3. О ДЕРЕВЯННЫХ НАДГРОБИЯХ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ДРЕВНИХ ПОГРЕБАЛЬНЫХ ПАМЯТНИКАХ НА ТЕРРИТОРИИ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ПРИБАЛТИКИ

Топонимика сохраняет следы этнического прошлого не только на географических картах, но и на самой территории: в начале XX в. на перекрестках и поворотах всех дорог юго-восточной Прибалтики были выставлены прибитые к столбам дощечки, на которых были воспроизве­дены пазвания ближайших населенных пунктов и расстояния до ппх. Это была настоящая «материализация* топонимики, прекрасный мате­риал для этпографа, изучающего этнический состав населения. Но мате­риальные памятники этнического прошлого заключаются не только в ископаемых предметах или топонимических табличках на дорогах — их можно найти на поверхности земли в виде кладбищенских па­мятников. Об этом типе исторических источников необходимо сказать особо.

Надгробия и другие погребальные памятники, даже деревянные, раз­рушающиеся довольно быстро,— могут быть прекрасным историческим источником, свидетельствующим но только о том времени, к которому они непосредственно относятся, но и о более ранних эпохах. Из всех областей идеологии наиболее консервативны религиозные верования, поэтому материальные памятники, связанные с религией, могут в течение многих столетий пе меняться в своих формах, сохраняя внешние черты древнейшего оформления. Более того, памятники христианской эпохи сплошь и рядом сохраняют форму (и содержание) прежних сооружений эпохи язычества — настолько сильна в этой области идеологии традиция.

На старых сельских кладбищах юго-восточной Прибалтики сохра­нялись до недавнего времени (а в некоторых местах сохраняются еще и поныне) своеобразные деревянные надгробия на могилах, очень мало похо­жие на христианские кресты. По своему внешнему виду эти погребальные памятники представляют столб с деревянным щитом различной формы. Иногда щит походит по своим очертаниям на погребальную урну древних балтийских племен, иногда имеет вид трапеции с широким основанием, иногда нижняя часть трапеции оканчивается волнистым вырезом, а то и свисающими вниз резными копцами.

Район распространения таких надгробий достаточно велик: на юге он начинается в области Мазурских озер, тянется через весь бассейн р. Пре- геля, заполпяот побережье Курского залива, местности в нижнем течении Немана, западную часть Жемайтии, юго-западную Латвию и доходит иа севере до южной оконечности Рижского залива.

На юге и на совереУсвоего района распространения формы надгробии паиболее просты. На юге это деревянный щит, почти в точности воспроиз­водящий форму погребальной урны; на севере — простой щит трапеце­видной формы. На побережье же Курского залива надгробия отличаются сложностью форм — так же как и в Жемайтнн. На деревянных надгробиях принеманскои полосы и побережья Курского залива явственно видны рез­ные изображения птиц, сердец, урн и каких-то странных изогнутых

задних конечностей животного. Сплошь и рядом шит изображает черепаху. Так как при этом все контуры стилизованы и рисунки упрощены, перво­начальная тема изображения не всегда ясна.

Давность сохранившихся в настоящее время надгробий этого типа не велика н не превышает нескольких десятилетий, ибо памятники сооружены в разное время, но не ранее второй половины XIX в.; впрочем иначе и быть не могло, поскольку деревянные столбы разрушаются довольно быстро Такие памятники можно считать почти современными нам сооружениями, но в таком случае очень странным кажется то обстоятельство, что на хрис­тианских кладбищах (преимущественно лютеранских, епангелистских) поставлены на могилах не кресты, а погребальные монументы без этого христианского символа. Не являются ли эти надгробия (и по форме своей, и но религиозному значению) выражением какой-то дохристианской рели­гиозной традиции? II если такое предположение правильно, то какой именно? Христианизация пародов юго-восточной Прибалтики относится
к XIII—XIV вв; следовательно, дохристианские памятники должны вести свой генезис с еще более раннего времени, т. е. с той эпохи, когда летто- лнтовскпе земли не были захвачены немцами.

Раскрытие генезиса этих сооружении имело бы большое значение для понимания дохристианских веровании летто-литовцев, тем более,.

что в этой области многое для нас остается неясным из-за отсутствия ис­торического материала.

Сорок лет назад литовский искусствовед И. Насанавичпус обратил внимание на своеобразие форм литовских надгробий в Восточной Пруссии и пытался дать им объяснение¹. Он пришел к выводу, что боль­шинство памятников этого типа отражаег древнюю языческую традицию и не имеет никакого отношения к христианству. Почто изображают резные щиты памятников, каково их значение? На этот вопрос И. Басанавнчнус
отвечает лишь частично, утверждая, что резные контуры щитов воспроизво­дят стилизованные изображения человеческой фигуры. Единственным основанием для этого положения он привел свое собственное зрительное восприятие. Но фигуры, изображенные в разных вариациях на этих памят­никах, скорее похожи на какие-то шкуры или на жаб, чем па человека. Если это, по Басанавнчиусу, человек, то кого оп изображает? Божество?

Или погребенного человека? Этого Басанавичнус но пояснил. Нет необ­ходимости для опровержения догадок или утверждений такого рода во­зобновлять спор о том, существовали ли у древних литовцев антропо­морфные изображения божеств — «идолы)^[1]. Если допустимо сомневаться
в правильности категорических отрицаний наличия «идолов* у древ­них литовцев вообще, то совершенно бесспорно положение, что на моги­лах такие изображения не обнаружены.

Догадки Басапавичиуса исходят из положения о том, что «фигура человека* на могильных памятниках стилизована. Это объяснение необ­ходимо ему по той простой причине, что в своем настоящем виде надгробное изображение совсем не похоже на человеческую фигуру. Но при всякой стилизации процесс упрощения форм происходит постепенно. Где же обна­ружены первоначальные или близкие к первоначальным формам изображе­ния, подвергшиеся позже стилизации? Таких изображений не найдено. Не проще ли в таком случае признать изображения на надгробиях не стили­зованными, а реалистическими, т. е. изображающими какие-то шкуры?

При похоронном обряде почти всех народов, имеющих или имевших в прошлом анимистические религиозные представления, обы­чай принесения в жертву богам животных, птиц и хлебных злаков был широко распространен. Мясо жертвенных животных поедалось участни­ками похоронного обряда или жрецами, а шкуры или отрезанные головы жертвенных животных (иногда — череп) водружались на шестах возле могилы, надгробного кургана и пр. Такой обычай вплоть до недавнего врсмони существовал у народов Алтая. У айнов южного Сахалина этно­графам пришлось наблюдать схожее явление в 1947 г. — на мольбищах стояли обструганные стволы лиственниц, на вершинах которых были водружены собачьи головы и повешены собачьи шкуры (М. Г. Левин, 1948, стр. 23). Арабский путешественник Ибн-Фадлан сообщал, что в на­чале X в. «русы», привозившие шкуры и девушек-рабынь в низовья Вол­ги (Итиль), во время моленья об успехе своих торгово-разбойничьих по­ходов ставили большие шесты, на которые водружали головы жертвен­ных животных (А. С. Фаминцын, 1884, стр. 34). Подобных примеров у разных народов и в разное время можно привести песьма большое ко­личество, но особенно ценны для данного случая свидетельства, касаю­щиеся древних обычаев тех народов юго-восточной Прибалтики, на тер­ритории которых обнаружены эти памятники.

Преториус в своих записях об обычаях древних жемайтов рассказывает о том, что литовцы в честь своих божеств ставят большие камни и водружа­ют громадные шесты, на которые привязывают свои приношения. «В области жемайтов был дуб, в пяти шагах от которого находился исклю­чительно большой камень. Недалеко от камня стоит высокий шест, по его мнению, по меньшей мерс восьми сажен (?) вышины, на котором распялена шкура козла, а над этой шкурой водружен большой пук хлебных злаков н трав»^[2].

При описании празднования литовцами Иванова дня, Преториус снова отмечает значение высокого шеста, на который водружен пук различных злаков: вокруг этого шеста ходит хоровод и происходит все торжество. Указывает он также еще один обряд накануне Иванова дня: хозяева посы­лают парней и девушек в поле, чтобы собрать Иванову траву (вероятно, так называемый Иван-чай), которую потом рассовывают пучками — по числу живущих в доме — в щели стен и за балки иотолка, и ждут, когда эта трава зацветет; если какой-либо пучок пе цветет, это считается призна­ком, что человек заболеет или умрет; остальную траву связывают в пучки и водружают на высоком шесте над воротами или ставят этот шест на току, куда свозят урожай. Такой шест с пучком травы называется Куполе
русск. — Куиала), а праздник — Куполес (А. Мержинский, 1899, стр. 430).

По свидетельству Шульца, описавшего литовский быт в приходах Вилуны, Ширвинты, Шилены, Будветы и Вшпвылы в 30-годах XIX в., в Иванов день девушки украшали румянками и другими полевыми цветами высокий шест, называемый Кополнс, и водружали его с песнями на конце деревни возле поля с хлебными злаками. Вокруг этого шеста в течение двух ночей происходило празднование, в котором принимали участие лишь девушки, а днем молодые парни инсценировали нападение на шест, чтобы отнять его у девушек. Аналогичный шест ставился в поле перед посевом, причем высота его достигала нескольких сажеп (А. Мержинский, 1899, стр. 430—431).

Если вспомнить об этих ритуальных шестах с распяленными на них шкурами животных и привязанными пучками хлебных злаков, шестах вышиной в несколько сажен, разукрашенных цветами и пр., то можно гораздо проще истолковать значение изображенных на надгробиях фигур, чем это делает Басанавичиус. Это не человеческие фигуры, а действительно гикуры жертвенных животных. Надгробия на кладбищах в Коадьютене и Ниддах не дают никакого повода для иного толкования; на них изображены вполне реалистично шкуры различных животных — главным образом мелкого рогатого скота. На некоторых надгробиях, кроме того, выделяются изображения рогатых голов. И даже на надгробиях в Гильге и Матцгир- рене, дальше остальных ушедших от первоначального примитива и ослож­ненных мотивами погребальной урны и истекающих кровью сердец, совер­шенно явственно и реалистично сохранились элементы распяленной шкуры в виде задних конечностей жнвотногс, помещенных ниже сердца.

На территории Латвии можно найти еще более разительные образцы подобных надгробий, подтверждающих их генезис от распяленных шкур жертвенных животных. На кладбищах в Булдури и Асари Слокской волос­ти, на кладбищах волостей Салас, Палтмалес и Балдонас находятся десятки надгробий, похожих по внешнему виду на надгробия Коадьютена и вос­производящих в дереве форму распяленной шкуры. Памятники эти отно­сятся к середине прошлого столетия. Рисунки этих надгробий опубли­кованы в трехтомном фундаментальном латышском издании «Latvju, Raksti* *.

Наличие подобных погребальных памятников у литовцев и латышей указывает, что обычай распяливать жертвенные шкуры на шестах около могил был присущ всем летто-литовскнм племенам и относится ко времени, предшествовавшему сформированию обособленных литовского и латышско­го народов. На латышских надгробиях в Балдоне наиболее сохранилась древняя традиция — распяленная шкура прижата по бокам деревянными планками, превращающимися на других памятниках в подобие двускатной крыши. Позже шкура заменяется деревянным щитом схожей формы. Дальнейшая трансформация идет двумя различными путями: в Малой Литве, протестантской (по религии своего населения), постепенно стили­зовался контур щита-шкуры, вводились к нему различные художествен­ные и символические дополнения; в Большой Литве (католической) раз­вилась католическая символика (сердце христово, изображение распя­тия), вытеснившая в конце концов жертвенную шкуру, но сохранившая и усилившая элементы двускатной крыши.

Сложность рисунка п характер выполнения деталей па погребальных памятниках в Гильге и Матцгиррене, по сравнению с надгробиями кладбищ в Коадьютене, Ниддах, Шаках и Шпуках, показывают бблыпую древность
последних. В Коадьютене, Ниддах, Шаках и Шнуках сохранилась гораздо больше традиция, связанная с уходящим в далекое прошлое религиозным обрядом летто-литовцев; в Гпльге и Матцгиррене эта традиция вытес­няется и затемняется новыми влияниями, идущими из другой этнической среды. Эти влияния отразились в виде изображения сердца, а также голу­бей, сидящих на погребальной урне. Правда, в отношении птиц сущест­вует большое сомнение —голуби это или какие-либо другие итицы.

Изображение сердца на надгробиях в Гпльге и Матцгиррене указывает на несомненное влияние католицизма. В католической символике это — «сердце Иисуса», истекающее кровью. Это объяснение создано, вероятно, значительно позже появления подобных изображений и являлось попыткой канонизировать языческий обычай, придав ему христианское толкование. В действительности это символ страдания. Так толкует этот обычай И. Басанавичиус, считающий его дохристианским символом страдапия и любви. Распространенность подобных изображений на надгробиях так велика, что отнести их к какому-либо одному народу пикак нельзя.

Иное дело с изображением птиц. У северных народов Европы очень распространены изображения водоплавающей птицы, которые некоторые учепые склонны считать символами солнца ( в особенности, если эти водо­плавающие птицы расположены на противоположных концах ладьи). Изображения птиц на летто-лнтовских надгробиях не похожи на уток или других водоплавающих птиц. Не похожи они и па петухов, не похожи на кур (жертвенная птица в древнем прусско-литовском культе). Нет у них никакого сходства с павлинами, которые изображаются на иконах визан­тийского образца рядом со святыми угодниками как символ райской жизни («Орнамент...*, 1898, табл. 34, фиг. 12). Хвост и крылышки этих птиц отличаются от обычных изображений голубей, хотя белые круги вокруг глаз (на некоторых изображениях) могли бы дать повод отнести их к голу­бям. Но на всех более реалистичных изображениях птиц на надгробиях имеется одна характерная деталь: нижняя часть груди отмечена белыми полосками или точками (точки могли образоваться из полосок, как даль­нейшее упрощение деталей). Существует не много птиц, имеющих белые полоски на грудке; среди них прежде всего нужно упомянуть о кукушке. Изображение птиц на летто-литовских надгробиях,—если бы подтвер­дилось, что фигуры птиц представляют кукушек,— приобрело бы в таком случае особый смысл. Необходимо отметить также, что клювы птиц, кры­лышки и хвосты несколько напоминают кукушек.

П. Шафарик в своих «Славянских древностях» говоря о замечаниях Тацита, относящихся к «эстиям», предположил, что «мать богов», о которой сообщал Тацит, имеет аналогию с славянской богиней Живой, и обещал доказать это. К сожалению, Шафарик не вернулся к этому вопросу, его замечание осталось недоказанным. Между тем оно очень интересно. Богиня Жива, которая почиталась западными славянами (у поляков Жнвьо —дочь Триглава), была матерью земли и олицетворением природы. Прокош сооб­щал: «В честь Живы был построен храм на возвышенности, названной по имени ее Жнвец. К этому храму в первые дни мая стекался народ, прося у богини, которую почитал источником жизни, долгого и благополучного здравия. В особенности же приносили ей жертвы люди, услышавшие первое пение кукушки, суеверно полагая, что им осталось жить столько лет, сколько раз повторился ее голос»^[3]. Прокош не сообщает, существо­вало ли в этом храме какое-либо изображение богипи Живы и вообще об «идоле» богини нигде не упоминает. Можно поэтому предположить,

'♦                           ¹²                                                                                ,5                                                                                                       ^,J

Рис. 36. Нзмснспие форм древних падгробий на деревен­ских кладбищах юго-восточной Прибалтики.

1—4— формы деревянных надгробий на кладбище в Коадьютене;

5—7 — формы деревянных надгробий на кладбище в Ниддах;

S — деревянное надгробие на кладбище в Мажгириай; 9,

10— каменные урны на кладбище в поселке Русс; // —1» — де­ревянные надгробия на кладбище в Шанах; 14. li — деревянные надгробия на кладбище в Рознттене.

что статуеобразного изображения Живы не существовало. Но из описания культа богини видно, что в нем важную роль играла кукушка, вещая птица. Не являются ли и птицы, изображенные на памятниках в Гильге,

кукушками, а не голубями? Жива славян, Жиминела (Земинела) жемайтов, Земилукис древних пруссов, Жемнна литовцев, Земме латышей — богиня земли. Она принимает в свое лоно мертвых, и именно ей должны были ставиться надгробные памятники. Было бы вполне понятным поэтому присутствие на них одного из символов богини — кукушки. То обстоятель­ство, что на надгробиях изображена не одна, а две птицы, что более соот-

ветствует обычпому изображению голубей, не противоречит такому пред­положению, ибо замена кукушки голубями могла произойти позже, когда ослабевшая древняя традиция подверглась атаке католицизма или про­тестантизма.

На кладбищах восточной части территории юго-восточной Прибалтики в Литовской ССР указанных типов надгробий не встречается; их заме­няет намогильный крест с досками-крышами. Подобные же кресты и крес­ты-часовни (божпицы) бытовали в Новгородской и Архангельской губ. Но зато совершенно своеобразны литовские кресты-распятия на перекрестках дорог, на околицах деревень, на пригорках среди полей. Необычайная высота таких крестов (в несколько метров), скопление их в большом коли­честве в определенных местах и, наконец, внешний вид этих распятий, прикрытых доской-крышей, заставляет вспомнить о древних шестах с распяленными шкурами и подумать о прямой аналогии этих «распятии». Для литовцев-хрпстиан возведение массивных «распятий» на шестах было лишь продолжением древней языческой традиции распиливания жертвен­ных шкур, и поэтому оно получило у них такое большое развитие.

Так раскрывается значение некоторых древних погребальных памят­ников, сохранявшихся в силу религиозной традиции на территории юго- восточной Прибалтики до недавнего прошлого. Эта традиция указывает, что места погребений, будь то курганы или захоронения в грунте, отмеча­лись постановкой погребальных памятников в виде высоких шестов с рас­пяленными шкурами жертвенных животных. Район распространения по­гребальных памятников такого традиционного типа охватывает области, заселенные накануне вторжения немцев следующими летто-литовскими племенами: пруссами, судавамп, восточными литовцами, жемайтамп и частично курами. Тем самым доказываются тесная связь этих племен в до­христианское время (во всяком случае, до вторжения немцев) и близость их религиозных обычаев, основанных, очевидно, на одинаковых верованиях'. Поскольку и материальная культура этих племен в эпоху,непосредстгенно предшествовавшую немецкому вторжению, обнаруживала совершенно явственные черты этнической близости, можно утверждать, что объедине­ние их в единую народность было не за горами.

6.  ЭТНИЧЕСКИЙ СОСТАВ НАСЕЛЕНИЯ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ПРИБАЛТИКИ НАКАНУНЕ И В ЭПОХУ ВТОРЖЕНИЯ НЕМЕЦКИХ РЫЦАРЕЙ

Население, занимавшее в XII—XIII вв. заселенную летто-литовцами территорию, было неоднородно по своему социальному развитию. К тому времени, когда эта территория стала объектом немецкой агрессии, наиболее развитыми в экономическом и социальном отношении были юго-западные районы и Землапдскпй полуостров. Здесь жило земледельческое и рыбац­кое население, имевшее множество поселков и ряд укрепленных пунктов. Добыча янтаря, его обработка и обмен с соседями играли большую роль в жизни коренного населения побережья. Страна была богата сельско­хозяйственными продуктами, в изобилии имела рыбу и мед. Находимые при археологических раскопках предметы, относящиеся к этому времени, указывают на то, что и ремесло — обработка металлов, гончарное дело — достигло довольно большой высоты.

По сравнению с этой областью другие районы, более восточные, не­сколько отставали в своем развитии. Труднопроходимые дебри (леса, болота) затрудняли освоение жителями больших пространств. Централь­ная часть страны была слабо заселена, главным образом охотпиками и рыболовами; что же касается земледельческого населения, то оно сидело небольшими группами на далеком расстоянии друг от друга. Только в XV в. началось энергичное продвижение в глубь страны земледельцев, за много веков до того освоивших территории/ близкие к берегам р. Немана и его больших притоков (как, напримор, Шешупс). К этому времени относится возникновение там таких литовских поселений, как Скайсгиррен, Виттгиррен, Узкампен, Дезген, Тракенен, Траукседен, Трокишкен и др., само название которых указывает на тяжелую борьбу с лесом. А. Цвек (A. Zweck, 1898, стр. 132) даст расшифровку этих названий, объясняя их значопие по литовски: скайсгирряй зпачит «вырубленная роща», виттгирряй — «середина леса», ужкампяй — «лесистый»,дсзгияй — «выжженый», тракеняй — «выкорчеванный», и от того жо литовского корня «траукти» (выкорчевывать) произведены названия Траукседяй, Трокишкяй.

Долина Немана была освоена значительно раньше, и сидевшее здесь население по своей земледельческой культуре мало отличалось от жителей южных районов.

В низовьях Немана и к северу от пего жили жемайты, экономическое развитие которых наиболее отставало. Еще в XVII в. в этой области почти единственным типом жилого дома была курная хижина овальной
формы, крытая соломой, в то время как в южных районах жители перешли уже к более совершенному типу жилья (к прямоугольному срубу)¹.

Различия в уровне экономического развития не были все же настолько значительными, чтобы служить преградой для этнического сближения населения. Конечно, в XII—XIII вв. не существовало еще единой литов­ской народности и население отдельных райопов юго-восточной Прибал­тики говорило на разных диалектах (или вернее языках, развившихся из племенных диалектов), но эти диалекты или языки были настолько близки друг другу, что не затрудняли взаимопонимания населения. Значительно бблыппм препятствием к сближению паселения разных районов было от­сутствие политического единства. Страна была разбита на множество племенных территорий. Классовые различия успели подорвать внутреннее единство племен. Простой народ находился в зависимом положении от зна­ти, которая жила экономическим угнетением соплеменников и доходами от войны и грабежа. Военная клика племен втягивала сородичей в воору­женные столкновения с на родами-соседями, война превращалась в явление почти бытовое.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что, начиная с X—XI вв., пруссы, литовцы, латгалы и другие летто-литовскис племена совершали непрерывные набеги на соседние славянские области и, наоборот, сла­вянские племена вторгались на территорию летто-лнтовцев.

Этими мсждуусобицами воспользовались немецкие рыцари и напссли одновременный удар как по летто-лптовцам, так и по славянам. В ХШв., вмешавшись в столкновение между мазовшанамп (поляками) и пруссами, немецкие агрессоры прорвались на восток, в Прибалтику.

Официальная немецкая историческая версия о причинах вторжения немцев в Прибалтику гласит, будто немцы были приглашены выступить против пруссов мазовепкпм князем Конрадом, призвавшим их в 1228 г. на помощь протпв «язычников», грабивших «христианские земли» (земли поляков-католнков). Однако эта версия является лишь полуправдой, т. е. наполовину лжива в своей основе, так как немецкие рыцари давно зари­лись на богатые нрусские земли и искали лишь повода для открытых за­хватов. В пачале XIII в. немецкий монах Христиан, подстрекаемый герман­скими феодалами, стал проповедовать крестовый поход против «язычников- пруссов[4]. Немецкие рыцари (массы бродяг, по выражению К. Маркса²) довольно быстро сговорились с некоторыми польскими феодалами о втор­жении на прусские земли. Так был организован первый поход против пруссов, приведший в 1217 г. к захвату немецко-польским войском Кульм- ской обл. Этнический состав населения Кульмской обл. не был прус­ским —бблыпую его часть составляли славяне. Возведенный в сан епископа Кульмской обл.Христиан договорился с мазовецким князем Конрадом о том, что поляки «уступят» на время область немцам, чтобы на этой территории создать плацдарм для развертывания военных действий против пруссов; после окончания военных действий (т. е. после покоре­ния пруссов) немецкие рыцари обещали вернуть Кульм полякам. Конечно, эти обещания не были выполнены.

Так как для таких операций требовалось большое войско, решено было обратиться за помощью к Тевтонскому ордену. Магистр Ордена дал согласно направить рыцарей-крестоносцев (изгнанных к этому времени из Палести­ны) протпв пруссов. В 1231 г. банды немецких рыцарей, перейдя через Вислу, вторглись в страну пруссов, грабя местное население и уничтожая всех, кто пытался сопротивляться. В следующем 1232 г. разбойное нападе­ние получило благословение римского папы Иннокентия III и превратилось в «крестовый поход против язычников». Под предлогом распространения христианства крестоносцы захватывали чужое имущество, овладевали землей, скотом, превращали жителей сначала в данников, потом в кре­постных.

Угроза порабощения иноземцами, нависшая над прусско-литовским населением Прибалтики, заставила объединиться разрозненные племена. Восточные литовские племена выступили инициаторами этого объединения и впоследствии сыграли большую роль в организации обороны края. Позже в борьбу с немецкими рыцарями втянулись и некоторые польские князья, понявшие губительность недостойной политики Конрада Мазовеп- кого, отдавшего Кульмскую обл. на разорение рыцарским бандам.

««Рыцари»,—писал К. Маркс в своих исторических конспектах,— неис­товствуют, как испанцы в Мексике и Перу; пруссы храбро сопротивляются, но все более изнемогают; чужеземные завоеватели проникают в глубь страны, вырубают леса, осушают болота, уничтожают свободу и фетишизм коренного населения, основывают замки, города, монастыри, сеньерии и епископства немецкого образца. Там, где жителей не истребляют, их об­ращают в рабство*^[5].

В 1233 г. пруссы были разбиты в бою на р. Сергуне (переименованной позже немцами в Зорге). В 1237 г. немецкие рыцари захватили Помезанию, потом оккупировали Погезаиию. В том же году крестоносцам удалось овладеть Эльбингом, где они создали свой опорный пункт. В 1239 г. они закрепились на побережье Вислинского залива, получившего затем на­звание Фришес Гаф, заняв прусское приморское укрепление Балга, бывшее одновременно и морским портом. Этот порт имел большое значение, так как около него находилось одно из наиболее глубоких мест этого мелкого в общем залива (A. Botticher, вып. VIII, стр. 25—26).

В течение следующих двух лет немецкий Орден оккупировал Вармию, Натапгию и частично Барту (Бартен).

В 1242 г. прусско-литовское население восстало против поработителей и шесть лет героически боролось с завоевателями. Только в 1248 г. рыцарям, разрушившим целые районы и истребившим почти поголовно их население, удалось подавить восстание (О. Beckherrn, 1890, стр. 385—386).

В 1242 и 1246 гг. немцы совершили несколько рекогносцировок, про­бравшись по льду замерзшего Вислинского залива на юго-западный берег Земландского полуострова. В 1249 г. рыцарские банды перешли через р. Фришинг и вторглись в землю земов (жемов). В течение трех лет пол­чища завоевателей разоряли страну. В 1252 г. немецкие рыцари про­никлись уверенностью, что сопротивление населения окончательно сломлено; но когда зимой 1252/53 г. в Гермове прибыл военный комен­дант Ордена Генрих Станге, пруссы убили его вместе с братом и всей свитой. Рыцарские войска бежали с полуострова, спасаясь от восстав­ших пруссов.

В 1254 г. чешский король Оттокар II при поддержке римского папы создал крестоносное войско, которое, благодаря активной помощи немец­ких князей и знати, ему удалось довести до 60 тыс. По льду замерзшего залива войско перешло из Балги на Земландский полуостров н возле Ме­деновы встретилось с прусскими отрядами. Крестоносцам пришлось вы­держать несколько кровопролитных сражений (под Меденовой, Квед- новой, Вальдовой, Кайменом и Тапиовой), прежде чем немсцко-чсшскому войску удалось подавить сопротивление пруссов. Закрепившись после этих
сражений на Земландеком полуострове, крестоносцы выстроили в устье р. Скара (позже — Липца, затем Прегель) укрепление, названное’ ими в честь Оттокара Кролевец. Немцы переименовали его тотчас же в Кениг­сберг. Это укрепление находилось невдалеке от старого прусского укреп­ления (О. ВескЬеггп, 1890, стр. 340).

В 1260 г. произошло второе массовое восстание пруссо-литовцев. В вос­стании участвовали жители не только западной, но и восточной части тер­ритории. Немпы пытались сломить сопротивление восставших путем тер­рора. Известно, например, о сожжении заживо большой группы прусско- литовской знати, захваченной крестоносцами в плен.

Однако первые успехи Ордена, подавившего восстание в некоторых районах, оказались призрачными: огонь восстапия вспыхнул снова. На этот раз восстание приняло особенно широкий размах. Под Покарбе- ном крестоносцы были разбиты и бежали в Кенигсберг, который был тот­час же осажден пруссо-литовцамн. Получив подкрепление из Германии, крестоносцы в 1263 г. перешли в наступление и разбили пруссо-литовцев, но в следующем году военные действия снова приняли большие размеры. В 1264 г. отряды судавов осадили немцев в Белове (Велау), и лишь с боль­шим трудом Ордену удалось освободить осажденный город. Сняв осаду с Беловы, крестоносцы двинулись вниз по р. Лабе (позже — Дейме) и за­хватили оба берега ее на всем протяжении, превратив имевшиеся здесь прус­ские селения п укрепления в свои опорные пункты. Так были созданы немецкие укрепления в Тапиове (Тапиау) и Лабу вс (Лабиау). В 1266 г. был построен немцами Бранденбург на р. Фршпинге, который должен был защищать Кенигсберг с запада. Полное покорение земли земов (западных пруссов) закончилось в 1270 г.

Это был второй этап немецко-рыцарсксй агрессин в прусско-литов­ской земле. После этого в течение ста лет Орден воевал против восточных литовцев. В этот третий период агрессии рыцари переселили часть прусско- литовского населения изСудавии (восточная часть террнтории)на Землапд- екпй полуостров, чтобы освободить для немецких колонистов земельные участки. Известно, например, о переселении большой группы судавов в се­веро-западную часть полуострова около Брюстерорта, Ст.-Лоренц и Хай- лигенкройц (так называемый «судавский угол»), а также в местность подле Медникен в приходе Варген (A. Bottichcr, вып. VIII, стр. 27—28). В 1325 г. Орден построил укрепления в Гердауене и Вартенбурге.

К этому времени относится строительство немецкой внешней оборо­нительной линии на восток от Земландского полуострова — по рекам Дейме и Але. Оборонительная линия состояла из цепи укрепленных посадов, окруженных валами, палисадами и частоколом. Каменные укреп­ления появились значительно позже. Кроме того, Орден создал на вос­токе «зону пустыни». Значительные территории Галпндии, Надровии, Шалавии и Судавии были опустошены, прусско-литовские селения выж­жены, поля вытоптаны, искусственные сооружения на роках (мосты, переправы) уничтожены. Области эти превратились спова в пустоши, из которых завоеватели стремились удалить все местное неселение. «Обра­зец того опустошения, — пишет про этот период К. Маркс,— которое они (крестоносцы.— П. К. ) произвели, это судьба населения Зюдау (Siidau) в Пруссии; к концу XIII века цветущая страна была превращена в пустыню, на месте деревень и возделанных полей появились леса и топи, жители были частью перебиты, частью уведены, частью вынуждены выселиться в Литву»¹.

Граница «зоны пустыни» начиналась от Беловы и через Гросс-Зоб- рост, Зензбург, Бишофсбург тяпулась к польской границе вплоть до

*    Архив Маркса и Энгельса, т. V, стр. 344 (Sudau — Судавия.)

Нейденбурга. Oua состояла из трех параллельных валов вышиною вЗм н шириною (в верхпей своей части) в 2 м и шла сплошной линией через горы и долины. В болотистых местах были построены дамбы, возведены блокгаузы (Prussia, 1881, стр. 18, 154).

Судьба жемайтов, населявших местности к северу от нижнего течения р. Немана, сложилась иначе. После закрепления в конце XII в. немецких рыцарей в устье р. Западпой Двины и постройки там крепости Риги, пемцы занялись покорением местного ливского и летто-литовского на­селения. В 1202 г. был организован рыцарский Орден меченосцев, сыг­равший в покорении северной Прибалтики такую же зловещую роль, ка­кую сыграл Тевтонский орден в юго-восточной Прибалтике. Расширяя свои владения и оккупируя территории местных летто-литовских племен, Орден меченосцев столкнулся с жемайтами и земгалами. В 1236 г. под Шауляй меченосцы были разбиты наголову восставшими летто-литовскими племенами и принуждены отступить к побережью, но в следующем году они объединились с рыцарями Тевтонского ордена и возобновили захват земель и имущества местного населения. Подобно Тевтонскому ордену мечоносцы создавали на захваченной территории опорные пункты, а жи­телей превращали в рабов. Так была оккупирована ими большая часть Жемайтин^[6], а в 1252 г. в устье Курского залива создан военный лагерь Мемельбург, превратившийся позже в город и крепость Мемель (Клай­педа). Военные успехи немецких рыцарей облегчались непрерывной междуусобной борьбой летто-литовских князей, заключавших нередко военные союзы с немецким Орденом, польскими и русскими князьями против других летто-литовских племен. Это был период роста феодаль­ной раздробленности. При столкновениях феодальных князьков менее всего учитывались интересы простого народа, и этнические связи и тра­диции сплошь и рядом уступали место различным политическим комби­нациям. И тем не менее, несмотря на кровавую грязь княжеских между- усобиц, этнические группы, близкие по языку и быту, стремились слиться в единую народность.

Всё возраставшая угроза немецкой агрессии заставила некоторые летто-лнтовские племена образовать военный союз под руководством кня­зя Миндовга. Союз этот, включавший жемайтов, часть куров, часть во­сточных литовцев и судавов, организационно закрепился после того, как Миндовг лишил многих князьков их власти, а земли подчинил себе. Но объединительные усилия Миндовга встретили яростный отпор со стороны других литовских князей. В 1250 г. немецкий Орден сумел привлечь на свою сторону и вовлечь в вооруженную борьбу против Миндовга русских князей (Галицкой Руси), поляков, ятвягов (судавов) и жемайтов. Только удачный политический ход литовского князя (принятие им католичества) спас его от разгрома. Миндовг добился расиада коалиции, выступавшей против него, и тогда, воспользовавшись восстанием жемайтов и куров иротив немецких рыцарей, в 1260 г. нанес рыцарям сокрушительный удар.

Войска Ордена были разбиты. Правда, Миндовг был вскоре убит своими приближенными, но ему удалось создать самостоятельное государство — Литовское княжество, объединившее значительную часть литовского на­рода.

В течепие последующих двух столетии этническое единство литовского народа настолько окрепло, что прежние племенные этнонимы стали по­ниматься как исторические названия отдельных областей.

В письме от 11 марта 1420 г. литовский великий князь Вптовт разъяс­нял королю Сигизмунду, что Литовское княжество состоит из трех частей — Литвы, Жмуди и Судавии, по что жители, проживающие во всех этих областях, литовцы. В конце письма Витовт так обобщил свои доказатель­ства: «Senteciastis enim et pronunciastis in terra Samaytarum, quo est here- ditas et patrimonium nostrum ex legitima attavorum et avorum nostrum successione, quam et nuno possidemus, quo eciam est et semper fuit unum et idem cum terra Litlrwaniae, nam unum ydeoma et uni homines. Sed quod terra Samaytarum est terra inferior interpretatur. Samayte vero Lith- waniam appelant Auxtote, qoud est terra superior respecta terre Samayta­rum. Samagithe quoque homines se Lithwanos ab antiquis temporis et nun- quam Samaytas appelant, et propter talem ydemnitatem in titulo nostro nos de Samagicia non scribimus, quia totum unum est, terra una et homines uni* *.

Процесс этнического объединения литовцев происходил не только на востоке, в Литовском княжестве; он происходил и на* территориях, за­хваченных Тевтонским орденом. Основной причиной, мешавшей балтий­ским племенам сплотиться в народности в XII—XIII вв., была полити­ческая неурядица, междуусобная борьба князей и знати за власть и влия­ние; и пока угроза иноземного господства не выросла в реальное бедст­вие, пока полчища крестоносцев не стали жечь балтийские селения и уничтожать их жителей, до тех пор балтийские племена не понимали необходимости прочных межплемопных коалиций. В борьбе с немецким Орденом у прусско-литовского населения рождалось сознание этнической общности всех балтийских племен, но князья и знать нередко из своих корыстных и узко групповых интересов предавали народ, заключая воен­ные союзы и соглашения не с соседними балтийскими племенами, а с злей­шими врагами всех балтов — немецкими рыцарями. Между тем даже в завоеванных немцами областях у покоренного населения продолжал происходить процесс этнического объединения; материальная культура, обычаи, верования настолько сблизились, что было уже трудно этнически дифференцировать это население по группам. В результате введенных завоевателями порядков местпое населепие, независимо от прежней принадлежности к тем пли другим балтийским племенам, стало одинаково бесправным. Это отразилось и на терминологии, которая стала употреб­ляться немецкой администрацией в покоренных областях: всё покоренное население стало именоваться «пруссами» в отличие от «литовцев», с кото­рыми продолжалась борьба. Но само население иначе смотрело на вещи — оно считало себя этнически близкими братскому народу, оставшемуся свободным, и всё чаще начинало себя именовать литовцами. Прусский

¹ Перевод: «Итак, по своему самосознанию и языку земли жемаитов, которая до­сталась вам в наследство н которой мы владеем ныне но закону пашнх дедов п отцов теперь едина и всегда будет единой с землей литовской, потому что у них одинаковое наречие и одни люди. А «земля жемайтово обозначает нижняя земля. Жемайты в свою очередь называют Литванню «Аукштото», что обозначает земля верхняя в отношении земли жемайтов. В Самогитни же люди называют себя с древнейших времен литов­цами и никогда не именуются «жемайтас»; вследствие этого и мы в нашем титуле но пишем Самогитию, ибо всё едпно — и земля едина, и люди одппы». Латинский текст приводится по Э. Вольтеру (1901, стр. 4—5).

язык выходил из употребления — он вытеспялся немецким, но не везде: значительная часть балтов, сохранивших компактность расселения, т. е. живших в районах, позже других подвергшихся немецкой колонизации, сохранила местные диалекты, которые называла теперь литовским языком. Впоследствии под влиянием литовской письменности, пришедшей из не- оккупированных немцами литовских областей, местные диалекты стали попемногу отмирать, уступая место двум основным наречиям литовского языка — аукштайтскому и жемайтскому, в каждом из которых западно­литовское население сохранило свои особые говоры.

Таким образом, распространение литовского языка среди кореиного населения Восточной Пруссии объяснялось вовсе не этническим «втор- жениемо литовцев с востока, как это пытались представить в своей про­пагандистской стряпне немецкие националисты и литовские ренегаты типа Юргиса Геруллиса, а пробуждением национального самосознания у западнолитовского населения. Этот процесс начал развиваться с XV в.

7.  ОФОРМЛЕНИЕ ЛИТОВСКОЙ НАРОДНОСТИ СРЕДИ ПРУССКО-ЛИТОВСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ПРИБАЛТИКИ

С момента своего порабощения тевтонскими рыцарями, т. е. со второй половины XIII в., ирусско-лнтовское население Восточпой Пруссии, было превращено завоевателями в крепостных крестьян или дворовых. В 1275 г. право собственности на землю было в отношении местного на­селения отменено и введена крепостная зависимость. Когда население восставало против этих мероприятий, рыпари жестоко расправлялись с ним: часть коренного населения была переселена на запад, значительное количество его истреблено, а остальные принуждены были подчиниться установленному завоевателями крепостническому режиму. С этого вре­мени начинается проникновение в области, заселенные западными литов­цами, пришельцев из немецких земель. В 1417—1420 гг. то из западно­литовских крестьян, которые к тому времени еще оставались свободными, были во всех владениях Ордена прикреплены к наделам и должны были откупаться от своих повинностей, если желали перейти на новое место или уйти к другому помещику (V. Vileisis, 1935, стр. 195).

Немецкая колонизация в Восточную Пруссию началась с первых дпей завоевания ее Тевтонским орденом. Прежде всего произошло заполнение немцами завоеванных и вновь построенных городов — это были ремеслен­ники, торговцы и т. п. Литовцам и пруссам вплоть до XV в. запрещалось селиться в городах и заниматься торговлей или ремеслом, поэтому город­ское население завоеванной провинции приобрело подчеркнуто немецкий облик.

Колонизация же немцами сельских местностей встречала большие трудности из-за нежелания крестьян внутренних областей Германии пе­реселяться на несвободные, т. е. связанные с отбыванием феодальных повинностей, наделы. В первую голову Орденом колонизовались погра­ничные районы; в другие же районы приток немецких колонистов был незначительным. Так, например, немецкая колонизация внутренних райо­нов Земландского полуострова началась в более или менее широких мас­штабах лишь в первых десятилетиях XVII в. Однако она вскоре прекра­тилась в связи с Тридцатилетией войной; потом в восточпых районах вспыхнула чума, области обезлюдели, и пришлось в течение всей первой половины XVIII в. заселять пустующие земли. Лишь с конца XVIII в. можно было снова приступить к немецкой колонизации полуострова, но к этому времени население успело увеличиться и онемечиться, поэтому острая необходимость в немецкой колонизации отпала (Е. Kallweit, 1933,
стр. 39—41). Принудительная денационализация пруссов, проводившаяся в течение всего предыдущего времени как немецкой администрацией, так и евангелистской церковью, привела к полному вытеснению прусского языка немецким в общественном и семейном быту. Прусская речь пере­стала звучать в стране, и прусский язык с конца XVII в. превратился из живого разговорного языка в язык древности.

В других районах страны — в более северных и в восточных — дена­ционализация коренного населения происходила медленнее. Подавляю­щая часть сельского населения территории, отграниченной с запада р. Дсйме и с юга реками Писсой п Прегелем, оставалась литовской вплоть до второй половины XVII в.

В 1638 г. был издан церковный закон «Recessus Generalis der Kirchen- Visitation lnsterburgischen und anderen Litawischen Emitter im Ilerzogthuni Preussen», в котором говорилось, что в районах Инстербург, Тильзит, Рагпит, Мемель, Лабнау, Шаккен, Таплаукеп, Саалау и Георгенбург цорковпая служба совершается только на литовском языке. Так как неко­торые жители этих районов — немцы, не понимали по-литовски, закон обязывал пасторов изучить немецкий язык и дважды в месяц совершать церковные службы на немецком языке^[7].

В 1690 г. Лепнср ( Т. Lepner, 1744, стр. 20) писал, что литовский язык имеет распространение в Рагннтском, Тильзитском, Мемельском, Инстер- бургском и Лабиауском районах, в Георгенбурге, Саалау, Таплякен, а также частично в районах Шаккен и Тапиау.

Сопоставляя имеющиеся в документах указания о распространении литовского языка, В. Вилейпшс намечает такую южную границу рас­селения западных литовцев к началу XVII в.: Саалау — Шакен — Ла- биау — Велау — Баммельн — Лабгарбен — Норденбург — Энгелыптейи — Банкхейм — Гуркан — Пржеросль.

В 1709—1710 гг. в Восточную Пруссию была занесена чума. В резуль­тате страшной эпидемии население провинции сократилось почти вдвое и составило пе более 150 тыс. человек. Область обезлюдела. Мпожество городов и мелких населенных пунктов опустело, дома стояли заколо­ченными, служебные постройки приходили в негодность. Правительст­вом были приняты решительные меры к тому, чтобы в кратчайший срок снова заселить этот край. Переселенцам давались разные льготы, хотя зависимые люди, желавшие переселиться в Восточную Пруссию, не осво­бождались там от своего зависимого состояния. Фридрих-Вильгельм I предложил зальцбургским крестьянам-лютеранам, подвергавшимся пре­следованию за свои религиозные убеждения, переселиться к нему в Прус­сию. Значительное число немецких крестьян, в том числе и зальцбургских, отозвалось па предложение переселиться на освободившиеся после чумы земли. Таким путем удалось за время с 1719 по 1736 г. переселить около 30 тыс. человек, из которых часть была поселена в районе Гумбиннепа и примерно 18 тыс. человек (3727 семей) расселились среди литовцев в округах Инстербург, Рагннт и Мемель. Немецкие колонисты селились среди местного населения, занимая освободившиеся наделы. В трех ука­занных округах па крестьянских наделах проживало 8367 семей литовцев, т. о. примерпо 40 тыс. человек (М. Beheim-Schwarzbach, 1879, стр. 75—76). Все крестьяне — как литовцы, так и немецкие колонисты — были обя­заны крепостными повинностями.

Число семей немцев-колонистов только в 10 районах превосходило чис­ло семей литовцев, оставшихся в этих районах (табл. 1).

Таблица 1

ело селений, в которых имелись в 1736 г. немецкие колонисты (М. Bchcim-Schwarzbach, 1879, стр. 274—275)

Дистрикт ИПетербург

Лльтхоф-Инстербург.........................

Бракупенен ........................................

Бредауен ............................................

Будупенен .........................................

Будвстсн.............................................

Бойлеи ...............................................

Дантцкемеы .......................................

Динглаукен........................................

Гаудишкемен......................................

Георгонбург ......................................

Гсрритен ............................................

Гудваллсн ..........................................

Хольцфлосамт....................................

Юргайтшен.........................................

Каттснау ............................................

Куатен . . . . ........................................

Кенпгсфельде......................................

Куссен.................................................

Лаппенен ............................................

Маттвшкомеы.....................................

Мейгункемен .....................................

Моулинен ..........................................

Пликкен .............................................

Саалау.................................. . . . .

Штанайтшен.......................................

Жиргупенен........................................

Тельнпнгкемен...................................

Вальдауккадель .................................

Веедерн ..............................................

Дистрикт Рагиит

Альтхоф-Рагнят..................................

Даршкемен..........................................

Герекуплен ........................................

Грумоковайтен...................................

Ушпииаукеи.......................................

Касигкемсн ........................................

Легсевагмпннен..................................

Лабегаллен.........................................

Шейтлаукен........................................

Зоммерау ...........................................

Дистрикт Тильзит

Балгарбен ..........................................

Баубсльн.............................................

Кукернесе...........................................

Линкуиеи............................................

Винге........................

В большинстве других районов литовцы численно преобладали над пришельцами, в некоторых районах колонистов вовсе не было. Из списков зависимого населения тех районов, куда были вселены немцы-колонисты, .видно, что никакого другого немецкого населения во всех этих районах ранее не было. Таким образом, данные о переселении подтверждают еще раз, что вплоть до начала XVIII в. среди сельского населения округов Мемель, Тильзит, Рагнит и Инстербург немцев почти не было (М. Beheim- Schwarzbach, 1879, стр. 78).

Среди переселенцев значительную часть составляли на первых порах зальцбуржцы — немецкие крестьяне-протестанты из Зальцбурга (Авст­рия). Они проживали ранее в церковных владениях папского престола, подвергались религиозным преследованиям со стороны католической церкви и потому охотно эмигрировали в Восточную Пруссию. Приехав по приглашению прусского короля, лютеранина по религии, т. е. их едино­верца, зальцбуржцы надеялись найти здесь землю обетованную, в кото­рой не было бы ни религиозного, ни феодального гнета. Однако социальные условия в Восточной Пруссии оказались ничуть не лучше, чем в Австрии, ибо, хотя их никто не подвергал религиозным преследованиям, власть феодалов-помещиков была безграничной. Было немало случаев, когда новоселов, считавшихся лично свободными, принуждали выполнять такие повинности, которые ранее выполнялись крепостными и зависимыми кре­стьянами. В руках помещиков находились леса, луга и пустоши, исполь­зовавшиеся крестьянским населением как выгоны для скота,— при малейшем сопротивлении помещики запрещали пользоваться этими угодьями п брали крестьяп измором. Разочаровавшись в своих ожи­даниях, зальцбуржцы стали покидать предоставленные им наделы и переселяться в другие области. Во второй половине XVIII в. в Восточ­ной Пруссии оставалось совсем немного зальцбургских крестьян, а к кон­цу XIX в. сохранились лишь три колонии прежних поселенцев в районе Вилюнен (колонии Венскен, Шаркабуде и Кумелюпшен) (F. Tetzner, 1902, стр. 32). По рассказам современников, зальцбургские переселенцы были людьми хозяйственными и, видимо, передовыми, умевшими наладить хорошие отпошення с местным литовским населением; используя эти сведения, немецкие националисты стали утверждать, будто последовав­
шая германизация литовского населения являлась следствием культур­ного влияния зальцбургских переселенцев, а не принудительных адми­нистративных мероприятий немецких властей. Лживость этих утвержде­ний разоблачается тем фактом, что зальцбуржцы недолго жили бок о бок с литовцами и потому никак не могли оказать на них длительного куль­турного ВЛИЯНИЯ.

Кроме немцев, среди которых были крестьяне из различных провин­ций, пожелали переселиться в Восточную Прусспю — в небольшом коли­честве — французы, швейцарцы (главным образом ремесленники), поляки и литовцы из северных округов (Жемайтии). «К этой категории переселен­цев,— пишет историк колонизации Бехейм-Шварцбах (М. Beheim-Schwarz- bach, 1879, стр 116—117),—относились хуже всего. В том, что эта категория действительно поселялась в качестве колонистов, нет никакого сомнения, уже самый факт много раз возобновлявшегося запрещения им селиться дает возможность заключить, что это всо же происходило перед тем, а позже именно на эту категорию поселепцев было обращено особое вни­мание: вселение их должпо было обойтись дешевле, чем вселение других колонистов, которые прибывали издалека». Большинство литовцев-жемай- тов шло в дворовые, но так как им не разрешали носить привычную одеж­ду, они группами бежали снова к себе, на места прежнего поселения. Это заставило амтмана предложить местпым властям сделать литовцам- переселенцам некоторое снисхождение в отношении одежды и, если нельзя разрешить им носить лапти, то допустить ношение наггиней (обувь из сыромятной кожи), особенно принимая во впимание, что кожу для наг­гиней литовцы закупали в городах, где ремесленниками были немцы (М. Beheim-Schwarzbach, 1879, стр.117). Из этого случая видно, что пере­селенцы должны были подчиняться существующим крепостническим уставам и выполнять повинности.

По подсчету Бехейм-Шварцбаха (М. Beheim-Schwarzbach, 1871, стр. 61), в северной части Восточной Пруссии в 1735 г. жило около 172 тыс. человек; таким образом, переселенцы составляли не более 20%, и среди остального населения (за исключением населения крупных городов) по­давляющее большинство составляли литовцы.

Немецкую колонизацию начала XVIII в. никак нельзя считать единст­венной и решающей причиной последующего онемечивания Восточной Пруссии. Приток немецкого населения в западнолитовскиб области про­должался и позже, но он направлялся главным образом в города; в сель­ских местностях процесс этот не мог быть особенно интенсивным, пока коронное западнолитовское население оставалось на занимаемых им зем­лях. А данных о том, что оно уходило со своих наделов, вплоть до конца XIX в. не имеется. Поэтому со второй половипы XVIII в. увеличение чис­ленности немецкого сельского населения, так же как и литовского, могло происходить лишь путем естественного прироста, и существовавшее соот­ношение в чнслепностн населения отдельных национальных групп должно было бы сохраняться в течение длительного времени. Между тем к началу XIX в. было отмечено уже значительное уменьшение литовского населе­ния, а потом с каждым десятилетием число лиц, говоривших по-литовски, стало систематически падать. Отсюда можно сделать вывод, что не числен­ность литовцев (по происхождению) уменьшалась в Восточной Пруссии, а лишь количество лиц, признававших своим материнским языком ли­товский, т. е. что происходила непрерывная германизация западных ли­товцев.

Немецкие завоеватели в течение многовекового периода проводили систематические мероприятия по искоренению западнолитовской национальности. В ход были пущены не только методы политического
и морального воздействия, но и физическое истребление. Часть пруссо- литовцев была уничтожена в период завоевания или выселена в немец­кие районы, где потеряла свой национальный облик, была окончательно онемечена. Среди оставшейся части западнолитовского населения были поселены пемцы-колописты. Литовский язык был запрещен для употреб­ления в государственных учреждениях, а церковь и школа усиленно внедряли в литовскую крестьянскую среду немецкий язык и немецкие обычаи.

Феодальные верхи прусско-литовской знати, оказавшись в подчине- ненни Ордену, быстро онемечились; для них важнее было сохранить за собой право на крепостную эксплуатацию прусско-литовского населения, чем говорить на родном языке и выполнять народные обычаи. Эти ренега­ты вскоре забыли о своем этническом происхождении и нередко именова­ли себя «старогерманской* знатью (например, «рпттергутсбезитцер* Перкун).

Различные запрещения, затруднявшие вплоть до XVI в. поселение ли­товцев в городах Восточной Пруссии, задержали образование западно­литовской городской буржуазии, и поэтому, когда позже капитализм проник в литовскую среду, он привел главным образом к формирова­нию литовского кулачества, а не литовской промышленной буржуазии. Отдельные, весьма немногочисленные представители промышленной бур­жуазии, выдвигавшиеся из литовской среды, боясь дискриминации ста­рались поскорее приобрести немецкий облик.

Наиболее стойко сохраняло свои этнические особенности литовское крестьянство, хЬтя численность его все же постепенно уменьшалась и абсолютно, и * относительно немецкого населения, непрерывно попол­нявшегося колонистами и ассимилирующимися литовцами. В XVIII в. стала зарождаться литовская национальная интеллигенция. Вначале это были почти исключительно священники и переводчики — другой литов­ской интеллигенции не было, ибо дети крестьян-литовцев могли рассчиты­вать получить образование, только избрав профессии пасторов или тол­мачей, которые были пужпы государству. При помощи литовской интел­лигенции господствующие классы Восточной Пруссии рассчитывали под­чинить литовских крестьян пемецкому влиянию.

Обучая этих людей, германское государство надеялось приготовить из ни предателей своего народа, и во многих случаях такой расчет оп­равдывался. Но среди получивших образование литовских пасторов ока­зались и люди, преданные своему народу, содействовавшие его просве­щению, помогавшие формированию его национального самосознания.

Среди имен, которыми гордится литовский народ, необходимо назвать Донелайтиса — литовского поэта и общественного деятеля XVIII в. Получив образование в Кенигсбергском университете, он в точение 35 лет занимал место пастора в поселке Тольмингкемеп (Толмипкиемис) и был известен среди окружающих литовских крестьян не столько как пастор, сколько как защитник крестьян от немецких помещиков. Демократ по убеждениям, горячо любивший свой иарод и родную страну, Донелайтис обладал крупным литературным талантом. Его перу принадлежит не­сколько поэтических произведений, написанных по-литовски; лучшим из них считается публицистическая поэма «Времена года*. Идейное влияние Донелайтиса выходило далеко за пределы Восточной Пруссии — его деятельность имела большое значение для развития литовского лите­ратурного языка, формирования национального самосознания всего ли­товского народа (Ю. Жюгжда, 1946, стр. 100).

В условиях Восточной Пруссии литовское крестьянство подвергалось двойному гнету — экономическому и национальному; в этом заключается
разгадка того обстоятельства, почему литовские крестьянские движения начала и середины XIX в., начинаясь в виде протеста против помещичьей эксплуатации, приобретали затем форму антпнемепких выступлений. Все помещики были в Восточной Пруссии немцами, немцами же были и представители государственной власти; поэтому освобождение от помещи­чьей кабалы неизбежно должно было мыслиться литовскими крестьянами как одновременное освобождение от пемпсв вообще.

Когда идеи французской буржуазной революции проложили себе в на­чале XIX в. путь в Восточную Пруссию вместе с войсками Наполеона, они привели к развитию широкого аграрного движения. Под влиянием крестьянских волнений Прусское (т. о. восточногерманское) государство принуждено было объявить в 1810 г. об уничтожении крепостного права и провести земельную реформу. Однако в конечном счете помещикам так удалось повернуть дело, что «в некоторых отношениях положение крестьян сделалось еще хуже: от */₈ до */г земельных участков они должны были отдать помещикам, помещики часто вовсе сгоняли крестьян с земли, не разрешали крестьянам строить новые здания и т. д.* (Ю. Жюгжда, 1944, стр. 59).

После «реформы* 1810 г. помещикам удалось сохрапить за собой почти всю площадь бывшего феодальпого землевладения в Восточной Пруссии н лишить крестьян значительной части тех наделов, которые они обраба­тывали до реформы. Это обстоятельство предопределило в последующие десятилетия тот «прусский путь» развития капитализма в сельском хозяй­стве (Ленин), при котором немецкие аграрии соединили экономическое могущество круппых капиталистических собственников с исключитель­ными правами бывших феодальных владельцев. Так, в то время как на пашнях помещиков применялись сельскохозяйственные машины, вводи­лось искусственное удобрение, заводились многопольные севообороты и пр., громадные пространства полей и лесов превращались в охотничьи заповедники, в которых жили олени и козули и куда запрещалось прони­кать литовским крестьянам. Если же крестьянин, пришедший туда за хворостом, грибами или ягодами, попадался в руки лесной помещичьей стражи, его обвиняли в браконьерстве и на основании старых феодаль­ных законов присуждали к тюремному заключению.

Обмапутоо в своих надеждах на получение земли литовское крестьян­ство в Восточной Пруссии глухо волновалось. Для борьбы с крестьян­ским движением прусское правительство решило в 1832 г. издавать спе­циальную газету на литовском языке под названием «Истории о распро­странении евангелия среди евреев и язычников*. Это пропагандистское мероприятие, проводившееся под флагом религии, не дало результатов. В 1848 г. революционная волна, прокатившаяся по всей Западной Ев­ропе, всколыхнула и Восточную Пруссию. В марте 1848 г. вспыхнуло большое крестьянское восстапие в Клайпедской обл. Восстание пачалось в г. Клайпеде и его окрестностях, затем распространилось па окрестно­сти г. Прекуль. Восставшие крестьяне разгромили королевский суд, по­датную инспекцию, сожгли много помещичьих усадеб, избили помещиков. Восстание удалось подавить лишь с помощью жандармерии и войск (Ю. Жюгжда, 1944, стр. 60).

Основной причиной клайпедского крестьянского восстания было уси­ление помещичьего гнета, вызванное дальнейшим развитием капитали­стических отношений в сельском хозяйстве. Карликовые крестьянские хозяйства, образовавшиеся после реформы 1810 г., не давали крестья­нам возможности существовать без добавочных заработков. В то же время крестьянин был как бы прикован к своему участку, потому что эта земля была его «собственностью» и терять ее он не хотел. Едип_
ственным местом, где он мог получить добавочный заработок, было ближайшее помещичье именье; по так как крестьянин был в безвыходном положении и выбора у него по было, он нанимался за ту плату, которую предлагал помещик. Некоторые дальновидные помещики, заранее учиты­вая все выгоды таких экономических взаимоотношений с крестьянами, продавали им часть своих худших земель — непременно мелкими участ­ками. Так немецкие аграрии обеспечивали свои поместья дешевой рабочей силой.

В этих корыстных помещичьих расчетах не было учтено, однако, одно весьма важное обстоятельство — развитие классового самосознания эк­сплуатируемого крестьянства, происходившее под влиянием двух факто- торов: нарождавшегося рабочего движепия в городах и литовского нацио­нального движепия, являвшегося следствием формирования литовской буржуазной нации в заселенных литовцами западных областях России.

Для борьбы с литовским национальным движением Прусское государ­ство в течение XIX в. издавало в разное время не менее 130 газет. Литов­ские демократические круги старались также использовать печатпое сло­во для пропаганды своих идей, но их газеты быстро закрывала полиция (Ю..Жюгжда, 1944, стр. 60—61). Официальная пропаганда успеха тем не менее пе имела. Тогда правительство перешло на путь репрессий и начало преследовать все литовское. В 1872 г. литовский язык был изгнан из сельской школы Восточной Пруссии как язык преподавания — его место занял немецкий язык. В виде исключения разрешалось лишь в первых классах начальной школы обучать литовских детей закону божьему на их родном языке.

Запрещение литовского языка вызвало бурю негодования и привело к развитию так называемого петиционного движения. В 1873, 1875 и 1877 гг. были поданы петиции с тысячами подписей о восстановлении литовского языка в школе. В 1878 г. петиция была через специальную делегацию вручена императору Вильгельму I, но петиционеры и на этот раз пичего не добились. В 1879 г. была подана новая петиция; так как ни по одной из этих петиций не было получено удовлетворительного от­вета, то в 1891, 1895, 1896, 1900, 1902, и 1904 гг. петиции были повторены. «Наконец, революция 1905 г. в России оказала такое влияние, что они (литовцы) сознательно отказались в дальнейшем от подачи каких бы то­ни было петиций и прошений на имя немецких властей» (Ю. Жюгжда, 1944, стр. 61—63), ибо население увидело бесполезность всех этих пети­ционных кампаний.

Идеи русской демократической революции 1905 г. распространялись среди литовского населения Восточной Пруссии главным образом через тех представителей литовской революционной интеллигенции, которые скрывались от преследований царского правительства в принеманских городах Восточной Пруссии (в особенности в Тильзите) и там получали приют у демократически настроенных местных жителей. В 1905—1907 гг. в г. Тильзите литовские революционеры даже организовали специаль­ную типографию, выпускавшую литературу для литовских областей Рос­сии. В этом же городе находился в течение длительного времени культур­ный центр литовского демократического движения в Восточной Пруссии. Но мелкобуржуазная крестьянская среда, преобладавшая среди запад­ных литовцев, не создавала условий для глубокого проникновения в нее революционных марксистских идей. Пролетарская же прослойка у западных литовцев была незначительна.

Малочисленность литовского пролетариата в Восточпой Пруссии имела свои исторические причипы. На территории этой провинции было в. начале XX в. довольно много промышленных предприятий, но на них
работали почти исключительно немцы. Объяснялось это тем, что большин­ство предприятий, за исключением нескольких крупных фабрик и заво­дов в Кенигсберге, Тильзите, Клайпеде и Инстербурге, изготовляло това­ры для местного рынка, а узость рынка приводила к тому, что для полной загрузки своих мощностей предприятиям приходилось непрерывно менять ассортимент изготовляемой продукции. Это мешало организовать массо­вое, поточное или серийное производство и заставляло пользоваться трудом рабочих, имевших почти ремесленную выучку. Выходцы из запад­нолитовской деревни такой квалификацией обладать не могли н поэтому принимались только на подсобные работы, а нужда в чернорабочих была ограниченной. Вследствие этого так называемое «избыточное» население за­паднолитовской деревпи искало обычно работу не на промышленных пред­приятиях, а у помещиков, гроссбауэров и кулаков. При отсутствии работы в сельском хозяйстве безработные большей частью эмигрировали за гра­ницу.

Незначительность пролетарской прослойки в западнолитовском насе­лении Восточной Пруссии привела к тому, что в национальном движении господствовали не революционные, а буржуазно-либеральные тенденции. С начала XX в. до 1923 г. в Восточной Пруссии выходило 38 газет на литовском языке, а с 1923 по 1939 г. в Клайпедском крае издавались в общей сложности 31 литовская газета и другие периодические издания. В г. Тильзите постоянно выходила та или другая литовская газета. По­следняя газета на литовском языке «Новый Тильзитский путешественник» была закрыта нацистами в 1939 г. (Ю. Жюгжда, 1944, стр. 63—64).

8. О «ШАЛАВАХ»

И ЗАПАДНОЛИТОВСКОМ НАСЕЛЕНИИ НИЖНЕГО ТЕЧЕНИЯ р. НЕМАНА

Вплоть до 20-х годов нашего столетия среди исследователей, занимав­шихся изучением национального состава юго-восточной Прибалтики, почти не было разногласий в отношении этнического происхождения корен­ного населения Клайпедского края и районов Тильзита и Рагнпта на нижнем Немане (так называемая Шалавия, в эпоху Ордена).

Известный германский ученый Ф. Тетцнер (F. Tetzner, 1902, стр. 28) в своей книге «Славяне в Германии*, подытожившей его собственные много­летние исследования о национальном составе населения Восточной Пруссии, писал, что «первоначально все три области — Судавия, Надровия и Шалавия были чисто литовскими». К тому же выводу пришел и немецкий географ прошлого столетия X. Брахеллп (H.Brachelli, 1862, стр. 43), отметивший в своей «Географии и статистике королевства Пруссии»: «Литовцы в северной части Восточной Пруссии являются туземпым насе­лением, ибо они были первоначальным населением округов Мемель, Хайдокруг, Нидерупг, Тильзит, Рагпит, Пилькаллеп, Шталлупеиеи, Гумбиннен, Инстербург и Лабиау, так же как и части граничащих с пнми округов Гольдап и Даркемен», т. е. районов, указанных и у Ф. Тетцнера.

Эти выводы немецких буржуазных ученых подтверждены археологией и топонимикой, подтверждаются множеством исторических документов. В отношении Клайпедской обл. существует по этому вопросу большая научная литература; что же касается Тильзитского и Рагнитского районов, то они вообще но возбуждали ни у кого сомнений. В 1501 г. особый род крестьянской зависимости в окрестностях Рагнита специально имеиовался «литовским». В 1520 г. Симон Грунау писал, что у Рагнита и Тильзита живут литовцы. В 1572 г. депутаты округов Клайпеда, Тильзит и Рагннт приносили клятву верности немецкому герцогу на литовском языке. В 1578 г. в церквах округов Тильзит, Рагнит, Инстербург, Георгенбург и Саалау зачитывались и расклеивались на дверях официальные постановле­ния на литовском языке (V. VileiSis, 1935, стр. 197). Словом, недостатка в исторических документах, указывающих на то, что литовцы в этих райо­нах были коренным населением, не было.

В начале XX в. появились скептики, утверждавшие, что твердо уста­новившийся в науке взгляд на этнический состав коренного населения Шалавии неправилен и должен быть пересмотрен. К сожалению, это были не новаторы, пролегающие новые пути в науке, не прогрессивные ученые, выступающие па борьбу с обветшалыми и косными взглядами, а реакционе­
ры и фальсификаторы. Не научные интересы были основным стимулом к постановке этого вопроса, а идеи политического реванша. Обо всей этой истории можно было бы и ие говорить, если бы отзвуки «шалавского вопро­са» не вызвали сочувственных откликов среди некоторых лингвистов стран Прибалтики — учеников Г. Геруллпса и К. Буги.

Первая мировая война, закончившаяся поражением Германии, привела к потере немцами некоторых областей. Среди этих областей, отошедших от Германской империи, находилась Клайпедская (Мемельская) обл., заселенная в большинстве литовцами (жемайтамп). Немецкое бюргерство, захваченное националистическими вожделениями п жаждой реванша, болезненно реагировало на отторжение этой области. Волна национализма, использованная позже фашизмом в своих целях, захватила также многих германских ученых. В это именно время появились «новые» теории об этно­генезе населения Восточной Пруссии, стремившиеся доказать, будто бы первоначальным населением этой области были но летто-литовцы, а пруссы и шалавы, «отличные от литовцев» по происхождению, быту и языку.

Вначале эти теории были основаны на данных о прусском языке, па- сколько о нем можно было судить по двум словарям прусского языка (XV—

XV         вв.) и трем изданиям переведенного на прусский язык катехизиса (1541—1561 гг.). Язык этих памятников письменности несколько отли­чается от литовского языка (хотя очень близок к нему).

Один из литовских буржуазных публицистов, Винцас Вилейшнс дал критический разбор языка прусских памятников письменности, и хотя в его работе (V. Vileisis, 1935) довольно явственно выступает национали­стическая тенденция, приведенные им доводы заслуживают внимания.

«Дошедшие до нас языковые памятники,— писал В. Вилейшис,— вряд ли правильно отражают строенио и особенности прусского языка, потому что прусский язык в это время уже умирал и он исчез почти одно­временно с появлением в свет третьего издания катехизиса» . (V. VilciSis, 1935, стр. 192). Отображенный в прусском катехизисе язык сконструиро­ван неправильно, оп игнорирует грамматические правила (в особенности синтаксис), без которых никакой живой язык, конечно, существовать не может. Вследствие этого возникает сомнение, отражает ли указанный языковый памятник цветущий период языка.

«Единственным надежным элементом,— пишет далее В. Вилейшис,— в этих языковых памятниках (и этому элементу можно было бы доверять), был бы его словарный запас. Сторонники теории самостоятельности прус­ского языка пагали в нем менее ста оригинальных прусских слов, которые отсутствуют в литовском и других языках..,. Даже если мы допустим, что сотня прусских «самостоятельных» слов не есть прямое следствие умирания языка или же собственного творчества сочинителей памятника, то и в таком случае общность литовского и прусского языков без заимствован­ных слов остается гораздо большей, чем их различие. Подобные языки но могут быть названы самостоятельными, а должны рассматриваться лишь как диалекты» (V. Vilcisis, 1935, стр. 192). С этим последним утвержде­нием В. Вилойшиса согласиться, однако, нельзя: исследования о диалек­тах прусского языка (К. Буга) и грамматике прусского языка (И. Эндзелин) показывают, что прусский язык (а не диалект) действительно существо­вал, но он был одним из родственных друг другу балтийских летто-ли- товских языков.

Два порвых издания катехизиса, как указывает проф. Болен (ВоЫеп, 1827, стр. 709—723), содержали только десять заповедей, «Credo» и всту­пительные формы «Sacramento». Население, которому приходилось поль­зоваться прусским катехизисом, жаловалось, что оно плохо понимает
его «прусский» язык. Через 16 лет после выхода в свет второго издания вышло новое, третье, издание (1561) катехизиса на прусском языке, выпол­ненное немецким пастором из Побетепа Абелем Билем (П. Пакарклис, стр. 28). Перевод был сделан Вилем с помощью крепостного крсстьяпина- переводчика. Сохранилось письмо Абеля Виля, в котором он жалуется, что помещик заставляет крестьянина-переводчика выполнять большие повинпости и что поэтому крестьянин не может уделить достаточного времени переводу катехизиса. Однако не только недостаток времени у переводчика, но и его плохая подготовка сделали перевод недобро­качественным. Поскольку прусской грамматики не существовало, Абель Виль мог придерживаться лишь привычных для иего форм построения немецкого языка, чтб песомпеппо должно было придать своеобразный оттенок переводу. Переводчики из за отсутствия подходящих прусских слов вводили вероятно в перевод едой собственные словообразования, составленные из чужих корней. Во всяком случае, катехизис Абеля Виля иикак не может служить доказательством того, что язык пруссов но был родственен литовскому языку.

Теодор Лепнер, бывший в конце XVII в. первым пастором немецко- литовской церковной общины в Будветене, где богослужопис происходило на немецком и литовском языках, хорошо владел литовским языком и поэтому мог быть авторитетным в этом вопросе; по его мнению, прусский язык следует признать чем-то средним между языком литовским и языком куров. Он утверждал, что литовский язык очень близок к прусскому языку, и ссылался при этом па аналогичное мнение Длугоша и Стрыйковского^[8]. Кроме того,Лепнер приводит параллельпые тексты «Отче наш* на прусском, курском (латышском?) и литовском языках, чтобы показать их близость, и сравнивает эти тексты с переводом на современный ему литовский язык (Т. Lepner, 1744, стр. 100-102).

«Отче наш» по-прусски:

1-         я             редакция: Thawe nuson kas thu asse andangon swintits wirst tais emrnens Pergeis twais laeims. Twaisquaits audasscifin nassemmey key audangon Nusan dciminan geitlin dais numons schindainan. Bha attwerpeis noumans nuson auschautins, kay mas atwerpimai nuson auschantnikamans: Bhangwcdais mans enporbandam. Sclait is rankeis mans assa waigan. Amen.

2-       я              редакция: Thawe nouson kas thou aesse aendengon. Swyntits wirse twais emrnens. Pareysey noumans tvvayia rycky. Tvvays quaits audasevsin na semmiey kay endcngan, nouson deyninan geyliey days noumans Schindeinan. Bhao etvverpeis nou­mans nuson anschautin kay mes werpymey nouson anschautin ekamans. Bhae ni we- dcys mans enperbandasnan. Slaitt is rankeis mans aessevvargan. Emmcn.

3-         я            редакция (по Груиау) — по-курски (или по-латышски?): Nossen Thev- ycs, cur tu es delbes, Schwiz gcsgcr thowes vvardes, penay mynys thovve mystlalstibe, toppes pratres gircad del beszisne tade tymnes sennes vvossinny, dodi monintes an nos.^ce igdenas magse, unde goitkas pamas numas musse hojeyun cadcmas pamedam nusson pyrtainekans. No vvede numus panam padomam, svvalba di numes nevvusclayne. Jesus Amen!

«Отче наш по-литовски: Те we musu Kuris esse clangui, te esse szvenc’zamas war- das tawo te ared, musumplavva Karalistere nusi dudie tavoo (sxwienta) vvalle, kaip danguiteip in ant’zemes. Duna musu dieniszka, duck mums issz’cdiena, atleysk mums musu kaltes, kajk mes atleid’zium suvviemus kaltemus. Ne duck mus west у (pykta) pagundima; Bet gelbek mus nuy pisto. Amen.

Из всех четырех текстов видно, что переводчики ввели в них некоторые латинские слова, так как, очевидно, в прусском, курском и литовском языках не существовало соответствующих понятпп. Считать поэтому, что данные тексты полностью отражают характер языков, вряд ли можно; тем не менее, даже в таком несовершенном виде переводы указывают на исключительную близость языков.

Еще больше будет видна эта близость из сравнения наиболее употре­бительных слов по словарю Симона Грунау. Воспроизводим этот список с параллельпым переводом слов па немецкий и русский языки.

В начале XX в. Г. Нарбут и, позже, И. Боричевский (1847, стр. 306— 307), производя сравнение текстов «Отче нага* на прусском языке (в двух вариантах) с текстами на литовском и латышском языках, пришли к тому же выводу, что и Лепнер: прусский и литовский (а также латышский) языки необычайно близки.

Большинство немецких ученых конца XIX и начала XX столетия считало прусский язык и язык литовский необычайно близкими языками, Можно указать, папример, на Пирсона (W. Pierson, 1873, стр. 8-11), Траутмана (R. Trautmann, 1910, стр. VIII), Тетцнера (F. Tetzner, 1902, стр. 28).

Таким образом, дапные лингвистики никак не могли подтвердить теорию немецких националистов.

Понимая всю шаткость своей лингвистической позиции, «ученыео- реакционеры вроде П. Карге (P.Karge, 1925) и Гертруды Мортензен (G. Мог- tensen, 1927) выдвинул и новую «теорию» заселения территории Малой Литвы,
сводившуюся к тому, что литовцы не являются историческими преемника­ми первобытного населения территории западнее р. Немана. Мортензен утверждала, что этнический состав первоначального населения Восточной Пруссии радикально изменился после завоевания этой территории Тев­тонским орденом, ибо значительная часть местного прусского населения была переселена на Земландский полуостров п там растворилась среди немцев, а остальные были истреблены во время войн. Коренное же насе­ление принеманской части в нижнем течении реки было, по словам Г. Мор- тепзен (1927), вовсе не литовцами, а шалавами — народностью, более близкой к пруссам. Что касается литовцев, то они будто бы жили только в среднем течении р. Немана, который был их западной границей; между ними и шалавами проходила широкая полоса незаселенной пустоши — девственных лесов, непроходимых болот, совершенно не освоенных чело­веком земель. В подтверждение этих утверждений Г. Мортензен привела выписанные ею из орденских маршрутов (Wegeberichte) сведения о путях сообщения, водущих из южной и западной частей провинции на восток и север. Из этих маршрутов якобы вытекало, что в центральной части страны не было населения и что в течение XIV и XV вв. для сношения с литовцами, жившими за Неманом, приходилось пользоваться услугами опытных проводников, знавших путь через леса и болота. Начиная с XVв.,на эту территорию впервые якобы начали переселяться литовцы, которые, таким образом, являются «новоселами», а не старожилами центральной части страны. Так как Г. Мортензен объявила пруссов совершенно «чуждой» литовцам народностью, а шалавы, по ее мнению,— это те же пруссы, то отсюда вытекало, что литовцы пе имеют никаких исторических прав на территорию нижнего течения Немана.

Политическая направленность всей этой псевдонаучной стряпни совер­шенно очевидна. Часть утверждений Г. Мортензен голословна, другая часть грешит против исторической правды. Поработав над неопублико­ванными документами Ордена, находившимися в Кенигсбергском архиве, Г. Мортензен составила на основании литовских Wegeberichte карту маршрутов XIV—XV вв. по Восточной Пруссии; из карты якобы можно сделать заключение об этнических границах литовцев. Эта карта назы­вается «Ostgrenze der Wildnis (Westgrenze der Litauer) urn 1400». He имея в своем распоряжении полностью того материала, на основании которого составлена карта, трудно судить о бтепени добросовестности ее автора. Тем не менее опубликованные ранее материалы о маршрутах крестоносцев («Scriptores», т. II, стр. 662—711) заставляют усомпиться в том, насколько точно Г. Мортензен использовала документы. Прежде всего, что собой представляют Wegeberichte? По Мортензен, это будто бы невинные геогра­фические справочники для каких-то путешественников, передвигавшихся по стране. Но комментарии Т. Гирша («Scriptores», т. II, стр. 662—664) давали в свое время иное освещение документам: он утверждал, что найден­ные в архивах Ордена краткие маршруты по Литве представляли собою шпионские допесения, полученные из различных источников и предна­значенные для облегчения передвижения немецких войск по враждебной стране. «Путевые сведения были маршрутами военных походов против ли­товцев,— пишет Т. Гирш,— в стране которых завоевателям приходилось пробивать себе дорогу» (там же, стр. 662). Сведения эти получались от тех жителей пограничных с литовцами местностей, которые хорошо знали состо­яние дорог в лежащих по ту сторону границы областях враждебной страны. Бывало и так, что для получения сведений посылались специальные лазут­чики, которым поручалось выспросить более или менее подходящим образом данные о расстояниях, о расположенных по дороге селениях, о местах, удобных для разбивки военного лагеря, о местах ночлега, о замеченных
трудностях и мерах для их преодоления. Осведомителями были большей частью проводники из пограничных селений, преимущественно из округов Балга, Бранденбург, Кенигсберг, Рагнит и Мемель, кроме того — литов­ские перебежчики или пруссы, переселившиеся в качестве колонистов в восточную Литву. Собранные сведения отсылались в Кенигсберг, и здесь по этому материалу составлялись краткие маршруты, которые размножа­лись в нескольких копиях для нужд военпого командования («Scriptores», т. II, стр. 663-664).

Таким образом, найденпые маршруты были не подлинными донесениями лазутчиков, а чаще всего выдержками из их отчетов. Составители марш­рутов не задавались целью дать опись населенных пунктов или географи­ческое размещение населения — их задачи были несравненно ^же: как наиболее коротким и удобным путем проникнуть к жизненным центрам восточных литовцев. Маршруты захватывают иногда очень отдаленные пункты, например верховья р. Вилии, верховья р. Немана («Scriptores»,T. II, стр. 688—708), так называемую Auxtote (Верхнюю Литву), и имеют ввиду передвижепио но отдельных лиц, а целых отрядов. Поэтому в маршрутах подробно указывается наличие или отсутствие переправ, мест для ночлега, возможность получить воду и фураж для лошадей и пищу для людей. Отдельные заимки, мелкие поселения в маршрутах не отмечаются; ука­зываются лишь такие селения, где можно разместить отряд: с точки зрения военной это вполне понятно, и эту особенность маршрутов нужно учесть. Поэтому можно принять, что сведения маршрутов о населении и его геогра­фическом размещении неполны, однобоки. Впрочем, и этй сведения расходятся с тем, что сообщает Гертруда Мортензен. Во-первых, из опубли­кованных маршрутов видно, что по всей стране, через леса и болота, раз­ветвлялись многочисленные дороги и население точно знало расстояния между отдельными пунктами, места переправ и т. д., т. е. оно постоянно пользовалось этими дорогами. Во-вторых, вдоль дорог находились кое-где значительные населенные пункты, дававшие возможность разместить солдат и накормить их («еды для людей и фуража для лошадей достаточно», кратко говорится в некоторых маршрутах). В-третьих, передвижение по этим дорогам было небезопасно (для немцев), и, следовательно, где-то там, вдоль маршрутов, находилось враждебноо завоевателям литовское население. На карте Г. Мортензен, в определенной части маршрутов, пустоши переходят в заселенное пространство значительно западнее р. Не­мана. Но пустошь (Wildnis) — это вовсе не пустыня, лишенная населения, как хочет представить Г. Мортензен, а лишь слабо заселенное простран­ство. «Пустоши,— пишет А. Цвек,— которыми во время господства Ордена была покрыта прусская Литва, вовсе не были лишены всякого населения. Полоса в 20—30 км вдоль границы была вскоре восстановлена (после страшного опустошения, которое произвели крестоносцы.— U.K.), а даль­ше, в остальных областях, в лесных дебрях можно было отыскать разбро­санных небольшими группами охотников, рыбаков и других людей, ищу­щих пропитания. Луга привлекали людей, так как предлагали сено, на которое был спрос в соседних культурных краях» (A. Zweck, 1898, стр. 133). Эти люди вели напряженную борьбу с лесом и отвоевывали в нем всё ббль- шие территории для посевов.

Кто же были эти неутомимые борцы с лесом? Это были л и т о в п ы.

Ссылки Г. Мортензен на отсутствие вплоть до XV в. литовцев в нижнем течении р. Немана совершенно голословны. Ф. Кари (Karp Р.— Beitrăge zur ăltesten Geschichte des Memellandes) доказал, что на этих территориях издавна имелось компактное и оседлое литовское население. «Шалавы», т. е. жители Шалавии, были литовцами. И если «путешествия» немецких отрядов из Шалавии в занеманекпе области литовцев были
сопряжены с трудностями, то это объяснялось вовсе не отличием быта жителей Шалавии от быта прочих литовцев, а враждебным отношением не покоренного еще немцами населения к завоевателям. Местные жители сознательно создавали трудности передвижения для оккупантов. У всех прусско-литовских племен существовали укрсплепные пункты, которые становились местом сосредоточения окрестного населения в тех случаях, когда ему угрожала опасность неприятельского нашествия. От одного укрепленного пункта к другому пролегали тропы, шедшие чорез леса, топи и болота. Вдоль троп были расставлены опознавательные знаки, которые убирались при приближении неприятеля, и тогда пройти по этим тропам становилось возможным лишь с помощью проводников. Нсмцы- завосватели тщательно собирали все сведения о направлении и состоянии прусско-литовских троп, и само существование «маршрутов» является веским доказательством того, что эти территории были заселены непо­коренными литовцами.

Использование секретных троп и б родов составляло одну из характерных особенностей прусско-литовской оборонительной тактики, о чем упоминают немецкие и русские исторические источники. Дусбург при описании сражения крестоносцев с пруссами у р. Сергуны (позже р. Зорге) говорит о прусских «хитростях», имея в виду тайные тропы и броды. Немецкий ученый Конвентц, исследовавший долину этой реки в конце XIX в., обнаружил в прилегающей к реке болотистой местности две старые плотины, заросшие сверху мхом (H.Conwentz, 1897, стр. 37). Плотины были возведены из бре­вен и тщательно замаскированы. Как указывает JI. Крживицкий (1909, стр. 121—122), плотины эти были сооружены пруссами; крестоносцы не знали о них, так как подобные плотины и тайные тропы нарочно прикры­вались сверху мхом или землей в целях маскировки. JI. Крживицкий установил, и даже во многих случаях сам видел, подобные же замаскиро­ванные дороги и камеппые броды, проложенные по дну рек, во многих местах Жемайтии и восточной Литвы. Вот, например, краткие сведения о подобной дороге у р. Сетувы (в Телыпевском уезде), которая вела через болото между озерами Лукшта и Паршахорно.

Летом 1906 г. Л. Крживицкий посетил Сетуву. Пространство, которое, вероятно, было когда-то громадным озером, заросло травой. «Отъехавши какую-нибудь версту, мы очутились в кустарнике, через который ведет узкая полоса; под травой канавы. Дорога наша делает постоянные пово­роты, представляя ломаную линию. Одна из составных частей — мосто­вая через речку, которая струится от одного озера к другому. Глубина около метра, хотя лето сухое... Лет 40 тому назад было так сухо, что Сетува высохла и можно было по ломаной дороге пройти, не замочив ног. В стороне протпв течения там находится ряд кольев, верхушки которых возвышаются на несколько дюймов над камнями, эти колья держатся еще крепко в земле и сохранились еще хорошо. Но на другой стороне дороги даже в этом исключительном году было столько воды, что высо­кого роста мужчина не мог достать дна. Дорога через Сетуву вела от пилькалниса в Давшагола до пилькалнпса в Барбишках* (Л. Кржи­вицкий, 1909, стр. 121—122). Местные люди называют эту дорогу Коль- гринда (Kulgrindis от «kulis» — камень и «grinda* — пол), т. е. каменный пол, или брод. Одна из самых больших и также тщательно замаскиро­ванных кольгринд шла чорез середину Шавельского озера (там же, стр. 123, 125).

Таким образом, уже самое существование «литовских маршрутов* в Шалавии и Надровии опровергает построения Г. Мортензен и приводит объективного исследователя к совершенно иным выводам — к тому, что эти области были заселены западными литовцами.

9. ГЕРМАНСКИЕ ЦЕНЗЫ И ЯЗЫКОВЫЕ КАРТЫ КАК ИСТОЧНИК СВЕДЕНИЙ О НАЦИОНАЛЬНОМ СОСТАВЕ НАСЕЛЕНИЯ ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ

Первая народная перепись, в которой был поставлен вопрос о нацио­нальном составе населения, была произведена в Восточной Пруссии с 1825 по 1837 г. В округах севернее Немана перепись показала 59,1%, говорящих по-литовски, в округах Рагних, Нидерунг, Лабиау, Пилькал- лен этот процент опускался до 41,9 (в 1837 г.), а в южных округах (Шталлупенен, Инстербург, Гумбипнсн, Гольдап и Даркемен) доходил до 14,9.

Таблица 2

В последующие годы переписи отмечали всё меньшие и меньшие цифры, и в 1925 г. показали 74 200 литовцев. Таким образом, если верить официаль­ным германским статистическим данным, в течение последних ста лет число литовцев в Восточной Пруссии сократилось вдвое. Подобные резуль­таты можно сравнить лишь с последствиями моровой язвы 1709—1710 гг.

Данные переписей населения еще не доказывают, что всякий, кто был занесен в переписной бланк в качестве немца, действительно таковым являлся. Тем не менее эти данные указывают на постепенное сокращение этнической базы литовцев в Восточной Пруссии, и этот процесс становил­ся все явственнее и интенсивнее с каждым новым десятилетием. В округах южнее Немана (Рагнит, Нидерупг, Лабиау и Пилькаллеп) процент гово­рящих по-литовски по отношению ко всему населению этих округов снизился в 1858 г. до 39,5, а в 1910 г. дошел уже до 23,2; в округах север­нее Немана (Мемель — Клайпеда, Хейдекруг — Шилуте, Тильзит) с 55,3 в 1852 г. спустился до 37,8 в 1910 г., если учитывать сельское и городское население; при исключении же городского населения городов Мемеля и Тильзита — снизился с 62,5 в 1861 г. до 53,0 в 1910 г.

Дальнейшие переписи указывают на еще большее падение этой вели­чины и па постепонпое исчезновение литовского языка из всех округов южнее Немана.

Германские переписи населения могли бы быть основным источником для выявления действительного числа литовцев, проживающих в Восточ­ной Пруссии, если бы метод проведения переписей не затруднял исполь­зования этого источника в полной мере.

В переписи 1861 г. в основу распределения населения по националь­ности были положены данпые о языке глав семей. Домашнюю прислугу вносили в посемейные списки как членов семьи хозяипа. Вследствие этого язык, на котором говорил хозяин, заносился в перепись и как язык прислуги. В действительности же было иначе, ибо прислуга сплошь и ря­дом говорила на другом языке. В Восточной Пруссии, где в немецких семьях домашней прислугой были большей частью лица других нацио­нальностей (литовцы, поляки и пр.) такая практика проведения перепи­сей приводила к преуменьшению числа литовцев и поляков, к преувели­чению числа немцев. То же можно сказать и о тех случаях, когда перепис­чик имел дело с семьей, происшедшей от смешанного брака.

С 1890 г. стала учитываться национальность каждого отдельного че­ловека, но в инструкциях по переписи само понятие «материнского язы­ка* было так сформулировано, что давало переписчику достаточный про­стор в определении национальной принадлежности отдельпых лиц и сплошь и рядом приводило к искажению данных о тех национальностях, кото­рые не были господствующими.

Если бы даже переписчики были совершенно объективными, то и тогда не были бы исключены ошибки в определении национальности опрашн-
ваеыого. В действительности же не только переписчики, но и все руко­водство переписью было далеко не объективно и сама перепись все чаше становилась — по мере роста национализма в Гермапии — орудием на­ционалистической политики. В интересах этой политики было преумень­шение числа лиц, принадлежащих к не-немецкой национальности. В угоду этой политике в переписи вносились такие показатели, которые искажали их результаты и фальсифицировали данные о действительно существовав­ших численных соотношениях национальных групп.

Были и другие причины, затруднявшие выявление действительного числа литовцев. Эти причины можно отнести к факторам морально-по­литическим. Среди них основной причиной было то, что литовская нацио­нальность была национальностью угнетенной. «Многие литовцы,— пишет В. Вилейшис (V. Vileisis, 1935, стр. 203),— стыдились литовского языка и принимали немецкий язык, как свой материнский». Для литовцев, кроме того, было трудно найти себе работу в качестве служащих пра­вительственных или общественных учреждений, поэтому им приходилось скрывать свою национальность, выдавать себя за немцев. Большую и актив­ную роль в германизации литовского населения играло немецкое духовен­ство, оказывавшее моральное давление на литовское население и застав­лявшее его отказываться от богослужения и конфирмации на литовском языке. Даже при установлении имен новорожденным — чтб происходило при непременном участии пастора — немецкие священники предлагали литовцам-родителям давать своим детям немецкие имена. Еще большее значение в германизации населения имела школа. Преподавание в народ­ной школе происходило только на немецком языке, который через школь­ников вносился в литовскую семью. Совместный же нажим церкви и школы, дополненный впоследствии устранением литовского языка из официальной жизни (суда, правительственных учреждений и т. д.), привел к тому, что с каждым новым поколением всё меньше литовцев по проис­хождению стало признавать себя литовцами по языку.

Таковы объективные и субъективные причины искажения переписных данных о численном составе литовского населения Восточной Пруссии. Анализ обнаруживает многие из искажений, но далеко не все. Прежде всего бросается в глаза несоответствие численного соотношения полов и возрастов лиц, указавших себя литовцами, с теми же соотношениями у других национальностей. Так, например, в переписи 1900 г. на каждые 1000 мужчин-литовцев приходится 1154 женщин-литовок, между тем как па каждые 1000 мужчин-немцев приходится только 1081 женщина- немка. Нет никаких оснований считать, что число женщин в литовской семье больше, чем в немецкой, следовательпо, перед нами неточность, вызывающая преуменьшение общего числа литовцев (в дапном случае мужчин).

Та же картина выявляется при сравнении и возрастных групп: численность немецкого юношества превышает (в пропорциональном отно­шении к другим возрастным группам) численность литовского юношества более чем на 10%. Следовательно, в данном случае мы имеем дело с преуменьшением — по крайпей мере на 10% — общего числа взрос­лых литовцев.

Наряду с официальной статистикой населения по народным переписям существуют и другие статистические данные, вносящио значительные кор­рективы в официальные цифры. Это церковная и школьная статистика. В церковных приходах пасторы спрашивают населенно о желательном языке богослужепия и конфирмации детей и полученные данпые сводят по приходам. Как правило, эти данные в отношении литовцев всегда процентов на 5—6 выше данных официальных переписей.

Школьная статистика учитывает данные о том, па каком языке го­ворят учащиеся дома. Правда, эти данные тоже не всегда правильно отражают действительное положение, и родители-литовцы приносили иногда даже коллективные жалобы (в 1892 и 1896 гг.) на то, что их детей в школах записывают немцами. И тем не менее школьпая статистика указывает значительно большее число говорящих по-литовски, чем это имеет место в народных переписях. Так, например, по округам южнее Немана литовцев по школьной статистике, как правило, на 3—4% было больше, чем это показывали общие переписи населения.

Чем вызвано постепенное исчезновение целого народа западных литов­цев? Это нельзя объяснить ни высокой смертностью, ни низкой рожда­емостью, ни массовой эмиграцией. Очевидно, не эти причины вызывали катастрофическое падение численности литовского населения в официаль­ной статистике Восточной Пруссии. Единственной действительной причиной этого явления нужно считать систематическую герма­низацию литовского населения как результат немецкой националь­ной политики. И это явственно выступает при сравнении дан­ных германской статистики с данными русской статистики, показываю­щими непрерывный рост литовского населения в соседних с Пруссией областях царской России, заселенных литовцами, где, несмотря на уси­ленную эмиграцию в США и достаточно тяжелые условия жизни, литов­ское население в начале XX в. из года в год увеличивало свою численность.

Многочисленные неточности и искажения в германских статистиче­ских официальных источниках заставляют искать более доброкачествен­ный материал, чтобы определить действительную численность отдель­ных национальностей. Тетцнер использовал для этой цели статистические данные церковных приходов и, сравнивая их с цифрами официальной статистики (народная перепись 1890 г.), пришел к выводам, значительно отличающимся от официальных данных. Достаточно указать на итоговые подсчеты Ф. Тотцпера по отдельным округам.

Таблвца 4

Метод Ф. Тетцнера развил В. Вилейшис, обработавший статистиче­ские данные 1905 г. и сравнивший цифры переписи с данными церковной и школьной статистики.

Заслуга Ф. Тетцнера заключалась не только в том, что он использовал данные церковной статистики, но и в том, что он сопоставил их с дан­ными о богослужении на литовском языке. И оказалось, что районы, охваченные таким богослужением, значительно многочисленнее районов, в которых официальная этническая статистика обнаруживала компакт­ное литовское население.

До конца XVIII в. вся земля севернее р. Прегеля — вплоть до Кенигс­берга на западе, а также восточнее рек Дейме и Алле, земли регирунгс- бецирков Гумбиннен (округа Даркемен и Гольдап), пишет Ф. Тетцнер (F. Tetzner, 1902, стр. 29—40), считались областью распространения ли­товского языка. В 1719 г. южная граница распространения литовского языка пролегала по линии Лабиау — Петерсдорф — Норкиттен — Муль- джен — Иодлаукен — Тремпен — Даркемен — Жабинен — Г ол ьдап — Дубе- нингкен. А через 130 лет эта граница пролегала уже по линии Лабиау—Лау- кишкен — Плибишкеи — Норкиттен — Обелишкен — Иодлаукен — Дидла- кен — Баллетеи — Даркемен — Клешевен — Гавайтен — Толминкемен — Дубенпнгкен.

Обе эти границы устанавливаются по данным церковных приходов, в которых употреблялся при богослужении литовский язык.

По мере продвижения немецкого населения в глубь литовской террито­рии и постепенного онемечивания коренного населения, немецкий язык стал вытеснять литовский из богослужения. Процесс вытеспения проис­ходил обычно так: сначала немецкий язык вводился в некоторых церквах прихода наряду с литовским, на котором совершались службы во всех церквах этого прихода. Потом число церквей с богослужением на литов­ском языке начинало сокращаться и литовский язык становился одним из языков богослужения, но не единственным. Затем богослужение в большинстве церквей прихода переводилось на немецкий язык, и, наконец, литовский язык вовсе изымался из употребления при бого­служении.

В качестве одной из причин исчезновения литовского языка в ряде райо­нов В. Вилейшис указывает на влияние немецкой церкви: «Немецкое богослужение совершалось каждое воскресенье перед литовским богослу­жением. Немецкое, как богослужение «господское», отличалось большей пышностью. Так как оно посещалось стоящими на равной ноге (с поме­щиками) немецкими колонистами, то вскоре начали и литовцы подражать им. Кроме того, ожидание литовского богослужения после полудня было очень тягостно». Вследствие этих причин литовские крестьяне постепенно стали отказываться от специального литовского богослужения (V. Vilei­sis, 1935, стр. 201). Это объяснение вряд ли можно признать основатель­ным: чтобы посещать немецкое богослужение, нужно было понимать по- немецки, и основная причина постепенного отказа литовских крестьян от специального богослужения заключалась, конечно, в том, что они стали употреблять немецкий язык.

В начале XIX в. употребление литовского языка в церковной жизни начало быстро сокращаться. Так, по данным того же автора (V. Vileisis, 1935, стр. 202), в церковной общине Пиллупенен в 1808 г. было конфир­мовано на литовском языке 1753 подростка, а на немецком языке лишь 993; в 1826 г. по-литовски было конфирмовано 1779 человек и по-немецки 1748, а в 1840 г.— по-литовски лишь 1484, а по-немецки —2407.

По данным Ф. Тетцнера, в конце XIX в. южная граница богослуже­ния на двух языках — немецком и литовском — проходила по линии

Нидден (Курише-Нерунг)— Гильге — Лаукишкен — Мелауксн — Попель- кен — Бершкаллен (Инстербург) — Инсторбург-ланд — Георгеибург — Ауловеиен — Грюнхейде — Пелленпикен — Краупишкен (Рагнит) — Маль- вишкеп (Пилькаллеп) — Куссен — Пилькаллеп — Катенау — Варникеп — Бильдервейчон — Эйдткунен — Шталлупенен — Гериттеи — Пилюпоиен — Мелькемен — Виткемеи и Дубепингкен. «Южпоо этой границы не совер­шается ни одного богослужения на литовском языке и для пасторов ли­товская проблема объявлена несуществующей, но севернее этой линии

1 — церковные приходы с двойным (немецким и литовским) языком богослужения; г — южная граница богослужения на литовском языке в 1719 г.; з — южная граница церковных приходов с еженедельным богослужением на литовском яаыке и конфирмацией на литовском языке

в 1902 г.

богослужение на литовском языке происходит в каждом церковном при­ходе» (F. Tetzner, 1902, стр. 30).

В пределах отграниченной этой линией с юга литовской языковой тер­ритории находилось несколько немецких островков; это были большие города Мемель, Тильзит, Рагнит, окруженные смешанной немецко-литов- ской этнографической средой.

В пределах литовского языкового района литовское население рас­падалось на отдельные религиозные группы, среди которых наибольшее значение имели лютеране (евангелисты), католики и баптисты. Реформи­

зм

Ннс. 39

[юнаиная апостольская церковь и нзраэлмтскан (иудейская) не имели последователей среди литовцев. Из общего числа 78 нсмецко-литовских церковных общин, лютеранских (евангелистских) было 67, католических 7, баптистских только 4.

U значительной части приходов ежегодные конфирмации в евангелист- ских общинах совершались не только на немецком, но и на литовском язы­ке, что указывало на плохое знание немецкого языка даже молодым поколением, прошедшим немецкую школу. Южиой границей литов­ской конфирмации Тетцнер указывает линию Низе — Кауксмен — Нокракен — Юргайтчен — Лигветеп — Будветен — Вишвиль — Шил- ленпигкен.

Еженедельное, но воскресеньям, богослужение на литовском языке наблюдалось гораздо южнее — на нсей территории Восточной Пруссии, ограниченной с юга линией Поиелькен —Скайсгиррен —Юргайтчен — Миллеи — Краунишкен — Куссен — Пилькаллеп — Жилленен.

На территории южнее этой области литовское богослужение проис­ходило уже значительно реже — иногда только один раз в год. 'Гак, на­пример, в Бершкаллене литовское богослужение бывало один раз в год, в Инстербург-ланде дважды в год, в Грюнхейде двенадцать раз в год, в Пел- ленингкене дважды, в Мальвишкене четыре раза, Каттенау двенадцать раз, Вариингкене не было вовсе, в Виллюиене только летом, а в Ширвидте четыре раза в год, в Эйдткупеие один раз, Шталлупенене четырна;щать раз в год, Гериттене четыре раза, Ниллупенене много раз, Энцунеие триж­ды в год, Мелькемеие четыре раза, Житкемеие только летом и в Дубенинг- кене четыре раза в год. «Пасторы во многих этих приходах,— отмечает Тетцнер, — не умеют говорить по-литовски и принуждены при ежегодных богослужениях обращаться за помощью к своим говорящим по-литовски коллегам. В трех общинах Георгенбург, Ворниттен и Бпльдервейчеи (евапгелистской) этого не требуется, так как немногочисленные литовцы или посещают литовские богослужения в соседних церковных приходах, или участвуют в немецких богослужениях, так как хорошо понимают по-немецки. Молодое поколение здесь сильно онемечено, и о литовском происхождении отдельных лиц можно узнать лишь по их фамилии» (F.Telziier, 1902 стр. 31—32).

Как данные Ф. 'Гетциера, так п данные В. Внлейшиса, несмотря на то, что между ними существует расстояние во времени почти в два деся­тилетия, дают согласованные указания о национальном составе населе­нии северной части Восточной Пруссии в конце XIX — начале XX в. Согласно этим данным, подавляющее большинство населения округов Мемель (Клайпеда), Хейдекруг (Шилуте), Тильзит составляли литовцы. В округах Рагнит. Нидерунг и в западной части округа Лабиау литовское население составляло от */з Д° Чг населения округов. В округе Пиль- каллен литовцы составляли менее */₄ численности населения, но в отдель­ных районах и населенных пунктах численно преобладали над другими национальностями. II лишь в округах Инстербург, Шталлуиенен и Голь- дап численность литовцев была незначительной. Однако и гам сущест­вовали литовские национальные островки, в которых жили литовские компактные группы. На основании этих пидсчетов можно было построить каргу расселения литовцев по районам.

Существуют подробные этнографические карты Восточной Пруссии или северной части ее: карты Р. Бека (1864 г.), П. Лангханса (1922 г.) и

В.    Внлейшиса (1935 г.).

Карта Р. Бека составлена на основании переписи населения в 1861 г. Наибольший интерес в этой карте представляет ее средняя часть, из которой видно, что в (Ю-х годах прошлого столетия южная граница

литовского языка ироходила но линии Агилла Штейн до рф Кжераль- шеи Тарнуиенен — Висденен — Дубенингкон, причем линия эта раз­рывалась в нескольких местах вклинивавшимися в нее территориями рас­пространения немецкого языка. Севернее же линии Агилла — Бершкален— Куссен — Шнлленен и восточнее линии Шталлупенен — Дубенингкон литовский язык был преобладающим. О недостатках переписи 1861 г., учитывавшей не национальное происхождение н даже не национальную принадлежность, а лишь разговорный язык главы семьи (или хозяйства), уже говорилось. При подобной сборке материала перепись несомненно преуменьшила действительное число литовцев. И том ие менее карта Р. Бека выявляет достаточно ярко литовский этнический характер тер­ритории южнее Немана, почти вплоть до района 11 Петербурга.

Вторая карта, которую следует отметить, это карта II. Лангханса. Называется она «Область литовского языка в Восточной Пруссии» и взята из германского научного издания «1)г. A. Petermanns Mittelungeii aus Justus Perthes Geographische Anstalt. Heft Januar-Februar 192Ь. Карта составлена в 1921 г. В пояснительной краткой записке к карте автор полемизирует с державами, заставившими Германию, на основании п. 25 и 99 Версальского мирного договора, устуиить Клайпедскую (Мемель- скую) обл. «иностранной державе#, и доказывает, что эта область имеет немецкое большинство среди населения. С такой «установкой¹» и состав­лена эта карта —внешне вполне научная, но по существу тенденциозная.

Карта И. Лангханса состоит из двух частей. Первая часть карты имеет подзаголовок «Материнский язык по общинам», вторая часть —«Мемель- ская область по части 2 пункта 28 Версальского мирного договора». Обе части карты выполнены в разных масштабах, но охватывают одну и ту же область в разных границах: первая карта южной границей имеет 58³ сои. широты, вторая захватывает также и более южные районы.

На карте «Материнский язык но обшпнам» показано распределение на­селения по признаку материнского языка в границах общин и крупных землевладении. Удельный вес литовского населения показан зелеными тонами, немецкого — розовато-краснымн.

Вторая часть карты выполнена в масштабе I : 500 ООО и не содержит границ ии общин, ни крупных землевладений. Гак же как и на первой карте, области с преобладающим литовским населением окрашены зеле ными тонами, области с преобладающим немецким населением красны­ми тонами. Но в то время как на первой карте даны показатели довольно дробные (40—50%, 30—40%, 20—30%, 10—20% н 0—10%) на второй карте удельный вес национальное меньшинства от 10 до 50% показан одним цветом; этот недостаток особенно сказывается в отношении тех областей и районов, в которых литовцы — по данным германской статистики — не имеют абсолютного большинства. Установить, каков удельный вес литовского населения в этих областях, т. е. 11 или 49%(так- велик диапа­зон), на основании расцветки карты нельзя.

При оценке данных карт Лангханса нужно иметь в виду, что выполнены они по признаку материнское языка; следовательно, литовцы, отнесен­ные к категории «двуязычных*, в расчет приняты не были. По переписи 1900 г. таких лиц было по округам: Мемельскому 1064, Лабиау 719, Ке­нигсбергскому 180, Хейдекруг (Шилуте) 696, Нидерунг 970, г. Тильзит 379, округ Тильзит 768, Рагнит 1179, Пнллкаллен 828, Шталлупенен 30(5. Гумбиннен 73, округ Пнстербург 242, Гольдан 180.

Многовековой путь германской агрессии привел к постепенному от­теснению литовцев на восток. При этом лучшие земли и лесные угодья были экспроприированы у литовиев и заселены немецкими колонистами или отданы и частную собственность немецким помещикам. Литовское на­
селение принуждено было занять худшие территории. На этих террито­риях оно скучивалось, показателем этой скученности являлось все воз­раставшее малоземелье, в то время как громадные пространства, захва­ченные немцами, оставались сравнительно слабо заселенными.

Насколько важно учесть эту особенность распределения населения н Восточной Пруссии, показывают разбираемые нами карты.

На первой из карт Лангханса —более подробной — красным цве­том обозначены очень небольшие территории. Это прежде всего город Мемель с его окрестностями, заселенный преимущественно немцами. Кро­ме этого города, красным цветом расцвечено 20 пунктов (Klemenhof, Klausmuhlen, Kakoreifen. Madond, Stanischken, W'arr, Pi 1 warren, Baubeln, Polompen, VVahlentha), Kassigh, Adi. Wischwill и др.) — дворянские име­ния и населенные пункты с населением менее 100 человек (5 населенных пунктов) и от 100 до 150 человек (15 населенных пунктов). В этих пунктах удельный вес литовского населения составляет 10 и менее процентов. По отношены/о к общей численности населения области, а также в отно­шении всей территории, эти красные пятна на карте имеют ничтожное значение (за исключением города Мемеля, конечно).

Около 20 пунктов на карте окрашено розовым цветом. Это насе­ленные пункты, в которых удельный вес литовского населения состав­ляет 10 20%. Территория, покрытая розовой краской, несколько боль­ше, чем территория, раскрашенная краевым цветом. Но бблыпую часть розовой территории составляют лесничества, т. е. области, «заселенные» почти исключительно служащими лесничеств и их семьями. К подобным территориям относятся лесничество города Мемеля и крупные лесничества Xorkaiten, Dingken, Schnialleningken, Jura, Ibenhorst.

Эти пятна — пункты расселения пришлого люда — служащих, адми­нистрации, т. е. тех групп населения, численность и состав которых зави­сят исключительно от факторов политических —от принадлежности тер­ритории тому или другому государству (в данном случае — Германии, поскольку это относилось к 1905 г.).

Внутри показанной на карте территории составитель отметил зеленым цветом сравнительно мало очагов, т. е. районы с преобладающим литов­ским населением. Большинство районов окрашено розовым цветом, обо­значающим численность литовского населения от 10 до 50%. Внутри ро­зовой территории находятся несколько пятен, окрашенных красным цве­том, т. е. с населением почти исключительно немецким (до 90%). Но при анализе карты выясняется, что красные районы наименее заселены и при­надлежат к лесным массивам. Большое красное пятно в западной части области по руслам рек Гильге. Шатенка и Шнекке представляет собою тер­риторию. занятую участками немецких колонистов и владениями одного прусского агрария (громадное имение Раутенбург). Все остальные крас­ные пятна и значительная часть розовых (т. е. с литовским населением до 50%) находились на территории крупнейших лесничеств: Ибенхорст, Шреккенше-Форст, Тавелль-Рннгкен, Траппенен, Шовелленер Форет, Ней-Лубенен и up. На левом берегу Немана на карте помечены два крас­ных нятна — районы городов Тильзита и Рагннта, литовское население которых было немного менее 10%.

Сравнение окраски отдельных районов второй карты с теми же райо­нами первой карты обнаруживает, что значительное число розовых райо­нов второй карты (от 10 до 50% литовского населения) населено 30—50%

Необходимо разоблачить также допущенный составителем карты трюк с окраской территории лесничеств. Hie эти территории окраиюиы крас­ным или розовым цветом, чтобы показать, что они заселены иамецким. в большинстве, населением. Но этот фокус—а иначе его^иазвать нельзя весьма примитивен. На территории лесничеств как мелких, так н крупных (Oberforsterei) запрещалось проживать посторонним лицам. Количество населения на этих территориях было ничтожно. Так, например, на тер­ритории крупного лесничества Юра, площадью к 5($ км², расположен был только один насоленный пункт с числом жителей в несколько десятков человек. На территории лесничества Нен-Лубенен, площадью в 120 км²,

4 населенных пункта: из них два с населением в несколько десятков чело­век и два с населением до 100 человек. На территории крупного лесни­чества Тавелль-Рнигкен, площадью 120 130 км⁸, расположены два на­селенных пункта с населением немного больше 100 человек. На территории лесничества Ибеихорст, площадью в 70 км², находился один населенный пункт с населением в 100 человек. И так во всех лесничествах. Плотность населения на этих територинх составляла 1—2 человека на 1 км⁸, т. е. в 40 раз меньше средней плотности наименее населенных округов области.

Раскроем эти цифры. Населенные пункты на территории крупных лесничеств — это управления лесничеств и хутора, где жили лесники. Ни­какого другого населении здесь не было. И населенных цунктах жили служащие лесничеств со своими семьями (почти исключительно немцы) с домашней ирислугой (литовцы) и некоторым числом рабочих (тоже литов­цы). Нот все «население» лесничества. Так как немецкие служащие со­ставляли большинство, вся окраска территории лесничества получила у автора карты «немецкие» цвета.

Примерно тоже происходило с территорией песчаной косы, отделяю­щей Курский залив от Балтийского ^моря. Коса эта полупустынна, при­брежную часть ее у Балтийского мори составляют дюны, остальная часть лесиста. На берегу Курского залива находилось три рыбацких поселка, заселенных литовцами и курами, а также курорты Шварцорт и Нидден с немецким населением. На карте Лангханса северная половина косы покрыта розоватой краской, обозначающей заселенность косы от 40 до 50% литовцами. Б действительности это была литовско-курская этническая территория, так как курортное население нельзя считать населением постоянным; что же касается «немецкой» окраски отдельных частей косы (она окрашена на карге красным цветом, т. е. будто бы заселена немцами на 90%), то эта окраска вызвана, вероятно, тем обстоятельством, что на косе было расположено несколько пограничных постов с немецкими иограиичниками. Нот и все «немецкое» население этой территории!

10.        ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ РАЗМЕЩЕНИЕ И ЧИСЛЕННОСТЬ ЛИТОВЦЕВ в восточном ПРУССИИ В НАЧАЛЕ XX В. НО ДАННЫМ РЕЛИ Г И О 3IIО И СТАТИСТ И К И

Статистика евангслистских и католических приходов в Восточной Пруссии, опубликованная в Gemoindelexikon fiir die Provinz Ostpreussen (1907), давала более высокие цифры численности национальных меньшинств, чем германские цензы, и разрабатывалась достаточно подробно — вплоть до отдельных общин. Эти публикации были пересчи­таны В. Внлейшпсом по новым административным округам (после при соединения Клайпедской обл. к Литве в 1923 г.) и легли в основу его работы, о которой уже упоминалось. По, предприняв пересчет статисти­ческого материала, В. Вилейшис использовал его лишь суммарно для карты, отразившей районы расселения литовцев и их относительную численность но амтсбециркам. Так как виутри самих амтсбецирков про­центное отношение литовского населения к остальному населению п от­дельных пунктах было различным, то выведение среднего процента по всему амтсбепирку не могло дать полной картины характера расселения литовцев и немцев. Этот недостаток необходимо было устранить иовой груп­пировкой статистического материала, что является основной задачей настоящей главы. Статистические данные взяты по существовавшему в начале XX в. немецкому административному делению, без пересчета; внутри амтсбецирков выделены те населенные пункты, в которых процент литовского населения был более высоким, чем средние нормы по отдель­ным амтсбециркам.

Для выявления географического размещения и относительной числен­ности литовского населения в Восточной Прусснн в начале XX в. взяты данные религиозной статистики за 1905 г. Итоговые цифры удельного веса литовцев на эту дату по округам Восточной Пруссии были следующими: в округе Мемель литовцы составляли 72,5% (за исключением города Меме­ля, в котором они составили лишь 5,5%, если учитывать городскую терри­торию в границах 1905 г.); в северной части округа Хейдекруг 59,2%; в округе Тильзит 48,9%, причем в северной части округа удельный вес литовцев составлял 54,6% и в остальной части округа (из бывшего округа Рагнит) 27,1%. В этих северных округах Восточной Пруссии литовцы, ио данным религиозной статистики, составляли большинство.

В местностях южнее р. Немана, удельный вес литовского населения был ниже. В округе Хейдекруг, в части его южнее Немана, литовское население составляло 20,2%; в округе Тильзит (южнее Немана) 21,6%,
но в округе Рагнит уже только 13,4%; в округе Нидеруиг 11,2%, в во­сточной части округа Лабиау 14,9% и в округе Пилькаллен 8,0%.

В южной части территории — в округе Инстербург, западной части округа Лабиау, в округах Шталлупеиен, Даркемен и Гюльдап удельный вес литовцев был незначительным — 1,0% н ниже (табл. 5).

Таблица 5

Таблица 5 (продолжение)

it еван­гелистов

, Из них % литовцев Всего литовцев I к общ. числу

l'szlokkcn (Uilekniai) Wiesxen (Vyiiai) . . Skirwieth (Skirvyl6) . Ibcnhorst (VentainO) . Karkeln (Karkle) . . Spukken (Spukai) . . Schnkuhnen (Sakunai)

Округ Tilsit

Galsdon-Joneiten (Galsdonai) . Szaraaltkchmen (2cmaitkicmiai) Meischlauken (Meiâlaukiai) . . Koadjuthen (Katy&ai) ....

Plnschken (PlaSkiai)......................

I’akauionen (Pakamoniai) . . . Nattkischkcn (Natldikiai) . . .

Winge (Vingis)...............................

Kuckcn (Kukai)..............................

Piktupânen (Piktu penai) . . . Kullmen (Kulminai)

I,                                 aiigsxargcn (Lauksargiai) Hauboln (Bubliâke) . . . .

Lumponcn (Lumpenai) . . . . Neppcrtlaukcn (Nepertlaukiai) Wilkischken (Vilkyâkiai) . . . Absteinen (Obstainiai) ....

Szugken (2ukai).............................

Weszeningken (Veiininkai) . .

Jura (Jurava)..................................

Wischwill (VieSvile).......................

Schmalleningkcn (Smalininkia)

Округ Tilsit

Pokrakcn (Pokrakai) ................................

Wcynothen (Vainoiiai)..............................

Slolbeck (Stulbeikis) . ...............................

Schilleningken (Silininkai).........................

Kalikappen (Kajkapiai)..............................

Tilsit-Preusscn (Tifees Prusai)

Neu Argeningken (Nauj. Argininkai) Eromeiten (Eromitiai)

1 215

1 /.97 341

20

451

/.5»

459

40.1              55,6 20,5

1.7

8.8

0,4

13,»

11.1

Округ R a g n i t

Город Ragnit (Ragaines iniestas) Althof-Ragnlt (Scndvaris) . . . Paskallwen (Paskalviai) . . . . Woydehnen (Vaidenai) . . . . • Ober Eiszeln (Aukăt. Eisuliai) .

Лм тебе пирк

Ncuhof Itagnit (Bitouai)...........................

Raudszen (Haud2iai)................................

Trapponcn (Trapenai)...............................

Schillehncn (Silenni)..................................

Kindschcn (Kinfciai).................................

Titschkon (TiSkai)....................................

Juckslein (MankSLymai)...........................

Galbrasten (Galbrasdiai)...........................

Jurgaitschcn (Jurgaiciai)............................

Neuhof (Naudvaris)..................................

Sommerau (Zaumarai)..............................

Pucknen (Pukiiiai)....................................

Lcngwethen (Lenkvictis)..........................

Budwethen (Budviediai)...........................

Kackschen (KakAiai).................................

Anstippen (Anslipiai)................................

Szillen (Ziliai)...........................................

Perbangcn (Pcrbangai)..............................

Baudonalschen (Raudonatiai) . . . .

Waszeninkcn (Vaiininkai).........................

Raulenberg (Rautenbcrkis)........................

Moulienen (Molyne).................................

Kraunischken (Kraupiikiai) . . . .

Girrennen (Girenal)...................................

Wamen (Varnai).......................................

Округ Niederung

Inse (Inse) ................................................

Lappienen (Lapynai).................................

Sausscningkcn (Sauseninkai) . . . .

Kaukehinon (Kaukcnai)............................

Perwalkischken (Pcrvalkiakiai) . . .

Heinrichsfelde (Andruliai)........................

Tawcllningkcn (Tovelninkai) . . . . Norwischciten (NorviSaiJiai) . . . .

Jcdwilleiten (Gcdvilaiciai)........................

Skopen (Skepai)........................................

Karzewischken (Karccviikiai) . . . .

Iodgallen (lodealiai)..................................

Wolfsberg (Vilkainis)................................

Ncnkirch (Naujoji)....................................

Linkuhnen (Linkunai)...............................

Skirbst (Skirpstyno)..................................

Heinrichswalde (Gaslai)............................

Sandfluds (2iesdrino)................................

PeU*rswal<le (Pctragojis)..........................

Gr. Fricdrichsdorf (Mi’teierynai) . .

Schnccken (Snekiai)..................................

Argelothen (Argelolai)..............................

Dcmnionen (Dcmcniai).............................

Kollmienen (Kolmynai).............................

Brettschncidom (Brntfnydoriai) . . .

Osseningkon (Osininkai)...........................

Parwischkcn (ParviSkiai)..........................

Gross Skaisgirrcn (Did Skaitsgiriai) . Oscbwoningkcn (Uoâvlninkai) . . . . Wannaglauken (Vanaglaukiai) . . .

В том «ш католиков и евангелистов