ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая публикация архивных материалов вы­дающегося русского ученого Т. Н. Грановского состав­ляет лишь часть его научного наследства, хранящегося в наших архивах. Ценность этих материалов заключается в том, что они отражают состояние исторической науки середины XIX в., борьбу различных идейных направле­ний, в условиях которой развивалась передовая русская наука, выковывались новые методы научного исследова­ния. Борьба этих направлений в период кризиса крепост­нической системы, естественно, сосредоточивалась вокруг наиболее жгучей проблемы — отмены крепостного пра­ва^[1]. Это проявилось и в научном творчестве Т. Н. Гра­новского. Его блестящее ораторское дарование и талант исследователя все ярче раскрывались по мере нарастания всеобщего протеста против жестокой крепостнической действительности и под влиянием идей складывавшегося революционно-демократического направления.

Мировоззрение Грановского сложилось в те годы, ког­да размежевание революционно-демократической и бур­жуазно-либеральной тенденции только намечалось,и во­прос о путях ликвидации крепостничества не получил еще той остроты, которую он приобрел позднее—в услови­ях революционной ситуации. В мрачные годы николаев­ской реакции Грановский смело выступил с кафедры Мос­ковского университета против насилия над крестьянст­вом, против монархического деспотизма и принижения
человеческой личности. Для разоблачения современных ему феодально-крепостнических порядков, для пропаганды своих идей Грановский находил неисчерпаемый источник материалов в истории западноевропейского средневеко­вья.

Тимофей Николаевич Грановский (1813—1855) родил­ся в Орловской губернии в семье мелкопоместного дво­рянина. Не получив в детстве систематического образо­вания (домашнее воспитание и пансион Кистера, в кото­ром два года учился Грановский, не могли его дать), он восполнил недостаток знаний усиленным чтением. Упорное самостоятельное изучение исторической и философской литературы — трудов Гиббона, Гизо, Тьерри, Гегеля — он продолжал и в период своего пребывания на юридиче­ском факультете Петербургского университета(1832 —1835). В 30-е годы он начал также общаться с кружком Н. В. Станкевича.

Антикрепостнические настроения Грановского, бес­спорно, возникли еще в эти юношеские годы. Вольнолю­бивая поэзия Пушкина, протест против деспотизма, зву­чавший в творчестве любимых им Шекспира и Шиллера, разгром восстания декабристов, а особенно живые впе­чатления от гнетущей крепостнической действительности не могли не оставить глубоких следов при формировании сознания молодого Грановского.

Весной 1836 г., вскоре после окончания университета, Грановского отправили за границу. В Берлинском уни­верситете он слушал лекции Ф.-К. Савиньи, Ф. Раумера, К. Риттера, работал в семинаре Ранке, изучал фило­софию Гегеля. Разъезжая по Германии, Чехии, Австрии, он внимательно присматривался к жизни за рубежом, знакомился с учеными, общественными деятелями. В то же время письма из-за границы показывают, что он не­отступно следил за жизнью своей родины, горячо откли­каясь на насущные проблемы русской действительности ^[2]. Он писал «друзьям о своих творческих планах, о своем стремлении скорее начать чтение лекций, которое он уже тогда рассматривал как свой общественный долг^[3].

Осенью 1839г., по возвращении на родину, Грановский начал читать свой первый курс лекций, и с тех пор в течение 16 лет возглавлял в Московском университете кафедру всеобщей истории^[4]. В это время в университете выдвинулся ряд талантливых молодых ученых, вы­ступавших против застоя и рутины, которые царили в среде «верноподданнической» профессуры. М. П. Пого­дин, С. П. Шевырев, И. И. Давыдов, С. И. Баршев и дру­гие, проповедовавшие теорию официальной «народности», все чаще наталкивались на оппозицию молодых профес* соров — Д. JI. Крюкова, П. Г. Редкина, А. И. Чивилева* а затем и Грановского, который быстро стал наиболее ярким и авторитетным представителем прогрессивного направления в русской исторической науке.

Реакционные теории, насаждавшиеся в официальной исторической науке, получили свое отражение и в трак­

*  товке важнейших проблем средневековья. Как с универ­ситетской кафедры, так и в учебной литературе подлин­ная история народа подменялась повествованиями о «подвигах» венценосных «героев» и полководцев, о якобы благотворной роли церкви в развитии общества.

В противовес реакционным историкам, усматривав­шим в потоке исторических событий волю провидения, проповедовавшим незыблемость социальных основ и не­обходимость крепостнических порядков, Грановский, выдвинув идею поступательного движения истории, под­водил слушателей к выводу о преходящем характере этих порядков. В центре его внимания находились сю­жеты, чуждые реакционной дворянской историографии. Тяжелая судьба рабов и крепостных крестьян, деспотизм., сковывающий развитие свободной мысли и просвещения, борьба народов против национального порабощения — вот те стороны жизни, значение которых пытался вскрыть Грановский. Именно это послужило почвой для его сбли­жения с революционными демократами, оказавшими бла­готворное влияние на его творчество.

Грановский не сумел подняться до материалисти­ческих и революционных идей Белинского, Герцена,

Огарева. Он опасался революционной ломки феодальных отношений. В этой либеральной ограниченности его мировоззрения коренилась противоречивость и его науч­ных взглядов. Но, неизменно оставаясь противни­ком крепостничества и деспотизма, Грановский боролся против защитников самодержавия, Ззротив консерватиз­ма славянофилов, хотя не столь последовательно и ре­шительно, как революционные демократы. Его борьба выражалась прежде всего в самоотверженном служении науке и просвещению, но науке, призванной активно влиять на развитие общества, связанной с его запросами, протестующей против крепостнических устоев.

* * *

Первый курс истории средневековья Грановский читал, как известно, студентам I отделения философского и юридического факультетов (1, 2 и 4-й курсы). С самого начала его лекции привлекли внимание молодой аудито­рии не только ярким, живым изложением, но и новым подходом к ряду исторических явлений^[5]. В теоретиче­ском введении к этому курсу Грановский развивал свою концепцию исторического процесса, ставил вопрос об эволюции понятия всеобщей истории в различные исто­рические периоды, о значении истории как науки. Уже в это время он, чуждый националистическим взглядам Гегеля, отвергая реакционные выводы его философской системы, глубоко интересовался самым ценным в учении немецкого мыслителя — диалектикой. Выдвинув, хотя и на идеалистической основе, идею закономерности ис­торического процесса, Грановский критиковал в своих лекциях историков, не понимавших внутренней связи и единства исторических явлений.

В материалах этого курса уже проступали черты ученого-просветителя. Грановский проявлял глубокий интерес к истории народа, настаивая на необходимости ее изучения. Он говорил о важности приобщения народа

к культуре и просвещению, подчеркивал общественное значение истории. Грановский делал в это время лишь первые шаги в решении тех проблем, разработкой кото­рых он занялся в дальнейшем. У него еще не было того тонкого анализа источников, который мы обнаруживаем в его лекциях более позднего периода. Еще чувствуется робость молодого ученого в выборе фактов и в осмысли­вании их, хотя уже в это время Грановский выдвинул новый взгляд на отбор исторического материала.

Последующие годы лекционной деятельности Гранов­ского запечатлены в основном лишь в записях слушате­лей, которые сохранились за все время его преподава­тельской деятельности (и во многих списках — за 1845/46, 1848/49 и 1849/50 учебные годы).

Материалы этих лекций показывают, как разверну­лось дарование Грановского — лектора и исследователя. Общение с Герценом и Огаревым, личным другом кото­рых стал Грановский, его участие в общественной жизни, в борьбе против крепостнической идеологии побуждали ученого к новым теоретическим исканиям, усиливали демократические черты в его творчестве.

Как крупное событие в русской общественной жизни рассматривался передовыми людьми того времени пер­вый цикл публичных лекций Грановского, прочитанный им в 1843 г. ^[6] Особый интерес также представляют пуб­личные лекции 1845/46 г. ^[7], посвященные сравнитель­ной истории Франции и Англии, а также университетские лекции этого времени.

Во введении к курсам и в самих лекциях этого перио­да углубляется понимание так называемой «пользы исто­рии», подчеркивается «бесконечность прогресса развития человечества»^[8]. Выражение прогресса Грановский видит прежде всего в развитии идей, научных знаний, в твор­ческой деятельности исторической личности. Призывая студентов к практической деятельности, Грановский ве­рил, что общественные преобразования будут достигнуты в результате распространения просвещения, «нравствен­ного совершенствования» людей.

Студенческая аудитория с неослабевающим инте­ресом слушала лекции Грановского, в которых, по словам Герцена, звучала «чрезвычайно развитая человечность, сочувствие, раскрытое ко всему живому, сильному, поэтичному» ^[9]. Расширяя те разделы, в которых освещалась «внутренняя жизнь народа», Грановский активно высту­пал против угнетения крестьян, над которыми «тяготел самый тяжелый и безотрадный деспотизм». Крестьяне, говорил он, рисуя широкую картину феодального угне­тения, трудились «не для себя, а для человека чуждого и ненавистного»^[10]. Ненависть народа заставляла феода­лов укрываться под защиту каменных замков. «Они запирались в башнях, они заковывались в железо... Это показывает недоверчивость, страх»^[11]. Рассматривая различные стороны жизни средневекового общества в свете отношений между крестьянами и феодалами, Гра­новский видел отражение антагонизма между ними в еретических движениях, в литературных памятниках: «страшные тоны» песен вилланов «не дошли до нас», говорил он в публичных лекциях 1845/46 г., «дошли до нас ругательства феодальных владельцев над ними, вы­ходки летописцев»^[12]. В этих же лекциях Грановского появляются интересные суждения о социальном облике средневекового города. Внимание ученого привлекает не только борьба горожан против феодального произвола, но и социальные противоречия внутри самого города.

Уловив в прогрессивном и поступательном истори­ческом процессе его противоречивый характер, Гранов­ский с особой пытливостью и интересом изучает так называемые «переходные эпохи», в которых, как он писал позднее, можно «услышать последнее слово всякого от­ходившего, начальную мысль зарождавшегося порядка вещей»^[13]. В лекциях 1845 г. он поднимается до признания неизбежности таких исторических периодов, когда про­тиворечие ч<может быть уничтожено только насилием», имея при этом в виду, в частности, французскую револю­
цию^[14]. В то же время в конкретных высказываниях о французской революции Грановский полемизирует по этому вопросу с Белинским и дает отрицательную оцен­ку личности Робеспьера^[15].

Эта же противоречивость сказалась в оценке и дру­гих революционных движений прошлого. Так, еще в начале 40-х годов Грановский обратил внима­ние слушателей на историю крестьянской войны в Гер­мании. Черпая материал в монографии передового немец­кого историка Циммермана, Грановский с горячим со­чувствием говорил о бедствиях немецких крестьян об их стремлении облегчить тяготевшее над ними иго^[16]. Однако историка смущали решительные действия повстанцев, революционные идеи Мюнцера^[17]. Именно радикализм идей Мюнцера, его последовательность и привлекли внимание Герцена, который, в отличие от Грановского, и в событиях английской революции середины XVII в. высоко оценил революционную решимость, проявленную народом в борьбе с абсолютизмом. Для Грановского диалектика не стала, как для Герцена, «алгеброй рево­люции». Грозный призрак надвигавшихся революционных потрясений вызывал у Грановского опасения, наложив­шие отпечаток не только на его политические убеждения, но и на его научные построения. В истории прошлого он пытался отыскать начала, которые способствовали бы если не примирению, то хотя бы смягчению острых со­циальных противоречий. Такие начала он искал в истории христианской^церкви, в идее опоэтизированного роман­тической реакционной историографией рыцарства, ко­торому он приписывал антифеодальную направлен­ность^[18], но сила исторических фактов вынуждала его признать, что ни церковь, о которой он сам неоднократно говорил как о крупнейшем земельном собственнике, ни рыцарство не способны были уничтожить пропасть, разделявшую феодалов и крепостных. Интересуясь кон­ституционными формами правления, резко выступая

против монархического деспотизма, Грановский идеализи­ровал, тем не менее, отдельных государственных дея­телей, которые могли будто бы защищать интересы наро­да в целом.

Эти убеждения историка не могли удовлетворять та­ких мыслителей, как Белинский, Герцен, Огарев, ко­торые в истории находили обоснование для своих револю­ционных идей. Теоретические разногласия между рево­люционными демократами и Грановским, связанные с различным отношением к революции, к материалисти­ческим и социалистическим идеям, вылились в споры 1846 г. ^[19] Молодежь, с увлечением читавшая «Письма о природе» Герцена, проникавшаяся материалистическими и революционными идеями, чутко реагировала на эти спо­ры^[20], понимая ограниченность Грановского. Это не ме­шало революционным демократам, передовому студенче­ству отлично видеть объективное значение деятельности Грановского, протестовавшего против существующего порядка в России^[21]. К концу 40-х годов этот протест становился все резче, что побуждало Грановского бо­лее пристально всматриваться и в историческое про­шлое. В теоретических исканиях ученого немалую роль сыграло развитие демократической мысли в России, фор­мировавшейся в условиях нарастания классовой борьбы в стране и под влиянием революции 1848 г. на Западе. Известно, что Грановский живо интересовался этими событиями и, в отличие от либералов типа Чичерина и других, осуждал выступление реакции против француз­ского пролетариата.

Конец 40-х годов был для Грановского периодом расцвета научной деятельности. Об этом свидетельствуют не только созданные им труды, но и его курсы лекций. Накопленный к этому времени фактический материал и большой запас мыслей, наблюдений неизбежно при­водили Грановского к новому идейному освещению исто­рических событий. В это время возрос интерес Гранов­ского к вопросам социальной и экономической истории, которым все большее внимание уделяли передовые люди

России. Круг научных интересов Грановского расширил­ся. Поиски самостоятельного решения ряда проблем за­ставили ученого углубляться в источники, обзоры которых стали полнее и содержательнее. В научный оборот вво­дятся новые материалы — не только законодательные ак­ты, юридические документы, хроники, но и мемуары, эпос, фольклор, данные филологии и археологии.

Не только в трудах Грановского^[22], но и особенно в его лекциях этих лет ясно обнаруживается идейная по­лемика со славянофилами, с реакцией. Еще в 1843 г. он писал Кетчеру: «Шевырева я уже несколько раз вы­водил на сцену: я указывал на него, когда говорил о людях, отрицающих философию истории, я говорил о нем по поводу риторов IV и V века»^[23]. В 1848 г. Гранов­ский, имея в виду Шевырева и ему подобных, говорил, что римская риторика «времен упадка» расточала «свои средства на темы жалкие», льстила «материальному на­правлению времени», преклонялась перед властью, угож­дала сильному. «Чтение памятников этого времени,— говорил он,— будет для нас полезно. Оно покажет, до чего может дойти злоупотребление слова, где не дорожат им, где нет к нему уважения, нет благородных и резких убеждений. С этой стороны жалкие произведения рито­рики III и IV столетия имеют высокое значение как ха­рактеристика современного общества. При изучении какого бы то ни было общества не бесполезно обращаться назад к этим временам для аналогии...»^[24].

В условиях мрачной реакции, когда, как вспоминал Герцен, «все было прибито к земле, одна официальная ни­зость громко говорила», когда «вместо науки преподавали теорию рабства»^[25], Грановский продолжал вести «пропаган­ду историей». В его лекциях слушатели улавливали едва замаскированные исторические параллели, наталкивав­
шие на сопоставления: жизнь спартанских илотов или римских рабов, французских вилланов или сервов напо­минала мрачные картины жизни русской крепостнической деревни. С особой силой звучали с кафедры Москов­ского университета слова в защиту крепостного кресть­янства. Герцен писал, что в то время, «встречая Гранов­ского на кафедре, становилось легче на душе. «Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый и свободнее дышал»^[26].

Особенно труден и сложен' был путь историка в 50-е годы, когда усилились его идейные колебания, глубже стал внутренний кризис, который он переживал. Однако Гра­новский и в эти годы не отказался от основы своих прог­рессивных воззрений. Его труды и лекции говорят о новых творческих поисках, о стремлении пересмотреть взгляды на исторический процесс, хотя и в это время он не сумел преодолеть идеализма и романтизма. Критикуя Гегеля, выступая против его «произвольного построения» все­общей истории^[27], он искал новые основы для своей мето­дологии истории.

В речи «О современном состоянии и значении всеоб­щей истории», произнесенной Грановским в 1852 г., он формулирует свое отношение к истории как к науке, имеющей глубоко общественный характер: «Одно из глав­ных препятствий,мешающих благотворному действию исто­рии на общественное мнение,заключается в пренебрежении, какое историки обыкновенно оказывают к большинству читателей. Они, по-видимому, пишут только для ученых, как будто история может допустить такое ограничение, как будто она по самому существу своему не есть самая популярная из всех наук, призывающая к себе всех и каждого. К счастью, узкие понятия о мнимом достоин­стве науки, унижающей себя исканием изящной формы и общедоступного изложения, возникшие в удушливой атмосфере немецких ученых кабинетов, не свойственны русскому уму, любящему свет и простор. Цеховая гордая своей исключительностью наука не вправе рассчитывать на его сочувствие»^[28].

В научных исканиях Грановского этого времени большую роль сыграли его патриотические устремления. Современник Восточной войны, он с чувством гордости говорил о героической защите Севастополя, о моряках и полководцах, о студентах-ополченцах. Защитникам ро­дины Грановский противопоставлял корыстолюбивое дво­рянство, уклонявшееся «от чести и долга защищать свое отечество... Дворянские комитеты по устройству опол­чения,— с возмущением подчеркивал он в письме И. В. Варвинскому,—занимаются грабежами. Об этом не стесня­ются говорить открыто. Есть люди, которые радуются войне, так как наживаются на ней. Когда же будет ко­нец этому?» ^28а Грановский в своих лекциях уделял мно­го внимания борьбе народов за независимость. Расска­зывая о гуситских войнах, он говорит о мужестве на­рода Чехии, изнемогавшего «в борьбе почти с целой Ев­ропой»^[29]; он высоко оценил патриотический подъем, ох­вативший французский народ в период выступления

*  Жанны д’Арк^[30]. С негодованием рассказывал он студен­там об истреблении и порабощении народов Америки, о торговле неграми.

Прогрессивное значение деятельности Грановского, сохранившего до конца жизни веру в общественный про­гресс, ненавидевшего угнетение народа и произвол, вы­соко оценили революционные демократы.

Чернышевский видел в Грановском «просветителя своей нации», ученого, пролагавшего новые пути в науке. «И действительно,—писал он, —кто вникнет в понятия Грановского, тот увидит, что они глубоко самостоятель­ны и прочувствованы им часто гораздо полнее и глубже, нежели теми людьми, на которых он ссылается»^[31]. Против извращения научного наследия передового ученого дворянскими и буржуазными историками, отрицавшими самостоятельность Грановского как исследователя, за­тушевывавшими демократические черты в его мировоз­зрении, выступили и Герцен, создавший правдивый яркий образ Грановского в «Былом и думах», Добролюбов,

Огарев, Салтыков-Щедрин^[32]. Позднее Герцен, отделяя Грановского от буржуазных либералов типа Чичерина и Кавелина, от тех, кто оказался в годы революционной ситуации в стане «либерального хамства», отмечал, что кафедра Грановского выросла в свое время «в трибуну общественного протеста»^[33].

*       * *

В трудах Грановского, опубликованных в основном при его жизни, поставлены важнейшие вопросы истори­ческой науки, которые выдвигались как в русской, так и в западноевропейской литературе того времени. Однако опубликованные сочинения Грановского далеко не отра­жают всего богатства идей его научного творчества. В условиях, когда всякая свежая мысль с трудом про­бивалась через рогатки полицейской и церковной цен­зуры, историку легче было высказать свои взгляды с университетской кафедры, чем в печатном слове. Более полное представление о замечательном ученом можно получить, лишь тщательно изучив его архив и прежде всего материалы его курса лекций. Именно поэтому еще Чернышевский, понимавший значение лекций Гранов­ского, настаивал на их издании^[34]. Тем не менее боль­шинство его лекций оставались неопубликованными до настоящего времени.

Попытки публикации лекций Грановского были сделаны вскоре после его смерти П. Н. Кудрявцевым, начинавшим в это время свою работу над биографией Грановского. Сообщая Бабсту в письме от ноября 1855 г., что он начинает собирать материал для ее написания, Кудрявцев пишет: «Хотелось бы затем сделать еще выбор
из его чтений, но это, кажется, будет несколько трудно. Мало хороших списков... А главное, очень жаль, что нигде нельзя подыскать другого экземпляра второго публичного курса (сравнительной истории Англии и Франции). Один есть у нас^[35], но не совсем удовлетворителен, и если бы был даже вполне хорош, все бы нуждался в проверке другим» ^[36].

Первые публикации лекций Грановского были сдела­ны во второй половине XIX в. В 1862 г. были напечатаны отрывки лекций по древней истории в журнале «Время» (IX и XI), затем П. Г. Виноградовым была опубликована первая тетрадь собственноручного конспекта лекций Грановского^[37]. Извлечения из записей лекций Гранов­ского по истории средневековья были также опублико­ваны в конце XIX века П. Н. Милюковым^[38] и в начале XX века М. Н. Коваленским^[39]. Но в этих публикациях главное внимание уделялось тем лекциям, где освеща­лись история и культура позднеримской империи. В эти публикации почти не вошли лекции конца 40-х годов, в которых с наибольшей силой раскрылось дарование ученого и педагога. Советские историки проявили глу­бокий интерес к творчеству Т. Н. Грановского ^[40] и под­
няли вопрос о публикации его университетских лекций ^[41]. «Мы стали лучше знать и понимать Грановского,— писал в своей статье Е. А. Косминский,— извлекая из архивов и изучая его университетские курсы, сохранив­шиеся только в записях его слушателей»^[42].

В наследии Грановского сравнительно мало сохрани­лось автографических материалов. Автографы сочи­нений Грановского, его статей, программы лекций и от­четы, его собственноручный конспект лекций, а также студенческие записи его курсов почти за все 16 лет его профессорской деятельности, записи его публичных лек­ций хранятся в рукописных отделах Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, Государственного исто­рического музея, Московского государственного уни­верситета, в Историческом архиве Московской области, а также в центральных государственных исторических архивах Москвы и Ленинграда. Материалы обнаружены в архивах АН СССР, Института русской литературы (Ленинград), в рукописных отделах Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и библиотеки им. А. М. Горького, в Центральном госу­дарственном архиве литературы и искусства^[43]. Важней­шей частью этих материалов являются университетские и публичные лекции Грановского.

В настоящую публикацию включены автографы Грановского и студенческие записи его лекций. Прежде всего мы предлагаем вниманию читателя собственноруч­ный конспект лекций Грановского первого его курса — единственный автограф, сохранившийся от раннего периода его педагогической деятельности. Этот конспект обнаружен в фондах Отдела письменных источников Государственного исторического музея, а именно в фонде

Щепкиных. По свидетельству Виноградова, рукопись конспекта была ему передана А. В. Станкевичем, а затем со всеми материалами Станкевича поступила в этот музей. Рукопись (ф. 276, сд. хр. 126) содержит 49 листов и со- ctfjftjT из 7 тетрадей, написанных убористым почерком УшГновского с многочисленными исправлениями и встав­кой на полях. Первая тетрадь рукописи, опубликован- ЦсМГчП. Г. Виноградовым в «Сборнике в пользу недоста­точных студентов», публикуется целиком по подлиннику Виноградов не включил в публикацию последний л<ГГСт этой тетради).

^3 конспекте приведены извлечения из разнообразных потЭчников, выписки из прочитанных к курсу истори­ческих работ и т. д. Перед нами, таким образом, как отмечал и Виноградов, зачастую лишь материал, наброс­ки, подготовленные лектором к курсу. Конспект носит местами схематический характер, в нем неизбежно теря­ется обаяние речи Грановского, о котором так много пи­сали современники. Живые мысли Грановского, то «самое лучшее», по словам Грановского, что «приходит уже во время чтения», можно отчасти восстановить лишь по со­хранившимся записям студентов. В некоторых тетрадях (4-я, 5-я, 7-я) текст временами становится отрывочным (на что обратил внимание и Виноградов), последняя же тетрадь конспекта представляет собой в основном сухой перечень событий и имен. Вот почему часть этого мате­риала опущена. Не публикуется отрывок по истории монашества, который, судя по сохранившимся студенче­ским записям этого курса⁴⁴, входил в раздел «Состояние церкви в IV и начале V века».

Кроме того, опущены разделы, посвященные истории монархии Сасанидов, переселению народов, истории образования Вестготского государства и начало раздела об истории народов Скандинавии. Все эти материалы конспекта носят описательный или отрывочный характер.

Важнейшим основанием для публикаций лекций кон­ца 40-х годов явилось то, что, как уже сказано, именно иа этот период приходится расцвет творчества Гранов­ского. Записей лекций за эти годы сохранилось много. Исследование архивов помогает выявлению новых руко­писей. Ведь в разное время слушателями Грановского были А. Ф. Бычков, К. Д.Ушинский, А. Н.Островский, А.А. Фет, И. Г. Прыжов. Позднее его лекции посещал и И. М. Се­ченов. Сохранились лекции Грановского в записях Александра Дмитриева, М. М. Латышева, Петра Бар­тенева, Петра Бессонова, Карла Герца и ряда других.

Сравнение различных записей курса помогает более объективно воспроизвести его содержание. Ведь каждая отдельная запись студента может содержать элемент творчества, перефразировку отдельных мест лекций, подчас меняющих смысл сказанного. Поэтому если в студенческих записях мысль выражена неясно или слиш­ком схематично, то составитель по возможности старался пояснить ее либо путем сопоставления публикуемого текста с другими записями за тот же год (в сносках под строкой), либо с записями за другие годы (в приложенных к книге примечаниях). В нашем распоряжении, помимо большого числа отрывочных записей отдельных лекций, имеются четыре записи, воспроизводящие курс лекций 1848/49 г. почти целиком. Наиболее полными и подроб­ными являются черновые записи с недописанными сло­вами и многочисленными вставками на полях и над стро­кой, которые делались студентами непосредственно во время чтений.

При публикации записей лекций студентов в основу был положен текст записей Владимира Собчакова, кото­рый хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ) в фонде Грановского (ф. 152, on. 1, ед. хр. 2). Рукопись эта, состоящая из девяти тетрадей, переплетенных вместе (198 листов), представ­ляет собой черновую запись (за исключением отредак­тированных 5-й и 6-й тетрадей). На обложках тетрадей и на полях имеются пометки «1848», «1849» и указания на день, когда читалась лекция.

Большую ценность представляет также рукопись студента, фамилию которого не удалось установить. В отли­чие от рукописи Собчакова, она до конца черновая⁴³.Эта за­пись не датирована,но текстуальное совпадение записей, одинаковые границы лекций (в рукописи М.3598.XXI есть

нумерация лекций, в рукоппси Собчакова указаны даты, а подчас и номера лекций), не оставляют сомнений в том, что это—курс 1848/49 г. Так же как и в рукописи Соб­чакова, в этой рукописи упоминается книга А. Шмидта как вышедшая «в прошедшем году» (т. е. в 1847 г.).

Обе черновые рукописи наиболее полно воспроиз­водят живую речь Грановского, ход его мысли, последо­вательность изложения, и хотя запись Собчакова в этом смысле не представляется нам ни более достоверной, ни более близкой к тексту лекций Грановского, однако при отборе материалов для публикации мы остановились именно на этом документе, как на более полном_чдатиро­ванном и имеющим достоверно известного автора. Сведе­ния о Владимире Собчакове скудны. Его имя упоминается в переписке студента Бессонова, у которого Собчаков брал, видимо, проверенные Грановским лекции по «новой истории»; сохранились его письма к тому же Бессонову от 1850 г. В одном из них он писал, что дает уроки «с утра до ночи»^[44].

Помимо двух указанных рукописей, имеются две в основном отредактированные студенческие записи. В отредактированной части этих рукописей нет стилисти­ческих небрежностей и вставок (обращение лектора к студентам, вопросительные знаки, выражавшие сомнения студента, не успевшего записать мысль Грановского, и т.п.), которые встречаются в черновых рукописях^[45]. Одна из этих записей, сделанная почерком Бессонова (в даль­нейшем именуется: рукопись «Б»), хранится в Исто­рическом музее, другая (анонимная) — в Рукописном отделе библиотеки им. В. И. Ленина под шифром М.3598.XVIII. Сличение отредактированных рукописей с черновыми также выявляет текстуальные совпадения; да­ты, помеченные на полях в рукописи Бессонова (например, 3 марта, четверг)^[46], те же, что и в рукописях Собчакова.

Переписка студентов позволяет воссоздать картину редактирования этих лекционных записей. Петр Бессо­нов, Петр Бартенев, Владимир Собчаков, Дмитрий Нау­мов и другие учились в 1848 г. на II курсе историко­филологического факультета, где Грановский читал исто­рию средних веков. Из переписки студентов видно, что они проводили взаимную проверку записей и записи эти про­верялись Грановским. Так, Бессонов писал Бартеневу: «Благодарю тебя, Бартенев, за русскую историю... Про­шу тебя еще исполнить некоторые мои поручения: лек­цию 1-го апреля потрудись положить в шляпу Гранов­ского;- другие же две лекции возьми себе списывать»^[47]. И действительно, в рукописи Бартенева по новой истории отмечено: «списано с Бессонова»^[48]. В этом же письме Бессонов пишет: «Если возьмешь новые лекции от Гра­новского, поправленные, то доставь также мне: они мне нужны»^[49].

В некоторых записях Бессонова по новой истории 1849/50 г. имеются пометы и правка Грановского. Правка Грановского сама по себе заслуживает внимания исто­риков. Она не являлась только стилистической: иногда это было смягчение формулировок, сделанных во время лекций, иногда — уточнение или развитие того или иного положения. Можно предположить, что отредактированные записи публикуемого нами курса также проверялись Грановским.

Курс 1848/49 г. состоит из 43 лекций, охватывающих историю средневековья примерно до XIII—XIV вв. В этом курсе Грановского, в отличие от других его курсов, нет особого раздела, посвященного истории Византии и скандинавских стран, а также истории западных славян, которая рассматривается в связи с другими проблемами. Однако в целом, сравнительно с ранними курсами, структура этого курса становится более стройной, мате­риалы группируются вокруг важнейших проблем исто­рии средних веков.

В данную публикацию вошли лекции но истории
раннего средневековья, имеющие наиболее существенное значение, и лекции обобщающего характера (25, 26, 27, 29 и 43-я), касающиеся истории периода развитого фео­дализма. Из 43 лекций мы публикуем лишь 13, что вы­звано не только ограниченным объемом книги, но и дру­гими соображениями: материалы ряда лекций известны отчасти по публикациям М. Ковал ейского и П. Милю­кова, а также по опубликованным работам Грановского; некоторые из лекций носят описательный характер. Часть курса представлена фрагментарными записями, подчас пло­хо передающими стиль и манеру лекторского изложения и не дающими целостного представления об их содержании.

В виде исключения лекции 16-я и 29-я публикуются частично. В лекции 16-й опущен материал второго часа чтения, где Грановский в основном цитирует извлечения из Аммиана Марцеллина и Сидония Апполинария, рисую­щих быг аристократии, германских вождей, почти не комментируя этих материалов. Из лекции 29-й публикуется та часть, где вкратце обрисовано положение средневе­кового крестьянства, и опущена последняя часть, содер­жащая беглую характеристику положения евреев и так называемых «проклятых пород» (сюжеты, известные по опубликованным работам Грановского, посвященным специально этим вопросам^[50]).

Курс открывается сравнительно кратким введением, посвященным задачам исторической науки, здесь же дан обзор литературы и источников, значительно обогащен­ный по сравнению с предыдущими курсами. И во введе­нии, и далее, во всем курсе, можно обнаружить, как откли­кается ученый на важнейшие вопросы современности. «Более нежели когда-нибудь,— говорил Грановский, открывая в сентябре 1848 г. свой курс,— история имеет право на внимание в настоящее время. Ввиду великих вопросов* решаемых западными обществами, человеку с мыслящим умом и благородным сердцем нельзя не при­нимать участия в судьбе человечества, нельзя не огля­нуться назад и не поискать ключа к открытию причин тех загадочных явлений, на которые мы смотрели и смот­рим с удивлением» ^[51].

Большое место в курсе занимает проблема падения Римской империи, внутреннего кризиса в IV—V вв. Из этой группы лекций в публикацию включены 2-я и 4-я лекции. Лекция 3-я, в основном имеющая описательный характер, опущена, хотя и в ней Грановский ставит важные вопросы; он, в частности, говорит о тяжком труде народа, о том, что рабы в Риме являлись произво­дителями материальных ценностей: раб — создатель всех благ для «немногих»^[52]. Как бы откликом на выступ­ление пролетариата во Франции прозвучали в сентябре 1848 г. слова Грановского о различии между древними и новыми пролетариями. Новый пролетарий, говорил он, «с оружием в руках требует труда и приличного воз­награждения за труд, древний требует хлеба без труда»^[53]. Упадок Римской империи Грановский связывает с погло­щением свободного труда рабским, с тяжелым положением широких слоев народа.

Лекция 4-я открывает раздел (4—6-я лекции), посвя щенный анализу состояния культуры и науки в поздней Римской империи. В этих лекциях нетрудно обнаружить следы творческого общения Грановского с Герценом. Еще в своей рецензии на книгу А. Шмидта «История сво­боды исповеданий и мысли в первое столетие Империи и христианства»^[54] Грановский, цитируя книгу Герцена, писал: «Пользуемся случаем напомнить нашим читателям блестящую и верную характеристику стоицизма, поме­щенную в «Письмах об изучении природы» г. Искандера»^[55]. Несколько позднее, в лекциях 1848 г., он опирается на эти же материалы книги Герцена, когда характеризует, например, стоицизм, деятельность Юлиана Отступ­ника^[56].

5-я и 6-я лекции, отчасти известные по публикации М. Коваленского^[57], опускаются. Материалы этих лекций по истории, философии и литературе служили Грановско му для пропаганды идеи широкого распространения просве­щения и свободомыслия. В этот период усиления реакции, когда, как писал Герцену Грановский, «деспотизм громко говорит, что не может ужиться с просвещением», он ис­пользовал любую возможность, чтобы пробудить у слу­шателей чувство протеста против насилия над каждой новой мыслью. Характеризуя просвещение поздней Римской империи, он имел в виду николаевскую реакцию, когда говорил: «До самого Веспасиана преподаватели были свободны; при нем они начали получать жалованье. С одной стороны, это, конечно, обеспечило их, но с дру­гой — принесло страшный вред науке: наставники вошли в состав чиновников, сделались орудиями власти, отно­сительно которой они были столько независимы, сколько можно было это сделать в Римской империи. Но это было еще не главное зло: главное зло лежало в том раздвоении убеждения и речи, мысли и выражения, сущности и фор­мы, раздвоении, которое должно было, без сомнения, проглядывать и наружу. Большая часть наставников, разумеется, отложилась уже от официальных верований государства, не признавала его законных форм, а между тем в школе, на кафедре должны были исповедовать истинность государственных учреждений. Это опять была новая ложь, ложь, которой нельзя было не узнать, как только она появлялась на устах. Осторожному и честному наставнику оставалось одно — молчать о важнейших вопросах человечества и государства; а оттого между ним и учеником оставалось всегда нечто недосказанное, полупонятое, полу вымышленное»^[58].

Эти слова историка воспринимались как разоблачение той двойственности, на которую был обречен сам Гра­новский. Достаточно вспомнить слова Салтыкова-Щед­рина, писавшего, что Грановский должен был «прибег­нуть к целой системе уступок, чтобы удержать хоть частицу того, в чем заключалась сущность его истори­
ческого взгляда»⁶⁰⁰. G-й не публикуемой нами лекцией заканчивается обзор римской культуры, характеризу­ются состояние литературы и философии этого времени, причины их упадка. Рассматривая состояние развития естественных наук в Римской империи, Грановский вновь обращается к вопросу о тягостном труде народа в прошлом, проводя аналогию с современной ему жиз­нью. Однако, не осмыслив противоречий капиталисти­ческого общества, ои, в отличие от Белинского и Герцена, питал иллюзии, будто развитие техники облегчит участь трудящихся. Цель науки, говорил он, «заключается в снятии с человека проклятия добывать в поте лица хлеб свои. Труд будет облегчен, когда будет действовать машина, но древний мир не заботился об этом облегчении: в древнем мире раб был машиною»⁶¹.

Содержание последующих 7-й и 8-й лекций, которые мы также опускаем, составляет история раннехристиан­ской церкви, развитие ее учреждений и анализ «христи­анской литературы». Отмечая в своих лекциях глубокий кризис древней «языческой» культуры (IV—V вв.), чуждой «великим вопросам» эпохи, Грановский под­черкивает, что эта культура была проникнута «мелкими интересами» (л. 18). Попытки отдельных личностей (Юлиан Отступник) повернуть развитие вспять, вернуть античной культуре, язычеству утраченный блеск оста­вались бесплодными. Единственной наградой тем, кто предпринимал подобные попытки, стало «трагическое сочувствие грядущих поколений» (л. 18 об.).

Рядом с этим старым разлагающимся обществом под­нималось христианство, исполненное, по словам Гра­новского, «жизненных начал». Своим успехом оно было обязано тому, что распространялось прежде всего между «бедными классами» и лишь впоследствии стало прони­кать в «высшие» (л. 19 об.). Грановский, подчеркивая значение «5кивых верований» для «страждущих», для на­рода, так же как и другие буржуазные историки, не по­казывал, что эти «верования» примиряли угнетенных с земными страданиями. Однако и в этих лекциях сказалось

^б0« 11. Щ (' ч р II IT. Поли. собр. соч., т. VIII, 1 <Ш, стр. 2Ю. ⁰¹ ЦГАЛИ, ф. 152, on. 1, ед. хр. 2, л. 14.

стремление ученого к реалистическому объяснению про­шлого. Интересны его замечания об эволюции раннехрис­тианской церкви, которую он характеризует как демокра­тическую; лишь во II в., подчеркивал Грановский, выде­ление клира и формирование духовной иерархии свиде­тельствовали о перерождении христианской общины. Грановский дает в этой лекции также анализ ранних хри­стианских ересей.

Много места в своем курсе Грановский отводил исто­рии древних германцев, их общественному строю (9, 10-я и часть 11-й лекции), интерес к которому связан был с условиями русской жизни. Уже в этих лекциях" т. е. задолго до появления замечательной работы «О родовом быте у древних германцев» ^[59], Грановский ищет черты «сходства» у различных племен, проходивших, как он подчеркивает, одинаковые стадии общественного развития. Он полемизирует с шовинистической немецкой историо­графией, ставившей германцев «выше всех других пле­мен — славян и кельтов»^[60]. Грановский не сумел еще подойти к той глубокой характеристике древнегерман­ской общины, которая содержится в его работах 50-х годов; анализ данных Цезаря и Тацита еще несколько расплывчат, подчас не четок, однако и в этих лекциях много ценных наблюдений, явившихся основой для решения проблемы в дальнейшем.

Лекции 11-я и частично 12-я, посвященные деталь­ному анализу германской и скандинавской религии и мифологии, с подробным изложением германского эпоса, опускаются, так как носят в основном описательный характер. Из большого раздела, посвященного так назы­ваемым переселениям народов и образованию варвар­ских государств (лекции 12—19-я), мы публикуем 15, 16-ю и 18-ю лекции, в которых видеи интерес Гранов­ского к социальной истории. Салическая, Бургундская, Вестготская правды служат в них материалом для со­поставления и анализа. Грановский пытается выяснить происхождение феодальных отношений, значение коро­левских земельных пожалований дружинникам, роль
бенефиция в процессе феодализации, подчас полемизируя по этим вопросам с западноевропейскими историками.

В опущенных нами 12-й и 13-й лекциях дается оценка государства Сасанидов как деспотической державы, разъ­едаемой «чуждыми разнородными элементами» (л. 41), рассматривается историческая обстановка, в которой протекало «переселение народов». В сравнительно отры­вочных записях 12-й лекции обращает на себя внимание мысль о том, что скифы представляли собой отнюдь не единый народ, что это собирательное обозначение отно­силось к самым различным этническим группам; ведь «нынешняя Россия,—говорил Грановский,—была некогда большой дорогой» развертывающегося движения с Востока на Запад (л. 43). В этих же лекциях сохранились выска­зывания о ценности трудов русского ученого-китаеведа Иакинфа (Бичурина), раскрываются полемические при­емы Грановского, который выступал против концепции Ю. И. Венелина.

Вторжение и поселение готов, вандалов, бургундов и франков на территории Римской империи рассматри­ваются не только в публикуемых, но и в 14, 17-й и 19-й лекциях. Грановский, показывая переплетение герман­ских и римских порядков в ходе образования «варвар­ских» государств, стремится раскрыть своеобразие этого процесса, анализируя, например, характер поселения лангобардов в Италии. В 19-й и 20-й лекциях рассмат­ривается развитие Франкского государства при первых Каролингах, реформы Карла Мартелла (в частности, его бенефициальиая реформа). Останавливаясь в этих же лекциях на судьбе Италии после поражения остготов в войне с Византией, Грановский отмечает крайне реак­ционный характер политики Юстиниана в завоеванной стране (л. 85).

В сравнительно отрывочных записях 19-й лекции есть замечание о социальных сдвигах, происшедших в Италии в связи с образованием государства лангобардов. В этих лекциях выясняются исторические условия соз­дания Панской области, уделяется внимание деятельности христианских миссионеров в IX и X вв.

Опускаются лекции по истории образования и рас­пада монархии Каролингов (20 — 22-я), в которых Грановский подробно останавливается на военной и зэ-
конодательной деятельности Карла Великого. Обращаясь к «внутренней» истории этого периода, Грановский дает здесь анализ капитуляриев, в том числе и капитулярия о поместьях. Грановский, как это видно из лекций, по­нимает (правда, не очень отчетливо), что в это время происходит переворот в поземельных отношениях, хотя он и не в состоянии вскрыть коренные причины процесса феодализации. «Многие факты этого времени,— говорит он, — свидетельствуют уже о появлении нового фео­дального начала в жизни: это именно уменьшение числа свободных и полноправных людей» (л. 97 об.). Грановский видел в феодализме не только систему политической раздробленности, но и комплекс определенных социаль­ных явлений. Это позволило ему глубже подойти к выяс­нению причин непрочности монархии Карла Великого. Он усматривает их не только в этнической пестроте, но и во «внутреннем порядке вещей» самой империи, в частно­сти, в том, что крестьяне образовывали многочисленные толпы «недовольных, отринутых обществом», так как те­ряли свободу и разорялись (л. 100). Еще при Меровин- гах и Карле Великом, говорил он, «мы видим... медленное движение латино-германских народов к феодализму, результатом которого было уничтожение собственности, переход ее в феодальные владения. Прежние полноправ­ные германцы делались или ленниками графов, или нечто вроде зависимых от них колонов» (л. 100).

Будучи далек от понимания проблем формирования наций, соотношения народностей и наций, Грановский все же пытается поставить в 22-й лекции эти вопросы. Здесь и в последующих 23-й и 24-й лекциях Грановский излагает историю вновь образовавшихся европейских государств — Франции, Италии, Германии, а также останавливается на положении церкви в IX — начале XI в.

Интересна трактовка вопросов истории культуры ранне­го средневековья в 23-й лекции, сказавшаяся, например, в характеристиках тех мыслителей, которых преследовала церковь. Грановский, рассказывая о средневековом эпосе, попутно касается борьбы народов за национальную незави­симость. Он говорит, что в народных песнях того време­ни чувствовалась «национальная реакция..., в которой отразилась сильно ненависть к карловингскому влады- чостну п соединенному с ним порядку вещей» (л. 106 об.).

Опуская в настоящей публикации эту лекцию, мы пред­лагаем вниманию читателя более общую его лекцию по средневековой культуре, шире охватывающую вопросы просвещения, «умственной жизни» и т. д. (лекция 43-я).

Большое значение для понимания мировоззрения Грановского имеют обобщающие лекции, посвященные феодальным отношениям в Западной Европе и истории городских общин. Из них мы печатаем четыре (25, 26, 27 и 29-ю). Опускается 28-я лекция, рассматривающая ис­торию церкви в раннее средневековье, так как этот вопрос нашел отражение во многих публикуемых нами лекциях, а также лекции с 30-й по 42-ю. В лекции 30-й излагается история средневековой литературы. Грановский отмечал, что историю литературы он будет рассматривать в ее «связи... с общественной жизнью эпохи». Как всегда, характеризуя историографию вопроса, останавливаясь на работах Фориэля, Гервинуса и других, он метко оп­ределяет реакционную сущность немецкой романтиче­ской школы (братья Шлегели), стремившейся «уйти вспять от настоящего» (ГБЛ. М. 3598.XXI, л. 116).

Литературу средневековья Грановский делит на феодальную, городскую и церковную. Противопоставляя творчество жонглеров поэзии труверов и трубадуров, составлявших «поэтическую аристократию», Грановский отмечал, что последние принадлежали к «высшему сосло­вию», идеи которого «и выражали они в поэзии», оста­вавшейся не понятной народу. В этой лекции интересны также замечания Грановского о формировании народ­ных языков.

История Германии и Италии XI—XIV вв., рассмат­риваемая в тесной связи, составляет основное содержание ряда последующих лекций (с 31-й по 37-ю). В выяснении целей борьбы императоров и папства, в анализе ее этапов, в характеристике отдельных исторических личностей (например, Григория VII) наиболее отчетливо проявляет­ся противоречивость, подчас идейная слабость ученого. Тем не менее и в этих лекциях много интересных мыслен и суждений, проявившихся в критике литературы по истории Германии, в анализе исторической обстановки в стране и тех общественных сил, на которые опирался Генрих IV в борьбе с папой, в трактовке вос­стания саксов. Интересны и высказывания ученого о дея­
тельности Арнольда Брешианского, в котором он видит «достойного ученика Абеларда», имевшего «смелый взгляд на отношения средневековых властей» (там же,л.130). Нема­ло места уделено в этом разделе курса освещению дея~ тельности Фридриха II, историческое значение которого переоценивается ученым. Отмечая, что Фридрих II, терпимо относившийся к иноверцам, жестоко преследовал еретиков, Грановский говорил, что ереси в Северной Италии носили не только религиозный, но и социальный характер (см. там же, л. 145 об.).

Крестовые походы, их причины, конкретная история и результаты рассматриваются Грановским в лекциях 38, 39-й и частично 40-й. Данная проблематика затронута, однако, не только в этих лекциях. О крестовых походах, об образовании духовно-рыцарских орденов Грановский говорит, когда касается истории Франции, Германии и Италии в XI—XIII вв. Рассматривая исторические ус­ловия возникновения крестоносного движения, он каса- ‘ ется истории Византии и более подробно останавливается па истории арабов. В лекции 41-й, посвященной истории итальянских городов-государств, особенное внимание обращает на себя характеристика успешной борьбы го­рожан с феодалами, а также анализ социального и экономического развития Флоренции. В росте торговли и «мануфактур» Грановский усматривал предпосылки серьезных изменений в общественной жизни этой страны.

В этой же 41-й лекции Грановский останавливается иа истории Испании XI—XIII вв., подчеркивая своеоб­разие политического развития этой страны, которое, по его мнению, было естественным следствием реконкисты. Беглый обзор истории Франции и Англии XI—XIII вв. мы находим в 42-й лекции, запись которой крайне отры­вочна. 43-й публикуемой нами лекцией завершается курс Грановского.

Обзор педагогической деятельности Грановского не может быть полным без изучения его программ лекций, научных планов, учебных отчетов, которые имеются в различных архивах^С4. Все эти материалы сохранились в виде подлинников или списков.

В рукописном наследстве Грановского имеются под­линники его исследовании, статен, рецензии и публичных выступлений^[61]. Сохранились рукопись^- важнейшего труда Грановского «О родовом быте у древних германцев», рукописи статей «Песни Эдды о Нифлунгах», «Реформа в Англии» п отрывок статьи «Крестовые походы», опуб­ликованные посмертно, а также рукопись биографиче­ского очерка о Нибуре. В архиве имеются, кроме того, черновые автографы полемической статьи Грановского «Письмо из Москвы», статьи, посвященной памяти

Н.   Г. Фролова, и записки об ослаблении классического образования в русских гимназиях.

Для исследователя интересны рукописи неопублико­ванных работ Грановского. Это — продолжение статьи, посвященной Нибуру, и начало задуманного Грановским незадолго до смерти труда о деятелях раннего средне­вековья — Теодорихе, Альфреде и Карле Великом. В Государственном историческом музее хранится незаконченная черновая рукопись (видимо, первая редак­ция) статьи о Валленштейне, где рассматриваются различ­ные оценки личности Валленштейна, в частности харак­теристика, данная ему Шиллером.

К этим материалам примыкают и рукописи рецензий Грановского на русские п зарубежные исторические труды. Среди них имеется автограф части его статьи «Историческая литература воФранциииГерманиив1847г.», а именно — рецензия на книгу Нича «История Гракхов и их ближайших предшественников», рукописи рецензии на работы П. Н. Кудрявцева —«Италия под владычеством остготов, лангобардов и франков», П. Е. Медовикова—«Ла­тинская империя», на книгу Д. А. Милютина «История вой­ны России с Францией в царствование императора Павла I в 1799 г.». Среди неопубликованных рукописей сохрани­лись наброски отзыва Грановского о статьях славянофиль­ского направления, представляющие интерес для исто­рика русской общественной мысли, так как они отражают споры Грановского со славянофилами. Здесь же, на обороте страницы рукописи, имеется проект плана рабо­ты редакции журнала «Московское обозрение», об орга-
ппзации которого Грановский безуспешно хлопотал в 1844 г.

Из всех перечисленных материалов в публикацию вошла лишь рецензия на книгу Ф. Лоренца «Руководство к всеобщей истории», которую Грановский писал, ви­димо, в связи с выдвижением этого учебного пособия па Демидовскую премию. Рукопись не датирована. Однако ссылки, которые делает Грановский в рецензии па стра­ницы книги Лоренца, показывают, что рецензия писалась на 2-е издание первой и второй частей книги (Грановский критикует также предисловие Лоренца, которое появи­лось только во 2-м издании, вышедшем в 1847 г.) и на 1-е издание третьей части^[62].                         *

Сохранились черновики публичных высказываний Грановского, его речи «О современном состоянии и зна­чении всеобщей истории» и материалы цикла публичных лекций «Исторические характеристики». В копии, напи­санной рукой жены Грановского, имеется и речь Гра­новского 1845 г., в которой ученый-патриот, обращаясь к студентам, говорил: «И вам и мне предстоит благород­ное и, надеюсь, долгое служение нашей великой России— России, идущей вперед и с равным презрением внимаю­щей клеветам иноземцев, которые видят в нас только легкомысленных подражателей западным формам без всякого собственного содержания, и старческим жало­бам людей, которые любят не живую Русь, а ветхий призрак» ^[63].

Имеются в архивах также тексты чтений, которые Грановский устраивал дома и в кругу друзей: лекция «Об Океании и ее жителях», напечатанная посмертно, и лек­ция, прочитанная, возможно, в доме Герценов для Ната­лии Александровны Герцен и ее друзей^[64]. Из всех этих материалов в публикацию включается набросок лекции, которую Грановский готовил для чтения в Поречье (име­ние графа Уварова), «О переходных эпохах в истории чело­вечества»—тема, всегда интересовавшая историка.

В последние годы жизни Грановский много работал над созданием учебника, неоднократно высказывая неудовлетворенность теми бесчисленными «руководст­вами», которыми пользовались школы того времени. Процесс этой работы нелегко проследить по материалам архивов⁰⁹, так как сохранилась в основном лишь по­следняя редакция глав учебника.

Научное творчество Грановского не только находи­лось на уровне развития современной ему науки. Оно показывает, что ученый по-новому, с прогрессивных позиций подходил к разработке ряда важных проблем средневековой истории. Разумеется, с точки зрения современного читателя, трактовка ряда вопросов (осо­бенно в публикуемом конспекте лекций) представляется устаревшей; однако, за исключением отдельных случаев, мы не оговариваем в примечаниях устаревшие или не­верные, с точки зрения современной науки, оценки событий, формулировки, термины, которые встречаются в данной публикации.

t{c       И'

Подготовка дайной публикации осуществлялась в соответствии с основными правилами издания истори­ческих источников: документы печатаются в хронологи­ческом порядке, предположительно датированные — в конце публикации.

Особое внимание при публикации материалов мы уде­ляли автографам Грановского. Это прежде всего отно­сится к работе над текстом собственноручного конспекта Грановского. Зачеркнутые слова и фразы, вставки, сде­ланные над строкой и на полях, имеющие какое-либо смысловое значение, отражены в примечаниях под строкой.

Из черновых автографов рецензии на книгу Ф. Ло­ренца п лекции «О переходных эпохах в истории чело­вечества» в публикацию вошли лишь основные варианты текста; стилистические исправления не воспроизводятся. Конец отрывка указанной лекции сохранился в двух вариантах, мало отличающихся друг от друга. Мы пуб-

⁶⁹    См. ГБЛ, ф. 84, к. 1. 13, 14, 15; ОПИГИМ, ф. 345, ед.

хр. 18