часть втора/t

ВЕЛИКИЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ И КРУПНЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПЕРВЫЕ ШАГИ ПРИМЕНЕНИЯ МАШИН В ТЕКСТИЛЬНОЙ

ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Если применение машин и недостаточно для определения или объяснения промышленной революцйи, то все же оно составляет главный ее феномен, вокруг которого группируются все остальные и который, в конечном результате, подчинил себе их все и предписал им свой закон. Но раньше надо условиться о значении слов: если под машиною понимать всякое искусственное средство сокращения или облегчения человеческого труда, то было бы трудно, чтобы не сказать—невозможно, указать начальную дату для тех фактов, к дзучению которых мы приступаем.

I

Человек с незапамятных времен умел делать себе орудия труда: это одна из самых древних и, быть может, самых существенных осо­бенностей человека. Но провести границу между орудием труда и машиной—дело довольно трудное. Бесспорно, прялка или молот не могут быть названы машинами, а станок Жакарда есть нечто большее, чем орудие труда. Но между этими двумя крайними при­мерами есть место для сомнительных случаев. Куда отнесем мы насос или самопрялку? Быть может, машину можно узнать по тому при­знаку, что она не только помогает человеческому труду, но и делает его излишним и заменяет его? Тогда достаточно заметить, что самое простое орудие труда дает возможность сберегать значительную сумму ручного труда: человек, вооруженный заступом, выполняет работу 20 людей, в распоряжении которых были бы только их ногти, чтобы рыть землю. И, обратно, самая усовершенствованная автома­тическая машина не устраняет абсолютно человеческого труда: она нуждается в рабочем для управления ею.

Здесь намечается, однако, одно различие. Рабочий, управляющий этой машиной, имеет своей задачей пускать ее в ход, останавливать

ее, подавать ей материал, следить за ее функционированием, но он вмешивается в отведенную машине операцию только для того, чтобы замедлить или ускорить последнюю, самое большее—чтобы обеспе­чить правильное ее выполнение, без толчков. От его внимательности или небрежности зависит скорее количество выработки, нежели ее качество. Работу выполняет не он, он присутствует только для того, чтобы регулировать ее. Напротив, орудие труда инертно в руках того, кто работает им. Мускульная сила ручного работника, его врожденная или приобретенная ловкость, его сметливость опреде­ляют производство в его мельчайших деталях. Быть может, эту раз­ницу выразят, сказав, что отличительный признак машины соста­вляет ее движущая сила? Но если бы она приводилась в движение руками, при помощи рукоятки, то разве она перестала бы из-за этого быть машиной?

В этом случае произошло бы лишь то, что сам человек был бы сведен к роли механической силы. Машина, которая занимала бы еще его руки, делала бы бесполезными его пальцы. И в этом заклю­чается основное свойство машины: вместо того чтобы быть инструмен­том в руке рабочего, сама машина представляет собой искусственные пальцы руки. От орудия труда она отличается не столько автомати­ческой силой, приводящей ее в движение, сколько движениями, к которым она способна,—движениями, вложенными в ее механизм искусством инженера и заменяющими приемы, навыки, ловкость руки. Самопрялка—не вполне машина, так как, даже пользуясь ею, прядильщица вытягивает нить пальцами. Напротив, насос есть ма­шина, ибо, для того чтобы заставить его действовать, достаточно сообщить его поршню движение взад и вперед, источником которого может быть и неодушевленная сила. Таким образом, машине можно было бы дать следующее определение: это механизм, который под давлением простой движущей силы выполняет сложные движения какой-нибудь технической операции, производившейся раньше одним человеком или несколькими людьми.

Этим определением устраняется уже большое число неправильных примеров, при помощи которых делаются попытки возводить упо­требление машин до самой отдаленной древности. Надо признать, однако, что появление их относится к эпохе, значительно предше­ствующей современности: у древних были не только очень сложные и мощные военные машины, но и машины промышленные, например, водяная мельница. Факт недавнего происхождения составляют не машины, а машинное производство. Это может применяться либо к одной какой-нибудь отрасли промышленности, либо к совокуп­ности таких отраслей. Раньше чем стать всеобщим фактом, машин­ное производство было фактом частным или местным. Даже в наше время, когда оно развилось до колоссальных размеров, мы встречаем еще многочисленные исключения из него. Для машинного производ­ства в одной или нескольких отраслях промышленности недоста­точно, чтобы машина помогала производству: надо, чтобы она стала его существенным фактором, чтобы она имела определяющее влияние на количество, качество и себестоимость изделий. Железоделатель­ная промышленность уже с XVI в. употребляла машины: вертикаль­

ные молоты, которые сначала приводились в движение при помощи рычагов, а затем—водяных колес¹; гидравлические меха пли меха, приводившиеся в движение мулами или конной силой². Несколько позже появляются станки для обточки металлов, автоматические прокатные станки, ножницы для резки железа³. Но пока, за недо­статком горючего, чугун мог быть получаем лишь 'в небольших коли­чествах, пока для получения полосового железа приходилось долго обрабатывать его молотом,—до тех пор машины имели в действи­тельности только второстепенное влияние на развитие промышлен­ности. Впрочем, в машинном производстве существуют известные градации. Так, типографское дело, по самому своему определению* представляет машинизированную промышленность, притом с первых же шагов своих. Тем не менее оно стало таковой в гораздо большей степени, с тех пор как ротационные машины, приводимые в движе­ние паром или электричеством, заменили старый ручной печатный станок; оно станет ею еще больше, когда наборная машина повсюду заменит наборщика, по крайней мере в физической части его задачи.

Если оставить в стороне типографское дело, представляющее, впрочем, гораздо больше интереса для истории умственного про­гресса, нежели для истории экономической эволюции, то первый пример машинного производства, понимаемого в самом полном зна­чении этого слова, представляют отрасли текстильной промышлен­ности. Быстрое преобразование хлопчатобумажной промышленности благодаря ряду технических изобретений сделало из нее первую по времени современную крупную промышленность, классический тип ее. Не без основания Шульце-Геверниц опубликовал свою моно­графию о хлопчатобумажной промышленности просто под общим заглавием: «Der Grossbetrieb» (1892). Но как бы стремительна ни была эволюция, фазисы которой мы собираемся сейчас восстановить, она не произошла без подготовки. Под самыми внезапными, на первый взгляд, переменами скрывается непрерывность явлений. Как и всем великим фактам, машинному производству предшество­вали, о нем задолго возвещали вперед факты-предтечи⁴:

Одним из самых интересных фактов этого рода, хотя результаты его остались ограниченными, было изобретение в 1598 г. станка для вязания чулок (stocking-frame) Вильямом Ли, воспитанником Кэмб- риджского университета⁵. Чулочновязальный станок есть, несо­

¹  См. изумительные гравюры на дереве в De Re Metallica de Georgius Agri­cola (Bale, 1546). Несколько из них воспроизведены у Людвига Бекк в его «Ge- schichte des Eisens in technischer und kulturgeschichtlicher Beziehung», II, 147, 149, 4 79, ^82, 483, 531, etc., с аналогичными рисунками, извлеченными из Piro- technia Vannuccio Biringuccio (Venise, 1558).

²  Cm. Beck, ouvr. cite, II, 130—142.

³  См. гравюры в Encyclopedic, t. IV, статья Forges ou Art du fer.

⁴  Мы привели выше пример металлургической промышленности и указали причины, по которым он долшен быть поставлен особо: мы вернемся еще к этому вопросу в гл. III второй части. (Железо и каменный уголь).

⁵  Относительно дальнейшего см. W. Felkin, History of the machine-wrought hosiery and lace manufacture, p. 23—41, и статью Lee (William) в Dictionary of National Biography.

мненно, машина притом одна из тех, которые, выполняя существен­ную, основную операцию известной промышленности, не могут быть введены в нее, не вызывая в ней настоящего переворота. Удивительно ли после этого, что Ли испытал ту же горькую участь, какая должна была постигнуть после него столько других изобретателей? На его машину смотрели как на пагубное новшество, грозившее отнять у значительного числа рабочих, вместе с их привычным занятием, их средства к существованию,—упрек, постоянно повторяемый и задерживающий во многих случаях даже в наши дни прогресс про­мышленной техники, который оно уже бессильно остановить. Вы­нужденный покинуть Англию, Ли нашел приют во Франции благо­даря покровительству просвещенного правительства Генриха IV: он устроил свою мастерскую в Руане с 9 или 10 рабочими. Но после смерти короля изобретатель, непопулярный в Нормандии, как и в Англии, и подозрительный, сверх того, в глазах населения в своем: двойном качестве иностранца и цротестанта, принужден был вторично бросить свое дело и отправился в Париж, где вел жалкое существо­вание и умер в неизЕвстности. Его подмастерья Еернулись тогда в Англию и поселились в той же местности, где были сделаны пер­вые опыты с новым изобретением, в окрестностях Ноттингема. Именно там машинному вязанию и предстояло привиться, наконец, после описанного периода злоключений.

В следующем столетии оно почти совершенно вытеснило здесь ручное вязание. Это было уже применение машины с большинством его последствий. Правда, оно не привело к соединению многих рабо­чих в обширных мастерских: вязальный станок, подобно ткацкому, употреблялся на дому. Но это было слишком дорогое орудие труда, чтобы рабочий мог приобрести его. Отсюда получился тот своеобраз­ный порядок, главные особенности которого мы уже имели случай указать²: рабочий брал свой станок в аренду и принужден был вы­читывать из своего заработка арендную плату за него—frame rent; капиталист, одновременно хозяин сырья и орудий производства, был всемогущ и сурово давал чувствовать свою силу. Иногда хозяева набирали рабочих, не имея работы для них, единственно с целью раз­местить несколько незанятых станков и получать за них frame rent ³.

¹  «Это,—читаем мы в Encyclopedic n^thodique (Manufactures, I, 220),— машина из полированного железа, очень остроумная, конструкцию которой не­возможно хорошо описать из-за множества и разнообразия ее составных частей, и которую очень трудно понять, даже имея ее перед глазами». Впрочем, гравюры в энциклопедии Дидро и д’Аламбера (t. II, статья Metier к faire des bas) дают довольно отчетливое представление об этой машине.

²  См. ч. 1-я, гл. I, стр. 28 и '-О. См. Journ. of the House of Commons, XXXVI, 635, 7 8. и введение к акту 28 Geo. III, с. 55: «Принимая во внимание, что станки для вязания чулок и других трикотажных изделий являются очень дорогими машинами и обычно принадлежат промышленнику или торговцу вязальными изделиями, который отдает их за арендную плату в аренду своим рабочим...».

³  См.""Journ. of the House of Commons, XXXVI, 742 и XXXVII, 370. Это* злоупотребление было предметом частых жалоб до недавнего времени: «Трико­тажники уверяют, что когда они платили за свои станки арендную плату, у хо­зяев было искушение растягивать работу на гораздо более продолжительный период времени, нежели это было необходимо: они делили ее на очень маленькие части, дабы возможно дольше получать арендную плату за станки. Макклес-

Эта отрасль промышленности представляла любопытную смесь ста­рых и новых черт, из которых одни были заимствованы у традицион­ных промыслов, а другие были уже предвестниками предстоявших вскоре преобразований. Существовала корпорация вязальщиков чулок, организованная по образцу средневековых цехов: в нее вхо­дили одинаково хозяева и рабочие, принадлежность к ней была обя­зательна, и число членов было ограничено; мастера, подмастерья и ученики были подчинены сложной системе обычаев и правил Ч Но правила эти, скопированные с промышленного законодательства XVI в., обращались в мертвую букву, как только они сталкивались с интересами хозяина, собственника орудий производства и раздат­чика работ. Предписания, имевшие целью ограничение числа уче­ников, постоянно нарушались: хозяин хотел иметь в своем распо­ряжении возможно больше недорогих рабочих рук. Именно в этой отрасли промышленности мы встречаем первые примеры коллектив­ных договоров об ученичестве, заключаемых между фабрикантами и приходами; для приходов это был удобный случай отделаться от своих призреваемых детей, а для фабрикантов—способ получить даровой труд и снизить заработную плату взрослых рабочих². Таким путем утверждалось, несмотря на пережитки традиционных форм, зарождающееся влияние машинного производства, которое ручную ловкость заменяет механическими приемами и немногочисленных ремесленников—множеством рабочих.

Другой пример местного развития машинного производства, с огра­ниченными последствиями, дает нам шелковая промышленность. Собственно говоря, настоящего ее происхождения надо искать не в Англии; шелковая промышленность никогда не могла здесь при­виться в совершенстве, и преобразовавшее ее изобретение была изо­бретением итальянским.

В последние годы XVII в. производство шелковых тканей стало быстро развиваться в Англии. В предместьях Лондона незадолго перед этим поселилась колония искусных работников, изгнанных из Франции отменой Нантского эдикта, и слава спиталфильдских шелковых материй начала все больше распространяться. Между тем английским фабрикантам приходилось бороться с серьезными трудностями. Вынужденные покупать шелк-сырец (грёж) за гра­ницей, так как климат Англии делает невозможными культуру тутового дерева и разведение шелковичных червей, они были бы за­интересованы производить сами органсин, шелковую пряжу, получае­мую путем соединения и скручивания тонких коконных нитей. Кон­трабанда выбрасывала на английский рынок органсин по дешевым ценам—настолько дешевым, что все задавали себе вопрос, каким

фильдские шелкоткачи также жалуются, что их постоянно держат в состоянии полубезработности, так как хозяева находят для себя выгодным, чтобы работа выполнялась на возможно большем количестве отдельных станков₄ причем каждый станок приносит им полную арендную плату, по стольку-то в неделю». S. et В. Webb, Industrial Democracy, I, 317.

¹  См. по этому вопросу довольно полное исследование Гельда «Zwei Bucher zur sozialen Geschichte Englands», p. '»84 и сл.

²  Там же, Устав Company of Framework Knitters, пересмотренный в 1744 г., воспроизведен в Journals of the House of Commons, XXVI, 779—794.

образом он мог быть произведен Шли слухи, что в Италии суще­ствуют машины для кручения шелка, но никто этих машин не видел и не знал, как они устроены. Около 1702 г. некий Кротчет из Дерби ухитрился без всяких данных построить сам такую машину ², но потерпел неудачу, и итальянский органсин продолжал ввозиться контрабандным путем.

Такие машины действительно существовали. Когда они были изоб­ретены—неизвестно. Бесспорно одно: что описание их имеется в одном сочинении по механике, напечатанном в Падуе в 1621 г³. Но сочи­нение это, если даже допустить, что оно было когда-нибудь известно в Англии, к описываемому времени было, по всей вероятности, со­вершенно забыто. Что касается самих машин, то надо полагать, что их ревниво оберегали от чужого любопытства, судя по той таин­ственности, которою вообще окружались в те времена даже самые незначительные способы фабрикации. Ехать в Италию, чтобы похи­тить там драгоценный секрет, было предприятием трудным и даже опасным, и если история такой экспедиции была потом разукрашена некоторыми романическими подробностями, то в этом нет ничего удивительного.

Путешествие было совершено Джоном Ломбом в 1716 г⁴. Он отпра­вился в Ливорно, и ему удалось не только увидеть машины, но и пробраться в здание, где они находились. При содействии одного итальянского священника он имел возможность тайком снять с них чертежи и послать их в Англию спрятанными в кусках шелка. Выполнив свою опасную миссию, он сел обратно на корабль; гово­рят, что он чуть не был разоблачен, и в погоню за ним был послан бриг. Но ему удалось ускользнуть. Вернувшись на родину, он умер тан через несколько лет еще совсем молодым; шел слух, что итальянцы из мести отравили его.

Тотчас по возвращении, в 1717 г., он принялся за установку близ Дерби машин, построенных по чертежам, которые он привез из Ита­лии ⁵. Необходимый капитал доставил его брат Томас Ломб, выхло­потавший себе в 1718 г. привилегию на 14 лет ⁶. Вскоре на одном островке, среди реки Дервент, возвышалась настоящая фабрика, первая в Англии.

¹  См. Cooke-Taylor, Introduction to the history of the factory system, p. 358.

²  A. Barlow, Hist, of weaving, p. 30.

³   Vittorio Zoncx, Nuovo Teatro di Macchine ё& Edifici, p. 68—75, с рисун­ками.

⁴  Традиционный рассказ приведен у W. Hutton, Hist, of Derby, p. 161 исл.— Он был подвергнут критике, особенно M.G. Townsend Warner’oM (Social England, V, 111—112). Это путешествие былз, по его мнению, бесполезно, так как имелось уже описание машины, данное Zonca.—Но было бы действительно необычайным, если бы Джон Ломб или какой-либо другой современный ему английский ком­мерсант прочел бы Nuovo teatro di Macchine.—В 1692 г.,—прибавляет М. War­ner,—поднимался вопрос о введении в Англии «мельниц для производства орган- сина» (см. Calendar of Home Office Papers 1683—1693, p. 293). Но доказывает

ли это, что их чертеж и их действие были с того времени известны?

⁶  С помощью одного итальянца по имени Сораколе. См. de Foe, Tour, III, 38 (изд. 17 7 г.) и III, 68 (изд. 1742 г.).

⁶   Chronological index of patents and inventions, № 4 77. О патентном законо­дательстве в XVIII в. см. Windham Hulme, On the history of patent law in the XVIII th centuries, Law Quarterly Review, 1902, p. 280 и сл.

Здание поражало своими размерами: имея в длину 500 фут., в вышину—от 5 до 6 этажей и 460 окон, оно производило впечатле­ние огромной казармы. Еще более возрастало изумление посети-* теля, когда он входил в него: машины, очень большие, имели цилинд­рическую форму и вращались на вертикальных осях; несколько рядов катушек, помещенных на окружности, получали нити и по­средством быстрого вращательного движения сообщали им желае­мую крутку. Наверху органсин автоматически наматывался на мотовила—совершенно готовый, чтобы быть разделенным на мотки для продажи. Множество частей, из которых состояли эти машины и которые приводились все в движение одним водяным колесом, точность и быстрота их действия, тонкость выполняемой ими рабо­ты—все это способно было очень живо поразить глаз людей, ни­когда не видевших ничего подобного. Главная задача рабочих заклю­чалась в связывании оборвавшихся нитей. Каждый из них следил одновременно за 60 нитями ^х. Мы имеем уже перед собой современ­ную фабрику, с ее автоматическим оборудованием, ее постоянным й неограниченным производством, с узко специализированными функ­циями ее рабочего персонала.

Развитие машинного производства сопровождается развитием промышленного капитализма. Факты, отмеченные нами в чулочно­вязальном производстве, повторяются здесь в более подчеркнутом, более многозначительном виде. Явление концентрации становится более отчетливым, так как существование фабрики придает ему конкретную и очевидную форму. Фабрика Томаса Ломба занимала 300 рабочих. Предприятия, для которых она послужила образцом, были часто столь же и даже более значительны по своим размерам* Некоторые хозяева, выслушанные парламентской комиссией, произво­дившей в 1765 г. обследование шелковой промышленности, занимали от 400 до 800 рабочих: некий Джон Шеррард заявил, что занимает одновременно до 1 500 рабочих². Несомненно, что часть их работала у себя на дому, но органсин, по крайней мере, производился машин­ным способом, в обширных мастерских. Натаниель Патерсон, из Лондона, владел 12 машинами для сучения органсина, соединенными в одном здании ³. Тип крупного промышленника, отличный от круп­

¹  «Здесь имеется одна необыкновенная достопримечательность, единствен­ная в своем роде в Англии: я имею в виду мельницу на Дервенте, приводящую в движение три большие итальянские машины для производства органсина. Благодаря этому изобретению один рабочий делает столько работы, сколько прежде 50, притом гораздо лучше и аккуратнее. Машина эта состоит из 5 586 ко­лес и 97 746 частей, которые выделывают 73 726 ярдов шелковой нити при каждом повороте колеса, что происходит три раза в минуту, следовательно— 318 514 960 ярдов в 24 часа. Все части приводятся в движение единственным коле­сом, причем, однако, каждая из них может быть остановлена отдельно». De Foe, Tour, III, 67 (изд. 1742 г.). Текст, часто цитируемый Андерсоном в Chronolo­gical history and deduction of the origin of commerce, III, 91, является лишь ко­пией приведенного здесь. См. также A. Young, North of England, I, 2 5 и W. Hut­ton, Hist, of Derby, p. 163.—Эти машины известны нам по гравюрам Zonca (цит. соч*) и Энциклопедии (дополн., т. XI, статья Soieries, гравюры 8—20). Введенные во Франции почти в то же самое время, как в Англии, они долгое время назывались там «пьемонтскими мельницами».

²  Journ. of the House of Commons, XXX, 209—220.

³  Ibidem, 212—213.

ного коммерсанта, с которым он был наполовину смешан до тех пор, выделяется теперь и выступает в полном свете. За 15 лет Томас Ломб наживает состояние в 120 тыс. ф. ст. ^х; он занимает последовательно должности ольдермена и шерифа, король жалует его в рыцари, и; когда, по настоянию других фабрикантов, парламент отказывает ему в 1732 г. в возобновлении его привилегии, то в возмещение при­чиняемого ему ущерба и в виде награды ему выдается сумма в 14 тыс. ф. ст. ². Он не только богатый и сильный человек: на него смотрят, как на общественного благодетеля, и государство признает себя в дол­гу перед ним.

Казалось бы поэтому, что путешествие Джона Ломба отмечает собой истинное начало фабричной системы в Англии. Каким же образом случилось, что это столь важное событие было оставлено как бы в тени, а хлопчатобумажная промышленность некоторым образом узурпировала почетное место, принадлежавшее по праву шелковой промышленности? Не результат ли это национального самолюбия, которое хотело бы приписать современной крупной промышленности чисто британское происхождение? Мы не должны забывать, что под словами «современная крупная промышленность» надо разуметь целый экономический и социальный строй, понимае­мый не как совокупность абстрактных условий, а как живая реаль­ность. Мы исследуем здесь не ее абсолютное происхождение, а исто­рическое начало. Когда дело идет об определении и классификации явлений с экономической или философской точки зрения, то должно ограничиваться рассмотрением их отличительных особенностей. Другое дело—историческая точка зрения: здесь приходится при­нимать в расчет их объем, так сказать, и массу, их подлинное дей­ствие на окружающие явления—принимать в расчет все, что опре­деляет конкретное происхождение фактов, отличное от логического выведения принципов и следствий.

Шелковая промышленность, даже после введения машин и воз­никновения крупных предприятий, всегда была в Англии только второстепенной отраслью производства. Правда, образовалось не­сколько центров ее: в Лондоне, в Дерби, в Стокпорте, близ Манче­стера ³, в Макклесфильде, где фабрикация органсина занимала в 1761 г. около 2^х/₂ тыс. рабочих ⁴. Но ни в одном из этих центров не создалось промышленное движение, которое можно было бы срав­нить с движением, вызванным в графствах Ланкастер и Дерби изобре­тением бумагопрядильных машин. Этому помешал ряд препятствий: крайне высокая цена шелка-сырца, особенно с тех пор как сардин­ский король запретил его вывоз; обескураживающая конкуренция французской и итальянской промышленности, превосходство кото­рых обусловливалось отчасти естественными преимуществами. Отсюда частые кризисы, которые тщетно пытались предотвратить мерами

¹  Gentleman’s Magazine, 1739, p. 4.

²  5 Geo. II, с. 8. Journ. of the House of Commons, XXI, 782—795.

³  В 1770 г. в Стокпорте имелось четыре фабрики и одна тысяча рабочих. Journ. of the House of Commons, XXXIV, 240.

⁴  Journ. of the House of Commons, XXX, 215 и сл. Ленточная промышлен­ность в Ковентри имеет свою особую историю.

таможенного покровительства¹; отсюда жалобы хозяев и возмущения рабочих²; отсюда, наконец, настоящая остановка роста, от которой эта отрасль промышленности никогда больше не могла оправиться и которая образует контраст с развитием смежных отраслей промыш­ленности.

Эта остановка роста чувствовалась также в области техники. Введение машины для производства органсина не послужило отправ­ным пунктом ни для одного нового изобретения. Во всем, что ка­сается тканья и отделки материй, остались старые технические приемы, а вместе сними и строй мелкого производства. Спиталфильд- ские ткачи шелка, коалиции, стачки и бунты которых читатель при­помнит, работали у себя на дому; хозяева их были скорее торговцами и предпринимателями, нежели промышленниками, и причины анта­гонизма между ними были те самые, медленное и непрерывное дей­ствие которых преобразовало постепенно старые отрасли промышлен­ности. Джон и Томас Ломб, с их фабрикой на берегу Дервента, были скорее предтечами, чем инициаторами: промышленная рево­люция возвестила о себе, но еще не началась.

Противоположность этому неполному или, по крайней мере, вялому движению, не имевшему продолжения, составляет безоста­новочный прогресс хлопчатобумажной промышленности. От нее исходил решительный толчок, который в немногие годы сообщился всей текстильной промышленности в целом. Развитие это тем более замечательно, что его начало относится к более недавнему времени.

Слово cotton (хлопок) пользуется правом гражданства в англий­ском языке уже в течение нескольких столетий, но до XVII в. зна­чение его было иное, нежели tq, которое мы придаем ему теперь: оно означало исключительно некоторые грубые шерстяные ткани, выделывавшиеся в северной части Англии ³. Слово это долго сохра­няло свой первоначальный смысл и, быть может, еще сохраняет его в некоторых округах Кумберленда и Вестморленда ⁴. Следует отметить, что Манчестер был одной из местностей, наиболее славив­шихся производством таких cottons⁵. Но между отраслью промышлен­

¹  См. 3 Geo. III, с. 21, 5 Geo. III, с. 48. Эти мероприятия лишь наполовину удовлетворили фабрикантов, которые неоднократно требовали полного воспре­щения иностранных тканей, и суровых кар за контрабандный ввоз их. Journ. of the House of Commons, XXX, 87, 93, 725.

²  См. ч. 1-я, гл. I, стр. 40.

³  Один акт 1552 г. (5—6 Edw. VI, с. 6) упоминает о «cottons, rugges and friezes» (разные шерстяные ткани), производимых в графстве Ланкастер. Акт 5 Eliz., с. 4 (1563) упоминает среди ткачей шерсти «тех, кто в графствах Кембсрленд, Вестморленд, Ланкастер и в Уэльсе ткут cottons». См. 33 Henry VIII, с. 15; 8 Eliz., е. 12, etc.

⁴          См. A complete history of the cotton trade (1823), p. 40; A. Ure, The cotton

manufacture of Great Britain (1836), I, 21.

⁶  «В эту эпоху (XVI в.) город славился некоторыми шерстяными тканями, бывшими в большом спросе, которые там производились и обычно назывались Манчестерскими cottons». R. Hollins worth, Mancuniensis, p. 64.

ности, упоминаемой в «Britanniae descriptio» Кемдена (1586) ¹ и той индустрией, которая в наши дни составила богатство Манчестера, нет ничего общего, кроме названия.

Бумажные ткани, выделываемые на Востоке и особенно в Индии, проникли с незапамятных времен в страны, лежащие у Средиземного морд, где уже рано стали делаться попытки имитировать их. В север­ных странах это подражание началось позднее. Только в XIV в. появляется во Фландрии сырой хлопок, привезенный из Леванта венецианскими купцами. Антверпен был городом, где сначала сосредоточились бумагопрядение и бумаготкачество—маловажная отрасль промышленности, которая не в состоянии была соперничать с шерстяной, столь процветавшей тогда во всем Фламандском крае* После осады и взятия Антверпена Александром Фарнезе в 1585 г. некоторое число тамошних рабочих эмигрировало в Англию. Таково, по Шульце-Геверницу, происхождение ацглийской хлопчатобумаж­ной промышленности².

Первый текст, упоминающий в недвусмысленных выражениях об этой отрасли промышленности, относится к 1641 г.³. Он содер­жится в небольшом памфлете, озаглавленном: «Сокровище торговли, или рассуждение о внешней торговле», Льюиса Роберта, купца и капитана в лондонском Сити⁴. Автор говорит о жителях Манчестера и их торговых сношениях с Ирландией: «их деятельность не огра­ничивается этим, ибо они покупают в Лондоне сырой хлопок, при­возимый из Кипра или Смирны, и обрабатывают его в своих домах; они выделывают из него плис, бумазею, кумач и тому подобные ма­терии, которые посылают затем для продажи в Лондон. Нередко эти ткани отправляются в некоторые чужие страны, которые могли бы достать сырье сами, и притом дешевле» ^б. На этот раз дело идет не о шерстяных материях, и ясно, что Манчестер уже с этого вре­мени обладает своей знаменитой специальностью.

В продолжение этого периода, который можно было бы назвать первоначальным периодом хлопчатобумажной промышленности в Ан­глии, качество производства было посредственным, а количество его незначительным. Почти все бумажные ткани, продававшиеся в Лондоне и в главных городах, шли более или мейее непосредствен­но из Индии. Существует очень тесная, хотя и довольнее трудно поддающаяся определению, связь между этим стародавним ввозом, с одной стороны, и зарождавшимся отечественным производством— с другой. Как мы видели, развитие колониальной торговли, в особен­ности торговли с Ост-Индией, было одной из главных черт великого экономического движения, обозначившегося к концу XVII в. В пер-

¹  William Camden, Britanniae descriptio (1586), p. 429, говоря о достоприме­чательностях Манчестера того времени, подчеркивает славу Manchester cottons.

²  Schulze-Gavernitz, La grande industrie (франц. перев.), p. 27.

⁸    После выхода в свет книги Манту были разысканы и более< ранние доку­менты, свидетельствующие о том, что производство различных хлопчатобумажных тканей существовало в Англии уже в первые два десятилетия XVII в. См.

G.  W. Daniels, The early English cotton industry (1920), p. 8, etc.—Перев.

⁴          The treasure of traffic ₁ or a discourse on foreign trade, by Lewis Roberts

(Londres, 1641).

⁶  Lewis Roberts, The treasure of traffic, p.32.

бом ряду изделий, произведших впечатление на английскую публику и ставших предметом все более оживленного спроса с ее стэрэны, фигурировали хлопчатобумажные ткани, с нарисованными или напе­чатанными на них цветами. В дело вмешалась мода, и скоро эти материи стали производить фурор. «Лица знатного происхождения,— писал де Фоэ в 1708 г.,— напяливали на себя индийские ковровые материи, которые еще совсем недавно их горничные нашли бы для себя слишком вульгарными; ситцы получили повышение в чине: с паркета они поднялись на спину, из оберточного холста они стали юбками, и сама королева¹ любила в это время показываться одетою по-китайски и японски, я хочу сказать—в китайские шелковые материи и коленкоры. Мало того: наши дома, наш кабинет, наши спальни были наводнены ими: занавески, подушки, стулья, самые постели—все это было сплошь один коленкор и ситец»².

В то же время со всех сторон поднялся хор упреков и жалоб. Что станет с национальной промышленностью, с привилегирован­ной шерстяной промышленностью, если и дальше будут терпеть эту иностранную конкуренцию? Мы уже знаем, что шерстяная про­мышленность не привыкла терпеливо переносить какую бы то ни было конкуренцию. Парламент поспешил дать ей удовлетворение: в 1700 г. был издан закон, безусловно запретивший ввоз набивных тканей из Индии, Персии и Китая; всякий товар, ввезенный в нару­шение закона и задержанный, подлежал конфискации, продаже с аукциона и обратному вывозу ³.

Надо полагать, что эта энергичная мера не произвела ожидаемого действия, ибо жалобы вскоре возобновились⁴. Около 1719 г. они стали более настойчивыми, и парламент был снова засыпан петициями ⁵. Был опубликован ряд памфлетов, где производители шерстяных материй в резких выражениях восставали против моды на набивные бумажные ткани⁶. И они не ограничивались словами. В нескольких местах произошли беспорядки: ткачи, доведенные до отчаяния про­должительной безработицей, нападали на улицах на лиц, одетых в хлопчатобумажные материи, разрывали или сжигали их одежду; были даже случаи, когда целые дома были взяты приступом и под-

¹  Королева Мария, жена Вильгельма Оранского.

²  De Foe, Weekly Review, январь 1708 г.

³   И—12 Will. III, с. 10. Кипы товаров, предназначаемые для обратного экспорта, могли быть временно выгружаемы в английских портах, но при условии подачи о них таможенной декларации и помещения их на складе.

⁴  Одна брошюра 170 j г. оплакивает «современную моду на набивные и в руч­ных рисунках коленкоры, выписываемые из Индии». J. Haynes, A view of the present state of the clothing trade in England, p. 19.

⁵  Любопытно, что одна из этих петиций выступает против всех других: она заступается за бумажные ткани в интересах самой же суконной промышленно­сти, доказывая, что если цена английских шерстяных изделий понизится, то вывоз их должен будет возрасти. Journ. of the House of Commons, XIX, 254.

⁶  The just complaints of the poor weaver truly represented (1719); A brief state of the question between printed and painted callicoes, and the woollen and silk manufactures (1719); The weaver’s true case (1720); The further case of the woollen and silk manufactures (1720).—И противоположного содержания: Asgill, Brief answer to a brief state of the question, etc. (1719); The weaver’s pretences examined (1719).

верйшсь разграблению *. Это возбуждение превратилось лишь после проведения нового запретительного закона (7 Geo. I, с. 7), более определенного и радикального, чем предшествующий. «Принимая во внимание,—говорится в его вводной части,—чтр употребление коленкоров в рисунках и узорах для одежды или меблировки наносит ущерб национальному производству шерстяных и шелковых тканей и имеет тенденцию увеличивать нужду, и что если не принять дей­ствительных мер для его прекращения, то последствием его может оказаться полная гибель названных отраслей промышленности и разорение тысяч подданных его величества, которые кормятся ими»,— запрещается всякому живущему в Англии лицу продавать или поку­пать эти ткани, носить их или хранить их у себя, под угрозой штрафа в 5 ф. ст. для частных лиц и 20 ф. ст. для торговцев.

Эти факты не могли не оказать влияния на развитие хлопчато­бумажной промышленности в Англии. Уже в то время когда ввоз тканей из Индии не был подвержен никакому ограничению, спрос, созданный их ввозом, открывал шансы успеха и обогащения тому, кто сумел бы имитировать их ². После запрещения 1700 г. эти шансы значительно возросли: публика, лишенная любимого изделия или, по крайней мере, вынужденная доставать его контрабандным путем, оказала благосклонный прием неискусным на первых порах имита­циям английских ткачей.

Графство Ланкастер, где эта отрасль промышленности успела уже пустить ростки, представляло благоприятную почву для ее развития. Благодаря близости Ливерпуля сырье прибывало туда с возможно минимальными транспортными расходами. В то время как в предшествующем столетии хлопок привозился из Смирны в Лондон и уже оттуда шел в Манчестер,—Ливерпуль получал его непосредственно из Ост-Индии и Вест-Индии. Ибо Восток потерял свою монополию культуры хлопка: она процветала теперь на Антиль­ских островах, в Бразилии ³, и тогда как Индия или Китай выво­зили только свой избыток, почти весь американский сбор хлопка шел в европейские порты; отсюда двойной поток ввоза, сходившийся в Ливерпуле. Но одного этого было бы недостаточно. В самом деле, бумагопрядение требует особых климатических условий: довольно значительной влажности воздуха, малой амплитуды колебаний тем­пературы. Эти условия осуществлены в Ланкашире. Средняя темпе* ратура лета составляет вБольтоне -+-].(3⁰Ц, зимы +4°. Среднее состоя-

¹  См. The weaver’s true case, p. 40; The weaver’s pretences examined, p. 16»

²   В 1691 г. некий Джон Баркстед взял патент «на производство коленкоров, муслинов и тому подобных тканей, употребляя для этого хлопок, производимый плантациями его величества в Вест-Индии». См. Chronological index of patents, № 276.

³  Североамериканские колонии взялись за эту культуру лишь позже: только в 1764 г. несколько кип хлопка из Виргинии или Каролины были впервые выгружены на набережные Ливерпуля. Таможня задержала их как иностран­ный товар, ввезенный в нарушение навигационного акта, ибо никто не хотел верить, что они действительно привезены из английских колоний. Encyclopaedia Britannica, статья Cotton, VI, 486. См. Considerations sur les manufactures de mousseline et de callicodans la Grande-Bretagne. Arch, des Affaires Etrang^res, Angleterre, JV^moires et Documents, LXXIV, fol. 182.

йие влаги равно 0,82, влажность наиболее сырого месяца равна 0,93, а самого сухого—0,78*. Возвышенности, поднимающиеся на востоке и севере от Манчестера, по направлению к Рочделю и Аштону, задерживают идущие с моря облака; довольно крутые склоны их получают большую часть дождей, составляющих для всего граф­ства годовую среднюю приблизительно в 1 м. Замечено, что фабрики имеют тенденцию все более и более группироваться в этом поясе с очень обильными осадками, где благодаря особой влажности атмо­сферы удается придать бумажной пряже исключительную то­нину ².

Одного недоставало ланкаширским прядильщикам и пряхам: ловких пальцев и необычайной искусности индийских рабочих. Пряжа, которую они получали при помощи орудий, вряд ли, правда, более совершенных, чем употребляемые в Индии ³, была либо слиш­ком груба, либо слишком слаба. Поэтому вошло в обыкновение выделывать смешанные ткани из льна и хлопка: льняная пряжа, более крепкая, шла на основу, а бумажная—на уток⁴. Таковы были материи, положившие первоначальное основание репутации Манче­стера. Набиваемые от руки, при помощи гравированных набивных форм, они могли если не соперничать с индийскими ситцами, то, по крайней мере, с грехом пополам заменять их и удовлетворять спросу публики, встречавшему помеху вследствие запретительных мероприятий.

Но именно этого боялись производители шерстяных тканей. Их кампания 1715—1720 гг. была направлена по видимости против чужеземной промышленности и велась во имя английсшш про­мышленности по преимуществу. В действительности, однако, дело шло об устранении конкуренции, тем более стеснительной, что она обосновалась в самой Англии. Корпоративный эгоизм остался, быть может, ныне таким же свирепым, каким был прежде, но он стал менее наивным. В наши дни не стали бы писать строк, подобных сле­дующим: «Как видно, наша страна не должна никогда испытывать недостатка во врагах, задавшихся целью во что бы то ни стало разо­рить ее; мы видим это из того, что не успели запретить индийских коленкоров и всех набивных тканей иноземного происхождения, как извращенные дети Великобритании... принялись за обход запре­тительного закона, обучая рабочих подражанию индусской ловкости»⁵. Таким образом, желание ввести в Англию новую отрасль промышлен­ности объявлялось преступлением! Когда в публике высказывалась жалость к тысячам людей, которым предстояло лишиться из-за этого работы и хлеба, то некоторые свободные от предрассудков лица не могли удержаться от указания, что многие зато найдут

¹  Sir Benjamin DobsonHumidity in cotton spinning, p. 17—22. Гравюры, (p. 44, 45, 59, 67, 73) показывают, что сцепляемость к правильность хлопчато­бумажной нити разнятся в зависимости от влажности атмосферы.

²  Schulze-Gavernitz, La grande industrie, p. 58 и 108.

³  Некоторые усовершенствования были заимствованы у шерстяной про­мышленности, например, употребление самопрялки и металлических кард.

⁴  См. введение к акту 9 Geo. II, с. 4.

⁵  The just complaints of the poor weaver truly represented, p.. 14.

Занятия во вйовь открывающихся мастерских¹. Па ;>то им возра­жали, что число рабочих, занимаемых в хлопчатобумажной про­мышленности, невелико ². Но раз эта отрасль промышленности была так незначительна, то как поверить, что она могла делать убий­ственную конкуренцию старой, могущественной шерстяной про­мышленности?

Таким образом, были пущены в ход все средства, чтобы задушить хлопчатобумажную промышленность при самом ее рождении. Однако она не погибла. Запрещено было только употребление разрисован­ных или набивных коленкоров. Выделка тканей не прерывалась; что же касается набивки их, то существуют все основания думать, что к ней скоро стали относиться терпимо³: закон редко одолевает моду. Уже в 1736 г. производители добились от парламента издания закона, который формально изъял из запрещения 1720 г. смешанные ткани из льна и хлопка, как «отрасль старого бумазейного произ­водства»⁴. Запрещение было сохранено по отношению к тканям из одного хлопка, разрисованным или набивным; оно было отменено только в 1774 г. по требованию Ричарда Аркрайта⁵.

Эта история первых шагов хлопчатобумажной промышленности интересна во многих отношениях. Она дает нам весьма отчетливый пример влияния торгового развития на развитие промышленности. Новая отрасль промышленности—дочь ост-индской торговли. Заро­ждение ее было обусловлено ввозом иноземного товара; точно так же ввоз экзотического сырого материала определил отчасти место и усло­вия, в которых она обосновалась. Не менее интересна роль, которую сыграла в этом случае старая текстильная промышленность. Своим слепым духом монополии она сама вызвала конкуренцию, которую потом пыталась раздавить; успех английских бумажных тканей, явившихся суррогатом индийских, ведет свое начало от запрещения 1700 г. Наконец, перед нами ясно выступает с тех пор контраст между обеими соперничающими отраслями промышленности, и он помогает нам понять быструю эволюцию одной и более трудное и более позд­нее преобразование другой. Новая, лишенная традиций отрасль промышленности имела на своей стороне, за недостатком привилегий, все преимущества свободы. Она не была связана рутинной традицией, не была стеснена мелочной регламентацией, которая препятство­вала бы техническому прогрессу или задерживала его. Она явилась словно опытным полем, открытым для изобретений, для всякого рода инициативы. Именно на этой вполне подготовленной для него почве предстояло осуществиться вскоре первым шагам машинного производства.

¹  As gill, Brief answer to a brief state of the question between printed cab licoes and the woollen and silk manufactures; The weaver’s pretences examined; Reasons humbly offered lo the House of Commons by the callico-printers.

²  The just complaints of the poor weaver, p. 2 5.

⁸   См. введение к акту 9 Geo. II, с. 4: «Принимая во внимание, что в тече­ние нескольких лет в этом королевстве ткались из льняных и хлопчатобумажных нитей большие количества тканей в ручных рисунках и набивных...»

⁴  9 Geo. II, с. 4.

⁵  14 Geo. III, с. 73.

Ill

Хлопчатобумажная промышленность, как со стороны организации труда, так и со стороны оборудования, была вначале точка в точку похожа на шерстяную промышленность. Она носила характер домаш­ней и сельской промышленности. Ланкаширский ткач работал в де­ревне, в своем коттедже, окруженном небольшим участком земли *; женщины и дети чесали хлопок и пряли ². Нигде тесное сочетание земледелия с промышленностью не было так необходимо: влажный и туманный климат, степная и болотистая местность вынуждали кре­стьянина искать других заработков, кроме земледельческого труда.

Вместе с характерными чертами домашней системы мы и здесь находим следы самопроизвольной эволюции, которая мало-помалу внесла сюда элемент капитализма. Около 1740 или 1750 г. в графстве Ланкастер появляется класс предпринимателей, вполне сходный с так называемыми купцами, промышленниками юго-запада. Их называли fustian-masters (хозяева-бумазейщики). Они покупали сырье, льняную пряжу и хлопок и раздавали его ткачам; эти последние брали на себя выполнение подготовительных операций, чесание, приготовление ровницы и прядение, играя, таким образом, роль помощников-пред- принимателей и одновременно рабочих. Часто мы находим ниже их еще одну категорию посредников; прядильщиков, которые получают плату от ткачей и, в свою очередь, платят от себя сами чесальщикам и тем, кто приготовляет ровницу ³. Сотканный кусок материи сдавался хозяину-бумазейщику, который перепродавал его торговцам в соб­ственном значении этого слова⁴. Как мы видим, разделение труда уже подвинулось здесь довольно далеко. И в то время как работа по прядению раздавалась еще по деревням, ткачество обнаруживало уже тенденцию к сосредоточению в нескольких пунктах, среди кото­рых главным был Манчестер.

В таком виде эта отрасль промышленности сделала довольно за­метные успехи—если не в такой степени, чтобы оправдать зависть и тревогу, жертвою которых она чуть не сделалась в 1720 г., то, по крайней мере, настолько, чтобы оправдывать благоприятное мнение об ее жизнеспособности и будущности ⁵. Но пока ее техника не была изменена, она все-таки оставалась второстепенной отраслью промыш­ленности и даже менее чем второстепенной. В 1750 г. ценность выве-

¹  Е. Butterworth, Hist, of Oldham, p. 105—107.

²  «В Меллоре в 1770 г. имелось от 50 до 60 фермеров. Все они, за исключе­нием, может быть, шести или семи, пряли или ткали хлопок, лен или шерсть. Коттеры были одновременно земледельцами и ткачами: летом они оставляли свои станки и нанимались жать». W. Radcliffe, Origin of the new system of manufacture, commonly called power-loom weaving, p. 59—60.—«Фермы обрабатывались в особенности в целях производства молока, масла и сыра... По окончании работы на ферме, занимались чесанием, растягиванием и прядением шерсти и хлопка». S. Bamford, Dialect of South Lancashire, p. 4.

³   R. Guest, Compendious history of the cotton manufacture, p. 10; E. Butter- worth, Hist, of Oldham, p. 103.—Butterworth, кажется* заимствовал из книги Guest’a часть приводимых им фактов.

⁴          Как и в шерстяной промышленности, крашение и отделка лежали на тор­

говце. R. Guest, ouvr. cite, p. 11.

⁶ См. The late improvements in trade, navigation and manufactures consi­dered (1739) у J. Smith, Memoirs of Wool, II* 89.

зенных из Англии хлопчатобумажных тканей составляла едва 46 тыс. ф. ст. ^гВ 1760 г. в Манчестере было устроено, по случаю коронации Георга III, большое шествие цехов «в соответственных костюмах и с присвоенными им значками». Среди участников этой церемонии фигурировали портные, сапожники, шапочники, ткачи шелка и шерсти, чесальщики шерсти, красильщики, столяры. О рабочих, прявших или ткавших хлопок, нет речи; они были, несомненно, слишком малочисленны, чтобы составить отдельную группу ². Однако ряд изобретений, которым предстояло вскоре преобразовать хлопчатобумажную промышленность, а за нею и все другие отрасли текстильной промышленности, уже начался.

Одно общераспространенное заблуждение, против которого мы должны теперь же предостеречь читателя, заключается во мнении, что технические изобретения всегда и везде были результатом прак­тического применения научных открытий. Мы нисколько не думаем оспаривать решительное влияние, оказываемое на технический прогресс естественными науками. Но если внимательно всмотреться в этот прогресс, то он разлагается на два вполне отличных друг от друга момента. Наука появляется на сцену только во второй из этих моментов. Первый состоит весь из эмпиризма и искания ощупью; экономическая необходимость и самопроизвольные усилия, вызы­ваемые ею, достаточны для его объяснения. Всякий технический во­прос есть прежде всего вопрос практический и возникает сначала именно как таковой. Раньше чем встать как проблема перед людьми, обладающими теоретическими познаниями, он встает перед профес­сионалами как трудность, которую требуется преодолеть, или как материальная выгода, которой надо добиться. Мы наблюдаем здесь как бы инстинктивное движение, которое не только предшествует сознательному, но и является его необходимой предпосылкой. «Обще­известен факт,—говорил в 1785 г. адвокат Адэр, защищавший инте­ресы Ричарда Аркрайта,—что самые полезные изобретения во всех ремеслах и мануфактурах были сделаны не кабинетными умозритель­ными философами, а смышлеными ремесленниками во время хода привычных технических приемов,—людьми, знакомыми практиче­ски с тем, что составляло предмет их изысканий» ³. Идея, внезапно рождающаяся в уме гениального человека и применение которой производит столь же внезапно экономическую революцию,—такова романтическая, так сказать, теория изобретений ⁴. Действительность не показывает нам нигде таких примеров творчества «из ничего»— настоящих: чудес, которых ничем нельзя было бы объяснить, если не считать объяснением таинственную силу индивидуального вдохно­вения. История изобретений представляет собой не только исто­рию изобретателей, но и историю коллективного опыта, разрешаю­

¹  См. статистические данные, извлеченные из таможенных записей, у Е. Baines, Hist, of the cotton manufacture, p. 215.

²  The new Manchester Guide (180Ь), p. 43.

³  R. Arkwright versus Peter Nightingale, p. 1—2.

⁴  Дж. А. Гобсон употребляет выражение «героическая теория» («Evolution of modern capitalism», p. 57), См. L. Brentano, t)ber die Ursachen der heutigen socialen Not., p. 30,

щего прстепенно проблемы, которые стайятся коллективными нуждами.

Среди изобретений, преобразовавших текстильную промышлен­ность, первым по времени, составившим как бы исходный пункт всех остальных, было простое усовершенствование старого ткацкого станка: мы имеем в виду челнок-самолет (fly-shuttle), изобретенный Джоном Кэем (Кау) в 1733 г. Кэй родился в 1704 т. близ Бэри, в граф­стве Ланкастер, и работал сначала у одного суконщика в Кольче- стере. Затем у нас есть сведения, что около 1730 г. он занимался про­изводством берд (гребней) для ткацких станков ^г. Таким образом, он: наполовину ткач, наполовину механик: он сам пользовался ору­диями, которые старался потом усовершенствовать. В этом самом 1730 г. он сделал свое первое изобретение: новый способ «чесать и приготовлять ровницу из могэра (козьей шерсти) и гребенной шер­сти»². Ему приписывают также введение стальных берд вместо дере­вянных или роговых, которыми были снабжены старые станки ³.

Изобретение самолетного челнока было вызвано одной практиче­ской трудностью, которую постоянно испытывали ткачи. Получить куски известной ширины невозможно было иначе, как занимая для этого двух или более рабочих, ибо один рабочий, передавая челнок из одной руки в другую, принужден был, конечно, соразмерять ши­рину ткани с длиною своих рук. Кэй придумал способ пробрасывать челнок от одной стороны станка к другой: для этого он снабдил его роликами и поместил на гладкой доске (склизе), расположенной таким образом, чтобы не мешать поочередному опусканию и подыманию нитей основы. Чтобы сообщить челноку движение взад и вперед, он поместил: справа и слева две деревянные ракетки, подвешенные на горизонтальных прутьях; обе ракетки были соединены двумя шнур­ками с одной и той же рукояткой, так, чтобы можно было одной рукой пробрасывать челнок в обоих направлениях. Система функциониро­вала следующим образом: ткач, дергая шнур, приводил поочередно в движение ракетки; челнок, получив от них резкий удар, летел вдоль склиза, а пружина у конца каждого прута останавливала и при­водила сделавшую свое дело ракетку в первоначальное поло­жение ⁴.

Самолетный челнок не только давал возможность ткать более

¹  Bennett Woodcroft, Brief biographies of inventors, p. 2.

²  Abridgments of specifications relating to weaving, I, 3 (патент № 515).

³  R. W. Cooks-Taylor, Introd. to the history of the factory-system, p. 405.

¹  См. «спецификацию» (описание), приложенную к патенту и помеченную

26 мая 1733 г. «Челнок, изобретенный недавно для лучшего и более аккуратного тканья широкого сукна, саржи, парусного полотна и вообще широких материй... Он гораздо легче употреблявшегося до сих пор челнока и снабжен четырьмя роликами; он проходил через нити основы вдоль доски длиною около 9 футов, помещенной внизу и прикрепленной к раме станка (т. е. к нижнему брусу баттана, удлиненному в обе стороны и снабженному по концам коробками для помещения челнока). Челнок приводится в движение при помощи двух деревянных ракеток, подвешенных к раме... и шнурка, который ткач держит в руке. Последний, сидя посередине, пробрасывает челнок с одной стороны на другую с необычайной легкостью и быстротой путем легкого дергания шнурка». Abridgments of specifi­cations relating to weaving, I, A^r? 542 (см. гравюры Энциклопедии, т. Ill допол­нения, статью Draperie).

широкую ткань, но позволял также ткать гораздо быстрее прежнего. Джон Кэй не избежал вечного упрека, который делается изобрета­телям: кольчестерские ткачи обвиняли его в том, что он хочет лишить их хлеба. В 1738 г. он отправился искать счастья в Лидс, но там он натолкнулся на не менее жестокую враждебность промышленников, которые весьма не прочь были пользоваться его челноком, по отка­зывались платить ему за это. Пошли бесконечные тяжбы; для ведения их промышленники устроили союз, Shuttle Club; Кэй разо­рился на судебные издержки¹. Из Лидса он вернулся около 1745 г. в свой родной город Бэри. Но ненависть врагов продолжала пре­следовать его и здесь: в 1753 г. вспыхнул настоящий бунт, толпа ворвалась в его дом и разгромила его. Несчастный изобретатель бежал сначала в Манчестер, откуда выбрался, говорят, спрятанным в мешке с шерстью²; затем он сел на корабль и уехал во Францию. Несмотря на противодействие, которое долго встречало употребление самолетного челнока, последний все-таки получил скоро всеобщее распространение, и уже к 1760 г. влияние его давало себя чувство­вать во всех отраслях текстильной промышленности³.

Последствия этого изобретения были неисчислимы. Различные операции одной и той же промышленности образуют как бы совокуп­ность солидарных движений, подчиненных одному и тому же ритму, и когда какое-нибудь техническое усовершенствование вносит изме­нение хотя бы в одну из этих операций, то оно нарушает общий ритм. Во всей системе происходит как бы нарушение равновесия, и пока расстроившаяся соразмерность движений не восстановлена, вся си­стема остается неустойчивой, подверженной колебаниям, которые только мало-помалу становятся правильными и дают начало новому ритму производства ⁴. Двумя главными операциями текстильной промышленности являются прядение и ткачество; при нормальном ходе вещей они должны итти в ногу друг с другом: количество пряжи, произведенной в данный промежуток времени, должно соответство­вать количеству материи, которое можно соткать в то же время. Ткац­кие ставши не должны прекращать своей работы из-за недостатка пряжи, и, наоборот, прядильни не должны подвергаться опасности простоя из-за того, что они раньше работали слишком быстро,

В старой текстильной промышленности это равновесие трудно было поддерживать: известно, что один станок давал работу пяти или шести самопрялкам ⁵. В результате получалась при нормальных

¹  A. Barlow, principles and history of weaving, p; 96; B. Woodcroft, Brief biographies of inventors, p. 3; Cotton-spinning machines and their inventors.. Quar­terly Review, CVII, 49.

²  B. Woodcroft, ouvr. сНё, p. 4—5; A complete history of the cotton trade, p. 302.

³  В 1767 r. в Лондоне произошел жестокий конфликт между narrow-wea­vers (ткачами узких материй) и engine-weavers (машинными ткачами) (см. Annual Register, 1767, p. 152). Однако в некоторых районах самолетный челнок вошел в употребление лишь гораздо позже: в графствах Вильтс и Сомерсет он появился не ранее XIX в. См. Journ. of the House of Commons, LVIII, 885.

⁴         Этот процесс был очень хорошо описан и разобран Дж. А. Гобсоном

в Evolution of modern capitalism, p. 59.

⁶  См. 1-я ч., гл I стр. 31.

условиях, несмотря на ввоз, почти постоянная недохватка пряжи ¹. Когда самолетный челнок значительно ускорил труд ткача, эта недо­хватка стала еще более чувствительной. Пряжа не только поднялась в цене, но часто невозможно было достать требуемое количество ее в ограниченный срок. Отсюда опоздания в сдаче кусков, к великому ущербу производителей. Ткачи, которые должны были платить от себя прядильщикам или пряхам, с большим трудом могли вырабо­тать себе на жизнь. Такое положение вещей не могло долго длиться. Абсолютно необходимо было, чтобы равновесие было восстановлено: надо было найти способ производить пряжу с такой же быстротой, с какой происходило ткачество. По мере того как эта необходимость давала себя настоятельнее чувствовать, искания в этом направлении велись с большой энергией, пока практическое решение не было, наконец, найдено.

IV

Хлопчатобумажная промышленность была как бы предназначена служить полем для опытов. Поскольку де;гю касается механического прядения, она представляла для изобретателей особенно благоприят­ные условия, ибо хлопок, будучи материалом более цепким и менее эластичным, чем шерсть, легче поддается кручению и вытягиванию в непрерывную нить.

Вопрос о происхождении прядильной машины до сих пор еще остается несколько темным. В изобретении участвовало два человека— Джон Уайатт—(Wyatt) и Льюис Пауль: точно определить их относи­тельные роли—задача довольно щекотливая². Льюис Пауль фигури­рует на первом плане: именно он берет в 1738 г. патент на изобретение, где имя Уайатта не упоминается³, и современники именно его считали, повидимому, изобретателем ⁴. Существует, однако, возможность полагать, что один сделал гораздо меньше, а другой—гораздо больше, чем можно было бы думать, исходя из одних видимых фактов.

Джон Уайатт родился в 1700 г. в деревне в окрестностях Личфиль- да. Первоначально он занимался плотничьим ремеслом⁵, но он ро­дился изобретателем, с тем специфическим темпераментом, про­явление которого напоминает проявление инстинкта. Он изобретал в течение всей своей жизни, и разнообразие его последовательно сме­нявшихся проектов поражает не меньше, чем их многочисленность:

¹  Особенно летом, когда все сельское население было занято полевыми работами. См. свидетельское показание Генри Голла, президента Worsted Com­mittee, цитированное Джемсом в History of the worsted manufacture, p. 312.

²   Ч. Уайатт («On the origin of spinning cotton by machinery», Repertory of arts, manufactures, and agriculture, II serie, vol. XXXII, 1818) приписывает честь изобретения своему отцу. Напротив, Роб. Коль («Some account of Lewis Paul»—приложение к составленной Френчем биографии Кромптона) утверждает, что настоящим изобретателем был Льюис Пауль. По мнению Baines’a (Hist, of the cotton manufacture, p. 119 и сл.), машина была изобретена Уайаттом и усо­вершенствована Льюисом Паулем.

³  Abridgments of specifications relating to weaving, I, № 562.

⁴  Письмо д-ра Джемса библиотекарю Варрену от 17 июля 1740 г.: «Вчера мы ходили смотреть машину мистера Пауля». В. Cole, Some account of Lewis Paul, p. 256.

⁵  John Wyatt, master carpenter and inventor, p. 1—4.

гарпуны, выбрасываемые ружьем, усовершенствованные весы, ма­шины для ремонта и выравнивания дорог, такими проектами напол­нены его бумаги, хранящиеся в Бирмингемской библиотеке¹. Первым его изобретением была, повидимому, машина для обточки и сверления металлов; она была куплена одним бирмингемским оружейником, по имени Ричард Гили². Этот Гили делал плохие дела и, не будучи, очевидно, в состоянии выполнить свои обещания, решил уступить свои права третьему лицу. Новым приобретателем был Льюис Пауль, который вступил, таким образом, в сношения с Уайаттом: заключен­ный между ними договор об эксплоатации изобретения, брошенного оружейником Гили, помечен 19 сентября 1732 г. ³.

Льюис Пауль, сын французского эмигранта, пользовавшийся покровительством графа Шефтсбери, был интеллигентным, энергич­ным человеком, с манерами и подчас претензиями джентльмена. Он считал в числе своих родственников богатых или знаменитых лю­дей, например, Кэва, издателя «Gentleman’s Magazine», и Самюэля Джонсона, автора известного словаря⁴. Уайатт надеялся, без сомне­ния, извлечь отсюда пользу; быть может, Пауль уверил его, что у него есть деньги⁵. Так или иначе, но они вступили в кампанию, которая стала вскоре более тесной и продолжалась более десяти лет.

В момент встречи с Льюисом Паулем у Джона Уайатта, по словам его сына Чарльза Уайатта, уже зародилась мысль о прядильной ма­шине. В следующем 1733 г. он осуществил ее. «Около 1730 г.,— пишет Чарльз Уайатт в цитированной выше книге,—у нашего отца, жившего тогда в деревне близ Личфильда, явилась первая идея этого изобретения, и он занялся осуществлением ее. И вот в 1733 г., в небольшом здании близ Sutton Coldfield, была выпрядена на мо­дели приблизительно в 2 фута первая хлопчатобумажная нить без помощи человеческих пальцев⁶, причем сам изобретатель, выражаясь его собственными словами, стоял рядом в ожидании, волнуемый одно­временно чувством радости и тревоги» ⁷. Некоторые указания, содер­жащиеся в бумагах Джона Уайатта, достаточно согласуются с этим рассказом. Мы имеем в виду письма, где он намекает на новое изо­бретение, от которого ждет больших результатов. «Мне кажется,—

¹ Wyatt MSS, I, 1, 8, 21, и II, 16, 25, 30, 32.

²  Wyatt MSS, I, 4.

³  «Пункты намеченного соглашения выведены, сформулированы и пол­ностью согласованы 19 сентября шестого года царствования нашего Суверена Господина Георга Второго, божьей милостью и т. д., и 1732 г. от р. х. между Льюисом Паулем, дворянином из прихода Сент-Эндрью, в Голборне, в графстве Миддльсекс, с одной стороны, и Джоном Уайаттом из прихода Вифорд и графства Стаффорд, плотником». Пауль обещает Уайатту 500 ф. ст., подлежащих уплате из дохода от изобретения!^ Wyatt MSS, I, 2.

⁴          См. письма, опубликованные в Birmingham Weekly Post, n^os des 22,

29 aout et 29 decembre 1891.

⁶  Уайатт не всегда вполне верил ему. См. его письма к брату от 25 сентября и 28 октября 1733 г. Wyatt MSS, I, 8 и 10.

^в Было ли это действительно впервые? Каталог патентов упоминает о двух аналогичных изобретениях: одно относится к 1678 г. и принадлежит Ричарду Диргему и Ричарду Гейнсу (№ 202), а другое—к 1723 г. и принадлежит Томасу Туэйтсу и Френсису Клифтону (№ 459^. Во всяком случае эти изобретения ничего после себя не оставили.

⁷  Ch. Wyatt, ouvr. сНё, p. 80.

пишет он своему брату,—что я нашел довольно важную игрушку (gimcrack)». И он сообщает о своем намерении переселиться в Бир­мингем¹. Затем мы находим два довольно загадочных документа, помеченных 12 и 14 августа 1733 г.: они содержат условия, на которых Льюис Пауль становится единственным собственником «известной машины для известного употребления»². Это намеренно темное обо­значение и значительность суммы, обещанной Уайатту в обмен за его права на таинственную машину³, дают основание думать, что дело идет здесь об очень ценном секрете. Изобретение не было еще, впро­чем, закончено и не могло дать немедленных барышей.

Прошло несколько лет, прежде чем оно могло получить практи­ческое применение. Переписка обоих компаньонов выдает их разоча­рование. Взаимные упреки чуть не привели в 1736 г. к разрыву. Уайатт жаловался на нужду, в которую повергли его обещания Льюиса Пауля: «Я несчастнее,—писал он,—бедняка, просящего милостыню... Я задаю себе вопрос, не представляет ли моя опрометчивая легко­верность преступление более непростительное, чем все те, в которых вы меня обвиняете». Льюис Пауль напоминает ему, что он всецело в его руках: «Я знаю ваш большой секрет и могу делать с вами все, что захочу» ⁴. К тому же у Пауля не было денег; лишь с большим трудом он мог притти в 1737 г. на помощь Уайатту, дошедшему до крайней нужды. Повидимому, он отчаивался в успехе затеянного предприятия: «Мне кажется,—пишет он Уайатту,—вы продолжаете еще отдаваться пустым мечтам о том, что было для нас прямой доро­гой к разорению... С вашей стороны было чудовищной неосторожно­стью рискнуть всем ради затеи, от которой при разумном отношении к делу можно было ждать лишь небольшие результатов или даже полного отсутствия таковых» ⁵.

К следующему году машина получила, очевидно, усовершенство­вания, в которых она еще нуждалась, и наши компаньоны воспря­нули духом. Патент был зарегистрирован 24 июня 1738 г.

Этот патент представляет собой важный документ для истории промышленной техники; текст его сравнительно ясен и дает о машине Уайатта, первоначальные модели которой исчезли, довольно отчет­ливое представление: «Машина эта устроена для прядения шерсти или хлопка..., которые до помещения в нее должны быть подготовлены сначала следующим образом: содержимое каждой карды, после того как оно навито само на себя, соединяется концами (с содержимым других кард) так, чтобы вся масса образовала своего рода бечевку или толстую нить... Один конец этой бечевки помещается между двумя

¹  Wyatt MSS, I, 9. Это письмо не имеет даты, но очевидно предшествует другим письмам 1733 г., где это же слово (gimcrack) повторяется уже как при­вычное. Позже оно превращается в своего рода условный шифр: 25 gimcrack или—25. Ibidem, I, 13.

²  Wyatt MSS, I, 1 и 5.

³  Он должен был получить 2 500 ф. ст.; если бы он умер в течение ближайших четырех лет, то его наследники должны были получить 450 ф. ст., а вдова—еже­месячную пенсию в 10 ф. ст. Ibidem.

⁴          Wyatt MSS, I, 23—28 (Письмо Пауля Уайатту, без даты, р. 24; письмо

Уайатта Паулю от 21 апреля и 21 сентября 1736 г., р. 25 и сл.).

б Wyatt MSS, И, 69, 71—75 и I, 35—37,

валиками или цилиндрами¹, которые вследствие своего вращатель­ного движения и пропорционально скорости этого движения увле­кают подвергаемый прядению хлопок или шерсть. В то время как этот хлопок или шерсть равномерно проходят между обоими цилиндрами, последовательный ряд других цилиндров, вращающихся со все большей скоростью, вытягивает их в нить какой угодно тонины»². Таково существенное расположение частей машины, которое мы встре­тим опять в так называемой машине Аркрайта. Если мы без труда можем понять, каким образом нить, проходя между валиками, вра­щающимися со все большей скоростью, вытягивается и становится все тоньше по мере своего движения вперед, то не так легко понять, каким путем она приобретает так называемый twist, т. е. степень скру­чивания, которая сообщает ей надлежащую крепость. Текст патента в этом пункте довольно темен: несомненно, что здесь скрывалась слабая сторона изобретения³.

Образовавшаяся нить наматывалась затем на веретена, вращение которых сообразовалось с вращением самых скорых цилиндров. Эти веретена могли служить, в случае надобности, и для другой цели. «Иногда употребляется только первая пара валиков, и тогда катушки или веретена, на которые наматывается нить, располагаются таким образом, чтобы тянуть к себе нить быстрее, чем она подается им ва­ликами, а именно—пропорционально степени тонины, которую хотят получить». В этом случае валики служат только для удержания нити, а вытягивание и кручение ее производятся веретенами, вращающи­мися вокруг своей оси. Принцип здесь почти тот же, что в дженни Харгревса. Таким образом, оба великих изобретения, которым пред­стояло 30 лет спустя окончательно разрешить проблему механиче­ского прядения, ведут свое начало от машины Уайатта.

Какова должна быть двигательная сила? Этим вопросом изобре­татель, повидимому, не был сначала озабочен. Но он допускал, как нечто очевидное, что сила эта в состоянии будет приводить в дви­жение несколько прядильных машин зараз. Размышляя об этом пред­мете, он представлял себе нечто вроде мельницы, где колеса-двига­тели приводятся в действие лошадьми, водой или ветром⁴. Только позже ему пришла в голову мысль, что его изобретение могло бы быть приноровлено к нуждам мелкого производства: «В тех районах, где не будет подходящих условий для употребления этих больших ма­шин, можно будет делать небольшие, легко перевозимые машины, достаточные для снабжения пряжей одного или двух ткачей с их семь­ями»⁵. Именно так была применена позже дженни Харгревса, тогда как машина Аркрайта дала начало крупным прядильням.

¹  Поверхность одного из этих цилиндров была гладкая, другая же, напро­тив, представляла «шероховатости или борозды, или же она была покрыта кожей, сукном, волосом или металлическими остриями». Wyatt MSS, I, 45—48. Это было сделано для того, чтобы они лучше прилегали одна к другой.

²  Abridgments of specifications relating to weaving, I, № 562.

³  См. по этому вопросу замечания A. Ure, The cotton manufacture of Great Britain, I, 209.

^ WyaM MSS, I, 3'».

⁵  Ibidem,

Уайатт предвидел фабричную систему и принимал во внимание ее вероятные последствия. По его расчету, машины должны были сократить на одну треть число необходимых рабочих рук. Каков будет результат такого сокращения? Во-первых, очевидный выигрыш для фабриканта. Но не явится ли этот выигрыш ущербом для рабо­чих и для всего общества? Уайатт не думал этого: «реализуемая фабри­кантом добавочная прибыль поощрит его к новым предприятиям и позволит ему развить свою промышленность соответственно эко­номии, которую сделают возможной его машины. Расширение его дел побудит его, без сомнения, дать занятие некоторым из рабочих, которых он рассчитал. Затем понадобится более многочисленный персонал во всех других отраслях текстильной промышленности, а именно—понадобятся ткачи, стригали, шерстомои, чесальщики шерсти ит. д... Имея больше работы, чем прежде, последние сумеют больше зарабатывать»¹. Вся нация будет в выигрыше от этого. «Вся­кое усовершенствование этого рода, будучи введено в одной какой- нибудь отрасли промышленности, представляет несомненный выиг­рыш для страны, в особенности когда дело идет о стране, торгово- промышленная деятельность которой развивается с такой быстротой, как у нас... Точно так же человек, работающий быстрее своих сосе­дей, должен непременно зарабатывать больше, или, если он находит технический прием, благодаря которому один из его членов семьи зарабатывает столько, сколько они прежде зарабатывали все вместе взятые, то все, что остальная семья может приобрести другими спо­собами, составляет, очевидно, новый барыш»².

Во всяком случае этому изобретению, долженствовавшему обо­гатить Англию, не удалось обогатить своих первых авторов. Пови- димому, оно до 1740 г. не получило практического применения. Тем временем Льюис Пауль был посажен в тюрьму за долги, а модель машины описана вместе с прочей его движимостью³. Наконец, в Бирмингеме была устроена маленькая прядильня, несомненно, при помощи капитала, ссуженного друзьями Пауля; управляли ею сами изобретатели. Она имела одну машину, приводимую в движе­ние двумя ослами и обслуживаемую десятью работницами⁴. В лите­ратуре было высказано сомнение, чтобы эта машина могла правильно работать и производить пряжу хорошего качества; этим и объясняется будто бы неудача предприятия⁵. Такого заключения как будто нельзя вывести из свидетельств современников. «Вчера,—писал д-р Джемс библотекарю Уоррену,—мы пошли смотреть машину м-ра Пауля, которая вполне удовлетворила нас... Я убежден, что если

1 Wyatt MSS, I, 33.

²  Ibidem, I, 32.

³   Письмо Льюиса Пауля от б января 1739 г. Письмо Уайатта от 17 апреля, Wyatt MSS, I, 50—57. Именно в это время Льюис Пауль просил у герцога Бед­фордского разрешения произвести испытание своей машины в лондонском гбспитале для подкидышей.

⁴         Сh. Wyatt, ouvr. cite, p. 81; Local Notes and Queries (Библ. Бирмингема)

1889—1893, № 2811, 2815, 2832.

⁶  A. Ure, Cotton manufacture, I, 217.

бы Пауль располагал для начала 10000 ф. ст., то он в 20 лет мог бы нажить бЪлыне денег, чем стоит все лондонское Сити»¹.

Этих 10 тыс. ф. ст. Пауль и Уайатт всю свою жизнь не имели. Вот почему их предприятие, несмотря на свои скромные размеры, не в си­лах было удержаться. В 1742 г. они обанкротились²; изобретение было продано Эдварду Кэву, издателю «Gentleman’s Magazine». Этот последний попробовал поставить дело на широкую ногу. Он устроил в Нортгемптоне мастерскую, где были поставлены 5 машин по 50 веретен в каждой. Подобно фабрикам для производства орган­сина в Дерби, эти машины пускались в ход гидравлическим двига­телем, приводимым в действие водою р. Нен. Прочесывание произ­водилось при помощи цилиндрических кард, изобретенных Льюисом Паулем ³. Персонал состоял из 50 работников и работниц; половина была занята прочесыванием хлопка, а остальные наблюдали за ма­шинами и связывали оборвавшиеся нити⁴. Недостаток испытывался на этот раз не в капитале, а в элементе, столь же необходимом для успеха промышленного предприятия: в хорошей администрации, как коммерческой, так и технической. По расчетам Уайатта, пред­приятие должно было бы приносить более 1 300 ф. ст. прибыли в год, между тем, вследствие неопытности и халатности лиц, управлявших им, оно с трудом прозябало⁵ и, оставаясь мало кому известным, прекратило свое существование в 1764 г.⁶; оборудование его было куплено впоследствии Ричардом Аркрайтом. Однако, несмотря на шаткое существование нортгемптонской фабрики и на то, что она вызвала мало шума в деловом мире, ее приходится считать первой бумагопрядильней в Англии, родоначальницей всех фабрик, бес­численные трубы которых высятся теперь вокруг Манчестера, Глазго, Руана, Лоуэлля и Хемница.

В поэме Дайера, посвященной описанию и прославлению шерстя­ной промышленности, имеется любопытное место, очевидно, относя­щееся к применению изобретения Уайатта. Автор посещает суконную мануфактуру в долине р. Кальдер, и здесь ему показывают «недавно изобретенную круговую машину, которая вытягивает и прядет шерсть без скучной работы рук, ставших ненужными. Невидимое колесо под полом, расположенное гармонично относительно колес механизма, сообщает необходимое движение. Внимательный рабочий следит за машиной; прочесанная шерсть,—объясняет он нам,—осторожно за­хватывается этими движущимися цилиндрами, которые легко, без усилия вращаясь, подводят ее вот туда, к этому ряду вертикальных веретен, а эти последние путем быстрого вращения дают однородную непрерывную нить бесконечной длины» ⁷. Действительно ли дока­зывает, однако, приведенный текст, что машина Уайатта применя­лась в шерстяной промышленности ранее 1760 г.? В этом позволи-

¹  R. Cole, Some account of Lewis Paul, в качестве приложения к French, Life of Crompton, p. 256.

²  Wyatt MSS, I, 65; II, 82.

³  Патент № 636.

⁴  Wyatt MSS, I, 76 и сл.

⁵  Remarks on M. Cave’s works at Northampton (1743), Wyatt MSS, I, 82.

⁶  Ch. Wyatt, On the origin of spinning cotton by machinery, p. 81.

⁷  Dyer, The Fleece, кн. Ill, стр. 291—302.

дельно сомневаться. Дайер хотел, вероятно, Цросто описать образ­цовую мануфактуру, куда и перенес путем законного вымысла ту машину, которую мог видеть в действии в нортгемптонской фаб­рике,—единственной, существование которой составляет бесспор­ный факт¹.

Как бы то ни было, изобретение не получило распространения, и попытки, которые были сделаны в целях его эксплоатации, оста­лись мало замеченными. Ткачи продолжали жаловаться на недоста­ток пряжи и ее чрезмерно высокую цену. В 1761 г. Общество поощ­рения ремесл и мануфактур, основанное лишь немногими годами раньше, опубликовало заметку следующего содержания: «Общество осведомлено, что когда прядильщики заняты в поле жатвенными работами, то производители шерстяных, льняных и бумажных тканей испытывают величайшие затруднения в приискании доста­точного числа рабочих, чтобы иметь возможность продолжать раз­дачу работ ткачам; за отсутствием необходимой быстроты в этой части производства сдача заказов, сделанных торговцами, часто запазды­вает, к великому ущербу торговца, производителя и нации вообще». Общество полагало, что нужно поощрить всякое изыскание, способ­ное помочь этой беде, и назначило две премии для тех, кто сумеет не построить прядильную машину,—такая мысль не приходила даже в голову членам Общества,—а просто усовершенствовать самопрялку².

Таким образом, проблема продолжала оставаться неразрешенной, и решения ее ожидали и требовали со все возрастающим нетерпением. Если бы Уайатт и Пауль имели перед собою 20 годами раньше такой настоятельный спрос, то их труды были бы, несомненно, вознагра­ждены лучшими результатами. Но они явились слишком рано. Для изобретения плохо, если оно слишком опережает момент дости­жения наибольшей интенсивности тою потребностью, которую оно должно удовлетворить.

V

Этот решительный момент, наконец, наступил. Следует отме­тить, что оба великих изобретения, успех которых произвел рево­люцию в текстильной промышленности, появились почти одновре­менно: так называемая spinning-jenny Харгревса и water-frame Аркрайта³ отделены друг от друга только одним или двумя годами. Изобретение water-frame относится, повидимому, к 1767 г., а изобре­тение jenny—к 1765 г.; в употребление та и другая машина вошли

¹  См. примечание к стиху 292: «Циркулярная машина. Это—очень любопыт­ная машина, изобретенная мистером Паулем. В своем теперешнем виде она предназначена для прядения хлопка, но ее можно употребить и для прядения самой тонкой шерсти». Таким образом, применение ее для прядения шерсти является, по признанию автора, простой возможностью.

²          Transactions of the Society for the encouragement of Arts and Manufactures,

I,              314—315. Действительно, было сделано несколько попыток в этом направле­нии. Некий Гаррисон сконструировал в 1764 г. самопрялку, «с помощью кото­рой ребенок мог прясть вдвое скорее взрослого, пользующегося самопрялкой обычного образца». A. Warden, The linen trade, p. 371.

³  Аркрайт не был ее действительным изобретателем. См. гл. II, стр. 186—189.

в 1768 г., а патенты, образующие, так сказать, их официальные ме­трические свидетельства, выданы соответственно в 1769 и 1770 гг. Они являются двойным результатом одного и того же ряда эконо­мических причин.

Но если происхождение обоих изобретений тождественно, то дей­ствие их было, напротив, довольно неодинаково. Исторически одновременные, они логически представляют, однако, две последо­вательные ступени промышленной эволюции. Изобретение Хар­гревса отличается большой простотой, оно вносит менее глубокие изменения в организацию труда. Оно отмечает собою переходную стадию между ручным трудом и машинным производством, между домашней системой, или системой мелкой мануфактуры, и фабрич­ной системой.

О личности и жизни Джемса Харгревса мы знаем мало. Между 1740 и 1760 гг. он жил в окрестностях Блакберна, в Ланкашире, где совмещал ремесло ткача с ремеслом плотника¹. Заниматься ма­шинами ему приходилось, без сомнения, как плотнику. В эту эпоху, когда инженеров по профессии не было, роль их, с грехом пополам, выполняли столяры, слесари, часовщики, достаточно привычные к работе по дереву и металлу, к установке колесных механизмов и собиранию их частей. Среди этих импровизированных инженеров надо отвести особое место строителям мельниц (millwrights), помощь которых бывала часто необходима при постройке первых фабрик². Millwright умел обращаться с орудиями труда токаря, плотника, кузнеца. Он знал обыкновенно арифметику и был немного знаком с механикой. Он умел сделать чертеж, вычислить скорость или сщгу колеса. К нему прибегали во всех затруднительных случаях— требовалось ли починить насос, расположить в надлежащем порядке систему блоков или провести воду. Он пользовался репутацией ма­стера на все руки, и когда затевалось какое-нибудь новое предприя­тие, то без его помощи совершенно не могли обойтись.

У Харгревса был сосед, производитель набивных материй, родо­начальник крупной промышленной семьи Пилей. У него Харгревс работал в 1762 г. над постройкой кардной машины, по образцу, несомненно, машины Льюиса Пауля³. Это было началом его карьеры механика и изобретателя. Все более заметно выступавшее несоот­ветствие между производительностью прядения и ткачества вызывало в промышленности настоящее недомогание. Ткачи часто сидели без

¹  A complete history of the cotton trade, p. 11.

²   «Они занимают среднее положение между плотником и кузнецом: их работа—в общем грубая работа, но требует большой сметливости. Чтобы быть способным понять и исполнить ее, нужно обладать склонностью к механике и достаточным знанием арифметики: в конструкции и в действии мельниц имеется много разнообразного, поскольку одни из них приводятся в движение лошадьми, другие—силой ветра, третьи—водой, причем она то падает на колесо сверху, то приводит его в движение, проходя под ним. А почему бы нам не увидеть позже пожарные мельницы, как мы уже имеем пожарные насосы?» W. Fairbairn, Mills and Millwork, I, V—VI. См. Webb MSS, Engineering Trades, I.

³  A complete history of the cotton trade, p. 79. Машина Пауля, очень про­стая, состояла из вогнутого желоба, снабженного металлическими зубьями, и цилиндрических кард, приводимых в движение рукояткой.

работы; торговцы задавали себе вопрос, как им суметь удовлетборйть постоянно возраставший спрос. В такой местности, как Ланкашир, которая жила текстильной промышленностью, это был вопрос, постоянно обсуждаемый, о котором все говорили, который каждый старался разрешить¹. То, что Харгревс нашел, многие другие искали одновременно с ним ². Устройство и функционирование его ма­шины, в первоначальной ее форме, было очень просто. Она состояла из неподвижной прямоугольной рамы на четырех ножках. У одного из ее концов помещался ряд вертикальных веретен; поперек ее два деревянных бруска, прилегающих один к другому, образуя зажим, и помещенных на своего рода каретке, скользили, по желанию, вперед и назад. Хлопок, предварительно прочесанный и обращенный в ровницу, проходил между обоими брусками и навертывался затем па веретена. Одной рукой прядильщик сообщал каретке движение вперед и назад, а другой вертел рукоятку, движение которой пере­давалось веретенам; таким образом нить одновременно вытягивалась и скручивалась³.

Таков принцип дженни, идея которой пришла, говорят, Хар- гревсу в голову, когда он увидел, как опрокинувшаяся на бок прял­ка продолжала несколько секунд вертеться, между тем как зажа­тая между двумя пальцами нить прялась как бы сама собой. Перед прялкой, от которой она явно ведет свое начало⁴, дженни имела то крупное преимущество, что позволяла одному рабочему делать несколько нитей зараз. Первые модели, построенные Харгревсом, имели только по 8 веретен, но это число могло быть увеличено, не встречая другого ограничения, кроме величины применяемой дви­гательной силы. Еще при жизни самого Харгревса стали строить дженни на 80 веретен и более.

Понял ли Харгревс с самого начала всю важность своего изоб­ретения? Во всяком случае, прошло несколько лет, раньше чем он огласил его. На первых порах он ограничился тем, что сам испытал его в своем собственном доме; лишь в 1767 г. он сделал несколько ма­шин для продажи. Он тотчас же увидел себя предметом той непопу­лярности, от которой не ускользали изобретатели. Рабочие Блакберна ворвались в его дом и разбили его машины⁵. Он переехал в Ноттин­гем; там, как и в Ланкашире, текстильная промышленность пере­живала кризис, вызванный недостаточностью старых приемов пряде­

¹  См. характерный разговор часовщика Кэй с Рич. Аркрайтом в Варринг- тонском кабачке. The trial of a cause instituted by R. p. Arden esq., His Majesty’s attorney-general, by writf о scire facias, to repeal a patent granted on the 16 dec. 1775 to Mr. Rich. Arkwright, p. 63.

²   Именно поэтому могли обвинять Харгревса в том, что он не является пер­вым или единственным автором своего изобретения. См. R. Guest, The British cotton manufacture, p. 176—180.

³  Abridgments fo specifications relating to spinning, p. 19 (№ 962); Trans­actions of the Society for the encouragement’of Arts and Manufactures, II, 32—35; J. James, History of the worsted manufacture, p. 3'r5—3'i6; R. Guest, Compendious history of the cotton manufacture, p. 13—14; E. Baines, Hist, of the cotton manu­facture, p. 158.

⁴  «Дшенни—только самопрялка с несколькими веретенами». А. Ure_i The cotton manufacture of Great Britain, I, 203.

⁵  Abram, Hist, of Blackburn, p. 205—206.

ния¹. Тогда он взял патент² и начал систематически эксплоатиро- вать свое изобретение. Он продал бэлынэе количество дженни и нажил бы состояние, если бы ему не приходилось бороться, подобно Джону Кэю, с недобросовестностью производителей. Он хотел на­чать процесс против тех, кто отказывался платить ему: затронутый интерес был уже так велик, что он отказался взять Зтыс. ф. ст., ко­торые были предложены ему в виде компромисса³. К несчастью для него, было установлено, что модель дженни находилась уже в про­даже раньше, чем она была запатентована, и права его были объ­явлены утратившими силу. Таким образом, он, подобно своим пред­шественникам, имел серьезные неприятности, но неверно, что он умер в нищете, как пытался уверить Аркрайт, с целью заинтересовать в своей судьбе общественное мнение и парламент⁴. Мы знаем, на­против, что Харгревс, который был беден в 1768 г., оставил в 1778 г. своим наследникам более 7 тыс. ф. ст.⁵,—сумму незначительную, впрочем, если сравнить ее с огромным увеличением богатства страны благодаря изобретзнию дженни. Спустя десять лет после смерти Хар­гревса высчитывали, что в Англии имеется не менее 20 тыс. этих машин; самые небольшие из них выполняли работу 6 или 8 рабочих⁶. В графстве Ланкастер употребление их распространилось с порази­тельной быстротой: в течение нескольких лет они повсюду заменили самопрялку⁷. Шерстяная промышленность, которая в этой части Англии никогда особенно не процветала, была тотчас же почти бро­шена: «хлопок, хлопок и опять хлопок; это был теперь единствен­ный товар—товар, дававший занятие всем... Старые самопрялки были брошены как хлам; для прядения пользовались отныне только машинами дженни»⁸.

Дженни была несложной машиной, и постройка ее стоила недо­рого. Она занимала мало места и не требовала устройства специаль­ных мастерских. Она функционировала без помощи всякой искус­ственной двигательной силы. Употребление ее вносило довольно мало расстройства в привычки рабочих и не изменяло—по крайней мере, внешне—организации труда. Это и было, несомненно, одной из при­чин ее быстрого успеха. Не только не разрушая домашней промышлен­ности, она сначала как будто даже укрепляла ее: ее можно было ви­деть в маленьких мастерских мастеров-ремесленников, на фермах, где заработок от самопрялки из поколения в поколение дополнял собой заработок от плуга. Но огромное увеличение производства и роль оборудования, которая уже стала перевешивать роль ручного

¹  J. Felkin, History of the hosiery and lace manufacture, p. 81—97.

2 № 952 (1770).

³  A. Ure, The cotton manufacture, I, 198.

⁴  The case of Richard Arkwright, The trial of a cause, etc., p. 98.

⁵  Abram, Hist, of Blackburn, p. 209.

⁶  An important crisis in the callico and muslin manufacture of Great Britain, p. 2 (1788).

⁷  J. Kennedy, A brief тэтпз1г of Samuel Crompton, Memoirs of the literary and philosophical society of Manchester, serie II, V, 330; R. Guest, The British cotton manufacture, p. I't7.

⁸  W. Radcliffe, Origin of the new system of manufacture, p. 61 (village de Mellor).

труда, возвещали о грядущем пришествии крупной промышленности. И в то время, как дженни Харгревса заменяли в хижинах бабушкины самопрялки, в Ноттингеме, Кромфорде, Дерби, Белпере, Чорли, Манчестере вырастали уже прядильные фабрики Ричарда Аркрайта.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПРЯДИЛЬНИ

Имя Аркрайта принадлежит к числу имен, сияющих ярким бле­ском в том полумраке, которым окружены до сих пор события и люди экономической истории. Традиция видит в нем тип промышленника, разбогатевшего благодаря собственному труду и собственным изоб­ретениям, истинного основателя современной крупной промышлен­ности¹. Политическая экономия сделала его к 1830 г. своим героем². Даже литература не отнеслась к нему с пренебрежением: Карлейль с удовольствием набрасывает энергичный портрет «этого ланкашир­ского крестьянина с заурядной и почти грубой физиономией, с тол­стыми щеками, круглым брюшком и видом человека, туго сообра­жающего после плотного обеда... О читатель! Какой удивительный феномен представляет в истории этот толстощекий и толстобрюхий цирюльник, полный терпения и изобретательности! Революция, пы­лала во Франции; императорам и королям трудно было бы оказать ей сопротивление, не будь английского сукна и хлопка. И именно этот человек подарил своей стране эту новую силу, хлопчатобумаж­ную промышленность»³. А между тем Карлейль рассматривает в ци­тируемом месте еще только ближайшие следствия промышленных преобразований, вызванных, по его мнению, гением Аркрайта. Надо обратиться к другой его книге ⁴, чтобы найти там захватываю­щее описание нового мира, явившегося результатом промышлен­ной революции,—этого современного мира, который он с чувством горечи сопоставлял с идеализированным образом прошлого. Наша задача заключается в точном определении роли, Которую играл Арк­райт: сведя эту личность к ее настоящим размерам, мы в то же время поможем решению более общей проблемы. Чтобы судить о роли, которую следует приписывать индивидуальной деятельности в гене­зисе социальных явлений, надо освободить ее прежде всего от окру­жающих ее легенд, почти всегда имеющих тенденцию преувеличи­вать ее действительное значение.

I

Ричард Аркрайт родился в Престоне 23 декабря 1732 г. Он был младшим членом многочисленной и бедной семьи ⁵. Отданный в юные

¹  См., например, ёго историю в A complete history of the cotton trade, p. 92.

²    Cm. A. Ure, philosophy of manufactures, p. 15 и сл.

³   R. Carlyle, Chartism, ch. VIII (New Eras). Miscellaneous Essays, ed. Chap­man and Hall, p. 166.

⁴  past and present.

⁵   R. Guest, Compendious history of the cotton manufacture, p. 21 Whittle,

годы в ученичество к цирюльнику-парикмахеру, он едва имел время: научиться читать и писать: еще в 50 лет "мы видим его берущим уроки грамматики и правописания. Около 1750 г. он поселился в Больтоне, в нескольких лье от своего родного городка: он долго занимался там своей парикмахерской профессией, сначала в подвальном поме­щении, а затем в очень скромной лавочке. Женат он был дважды: первая его жена—деталь, представляющая известный интерес,— была родом из деревни Leigh, между Уоррингтоном и Больтоном ^г. Вторая принесла ему в приданое небольшие деньги, благодаря чему он получил возможность бросить в 1761 г. свою парикмахерскую, чтобы заняться более прибыльным делом—торговлей волосами. Он ездил по ярмаркам, посещал фермы и скупал у деревенских де­вушек их косы; подкрасив их краской собственного изобретения, он перепродавал их затем парикмахерам, которые в этот век париков предъявляли большой спрос на его товар ².

Эти первые шаги Аркрайта имеют не один только анекдотиче­ский интерес: они дают нам полезные указания относительно его характера, а следовательно, и роли, которую он сыграл. Отметим прежде всего, что ничто не давало пока основания предвидеть его карьеру изобретателя. Он не обладал никаким техническим опытом: он не был ткачом, подобно Джону Кэю и Харгревсу, или плотником и механиком, подобно Уайатту. Все, что он знает о текстильной про­мышленности, о ее нуждах и переживаемом ею кризисе,—все это он мог узнать только из разговоров в его парикмахерской и во время своих разъездов по деревням Ланкашира. Зато он обнаруживает уже теперь качества, объясняющие его позднейший успех: желание под­няться вверх по социальной лестнице, рассудительность, изобрета­тельность насчет средств к достижению успеха, наконец—умение за­ключать выгодные сделки, изворотливую дипломатию коробейника или барышника.

Происхождение его главного изобретения окружено странным мраком. Не потому, чтобы трудно было понять, каким образом ему пришло в голову заняться проблемой механического прядения: всем было хорошо известно, что тут можно заработать большие деньги. Но несмотря на то, что ему неоднократно было предъявлено требо­вание доказать свои права изобретателя, он всегда отделывался только туманными и сбивчивыми объяснениями—по вполне основательным причинам ³. Трудно разобраться в нелепых и противоречивых рас­сказах, которые были пущёны в ход при жизни самого Аркрайта его почитателями, и ни одного из которых он не счел нужным опроверг­нуть. По одним рассказам, принцип прядильной машины был внушен ему видом волочильного станка с вальцами, утончающего и вытяги­

Hist. of Preston, II, 213; Hardwick, Hist, of the borough of Preston, p. 361 и сл.; E. Baines, Hist, of the cotton manufacture, p. 52.

¹  R. Guest, The British cotton manufacture, p. 14.

²  Idem, Compendious history, p. 21.

³  См. историю процесса, окончившегося аннулированием его патента, р. 185 и сл. В прениях было установлено, что его главное изобретение было по­заимствовано, чтобы не сказать хуже, у некоего Томаса Гайс (Highs) из деревни Leigh в Ланкашире.

вающего полосу раскаленного докрасна железа¹. По другим—он изучал в Дерби функционирование машин для производства орган- сина ²; он слышал будто бы в своей парикмахерской, как один матрос описывал машину, употребляемую китайцами ³; он узнал-де драго­ценный секрет от мебельщика, по имени Броун, который неизвестно как нашел его и по не менее таинственным причинам не сумел его использовать ⁴. Другая, столь же неправдоподобная версия изобра­жает нам Аркрайта охваченным около 1768 г. внезапной и неожи­данной страстью к механике: на свое изобретение он был наведен якобы изысканиями относительно вечного движения (perpetuum mobile) ⁵.

Насколько история изобретения темна, настолько ясна,* напро­тив, и легко может быть прослежена история предприятий Аркрайта. Машина была построена в 1768 г., в комнате, прилегающей к народ­ной школе в Престоне ⁶. Аркрайт взял себе в помощь некоего Кэя, часовщика из Уоррингтона, однофамильца известного уже нам изо­бретателя самолетного челнока; этим сотрудничеством объясняется, как мы видим дальше, очень многое. Есть основание думать, что ему только с трудом удалось достать необходимые денежные средства: сначала он обратился к производителю научных инструментов, кото­рый не принял его всерьез ⁷, затем—к одному из свэих приятелей, трактирщику Джону Смолли ⁸. В следующем году он взял патент на свое изобретение, имевший по закону силу в течение 14 лет ⁹.

У  нас имеется не только текст этого патента, но и первоначаль­ная модель самой машины, сохраняющаяся в Кенсингтонском музее¹⁰. Она сделана вся из дерева и имеет в вышину около 80 см. Насколько мы можем судить теперь, она очень сходна с машиной, изобретенной в 1733 г. Джоном Уайаттом и усовершенствованной Льюисом Паулем.

¹  Beauties of England and Wales, III, 518 (сведения, сообщенные сыном Jedediah Strutt, одного из компаньонов Аркрайта).

Едва ли есть надобность отмечать, что нельзя провести никакого серьезного сравнения между двумя операциями, из которых одна заключается в удлинении путем сжатия компактной массы металла, а другая—в соединении в одну нить волокон хлопка или волосков шерсти.

²  Gentleman’s Magazine, LXII, 863. Аналогия и на этот раз очень поверх­ностна: органсинирование (трощение) имеет целью только сделать более крепкой уже готовую нить; роль прядильщика играет здесь шелковичный червь.

³  Wool encouraged witnout exportation, or practical observations on wool and the woollen manufacture (1791), p. 50.

⁴  Mechanics’ Magazine, VIII, 199.

⁶ R. Guest, Compendious history, p. 21; A. Ure, The cotton manufacture of Great Britain, p. 224; история эта воспроизведена возможно со слов R. Guest’a, в статье «Cotton spinning machines and their invent rs, Quarterly Review*,СVI 1,59.

⁶  The case of Rich. Arkwright, в The trial of a cause, etc., p. 98. Дата не была оспорена, и Аркрайт, в интересах которого было бы передвинуть ее на один- два года, никогда не сделал этого.

⁷  Е. Baines, Hist, of the cotton manufacture, p. 155.

⁸  Продавец ликеров и живописец (по росписи строений) (см. Guest, Compen­dious history, p. 22; Whittle, History of Preston, II, 216).

•   № 931 (3 июля 1769 г.).

¹⁰ Victoria and Albert Museum, Machinery and Inventions Division (Southern Galleries), № 1252 (354). Примечание BCatalogue of the machinery, models, etc., in the Machinery and Inventions Division of the South Kensington Museum,

II,  104.

Одно колесо приводит в движение четыре пары валиков, из которых каждая вращается с большей скоростью, нежели предшествующая ей. Верхний цилиндр каждой пары покрыт кожей, нижний цилиндр— рифленый, причем желобки идут в продольном направлении. Пройдя между цилиндрами, прогрессивное ускорение которых имеет своим следствием все большее вытягивание нити, последняя скручивается и навивается на вертикальные веретена. В общем итоге эта машина отличается от машины Уайатта только деталями конструкции, и не эти легкие отличия могут объяснить нам блестящий успех Аркрайта на том пути, где потерпели печальную неудачу люди, превосходив­шие его изобретательскими дарованиями. Объясняется этот успех скорее талантом дельца, доказательства которого он скоро дал.

Прежде всего требовалось найти капиталы: Смолли не был до­статочно богат для этого, а между тем Аркрайт мечтал уже о крупных предприятиях. Вот почему он решил, по примеру Харгревса, зло­ключения которого были ему известны, переселиться в Ноттингем ¹. Как мы уже знаем, этот город был центром машинного производства чулок,—производства, в которое благодаря механическому обору­дованию проник капиталистический элемент. Аркрайту удалось заинтересовать в своих планах гг. Райт, владельцев одного из тех провинциальных банкирских домов, которые тогда еще были немно­гочисленны и имели тем большее значение для обслуживаемых ими районов. Барыши, несомненно, заставили себя ждать; или по край­ней мере, успех был не таков, как давали возможность надеяться блестящие обещания изобретателя, ибо по прошествии одного года гг. Райты Еыступили из дела ². Аркрайт сумел, однако, ловко вывер­нуться из трудного положения: в 1771 г. он заключил товарищеский договор с двумя богатыми чулочниками, Нидом из Ноттингема и Стреттом из Дерби ³. Нид и Стретт принадлежали к классу торгов- цев-промышленников. Они раздавали много работ на дом и в то же время имели свои мастерские, где чулки вязались на станках. Таким образом, фабричная система привилась если не к самой мануфактуре, то к производственному строю, близко подходившему к ней.

II

Первое промышленное заведение, основанное Аркрайтом в Нот­тингеме, не было значительно больше того, которое 30 годами раньше устроили в Бирмингеме Уайатт и Пауль. Оно содержало лишь не­сколько машин, приводимых в движение конной силой ⁴. Именно в 1771 г.—в год своего вступления в компанию с Нидом и Стреттом— Аркрайт перенес CFoe предприятие в Кромфорд, близ Дерби.

Кромфорд расположен на берегу Дервента, в том месте, где река эта, заключенная в тесное ущелье и не ушедшая еще далеко от

¹ The case of Richard Arkwright, в The trial of a cause, etc., p. 98.

² F. Espinasse, Lancashire Worthies, I, 388; Tuckett, Hist, of the past and present state of the labouring population, I, ?12.

? Относительно Jedediah Strutt см. Felkin, Hist, of the hosiery and lace manufacture, p. 89—97.

⁴ Espinasse, Lancashire worthies, I, 390.

живописных высот, в которых она берет свое начало, многоводна и имеет быстрое течение; теплые воды Матлока, вливающиеся в нее несколько выше по течению, не дают ей замерзнуть зимой. Таким образом, место было благоприятно для постройки там мельницы, mill—название, которое англичане продолжали давать фабрикам, еще долго после того, как паровая машина заменила почти везде водяной двигатель. Фабрика братьев Ломб, находившаяся в несколь­ких милях отсюда, послужила образцом для постройки и расплани­ровки мастерских Ч В продолжение немногих лет кромфордская прядильня разрослась: в 1779 г. в ней было уже несколько т&сяч веретен и работало 300 человек².

Успех предприятия обеспечил не только быстроту производства, но и качество изделий. Новая машина—или water-frame ³. («водяной станок»), как ее называли, в отличие от дженни, приводимой в дви­жение рукой,—выделывала гораздо более крепкую и более выносли­вую бумажную нить, чем та, которую умели приготовить самые искус­ные прядильщики, работающие при помощи самопрялки. Благодаря этому явилась возможность ткать вместо смешанных материй из льна и хлопка (где основа была льняная) материи чисто бумажные, ни в чем не уступавшие индийским. Вначале кромфордская фабрика была только филиалом предприятий Нида и Стретта: выделывае­мая ею пряжа шла исключительно на производство чулок. Но в 1773 г. Аркрайт и его компаньоны поставили в Дерби ткацкие мастерские, где впервые стали выделывать миткали из чистого хлопка ⁴.

Здесь возникло одно затруднение. Мелкие производители, смо­тревшие весьма недружелюбными глазами на эту грозную конкурен­цию, нашли, как им казалось, верное средство положить ей предел. Дело в том, что закон 1736 г., разрешив выделку смешанных тканей, оставил в силе запретительные меры, направленные против набивных бумажных материй: он не предусмотрел случая, что аналогичная отрасль промышленности возникает в самой Англии. Закон этот можно было пустить в ход против Аркрайта и его компаньонов, и если бы их изделия, обложенные уже довольно высоким акцизом⁵, были превращены в модные тогда ситцы, то им грозила конфискация в качестве запретных товаров.

Аркрайт обратился за защитой своей отрасли промышленности к парламенту. Следовало ли применять к товарам, фабрикуемым в Англии английскими же рабочими, мероприятия, принципиаль­ным назначением которых было воспрепятствовать ввозу иностран­ных товаров? Если новая промышленность будет надлежащим обра­зом разрешена и обложена умеренными налогами, то она не преминет стать источником богатства для всей страны: «она быстро разовьется,

¹ R. Guest, Compendious history, p. 26.

² R. March, A treatise on silk, wool, worsted and cotton (1779). Foxwell Library; E. Butterworth, Hist, of Oldham, p. 118.

³ Модель «водяного станка» на 8 веретен выставлена в Victoria and Albert Museum, Machinery and Inventions Division, № 1253 (355) Catalogue, II, 105.

⁴ The case of Richard Arkwrights The trial of a cause, etc., p. 99; A second letter to the inhabitants of Manchester on the exportation of cotton twist, p. 9; A complete history of the cotton trade, p. 101.

⁵ 6 пенсов с ярда. См. Journ. of the House of Commons, XXXIV, 496—497.

она даст занятие тысячам бедняков и увеличит государственные доходы... Сверх того названные ткани, сделанные целиком из хлопка, значительно выше по своему качеству, чем фабрикуемые теперь ткани с льняной основой: они лучше выносят отбелку и печатание и лучше также и в носке» ^г. Аркрайт просил поэтому, «чтобы всем дозволено было продавать и покупать указанные материи и делать из них какое угодно употребление: для платья, оклейки комнат, обивки мебели и т. д.». Он просил также, чтобы акциз, взимаемый на внутреннем рынке, не превышал 3 пенсов с ярда. После краткого обследования ² парламент удовлетворил эти вполне справедливые просьбы ³. Начи­ная с этого момента, хлопчатобумажная промышленность и вместе с нею применение машин могли беспрепятственно развиваться.

В следующем году (1775) Аркрайт взял свой второй патент⁴, очень длинный и довольно темный текст которого должен был послу­жить потом источником бесконечных споров. Он относится к несколь­ким независимым друг от друга изобретениям, представлявшим весьма неодинаковую ценность, причем некоторые из них были внесены в па­тент, как это было отмечено впоследствии, словно с нарочитой целью смутить и сбить с толку слишком любопытного читателя ⁵. Самыми важными являются кардная машина, подвижной гребень (crank and comb), ровничная машина (roving-frame) и питающий прибор (fee4er). Кардная машина состоит из трех цилиндров неодинаковых диаметром, усеянных загнутыми металлическими иглами: первый, иглы которого наклонены в направлении движения, увлекает во­локна хлопка; второй, вращающийся в том же направлении, но с го­раздо большей скоростью, прочесывает их при соприкосновении с третьим, иглы и движение которого направлены в противоположную сторону ⁶. Подвижной гребень представляет дополнение к кардной машине: назначение его состоит в снимании прочесанного хлопка («ватки»), так, чтобы тот свивался непрерывной лентой. Как ука­зывает самое название, это своего рода гребень на коленчатом соеди­нении, который через правильные промежутки времени становится против игл третьего цилиндра и таким образом снимает хлопок, не разрывая его ⁷. Ровничная машина имеет своим назначением пре­вращение прочесанной хлопчатобумажной ленты в цилиндрическую ровницу, слегка закрученную и готовую для обращения в пряжу. Устройством своим она напоминает прядильную машину, но отли­чается большей простотой, и ускорение каждой пары цилиндров в сравнении с предшествующей гораздо менее значительно; вместо

¹ Journ. of the House of Commons, XXXIV, 497 (1774).

² Ibidem, 709.

³ 14 Geo. Ill, c. 72. Текст закона воспроизводит почти буквально петицию Аркрайга за исключением части, касающзйся вывозных премий, о которых просил Аркрайт, но в которых ему былэ отказано.

⁴ № 1111 (16 декабря 1775). См. Abridgments of specifications relating to spinning, p. 19. Судебный приказ 1785 г. содержит воспроизведенный в из­влечениях патент. См. The trial of a cause, etc.. p. 4—10.

⁵ Таково, например, изобретение, возглавляющее спецификацию «Описа­ние молотка для трзпанъя конопли».

⁶ Victoria and Albert Museum, Machinery and Inventions Division, № 1244 (357), Catalogue, II, 98.

⁷ Ibidem.

того чтобы наматываться на веретена, хлопск складывается в ко­нический таз, который, вращаясь вокруг своей оси, сообщает ему требуемую крутку ^г. Наконец, питающий прибор представляет собою просто непрерывно движущуюся ленту, которая подводит к кардной машине необработанный хлопок, по мере того как он доставляется ей наклонным рукавом. Если мы вошли в эти подроб­ности, с риском навлечь на себя упрек в некомпетентности, то сделали это только потому, что хотели показать, какое значение получило уже применение машин в хлопчатобумажной промышленности: из предшествующего изложения видно, что уже в 1775 г. механическое оборудование образует сложную систему, способную выполнять все последовательные операции этсй отрасли промышленности_? за исключением, однако, последней и самой трудней— тканья.

Аркрайт предусмотрительно поместил в спецификации (опи­сании), приложенной к его ковсму патенту, несколько статей, относящихся к дейстгите^ьным или мнимым усоиершенствованиям прядильной машины: он надеялся продлить таким образом на не­сколько лет силу своего первого патента, срок которого истекал в 1783 г. Уверенный теперь в будущем, он смело шел вперед и уве­личивал число своих предприятий. В 1776 г. он поставил третью прядильню в Белпере, между Кромфордом и Дерби ². В этот момент различные фабрики его были собраны на небольшом пространстве вдоль Дервента и Трента, все—за пределами графства Ланкастер. Между тем английская хлопчатобумажная промышленность разви­лась на первых порах именно в Ланкашире, и здесь рост ее все еще находил наиболее благоприятные для себя условия. Аркрайт, кото­рый несколькими годами раньше вышел оттуда бедным и неизвест­ным человеком, вернулся туда обратно богатым и прославленным. Он основал в Ланкашире несколько фабрик: одна из них, в Бир- какре, близ Чорли ³ считалась самой крупной фабрикой, какая только была построена тогда в Англии ⁴; во время происходивших в 1779 г. бунтов против машин, к которым мы еще вернемся ниже, она была разгромлена и сожжена, причем убытки были исчислены в 4 400 ф. ст.⁵ Другая прядильня, основанная в Манчестере в 1780 г., была такая же, если не более крупная: одни здания, рассчитанные на 600 человек рабочих, обошлись более чем в 4 тыс. ф. ст.⁶. Компа­ния, в которую Аркрайт вошел с чулочными фабрикантами Нидом и Стреттом, не могла доставить ему капиталов, требовавшихся для создания всех этих новых фабрик: он умел, однако, находить, по мере представляющейся надобности, других компаньонов, права ко­

¹ Victoria and Albert Museum, Machinery and Inventions Division, № 1251 (353), Catalogue II, 103 (усовершенствованная модель, датированная 1780 г.).

²   F. Espinasse, Lancaslire worthies, 1, 4 21; ^4. Ure, The cotton manufacture,

I,              2 57; Милфордская прядильня, принадлежавшая Стретту, была построена приблизительно в это самое время.

³ Между Престоном и Вичанэм.

⁴ Она могла вместить 500 рабочих. Е. Butterworth, History of Oldham* p. 118.

⁵ См. Manchester Mercury от 12 и 16 октября 1779 г. и петицию Аркрайта в палату общин, Journ. of the House of Commons, XXXVII, 926.

⁶ F. Espinasse, Lancashire worthies, I, 421.

торых ловко ограничил. Он один был вездесущ, принимал участие во всех предприятиях и фактически управлял ими всеми ^г.

В сйлу своих двух патентов—1769 и 1775 гг.—он имел исключи­тельное право собственности на ватерную машину (water-frame) и на дополнительные к ней изобретения: вместе с тем ему предоставля­лось разрешать другим лицам пользование ими за полюбовно уело-* вленную плату ². Таким путем между 1775 и 1780 гг. образовалось известное число предприятий, являвшихся в некотором роде дан­никами аркрайтовских. Назовем, для примера, фабрики в Алтгеме_г Бертоне и Бэри, принадлежавшие двум Робертам Пилям, деду и отцу известного премьера ³. Другие прядильщики, побуждаемые столько же завистью, сколько желанием нажиться, прибегли к подделкам: они ухитрились построить машины, отличавшиеся некоторыми дета­лями от машин Аркрайта ⁴. В 1781 г. последний решился предъ­явить к девяти из них иск о контрафакции ⁵. В свою защиту те ука­зали на подозрительную неясность патента: как можно распознать,— говорили они,—что принадлежит изобретателю, когда тот сам не хотел или не умел этого определить? Аркрайт проиграл процесс, и действие его патента было фактически приостановлено, несмотря на то, что законный срок патента еще не истек.

Аркрайт не признал себя, однако, побежденным и обратился 6 февраля 1782 г. к парламенту с петицией, в которой просил не только

о  подтверждении своих прав, но и о продлении их ⁶. В то же время он опубликовал записку ⁷, в которой доказывал важное значение своих изобретений, говорил о жертвах, которых они от него потре­бовали, осуждал мошеннические приемы своих конкурентов и вос­хвалял собственные заслуги. Он признавал, что спецификация па­тента 1775 г. не отличается полной ясностью, но если он редактиро­вал ее таким образом, то это, мол, сделано только из патриотической щепетильности, а именно — с целью не дать иностранцам обратить в свсю пользу неиссякаемый источник богатства. Человек, который: предпочел лучше навлечь на себя несправедливые подозрения, нежели подвергнуть опасности благосостояние своей страны,—не­

¹ Е. Batter worth, ouvr. cite, p. 118, упоминает о фирме «Аркрайт, Симпсокг и Уиттен бери» в Манчестере. В Шотландии Аркрайт был одно время компаньоном Давида Дейль, тестя Суэна. В. Dele Owen, Threading my way, p. 7. Его компа­ния с Нидом и Стреттом продержалась только до 1781 г. (см. Felkin, Hist, of the hosiery and lace manufacture, p 97).

² The trial of a cause, etc., p. 99.

³ Sir Lawrence Peel, A sketch of the life and character of Sir Robert Peel, p. 20; Wheeler, Manchester, p. 519—520.

⁴ The trial of a cause, p. 101.

⁵ Было девять отдельных вызовов в суд, но состоялся один только процесс* Аркрайта против Мордаунта (см. Baines, Hist, of the’palatine county of Lan­caster, II, 44 7).

⁶ Journ. of th6 House of Commons, XXXVIII, 687.

⁷ Эта записка была, вероятно, редактирована одним из его адвокатов. Она помещена в извлечении в The trial of a*c;use. etc., p. 97 и сл. (Дело г. Ричард Аркрайта и Ко относительно изобретения Аркрайтом бумагопрядильной машины* устанавливающее его мотивы для ходатайства перед парламентом о законе- в защиту его права на это изобретение или о другом вознаграждении, какое- законодательная власть сочтет нужным.)

ужели он не заслуживает того, чтобы его поддержали против недру­гов? Однако парламент не внял этим доводам.

Тогда Аркрайт прибег к суду: он возбудил новый процесс против одного из своих конкурентов, Петра Найтингэйля. Дело разбиралось в феврале 1785 г. в Суде общих тяжб (Court of Common Pleas). Пре­ния вертелись исключительно вокруг вопроса о неясности специфи­кации, приложенной ко второму патенту. Аркрайт снова повторил <5вои патриотические уверения, говорил о французах,—дело проис­ходило тотчас после американской войны,—которые были бы, мол, счастливы забрать в свои руки промышленность, остававшуюся до тех пор исключительно английской. Несколько важных свидете­лей дали показания в его пользу; между прочим, изобретатель паро­вой машины Джемс Уатт заявил, что, прочитав спорный текст, он «читает его достаточно ясным и берется, если нужно, построить без всякого иного указания различные машины, перечисляемые в па­тенте ¹. На этот раз Аркрайт выиграл процесс. Суд подтвердил дей­ствительность его прав и присудил ему шиллинг судебных издер­жек, которых он требовал.

Это решение задевало слишком много приобретенных интересов ², чтобы остаться неоспоренным. Между прядильщиками Ланкашира и Дербишира ³ составилась коалиция с целью довести до конца дело, которое они сначала выиграли, а затем проиграли. Противо­речие между решениями 1781 и 1785 гг. было очевидно: они добились передачи дела на рассмотрение суда Королевской скамьи (King’s Bench) при помощи судебного приказа scire facias. Здесь они напа­дали уже не на одну редакцию патента: они брались доказать, что -за его умышленной или неумышленной неясностью скрывался обман.

III

Инцидентом, вокруг которого вертелся весь процесс и который определил исход его, было появление в качестве свидетеля, Томаса Хайса (Highs) ⁴. Этот свидетель показал под присягой, что уже в 1767 г. он построил в своей родной деревне Л эй прядильную ма­шину, тождественную с той машиной, изобретателем которой объ­явил себя Аркрайт. Для сборки отдельных частей ее он пользовался помощью одного часовщика, который был не кто иной, как Джон Кэй из Уоррингтона, работавший год спустя у Аркрайта ⁵. Это по­казание было подтверждено показанием самого Кэя: он рассказал

¹ Rich. Arkwright versus Peter Nightingale‘(Court of Commons pleas, 17. II. 1785), p. 3*—7*. См. также свидетельские показания Вилькинсона, p. 2*—3*, Джона Стеда, р. 9*, Эрасмуса Дарвина, р. 15*, Т. Вуда, р. 19*.

² Е. Baines, Hist, of the cotton manufacture, p. 184. Фабрики, основанные конкурентами Аркрайта, представляли уже в то время капитал в 300 тыс. ф. ст.

³ Список их можно найти у Wheeler, Manchester, p. 522. В нем фигурирует имя Роберта Пиля, как и имя Петера Дринкуотера, одного из первых прядиль­щиков, применивших у себя паровую машину.

⁴ В судебном отчете The trial of a cause, etc., p. 57 и сл., имя его пишется Hayes, но R. Guest («The British cotton manufacture», p. 18) пишет его Highs согласно записи в дриходских списках деревни Лэй.

⁵ The trial of a cause, etc.,.p. 57—58.

как он познакомился в 1768 г. с Аркрайтом, который был тогда парик­махером и торговал волосом. Аркрайт пришел к нему на дом, зака­зал ему какую-то небольшую работу, а затем увел с собой в кабачок. Разговор зашел о вопросе, занимавшем тогда всю округу, а именно—

о механическом прядении: «О,—сказал он мне,—из этого никогда ни­чего не выйдет; несколько джентльменов уже разорились или почти разорились на этом деле». Я ответил ему: «А я думаю, что сумел бы извлечь кое-что отсюда». В указанный день дело этим ограничилось. На другой день, рано утром, Аркрайт явился к Кэю опять и спро­сил его, не сумеет ли он изготовить ему модель машины: «я пошел и купил некоторые материалы, построил небольшую деревянную модель, и он увез ее с собой в Манчестер» ¹.

Читатель припомнит, что Аркрайт женился на уроженке Лэя: он был знаком с Хайсом уже несколько лет ², слышал, без сомнения, разговоры об его изобретении и не совсем случайно, конечно, отпра­вился в Уоррингтон разыскивать Джона Кэя. Именно вскоре после этой встречи он вдруг и без подготовки объявил себя изобретателем. Сверх того, его отношения к Кэю носили впоследствии довольно стран­ный характер. Сначала он взял его к себе на службу. Затем они вдруг поссорились: Аркрайт обвинил Кэя в краже и злоупотреблении до­верием, и Кэй бежал ³. Это обстоятельство могло бы возбудить неко­торое подозрение против показаний Кэя, и адвокат Аркрайта, Адэр, не преминул использовать его: «можно ли колебаться в вы­боре,—сказал он,—между словом видного и уважаемого человека и словом рабочего, прогнанного за непорядочные поступки и ищу­щего поэтому случая отомстить своему бывшему хозяину?»⁴ Надо заметить, однако, что обвинение против Кэя оставалось всегда очень туманным: его никогда не преследовали в судебном порядке и не беспокоили. Его бегство объясняется в достаточной степени теми угрозами, основательными или неосновательными, которые были обращены к нему, «ибо для бедного человека нет положения более жа|лкого и опасного,как оказаться обладателем тайны, раскрытия -которой боится могущественный и богатый человек» ⁵.

Однако, если Хайс действительно сделал изобретение, приписы­ваемое Аркрайту, то почему он ждал целых 20 лет, раньше чем за­явить о своих правах? Факт все-таки странный, но мы будем меньше удивлены им, узнав жизнь и характер этого лица. Он принадлежал к той породе прирожденных изобретателей, тип которых нам хорошо знаком. Это был человек простой и неотесанный, работавший по ин­стинкту, терявшийся, как только он выходил из своей мастерской, и очень мало смысливший в делах. Он несколько раз пытался поста­вить на свой счет прядильню, но каждый раз терпел неудачу из-за

¹ Ibidem, р. 62—63.

² Ibidem, р. 59.

³ Ibidem, р. 65—66.

⁴ Ibidem, р. 109.

⁵ Речь Бэркрофта, представителя короны на процессе, The trial of a cause, etc., p. 166—167. R. Guest высказывает в известной степени правдоподобную догадку, что Кэй обнаружил требовательность, что он хотел, быть может, стать компаньоном Аркрайта. The British cotton manufacture, p. 43.

недостатка капиталов и практического смысла *. В особенности ему нехватало того, что составляло силу такого человека, как Аркрайт; энергичной воли составить себе состояние. Он удовольствовался тем, что из положения рабочего бердоЕщика ² поднялся до положе­ния инженера, состоящего на службе у крупных промышленников. Он неоднократно давал доказательства своего изобретательского таланта: в 1772 г. он Еыставил в здании манчестерской биржи модель двойней дженни о 56 Ееретенах, за которую ему была присуждена премия в 200 гиней ³. Согласно некоторым показаниям, собранным после смерти Хайса его биографом и апологетом Ричардом Гестом, он был изобретателем не только ватерной машины, но и дженни, раньше Харгревса: название этой машины, остающееся до сих пор без удовлетворительного объяснения, было будто бы просто именем одной из его дочерей ⁴.

Но если бы этот факт и был установлен, то из него нисколько не следовало бы, что на Харгревса надо смотреть как на плагиатора: он мог найти вновь то, что другой изобрел до него и без его ведома. Другое дело Аркрайт: его подозрительйые связи с Кэем в достаточ­ной мере объясняют, как он мог присвоить себе чужое изобретение. К тому же он старался, повидимому, заранее предупредить подо­зрения: когда он брал свой первый патент, то ложно приписал себе звание часовщика, долженствовавшее скрыть его неопытность в меха- нике ⁵. Еще более убедительным документом является рассказ о сви­дании, которое он имел в 1772 г. с Томасом Хайсом в Манчестзре. Рассказ этот принадлежит самому Хайсу: «Мы принялись болтать. Я сказал ему, что он присвоил себе мое изобретение, с моделью которого был знаком Джон Кэй... что жена Кэя рассказала мне, как произошло дело; ни м-р Аркрайт, ни они не могли отрицать факта... Он ничего не ответил. Когда я вновь напомнил ему, что без меня ему никогда не пришла бы в голову мысль о цилиндрах его машины, то он безмолвно сделал жест рукой, вот так... Когда я вновь напом­нил ему, что изобретение сделано мною, то он сказал только: «Допу­стим, что это так. Но когда человек делает изобретение или затевает

¹ R. Guest, ouvr. cite, p. 203—205.

² Он делал берда для ткацких станков.*

³ R. Guest, ouvr. cite, p. 203.

⁴   Ibidem, p. 176—180. (Показания Т. Лэтера и Т. Вилькинсона пе­

ред клерком прихода Лэй 29 августа 1823 г. и 1 ноября 1827 г.). Отнестись к показаниям этих двух свидетелей с безусловгым доверием мешает то обстоя­тельство, что в момент, когда происходи ли описываемые факты, одному из них было 12 лет, а другому 14 лет. A. Held, Zwei Bucher zur sozialen Geschichte Englands, p. 591, считает возможным сделать тот вывод, что дшенни была изобре­тена Хайсом и усовершенствована Харгревсом.

⁶ «Ричард Аркрайт из Ноттингема в графстве Ноттингем, часовщик» см. Calendar of Home Cffice papers, 1766—^769, p. 425)-. Ure, расточавший по адресу Аркрайта самые преувеличенные похвалы, пытается оправдать его: «Очевидно,— говорит он,—что это обстоятельство (т. е. отношения к часовщику Кэю) напра­вило его внимание на часовое дело, и, довольно естественно, считая себя как бы автором нескольких усовершенствований в практике этого ремесла, он позво­лил себе назваться в своем патенте 1769 г. часовщиком: самомнение вполне извинительное...» А. Ure, The cotton manufacture of Great Britain, 1^221. Наив­ное объяснение!

предприятие, а затем перестает им заниматься, то это все равно, как если бы он отказался от него, и тогда другое лицо вправе по про­шествии известного числа недель или месяцев взяться за него и вы­хлопотать на него патент на свое имя» ^г. Слова эти сильно смахи­вают на признание. Как понять после этого молчание Аркрайта в судебном заседании, ввиду столь точных обвинений? Он заявил через своего адвоката, что Хайс и Кэй свидетельствуют ложно, но никакого удовлетворительного объяснения насчет происхождения своего изобретения он не представил.

Таким образом, за отсутствием доказательства противного ², можно считать установленным, что главное изобретение Аркрайта, которому он был обязан большей частью своего состояния и своей славы, не было оригинальным. Но, быть может, таковыми являются, по крайней мере, дополнительные изобретения, перечисленные в па­тенте 1775 г.? Отнюдь нет, если верить многочисленным свидетелям, вызванным против него в процессе 1785 г. Питающий аппарат был изобретен в 1772 г. квакером Джоном Лисом (Lees) из Манчестера ³, подвижной гребень—Харгревсом ⁴; кардная машина была почти тождественна с машиной Даниила Борна (Bourne), патентованной в 1748 г.⁵ Что касается ровничной машины, то ее цилиндры были заим­ствованы у машины Хайса, а ее конический таз, вращающийся во­круг вертикальной оси, применялся уже с 1759 г. Бенджамином Бутлером ⁶. Теперь мы можем понять, почему спецификация 1775 г. была составлена в таких туманных выражениях, что только гений какого человека, как Уатт, мог угадать их смысл: Аркрайт поста­рался скрыть здесь кое-как свои кражи. Но судебные прения, про­исходившие в июне 1785 г., сделали их явными для всех. После искусной речи Адэра в защиту Аркрайта и речи Беркрофта от лица короны присяжные заседатели без всяких колебаний осудили Аркрайта, объявили его патент лишенным силы и признали иск его конкурентов правильным ⁷.

Всякого другого человека, кроме Ричарда Аркрайта, этот процесс и его исход уничтожили бы. Но Аркрайта такими пустяками нельзя было испугать. Хотя и лишившись своего патента, он оставался, однако, самым богатым человеком среди английских прядильщиков: его фабрики были самыми многочисленными, самыми крупными и наилучше организованными. Он продолжал развивать свои пред­

¹ The trial of a cause, etc., p. 59.

² Единственный сколько-нибудь важный факт, приводимый в пользу Арк­райта, заключается в следующем: сам Хайс признал на процессе (Trial, р. 58), что окончательное расположение цилиндрам, из которых одни рифленые, а дру­гие покрыты кожей он дал только в 1769 г.,т. е. через год после постройки модели Аркрайта. Но в этом расположении не было ничего нового: Джон Уайатт употре­бил его уже в 1738 г. (см. Wyatt MSS, I, 4 5).

³ Показания Lees, Th. Hale и H. Marsland. Trial, p. 38—40.

⁴ Показания Elizabeth et George Hargreaves, Trial, p. 41—45. Показание Whittaker, p. 45—48, оспариваемое автором статьи Hargreaves в Dictionary of

National Biography, XXIV, 381.

⁶ Патент № 62 8 (20 января 1748 г.).

⁶ В. Woodcroft, Brief biographies of inventors, p. 11.

? Trial, p. 107—187.

приятия. В 1784 г. он основал вместе с Давидом Дэлем ¹ ньюланарк- ские прядильни, получавшие свою двигательную силу от водопадов р. Клайд. Он основал еще несколько других фабрик, в Вирксворте и Бэквелле, близ Кромфорда, не пренебрегая из-за этого старыми, в которых расширил здания и обноьил оборудование: в Ноттингеме, где началась его промышленная карьера, он впервые стал пользо­ваться паровой машиной. Даже в почестях ему не отказывали: в 1786 г. покушение Маргариты Никольсон дало ему случай под­нести королю, во главе депутации именитых граждан, поздра­вительный адрес, после чего он был пожалован в рыцари. В сле­дующем году «сэр» Ричард Аркрайт был призван выполнять почет­ные функции шерифа в графстве Дерби ². Он умер в 1792 г., оста­вив капитал в ^г/₂ млн. ф. ст. или в 12^2 млн. французских ливров того времени. Одна только бэквелльская фабрика приносила его наследникам 20 тыс. ф. ст. дохода в год³. Для эпохи, еще мало при­выкшей к крупным промышленникам-миллионерам, это были суммы весьма значительные. Это состояние, приобретенное в течение не­многих лет, этот небывалый успех человека, начавшего с пустыми руками,—вот что служило оправданием Аркрайту в глазах его со­временников⁴.

Это определяет также его истинную роль для нас и отмечает над­лежащее его место в экономической истории. Аркрайт—не изобре­татель: в лучшем случае он только привел в порядок, комбинировал, использовал чужие изобретения, которыми без малейшего зазрения совести завладел. Похвалы, расточавшиеся его памяти неосторож­ными почитателями, кажутся теперь почти неуместными: было оче­видно преувеличением сравнивать его то с Ньютоном, то с Наполе­оном, как это делал, например, д-р Юр в своей «Philosophy of Manu­factures», 16 стр. и 252, и никак нельзя считать удачной ссылку на пример Аркрайта в доказательство того, что капиталистическая сила зиждется всецело на личных заслугах и трудолюбивой честно­сти. Но Аркрайт имеет на своей стороне то обстоятельство, что он преуспел. Все эти изобретения, автором которых он не был, он пер­вый сумел выгодно использовать; он первый сгруппировал их в си­стему. Чтобы достать капиталы, необходимые для основания его промышленных предприятий, чтобы составить и ликвидировать това­рищества, которые он сделал одно за другим орудиями своего обо­гащения⁶,—для всего этого нужен был замечательный талант дельца,

¹ Rob. Dale Owen, Threading my way, p. 7, 13 D. Bremner, The industries of Scotland, p. 280. Давид Дэль, тесть Роберта Оуэна, известен в особенности как филантроп (см. ч. 3-я, гл. IV).

² R. Guest, Compendious history, p. 28.

³ Gentleman’s Magazine, LXIL 771 (август 1792); F. Espinasse. Lancashire worthies, I, 463 и 664.

⁴   См. показание сэра рсберта Пиль перед Комиссией по обследованию (1816).

«Человек, более чем кто-либо сделавший честь стране,—Сэр Ричард Аркрайт...» Report of the minutes of evidence taken before the select committee on the state of the children employed in the manufactories of the United Kingdom (1816), p. 134. Пиль был одним из противников Аркрайта в 1785 г.

⁶ «Аркрайту удивительнейшим образом всегда удавалось найти новых ком­паньонов, хотя бы предшествовавшие соглашения его и расторгались, как не

своеобразная смесь ловкости, упорства и смелости. Чтобы поставить, большие фабрики, чтобы навербовать их персонал, обучить его новой задаче, установить в мастерских строгую дисциплину,—для всего этого Аркрайт должен был развить незаурядную деятельность и энергию. Именно он действительно создал современную фабрику после незаконченных или неудачных попыток братьев Ломб, Уайатта и Льюиса Пауля. В его лице воплотился новый тип крупного промыш­ленника, отличный от инженера и коммерсанта, у которых он заим­ствует их главные черты, но лишь для того, чтобы присоединить- к ним свои собственные оригинальные особенности—учредителя предприятий, организатора производства, водителя людей. Он пред­ставляет в своем лице целый социальный класс и экономический строй.

Имя его останется неотделимым от истории первых шагов крупной промышленности. Все фабрики графств Ланкастер и Дерби, осно­ванные в конце XVIII и начале XIX в., были построены по образцу его фабрик: «Глаза наши всегда были устремлены на него» говорил сэр Роберт Пиль¹. Он знал это и как бы старался подавать пример рвения в труде и безграничного честолюбия. Он неутомимо работал, проводил в труде часть ночей; вынужденный переезжать постоянйо с места на место, чтобы лично наблюдать за своими многочисленными фабриками, он работал в дороге, в своей почтовой карете, запряжен­ной четверкой лошадей и всегда быстро мчавшейся². Его планы на будущее были грандиозны: «Если я достаточно долго проживу,— сказал он раз,—то буду достаточно богат, чтобы заплатить весь нацио­нальный долг»³.

IV

Со времени Аркрайта машинное производство перестает быть фактом, относящимся исключительно к истории техники; оно ста­новится экономическим фактом в самом широком смысле этого слова. Однако даже в хлопчатобумажной промышленности оно далеко еще не достигло своего полного развития. Характерную черту опи­сываемого нами периода составляет очень широкое применение джен­ни⁴, не внесшей глубоких изменений ни в организацию труда, ни в жизнь рабочего населения. С другой стороны, ткацкий станок не испытал со времени изобретения челнока-самолета никаких усовер­шенствований. Таким образом, ткач стал, в свою очередь, отставать в производстве от прядильщика. Двумя изобретениями, завершив-

давшие ожидаемых результатов; каждый раз он выходил из неприятности более богатым, подобно тому как Антей, падая, восстанавливал свои силы от сопри­косновения с своей матерыо-землей». R. Guest, Compendious history, p. 20.

¹ Report of the minutes of evidence... on the state of the children employed in the manufactories of the United Kingdom, p. 134.

² F. Espinasse, Lancashire worthies, I, 467.

³ Ibidem.

⁴ «Пряжа для основы (warp) изготовлялась в прядильнях, где применялась ватерная машина, тогда как уточная пряжа (weft) производилась семьями тка­чей при помощи дженни». R. Guest, Compendious history of the cotton manufac­ture, p. 17.

шими преобразование текстильной промышленности, являются изо­бретения Самюэля Кромптона и Эдмунда Картрайта.

Мюль, или mule-jenny¹, Кромптона представляет собою, как это видно уже из названия, смешанную машину, возникшую из сочетания двух принципов—принципа дженни и принципа ватерной машины. У одного из них она заимствует вытяжные валики, между которыми образуется нить, у другого—подвижную каретку, скользя­щую взад и вперед. На этой каретке помещаются веретена, совершаю­щие, таким образом, двоякого рода движение: то они удаляются и вытягивают при этом нить вторично, после того как она прошла между валиками, то они приближаются, быстро вращаясь вокруг своей оси, так что нить одновременно скручивается и навивается. Пряжа, производившаяся ватерной машиной, была прочна, но грубовата; пряжа, производившаяся на дженни, была тонка, зато слишком слаба и легко рвалась. Мюль давал возможность получать нить, одновре­менно крепкую и чрезвычайной тонины². Изобретение это было во многих отношениях окончательным: несмотря на видоизменения, которые были внесены в него соответствующими потребностями раз­личных отраслей текстильной промышленности и успехами механики, мы и теперь еще открываем его основные черты под тонкими и сложны­ми механизмами, под тысячью остроумных деталей новейших машин.

Изобретатель мюля, Самюэль Кромптон, происходил из семьи мелких землевладельцев в Ланкашире. Недалеко от Больтона еще теперь показывают старый дом, который он получил в наследство и где он работал с 1774 до 1779 г. над постройкой своей машины³. Построенный из дерева и глины с соломой, он имеет еще довольно хороший вид со своими перекрещивающимися балками и выступаю­щими балконами и напоминает о счастливых днях исчезнувшего класса⁴. В то время, когда жил Кромптон, заканчивался процесс отделения крестьянства (иоменри) от земли. Отец Кромптона был еще земледельцем и в то же время прядильщиком и ткачом; сам он уже никогда не занимался земледельческими работами. Имел ли он перед глазами модель water-frame, или же он самостоятельно сделал вновь то же изобретение, как Хайс после Уайатта? ⁵ Во всягком случае он

¹ Очень распространенное во Франции начертание mull-jenny является варваризмом и бессмыслицей.

² В 1792 г. Джон Поллард из Манчестера сумел, пользуясь мюлем, превра­тить фунт сырого хлопка в 278 мотков пряжи, имевших общую длину приблизи­тельно в 212 тыс. ярдов. Edinburgh Review, XLVI, 18.

³ «Его отец обрабатывал фе[ му с малоплодородной почвой и по тогдашнему обычаю, употреблял часть своего рабочего времени на то, чтобы ткать, расче­сывать и прясть». W. Kennedy, Brief memoir of Samuel Crompton, Mem. of the literary and philosophical Society of Manchester, serie. II, vol. V, p.319.

⁴ G. French, Life and times of Samuel Crompton, p.27, '-3, 48, 51; B. Wood- ■croft, Brief biographies of inventors, p. 13. Дом Кромптона, известный под именем «холл в лесу», можно еще и ныне видеть приблизительно в 3 км от Больтона.

⁵ Этой гипотезе, выставленной В. Кеннеди (Brief memoir of S. Crompton, цит. сборник, p. 325—326), противоречат выражения петиции от 5 марта 181} г. (Jburn. of the House of Commons, LXVII, 17>). Кромптон, очевидно, был знаком с ватерной машиной так как заявляет здесь, что изобрел мюль с целью устранить неудовлетворительные стороны этой машины, «^совершенно негодной для производства уточной пряши».

лично анал Аркрайта, которого видел парикмахером в Больтоне¹. Что касается дженни, то он часто пользовался ею и именно для ее усовершенствования начал, еще совсем молодым человеком, свои исследования².

Он не рассчитывал наперед барышей_г которые сумеет извлечь из своего изобретения, как это делал Аркрайт. В течение некоторого времени он довольствовался тем, что употреблял свою машину сам, в маленькой мастерской, где играл одновременно роль инженера, рабочего и хозяина. Но необыкновенная тонина производимой им пряжи привлекла внимание соседних фабрикантов. Вскоре он стал предметом любопытства, к которому примешивалась значительная доля зависти и жадности: под его окнами ставились лестницы, в стене проделывались дыры³. Он понял, что не сможет долго оставаться исключительным обладателем своего секрета, а между тем он не имел патента и не располагал средствами для его исходатайствования. «Я увидел себя вынужденным либо отдать свою машину в общее поль­зование, либо слсмать ее. Сохранить ее для себя одного я больше не мог, а сломать ее мне было бы слишком больно. В течение 4^х/₂ лет я тратил все свое время, все силы своего ума* йсе средства, которые мог добыть своим трудом, исключительно на одну цель—производить хорошую пряжу для ткачей. Разрушить эту машину я не был в си­лах...»⁴. Он предпочел предоставить ее всем. Производители обещали ему вознаградить его путем добровольной подписки. Действительно, подписка была открыта: в итоге она дала всего-навсего 67 ф. ст. 6 ш. 6 п., меньше 1 700 франков⁵. Вдобавок среди подпи­савшихся нашлись и такие, которые после предоставления им модели в общее пользование не считали себя обязанными сдержать свое слово.

После такого опыта с благородством и добросовестностью совре­менников становятся понятными упадок духа и мизантропия Кромп­тона. Спустя несколько лет он изобрел машину для кардования, но как только она была готова, он разбил ее, восклицая: «Этой машины, по крайней мере, они не получат!»⁶. Он видел себя осужденным на прозябание. Ему удалось поставить небольшую прядильню, сначала в Ольдгеме, близ Больтона, затем, начиная с 1791 г., в самом Боль­тоне, но фабриканты, опасавшиеся его конкуренции, сманили его лучших рабочих ⁷. Один из фабрикантов, Роберт Пиль, явился од­нажды к Кромптону с предложением взять его в компаньоны; Кромп­тон отверг предложение⁸. Новая подписка, открытая в его пользу

¹  French, Life and times of Samuel Crompton, p. 46.

² Он родился в 1753 г., следовательно в 1779 г., т. е. в год изобретения, ему было 26 лет.

³  В. Woodcroft, Brief biographies of inventors, p. 15; French, Life and times of Samuel Crompton, p. 77.

⁴   Письмо Кромптона, цит. E. Baines, Hist, of palatine county and duchy of

Lancaster, II, 4 53.

⁶ Эта цифра приведена у French, p. 85 и повторяется в Dictionary of National Biography, XIII, 149. Woodcroft, ouvr. сНё, p. 15 и Kennedy, ouvr. cite, p. 320, приводит соответствующие цифры: 106 ф. ст. и 50 ф. ст.

⁶   French, ouvr. cite, p. 106.

⁷ В. Woodcroft, ouvr. cite, p. 16.

⁸ Cotton spinning machines and their inventors, Quarterly Review, CVII, p. 70—71.

в 1802 г., дала около 500 ф. ст.¹ Наконец, в 1812 г. друзьям удалось убедить его, чтобы он обратился к парламенту с ходатайством о воз­награждении, которое неоднократно давалось людям, имевшим гораздо меньшие заслуги. Парламент принял ходатайство, в судьбе которого заинтересовали принца-регента: вознаграждение, ассигнованное Кромптону, составило 5 тыс. ф. ст.² Он истратил большую часть его на уплату своих долгов и умер в бедности.

Кромптон был человеком интеллигентным, культурным, стояв­шим, несомненно, значительно выше большинства людей, использо­вавших его изобретение. Сам он, однако, не сумел извлечь из него выгоды. Независимость его характера и скромность, доходившая до робости, не были качествами, которые могли бы доставить ему успех. Контраст между его жизнью и жизнью Аркрайта ясно пока­зывает нам, как велико расстояние, отделяющее оригинальнее иска­ние и открытие от ловкого использования их. В Южно-кенсигтонском музее можно видеть висящие рядом портреты этих двух людей. Арк­райт, со своим пухлым вульгарным лицом, большими тусклыми гла­зами, кроткая вялость которых не вяжется с энергичным изгибом бровей, с незаметной улыбкой чувственных и хитрых губ, предста­вляет человека-практика, умевшего без излишних угрызений совести стать господином реальных вещей. У Кромптона, с его тонким про­филем исхудавшего лица, его благородным лбом под отброшенными назад темными волосами, с его суровыми линиями рта, большими горящими печальными глазами—черты Бонапарта в юности и выра­жение методистского проповедника. Они представляют собою изобре­тение и промышленность, гений, творящий революции, и силу, завладевающую результатами этих революций.

Подобно дженни мюль был сначала небольшой деревянной ма­шиной, устроенной так, чтобы ею могли пользоваться в коттеджах. Около 1783 г. начали строить мюли больших размеров, с металличе­скими колесами и валиками³. В 1790 г. один шотландский промыш­ленник, Вильям Келли, построил автоматические мюли, приводив­шиеся в движение водяным колесом, как машина Аркрайта, и имев­шие каждый до 300 и 400 веретен⁴. Начиная с этого момента, мюль становится прядильной машиной par excellence: он заменяет в про­изводственном обиходе дженни Харгревса. В 1812 г. Кромптон, прежде чем подать в парламент свою петицию, захотел проверить сам успех своего изобретения и важность созданных им интересов: он посетил главные центры текстильной промышленности и имел воз­можность констатировать, что мюль-машина употреблялась в не­скольких стах фабриках, с общим числом от 4 до 5 млн. веретен⁵. Столь популярная 20 годами раньше, дженни играла теперь в общей сумме производства лишь второстепенную роль. Вместе с нею в

¹   Kennedy, art. cite, p. 34.

² Петиция была подана 5 марта. Journ. of the House of Commons, LXVII, 175. Вознаграждение было присуждено 25 июня. Ibidem, p. 476.

³ Kennedy art. cite, p. 3 9—330.

⁴ Ibidem, p. 337 и сл.; Ed. Baines, Hist, of the cotton manufacture, p. V03, упоминает, в качестве одного из авторов этого усовершенствования, Вильяма

Стретта, сына Jedediah Strutt.

⁶ Kennedy, ibidem, p. 322; В. Woodcroft, Brief biographies of inventors, p. 19.

бумагопрядильном производстве, ставшем самой цветущей промыш­ленной отраслью в Англии, исчезали последние остатки домашней системы.

Изобретение Кромптона закончило преобразование не одного только прядения: отраженное действие его испытало на себе и тка­чество. Ватерная машина сделала возможным выделывание в Англии миткалей, ввозившихся раньше из Индии. Благодаря необычайной тонине пряжи, производимой мюлем, была превзойдена сказочная искусность индусских рабочих и стало возможным выделывать кисеи несравненной легкости ¹. Создается, таким образом, новая отрасль промышленности, центрами которой являются Больтон в Ланкашире, Глазго и Пэйсли в Шотландии ². Уже в 1783 г. она в одном Глазго занимает тысячу станков ³. В 1785 г. производство муслинов в Велико­британии исчислялось почти в 50 тыс. кусков ⁴. По замечанию одного современного экономиста, «эта отрасль промышленности чрезвы­чайно выгодна для нации, так как сущность ее составляет одна об­работка... Стоимость сырья, входящего в изделие, увеличивается в процессе производства от одной и до 5 тыс. процентов» ^б.

V

Между тем нарушение равновесия, уже давшее раз толчок тех­ническому прогрессу, повторилось опять. В то время как для пряде­ния пользовались уже весьма усовершенствованными машинами, ткать продолжали ручным способом. Около 1760 г. ткачи с трудом находили пряжу в достаточном количестве для постоянной работы их станков. 30 годами позже мы наблюдаем обратное явление: ткачи не успевают больше справляться с работой, и заработная плата их быстро растет. Те из них, которые выделывают узорные муслины в Больтоне, получают в 1792 г. до 3 и 3³/₂ шилл. с ярда; ткачи бумаж­ного бархата зарабатывают 35 шилл. в неделю ⁶. И они начинают важничать: их можно видеть гуляющими по улицам с тросточкой в руке и 5-фунтовым банковым билетом, демонстративно заткнутым

¹ Кромптон в своей петиции 1812 г. не преминул выдвинуть это преимуще­ство в результате применения мюля (см. Journ. of the House of Commons, LXVII, 175).

²   Macpherson, Annals of Commerce, IV, 80; A complete history of the cotton trade, p. 102; J. Aikin, A description of the country from thirty to forty miles round Manchester, p. 166; R. Guest, Compendious history, p. 31. На одной иэ первых муслиновых фабрик, на фабрике Джемса Монтейта в Глазго (около 1780 г.) вначале употребляли пряжу, привозимую из Индии (см. Encyclopoedia Britannica, статья—Cotton, t. VI, p. 501, IX^е ed.).

³ Среди фабрикантов муслина в Глазго известное число были негоциантами и судовладельцами, обратившимися к промышленности во время войны в Америке (см. La Rochefoucauld-Liancourt, Voyage aux montagnes, vol. II, письмо от 8 мая 1786 г.).

⁴              Anderson, Chronological history and deduction of the origin of commerce

(дополнение), IV, 655.

⁶ An important crisis in the callico and muslin manufacture of Great Britain, p. 9.

⁶    Fifth report from the select committee on artizans and machinery, p. 392 (1824);Minutes of the evidence taken befora the select committee appointed to report upon the condition of the hand-loom weavers, p. 389 (1835).

за бант шляпы. Они одеваются как буржуа и не позволяют рабочим других промыслов входить в залы таверн, где они собираются ¹. Правда, благоденствие это длилось недолго; общий кризис англий­ской промышленности в 1793 г. явился сигналом к понижению зара­ботной платы ². Но это изменило только форму проблемы. Действи­тельно, несоответствие между производством пряжи и производ­ством тканей становилось настолько значительным, что прядиль­щики увидели себя вынужденными прибегнуть к вывозу пряжи за границу ³. Этот экспорт возбудил тревогу среди многих лиц, опа­савшихся, как бы в соседних странах, особенно во Франции, не воз­никли ткацкие фабрики, питаемые английской пряжей. Против вы­воза пряжи была поведена весьма оживленная кампания; поднимался даже вопрос, не следует ли воспретить его по тем же основаниям, по которым был воспрещен экспорт шерсти⁴.

Как и во время периода, предшествовавшего изобретению пря­дильных машин, в текстильной промышленности господствовало настоящее недомогание. Оно становилось все более серьезным вместе с ростом несоответствия, которое было его причиной. Около 1800 г. оно достигло своего пароксизма. А между тем в этот момент лекарство уже несколько лет как было найдено, но оно не успело еще произвести своего действия. Последнее стало заметным только тогда, когда необ­ходимость прибегнуть к лекарству дошла до своего крайнего предела. Мы видим здесь пример того, как поочередное действие экономиче­ской потребности и технического изобретения сообщает промышлен­ности ряд колебаний, каждое из которых составляет прогресс.

Проблема механического ткачества искушала уже не одного изо­бретателя. Ее трудность казалась довольно большой, но отнюдь не непреодолимой: движение обеих рам, на которые натянута основа материи, и движение челнока, скользящего между ними для обра­

¹ Place MSS (British Museum, Add. MSS, 27828), p. 199.

² Плата за тканье муслинов в Больтоне (с ярда):

1792     г........ 3 шилл.   1797 г...... 1 шилл. 6 п.

1793     »........ 2 »       1798 »...... 1 » 3 »

1794     »........ 1 » 9 п. 1799 »...... 1 » 2 »

Понижение это было вызвано больше всего быстрым увеличением числа ткачей в годы, когда заработная плата была высока. Fifth report from the select committee on artizans and machinery, p. 392.

³ «Хлопчатобумажные ткани были в таком спросе, что вся продукция пря­дилен расходилась бы, если бы можно было найти достаточно ткачей для превра­щения ее в ткани, но так как это было невозможно, фабрики решили сбывать за границу излишек своей продукции». Report on D-r Cartwright’s petition (1808), p. 7. Этот экспорт дал возможность понизить внутри страны заработную плату ткачей, хотя спрос на рабочие руки был все еще велик. «Около 1800 г.,— пишет один прядильщик,—вокруг Манчестера не было ни одной деревни на рас­стоянии 30 миль кругом, куда кто-нибудь из нас не посылал бы пряжи, которая возвращалась к нему обратно в форме тканей. Мы набирали ткачей сукна и полотна, бросавших свои специальности по мере того, как разрасталась хлопчато­бумажная промышленность; мы обращались решительно ко всем лицам, которых можно было уговорить, чтобы они стали у станка». W. Radcliffe_y Origin of the new system of manufacture, p. 11.

⁴ W. Radcliffe, ouvr. cite, p. 78—84, 163—172, etc. Радклифф был одним из тех, кто возглавил это движение в Ланкашире.

зования утка, отличаются сравнительной простотой. Уже с XVII в.¹ в Англии и в Германии употребляли механический станок для про­изводства лент: рукоятка заставляла челнок двигаться взад и вперед, а система грузов служила для натягивания и плотного прибивания нитей одна к другой². Но работа этой мешины отличалась медлен­ностью и сложностью; даже не будь мер, принятых против ее упо­требления в разных странах по просьбе ткачей³, голландский ста­нок, как ее называли в Англии, был бы недостаточен для того, чтобы произвести революцию в текстильной промышленности. То же замечание приложимо к станку, построенному в 1678 г. фран­цузом де Женнь (be Gennes), где два горизонтальных стержня, подобно рукам, передают друг другу челнок с одного конца станка на другой⁴. Что касается станка Вокансона, модель которого хранится в Conservatoire des Arts et Metiers, то он интересен главным образом постольку⁵, поскольку он послужил, спустя полвека после своего изобретения, исходным пунктом для изысканий Жакара.

Ни одно из этих изобретений не получило значительного практи­ческого применения. Если во Франции или Англии даже существо­вали какие-нибудь мастерские для машинного ткачества, то они почти тотчас исчезли и следы их трудно теперь найти⁶. Во всяком случае вероятно, что изобретатель механического ткацкого станка Эдмунд Картрайт не знал об их существовании. Младший сын одного джентль­мена из графства Ноттингем, предназначавшийся с юных лет к духов­ному званию, он блестяще окончил курс в Оксфордском универси­тете и в 1764 г. был принят в число fellows колледжа Магдалины⁷. В течение долгого времени он занимался только литературой и писал даже стихи в жанре Александра Попа,—недурные вещи, несмотря на холод, которым веет от их изящной формы⁸. Покинув Оксфорд, чтобы занять место сельского священника⁹, он, как человек интел­

¹ Это изобретение приписывалось некоему Антону Мюллеру, жившему в Данциге в конце XVI в. (см. Beckmann, В eitrage zur Geschichte der Erfindun- gen, II, 527).

² См. описание лентоткацкого станка в Encyclopedie Methodique, Manu­factures, II, CCII и сл., и у A. Barlow. History and principles of weaving, p. 217— 227 (с рисунками).

³  В Германии происходили настоящие бунты против этой машины (см. К. Marx, Das Kapital, I, 438) (см. Капитал, русск. пер., стр 351).

⁴   См. Journal des Savants, 1678, № XXVII; Philosophical Transactions of

the Royal Society, XII, 1001 и сл., и Abridgments of specifications relating to weaving, введение, p. XXXV.

⁶  О нем даже не упоминается в статье Soie de PEncyclop6die Methodique.

⁶    R. Guest, Compendious history, p. 44, упоминает о фабрике, основанной Гарсайдом в Манчестере в 1765 г. Это предприятие не могло, однако, удержаться, так как экономия, достигавшаяся благодаря машинам, несомненно сложным и неудовлетворительно работавшим, была недостаточна (см. J. James, Hist, of the worsted manufacture, p. 351).

⁷ Memoir of D-r Cartwright, p. 7—12. Семья Картрайтов жила в Ноттин­гемшире в течение 300 лет. Из трех братьев Эдмунда Картрайта двое слу­жили с отличием в армии, а третий был членом парламента и прославился своими передовыми взглядами. Е. Halevy видит в нем основоположника англий­ского радикализма (La formation du radicalisme philosophique, I, 223—224).

⁸ Constantia (1768), Almine and Elvira (1775), The Prince of Peace, with othep* poems (1779), Sonnets to eminent men (1783).

⁹ Сначала в Брамптоне (Дербишир), затем в Годби-Марвуд (Лейстершир).

лигентный и деятельный, постарался заинтересоваться жизнью дере­венского населения, среди которого ему приходилось отныне жить: он принялся изучать медицину и агрономию, обучая при этом своих прихожан новым способам лечения лихорадки и новым, приемам земледелия¹. Вот каким образом проявился сначала дух предпри­имчивости, которому предстояло сделать этого гуманиста, затерян­ного в деревенском доме священника, изобретателем и промышлен­ником.

На хлопчатобумажную промышленность и угрожавший ей кризис направил внимание Картрайта случайный разговор, происходивший летом 1784 г. во время его пребывания на водах в Метлоке. «Я на­ходился там,—рассказывает он сам,—в обществе нескольких господ из Манчестера. Разговор зашел об Аркрайте и его машинах для пря­дения. Один из присутствующих заметил, что с истечением срока аркрайтовского патента будет основано столько фабрик и начнут производить столько бумажной пряжи, что нельзя будет найти достаточного числа рабочих рук для обращения ее в ткани. На это я ответил, что Аркрайт должен раскинуть умом и изобрести ткацкую машину. Завязался спор, и все эти манчестерские господа едино­душно объявили, что такая машина—вещь практически невозмож­ная»². Картрайт утверждал противное и взялся доказать правиль­ность своего мнения.

Первые его опыты были аляповаты: он ничего не смыслил в меха­нике и ни разу в жизни не видел ткача за работой. Тем не менее при помощи столяра и кузнеца ему удалось соорудить станок, работавший о грехом пополам. «Основа была натянута вертикально, бердо падало с силой по меньшей мере в 50 ф., а пружины, перебрасывавшие друг к другу челнок, были достаточно сильны, чтобы пустить конгревову ракету. Коротко говоря, нужны были два сильных человека, чтобы заставить эту машину работать очень тихим ходом...»³. Таково было изобретение, на которое Картрайт взял патент в 1785 г. Он тотчас заметил все то, чего нехватало еще его машине, чтобы ею можно было пользоваться на практике. Путем последовательных улучшений он сделал из нее легко управляемую машину, которая автоматически останавливалась каждый раз, когда обрывалась какая-нибудь нить, и которую можно было с небольшими видоизменениями употреблять для тканья всевозможных материй ⁵. Оставалось только ввести ее в промышленность, которая, казалось, ждала и требовала ее; Кар­трайт ни минуты не сомневался в немедленном успехе.

Но тут-то и начались его злоключения. Деньги у него были ⁶:

¹ Memoir of D-r Cartwright, p. 18; J. Burnley, Wool and woolcombing, p. 110; B. Woodcroft_f Brief biographies of inventors, p. 21.

⁸     Encyclopaedia Britannica, 1-re ed., статья Cotton (воспроизведена в 9-м изд.. VI, 500) (см. W. Radcliffe, Origin of power-loom weaving, p. 52).

³ Encyclopaedia Britannica, loc. cit.; Memoir of D-r Cartwright, p. 63—64.

⁴ Abridgments cf specifications relating to weaving, № 1470 (4 апреля 1785).

⁶    Патенты: № 1565 (30 октября 1786), № 1616 (1 августа 1787), № 1676

(12 ноября 1788).

⁶ «Очень большое состояние». Петиция Эдмунда Картрайта, клерка, имею­щего ученую степень теологической науки, 24 февраля 1809 г. Journ. of the House of Commons, LXIV, 97.

он хотел эксплоатировать сам свое изобретение и устроил небольшую фабрику в Донкастере, в графстве Иорк (1787). Фабрика имела 20 ткацких станков, из коих 8—для производства миткалей, 10— для муслинов, 1—для клетчатых материй, один—для грубого холста *. Двигательная сила доставлялась сначала, как и в первых прядиль­нях, рабочим скотом, но уже в 1789 г. Картрайт выписал из Бирмин­гема паровую машину. К несчастью, хорошо оборудованное пред­приятие плохо управлялось: деловых талантов Картрайт не обна­ружил ни тогда, ни в течение последующей своей жизни. Мы видим здесь повторение плачевной истории всех изобретателей. В 1791 г. ему казалось, что он нашел путь к богатству: он вошел в соглашение с манчестерскими прядильщиками, братьями Гримшоу, об устрой­стве большой фабрики, которая должна была иметь не менее 400 стан­ков, приводимых в действие силой пара. Специально для этой целж были построены обширные здания². Но едва были установлены пер­вые машины, как против них с яростной враждебностью выступили ткачи. Владельцы фабрики получили угрожающие письма ³, а спустя месяц фабрика уже горела. Картрайт потерял не только барыши от договора, заключенного с братьями Гримшоу: он больше не мог найти человека, который отважился бы повторить опыт ⁴.

В промежуток между 1792 и 1800 гг. автоматически работающий ткацкий станок одновременно и нужен и непопулярен: желанный для одних, отвергаемый другими, ставший менее настоятельно необ­ходимым вследствие падения заработной платы, он не пробивает себе дороги ко всеобщему употреблению. Картрайт, совершенно разоренный, вынужденный передать свои патенты в руки администра­торов (trustees), метался между суровыми кредиторами и неделикат­ными должниками⁵. Он затеял ряд процессов против тех, которые пытались лишить его прибыли от его второго изобретения, машины для чесания шерсти. Окончательный успех подготовлялся, однако, силою обстоятельств. Движение в этом направлении ясно обозна­чилось в Шотландии: в 1793 г. Джемс Льюис Робертсон поставил в Глазго два механических ткацких станка, приводимых в действие колесом, которое вертела ньюфаундлендская собака ⁶; в 1794 г. в Дембартоне открылась мастерская с 40 станками; в 1801 г. Джон Моятейт, возобновив попытку бр. Гримшоу, поставил в одной фаб­рике 200 станков, приводимых в движение силою пара ⁷. Кампания

¹ Memoir of D-г Cartwright, p. 77;/. Burnley, Wool and woolcombing, p. 112.

² Эти здания были извзстны под именем Knott Mills (см. Barlow, Hist, of weaving, p. 40 и 236; Wheeler, Manchester, p. 167.

³ Вот текст одного из писем, помеченного маем 1792 г.: «М. г., мы клятвенно обязались друг перед другом разрушить вашу фабрику, хотя бы это стоило нам жизни, и снять ваши головы за то зло, которое вы причиняете нашему ремеслу. Если вы будете вести свое дели дальше, то вам известно теперь, чго вас ожидает». Report on D-r Cartwright’s petition (1808), p. 4.

⁴ См. петицию 24 фзвраля 1809 г., Journ. of the House of Commons, LXIV, 97.

⁵ Обследование в связи с петицией 18 марта 1801 г., Journ. of the House of Commons, LVI, p. 2 71—272 (показание Джона Картрайта).

⁶ Следует равным образом упомянуть попытки Роберта Миллера и Эндрью Кин лоха (1793). Webb MSS, Textiles, V, 1.

¹ R. Guest, Compendious history, p. 46; E. Baines, Hist, of the cotton manu­facture in Great Britain, p. 231.

против экспорта бумажной пряжи ускорила затем этот запоздавший прогресс. В 1803 г. Хоррокс, из Стокпорта, построил механические ткацкие станки из железа, модель которых была тотчас же принята в нескольких городах Ланкашира *. Для Картрайта было «приятным сюрпризом» оказаться, таким образом, свидетелем возрождения своего изобретения, если не окончательного торжества его. Когда в 1809 г., тремя годами раньше Кромптона, он обратился в парламент с хода­тайством о вознаграждении, то он имел возможность сослаться, в подтверждение своей просьбы, на тот факт, что его машины «полу­чили уже достаточно широкое применение в графстве Ланкастер, чтобы на них можно было смотреть как на предмет высокой госу­дарственной полезности» ².

Чтобы составить себе, однако, суждение о последствиях этого изо­бретения в их полном объеме, пришлось бы значительно перейти гра­ницы, поставленные настоящей работе: надо было бы проследить историю механического ткачества до 1839 г.—момента, когда поя­вился знаменитый официальный доклад о положении ручных ткачей³. Этот доклад и приложенные к нему протоколы рисуют одновременно и успехи машинного производства в этой отрасли текстильной про­мышленности, и причины, замедлившие их. Ужасающее бедственное положение ткачей, продолжавших еще в 1839 г. пользоваться старым ручным станком, все более ухудшалось по мере того, как росла сокрушающая конкуренция машины. Но чем больше оно ухудшалось, тем больше задерживалось всеобщее введение нового оборудования: заработная плата упала так низко, что становилось более выгодным пользоваться трудом людей, чем машинами. В некоторых отраслях производства, подвергшихся лишь неполному преобразованию, мы можем и в наше время наблюдать иногда повторение тех же явле­ний; этим объясняется живучесть примитивнейшей техники в малень­ких домашних мастерских, где свирепствует так называемая пото­гонная система (sweating-system). Но препятствие, которое машинное производство создает таким образом: для собственного прогресса, всегда было и всегда может быть только временным.

В начале XIX в. развитие механического ткачества еще едва только начиналось: на несколько миллионов веретен, насчитываемых уже в прядильнях, во всей Англии имелось еще только несколько сот автоматических станков ⁴. Но этого было достаточно, чтобы су­дить о результатах: два паровых станка под присмотром 15-летнего подростка ткали З^г/₂ куска материи в течение того времени, в какое

¹ Hardwick, History of the borough of Preston, p. 375. Относительно усовер­шенствований, введенных Петером Марс лен дом и Миллером из Глазго, см. Wheeler, Manchester, p. 107, и Cotton-spinning machines and their inventors, Quarterly Review, CVII, 78.

² Journ. of the House of Commons, LXIV, 97. Петиция была передана 7 июня на рассмотрение комиссии субсидий (ibidem, р. 391), которая 8 июня постано­вила выдать Картрайту 1 тыс. ф. ст. (ibidem, р. 393).

³ Minutes and reports from H. M’s. commissioners and assistant-eommissio- ners on the condition of the hand-loom weavers (1839—1841).

⁴ R. W Cooke-Taylor, The modern factory system, p. 94, дает следующие цифры: в 1813 г.—1 тыс. механических станков, в 1820 г.—14 тыс., в 1829 г.— 60 тыс., в 1833 г.—более 100 тыс.