Ф. РОТШТЕЙН.

О КУЛЬТУРНОСТИ.

У нас все чаще говорят о культуре и культурности. Это хорошо. Это показывает, с одной стороны, что мы начи­наем выходить из полосы всепоглощающих забот о хлебе насущном и имеем уже возможность думать и о духовных благах, а с другой, что вопреки всем поэтам прошлого, от Горация до Пушкина, «чернь», profanus vulgus, оказалась весьма чуткой к так наз. «высшим» запросам: едва утвердив свою власть, все еще вынужденный бороться за свое физи­ческое и политическое существование, наш «черный народ» уже чувствует, что так жить, как он жил до сих пор, нельзя, что нужно поднять на более высокую ступень и материальную обстановку, и духовные потребности, и что, пожалуй, нам не мешало бы даже позаимствовать кое-что и у буржуазного мира.

По обыкновению, в наших разговорах о культуре мы немного перебарщиваем. И в хваленых «европах», даже в буржуазных кругах, далеко не все так культурно, как нам рисуется, и у нас самих не все то, что слывет некультур­ностью, есть, в самом деле, некультурность.                             .

Если богатый англичанин каждое утро принимает ванну, или немецкая хаузфрау каждый день чистит свою медь, перекладывает кружевные салфеточки на спинках кресел и утюжит галстухи своего мужа, то это вовсе еще не симво­лизирует культурность. Это может быть и модой, и сред­ством убить время, и необходимостью дать выход неимеющей другого применения рабочей энергии, и просто тупоумным мещанством.

И, наоборот, если наша молодежь, на ходу проглотив свой скромный завтрак, бежит на публичную лекцию, на­ходя в ней больше удовольствия, чем в спокойном поедании пищи за чисто накрытым столом, то это не есть некуль­турность, а нечто совершенно обратное.

Культурность или некультурность далеко не всегда определяется внешностью: когда персидский дервиш — нищий (пишущий знает такой случай из личного опыта), простоявший некоторое время у ваших, ворот, не прося и

не получая ничего, приходит к вам в одно прекрасное утро и подносит вам букет свежих роз в виде приветствия и деликатного намека, то это—красивый акт культурного человека, сына народа, воспитавшегося на тысячелетней поэзии Саади и Гафиза, хотя он и грязно одет, не выбрит и, быть может, давно уже не мылся мылом.

На деле культурность — социальный продукт и социальная добродетель по преимуществу.

Тот, кто говорит, что культурность — это значит быть чистоплотным, есть ножом и вилкой, не плевать на пол и употреблять носовой платок и т. д., просто не понимает, что все эти и другие аналогичные хорошие привычки суть не плод личного культурного совершенства, а результат благо­состояния, и притом даже не индивидуального, а обще­ственного.

Дайте нашему народу немного разбогатеть, дайте ему приличные квартирные условия и обстановку, дайте ему возможность улучшить свое питание, и у него появятся носовые платки, он скинет с себя грязные полушубки, у него будут чистые постели, в комнатах воцарятся чистота и порядок, и он перестанет есть руками и хлебать из общей миски. И если с увеличением нашего богатства у нас повсюду будут школы, то и квартиры -наши будут украшаться кни­гами и картинами. Вся эта внешняя и материальная куль­турность сама по себе не есть еще культурность, а простое материальное благосостояние.

Истинная культурность — приобретение не внешнее, а внутреннее, не материальное, аморальное и интеллектуаль­ное. Истинная культурность проявляется во взаимных отно­шениях людей, в поведении и характере общения их друг с другом — в вежливости, простоте и свободе обхождения не только равного с равным, но и выше 'стоящего с ниже стоящим и обратно, в отсутствии, с одной стороны, подха­лимства и, с другой стороны, хамства — словом, в целом ряде нравственных качеств, воспитываемых в каждой отдель­ной личности и во всех вместе соответствующими привыч­ками совместной жизни.

У англичан есть термин, охватывающий некоторую часть этих нравственных качеств: «джентльменство», но он недо­статочен и недемократичен. По существу, культурность в этом, единственно подлинном, смысле даже- не ограничи­вается областью человеческих отношений: она через чело­века распространяется на всю обстановку. Если куль­турный человек не отхаркивается на улице или ест при­лично, или воздерживается от хождения по стриженой траве в парке, то он делает это из уважения к другим про­

хожим на той же улице, к своим соседям за тем же столом, к другим лицам, находящим радость в красоте лужаек.

Воспитанное до степени инстинкта чувство единства с другими людьми — вот что лежит в основе культур­ности в истинном значении этого слова.

Но не только с людьми: культурность часто выявляется и в обращении с животными. Когда извозчик на улицах Москвы хлещет упавшую лошадь с целью заставить ее встать на ноги, при чем прохожие либо с любопытством смотрят на зрелище, либо равнодушно проходят мимо, то это не просто варварство — это некультурность в высшем значении этого слова.

Напротив же, на улицах Лондона «холодный», но куль­турный англичанин не только не потерпит такого зрелища избиения несчастного животного, но и вперегонку с дру­гими, такими же «холодными» и культурными, англича­нами бросится к упавшей лошади, освободит ее от хомута и упряжи и собственными руками поможет ей встать.

В этом разрезе культурность не только не исчерпы­вается внешними признаками, о которых говоренр было выше, и не только не совпадает с посещением театров, концертов и картинных галлерей, но и является тем единственным привходящим моментом, который осмысли­вает внешние стороны быта как завоевания культуры. В штате Тенесси, прославленного обезьяньим процессом, несомненно, употребляют носовые платки и посещают театры; но разве он культурнее какого-нибудь персид­ского города Нишапура, где эти привычки неизвестны, но где живы предания великого прошлого и дружеские разговоры пересыпаются остротами и сравнениями из ве­ликих поэтов?

Наша страна еще бедна, но ее культурное воспитание будет зависеть не от одного только роста материального благосостояния.

Она еще в недавнем своем прошлом имела крепостное право и только лишь вчера сбросила с себя царское само­державие с его бесконечно-подлым и деморализующим бюрократически-милитаристским хамством.

При других обстоятельствах, в условиях буржуаз­ного развития, основанного на эксплоатации человека человеком и мешающего установлению равных челове­ческих отношений, ей предстоял бы такой длинный и трудный путь культурного воспитания, что можно, было бы отчаяться в том, достигла ли бы она когда-нибудь уровня хотя бы буржуазного Запада.