо, применяющее правовую норму, в процессе ее толкования как бы встает на место лица или органа, из­давшего данный нормативный акт, проникается его мыс- -лями и взглядами на те общественные отношения, которые регулируются толкуемым актом.

 

Толкование является необходимым и очень важным элементом юридической деятельности, хотя во многих слу­чаях этот процесс внешне незаметен, поскольку происхо­дит зачастую автоматически, как само собой разумеющий-вя, без ясно выраженной цели толковать словесное выра­жение правовой нормы. Это объясняется тем, что толкова­ние нормативного акта обычно является не самоцелью, а лишь средством для того, чтобы правильно, со знанием дела осуществлять правовые нормы в реальной жизни, а также издавать подзаконные нормативные акты.

 

• Сам процесс толкования неизбежен при осуществле­нии правовых норм в общественной жизни. Правовая нор­ма всегда представляет собой общее правило, закрепляет типичное общественное отношение. В то же время назна­чение этой нормы заключается в том, чтобы регулировать отдельные, конкретные отношения между индивидами, чтобы на основании этой нормы разрешались конкретные жизненные случаи. Толкование правовых норм является

 

25

 

тем средством, с помощью которого перекидывается мо­стик между общим (абстрактным предписанием правовой нормы) и отдельным (конкретным жизненным случаем, подлежащим правовому решению), является необходимым связующим звеном между ними.

 

Толкование — неотъемлемая составная часть единого процесса применения права, но его нельзя рассматривать как отдельную стадию этого процесса. Некоторые совет­ские теоретики, считающие, что в процессе применения норм права можно увидеть отдельные, самостоятельные стадии, утверждают, что сначала нужно выяснить обстоя­тельства случая, выбрать норму, проверить ее подлинность и пределы действия, истолковать эту норму¹. Следователь­но, предполагается разделение отдельных процессов во времени. Не в практике применения советского закона не всегда можно четко провести это разделение стадий про­цесса применения, так как они очень близки друг к другу, взаимно переплетаются и обусловливают друг друга. В задачу лица, применяющего норму права, входит изуче­ние не всех признаков и опосредствовании изучаемого факта, а лишь тех, с которыми норма права связывает определенные юридические последствия. Таким образом, для изучения фактического состава необходимо выбрать соответствующую норму, а для правильного выбора право­вой нормы ее нужно соответствующим образом толковать. Толкование правовой нормы необходимо, как предпосыл­ка, и для проверки ее законности, для выяснения преде­лов ее действия. Все эти процессы так тесно переплетены между собой и взаимно обусловлены, что трудно бывает зачастую выделить какую-то первую стадию, потом вто­рую и так далее в едином процессе применения права. Так называемые стадии единого процесса применения право­вых норм можно выделить лишь логически, но не в смыс­ле последовательности во времени действий лиц, приме­няющих нормы права. Что же касается разъяснения содер­жания правовых норм, то этот процесс, естественно, никак не может быть стадией применения права.

 

Толкование особенно важно для лиц и органов, кото­рые применяют правовые нормы к конкретным жизнен-

 

¹ См., например, И. Е. Ф а р б е р, Сущность и способы примене­ния советского закона, автореферат кандидатской диссертации, М., 1951, стр. 11—12; П. Е. Нед бай л о. Применение советских пра­вовых норм, М., 1960, стр. 325.

 

26

 

ным фактам, поскольку применение права для этих лиц и органов является их главной обязанностью, той формой, в которой воплощается содержание их деятельности. Од­нако это ни в коей мере не умаляет значения толкования нормативных актов и для отдельных советских граждан. Известно общее правило, что нельзя отговариваться не­знанием закона, если он опубликован в соответствующей общедоступной форме. Из этого правила, очевидно, выте­кает вывод, что граждане не должны отговариваться непониманием или неточным пониманием закона. Гражда­нину нельзя ссылаться не только на неведение, но и на заблуждение по поводу содержания закона. Знать закон для граждан, значит правильно его понимать, делать из него нужные выводы. Толкование нормативных актов необходимо не только там, где возникает (изменяется или прекращается) правоотношение, но и везде, где право требует от людей соответствующего поведения вне зависи­мости от того, возникает или нет правоотношение в ре­зультате их правомерных действий (воздержания от дей­ствий).

 

Целью толкования нормативных актов, как правило, является не просто абстрактное понимание смысла право­вой нормы ради чисто академических целей, а познание ее для того, чтобы правильно на ее основе решать кон­кретные жизненные случаи. Даже тогда, когда норма пра­ва толкуется в учебных целях для воспитания будущи-Х юристов-практиков, подобное толкование также служит цели правильного применения этой нормы к конкретным случаям в будущем.

 

Толкование норм права чаще всего связано с опреде­ленным фактом, случаем, который необходимо решить на ее основе, и этот факт имеет немаловажное значение для более правильного и всестороннего понимания смысла нормы права. Мысленно прилагая определенный факт к толкуемой норме, устанавливая, применима или нет она к нему, мы более глубоко познаем правовую нор­му, чем если бы мы ее брали вне связи с конкретным фактом.

 

Между конкретным фактом и нормой, на основе кото­рой этот факт должен быть решен, существует определен­ная взаимозависимость. Правовая норма дает основание для правильного и законного разрешения конкретного слу­чая, а само исследование фактических обстоятельств этого

 

27

 

случая дает материал для более глубокого исследования толкуемой нормы'.

 

Зачастую только тесное переплетение и взаимное про­никновение толкования нормы права и исследования фак­тических обстоятельств случая, подлежащего решению, дают возможность до конца понять смысл отдельных пра­вовых норм и терминов. Трудно, например, без связи с конкретными фактами глубоко уяснить для себя такие законодательные термины, как «стечение тяжелых личных и семейных обстоятельств» (ст. 38 УК РСФСР), «тяж­кие последствия» (ст. 39 того же Кодекса).

 

Разбирая обстоятельства дела, к которому могут быть применены эти законодательные термины, мы должны тщательно исследовать характер совершенного преступле­ния и его действительные и возможные последствия, лич­ность совершившего преступление, цели и мотивы преступ­ления, характер вины, общие условия совершения преступ­ления. И лишь учитывая все эти обстоятельства, мы мо­жем не только правильно квалифицировать то или иное деяние, но и более глубоко и всесторонне понять сущность и значение эти& законодательных терминов, более четко уяснить себе их применимость в практике осуществления правосудия.

 

Конкретные факты имеют большое значение для тол­кования нормативных актов также и в том отношении, что они помогают обращать внимание на определенные сторо­ны и аспекты исследуемой нормы, которые не всегда мож-

 

¹ Однако из этого вовсе не следует, что путем толкования уста­навливается связь между фактом и нормой права, как считает А. С. Шляпочников (см. Толкование уголовного закона, М., 1960, стр. 68). Правовая оценка определенного факта, что в уголовном праве проявляется как квалификация преступления, является само­стоятельной деятельностью, представляет собой один из специаль­ных этапов процесса применения права, отличный от толкования норм праза. Можно правильно понять смысл правовой нормы и в то же времч неправильно произвести правовую квалификацию кон­кретного случая, т. е. неправильно установить связь между нормой и фактом, подлежащим правовому решению. А. С. Шляпочников, на наш взгляд, смешивает два самостоятельных этапа в процессе при­менения правовых норм и необоснованно расширяет само понятие толкования нормативных актов.

 

Связь толкования с конкретными фактами не следует также по­нимать в том смысле, что содержание нормы каждый раз раскры­вается в зависимости от особенностей этих фактов, их характерных черт (см. П. Е. Недбайло, Применение советских правовых норм, М., 1960, стр. 327).

 

28

 

но заметить, если рассматривать правовую норму изоли­рованно. В задачу толкования входит производство всех необходимых логических выводов из исследуемой правовой нормы, дача ответов на все вопросы, которые могут воз­никнуть при применении нормы к тому или иному жизнен­ному факту, имеющему свои определенные особенности, учет различных сторон и аспектов толкуемой нормы при­менительно к особенностям факта. Это дает нам более яркую, глубокую и всестороннюю характеристику содер­жания исследуемой правовой нормы.

 

Приведем в качестве примера толкование норм, уста­навливающих ответственность за преступления против социалистической собственности (гл. II УК РСФСР). Здесь толкование имеет своей целью разрешение таких общих и принципиальных вопросов, как: что такое госу­дарственное и общественное имущество, как понимать по­ложения о повторности хищения, о наличии группы при хищении, как следует относиться к формуле «крупные размеры хищения» и т. д. Следует также выяснить поли­тическое значение этих норм в борьбе с посягательствами на социалистическую собственность, их роль в укреплении социалистической экономики.

 

Целью толкования данных норм является также полу­чение таких выводов (что представляет из себя уже вто­рую сторону толкования), которые служат правильным и аргументированным ответом на определенные частные воп­росы, связанные с особенностями видов хищения социали­стической собственности, как, например, будет ли добро­вольное возвращение похитителем ранее похищенного иму­щества обстоятельством, от которого зависит виновность лица, может ли квалифицироваться как хищение времен­ное изъятие чужого имущества с намерением его после­дующего возврата, может ли квалифицироваться деяние, как хищение государственного и общественного имущест­ва, если виновный не знал, что это имущество является государственным или общественным, может ли лицо быть освобождено от ответственности за хищение, если оно не имело возможности воспользоваться похищенным имуще­ством по не зависящим от него обстоятельствам и т. д. Особенно рельефно эта вторая сторона толкования прояв­ляется при квалификации тех или иных конкретных дей­ствий как хищений (например, хищение оружия, выданно­го в пользование лицу в силу его служебного положения,

 

29

 

присвоение средств, собранных у сотрудников для загото­вок продуктов, продажа работниками транспорта ранее использованных билетов и т. д.).

 

Лицо, перед которым стоит задача уяснить смысл той или иной нормы права, вовсе не обязательно должно в каждом конкретном случае сделать все без исключения необходимые выводы из исследуемой нормы, предусмот­реть все стороны и аспекты ее применения к определенным жизненным фактам. Это обычно невозможно в отдельном, единичном акте толкования, который подчинен задаче пра­вильно решить данное конкретное дело.

 

Особенности рассматриваемого дела определяют, ка­кие именно выводы из толкуемого нормативного акта дол­жно сделать лицо, применяющее норму права. Решение, например, вопроса о том, можно ли квалифицировать как хищение временное противоправное изъятие чужого иму­щества, необходимо не во всех случаях, а лишь если из конкретных обстоятельств можно с достоверностью уста­новить, что правонарушитель имел намерение возвратить изъятое имущество.

 

Эти выводы, связанные с особенностями конкретных фактов, невозможно дать только на основании логического разбора самой правовой нормы, ее текста. Для производ­ства этих выводов необходимо также широкое привлече­ние норм обшей части той отрасли права, к которой при­надлежит исследуемая норма (например, выводы о соуча­стии в хищении производятся на основе рассмотрения не только норм о хищениях социалистической собственности, но и законодательных положений общей части, регулиру­ющих вопросы соучастия в совершении преступления), а также всестороннее сравнение исследуемой нормы с дру­гими нормами, регулирующими близкие по содержанию общественные отношения (например, в том же примере о хищениях социалистической собственности сравнение этих норм с нормами уголовного права, о хозяйственных пре­ступлениях, злоупотреблениях по службе и т. д.).

 

4. Толкование нормативных актов является одним из моментов научного процесса познания права, который в свою очередь составляет часть общефилософской пробле­мы познания окружающей нас действительности. Те зако­номерности, которым подчиняется толкование норматив­ных актов, являются отражением общефилософских зако­номерностей познания действительности вообще. Поэтому

 

30

 

к проблеме толкования вполне применимы многие выводы марксистско-ленинской гносеологии.

 

Процесс толкования нормативных актов является эле­ментарным процессом познания права, самой простейшей и необходимой его ступенью. Все познание права в це­лом — это более обширная проблема, охватывающая изу­чение происхождения, сущности и путей развития права различных социально-экономических формаций, происхож­дения и сущности отдельных правовых актов и норм пра­ва, их роли в регулировании отношений в данном общест­ве, вопросов совершенствования законодательства в целом и отдельных его институтов. Толкование же отдельных нормативных актов — это та часть познания права, целью которой является наиболее правильное и целесообраз­ное применение норм права к конкретным жизненным фактам.

 

Диалектический процесс познания вообще и процесс познанил права в частности безграничен, он в целом не может остановиться на той или иной стадии своего разви­тия. Процесс же толкования определенного нормативного акта*не может длиться бесконечно во времени. В какой-то момент необходимо остановиться, чтобы иметь возмож­ность использовать уже накопленные знания и правильно в соответствии с действительным смыслом правовой нор­мы применить ее к конкретному жизненному факту. Этим пределом может служить твердое убеждение интерпрета­тора в том, что его знаний об исследуемой норме доста­точно для решения конкретного дела.

 

Процесс познания при толковании нормативных актов в значительной степени облегчен тем, что сам предмет-толкования — объективированный результат мыслей зако­нодателя. В силу этого при толковании нормативных актов в принципе крайне редко сознание интерпретатора ока­зывается неспособным вообще выяснить смысл исследуе­мого нормативного акта.

 

Результатом толкования нормативного акта должно быть правильное понимание его действительного смысла. Этот результат при строгом соблюдении режима социали­стической законности не должен зависеть от субъектив­ных способностей и воззрений лица, производящего тол­кование, должен быть единым для всех, кто исследует один и тот же нормативный акт. Если законодатель не изменил норму и не заменил ее другой, то смысл нормы должен в

 

31

 

принципе оставаться единым и неизменным и выражать ту идею, которую вложил в нее законодатель.

 

Правила и приемы толкования облегчают усилия ин­терпретатора проникнуть в суть правовой нормы. Однако они не могут заменить собой разум лица, толкующего нор­мативный акт, его жизненный и правовой опыт, его юри­дические знания. Социалистическое правосознание явля­ется необходимой предпосылкой правильного толкования. Без него все правила и приемы толкования превращаются в сухие и не связанные с жизнью абстракции. Отдельные факты неправильного толкования законов советскими су­дами объясняются в первую очередь низким уровнем пра­восознания некоторых судебных работников, недостаточ­ным пониманием существа и социальной направленности советских законов. Чем выше уровень социалистического правосознания лиц, применяющих правовые нормы, тем выше качество толкования нормативных актов, тем мень­ше случаев поверхностного, одностороннего, неправильного толкования и, следовательно, применения этих актов.

 

В результате толкования у интерпретатора должно по­явиться внутреннее убеждение в том, что полученные вы­воды являются правильными, полностью отвечают дейст­вительному содержанию и цели толкуемого нормативного акта. Внутреннее убеждение интерпретатора выступает, прежде всего, как твердая и сознательная уверенность, от­сутствие сомнений в правильности выводов из исследова­ния нормативного акта, уверенность в том, что все необ­ходимое учтено при установлении его содержания. Это субъективное отражение объективно существующего со­держания нормативного акта.

 

Естественно, что внутреннее убеждение в правильности понимания нормативного акта еще не гарантирует от субъективизма; интерпретатор может ошибиться при его исследовании и прийти к неверным выводам. Поэтому нельзя утверждать, что внутреннее убеждение в толкова­нии выступает в качестве критерия правильности его результатов. Оно выступает здесь лишь как средство оценки этих результатов. Критерий правильности толкова­ния нри строгом соблюдении режима социалистической законности — это сам нормативный акт, та государствен­ная воля, которая нашла в нем свое объективированное выражение.

 

Советское   право    охватывает    своим    регулированием

 

32

 

бчень многие общественные отношения, различные по своему содержанию и сфере применения. Поэтому, толкуя нормы советского права, необходимо хорошо знать разно­образные стороны жизни советского общества, глубоко разбираться в специфике каждого вида общественных от­ношений. Кроме того, интерпретатору нужны определен­ные знания в области логики, грамматики, психологии, истории и т. д. В свое время Е. В. Васьковский правильно указывал, что каждая правовая норма «представляет со­бой выраженную в словах мысль законодателя. Следова­тельно, искусство толкования законов сводится к умению понимать человеческую речь. Но обладать этим умением нужно вообще всякому, кто имеет дело с произведениями человеческого ума, облеченными в форму слова. Отсюда следует, что при толковании законов должны быть соблю­даемы правила, необходимые для понимания всякого иного литературного произведения»¹. Прочные научные знания, которые более глубоко и всесторонне обосновывают пра­вила и приемы толкования, выработанные эмпирическим путем, дают правильное направление для применения этих правил и приемов.

 

Следует также не забывать о необходимости иметь глубокие и всесторонние специальные юридические зна­ния, которые весьма важны при толковании нормативных актов. Использование выводов правовой теории является обязательным в процессе толкования нормативных актов, служит важным и необходимым условием достижения вер­ных и глубоких результатов в процессе исследования пра-вовьь: норм. В качестве примера можно привести толкова­ние ст. 10 КЗоБСО РСФСР. Она устанавливает: «Иму­щество, нажитое супругами в течение брака, является их общим имуществом». Возникает вопрос, как понимать сло­во «имущество» и, в частности, подлежит ли разделу авто­машина, стоимость которой супруги уже оплатили, но саму машину еще не получили. Большую помощь в этом деле должны принести научные юридические знания. Согласно науке советского гражданского права в понятие имущества входят не только принадлежащие супругам конкретные вещи, но и обязательственные требования, приобретенные одним из супругов в период брака².

 

¹ Е. В. Васьковский, Учение о толковании и применении гражданских геконов, Одесса, 1901, стр. XXI.

 

См.  И.  Л.  Б р а у д е,    Очерки    законодательной   т лникн,  М., 1958,    стр.    80.

 

3. Пиголкин А. С.                                                                                               33

 

5. То или иное решение отдельных вопросов проблемы толкования может или способствовать укреплению закон­ности, или, наоборот, ослабить ее, оправдывая отход от точного смысла законов. Основная масса буржуазных теоретиков права, стремящихся любыми средствами оправ­дать тенденцию современной империалистической буржуа­зии к отходу от своей собственной законности, так решает основные вопросы этой проблемы, чтобы оправдать все скрытые и явные беззакония, творимые буржуазным госу-> дарственным аппаратом. Другие же более реакционные буржуазные теоретики (например, американские реали­сты) открыто проповедуют отход от точного следования предписаниям правовых норм, отказываются от изучения толкования, предлагают заменить его усмотрением судьи, основанным на субъективной логике, а то и просто на чув­ствах и переживаниях.

 

. Толкование законов и других нормативных актов в со­циалистических государствах является одним из средста укрепления режима социалистической законности, ее обес­печения. Как бы хорош закон ни был, но без правильного и глубокого его толкования невозможно укрепление со­циалистической законности, невозможно полно и последо­вательно проводить политику партии. Недостаточно глу­бокое и правильное толкование норм права, и, следова­тельно, неправильное их применение способно привести к очень серьезным ошибкам при проведении законов в жизнь. Толкование в социалистическом государстве дол­жно служить цели правильного, точного и единообразного понимания и применения законов, цели выявления той сути закона, которую законодатель вложил в словесную формулировку, призвано противодействовать любым по­пыткам отойти от точного смысла правовых норм, проти­вопоставлять под разными предлогами «буквальный» и «действительный» смысл этих норм. Основной идеей, которой должно быть проникнуто все учение о толкования нормативных актов, является идея всемерного укрепления социалистической законности, ее охраны.

 

Толкование в нашей стране не вносит и не может вно­сить поправок в действующие правовые нормы. Это не свойственно социалистическому государству и противоре­чит принципу социалистической законности. Толкование лишь объясняет и уточняет то, что есть в правовых нор­мах, ничего не добавляя, не исправляя и не изменяя в

 

34

 

принципе. «Судья обязан толковать закон,— указывает К. Маркс,— в применении к отдельному случаю, так, как он понимает закон при добросовестном рассмотрении»¹. Весьма показательно заявление К. Маркса в связи с отка­зом восстановить его в прусском подданстве, где он очень убедительно толкует смысл королевского указа об амни­стии. Он пишет: «...совершенно недопустимо пытаться внести в королевскую амнистию путем интерпретации та­кое ограничение и такое различение, которых она сама нигде не устанавливает»².

 

Правотворчество и толкование в нашей стране — раз­ные вещи, которые четко отличаются одна от другой. Интерпретатор правовой нормы — не создатель права. Он должен лишь выявить, установить всенародную волю, вы­раженную в нормативном акте. Предмет исследования при толковании — правовая норма, за пределы кото­рой при строгом соблюдении режима социалистической законности интерпретатор ни в коем случае не может выйти.

 

Это вовсе не означает, что роль интерпретатора сво­дится к роли машины, механически толкующей норматив­ные акты. Толкование — активная, творческая и кропотли­вая деятельность, своего рода искусство, где необходимо активное применение интерпретатором своих знаний и опыта. Но эта деятельность должна быть направлена не на то, чтобы обойти веление закона, расширить или сузить смысл правовой нормы и изменить ее, а на то, чтобы пра­вильно и всесторонне ее исследовать, выяснить тот смысл, который законодатель вложил в словесную формулировку нормы.

 

При строгом режиме социалистической законности по­нимать и объяснять смысл правовых норм необходимо, как правило, точно в соответствии с текстом нормативных ак­тов. Противопоставление содержания нормы права и фор­мы ее изложения глубоко чуждо советской правовой тео­рии. Выраженная вовне воля советского народа (норма­тивные акты) обычно четко, ясно и с достаточной полно­той формулирует правила поведения, ликвидируя тем са­мым возможность для неясности и противоречий при толковании этих нормативных актов.

 

"К. Маркс   и   Ф. Энгельс, Соч., т.  1, стр. 67. ² К. М а р к с   и   Ф.   Энгельс, Соч., т.   15, стр. 654.

 

35

 

Социалистическая законность обеспечивает верховен­ство советского закона над другими нормативными акта­ми, его высшую юридическую силу. В отношении толкова­ния это верховенство проявляется в том, что смысл под­законных нормативных актов необходимо понимать и объяснять в точном соответствии с законом. Если при толковании того или иного нормативного акта возникает какая-либо неясность, то в таком случае нужно избирать тот его смысл, который ближе всего соответствует смыслу закона. Так же следует поступать, если в отдельном исключительном случае при толковании обнаружится неполнота того или иного нормативного акта.

 

Толкование нормативных актов и социалистическая законность неразрывно связаны между собой. Обеспече­ние строгого соблюдения социалистической законности, искоренение всяких нарушений правопорядка, применение строгих мер наказания к лицам, совершающим опасные для общества преступления, нарушающим правила социа­листического общежития, не желающим приобщаться к честной трудовой жизни невозможны без четкого и глубо­кого толкования законов и иных нормативных актов Советского государства, без их правильного понимания и применения.

 

Глава II

 

УЯСНЕНИЕ   НОРМ

 

СОВЕТСКОГО   СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО  ПРАВА (ПРИЕМЫ ТОЛКОВАНИЯ)

 

Уяснение смысла нормы права как внутренний мысли­тельный процесс — это выяснение, раскрытие того, в чем заключается гипотеза нормы, каково веление правовой нормы, в чем суть обязанности и правомочия, на кого рас­пространяется ее действие (кто является субъектом право­мочия и обязанности), какие изъятия и исключения эта норма допускает, каковы те последствия, которые должны наступить в случае нарушения ее велений.

 

Уяснить правовую норму — значит понять служебную роль нормы, ее значение в деле осуществления политики Коммунистической партии и Советского государства. Эта деятельность особенно важна для лиц, применяющих пра­вовые нормы к конкретным жизненным фактам. Вместе с тем она необходима и для всех советских граждан, по­скольку все они так или иначе соприкасаются с действием правовых норм (в судебном процессе, при заключении сделок, при нотариальных действиях и т. д.). обязаны выполнять их требования.

 

Норма права может быть выражена в одной статье или параграфе нормативного акта или в нескольких статьях или параграфах одного или различных нормативных ак­тов; сама форма изложения отдельных частей правовой нормы может быть различной. Поэтому каждый раз перед уяснением смысла правовой нормы, подлежащей примене­нию, необходимо отыскать все ее необходимые элементы.

 

Приемы толкования норм права — это методы подхода к их исследованию, способы, с помощью которых мысль интерпретатора углубляется в содержание правовой нор­мы. Некоторые советские теоретики считают, что приемы толкования, имеющие технический характер, способны от­разить лишь формальную сторону толкуемой нормы, но

 

37

 

не дают ясного представления о ее политическом зна­чении¹.

 

Вряд ли можно согласиться с такой точкой зрения. Последовательное применение этих приемов обеспечивает глубокое и всестороннее познание смысла правовой нормы, и их применение в совокупности дает обычно полное и исчерпывающее представление о ней. В то же время они носят чисто прикладной характер и не исключают, а, нао­борот, предполагают способность интерпретатора пра­вильно, логично мыслить, его умение пользоваться этими приемами, оценивать полученные результаты. Технические приемы являются орудием, инструментом толкования, оди­наковым для всех общественно-экономических формаций, однако результаты их применения могут быть различны.

 

Указанные приемы всегда дополняют и обусловливают-друг друга. При толковании нормативного акта к ним всегда приходится прибегать одновременно, параллельно. Они дают положительные результаты лишь в совокупно­сти, в своем взаимном проникновении; нельзя успешно толковать нормативный акт только с помощью одного ка­кого-либо приема.

 

В советской юридической литературе высказывалось правильное мнение, что при уяснении смысла правовых норм большое значение должно иметь раскрытие социаль­но-политического смысла толкуемой нормы². Однако оно ни в коем случае не должно производиться отдельно от юридического анализа толкуемой нормы, а тем более про­тивопоставляться последнему.

 

Основные усилия интерпретатора должны быть на­правлены на уяснение точного смысла правовой нормы. Чем точнее этот смысл будет выяснен, тем полнее будет отражен ее социально-политический характер. Правильно лишет П. Е. Недбайло о том, что особого политического толкования в отличие от юридического толкования совет­ских законов не существует³.

 

¹   См. Л. Д. Воеводин,   Толкование норм советского социали­
стического   права,   автореферат   кандидатской   диссертации,   М     1950,
стр.    10—1 !.

 

²   См.  Э.  Б.  А т а м а н о в а,   Применение  норм  советского социа­
листического   права,    автореферат      кандидатской     диссертации    М.,

 

1951,   стр.   6.

 

³   См.  П. Е. Недбайло, Применение советских правовых норм,
М.,    1960,   стр.   331.

 

38

 

Уясняя действительный смысл и социальное назна­чение правовых норм, мы пользуемся различными приема­ми. В юридической литературе обычно упоминаются четы­ре приема: грамматический, логический, систематический и исторический. Учение о приемах толкования было раз­работано в практике римских юристов и средневековых глоссаторов, однако впервые стройное и развернутое уче­ние об этих приемах толкования дал Савиньи'.

 

Для правильного разграничения и характеристики приемов толкования мы должны рассматривать процесс толкования так, как он действительно происходит в прак­тике деятельности советского государственного аппарата, в жизни советского общества.

 

Для уяснения действительного смысла правовой нор­мы, установления воли советского народа, сформулирован­ной в нормативном акте, интерпретатору необходимо в первую очередь проанализировать текст толкуемой нормы (один параграф или статью нормативного акта или опре­деленную их совокупность, которые дают все необходимые элементы правовой нормы) и установить содержание тек­стуального выражения этой нормы.

 

Любая норма, являясь лишь составной частью общей системы советского права, находится в тесной связи я взаимозависимости с другими правовыми нормами, кото­рые могут изменить в определенном направлении тек­стуальное содержание нормы или более четко определить ее содержание, расширить или сузить объем ее действия и т. д. Поэтому в процессе уяснения определенной право­вой нормы необходимо сравнить ее с другими правовыми нормами, близко связанными по содержанию с толкуемой нормой, и в зависимости от результатов сравнения опреде­лить значение этой нормы в общей системе юридических норм, внести необходимые коррективы и уточнения в тек­стуальное содержание правовой нормы.

 

Содержание нормы права должно быть также сопостав­лено с политикой Коммунистической партии по данному вопросу, с той обстановкой, в которой принималась эта норма, а также с обстановкой, существующей в момент применения нормы, чтобы выяснить ее социально-полити­ческое значение, цели ее издания.

 

¹  См   5ам§;пу, 5у5{ет с!е5 ЬеиНцеп гбстизсЬеп КесМз, В. I. Вег-1ш,    1840,   5.   212—216.

 

39

 

Результат исследования правовой нормы, идущий от более простого и элементарного к более сложному и глубо­кому, дает нам истинное представление о содержании пра­вовой нормы.

 

Таким образом, мы должны выделить и изучить следу­ющие   три   вида   (приема)   толкования: ,   1) грамматическое, т. е. исследование текста нормы;

 

2)   систематическое, т. е. исследование правовой нормы
с точки зрения ее связи с другими нормами;

 

3)     историко-политическое,  т.  е.  исследование  социаль­
ного значения правовой   нормы,   тех   обстоятельств, кото­
рые   обусловили   ее   создание   и   действие.

 

Все сказанное не означает, как полагает, например, Р. С. Рез, что уяснение словесного смысла правовых норм представляет из себя единый логический процесс, который нельзя делить на отдельные части, что эти части не имеют самостоятельного значения и поэтому нельзя говорить о существовании отдельно грамматического, систематическо­го и т. д. толкования'.

 

На наш взгляд, применение каждого приема толкова­ния в отдельности имеет самостоятельное значение. Каж­дый из них может осуществить лишь частицу той задачи, которая стоит перед толкованием — полно и глубоко уяс­нить смысл определенной правовой нормы. В процессе толкования мы с разных сторон подходим к исследуемому нормативному акту, и применение каждого приема толко­вания должно дать определенный вывод. Эти выводы о содержании правовой нормы, существуя самостоятельно, обычно полностью согласуются между собой, взаимно до­полняют и углубляют друг друга. Однако они могут и расходиться друг с другом, что и объясняет, в частности, необходимость в отдельных случаях распространительного и ограничительного толкования словесного смысла право­вых норм. Если же считать уяснение правовых норм еди­ным, неразделимым процессом, то придется отвергнуть возможность получения в процессе толкования самостоя­тельных выводов и их сопоставления между собой. Тем самым вопрос об ограничительном и распространительном толковании повисает в воздухе.

 

На детальном рассмотрении приемов уяснения смысла правовых норм мы остановимся в нашем дальнейшем изло-

 

¹ См. Р. С. Р е а, Толкование гражданскоправовых нормативных актов, автореферат кандидатской диссертации, Л., 1958, стр. 17.

 

40

 

жении. Однако прежде необходимо осветить вопрос о зна­чении логики и грамматики при исследовании содержания правовых норм, об их взаимоотношении между собой в првцессе толкования.

 

§ 1. ЗНАЧЕНИЕ ГРАММАТИКИ И ЛОГИКИ В ТОЛКОВАНИИ НОРМАТИВНЫХ АКТОВ

 

В советской юридической литературе до сих пор весь­ма распространен взгляд о существовании так называемо­го логического приема толкования, в котором в отличие от грамматического толкования, где используются правила и законы грамматики, применяются якобы правила и законы логики¹.

 

Правильное мышление всегда есть логическое мышле­ние. Процесс уяснения содержания правовой нормы всегда есть логический процесс. Поэтому нет такого приема тол­кования, который не устанавливал бы содержания, смысла правовой нормы, а значит и не был бы логическим².

 

Лицо, стремящееся уяснить содержание нормы права, имеет перед собой ее словесную формулировку, которая исследуется с помощью грамматического толкования. А что, отличное от словесной формы, имеет перед собой интерпретатор тогда, когда он хочет логически толковать эту норму? Для отдельного логического исследования не­зависимо от грамматического нет самостоятельного объекта.

 

Деление толкования на грамматическое и логическое, выдвинутое буржуазной юридической наукой еще в на­чальный период существования капиталистического госу­дарства, особенно выгодно буржуазии на современном

 

¹   См.  А. И.  Денисов, Теория  государства  и  права,  М.,   1948,
стр.  480;   «Теория  государства  и  права»,  М.,   1949,  стр.  426;   «Тео­
рия государства и права», М.,  1955, стр. 397; Л. Воеводин, Тол­
кование  норм  советского  социалистического  права,   автореферат  кан­
дидатской   диссертации,    М.,   1950,    стр.   11;     П.  Е.  Н е д б а и л о,
Применение     советских     правовых      норм,     М.,     1960,     стр.     385;
А.    С.    Шляпочников,    Толкование    уголовного    закона,    М.,
1960,   стр.    173;   «Общая   теория   государства   и   права»,   Л.,    1961,
сто    422.

 

²   См. И.  Е.  Ф а р б е р, Сущность  и способы  применения  совет­
ского  закона,    автореферат    кандидатской    диссертации,   М.,    1951,
гтп     13—14

 

этапе развития капиталистического общества, ибо оно тео­ретически оправдывает противопоставление буквы ..и духа закона, выделение в нем внешнего, или словесного, смысла, устанавливаемого с помощью грамматического толкова­ния, и внутреннего, или действительного, смысла, устанав­ливаемого на основе логического толкования. Таким путем буржуазные теоретики «обосновывают» отход буржуазных судей от точного толкования и применения норм права, доказывают правомерность судебной практики, проводя­щей в жизнь то, что выгодно в данный момент монополи­стам. Противопоставление грамматического и логического толкования норм права в буржуазном государстве есть одна из форм наукообразного оправдания разложения бур­жуазной законности.

 

Следует отметить, что многие буржуазные теоретики сомневались в необходимости противопоставления внут­реннего и внешнего смысла закона, видели недостатки об­щепринятой теории, обосновывавшей необходимость выде­ления самостоятельного логического приема толкования, и поэтому сводили его к выяснению мысли, содержащейся в законе, на основании исследования сочетания слов, упо­требленных для ее выражения. Грамматическое толкова­ние, по их мнению, есть выяснение смысла отдельных слов закона . Как видно, здесь под логическим приемом пони­мается толкование норм права на основании синтаксиче­ских правил грамматики, т. е. один из этапов грамматиче­ского толкования.

 

Некоторые советские теоретики разграничивают бук­вальный и действительный смысл правовой нормы и на этой основе различают грамматический и логический при­емы толкования. Так, проф. М. Д. Шаргородский пишет, что «толкование может заключаться в разъяснении бук­вального текста закона и тогда оно носит название грам­матического толкования; толкование может заключать­ся в выяснении смысла и цели закона, и тогда оно но­сит название «логического» в тесном смысле этого слова»².

 

¹ См. например, $а1топс1, Липяргийопсе, ЬопсЬп, 1947, р. 169; Т. Ф. Шершеневич, Применение норм права, «Журнал Мини­стерства юстиции», 1903, январь, стр. 65.

 

²М. Д. Шаргородский, Уголовный закон, М., 1948, стр. 154.

 

И далее «Если грамматическое толкование ставит своей задачей только выявление буквального содержания зако­на, того, что прямо написано в тексте закона, то логиче­ское толкование имеет своей целью различными методами выявить то, что законодатель желал, но что в тексте зако­на прямо не выразил»¹. Трудно понять, каким путем мож­но выявить это желание законодателя, прямо не выражен­ное в тексте закона, где объективная основа такого выяв­ления.

 

В подобном духе писал и М. М. Агарков. «Буквальный смысл закона,— утверждает он,—• далеко не всегда явля­ется истинным его смыслом... Для понимания закона мало уразуметь его буквальный смысл. Надо еще понять его истинный смысл»². Примерно на такой же позиции стоит и С. И. Вильнянский³.

 

Но разве есть какая-то разница между буквальным текстом закона и его смыслом? Именно текст закона выра­жает действительный смысл закона. Очень трудно, если не невозможно, понять, что из себя представляет этот действительный смысл правовой нормы в отличие от бук­вального смысла, каким путем нужно его устанавливать, где объективные критерии для его исследования. Сказан­ное, однако, не исключает, что иногда в силу определен­ных недостатков текста закона могут быть расхождения между тем, что законодатель хотел выразить, и словесной формулировкой толкуемого закона. (Более подробно об этом см. гл. III § 2).

 

Социалистическая законность требует, чтобы смысл правовой нормы всегда точно соответствовал тексту пра­вовой нормы, чтобы содержание и форма выражения пра­вовой нормы тесно сочетались и взаимно исходили друг из друга. Поэтому выделение логического толкования, уста­навливающего смысл правовой нормы, в отличие от грам­матического толкования, устанавливающего значение тек­ста правовой нормы, теоретически неверно, а практически способно привести к отходу от точного смысла правовых

 

¹   М. Д.    Ш а р г о р о д с к и и,     Уголовный    закон,    М.,     1948,
стр.    163.  ,

 

²   «Теории   государства    и     права,    макет  учебника»,  М.,   1948,
стр.   458.

 

³   См.  С.  И   Вильнянский, Толкование  и  применение граж-
данскоправовых   норм,   Методические    материалы,   ВЮЗИ,   №   2,   М.

 

1948,   стр.   47.

 

43

 

норм под предлогом того, что буквальный смысл правовой нормы якобы может отличаться от действительного смыс­ла этой нормы и даже противоречить ему.

 

Теории, выделяющие логическое толкование как само­стоятельный прием толкования, противопоставляют по сути дела грамматику и логику, не видят тесной взаимо­связи и взаимозависимости этих очень близких друг к другу категорий.

 

Слово — выразитель мысли, идеи. В грамматическом предложении гармонически сочетаются законы логики и законы грамматики, и противопоставлять их ни в коем случае нельзя. Разрыв грамматического и логического исследования правовой нормы — это по сути дела разрыв языка и мышления, отрицание того элементарного маркси­стского положения, что именно в слове выражается мысль, что мышление невозможно без языковой оболочки, забве­ние известного положения Маркса о том, что язык есть непосредственная действительность мысли. Как правильно отмечает проф. Р. А. Будагов, «логические категории не могут не пронизывать язык прямо и скрыто — уже потому, что язык есть средство выражения нашего мышления, ко­торое само по себе невозможно без логики»¹.

 

Мышление и язык человека находятся в неразрывной связи, мышление может осуществляться лишь в мате­риальной форме языка, языковых терминов и фраз. «...Мысль и слово,— говорит В. И. Ленин в «Философских тетрадях»,— общее»². Язык является той формой, в ко­торой выражается жизнь мысли, происходит обмен мыс­лями. В предложении логические формы и категории мыс­ли облекаются в грамматическую форму языка, получают грамматическое оформление.

 

При выяснении смысла отдельного слова мы должны учитывать, что понятие и слово очень близки между собой и относятся друг к другу как содержание и форма. Обра­зуя диалектическое единство, слово, изучаемое граммати­кой, и понятие, изучаемое логикой, не могут существовать в отрыве друг от друга. Поэтому при толковании опреде­ленного слова, чтобы правильно установить содержание понятия, соответствующего этому слову, необходимо ис­пользовать как правила грамматики, так и законы логики.

 

¹  Р.  А.  Будагов,   Введение    в    науку    о     языке,    М.,    1958,

 

стр.    132.

 

'В. И  Ленин, Соч., т. 38, стр. 269.

 

44

 

О тесной, неразрывной связи грамматики и логики сви­детельствует зависимость, существующая между сужде­нием и предложением, которые, по общему мнению фило­софов и лингвистов, хотя и являются самостоятельными категориями, но находятся в близкой и неразрывной свя­зи друг с другом. Предложение — это форма выражения мысли. Поэтому основой правильного составления предло­жения является логическое мышление. При анализе пред­ложения, следовательно, также невозможно обойтись без логики. Грамматика определяет структуру речи, выража­ющей суждение, внешне оформляет мысль. Смысловой же стороной этого суждения управляют законы логики.

 

Таким образом, грамматика и логика тесно связаны между собой и при выражении человеческих мыслей в предложениях взаимно влияют и обусловливают друг дру­га и противопоставлять эти два явления ни в коем случае нельзя. По образному выражению Гегеля, логика есть грамматика науки, подобно тому, как грамматика в свою очередь есть логика языка.

 

П. Е. Недбайло пишет: «Единство мышления и языка не составляет полного их тождества и совпадения. Если бы мысль и ее словесное выражение совпадали, тогда не нужно было бы двух наук; логики и грамматики; доста­точно было бы одной из них»¹. Как видно, автор ставит грамматику и логику на одну доску, считает их равноцен­ными категориями. На наш взгляд, это не так, соотноше­ние этих категорий есть соотношение формы и содер­жания.

 

Если мы будем выделять логическое толкование в про­тивоположность грамматическому, то неизбежно должны прийти к выводу, что при грамматическом толковании ис­пользуются только законы грамматики, а при логиче­ском— только законы логики (именно это и утверждают сторонники выделения логического толкования как само­стоятельного приема толкования). По существу сторонни­ки идеи о выделении отдельно логического приема толко­вания противопоставляют правила и закономерности грам­матики правилам и закономерностям логики.

 

Смысл исследуемого акта невозможно понять только с помощью правил и законов грамматики. Слово имеет во

 

¹  П.  Е.  Недбайло,   Применение    советских    правовых   норм, М.,    1960,   стр.   378.

 

45

 

многих случаях несколько различных значении, и оконча­тельный его смысл определяется тем контекстом, в кото­ром оно находится; именно окружение, в которое попадает слово, придает ему точное значение. Понимание этого значения невозможно без активного применения законов логики, одни правила грамматики бессильны здесь что-либо сделать. Например, неоднократно применяемое в КЗоБСО РСФСР слово «брак» в обычном словоупотреб­лении имеет два основных значения — недостатки в выпу­скаемой продукции и союз двух лиц, образующих семью (сравни — «производственный брак» и «вступление в брак»). Вполне естественно, что только логический анализ приводит нас к выводу, в каком смысле употребляется этот термин в статьях КЗоБСО.

 

Правила грамматики бессильны также там, где слово, употребленное в нормативном акте, должно иметь макси­мально четкое и однозначное значение в целях правильно­го применения данного нормативного а'кта. В таком случае также невозможно обойтись без логического анализа та­кого слова. Так, в ст. 9 Положения об открытиях, изобре­тениях и рационализаторских предложениях, утвержден­ного Советом Министров СССР от 24 апреля 1959 г., говорится, что если изобретение или рационализаторское предложение сделано сообща двумя или более лицами, то каждое из них имеет право на получение авторского сви­детельства, или патента на изобретение, или удостовере­ния на рационализаторское предложение. В судебной практике возник вопрос, как понимать само слово «сооб­ща». Конечно, не всякое участие в изобретении или рацио­нализаторском предложении дает право на соавторство, а лишь активное, творческое участие лица в разработке изобретения или предложения. По одному из подобных дел судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РСФСР специально указала, что оказание изобре­тателю технической помощи не создает права на соав­торство¹.

 

Тем более недостаточно применения лишь законов грамматики при выяснении словесного смысла всего пред­ложения. Грамматические правила безжизненны без логи­ческого мышления, без использования законов логики.

 

¹ См. определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РСФСР по иску Смирновой о признании автор­ства на изобретение, «Советская юстиция» 1958 г. № 9, стр. 81.

 

46

 

Только логический анализ дает возможность однозначно истолковать предложение, если законы грамматики позво­ляют истолковывать его смысл по-разному. Так, ст. 18 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союз­ных республик гласит: «Заранее не обещанное укрыва­тельство преступника, а равно орудий и средств соверше­ния преступления, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем, влечет ответственность лишь в случаях, специально предусмотренных уголовным зако­ном». Как видно, грамматический строй этой статьи допу­скает двойное толкование. С одной стороны, подлежащим может быть слово «укрывательство», а прямым дополне­нием «ответственность». С другой стороны, подлежащим может быть и слово «ответственность», а слово «укрыва­тельство» — прямым дополнением. Таким образом, грам­матический смысл этой статьи можно выразить в следую­щих двух вариантах: «Укрывательство влечет ответствен­ность» и «ответственность влечет укрывательство». Оба эти варианта равноценны с грамматической точки зрения. Естественно, что обойтись в данном случае без логиче­ского анализа данного законодательного положения ни в коем случае нельзя и .именно этот анализ должен привести нас к правильным результатам.

 

Таким образом, только одновременное использование законов грамматики и логики способно привести к поло­жительному результату при грамматическом толковании, способно полностью раскрыть для интерпретатора смысл правовой нормы. Это же в равной мере относится и к си­стематическому и историко-политическому толкованию. Законы логики и грамматики используются при всех приемах толкования, применение грамматики и логики — это не отдельные приемы толкования нормативных актов, а основные средства, инструменты, с помощью которых интерпретатор тем или иным приемом исследует смысл правовой кормы. Поэтому глубокое и всестороннее знание правил построения человеческой речи и законов логиче­ского мышления является необходимым условием примене­ния всех без исключения приемов уяснения смысла пра­вовых норм, очень важной предпосылкой для толкования нормативных актов¹.

 

¹ Вполне понятно, что многие советские теоретики права видят слабые стороны представлений о существовании отдельно от других приемов толкования логического толкования, использующего законы

 

47

 

Люди не всегда хорошо знают логические правила и не до конца осознают их значение. Некоторые могут вооб­ще не знать о существовании подобных правил, однако это вовсе не означает, что они неспособны правильно, логиче­ски мыслить. Судья или иное лицо, толкующее норматив­ный акт, может прийти к правильному выводу относитель­но действительного смысла правовой нормы и без глубо­кого знания правил и законов логики. Однако глубокое и всестороннее знание интерпретатором логических правил н законов, их правильная оценка помогают ему более четко и последовательно разработать план исследования право­вой нормы, более глубоко и всесторонне подойти к этому исследованию, защищают интерпретатора от возможных ошибок.

 

Логика как наука о правильном мышлении носит объективный характер, будучи отражением в сознании лю-

 

формальной логики. Однако вместо того чтобы полностью отказать­ся от логического толкования, которого по сути дела не существует в реальной действительности, эти теоретики признают его существо­вание, вкладывая в него совершенно различное содержание. Так, П. Е. Недбанло понимает под логическим видом толкования раскры­тие содержания правовых норм на основе общих принципов законо­дательства (П. Е. Недбайло, Применение советских правовых норм, М., 1960 стр. 388). Непонятно, почему именно это, а не что-либо другое П. Е. Недбайло назвал логическим приемом толкования. Мы должиы использовать законы логики при выяснении смысла правовых норм, исходя из общих принципов советского законода­тельства, но при использовании других приемов толкования мы так­же должны использовать законы логики, если хотим прийти к пра­вильным результатам. Сопоставление же правовых норм с общими принципами советского законодательства является одним из аспек­тов историкс-политического толкования правовых норм, и называть это логическим толкованием —• значит запутать и без того сложную проблему, уйти от правильного решения вопроса о приемах толкова­ния празовых норм. В другом месте П. Е. Недбайло называет рас­крытие содержания норм права на основе общих принципов законо­дательства сопоставительным толкованием (см. там же, стр. 389), и это последнее определение значительно правильнее и плодотворнее, чем периое.

 

Одним из приемов логического толкования П. Е. Недбайло счи­тает отыскание диспозиции, гипотезы и санкции правовой нормы (см. там же, стр. 396). Если имеется в виду отыскание элементов правовой нормы в разных параграфах и статьях нормативных актов, то здесь один из элементов, составляющих процесс выбора необхо­димой нормы из общей системы советского права, а не элемент ее толкованил. Если же имеется в виду установление содержания от­дельно гипотезы, диспозиции и санкции правовой нормы, то это явля­ется результатом, итогом применения всех без исключения приемов толкования правовых норм и мысли о том, что здесь необходим от-

 

48

 

дей материальных категорий, объективной реальности. «Законы логики,— пишет В. И. Ленин в «Философских тетрадях»,— суть отражения объективного в субъективном сознании человека»¹. Логические категории и законы ни в коем случае не навязаны человеку извне, а являются результатом, обобщением многовекового человеческого опыта, результатом практической деятельности людей. Мышление человека формировалось и формируется на основе его участия в общественном производстве. Именно практическая деятельность всего человечества, взятая в целом, формирует в сознании индивида определенные спо­собы познания окружающего мира, то есть правила или «фигуры» логики. «...Практика человека,— говорит В. И. Ленин,— миллиарды раз повторяясь, закрепляется в соз­нании человека фигурами логики. Фигуры эти имеют прочность предрассудка, аксиоматический характер имен­но (и только) в силу этого миллиардного повторения»².

 

Логика разделяется на формальную и диалектическую. Как формальная, так и диалектическая логика имеют су­щественное значение для правильного толкования норма­тивных актов. Однако некоторые советские авторы полно­дельный прием, не отражают существа процесса уяснения смысла норм прзва.

 

Некоторые советские теоретики определяют логическое толкова­ние как какое-то сборное, комплексное понятие, объединяющее не­сколько приемов толкования. Например. М. М. Агарков объединяет под общим понятием логического толкования следующие виды тол­кования: систематическое, телеологическое и историческое (см. «Тео­рия государства и права, макет учебника», М., 1948, стр. 460—463). Такого же мнения придерживается и А. С. Шляпочников (Толкова­ние уголовного закона, М., 1960, стр. 152). С. И. Вильнянский утверждает, что логическое толкование — это систематическое и те­леологическое (см. С. И. Вильнянский, Толкование и примене­ние гражданскоправовых норм, Методические материалы ВЮЗИ, № 2, 1948, стр. 47—48), а М. Д. Шаргородский подразумевает под логическим толкованием систематическое и историческое толкование (М. Д. Шаргородский, Уголовный закон, М., 1948, стр. 163; см. также «Общая теория государства и права», Л., 1961 стр. 423). Как видно, эти авторы противополагают все виды толко­вания, где якобы используются правила и закономерности логики, грамматическому толкованию, где используются лишь правила грам­матики. Такое противопоставление является неточным, оно нацели­вает юридическую науку на недопустимое обособление и противопо­ставление грамматики и логики в процессе толкования нормативных актов, на то, чтобы поставить китайскую стену между грамматиче­ским и остальными видами уяснения содержания норм права.

 

¹   В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр.  174.

 

²      Там     же,     стр.    209.

 

4. Пиголкин  А,  С.                                                                                         49

 

стью отвергают значение формальной логики при толкова­нии нормативных актов или в значительной степени при­нижают ее значение, считая, что одна формальная логика без диалектики непригодна для практического применения вообще и для исследования правовых норм в частности. Например, И. Е. Фарбер утверждает, что «формальная логика без марксистской диалектики слепа и беспомощна, пуста и бесплодна и поэтому в отрыве от диалектики со­вершенно непригодна к практическому применению»¹. При­мерно в таком же духе высказывается и проф. М. Д. Шар-городский².

 

На наш взгляд, эти авторы недооценивают значение формальной логики, принижают ее роль в процессе позна­ния действительности и, в частности, в процессе уяснения смысла правовых норм. Они по сути дела противопостав­ляют формальную логику материалистической диалектике, не видят рационального зерна в формальной логике, явля­ющейся первым, наиболее простым и ^ то же время необ­ходимым способом мышления. На самом деле формальная логика есть первая необходимая предпосылка для пра­вильного мышления. Следует учитывать неоднократные указания классиков марксизма-ленинизма о том, что фор­мальную логику следует считать низшей математикой ло­гики, ее применением в условиях домашнего обихода³, о том, что «...никто не станет заключать, что ... формальная логика — бессмыслица»⁴.

 

Формальная логика как наука об элементарных зако­нах и формах мышления, ведущих к истине, есть собрание простейших правил использования понятий, суждений и умозаключений. Она требует, чтобы наша мысль была связной, последовательной, убедительной и точной, чтобы она верно отражала объективную реальность. Законы формальной логики (законы тождества, противоречия, исключенного третьего и достаточного основания) обычно вполне удовлетворяют потребности людей в познании эле-

 

¹    И. Е. Фарбер,    Сущность    и    способы    применения    совет­
ского    закона,    автореферат    кандидатской    диссертации,   М.,    1951,
стр.    15.

 

²    См.  М.  Д.  Шаргородский,    Уголовный    закон,  М.,   1948,

 

стр.                                                                                                    155—158.

 

³   См.  Ф. Энгельс,  Диалектика   природы,   М.,   1955,  стр.   160.
¹   Там     ж е,    стр.     191.

 

50

 

ментарных отношений в природе и обществе, достаточны для получения необходимых выводов. Как первоначаль­ные, элементарные законы познания они будут существо­вать до тех пор, пока будет существовать человеческое мышление, помогая людям в их производственной дея­тельности и повседневной жизни.

 

Поэтому при толковании нормативных актов мы дол­ины активно использовать правила и законы формальной огики, тем более что в данном случае изучаются заранее аанные постоянные, застывшие формы, в которых заклю­чен конкретный нормативный акт. При этом нужно созна­вать, что формальная логика является лишь определенной, )лементарной ступенью в познании действительности, что >на входит как составная часть в общее понятие диалекти-1еской логики и неразрывно связана с последней.

 

Диалектическая  логика  рассматривает предметы  и  яв-

 

.ения в их взаимной связи   и   опосредствовании, в их не-

 

рерывном движении и развитии, требует   учета перехода

 

оличественных изменений  в качественные и борьбы  про-

 

ивоположностей   в   исследуемом   предмете   или   явлении.

 

)на устанавливает,   что   абстрактной   истины   нет,   истина

 

;сегда конкретна¹.    Диалектическая логика,    не    отрицая

 

>пределенного     значения     формальной     логики,  видит  ее

 

•граниченность,    недостаточность,   односторонность.   Она,

 

считывая данные,  добытые с помощью формальной логи-

 

<и,  идет дальше ее,   изучает   предметы   более   глубоко   и

 

зсесторонне и обращает основное внимание   на раскрытие

 

внутренних  закономерностей  существования     и     развития

 

предметов.

 

Диалектическая логика вовсе не отменяет и не подме­няет собой формальную логику. Для того чтобы рассмот­реть явление в движении и во взаимной связи, нужно сна­чала рассмотреть его изолированно, в статике, вне внут­ренних и внешних противоречий. Если и говорить об от­рицании диалектической логикой формальной логики, то только в смысле отрицания низшего высшим, неполного полным, менее богатого содержанием более богатым-. Вы­воды, сделанные на основе формальной логики, могут в процессе дальнейшего исследования на основе закономер­ностей диалектической логики или полностью подтвер-

 

' См. В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 72.
4»                                                                                                                 51

 

диться, обогатившись более глубоким и всесторонним со­держанием, или же в определенной степени быть уточнен­ными или даже в отдельных случаях измененными, опять же приобретая более глубокое и полное содержание.

 

Деятельность интерпретатора является сложной и многогранной, где органически сочетаются как простой, элементарный логический анализ, так и применение диа­лектической логики. Наличие двух самостоятельных сту­пеней логики вовсе не означает, что мы исследуем норму права с помощью законов формальной логики и, лишь окончив эту операцию, переходим к исследованию нормы с помощью законов диалектической логики. В едином про­цессе познания мы используем как формальную, гак и диалектическую логику одновременно, параллельно. По­этому двух мерок, двух подходов к исследованию право­вой нормы не существует. Есть единый подход, где гармо­нически сочетается использование и формальной, и диа­лектической логики.

 

Как правило, выводы при исследовании правовых норм, делаемые на основании законов диалектической ло­гики, подтверждают выводы, которые достигнуты с по­мощью формальной логики, одновременно в значительной степени углубляя их, наполняя более всесторонним содер­жанием, делая их значительно более жизненными, тесно связанными с окружающей обстановкой, с развивающейся жизнью. Обычно это происходит, когда нормативный акт в достаточной степени ясен и не вызывает после тщатель­ного анализа ни обоснованных сомнений, ни неясностей.

 

В то же время в отдельных случаях при исследовании правовых норм могут возникнуть противоречия или рас­хождения в выводах, полученных на основе формальной и диалектической логики. Эти противоречия вполне жиз­ненны, как противоречия высшего и низшего, более глубо­кого и менее глубокого. В подобных случаях диалектиче­ская логика, как второй, высший этап человеческого мыш­ления, может дополнять, корректировать или даже изме­нять выводы, достигнутые при исследовании правовых норм с помощью законов формальной логики. Эти изме­ненные или дополненные выводы также приобретают бо­лее глубокий и всесторонний характер. Подобные исклю­чительные случаи возникают, когда в процессе познания смысла правовой нормы обнаруживаются недоразумения, неясности и явные противоречия.

 

52

 

Чтобы избежать ненужного формализма и казуистики, необходимо применение диалектической логики, которая помогает здраво подойти к содержанию правовой нормы, обеспечивает отсутствие такого формалистического подхо­да к делу, согласно которому буква закона является непреложной и незыблемой даже вопреки очевидному для всех здравому смыслу.

 

Удельный вес применения правил и закономерностей формальной и диалектической логики бывает различным в зависимости' от того, какой прием мы используем для толкования нормативных актов, какие цели мы ставим пе­ред ним. Естественно, что при грамматическом толковании мы прежде всего должны использовать правила формаль­ной логики, в то время как в историке-политическом тол­ковании следует основное внимание уделять диалектиче­ской логике. Больший удельный вес диалектической логи­ки нужен также и при необходимости ограничительно или расширительно толковать словесный смысл правовой нормы.

 

§ 2. ГРАММАТИЧЕСКОЕ   ТОЛКОВАНИЕ

 

Уяснение смысла правовой нормы нужно начинать с анализа текста толкуемой нормы, его морфологической и синтаксической структуры. Этот прием называется грам­матическим толкованием. Как мы уже установили, здесь используются как правила грамматики, так и законы ло­гики, которые тесно между собой связаны и взаимно обу­словливают друг друга, причем интерпретатор исходит из предположения, что государственные органы при издании нормативных актов соблюдают законы развития языка, правильно применяют его словарный фонд и грамматиче­ский строй, знают и правильно используют правила логики.

 

Начинать грамматическое толкование необходимо с исследования каждого слова в нормативном акте. Необхо­димо установить основное значение исследуемого слова, его смысловой оттенок в данном контексте, выяснить грам­матическую форму этого слова (падеж, число, род и т. д.). Малейшая ошибка или неточность при этом могут приве­сти к тому, что смысл всей нормы в целом может быть понят неправильно или в той или иной степени искажен. Какое большое значение имеет толкование отдельного сло-

 

53

 

на, мы можем проиллюстрировать на примере толкования ст. 27 УК РСФСР, которая регулирует назначение испра­вительных работ без лишения свободы как вида уголов­ного наказания. Этой статьей предусматриваются испра­вительные работы по месту работы осужденного или в иных местах, определяемых соответствующими органами, но в районе жительства осужденного. Некоторые практ^-ческие работники считают, что под районом жительства следует понимать место постоянного жительства осужден­ного, то есть город, рабочий поселок, село и т. п. Такое толкование ст. 27 УК РСФСР не совсем точно. Из бук­вального смысла закона следует сделать вывод о том, что термин «район жительства осужденного» следует пони­мать как обозначение административно-территориальной единицы¹.

 

Формалистический подход к делу недопустим при тол­ковании отдельных слов нормативного акта. Излишняя казуистика и софистика могут только повредить делу установления действительной воли советского народа, вы­раженной в нормативном акте.

 

Например, в судебной практике уже давно возник вопрос, что нужно понимать под термином «преступное действие или бездействие» страхователя (ст. 413 ГК РСФСР 1922 г.). Если формально-догматически подхо­дить к этому вопросу, то под этим термином следует пони­мать лишь такое действие или бездействие, которое приз­нано в установленном законом порядке преступлением. Однако такое толкование не отвечало действительному

 

¹ В качестве примера того, как внимательно и вдумчиво необхо­димо относиться к отдельным словам нормативного акта, можно при­вести также толкование ст. 154 УК РСФСР и соответствующей ей ст. 107 УК РСФСР 1926 года. Некоторые суды применяли эти статьи только в тех случаях, когда налицо был факт наживы в ре­зультате спекуляции, и не применяли ее, когда в действиях обвиняе­мого усматривалась лишь цель наживы, а не самый факт ее полу­чения. Эта практика была ошибочной и Судебная коллегия по уго­ловным делам Верховного Суда СССР в своем определении по делу Демина специально указала, что для состава спекуляции достаточно установления не факта, а цели наживы. Это прямо вытекает из тек­ста ст. 107 УК РСФСР, где говорится о скупке и перепродаже то-вароь или иных предметов с целью наживы, поэтому сам факт полу­чения или неполучения наживы не имеет 'значения для юридической квалификации деяния как спекуляции (см. «Судебная практика Вер-

 

ховного Суда СССР» 1945 г.. вып. VIII, (XXIV), стр. 17).

 

54

 

смыслу этого законодательного положения. Пленум Вер­ховного Суда СССР в' п. 18 своего постановления от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из при­чинения вреда» разъяснил, что «под преступным дейст­вием или бездействием страхователя понимается установ­ленное компетентными органами несоблюдение страхова­телем или лицами, осуществляющими технический надзор за работами, действующих правил об охране труда, тех­нике безопасности и иных постановлений, регулирующих применение труда, имевшее своим последствием несчаст­ный случай с потерпевшим»¹. Судебная практика твердо придерживалась этих указаний. Если суд приходил к вы­воду, что несчастный случай с потерпевшим произошел в результате нарушения страхователем закона, правил охра­ны труда, и если устанавливалось, что эти нарушения на­ходятся в причинной связи с данным несчастным случаем, то суд удовлетворял иск потерпевшего к страхователю и при отсутствии обвинительного приговора. Такое толкова­ние термина «преступное действие или бездействие стра­хователя» правильно отражало, на наш взгляд, ту идею, которую законодатель вложил в данную словесную форму­лировку, и полностью соответствовало социалистической законности². Естественно, что подобный анализ отдельных слов нормативного акта во всех случаях должен носить строго обоснованный характер. Он должен быть средством правильного понимания смысла закона, а не способом его обхода и игнорирования.

 

Вот характерный пример недопустимости формально-догматического подхода к толкованию нормы права. Пункт второй примечания к ст. 24 УК предусматривает, что осо­бо опасным рецидивистом по приговору суда может быть признано лицо, ранее дважды судимое за кражу, грабеж, мошенничество, спекуляцию, взяточничество или злостное

 

¹   См.  «Сборник действующих  постановлений Пленума Верховно­
го Суда СССР. 1924—1957», М, 1958, стр. 143—144.

 

²   См. по этому вопросу Г. Добровольский, Новое в судеб­
ной  практике  по делам о возмещении    вреда,  «Социалистическая  за­
конность:)   1960  г.   №   8,   стр.   55.

 

Как известно, в Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик этот термин отсутствует. В ст. 91 Основ прямо говорится об «увечье или ином повреждении здоровья по вине организации или гражданина, обязанных уплачивать за него взносы по государственному социальному страхованию».

 

хулиганство и после этого совершившее какое-либо из пре­ступлений, перечисленных в первом пункте этого же при­мечания (одно из особо опасных государственных преступ­лений, бандитизм, умышленное убийство, умышленное тяжкое телесное повреждение, изнасилование, разбой, хи­щение государственного или общественного имущества в крупных размерах), а также лицо, ранее судимое за какое-либо из преступлений, перечисленных в пункте первом этого примечания, и после этого дважды совершившее кражу, грабеж, мошенничество, спекуляцию, взяточниче­ство или злостное хулиганство. На наш взгляд, общий смысл этого законодательного положения можно передать следующим образом: может быть признано особо опасным рецидивистом лицо, ранее дважды судимое за совершение менее тяжких преступлений, перечисленных в данной нор­ме, если оно вновь совершит какое-либо тяжкое преступле­ние, указанное в первом пункте примечания, а также лицо, ранее судимое за тяжкое преступление, если затем оно дважды совершит менее тяжкое преступление. Представ­ляется, что для применения данной нормы последователь­ность совершаемых преступлений значения не имеет. Ви­новный может быть осужден ранее за совершение менее тяжкого преступления, указанного во втором пункте при­мечания, потом за совершение какого-либо тяжкого пре­ступления, указанного в пункте первом, а затем вновь со­вершит какое-либо из менее тяжких преступлений. В то же время формальное толкование текста данного примеча­ния (лицо, ранее дважды судимое за кражу и т. д.) может привести к выводу, что в указанном нами случае это при­мечание не может быть применено. Общественная опас­ность лица, осужденного сначала за кражу, затем за бан­дитизм и затем вновь за кражу, ничем не отличается ог общественной опасности лица, дважды ранее осужденного за кражи, а затем судимого за бандитизм. Точно так же общественная опасность лица, дважды осужденное.) за кражи, а затем совершившего изнасилование, ничем не отличается от общественной опасности лица, судимого первый раз за кражу, второй раз за грабеж, а затем со­вершившего изнасилование или иное тяжкое преступле­ние, указанное в нервом пункте примечания. Таким обра­зом, и вид менее тяжких преступлений, за которые лицо было ранее осуждено дважды, также не имеет значения и поэтому нужно расширительно толковать текст второго,

 

56

 

пункта примечания, избегая его формально-догматическо­го понимания¹.

 

При толковании нормативных актов необходимо учи­тывать, что часто одному и тому же слову соответствует несколько различных понятий. Не все значения, в кото­рых более или менее часто употребляется слово при рече­вом общении людей между собой, могут употребляться в нормативном акте. Из всех фактических применений дан­ного слова в нормативные акты обычно входят только те его значения, которые получили общественную санкцию и стали, следовательно, частью общенародного литературно­го языка. И все же в нормативных актах часто встречают­ся слова, которые обозначают два или несколько отдель­ных самостоятельных понятий (такие слова называются омонимами). Можно указать в качестве примера на много­значность такого слова, неоднократно употребляемого в нормативных актах, как «распоряжение», которое употреб­ляется как в смысле административного приказа (напри­мер, распоряжение Совета Министров СССР), так и в смысле распоряжения вещью, как составной части права собственности (см. ст. ст. 19, 22 Основ гражданского зако­нодательства Союза ССР и союзных республик).

 

Если в обычном употреблении слово может обозначать различные понятия, то при толковании этого слова, ис­пользованного в нормативном акте, необходимо избирать из всех возможных вариантов только один, который отве­чает общему смыслу правовой нормы. Нужное значение слова следует устанавливать логически, руководствуясь общим смыслом всего предложения. Опытный юрист, как и вообще любой достаточно грамотный человек, обычно всегда может разобраться, в каком значении взято то или иное слово. Обычно термины употребляются в разных статьях нормативных актов в одном и том же или близ­ком смысле, и поэтому выяснение значения термина в од­ной статье нормативного акта облегчает установление его значения и в других статьях, а также в других норматив­ных актах.

 

Часто те или иные термины, сохраняя в нормативном акте одно и то же общее смысловое значение, приобретают

 

¹ См. по этому вопросу С. С т е п и ч е в, А. Яковлев, Ответ­ственность за особо опасный рецидив, «Советская юстиция» 1961 г, № 4. стр. 2.

 

57

 

В различных статьях этого нормативного акта (или в раз­личных нормативных актах) особые качества, самостоя­тельные оттенки. Так, термин «доказательство» в УПК РСФСР имеет несколько самостоятельных оттенков: в главе 5 «Доказательства» этот термин имеет значение од­ного из средств доказывания, а в ст. ст. 143, 349—это уже результат доказывания. То же можно сказать о тер­мине «имущество», принятом в гражданском законода­тельстве (сравни, например, ст. ст. 22, 23, 87, 432, 434 ГК РСФСР 1922 года). Поэтому интерпретатор в каждом конкретном случае должен выяснить не только то, в каком общем значении использовано то или иное слово, но и обязательно четко представлять себе, с каким смысловым оттенком (при единстве общего значения) употребляется это слово, какую группу признаков явления имеет в виду в данном случае законодатель. Для этого необходимо при­нять во внимание полный контекст мысли законодателя, связь исследуемого слова с другими.

 

Иногда в нормативном акте разные слова и выражения имеют один и тот же смысл. В гражданско-процессуальном законодательстве, например, широко употребляются выра­жения «истец» и «надлежащий истец» (см. например, ст. ст. 24 и 26 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик). На первый взгляд кажется, что если закон употребляет два различных вы­ражения, то каждое из них должно иметь свое самостоя­тельное значение. Однако в данном случае эти два выра­жения обозначают одно и то же понятие. Выражение «надлежащий истец» не имеет самостоятельного значения, отличного от значения слова «истец», и употребляется для того, чтобы противопоставить истца, имеющего реальное право на иск, ненадлежащему истцу.

 

Если то или иное слово неясно или недостаточно ясно для интерпретатора, необходимо установить, от какого корня это слово происходит, как суффиксы и приставки изменяют и уточняют смысл этого слова. Однако не во всех случаях установление корня исследуемого слова спо­собно дать правильное его значение. Слова в своем раз­витии проходят длительный путь эволюции и очень часто могут приобрести свое самостоятельное, отличное от кор­невого значение.

 

Вполне естественно, что термин «уголовный», который произошел от древнерусского слова «головщина», т. е.

 

58

 

убийство, и имеет своим корнем слово «голова» в гом смысле, какой он приобрел в современном литературном языке и употребляется в нормативных актах, никак не может быть объяснен исходя из своего корневого значе­ния. Поэтому к исследованию слова с помощью сравнения этого слова с его корневым значением необходимо подхо­дить весьма осторожно.

 

Хорошим подспорьем для правильного и глубокого установления смысла того или иного слова, употребленно­го в нормативном акте, является подбор к этому слову синонимов и синонимических выражений (например, ко­рысть — стремление получить материальную выгоду, неза­конно обогатиться; по неосторожности — без намерения, при отсутствии определенной цели), слов с противопо­ложным содержанием (например, безвозмездно — с воз­мещением). Определенную помощь может оказать также сравнение исследуемого слова с близкими или соприкаса­ющимися по значению словами и выражениями. Так, сг. 92 УК РСФСР предусматривает ответственность за хищение государственного или общественного имущества путем присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением. Возникает вопрос, как отличить растрату от присвоения. Интерпретатор, сравнивая эти два понятия» должен установить, что их различие в том, что при рас­трате определенное лицо, которому было вверено государ­ственное или общественное имущество для определенной цели, не только присвоило его с корыстной целью, но и израсходовало его на свои личные нужды, передало дру­гим лицам и т, д. Как видно, сравнение этих понятий меж­ду собой помогает установить смысл каждого из них, ликвидировать возникающие неясности.

 

И в данном случае к такому сравнению необходимо Относиться очень вдумчиво и всесторонне, чтобы оно не оказалось неудачным. Не совсем удачным, например, яв­ляется, на наш взгляд, толкование М. Д. Шаргородским 'часто применяемых в советском уголовном законодатель­стве терминов «повторно» и «неоднократно». Он считает, что под понятием «повторно» следует разуметь соверше­ние преступления во второй раз, а под понятием «неодно­кратно» — совершение преступлений не менее чем три раза¹. На самом деле подобное толкование термина

 

¹ См. М. Д. Ш а р г о р о д с к и и, Вопросы общей части уголов­ного права, М., 1959, стр. 175.

 

«неоднократно» не соответствует действительному значе­нию этого слова, которое означает, если его толковать фи­лологически (неоднократно — не один раз, не один крат), совершение преступления всякий раз после первого. Поэтому толковать эти два термина как самостоятельные и лишь соприкасающиеся нельзя, так как термин «неодно-, кратно» по своему значению покрывает термин «повторно» и они соотносятся между собой как целое и часть. Вер­ховный Суд СССР в своем постановлении от 24 июня 1949 г. № 7/2/У «О судебной практике по делам о взяточ­ничестве» специально указал, что «как неоднократное получение взяток должны рассматриваться разновремен­ное получение взяток в двух или более случаях, либо одновременное получение взяток от двух или более лиц»¹.

 

В процессе толкования отдельных слов для их более глубокого понимания определенную помощь может ока­зать также мысленное перечисление более частных поня­тий, из которых складывается исследуемое слово (напри­мер, термин «приобретение», употребленный в ст. 208 ^К РСФСР, складывается из таких понятий, как покупка, об­мен, дарение, принятие в залог и т. д.).

 

Толкуя те или иные слова и выражения нормативного акта, всегда следует иметь в виду, что словоупотребление находится в состоянии постоянного развития и изменения, смысловое значение слов может меняться, причем в от­дельных случаях весьма значительно, некоторые слова от­мирают, возникают новые. При толковании необходимо также учитывать, что значение отдельных слов может быть различным в разных областях и республиках нашей страны, люди, работающие в разных отраслях, могут по-разному понимать значение одного и того же слова.

 

При наличии неясности какого-либо слова или при воз­можности различной его трактовки нужно брать его обыч­ное и наиболее широко распространенное, используемое в литературном языке значение, если иное не предусмотрено в нормативном акте или логически не вытекает со всей очевидностью из текста этого акта.

 

При исследовании в нормативном акте того или иного слова его смысл необходимо понимать так, как понимал его законодатель. Для этого интерпретатору нужно тща-

 

¹ См. «Сборник действующих постановлений Пленума Верховно­го Суда СССР, 1924—1957», М„ 1958, стр. 25 (курсив наш.— А. П.).

 

60

 

тельно исследовать, что обозначало слово в период при­нятия данного нормативного акта. Например, ст. 198 УК РСФСР 1926 года предусматривала ответственность за вступление в брак с лицом, не достигшим брачного возра­ста. В момент издания данной статьи законодатель пони­мал под словом «брак» не только официально зарегистри­рованный брак, но и фактические брачные отношения. После же издания Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г., согласно ст. 19 которого только зарегистрированный брак порождает права и обязанности супругов, в судебной практике возник ^вопрос — привле­кать ли к ответственности по ст. 198 УК РСФСР только лиц, зарегистрировавших брак с лицом, не достигшим брачного возраста (что является логической несуразицей, так как загс не сможет зарегистрировать подобный брак), или также и тех лиц, которые вступили в фактиче­ские супружеские отношения с подобным лицом. Правило, согласно которому словам и терминам необходимо прида­вать такое значение, которое они имели в момент издания закона, помогает правильно ответить на этот вопрос. Об­щественная опасность действий, предусмотренных ст. 198 УК РСФСР, именно в том и заключалась, что в качестве одного из пережитков родового быта имеет место вступле­ние в фактические брачные отношения с лицом, не достиг­шим брачного возраста. Поэтому очевидно, что законода­тель в тот период предусматривал под словом «брак» в первую очередь именно вступление в фактические брачные отношения с таким лицом. В связи с этим Пленум Вер­ховного Суда СССР в своем постановлении от 9 марта 1956 г. по делу Писарца указал, что «ст. 19 Указа от 8 июля 1944 г., имеющая в виду брачно-семейные отноше­ния, регулируемые кодексом законов о браке, семье и опеке, не устраняет уголовную ответственность, предусмот­ренную ст. 198 ч. 1 УК РСФСР, за вступление в факти­ческие брачные отношения с лицом, не достигшим брачно­го возраста»¹. В новом УК РСФСР соответствующая статья (ст. 119) устанавливает наказание за половое сно­шение с лицом, не достигшим половой зрелости, а не за вступление с этим лицом в брак.

 

Определенная устойчивость  словарного   значения слов

 

¹   «Судебная   практика  Верховного  Суда  СССР»   1956  г.  №  4, стр.   3,

 

61

 

является неотъемлемым качеством любого языка. Поэтому основная масса слов, которые ислользуются в норматив­ных актах, остается по своему значению постоянной и устойчивой. Однако возможность тех или иных изменений значения отдельных слов существует, и это обязательно нужно учитывать при толковании нормативных актов, тем более что законодатель в отдельных случаях может изме­нить в официальном порядке значение того или иного термина.

 

В некоторых исключительных случаях словам норма­тивного акта необходимо придавать несколько иной смысл, чем это имело место в момент издания нормативного акта. Объясняется это тем, что постоянная форма допускает некоторое изменение своего содержания в силу изменения обстановки, развития жизни. Так, ст. ст. 59—66 ГК РСФСР 1922 года предусматривают регулирование воп­роса о правах и обязанностях собственников. В период издания гражданского кодекса эти статьи регулировали правовые отношения государственной, кооперативной, лич­ной собственности граждан, а также частной собственно­сти отдельных граждан и корпораций. В современных условиях обстановка коренным образом изменилась. Част­ная собственность в нашей стране ликвидирована. Поэто­му в современных условиях слово «собственник», употреб­ляемое в этих статьях, должно пониматься в более узком смысле, чем в момент издания ГК.

 

В законодательстве СССР употребляются интернацио­нальные слова, которые глубоко вошли в словарный состав русского языка, особенно в советское время (социализм, революция и т. д.), а также некоторые иностранные слова (территория, контрабанда, агитация и др.). При толкова­нии интернациональных и иностранных слов, употребляе­мых в текстах нормативных актов, им необходимо прида­вать то значение, которое они приобрели в родном для законодателя языке. Если же при употреблении тех или иных иностранных слов в наших законах дается парал-•лёльно также их русское значение, то на это следует обра­щать особое --внимание и понимать иностранное слово в точном соответствии с его русским значением.

 

Особо важное значение при толковании нормативных актов имеет исследование специальных терминов, употреб­ляемых в советском законодательстве. Тот или иной тер­мин — это специальное и более точно обрисованное поня-

 

62

 

тие, применяемое в науке, технике, культуре и других от­раслях жизни общества.

 

Вопросы терминологии закона в условиях социалисти­ческого государства имеют важное значение, поскольку ясность и четкость закона обеспечивают его понимание широким кругом граждан, являются необходимым усло­вием укрепления социалистической законности. Неряшли­вость языка, неправильное и неразборчивое употребление терминов способно сделать закон неясным и противоре­чивым¹.

 

Для правильного осмысливания нормативного акта нужно знать назначение и смысл его терминов. В норма­тивных актах следует различать следующие термины:

 

1)          общеупотребляемые, обыденные термины;

 

2)    общеупотребляемые термины, имеющие в норматив­
ном   акте   сбой   особый   смысл;

 

3)    специальные термины, среди которых особое значе­
ние   имеют   термины   юридические.

 

Общеупстребляемые термины, т. е. термины, которые употребляются в нормативных актах в их общепринятом виде, весьма распространены в советском законодательст­ве. Таковы, например, термины «действующая армия» (ст. 39 Основ уголовного законодательства СССР и союз­ных республик), «международные осложнения» (ст. 4 За­кона «Об уголовной ответственности за государственные преступления»), «массовые отравления» (ст. 5 того же за­кона). Никакого специального значения в отличие от обычного разговорного или литературного языка эти тер­мины в данном случае не имеют.

 

Толкование терминов, которые заимствуются из обыч­ного бытового языка и употребляются в своем обще­распространенном значении, иногда оказывается весьма сложным.

 

В обычном словоупотреблении их содержание во мно­гих случаях расплывчато и допускает многозначное толко­вание. Так, в соответствии со ст. ст. 89 и 144 УК РСФСР кража определяется как тайное похищение чужого имуще­ства. В практике возник вопрос, как понимать слова «тай-

 

' К сожалению, в советском законодательстве иногда встреча­ются неудачные и громоздкие термины. Так, весьма неудачными яв­ляются термины «морской протест» (оформление заявления капита­на морского с) дна о повреждении судна или о повреждении или утрате груза в случае аварии судна), «страховая премия» и некото­рые другие термины.

 

63

 

ное похищение»; имеется ли в виду здесь похищение иму­щества только в отсутствие владельца имущества или так­же и в отсутствие других граждан. Неясен вопрос, являет­ся ли тайным похищение в присутствии потерпевшего, если последний неспособен был понять происходящее (ма­лолетний, лицо в состоянии опьянения и т. д.)- Как вид­но, данный общеупотребимый термин приводит к неясно­стям и сомнениям.

 

Подобные термины не всегда удобны и потому, что они могут употребляться в законе то в одном, то в другом зна­чении, и это затрудняет правильное их толкование. По­этому законодатель обычно употребляет подобные терми­ны там, где их значение очевидно для всех, однозначно и не допускает неясностей и сомнений.

 

Многие термины, взятые из общеупотребимого языка, получают в нормативном акте особое, более точное, однозначное и конкретное содержание. Таковы, напри­мер, термины «доказательство», «потерпевший», «подозре­ваемый», «жалоба» и др. Их преимущество по сравнению с общеупотребляемыми терминами в том, что при макси­мальной краткости они наиболее точно, ясно и полно обо­значают нужное понятие. Во избежание чересчур широко­го и, следовательно, не точного толкования, необходимо, чтобы эти термины четко определялись в самом норма­тивном акте.

 

Специальные юридические термины вырабатываются правоведением и создаются законодателем. Они не имеют адекватных терминов в общеупотребимом литературном языке и поэтому обязательно в той или иной форме опре­деляются п нормативном акте. Таковы, например, терми­ны «неустойка», «истец», «судимость», «дознание» и мно­гие другие. Прочные специальные юридические зна­ния, знакомство с судебной и арбитражной практикой в значительной степени облегчают понимание подобных терминов.

 

В нормативных актах используются также термины, заимствованные из различных отраслей техники, науки и Искусства. В юридической литературе за ними закрепи­лось наименование «технические термины». Вот примеры подобных терминов: «пневмокониоз» (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1959 г. «Об улуч­шении пенсионного обеспечения рабочих и служащих, став­ших инвалидами вследствие профессионального заболева-

 

64

 

ния пневмокониозом»)¹, «эпизоотия» (ст. 5 Закона об уго­ловной ответственности за государственные преступле­ния), «воздушные ворота» (ст. 21 того же Закона).

 

Нормы советского права регулируют разнообразней­шие общественные отношения. Они касаются множества различных отраслей общественной жизни. Поэтому без специальных терминов обойтись зачастую очень трудно. Если общеупотребимые термины во многих случаях недо­статочно точны и допускают различное толкование, то технические обычно достаточно четки и определенны. Они содействуют более краткому и конкретному изложению нормативного акта и тем самым способствуют лучшему по­ниманию и более правильному применению этого акта².

 

Технические термины обычно не определяются в нор­мативном акте, чтобы не загромождать его еще больше специальной терминологией и формулировать как можно более кратко. Лицо, толкующее правовую норму, не связа­но, как правило, с определенной специальной отраслью знания, откуда взят термин, и поэтому не может в доста­точной степени глубоко и правильно проанализировать его. Если возникают неясности и сомнения при толковании термина, нужно обратиться к помощи соответствующих специалистов, а также использовать различного рода спра­вочники, словари, учебники.

 

Естественно, что использование как специальных юри­дических, так и технических выражений несколько затруд­няет доступность текста правовых норм. Однако точность, краткость, конкретность и полнота формулировок, так необходимая в юридической деятельности, может быть достигнута во многих случаях лишь с их помощью.

 

Обычно законодатель дает определения терминам, ко­торые употребляются в нормативном акте в каком-то спе­циальном, единичном, а не общепринятом смысле («подо­зреваемый» в ст. 52 УПК РСФСР, «потерпевший» в ст. 53 того же кодекса), или имеют специально юридическое зна­чение и не используются в общепринятом литературном языке («гражданский истец» в ст. 54 УПК РСФСР), или взяты в своем общепринятом смысле и являются недоста-

 

¹   См.  «Ведомости  Верховного    Совета СССР»     1959  г.    №  26
ст.   146.

 

²   Одновременно необходимо указать, что употреблять эти терми­
ны  следует  лишь  в  пределах  необходимости  для  точности,  полноты
и краткости наложения, не перегружая  ими  нормативные акты.

 

5. Пиголкин А. С.                                      •                                                    65

 

точно четкими и ясными без дополнительного пояснения (см., например, законодательное разграничение терминов «долевая собственность» и «совместная собственность» в ст. 26 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик), или же, наконец, с точки зрения законодателя очень важны и поэтому в отношении обозна­чаемых ими понятий не должно быть никаких кривотолков и недоразумений («исполнитель», «организатор», «под­стрекатель» и «пособник» в ст. 17 УК РСФСР).

 

Во многих случаях термины, применяемые в норматив­ных актах, определяются в обязательном нормативном толковании этих актов со стороны компетентных на то ор­ганов (Президиума Верховного Совета СССР, Президиу­мов Верховных Советов союзных республик, Пленума Вер­ховного Суда СССР, Пленумов Верховных Судов союзных республик и других органов)¹.

 

В актах нормативного толкования законов может со­держаться не только определение того или иного законо­дательного термина, но и развернутая характеристика обозначаемого им понятия, что позволяет отграничить это понятие от других близких и смежных понятий².

 

Если в нормативном акте нет определения того или иного термина, то это еще вовсе не означает, что в нем вообще отсутствуют указания на то, как правильно его понимать. Он может определяться и косвенно, с помощью всякого рода пояснений, ограничений, противопоставлений и т. д. При толковании очень важно найти эти пояснения, ограничения и т. д. и максимально их использовать для установления действительного смысла толкуемых терми­нов. Например, в законе не дается определения термина

 

' См., например, определение термина «выпуск продукции» в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 30 сентября

 

1949 г. № 13/9/У «О судебной практике по делам о выпуске недоб­рокачественной или некомплектной и не соответствующей стандарту промышленной продукции». («Сборник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР, 1924—1957», М., 1958, стр. 28). На наш взгляд, данное постановление в этой части действует и в настоящее время, поскольку ст. 152 УК РСФСР 1960 года иден­тична по данному вопросу ст. 128-а старого УК РСФСР.

 

² См., например, развернутую характеристику понятий «двое­женство» и «многоженство» в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 10 апреля 1941 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, составляющих пережитки родового быта» («Сбор­ник действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР,

 

1924—1957»,   М.,   1958,   стр.   54).

 

66

 

«защитник», однако ст. ст. 47—51 УПК РСФСР, опреде­ляющие процессуальное положение защитника, могут очень много дать для правильного и глубокого понимания этого слова.

 

Когда тот или иной термин определяется в норматив­ном акте, то он должен толковаться в том значении, кото­рое придал ему законодатель. Если термин, определение которого дано в общесоюзном законе, употребляется в республиканском законе по той же отрасли права, то его необходимо толковать в том смысле, как он определен в общесоюзном законе. Это же правило должно действовать, когда нижестоящий нормотворческий орган при издании нормативного акта использовал термин, определение кото­рого дается в нормативном акте вышестоящего государст­венного органа.

 

В случае когда орган, издающий нормативный акт, хо­чет употребить какой-либо термин в другом значении, от­личном от того, которое придал ему тот же или вышестоя­щий нормотворческий орган в изданном ранее норматив­ном акте, он должен особо это оговорить в издаваемом акте и точно определить новое значение, если оно с оче­видностью не вытекает из самого акта (см., например, официальное изменение термина «кража» в ст. ст. 89 и 144 УК РСФСР по сравнению с Указом Президиума Вер­ховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан»).

 

Правило о том, что в случае, если термин определен в нормативном акте, он должен толковаться только в том смысле, который придал этому термину законодатель, не имеет всеобщего значения и обычно распространяется лишь на одну отрасль права. На наш взгляд, не прав проф. М. Д. Шаргородский, когда он распространяет это правило на все советское законодательство¹.

 

Когда в различных отраслях права термин отражает и обозначает одно и то же понятие, определение подобного термина в нормативном акте вполне возможно распростра­нять на другие отрасли права, где этот термин встречает­ся. Термин «алименты», например, является понятием се­мейного права. Но алиментных отношений в определенной части касается и уголовное право (ст. 122 УК РСФСР). Очевидно, что при разрешении уголовных дел, связанных

 

¹ См. М. Д. Шаргородский, Уголовный закон, М., 1948, стр. 161,

 

5*                                                                                                                    67

 

со злостным неплатежом алиментов, этот термин нужно понимать в том же смысле, что и в семейном праве, по­скольку в том и другом случае термин «алименты» имеет одинаковое значение.

 

Однако могут быть случаи, когда термин в разных от­раслях права обозначает разные понятия. Различия зна­чений одного и того же термина обычно с очевидностью вытекают из текста нормативных актов. Так, значение тер­мина «потерпевший» в соответствии со ст. 53 УПК РСФСР (лицо, которому преступлением причинен мораль­ный, физический или имущественный вред) ни в коем случае не совпадает со значением этого же термина, ис­пользованного в ст. 33 ГК РСФСР 1922 года (лицо, кото­рое под влиянием крайней нужды вступило в явно невыгод­ную для себя сделку).

 

Изменение значения определенного термина для одной отрасли еще не обязательно влечет изменение его значе­ния для всех других отраслей (смотри приведенный нами выше пример о толковании слова «брак» применительно к ст. 198 УК РСФСР 1926 года). Любое законодательное изменение смысла термина имеет в виду определенную сферу общественных отношений и не должно распростра­няться в обязательном порядке на другие сферы.

 

Определение того или иного понятия, употребляемого в нормативных актах, не исключает необходимости ис­пользовать все другие способы и пути для установления действительного смысла исследуемого термина. Не следует ограничиваться лишь изучением определения. От любого определения нельзя требовать большего, чем оно может дать, определение не может охватить всесторонних связей явления в его полном развитии¹. Поэтому необходимо про­должать толкование того или иного термина, употреблен­ного в нормативном акте, всеми доступными способами, чтобы иметь полную и законченную картину его действи­тельного смысла.

 

Вместе с тем вовсе не каждому понятию в нормативном акте необходимо давать определение, иначе нормативный акт был бы весьма громоздким и неудобным в обращении. Общераспространенные понятия, употребляемые в норма­тивных актах в своем обычном значении, как правило, не требуют специального определения, ибо никакой необхо-

 

¹ См. В. И  Ленин,  Соч., т. 22, стр. 253. •68

 

димостл в этом нет'. Во многих случаях дать полное опре­деление тому или иному термину, употребленному в нор­мативном акте, вообще невозможно, поскольку его приме­нимость в каждом конкретном случае зависит от жизнен­ных условий, от окружающей обстановки. Таковы, напри­мер, термины «особо злостный характер», «крупные раз­меры», «значительный ущерб», употребляемые в уголов­ном законодательстве, «уважительные причины», «основа­тельные причины», «чрезмерно великая неустойка», «яв­ный ущерб для государства» и другие, употребляемые в гражданском законодательстве. Специфика терминов по­добного рода такова, что невозможно только на основе чисто теоретического толкования уяснить смысл этих тер­минов, до конца и в полной мере установить объективный критерий их применимости. Лишь исследуя и оценивая обстоятельства конкретного дела, подлежащего разреше­нию, мы можем сказать, есть ли здесь «уважительные причины», «значительный ущерб» или что-либо подобное. В данном случае связь толкования с фактами, к которым должна быть применена исследуемая норма, и их оценкой особенно наглядна и непосредственна. Здесь толкование нормы права и оценка фактов представляют собой как бы неразделимое целое. Эти два процесса так тесно перепле­тены между собой, что крайне трудно точно определить, где кончается оценка фактов и начинается толкование и наоборот.

 

Если термин не определен в нормативном акте, то при выяснении его смысла ему нужно давать общеупотребимое литературное значение. Вместе с тем чрезвычайно важно знать судебную практику, руководящие указания Верхов­ного Суда СССР и Верховных Судов союзных республик, определения этих судов по отдельным конкретным делам, где весьма часто дается глубокое и всестороннее раскры­тие содержания того или иного термина². Необходимо так­же использовать данные правовой науки, призванной глу-

 

¹   В то же время следует отметить, что законодатель   не   всегда
дает  определение  тем  или  другим  терминам,   которые  нуждаются   в
этом  в  силу  относительной  расплывчатости  и  многозначности  своих
значении.  Так,  например,  нет  определения  термина «непригодность»
в ст. 47 п. «в:> КЗоТ, что крайне важно для его правильного и точ­
ного  толкования.   В  практике  применения  этой   статьи  в  отдельных
случаях   возникают   недоразумения   и   неясности.

 

²   См.,   например,   официальное   разъяснение   Пленума   Верховно-

 

69

 

боко и всесторонне разъяснить содержание норм права, давать развернутое толкование отдельным терминам и вы­ражениям нормативных актов.

 

Если слово при его изолированном изучении обнару­живает те или иные свои грамматические значения, то это же слово в предложении в связи с другими словами дает возможность найти другие стороны своего грамматическо­го значения, которые нельзя вывести, если брать это сло­во само по себе, изолированно. Место слова в предложе­нии, соотнесенность с другими словами, синтаксическая связь между ними, особенности сочетания слов, их поря­док помогают исследовать смысловое значение слова, его грамматическую форму и роль в предложении.

 

Уяснение смысла отдельных слов и терминов — очень важная часть толкования нормативного акта. Однако цель толкования — это уяснение смысла всей правовой нормы в целом и поэтому второй не менее важной задачей, стоящей перед интерпретатором, является толкование смысла пред­ложений, из которых состоит исследуемая правовая норма, исследование их общей грамматической и смысловой структуры.

 

Весьма важное значение имеет исследование граммати­ческих и синтаксических связей, существующих внутри предложения. «Согласование слов, — пишет русский доре­волюционный профессор Таганцев,— в роде и падеже, употребление единственного или множественного числа, однократного или многократного вида глаголов, употреб­ляемая в законе пунктуация и т. п. — все это может слу­жить подспорьем для выяснения смысла закона, так как, с одной стороны, закон должен быть понимаем прежде всего так, как он написан, а с другой — мы всегда предпо­лагаем, что законодатель знает язык, на котором он пишет, и что он пишет согласно законам и правилам этого языка»¹.

 

Если раньше, при исследовании отдельных слов, упо­требляемых в тексте нормативного акта, мы должны были тщательно выяснить падеж, род и число существительных Л .прилагательных, залог, лицо, число и род глагола, со-

 

го Суда (ССС^? таких терминов как «присутствующий в месте откры­тия наследств^ щас^дник», «неоднократное получение взятки», «вы­пуск продукции». ,( «Сборник действующих постановлений Пленума Верховного 'Суда СССР, 1924—1957», М., 1958, стр. 149, 25, 28). ¹ Таганцев, Русское угрдрвдое право, СПб, 1902, стр. 174.

 

70

 

вершенныи или несовершенный его вид, грамматические формы других частей речи, то теперь все эти граммати­ческие формы мы должны сопоставить между собой, найти взаимные связи между словами, чтобы выяснить общее содержание всего предложения в целом. Малейшая неточ­ность в анализе той или иной грамматической формы, в обнаружении связей между отдельными словами может привести к ошибкам при выяснении общего смысла пред­ложения.

 

Примером того, какое значение имеет грамматическая форма для определения действительного смысла нормы, может служить ст. 17 УК РСФСР, которая устанавливает, что «подстрекателем признается лицо, склонившее к совер­шению преступления». Употребленный здесь совершенный вид причастия «склонившее» дает основание понимать, что подстрекателями в соответствии с нашим уголовным зако­нодательством являются лишь те лица, которые действи­тельно склонили исполнителя к совершению преступления, т. е. своими действиями создали в нем реальную реши­мость к совершению преступления¹.

 

Примером того, как внимательно и скрупулезно нужно относиться к отдельным фразам нормативного акта и от­дельным его смысловым частям, может явиться также тол­кование ст. 164 Кодекса торгового мореплавания СССР. На основании этой статьи морская арбитражная комиссия постановила Ъ февраля 1959 г. обязать Усть-Камчатскую сплавную контору уплатить Усть-Камчатскому морскому торговому порту вознаграждение за спасение буксирами порта сигары леса, которая находилась на мели. По проте­сту Генерального Прокурора СССР Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда СССР отменила это решение морской арбитражной комиссии и передала дело на новое рассмотрение. В своем определении коллегия ука­зала, что ст. 164 Кодекса торгового мореплавания СССР, устанавливая право спасателей на вознаграждение, гово­рит лишь о спасении судна, подвергшегося опасности, на°-холящихся на нем грузов и иных предметов. Следователь­но, спасение имущества, не находящегося на судне, не пе­ревозимого на борту судна или путем буксировки, не соз-

 

¹ Именно так толковал ст. 17 УК РСФСР 1926 года, аналогич­
ную в этой части ст. 17 ныне действующего       УК РСФСР, проф.
М Д. Шаргородский, .(см. Уголовный            закон, М., 1948,
етр. 162).

 

71

 

дает для спасателей этого имущества права на вознаграж­дение, предусмотренное Кодексом торгового мореплавания СССР. Поэтому ст. 164 этого Кодекса в данном случае была применена неправильно. Ошибка морской арбитраж­ной комиссии заключалась в том, что она недостаточно внимательно отнеслась к толкованию законодательного положения об объекте спасения при морских работах .

 

При исследовании общего смысла предложений необ­ходимо также внимательно разобраться в их синтаксиче­ской структуре, исследовать место и значение знаков пре­пинания, союзов, их смысловую роль в предложении. Невнимательный или неправильный анализ синтаксиче­ского строя предложения и согласования этих предложе­ний между собой также способен привести к серьезным ошибкам и упущениям в практике применения тех или иных правовых норм. Так, в марте 1949 года Смирно­ва М. М. обратилась в суд с заявлением о признании ее наследницей вклада по двум сберегательным книжкам, сделанного ее сыном, Смирновым В. В., умершим в январе 1949 года. С таким же заявлением обратилась жена Смир­нова, Смирнова А. Я. Кроме того, Смирнова М. М. возбу­дила ходатайство о признании права наследования за ее несовершеннолетним сыном Юрием, так как последний находился на иждивении умершего Смирнова В. В. более двух лет, предшествующих его смерти. После неоднократ­ного рассмотрения в судебных органах Мурманский обла­стной суд постановил признать право наследования вкла­дов за Смирновой А. Я., а Смирновой М. М. в иске было отказано. Верховный Суд СССР пересмотрел это дело. Из материалов дела усматривалось, что Смирнов В. В. с 1947 года полностью взял на свое иждивение мать и сво­его несопершеннолетнего брата Смирнова Юрия. Поэтому в соответствии со ст. 418 ГК РСФСР 1922 года наследни­ками вклада являются Смирнова А. Я. и Смирнов Ю. В. в равных долях.

 

Разрешая это дело, областной суд неправильно толко­вал ст. 418 ГК, которая предусматривает, что наследника­ми первой очереди являются дети, супруг и нетрудоспо­собные родители умершего, а также (курсив наш.— А. П.) другие нетрудоспособные, состоявшие на иждивении умер-

 

¹ См     «Бюллетень    Верховного    Суда    СССР»     1959 г.    №   6, стр.   27—28.

 

72

 

шего не менее одного года до его смерти. Несовершенно­летний брат умершего — Юрий относился к числу наслед­ников перьой очереди и лишь невнимательность и непра­вильный анализ соединительного союза «а также», упо­требленного в ст. 418 ГК, привели членов Мурманского областного суда к ошибке¹.

 

Тот или иной знак препинания, исследование значения союза могут оказать большую помощь при выяснении об­щего смысла предложения. Так, ст. 17 УК РСФСР уста­навливает, что «пособником признается лицо, содейство­вавшее совершению преступления советами, указаниями, предоставлением средств или устранением препятствий, а также лицо, заранее обещавшее скрыть преступника, ору­дия и средства совершения преступления, следы преступ­ления либо предметы, добытые преступным путем». Как видно, разделительные знаки препинания и союзы («а так­же», «либо») указывают, что для признания лица пособни­ком достаточно, чтобы это лицо содействовало совершению преступления, например советом, или заранее обещало скрыть следы преступления. Синтаксическая структура этого предложения такова, что она позволяет считать по­собником лицо, совершившее хотя бы одно из перечислен­ных в данной статье действий. Без развернутого синтакси­ческого анализа этой статьи было бы невозможно устано­вить ее действительный смысл.

 

Вот другой пример толкования, который свидетельст­вует о том, какое огромное значение имеет правильное по­нимание в тексте нормативного акта союза «и». В соответ­ствии со ст. 48 Основ уголовного судопроизводства СССР и союзных республик суд, разбирающий дело в порядке надзора, может «отменить кассационное определение, а также последующие судебные определения и постановле­ния, если они были вынесены, и передать дело на новое кассационное рассмотрение». Союз «и» между двумя од­нородными членами этой статьи указывает, что при отмене кассационного определения нужно затем обязательно пере­дать дело на новое кассационное рассмотрение. Однако суды в практике не всегда придерживаются этого правила. Некоторые суды избрали, хотя и более простой, но в прин­ципе незаконный, не вытекающий из смысла ст. 48 Основ путь. Они отменяют кассационное определение, но не пе-

 

¹ См. «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1950 г. № 12, стр. 31—32.

 

73

 

редают дело на новое кассационное рассмотрение и остав­ляют первоначальный приговор в силе¹. В данном случае неправильное понимание роли союза «и» в предложении привело к серьезным ошибкам при осуществлении право­судия, к нарушению социалистической законности.

 

Для установления содержания нормы права весьма важно сосредоточить внимание интерпретатора на том, что в первую очередь определяет ее смысловое значение. Для этого необходимо выделить главные смысловые слова (совокупность слов) в предложении, выражающие основ­ную мысль всей фразы и объединяющие вокруг себя все другие слова. Обычно такими словами в предложении являются подлежащее и сказуемое. Они выражают основ­ной смысл нормы, в то время как все другие слова лишь расшифровывают и развивают его. Поэтому интерпрета­тор должен толковать в первую очередь именно эти слова, на них прежде всего обращать внимание, а от • них уже переходить к другим членам предложения, развивая и углубляя дальше основную мысль. Тем самым внимание интерпретатора при изучении правовой нормы концентри­руется на главном, решающем.

 

Наконец, следует отметить еще один путь, способству­ющий более правильному, всестороннему и глубокому уяснению интерпретатором смысла того или иного норма­тивного акта. Если закон издан на двух или более языках, причем все эти тексты являются официальными, то это в определенной степени облегчает толкование, особенно тол­кование неясных и расплывчатых мест закона. Так, в со­ветском законодательстве, формулируемом на русском языке, употребляются два совершенно различных по свое­му содержанию термина: «права граждан» (Конституция СССР) и «гражданские права» (ст. 4 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик). Внешне эти термины весьма сходны, что может вызвать в отдельных случаях недоумения и неясности при выясне­нии содержания выражаемых ими различных понятий. В законодательстве, формулируемом на украинском языке, эти разные по своему содержанию понятия обозначаются и различными терминами («права громадян» в Конститу­ции СССР и «цив!льн1 права» в гражданском законода­тельстве УССР.

 

¹ См. «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1959 г. № 1, стр. 16—17.

 

74

 

Законы, изданные Верховным Советом СССР, соглас­но Конституции СССР издаются в официальном порядке на всех языках союзных республик. Кодексы союзных рес­публик обычно издаются на языке данной союзной рес­публики, а также на русском языке. Если интерпретатор владеет русским языком и языком одной из союзных рес­публик, то он при толковании того или иного закона смо­жет сравнить между собой оба официальных текста, устра­нить неясности одного текста на основании детального изучения другого текста.

 

В результате грамматического толкования устанавли­вается содержание текстуального выражения правовой нормы. Однако этим не ограничивается изучение действи­тельного содержания правовой нормы. Оно должно быть продолжено дальше с тем расчетом, чтобы с помощью дру­гих приемов углубить понимание смысла правовой нормы, проверить результаты, полученные на основе грамматиче­ского толкования.

 

§ 3. СИСТЕМАТИЧЕСКОЕ  ТОЛКОВАНИЕ

 

Правовая норма — составная часть целостной и единой системы права. Она действует в общественной жизни в тесной, неразрывной связи и взаимодействии со множест­вом других правовых норм в составе юридических инсти­тутов и отраслей'. Никакая норма права не может дейст­вовать вне этой связи.

 

Эта связь правовых норм между собой является про­явлением тесной связи, которая существует между обще­ственными отношениями, урегулированными правом. Каж­дое общественное отношение — отдельное звено в общей цепи, системе общественных отношений.

 

Обычно законодатель не ограничивается изданием лишь одной правовой нормы, поскольку одна норма, как правило, не может полностью и всесторонне урегулировать конкретный вид общественных отношений. Для этого за­конодатель создает более или менее обширную группу норм, тесно связанных между собой по объекту регулиро­вания. Норму права можно понять до конца, если рассмат­ривать ее в тесной логической связи с другими нормами, близкими по содержанию. Именно поэтому установление

 

¹  См.    Б.  В.  Ш е и н д л и н,     Сущность    советского    права,    Л..

 

1959,   стр.   9,

 

75