Ответственность

67.99(2)8 В 57

Профессором В А. ВЛАДИМИРОВЫМ написаны: § 5 главы I, § 1, 2, 3 главы III, глава IV.

Профессором Ю. И. ЛЯПУНОВЫМ написаны:

§ 1, 2, 3, 4 главы 1, глава II,

§ 4, 5 главы III, глава V.

Рецензенты:

3. А. ВЫШИНСКАЯ, кандидат юридических наук, Ю. В. КОРЕНЕВСКИЙ, кандидат юридических наук

1203100000-058

Б---------------------------- 54

012(01)86

© Издательство «Юридическая литература»,

Глава !

ОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ ХИЩЕНИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ИМУЩЕСТВА

§ 1. Значение общего понятия хищения социалистического имущества для квалификации преступления

Уголовный закон не содержит определения общего по­нятия хищения государственного или общественного иму­щества. Отсутствует и норма, которая бы конструировала родовой состав данного преступления, раскрывала содер­жание его обобщенных признаков. Между тем значение правильно сформулированного общего понятия хищения, выявления и детального юридического анализа системо­образующих родовых элементов и признаков, характери­зующих все без исключения формы и виды названного по­сягательства, трудно переоценить как с точки зрения тео­рии, так и, главным образом, практики применения за­кона по данной категории дел.

Следственная и судебная практика, как известно, име­ет дело с конкретными фактами посягательств на социа­листическую собственность. Задачи и цели социалистичес­кого правосудия, осуществляемого в строгом соответствии с конституционным принципом социалистической закон­ности, требуют дать этим антисоциальным фактам безуп­речно точную морально-политическую и уголовно-правовую оценку. Последняя производится правоприменительными органами в процессе квалификации преступления, посред­ством последовательного сопоставления и установления на этой основе полного тождества между конкретными, индивидуально неповторимыми юридически значимыми фак­тическими обстоятельствами и абстрактными признаками уголовного закона, который предусматривает ответствен­ность за данное деяние.

Вместе с тем хищения государственного или обществен­ного имущества, в какой бы форме они конкретно ни проявились, представляют собой относительно однородную группу посягательств, каждому из которых в равной мере

3

свойственны определенные общие признаки, одинаковые объективные и субъективные элементы, взятые в их обоб­щенном виде. Знание этих общих для всех хищений соци­алистического имущества признаков, обобщенных до уровня родовых понятий, умение соотнести с ними част­ный случай преступного проявления надежно обеспечива­ют правильную квалификацию содеянного, позволяют точ­но отграничить его от других схожих или смежных сос­тавов преступлений.

Общее понятие хищения-—это своеобразный ориентир, позволяющий правильно разрешать частные вопросы, воз­никающие при квалификации деяний, дающий возмож­ность познать индивидуально-определенные признаки со­вершенного преступления и сверить их соответствие тре­бованиям закона. Общее понятие хищения можно поэтому с полным основанием расценить как полезный и необходи­мый для правоохранительных органов инструмент позна­ния подлинной антисоциальной и правовой природы ко­рыстных посягательств на социалистическую собствен­ность, как надежный помощник работнику органа дознания, следователю, прокурору и судье в их деятель­ности, связанной с юридической оценкой совершенного преступления. И это полностью соответствует научной методике правильного решения любых, в том числе и пра­вовых, вопросов, ибо «кто берется за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя «натыкаться» на эти общие вопросы»¹.

Основываясь на этом положении, имеющем для целей настоящей работы методологическое значение, мы счита­ем совершенно необходимым предпослать рассмотрению вопросов об ответственности за отдельные корыстные пося­гательства на социалистическую собственность детальный анализ признаков, общих для всех форм и видов хище­ния государственного или общественного имущества.

Синтез этих обобщенных признаков на завершающем этапе анализа и их сведение в единое целое в рамках на­учной дефиниции даст нам общее понятие хищения. При этом, по нашему мнению, есть основания полагать, что слагаемые общего понятия хищения, систематизированные определенным образом в целях научного анализа, создают не что иное, как образующие элементы и признаки родо­вого состава данной группы преступлений. Понятно, что такой состав преступления может рассматриваться толь­ко в качестве теоретической конструкции, которая, однако,

4

имеет, как уже отмечалось выше, исключительно важное значение для практики применения уголовно-правовых норм, формулирующих признаки видовых составов прес­туплений, например кражи, мошенничества, грабежа и т. д.

Указанные обобщенные элементы и признаки могут быть традиционно сгруппированы по общепринятым четы­рем, сторонам структуры состава преступления и отнесены к объекту, объективной стороне, субъекту и субъективной стороне, к рассмотрению которых мы и приступаем.

§ 2. Социалистическая собственность как объект посягательства

Анализ объективных параметров хищения позволяет раскрыть не только сам процесс общественно опасного посягательства на объект уголовно-правовой охраны, но и социальный механизм причинения ему вреда, выявить и уяснить конкретику реального нарушения отношений со­циалистической собственности. Первостепенное значение приобретает здесь, конечно, исследование проблемы объ­екта данных преступлений.

Объектом хищений государственного или обществен­ного имущества являются общественно-производственные отношения социалистической собственности в двух ее фор- мах, предусмотренных ст. 10 Конституции СССР. Однако сказать только это, чем нередко ограничиваются некото­рые авторы,— значит всего лишь определить поставленные под охрану уголовного закона социальные ценности на­шего общества общепринятым термином, который сам по себе предметно не раскрывает ни сущности, ни содержа­ния, ни структуры определяемого явления.

Однако прежде чем приступить к предметному иссле­дованию сущности и содержания тех социальных благ, которые составляют объект уголовно-правовой охраны нормами, объединенными в главе II Особенной части УК РСФСР*, необходимо четко определиться в вопросе о со­отношении категорий «социалистическая собственность», «социалистические производственные отношения» и «эко­номический базис общества», исходя из того, что правиль­ное его разрешение имеет первостепенное значение в ка­честве необходимой методологической основы теории объ­екта рассматриваемых преступлений.

* Здесь и в дальнейшем имеются в виду главы и статьи как УК РСФСР, так и соответствующие им нормы уголовных кодексов других союзных республик.

5

В экономической, гражданско-правовой, а в последнее время и в криминалистической литературе развиваются взгляды, согласно которым понятием «собственность» ох­ватывается вся совокупность обхцественно-производствен- ных отношений и что в этом значении собственность тож­дественна понятию экономического базиса общества. В своем крайнем выражении эта позиция сводится к отри­цанию за собственностью качества самостоятельной сущ­ностной категории, имеющей свое собственное содержание. Так, Н. А. Цаголов утверждает, что «собственность в экономическом смысле слова не существует как особая категория, в отличие от производственных отношений, совокупность которых она представляет»².

Для советского уголовного права вопрос о понимании собственности как общественно-экономического явления носит, как это понятно, не просто академический харак­тер. Ввиду того, что объект преступления связывается с социальной категорией общественных отношений, для правильного применения уголовного закона небезразлич­но, как широко определяются сами пределы этих отно­шений. От того, шире или уже обозначены в теоретичес­ком определении границы объекта посягательства, в зна­чительной мере зависит круг общественно опасных деяний, охватываемых признаками состава преступления, одним из элементов которого является определяемый объект. Правильное или ошибочное установление правопримени­тельными органами объема содержания объекта посяга­тельства неизбежно повлияет и на решение вопросов со­отношения квалифицируемого деяния с другими преступ­лениями как в плане их отграничения, так и возможной совокупности. Другими словами, затронутый вопрос при­обретает важное значение, особенно с практической точки зрения, поскольку он непосредственно связывается с пра­вильным применением уголовного закона.

Между тем взгляд на собственность как на совокуп­ность всех общественно-производственных отношений раз­вивается и в некоторых работах специалистов уголовного права. В частности, возможность рассматривать собствен­ность в указанном смысле (наряду с иными значениями этого понятия) признается Е. А. Фроловым³. Непомерно широкое понимание А. А. Пионтковским категории социа­листической собственности привело его к сомнительному выводу, что «социалистический базис (т. е. вся совокуп­ность производственных отношений, составляющих эконо­мическую структуру советского общества.—Лет.) пред­

6

ставляет собой общий объект хищения государственного или общественного имущества»⁴. Нет нужды доказывать, что при таком «глобальном» определении объекта грани­цы посягательств на социалистическую собственность раз­двигаются беспредельно широко и по сути дела охваты­вают не только все хозяйственные, но и некоторые особо опасные государственные преступления, например дивер­сию, вредительство.

Таким образом, то или иное понимание общественных отношений социалистической собственности, будучи зак­репленным в определении объекта посягательства, получает в уголовном праве особое преломление. Оно состоит в том, что от того, насколько точно определена сфера объ­екта, в конечном счете во многом зависит вывод об обос­нованности отнесения определенных деяний к числу соб­ственно преступлений против социалистической собствен­ности. С другой стороны, в интересующем нас плане не менее важно отметить, что правильное установление гра­ниц сферы охраняемого законом социального блага от дан­ных преступлений в значительной мере влияет на обосно­ванность рекомендаций практике о соотносимое™ этих последних с иными смежными или сопутствующими их со­вершению деяниями.

Итак, что представляет собой экономическая категория социалистической собственности в аспекте ее соотношения с системой производственных отношений социалистичес­кого общества?

Прежде всего необходимо подчеркнуть, что основопо­ложники марксизма-ленинизма никогда не ставили знак равенства между понятиями «собственность» и «совокуп­ность всех общественно-производственных отношений». И это понятно, ибо при подобном отождествлении собствен* ность потеряла бы свою качественную определенность и, по существу, растворилась бы в совокупности производ­ственных отношений.

Утверждение некоторых ученых о том, что К. Маркс будто бы исходил из отождествления собственности и всей совокупности производственных отношений, вряд ли соот­ветствует его взглядам по этому принципиальному вопро­су. Ни К. Маркс, ни Ф. Энгельс никогда не считали, что собственность как самостоятельная сущностная экономи­ческая категория поглощается совокупностью производ­ственных отношений, «растворяется» в них, утрачивая в силу этого собственное содержание. Напротив, они четко различали производственные отношения как более широ-

7

кую и всеобъемлющую систему социальных связей, с од­ной стороны, и отношения собственности — с другой. Умест­но напомнить, что в «Манифесте коммунистической пар­тии» К. Маркс и Ф. Энгельс выражают свои взгляды на этот счет более чем определенно. «Ваши (буржуазные. — Авт.) идеи,— пишут они,— сами являются продуктом буржуазных производственных отношений и буржуазных отношений собственности, точно так же как ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными услови­ями жизни вашего класса»⁵.

Классики марксизма-ленинизма рассматривали собст­венность в качестве определяющего, коренного, главного экономического отношения между людьми в связи или по поводу присвоения ими материальных благ, и в первую очередь, конечно, орудий и средств производства. В марк­систском понимании собственность не сливается с произ­водственными отношениями и вместе с тем не обособля­ется от них некой «китайской стеной»; она — их внутреннее звено, важнейшая составная часть, которая определяет и господствует над всеми сторонами системы производствен­ных отношений.

Поскольку собственность как социально-экономическое явление сама есть неотъемлемая составная часть системы производственных отношений, постольку К. Маркс рас­сматривал ее конкретное содержание на основе последо­вательного и детального анализа всей совокупности отноше­ний производства, распределения, обмена и потребления общественного продукта. Именно в этом смысле он гово­рил, что «определить буржуазную собственность — это значит... дать описание всех общественных отношений буржуазного производства»⁶.

Изложенное позволяет заключить, что определения объ­екта преступлений, нарушающих отношения социалисти­ческой собственности, как «экономический базис общест­ва», или «совокупность всех производственных отношений», или «собственность в широком смысле» необоснованно рас­ширяют границы экономической сферы общественной жизни, охраняемой от преступных посягательств нормами главы II Особенной части УК РСФСР. Но главное прин­ципиальное соображение, из которого вытекает неприем­лемость подобных определений, состоит в том, что они ос­новываются на ошибочном, с нашей точки зрения, пред­ставлении о поглощении понятием собственности всей сло­жнейшей и широко разветвленной системы социалистичес-

ких общественно-производственных отношений, охватыва­ющих собственно производство, а также все стадии движе­ния продукта от производства к потребителю, т.е. эконо­мические сферы обмена, распределения и потребления ма­териальных благ. Характеризуя эту обширнейшую сферу экономических отношений, М. С, Горбачев в Политичес­ком докладе ЦК КПСС XXVII съезду партии сказал: «Большую актуальность приобретают проблемы социалис­тической собственности как основы нашего общественного строя. Социалистическая собственность имеет богатое со­держание, включает в себя многогранную систему отно­шений между людьми, коллективами, отраслями, регио­нами страны по использованию средств и результатов производства, целую гамму экономических интересов»⁷.

Ввиду отсутствия в науке советского уголовного права необходимого единообразия в понимании социалистической собственности как объекта уголовно-правовой охраны представляется целесообразным, разумеется в самых об­щих чертах, определить сущность и содержание этой важ­нейшей экономической категории социализма.

К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин за исходный мето­дологический пункт исследования экономической категории собственности всегда принимали анализ общественного производства. «Всякое производство, — писал К. Маркс,

■— есть присвоение индивидуумом предметов природы в пределах определенной общественной формы и посредст­вом нее. В этом смысле будет тавтологией сказать, что собственность (присвоение) есть условие производства»⁸. Здесь, как видим, К. Маркс понимает собственность как присвоение, ставя знак равенства между этими двумя по­нятиями. Присвоение людьми материальных благ предпо­лагает прежде всего присвоение средств производства в пределах определенной общественной формы, т. е. в рам­ках определенных общественных отношений.

Таким образом, сущность собственности К* Маркс ви­дел в присвоении, в состоянии присвоенное™ средств про­изводства участниками общественной жизни. Опираясь на эти положения К. Маркса, видный советский ученый-эконо­мист С. Сдобнов дает следующее определение рассматри­ваемой экономической категории: «Собственность — это определенное общественно-экономическое отношение меж- ДУ людьми, выражающее исторически конкретную форму присвоения ими материальных благ»⁹. Наряду с этим в определении собственности. К. Маркс неоднократно выде­лял такой момент, как отношение собственника к вещам,

9

к предметам материального мира. «Собственность,— опре­деляет он,— означает, следовательно, первоначально не что иное, как отношение человека к его естественным условиям производства, как принадлежащим ему, как «к своим»¹⁰. Причем «это отношение,— подчеркивал К. Маркс,— соз­дано коллективом, объявлено законом и гарантировано им»¹¹.

Изложенное выше подводит нас к выводу, что социа­листическая общественная собственность в двух ее фор­мах— государственной (общенародное достояние) и ко­оперативно-колхозной — выражает распределенность ма­териальных благ и представляет собой состояние присво­енное™, принадлежности средств производства и продук­тов труда Советскому государству, кооперативным и иным общественным организациям. Одновременно социалисти­ческая общественная собственность выражает и отношение всего советского народа к общенародному достоянию, го­воря словами К. Маркса, как «к своему», «нашему». Фор­мирование такого отношения — длительный и сложный процесс, что отмечалось в политической литературе¹².

Определив сущность социалистической собственности, необходимо, хотя бы кратко, рассмотреть вопрос о ее содер­жании, что имеет большое значение для понимания ме­ханизма ее нарушения в результате преступного посяга­тельства.

Содержанием собственности как экономической катего­рии являются фактические общественные отношения вла­дения, пользования и распоряжения материальными бла­гами, присвоенными и принадлежащими собственнику. Будучи урегулированы нормами права, эти фактические экономические отношения приобретают правовую форму и юридически опосредуются как правомочия собственника или законного владельца. Хотя с внешней, видимой сто­роны «юридическая форма — это все, а экономическое содержание — ничто»¹³, она, тем не менее, как особо подчеркивал К. Маркс, «не создает ни своего содержания, обмена, ни существующих в ней отношений лиц друг к другу, а наоборот»¹⁴. Следовательно, антисоциальная нап­равленность преступлений против социалистической соб­ственности состоит в том, что они, непосредственно нару­шая состояние присвоенное™, принадлежности материаль­ных благ Советскому государству, кооперативным, кол­хозным и иным общественным организациям, тем самым посягают на саму социальную возможность осуществлять экономические акты владения, пользования и распоряжения

10

товарно-материальными ценностями в интересах построе­ния коммунизма в нашей стране. При этом, разумеется, преступление не может не нарушить и правовую «оболоч­ку» экономических отношений собственности в виде «пра­ва собственности как такового»¹⁵. Однако право собствен­ности не может рассматриваться как непосредственный объект не только анализируемых, но и любых других пре­ступлений. Право собственности есть всего лишь юридичес­кая форма, содержанием которой являются общественно­производственные отношения социалистической собствен­ности. Советский уголовный закон, охраняя форму, тем самым и прежде всего охраняет указанное сущностное со­циальное содержание, поскольку, по словам К. Маркса, «форма лишена всякой ценности, если она не есть форма содержания»¹⁶.

Вообще, Маркс всегда отдавал примат социальному, первичному, исходному в его соотношении с различными юридическими формами как категориями вторичными, про­изводными. Ф. Энгельс, характеризуя взгляды великого мыслителя на проблему соотношения собственности как объективной экономической категории и права собствен­ности как явления нормативного, писал: «В теоретических исследованиях Маркса юридическое право, являющееся всегда только отражением экономических условий опреде­ленного общества, играет лишь самую второстепенную роль»¹⁷. «Предметом политэкономического анализа у Марк- _са>—отмечает этот факт М. Саков, — являются фактичес­кие отношения собственности, которые изменяются с изме­нением условий производства независимо от права и его институтов»¹⁸. От себя заметим, что изменение объектив­ных общественно-производственных отношений социали­стической собственности вызывает социально обусловлен­ную общественную потребность в изменении юридической формы, в приведении ее в соответствие с экономическим содержанием.

Применительно к рассматриваемой группе преступлений некоторые авторы дифференцируют объект посягательства на родовой и непосредственный (точнее было бы говорить

о  видовом объекте), считая, что в качестве первого высту­пает социалистическая собственность в целом, а второго — ее конкретные формы в виде государственной или коо­перативно-колхозной собственности, в зависимости от того, какой из них был причинен ущерб¹⁹. Думается, что такое членение объекта именно данной группы преступлений является искусственным, хотя в отношении других групп

11

преступлений, например хозяйственных, оно является впол­не оправданным. Обе формы собственности, будучи тож* дественными по своей сущностной социально-экономичес­кой природе, составляют в соответствии со ст. 10 Основ­ного Закона Советского государства единую и неделимую основу экономической системы СССР и в этом качестве имеют тенденцию в своем поступательном развитии к слия­нию и образованию в исторической перспективе общена­родной собственности. Очень важно отметить, что этот ис­торически неизбежный и закономерный процесс уже сейчас находит специфическое преломление в действующем уго­ловном законодательстве, которое закрепило принцип равнозначной охраны государственной и кооперативно-кол­хозной собственности, не проводит различий между ними, предусматривая одинаковые средства их правовой защиты.

Это дает основание для вывода о совпадении родового и видового объекта хищения государственного или обществ венного имущества.

§ 3. Социалистическое имущество как предмет посягательства

Хищение относится к так называемым предметным преступлениям. С внешней стороны оно всегда выражает­ся в уголовно-противоправном воздействии (изъятии, зав­ладении) субъекта на предметы материального мира. Без четкого уяснения социально-экономической и правовой природы предмета посягательства практически невозможно правильно установить то охраняемое законом благо, на ко­торое в действительности было направлено преступное дея­ние. Поэтому проблема предмета преступления, хотя она и носит подчиненный и в известном смысле производный от проблемы объекта посягательства характер, в плане при­менения уголовного закона приобретает самостоятельное и притом важное теоретическое и практическое значение.

Прежде всего необходимо особо подчеркнуть, что при исследовании предметов материального мира в качестве уголовно-правовой категории следует всегда иметь в виду классическое положение К. Маркса о том, что при этом «общество должно постоянно витать в нашем представле­нии как предпосылка»²⁰. Другими словами, такие предме­ты имеют значение для уголовного права лишь в том слу­чае, если они включены в сферу социальных связей и выс­тупают в качестве материального субстрата определенных общественных отношений. «Вещи как компоненты социаль­

12

ной системы,— справедливо пишет по этому поводу В. Г. Афанасьев,— суть тела, предметы, вовлеченные в ор­биту общественной жизни... Только в связи с деятельностью людей, удовлетворяя их потребности, они становятся ком­понентами социальной системы, не теряя при этом своих природных качеств, количества, меры»²¹.

Методологический аспект проблемы предмета рассмат­риваемых преступлений составляет, по нашему мнению, вопрос о соотношении физических тел материального ми­ра и такой социальной субстанции, не поддающейся чув­ственному восприятию, как общественные отношения со­циалистической собственности.

В науке советского уголовного права преобладает мне­ние о том, что материальные предметы являются отдель­ными элементами, сторонами или составными структурны­ми частями соответствующих общественных отношений²². При этом следует подчеркнуть, что сторонники такой по­зиции утверждают, что предметы материального мира од­новременно являются поводом или предпосылкой возник­новения и самого существования отношений собственности.

Нетрудно заметить, что в литературе по рассматривае­мому вопросу утверждается нечто внутренне противоре­чивое. С одной стороны, признается, что предметы явля­ются условием или предпосылкой существования опреде­ленных общественных отношений, с другой же стороны, утверждается, что эти же материальные тела представляют собой элементы (или структурные части) тех же общест­венных отношений. Таким образом, в первом случае пред­мет соотносится с общественным отношением как обособ­ленно бытующая предпосылка существования (реализации) социального явления, а во втором — указанные натураль­ная и социальная субстанции находятся в соотношении час­ти и целого. Однако законы формальной и диалектической логики не допускают подобного «раздвоения» ролей при проявлении одной и той же сущности. Условие или пред­посылка возникновения и существования явления — это нечто такое, что лежит вне явления, за его пределами; часть (элемент) целого всегда заключена в самом целом. Один и тот же предмет не может быть, следовательно, одновременно и условием существования явления, и его составным элементом.

Советская политическая экономия не рассматривает предметы материального мира в качестве составных ком­понентов или внутренних структурных частей общественно­производственных отношений социалистической собствен-

13

ности. «Существенным моментом в определении собствен­ности,— пишет по этому поводу Я. С. Кумаченко,— явля­ется положение, что оно представляет собой общественное, производственное отношение. Это — отношение между людьми по поводу средств производства и продуктов тру­да. Как общественное отношение оно само не включает в себя ничего вещественного»²³ (подчеркнуто нами. —Авт.). При решении наукой политической экономии вопроса о внутренней структуре отношений собственности последняя понимается как совокупность только социальных элементов, в число которых отнюдь не входят материальные предме­ты²⁴.

Эти руководящие концепции советской политической экономии опираются на незыблемый фундамент марксист­ско-ленинского учения о собственности. Ни в одной из сво­их работ классики марксизма-ленинизма не включали предметы материального мира в структуру самих отноше­ний собственности как таковых. Известно, например, что капитал является типично буржуазной формой частной собственности, «Капитал,— подчеркивал Маркс,— это не вещь, а определенное... отношение, которое представлено в вещи и придает этой вещи специфический обществен­ный характер»²⁵. В работе «Наемный труд и капитал» Маркс, раскрывая внутреннюю сущностную, классово-эко­номическую сущность капитала, его общественные свой­ства как сугубо социального явления, писал: «Капитал то­же общественное производственное отношение. Это — бур­жуазное производственное отношение»²⁶.

Предметы материального мира, по поводу которых сло­жились отношения собственности, выражая и закрепляя эти социальные связи между людьми, составляют вещест­венную основу указанных отношений, их количественную определенность, в отличие от определенности качествен­ной. Противоправное воздействие в формах, предусмотрен­ных законом, на вещественную основу отношений собст­венности включает предметы материального мира в струк­туру элементов состава хищения, в силу чего они приоб­ретают уголовно-правовое значение предмета преступного посягательства.

Таким образом, социальный аспект предмета характе­ризует его как материальный субстрат общественно-про­изводственных отношений собственности, а юридический — как объект права государственной или кооперативно-кол­хозной собственности. Будучи включен в структуру соста* ва хищения в качестве его системообразующего признака,

14

предмет посягательства становится специфически уголов­но-правовой категорией, определенным образом связан­ной и с объектом охраны, и с общественно опасным дей­ствием, и с его вредными последствиями.

Связь предмета с объектом хищения проявляется в том, что сами общественные отношения собственности, по определению Ф. Энгельса, «всегда связаны с вещами и проявляются как вещи»²⁷.

Связь предмета с общественно опасным действием вы­ражается в том, что последнее воздействует на материаль­ный объект в строго определенных уголовным законом внешних формах своего объективного проявления, что учи­тывается законодателем и дает ему основание дифферен­цировать тяжесть ответственности за хищения в зависи­мости от способа совершения преступления.

Что касается связи предмета с общественно опасными последствиями, понимаемыми как в социальном, так и в сугубо нормативном, уголовно-правовом аспектах, то это самостоятельный вопрос, который рассмотрен ниже²⁸.

Изложенное позволяет заключить, что предмет посяга­тельства представляет собой такой конструктивный приз­нак общего понятия хищения, правильное понимание и уяснение которого в значительной мере служит основой для решения ряда практически важных вопросов приме­нения уголовного закона по делам о корыстных преступ­лениях против социалистической собственности.

Указывая на предмет хищения, закон в общей форме говорит о «государственном или общественном имущест­ве». Между тем правильное определение понятия «иму­щество» имеет исключительно важное значение для квали­фикации хищений и отграничения их от внешне схожих с ними преступлений. В юридической литературе понятие имущества определяется, к сожалению, по-разному. В од­них случаях им признается совокупность имущественных прав, в других — совокупность реальных ценностей, в тре­тьих— материальное благо, в четвертых — предметы, име­ющие объективную хозяйственную значимость, и т. п. Подоб­ная «пестрота» в определении имущества как предмета преступления не способствует, разумеется, единообразному пониманию этого конститутивного признака хищения. Между тем нет никакой необходимости, характеризуя предмет данных преступлений, выделять и фиксировать в определении такие оценочные, непостоянные, изменяю­щиеся признаки (свойства) материальных объектов, как их «реальная ценность», «хозяйственная значимость» и

15

т. д. Советская политическая экономия, опираясь на эко­номическое учение К. Маркса, давно уже выработала ста­бильный, научно обоснованный критерий отнесения пред­метов материального мира к категории имущества, товара, признавая в качестве такового приложение к предмету общественно необходимого труда, наделяющего его свой­ством меновой стоимости и ее денежным выражением — ценой.

Итак, можно констатировать, что предметом хищения могут быть только товарно-материальные ценности, обла­дающие экономическим свойством стоимости и ее денеж­ным выражением — ценой, а также деньги как особый товар, представляющий собой всеобщий эквивалент любых других видов имущества²⁹. Из этого положения вытекают важные уголовно-правовые выводы, которые состоят в том, что объекты материального мира, лишенные указанных социально-экономических свойств, ни при каких условиях не могут быть предметом хищения. Именно поэтому неза­конное корыстное завладение природными богатствами в естественном состоянии, не являющимися в условиях со­циалистического общества товаром и полностью изъятыми из свободного гражданского оборота, образует для винов­ного самостоятельные основания уголовной ответствен­ности, предусмотренные ст. ст. 163, 164, 166, 167 и 169 УК РСФСР в зависимости от того, какой конкретно вид при­родных ресурсов подвергся в данном случае преступному воздействию. Необоснованно расширительное истолкова­ние органом правосудия понятия «имущество» как пред­мета хищения приводит, как показывает практика, к оши­бочному применению закона об ответственности за назван­ное посягательство, тогда как действия виновного содер­жали признаки одного из составов преступлений в облас­ти охраны природы³⁰.

Именно поэтому в теории советского уголовного права за основу разграничения хищений социалистического иму­щества и преступлений в области охраны природы берут­ся экономические свойства предмета посягательства.

Однако общее положение, согласно которому природ­ное богатство, овеществившее человеческий труд, должно рассматриваться как имущество, могущее быть предме­том хищения, не является безупречно точным и исчерпы­вающим критерием отнесения естественного ресурса к ка­тегории товарно-материальных ценностей. При более уг­лубленном изучении рассматриваемого вопроса выясня­ется, что трудовое опосредование предмета посягательства,

16

понимаемое как аккумуляция им известного количества общественно необходимого труда, далеко не предопреде­ляет приобретение им экономических свойств товара, иму­щества.

В самом деле, в век научно-технического прогресса в такой индустриально развитой стране, как Советский Союз, подавляющая часть материальных элементов природы ста­новится в той или иной мере профильтрованной предшест­вующим трудом человека. Еще более ста лет тому назад, когда трудовое воздействие общества на вещественный состав природы было в десятки, а быть может, в сотни раз менее интенсивным, чем ныне, К. Маркс писал: «Жи­вотные и растения, которых обыкновенно считают продук­тами природы, в действительности являются продуктами труда не только прошлого года, но в своих современных формах и продуктами видоизменений, совершавшихся на протяжении многих поколений под контролем человека, при посредстве человеческого труда»³¹.

Процесс «перехода» естественных ресурсов в качест­венно новый класс предметов материального мира — в категорию вещей, обладающих стоимостными свойствами, в целом ряде случаев, как выясняется, не укладывается в чрезмерно широкие рамки общего критерия, каковым является предшествующее приложение к природному бо­гатству общественно необходимого труда. Какими же кри­териями необходимо пользоваться, определяя экономичес­кую природу предмета преступного посягательства? На уровне методологии ответ на этот принципиально важный с точки зрения применения уголовного закона вопрос со­держится в трудах основоположников научного комму­низма.

В. И. Ленин рассматривал природные ресурсы в ка­честве естественных производительных сил общества³². Будучи вовлеченными в процесс производства, они стано­вятся общественными производительными силами. В ка­честве таковых некоторые виды природных богатств, на­пример земля, вода и частично леса, сохраняют свои системные связи с элементами природы как ее матери­альная основа. Другие виды природных богатств, вовле­ченные в процесс производства, становятся материальным или «вещным» субстратом орудий труда или его про­дуктом. Эти материальные тела в результате трудового воздействия на них приобретают качественно новые свой­ства, утрачи                                                 ie связи с природой и,

* Заказ 1192

оказавшись

подвергаются глубоким

-V

сущностным экономическим изменениям. Они становятся имуществом, приобретают товарно-денежную форму и в пределах, установленных Советским государством, могут быть предметом гражданского оборота. Такова, например, продукция почти всех видов добывающих промыслов (рыб­ного, охотничьего, лесозаготовительного, старательского и др.).

Методологию определения «перехода» природного бо­гатства в категорию товарно-материальных ценностей К. Маркс определяет в «Капитале» в следующем класси­ческом положении: «Все предметы, которые труду оста­ется лишь вырвать из их непосредственной связи с землей, суть данные природой предметы труда. Например, рыба, которую ловят, отделяют от ее жизненной стихии — воды, дерево, которое рубят в девственном лесу, руда, которую извлекают из недр земли»³³.

Таким образом, для того чтобы предмет преступления мог быть признан имуществом (товаром), он должен, во- первых, овеществлять в себе известное количество общест­венно необходимого труда и, во-вторых, именно им быть «вырванным», «отделенным», т. е. в той или иной форме обособленным и выделенным из природной среды матери­альным объектом. «... Если сам предмет труда, — пишет К. Маркс,— уже был, так сказать, профильтрован пред- шествующим трудом, то мы называем его сырым матери­алом, например уже добытая руда, находящаяся в про­цессе промывки. Всякий сырой материал есть предмет труда, но не всякий предмет труда есть сырой материал. Предмет труда является сырым материалом лишь в том случае, если он уже претерпел известное изменение при посредстве труда»³⁴.

Основываясь на критериях экономической оценки пред­мета посягательства, сформулированных выше, и учиты­вая наличие в судебно-следственной практике ошибок при разграничении посягательств на социалистическую соб­ственность и преступлений в области охраны природы, Пленум Верховного Суда СССР в п. 10 постановления № 4 от 7 июля 1983 г. «О практике применения судами законодательства об охране природы» счел необходимым специально разъяснить, что действия лиц, виновных в незаконном вылове рыбы, выращиваемой рыбозаводами, рыбхозами и колхозами в специально устроенных или при­способленных водоемах, если им об этом было заведомо известно, завладение рыбой, выловленной этими органи­зациями, а также добытыми или находящимися в питом­

18

никах и вольерах дикими животными и птицами, подле­жат квалификации как хищение государственного или об­щественного имущества³⁵. Руководствуясь указанными критериями, следует признать, что и завладение рыбок, пойманной в сети, или дикими животными, отловленными орудиями лова, также должно расцениваться как хище­ние, ибо и з этих случаях предмет посягательства уже был обособлен трудом добытчика (охотника, рыбака) от есте­ственной среды и с данного момента приобрел качество имущества.

Вопрос о выработке научно обоснованного критерия разграничения сопоставляемых групп преступлений су­щественно осложняется, как только возникает необходи­мость дать правильную уголовно-правовую оценку завла­дению материальными предметами, не оторванными от их непосредственной связи с естественной средой. Речь идет о таких природных богатствах, на воспроизводство которых обществом затрачивается немалый труд, но ко­торые тем не менее как биологические особи продолжают подвергаться действию законов природы.

К числу такого рода элементов, испытывающих воз­действие и влияние одновременно как общественной, так и естественной среды, относятся, например, посевы сель­скохозяйственных культур (урожай на корню), искус­ственные лесонасаждения в питомниках и на плантациях, рыба и водные животные, специально разводимые и вы­ращиваемые в приспособленных для этого закрытых во­доемах, садках. Здесь элементы естественной структуры хотя и воспроизводятся в природных условиях, но они с самого начала охвачены товарно-денежными отношениями, произведенные затраты живого и овеществленного труда переносятся на единицу добываемой или выращиваемой продукции, а сама она является продуктом товарного про­изводства, обладающим меновой стоимостью. В подобных случаях, по меткому выражению К. Маркса, происходит «соединение вещества природы с человеческим трудом»³⁶.

Изложенное позволяет прийти к выводу, что «имущест­вом», о котором говорится в нормах гл. II Особенной час­ти УК, должны признаваться и такие профильтрованные предшествующим трудом предметы материального мира, которые на момент преступного посягательства хотя и развиваются на естественной основе, усовершенствованной или улучшенной человеком, сохраняя свои системные свя­зи с природной средой, являются, однако, продукцией не­завершенного цикла товарного производства. При отсут-

2*

19

ствии этого непременного условия «улучшенный» пред­шествующим трудом предмет продолжает оставаться ес­тественным элементом окружающей среды и, следователь­но, должен рассматриваться как предмет преступлений в области охраны природы, например лесополосы (ст. 168 УК), лесовосстановительные посадки деревьев на месте вырубки в лесах первой и второй групп (ст. 169 УК), рыба осетровых пород, молодь которой ранее была выра­щена на рыбозаводах, а затем выпущена в открытые во­доемы (ст. 163 УК), и т. д. Специального рассмотрения заслуживает вопрос о драгоценных металлах как пред­мете преступления, которые по своим экономическим свой­ствам тоже могут находиться в качестве либо товарно­материальной ценности, либо природного богатства в ес­тественном состоянии, лишенного стоимостных характе­ристик, В составе социалистического имущества драгоцен­ные металлы, к которым относится золото, серебро, плати­на и металлы платиновой группы — палладий, иридий, рудий, рутений и осмий,— занимают особое положение. Оно вытекает из того, что указанные ценности, составля­ющие основу валютных ресурсов государства, обеспечи­вают прочность и стабильность советской денежной систе­мы, гарантируют устойчивость курса советского рубля по отношению к курсам иностранных валют. Кроме этого, в международном платежном обороте золото выполняет функцию мировых денег, используется как средство пла­тежа во внешнеторговых операциях. В силу этого вопрос

о  правильном, с точки зрения требований закона, исполь­зовании надлежащих уголовно-правовых средств защиты отношений государственной собственности, материализо­ванных в драгоценных металлах, приобретает особую ак­туальность и практическую значимость.

Прежде всего возникает вопрос, как следует квалифи­цировать незаконное безвозмездное обращение в свою пользу с корыстной целью золота, залегающего в недрах земли в пределах обособленной территории государствен­ного золотодобывающего предприятия?

При его решении, руководствуясь рассмотренными вы­ше критериями, необходимо иметь в виду, что золото, на­ходящееся в пределах территории предприятия,— это уже не естественное богатство. Оно непосредственно включено в технологический и трудовой производственный процесс его добычи как продукт незавершенного цикла производ­ства. Еще находясь в недрах земли, золото уже экономи- чески обособлено этим процессом. Кроме того, оно как

20

предмет труда золотодобывающего предприятия аккуму­лировало в себе значительные материальные средства, затраченные государством на изыскательские работы, под­готовку разреза к промышленной эксплуатации, на соору­жение шахт, промывочных и обогатительных устройств, на оплату труда работников предприятия и т. д. и пере­носимые на определенную единицу произведенной (добы­той) продукции. Основываясь на этих соображениях, в судебно-следственной практике самовольная незаконная добыча золота и последующее его безвозмездное присвое­ние, совершенные на территории государственных предпри­ятий, с полным основанием квалифицируются как хищение социалистического имущества. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что вопреки встречающимся в литературе ут­верждениям корыстное завладение золотом, золотоносной породой или концентратом образует хищение государст­венного имущества, когда субъектом преступления выс­тупают не только рабочие или служащие предприятия, но и любые частные лица при условии, конечно, их осве­домленности об особом месте совершения деяния. В этой связи следует заметить, что «территория государственного золотодобывающего предприятия»—понятие условное. Су­дебно-следственная практика обоснованно, с нашей точки зрения, признает территорией предприятия те участки* на которых ведется подготовка площадей к последующей промышленной эксплуатации недр, сооружение разведоч­ных траншей для определения металла в породах, а также непосредственная добыча золота.

Таким образом, драгоценные металлы, охваченные про­цессом их промышленной разработки, как продукты неза­вершенного производственного цикла ничем по сущест­ву не отличаются от такого вида социалистического иму­щества, как рыба, специально выращиваемая в прудовых хозяйствах, корыстное завладение которой Пленум Вер­ховного Суда СССР предписывает квалифицировать как хищение. Учитывая это обстоятельство, следует признать, что находка самородков драгоценных металлов в пределах территории государственного предприятия и обращение их в пользу виновного не может рассматриваться как присво­ение найденного или случайно оказавшегося у него цен­ного государственного имущества, предусмотренное ст. 97 УК» поскольку так называемое «подъемное» золото (ока­завшиеся на поверхности земли самородки в результате ведения открытых или подземных горных работ) находи­лось в сфере производственной деятельности предприятия.

21

Корыстное завладение таким имуществом образует сос­тав хищения.

Находка и присвоение самородка золота вне террито­рии горного предприятия и без предварительной разработ­ки нашедшим недр земли не может квалифицироваться по ст. 97 УК, так как предметом этого преступления может быть только имущество, каковым драгоценные металлы в естественном состоянии не являются. Исключается в этом случае и применение к лицу ст. 167 УК, поскольку случай­ной находке золота не предшествовала законная или не­законная разработка недр. Следует поэтому признать, что такие действия уголовным законодательством в качестве преступления не предусмотрены.

Сложный комплекс теоретических и практических воп­росов порождает и отнесение к предмету хищения доку­ментов, включая и их особую разновидность — ценные бу­маги. В общей форме можно сказать, что документ приоб­ретает значение уголовно-правовой категории «предмет преступления», когда он объективирует, выражает, мате­риализует составляющие объект правовой охраны социа­листические общественные отношения, не связан со спо­собом посягательства и сам подвергается противоправному воздействию со стороны преступника. Воздействуя опреде­ленным способом и с помощью конкретных средств на предмет преступления, субъект тем самым нарушает объ­ект правовой охраны. Применительно к предмету хищения речь может идти не о всех документах, а только о таких их разновидностях, которые по своей экономической и юридической природе являются ценными бумагами. Однако по своему содержанию и назначению ценные бумаги весь­ма разнообразны. Общее, что их объединяет, это то, что все они содержат какие-либо имущественные права, реа­лизация которых возможна лишь при условии предъявле­ния соответствующей ценной бумаги.

С точки зрения уголовного права ценные бумаги могут быть классифицированы на три большие группы.

Первую группу образуют ценные бумаги, которые за­конодательством СССР отнесены к категории валютных ценностей. В соответствии со ст. 1 Указа Президиума Вер­ховного Совета СССР от 30 ноября 1976 г. «О сделках с валютными ценностями на территории СССР» к ним отно­сятся: иностранная валюта в виде банкнот, казначейских билетов и монет, платежные документы (чеки, векселя, аккредитивы и др.), фондовые ценности (акции, облига­ции и др.) в иностранной валюте, а также банковские пла­

22

I

тежные документы в рублях (например, дорожные чеки), приобретенные за иностранную валюту с правом обратного обращения их в такую валюту, т. е. документы, выполня­ющие функцию средства платежа, на которые распростра­няется принцип конверсии. Указанная разновидность цен­ных бумаг может быть предметом не только иного госу­дарственного преступления — нарушения правил о валют­ных операциях (ст. 88 УК РСФСР), но и хищения госу­дарственного имущества.

В самом деле, валютные ценности в виде чеков, вексе­лей, акций и других подобных ценных бумаг по экономи­ческому назначению выполняют, по сути, функции денег как всеобщего эквивалента стоимости. Не случайно поэто­му названный выше Указ Президиума Верховного Сове­та СССР именует рассматриваемую разновидность ценных бумаг не иначе как «платежные документы» или «банков­ские платежные документы». При безвозмездном корыст­ном изъятии указанных бумаг их собственнику непосред­ственно причиняется реальный материальный ущерб, ибо фонд валютных ценностей есть неотъемлемая составная часть единого имущественного и денежного фонда госу­дарственной собственности. По этим принципиальным ос­нованиям следует признать, что похищение ценных бумаг, составляющих валютные ценности, должно рассматривать­ся как оконченное хищение социалистического имущества, совершенное в той или иной форме.

Вторую группу образуют ценные бумаги, которые не составляют валютных ценностей, но по существу являются суррогатом валюты и в большем или меньшем объеме вы­полняют функции средства платежа при приобретении то­варов или оплате стоимости оказанной услуги материаль­ного характера. Эта разновидность ценных бумаг, имея номинальную стоимость, заменяет собой обычные деньги с той лишь разницей, что эти документы принимаются как средство платежа при оплате широкого ассортимента то­варов в уполномоченных на то организациях (например, з специализированных магазинах «Внешпосылторга») либо только за строго конкретизированный товар или услугу (налример, за приобретение бензина на автозаправочных станциях или за проезд на городском общественном тран­спорте) .

К числу такого рода ценных бумаг относятся банков­ские платежные документы в рублях (чеки), приобретен­ные гражданином за иностранную валюту, но без права обращения их в такую валюту, которые принимаются к

23

оплате в магазинах «Внешпосылторга», талоны на горю­чее и смазочные материалы единого государственного и рыночного фондов, являющиеся средством платежа при расчетах за указанные виды государственного имущества, а также абонементные книжки, проездные билеты и еди­ные билеты, дающие право пользования транспортными услугами без их соответствующей оплаты деньгами в мо­мент оказания услуги. Мало того, что указанные денные бумаги, являясь средством платежа, заменяют собой на­личные деньги при покупке конкретного вида имущества или получении услуги, они имеют и реальную стоимость, так как приобретаются у соответствующих организаций за денежные средства.

Это чрезвычайно важное обстоятельство не всегда учи­тывалось судами при решении вопроса, можно ли рас­сматривать такого рода ценные бумаги предметом хище­ния, и связанного с этим вопроса, имеется ли в действиях виновного состав оконченного преступления или только покушения на него³⁷.

Учитывая отсутствие в судебной практике единообра­зия по рассматриваемому вопросу, Пленум Верховного Су­да РСФСР в п. 5 постановления от 23 декабря 1980 г. «О практике применения судами РСФСР законодательства при рассмотрении дел о хищениях на транспорте» специ­ально разъяснил, что «действия лиц, совершивших хище­ние талонов на горючее и смазочные материалы рыночного или единого государственного фонда, которые непосредст­венно дают право на получение имущества, а равно хище­ние абонементных книжек, проездных и единых билетов на право проезда в метро и на других видах городского транспорта, находящихся в обращении как документы, удостоверяющие оплату транспортных услуг, независима от использования похищенных знаков по назначению или сбыта их другим лицам, должны квалифицироваться как оконченное преступление»³⁸.

Аналогичное разъяснение относительно уголовно-пра­вовой оценки незаконного безвозмездного изъятия из го­сударственной, кооперативной или другой общественной организации и обращения в свою собственность или в соб­ственность других лиц талонов на горючее и смазочные материалы рыночного либо единого государственного фон­да, которые непосредственно дают право на получение го­рюче-смазочных материалов, содержится и в постановле­нии Пленума Верховного Суда СССР от 27 ноября 1981 п «О внесении изменений и дополнений в постановление

24

Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» (п. 8¹)³⁹.

Ко второй группе денных бумаг на предъявителя, мо­гущих быть предметом хищения, относятся и облигации государственных займов, а также облигации 3-процентного выигрышного займа. Сюда же относятся и такие ценные бумаги, как знаки почтовой оплаты и билеты денежно-ве­щевой и иных лотерей, являющиеся носителями определен­ного эквивалента стоимости, не говоря уже о билетах, на *. которые выпал выигрыш денег или товарно-материальных ценностей.

Третью группу составляют ценные бумаги, которые без соответствующего дополнительного оформления сами по себе не являются носителями стоимости и не значатся на балансе организаций как товарно-материальные ценности. К таким документам относятся, например, билеты на раз­личные виды транспорта. Квалификация их похищения во . многом зависит от субъективной стороны преступления, в частности от мотива и цели, а также от степени ее факти­ческой реализации. Следов&тельно, подобного рода доку­менты как таковые не могут быть предметом хищения со- '' циалистического имущества.

' Пленум Верховного Суда РСФСР в постановлении от 23 декабря 1980 г. разъяснил, что действия лиц, похитив­ших билеты для проезда на железнодорожном, воздушном, водном и автомобильном транспорте или другие знаки, ко- а торые могут быть использованы по назначению лишь пос- 4 ле внесения в них дополнительных данных (заполнение ;₇текста, скрепление печатью, компостирование и т. д.), а ? равно лиц, совершивших хищение билетов, предназначен- ■- ных для продажи через кассовые аппараты трамваев, ^Г; троллейбусов и других транспортных средств, с целью пос- ледующей реализации через уполномоченных на то работ- . ников транспорта (кассиры, кондукторы, приемщики ба­гажа и др.) и присвоения вырученных от продажи средств, "могут квалифицироваться как приготовление к хищению .государственного имущества, а в случаях частичной или полной реализации похищенных документов, соответствен- 'но, как покушение или оконченное хищение. Таким об­разом, в этих случаях предметом хищения является не до­кумент как таковой, а деньги, полученные от его продажи.

Иное содержание цели преступления резко меняет квалификацию содеянного. В частности, как указал Пле­нум Верховного Суда РСФСР, похищение билетов и дру-

25

гих знаков, совершенное виновным с целью использова­ния по назначению как средство оплаты транспортных услуг, надлежит квалифицировать по ст. 195 и ст. ст. 15 и 94 УК РСФСР как хищение бланков и приготовление к причинению имущественного ущерба государству путем обмана, а в случаях фактического их использования — по совокупности преступлений, предусмотренных ст. ст. 195 и 94 УК РСФСР. В случаях же подделки похищенных биле­тов и предъявления их транспортной организации для оплаты под видом отказа от поездки, опоздания к отправ­лению (вылету) транспортного средства и т. п. либо сбыта таких поддельных билетов гражданам, действия виновных должны квалифицироваться как подделка документов по ст. 196 и мошенничество по ст. ст. 93 или 147 УК РСФСР.

Не являются предметом хищения и денежные аккреди­тивы, выписанные на конкретное лицо. Однако надо иметь в виду, что получение в сберкассе денег по поддельным документам на основании ранее похищенного аккредити­ва, принадлежащего гражданину, образует хищение го­сударственного, а не личного имущества граждан, что осо­бо подчеркивается в определении Верховного Суда РСФСР, по делу Ф., Б. и других⁴⁰. Здесь предмет хищения — госу­дарственные денежные средства.

Предметом хищений, предусмотренных соответствую­щими статьями главы II Особенной части УК РСФСР, может быть и личное имущество граждан, переданное ими социалистическим организациям под ответственное хране­ние, для перевозки, пересылки, под залог и т. д. при усло­вии, что данное «имущество... территориально должно на­ходиться в том месте, на которое распространяются опе­ративно-распорядительные функции этих организаций»⁴¹. Ими являются, например, ломбарды, общежития, гостини­цы, санатории, дома отдыха, стационарные туристские базы, пансионаты, учреждения связи, транспортные пред­приятия и др.

С другой стороны, государственное имущество, передан­ное в аренду или иное временное владение отдельным гражданам или их объединениям, продолжает оставаться социалистической собственностью, что и предопределяет отнесение его к предмету хищений, ответственность за ко­торые предусмотрена нормами главы II Особенной части УК РСФСР. Таковым, например, в соответствии с поста­новлением В ЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях»⁴², является имущество церк­вей и религиозных обществ, а также ценные предметы

26

р?

f

культа, переданные им государством в аренду или времен­ное пользование. Вместе с тем денежные средства, обра­зовавшиеся в результате пожертвований прихожан, полу­ченные от верующих в дар, и предметы, приобретенные религиозными объединениями для выполнения обрядов и отправления церковной службы (ладан, свечи, вино для причастия и т. д.), составляют их собственность, посяга­тельства на которую в силу предписаний ст. 151 УК РСФСР должны квалифицироваться как преступления против личной собственности граждан.

Статья 101 УК РСФСР устанавливает, что преступле­ния против государственной или общественной собствен­ности других социалистических государств, совершенные в отношении имущества, находящегося на территории РСФСР, наказываются соответственно по статьям главы II Особенной части УК РСФСР.

§ 4. Объективная сторона хищения социалистического имущества

Объективная сторона хищения государственного или общественного имущества указывает на внешний процесс общественно опасного и уголовно наказуемого посягатель­ства на объект правовой охраны. Уголовное законодатель­ство четко дифференцирует ответственность за хищения социалистического имущества в зависимости от способа совершения преступления, выделяя и нормативно закреп­ляя в соответствующих статьях УК следующие формы хищения: кражу, грабеж, разбой, присвоение, растрату, хи­щение путем злоупотребления служебным положением и мощенничество. Активное поведение человека немыслимо вне определенного способа его осуществления. Способ со­вершения преступления органически присущ общественно опасному действию субъекта, выражая последователь­ность, порядок, образ действия (modus operandi) преступ­ника. Специфические черты и особенности конкретных, за­коном закрепленных видовых способов совершения рассма­триваемых преступлений изучаются в рамках юридического анализа объективных признаков отдельных форм хище­ния — кр^жи, грабежа, мошенничества и т. д. Однако на уровне общего понятия хищения вполне правомерно вы­работать обобщенное понятие способа совершения данных преступлений независимо от того, в какой конкретной фор­ме они объективировались вовне. Такой обобщенный спо­соб условно можно назвать генеральным.

27

/

В теоретической литературе предлагаются различные родовые собирательные термины, которые могли бы отра­зить сущность хищения и наиболее полно охватить все от­дельные видовые способы этого преступления. В научных источниках встречаются, в частности, такие термины, вы­ражающие обобщенный способ хищения, как «незаконное завладение имуществом», «незаконное его приобретение», «обращение имущества в свою собственность (или в свою пользу)». Мы исходим из того, что наиболее удачным яв­ляется термин «изъятие социалистического имущества».

Термин «изъятие» как родовое понятие охватывает все возможные частные способы хищения, за исключением разбоя, фактически не завершившегося незаконным пе­реходом имущества от потерпевшего к преступнику. Раз< бой сконструирован в законе как так называемый «усечен­ный» состав преступления, момент окончания которого перенесен законодателем на стадию нападения с целью завладения имуществом. В этом отношении разбой стоит как бы особняком от всех остальных форм хищения. В поль­зу термина «изъятие» говорит и то, что он не только наи­более точно отражает сам внешний процесс противоправ­ного воздействия на предмет преступления, но и в опре­деленной мере указывает на механизм причинения вреда объекту уголовно-правовой охраны, поскольку изъятие всегда связано с незаконным перемещением, изменением положения похищаемого имущества в структуре социаль­ных связей участников (сторон) отношений собственности, что неизбежно деформирует саму связь, нарушает ее нор­мальное развитие.

Изъятие имущества типично для кражи, грабежа, мо­шенничества и хищения путем злоупотребления служеб­ным положением. По своей экономической сути этот гене­ральный способ хищения присущ также присвоению и рас­трате. С экономической и правовой точек зрения изъятия в широком его понимании, как уже отмечалось нами в ли­тературе, «есть не что иное, как противоправное извле­чение, вывод, удаление и любое другое обособление иму­щества из владения социалистической организации с од­новременным переводом его в фактическое обладание ви­новного. Иными словами, в результате изъятия имуще­ство фактически выводится из принадлежности социалис­тической организации, обособляется от другого государ­ственного или общественного имущества, переходя в не­законное обладание виновного, который отныне видит в нем «свою собственность»⁴³.

28

Чтобы нарушить состояние присвоенности, принадлеж­ности определенных материальных благ собственнику, на­до лишить его социальной возможности осуществлять свою власть над уже присвоенными и принадлежащими ему товарно-материальными ценностями. Это имеет место всякий раз, когда хотя бы часть ценностей фактически выводится за пределы их принадлежности социалистичес­кой организации, физически обособляется действиями преступника от остальной имущественной массы. В корыст­ном посягательстве на отношения собственности методом такого незаконного обособления, так сказать образом действий, может быть только изъятие. При этом не имеет никакого значения тот факт, что до совершения преступле­ния виновный осуществлял какие-либо правомочия в от­ношении похищаемого имущества. В конечном счете неза­конно присвоенные или растраченные им ценности выво­дятся, т. е. фактически изымаются из владения социалис­тической организации.

Это и дает основание прийти к выводу, что рассмот­ренный обобщенный способ хищения как родовое понятие в равной мере свойствен и преступлению, предусмотрен­ному ст. 92 УК РСФСР.

В литературе, посвященной проблемам ответственнос­ти за анализируемые преступления, обычно подчеркивается то положение, что имущество, составляющее предмет хи­щения, должно до начала посягательства находиться в материальных фондах социалистической организации, а хам процесс преступного воздействия состоит в его изъ­ятии из указанных фондов. Думается, что это положение ^гне отличается необходимой научной точностью и не соот­ветствует практике применения уголовного закона по дан­ной категории дел.

Понятие «фонд товарно-денежных ценностей» и эконо­мически, и юридически жестко формализовано. Не вызы­вает сомнения, что «имущественный фонд»—категория не только правовая в том смысле, что формирование этого фонда регламентировано соответствующими нормативными актами, но и сугубо бухгалтерская, натуральные, коли­чественные и стоимостные параметры которого точно за­фиксированы в надлежащих учетно-финансовых или денеж­ных документах. Поэтому наличие того или иного иму­щества в материальных фондах предполагает его предва­рительное зачисление в совокупный фонд товарно-денеж­ных ценностей, юридически оформленное соответствую­щим приходным документом (актом инвентаризации, нак­

29

ладной, ордером, квитанцией, распоряжением вышестоя­щей организации о передаче имущества на баланс подчи­ненному предприятию и т. д.). С юридической точки зре­ния, только' такое имущество может быть расценено как «находящееся в фондах».

Между тем высшие судебные инстанции Союза ССР и союзных республик, теория и практика применения уго­ловного законодательства об ответственности за хищения социалистического имущества последовательно придержи­ваются линии оценки в качестве хищения и таких случа­ев корыстного изъятия имущества, которое на момент совершения преступления еще не было юридически опри­ходовано и, следовательно, формально не находилось в имущественных фондах организации. Однако по своей экономической природе такие ценности в ряде случаев, которые будут рассмотрены ниже, представляют собой либо материальный субстрат отношений социалистичес­кой собственности, либо личное имущество граждан, пере­данное под ответственное хранение государственной ор­ганизации, В последнем случае оно, как указывалось, при­равнивается по уголовно-правовому режиму охраны со­циалистической собственности, поскольку в случае его утраты, порчи, уничтожения, похищения государство, воз­мещая собственнику понесенные им убытки, терпит ре­альный материальный ущерб.

Поэтому, раскрывая конститутивные признаки хищения представляется более правильным не связывать имущество с нахождением его в фондах социалистических организа­ций, а пользоваться более широким экономическим поня­тием «владение».

В самом деле, «владение социалистическим имущест­вом» категория значительно более широкая, чем нахожде­ние имущества в документально закрепленном фонде ма­териальных ценностей, и означает реальную принадлеж­ность, присвоенность того или иного имущества государ­ством или общественной организацией. Вместе с тем это категория и социальная, поскольку владение есть факти­ческое общественное отношение, входящее в содержание собственности. Относительно определенных предметов сос­тояние принадлежности, присвоенности налицо лишь там, где собственник практически владеет ими. Вполне очевид­но, что если те или иные предметы добровольно отчуждены им или незаконно изъяты из владения, нет никаких основа­ний говорить о присвоенности именно этих предметов. Сле­довательно, указанное состояние как определяющая сущ-

30

ностная характеристика отношений собственности органи­чески включает в себя реальное владение материальными , благами. По этим принципиальным соображениям мы считаем, что формула «изъятие имущества из владения со­циалистических организаций» является научно более точ­ной и максимально полно соответствующей сложившейся практике применения уголовного закона органами право­судия.

Изучение материалов судебно-следственной практики позволяет выделить несколько типичных ситуаций, при ко­торых корыстное завладение неоприходованным, т. е. юридически «не поступившим в фонды», имуществом, в отношении которого, однако, осуществляется фактическое ’ владение, с полным основанием рассматривается как хи- ^; щение.

i; 1. Хищение личного имущества граждан, переданного ) под ответственное хранение государственным или обхцест- .. венным организациям (перевозка транспортными средст- вами, пересылка по почте, передача для производства ре­монта, пошива одежды и т. д.) квалифицируется как хи­щение государственного или общественного имущества. Так, изложению определения Верховного Суда РСФСР по " делу К. и Д., осужденных Иркутским областным судом по ст. 93¹ УК РСФСР, предпослан тезис, сформулированный в общей форме: «Кража почтового груза при транспорти­ровке рассматривается как хищение государственного или ; общественного имущества», а в самом определении по де- |лу указано, что осужденные «совершили хищение почто­вого груза, ответственность за сохранность которого несет | государство»⁴⁴.

*       2. В соответствии с разъяснением, содержащимся в п. 10 постановления Пленума Верховного Суда СССР от >7 июля 1983 г. «О практике применения судами законода­тельства об охране природы», действия лиц, виновных в ьнезаконном вылове рыбы, добычи водных животных, вы­ращиваемых рыбозаводами, рыбхозами, совхозами, колхо­зами в специально устроенных или приспособленных во­доемах, завладение рыбой, водными животными, вылов­ленными этими организациями, а также добытыми или находящимися в питомниках и вольерах дикими животны­ми и птицей, подлежат квалификации как хищение госу­дарственного или общественного имущества.

3.    Присвоение неоприходованного золота в процессе его добычи либо золота как продукта незавершенного цик­ла производства расценивается как хищение социалисти-

31

Jr

ческого имущества, как об этом указывается в обзоре су­дебной практики «Применение законодательства при рас­смотрении уголовных дел о хищении и незаконной добыче золота»⁴⁵, подготовленного Верховным Судом СССР.

4.   В литературе высказано мнение, что так же следует расценивать и корыстное присвоение штатными охотника­ми госпромхозов заготовленной, но еще не сданной на при­емные пункты пушнины⁴⁶.

5.   Корыстное присвоение заготовленной, но еще не оп­риходованной древесины, а также сплавляемого по воде леса образует состав хищения социалистического имущест­ва⁴⁷.

6.    Как разъясняется в п. 21 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общест­венного имущества», обращение в свою собственность де­нежных средств работником сферы обслуживания населе­ния, полученных от заказчика по прейскуранту за выпол­ненную им работу с использованием сырья или матерка- лов предприятия, следует рассматривать как хищение го­сударственного или общественного имущества⁴⁸.

7.     Присвоение должностными и другими управомо­ченными работниками государственных организаций де­нег, полученных от граждан за оказание тех или иных платных услуг, квалифицируется как хищение⁴⁹.

8.    Завладение неоприходованными излишками сырья и материалов, созданными за счет недовложения или не­законного сокращения норм их расходования, квалифици­руется как хищение социалистического имущества.

9.   Действия представителя колхоза, реализующего на рынке продукцию по более высокой против установленной колхозом цене и присваивающего неоприходованную раз­ницу между предполагаемой и фактически полученной де­нежной выручкой, квалифицируются как хищение общест­венного имущества (п. 2 постановления Пленума Верхов­ного Суда СССР от 14 марта 1975 г. «О судебной практике по делам об обмане покупателей и заказчиков»).

10.    Действия работников торговых предприятий или предприятий общественного питания, совершивших в целях присвоения государственного или общественного имущест­ва обмеривание, обвешивание или иной обман при прода­же товаров государственным, общественным, кооператив­ным организациям и колхозам, следует квалифицировать как хищение социалистического имущества. Как хищения должны также рассматриваться и действия работников

32

промышленных предприятий, торговых оптовых баз и скла­дов, совершивших при отпуске товаров магазинам, ресто­ранам, столовым, санаториям, детским дошкольным учреж­дениям и т. п. обман с целью создания излишков товаров и их последующего присвоения (п. 13 постановления Пле­нума Верховного Суда РСФСР от 12 декабря 1964 г. «О судебной практике по делам об обмане покупателей»).

11.   Действия должностного лица (бухгалтера), полу­чившего по ошибке кассира отделения Госбанка излиш­нюю сумму денег и присвоившего ее, квалифицируются как хищение государственного имущества⁵⁰.                                                 j

Во всех подобных случаях, перечень которых не явля­ется, конечно, исчерпывающим, похищаемое имущество хотя и не было еще включено, зачислено в материальный фонд, но фактически находилось во владении социалисти­ческой организации, что и создает бесспорные основания для квалификации его корыстного изъятия как хищения.

Состояние присвоенности определенных предметов от­сутствует, когда они по тем или иным причинам, не свя­занным с действиями виновного, завладевшего ими, вы­были из владения социалистической организации или ее представителя и в силу этого в отношении их не осущест­вляются какие-либо функции оперативного управления, хранения, распоряжения, хозяйственного использования и т. д. Корыстное присвоение уже выбывших из владения социалистической организации предметов, не являясь их изъятием, не может образовать состав хищения. При на­личии соответствующих условий такие действия могут рас­сматриваться лишь как присвоение найденного или слу­чайно оказавшегося у виновного ценного имущества, за­ведомо для него принадлежащего государству или орга­низации (ст. 97 УК РСФСР).

Сложность проблемы отграничения хищения от прис­воения найденного состоит в решении вопроса о том, вы­было ли присваиваемое лицом имущество из владения социалистической организации либо оно продолжает на­ходиться в таком состоянии и собственник сохраняет в •отношении имущества свою власть. Нередко определение действительного положения (статуса) присваиваемого иму­щества вызывает значительные трудности. Между тем именно от этого зависит правильная, основанная на за­коне уголовно-правовая оценка содеянного, как об этом свидетельствуют материалы судебной практики⁵¹^⁵².

Из анализа материалов судебной практики в общем плане можно заключить, что предметом преступления, пре-

33

дусмотренпого ст. 97 УК РСФСР, является только такое имущество, которое на момент его присвоения виновным уже реально выбыло из владения социалистической орга­низации помимо целенаправленных действий преступника, что давало последнему основание рассматривать присвоен­ные предметы как бесхозные и, следовательно, фактически выключенные из сферы хозяйственной деятельности пред­приятия или учреждения.

Хищение социалистического имущества — материальный состав преступления, для которого наступление определен­ных общественно опасных последствий является обяза­тельным признаком деяния. В теории советского уголов­ного права под последствиями понимается тот ущерб (вред), который причиняется преступным посягательством социалистическим общественным отношениям, составляю­щим объект уголовно-правовой охраны. Положение «пос­ледствия лежат в плоскости непосредственного объекта преступного посягательства» наиболее точно отражает суть и место этого конститутивного признака в структуре элементов хищения.

Любая форма и вид хищения посягает на обществен­но-производственные отношения социалистической соб­ственности. Последствия при совершении хищений выра­жаются, следовательно, в нарушении этой важнейшей со­циально-экономической категории социализма. Антисоци­альная направленность хищений состоит в том, что они непосредственно нарушают состояние присвоенности, при­надлежности материальных благ Советскому государству, кооперативным и иным общественным организациям.

Создание хищением препятствий, затрудняющих реа­лизацию социальным субъектам возможности экономичес­ки владеть, пользоваться и распоряжаться товарно-мате­риальными ценностями, либо таких условий, при которых она вообще не может быть осуществлена в отношении конкретного имущества, и составляет глубинное содержа­ние общественно опасных последствий посягательств па социалистическую собственность. Установив природу прес­тупных последствий при совершении хищений, рассмотрим механизм причинения вреда отношениям социалистической собственности.

Собственность всегда связана с предметами материаль­ного мира, она находит в них свое внешнее выражение. Вне внешних форм своего реального бытия, вне своей ма­териальной основы собственность существовать, неможег. Связь собственности с ее вещественной основой настоль­

34

ко внутренне органична, что саму собственность нередко определяют через ее материализованные формы. Напри­мер, ч. 2 ст. 10 Конституции СССР устанавливает: «Со­циалистической собственностью является также имущест­во профсоюзных и иных общественных организаций, необ­ходимое им для осуществления уставных задач». В силу этого роль имущества как предмета преступления в уяснении механизма причинения вреда правоохраняемым интересам, а также в решении вопроса о структуре и раз­мере материального ущерба, причиненного посягательст­вом, трудно переоценить.

Рассматриваемые преступления с объективной стороны выражаются в уголовно-противоправном воздействии субъ­екта на товарно-материальные ценности. Это воздействие принимает форму изъятия субстратов собственности, их обособления и перемещения от собственника к преступ­нику. Поскольку отношения собственности складываются между сторонами в процессе экономических актов по по­воду определенных материальных ценностей, постольку не­законное изменение положения этих ценностей в структуре социальных связей, что и имеет место при хищениях, на­рушает сами отношения собственности: последние ввиду отсутствия их вещественной основы уже не могут полно­кровно функционировать и развиваться.

В отношениях собственности их внутреннее «ядро» — социальный интерес непосредственно связан с предметами материального мира. Если изменено положение предмета в структуре социальных связей, неизбежно пострадал ин­терес собственника.

Таким образом, механизм причинения вреда (ущерба) отношениям собственности можно представить в поэтапном развитии следующих взаимосвязанных друг с другом звеньев в цепи причинно-следственной зависимости, по­рожденной посягательством субъекта: преступное воздей­ствие на предмет — незаконное изменение его положения в структуре социальных связей — лишение в результате этого собственника возможности свободного осуществле­ния экономических актов владения, пользования и распо­ряжения принадлежащим ему имуществом и как итог: на­рушение нормального функционирования отношений соци­алистической собственности.

Объективная сторона хищения включает в себя в ка­честве конститутивного признака причпнную связь меж­ду общественно опасным действием и наступившими вред­ными последствиями в виде причинения реального матери-

35

ального ущерба. По делам о рассматриваемых преступле­ниях установление причинной связи на практике по общему правилу не вызывает каких-либо трудностей ввиду ее очевидности. Если по делу доказаны факты изъятия имущества и причинения в результате именно этого опре­деленного ущерба, вопрос о наличии причинной связи решается положительно.

Некоторые особенности, однако, имеет установление причинной связи в групповых хищениях совершаемы < в течение более или менее длительного периода времени, когда состав группы расхитителей народного добра в силу тех или иных причин меняется. В таких преступлениях от­дельные участники группы могут войти в нее уже после начала ее преступной деятельности. Естественно, что их действия не могут находиться в причинной связи с гем раз­мером материального ущерба, который причинен до их вступления в преступную группу, В силу отсутствия при­чинной связи эта часть общего материального ущерба не может быть вменена им в ответственность⁵³.

В соответствии с разъяснением, содержащимся в п. 10 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11 ию­ля 1972 г., хищение следует считать оконченным, если иму­щество изъято и виновный имеет реальную возможность им распоряжаться по своему усмотрению или пользоваться им. Работник охраны, умышленно содействующий совершив­шему хищение лицу в выносе имущества, похищаемого с охраняемой территории, или иным способом устраняющий препятствия для хищения, несет ответственность за соучас­тие в хищении государственного или общественного иму­щества.

Подводя итог сказанному, можно заключить, что со стороны объективной любое хищение представляет собой незаконное изъятие государственного или общественного имущества из владения Советского государства или об­щественных организаций, нарушающее общественно-про­изводственные отношения социалистической собственнос­ти и причиняющее реальный материальный ущерб.

Объективная сторона, таким образом, представляет собой относительно самостоятельный элемент единой со­циально-нормативной системы состава хищения. С одной стороны, он, как и любой другой элемент, определенным образом связан с иными элементами — объектом, субъек­тивной стороной, субъектом, а с другой — составляющие его компоненты сами взаимодействуют друг с другом. На­пример, деяние теснейшим образом связано со способом

36

его учииения, с последствиями хищения через сложный механизм развития причинной связи.

Однако некоторые авторы понимают взаимосвязь сис­темообразующих элементов состава хищения социалис­тического имущества несколько упрощенно. Так, характе­ризуя в системном аспекте объективную сторону данной группы корыстных посягательств, А. А. Пинаев выражает основные этапы (звенья) развития этой связи следующей формулой; «Объект — последствия — деяние»⁵⁴. При такой формуле нельзя считать решенной проблему социального механизма общественно опасного посягательства на отно­шения собственности с точки зрения его объективного про­явления вовне. В действительности, которую призвана отра­зить теоретическая формула, все происходит совершенно не так, как представляется А. А. Пинаеву. На самом деле генезис взаимодействующих объективных компонентов зак­лючен не в объекте, а в деянии, посягающем на отношения собственности. Общественно опас­ное деяние, вредоносно вторгаясь в сферу объекта, произ­водит в нем разрушительную «работу», деформируя, иска­жая, а иногда и полностью разрывая социальную связь между участниками индивидуально-волевого отношения Социалистической собственности, сложившегося по поводу определенных товарно-материальных ценностей. Указан­ное нарушение названных отношений и составляет соци­альные последствия хищения социалистического имущест­ва. Следовательно, реальный процесс взаимосвязи сис­темообразующих компонентов состава хищения и основ­ные этапы его (процесса) развития более правильно пред­ставить в следующей формуле: «преступное деяние — объ­ект уголовно-правовой охраны — общественно опасные пос­ледствия».

В этой связи нельзя не обратить внимания и на неточ­ность другого положения А. А. Пинаева, что «последстви­ями предопределяется само действие, в результате кото­рого они наступили»⁵⁵. Нет нужды пространно доказывать элементарную истину, что следствие никогда не может «предопределять» причину, его породившую. Несомненно, в окружающем нас мире все происходит как раз наоборот: характер действия, его содержание, форма, интенсивность преступных усилий, их продолжительность во времени '(например, в случае совершения единого продолжаемого хищения, состоящего из многих тождественных актов) не­посредственно определяют тяжесть последствий, степень поражения объекта уголовно-правовой охраны. Утверж­

37

дать иное, как это делает А. А. Пинаев,— значит исходить из ложной посылки, что в казуально-следственной зависи­мости явлений социального мира определяющую роль иг­рает не причина — деяние, а ее прямое и необходимое следствие—преступный результат. Однако законы диа­лектической логики отвергают такое предположение.

§ 5. Субъективные признаки хищения

Под этой общей рубрикой авторы объединили харак­теристику субъективной стороны хищения государственно­го или общественного имущества, рассмотрев такие ее ос­новные признаки, как вина, мотив и цель, а также основ­ные признаки субъекта хищения: возраст, вменяемость, специальный субъект, особо опасный рецидивист.

L Вина, мотив и цель как основные признаки субъективной стороны хищения

Вина при хищении, в какой бы форме оно ни было совершено, всегда предполагает наличие в действиях ви­новного прямого умысла, направленного на незаконное и безвозмездное изъятие социалистического имущества с целью обращения его в свою собственность или для пере­дачи с корыстной целью в собственность других лиц. При совершении любого хищения виновный не только сознает общественную опасность своих действий и предвидит их общественно опасные последствия в виде причинения ре­ального имущественного ущерба государству или общест­венной организации (интеллектуальный момент вины), но и желает путем совершения именно таких действий обра­тить в свою собственность похищенные ценности за счет причинения ущерба социалистической собственности (во­левой момент вины).

Сознанием виновного охватывается, прежде всего, пред­ставление о том, что похищаемое им имущество принад­лежит на праве социалистической собственности государ­ственной или общественной организации и что он не имеет ни действительного, ни хотя бы предполагаемого права на обращение в свою собственность определенных товарно­материальных ценностей.

В подавляющем большинстве случаев совершения хи­щения принадлежность имущества государству или об­щественной организации виновным заведомо сознается: при совершении кражи, например, с проникновением в магазин,

38

склад товарно-материальных ценностей. Несколько слож­нее решается вопрос о содержании умысла виновного при похищении им личного имущества граждан, находящего­ся под материальной ответственностью социалистической организации. Однако и при оценке такой ситуации решение вопроса о направленности и содержании умысла не может утроиться в отрыве и без учета объективной обстановки совершения преступления и, в частности, места соверше­ния преступления.

Так, при совершении хищения личного имущества граж­дан из охраняемого гардероба учреждения, из камеры хранения, багажного вагона, ателье, химчистки и т. п. ви­новный сознает, что похищаемые им вещи находятся на ответственном хранении государственной или обществен­ной организации, которые будут нести перед гражданами имущественную ответственность за утраченное имущество.

Именно как хищение государственного имущества были квалифицированы действия К., Ш. и Б. Пользуясь отсут­ствием охраны, они вскрыли контейнер, из которого взяли два чемодана, ящик и коробку, в которых оказались обувь, книги и посуда, принадлежащие гр-ну Л., всего на сумму 380 руб. Заметив приближающегося к ним человека, они бросили вещи и убежали. Через некоторое время с целью хищения более ценных вещей они вернулись на контейнер­ную площадку. К. вскрыл другой контейнер и изъял из него 19 ковров на общую сумму 9690 руб.

Обосновывая квалификацию действий Км Ш. и Б. по ст. 93¹ УК, Судебная коллегия по уголовным делам Верхов­ного Суда РСФСР указала: «Суд обоснованно признал К-, Ш, и Б. виновными в совершении хищения государственного имущества в особо крупных размерах... Похищение из кон­тейнеров вещей, принадлежащих Л., также обоснованно квалифицировано как хищение государственного имущест­ва. .. Правильно, в соответствии с разделом 8 § 14 Правил перевозок грузов в универсальных контейнерах МПС на основании объявленной стоимости в описи, составленной при отправке, определена судом и стоимость вещей, похи­щенных из контейнера и принадлежащих Л.»⁵⁶.

Совершенное виновным имущественное посягательство может, следовательно, квалифицироваться как хищение Государственного или общественного имущества при том субъективном условии, что он достоверно знал о принад­лежности похищаемого имущества государству, колхозу, рыболовецкой артели и иным социалистическим органи­зациям. Установление содержания умысла виновного и его

39

направленности на хищение именно социалистического имущества имеет весьма существенное значение для пра­вильной социальной и юридической оценки содеянного, пос­кольку ошибочное представление субъекта о действитель­ной принадлежности похищаемых ценностей, ошибка в объекте меняет квалификацию содеянного.

Исходя из принципа субъективного вменения, на кото­ром незыблемо базируется советское уголовное право, необходимо сделать вывод, что при ошибке в объекте дей­ствия виновного должны квалифицироваться в соответст­вии с его намерениями, с направленностью умысла.

Если, скажем, виновный имел намерение похитить го­сударственное имущество, но по не зависящим от него обстоятельствам и не сознавая того, изъял личное иму­щество гражданина, находящееся в помещении государ­ственной организации, его действия должны квалифици­роваться как посягательство на социалистическую, а не личную собственность. И, напротив, при направленности умысла на похищение личного имущества граждан, если по ошибке виновный завладел государственным или об­щественным имуществом, его действия должны быть рас­ценены как посягательство на личную, а не социалисти­ческую собственность.

Некий Ц. признан виновным в том, что он, работая электромонтером, под видом проверки электропроводки проник в квартиру Б., работавшей заведующей магазином, и похитил деньги в сумме свыше 800 руб., принадлежащие магазину. Действия Ц. были квалифицированы как хище­ние государственного имущества.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в определении по этому делу указала: «Ви­новность Ц. в краже из квартиры Б. денег доказана. Ц. утверждал, что, похищая деньги из комнаты, он не знал, что там проживает заведующая магазином и что деньги являются выручкой магазина. Это объяснение Ц. ничем не опровергнуто. Указание в определении окружного суда на то, что Ц. знал, что похищаемые им деньги являются выручкой магазина, основано только на предположениях, так как никаких данных, подтверждающих это, в деле нет. Между тем для правильного решения вопроса о квалифи­кации хищения необходимо точно установить, на хищение какого имущества — государственного, общественного или личного — направлен умысел обвиняемого»⁵⁷.

Однако при квалификации хищений, совершенных при наличии ошибки в объекте, необходимо учитывать тот

40

факт, что фактического ущерба тому имуществу, на изъ­ятие которого был направлен умысел виновного, причине­но не было. Поэтому преступления, при совершении кото­рых была допущена ошибка в объекте, наукой советского уголовного права рассматриваются не как оконченное прес­тупление, а как покушение на совершение того преступле­ния, которое охватывалось намерением и желанием винов­ного, его умыслом. Так, если преступник вырвал порт­фель из рук прохожего, в котором, как установлено, на­ходились деньги, собранные с членов кассы взаимопомо­щи, т. е. общественное имущество, действия грабителя должны быть квалифицированы не как оконченное хище­ние общественного имущества путем грабежа, а как поку­шение на совершение грабежа личного имущества граж­дан (ст. ст. 15 и 145 УК). Аналогично должен быть решен вопрос о квалификации содеянного и тогда, когда умысел виновного был направлен на изъятие государственного или общественного имущества, но фактически похищенным оказалось личное имущество. И в такой ситуации речь так­же должна идти о покушении, но уже ка хищение социа­листического имущества.

О   наличии у виновного умысла на завладение, напри­мер, личным, а не социалистическим имуществом, в пер­вую очередь свидетельствуют объективные показатели: мес­то совершения хищения, способ действия, предмет посяга­тельства и т. п. Если, например, преступник проник в квар­тиру гражданина и похитил магнитофон, который был взят напрокат из ателье, т. е. являлся государственным имуществом, все обстоятельства содеянного дают основа­ния сделать вывод, что умысел виновного был направлен на хищение не государственного, а личного имущества, и квалифицировать содеянное по ст, 15 и ч. 3 ст. 144 УК⁵⁸.

Не составляет редкости совершение хищений с альтер* нативным умыслом, когда виновный достоверно не пред­ставляет фактической принадлежности похищаемого иму­щества, в равной мере допуская, что оно может составлять как социалистическую, так и личную собственность.

При наличии альтернативного умысла совершенное хищение должно квалифицироваться на основе учета того, кому фактически причинен имущественный ущерб: как хищение государственного или общественного имущества, если изъято социалистическое имущество, или как пося­гательство на личную собственность, если ущерб причи­нен гражданину.

41

Интеллектуальный момент прямого умысла включает в себя и сознание виновным общественно опасного харак­тера совершаемых им действий. На практике этот вопрос обычно не вызывает каких-либо сложностей, тем более что и сами виновные, как правило, не отрицают сознания ими общественной опасности и даже противоправности и нака­зуемости содеянного. Хищения по самому характеру дей­ствий и способу их реализации с полным основанием мо­гут быть отнесены к числу преступлений, общественная опасность и преступное содержание которых достаточны и вполне очевидны любому вменяемому человеку, полнос­тью отдающему себе отчет в том, что проникнуть с целью кражи в какое-либо помещение, совершить нападение на сберегательную кассу, растратить вверенные под отчет деньги и т. п.— значит совершить преступление. И лишь в исключительных случаях может сложиться ситуация, ког­да лицо завладевает государственным или общественным имуществом в убеждении, что тем самым оно осущест­вляет свое право. Разумеется, в таких (как правило, ги­потетических) случаях на стороне этого лица отсутствует сознание общественной опасности содеянного и предвиде­ние причинения ущерба социалистической собственности, а вместе с тем отсутствуют и признаки хищения.

Сознанием лица охватываются не только общественная опасность (и противоправность) деяния и принадлежность похищаемого имущества к социалистической собственности, но и основные признаки, образующие состав совершаемого преступления, в первую очередь его объективные признаки, а в ряде случаев и признаки, характеризующие самого ви­новного как субъекта преступления.

Так, совершая хищение в форме кражи, виновный стремится действовать тайно, чтобы не быть замеченным в момент совершения хищения и не подвергнуться задер­жанию. Как будет подробнее показано при анализе такой формы хищения, как кража, субъективная ее особенность как раз и состоит в том, что виновный рассчитывает на тайность своих действий, причем эта уверенность базиру­ется как на объективном, так и, главное, субъективном кри­териях. Поэтому в случае, если вопреки убеждению вора его действия окажутся обнаруженными, они все же оста­ются в пределах его намерений и желания, т. е. продол­жают быть тайным (субъективно) похищением, если винов­ный не знает о том, что он изобличен.

При совершении хищения в форме грабежа — открыто­го похищения — виновный заведомо идет на риск его изо-

42

Сличения, отдавая себе отчет в том, что его действии со­вершаются на глазах очевидцев хищения, понимающих преступный характер действий грабителя. Этот субъектив­ный показатель грабежа предельно ясно сформулирован в постановлении Пленума Верховного Суда РСФСР ог 22 марта 1966 г. «О судебной практике по делам о грабеже и разбое», разъяснившем, что открытым похищением яв­ляется такое, которое совершается в присутствии потер­певшего, лиц, в ведении или под охраной которых находит­ся имущество, либо в присутствии посторонних, когда ви­новный сознает, что эти лица понимают характер его пре­ступных действий, но игнорирует данное обстоятельство⁵⁹.

При совершении хищения в форме разбойного нападе­ния возникает, порой, необходимость в установлении субъ­ективной стороны содеянного в двух ее аспектах, учитывая, что разбой относится к категории сложных (составных) преступлений: к факту нападения с целью завладения иму­ществом и к факту применения насилия, включая причи­нение телесных повреждений различной тяжести и даже смерти потерпевшего. Само нападение при разбое, как этот момент четко определен в законе, совершается с целью завладения государственным или общественным имуществом, т. е. исключительно с прямым умыслом. Од­нако при таком нападении виновный прибегает к примене­нию насилия, опасного для жизни или здоровья лица, под­вергшегося нападению. Совершая такое нападение, винов­ный, естественно, действует умышленно не только в отно­шении факта завладения социалистическим имуществом, но и с намерением применить для этого насилие к потерпев­шему как средство изъятия и завладения имуществом.

В содержание умысла виновного при совершении на­сильственного грабежа и разбоя входит, во-первых, созна­ние того, что он совершает посягательство на социалисти­ческую собственность, соединенное с применением наси­лия над личностью потерпевшего, во-вторых, что это на­силие есть средство изъятия и завладения социалистичес­ким имуществом и, в-третьих, что это насилие либо не опасно (при грабеже), либо, напротив, опасно для жизни и здоровья потерпевшего. Но поскольку насилие, применяемое при разбое (и при насильственном грабе­же), выступает не как цель действий виновного, а как средство к достижению основной цели — завладению иму­ществом, постольку в отношении тяжести и возможных последствий примененного насилия умысел со стороны ви­новного возможен не только прямой, причем, как правило,

43

неопределенный, но и косвенный. Лицо, совершающее раз­бойное нападение (равно как и насильственный грабеж), сознает, что примененное им насилие есть средство изъя­тия социалистического имущества и что оно направлено против личности потерпевшего, но оно (лицо) может и не представлять себе конкретную опасность и тяжесть такого насилия. Более того, по отношению к последствиям при­мененного насилия вина может выразиться и в неосторож* ности.

При совершении хищений должностными и материаль­но ответственными лицами (ст. 92 УК) виновные сознают, что злоупотребляют оказанным им доверием, присваивая или растрачивая денежные суммы или товарно-материаль- ные ценности либо в личных корыстных целях, для хище­ния государственного или общественного имущества, зло­употребляют своим служебным положением.

Тем более не вызывает сомнений наличие сознания об­щественной опасности своих действий при совершении хи­щения путем мошенничества (ст. 93 УК), предполагающе­го, в большинстве случаев, предварительную преступную деятельность в виде, например, подлога или представления подложных документов и т. п.

В содержание умысла расхитителя могут входить и другие обстоятельства совершаемого хищения, в частности, осознание им квалифицирующих признаков той или иной формы хищения. Так, действуя в составе группы, предва­рительно сговорившейся для совместного совершения хи­щения, виновный полностью отдает себе отчет в том, что действует не в одиночку, а при наличии сообщников, осо­бенно если перед совершением совместного преступления между ними были внутри соисполнительства распределены преступные «обязанности». Если, например, участник раз­бойного нападения на инкассатора заранее осведомлен о том, что второй участник нападения вооружен и готов применить это оружие для преодоления сопротивления ли­ца, подвергшегося нападению, с чем заведомо согласен, он должен нести ответственность за разбой, совершенный не только группой лиц, но и с применением оружия (пп. «а» и «б» ч. 2 ст. 91 УК).

Совершая, например, кражу с проникновением в по­мещение, виновный заранее готовится к ее совершению, отдавая себе отчет в том, что без применения приготовлен­ных им орудий взлома или использования поддельных ключей ему не удается совершить хищение,

В сознание умышленно действующего преступника мо­

44

жет входить и представление о некоторых признаках, ха­рактеризующих его самого как субъекта преступления: то, что ранее он уже был судим за однородное посягательство, признан особо опасным рецидивистом и т. п.

Для таких форм хищения, как присвоение, растрата, хищение путем злоупотребления служебным положением, мошенничество, характерен заранее обдуманный умысел, предполагающий предварительное осмысление способов, приемов хищения, путей его сокрытия, реализации похи­щенного и т. п. Такой «предумысел» специфичен также для преступлений, совершаемых по предварительному сговору группой лиц, для продолжаемых хищений, совер­шаемых «порционно» в течение более или менее значитель­ного отрезка времени. Как правило, предумышленными являются и хищения в форме кражи, грабежа и разбоя, соединенные с проникновением в помещение или иное хра­нилище, особенно если такому проникновению предшест­вует предварительная деятельность, направленная на приспособление или приобретение орудий взлома, отмы­чек и других орудий преступления.

Однако, разумеется, умысел на совершение хищения, особенно в формах кражи, грабежа и разбоя, может воз­никнуть и внезапно, под воздействием «удобной» обстанов­ки, который (умысел) немедленно и реализуется на месте совершения преступления. Вполне возможна и такая си­туация, когда заранее обдуманный умысел в процессе со­вершения хищения дополняется и внезапно возникающим намерением, если, например, виновный неожиданно полу­чает возможность совершить хищение в значительно боль­шем размере, чем он предполагал и рассчитывал при об­думывании первоначального плана преступления.

Находясь в магазине, П. от продавцов услышал, что выручка магазина составила 1070 руб. С целью хищения этой суммы он спрятался в торговом зале, а после ухода продавцов проник в кладовую. Обнаружив упакованные в пакет деньги в сумме 15 тыс. руб., П. их похитил. За со­вершенное хищение П. был осужден по ст. 93¹ УК.

В кассационной жалобе адвокат просил об изменении квалификации, считая, что умысел П. был направлен на хищение 1070 руб. и поэтому его действия должны быть квалифицированы по ч. 2 ст. 89 УК.

В определении по этому делу Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР указала: «Пра- во^ ая оценка содеянного П. по ст. 93¹ УК правильна. Ссылка адвоката на то, что П. имел умысел на хищение

45

1070 руб., несостоятельна. Как установлено материалами дела, Г1. слышал от продавцов о выручке 1070 руб., одна­ко при обнаружении денег он похитил всю сумму, видел, что похищает больше денег, чем предполагал»⁶⁰.

Интеллектуальный момент прямого умысла при хище­нии включает в себя и такой элемент, как предвидение нас­тупления общественно опасных последствий сознательно совершенного действия, т. е. причинение государственной или общественной организации реального (положительного) имущественного ущерба. Этот компонент прямого умысла при оценке и квалификации хищения имеет весьма важное значение. Совершая любое хищение, винозный предвидит, что его действия неизбежно ведут к причинению имущест­венного ущерба. При этом, как правило, это предвидение является не абстрактным, не предположительным, а бо­лее или менее определенным (если, конечно, не принимать в расчет различных «ситуационных» краж, грабежей ит. п.) по размеру и характеру причиняемого материаль­ного ущерба. В ряде случаев виновный может предвидеть и осознать размер причиняемого ущерба непосредственно в процессе хищения, особенно если похищаются денежные суммы, товары в магазине, цена которых обозначена, и т. п. Но нередко субъект в полной мере не представляет себе ценностных характеристик похищенного, а вместе с тем и размер причиненного ущерба.

Особенно важное значение приобретает предвидение ви­новным размера причиняемого ущерба при оценке мелких хищений и хищений в особо крупных размерах. Сознанием виновного, совершающего мелкое хищение, должен охва­тываться тот факт, что похищаемое им имущество по сво­ей стоимости не превышает 50 руб.

Так, совершенно четко прослеживается умысел на со­вершение именно мелкого хищения в действиях П. и Д. Они решили похитить комбикорм из склада колхоза «Дружба». Д. через окно проник в помещение склада и выбросил оттуда 5 мешков комбикорма общим весом 175 кг на сумму 17 руб., но их действия были замечены сторожем, и замысел не был до конца осуществлен. В оп­ределении Судебной коллегии Верховного Суда РСФСР по этому делу отмечается: «Действия П. и Д. следует ква­лифицировать по ст. 15 и ч. 1 ст. 96 УК РСФСР, а не по ст. 15 и ч. 2 ст. 89 УК РСФСР, поскольку они пытались совершить мелкое хищение общественного имущества как по стоимости, так и по количеству похищенного»⁶¹.

Однако в относительно нередких случаях умыслом ви­

46

новного охватывается намерение совершить хищение в бо­лее значительном размере, чем тот, который оказался фак­тически. Например, похищая деньги из кассы государствен­ной организации, виновный рассчитывает, что в ней нахо­дится, по его убеждению, крупная сумма денег, а факти­чески эта сумма оказывается намного меньше по сравне­нию с той, на которую рассчитывал виновный. В подобной ситуации квалификация также должна определяться нап­равленностью умысла, желанием виновного похитить иму­щество в значительном, крупном или даже особо крупном размере. Однако тот факт, что фактически виновный зав­ладел имуществом в меньшем, чем он рассчитывал, раз­мере, дает основания расценить его действия как покуше­ние на хищение в соответствующем его намерениям раз­мере.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 11 июля 1972 г, разъяснил, что «если при совершении хи­щения умысел виновного был направлен на завладение имуществом в значительном, крупном или особо крупном размере и он не был осуществлен по независящим от ви­новного обстоятельствам, содеянное надлежит квалифици­ровать как покушение на хищение в значительном, круп­ном или особо крупном размере, независимо от количества фактически похищенного»⁶².

За покушение на хищение государственных средств в особо крупных размерах был осужден М. Работая в лет­ний сезон поваром в пионерских лагерях, он решил совер­шить хищение в особо крупных размерах из магазина леспромхоза. Для этого он высчитал, какова ежедневная выручка в этом магазине и когда деньги сдаются в Гос­банк. М. полагал, что похитит из магазина не менее 10—■ 15 тыс. руб. Продумав план действий, он решил осущест­вить свой замысел осенью с тем, чтобы в магазине накопи­лось больше выручки. Ночью 27 сентября он пришел к ма­газину и с применением специально приготовленного лома взломал дощатую стенку складского помещения, открыл дверь, соединяющую склад с магазином, и, проникнув в него, ломом и молотком взломал металлический ящик, в котором оказалось 1506 руб.

В кассационном определении по этому делу Судебная коллегия по уголовным делам, опровергая утверждение осужденного, что у него не было умысла на хищение де­нежных средств в особо крупных размерах и что он якобы не мог знать о возможности нахождения в магазине такой суммы, указала: «Вина М. в покушении на хищение го­

47

сударственных средств в особо крупных размерах установ­лена имеющимися в деле доказательствами, проверенны­ми судом. Утверждение осужденного в жалобе, что у него не было умысла на хищение в особо крупных размерах, необоснованно. Из его показаний в суде видно, что он дей­ствительно пытался похитить 10—15 тыс. руб., но при взломе ящика такой суммы не оказалось, и поэтому взял лишь 1506 руб. По словам свидетеля Р., М. после совер- шания кражи говорил ему, что он рассчитывал похитить около 20 тыс. руб.»⁶³.

Однако вполне вероятны и такие ситуации, когда ви­новный не знает, да и не может знать, каков размер де­нежной суммы или стоимость имущества, похищаемого им из того или иного хранилища ценностей. Поэтому при ква­лификации такого рода хищений, когда виновный дейст­вует с так называемым неопределенным умыслом относи­тельно возможного размера причиняемого им ущерба, сле­дует руководствоваться стоимостью или иным показате­лем размера похищенного, т. е. тем ущербом, который был реально причинен.

Именно так был решен вопрос о квалификации дей­ствий Р., осужденного народным судом за хищение в фор­ме кражи по ч. 3 ст. 89 УК (ныне ч. 4 ст. 89 УК), совершен­ной в крупных размерах. Он был осужден за то, что, раз­бив стекло оконной рамы,проник в помещение кассы хле­бокомбината, с помощью подготовленной для этой цели отвертки вскрыл сейф и похитил из него 2127 руб.

В определении по делу Р. Судебная коллегия по уго­ловным делам Верховного Суда РСФСР указала: «Вина Р. в хищении 2127 руб. материалами дела доказана. Од­нако его действия... квалифицированы неправильно.

Часть 3 ст. 89 УК РСФСР (в первоначальной редак­ции.— Авт.) предусматривает ответственность за хищение н крупных размерах, а также за хищение, совершенное осо­бо опасным рецидивистом. Похищенная же Р. сумма не является крупной...

Президиум Верховного Суда Башкирской АССР, откло­няя протест, сослался на то, что умысел Р. был направлен на хищение в крупном размере, так как кассир перед кра­жей получил в банке 7000 руб. для выдачи заработной платы рабочим.

Однако такой вывод является неверным, так как он основан на предположении. Как установлено, в сейфе было 2127 руб. Р. похитил все деньги, имевшиеся в наличии. То обстоятельство, что в сейфе когда-то было больше денег,

48

l чем 2127 руб., не давало суду оснований для квалифика- | ции действий Р. по ч. 3 ст. 89 УК РСФСР. Материалами у: дела не доказано, что Р. имел умысел на хищение в круп- | ном размере»⁶⁴.

1 Разумеется, практически не исключены и такие случаи, I когда виновный, имея реальную возможность похитить I социалистическое имущество в крупных, особо крупных

|

или хотя бы в значительных размерах, «ограничивается»
изъятием, например, денег в сумме, не превышающей
50 руб., т. е. совершает хищение, не выходящее за пара-

j | метры мелкого. Совершенно очевидно, что объективные

показатели содеянного убедительно свидетельствуют об
отсутствии у него умысла на совершение более опасного
вида хищения, обосновывают квалификацию содеянного
как мелкого хищения.

Волевой момент прямого умысла при совершении хи-
щения в любой его форме и любом по размеру причинен-
ного ущерба виде предполагает желание виновного путем
причинения имущественного ущерба государственной или
общественной организации получить материальную выго-
ду для себя лично или другого лица.

& Сознание и воля человека образуют, как известно, не-

разрывное единство, и отсутствие одного из этих компо-
нентов нормального психического процесса исключает вину
и вменяемость лица, а вместе с тем и уголовную его от-

; |~ ветственность за любые, в том числе и общественно опас-
I ные, поступки.

| В сознательном волевом поступке человека реализуют-
I ся те внутренние побуждения, мотивы, которые вызывали
| намерение совершить то или иное действие. Действие, как
J. известно, совершается не ради него самого, а для дости-
/ жения определенных целей, поставленных виновным пе-
> ^ ред собой. Мотив общественно опасного, противоправного
■V действия, формируясь в сознании виновного, оказывает
прямое воздействие на его волю, придавая определенную
направленность преступным действиям.

Прежде чем совершить определенное действие, человек
I ощущает внутреннюю потребность, которая, будучи им
осознана, приводит к возникновению мотива, а на его ос-
нове в сознании человека формируется и определенная

*      цель деятельности. Мотив, таким образом, представляет со-
бой отраженную в сознании потребность, служащую по-
буждением к совершению целенаправленных действии. Ол
предшествует возникновению умысла, решению достичь
^ намеченной цели общественно опасным способом, приво-

1 * 4 Заказ 1192                                                    49

А

дит к постановке цели и выбору средств к ее достиже­нию.

Мотив—это побуждение, преломленное сознанием че­ловека, окрашенное его личными, субъективными чувст­вами, эмоциями, переживаниями. Ф. Энгельс подчерки­вал, касаясь этих проблем: «...все, что побуждает чело­века к деятельности, должно проходить через его голову... Воздействия внешнего мира на человека запечатлеваются в его голове, отражаются в ней в виде чувств, мыслей, по­буждений, проявлений воли...»⁶⁵. Но при этом следует за­метить, что, хотя мотив поведения всегда несет на себе отпечаток человеческой индивидуальности, детерминирует­ся он, конечно, не просто лишь внутренними потребнос­тями личности, не только сознанием и волей, но прежде всего условиями общего формирования индивидуума, об­щественной средой.

Существенной особенностью волевого сознательного действия человека является, далее, то, что оно совершает­ся как результат взаимодействия не какого-либо одного, а целого комплекса побуждений. Сложные виды человечес­кой деятельности, к числу которых относятся и преступле­ния, есть результат реализации совокупности различных и разнообразных чувств, желаний, эмоций, которые окра­шивают, видоизменяют, усиливают или ослабляют значе­ние общей решимости совершить преступление или, нап­ротив, воздержаться от его совершения.

На совершение хищения, особенно в таких его формах, как кража, грабеж, разбой, человека могут толкнуть за­висть, месть, злоба, хулиганские и другие низменные по­буждения. Но вместе с тем основным мотивом, вызываю­щим решимость совершить хищение, является корысть, стремление путем преступления доставить себе или, по сво­ему желанию, другим лицам незаконную материальную наживу, имущественную выгоду. Именно этот — корыст­ный—мотив предопределяет характер и целевую направ­ленность действий виновного, придавая ему в качестве до­минирующего мотива признаки корыстного имущественно­го посягательства.

Под корыстным мотивом понимается внутреннее стрем­ление лица к незаконному обогащению, к получению иму­щественной выгоды при заведомом отсутствии каких-либо правовых оснований претендовать на получение желаемых материальных выгод. Корысть — это всегда порицаемое, аморальное, низменное побуждение, характеризующее по­ведение человека как частнособственническое, стяжатель­

50

ское, узкоэгоистическое. Побуждаемый корыстью, человек стремится к получению материальной выгоды паразити­ческим путем, вразрез с общественными интересами, за счет труда других членов общества.

Как правило, корыстный мотив состоит в стремлении виновного к личной наживе. Однако корыстные побужде­ния не исключены и там, где расхититель социалистичес­кого имущества стремится доставить незаконную наживу и другим лицам: родственникам, знакомым и др.

В постановлении от 11 июля 1972 г. Пленум Верховного Суда СССР указал, в частности, что по ст. 92 УК «сле­дует квалифицировать заведомо незаконное назначение или выплату должностным лицом в корыстных целях госу­дарственных или общественных средств в качестве различ­ных платежей лицам, не имеющим права на их получе­ние»⁶⁶. Такое же указание содержится и в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 23 сентября 1977 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве», в кото­ром указывается: «Получение в виде взятки должностным лицом по предварительному сговору со взяткодателем за­ведомо похищенных государственных или общественных средств надлежит квалифицировать по совокупности прес­туплений как получение или дача взятки и хищение госу­дарственного или общественного имущества»⁶⁷.

Очень велика роль мотива преступления не только в формировании умысла, но и в постановке преступной це­ли: каждому мотиву соответствует определенная цель. Без мотива не может быть совершено ни одно умышленное преступление, именно мотив формирует и умысел, и цель поведения, образуя ту основу, на которой зиждется прес­тупная цель.

Сформировавшийся в сознании виновного корыстный мотив вызывает и постановку соответствующей цели: обра­тить государственное или общественное имущество в свою собственность. Эта цель в общем виде определяется как корыстная. Следовательно, корыстная цель — конкретное воплощение корыстных мотивов.

Сущность волевого процесса, находящего свое объек­тивное выражение в совершении преступного акта, в том числе хищения, состоит в активном внутреннем стремле­нии к достижению намеченной цели. Когда закон, опреде­ляя понятие прямого умысла, подчеркивает, что виновный желает наступления предвиденных им общественно опас­ных последствий, он тем самым указывает, что этот прес­тупный результат есть не что иное, как цель умышленных

51

действий виновного. Желание наступления последствий есть, таким образом, внутреннее стремление к достижению осознанно поставленной преступной цели.

Цель любого хищения, конечно же, корыстная, порож­денная стремлением к нетрудовой, паразитической наживе. Но понятие корысти шире и в то же время расплывчатее понятия «обращение имущества в свою собственность», а именно так мы и предлагаем определить цель хищения.

Предлагаемая формула «обращение имущества в свою собственность» встречает ряд возражений прежде всего по той причине, что преступник не становится и не может стать собственником похищенного имущества. Однако это возражение, как нам представляется, не может быть при­нято. Мы, естественно, вовсе не утверждаем, что преступ­ник или, по его желанию, другое лицо приобретает право собственности на похищенное имущество: он лишь ставит перед собой такую цель, к достижению которой и стремит­ся путем совершения в отношении похищенного имущества действий, содержание которых основано на правомочиях собственника. Цель — категория, отнюдь не идентичная реальному преступному результату. Она — лишь мыслен­ное его предвосхищение, субъективная модель результата, складывающаяся в сознании лица еще до того, как оно приступит к действиям, направленным на ее достижение. Более того, поставленная виновным преступная цель мо­жет оказаться вообще недостижимой (например, подрыв или ослабление Советской власти в результате совершения антисоветской агитации или пропаганды), а еще чаще — фактически недостигнутой (например, цель наживы при спекуляции, когда скупленные товары перепродаются ниже номинальной стоимости). Однако отмеченное обстоятель­ство вовсе не исключает признания такой недостижимой или недостигнутой цели признаком субъективной стороны соответствующих преступлений.

Когда у лица возникает решимость (умысел) совер* шить хищение, то оно ставит своей целью поставить себя на место единовластного, притом постоянного, а не вре­менного владельца определенного имущества, чтобы запо­лучить полную возможность владеть, пользоваться и рас­поряжаться похищенным по своему личному усмотрению, т. е. стать его собственником. А это и есть не что иное, как цель хищения — стать собственником похищенного.

За пределами состава остается сам факт распоряжения похитителем изъятым имуществом: оставляет ли он его в своем обладании, расходует, дарит другим лицам, пот-

52

1

i

1 ребляет или же даже выбрасывает за ненадобностью.

I Эти обстоятельства на квалификацию хищения, если ви- | новный завладел имуществом и получил возможность рас- ^ порядиться им по своему усмотрению как собственным, никакого влияния не оказывают.

Гороховецкий народный суд Владимирской области осудил X., С., А., Ш. и Б. по ч. 2 ст. 89 УК за хищение го- ; сударственного имущества, совершенное по предвари- ; тельному сговору группой лиц. X. и другие с целью хи- ; щения выбросили из вагонов поезда четыре тюка, в кото-

|

рых оказались ненужные им полотенца, технические при-
боры и помазки для бритья, всего на сумму 1962 р. 50 к.
Участники хищения не воспользовались материальными
ценностями и оставили их в лесозащитной полосе на рас-
стоянии 40 м от железной дороги. Суд первой инстанции

| обоснованно признал наличие в действиях осужденных
1 оконченного хищения, поскольку имущество было изъя-
I то из вагонов и виновные получили реальную возмож-
f ность пользоваться и распоряжаться им по своему усмот-
I рению⁶⁸.

| Корыстный мотив и цель обращения имущества в свою | личную собственность могут отсутствовать в сознании ли- I ца, участвующего, например, в групповой краже государ- | ственного имущества. Отдельные соисполнители кражи, f грабежа и других корыстных преступлений могут руковод- $ ствоваться не целью обращения похищенного имущества ; в свою собственность, а такими побуждениями, как лож-

*  но понятые соображения товарищества, страх перед угро- v¹ зой со стороны других участников хищения; несовершен-

I   нолетние могут действовать из бравады, чтобы не «уро- | нить себя» в глазах сверстников. Однако если участнику

I   группы было заведомо известно, что он участвует в хище- / нии, то такой субъект должен нести ответственность на тех | же основаниях, что и те лица, которые преследовали свои

I  корыстные цели. Отсутствие же намерения обратить похи- ^; щенное в свою собственность может быть учтено судом при назначении наказания как смягчающее обстоятельство.

2. Субъект хищения

;; Общественная опасность любого преступления, в том : числе и хищения государственного или общественного иму­щества, определяется не только тем ущербом, который оно причиняет социалистическим общественным отношениям, не только способами его совершения, формой вины, моти-

w

L

53

вами и целями, но и в значительной мере степенью опас­ности самого виновного. Преступления, совершаемые прес- тупниками-рецидивистами, при прочих равных условиях много опаснее, чем деяния, совершенные субъектами, для которых преступление явилось лишь отдельным эпизодом, а не результатом глубоко укоренившихся в сознании ан­тиобщественных, паразитических взглядов и представлений.

Говоря о корыстных преступлениях против социалисти­ческой собственности, и прежде всего о хищениях, нужно особо подчеркнуть, что их, как правило, совершают люди, сознание которых заражено такими антиобщественными устремлениями, как стяжательство и эгоизм, корыстолю­бие, неуважение к труду и трудящимся, стремление к легкой наживе за счет общества.

Председатель Верховного Суда СССР В. И. Теребилов заметил по этому поводу: «Психология вора, как правило, сводится к рассуждению о том, что наше государство ьс обеднеет, если он (расхититель) запустит руку в государст­венный карман. Самая же главная его надежда на то, что ему удастся остаться безнаказанным. Мы должны выбить из-под ног расхитителей народного добра почву для таких рассуждений»⁶⁹.

Тов. М. С. Горбачев в своем выступлении на собрании актива Ленинградской партийной организации подчерки­вал: «У нас должна быть дисциплина одна для всех, за­кон один для всех, требования для всех одинаковые, и, главное, чтобы благосостояние всех и каждого находи­лось в строгой зависимости от трудового вклада, коли­чества и качества труда. Людей настолько возмущают фа­кты нетрудовых доходов, что они высказываются за раз­работку соответствующего законодательного акта»⁷⁰.

Исчерпывающую социально-политическую характерис­тику всякого рода воров и жуликов дал еще В. И. Ленин, относя их к числу паразитов, порожденных эксплуататор­ским обществом. Он видел в них активных врагов общест­ва, трудящегося народа и указывал, что задача революции состоит не только в ликвидации эксплуататорских классов, но и в очистке общества от всех и всяких элементов раз* ложения. Необходимо, призывал В. И. Ленин, «победить не только в политике, но и в повседневной эко­номической жизни врагов народа: богатых, их при­хлебателей,— затем жуликов, тунеядцев и хулиганов?, расправляясь с ними «при малейшем нарушении ими пра­вил и законов социалистического общества, беспощадно. Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентименталь-

54

ничание в этом отношении было бы величайшим преступ­лением перед социализмом»⁷¹.

Социально-политическая характеристика субъекта хи­щения неразрывно связана с его юридическими признака­ми, являющимися необходимыми условиями, предпосылкой ответственности человека за его общественно опасные де­яния. Советский закон устанавливает, что уголовной от­ветственности и наказанию может подлежать только ли­цо, которое до совершения преступления достигло уста­новленного возраста и было способно отдавать себе отчет в своих действиях и руководить их совершением. Следо­вательно, основными юридическими признаками субъекта хищения являются, во-первых, достижение установленного законом возраста и, во-вторых, вменяемость.

Установление на практике такого признака, как воз­раст субъекта хищения, не вызывает, по общему правилу, каких-либо затруднений. В соответствии со ст. 10 Основ (ст. 10 УК) за такие формы хищения, как кража, грабеж и разбой, подлежат ответственности лица, достигшие 14- летнего возраста; присвоение, растрата, хищение путем злоупотребления служебным положением и мошенничество наказуемы при достижении лицом более зрелого возраста *— 16 лет.

Устанавливая пониженный возраст уголовной ответст­венности в отношении лиц, совершающих кражи, грабе­жи и разбойные нападения, законодатель, по нашему мне­нию, прежде всего исходил из того, что общественная опас­ность этих деяний вполне доступна пониманию подрост­ков. Всякий подросток с нормальным умственным разви­тием, конечно же, отдает себе отчет, что украсть, например, с прилавка магазина какую-либо вещь есть преступление. И практика достаточно убедительно свидетельствует, что в общем числе лиц, совершающих преступления против со­циалистической собственности, доля несовершеннолетних еще значительна.

Однако, как известно, советское уголовное законода­тельство и правоприменительная практика стремятся преж­де всего к перевоспитанию несовершеннолетних, даже пре­ступивших закон. Уголовное наказание к ним должно при­меняться лишь в случаях совершения опасных преступ­лений, когда из всего прошлого поведения подростка мож­но сделать вывод, что он действительно может быть исп­равлен и перевоспитан только путем уголовного наказа­ния, отбываемого в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних. В менее опасных случаях совершения

55

хищений несовершеннолетними и при условии, что они не требуют для их исправления применения уголовного нака­зания, широко применяются меры воспитательного харак­тера и общественного воздействия, передача на поруки, отсрочка исполнения приговора и другие гуманные сред­ства воздействия.

Так, народным судом Б., Б-в и Ж. были осуждены по

ч.   3 ст. 89 УК к длительным срокам лишения свободы. Ночью по предварительному сговору они взломали дверь школы и кабинета, откуда похитили два магнитофона и наушники, всего на сумму 548 руб.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, удовлетворяя протест Заместителя Проку- рора РСФСР, в своем определении указала: «Как обос­нованно отмечается в протесте, наказание в отношении Б., Б-ва и Ж. является несправедливым вследствие суро­вости и не соответствует тяжести преступления и личности осужденных. Ранее к уголовной ответственности осужден­ные не привлекались, по месту учебы характеризовались положительно, в содеянном раскаялись, похищенное возв­ращено. Эти обстоятельства позволяют прийти к зыводу о возможности исправления и перевоспитания несовершен- полетних без изоляции от общества. Однако при назначе­нии наказания суд не учел в полной мере этого. Поэтому Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Су­да РСФСР приговор и кассационное определение в отно­шении Б., Б-ва и Ж. изменила, снизив с применением ст. 43 УК РСФСР назначенное по ч. 3 ст. 89 УК РСФСР на­казание до двух лет лишения свободы каждому и на ос­новании ст. 46¹ УК РСФСР исполнение приговора в от­ношении Б. и Б-ва отсрочила на два года, а в отношении Ж.— на один год шесть месяцев»⁷².

Поведение человека, все его действия, в том числе и об­щественно опасные, направляются и контролируются соз­нанием и волей. Ф. Энгельс указывал, что «невозможно рассуждать о морали и праве, не касаясь вопроса о так на­зываемой свободе воли, о вменяемости человека, об от­ношении между необходимостью и свободой»⁷³.

Способность человека осознавать общественную зна­чимость своего поведения и понимать его фактическую сто­рону, руководить совершаемыми действиями, т. е. вме­няемость, выступает как необходимое условие, непре­менная предпосылка его уголовной ответственности. Ли­цо, которое в момент совершения объективно обществен­но опасных действий находилось в состоянии невменяе-

56

мости, не могло отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими, не может быть признано субъектом преступления и не подлежит уголовной ответственности и наказанию.

В следственной и судебной практике по борьбе с хище­ниями социалистического имущества вопросы вменяемости возникают редко в силу самого характера тех действий, путем которых совершается хищение.

Некоторые формы хищения могут быть совершены только специальными субъектами. Так, в ст. 92 УК пре­дусмотрено, что хищение путем злоупотребления служеб­ным положением может быть совершено только долж­ностным лицом (см. примечание к ст. 170 УК); в качест­ве субъектов хищения путем присвоения или растраты выступают только те работники государственных или об­щественных организаций, которым социалистическое иму­щество вверено по службе, т. е. материально ответствен­ные лица.

Специальным субъектом при совершении хишения в большинстве из предусмотренных законом форм может выступать и особо опасный рецидивист (ч. 4 ст. 89, ч. 4 ст. 90,п.«г» ч. 2 ст. 91, ч. 3 ст. 93 УК РСФСР). Соверше­ние указанных преступлений особо опасным рецидивистом свидетельствует о повышенной общественной опасности самого субъекта хищения. Но вместе с тем более высокая степень опасности субъекта существенно повышает и опас­ность его действий.

Особо опасные рецидивисты — это наиболее злостные, закоренелые преступники, превращающие свою преступ­ную деятельность в источник паразитического существова­ния, упорно уклоняющиеся от общественно полезного тру­да. Сказанное особенно характерно для рецидивистов, не­однократно судимых и вновь совершающих хищения го­сударственного или общественного, а нередко и личного имущества.

Изучение личностных качеств и морального облика преступников-рецидивистов дает основание сделать вывод, что их можно охарактеризовать как людей, в сознании которых укоренилось более или менее твердое антиоб­щественное мировоззрение, своеобразная система антисо­циальных взглядов, устремлений и привычек. В их созна­нии превалируют черты грубого эгоизма, паразитизма, вы­работалось определенное стойкое стремление к противо­действию администрации исправительно-трудовых учреж-

57

дений, в значительной мере утрачено чувство опасения на­казания.

Особо опасным рецидивистом признать лицо может только суд своим обвинительным приговором, причем закон не обязывает его к этому, а лишь предоставляет ему такое право, которым суд пользуется тогда, когда формаль­ным условиям, перечисленным в ст. 24¹ УК, отвечают наи­более «злостные преступники, представляющие повышен­ную опасность для общества и упорно не желающие стать на путь исправления»⁷⁴. В ст. 24¹ УК подчеркивается, что при рассмотрении вопроса о признании лица особо опас­ным рецидивистом суд обязан учитывать личность винов­ного, степень общественной опасности совершенных прес­туплений, их мотивы, степень осуществления преступных намерений, степень и характер участия в совершении прес­тупления и другие обстоятельства дела. Решение суда дол­жно быть мотивировано в приговоре как тогда, когда под­судимый признается особо опасным рецидивистом, так и в случае, когда суд не сочтет возможным принять такое ре­шение, хотя формальные условия, предусмотренные в за­коне, для этого и имелись.

Признание лица особо опасным рецидивистом влечет за собой ряд существенных правовых последствий отри­цательного для этого лица характера: в предусмотренных законом случаях (например, ч. 4 ст. 89 УК) существенно влияет на квалификацию деяния, на вид и размер нака­зания, режим отбывания лишения свободы и т. д. К осо­бо опасным рецидивистам закон запрещает применять условно-досрочное освобождение от наказания и замену наказания более мягким; после отбытия наказания в ви­де лишения свободы в отношении особо опасных рециди­вистов устанавливается административный надзор и др.

В Обзоре практики применения судами законодатель­ства, направленного на усиление борьбы с рецидивной преступностью, указывается, в частности, что при рас­смотрении дел о преступлениях, совершенных особо опас­ными рецидивистами, в ряде случаев назначаются необос­нованно мягкие меры наказания. Так, Троицко-Печорским народным судом такая ошибка была допущена при наз­начении наказания Ж. «Ж. ранее признан особо опасным рецидивистом, вновь совершил тяжкое преступление (ч. 3 ст. 90 УК, ныне ч. 4 ст. 90 УК), поэтому назначенное⁴ ему наказание в виде лишения свободы сроком на один год являлось чрезмерно мягким. Верховным Судом Коми АССР приговор суда отменен»⁷⁵.

58

Рассматривая проблему особо опасного рецидива при­менительно к хищениям государственного и обществен­ного имущества, необходимо различать, во-первых, условия, при стечении которых лицо, признанное виновным в том или ином преступлении, вместе с наказанием за него мо­жет быть признано особо опасным рецидивистом тем же обвинительным судебным приговором, и, во-вторых, поло­жение, когда хищение следует квалифицировать как совер­шенное особо опасным рецидивистом.

Рецидив, как свидетельствует практика, нередко выра­жается в повторении именно хищений, а также иных ко­рыстных имущественных преступлений. Закон (ст. 24¹ УК) в перечень преступлений, совершение которых повторно, после осуждения, может послужить основанием признания лица особо опасным рецидивистом, включает большинство составов хищений: кражу, грабеж, разбой, хищение путем присвоения, растраты и злоупотребления служебным поло­жением, мошенничества и хищение в особо крупных раз­мерах (пп. 1 и 2 ст. 24¹ УК).

Устанавливая основания признания лица особо опас­ным рецидивистом, закон последовательно исходит из сте­пени общественной опасности повторяемых преступлений: чем она выше, тем при меньшем количестве прошлых су­димостей совершившее его лицо может быть признано осо­бо опасным рецидивистом. Поэтому, например, субъект, со­вершивший разбой при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 91 УК), может быть признан особо опасным ре­цидивистом при наличии всего лишь одной судимости за такой же разбой или хищение в особо крупных размерах. Лицо же, совершившее кражу, грабеж или мошенничество при отягчающих обстоятельствах, особо опасным рециди­вистом может быть признано лишь при наличии не менее двух судимостей за одно из этих преступлений.

По нормам закона, предусматривающим повышенную ответственность за совершение преступления особо опасным рецидивистом, могут быть квалифицированы действия только такого субъекта, который еще ранее, до совершения последнего преступления, уже был признан по приговору суда особо опасным рецидивистом.

Глава II

ИМУЩЕСТВЕННЫЙ УЩЕРБ КАК ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНОЕ ПОСЛЕДСТВИЕ ХИЩЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ИЛИ ОБЩЕСТВЕННОГО ИМУЩЕСТВА

§ 1. Понятие, структура имущественного ущерба и критерии установления его размера

Выше (§ 4 главы I) уже был рассмотрен вопрос о со­циальных последствиях хищения и механизме нарушения общественно-производственных отношений социалисти­ческой собственности. Однако для определения степени общественной опасности отдельных видов хищений госу­дарственного или общественного имущества, для закреп­ления ее законодателем в санкциях соответствующих пра­вовых норм социальные последствия анализируемых по­сягательств должны быть материализованы с тем, чтобы обрести такую внешнюю форму, которая позволяла бы органам правосудия точно их установить и зафиксировать в процессуальных документах. Будучи выражены в Над­лежащей материализованной форме, социальные послед­ствия приобретают качество обязательного признака объективной стороны хищения и в этом значении стано­вятся уголовно-правовой категорией. Разумеется, эго не означает, что последствия хищения в материализованной форме лишаются своих социальных свойств или отрыва­ются от них. Напротив, и в этом качестве последствия полностью сохраняют все свои социальные характеристи­ки, поскольку материальный ущерб как обязательный при­знак хищения теснейшим образом связан с предметом пре­ступного посягательства, т. е. с похищенным имуществом, по поводу которого в свое время возникли и существова­ли общественные отношения социалистической собствен­ности.

Вот почему выяснение роли предмета хищения приоб­ретает исключительное значение и для установления «глубины» поражения объекта уголовно-правовой охраны, которая состоит в степени тяжести наступивших общест­венно опасных последствий в их материализованной фор­

60

ме, поддающейся точному соизмерению в таком стабиль­ном и экономически безупречном показателе, как стои­мость товара. Можно поэтому с полным основанием ска­зать, что последствия хищения, учитываемые законодате­лем и правоприменительными органами, есть категория социально-правовая в том смысле, что ее экономическая сущность, получив надлежащую оценку, закреплена в нормах уголовного права.

При совершении хищений степень тяжести нарушения отношений собственности определяется главным образом размером причиненного материального ущерба. Послед­ний зависит от экономической оценки предмета посяга­тельства, заключенной в его стоимости и ее денежном вы­ражении — цене. Именно с этими экономическими оцен­ками степени тяжести наступивших вредных последствий действующее уголовное законодательство связывает диф­ференциацию ответственности за различные виды хищений социалистического имущества и устанавливает соответст­венно этому меры уголовного наказания за их совер­шение.

Такой подход советского законодателя к оценке обще­ственной опасности рассматриваемых посягательств стро­го научен: он опирается на незыблемый фундамент марк­систских положений о роли экономических факторов в процессе установления антисоциальной направленности определенного рода деяний, степени их опасности и вы­бора на этой основе степени репрессивности уголовно­правовых средств борьбы с ними. «Наказание, — учит К. Маркс, — должно являться в глазах преступника необ­ходимым результатом его собственного деяния, — следо­вательно, его собственным деянием. Пределом его наказания должен быть предел его деяния. Опреде­ленное содержание правонарушения является пределом для определения наказания. Мера этого содержания есть, таким образом, и мера преступления. Для собственности такой мерой является стоимость. Собственность сущест­вует всегда только в пределах границ, которые не только определены, не только измеримы, но уже измерены. Стои­мость есть гражданское бытие собственности, логическое выражение, в котором собственность впервые приобретает общественный смысл и способность передаваться от одно­го к другому»¹. В данном случае К. Маркс, употребляя термин «собственность», имеет в виду ее вещную основу — продукты труда, обладающие стоимостью, которые выс­тупают в качестве предмета преступного посягательства.

61

В преступлениях против социалистической собствен­ности стоимость этих предметов, исчисленная на основа­нии соответствующих цен, является основным показателем размера причиненного материального ущерба и служит для законодателя основанием отграничения различных видов хищения государственного или общественного иму­щества одного от другого. Как известно, законодатель, дифференцируя уголовную ответственность за различные виды хищений, непосредственно в статьях УК не указы­вает, какой размер ущерба в денежном выражении следу­ет считать «мелким», «значительным», «крупным» или «особо крупным». Такая позиция законодателя является, конечно, вполне обоснованной. Однако теория советского уголовного права, основываясь на обобщении, изучении и анализе стабильно сложившейся практики применения закона по данной категории дел, подразделяет хищения на четыре вида, кладя в основу классификации размеры причиненного материального ущерба:

1)    мелкое хищение (ст. 96 УК РСФСР), причиняющее ущерб на сумму до 50 руб. включительно;

2)    хищение в значительных размерах (чч. 1 ст. ст. 89, 90 ,91, 92, 93 УК), причиняющее ущерб в пределах от 51 до 2500 руб. включительно. При этом грабеж и разбой ни при каких условиях не могут признаваться мелким хище­нием и, следовательно, влекут ответственность по ст. ст. 90 и 91 УК и при причинении ущерба, равного или менее 50 руб.;

3)   хищение в крупных размерах (чч. 4 ст. ст. 89, 90, чч. 3 ст. ст. 92, 93 и ч. 2 ст. 91 УК), причиняющее ущерб в пределах от 2500 до 10 000 руб. включительно;

4)    хищение в особо крупных размерах (ст. 93¹ УК), причиняющее ущерб в сумме свыше 10 000 руб.

Поскольку каждый из указанных выше размеров ущер­ба имеет квалифицирующее значение и непосредственно влияет на применение к виновному той или иной нормы закона, их точное установление входит в предмет доказы- вания и является важнейшим условием соблюдения соци­алистической законности при осуществлении правосудия по делам о хищениях социалистического имущества. Поми­мо этого, установление истинных размеров материального ущерба важно и с точки зрения полного возмещения го­сударству, кооперативным и общественным организациям материальных потерь, которые они понесли в результате совершенных хищений, на что еще раз было особо указа­но в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от

62

27 ноября 1981 г. «О повышении роли судов в борьбе с хищениями государственного и общественного имущества», в п. 5 которого судам предписывается обеспечить полное возмещение материального ущерба, причиненного посяга­тельствами на социалистическую собственность, не допус­кать случаев необоснованного оставления гражданских исков без рассмотрения в уголовном деле при разрешении вопроса о взыскании с осужденного сумм в возмещение ущерба, причиненного хищением, иметь в виду, что законом не допускается снижение его размера. Рассматривая граж­данские дела по искам об освобождении имущества от ареста, суды должны особенно тщательно исследовать до­казательства, на которых основаны исковые требования, проверять, когда и кем приобретено это имущество, не признано ли оно по приговору суда приобретенным на сред­ства, добытые преступным путем. При этом необходимо учитывать, что на такое имущество в силу ч. 2 ст. 57 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик взыскание в возмещение ущерба, причиненного хищением, может быть обращено и в том случае, если оно числится совместной собственностью осужденного и других лиц (супруга, члена колхозного двора)²,

Возмещение материальных потерь, которые понесло общество в результате совершенных хищений,— важней­шая задача органов правосудия. Уместно в этой связи на­помнить о ленинском отношении к делу возмещения госу­дарству понесенного им материального ущерба. Широко известно высказывание В. И. Ленина о том, что «ни одна сторублевка, неправильно попавшая в чьи-то руки», не должна миновать государственной казны³.

Таким образом, правовое значение материального ущер­ба неодинаково: с одной стороны, он признак хищения, влияющий на саму квалификацию преступления, а с дру­гой— основание для взыскания с виновного причиненных его действиями убытков в гражданско-правовом порядке. В первом случае материальный ущерб — категория уголов­но-правовая, во втором же —он признак гражданского правонарушения. Отсюда возникает необходимость раз­решить вопрос о самой структуре ущерба, имеющего пра­вовое значение для уголовной и гражданско-правовой от­ветственности, и о критериях установления его размера.

Безвозмездное корыстное изъятие товарно-материаль- ных ценностей причиняет ущерб, в структуру которого могут входить различные по своему характеру убытки. В денежном выражении они складываются из сумм, состав­

63

ляющих стоимость похищенных предметов, из произведен­ных потерпевшей стороной затрат на восполнение утра­ченного имущества и из так называемой упущенной выго­ды, т. е. неполученных в результате совершенного хищения планируемых доходов или прибылей. Два первых компо­нента составляют реальный (положительный) материаль­ный ущерб.

Уголовно-правовое, т. е. квалифицирующее, значение имеет не весь объем материального ущерба, а только та его разновидность, которую составляет стоимость похищенного имущества. Именно она определяет размер хищения: мел­кое, в значительных, крупных или особо крупных размерах.

В таких формах, как кража, грабеж, разбой, мошен­ничество, размер ущерба определяется стоимостью похи­щенного. Здесь не возникает каких-либо вопросов о самой структуре ущерба: имущественная масса, изъятая прес­тупником из владения государственной или общественной организации, получает денежную оценку на основании со­ответствующих цен, и их сумма составляет размер хище­ния, влияющий на квалификацию преступления.

Значительно более сложен вопрос о структуре ущерба при совершении хищений, предусмотренных ст. 92 УК РСФСР. Например, злоупотребление служебным положе­нием нередко приводит не только к корыстному безвоз­мездному изъятию должностным лицом материальных цен­ностей, но и к незаконным выплатам крупных денежных средств другим работникам организации, не причастным к преступлению. Возникает вопрос, из какой суммы следует исходить, определяя размер хищения,— из той, которая изъ­ята лично виновным, или из общей суммы незаконно вып­лаченных в результате его действий денежных средств? Поставленный вопрос носит принципиальный характер, по­скольку от этого зависит правильная квалификация со­деянного.

Учитывая наличие в судебной практике такого рода ошибок, Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 21 июня 1985 г. разъяснил, что, если приписки в госу­дарственной отчетности и представление других умышлен­но искаженных данных о выполнении планов были сопря­жены с последующим умышленным внесением в соответ­ствующие документы заведомо ложных сведений и неза­конным безвозмездным обращением государственных или общественных средств в свою собственность или собст­венность других лиц, содеянное должно квалифицировать-

64

ся по совокупности статей УК, предусматривающих ответ- ственность за приписки и хищения социалистической соб­ственности путем злоупотребления служебным положени­ем⁴. При этом надо иметь в виду что сумма подоходного налога, удержанная с работников при выдаче им премий, в общий размер причиненного хищением ущерба включе­нию не подлежит. Игнорирование этого положения приво­дит на практике к ошибочкой квалификации преступле­ния⁵.

Однако фактические убытки могут составить и боль­шую сумму. Хищение сырья, полуфабрикатов, запасных частей и т. п. может, например, привести к временной при­остановке производства на том пли ином участке, к суже­нию фронта работ, к дополнительным финансовым и тран­спортным расходам, связанным с приобретением взамен похищенной новой партии сырья и ее доставкой на пред­приятие. В результате организация несет убытки в виде либо упущенной выгоды, либо непредусмотренной затраты дополнительных средств.

В связи с этим возникает принципиально важный для практики вопрос: могут ли причинно связанные с преступ­лением убытки в виде упущенной выгоды включаться в размер материального ущерба как признака соответству­ющего вида хищения, влияющего на саму квалификацию деяния? Некоторые авторы отвечают на него положительно, ссылаясь на различную терминологию закона, который в ст. ст. 89, 90 и 91 говорит о «крупном размере», а в ст. ст. 92 и 93 УК — о «крупном ущербе».

Противопоставление указанных особо квалифициру­ющих признаков состава хищения, будто бы не совпада­ющих по объему своего содержания, приводит их к другой крайности, при которой в размер ущерба, влияющего на квалификацию преступления, без всяких к тому законных оснований включаются все виды убытков, в том числе и упущенная выгода. Эти убытки в своей совокупности, по их мнению, образуют «общий материальный ущерб в це­лом»⁶. Так, Г. А. Кригер подчеркивал, что «в этих случаях (хищения путем присвоения, растраты или злоупотребле­ния служебным положением. — Авт.) законодатель имеет в виду.., что упущенная выгода не может игнорироваться при оценке характера и степени общественной опасности этих преступлений»⁷. Более того, крайне сомнительное по­нимание автором структуры «общего материального ущер­ба в целом» приводит его к выводу, что действия винов-

5. Заказ 1L92

65

ного могут быть квалифицированы по ч. 3 ст. 92 УК РСФСР, когда стоимость похищенного имущества под­час даже значительно меньше, чем обычно это принято для крупных хищений, совершаемых в иных формах»⁸.

К сожалению, автор не приводит каких-либо веских аргументов или хотя бы ссылок на практику высших су­дебных инстанций, обосновывающих допустимость вклю­чения материальных убытков в виде упущенной выгоды в размер ущерба как признака хищения, имеющего квали­фицирующее значение.

Оценивая содержание этой точки зрения, отметим и то, что необоснованное включение в размер материального ущерба упущенной выгоды имеет своим логическим след­ствием такой вывод, что в одинаковых по виду, но в раз­личных по форме (способам) хищениях последствия как признак их состава могут не совпадать как по своей струк­туре (объему содержания), так и по характеру. Более того, и в постановлениях и определениях высших судебных ин­станций по конкретным уголовным делам не содержится ни одного прямого или хотя бы косвенного указания на то, что понятия «крупный размер» и «крупный ущерб» как особо квалифицирующие признаки соответствующих форм хищения не являются тождественными и что второе шире но своему содержанию, чем первое. Напротив, практика свидетельствует, что органы следствия и суды, оценивая хищение как совершенное в крупном размере (ч. 4 ст. ст. 89, 90, п. «е» ч. 2 ст. 91) или причинившее крупный ущерб (ч. 3 ст. ст. 92 и 93 УК), и в том и в другом случае исхо­дят только из стоимости похищенного.

В самом деле, определяющим признаком хищения в любой его форме является изъятие материальных ценнос­тей из чужого владения. В результате этого собственник имущества реально лишается известной его части, которая, получив денежную оценку, и составляет размер положи* тельного материального ущерба, учитываемого законода­телем при дифференциации ответственности за отдельные виды хищений. Поэтому основным последствием данного преступления являются лишь такие нарушения отношений собственности, которые фиксируются путем, главным об­разом, экономической (стоимостной) оценки имущества, подвергшегося преступному воздействию. Но такая оценка, естественно, возможна только в отношении уже создан­ных, реально существующих предметов. Упущенная же выгода — это такие предполагаемые доходы, которые в момент совершения преступления еще не находятся в фак­

66

тическом владении собственника и по этой причине их ма­териальные титулы (имущество, деньги) не могут быть виновным ни изъяты, ни присвоены, ни переданы третьим лицам. Вот почему включение в структуру имуществен­ного ущерба упущенной выгоды создает по существу фик­цию о возможности преступного воздействия на матери­альные ценности, которые еще реально не существуют.

По изложенным соображениям положение, согласно которому упущенная выгода — одно из слагаемых общего материального ущерба как признака хищений, предусмот­ренных ст.ст. 92 и 93 УК, следует признать практически неприемлемым.

Самостоятельного рассмотрения заслуживает вопрос о критериях установления размера материального ущерба, причиняемого хищениями.

Как отмечалось, одним из основных показателей тако­го размера является стоимость похищенного имущества. Ее денежным выражением является цена. Однако в го­сударстве на отдельные категории товарно-материальных ценностей действуют различные системы цен: розничные, оптовые, заготовительные, закупочные, прейскурантные це­ны предприятий общественного питания и т. д. При этом на некоторые виды продукции, которая может составить предмет хищения, вообще отсутствуют утвержденные в ус­тановленном порядке цены. Ко всему этому на отдельные виды природных богатств (рыба, водные животные, дикие животные и птицы, лес) действуют соответствующие так­сы, утвержденные правительством. Учитывая эти обстоя­тельства, Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хи­щениях государственного и общественного имущества» (в редакции постановления Пленума Верховного Суда СССР от 27 ноября 1981 г. «О внесении изменений и допол­нений в постановление Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. № 4 «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества»⁹) дал судам исчерпывающие указания о критериях и порядке определения размера реального материального ушерба. В п. 22 постановления разъясняется, что при определении стоимости похищенного имущества, на которое имеется розничная цена, необходимо исходить из этой пены как в тех случаях, когда хищение совершено из организаций, занимающихся розничной торговлей, так и из других ор­ганизаций (например, из оптовых складов и баз, промыш­ленных предприятий, совхозов и колхозов),

67

Стоимость похищенной продукции и товаров на пред­приятиях общественного питания — в столовых, рестора­нах, кафе (на производстве и в буфетах) и в комис­сионной торговле следует определять по иенам, установ­ленным для продажи (реализации) этой продукции и то­варов.

Если розничная цена на похищенное имущество отсут­ствует, то его стоимость должна определяться в соответ­ствии с «Указаниями о порядке исчисления цен при опре­делении ущерба при хищении, недостаче, умышленном уничтожении или умышленной порче материальных цеп* иостей при отсутствии на них розничных цен», утвержден­ными постановлением Государственного комитета СССР по ценам от 29 декабря 1981 г. № 1372 (Прейскурантнздат. М., 1982).

Названный нормативный акт устанавливает следую­щий порядок определения размера материального ущерба при хищениях товарно-материальных ценностей, на кото­рые отсутствуют розничные цены.

Исчисление цен для определения размера ущерба при хищениях производится исходя из оптовых, закупочных (заготовительных) цен на соответствующую продукцию промышленного и сельскохозяйственного производства с применением коэффициентов, которыми цены доводятся до уровня розничных цен на аналогичные или близкие по потребительским свойствам товары народного потребле­ния. «Указания» предусматривают две группы коэффици­ентов: 1) к оптовым ценам на продукцию производствен­но-технического назначения и 2) к закупочным ценам на продукцию сельскохозяйственного производства. В зависи­мости от вида изделия установлен соответствующий коэф­фициент. Так. для автотранспортного оборудования о и равен 3, для кожи хромовой для одежды, перчаток, верха обуви — 6, для полуфабрикатов кружевного полотна из синтетических и искусственных волокон — 9, для кожевен­ного и шубно-мехового сырья —3 и т. д. Ущерб хищения составляет, таким образом, стоимость похищенного, ис­численная по оптовым или закупочным ценам и умножен­ная на соответствующий данной промышленной или сель­скохозяйственной продукции коэффициент.

Однако суды не всегда учитывают, определяя стоимость похищенного, необходимость использования поправочных коэффициентов, что приводит к ошибочной квалификации действий виновного¹⁰. В других случаях некоторые суды

68

ошибочно полагают, что применение поправочных коэффи­циентов необходимо лишь при исчислении размера ущерба, подлежащего взысканию с виновного в гражданско-право­вом порядке, а при квалификации преступления следует исходить только из стоимости похищенного без учета над­лежащего коэффициента. Такую ошибку, в частности, до­пустил Президиум Владимирского областного суда, пере­квалифицировав действия К. с ч. 3 ст. 89 на ч. I ст. ЗЭ УК РСФСР, ошибочно считая, что стоимость похищенных осу­жденным алюминиевых ящиков по оптовым ценам без при­менения коэффициента 3 составила не 3207, а только 1069 руб. Эта неправильная квалификация была исправ­лена Верховным Судом РСФСР¹¹.

Учитывая отсутствие в судебной практике необходимого единообразия по рассматриваемому вопросу, Пленум Вер­ховного Суда СССР в постановлении от 11 июля 1972 г. специально разъяснил, что стоимость похищенного иму­щества, на которое отсутствуют розничные цены, опреде­ленная в порядке, предусмотренном «Указаниями», должна учитываться судами как при квалификации преступления, так и при исчислении причиненного размера материального ущерба.

В ряде случаев похищенная продукция, на которую отсутствуют розничные цены, может быть бывшей в упот­реблении, некондиционной. Каков порядок исчисления сто­имости такого имущества? Он также урегулирован «Ука­заниями» Госкомцен СССР, в п. 6 которых указано, что по продукции производственно-технического назначения, бывшей в употреблении, ущерб определяется исходя из оптовых цен на новую продукцию, за вычетом износа, с применением соответствующего коэффициента. По не­кондиционной (нестандартной) продукции такого же на­значения ущерб определяется исходя из оптовых цен на кондиционную (стандартную) продукцию за вычетом 30% с применением коэффициентов. Однако если в действую­щих прейскурантах установлены оптовые цены именно на некондиционную продукцию, они и должны приниматься во внимание.

По товарам народного потребления, незавершенным производством, ущерб определяется по розничным ценам на готовые изделия за вычетом материальных и трудовых затрат по доведению этой продукции до качественных тре­бований, предусмотренных в нормативно-технической до­кументации. При этом материальные и трудовые затраты определяются: материальные затраты — по розничным це­

09

нам, а при отсутствии последних — по оптовым ценам с применением соответствующих коэффициентов; трудовые затраты—по расценкам, принятым в калькуляциях себе­стоимости готовой продукции.

По импортной продукции производственно-техническо­го назначения ущерб определяется по оптовым ценам или по импортной стоимости (при отсутствии оптовых цен) с применением коэффициента на соответствующую продук­цию или группу продукции. По импортным же товарам на­родного потребления, на которые розничные цены не пре­дусмотрены действующими прейскурантами, ущерб устанав­ливается на основании заключения экспертов. В таком же порядке, как разъяснил Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 11 июля 1972 г., стоимость похищен­ного определяется и в тех случаях, когда розничная цена на похищенные товары отсутствует и нет возможности опреде­лить их стоимость, руководствуясь рассмотренными выше положениями «Указаний» Госкомцен СССР от 29 декабря 1981 г.

Изложенные положения не исчерпывают вопроса об оп­ределении размера материального ущерба, причиненного хищениями, который учитывается при квалификации пре­ступления и обоснования исковых требований к причини­телю вреда. В частности, Пленум Верховного Суда СССР в п. 23 постановления от 11 июля 1972 г. разъяснил: «В случаях хищения имущества и других ценностей, для ко­торых законодательством Союза ССР предусмотрен особый порядок определения размера причиненного ущерба (драго­ценные металлы, камни и др.), стоимость похищенного при квалификации содеянного следует определять в соответст­вии с этим порядком». Известно, например, что на валютные ценности не установлены государственные розничные це­ны. Поэтому при хищении драгоценных металлов в моне­тах, предметах религиозного культа, а также с драгоцен­ными камнями размер причиненного ущерба, влияющий на квалификацию преступления, следует определять по осо­бому прейскуранту с изменениями и дополнениями покуп­ных цен на момент совершения деяния.

При этом надо иметь в виду, что стоимость похищен­ных предметов по каждому отдельному эпизоду хищения, исчисленная в порядке и с учетом критериев, рассмот­ренных выше, в некоторых случаях может суммироваться.

Однако возможность суммирования совокупного мате­риального ущерба допустима только в случаях соверше­ния единого продолжаемого хищения, что не всегда }чи-

70

тывается в судебно-следственной практики, вследствие че­го допускаются ошибки в применении уголовного закона. Имея это в виду, Пленум Верховного Суда СССР в п, 1Н постановления № 2 от 26 апреля 1984 г. счел необходи­мым специально разъяснить: «при совершении лицом не­скольких хищений, одни из которых имели место до 1 ян­варя 1983 г., а другие позднее, если они в общей стои­мости причинили крупный ущерб и содеянное свидетель- ствует о едином продолжаемом преступлении, действия ви­новного надлежит квалифицировать по ч. 4 ст. 89 УК РСФСР (в редакции Указа Президиума Верховного Сове­та РСФСР от 3 декабря 1982 г.) и соответствующим ста­тьям уголовных кодексов других союзных республик (Бюл­летень Верховного Суда СССР, 1984, № 3, с. 23).

В п. 23 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. содержится и другое очень важное для применения уголовного закона разъяснение. В нем указывается: «Если для определения размера ущерба установлено применение поправочных коэффициентов к государственным розничным или закупочным ценам (мясо и мясопродукты, скот и др.), то при квалификации преступления надлежит исходить из однократной стоимос­ти похищенного по этим ценам».

Например, Государственный комитет СССР по ценам 12 апреля 1983 г. принял постановление № 303 «О поряд­ке определения стоимости похищенных, недостающих или утраченных мяса, молока, мясных и молочных продуктов*, в котором, в частности, установил, что при хищении в госу­дарственных, кооперативных и иных общественных пред­приятиях, учреждениях и организациях стоимость похищен­ной продукции, подлежащей взысканию с виновных лиц, определяется по государственным розничным ценам на ука­занные товары с применением коэффициента: мясо и мяс­ные продукты — 3,0; молоко и молочные продукты — 2,5¹². Это означает, что при квалификации хищения необходимо исходить из размера ущерба, исчисленного по розничной цене на мясо, молоко и их продукты, а сумма, взыскива­емая с виновного в гражданско-правовом порядке, должна быть увеличена соответственно в 3 или 2,5 раза.

Как показывает изучение материалов судебно-след­ственной практики и как это отмечается в обзоре «Неко­торые вопросы возмещения материального ущерба, при­чиненного хищениями и другими преступлениями в сфере сельскохозяйственного производства»¹³, подготовленном Верховным Судом РСФСР, при применении закона орга-

71

нами следствия и судами все еще допускаются ошибки, связанные с неправильным определением стоимости по­хищенного домашнего скота и лошадей, принадлежащих государственным и общественным организациям. Неко­торые суды при определении размера материального ущер­ба, причиненного хищением, стоимость похищенных жи­вотных исчисляют на основании государственных рознич­ных цен или рыночных цен на мясо, закупочных цен пет- ребкооперацип и даже балансовой стоимости овцы, коро­вы, лошади в том или ином хозяйстве. Так, Белинский районный народный суд Пензенской области, осудив Ф. по ч. 1 ст. 93 УК РСФСР за хищение в колхозе путем мо­шенничества двух баранов общим весом 30 кг, определил размер хищения и материального ущерба по государствен­ным розничным ценам на мясо в сумме 57 руб. Между тем стоимость похищенных животных следовало исчис­лять по закупочным ценам (31 р. 50 к.), а материальный ущерб, подлежащий взысканию с виновного, — в полу­торном размере этой стоимости (47 р. 25 к.). Неправиль­ное исчисление судом размера хищения повлекло ошибоч­ное применение уголовного закона: Ф. был осужден не за мелкое хищение, а за хищение в значительных размерах, т. е. за более опасное преступление¹⁴.

Между тем рассматриваемый вопрос достаточно точно регламентирован в нормативном порядке. В соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 17 февраля 1954 г. № 290 «О материальной ответственности лиц, ви­новных в гибели или хищении скота, принадлежащего колхозам и совхозам» материальный ущерб в случаях хищения крупного рогатого скота, свиней, овец и коз оп­ределяется исходя из однократной стоимости животных по закупочным ценам, а племенного и местного улучшен­ного скота — по ценам на племенной и местный улучшен­ный скот, при хищении лошадей — исходя из однократной стоимости лошади по ценам, установленным Советами Ми­нистров АССР, исполкомами краевых, областных Советов народных депутатов, а племенных лошадей — по ценам на племенных лошадей. Размер ущерба, исчисленный в таком порядке, влияет на квалификацию хищения в ка­честве мелкого, в значительных, крупных и особо крупных размерах. Материальный же ущерб, подлежащий взыска­нию с виновного, согласно указанному постановлению Со­вета Министров СССР, определяется в размере полу­торной стоимости похищенного животного по тем же ценам.

72

I

На необходимость строго дифференцированного подхо­да к определению размеров хищения домашнего скота п ущерба, подлежащего взысканию, еще раз обращено вни­мание судов в постановлении Пленума Верховного Суда РСФСР от 19 июня 1979 г. «Некоторые вопросы примене­ния судами РСФСР законодательства об ответственности за хищение государственного или общественного имуще­ства и иные преступления в сфере сельскохозяйственного производства», в п. 13 которого указывается: «При опре­делении стоимости имущества и размера ущерба судам следует руководствоваться: ... б) по делам о хищении ло­шадей, крупного рогатого скота, свиней, овец и коз—пос­тановлением Совета Министров СССР от 17 февраля 1954 г. «О материальной ответственности лиц, виновных в гибели или хищении скота, принадлежащего колхозам и совхозам», действие которого распоряжением Совета Министров СССР от 2 августа 1954 г. распространено на скотозаготовительные, скотооткармливающие и дру­гие организации и предприятия Министерства мясной и молочной промышленности СССР». В этом же пос тановлении Пленума Верховного Суда РСФСР (п. 14) разъясняется, что по делам о хищениях продукции сельс­кого хозяйства, когда причиненный материальный ущерб определяется в кратном исчислении, действия виновных по признакам мелкого, значительного или крупного раз­мера хищения во всех случаях должны квалифицирова­ться исходя из стоимости похищенного, определяемой в зависимости от вида продукции по розничным, закупоч­ным или иным государственным ценам. В этих случаях в судебных решениях следует указывать как стоимость похищенного имущества, исчисленную по соответствующим ценам, так и размер причиненного материального ущерба в кратном исчислении.

До недавнего времени в судебной практике не было достаточной ясности в вопросе о том, как надлежит оп­ределять стоимость похищенных ценных бумаг на предъ­явителя, не являющихся советскими денежными знака­ми? Учитывая это, Пленум Верховного Суда СССР по­становлением от 27 ноября 1981 г. дополнил п. 23 поста­новления Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. следующим указанием: «При квалификации хи­щений иностранной валюты, платежных документов, фон­довых ценностей в иностранной валюте следует исходить из их однократной стоимости по курсу Госбанка СССР на день совершения хищения, а при хищении банковских i.ja*

73

тежных документов в рублях, приобретаемых за иност­ранную валюту с правом обращения их в таковую — по однократной стоимости по номиналу».

Таким образом, порядок исчисления материального ущерба, причиненного хищением, зависит от того, какие цены установлены действующими прейскурантами на похищенное имущество — розничные, оптовые, за­купочные,— а также от самого характера предмета посягательства (товары народного потребления, изделия производственно-технического назначения, продукция сельскохозяйственного производства, драгоценные метал­лы, ценные бумаги, домашние животные и т. д.)- В тех случаях, когда специальными нормативными актами пре­дусмотрена повышенная материальная ответственность виновных лиц, органы правосудия обязаны подходить к определению размера хищения и исчислению суммы ис­ковых требований строго дифференцированно, пользуясь различными стоимостными критериями.

В юридической литературе признается, что для опре­деления размера хищения, включая и крупный, наряду со стоимостным допустимо пользоваться дополнительными критериями, связанными с учетом таких показателей, как вес, объем, количество и народнохозяйственная значимость похищенного имущества. Действительно, применительно только к мелким хищениям правомерность использования этих критериев основывается непосредственно на требо­ваниях законодательного акта. Примечание к ст. 49 Ко- декса РСФСР об административных правонарушениях оп­ределяет: «Хищение государственного или общественного имущества признается мелким, если стоимость похищен­ного не превышает пятидесяти рублей. При этом, кроме стоимости похищенного, учитывается также количество похищенных предметов в натуре (вес, объем) и значимость их для народного хозяйства».

Однако это положение, касающееся только мелкого хи­щения, в литературе, с нашей точки зрения, совершенно неосновательно автоматически распространяется и на хи­щение в крупных размерах. Обоснованность такого расши­рительного истолкования указанного законодательного ус­тановления вызывает серьезные сомнения. В этой связи весьма показателен тот факт, что в неоднократно прини­мавшихся руководящих постановлениях Пленумов Верхов­ного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР, в которых вопрос об установлении материального ущерба получил исчерпывающее разрешение, вообще не содержится даже

74

I

косвенных указаний о допустимости использования нату­ральных критериев для определения размера хищения именно в качестве крупного. И это не случайно. Хищение в крупном размере — тяжкое преступление, караемое по закону лишением свободы на срок до 15 лет. Законода­тель и судебная практика в настоящее время исходят из того, что основания применения столь строгого закона дол­жны быть жестко формализованы, максимально едино­образны. Прочно утвердившийся на практике стоимостной критерий, выраженный в точном установлении минималь­ного и максимального пределов крупного размера в де­нежном выражении, полностью отвечает этим высоким требованиям, обеспечивает единообразное применение уго­ловного закона. К тому же надо иметь в виду, что в усло­виях строжайшего соблюдения конституционного принци­па социалистической законности, есть, думается, доста­точные основания полностью исключить возможность до­полнительных, кроме стоимостного, критериев при опре­делении размера хищения в качестве крупного.

Крупный размер ущерба может явиться результатом как одного, так и нескольких преступных актов. В связи с этим на практике возник вопрос, в каких случаях лицо, совершившее несколько хищений, если стоимость похи­щенного в общей сложности достигает 2500 руб., может нести ответственность за хищение в крупных размерах, по ч. 4 соответствующей статьи УК или ч. 3 ст. ст. 92, 93 УК РСФСР? Отвечая на него, Пленум Верховного Суда СССР в п. 14 постановления от 11 июля 1972 г. разъяснил, что такие действия, причинившие в общей сложности ущерб в крупном размере, должны квалифицироваться по статье об ответственности за хищение в крупном размере, если они совершены одним способом и при обстоятель­ствах, свидетельствующих об умысле совершить хищение именно в крупном размере. Иными словами, в рассмат­риваемых случаях такой размер может быть констатиро­ван лишь при установлении единого продолжаемого хи­щения, складывающегося из ряда тождественных преступ­ных действий, охватываемых единым умыслом виновного и причинивших в общей сложности ущерб в сумме от i'SOO до 10 000 руб. включительно. При этом следует особо от­метить, что, вопреки сравнительно широко распространен­ному на практике мнению, для подобной оценки не имеет значения, похищал ли виновный одним и тем же способом материальные ценности из одного и того же или из разных источников.

75

К кругу рассматриваемых относится и вопрос о соот­ношении таких обязательных признаков состава хищения, как безвозмездность изъятия имущества и положитель­ный материальный ущерб. Указанные признаки тес­но связаны между собой, находятся относительно друг дру­га в прямой зависимости: безвозмездное изъятие имущест­ва всегда влечет за собой причинение реального матери­ального ущерба, с другой стороны, отсутствие ущерба исключает безвозмездность.

При совершении хищений в формах кражи, грабежа, разбоя материальный ущерб определяется стоимостью по­хищенного имущества, исчисленной в рассмотренном выше порядке. В этих случаях виновный, изымая имущество, ни­чем не компенсирует собственнику или титульному (закон­ному) владельцу его стоимость. Безвозмездный характер таких действий более чем очевиден,и его констатация не вызывает на практике каких-либо трудностей. Однако реше­ние этого вопроса существенно осложняется, если винов­ный компенсирует государственной или общественной ор­ганизации стоимость незаконно полученного им имущества, например, по оптовым ценам. Причиняется ли в этом слу­чае материальный ущерб и можно ли, следовательно, по­добные действия признать безвозмездными? Для ответа на поставленный вопрос, имеющий немаловажное значение для правильного применения уголовного закона, обратим­ся к материалам судебной практики.

Горьковским областным судом Т. и Б. осуждены по ч. 3 ст. 93 УК РСФСР. Они признаны виновными в том, что по сфабрикованным документам мошенническим путем по­лучали с предприятий промышленности г. Горького и г, Лысково товары, оплачивая их по оптовой цене. Хище­ния совершались следующим образом. Т. на бланке Горь­ковского объединения «Сельхозтехника» сфабриковал письмо на имя заместителя директора Лысковского элект­ротехнического завода с просьбой об отпуске 300 клак­сонов к автомобилю «Жигули». По этому письму он сов­местно с Б. получил изделия, заплатив по чеку 422 руб., тогда как их розничная цена составила 1160 руб. Таким же обманным путем они получили с Горьковского завода специализированных автомобилей 5 тонн оцинкованного железа, большую партию подшипников и других промыш­ленных товаров, оплатив их стоимость по оптовой цене. Как установил суд, всего было похищено путем мошенни­чества государственного имущества на 9886 руб., состав­ляющих разницу между розничной и оптовой ценой. Вер­

76

ховный Суд РСФСР, рассмотрев дело по кассационным жалобам осужденных и их адвокатов, считавших, что дей­ствия Т. и Б. не содержат состава преступления — хище­ния, так как, получив продукцию, они ее оплатили, при­говор оставил без изменения и в определении указал, что все мошеннические операции по получению дефицитного государственного имущества были направлены на его хи­щение и присвоение разницы между государственной и розничной ценой. Поэтому действия осужденных били обоснованно квалифицированы как хищение государст­венного имущества в крупных размерах¹⁵.

Такое решение вопроса является, несомненно, правиль­ным, основанным на законе, ибо безвозмездность как приз­нак хищения отсутствует лишь тогда, когда государство получило полное возмещение стоимости утраченного иму­щества и не понесло никакого положительного материаль­ного ущерба. Частичное же возмещение стоимости изъятою имущества, как это и имело место в данном случае, не погашает всего размера ущерба, который был реально причинен незаконными действиями виновных. Такой ущерб имеет лишь ту особенность, что его размер состав­ляет разница между более низкими оптовыми ценами, принятыми только при расчетах между социалистическими организациями, и более высокими розничными ценами на соответствующие товары. Но эта особенность не затраги­вает сущностной природы данной разновидности матери­ального ущерба как реальных убытков, причиненных не отдельным социалистическим организациям, а государ­ству в целом. Именно это обстоятельство особо подчерки­вается в определении Верховного Суда РСФСР по делу А. и X,, осужденных Верховным Судом Северо-Осетннской АССР за хищение в особо крупных размерах. Это дело представляет значительный интерес для правильного по­нимания природы материального ущерба и порядка его возмещения.

А. и X. признаны виновными в том, что, выдавая себя за представителей государственных организаций, коими они в действительности не являлись, по фиктивным доку­ментам на предприятиях ряда союзных республик незакон­но получали по оптовой цене лимонную кислоту, якобы для предприятия, от имени которого представляли под­дельные документы, а затем реализовывали продукт и деньги присваивали. Так, на Дигорском заводе лимонной кислоты они получили 1730 кг продукта, уплатив за не^го по оптовой стоимости 3085 р. 98 к., тогда как розничная

77

цена составляла 21 625 руб. Таким же путем на Горбов- ском сахарном комбинате А. и X. получили 2 т лимонной кислоты, уплатив оптовую стоимость ее в сумме 5200 руб. вместо розничной стоимости 25 ООО руб. Похищенную мо­шенническим путем кислоту осужденные реализозали в в среднем по 6 руб. за 1 кг, а деньги присвоили.

В кассационных жалобах адвокаты, ссылаясь на то, что кислота не похищалась, а покупалась без причинения ущерба предприятиям (поскольку ее стоимость оплачива­лась по оптовым ценам) с целью ее перепродажи, утверж­дали, что при таких обстоятельствах ответственность осуж­денных должна наступать за спекуляцию, а не за хищение. Верховный Суд РСФСР, отвергая эти утверждения, ука­зал: «Доводы, приведенные в жалобах о том, что лимон­ная кислота была не похищена, а куплена с целью спе­куляции, необоснованны, поскольку осужденные не поку­пали ее как частные лица, а завладели ею мошенническим путем под видом приобретения для государственных орга­низаций. Тот факт, что незначительная часть стоимости лимонной кислоты, а именно оптовая цена, установлен­ная только для расчетов между организациями, была осужденными оплачена, не может свидетельствовать об отсутствии у них умысла на хищение, так как в результа­те завладения лимонной кислотой государству был причи­нен ущерб в особо крупном размере, именно—на сумму 38 484 руб.». В то же время с учетом того, что Дорбгор- скому заводу и Горбовскому комбинату была оплачена оптовая стоимость лимонной кислоты, приговор в части гражданского иска изменен: причиненный ущерб в сумме 38 484 руб., составляющий разницу между розничной и оптовой ценами лимонной кислоты, определено взыскать с осужденных в доход государства, а не в пользу завода и комбината, как указывалось в приговоре¹⁶. Таким обра­зом, Верховный Суд РСФСР признал, что материальный ущерб как признак хищения может быть причинен не только конкретной организации, что чаще всего и имеет место, но и государству в целом.

В заключение необходимо отметить, что установление точного размера хищения имеет определенное значение не только для квалификации преступления и возмещения ущерба, но и для индивидуализации виновному наказания в рамках санкции соответствующей статьи УК- Диапазон размеров хищения в качестве значительного, крупного и особо крупного достаточно широк. При прочих равных ус­ловиях степень общественной опасности содеянного повы­

78

шается или снижается в зависимости от размера фактичес­ки причиненного ущерба, если его оценивать по отношению к максимальному пределу, характерному для того или ино­го вида хищения.

§ 2. Виды хищений социалистического имущества как самостоятельные преступления

Действующее уголовное законодательство предусмат­ривает два вида хищений государственного или обществен­ного имущества в качестве самостоятельных преступлений: мелкое хищение и хищение в особо крупных размерах. Сос­тавы зтих преступлений сконструированы в отдельных статьях УК РСФСР — соответственно в ст. ст. 96 и 93¹.

I. Мелкое хищение государственного и общественного имущества в качестве отдельно взятого единичного факта само по себе не обладает высокой степенью общественной опасности, но в обобщенном виде, в своей совокупности в масштабе отрасли народного хозяйства, области, респуб­лики и тем более страны в целом эти правонарушения мо­гут причинить весьма значительный суммарный матери­альный ущерб социалистической собственности. В силу это­го решительная и последовательная борьба с мелкими хи­щениями всеми имеющимися в распоряжении советского общества методами и средствами представляет важную задачу государственных органов и общественных органи­заций. Советское государство в борьбе с этим социальным злом широко использует как меры общественного воздей­ствия и воспитания, так и правовые средства принудитель­ного, в том числе и административного и уголовно-право­вого характера. Исходя из этого, Пленум Верховного Су­да СССР в постановлении от 27 ноября 1981 г. «О повы­шении роли судов в борьбе с хищениями государственного и общественного имущества» указал: «Судам необходи­мо усилить борьбу с мелкими хищениями государственно­го и общественного имущества, имея в виду, что ими при­чиняется обществу значительный материальный и мораль­ный ущерб. Следует обеспечить рассмотрение таких дел в установленный законом срок, чаще рассматривать их не­посредственно в трудовых коллективах»¹⁷.

За мелкое хищение действующее законодательство ус­танавливает в зависимости от обстоятельств дела и лич­ности виновного, влияющих на степень общественной опасности правонарушения, три вида ответственности:

79

уголовную, административную¹⁸ и общественную*. Оп­ределяющим признаком мелкого хищения является, как уже отмечалось, незначительный размер причиненного при этом материального ущерба, не превышающий в де­нежном выражении 50 руб. Однако, определяя хищение как мелкое, кроме стоимости похищенного, следует также учитывать количество изъятых предметов в натуре (вес, объем) и их значимость для народного хозяйства,

В отдельных случаях с учетом количественного и ка­чественного критериев хищение социалистического имуще­ства, стоимость которого не превышает 50 руб., может быть расценено как хищение в значительных размерах. Именно так были квалифицированы по ч. 2 ст. 92 УК РСФСР действия шофера совхоза Ш, и откомандирован­ного в совхоз на сельскохозяйственные работы Ф., которые по предварительному сговору между собой в период по­севной кампании похитили четыре мешка семенной пше­ницы весом 208 кг на сумму 45 р. 76 к., отвезли ее в г. Химки и продали¹⁹. Хотя стоимость похищенного не до­стигала 50 руб., однако количество семенного зерна, его особое народнохозяйственное значение в период сева о^г- условили квалификацию хищения по ст, 92 УК РСФСР Но и по этой категории уголовных дел стоимостной крите­рий имеет приоритетное значение: само по себе количест­во похищенного, хотя бы и сравнительно значительное, без учета его стоимости и значимости для народного хо­зяйства в конкретных условиях места, времени и обста­новки совершенного хищения не может обосновать ква­лификацию действий виновного по ст. 89 УК РСФСР.

Размер и значимость — дополнительный критерий для определения размера хищения. При небольшой стоимости похищенного (например, 12 р. 50 к., как это имело место при хищении 30 кг помидоров) ссылка в приговоре па зна­чимость его для народного хозяйства не может быть при­знана убедительной²⁰.

Однако размер ущерба — лишь одно из слагаемых со­вокупной величины общественной опасности рассматри­ваемых правонарушений. В зависимости от наличия или отсутствия в содеянном тех или иных отягчающих или смягчающих обстоятельств степень общественной опасности мелких хищений может быть различна. Различны и л^ди, их совершающие. В сознании отдельных граждан прочно

* При решении вопроса об ответственности за мелкое хищение сле­дует иметь в виду Указ Президиума Верховного Совета СССР от 23 мая 1986 f. «Об усилении борьбы с извлечением нетрудовых дохо­дов»,

80

укоренились частнособственнические взгляды и представ­ления, а повторно или систематически совершаемые ими хищения являются, по сути, прямым следствием парази­тической психологии рвача. В отношении таких лиц меры общественной и административной ответственности уже не могут оказать необходимого воспитательного и предупре­дительного воздействия. Совершаемые ими мелкие хищения по своей антисоциальной сущности и степени общественной опасности перерастают рамки проступка и приобретают свойства уголовно наказуемого деяния.

Статья 96 УК РСФСР определяет признаки преступ­ления как мелкое хищение государственного или общест­венного имущества путем кражи, присвоения, растраты, злоупотребления служебным положением или мошенни­чества, совершенное лицом, к которому с учетом обстоя­тельств дела и личности не могут быть применены меры общественного воздействия или административного взыс­кания.

Уголовный закон, следовательно, не содержит строго формализованных критериев отграничения мелкого хище­ния в качестве преступления от аналогичного правонаруше­ния как административного проступка. Единственный от­личительный признак — невозможность исправления и пе­ревоспитания лица мерами общественного воздействия или административного взыскания — носит оценочный характер, что создает значительные трудности для единообразного применения норм права. Действительно, согласно ст. 96 УК, мелкое хищение расценивается как преступление и соответ­ственно влечет уголовную ответственность лишь в тех слу­чаях, если с учетом всех обстоятельств дела и отрицатель­ной характеристики личности виновного к нему не могут быть применены меры общественного воздействия или ад­министративного взыскания. Характер этих обстоятельств, содержание фактов и иных данных, негативно характери­зующих субъекта и обусловливающих в своей совокупности необходимость привлечения его к уголовной ответствен­ности за мелкое хищение,— вопрос факта, который в каж­дом конкретном случае разрешается органами дознания, следствия и судом. Практика применения ст. 96 УК пока­зывает, что в качестве таких обстоятельств органы право­судия учитывают, например, отсутствие у правонарушите­ля постоянного места жительства, занятие попрошайни­чеством и бродяжничеством, ведение иного паразитичес­кого образа жизни, соединенного с длительным уклоне­нием от оСщественно полезного труда, наличие судимости

6 Заказ 1192

81

за какое-либо другое преступление, установленные факты неоднократного или грубого нарушения общественного по­рядка или правил социалистического общежития, пред­шествующее применение мер административного взыска­ния за мелкое хищение, мелкую спекуляцию или мелкое ху­лиганство, отрицательные характеристики с места работы, учебы или жительства. Кроме этого, правоохранительные органы, как правило, признают мелкое хищение преступле­нием, если оно совершено алкоголиком или наркоманом, группой лиц по предварительному сговору либо с проник­новением в помещение или иное хранилище ценностей, сопряженное со взломом замков, запоров, лицом, ранее признанным особо опасным рецидивистом. Принимая реше­ние о привлечении лица к уголовной ответственности, ука­занные органы обычно учитывают не одно, отдельно взя­тое обстоятельство, отрицательно характеризующее винов­ного и повышающее опасность совершенного им правона­рушения, а несколько подобных обстоятельств, совокуп­ность которых свидетельствует, что оно совершило не ад­министративный проступок, а именно преступление.

Мелкое хищение государственного или общественного имущества с объективной стороны может быть совершено только в формах, указанных в ст. 96 УК, а именно: путем кражи, присвоения, растраты, злоупотребления служебным положением или мошенничества. Имея это в виду, Пленум Верховного Суда СССР в п. 18 постановления от 11 июля 1972 г, разъяснил, что при рассмотрении уголовных дел о мелких хищениях необходимо учитывать, что перечень спо­собов этого преступления, содержащийся в ст. 96 УК РСФСР, является исчерпывающим. Поэтому хищение го­сударственного или общественного имущества путем гра­бежа или разбоя, независимо от размера и стоимости по­хищенного, должно квалифицироваться как грабеж или разбой.

Следует подчеркнуть, что наличие (предварительной договоренности о совершении уголовно наказуемого мелко­го хищения группой лиц, особо опасным рецидивистов, с проникновением в помещение или иное хранилище не яв­ляется таким обстоятельством, которое может служить основанием для квалификации рассматриваемого преступ­ления как хищения в значительных размерах. Однако дея­ние виновного даже при наличии указанных отягчающих обстоятельств может быть квалифицировано по ст. 96 УК, если его умысел был направлен на совершение именно мелкого хищения. Посягательство, которое было направ-

82

лено на завладение социалистическим имуществом в зна­чительном или крупном размерах, но фактически завершив­шееся изъятием виновным по независящим от него причи­нам лишь небольшой (до 50 руб.) суммы денег или мало­ценного имущества (например, ввиду отсутствия предпо­лагаемых ценностей во взломанном сейфе или ином Хра­нилище), должно рассматриваться как покушение на бо­лее общественно опасный вид хищения государственного или общественного имущества.

Если обстоятельства дела свидетельствуют о соверше­нии единого продолжаемого хищения, то, хотя каждый от­дельно взятый преступный акт изъятия имущества и не дос­тигал по своему размеру 50 руб., все содеянное в зависи­мости от направленности умысла виновного и суммарного материального ущерба образует либо оконченное хищение в значительном или крупном размерах, либо покушение на эти преступления.

Так, мастер производственного обучения ПТУ Ю., сос­тавляя фиктивные табели, систематически в течение 6 ме­сяцев начислял отсутствующим учащимся мелкие суммы от 2 до 30 руб. и присваивал деньги. Таким путем он по­хитил всего 105 руб. Учитывая, что в действиях виновно­го имелись все признаки продолжаемого хищения, соде­янное им правильно было квалифицировано по ч. 1 ст. 92 УК РСФСР²¹.

Часть 2 ст. 96 УК РСФСР предусматривает квалифици­рованный состав мелкого хищения, если оно повлекло ра­зукомплектование автомобилей, тракторов, сельскохозяй­ственной и другой техники при перевозках железнодорож­ным, водным и иным транспортом, а также в местах по­стоянного или временного хранения.

Особо квалифицированный состав мелкого хищения го­сударственного или общественного имущества определен ч. 3 ст. 96 как действия, предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, совершенные лицом, ранее судимым за мелкое хищение, либо ранее совершившим хи­щение государственного или общественного имущества или личного имущества граждан, предусмотренное статьями 89—93 144—147, 218¹ и 224¹ настоящего Кодекса, При этом надо иметь в виду, что закон в качестве особо квалифицирующего признака предусматривает специальный рецидив мелкого хищения, а не его повтор­ность. Кроме того, предшествующая судимость за мелкоа хищение может быть принята во внимание, если за

6’

83

нее не истекли сроки погашения судимости, указанные в ст. 57 УК РСФСР. Повторность же, о которой, говорит закон, образует лишь такое предшествующее хищение, за которое не истекли сроки давности привлечения к уголов­ной ответственности (ст. 48 УК).

И. Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах — самое опасное посягательство на социалистическую собственность. Прези­диум Верховного Совета СССР Указом от 5 мая 1961 г. чОб усилении борьбы с особо опасными преступлениями» выделил данный вид хищения социалистического имущест­ва в самостоятельный состав преступления, допустив при­менение за его совершение высшей меры наказания — смер­тной казни.

На основании названного Указа Уголовный кодекс РСФСР был дополнен ст. 93¹, которая устанавливает от­ветственность за «хищение государственного или общест­венного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения» (ст. ст. 89—93 УК).

Конкретный способ изъятия имущества применительно к рассматриваемому составу преступления не имеет прин­ципиального значения и на квалификацию содеянного по ст. 93¹ УК влияния не оказывает, однако установление в действиях виновного признаков определенной формы хище­ния в каждом уголовном деле имеет важное практическое значение. Оно заключается в том, что установление той или иной формы хищения (кражи, присвоения, мошенни­чества и т. д.), предусмотренной в законе, исключает воз­можность смешения хищения с иными преступными дея­ниями, причинившими государству или общественной орга­низации особо крупный материальный ущерб, что, напри­мер, может иметь место при злоупотреблениях служебным положением как должностным преступлением.

С точки зрения способа совершения хищения в особо крупных размерах- диспозиция ст. 93¹ УК является отсы­лочной. Она адресует орган, применяющий закон, к ст. ст. 89—93 УК, в которых раскрываются или указывают­ся все возможные формы, присущие и хищению в особо крупных размерах. Последнее, следовательно, со стороны объективной может быть совершено путем кражи, грабе­жа, разбоя, присвоения, растраты, злоупотреблении слу­жебным положением и мошенничества. Практика, однако, свидетельствует, что наиболее типичными формами совер­шения данного вида хищения являются присвоение, раст­рата и завладение государственным или общественным

84

имуществом путем злоупотребления служебным положе­нием.

Формой хищения социалистического имущества в особо крупных размерах может быть и разбой. Поскольку раз- бой сам по себе в соответствии с законодательной конст­рукцией относится к так называемым «усеченным» соста­вам преступлений,- в юридической литературе высказано мнение, что разбойное нападение с целью завладения го­сударственным или общественным имуществом, хотя бы и не завершившееся изъятием ценностей, должно рассмат­риваться как оконченное деяние, предусмотренное ст. 93¹ УК²². Такую рекомендацию следует признать ошибочной, противоречащей прямым предписаниям уголовного закона, В самом деле, ст. 93¹ УК говорит о хищении в любой форме, включая и разбой, т. е. о фактическом изъятии имущества из владения государства или общественных ор­ганизаций. Отсюда следует, что в целом состав преступ­ления, предусмотренного ст. 93¹ УК, сконструирован в законе как материальный, а последний не может быть од­новременно и формальным, а тем более «усеченным» со­ставом. Рекомендация квалифицировать разбойное напа­дение, не завершившееся завладением товарно-материаль­ными ценностями в особо крупных размерах, как окон­ченное преступление, предусмотренное ст. 93¹ УК, исходит, по сути дела, из ложного положения, что одно и то же преступление по законодательной конструкции его соста­ва может быть и материальным, и «усеченным». Но подоб­ное положение вещей законодательной практике не изве­стно. Поэтому разбойное нападение с целью завладе­ния социалистическим имуществом в особо крупных раз­мерах, не приведшее фактически к его изъятию, следует квалифицировать по ст. 15 и ст. 93¹ УК как покушение на рассматриваемое преступление. Именно такую позицию за­нимает и судебная практика²³. При этом надо иметь в виду, что если обстоятельствами дела не будет доказан умысел виновного на хищение именно в особо крупных размерах, содеянное надлежит квалифицировать по ст. 91 УК как оконченный разбой.

Определяющим признаком преступления, предусмот­ренного ст. 93¹ УК, является размер причиненного хище­нием реального материального ущерба. Закон не говорит, что следуем понимать под особо крупным размером хище­ния. В судебно-следственной практике таковым признается ущерб в денежном выражении 10 тыс. руб. и более. Ква­лификация преступления по ст. 93¹ УК может основывать­

85

ся только на стоимостном критерии оценки размера по­хищенного.

Для признания хищения совершенным в особо крупных размерах решающее значение имеет сам размер стоимос­ти похищенного, а не выгода (денежная сумма), получен­ная виновным в результате продажи имущества или иного его использования²⁴.

Изучение судебно-следственной практики показывает, что хищение государственного или общественного имуще­ства признается совершенным в особо крупных размера* и действия виновного квалифицируются по ст. 93¹ УК в следующих наиболее часто встречающихся случаях:

1)    Когда виновный одншм действием сразу завладевает материальными ценностями на сумму свыше 10 ООО руб. Например, Верховным Судом Дагестанской АССР К. и Д. осуждены по ст. 93¹ УК за то, что они совершили разбой­ное нападение на сторожа Механизированной колонны — II Главдагестанстроя и путем взлома сейфа похитили из кассы организации 32 302 руб.²⁵.

2)     Если особо крупный размер похищенного явился результатом нескольких хищений, совершенных одним и тем же способом из одного и того же или из разных источ­ников. Неоднократные, совершаемые в течение определен- ього времени тождественные преступные акты свидетель­ствуют о едином умысле виновного и поэтому, когда об­щий размер похищенного превышает 10 тыс. руб., рассмат­риваются как единое продолжаемое хищение в особо крупных размерах. Именно так были квалифицированы Оренбургским областным судом действия К., который в течение сентября — декабря 1977 года совершил несколько краж государственного имущества из магазинов²⁶.

В подобных случаях отдельные эпизоды хищения не требуют самостоятельной квалификации по соответству­ющим статьям УК, так как полностью поглощаются сг. 93¹ УК РСФСР. Эти отдельные акты, будучи неотъемлемой составной частью единого продолжаемого хищения в особо крупных размерах, не приобретают свойства само­стоятельного обособленного преступления, нуждающегося в квалификации по надлежащей статье УК. Сформулиро­ванное положение относится и к тем случаям, когда от­дельные преступные акты были совершены в разное премя на территории различных союзных республик. Од­нако суды не всегда учитывают эту особенность хищения, предусмотренного ст. 93^! УК, что приводит к искажению уголовно-правовой оценки содеянного и, как следствие

86

этого, к неправильному осуждению виновного за соверше­ние менее опасного преступления. Большой интерес в этом плане представляет дело С., Л. и К., рассмотренное в по- рядке надзора Президиумом Верховного Суда РСФСР, в постановлении которого особо отмечено; «Решая вопрос о квалификации действий осужденных, суд не учел, что в случае изъятия государственного или общественного иму-_г щества не в один прием, а неоднократно, хищенне в особо крупном размере представляет собой сложное преступле­ние, слагающееся из ряда отдельных хищений. Поэтому вся преступная деятельность виновных, независимо от то­го, что хищения совершались осужденными на территории нескольких союзных республик, должна рассматриваться как одно завершенное сложное преступление — хищение в особо крупных размерах... Вопреки этому виновные не по­несли наказания за хищение в особо крупных размерах, а осуждены лишь за хищение государственного и общест­венного имущества в крупном размере»²⁷. При новом рас­смотрении дела виновные осуждены по ст. 93¹ УК РСФСР.

3)    Выше шла речь, по существу, о едином продолжае­мом хищении социалистического имущества, стоимость ко­торого превышает в общей сложности 10 ООО руб. Но осо­бо крупный размер похищенного может явиться результа­том не только нескольких тождественных форм хищения из одного и того же или разных источников, но и ряда хищений, совершенных различными способами. Например, действия виновного, последовательно совершившего кра­жу, присвоение и мошенничество, если при этом общий размер похищенного превышает 10 000 руб., должны ква­лифицироваться по ст. 93¹ УК. Однако и в этом случае от­дельные факты хищения, образующие сами по себе, если их брать изолированно, составы кражи, присвоения, мо­шенничества, должны рассматриваться не как самостоя­тельные деяния, а как эпизоды одного преступления — хи­щения в особо крупных размерах. При этом отдельные хищения, причинившие в общей сложности такой ущерб, могут существенно не совпадать во времени и в простран­стве. Более того, они также могут совершаться на тер­ритории различных союзных республик. В этом случае возникает вопрос, который не всегда однозначно решается на практике: закон какой союзной республики подлежит применению — той, где хищения достигли особо крупного размера, или той, где совершен последний преступный акт, образующий в совокупности с другими данное преступле­ние? Так, по упоминавшемуся выше делу С., Л. и К., со-

87

вершивших па территориях Молдавии, Украины и РСФСР большое число хищений, Президиум Верховного Суда РСФСР высказал мнение, что применению подлежит уго­ловный закон той союзной республики, на территории ко­торой хищение с участием каждого из осужденных до­стигло особо крупных размеров. Между тем Пленум Вер­ховного Суда СССР занял по этому вопросу несколько иную позицию, разъяснив в п. 15 постановления or 11 ию­ля 1972 г., что совершение нескольких хищений любым способом, образующих в общей сложности хищение в осо­бо крупном размере, следует квалифицировать но закону тон союзной республики, где совершено последнее хище­ние, иными словами, где преступная деятельность закон­чилась или была пресечена.

Применительно к этой разновидности хищения в особо крупных размерах судебную практику интересует и такой вопрос: подлежит ли включению в размер ущерба та сто­имость похищенного имущества как результат отдельного преступного акта, по которому, если его рассматривать изолированно, истекли сроки давности привлечения к уго­ловной ответственности? На этот счет в литературе выска­зано следующее суждение: «При установлении общего размера похищенного в последний могут включаться лишь те суммы, явившиеся результатом ранее совершен­ных отдельных хищений, за которые виновный еще не су­дим или по которым не истекли сроки давности привлече­ния к уголовной ответственности (ст. 48 УК РСФСР)»²⁸.

Это положение представляется ошибочным, так как отдельный эпизод незаконного корыстного изъятия цен­ностей в единой структуре хищения в особо крупных раз­мерах утрачивает значение самостоятельного преступле­ния, на которое, как известно, только и могут распростра­няться соответствующие давностные сроки. В силу этого указанные сроки, предусмотренные ст. 48 УК, должны применяться не к отдельным преступным актам, составля­ющим хищение в особо крупных размерах, а к данному преступлению в целом. Ввиду того, что за рассматривае­мое преступление закон предусматривает возможность наз­начения смертной казни, вопрос о применении давности к лицу, его совершившему, разрешается судом. Если суд не найдет возможным применить давность, смертная казнь не может быть назначена и заменяется лишением свободы (ст. 48 УК РСФСР).

Наибольшую трудность представляет квалификация хищений в особо крупных размерах, совершенных в соу­

88

частии группой лиц по предварительному сговору. При расследовании и рассмотрении в судах этой категории дел все еще имеются серьезные недостатки, в частности непол­но выясняется роль каждого обвиняемого в отдельности, точно не устанавливается сумма похищенного отдельным участником группового хищения. Нередко органы следст­вия и суд, установив факт принадлежности виновного к группе расхитителей, а также общую сумму ущерба, при­чиненного преступлением, считают наличие этих данных достаточным для предъявления лицу обвинения и осуж­дения его за хищение в особо крупных размерах, Меж,<у тем доказанность этих обстоятельств сама по себе еще не является свидетельством виновности лица в преступлении, предусмотренном ст. 93¹ УК. По этому поводу Пленум Верховного Суда СССР в постановлении по делу Н. выс­казал следующее принципиальное соображение: «Вывод суда о доказанности участия обвиняемого в совершении тех или иных вмененных ему действий должен строиться на установленных по каждому эпизоду данных. Установ­ленный собранными по делу доказательствами факт учас­тия лица в отдельных эпизодах преступно» деятельности не дает оснований распространить этот вывод на другие предъявленные в обвинении эпизоды, которые не под­крепляются убедительными доказательствами»²⁹. Брянским областным судом Н. осужден за хищение имущества на сумму 10 908 руб., тогда как материалами дела было до­казано его участие не во всех эпизодах хищения кровель­ного и тонколистного железа, совершенного другими участниками группового преступления, а лишь в некоторых из них на сумму 1232 руб.

При применении ст. 93¹ УК к участникам группового хищения необходимо установить, что виновный принимал участие в качестве исполнителя или соучастника (органи­затора, пособника, подстрекателя) всех тех действий, результатом совершения которых в общей сложности явилось хищение в особо крупных размерах. Таким обра­зом, из изложенного и принципа субъективного вменения вытекает, что каждый участник группового хищения песет ответственность за тот размер причиненного материально­го ущерба, который явился результатом его собственных преступных действий в той или иной предусмотренной за­коном форме.

Изучение материалов судебно-следственной практики показывает, что при оценке действий лиц, совершивших в соучастии групповое хищение, когда общий размер похи-

89

щенного является особо крупным, возможны три основных варианта квалификации содеянного:

а)    Когда каждый член преступной группы принимал непосредственное участие в хищениях, общий размер кото­рых составляет сумму свыше 10 тыс. руб., действия всех соисполнителей квалифицируются по ст. 93¹ УК. Именно так были квалифицированы Президиумом Верховного Суда РСФСР действия участников воровской группы в приведенном выше деле С., Л. и К. При этом размер доли похищенного в натуральном или денежном выражении, полученной каждым участником преступления, не влияет на уголовно-правовую оценку его действий.

б)    Если общий размер похищенного группой лиц по предварительному сговору хотя бы и являлся особо круп­ным, но ни один из ее участников в отдельности не прини­мал участия в качестве исполнителя или иного соучастни­ка в хищении на сумму свыше 10 тыс. руб., состав преступ­ления, предусмотренного ст. 93¹ УК, отсутствует. Ярослав­ским областным судом А., К., Г. и Ш, осуждены по ст. 93¹ УК РСФСР. Они были признаны виновными в том, что в течение двух лет по предварительному сговору между со­бой систематически изымали со складов большое количе­ство овощей и фруктов, реализовывали их через магазины, а вырученные деньги присваивали. Всего таким путем ими похищено материальных ценностей на сумму 12 957 руб. Однако Верховный Суд РСФСР нашел, что действия ви­новных без достаточных к тому оснований квалифицирова­ны судом по ст. 93¹ УК РСФСР, и в определении по делу указал: «Как усматривается из материалов дела. А. участ­вовала в хищении государственного имущества на сумму 5465 руб., К- — на 6915 руб., Г. — 5642 руб. и Ш.— 8598 руб. Таким образом, никто из указанных лиц не со­вершил хищения в особо крупных размерах, поэтому их действия подпадают под признаки ч. 3 ст. 92 УК РСФСР»^?0.

в)    Если хищение совершено группой лиц и при этом общий размер похищенного является особо крупным, то квалификация действий виновных лиц по той или иной статье (или части статьи) главы II Особенной части УК может быть различной в зависимости от стоимости похи­щенного государственного или общественного имущества каждым участником группового хищения; одни соисполни­тели могут нести уголовную ответственность по ст. 93¹, тогда как другие — по ч. 4 ст. 89 или ч. 3 ст. ст. 92, 93 УК РСФСР. '

От соисполнительства в групповом хищении в особо

90

крупных размерах следует отличать соучастие в данном преступлении. Соучастник преступления в виде пособника или подстрекателя, действия которого квалифицируются по ст. 17 и ст. 93¹ УК РСФСР, не входит в состав группы, не принимает непосредственного участия в совершаемых ею хищениях, но, оказывая исполнителю (или исполните­лям) то или иное содействие в его преступной деятельнос­ти, сознает, что в результате этого государству или общест­венной организации причиняется реальный материальный ущерб в особо крупных размерах³¹. Получение пособником от исполнителя денежного вознаграждения до или после совершенного им хищения за оказанное последнему содей­ствие не превращает пособничество в соисполнительство.

Однако соучастие с предварительным распределением ролей непосредственно на месте совершения преступления, хотя бы один из участников группы физически и не изымал материальные ценности на сумму свыше 10 тыс. руб., в судебной практике обоснованно рассматривается как со­исполнительство хищения в особо крупных размерах и квалифицируется по ст. 93¹ УК, независимо от размера доли похищенного, полученной каждым преступником. Ростовским областным судом Б. осужден по ст. 93¹, а Ч. — по ч. 3 (в новой редакции — ч. 4) ст. 89 УК РСФСР. Они признаны виновными в том, что по предварительному сговору в ночное время совершили из сейфа сберкассы хищение денег и облигаций государственного 3-процентно­го займа на сумму 11513 руб. При этом, согласно имев шейся договоренности, Б. проник в помещение сберкассы, взломал сейф и изъял из него ценности, а Ч. в это время на улице наблюдал за обстановкой, обеспечивая безопас­ность действий своего соучастника. При разделе похищен­ного Ч. получил 4000 руб. Верховный Суд РСФСР не согласился с квалификацией действий Ч. на этом основа­нии по ч. 3 ст. 89 УК, признал его соисполнителем хище­ния в особо крупных размерах и в определении по делу указал: «Суд не учел того обстоятельства, что лица, со­вершившие кражу по предварительному сговору, несут ответственность с учетом всей денежной суммы, на хище­ние которой направлен умысел, независимо от того, как поделено похищенное между участниками преступления»³².

Глава Ml

ФОРМЫ ХИЩЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО И ОБЩЕСТВЕННОГО ИМУЩЕСТВА

Под формами хищения наука советского уголовного права и правоприменительная практика понимают те спо­собы, конкретные приемы совершения общественно опас­ных действий, путем применения которых виновный проти­воправно и безвозмездно изымает имущество из владения государственных или общественных предприятий, учрежде­ний либо организаций или управомоченных материально ответственных лиц с целью обращения похищенного в свою или третьих лиц собственность. По формам совер­шения хищений действующее уголовное законодательство союзных республик различает семь конкретных составов этого преступления:

1)    хищение, совершенное путем кражи (ст. 89 УК РСФСР);

2)   хищение, совершенное путем грабежа (ст. 90 УК);

3)   хищение, совершенное путем разбоя (ст. 91 УК);

4)   хищение, совершенное путем присвоения (ст. 92 УК);

5)   хищение, совершенное путем растраты (ст. 92 УК);

6)   хищение, совершенное путем злоупотребления слу­жебным положением (ст. 92 УК);

7)   хищение, совершенное путем мошенничества (ст. 93 УК).

Правильное установление формы хищения в каждом конкретном случае является необходимой предпосылкой, условием правильного и точного применения закона, един­ственно верной социально-политической и правовой оценки содеянного, а отсюда и индивидуализации ответственности и наказания виновного.

Высшие судебные органы Союза ССР и союзных рес­публик проблеме правильного установления форм хищения

92

придают исключительно важное значение. Так, постановле­ние Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. содержит четкие указания о признаках таких форм хище­ния, как присвоение и растрата, хищение путем злоупот­ребления служебным положением, кража; постановление Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 марта 1966 г. (с последующими изменениями) определяет важнейшие признаки грабежа и разбоя.

Однако изучение материалов следственной и судебной практики позволяет сделать вывод, что ошибки в прави­льном установлении формы хищения, совершенного в кон­кретном случае, еще имеют место. Они допускаются при установлении признаков кражи и грабежа, кражи и при­своения, насильственного грабежа и разбоя, кражи и мо­шенничества. Указания на такого рода ошибки можно встретить в опубликованных материалах судебной прак­тики Верховного Суда СССР и Верховного Суда РСФСР. Причем эти ошибки не только выражаются в неверном применении закона, но и влекут за собой в ряде случаев ошибочную социально-политическую и юридическую оцен­ку содеянного, существенно влияющую на судьбу обвиня­емого или подсудимого. Одной из Таких ошибок можно назвать неверное признание открытым похищением (гра­бежом) изъятие социалистического имущества, на самом деле совершенного в форме кражи. Если имело место от­крытое похищение, то вне зависимости от размера причи­ненного им имущественного ущерба оно не может быть квалифицировано как мелкое, образуя хищение в форме грабежа в значительном размере.

Некто П. признан виновным в открытом похищении го­сударственного имущества: воспользовавшись временным отсутствием продавца, П. из-под прилавка магазина по­хитил две бутылки водки. Его действия были квалифи­цированы по ч. 2 ст. 90 УК (по признаку прежней су­димости), по которой он и был осужден. В определении по этому делу Судебная коллегия по уголовным делам Вер­ховного Суда РСФСР указала: «Народный суд обосно­ванно пришел к выводу о виновности П. в хищении двух бутылок водки, однако ошибочно квалифицировал совер­шенное им преступление как грабеж.

Рассказывая об обстоятельствах хищения, П. утверж­дал, что при отсутствии продавца винного отдела и кого бы то ни было другого возле прилавка он незаметно взял водку, спрятал бутылки под одеждой и покинул магазин, считая, что его действия никто не видел.

93

Эти утверждения виновного не опровергаются матери­алами дела.

Как видно из показаний свидетеля Г., находившейся в момент совершения преступления в магазине, П. не видел ее и не знал, что она за ним наблюдает.

При таких данных надлежит признать, что П. должен нести ответственность за мелкое хищение государственно­го имущества, совершенное путем кражи повторно, от­ветственность за которое предусмотрена ч. 2 ст. 9G УК РСФСР» (ныне—ч. 3 ст. 96 УК РСФСР)¹.

§ 1, Хищение, совершенное путем кражи

Хищение государственного или общественного имуще­ства, совершенное путем кражи, состоит, как определяет ст. 89 УК РСФСР, в тайном похищении государственного или общественного имущества, сущностное содержание ко­торого как объективно, так и субъективно заключается в том, что виновный (вор) стремится избежать какого бы то ни было контакта с лицами, в ведении или под охраной которых находится похищаемое имущество, или с посто­ронними лицами, которые, обнаружив факт хищения, могли бы как-то воспрепятствовать ему, оказав противо­действие, или способны были бы как очевидцы изобли­чить преступника.

В ряду всех форм хищения кража государственного или общественного имущества может быть признана наи­менее опасной: она не сопровождается применением физи­ческого или психического насилия, что характерно для на­сильственного грабежа и разбоя; виновный не использует для хищения имеющиеся у него правомочия в отношении социалистического имущества или свое должностное поло­жение, не применяет и обмана как способа завладения имуществом.

Кража как форма хищения социалистического иму­щества характеризуется такими составообразующими при­знаками: совершением похищения государственного или общественного имущества при условии тайности содеянного.

Похищение государственного или общественного иму­щества—объективный признак таких форм хищения, как кража, грабеж и', с некоторыми особенностями, разбой.

Определяющий признак похищения, как и всякого ино­го хищения, образует изъятие виновным имущества из владения государства или общественной организации, т. е. противоправный захват имущества, выведение его из

94

владения собственника, осуществленное против или воп­реки его воле. Следовательно, для похищения специфично перемещение или, точнее, перевод похищаемого имущества из владения государства или колхозно-кооперативного пред­приятия в незаконное обладание им виновным путем его противоправного изъятия и захвата. Поэтому отсутству­ют признаки похищения там, где нет противоправного на­рушения владения имуществом, например при присвоении случайно оказавшегося у виновного ценного государствен­ного или общественного имущества.

Важным признаком кражи является, таким образом, похищение имущества лицом, не обладающим никакими в отношении его правомочиями. Однако в практике еще не редки случаи, когда следственные и судебные органы до­пускают ошибки, квалифицируя кражу как присвоение либо, напротив, присвоение как кражу.

' Так, ошибочно как присвоение, а не кража были ква­лифицированы действия А., К. и М., которые по предва­рительному сговору проникли в склад, откуда похитили 450 кг сахарного песку, но при вывозе похищенного были задержаны охранником. Органами следствия действия ви­новных были квалифицированы как покушение на кражу, однако определением распорядительного заседания народ­ного суда г. Дзержинска Горьковской области дело в от­ношении А. и др. было направлено на дополнительное расследование. Суд в своем определении указал,что в действиях обвиняемых имеется состав преступления, пре­дусмотренного ч. 2 ст. 92 УК, поскольку А. является дол­жностным лицом — начальником отдела снабжения заво­да, а М. — охранником завода. Действия их должны быть расценены как присвоение либо растрата государственного и общественного имущества, вверенного им.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, рассматривая это дело, указала в своем определении: «Выводы народного суда ошибочны, проти­воречат обстоятельствам дела. Как видно из материалов, преступная группа образовалась на почве пьянства. Суд lie дал оценки тому, что действия А., так же как и дру­гих лиц, не связаны с его служебной деятельностью. Похи­щенные ценности находились на подотчете других лиц. Суд не учел, что А. как должностное лицо распорядиться этими ценностями не мог. В совершении преступлении он участвовал не как должностное лицо и свое служеб­ное положение при этом, так же как и М., не исиользо вал. Судом также не принято во внимание, что М. в мо-

65

мент совершения преступления не находился на работе и, таким образом, не выполнял своих обязанностей по охра­не»². Приведенные обстоятельства, их оценка дают осно­вания для вывода: хищение государственного и общест­венного имущества, совершенное лицом, имеющим к не­му доступ в связи с порученной работой либо выполнени­ем служебных обязанностей, но не обладающим правомо­чиями по распоряжению, управлению, доставке или хране­нию имущества, подлежит квалификации как кража.

В отдельных случаях простое осуществление тех или иных чисто технических функций в отношении имущества необоснованно признается владением или веданием им на якобы правовых основаниях, в силу чего завладение этим имуществом квалифицируется ошибочно как прис­воение, а не как кража. Так, завладение имуществом ли­цом, которому оно было поручено под охрану, иногда квалифицируется как хищение в форме присвоения. Оши­бочная квалификация в подобных ситуациях проистекает из необоснованного отождествления понятий «охрана» имущества и «договор хранения». Охрана государственного или общественного имущества представляет собой чисто техническую функцию, в то время как договор хранения создает определенные имущественные правоотношения между собственником имущества и его хранителем, пре­доставляя последнему известные правомочия в отношении доверенных ему ценностей.

Работая сторожем во вневедомственной охране, А. со­вершил хищение из охраняемого им магазина. Находясь на дежурстве, он кочергой взломал замок, проник в по­мещение магазина и похитил товары на сумму 84 руб. Президиумом Алтайского краевого суда действия А. были квалифицированы по ч. 1 ст. 92 УК на том основании, что А., которому было вверено охраняемое имущество, дол­жен нести ответственность за его хищение, совершенное путем присвоения. Судебная коллегия по уголовным де­лам Верховного Суда РСФСР, не соглашаясь с такой квалификацией, в своем определении указала, что «А. должен нести ответственность по ст. 89 УК РСФСР. А. не был наделен определенными правомочиями в отношении похищенного имущества, а лишь имел обязанность охра­нять это имущество. Статья же 92 УК РСФСР предусмат­ривает ответственность за растрату или за присвоение вверенного имущества. Поэтому народный суд правильно расценил действия А. как кражу»³.

Кража—всегда противоправное действие виновного.

96

Его противоправность состоит в том, что, во-первых, похи­титель не имеет никаких правомочий в отношении похи­щаемого имущества и изымает его, сознавая противозакон­ность своих действий, в частности то, что он не имеет ни действительного, ни хотя бы предполагаемого права на это имущество; во-вторых, изъятие совершается без ведома лиц, в ведении или под охраной которых находится соци­алистическое имущество.

На практике возможны, конечно, и такие случаи, ког­да изъятие государственного или общественного имущест­ва осуществляется с ведома и согласия лица, которому по­ручена его охрана. Такое «согласие» образует, по сути де­ла, не что иное, как сговор на совместное совершение хищения. Поэтому, если, например, по договоренности со сторожем склада товарно-материальных ценностей ис­полнители преступления связывают его, чтобы тем самым создать видимость применения насилия над ним, после че­го изымают находящееся под охраной «потерпевшего» имущество, действия этих лиц, в том числе и сторожа, дол­жны оцениваться как групповая кража.

Можно поэтому сделать вывод, что понятие похищения не идентично более широкому понятию хищения государ­ственного или общественного имущества. Им не охватыва­ются, во-первых, такие способы обращения в собственность виновного социалистического имущества, при совершении которых товарно-материальные ценности переходят к ви­новному при участии воли и с согласия материально ответ­ственного лица (таково, например, мошенничество); во- вторых, понятием похищения не охватываются и факты об­ращения в собственность виновного такого имущества, ко­торое уже находится в его ведении на том или ином право­вом основании (таковы присвоение и растрата); в-треть­их, нет похищения и в случае незаконного завладения имуществом, не находящимся в этот момент во владении государственной или общественной организации в силу его утраты (таково присвоение найденного или случайно ока­завшегося у виновного ценного государственного или об­щественного имущества).

Для квалификации тайного похищения как кражи не имеют существенного значения конкретные способы и при­емы, примененные вором для изъятия социалистического имущества, и место ее совершения. Путем кражи опреде­ленная вещь может быть изъята целиком, но от нее могут быть отделены и некоторые части или детали; изъятие может быть осуществлено посредством приложения мус­

7 Заказ 1192

97

кульных усилий вора или путем использования каких-ли­бо приспособлений и технических средств, путем вовлече­ния в кражу малолетних или невменяемых, посредством взлома хранилищ и проникновения в них либо просто изъятия «плохо лежащей вещи».

Таким образом, кража, как и другие виды похищения, всегда состоит в извлечении предмета хищения из сферы хозяйственной власти собственника, в разрыве связи иму­щества с его законным владельцем, когда последний те­ряет господство над ним, лишается реальной возможнос­ти распоряжаться этим имуществом. Изъятые ценности перемещаются в незаконное обладание (фактическое вла­дение) виновного. Путем кражи вор стремится присвоить изъятые ценности и заместить собой законного собствен­ника. Однако очевидно, что совершенные им противоправ­ные действия не порождают правовых оснований личной собственности на стороне похитителя и владение им захва­ченным имуществом не охраняется законом, а социалис­тическая организация, из владения которой имущество по* хищено, продолжает, по закону, оставаться единственным его собственником.

Второй необходимый признак кражи как формы хи­щения составляет тайность похищения, незаметность для кого бы то ни было его изъятия из владения государст­венной или общественной организации. Совершая тайное изъятие, вор рассчитывает на отсутствие очевидцев прес­тупных действий, на «ловкость рук» и применяемые им воровские приемы и ухищрения, на невнимательность ли­ца, охраняющего имущество или распоряжающегося им, и другие внешние обстоятельства.

Решая вопрос о том, было ли похищение совершено тайно или открыто, необходимо исходить как из объектив­ного, так и субъективного критериев.

Объективный критерий оценки способа похищения как тайного или, напротив, открытого состоит в отношении к совершаемому похищению со стороны лиц, ведающих со­циалистическим имуществом, распоряжающихся им либо охраняющих его, а также r со стороны посторонних лиц, оказавшихся на месте преступления, в осознании ими или отсутствии сознания того, что совершается противоправ­ное изъятие имущества.

Объективный критерий тайности похищения наиболее отчетливо просматривается там, где кража совершается в отсутствие всяких очевидцев: из магазина или склада товарно-материальных ценностей в ночное время, в обе­

98

денный перерыв, с неохраняемого колхозного тока и т. гг. Такие факты на практике каких-либо затруднений не вы­зывают и ошибок в квалификации не влекут.

Но тайным признается и такое похищение, которое со­вершено хотя и в присутствии лиц, ведающих имуществом или охраняющих его, но незаметно для них. Таково, нап­ример, изъятие имущества, «охраняемого» спящим сторо­жем, или похищение ценностей с прилавка магазина, ког­да продавец отвернулся, вышел в подсобное помещение, отвлекся разговором и т. п. Вот такого рода действия ино­гда ошибочно квалифицируются как открытое похищение по ст. 90 УК, а не как кража по ст. 89 УК.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР в определении по делу Н. указала: «Вывод суда о том, что осужденный совершил грабеж, не подтвер­ждается имеющимися в деле доказательствами. Никто из допрошенных по делу свидетелей не видел, как И. похи­щает с прилавка деньги. Сам осужденный был убежден, что действует тайно. Продавца на рабочем месте не было. Кража денег обнаружилась после того, как Н. ушел из магазина.

При таких обстоятельствах следует признать, что осу­жденный совершил не открытое, а тайное похищение го­сударственного имущества, которое надлежит квалифици­ровать с учетом прежней судимости за аналогичное прес­тупление по ч. 2 ст. 89 УК РСФСР»⁴.

Объективный критерий признания похищения открытым включает в себя не только сознание совершаемых действий лицом, которому вверено социалистическое имущество, или охраняющим его, но и посторонними лицами явившимися очевидцами похищения. Дерзость совершаемых действий и опасность преступника нисколько не умаляются от того, что он открыто изымает имущество в присутствии посто­ронних по отношению к этому имуществу лиц: от них он может ожидать реальное противодействие похищению. Кроме того, похититель зачастую просто не знает, да и не может знать достоверно, является ли лицо, в присутст­вии и на глазах которого он похищает имущество, сторо­жем или иным материально ответственным лицом либо же только случайным очевидцем.

К. был признан виновным в том, что, воспользовавшись временным отсутствием продавца, перегнулся через прила­вок и на виду у покупателей схватил из ящика деньги в сумме 52 руб. По приговору народного суда Октябрьского района г, Рязани К. был осужден за грабеж по ч. 2 ст. 90

1*

99

УК (по признаку прежней судимости). Рязанский област­ной суд по жалобе осужденного переквалифицировал его преступные действия на ч. 2 ст. 89 УК, признав их кражей

Президиум Рязанского областного суда, рассматривая дело К. по протесту заместителя Председателя Верховного Суда РСФСР, указал, что действия К. содержат признаки открытого, а не тайного похищения. В постановлении Президиума отмечается: «Похищая имущество или деньги, хотя бы тайно для владельца или собственника, но откры­то, на виду у посторонних граждан, преступник действует более дерзко, зная при этом, что очевидцы преступления могут воспрепятствовать его совершению или задержать похитителя»⁵

Таким образом, тайное похищение отсутствует там, где изъятие имущества заведомо для похитителя осознает­ся хотя бы одним посторонним для него человеком. Ви­новный, заведомо понимающий, что его действия стали очевидными для посторонних лиц, и тем не менее не ос­танавливающийся перед этим фактом, проявляет открытое пренебрежение к общественному порядку и идет на совер­шение преступления, не имея оснований рассчитывать на попустительство очевидцев.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что открытое похищение отсутствует при таких обстоятельствах, когда эти посторонние лица заведомо для виновного не сознава­ли или не имели, объективной возможности осознать прес­тупный характер действий лица, на что рассчитывал и сам похититель.

В конкретном определении нуждается само понятие посторонних лип. Ими, разумеется, должны считаться не все лица, оказавшиеся на месте преступления, а лишь те, от которых преступник не может ожидать не только содей­ствия, но хотя бы пассивного попустительства похищению. Как отмечается в литературе, к числу посторонних нельзя отнести лиц, являющихся соучастниками похитителя, а также тех, кто связан с ним родственными, приятельскими и другими близкими либо доверительными отношениями⁶, т. е. отношениями, которые давали бы виновному основа­ние реально полагать, что эти лица не будут противодейст­вовать изъятию имущества. Поэтому, как мы полагаем, похищение, совершаемое в присутствии лиц, не посторон­них для виновного или же тех, в которых он не усматривает помеху преступлению, образует тайное похищение, кражу. Тайным является и похищение, совершаемое в присутст­вии лиц, не способных по возрасту, умственному развитию

100

или иным причинам объективного или субъективного ха­рактера (сильное опьянение, слепота) осознать противо­правный характер действий похитителя и оказать проти­водействие их совершению.

Особенно важно заметить, что для признания похище­ния тайным, если оно совершается в присутствии очевид­цев, требуется установить, что эти лица не сознавали прес­тупного характера совершаемых виновным действий. Такая ситуация может сложиться там, где виновный, на­пример, путем обмана выдает себя за лицо, действующее по поручению и в интересах государственного или общест­венного предприятия; впечатление о законности действий похитителя у присутствующих может сложиться под влия­нием уверенных действий виновного, который, например, садится за руль стоящей без присмотра автомашины с грузом и уезжает.

Уже хрестоматийным стал пример, приведенный ранее одним из авторов настоящей работы. Некто Е. по просьбе продавца помогал разгрузить автомашину с продуктами во дворе магазина. Перенеся несколько ящиков с колбас­ными изделиями в магазин, Е. на глазах покупателей взял из принесенного им ящика два батона колбасы и вышел из магазина через торговый зал. Действия Е. были квалифи­цированы по ст. 90 УК, однако Московский городской суд не согласился с квалификацией действий Е. как грабежа, указав, что факта похищения им колбасы граждане не сознавали. Свидетели в своих показаниях утверждали, что принимали Е. за подсобного рабочего магазина, который, унося колбасы, выполняет какое-то поручение администра­ции, поэтому Московский городской суд переквалифици­ровал действия Е. на ст. 96 УК, признав их мелким хище­нием государственного имущества, совершенным путем кражи⁷.

Но решение вопроса о том, было ли хищение тайным, не может базироваться только на объективном критерии, лишь на внешних показателях. Основное значение при его решении принадлежит субъективному критерию: намере­нию самого похитителя действовать тайно, его убеждению, что изъятие им имущества совершается незаметно как для лиц, ведающих имуществом или охраняющих его, так и для посторонних.

Субъективное убеждение лица в том, что совершаемое им похищение — незаметно для кого бы то ни было, дол­жно основываться на определенных объективных предпо­

101

сылках: отсутствие сторожа, наличие замка на дверях магазина, сон или нетрезвое состояние охранника и т. п Если виновный избирает такой способ похищения, кото­рый, по его убеждению, гарантирует тайность совершае­мых действий, то изъятие имущества, по общему правилу, не выходит за пределы состава кражи даже в тех случаях, когда за его действиями незаметно наблюдают сторож, продавец или посторонние лица, о чем сам похититель не подозревает. Так, при похищении имущества из склада в момент, когда сторож отлучился, вор убежден, что его действия останутся незамеченными отсутствующим сторо­жем. Но совершаемое похищение остается кражей и тогда, когда сторож вернулся в момент похищения, однако из опасения возможной расправы не показался на глаза преступнику.

В той ситуации, когда -виновный, осознав, что он обна­ружен посторонними лицами, прекращает похищенпг и скрывается, бросив вещи, которые он намеревался украсть, его действия образуют покушение на кражу. В том же случае, когда преступник, будучи обнаружен в процессе совершения хищения, не отказывается от его совершения и продолжает действия по изъятию имущества,Джи пере­растают в открытое похищение. Если же при этом винов­ный применил к лицам, пытавшимся ему воспрепятство­вать в окончательном завладении имуществом, насилие, его действия в зависимости от характера насилия могут образовать насильственный грабеж либо даже разбой. Статья 89 УК РСФСР в редакции Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 3 декабря 1982 г.⁸ предус­матривает четыре вида кражи:

простая (основной состав) (ч. 1 ст. 89); квалифицированная (ч. 2 ст. 89) — совершенная пов­торно или по предварительному сговору группой лиц;

особо квалифицированная (ч. 3 ст/89)*—с проникно­вением в помещение или иное хранилище;

особо квалифицированная (ч. 4 ст. 89 УК) —совершен­ная особо опасным рецидивистом или в крупных разме­рах.

Такие признаки кражи, как совершение ее особо опас­ным рецидивистом и в крупных размерах, рассмотрены в предыдущих главах работы; совершение кражи повторно, по предварительному сговору группой лиц и с проникнове­нием в помещение или иное хранилище анализируется в главе IV, исходя из того, что названные признаки квали­фицируют не только кражу, но и другие формы хищения/

102

§ 2. Хищение, совершенное путем грабежа

Закон (ст. 90 УК РСФСР) определяет грабеж как открытое похищение государственного или общественного имущества. Однако это законодательное определение при* менимо лишь к ненасильственному виду грабежа, хотя, как свидетельствует практика, открытое похищение если не в большинстве, то во многих случаях совершается с приме­нением насилия в отношении лиц, ведающих имуществом или охраняющих его.

С учетом сказанного грабеж как форму хищения со­циалистического имущества можно было бы определить следующим образом: открытое ненасильственное или сое­диненное с насилием, не опасным для жизни или здо­ровья потерпевшего, похищение государственного или об­щественного имущества.

Основным определяющим признаком грабежа является открытый характер действий виновного, когда похищение совершается заведомо очевидно, заметно для лиц, ведаю­щих имуществом, охраняющих его, либо для посторонних очевидцев/Верховный Суд РСФСР в постановлении от 22 марта 1966 г. «О судебной практике по делам о грабеже и разбое» указал, что открытым похищением является такое, «которое совершается в присутствии потерпевшего, лиц, в ведении или под охраной которых находится имущество,