В ИМПЕРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

Зимнее наступление Советской Армии не только перечерк­нуло планы гитлеровского правительства, рассчитанные на то, чтобы с помощью вермахта заставить западные державы пойти на сговор с фашистской Германией, но и поставило гитлеровский, режим перед лицом неизбежного крушения в самом ближайшем будущем. Теперь уже бы­ли сочтены не только месяцы, но и недели существования преступного гитлеровского рейха.

Военный и промышленный потенциал фашистской Гер­мании был подорван в корне*

В ходе зимнего наступления Советской Армии немецко- фашистские войска потеряли свыше пятисот тысяч солдат и офицеров. Война была перенесена на территорию рейха. Гитлеровская военная машина лишилась свыше 300 воен­ных заводов, расположенных на освобожденной Советской Армией территории. Нацисты потеряли Силезию — вто­рую по значению (после Рура) военную кузницу вермахта. Грабительская военно-экономическая система фашистской Германии, основанная на эксплуатации порабощенных стран, рухнула. Это привело к дезорганизации всей хозяй­ственной жизни нацистской Германии. К марту 1945 года. , экономическое положение рейха стало катастрофическим Прекратилось регулярное железнодорожное сообщение. Весь подвижной состав железных дорог распоряжением министра вооружений Шпеера мог быть использован иск­лючительно для военных целей^[1].

По сравнению с 1944 годом производство горючего, вып­лавка чугуна и стали сократились более чем в три раза. 15 марта 1945 г. министр вооружения представил Гитлеру памятную записку, в которой сообщал, что за последние

недели снабжение промышленности углем сократилось почти в десять раз. Производство бензина в феврале 1945 года едва достигало 9 тыс. т при ежемесячной потребно­сти нацистского вермахта в 40 тыс. т^ъ. Падение добычи и производства основных видов сырья быстро вело к ка­тастрофическому сокращению выпуска военной продукции. К марту 1945 года он сократился по сравнению с летом

1944  года в 2,5 раза.

Так, при месячной потребности в 300 тыс. промышлен­ность давала вермахту лишь 200 тыс. винтовок^[2].

«Экономическое крушение империи развертывается все быстрее.., — писал Шпеер. — В ближайшие четыре-во- семь недель следует считаться с окончательным крушением экономики Германии»^[3].

Полностью развалилась кредитная система. К 21 ап­реля 1945 г. внутренний государственный долг фашистской Германии достиг астрономической цифры — 376,1 млрд. марок против 11,5 млрд. к моменту прихода гитлеровцев к власти и 30 млрд. марок к началу второй мировой войны. Государственный долг Германии на ^х/₄ превысил всю стои­мость национального богатства страны и более чем в че­тыре раза — национальный доход до войны.

Все более широким слоям населения становилась оче­видной неизбежность полного краха фашистской империи. «У каждого теперь лишь одно новогоднее желание: мир, мир», — записал в своем дневнике 1 января 1945 г. один житель Мюнхена^[4]. 4 апреля 1945 г. Борман писал шефу имперского управления безопасности Кальтенбруннеру об огромной тяге населения Германии к немедленному пре­кращению войны®.

Глубокий кризис охватил и нацистскую партию. С.каж­дым днем расширялась пропасть между фашистской вер­хушкой и массой рядовых членов партии. Фашистские гаулейтеры, крейслейтеры и другие нацистские бонзы рангом пониже, захватив награбленное добро, при приближении советских войск первыми бросали насижен­ные вотчины и стремились укрыться в глубоком тылу.

Так, например, фашистский гаулейтер Познани Грейзер с разрешения Гитлера направился на курорт в Карлсбад. Даже реакционный западногерманский историк В. Герлиц признает, что нацистские бонзы вели себя, как «члены банды гангстеров, когда каждый пытается спасти свою шкуру»⁷.

В то же время обманутые и запуганные рядовые члены нацистской партии испытывали на себе все бедствия и лишения, которые обрушили на население Германии не­мецкие монополисты и их агентура — гитлеровская клика.

В этой обстановке аппарат нацистской партии и фашист­ское правительство, служившие двенадцать лет орудием наиболее агрессивных и реакционных кругов германского монополистического капитала, были парализованы. В мар­те 1945 года Кальтенбруннер сообщал Борману о полном развале нацистского партийного аппарата. Распоряжения и приказы, издававшиеся гитлеровскими властями, пови­сли в воздухе.

С января 1945 года начали распадаться и высшие звенья гитлеровской правительственной системы. Главные фашист­ские военные преступники — политические и военные ру­ководители гитлеровской Германии, планировщики и ор­ганизаторы агрессивной войны, изгнанные с захваченных территорий, были вынуждены вновь перебраться в район Берлина. Гитлер и начальник верховного командования вермахта Кейтель еще осенью 1944 года в связи с прибли­жением Советской Армии к Восточной Пруссии бежали с группой высших нацистских чиновников и офицеров из «Волчьего логова» в запасную резиденцию, расположенную в Гессене, возле Цигенберга, а отсюда 16 января 1945 г. экстренным поездом перекочевали в Берлин. Возвращение гитлеровских «вождей» в столицу рейха отнюдь не носило триумфального характера. Целые кварталы лежали в раз­валинах. Город непрерывно подвергался ударам англо- американской авиации. За 80 дней на него было совершено 84 массированных налета. Прекратилась регулярная по­дача газа, электроэнергии, воды. Да и настроения жителей Берлина не сулили нацистам ничего хорошего. «К счастью для Гитлера, — пишет западногерманский публицист Э. Куби о переезде Гитлера в Берлин, — большинство берлинцев и не догадывались, что это за поезд»*»

Кейтель и другие фашистские генералы, проехав через Берлин, укатили в сторону Цоссена, небольшого городка в 30 км к югу от столицы. Там, в густом сосновом лесу, еще летом 1939 года был создан целый комплекс сооружений, надежно укрытых от посторонних взоров. За высокой тща­тельно охраняемой оградой располагались в форме двух гигантских подков десятки хорошо замаскированных с воздуха домиков. Только их обитатели знали, что каждый «домик» представлял собой мощное бомбоубежище из бе­тона и стали. Толщина железобетонных стен «домиков» более метра. Каждое сооружение, помимо части, высту­павшей на поверхность, имело еще два подземных этажа. К тому же все сооружения были связаны между собой под­земными коридорами. Одну группу сооружений, под наз­ванием «Майбах I», занимали отделы и управления верхов­ного командования сухопутных сил (ОКХ). Именно отсюда Браухич и Гальдер планировали вторжение немецко-фа- шистских войск в Польшу, руководили разбойничьим на­падением на Советский Союз.

Метрах в трехстах к югу по направлению к Вюнсдорфу располагался второй комплекс сооружений, именовавшийся «Майбах II». Его занимало верховное командование вер­махта. Подлинным хозяином здесь был не начальник ОКВ «паркетный генерал» Кейтель, проводивший большую часть времени при Гитлере и заслуживший за это среди офице­ров ставки презрительную кличку «лакейтель», а началь­ник штаба оперативного руководства ОКВ генерал-пол­ковник Йодль. Опытный генштабист Йодль по всем опера­тивным вопросам докладывал непосредственно Гитлеру, и в строго военном смысле именно он фактически и пла­нировал крупнейшие военные операции фашистских войск.

Комплекс сооружений командования немецко-фашист- ской армии дополнял так называемый «АМТ-500» — круп­нейший в Германии узел связи. Узел располагался на двад­цатиметровой глубине, был надежно укрыт от бомбарди­ровок и связывал подземными кабелями все важнейшие военные и гражданские учреждения в Германии и на окку­пированной гитлеровцами территории. От внешнего мира ставку гитлеровцев в Цоссене ограждали четыре линии мощных оборонительных сооружений, которые занимала пехотная дивизия.

Сам Гитлер размещался в помещении новой имперской канцелярии. Это гигантское здание, занимавшее целый
квартал в центре Берлина, было отстроено весной 1939 го­да в характерном для нацистов помпезном стиле. Много­численные прямоугольные колонны и высокие порталы,

Весна 1945 года. В одном из залов имперской канцелярий

облицованные шведским мрамором, должны были, по за­мыслу Гитлера и его «придворного архитектора» Шпеера, будить мысль о величии, мощи и незыблемости фашистского рейха.

Однако теперь здание новой имперской канцелярии производило жалкое впечатление (см. фото на стр. 70). Мно­гие колонны обрушились; почти все стекла были выбиты, их заменяли папки для бумаг; большинство зданий вокруг

лежало в развалинах. Из имперской канцелярии исчезли дорогие ковры и картины: их перетащили в бомбоубежища. Постепенно в связи со все учащавшимися налетами авиации

на Берлин в бомбоубежище переселился со своей свитой и Гитлер (см. схему на стр. 71). Кабинеты новой имперской канцелярии окончательно опустели. На своих местах оста­вались лишь часовые — рослые молодчики из охранного батальона Гитлера, тройной цепочной преграждавшие всем посторонним доступ в канцелярию.

Бомбоубежища под зданием имперской канцелярии начали сооружаться организацией Тодта «на всякий слу­чай» еще в 1943 году. Однако к весне 1945 года только од­но из них, предназначавшееся непосредственно для Гитлера, было построено. Расположенный на глубине 16 метров бункер был покрыт восьмиметровым слоем бетона и имел /

три выхода: в помещение министерства иностранных дел, на поверхность — в сад министерства и запасной выход — в сад имперской канцелярии. Бункер состоял из тридцати помещений и делился на две половины. В одной, располо­женной на 12 ступенек глубже другой, размещался Гит­лер, его лейб-медики: терапевт Морелль и хирург Штумп- фегер, а также в отдельной комнате собака-овчарка Блонди со щенятами. Здесь же находились телефонный узел, поме­щение для секретариата, большой и малый конференц-залы, где военные заправилы нацистской Германии ежедневно собирались на традиционные «обсуждения положения». В другой половине бункера размещались слуги, камерди­нер Линге и вегетарианская повариха Гитлера со своей кухней и кладовыми.

На половине Гитлера хозяйничала его давняя метресса Ева Браун — «красивая, но духовно весьма незначитель­ная особа»⁹, дочь школьного учителя, а затем ассистентка официального фотографа национал-социалистской пар­тии Гофмана. С 1931 года она повсюду сопровождала Гитлера.

В двух бункерах по соседству, еще недостроенных и рас­положенных значительно ближе к поверхности, чем глав­ный, разместились начальник партийной канцелярии Бор­ман, военный адъютант Гитлзра генерал Бургдорфсо свои­ми помощниками, пилоты Гитлера эсэсовцы Бауэр и Битц, личный шофер Кемпка, стенографы и секретари.

Здесь же находились комендант имперской канцелярии бригаденфюрер СС Монке со своими служащими, личные представители Гиммлера — Фёгелейн, министра иностран­ных дел Риббентропа — посланник фон Хавель и командую­щего военно-морским флотом Деница — адмирал Фосс.

Всего в трех бункерах, соединенных друг с другом подземными переходами, насчитывалось 50—60 комнат.

Во всех трех бункерах располагалась многочисленная охрана Гитлера. Она состояла из двух частей: отряда эсэсов­цев, сформированного из натренированных детективов, набранных в уголовной полиции, и так называемого эскор­та — батальона самых отборных головорезов. В общей сложности в трех бункерах под имперской канцелярией насчитывалось 600—700 эсэсовцев.

Обитатели подземелий глухой стеной отгородились от

•   Н. Trevor-Roper, The Last Days of Hitler, N.Y., 1947, p. 210.

окружающего мира. О том, что делается наверху, они узна­вали лишь из поступавших сводок и донесений. В то время как кольцо фронтов неумолимо сжималось вокруг остатков фашистского рейха, в имперской канцелярии продолжа­ли делать вид, будто части вермахта маршируют в ты­сячах километров от Берлина.

Вечером 5 февраля 1945 г., когда Берлин представ­лял сплошное море огня (результат совершенного накану­не американской авиацией массированного дневного на­лета), в бункере Гитлера торжественно отмечали день рождения Евы Браун. «Мы пришли в половине десятого, — писал Борман своей жене, — и уже застали фюрера в окру­жении дам... Ева была в хорошем настроении и лишь со­жалела, что нет хороших партнеров для танцев»^[5].

Что касается членов семей большинства фашистских руководителей, то их надежно укрыли от ужасов войны в роскошных горных виллах и бомбоубежищах летней резиденции Гитлера — в Берхтесгадене.

Весной 1945 года, после того как американцы совер­шили несколько налетов на район Берхтесгадена, род­ственники фашистских бонз перекочевали в район Пуллах в Верхней Баварии, где имелись самые глубокие и прочные бомбоубежища во всей Южной Германии.

В последние дни существования фашистской империи, как и на протяжении предшествовавших 12 лет, во главе государственного механизма Германии стоял Гитлер. Став 30 января 1933 г. рейхсканцлером, он постепенно сосредо­точил в своих руках все нити политического и военного управления. В августе 1934 года, после смерти Гинденбурга, Гитлер присваивает себе полномочия президента, в фев­рале 1938 года объявляет себя верховным главнокомандую­щим вооруженными силами страны. Наконец, 26 апреля 1942 г. фашистский рейхстаг на своем последнем заседании даже формально поставил Гитлера «над законом» и провоз­гласил его неограниченным владыкой над жизнью и смертью миллионов немцев: «Фюрер должен быть в состоянии в случае необходимости принудить любого немца всеми имею­щимися в его распоряжении средствами к исполнению своего долга и при нарушении этого долга покарать не­взирая на так называемое естественное право»^[6].

Почему именно фигура Гитлера, сына австрийского та­моженного чиновника Шикльгрубера и неудачливого художника, оказалась столь удобной для наиболее агрес­сивных и реакционных кругов, определявших экономиче­ское и политическое развитие Германии в период фашизма?

Буржуазные историки и публицисты, будучи не в со­стоянии подняться над идеалистическим пониманием исто­рических событий, обычно пытаются искать разгадку в личных качествах Гитлера.

«Один человек, — пишет, например, имея в виду Гит­лера, западногерманский историк Г. Риттер, — сумел при­вести Европу к страшной катастрофе.., одной своей силой воли он поверг в пламя буквально весь мир»^[7]. При этом сознательно упускается из виду, что само появление на политической арене Германии нацистской партии и Гит­лера не было случайностью, а определялось общим пово­ротом германской империалистической буржуазии к тер­рористическим методам классового господства. Конечно, личные качества Гитлера — безудержная самоуверенность и мания величия, фанатизм и садистская решимость, с ко­торой он добивался поставленных целей, — эти качества, конечно, помогли ему протиснуться через толпу других фашистских бонз и занять руководящее положение в на­ционал-социалистской партии. Однако длительная и всесторонняя поддержка Г итлера и его партии подлинными хозяевами фашистской Германии — монополиями, юнкер­ством и милитаристскими кругами объясняется, конечно, не особенностями характера «фюрера», а тем, что програм­ма и деятельность национал-социалистской партии, рас­считанные на удушение демократических сил немецкого народа и установление мирового господства фашистской Германии, в наибольшей степени отвечали интересам этих кругов.

Немецкую реакцию привлекало глубокое презрение Гитлера к демократии, к народным массам. «Чем больше я узнаю людей, — изрек этот человеконенавистник в марте 1945 года, —тем больше я люблю собак»^[8]. Гитлеру при­надлежали и другие высказывания, идущие в том же на­правлении: «Народ — раб, лишь немногие призваны быть

господами»; «Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания очень узок»; «Масса подобна животному, она не считается с логикой и рассудком» и т. п.

Реакционные круги Германии привлекало в Гитлере также то, что ему удавалось лучше, чем кому-либо друго­му из нацистов, маскировать безграничные захватниче­ские устремления немецких монополистов и милитаристов под «национальные чаяния» огромных масс немецкого на­рода. Идет речь о захвате Австрии. Гитлер провозглашает: «Немецкая Австрия снова должна вернуться в немецкое отечество... Даже если это объединение будет вредным в экономическом отношении, оно все же должно осущест­виться».

На повестке дня в Мюнхене расчленение и захват фа­шистами важнейших областей Чехословакии. Гитлер за­являет, что речь якобы идет лишь о «возвращении» в лоно рейха судетских немцев.

Благодаря поощрению и прямой поддержке западных держав Гитлер смог в 1933—1939 годах достигнуть ряда внешнеполитических успехов, что дало ему возможность выступать перед массами немецких обывателей в фальши­вой тоге «борца с Версалем» и поборника национальных интересов немецкого народа.

Немецкие монополисты и юнкеры, выдвигая Гитлера на первый план, полностью учитывали и тот факт, что никто лучше нацистского «фюрера» не умел так ловко и беспардон­но манипулировать лозунгом антикоммунизма, прикрывать им захватнические планы германского империализма в отношении самих западных держав и их колониальных империй.

Учитывая антисоветскую позицию правящих кругов США, Англии, Франции, Гитлер с первого же дня прихода к власти постоянно подчеркивал, что если у фашистской Германии и имеются планы экспансии, то они относятся исключительно к Советскому Союзу и Восточной Европе, что Западной Европе угрожает «коммунистическая опас­ность», щитом против которой может быть лишь фашистская^ Германия. Эти заверения были фальшью от начала до кон­ца. «Мне придется играть в мяч с капитализмом и сдержи­вать версальские державы при помощи призрака боль­шевизма, заставляя их верить, что Германия — послед­ний оплот против красного потопа, — разъяснял Гитлер свою тактику в тесном кругу сподручных.—Для нас это
единственный способ пережить критический период, раз­делаться с Версалем и снова вооружиться»^[9].

Рисуя перед западными политиками заманчивую кар­тину «уничтожения» Советского Союза и подавления ру­ками нацистов демократического движения народов Ев­ропы, гитлеровцам удалось перечеркнуть Версальский- договор, развернуть стотысячный рейхсвер в миллионную армию, поработить Австрию и Чехословакию и ввергнуть народы мира во вторую мировую войну.

Заверения Гитлера о «дружбе» с западными державами, его заклинания об «исторической» миссии фашистской Гер­мании в борьбе с «большевизмом» особенно участились пос­ле того, как на совещании фашистских бонз в ноябре 1937 года именно по предложению Г итлера и было принято решение: первый удар фашистской военной машины будет нанесен не против СССР, а по позициям самих западных держав^[10]. И это решение, как известно, не осталось на бумаге. В июне 1940 года флаг с фашистской свастикой взвился над Эйфелевой башней, осенью того же года уг­роза немецко-фашистского вторжения нависла и над Анг­лией.

Выступая перед широкой аудиторией, Гитлер всегда стремился разбудить в слушателях низменные чувства — не­нависть, презрение, жажду мести и т. д., а затем играть на них. Чтобы обеспечить своим выступлениям успех, он брал уроки мимики, гипноза, жестикуляции.

В своей книге «Гитлер и я» видный в прошлом нацист Отто Штрассер, долгое время сотрудничавший с Гитлером, так описывает один из приемов Гитлера:

«Гитлер входит в зал. Нюхает воздух. Минуту взгляд его блуждает. Гитлер ощупью ищет свой путь, зондирует почву... И вдруг он разражается: ,.Личность уже больше не имеет значения!.. Немцы должны быть объединены, и интересы каждого из них должны быть подчинены общим интересам... “.

На другой день он выступает не перед разорившимися лавочниками, а перед крупными промышленниками. Сна­чала он тоже неуверен... Но вдруг его глаза вспыхивают: он почувствовал аудиторию, настроился под нее и начи­нает говорить прямо противоположное вчерашнему.

„Усилия отдельных личностей возрождают нацию, — говорит он. — Только усилия личностей имеют значение. Масса слепа и глупа. Каждый из нас — вождь, и из таких вождей состоит Германия “^1в.

Гитлер — крайний авантюрист, шовинист и мракобес, поборник неограниченного культа силы и агрессии, де­магог и человеконенавистник, явно переоценивавший свои силы и возможности, являлся живым воплощением агрес­сивного, разбойничьего германского империализма. Неуди­вительно, что силы немецкой реакции, способствуя сосре­доточению в руках Гитлера и нацистской партии всей пол­ноты политической власти в стране, настойчиво трудились над созданием культа Гитлера.

Крупп, Флик, Тиссен, Шредер и другие представите­ли немецкой финансовой олигархии не раз выступали с публичными заявлениями, прославляя «фюрера». «О ги­гантских успехах может написать на своих знаменах мо­лодая германская армия, руководимая гениальным Адоль­фом Гитлером.., — вещал, например, в 1940 году Виль­гельм Цанген — генеральный директор концерна Маннесма- на, руководитель имперской группы промышленности. — С верой в фюрера великогерманской империи мы с ра­достной . уверенностью переходим к выполнению великих задач будущего»^[11].

Еще в мае 1933 года по инициативе Густава Круппа для финансирования Гитлера промышленниками создает­ся «фонд немецкой индустрии для Гитлера». Суммы «фонда Гитлера» складывались из принудительных отчис­лений от заработной платы рабочих и служащих. В пер­вый год поступления в личную кассу Гитлера составили только из этого фонда 8,4 млн. марок, во второй год — уже 20 млн., а затем ежегодные ассигнования были дове­дены до 52 млн. марок^[12]. Одна лишь фирма Круппа пере­дала перед войной 6 млн. марок Гитлеру и его подручным^[13].

Миллионными тиражами распространялась среди не­мецкого населения в принудительном порядке людоед­ская книжонка Гитлера «Мейн кампф». Ее, в частности,

вручали новобрачным в качестве свадебного подарка от фашистских властей.

Не отставали от немецких монополистов в позорном деле возвеличивания нацистского «фюрера» и реакцион­ные круги других империалистических стран. Уинстон Черчилль, выражая затаенные мечты английских реак­ционеров, прямо заявил в 1938 году об этой мечте, чтобы во главе Англии встал деятель такой «силы воли и духа», как Гитлер^[14].

В период успехов фашистских войск в Западной Ев­ропе немецкая реакция создала Гитлеру славу «величай­шего полководца всех времен», хотя этот «полководец едва ли имел ясное представление о границах между чисто тактическими, оперативными и стратегическими сообра­жениями»^[15].

В целом Гитлер, это духовное порождение наиболее агрессивных и авантюристических кругов германского крупного капитала, был не только «на уровне» фашистских генералов — выкормышей прусской военной школы, но и зачастую превосходил их размахом своего агрессивного мышления. Нелепо приписывать военному «таланту» Гит­лера первоначальные успехи фашистскогб оружия. Еще" более нелепы нынешние утверждения битых гитлеровских генералов, будто Гитлер своим вмешательством в военную сферу помешал им одержать «окончательную победу».

Опьяненный успехами фашистской Германии на За­паде и пресмыкательством нацистских и военных чинов, видевших в «фюрере» символ «Великой Германии», которая в самом недалеком будущем поработит весь мир, Гитлер окончательно уверовал в божественность своего предна­чертания, непогрешимость своей «интуиции» и полностью перестал считаться с реальной действительностью. «Миро­вую историю можно делать только в том случае, — заявил он как-то своим приближенным, — если на деле станешь по ту сторону трезвого рассудка, живого сознания и веч­ной осторожности, заменив все это фанатичным упорством». Начальник генерального штаба сухопутных сил генерал- полковник Гальдер 23 июля 1942 г. записал в своем слу­жебном дневнике: «Становящаяся все более очевидной не*

дооценка возможностей противника принимает постепенно гротескные формы»^[16].

Разгром немецко-фашистских войск в районе Волги и под Курском, сломавший хребет вермахту и нацистской Германии, сломал и фашистского «фюрера». Всему миру стал очевиден скорый конец этого нацистского выродка, возомнившего себя властелином мира. К весне 1945 года Гитлер превратился в живую развалину, поддерживавшую свое существование с помощью инъекций доктора Морелля²⁸.

Еще зимой 1941/42 года после поражения немецких войск под Москвой у Гитлера в результате нервного потрясения стала трястись левая рука, а налитые кровью глаза почти ослепли. Все документы печатались для Гитлера на спе­циальной пишущей машинке. Ее шрифт был в три раза больше обычного^[17].

Фашистский генерал Мантейфель так описывает свои впечатления о Гитлере после встречи с ним 11 декабря

1944   г.: «...Сутулая фигура с бледным, одутловатым лицом, сгорбившаяся в кресле. Руки у Гитлера дрожали, а левая то и дело судорожно подергивалась, что он всячески ста­рался скрыть... Когда Гитлер ходил, он заметно волочил одну ногу.

...Казалось что мы слушаем тяжело больного человека, страдающего полным расстройством нервной системы»^[18].

Под ударами Советской Армии нацистский «фюрер» растерял всю свою самоуверенность и присутствие духа. Достаточно было собаке Блонди не откликнуться на зов Гитлера, как он начинал бушевать и впадал в истерику. Смертные приговоры и ссылки в концлагерь сыпались тогда градом. Преемник Гальдера на посту начальника генерального штаба генерал Гудериан так описывал впо­следствии свою «беседу» с Гитлером в феврале 1945 года:

«С красными от гнева щеками, с поднятыми кулаками стоял передо мной дрожащий всем телом человек, вне себя от ярости и полностью невменяемый. После каждого взры­

ва гнева Гитлер бегал по комнате взад и вперед, а затем вновь останавливался передо мной и извергал следующее обвинение. При этом он старался перекричать сам себя, его глаза вылезали из орбит, а вены на висках вздулись»²®.

В изданной в Западной Германии апологетике Гитлера, принадлежащей перу бывшего шефа печати фашистской партии Дитриха, последний с серьезным видом заверяет читателя: слухи о том, что Гитлер в припадке ярости ка­тался по полу и кусал ковры, «являются преувеличением...»²¹

Советская Армия сметала с исторической арены гер­манский фашизм. В обстановке полного военного и поли­тического краха гитлеризма перед всем миром с новой силой предстало все политическое и моральное убожество фашистских выродков — прислужников германского им­периализма.

ПРОВАЛ МИССИИ ВОЛЬФА

*5 результате наступления Советской Армии зимой 1944/45 года в фашистском правительстве и верховном командовании вермахта все больше стали понимать, что дальнейшее развитие событий на фронтах может привести фашистскую Германию лишь к одному финалу — полному военному разгрому. Поскольку в распоряжении гитлеровцев уже не имелось достаточных военных средств, чтобы пред­отвратить разгром фашистской империи, заправилы рейха пытались спасти положение с помощью дипломатии. Од­нако единства взглядов о целях предстоящих дипломати­ческих акций среди фашистских главарей не было. Гиммлер, Геринг и ряд других представителей нацистской верхушки считали возможным достижение сепаратного антисоветского сговора фашистской Германии с западными державами. При этом они полагали, что достижение такого соглашения будет стоить известных «жертв»; возможно, придется в качестве платы за участие в общем с США и Англией новом «походе на Восток» временно отказаться от территорий, захваченных на Западе, и даже пожертвовать «фюрером».

Первым шагом к сговору фашистской Германии с За­падом должно было явиться, по мысли этих кругов, за­ключение перемирия на Западе при одновременном про­должении военных действий на советско-германском фронте.

Геринг, пишет западногерманский реакционный исто­рик В. Гёрлиц, «был одержим идеей, что ему удастся за­ключить перемирие с западными державами и тем самым освободить силы для борьбы против большевизма»^[19].

Эту точку зрения в значительной степени разделяли и многие руководители вермахта, в том числе Гудериан
и Кейтель. Небезынтересно, что Гиммлер и Геринг, не­навидя друг друга, именно себя и считали достаточно «ав­торитетными» деятелями для заключения сделки с запад­ными державами.

Другая группа фашистских главарей, куда входил сам Гитлер, а также Борман, Геббельс и другие руководители нацистской партии, близкие к Гитлеру в эти последние недели существования рейха, придерживались иной точ­ки зрения. Группировавшиеся вокруг Гитлера нацистские бонзы и не помышляли о капитуляции. Они понимали, что капитуляция неизбежно означала бы их политический, а вероятно и физический конец. «Все предпринимаемые нами мероприятия, — говорил Гитлер приближенным,—долж­ны говорить армии, что она и помышлять не должна о капитуляции. Никогда!»^[20].

Закулисные переговоры с западными державами эта группа рассматривала прежде всего как удобное сред­ство задержать наступление союзников; воспользовавшись официальным или фактическим перемирием, снять с За­падного и итальянского фронтов наиболее боеспособные части и перебросить их на восток с целью задержать стре­мительно развертывающееся наступление советских войск. В условиях почти полного отсутствия у гитлеровцев резер­вов (в январе 1945 г. имелось в резерве всего лишь 14 дивизий) высвобождение на Западном фронте и в Италии каждой дивизии приобретало для нацистов первостепен­ное значение^[21].

Начиная дипломатическую акцию, Гитлер и его ок­ружение преследовали и другую цель: использовать пере­говоры для всемерного разжигания антисоветских настрое­ний в правящих кругах США и Англии и подрыва анти­гитлеровской коалиции.

«Неужели вы думаете, — спрашивал Гитлер своих при­ближенных в январе 1945 года, когда советские войска быстрыми темпами продвигались на запад, — что англи­чанам и в самом деле очень нравятся все успехи и победы •русской армии?»³. Несколько позднее в беседе Гитлера с Герингом и Йодлем было выражено убеждение, что наступ­

ление советских войск скоро склонит западные державы к компромиссу с Германией^[22].

Почва для установления «дипломатических контактов» с западными державами была достаточно подготовлена закулисными переговорами, которые с января 1943 года почти непрерывно велись в Швейцарии, Швеции и неко­торых других нейтральных странах представителями пра­вящей верхушки нацистской Германии с официальными должностными лицами и эмиссарами монополий США и Англии. После событий 20 июля 1944 г. эти связи отнюдь не были прерваны. Все влиятельные монополистические группы фашистской Германии были едины в том, что вой­ну надо немедленно кончать на условиях сепаратного со­глашения с США и Англией. Эта точка зрения была под­тверждена 10 августа 1944 г. на состоявшейся в Страсбурге конференции немецких промышленников.

В работе конференции, проводимой под руководством доверенного лица концерна Тиссена Шейдта, принимали участие все ведущие монополистические группы фашист­ской Германии^[23].

Обсуждался вопрос о том, как сохранить военно-про­мышленный потенциал страны, несмотря на приближающе­еся военное поражение^[24]. В декабре 1944 года эта же проб­лема обсуждалась в Лиссабоне во время встречи предста­вителей концерна «ИГ Фарбениндустри» с эмиссарами американских трестов Дюпона и Рокфеллера.

Еще осенью 1944 года для выяснения условий правящих кругов США и Англии немецкими магнатами угля и стали были направлены в Стокгольм наследники крупнейшего монополиста Веймарской республики Гуго Стиннеса — братья Отто и Гуго Стиннес-младший. Возглавляемые братьями Стиннес фирмы были тесно связаны с американ­ским капиталом, а третий брат Стиннесов, Эдмунд, еще накануне войны переселился в США. Именно он в качестве посланца американских монополий прибыл в Стокгольм и сообщил о послевоенных планах реакционных кругов США в отношении Германии.

Дипломатическая активность гитлеровцев развивалась
в нескольких направлениях. На рубеже 1944—1845 го­дов Кейтель от имени командующих трех видов войск (пост командующего сухопутными силами занимал Гитлер) обратился с телеграммами к командующему союзными войсками в Западной Европе генералу Д. Эйзенхауэру й его заместителю английскому фельдмаршалу Монтго­мери с предложением: заключить на Западном фронте перемирие на 100 дней, чтобы дать возможность немецкому командованию сосредоточить против Советской Армии все наличные силы и нанести ей «уничтожающее поражение между Вислой и Одером». Монтгомери был согласен предо­ставить немцам свободу рук на Востоке при условии, что англо-американским войскам будет дана возможность без боев овладеть оккупированной немецкими войсками тер­риторией Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурга и занять «линию безопасности» на западных границах Гер­мании. Немецко-фашистское командование отвергло это предложение и выдвинуло новый вариант: если немец­ким войскам не удастся в определенный срок добиться на Востоке победы, то англо-американским войскам будет открыта дорога даже в глубь Германии и они смогут за­нять ряд районов Восточной Германии до подхода к ним советских войск.

Фашистское командование также «великодушно» зая­вило о своей готовности содействовать восстановлению в Польше положения, существовавшего до 1939 года. И это после того, как гитлеровцы физически уничтожили более шести миллионов граждан этой страны, а сама Польша уже была освобождена от фашистского гнета Советской Армией и польскими патриотами!

Неизвестно, сколько бы продолжался этот закулисный торг, если бы не вмешательство советского командования.

«Неожиданная информация советской стороны о тайной переписке с Берлином заставила Эйзенхауэра в кратчай­ший срок прекратить переговоры с верховным командо­ванием вермахта, о чем Монтгомери сожалел»^[25], — пишет западногерманский военный журнал.

В январе 1945 года Гитлер дал указание Риббентропу
испольгозать ведомство иностранных дел для установле­ния контактов с официальными лицами западных держав.

В разработанной министерством иностранных дел ин­струкции, которая была разослана немецким миссиям в нейтральных странах, указывалось, что в ходе перегово­ров с западными державами необходимо поднимать поли­тические вопросы: об освобождении части территории Германии от оккупации, о сохранении в Германии фашист­ского правительства и т. д. Гитлеровцы рассчитывали, что в любом случае, независимо от исхода переговоров, им удастся таким образом вбить клин в ряды антигитлеров­ской коалиции, подорвать доверие Советского Союза к своим западным союзникам.

Цель этого «дипломатического» маневра гитлеровцев состояла в том, чтобы под прикрытием ведущихся перего­воров фактически установить на Западном фронте пере­мирие и перебросить оттуда все боеспособные части на Восток.

В соответствии с составленной в Берлине директивой Риббентроп дал указание своим агентам вступить в прямой контакт с официальными представителями западных стран. В Стокгольм с этой целью выехал видный чиновник ми­нистерства иностранных дел Хессе, в Берн — советник фон Шмиден. В Ватикане эту задачу должен был выпол­нить немецкий представитель статс-секретарь Вейцзекер, в Мадриде — посланник фон Меленхаузен^[26].

Из Мадрида пришел ответ, в котором выдвигалось сле­дующее условие для ведения мирных переговоров: Гитлер остается главой государства и передает пост премьера «господину X». Из Берна и Стокгольма ответа не последо­вало^[27].

Несомненно, что питательной средой, позволявшей гит­леровцам верить в реальность своих намерений, являлись антисоветские тенденции в политике западных держав.

Правительства США и Англии, только что взявшие на себя в Ялте торжественное обязательство «об общей поли­тике и планах принудительного осуществления условий безоговорочной капитуляции, которые мы совместно пред­пишем нацистской Германии после того, как германское
вооруженное сопротивление будет окончательно сокру­шено»^[28], встали на путь нарушения этого обязательства.

Ведение переговоров с эмиссарами Гитлера сосредото­чил в своих руках находившийся в Швейцарии Аллен Даллес. Он лишь потребовал, чтобы с немецкой стороны переговоры велись не сотрудниками маловлиятельного ми­нистерства иностранных дел, а представителями более ав­торитетных кругов, например руководства СС^[29].

Это предложение было немедленно принято. Гитлер поручил ведение переговоров обергруппенфюреру СС Кар­лу Вольфу, длительное время занимавшему пост началь­ника личного штаба Гиммлера. Выбор пал на Вольфа по­тому, что, занимая пост главного представителя СС при армейской группе «Ц» в Италии, он уже ранее через третьих лиц установил контакт с А. Даллесом^[30].

Заместитель Вольфа штандартенфюрер СС Дольман еще осенью 1944 года пытался установить контакт с Запа­дом через папского нунция в Берне кардинала Шустера^[31]. Кроме того, непосредственным начальником Вольфа яв­лялся фельдмаршал Кессельринг, в личной преданности которого Гитлер был уверен. Это обстоятельство должно было стать гарантией того, что Гиммлер не использует Вольфа в своих личных целях за спиной Гитлера.

Вечером 6 февраля 1945 г. Вольф был вызван для ин­структажа в Берлин. Помимо Гитлера, в совещании, со­стоявшемся в помещении имперской канцелярии, приняли участие. Риббентроп, Гиммлер, фон Хавель и Фёгелейн. «В отдельно брошенных словах Гитлер выразил свое пол­ное согласие (с идеей переговоров. — Г. Р.), но не сделал никаких конкретных предложений для дальнейшего ве­дения переговоров»^[32].

О дальнейшем развитии событий довольно подробно поведал после окончания войны сам Вольф в интервью, которое он дал корреспонденту одной швейцарской газеты.

Вольф воспользовался тем, что части фашистской «чер­ной бригады» (войска марионеточного правительства, соз­данного Муссолини в городе Сало на оккупированной гитлеровцами территории Северной Италии) арестовали в Комо некоего английского капитана Тукера, имевшего личное задание главнокомандующего союзными войсками в районе Средиземного моря английского фельдмаршала Александера установить контакт с военным министром в «правительстве» Муссолини маршалом Грациани.

Вольф перехватил Тукера и через Швейцарию направил его к Александеру с вопросом, какие военные и политиче­ские условия готов Александер предложить немецкому командованию в Италии. Два дня спустя через камерди­нера папы римского барона Парилли Вольфу было пере­дано приглашение прибыть в Швейцарию. После того как принципиальное согласие на это было получено, 6 марта 1945 г. Вольф получил личное приглашение от А. Даллеса прибыть для переговоров в Цюрих.

Во время встречи, состоявшейся 8 марта, Вольф пред­ложил А. Даллесу следующие условия соглашения, сфор­мулированные гитлеровским дипломатом Раном¹⁸: немец­кие войска не будут разрушать промышленность Северной Италии, военные действия на итальянском фронте пре­кращаются, все войска группы армий «Ц» получают воз­можность беспрепятственно эвакуироваться в Германию. «Таким образом, — говорилось в немецком предложении,— дальнейшее существование немецкого порядка, опирающе­гося на силу, остается гарантированным»^[33]. Судьба не­мецко-фашистской армии после короткого интернирования должна была быть в последующем определена ее собствен­ным командованием.

В соответствии с разработанной в Берлине тактикой Вольф предупредил, что соглашение может вступить в силу лишь в том случае, если его утвердит Кессельринг.

Как же реагировали американские и английские пра­вящие круги на это наглое предложение гитлеровцев?

Предоставим слово Вольфу. «Очевидно, Аллен Дал­лес, — пишет он, — находился под таким впечатлением от первых результатов переговоров, что он уже на 19 марта в южно-швейцарскОм местечке Аскона назначил срок об­суждения офицерами генерального штаба технических вопросов капитуляции. Во время этой встречи мое пред­ложение было расширено в том смысле, чтобы мне в личном разговоре попытаться склонить Кессельринга распростра­нить капитуляцию в Италии на весь Западный фронт».

По возвращении из Швейцарии Вольф доложил Гим­млеру, что в ходе переговоров наметилось «решение на основе компромисса, с тем чтобы сделать невозможным русское вмешательство. ...Значение переговоров состоит в том, что войска, пленение которых будет избегнуто на Южном фронте, будут в состоянии сохранить порядок в Германии»^[34].

Таким образом, представители американского и ан­глийского правительств не только согласились с провока­ционным предложением гитлеровцев, но и придали ему еще более ярко выраженный антисоветский характер. Реакционные круги в США и Англии рассчитывали, сох­ранив в тайне соглашение с нацистами, быстро продвинуть­ся вперед и взять под свою защиту реакционные порядки, установленные немецкими фашистами в Германии и Ав­стрии. «Частичная капитуляция на юге, — пишет в своих мемуарах Уинстон Черчилль, — открывала... нашим ар­миям возможность вследствие значительно уменьшившего­ся сопротивления продвинуться до Вены и далее даже до Эльбы или Берлина»^[35].

Вольф рассказывал Кессельрингу, что из переговоров с англичанами и американцами он вынес убеждение, что «сложившие оружие войска будут сохранять свою струк­туру, для того чтобы при соответствующих обстоятель­ствах их можно было использовать на Востоке»^[36].

Правящие круги США и Англии одобрили действия Даллеса. Командующий союзными войсками в Италии фельдмаршал Александер выделил для обсуждения с гит­леровцами «технических деталей соглашения» двух выс­ших офицеров: заместителя начальника штаба 5-й амери­канской армии генерала Л. Лемнитцера^[37] и заместителя

начальника штаба 8-й британской армии, руководителя английской секретной службой в Италии генерала Т. Эйри. 15 марта оба представителя западных держав прибыли инкогнито в Швейцарию.

19     марта делегации гитлеровцев и англо-американцев в полном составе встретились в швейцарском поместье Стиннесов — Асконе. Немецкую сторону представляли Вольф и его заместитель Дольман. В англо-американскую делегацию, возглавлявшуюся А. Даллесом, помимо., гене­ралов Лемнитцера и Эйри, входил также Геро фон Шуль- це-Гевернитц, свояк братьев Стиннес, ранее служивший посредником между А. Даллесом и «деятелями 20 июля»^[38]. Встреча происходила в присутствии наблюдателя — офице­ра швейцарского генерального штаба.

Увидев готовность американских и английских пред­ставителей пойти на сепаратный сговор с Германией, Вольф не стал форсировать переговоры. В имперской канцелярии явно боялись продешевить в сделке с англо-американ­цами. К тому же гитлеровцы уже начинали пожинать пло­ды своей дипломатической акции: на итальянском фронте установилось неофициальное перемирие, воспользовавшись которым немецкое командование сняло оттуда три дивизии и перебросило на Восточный фронт.

В этой обстановке немецкая сторона под различными предлогами откладывала со дня на день подписание окон­чательного соглашения с англо-американцами. То Вольф заявлял, что у него нет необходимых полномочий для под­писания перемирия, то ссылался на перевод Кессельринга на Западный фронт, то он отказался лететь к Кессельрингу на самолете и запросил для поездки к последнему дать ему срок не менее пяти-семи дней... Тем не менее генералы Лемнитцер и Эйри продолжали оставаться в Швейцарии. Вместе с А. Даллесом они ожидали реализации своих пе­реговоров с Вольфом.

И вдруг разразилась буря, которая быстро смела кар­точный домик, над сооружением которого трудились вкупе с гитлеровцами американские и английские реакционеры.

11     марта 1945 г. Советское правительство, до которого дошли сведения о сепаратных переговорах в Швейцарии, потребовало участия в них своих представителей. Понимая, что это свело бы на нет все их далеко идущие планы, 15 мар-
'га английское правительство, а на следующий день пра­вительство США ответили отказом. В тот же день Народ­ный комиссариат иностранных дел СССР направил послу Вашингтона в Москве ноту, в которой говорилось, что в сложившихся условиях «Советское Правительство считает невозможным дать свое согласие на переговоры американ­ских и британских представителей с представителями гер­манского командующего в Берне и настаивает на том, что­бы уже начатые переговоры в Берне были прекращены»^[39].

Поскольку Советскому правительству стало известно, что сепаратные переговоры в Швейцарии, несмотря на его протест, продолжаются, 22 марта Народный комиссариат иностранных дел СССР по поручению Советского прави­тельства направил послу США в СССР новое письмо, где с возмущением указывалось, что «в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии, ведутся переговоры меж­ду представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и амери­канского командования — с другой». В письме указыва­лось, что «Советское Правительство считает это совершенно недопустимым»^[40].

Наконец, сепаратные англо-американские переговоры с гитлеровцами стали объектом переписки правительства СССР с правительствами США и Англии. Советское пра­вительство со всей решительностью заявило 3 апреля

1945   г., что сложившаяся ситуация «никак не может слу­жить делу сохранения и укрепления доверия между на­шими странами»^[41].

В этой обстановке правительства США и Англии вы­нуждены были переговоры в Швейцарии прекратить, а 9 апреля англо-американские войска на итальянском фронте, наконец, перешли в наступление.

Важную роль в провале «миссии Вольфа», пишет совет­ский историк А. Галкин, сыграли следующие сообра­жения:

«1) руководящие круги США не хотели в тот момент идти на серьезное ухудшение отношений с Советским Сою­зом, поскольку американское командование было крайне заинтересовано в активном участии советских вооружен­ных сил в военных действиях против Японии (об этом, как известно, была достигнута договоренность на Крымской конференции);

2)    все более явный распад гитлеровского государства делал попытки политических контактов с нацистской вер­хушкой бесперспективными;

3)    в руководящих кругах США и Англии, хотя и с опозданием, поняли, что они стали жертвой двойной игры германских фашистов, использовавших реакционные взгля­ды определенных английских и американских деятелей в интересах продления господства нацистского режима»^[42].

Следует отметить и еще одно важное обстоятельство: гитлеровцы попытались подкрепить свою дипломатическую акцию на Западе попыткой продемонстрировать США и Англии ценность фашистской . Германии как партнера в борьбе против «угрозы коммунизма».

В соответствии с планом, разработанным Гудерианом, группа армий «Висла», которая была сосредоточена в Померании, предприняла 17 февраля попытку нанести удар по правому крылу 1-го Белорусского фронта. Наступ­ление в Померании, заявил Гудериан Гитлеру, необходимо начать, чтобы «выиграть время, необходимое для ведения переговоров о перемирии с западными странами»²*.

Переброшенная из Арденн в Венгрию 6-я танковая ар­мия при поддержке других соединений 6 марта пыталась перейти в контрнаступление с целью отбросить части со­ветских войск за Дунай. И та, и другая операция закончи­лась для фашистских войск плачевно. Разгромив группи­ровку фашистских войск в Померании, советские войска к концу марта вышли к устью Одера. 16 марта, отбив оже­сточенные атаки фашистов в Венгрии, стоившие гитлеров­цам свыше сорока тысяч солдат и офицеров, около 500 танков и более 300 орудий, советские войска прорвали фронт и развернули стремительное наступление на Вену.

Свидетельством полного провала дипломатической и военной акции гитлеровцев явились персональные изме­