А. А. ГЕРЦЕНЗОН

УГОЛОВНОЕ ПРАВО И СОЦИОЛОГИЯ

(Проблемы социологии уголовного права и уголовной политики)

 «Юридическая литература» Москва —1970

Глава 3

СОВЕТСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО И СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА

§ 1. Понятие личности преступника, ее социаль­ная сущность. § 2. Советское законодательство об изучении личности преступника. § 3. Основ­ные пути изучения личности преступника. § 4. От индивидуального изучения лнчности преступни­ка к криминологическим и иным социологи­ческим обобщениям

§ 1. Понятие личности преступника, ее социальная сущность

Нет необходимости доказывать, что изучение личности преступника — частный случай изучения поведения чело­века в обществе. Именно в обществе, а не в искус­ственно созданном «вакууме», в условиях «робинзона­ды», ибо личность неотделима от тех общественных отношений, в которых она -существует, развивается, действует.

Изучение личности и ее поведения осуществляется многими науками. И следует признать, что оно по сути дела является беспредельным, ибо каждая отрасль нау­ки о человеке рассматривает его под тем или иным углом зрения, в определенном задачами и содержанием каждой науки аспекте: этнографическом, анатоми­ческом, физиологическом, физико-космическом, меди­цинском, психиатрическом, психологическом, социаль­ном и т. д.

Единое 'по своему содержанию криминологическое изучение личности преступника имеет свои особые ас­пекты в зависимости от того, изучается ли эта личность для целей расследования или судебного разбиратель­

139

ства, или Для целей исправительно-трудового воздейст­вия на осужденного, или в целях индивидуальной или социальной профилактики, или, наконец, в научно-позиа- вательных целях, имеющих также свои определенные задачи и границы.

Характеризуя поведение человека под углом зрения каждой науки о человеке, мы сталкиваемся с таким множеством и разнообразием факторов, что учесть влияние каждого из них, соотношение между ними, определить общую направляющую линию представляет­ся делом исключительной сложности.

Для решения этой задачи в свое время была созда­на, как известно, теория факторов — один из важней­ших инструментов позитивистской философии и социо­логии. Еще во времена Монтескье и Бентама делались попытки установления и систематизации факторов че­ловеческого поведения. Рассматривая человека в качест­ве изолированного индивида, представители различных научных специальностей выявляли факторы, обусловли­вающие его поведение. Биологи видели их в наследст­венности, в анатомической, физиологической, биохи­мической, психиатрической структуре человека, и чем больше развивались науки о человеке, тем все более и более умножалось число факторов человеческого по­ведения. Социологи и психологи исследовали множест­во социальных причин, влияющих на поведение индивида.

С позиции теории факторов нетрудно установить, что поведение человека в большей или меньшей степени детерминировано и социальными условиями, и наследст­венностью, и анатомическим и физиологическим скла­дом, и деятельностью желез внутренней секреции, и ха­рактером вегетативной нервной системы, и особенностя­ми характера, темперамента и интеллекта и т. д. Чело­век, страдающий :внешними физическими дефектами, ведет себя в обществе иначе, чем физически полноцен­ный человек; человек, страдающий от чувства своей психо-физической недостаточности, ведет себя иначе, чем, например, общепризнанный герой футбольной коман­ды; девушка, переживающая как серьезный физический недостаток наличие у нее большого числа веснушек на лице, ведет себя иначе, чем ее подруга, обладающая за­видными внешними данными; субъект с пониженной половой способностью ведет себя иначе, чем субъект, об-

140

ладающий повышенной половой потенцией. Подобный перечень факторов можно было бы продолжать до бес­конечности, причем вряд ли можно было бы отрицать, что любой из них не имеет хотя бы некоторого значения в сумме факторов человеческого поведения.

Применение естественных наук о человеке для объяс­нения социальных фактов, начатое еще до Дарвина и получившее затем развитие в так называемом социаль­ном дарвинизме, привело буржуазную науку в тупик — к биологическому объяснению социальных явлений, к биологическому объяснению поведения человека в об­ществе. Но классики марксизма-ленинизма с исчерпы­вающей полнотой доказали, что никакое социальное явление не может быть объяснено с позиций биологи­ческих наукК

Несомненно, в любой форме поведения человека в об­ществе участвуют все стороны его личности, и биологи­ческий фактор здесь также играет свою большую или меньшую роль. Человек живет, трудится, стремится по­лучить необходимые ему материальные и культурные блага, любит, страдает, борется с трудностями, участ­вует в общественной жизни. И во всем этом находят свои проявления различные стороны его личности.

Но можно ли объяснить поведение людей в обществе, опираясь на естественные науки? Ответ может быть лишь отрицательным.

Необходимо напомнить основные положения марк­систской социологии о недопустимости использования естественных наук при изучении общественных явлений, закономерностей общественного развития.

Рассматривая этот вопрос, В. И. Ленин, основываясь на положениях К. Маркса и Ф. Энгельса, категори­чески отрицал .возможность применения естественных

¹ Первая марксистская критика, непосредственно направленная про­тив биологической концепции причин преступности, была дана Полем Лафаргом, учеником и соратником Карла Маркса и Фрид­риха Энгельса, в его работе «Преступность во Франции в 1840—1886 г.г.». Впервые она была опубликована в 1890 году. В русском переводе она публиковалась трижды: в сборнике «Уго­ловное право и социализм» (1906 г.), в сборнике «Проблема преступности» (1924 г.) и в Собрании сочинений Лафарга, т. II (конец 20-х годов).

141

Маук в области изучения общественных явлений. Если мы обратимся к письмам К. Маркса и Ф. Энгельса, то найдем в них уничтожающую критику социал-дарвиниз- ма (см. Сочинения, т. 30, стр. 204; т. 31, стр. 209—210; т. 32, стр. 493; т. 34, стр. 133—138; т. 35, стр. 362—363). Основоположники марксизма считали антинаучными попытки перенесения биологических законов в область общественных отношений и объяснения общественных закономерностей закономерностями биологическими. Этот комплекс вопросов глубоко рассмотрен Ф. Энгель­сом в «Анти-Дюринге».

Критикуя попытки перенесения в область обществен­ных явлений понятий естественных наук, В. И. Ленин писал: «На деле никакого исследования общественных явлений, никакого уяснения метода общественных наук нельзя дать при помощи этих понятий. Нет ничего лег­че, как наклеить «энергетический» или «биолого-социо- логический» ярлык на явления вроде кризисов, револю­ций, борьбы классов и т. п., но нет и ничего бесплод­нее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие»¹.

Несколько дальше В. И. Ленин указывает: «...перенесе­ние биологических понятий вообще в область общест­венных наук есть фраза»², а в «игре в биологию и со­циологию нет ни грана марксизма»³.

И хотя В. И. Леиин в приведенных выдержках не касается проблемы преступности, но из самого 'перечня социальных явлений, упоминаемых им,—«вроде кризи­сов, революций, борьбы классов и т. п.» — с полной оче­видностью явствует, что к их числу относится и такое социальное явление, как преступность. Следовательно, в области изучения преступности и ее причин имеют полную силу слова В. И. Ленина о недопустимости вне­сения биологических и биолого-социологических кате­горий.

В этой связи возникает вопрос: можно ли изучить природу и закономерности таких явлений, как, например, классовая борьба, изучая индивидуальные особенности

¹ В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 348.

^s Т а м ж е, стр. 349.

’Там же, стр. 347.

142

участников этой борьбы? Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным: никакие обобщения инди­видуальных особенностей не приведут к уяснению сущ­ности и форм классовой борьбы.

Можно ли понять сущность капиталистического строя, природу буржуазии как класса, выясняя индивидуаль­ные особенности представителей этого класса? Разуме­ется, нет!

И столь же категорическим должен быть отрицатель­ный ответ на вопрос о возможности изучить природу и причины преступности на основе выявления индиви­дуальных особенностей преступников¹.

Таким образом, следует прийти к выводу, что для научно обоснованного изучения поведения человека в обществе должен быть точно определен аспект этого изучения, его цели, отрасль науки, могущей осуществить эту задачу, конкретные методы изучения.

Вместе с тем хотелось бы подчеркнуть, что одной из сложных и пока что, по-видимому, достаточно не разре­шенных проблем является определение связи, взаимоза­висимости и взаимодействия социальных и биологических истоков и компонентов человеческого поведения в об­ществе. Ибо, не решив данную проблему, по существу нельзя иметь и сколько-нибудь твердой научной основы для рассмотрения поведения человека в обществе. В са­мом деле, в механизме человеческого поведения в обще­стве лежит сложный комплекс психологических процес­сов, возникающих, с одной стороны, на почве воздействия всевозможных внешних влияний со стороны общества и ближайшей социальной среды, включая и социально-пси­хологические влияния, с другой стороны.

¹ Критика современных биологических (или биосоциальных) тео­рий в криминологии содержится в ряде работ советских ученых см. М. Д. Ш а р г о р о д с к и й, «Современное буржуазное уголов­ное законодательство и право», М., 1961; Ф. М. Решетников, Современная американская криминология, М., 1965. См. также два наших «очерка», посвященных критике биокриминологии. «Про­тив биологических теорий причин преступности», очерк первый («Вопросы предупреждения преступности», М., 1966, вып. IV) и очерк второй («Вопросы борьбы с преступностью», вып. V, М., 1967).

143

Но можно ли рассматривать в одном ряду явлений и психические процессы, и обусловливающие их социаль­ные и социально-психологические влияния, и биологиче­скую структуру личности, и психологические особенно­сти данной личности? Можно ли, говоря о социальных процессах, социальных закономерностях, выводить их из биопсихосоциальной характеристики личности? Мо­жет ли быть качественно принципиально иной постанов­ка этих вопросов в том случае, когда изучается любое поведение человека в обществе и когда изучается «преступное поведение»? Нужно ли вообще изучение личности преступника и какую цель оно может и должно преследовать? Каково должно быть изучение личности преступника, осуществляемое с криминологической точ­ки зрения? Каковы пределы углубления изучения лич­ности преступника, необходимого практике и теории криминологии? В чем состоит индивидуально-социоло­гическое и психологическое изучение личности преступ­ника и каковы реальные возможности использования результатов этого изучения в практических и научных целях? К какой отрасли науки относится изучение лич­ности преступника? Таков главный комплекс вопросов, которые должны быть решены при организации изучения личности преступника и которые здесь могут быть рассмотрены, естественно, лишь в общем виде.

Вопрос об изучении личности преступника, по-видимо­му, должен рассматриваться в двух главных аспектах:

1.   Изучение личности преступника и совершенного им преступления в целях выявления условий, которые спо­собствовали совершению преступления, и принятия наи­более эффективных предупредительных мер, включая и меры, направленные на исправление и перевоспитание данной личности, путем применения к ней предусмот­ренных законом мер. В этом аспекте речь идет об инди­видуально-социологическом изучении личности преступ­ника.

2.   Изучение личности преступника в целях выявления и обобщения тех главных социальных черт, которыми характеризуются преступники в их массе, и тех социаль­ных причин совершения ими преступлений, которыми характеризуется преступность как сложная статистиче­ская совокупность. Речь идет, таким образом, о путях сведения индивидуального к социальному, о нахождении

144

в единичном элементов общего, о сведении случайного к закономерному.

Говоря об изучении личности преступника необходи­мо уточнить само понятие личности преступника. Со­ветская криминология категорически отвергает биопси- хологическое понятие личности преступника как особой индивидуальности с чертами криминальной прирожден­ное™ или криминальной предрасположенности. Пре­ступник— это индивид, совершивший общественно опас­ное деяние на почве конкретной жизненной ситуации в силу наличия у него антиобщественных, аморальных взглядов. Для личности преступника характерно проти­вопоставление своих узколичных, эгоистических интере­сов интересам общества. В преступлении проявляется индивидуально-антагонистическое противоречие между личностью преступника и обществом. Преступник — на­рушитель социалистических общественных отношении; его нравственные устои, его поведение, его отношение к обществу находятся в резком противоречии с социали­стической моралью и правом, с социалистическими правилами общежития.

Обычно личность преступника рассматривается вне ее политической характеристики как абстрактный инди­вид, наделенный теми или иными особыми чертами, обу­словленными его биопсихологическим складом. Такой подход к личности типичен для буржуазной криминоло­гии. Между тем одним из главных аспектов, характе­ризующих личность преступника, является прежде всего аспект политический и именно исходя из него определя­ется совокупность мер, направленных на осуществление исправительного воздействия. Преступник — это носи­тель тех или иных пережитков, нарушитель правил социалистического общежития, нарушитель социалисти­ческих законов, человек, который противопоставляет свои личные интересы интересам общества, строящего коммунизм. Поэтому, осуществляя меры исправления и перевоспитания преступника, нельзя упускать из виду не только эти задачи, но и задачи общего предупрежде­ния преступлений, задачи воспитания, если нужно, то и принудительного, других неустойчивых граждан.

Признавая, что преступление является результатом известной жизненной ситуации и нравственных устоев индивида, мы тем самым подчеркиваем, что преступ­

10 А. А. Герцензон

145

ник не автомат, слепо действующий под влиянием внеш­них условий. Он — живой человек, с уже сложившими­ся или складывающимися в неблагоприятном направле­нии мировоззрением, моральными взглядами, привыч­ками, которыми в конечиом счете и обусловливается его антиобщественное реагирование на ту или иную/жиз­ненную ситуацию. В процессе изучения личности пре­ступника 'нельзя недооценивать значения раскрытия его внутреннего мира, его психологии.

Но, рассматривая личность преступника, необходимо особое внимание обратить на известное положение К. Маркса относительно самого понятия личности чело­века: «...сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений»¹.

Поведение человека — социальное или антисоциаль­ное— является результатом взаимодействия субъектив­ных и объективных факторов. К числу субъективных факторов относится широкий взаимосвязанный комплекс особенностей и потребностей человека, его психического склада, интеллекта, моральных устоев. К числу объек­тивных факторов относятся конкретные условия жизни индивида — труд, быт, взаимоотношения с окружающей средой, общие условия общественной жизни. Одной из важных задач, стоящих перед биологией и социоло­гией— на стыке названных отраслей наук,— является исследование качественного перехода биологического в социальное, раскрытие особенностей, закономерностей, присущих биологическим и психологическим компонен­там личности, и закономерностей социальных.

Решение данной проблемы представляется чрезвычай­но сложной задачей, выходящей далеко за пределы кри­минологии. Но для криминологических целей нет необ­ходимости погружаться в глубинную сущность личности, искать биологические истоки ее поведения, выяснять влияние наследственности, наличия или отсутствия пси­хопатических симптомов и т. д.

Криминолог ставит своей целью уяснить социальный аспект поведения данной личности и изыскать с соблюде­нием гарантий социалистической законности социально­

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 3.

146

полезные пути для исправления й перевоспитания дан­ной личности. Тем самым криминология устанавливает определенные границы изучения личности преступника.

Если изучение личности является по сути дела беспре­дельным, когда речь идет об определении факторов, обусловливающих поведение человека, если в этом изу­чении должны принимать участие представители самых разнообразных иаук о человеке и обществе, то, естест­венно, возникает вопрос о методологических путях ре­шения столь сложной задачи. Ключом здесь служат положения марксизма о необходимости и неизбежности искусственного изолирования тех или иных сторон изу­чаемого явления. В. И. Ленин, цитируя известные поло­жения Ф. Энгельса по вопросу о соотношении причины и следствия, делает из них чрезвычайно важ«ые выво­ды. В «Материализме и эмпириокритицизме» мы читаем: «Энгельс подчеркивает особенно диалектический взгляд на причину и следствие: «Причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю; но как только мы будем рассматривать этот отдельный случай в его общей связи со всем мировым целым, эти представления сходятся и переплетаются в представле­нии универсального взаимодействия, в котором причины и следствия постоянно меняются местами; то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тог­да следствием и наоборот. Следовательно, человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упроща­ет объективную связь явлений природы, лишь прибли­зительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса»¹.

Применяя эти общеметодологические положения марк­систской философии к интересующей нас области анти­социального поведения и к его обусловленности безгра­ничным по сути дела комплексом причин и условий, мы должны исходить из тех задач, которые ставят со­циальные науки в области изучения закономерностей поведения человека >в обществе. Говоря применительно к предмету криминологии в части, относящейся к выяс­нению поведения преступника, мы, быть может, несколь-

¹ В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 18, стр. 1G0. Ю*                                                         147

Ко упрощаем объективную связь явлений и искусственно изолируем отдельные стороны этих явлений, когда из всего комплекса условий, которые способствовали со­вершению преступления, выделяем только те, которые являются чисто социальными, зависящими от болев общих социальных закономерностей, и которые извест­ным образом преломляются в психике человека. Но это именно те стороны личности, на которые возможно реаль­но воздействовать в целях предупреждения преступле­ния, иоправления и перевоспитания преступника с учетом действительно реальных возможностей всей действующей системы мер борьбы с преступностью — системы уголов­ноправовых мер.

Преступление, рассматриваемое в широком социоло­гическом плане,— это разновидность человеческого по­ведения в определенных условиях общественной жизни, это, иначе говоря, действие, бездействие, деятельность, нарушающая общественные отношения, установленный правопорядок, это вид правонарушения.

Как известно, наряду с уголовными правонарушения­ми существуют и иные виды правонарушений: админи­стративные, трудовые, гражданские, земельно-колхоз­ные, семейные и т. д. По-видимому, всем указанным отраслям науки права повезло в том отношении, что среди теоретиков данных отраслей науки права не ока­залось Ломброзо и его многоликих приверженцев. В про­тивном случае им пришлось бы изучать биологические и биопсихологические факторы любых правонарушений: ведь во всяком поведении человека, следовательно и во всяком правонарушении, можно попытаться найти био­логические и биопсихические факторы. И, соблюдая оп­ределенную последовательность, сторонники биопсихо­криминологии должны были бы исследовать этногра­фические, антропологические, физиологические, пато­логические, психиатрические, психологические факторы таких, например, правонарушений, как опоздание на работу, систематические прогулы или нарушение дого­вора займа и т. д.

Сторонники биокриминологии оказались бы в затруд­нительном положении, если бы им пришлось исследо­вать, например, такое явление, как самоаборт или опоз­дание на работу. Одно время эти явления находились за пределами уголовного права и криминологии, и тогда,

148

йч&видно, не было необходимости прибегать к поискам наследственных или конституциональных корней подоб­ных явлений. Но с того момента, когда они оказались в сфере уголовного права, очевидно, биокриминологам надлежало бы обратиться к таким изысканиям, стремясь найти причины самоаборта и прогулов. Однако, с ис­ключением этих явлений из сферы уголовного права, биокриминологам вновь пришлось бы отказаться от рас­крытия «закодированных» в наследственности программ поведения. И по мере сужения сферы действия уголов­ноправовых запретов, видимо, сужалась бы и сфера био- криминологнческих упражнений...

Но если подобное изучение личности правонаруши­теля по здравому смыслу все же не проводится, то какие же основания для такого изучения можно найти при изучении личности правонарушителя, совершившего пре­ступление? Думается, что над этим вопросом следовало бы задуматься тем, кто с большим упорством и постоян­ством настаивают на биопсихо-криминологическом изу­чении личности преступника, воспроизводя теории нео- ломброзианства «образца» 60-х годов взамен «образца» 20-х годов.

Позиция автора этих строк в отношении принципиаль­ней недопустимости внесения биологического или био­социального фактора в объяснение причин преступности поддерживается и разделяется большинством советских криминалистов.

Приведем некоторые высказывания советских ученых- криминалистов по данному вопросу.

Профессор А. А. Пионтковский в «Учении о преступ­лении по советскому уголовному праву» (М., 1961) рас­сматривает любые попытки биологического объяснения причин преступности в качестве «глубоко антинаучных», реакционных по своей природе. Он подчеркивает, что «в методологическом отношении все эти «неоантрополо­гические» теории исходят из той же антинаучной кон­цепции, из которой исходила уголовно-антропологиче­ская теория Ломброзо. Они проповедовали наследствен­ную передачу предрасположения к совершению преступ­лений и ,пытались общественные явления объяснить теми или иными особенностями, притом ложно поняты­ми, природы человека». Профессор А. А. Пионтковский подчеркивает, что все эти «неоантропологические бред-

149

нй» служат лишь дымовой завесой, прикрывающей под­линную природу преступления.

Коллективный труд «Криминология», являющийся официальным пособием по этому предмету в наших вузах, полностью отвергает биосоциальную концепцию причин преступности (см. 1-е изд., 1966, 2-е изд., 1968). Авторы главы о личности преступника — проф. И. И. Карпец, шроф. В. Н. Кудрявцев и доктор юридических наук Н. Ф. Кузнецова,— указывая на коренное отличие советской криминологии от буржуазной, пишут, что в вопросе изучения личности преступника оно состоит в том, что «личность изучается не как некий индивид, якобы обладающий определенными задатками и пред­расположенностью к совершению преступлений, не как комплекс физиологических и психологических качеств, являющихся «внутренними причинами преступности», якобы присущими человеку, а как член общества, жи­вущий в обществе, среди людей, воздействующий на природу, общество и на самих людей и испытывающий обратное воздействие с их стороны».

Авторы пособия по криминологии (для студентов ВЮЗИ) — проф. М. А. Гельфер, доктор юридических наук П. И. Гришаев и кандидат юридических наук Б. В. Здравомыслов — подвергают резкой критике био­логические и биосоциальные теории причин преступности. Они справедливо указывают, что «следует категорически отвергнуть включение в предмет социалистической кри­минологии изучение так называемых биологических и космических «причин» преступности, «факторов преступ­ности», которые созданы на порочной теоретической ос­нове, главным образом на философском позитивизме, и представляют собой различные эклектические теории. Они находятся в глубоком противоречии с марксистско- ленинским учением о причинах преступности, об иссле­довании общественных явлений».

Профессор М. И. Ковалев в работе «Причины пре­ступности в капиталистическом обществе с позиций бур­жуазной и советской криминологии» (Свердловск, 1967) подвергает последовательной и острой критике биокри- минологические и иные буржуазные концепции причин преступности, убедительно показывая, что современные биокриминологи принципиально ничем не отличаются от теории своего идейного «отца» — Чезаре Ломброзо.

150

Серьезная критика биокриминологических концепций содержится в работе Н. С. Лейкиной «Личность преступ­ника и уголовная ответственность» (Л., 1968).

В монографии профессора В. Н. Кудрявцева «Причин­ность в криминологии» (М., 1968) специально рассмат­ривается вошрос о «социальном и биологическом в пре­ступном поведении» в параграфе, носящем такой заго­ловок. Подвергая критике попытки биологизировать проблему причин преступности, автор делает четкий вы­вод: «Позиция марксизма-ленинизма не может иметь ничего общего с таким эклектическим, позитивистским перечислением различных факторов. Определяющим в генезисе преступного поведения является социальное, и потому мы должны сказать со всей категоричностью, что преступность — это социальное, а не биологическое явление». А несколько выше профессор В. Н. Кудрявцев отмечает, что «биологические свойства человеческого организма не являются причинами преступлений. Они лишь условие для всякого человеческого поведения, в том числе и антиобщественного».

В монографии профессора И. И. Карпеца «Проблема преступности» (М., 1969) попытки реставрации реакци­онных биокриминологических теорий в современных условиях также подвергнуты решительной критике. Он справедливо указывает, что «не могут быть всерьез при­няты даже в качестве объяснения поведения человека, а не только в качестве причин преступности» какие-либо «прирожденные инстинкты» или «прирожденные со­циальные инстинкты, закодированные в сознании чело­века». Отмечая, что наука генетика играет важную роль в развитии естественных наук, профессор И. И. Карпец правильно отмечает, что «е следует строить каких-либо иллюзий относительно возможности объяснять общест­венные явления путем применения генетики: «Сущности социальных явлений она не объяснит, так же как и за­коны развития человеческого общества. Область генети­ки ограничена определенными рамками, ее выводы име­ют специальное, а отнюдь не всеобъемлющее значение». Он рассеивает иллюзии сторонников биологизации при­чин преступности о том, что генетика способна подтвер­дить биологическое происхождение или биологическую наследственность преступных наклонностей. Профессор С. С. Остроумов и доктор юридических наук Н. Ф. Кузне­

151

цова в статье «О предмете советской криминологии» (Вестник МГУ, 1968, № 3), подчеркивая, что преступ­ность— социально-правовое явление, справедливо пи­шут, что «бесчисленные попытки буржуазных исследо­вателей в течение двух веков доказать криминологиче­ское значение наследственности, антропологии, физио­логии на сегодня, как хорошо известно, потерпели полное фиаско». Они отмечают далее, что «все известные теории наследственности в криминологии, ведущие свое начало от Ломброзо, являются реакционными и признаны таковыми даже большинством буржуазных ученых». Правда, авторы, иронизируя над просочивши­мися в нашу литературу утверждениями о криминогенном «коде наследственности», пишут, что лишь будущее по­кажет возможность его применения в криминологии, но это, конечно, только иронически высказанное предполо­жение, риторический прием авторов.

В коллективном «Курсе советского уголовного права» (часть Общая, т. 1), написанном коллективом ленин­градских ученых, под редакцией профессоров Н. А. Беляева и М. Д. Шаргородского (Л., 1968) обоснованно сказано: «С точки зрения марксистской криминологии преступность — это явление социальное и как таковое оно имеет социальные причины вне зависимости от того, идет ли речь о капиталистическом или социалистическом обществе». Они подчеркивают, что «марксистская крими­нология полностью отвергает взгляд буржуазной крими­нологии на преступность и ее причины как на явление биологическое».

Профессор М. Д. Шаргородский в книге «Современ­ное буржуазное уголовное законодательство и право» (М., 1961) указывает, что марксизм не отрицает ни законов наследственности, ни генетики, он не при­знает лишь влияния этих законов на преступность, ко­торая является не биологическим, а социальным явле­нием.

Кандидат юридических наук Ф. М. Решетников в книге «Уголовное право буржуазных стран, вып. III», характеризуя современные биопсихологические теории в американской криминологии, указывает, что общим для них «является трактовка преступления, как «симп­тома» биологических или психологических недостатков преступника, т. е. игнорирование действительной приро­

152

ды преступления, как социального явления, порожден­ного социальными же причинами». И автор обоснованно утверждает, что подобные теории являются базой для самых реакционных выводов в области борьбы с пре­ступностью. В книге того же автора «Современная аме­риканская криминология» (М., 1965) содержится глубо­кая критика биокриминологических и им подобных теорий причин преступности, раскрывающая подлинное политическое звучание всех попыток биологизировать проблему причин преступности.

Наконец, необходимо отметить весьма содержатель­ную статью профессора А. Л. Ременсона «Некоторые замечания относительно дискуссии о соотношении в пре­ступлении социальных и биологических факторов» («Доклады итоговой научной конференции юридических факультетов», ч. III, Томск, декабрь, 1968). Автор, под­водя некоторые итоги названной дискуссии, делает вы­вод «о научной неправомерности рассмотрения преступ­ления как биологического или социально-биологического феномена». Он указывает, что «сегодня, как и 60 лет назад, в полной мере подтверждается мысль В. И. Ленина о том, что никакого исследования общественных явлений нельзя дать при помощи биологических понятий».

Выше была приведена лишь небольшая часть выска­зываний видных советских криминалистов по вопросу о недопустимости внесения в советскую криминологию тех или иных биологических или биосоциальных концепций причин преступности. Советские криминалисты и зару­бежные криминологи, стоящие на позициях марксизма- ленинизма, категорически отвергают подобные концеп­ции и неуклонно разоблачают подлинную реакционную сущность этих псевдонаучных изьгакалий. Можно лишь поражаться, как отдельные (к счастью, очень немного­численные) юристы в современных условиях стремятся гальванизировать насквозь проржавевший арсенал ломброзианского и неоломброзианского оружия. Про­шло уже более сорока лет, как подобные взгляды были до конца раскритикованы советской наукой уголовного права и криминологии, и возвращаться к ним или к современным зарубежным поделкам — не значит ли «изобретать» биокриминологический «велосипед», место которому в археологическом музее?

153

§ 2. Советское законодательство об изучении личности преступника

Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы со­держат многочисленные требования к следователю, про­курору, суду об изучении личности преступника. В этом ярко проявляется присущий социалистическому праву и правосудию социалистический гуманизм. Охраняя Со­ветское государство и граждан от преступных посяга­тельств, уголовный закон обращает свое острие против нарушителей социалистической законности, но не забы­вает 'В то же время о том, что перед ним находятся люди, которые в своем большинстве должны быть и могут быть исправлены. Именно поэтому советский уго­ловный закон обязывает практических работников изу­чать личность преступника во всех случаях, даже тогда, когда совершено тяжкое преступление.

Характеризуя главные направления изучения лично­сти преступника, предусмотренные советским законода­тельством¹, необходимо указать на следующие:

в связи с установлением в действиях обвиняемого состава преступления;

в связи с установлением степени и характера ответст­венности;

в связи с индивидуализацией наказания или меры общественного воздействия;

в связи с выяснением степени исправления и перевос­питания осужденного;

® связи с деятельностью общественности в борьбе с правонарушениями;

в связи с выявлением и устранением причин и усло­вий, способствовавших совершению виновным преступ­ления;

в связи с обобщением материалов следственной и судебной практики.

Если Уголовный кодекс указывает в общей форме на необходимость изучения личности преступника, то Уго­

¹ См. И. Карпец, Пределы криминологических исследований, «Со­циалистическая законность» 1968 г. № 9; А. Герцензон, Уголовный закон и личность преступника, М., 1968; Н. J1 е йкин а, Личность преступника и уголовная ответственность, нзд-во ЛГУ, 1968.

154

ловно-процессуальный кодекс в известной мере конкре­тизирует эту задачу.

Первые данные о личности обвиняемого должны со­держаться уже в постановлении о привлечении лица в качестве обвиняемого (ст. 144 УПК), но в нем фикси­руются лишь самые общие сведения о его личности. К концу предварительного следствия в обвинительном заключении должны быть собраны и отражены подроб­ные сведения. Помимо данных о преступлении (место, время совершения преступления, его способы, последст­вия, сведения о потерпевшем и т. д.) в обвинительном заключении должны содержаться сведения о личности обвиняемого — его пол, возраст, семейное положение, образование, сведения, подтверждающие его виновность, мотивы совершения преступления, смягчающие и отяг­чающие обстоятельства, данные о психическом состоя­нии, если проводилась судебнопсиатрическая экспертиза, и т. д. (ст. 205 УПК и др.).

Еще более подробными должны быть сведения о лич­ности преступника, собираемые и фиксируемые в про­цессе рассмотрения в суде уголовного дела. В протоко­ле судебного заседания в числе других сведений отра­жаются и «данные о личности подсудимого». В подгото­вительной части судебного заседания председатель­ствующий устанавливает личность подсудимого: его фамилию, время и место рождения, место жительства, занятие, образование и семейное положение. Существен­ные данные о личности преступника отражаются в при­говоре, где в частности, суммируются все те сведения, которые были получены судом. Помимо перечисленных сведений Уголовно-,процессуальный кодекс (ст. 313) ука­зывает на необходимость отражения в вводной части приговора «иных сведений о личности подсудимого, кото­рые имеют значение для дела»; сюда относятся сведения о прошлой судимости, о наложенных административных взысканиях, об аморальном поведении до совершения •преступления, о паразитическом образе жизни, о система­тическом пьянстве и т. д.

Таким образом, в процессе рассмотрения уголовного дела личность подсудимого должна быть изучена с та­кой полнотой, чтобы у суда была возможность не толь­ко обоснованно решить вопрос о виновности или не­виновности подсудимого, но и с такой же степенью обо­

155

снованности индивидуализировать ответственность, из­брать строго по закону наиболее целесообразную меру наказания, а также выявить причины и условия, способ­ствовавшие совершению преступления, и вынести част­ное определение по данному вопросу, если в этом есть необходимость.

С наибольшей полнотой производится изучение лич­ности несовершеннолетнего правонарушителя. Статья 392 УПК требует от следователя и суда установления не только общих сведений о личности несовершеннолет­него, но и выявить условия жизни и воспитания, устано­вить причины и условия, которые способствовали совер­шению преступления, в частности наличие взрослых подстрекателей.

Для наиболее полного и всестороннего изучения лич­ности несовершеннолетнего УПК предусматривает не­обходимость допроса родителей, учителей, воспитателей и других лиц (ст. 392). При этом УПК предусматривает (ст. 397) участие в допросе несовершеннолетнего, не до­стигшего 16-летнего возраста, педагога.

Таковы основные положения Уголовно-процессуаль- ного кодекса об изучении личности преступника, кото­рые конкретизируют положения Уголовного кодекса.

Изучение личности преступника необходимо также при определении типа места заключения лицу, пригово­ренному к лишению свободы.

Лишение свободы в действующем советском праве предусмотрено нескольких видов: лишение свободы в тюрьме, в колонии общего режима, в колонии усиленного режима, в колонии строгого режима, в колонии особо­го режима и колонии-поселении. Тип места заключения определяется в приговоре суда; суд решает вопрос и о перемещении заключенного из колонии одного типа в колонию другого типа. Пленум Верховного Суда СССР указал судам на необходимость строго соблюдать инди­видуальный подход, учитывая характер и степень общест­венной опасности совершенного преступления, обстоя­тельства дела, личность виновного, его прошлую преступ­ную деятельность и отбывание наказания в местах лише­ния свободы.

Поступив в место заключения, осужденный направ­ляется в соответствующее подразделение, где установ­лен определенный режим, организован труд и проводит­

156

ся культурно-воспитательная работа. Заключенный име­ет возможность и обязан соблюдать правила режима, работать в производственных предприятиях, участво­вать ,в культурно-воспитательной работе, учиться и по­вышать свой культурный уровень.

В процессе исполнения наказания личность осужден­ного систематически изучается работниками исправи­тельно-трудового учреждения. Его поведение оценивает­ся сточки зрения степени осуществления задачи исправ­ления и перевоспитания. При наличии положительной оценки и признания заключенного исправившимся он по ходатайству администрации колонии может быть представлен к условно-досрочному освобождению. По постановлению суда заключенный может быть условно­досрочно освобожден или же неотбытая часть срока лишения свободы может быть заменена другим, более мягким наказанием; возможен также по постановлению суда перевод заключенного в колонию более легкого режима. При наличии отрицательной оценки поведения заключенного суд может перевести его на оставшуюся часть срока в колонию более строгого режима. Уголов­ный кодекс устанавливает определенные ограничения .в применении условно-досрочного освобождения в отно­шении лиц, совершивших тяжкие преступления. Такое освобождение вообще не допускается в отношении лиц, признанных особо опасными рецидивистами. Из сказан­ного явствует, что углубленное, систематическое изу­чение личности преступника в процессе отбытия им на­казания является составной частью, необходимым усло­вием эффективности процесса исправления и перевоспи­тания преступников.

Уголовный кодекс не содержит критериев исправле­ния и перевоспитания преступников. Правда, он указы­вает на примерное поведение и честное отношение к тру­ду как основание для применения условно-досрочного освобождения, но, надо полагать, что эти признаки все же не охватывают в полном объеме понятия исправле­ния и перевоспитания преступника¹.

¹  См. А. Е. И а т а ш е в, Н. А. Стручков, Основы теории испра­вительно-трудового права, М., 1967; И. В. Ш м а р о в, ф. Т. Кузнецов, П. Е. По дым о в, Эффективность деятельности исправительно-трудовых учреждений, М., 1968.

157

Для того, чтобы судить об исправлении и перевоспи­тании преступника, необходимо иметь полное представ­ление о его личности: о поведении до совершения прес­тупления, о характере совершенного преступления, о по­ведении при отбытии наказания — будь то лишение свободы, или исправительные работы, или ссылка, или условное осуждение. Также необходимо установить, какие общественно полезные черты приобрел (или не приобрел) индивид в процессе отбытия наказания: по­лучение трудовой квалификации, культурных навыков, повышение уровня образования, повышение дисципли­нированности, честное отношение к труду, к коллективу и т. д. Важно выяснить, какие общественно полезные черты приобрел (или не приобрел) индивид в области своих моральных и правовых взглядов.

Таким образом, необходимо всесторонне изучить лич­ность , чтобы судить о том, исправился ли он и в какой степени. При этом не нужно упускать из виду специфи­ческие условия, в которых происходит наблюдение за осужденным, насколько устойчивыми являются при­обретенные общественно полезные наклонности. Заклю­ченный может исправно трудиться, принимать активное участие в культурно-воспитательной работе, и тем не менее может и не быть уверенности в том, что он испра­вился и перевоспитался. Только иутем глубокого, си­стематического изучения личности преступника можно прийти к выводу о том, насколько он исправился. При этом, конечно, критерий исправления и перевоспитания оказывается весьма различным по отношению к отдель­ным категориям преступников. Этот критерий будет од­ним в отношении лица, осужденного за неосторожное убийство в результате нарушения правил вождения авто­машины или в результате нарушения правил техники безопасности. Иным будет критерий в отношении ли­ца, совершившего умышленное убийство из ревности, точно так же, как он будет отличаться, если убийство было совершено из корысти или из хулиганских побуж­дений.

Сказанное относится и к изучению личности преступ­ника, который приговорен к исправительным работам без лишения свободы или который передан на поруки коллективу трудящихся. В этих случаях изучение лич­ности 'преступника, проводимое органом, ведающим осу­

158

ществлением исправительных работ, или проводимое общественностью, должно быть направлено на установ­ление таких изменений в поведении лица, которые сви­детельствуют о действительном его исправлении.

Положение о добровольных народных дружинах предусматривает, что они наряду с органами милиции, прокуратуры и суда ведут активную борьбу с хулиган­ством, пьянством, хищениями государственного, общест­венного и личного имущества, со спекуляцией, само­гоноварением и другими 'правонарушениями и проступ­ками, наносящими вред советскому обществу. Народ­ные дружинники пресекают и предупреждают правонару­шения и преступления, доставляя злостных нарушите­лей советского правопорядка в милицию, охраняют по­рядок в общественных местах. Они принимают участие в проведении воспитательной работы среди населения по соблюдению правил социалистического общежития и предупреждению антиобщественных проступков.

В необходимых случаях составляются акты о совер­шенном правонарушении или преступлении и соответст­вующие материалы передаются милиции и другим го­сударственным органам по принадлежности. Народные дружинники имеют возможность собрать первоначаль­ные сведения о правонарушителе, которые в дальней­шем, в случае необходимости, будут дополнены при про­ведении дознания или предварительного следствия или в случае передачи материала в товарищеский суд. В этой связи народные дружинники могут выяснить возраст правонарушителя, его занятие, семейное поло­жение, место жительства и работы и другие общие дан­ные о личности. Они могут выяснить характеристику личности правонарушителя, получив ее с места работы или места жительства. Наконец, они имеют возмож­ность выяснить, совершал ли правонарушитель в прош­лом какие-либо антиобщественные или аморальные проступки. Собрать подобного рода сведения о лич­ности правонарушителя несложно, и они, несомненно, позволят оказать активное воздействие на данную лич­ность.

Положение о товарищеских судах подробно характе­ризует задачи этих выборных общественных органов, призванных активно содействовать воспитанию совет­ских граждан. Положение указывает, что главным в ра­

159

боте товарищеских судов является 'Предупреждение пра­вонарушений и проступков, наносящих вред обществу, воспитание людей путем убеждения и общественного воздействия, создания обстановки нетерпимости к лю­бым антиобщественным поступкам.

Товарищеские суды рассматривают большое число правонарушений, аморальных и иных антиобществен­ных поступков, включая и мелкие преступления — мел­кие хищения государственного и общественного иму­щества, мелкую спекуляцию, кражу малоценных пред­метов, появление в пьяном виде в общественных местах и на работе, оскорбления, легкие телесные повреждения и некоторые другие.

Положение о товарищеских судах перечисляет те ме­ры общественного воздействия, которые могут быть применены к правонарушителю: обязанность публично извиниться перед коллективом или потерпевшим, объя­вить предупреждение, или общественное порицание, или общественный выговор, наложить штраф и дру­гие меры. Таким образом, товарищеский суд имеет возможность при применении меры общественного воз­действия строго дифференцировать эту меру в за­висимости от характера совершенного проступка и лич­ности правонарушителя. А для этого необходимо ос­новательно выяснить, что совершил правонарушитель, мотивы его поступка и личность правонарушителя. Товарищеский суд должен собрать сведения общего характера о личности и выяснить моральный облик правонарушителя: отношение к труду, к коллективу, к семье, обычное времяпрепровождение, личные связи н взаимоотношения, склонность к неумеренному потреб­лению алкоголя, наличие паразитических устремле­ний, наличие половой распущенности, неправильного отношения к женщине, к детям, неправильное отноше­ние к социалистической собственности, к социалисти­ческому правопорядку. Кроме того, товарищеский суд должен выяснить, не совершал ли правонарушитель в прошлом аналогичных проступков, не судился ли он, как относится к совершенному им правонарушению. Все эти сведения или большая часть из них выясняют­ся во время заседания товарищеского суда из сообще­ний свидетелей, потерпевшего и самого привлеченного. Таким образом, изучение личности правонарушителя

160

имеет существенное значение для осуществления товари- щеским судом его функций.

Положение о комиссиях по делам несовершеннолет­них определяет их .главные задачи: предупреждение безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних, рассмотрение дел о правонарушениях данной кате­гории, контроль за условиями содержания и воспитания несовершеннолетних в учреждениях МВД и в специаль­ных воспитательных учреждениях, а также координа­ция деятельности государственных органов и обществен­ных организаций в области борьбы с безнадзорностью, правонарушениями несовершеннолетних и охраны их прав и интересов.

На комиссии возлагается рассмотрение широкого круга дел о правонарушениях несовершеннолетних (ст. 17), в частности, дел об общественно опасных действи­ях несовершеннолетних, не достигших 14-летнего возрас­та; дел об общественно опасных действиях, совершен­ных в возрасте 14—16 лет, но не подлежащих судебно­му рассмотрению; дел о преступлениях несовершен­нолетних в возрасте 14—18 лет, если они не рассматри­ваются судом; дел об нных антиобщественных прос­тупках, не предусмотренных Уголовным кодексом, а также дел об уклонении несовершеннолетних от учебы и работы.

Положение представляет комиссиям право применять к правонарушителям разнообразные меры воздействия: обязанность публично извиниться перед потерпевшим, предупреждение, выговор, обязанность возмещения при­чиненного ущерба, передачу под надзор, передачу на поруки, направление в специальное лечебно-воспита­тельное учреждение, помещение в специальное воспита­тельное учреждение (ст. 18).

Применяя ту или иную меру воздействия, комиссия должна учитывать (ст. 21): характер правонарушения, еш причины, возраст несовершеннолетнего, условия его жизни, степень его участия в правонарушении, поведе­ние в быту, в школе и на работе. Конкретизируя это требование, ст. 31 Положения устанавливает, что при подготовке и рассмотрении дел комиссия должна: 1) точно установить возраст, занятие, условия жизни и воспитания несовершеннолетнего, 2) установить факт правонарушения и данные, подтверждающие его совер-

И А. А. Герцензон

161

1иение, наличие взрослых подстрекателей и других Соу­частников, а также применение в прошлом мер воздей­ствия; 3) выявить причины правонарушения и условия, которые ему способствовали, и принять меры к их устра­нению. Все эти данные комиссия извлекает из мате­риалов дела, из сообщений должностных лиц и граж­дан, из показаний правонарушителя, его товарищей, родных.

Из сказанного следует, что одной из существенных предпосылок деятельности комиссий >по делам несовер­шеннолетних является глубокое изучение личности пра­вонарушителя. Оно осуществляется членами комиссии, привлекаемыми к работе комиссии общественными ра­ботниками, а также педагогами.

Определяя задачи уголовного судопроизводства, Уго- ловно-процессуальный кодекс в ст. 2 указывает, что оно должно, в частности, способствовать предупреждению и искоренению преступности. Закон требует, чтобы органы дознания, следователь, прокурор и суд в каж­дом уголовном деле выявляли причины преступления и те условия, которые способствовали его совершению, и принимали меры к их устранению (ст. 21 УПК). Перечисляя обстоятельства, подлежащие доказыванию по уголовному делу, Уголовно-процессуальный кодекс в их числе указывает необходимость выяснения причин преступления и способствовавших им условий (ст. 68). При производстве расследования следователь, поль­зуясь в случае необходимости помощью общественности, привлекает ее не только к раскрытию преступления, но и к выявлению причин и условий, способствующих со­вершению преступления. Установив их, следователь вносит в соответствующие учреждения, предприятия и общественные организации представление о необходи­мости принятия надлежащих мер по устранению таких причин и условий. Данное представление должно быть рассмотрено в месячный срок, и о результатах принятых мер следователь извещается руководителями учрежде­ний, предприятий, организаций (ст. 140 УПК). Анало­гичное требование обращено к прокурору и суду; пос­ледний при наличии к тому оснований своим частным определением обращает внимание руководителей учреж­дений и других лиц на выявленные причины и условия совершения преступления и обязывает принять соответ­

162

ствующие профилактические меры. Результаты должны быть сообщены суду также в месячный срок.

Таким образом, Уголовно-процессуальный кодекс обращает серьезное внимание на деятельность следова­теля, прокурора, суда по выявлению и устранению при­чин и условий, способствовавших совершению преступ­ления. В осуществлении этой задачи существенную роль играет изучение личности преступника.

Итак, в течение всего процесса борьбы с преступ­ностью советское законодательство требует обращения самого пристального внимания на личность преступни­ка, изучения этой личности, строго индивидуального подхода к ней, соблюдения всех гарантий социалисти­ческой законности.

Несомненно, наука должна оказать практике сущест­венную помощь в решении вопросов, связанных с изу­чением личности преступника. В первую очередь это относится к криминологии.

§ 3. Основные пути изучения личности преступника

Говоря о большом практическом значении изучения личности преступника в системе мер борьбы с преступ­ностью, нельзя вместе с тем и переоценивать его реаль­ные возможности.

Как известно, биокриминологи предлагают вообще отказаться от уголовноправовых и уголовно-процес­суальных методов борьбы с преступностью, заменив их методами медицинско-административными и скон­центрировав внимание не на преступлении, а на прес­тупнике, не на мере наказания, а на мере лечения, не на тюрьме, а на медицинском учреждении. Таковы взгляды неоломброзианцев, которые развивают эти положения и предлагают заменить исправительно-тру­довые учреждения психиатрическими и психологически­ми клиниками.

Подобные предложения находятся в резком противо­речии с принципами социалистической законности, с осуществлением задач, стоящих перед органами совет­ского правосудия.

Принцип классификации преступлений по их тяжести, на котором построено уголовное законодательство, опре­

11*

163

деление наказания в соответствии с тяжестью содеян­ного и индивидуальной виной преступника является од­ной из существенных гарантий соблюдения законности при отправлении правосудия. И отказ от этого принци­па, переход к мерам борьбы с преступностью исключи­тельно на основе критериев, характеризующих личность преступника, означал бы по сути дела отказ от принци­пов социалистической законности. Кроме того, последо­вательное и полное применение на практике одного лишь критерия — личности преступника — означало бы отказ от осуществления задач общей превенции, ко­торая всегда находится в центре внимания органов социалистического правосудия и без которой немысли­мо осуществление задачи правового воспитания граж­дан.

Советское уголовное законодательство, беря за осно­ву критерий общественной опасности 'преступления, вместе с тем широко и в разных аспектах учитывает личность преступника, его общественную опасность, его индивидуальные особенности. И это находит свое вопло­щение в целом ряде норм законодательства.

Однако нельзя не отметить, что в условиях более или менее резкого изменения уголовной политики происхо­дят не менее резкие колебания в подходе суда к учету личности преступника: индивидуальные особенности личности преступника отступают на задний план, когда происходит усиление репрессии, и, наоборот, они высту­пают на 'первый план, когда происходит смягчение реп­рессии.

С другой стороны, действующее законодательство рядом норм в некоторой степени ограничивает возмож­ности индивидуализации наказания в связи с особен­ностями личности преступника, устанавливая формаль­ные ограничения для этого при наличии некоторых обстоятельств: таково, например, признание лица особо опасным рецидивистом, ограничения в применении дос­рочного освобождения, ограничения в размещении ли­шенных свободы по типам мест заключения, ограниче­ния, связанные с режимом для некоторых категорий заключенных, и т. д.

Таким образом, в силу некоторых объективных причин пределы реального использования результатов индиви­дуального изучения личности преступника ограничены

164

по самой природе уголовноправовой организации мер борьбы с преступностью или в силу прямых указаний закона.

Нельзя не назвать также другие обстоятельства, ог­раничивающие или затрудняющие само проведение изу­чения личности преступника и применение на практике результатов такого изучения: речь идет о материальной базе исправительно-трудовых учреждений, о кадрах ра­ботников этих учреждений, далеко не всегда отвечаю­щих требованиям осуществления не только более или менее сложных, но и самых элементарных приемов изу чения личности преступника. Поэтому при решении проблемы изучения личности преступника нельзя отры­ваться от жизни, от практики, от реальных возможно­стей и потребностей органов социалистического правосу­дия в области изучения личности преступника. Сказан­ное в особенности относится к тем теоретикам, которые, отрываясь от практики, ее запросов и возможностей, ратуют за применение в области изучения личности пре­ступников сложнейших приемов психологического экс­перимента, за внедрение в исправительно-трудовую практику кибернетических устройств, за применение для изучения личности преступника чуть ли не всего арсе­нала биологических наук, начиная от генетики и кончая биохимией.

Исходя из современного состояния нашей следствен­ной, судебной и исправительно-трудовой практики, мож­но утверждать, что она значительно обогатилась бы, если бы систематически осуществлялось изучение лич­ности преступника в том объеме и в тех пределах, кото­рые очерчены действующим законодательством. А это изучение является по преимуществу изучением индиви­дуально-социологическим с теми элементами психоло­гии, которыми можно определить степень и характер общественной опасности индивида. Практические работ­ники и привлекаемые к делу борьбы с преступностью представители общественности, по нашему глубокому убеждению, вполне могли бы справиться с этой задачей, если их снабдить надлежащими методическими пособия­ми п инструктажем, а если представится возможность, то и консультацией специалистов-психологов.

Вместе с тем нужно подчеркнуть, что чем больше развивается и совершенствуется наша система мер борь­

165

бы с преступностью, тем все более и более требуется проведение строго индивидуального подхода к личности преступника. А для этого необходимо, чтобы у людей, ведущих борьбу с преступностью, расширились познания в области изучения личности преступника. Поэтому рас­ширяется комплекс научных дисциплин, включаемых в юридические науки. Получила развитие криминология, занимающаяся изучением причин преступности как со­циального явления и причин отдельного преступления как явления индивидуально-социального. Изучение кри­минологии .помогает практическим работникам в выяс­нении конкретных причин преступности и в изучении личности преступника. Начала развиваться судебная психология, в которой общие положения психологии применены к области борьбы с преступностью. Изучение судебной психологии помогает практическим работни­кам совершенствовать расследование преступления, внести научное начало в допрос обвиняемого, в оценку достоверности свидетельских показаний. Развивается новая отрасль исправительно-трудовой науки — испра­вительно-трудовая педагогика, в которой общие положе­ния советской педагогики и психологии применены к ре­шению проблемы исправления и перевоспитания пре­ступника. Вместе с тем все более назревает вопрос отно­сительно целесообразности организации судебнопсихо- логической экспертизы в тех конкретных случаях, когда такая экспертиза может способствовать более глубоко­му выяснению мотивов совершения преступления или когда возникает необходимость в более детальном изу­чении личности преступника.

Таким образом, в современных условиях к работни­кам следствия, прокуратуры,-суда, исправительно-трудо­вых учреждений предъявляются повышенные требова­ния в познании ими методики изучения личности пре­ступника.

Обратимся теперь к рассмотрению вопроса об изучении личности преступника в свете практических задач со­ветской уголовной политики. Предварительно выясним, может ли практический работник изучать личность пре­ступника? Да, конечно, ибо практические работники постоянно в /процессе своей деятельности в большей или меньшей степени исследуют эту личность. Задача, сле­довательно, состоит в том, чтобы наука криминологии

166

предоставила практике необходимую и доступную мето­дику.

Изучение личности преступника, необходимое следст­венно-судебной и исправительно-трудовой практике, слагается из изучения условий труда и быта, ближай­шего социального окружения преступника, а также в большей или меньшей степени из изучения интеллекта преступника, его культурного уровня и культурных зап­росов, из изучения его взглядов, правосознания, отноше­ния к обществу, государству, коллективу и т. д. Сово­купность всех этих данных позволяет следователю, судье, работнику исправительно-трудового учреждения получить достаточно полное и необходимое для них представление^ о данной личности. И там, где закон требует учета данных о личности преступника, собран­ные таким образом сведения будут достаточными для того, чтобы судить о личности преступника, о путях его исправления и перевоспитания. Точно так же все эти сведения позволят достаточно глубоко изучить мотива­цию преступного поведения.

Интеллектуальное развитие преступника также может быть с достаточной полнотой исследовано практическим работником. И здесь задача криминологии состоит в том, чтобы, обобщив практику, на основе теории крими­нологии разработать для практики необходимую мето­дику изучения интеллекта преступника.

Выяснение «характерологических особенностей» лич­ности преступника имеет большее значение для исправ­ления и перевоспитания преступника, чем для рассле­дования и судебного рассмотрения уголовного дела, хотя и следователь, и суд в ряде случаев заинтересова­ны в выяснении этих «характерологических особенно­стей».

Считая, что практические работники могут самостоя­тельно изучить личность преступника, нужно вместе с тем всячески подчеркнуть, что при разработке программы и методики изучения личности преступника необходимо воспользоваться консультацией специалистов-психоло- гов.

Подобное изучение личности преступника, возможно, разочарует сторонников применения углубленного изу­чения психики человека. Но ведь речь идет не об изуче­нии личности «вообще», а об изучении личности пре­

167

ступника и притом в совершенно определенных, законом предусмотренных целях. И можно утверждать, что очер- 'ченная программа изучения личности преступника впол­не удовлетворит и запросы практики, и .потребности науки криминологии.

Вряд ли требует особого доказательства то положе­ние, что задачи и программы изучения личности пре­ступника должны исходить из практических потребно­стей следственно-прокурорских и исправительно-трудо­вых органов и разрабатываться с учетом реальных возможностей практических работников. В противном случае все предложения, рекомендации, планы, програм­мы не только не смогут быть применены на практике, но они в силу своей «академичности» могут еще и «от­пугнуть» практического работника.

Когда некоторые криминологи ратуют за широкое внедрение в практику борьбы с преступностью сложных методов психологического исследования, опирающихся на специальную аппаратуру и сложные приемы, на применение в целях обобщения материалов кибернети­ческих устройств или, как минимум, на применение в этих целях математической статистики, они тем самым отрываются от возможностей, имеющихся в районном отделе милиции, в районной прокуратуре или в народ­ном суде, а также в исправительно-трудовых колониях.

В этой связи уместно будет напомнить о небольшой по объему работе практического работника исправи­тельно-трудовых учреждений Ю. Ю. Бехтерева «Изуче­ние личности заключенного», изданной Государственным институтом по изучению преступности в 1928 году. Ав­тор убедительно доказывал, что для работников испра­вительно-трудовых учреждений нет необходимости обращаться к сложным методам психологического изу­чения личности преступника, что те данные, которые нужны «рядовому пенитенциаристу-педагогу», могут быть получены простейшими приемами, имеющими, од­нако, достаточную степень научной достоверности. И в этом плане автор определил задачи и практическую направленность изучения личности преступника; он на­метил шесть групп вопросов, подлежащих выяснению в процессе изучения личности заключенного: 1. Обстоя­тельства, при которых было совершено преступление.

2.    Социальные влияния, которым подвергалась личность

168

заключенного в прошлом. 3. Индивидуальные особенно­сти личности заключенного. 4. Поведение заключенного в исправительно-трудовом учреждении. 5. Особенности в социальных проявлениях личности заключенного. 6. Результаты пенитенциарно-педагогического воздейст­вия на заключенного (см. стр. 28).

Излагая простейшую методику изучения личности заключенного, Ю. Ю. Бехтерев называет: изучение ма­териалов дела, опросы заключенных с последующим заполнением анкеты и т. д.

Невольно напрашивается сопоставление книги про­фессора Познышева и брошюры Бехтерева, изданных 40 лет назад. Первая написана «на уровне» западноев­ропейской биокриминологии и в полном отрыве от прак­тики, с установкой на замену исправительно-трудовых учреждений социально-психологическими клиниками. Вторая написана практическим работником исправи­тельно-трудового учреждения в соответствии с потребно­стями и возможностями практических работников, в соответствии с требованиями закона о деятельности ис­правительно-трудовых учреждений. Первая могла при­нести только вред практическому делу изучения лично­сти преступника, если бы она была одобрена. Вторая могла бы оказать .немалую пользу этому делу, если бы предложенная автором методика изучения личности заключенного была бы широко внедрена в практику деятельности работников исправительно-трудовых уч­реждений.

Содержание и объем изучения личности преступника определяются прежде всего целями, стоящими перед советской уголовной политикой. Обладая некоторыми общими чертами в любой стадии борьбы с преступ­ностью, задачи этого изучения имеют и некоторые спе­цифические черты в стадии предварительного следствия, и в стадии судебного разбирательства, и в стадии ис­полнения приговора. Для первых двух стадий наиболь­шее значение имеет, лапример, выяснение его нравст­венных качеств и характера правосознания; особо .важ­ное значение здесь имеет выяснение мотивации поведения и ее опенки самим субъектом. Совокупность подобных сведений позволит следователю и суду уяснить степень общественной опасности личности преступника, точно определить мотивы совершения преступления. В процес­

169

се же исполнения наказания, имея в виду в данном случае наказание в виде лишения свободы, наиболее важно выяснение общей направленности личности, ее потребностей, интересов, уровня интеллекта. Поскольку в процессе исполнения наказания важно перевоспитание преступника на основе труда и культурно-воспитатель­ных мер в сочетании с определенным режимом, могут понадобиться и иные сведения о личности.

Таким образом, в организации изучения личности преступника исключительно велика роль точного опре­деления содержания и объема изучения личности. Осу­ществление данной задачи предполагает совместную предварительную научную работу криминологов о пси­хологии, причем такая работа должна производиться в тесном контакте с соответствующими практическими работниками следствия, суда и исправительно-трудовых учреждений.

По-видимому, наиболее широкий круг вопросов изуче­ния личности преступника должен быть предусмот­рен в отношении несовершеннолетних правонаруши­телей.

Современная психология располагает, как известно, очень широким арсеналом методов и технических прие­мов изучения личности. При организации изучения лич­ности преступника необходимо учесть важность каждого метода, не отрываясь ни от задач криминологии, ни от практических возможностей реализации каждого или некоторых из методов или приемов в условиях деятель­ности следователя, судьи, работника исправительно-тру­дового учреждения. По-видимому, речь должна идти о применении простейших приемов психологического ис­следования, доступных практическим работникам. Они должны иметь известный минимум знаний в области такого исследования, овладеть техническими приемами психологического исследования. Поэтому приобретает большую актуальность подготовка и издание необходи­мых методических пособий, разработка программ изуче­ния личности преступника.

Во Всесоюзном институте по изучению причин и раз­работке мер предупреждения преступности накопился значительный опыт методики изучения личности пре­ступника. Такое изучение строится по детально разра­ботанной программе, предусматривающей получение

170

подобных сведений о личности преступника, извлекае­мых из: а) материалов уголовного дела, б) из личной беседы с обвиняемым, осужденным, заключенным, в) из обследования, проводимого по месту жительства и состоящего в беседах с лицами, знающими обследуе­мого, г) из обследования, проводимого по месту работы и состоящего в беседах с работниками, хорошо знающи­ми обследуемого, с представителями администрации и общественности.

Наблюдения за личностью преступника, за его пове­дением могут быть наиболее полными и систематиче­скими в условиях исправительно-трудового учреждения. Поэтому и программа изучения здесь может быть более полной, чем в иных условиях.

§ 4. От индивидуального изучения личности преступника — к криминологическим и иным социологическим обобщениям

После того, как были рассмотрены некоторые вопро­сы индивидуального изучения личности преступника, следует обратиться к рассмотрению второй группы воп­росов— изучению личности преступника в плане социо­логических (криминологических) обобщений.

Преступления, взятые в массе, представляют собой своеобразную по форме и содержанию деятельность людей, обладающих теми или иными индивидуальными чертами и особенностями. Каким же путем извлечь из индивидуального то социальное, что характеризует преступника и преступность, как свести индивидуальное к социальному? Быть может, этого можно достигнуть путем простого суммирования индивидуальных черт отдельных преступников, учитывая все то, что их ха­рактеризует, включая и их биологические, и психологи­ческие особенности, в одном ряду с социальными чер­тами личности? Или, быть может, социальное извлека­ется из индивидуального более сложным путем?

Эти вопросы в общетеоретическом плане рассмотре­ния проблемы соотношения индивидуального и социаль­ного были решены В. И. Лениным.

Социолог, указывал В. И. Ленин, изучает «помыслы и чувства» реальных личностей, выясняя их действия,

171

социальные факты, он изучает не изолированных лично­стей, а определенные общественные отношения людей, «тем самым уже изучает и реальных личностей, из дей­ствий которых и слагаются эти отношения»¹. При этом социолог знает, что помыслы и чувства людей «создают­ся условиями их жизни, данной системой производст­венных отношений». В. И. Ленин указывал, что социо­логия была возведена в степень науки именно благодаря стремлению сводить «элементы индивидуальности к социальным источникам». Подведение индивидуального под действие общих законов является необходимой ос­новой любой науки, и марксистская социология «уста­навливает приемы этого сведения индивидуального к социальному с полной точностью и определенностью». При этом В. И. Ленин подчеркивал, что социология не признает «индивидуальное» в качестве первичного фак­та исследования².

Эти общетеоретические положения В. И. Ленина о соотношении индивидуального и социального являются ключом для решения проблемы изучения личности пре­ступника и его места в советской криминологии. При этом криминолог, основываясь на приведенных поло­жениях марксистско-ленинской социологии, опирается на ленинские положения о соотношении случайного и необходимого; закономерного, единичного, отдельного и общего. В. И. Ленин, рассматривая эту проблему, под­черкивал, что «отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему»³. Общее существует лишь в отдельном, всякое общее представляет собой в какой-то части отдельное. Вместе с тем общее лишь приблизительно охватывает все отдельное, а всякое отдельное неполно входит в общее. При этом «отдельное тысячами переходов связано с другого рода отдельными (вещами, явлениями, процессами) и т. д.»⁴. И в задачу науки входит раскрыть «превращение отдельного в об­щее, случайного в необходимое, переходы, переливы, взаимную связь противоположностей»⁵.

¹   См. В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 1, стр. 423—424.

²   Там же, стр. 427—431.

³   В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 29, стр. 318.

⁴   Т а м ж е.

⁵   Там же, стр, 321.

172

Обращаясь непосредственно к нашей теме, казалось бы, на первый взгляд правильным и последовательным было бы такое решение вопроса об изучении личности преступника и установлении причин преступности, когда исследователь изучил бы:

а) биологическую структуру данной личности (нор­мальную и патологическую) в ее генезисе и динамике; б) психические особенности данной личности; в) окру­жающую личность микросреду во всех ее связях и опо- средствованиях.

Завершив комплексное изучение личности по всем трем направлениям, исследователь далее обратился бы к статистическим обобщениям значительной группы пре­ступников и вывел бы из этого обобщения влияние троякого рода факторов — биологических, психических и социальных. Далее представилось бы широкое поле для развертывания теоретических споров — какой или какие из этих факторов играют доминирующую роль в образовании преступного поведения данного лица и соответственно в этиологии преступности.

Несмотря на кажущуюся обоснованность, такой путь познания причин преступности является глубоко оши­бочным и теоретически порочным.

1.    Единичное, отдельное входит в общее не целиком, а лишь частично, и при этом решающее значение имеет установление того, что именно входит и что не входит из единичного в общее.

2.    Социальное, закономерное нельзя выводить из ин- дивидуально-биопсихологического, так как первое и вто­рое относятся к качественно различным, разнорядным явлениям и процессам.

3.     Индивидуальное, единичное всегда иосит на себе отпечаток случайности.

4.     Исследование должно вестись от социальных зако­номерностей, от общественных отношений к индиви­дуальному, а не наоборот. Путь исследования причин преступности идет не от личности преступника к соци­альным закономерностям, а, наоборот, от социальных закономерностей обусловленности преступности как со­циального явления, конкретных причин преступности к индивидуальному преступнику и механизмам его пове­дения, к тем конкретным условиям, которые способст­вовали совершению преступления.

173

5.     Преступление как вид поведения индивида, живу­щего в обществе, всегда предполагает наличие опреде­ленных общественных отношений.

6.     Не раскрыв закономерности, которыми обусловлена преступность, нельзя объяснить причины совершения преступления данным конкретным лицом.

Остановимся несколько подробнее на затронутых вы­ше вопросах.

При изучении конкретного преступления и лица, его совершившего,— будь то умышленное убийство, изна­силование, хулиганство или разбой, грабеж, кража — на первый план неизбежно выдвигаются те непосредствен­ные, конкретные черты, признаки, обстоятельства, кото­рые характерны именно для данного единичного случая: особенности данной личности, особенности условий ме­ста, времени, обстановки, способа совершения преступ­ления и т. д. В число подобных обстоятельств включа­ются биография преступника, его жизненные условия, процесс физического и психического формирования, его биологическая характеристика, особенности его интел­лекта, характера, темперамента, нравственных устоев, его семейно-бытовые связи, окружающая его социаль­ная среда — словом, вся сумма обстоятельств, из соче­тания которых складывается полная характеристика данной личности.

При этом нетрудно заметить, что все перечисленные обстоятельства не могут рассматриваться в качестве причин преступности — это лишь конкретные условия, в которых формировалась данная личность. Но из единич­ных фактов нельзя вывести причину преступности. И хотя закон не делает качественного различия между причинами преступления и условиями, которые способ­ствовали совершению преступления, ставя их в одном ряду, в плане научного исследования следует проводить такое качественное разграничение.

Основными социальными закономерностями, опреде­ляющими состояние, динамику и структуру преступно­сти в условиях постепенного перехода от социализма к коммунизму, являются уровень материального благосо­стояния, культурности и сознательности людей: чем бо­лее повышается этот уровень, чем активнее ведется борьба с преступностью и порождающими ее причинами, тем скорее происходит процесс искоренения преступно­

174

сти. Классифицируя причины преступности примени­тельно к этим основным социальным закономерностям развития социалистического общества, мы выделяем три главные группы причин преступности: а) причины ма­териального порядка; б) причины идеологического по­рядка и в) причины социально-психологического поряд­ка. В рамках этих трех групп причин преступности располагаются путем соответствующих обобщений тс многочисленные и крайне разнообразные условия, кото­рые способствуют совершению преступлений и которые, конкретизируясь в каждом отдельном случае, должны быть надлежащим образом обобщены для того, чтобы из такого обобщения можно было бы сделать широкие социологические выводы.

Так как необходимость, закономерность проявляется в массе перекрещивающихся случайностей, то, исполь­зуя закон больших чисел, опираясь на статистический метод, криминолог может прийти к таким обобщениям, которые, элиминируя случайное, позволяют выявить за­кономерности, присущие преступности как социальному явлению. Весь вопрос, следовательно, состоит в том, чтобы определить те признаки, которые, характеризуя личность преступника во всей ее индивидуальности, вместе с тем были бы способны при массовом обобще­нии отразить общие закономерные черты преступности как социального явления.

Способны ли выполнить эту функцию такие статисти­чески обобщенные показатели, как, например, строе­ние тела, физические аномалии, наследственность, эн- докриннные аномалии, биохимические особенности структуры крови, согласованное или несогласованное поведение близнецов? Или такие показатели, как харак­тер, темперамент и т. д.? Подобные показатели, возмож­но, представляют научно-познавательный интерес для психиатров, антропологов, психологов, но они по суще­ству ничего не дают для познания причин преступности. Социальное невозможно выводить из биологического — это аксиома подлинно научного исследования. И ника­кие варианты социального дарвинизма неспособны про­лить свет на проблему прнчнп преступности.

Какие же индивндуально-социальные признаки, ха­рактеризующие личность преступников, позволят при массовом их обобщении выявить социальные закономер-

175

пости, характеризующие преступность и ее социальные причины? Здесь мы можем ответить на этот вопрос в общей форме, схематически.

Во-первых, сюда относятся общие социально-демогра­фические признаки, характеризующие личность преступ­ника: пол, возраст, социальное положение, занятие, семейное положение.

Во-вторых, характеристика условий формирования и развития личности: в семье, в школе, в трудовом кол­лективе.

В-третьих, характеристика участия в общественно полезном труде и в общественной жизни.

В-четвертых, характеристика материального положе­ния.

В-пятых, характеристика быта и ближайшего социаль­ного окружения.

В-шестых, характеристика идейного уровня обследуе­мого, круга его интересов.

В-седьмых, характеристика моральных и правовых взглядов обследуемого и имеющихся у него установок, противоречащих социалистической морали и правосоз­нанию.

Предложенная схема, конечно, не претендует на ис­черпывающую полноту и лишь иллюстрирует развитые выше положения.

Эти группы вопросов в их неразрывной связи и вза­имозависимости позволяют достаточно полно выявить те конкретные, индивидуально определяемые условия, кото­рые привели данное лицо к совершению преступления. Из их анализа представляется возможным установить те общественные отношения, которые сложились у данной личности, ее место в системе этих отношений, а также те индивидуальные черты, которые социально-психологи­чески характеризуют данную личность. При статисти­ческом обобщении значительного числа исследованных индивидуальных случаев удастся выявить то общее, типичное, закономерное, что содержится в индивидуаль­но изученных фактах. В частности, представится воз­можным дать обобщенную характеристику не только со­циальных условий жизни преступников, но и характери­стику их личности со стороны культурного уровня, интеллекта, моральных и правовых взглядов т. д. Обоб­щения в этой области позволят приблизиться к освеще-

176

иию личности преступников со стороны социально-пси­хологической. И вся сумма психологических и социаль­но-психологических аспектов изучения личности преступ­ника может быть рассмотрена под углом зрения дейст­вия основных причин преступности — уровня материаль­ного благосостояния, уровня культурности и уровня со­знательности.

Таков путь извлечения из индивидуального изучения личности преступника социально значимых черт, харак­теризующих преступность как социальное явление и ее социальные причины. Что же касается индивидуальных особенностей, характеризующих личность преступника со стороны генетической, анатомической, физиологиче­ской, биохимической, психиатрической, то они остаются за пределами криминологии и криминологического ис­следования, как не имеющие отношения к проблеме пре­ступности и мер борьбы с нею.

12 А. А. Герцензон

Г л а в а 4

УГОЛОВНАЯ ПОЛИТИКА И ПУТИ ЕЕ ИЗУЧЕНИЯ

§ 1. Понятие советской уголовной политики.

§ 2. Советское законодательство и уголовная по­литика. § 3. Основные принципы советской уго­ловной политики, сформулированные в Программе КПСС. § 4. Коикретио-социологический метод изучения практической уголовной политики.

§ 5. О «междисциплинарной» науке уголов­ной политики

§ 1. Понятие советской уголовной политики

Уголовная политика — многоплановое понятие, рас­крыть содержание которого можно лишь при рассмотре­нии всех его аспектов.

Уголовная политика — это часть общей политики социалистического государства наряду с политикой эко­номической, социально-культурной и т. д. Она направ­ляет деятельность органов государственной власти и общественности в борьбе с преступлениями и иными общественно опасными поступками, основываясь на точ­ном исполнении законов. Как и любая другая отрасль политики, советская уголовная политика носит классо­вый характер, выражая интересы рабочих и колхозного крестьянства—двух дружественных классов социали­стического общества, строящего коммунизм. Советская уголовная политика по своей классовой природе, целям, методам противостоит буржуазной уголовной политике, антинародной и реакционной по своей природе. В основе советской уголовной политики лежат подлинно научные основы: марксистско-ленинская теория, воплощенная в трудах классиков марксизма-ленинизма, в Программе КПСС, в материалах и решениях партии, в деятельности Советского правительства, в советском законодательст­ве, в советской правовой науке.

178

Уголовная политика воплощается в деятельности ор­ганов государственной власти и советской общественно­сти. Она реализуется в процессе применения на практике как специальных мер (криминалистических, уголовноправовых, уголовно-процессуальных, исправи­тельно-трудовых, криминологических), так и мер чисто социального характера (экономических, идеологических, медицинских и т. д.).

Арсенал практических мер, направляемых советской уголовной политикой на борьбу с преступностью и по­рождающими ее причинами, очень велик. Столь же велико и число органов государственной власти и обще­ственных организаций, осуществляющих в своей дея­тельности эти меры: наружная служба милиции и народные дружины; оперативно-розыскной и следствен­ный аппарат милиции, следственный аппарат прокура­туры; прокурорский надзор и народный контроль; на­родные и вышестоящие суды, товарищеские суды, комиссии по делам несовершеннолетних; органы, испол­няющие судебные приговоры,— колонии различных ти­пов, тюрьмы, органы, приводящие в исполнение испра­вительные работы, ссылку, высылку, штрафы; админи­стративные и другие комиссии местных Советов; органы, ведающие принудительным лечением общественно опасных элементов; общественные организации и кол­лективы трудящихся, осуществляющие общественное поручительство,— все они своей деятельностью активно участвуют в проведении советской уголовной политики.

Все области советской политики основаны на принци­пах социалистического планирования, координации деятельности взаимосвязанных органов государствен­ной власти и общественности и извлечения максималь­ного эффекта из этой деятельности. Советская уголов­ная политика не является в этом отношении исключе­нием. Но, говоря об уголовной политике, необходимо учесть ее специфические особенности. Во-первых, нужно отметить сложность планирования мер борьбы с явле­нием, которое само по себе, по своей природе враждебно планированию, ибо преступление, рассматриваемое с этой точки зрения, является нарушением плановости строительства коммунизма. Сказанным не исключается, конечно, сама возможность планирования уголовной по­литики, но для ее реализации необходимо проведение

12*

179

большой и достаточно сложной научно-исследователь- ской работы. Во-вторых, должны быть отмечены боль­шие трудности в осуществлении координации деятельно­сти перечисленных выше органов и организаций, имею­щих различные функции и методы работы. При этом нужно иметь в виду, что координация предполагает н «вертикальную», и «горизонтальную» согласованность деятельности органов, ведущих борьбу с преступностью (в первом случае — от низших до высших звеньев одно­именного органа, во втором случае — на одинаковых уровнях между различными органами). В-третьих,— и здесь мы также сталкиваемся с большими трудностями — определение эффективности (результативности) мер борьбы с преступностью не обладает еще достаточно точными критериями, которые нуждаются в их научной разработке.

§ 2. Советское законодательство и уголовная политика

Необходимо дать общую характеристику основных принципов советской уголовной политики¹, воплощенных IB законодательстве СССР, отбрасывая те временные на­слоения, которые не вытекали из существа и задач Со­ветского государства и советской политики и в силу этого не нашли и не могли найти своего закрепления в новом законодательстве.

Советская уголовная политика всегда строилась и строится как область социалистической политики. В ней красной нитью проходит принцип пролетарского интернационализма, открыто выражена ее классовая природа, состоящая в охране социалистического госу­дарства рабочих и крестьян, социалистического право­порядка, прав и интересов граждан от преступных пося­гательств. Советская уголовная политика всегда проти­востоит уголовной политике любого буржуазного государства и по своей классовой природе и целена­

¹ См. А. С. Шляпочников, Ленинские принципы уголовной политики Советского государства («Советское государство и пра­во» 1968 г. № 4).

180

правленности, и по формам ее осуществления. Эта принципиальная противоположность проявляется даже тогда, когда речь идет об одноименных по форме ин­ститутах и мерах, осуществляемых в СССР и в капи­талистическом мире.

Советская уголовная политика основана на принципе социалистической законности¹, которая пронизывает все стороны и формы деятельности органов государст­венной власти и общественности, направленной на борь­бу с преступлениями и иными правонарушениями.

В советской уголовной политике находят последова­тельное выражение принципы социалистического демок­ратизма: выборность народных судей и народных засе­дателей; деятельность народных дружин, комиссий местных Советов, товарищеских судов; демократиче­ские основы и организация рассмотрения в судах дел о преступлениях; общественное поручительство, осуще­ствляемое коллективами трудящихся в целях перевос­питания и исправления преступников.

Для советской уголовной политики характерен социа­листический гуманизм. Он проявляется в двух основных, взаимосвязанных направлениях. Во-первых, в охране социалистического государства, социалистического об­щества от преступных посягательств на него со стороны антиобщественных элементов, к которым применяются строгие меры наказания, в точном соответствии с дей­ствующим законодательством. Во-вторых, в обеспече­нии законных прав граждан, совершивших преступле­ния, при установлении их виновности, определении меры наказания или общественного воздействия и при исполнении этих мер, а также по отбытии их. Социали­стический гуманизм советской уголовной политики проявляется в разумном применении мер наказания, критерием чего служит ограничение этих мер действи­тельным минимумом, необходимым для осуществления задач общего и специального предупреждения преступ­ности. Он проявляется и в требовании закона об инди­видуализации ответственности и меры наказания, в возможности применения условного осуждения и услов-

¹ См. М. С. С т р о г о в и ч, Основные вопросы советской социали стической законности, М., 19G6.

181

%

но-досрочиого освобождения и в возможности прекра­щения уголовного преследования с передачей виновного на общественное поручительство или в товарищеский суд, в возможности применения вместо наказания принуди­тельных мер медицинского или воспитательного харак­тера.

В основу советской уголовной политики положен при­мат превенции над репрессией, а также сочетание убеж­дения и принуждения. Эти принципы были сформулиро­ваны с исключительной четкостью В. И. Лениным и ныне в полном объеме отражены в советском законо­дательстве.

На всех этапах развития советской уголовной полити­ки в законодательстве находит свое воплощение прин­цип индивидуальной ответственности — ответственности за конкретно совершенное преступление, исключительно при наличии в содеянном состава преступления. Преду­смотренное в период с 1922 по 1958 год правило об аналогии по сути дела не отрицало указанного принци­па, но с наибольшей полнотой он был отражен в дейст­вующем с 1958 года законодательстве.

Точно так же на всех этапах развития советской уго­ловной политики в законодательстве определяются цели наказания¹. Несмотря на некоторые различия в форму­лировках, давших повод к их, как кажется, произволь­ному истолкованию, необходимо подчеркнуть не эти терминологические различия, а то основное и общее, что их характеризует. Терминологически эти различия дей­ствительно были значительными: «Руководящие нача­ла» употребляли термин «наказание»; Уголовный ко­декс 1922 года пользовался понятием «наказание и дру­гие меры социальной защиты»; «Основные начала» 1924 года вовсе отказались от термина «наказание», употребляя во всех случаях термин «мера социальной защиты». Начиная с середины 30-годов новые обще­союзные законы возвращаются к термину «наказание». Этот термин воспринят «Основами» 1958 года и уго­ловными кодексами всех союзных республик. Однако

*     Проблема наказания в последние годы получила большую раз­работку в советской литературе. Помимо значительного числа журнальных статей был издан ряд монографий — Н. А. Беляева, Н. А. Стручкова, М. А. Ефимова, И. И. Карпеца, И. С. Ноя и др-

182

и в «Основах» и в кодексах, помимо наказания фигури­рует и понятие «принудительные меры медицинского и воспитательного характера».

Можно ли, однако, говорить о принципиально новом и ином подходе к репрессии в связи с изменением ука­занной терминологии? Об этом можно судить при со­поставлении формулировок цели наказания и самой системы .наказаний, а равно оснований их применения. Во всех перечисленных законодательных актах в раз­личных выражениях отражается по сути дела одна и та же мысль: наказание преследует цель общего и спе­циального предупреждения преступлений, а последнее имеет в виду главным образом исправление и пере­воспитание преступника. Сама система видов наказа­ний, применяемых судом, не изменялась существенно, как и основания для их применения (если ие считать применения ст. 22 «Основных начал», практически игравшей в судебной практике небольшую роль). Мож­но даже подчеркнуть факт, на первый взгляд парадок­сальный: хотя уголовные кодексы действующей редак­ции ввели в обращение единый термин «наказание», они больше и шире, чем все предшествовавшее законо­дательство, используют понятие мер общественного (социального) воздействия.

Одна из важных задач советской правовой науки, до сих пор неполностью реализованная, заключается в ис­следовании развития основных принципов советской уго­ловной политики. Это исследование служит необходимой предпосылкой для изучения конкретных форм осущест­вления практической уголовной политики, для изучения ее эффективности в целом.

Путь развития советской уголовной политики на раз­личных этапах социалистического строительства в на­шей стране был сложным, связанным со всей сово­купностью внешних и внутренних условий жизни Совет­ского государства и общества. Но при всем том ее ос­новополагающие идеи всегда определялись марксистс­ко-ленинской теорией, потребностями социалистическо­го строительства на различных его этапах.

Буржуазные правоведы, излагая историю развития советского уголовного права и уголовной политики, обычно придерживаются схемы, извращающей дейст­вительный процесс. Они утверждают, например, что в

183

период с 1917 по 1922 год (до издания первого УК РСФСР) у нас якобы был «правовой вакуум». Затем, по их мнению, наступила полоса влияния позитивист­ского уголовного права, ib особенности — влияния Фер­ри, и эта полоса продолжалась, по их исчислению, до середины 30-х годов. С середины 30-х годов буржуазные юристы усматривают у нас «поворот» к «классицизму», к теории устрашения и т. д. Наконец, после принятия нового законодательства в конце 50-х годов у нас яко­бы наметился новый поворот, состоящий в комбинации «неопозитивизма» и «неоклассицизма». Нет необходи­мости опровергать/подобные домыслы буржуазных пра­воведов ввиду их полной беспочвенности. Но в то же время появлению подобных утверждений и домыслов, несомненно, способствовало то, что в нашей литературе вопросам развития принципов советской уголовной по­литики не было уделено достаточного внимания.

§ 3. Основные принципы советской уголовной политики, сформулированные в Программе КПСС

Программа партии, принятая в 1919 году, содержала исходные положения советской уголовной политики, сформулированные В. И. Лениным.

Программа определила задачи подавления сопротив­ления врагов социализма.

В области общеполитической Программа партии, в частности, указывала на то, что Советское государство по самой своей сущности направлено к подавлению со­противления эксплуататоров...¹.

В разделе, посвященном сельскому хозяйству, Про­грамма говорила о решительной борьбе с эксплуататор­скими поползновениями кулачества, деревенской буржуазии, о подавлении их сопротивления.

Программа обращала внимание на решительную борьбу с бюрократизмом, со всем наследием капитализ­ма, еще оказывающим влияние на трудящихся.

¹ См. «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», т. I, 1954, стр. 413, 414.

184

Особое внимание Программа партии уделяла борьбе ■со стихией мелкобуржуазной анархичности.

Отмечая, что «только благодаря советской организа­ции государства революция пролетариата могла сразу разбить и разрушить до основания старый, буржуазный, чиновничий и судейский государственный аппарат»¹. Программа партии ib разделе о суде сформулировала основные принципы советского уголовного права.

Программа указывала, что, «отменив законы свергну­тых правительств, Советская власть поручила выбирае­мым Советами судьям осуществлять волю пролетариа­та, применяя его декреты, а в случае отсутствия тако­вых или неполноты их, руководствоваться социалисти­ческим правосознанием»².

Указав на принципиальные основы советской судебной системы, Программа партии констатировала, что е области наказания произошло коренное изменение его характера, что суды широко применяют условное осуж­дение, вводят новую меру наказания в виде обществен­ного порицания, заменяют лишение свободы обязатель­ным трудом с сохранением свободы, заменяют тюрьмы воспитательными учреждениями и дают возможность развертывать деятельность товарищеских судов.

Программа партии указала пути развития советской уголовной политики.

В новой Программе КПСС, принятой на основе ленин­ских принципов и обобщения огромного опыта Совет­ского государства, были развиты коренные положения уголовной политики как части политики социалисти­ческого государства, направленной на построение ком­мунистического общества в нашей стране.

Программа партии поставила задачу «обеспечить стро­гое соблюдение социалистической законности, искорене­ние всяких нарушений правопорядка, ликвидацию прес­тупности, устранение всех причин, ее порождающих»³.

Основной теоретической предпосылкой уголовно-поли­тической программы является научное предвидение

*     «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и плену­мов ЦК», ч. I, 1954, стр. 416.

» Там же, стр. 419.

» «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М.. 1961, стр. 106.

185

В. И. Ленина о неизбежности искоренения, отмирания преступности в определенных конкретно-исторических условиях строительства коммунизма. Программа КПСС указывает на предпосылки искоренения преступности и на конечные результаты проведения уголовной поли­тики: «Рост материальной обеспеченности, культурного уровня и сознательности трудящихся создает все усло­вия для того, чтобы искоренить преступность, в конеч­ном итоге заменить меры уголовного наказания мерами общественного воздействия и воспитания»¹. Здесь мы видим непосредственное воплощение ленинского науч­ного предвидения о неизбежности отмирания преступ­ности. Не исключая возможности сохранения отдель­ных эксцессов (даже в условиях коммунистического об­щества), В. И. Ленин предусматривал в отношении их применение мер общественного воздействия, что и наш­ло свое отражение в Программе КПСС.

Таков основной принцип советской уголовной полити­ки, генеральная линия партии в осуществлении задачи искоренения преступности. Для постановки этой зада­чи, для включения ее в программные требования КПСС понадобился большой исторический период строитель­ства социализма в нашей стране.

Программа КПСС отмечает, что в социалистическом обществе «каждый выбившийся из трудовой колеи че­ловек может вернуться к полезной деятельности». По­этому Программа обоснованно утверждает, что «в об­ществе, строящем коммунизм, не должно быть места правонарушениям и преступности»².

Программа КПСС развивает основные исходные положения советской уголовной политики.

Во-первых, признание первостепенного значения предупреждения преступлений: «...главное внимание дол­жно быть направлено на предотвращение преступле­ний»³.

Во-вторых, необходимость применения строгих мер наказания к лицам, совершающим злостные преступ­ления.                                                                .!                       I

¹     «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М., 1969, стр. 106.

*  Там же.

*  Там же.

186

to

В-третьих, применение мер общественного воздейст­вия к лицам, совершившим менее опасные преступле­ния и иные правонарушения. Программа считает не­обходимым расширять деятельность «организаций по укреплению общественного порядка, особенно народ­ных дружин, товарищеских судов»¹. Это требование вытекает из общей линии партии на дальнейшее повы­шение роли общественных организаций в государст­венном управлении, в особенности в коммунисти­ческом воспитании граждан, в борьбе за искоренение пережитков прошлого в их сознании, поведении и 'быту.

В-четвертых, требование строжайшего соблюдения социалистической законности на подлинно демократи­ческих основах, в процессе осуществления уголовной политики. Особое значение придается постоянному госу­дарственному и общественному контролю как действен­ному орудию «вовлечения широких народных масс в управление делами государства, в осуществление конт­роля за строгим соблюдением законности»².

Для характеристики принципов советской уголовной политики, определенных в Программе КПСС, важное значение имеет уяснение главного направления в раз­витии социалистической государственности в период строительства коммунизма: «...всестороннее развертыва­ние и совершенствование социалистической демократии, активное участие всех граждан в управлении государ­ством, в руководстве хозяйственным и культурным строи­тельством, улучшение работы государственного аппа­рата и усиление народного контроля над его деятель­ностью»³.

В Программе КПСС конкретизируются главные на­правления практической уголовной политики.

Это, во-первых, борьба с преступлениями в государст­венном аппарате, который служит и 'подотчетен наро­ду: «Недобросовестность работника, злоупотребления властью, бюрократизм должны решительно прссекать-

¹     «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М., 1969, стр. 109.

²     «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М., 1969, стр. 104.

*   Там же, стр. 101.

187

ся и сурово караться, невзирая на лица. Долг совет­ских людей — стоять на страже законности и правопоряд­ка, проявлять нетерпимость к злоупотреблениям и бо­роться с ними»¹.

Во-вторых, Программа КПСС указывает на то, что «большое значение приобретает дальнейшее укрепле­ние социалистического правопорядка»². При этом цент­ральной задачей является охрана личности и прав граждан.

В-третьих, борьба с пережитками капитализма, кото­рые во многом являются причинами и условиями, спо­собствующими совершению преступлений и иных пра­вонарушений.

Несмотря на крупные успехи в социалистическом воспитании граждан, «и после победы социалистическо­го строя в сознании и поведении людей сохраняются пе­режитки капитализма, которые тормозят движение об­щества вперед». Рассматривая борьбу с пережитками капитализма в качестве одной из центральных задач идеологической работы, Программа указывает на кон­кретные пути ее осуществления.

«Партия рассматривает борьбу с проявлениями бур­жуазной идеологии и морали, с остатками частнособст­веннической психологии, суеверий и предрассудков как составную часть работы по коммунистическому воспи­танию»³.

Борьба с пережитками прошлого, с проявлениями индивидуализма и эгоизма осуществляется в значитель­ной степени общественностью на основе общественного мнения, критики и самокритики. «Товарищеское осуж­дение антиобщественных поступков постепенно станет главным средством искоренения проявлений буржуаз­ных взглядов, нравов и обычаев»⁴. Важным орудием в борьбе с ними является систематическое разоблачение буржуазной идеологии, антинародной, реакционной

¹     «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М., 1969, стр. 105.

²    Там же, стр. 105.

*     Там же, стр. 121.

⁴ Там же.

188

сущности капитализма, показ истинного содержания пресловутого капиталистического образа жизни.

В Программе партии содержится очень важное поло­жение о том, что «в процессе перехода к коммунизму все более возрастает роль нравственных начал в жизни общества, расширяется сфера действия морального фак­тора и соответственно уменьшается значение админи­стративного регулирования взаимоотношений между людьми»¹.

Характеризуя коммунистическую мораль, Программа указывает, что она, будучи революционной моралью рабочего класса, «включает основные общечеловечес­кие моральные нормы, которые выработаны народны­ми массами на протяжении тысячелетий в борьбе с со­циальным гнетом и нравственными пороками»².

Моральный кодекс строителей коммунизма резко противостоит буржуазной морали, в которой воплоще­ны такие правила поведения, которые представляют собой в условиях строящегося коммунизма пережитки прошлого.

Он нетерпим к социальному паразитизму, тунеядству, к расхищениям общественного достояния, к эгоизму и индивидуализму, к жестокости и неуважению, к амо­ральному поведению в общественной, семейной, лич­ной жизни, к нечестности, стяжательству, карьеризму, к проявлениям национальной и расовой неприязни. Моральный кодекс строителей коммунизма требует неуклонной преданности делу коммунизма, нетерпи­мости к врагам коммунизма, он основан на принципах интернациональной солидарности трудящихся всех стран мира, на социалистическом патриотизме.

Программа КПСС формулирует основные принципы советской уголовной политики, которые неразрывно связаны со всеми положениями о политике партии в условиях строительства коммунистического общества, развивающими учение марксизма-ленинизма о социа­лизме и коммунизме, о путях создания коммунистичес­кого общества.

¹ «Программа Коммунистической партии Советского Союза», М.,

1969, стр. 119.

s Там же.

189

§ 4. Конкретно-социологический метод изучения практической уголовной политики

В истории советской уголовной политики можно наз­вать ряд важных постановлений партии и правительст­ва, в которых на основе обобщения практики борьбы с преступностью были определены важные положения уголовной политики и была отражена идея внесения плановости, координации и эффективности в осуществ­лении мер борьбы с преступностью. Назовем здесь два из таких постановлений, отдаленные друг от друга поч­ти сорокалетним периодом времени.

Первое из них — постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 26 марта 1928 г. «О карательной политике и состоянии мест заключения». Принятию этого поста­новления предшествовала большая подготовительная работа. По поручению Президиума ВЦИК и Совнарко­ма РСФСР Народный комиссариат рабоче-крестьян­ской инспекции провел широкое комплексное обследо­вание состояния преступности, судебной и исправитель­но-трудовой практики под углом зрения единства задач советской уголовной политики и необходимости устра­нения разрыва и противоречий между ее отдельными звеньями, укрепления стабильности судебного пригово­ра, устранения недостатков в назначении и исполнении наказаний и общего повышения эффективности мер борьбы с преступностью. По сути дела это было обшир­ное, комплексное, социологическое изучение практичес­кой уголовной политики.

Материалы этого обследования, как и доклады НКЮ и НКВД РСФСР, были рассмотрены и обсуждены на совместном заседании ВЦИК и СНК РСФСР, приняв­ших указанное постановление¹. Охарактеризовав со­стояние преступности, судебной и исправительно-трудо­вой практики, это постановление определило конкрет­ные пути и меры, направленные на совершенствование уголовной политики. Данное .постановление предусмот­рело в общей форме необходимость ряда изменений в уголовном, процессуальном и исправительно-трудовом

¹ Оно полностью было опубликовано в журнале «Еженедельник советской юстиции» 1928 г. № 14.

190

законодательстве, которые В дальнейшем были вне­сены.

Второе постановление — ныне действующее, принятое ЦК КПСС и Советом Министров СССР 23 июля 1966 г.¹.

Принятию этого постановления также предшествова­ло глубокое обследование состояния преступности, практики органов милиции, прокуратуры, суда, а также участия общественности 'В борьбе с преступностью. Постановление определило основные линии советской уголовной 'политики в современных условиях. Характер­ная особенность его и отличие от постановления 1928 го­да состоит в том, что оно не ограничилось определени­ем одной линии уголовной репрессии (как это было в 1928 году), а охватило широкий комплекс мер воспита­тельного и предупредительного характера, не упуская, конечно, из виду и мер чисто репрессивного характера. Постановление признало необходимым усиление идео­логической работы, искоренение в сознании граждан пережитков прошлого, потребовало обеспечить актив­ную борьбу с пьянством и паразитизмом. Наконец, оно указало :на ряд мер, имеющих целью повысить эффек­тивность деятельности органов внутренних дел, суда и прокуратуры, в особенности в борьбе с рецидивом преступлений и хулиганством.

Таким образом, постановление представляет собой широкую программу осуществления уголовной полити­ки в современных условиях.

Изучение практической уголовной политики слагает­ся из ряда последовательных этапов, в основе которых лежит метод конкретно-социологического исследования, в сочетании с юридическим исследованием.

Первый этап состоит в выяснении процесса расследо­вания преступлений (аспекты криминалистический и уголовно-процессуальный) с точки зрения качества, быстроты и результативности этого процесса и координа­ции деятельности оперативно-розыскных и следствен­ных органов.

Второй этап заключается в исследовании судебного процесса (аспекты уголовноправовой и уголовно-процес­суальный) под углом зрения доказанности состава пре-

¹ Подробное изложение этого постановления было опубликовано в газете «Известия» за 24 июля 1966 г.

191

стушления, точности квалификации преступлений, инди­видуализации наказаний и определения главных линий судебной практики, включая и кассационную, и надзор­ную практику.

Третий этап охватывает процесс исполнения наказа­ния (аапект по преимуществу исправительно-трудовой) под углом зрения выяснения основных линий исполне­ния наказания, стабильности судебного приговора, сог­ласованности судебной и исправительно-трудовой прак­тики, эффективности примененных наказаний.

Четвертый этап — исследование общественных мер борьбы с преступностью (народные дружины, товарище­ские суды, общественное поручительство) под углом зрения выяснения основных линий применения этих мер, их согласованности с деятельностью органов внутренних дел, суда и прокуратуры и определения степени эффек­тивности этих мер.

Пятый этап — исследование мер предупреждения пре­ступлений, осуществляемых органами внутренних дел, суда, прокуратуры, другими государственными органами (местными Советами и их комиссиями, органами про­свещения, здравоохранения и т. д.), а также силами общественности под углом зрения выяснения степени их координации, эффективности и обеспечения плановости.

Исследование всех этих сторон практической уголов­ной политики (приведенный перечень, естественно, не носит исчерпывающего характера) позволит составить достаточно полное представление об уголовной политике в ее реальном выражении, судить о координированности, эффективности и плановости осуществляемых мер борь­бы с преступностью, выяснить ее недостатки, наметить меры, необходимые для ее совершенствования.

Подобное изучение уголовной политики, как показы­вает опыт, может быть выполнено силами большого коллектива, при участии научных и практических работ­ников, с привлечением сил общественности. Наука ока­зывает здесь большую помощь практике.

Программа конкретно-социологического изучения практической уголовной политики определяется в зави­симости от поставленных перед ним задач. Поэтому здесь нет необходимости и возможности останавливать­ся на ней более подробно. Необходимо лишь обрисовать в общих чертах специфические особенности конкретно­

192

социологического метода применительно к изучению уго­ловной политики.

Изучение практической уголовной политики основы­вается прежде всего на материалах статистической от­четности органов внутренних дел, прокуратуры и суда. Эта отчетность содержит в целом очень широкую систе­му показателей, характеризующих преступления и иные общественно опасные правонарушения, а также меры борьбы с ними, осуществляемые .названными органами.

Однако для углубленного изучения практической уго­ловной политики нельзя ограничиться использованием только этих материалов. Необходимо проведение ряда выборочных исследований, позволяющих осветить цент­ральные проблемы: координацию мер борьбы с преступ­ностью, плановое начало в уголовной политике, эффек­тивность осуществленных мер борьбы с преступностью. Подобные выборочные исследования опираются на весь арсенал приемо'в, которым располагает конкретно-со­циологический метод: изучение обвиняемых, осужден­ных, заключенных на основе их анкетного обследования; изучение общественного мнения ло важным вопросам уголовной политики; исследование эффективности при­менения тех или иных мер борьбы с преступностью; изучение согласованности деятельности государствен­ных органов и общественности в борьбе с преступления­ми и иными общественно опасными правонарушениями и т. д.¹.

§ 5. О «междисциплинарной» науке уголовной политики

Изучение уголовной политики, систематическое или эпизодическое, в масштабе всей страны или отдельных союзных республик, краев, областей вплоть до районов по отдельным видам преступлений или в их совокупно­сти осуществляется органами внутренних дел, судами,

‘ Одном из первых попыток социологического изучения отдельных сторон уголовной политики является коллективная монография под ред. проф. Б. С. Никифорова «Эффективность уголовнопра­вовых мер борьбы с преступностью», М., 1968.

J3 А. А. Герцензон.

193

прокуратурой. Одна из важных задач советской право­вой науки состоит ib оказании помощи практике в изу­чении уголовной политики, в особенности в определении степени координированности деятельности всех органов, ведущих борьбу с преступностью, в выявлении эффек­тивности этой деятельности, в разработке мер, направ­ленных на планирование уголовно-политических мер.

Каждая отрасль уголовноправовых наук, будь то наука уголовного права или процесса, исправительно- трудовое право или криминалистика, в особенности же криминология, изучает под своим углом зрения раз­личные стороны уголовной политики. Но ни одна из них, взятая в отдельности, не может охватить весь комплекс уголовно-политических проблем. Поэтому изучение прак­тической уголовной политики должно осуществляться представителями всех указанных отраслей уголовно­правовых наук путем совместного изучения и обобще­ния материалов практики.

В этой связи представляется необходимым определить основные предпосылки и пути изучения уголовной поли­тики и выяснить роль науки в этом изучении¹.

Казалось бы, политические, социальные и правовые основы советской уголовной политики достаточно широ­ко известны, но они до сих пор не сведены в единое целое. Уголовное право содержит ряд общих положений, которые не имеют непосредственной связи с общими .положениями исправительно-трудового права, а послед­нее также не связано с общими положениями уголовного процесса, которые в свою очередь не всегда отражены в общих положениях криминалистики. Между тем уго­ловная политика основана на ряде общих положений, которые сводят воедино принципы любой отрасли уго­ловноправовых наук. Эти общие положения уголовная политика определяет на основе Программы КПСС, в которой они сформулированы как одна из задач партии на период строительства коммунистического общества

¹ См. Г. А. Злобин, О методологии изучения эффективности уго­ловного наказания в советском уголовном праве и криминологии, «Вопросы предупреждения преступности», вып. I, М., 1965; Б. С. Никифоров, К вопросу об изучении эффективности уголов- .ноправовых мер борьбы с преступностью, в кн. «Эффективность уголовноправовых мер борьбы с преступностью», М., 19G8.

194

до полного искоренения преступности и порождающих ее причин.

Следует признать одной из актуальных задач Право- Бой науки разработку системы общих 'принципов и по­ложений советской уголовной политики, опирающейся на Программу КПСС, на советское законодательство, на практику борьбы с преступностью.

Не менее актуальной представляется задача право­вой науки — привести в единую систему все звенья уголовной политики, произвести, так сказать, полную инвентаризацию всего арсенала мер борьбы с преступ­ностью. Эта задача может быть решена лишь в резуль­тате проведения большой исследовательской работы, ибо речь должна идти не толь'ко о тех государственных органах, которые непосредственно ведают борьбой с преступностью, но и о тех, чья деятельность способству­ет предупреждению преступности, а также об общест­венных формах борьбы с нею. Необходимо выявить все звенья уголовной политики, привести их в единую систе­му, классифицировать их и теоретически осмыслить.

Изучение практической уголовной политики слагается из ряда взаимосвязанных элементов.

Исключительно важную роль в изучении уголовной политики играют постановления партийных и государст­венных органов, определяющие основные лиини ее раз­вития. Выше были названы два таких крупнейших по­становления, которые определили задачи практической уголовной политики в различные периоды развития Советского государства.

Изменения в законодательстве существенным образом влияют на практическую уголовную политику. Не гово­ря уже об Основах уголовного и уголовно-процессуаль­ного законодательства и об уголовных кодексах союз­ных республик, которые по-новому решили ряд вопросов уголовной политики, другие законодательные акты так­же вносят в уголовную политику важные коррективы.

Из сказанного необходимо сделать два вывода.

Во-первых, для изучения практической уголовной по­литики необходима серьезная научная основа.

Во-вторых, изучение уголовной политики, во всяком случае в том плане, который был обрисован выше и ко­торый, надо полагать, имеет первостепенное значение для ее дальнейшего совершенствования, не укладывает’

13*

195

ся в рамки какой-либо одной из отраслей уголовнопра­вовых наук. Каждая из них вносит существенный вклад в изучение уголовной политики, но для решения пробле­мы единства уголовной политики, обеспечения ее коор­динированности, эффективности и плановости возникает необходимость в особой комплексной и научной дисцип­лине, имеющей своим содержанием указанные аспекты.

В настоящее время в области общественных, естествен­ных и технических наук наблюдается создание и плодо­творное развитие научных дисциплин, стоящих на стыке нескольких отраслей наук. В этой связи и с учетом пот­ребностей практики представляется своевременным по­ставить вопрос о междисциплинарной научной отрасли — научной дисциплине «уголовная политика». Содержание ее по существу было обрисовано выше — это изучение взаимосвязанности, координированности, эффективности осуществляемых па практике мер борьбы с преступ­ностью, разработка единой системы практической уго­ловной политики, внесение в нее планового начала, раз­работка социальных и правовых рекомендаций по совершенствованию законодательства и практики его применения.

Следует отметить, что в советской пра:вовой литерату­ре прошлых лет было немало работ, посвященных ис­следованию отдельных проблем уголовной политики. Но они чаще всего рассматривали не весь комплекс единой по своему существу уголовной политики, а какую-либо одну ее сторону, например, политику органов милиции и уголовного розыска, или уголовно-судебную политику, или исправительно-трудовую политику, взятые в отдель­ности. Комплексных работ было сравнительно мало. Но само понятие уголовной политики имело широкое рас­пространение; следует также отметить, что в 30-е годы при Прокуратуре СССР, Верховном Суде СССР и НКЮ РСФСР функционировал «Государственный институт по изучению уголовной и исправительно-трудовой поли­тики».

Термин «уголовная политика», как и уголовное право и уголовный процесс, не был создан советской правовой наукой, он возник еще в конце XIX — начале XX века¹.

¹ По существу проблемы уголовной почитики были поставлены в очень широком плане еще прогрессивными мыслителями XVIII

196

Но основания и повод его появления, как и само его содержание в буржуазной правовой науке, являются совершенно иными по сравнению с его возникновением и содержанием в Советском государстве. В буржуазной правовой науке понятие уголовной политики было свя­зано с кризисом классической школы уголовного права, с ее неспособностью эффективно способствовать борьбе с преступностью.

В Советском государстве постановка вопроса о науч­ной дисциплине уголовной политики не связана с каким- либо «кризисом» в области осуществления мер борьбы с преступностью, ибо в СССР успешно реализуется пре­дусмотренная Программой КПСС и законодательством система предупредительных и уголовноправовых мер.

века, в особенности Монтескье, Вольтером, Ломоносовым. Рево­люционные демократы Марат, Радищев, социалисты-утопнсты Мелье, Мабли, Морелли подошли к этим проблемам с точки зре­ния охраны интересов широких трудящихся масс. До возникнове­ния марксизма наиболее глубоко к решению этих проблем по­дошли великие русские революционные демократы — Белинский, Герцен, Добролюбов, Чернышевский, Писарев.

В буржуазной уголовноправовой литературе проблемы уго­ловной политики исследовались Ферри, Листом, Принсом, в Рос­сии— Чубинским («Очерки уголовной политики», 1905), Гогелем («Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией», 1910), Гернетом («Общественные причины преступности») и др.

Современная буржуазная наука уголовного права и крими­нологии уделяет большое внимание проблемам уголовной поли­тики. См. в особенности Марка Анселя «Новая социальная за­шита», издаиная впервые во Франции в 1954 году, переведенная на ряд языков. В трехтомном курсе уголовного права и крими­нологии Буза и Пинателя (Париж, 1963) содержатся материалы по уголовной политике. Большое вниманне проблемам уголовной политики уделено в криминологических трудах Сатерленда, Таф­та, Эллиот, Барнса и Титерса и многих других американских исследователей, в работах Радзииовича н Маннгейма (Англия), в работах Мецгера, Экснера и других западногерманских юри­стов. В зарубежных социалистических государствах в последние годы проблемы уголовной политики разрабатываются в теской связи с проблемами криминологии (Лернель — в Польше, Шу­берт — в ЧССР, Мнлутннович — в Югославии, Бухгольц, Лек- шас, Хаотманн — в ГДР).

В СССР, как отмечалось, проблемы уголовной политики широко исследовались в 20—30-е годы. Возобновление интереса советских ученых к проблемам уголовной политики проявилось после того, как ооветская криминология получила серьезную научную и орга­низационную основу.

197

Речь идет о том, чтобы усовершенствовать практиче­скую уголовную политику, способствовать наиболее эф­фективному осуществлению задачи искоренения преступ­ности и порождающих ее причин. А для этого, естествен­но, должна быть усилена и развита научная основа уго­ловной политики.

В буржуазной уголовноправовой литературе весьма распространено стремление к «деюридизации» уголов­ного права, к отказу от всего яли от большей части юри­дического материала. Оно было очень отчетливо выра­жено еще Ферри в его «Уголовной социологии». Многие представители уголовно-антропологической и уголовно­социологической школ также явились сторонниками «деюридизации» мер борьбы с преступностью. Ныне наиболее крайным представителем этого течения явля­ется итальянский лидер «теории социальной защиты» Граматика. Сочувственно к «деюридизации», хотя и в несколько' более умеренной степени, относится главный представитель теории «новой социальной защиты» — французский криминалист Марк Ансель.

Сторонники «деюридизации» предлагают отказаться полностью или частично от принципов и положений классической школы уголовного права, от традиционной системы уголовной ответственности за совершенное пре­ступление, от градации наказания в зависимости от тяжести содеянного и т. д. Они стремятся обосновать новые меры борьбы с «опасным состоянием» личности, опираясь главным образом на биопсихологические и отчасти на социальные критерии характеристики лично­сти преступника, обращая особое внимание на примене­ние мер безопасности к липам, которые находятся в «предделиктном состоянии». В этой системе мер борьбы с преступностью уголовное право заменяется уголовной политикой, находящейся за пределами законности, наказание подменяется мерами безопасности, тюрь­мы заменяются «клиниками» с неопределенными сроками «исправительного воздействия на преступ­ников».

Подобное решение проблемы уголовной политики, типичное для буржуазных криминалистов эпохи импе­риализма, в особенности в условиях общего кризиса капитализма, совершенно неприемлемо для советского понимания уголовной политики.

198

Буржуазные криминалисты Пытались в рамках науки уголовного права создать три ее отрасли: уголовную догматику, исследующую абстрактные юридические нор­мы в плане их толкования; уголовную этиологию, исследующую причины преступности; уголовную полити­ку, разрабатывающую вопросы предупреждения пре­ступности и совершенствования законодательства. Такова была позиция Листа и его единомышлен­ников.

Два видных русских дореволюционных криминали­ста— сторонники социологической школы — Гогель и Чубинский в исследованиях, посвященных уголовной политике, обосновывали необходимость «преодолеть» догму уголовного права, традиционный подход к мерам борьбы с преступностью и обратиться к таким мерам, в которых центральное место занимали бы меры безопас­ности, где главенствующую роль играло бы не опреде­ление состава преступления, а изучение «опасного со­стояния» преступника. Так, Гогель, характеризуя уго­ловную политику как новую науку, указывал, что, «не занимаясь вовсе юридическими формами преступности, она уделяет и мерам репрессии, соответственно с приз­нанным ныне малым удельным весом их для борьбы с преступностью, меньшее значение, чем мерам превентив­ным...» Характерно, что Гогель, предчувствуя возмож­ные возражения, указывал, что уголовная политика, отбрасывая догму уголовного права, все же будет «счи­таться с требованиями правового государственного строя и прежде всего с правами человеческой личности». Чубинский в «Очерках уголовной политики» развивал значительно более умеренную программу: он рассматри­вал уголовную политику как часть науки уголовного права и не отбрасывал юридическое изучение преступле­ния и наказания.

В основном он разделял концепцию Листа об уголов­ном праве «в тесном смысле» и уголовном праве «все­общем», в которое включается и уголовная политика, и криминология.

Для политической характеристики взглядов Чубил- ского и Гогеля уместно напомнить, что оба они после Октября 1917 года поспешили эмигрировать, причем Чубинский даже получил «пост» министра юстиции у Скоропадского (см. С. С. Остроумов, Преступность

199

и ее причины в дореволюционной России, М., I960, стр. 325. Там же указывается, что Гогель — профессор Петербургского университета, «совмещал» свою акаде­мическую деятельность с должностью помощника статс- секретаря Государственного совета). Этот штрих завер­шает общую характеристику политической сущности концепции уголовной политики в системе взглядов уго­ловно-социологической школы!

Чубинский в «Очерках уголовной политики» следую­щим образом определил лауку уголовной политики: «уголовная политика есть ветвь науки уголовного права; она призвана вырабатывать указания для наилучшей постановки в данной стране дела уголовного правосу­дия, как путем социальных реформ, так и путем созда­ния лучшего уголовного законодательства. Поэтому она распадается на политику превентивную и политику реп­рессивную и имеет главной, но не единственной, задачей борьбу с преступностью. Получая твердую опору в уго­ловной этиологии, уголовная политика считается также в своих предложениях с данными истории и сравнитель­ного правоведения; в работе на этой реальной почве для блага человечества она с глубоким уважением отно­сится к этическому и идейному капиталу этого по­следнего.

В таком сочетании реального и идеального заключа­ется для уголовной политики неиссякаемый источник по­стоянного обновления и прочного прогресса».

Подобное решение вопроса о содержании, методе и месте уголовной -политики в системе науки уголовного права представляется совершенно неприемлемым, от­ражающим эклектизм буржуазного правоведения, его антинаучную позитивистскую методологию.

Отделение юридического аспекта исследования уго­ловноправовых проблем от аспекта социологического противоречит научному методу, требующему взаимосвя­занного исследования содержания правозой нормы и ее юридического выражения. Выделение уголовной догма­тики в самостоятельную отрасль уголовного права, ее обособление неприемлемо для советской науки права.

Отнесение уголовной политики исключительно к веде­нию науки уголовного права необоснованно сужает со­держание уголовной политики, которая связана не толь­

200

ко с уголовным правом, но в равной мере и с другими отраслями уголовноправовых наук.

При таком узком понимании уголовной политики утра­чивается ее основное содержание как междисциплинар­ной, координирующей отрасли уголовноправовых наук.

Следует отметить, что многие современные бур­жуазные криминалисты вообще лишают уголовную политику ее научного значения, рассматривая ее как «искусство», находящееся в руках органов государ­ственной власти, применяющих на практике те или иные меры борьбы с преступностью. Нужно ли го­ворить, что такое решение вопроса совершенно непри­емлемо!

Предложение о создании научной междисциплинарной отрасли уголовноправовых наук — уголовной полити­ки— может вызвать те или иные возражения.

Нужно ли создавать новую, хотя бы и «междисципли­нарную», отрасль уголовноправовых наук, если до сих пор обходились без нее? Программа партии поставила задачу — искоренение преступности и порождающих ее причин; в борьбу за выполнение этой задачи включены не только органы государственной власти, но и общест­венность; главным в борьбе с преступностью признано предотвращение преступлений в сочетании с активной деятельностью, направленной на непосредственную борь­бу с преступностью; система мер борьбы с преступ­ностью значительно расширилась. Таким образом, новые условия, в которых осуществляется борьба с преступ­ностью, вызывают необходимость дальнейшего развития и совершенствования практической уголовной политики и ее научной разработки.

Если научная разработка проблем уголовной полити­ки не укладывается в рамки одной только науки уго­ловного права, то не включается ли она полностью в криминологию (независимо от того, представляет ли криминология собой часть науки уголовного права, как думают одни, или образует самостоятельную отрасль уголовноправовых наук, как полагают другие)? На этот вопрос следует ответить отрицательно. Хотя криминоло­гия определяется как учение о преступности, ее причи­нах и о мерах ее предупреждения, по-видимому, ее главное содержа,ние в большей мере относится к причи­

201

нам преступности, а меры предупреждения преступно­сти исследуются в ней по преимуществу в плане общих социальных мер.

Иначе, как показывает опыт криминологических ис­следований, теряется грань между криминологией н спе­циальными отраслями уголовноправовых наук. Если же к криминологии отнести и очерченные выше аспекты уголовной политики, то ее содержание окажется неоп­равданно расширенным.

Возможно также возражение против научной дисцип­лины уголовной политики, состоящее в том, что это понятие находится в арсенале современной буржуазной правовой науки. Но, как мы пытались показать выше, ее содержание, метод и цели настолько различны, Что не приходится говорить о каком-либо сходстзе между теорией советской и буржуазной уголовной по­литики.

Наоборот, они коренным образом различаются по своим теоретическим основам, содержанию и методу. Подобного же рода сомнение, кстати сказать, возникало у некоторых авторов, когда появилось понятие советской криминологии, поскольку термин «криминология» был создал одним из буржуазных юристов — предста­вителем антропологической школы — бароном Гарофа- ло. Но сейчас такое сомнение уже ни у кого не воз­никает.

Наконец, возможно возражение, связанное с опасе­нием, как бы создание научной дисциплины уголовной политики не привело к отрицательным последствиям, имевшим место в 30-е годы, когда понятием уголовной политики подменялось уголовное право, когда требова­нию точного соблюдения социалистической закон­ности противопоставлялся принцип целесообразности и т. д.

Однако нет никаких оснований для возрождения подоб­ных ошибочных концепций в современных условиях, ког­да безраздельно господствует принцип строжайшего соблюдения социалистической законности, ибо в понятие уголовной политики вкладывается иное содержание, ког­да уголовная политика отнюдь не противопоставляется уголовному праву и когда практическая уголовная по­литика строится исключительно на законах Советского государства.

202

По-видимому, возможны и Другие возражения или сомнения по поводу предложенного здесь решения воп­роса об уголовной политике.

Но, надо полагать, вряд ли у кого возникает сомне­ние или возражение по поводу практической и научной значимости изучения уголовной политики под углом зрения выяснения ее координированности, эффективно­сти и плановости. Проведение подобных исследований подскажет наиболее целесообразное решение вопроса о создании «междисциплинарной» науки уголовной по­литики.

Глава 5

ИЗ ИСТОРИИ СОВЕТСКОЙ УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИ И ТЕОРИИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА (1917—1921 ГГ.)

§ 1. Исторические предпосылки создания со­ветской уголовкой политики и уголовного права. § 2. Руководители советской юстиции о теорети­ческих основах советской уголовной политики и уголовного права. § 3. Руководители ВЧК и рево­люционных трибуналов о теоретических основах советской уголовной политики и права.

§ 1. Исторические предпосылки создания советской уголовной политики и уголовного права

Создание основ и развитие советской науки уголов­ного права происходило в условиях острой идеологиче­ской борьбы. Но подлинно советская, марксистско-ле­нинская наука уголовного права развивалась вне всех буржуазных школ и течений, резко противостоя им. На отдельных этапах ее развития было сопротивление пред­ставителей старой науки права, были опоры, колебания, серьезные ошибки, которые, однако, не могли помешать поступательному развитию советской уголовной полити­ки и права.

Настоящая глава представляет собой опыт исследова­ния возникновения и развития советского уголовного права и уголовной политики в 1917—1921 гг. Этот пери­од выбран не случайно: он начинается с первых дней Великой Октябрьской социалистической революции, с первых шагов Советской власти в области создания ре­волюционной социалистической законности, с первых декретов Советской власти, посвященных борьбе с пре­ступностью; он охватывает весь период гражданской

204

войны и иностранной военной интервенции, когда Со­ветской власти пришлось вести решительную борьбу с контрреволюцией, мелкобуржуазной анархичностью, со спекуляцией, бандитизмом, с общеуголовными преступ­лениями, и завершается началом перехода к новой эко­номической политике, когда встали задачи дальнейшего укрепления социалистической законности, создания со­ветских кодексов, в том числе уголовного, предназначен­ного для борьбы с преступностью в условиях мирного социалистического строительства.

Задача изучения уголовно-политических и уголовно­правовых проблем в 1917—1921 гг. существенно облег­чается благодаря тому, что в последние годы был прове­ден ряд исследований архивных материалов¹.

В период становления Советского государства, от на­чала Великой Октябрьской социалистической революции и до конца иностранной военной интервенции и граждан­ской войны, Советская власть столкнулась с крайне острыми формами сопротивления свергнутых классов. Попытка сломить победу пролетариата лобовой атакой

¹    Пазопем здесь некоторые из опубликованных работ: П. Г. Мишу- Ш111, Очерки по истории советского уголовного права, М., 1954; Ш. С. Р а ш к о в с к а я, Из истории создания первого социалисти­ческого уголовного кодекса, Ученые записки ВЮЗИ, вып. VII, М., 1959; А. А. У ш а к о в, К истории создания Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. «Ученые записки Пермского университета», т. XI, вып. 4, кн. 2, 1957; его ж е, В. И. Лении и кодификация совет­ского права, «Советское государство и право» 1956 г. № 5; О. И. Чистяков, Организация кодификационных работ в первые го­ды Советской власти (1917—1923), «советское государство и право» 1956 г. № 5; М. Д. Ш а р г о р о д с к и й и В. Г. С м и р- н о в, Сорок лет советского права, т. I—2, разд. IX, Уголовное право, ЛГУ, 1957; Г. В. Ш веко в, История создания первого советского Уголовного кодекса, «Труды ВЮЗИ», т. VIII, М., 19о7; его ж е, Из истории борьбы с мелкобуржуазной идеоло­гией левых эсеров при создании первого советского Уголовного кодекса, «Вестник МГУ», Право, 1967, №3; е г о ж е, Из исто­рии первой кодификации советского уголовного законодательства, «Сборник научных трудов Свердловского юридического институ­та», вып. VII, 1967; С. Я. Булатов, Руководящие начала по уголовному праву РСФСР, «Правоведение» 1959 г. № 4; Н. Д. Дурманов, Первый советский уголовный кодекс, «Советское государство и право» 1947 г. № 9; А. А. Герцензои, Из исто­рии науки советского уголовного права, «Советская юстиция» 1967 г. № 10; В. II. Иванов, У истоков советского уголовного законодательства, «Советская юстиция» 19G7 г. № 3.

205

(военная авантюра Керенского) сменилась широким фронтом контрреволюционного саботажа и контррево­люционной агитации. В буржуазной прессе, которая в течение некоторого времени еще продолжала существо­вать, велась самая разнузданная контрреволюционная агитация. Эти газеты, в частности, охотно предоставили место для резолюции Московского окружного суда, ко­торый счел необходимым, «невзирая на происходящую внутри страны смуту, продолжать свою государственную работу, руководствуясь и впредь лишь законодатель­ными нормами, обнародованными Правительствующим Сенатом в установленном порядке и законными решения­ми правомочной центральной власти» («Русские ведо­мости» 1917 г. № 248). А «Правительствующий Сенат» опубликовал даже целую декларацию о «преступных действиях лиц, именующих себя народными комиссара­ми». В этой декларации «Сенат», «не признавая закон­ной силы за распоряжениями каких бы то ни было са­мочинных организаций», объявил о том, что он будет н впредь «неуклонно исполнять свои обязанности» («Рус­ские ведомости» 1917 г. № 2G8). Принятыми мерами эти попытки сопротивления со стороны старых судейских чинов были пресечены. Следует отметить, что и адвока­тура, в частности московская и петроградская, на своих собраниях, посвященных первому декрету о суде, выно­сила -самые антисоветские резолюции.

Когда полоса открытого контрреволюционного сабо­тажа была преодолена, когда враги Советской власти убедились в том, что эта власть укрепляется и распрост­раняется на всю территорию России, они перешли, помимо контрреволюционной агитации и скрытого сабо­тажа, к иным формам классовой борьбы, используя с этой целью заговоры, восстания, диверсии, террористи­ческие акты, шпионаж и т. д.                                                                                           -э

Внутренняя контрреволюция была теснейшим обра­зом связана с международной контрреволюцией, ею поддерживалась, направлялась, финансировалась, снаб­жалась всем необходимым для проведения террора, ди­версий, шпионажа и т. д.

Начавшаяся иностранная военная интервенция еще более обостряла классовую борьбу внутри Советского государства, способствуя многочисленным контрреволю­ционным заговорам, восстаниям, мятежам.

206

Помимо этого, сопротивление старого мира вылива­лось в формы бандитизма, спекуляции, хищений. Суще­ствовала глубокая связь между профессионально-уго­ловными элементами, оставшимися от старого мира, и контрреволюционными организациями, которые широко пользовались «услугами» уголовных элементов.

Наконец, необходимо иметь в виду, что в 1917—1921 гг. большое число преступлений совершалось неустойчивы­ми элементами из среды трудящихся на почве голода, безработицы и других трудностей переживаемого момен­та. Немалую роль играла и низкая сознательность изве­стной части трудящихся, еще не усвоивших идеи Совет­ской власти и смысл издаваемых ею декретов.

Основная тяжесть борьбы с контрреволюцией падала сначала на Военно-революционный комитет, а с декаб­ря 1917 года на Всероссийскую Чрезвычайную Комис­сию. Именно ВЧК наносила сокрушительные удары по контрреволюционным организациям, подавляла попытки восстаний, мятежей, диверсий, пресекала шпионаж, уничтожала террористов. Осуществляя разведыватель­ную и контрразведывательную работу, ВЧК одновремен­но использовала предоставленное ей право внесудебной расправы с врагами революции. В известной мере борь­ба с контрреволюцией осуществлялась и трибуналами военно-революционными и губернскими. На народные суды ложилась задача борьбы с общеуголовными пре­ступлениями, а также с преступлениями, нарушающими складывавшуюся систему народного хозяйства и госу­дарственного управления.

В своей практической деятельности ВЧК, трибуналы и народные суды руководствовались революционным социалистическим правосознанием, основанным на об­щих директивах партии и правительства, на декретах ВЦИК и СНК, на постановлениях местных органов власти.

По мере укрепления советского строя, расширения и обобщения опыта советских карательных органов, по мере развития советского уголовного законодательства все более выкристаллизовывались общие принципы со­ветской уголовной политики, нашедшие формулировку в произведениях и выступлениях В. И. Ленина.

Советская уголовная политика в первый период суще­ствования Советской власти основывалась на тех декре­

207

тах Советской власти, которые, пропагандируя идеи со­циализма, разоблачали контрреволюционеров, спекулян­тов и хулиганов и указывали на общие задачи борьбы со всеми врагами революции. Об этом периоде В. И. Ленин говорил: «У нас была полоса, когда декреты слу­жили формой пропаганды. Над нами смеялись, говори­ли, что большевики не понпмают, что их декретов не исполняют; вся белогвардейская пресса пол-на насмешек на этот счет, но эта полоса была законной, когда больше­вики взяли власть и сказали рядовому крестьянину, ря­довому рабочему: вот как нам хотелось бы, чтобы го­сударство управлялось, вот декрет, попробуйте. Про­стому рабочему и крестьянину мы свои представления о политике сразу давали в форме декретов. В результате было завоевание того громадного доверия, которое мы имели и имеем в народных массах. Это было время, это была полоса, которая была необходима в начале рево­люции, без этого мы бы не стали во главе революцион­ной волны, а стали бы плестись в хвосте. Без этого не было бы к нам доверия всех рабочих и крестьян, которые хотели построить жизнь на новых основах»¹.

Для этого периода характерны «Обращения к населе­нию», издававшиеся Советом Народных Комиссаров. Таковы, например, обращения «О борьбе с буржуазией и ее агентами», «О борьбе со спекуляцией», «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корни­лова, Дутова, поддерживаемых Центральной радой», «Об аресте вождей гражданской войны против револю­ции», «О подавлении контрреволюционного восстания буржуазии, руководимого кадетской партией» и ряд других, изданных в ноябре и декабре 1917 года.

Однако Советская власть не ограничивалась подоб­ными декретами, а издавала декреты, цель которых — дать массам инструкцию о конкретной практической ра­боте. Декрет становится директивой, инструкцией для практической революционной деятельности, в том числе и для советской уголовной политики. В. И. Ленин особо останавливался на характеристике этого .нового этапа в развитии советского строительства. «Если в прежнее время мы пропагандировали общими истинами, то те­

¹ В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 45, стр. III.

208

перь мы пропагандируем работой. Это —тоже проповедь, но это проповедь действием — только не в смысле еди­ничных действий каких-нибудь выскочек, над чем много мы смеялись в эпоху анархистов и старого социализма. Наш декрет есть призыв, но не призыв в прежнем духе: «Рабочие, поднимайтесь, свергайте буржуазию!» Нет, это — призыв к массам, призыв их к практическому делу. Декреты, это — инструкции, зовущие к массовому практическому делу. Вот что важно. Пусть в этих дек­ретах многое негодно, много такого, что в жизнь не пройдет. Но в них есть материалы для практического дела, и задача декрета состоит в том, чтобы научить практическим шагам те сотни, тысячи и миллионы лю­дей, которые прислушиваются к голосу Советской власти»¹.

В свете этих указаний В. И. Ленина становится ясным особое значение для уголовной политики законов, приня­тых в период проведения Великой Октябрьской социа­листической революции, в их соотношении с революци­онным правотворчеством масс. Было бы ошибкой противопоставлять советский закон и революционное правотворчество: первый направлял второе; революци­онное правотворчество обогащало законодательство. На этой основе и создавалась советская уголовная по­литика.

В докладе на III Всероссийском съезде Советов В. И. Ленин наглядно показал те ожесточенные формы клас­совой борьбы, к которым перешли враги Советской вла­сти. В. И. Ленин отмечал, что «вся эта банда капитали­стов и жуликов, босяков и саботажников представляет из себя одну, подкупленную буржуазией, банду, сопро­тивляющуюся власти трудящихся»².

В статье «Как организовать соревнование?» В. И. Ле­нин глубоко и всесторонне поставил и решил вопрос от­носительно борьбы со всеми элементами сопротивления социалистическому строительству. Он раскрыл корни, классовую природу этого сопротивления, зачастую вы­ливавшегося в формы преступлений, и требовал уста-

* В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 38, стр. 198—199.

² В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 35, стр. 267.

14. А. А. Герцензон.

209

новлення строжайшего контроля «за богатыми, за жули­ками, за тунеядцами, за хулиганами...»¹.

Указанные В. И. Лениным меры определяли направ­ление советской уголовной политики в тот период вре­мени: по мысли Ленина, они должны были очистить социалистическое общество от вредных элементов, от помех, создаваемых социалистическому строительству со стороны чуждых и разложившихся элементов.

Борьба с элементами сопротивления социалистическо­му строительству имела громадное политическое, вос­питательное значение. Об этой воспитательной стороне борьбы с преступностью В. И. Ленина говорил в ряде своих работ.

Обрисовав путь создания советского суда, В. И. Ленин характеризовал основные задачи, которые были постав­лены перед советским судом. «Новый суд нужен был прежде всего для борьбы против эксплуататоров, пы­тающихся восстановить свое господство или отстаивать свои привилегии, или тайком протащить, обманом запо­лучить ту или иную частичку этих привилегий. Но, кроме того, на суды, еслн они организованы действи­тельно на принципе советских учреждений, ложится другая, еще более важная задача. Это — задача обеспе­чить строжайшее проведение дисциплины и самодисцип­лины трудящихся. Мы были бы смешными утопистами, если бы воображали себе, что подобная задача осуще­ствима на другой день после падения власти буржуазии, т. е. в первой стадии перехода от капитализма к социа­лизму, или — без принуждения. Без принуждения такая задача совершенно не выполнима. Нам нужно государ­ство, нам нужно принуждение. Органом пролетарского государства, осуществляющего такое принуждение, должны быть советские суды. И на них ложится гро­мадная задача воспитания населения к трудовой дис­циплине»².

В. И. Ленин обосновал необходимость твердой репрес­сии, во-первых, для подавления сопротивления эксплуа­таторов и, во-вторых, для борьбы со всевозможными элементами разложения старого общества. Эти элементы

¹     В. И. Л е и и н, Поли. собр. соч., т. 35, стр. 200.

²     В. И. Л е и и и, Поли. собр. соч., т. 36, стр. 163.

210

проявляют себя, как указывал В. И. Ленин, «увеличе­нием преступлений, хулиганства, подкупа, спекуляций, безобразий всякого рода. Чтобы сладить с этим, нужно время и нужна железная рука»¹.

Из приведенных высказываний В. И. Ленина видно, что уже в первый период Великой Октябрьской социа­листической революции были сформулированы основ­ные, руководящие принципы советской уголовной поли­тики.

Обстановка периода проведения Великой Октябрь­ской социалистической революции требовала реши­тельной борьбы со всеми теми, кто посягал на новую власть — власть пролетариата.

Усложнение и обострение форм классовой борьбы, развитие новых видов контрреволюции потребовало соз­дания специального органа по борьбе с контрреволюци­ей, саботажем и другими тяжкими преступлениями.

7(20) декабря 1917 г. В. И. Ленин в записке Дзер­жинскому писал:

«Товарищу Дзержинскому.

К сегодняшнему Вашему докладу о мерах борьбы с саботажниками и контрреволюционерами.

Нельзя ли двинуть подобный декрет:

О борьбе с контрреволюционерами и саботажниками.

Буржуазия, помещики и все богатые классы напря­гают отчаянные усилия для подрыва революции, кото­рая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс.

Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов. Сторонники буржуазии, особен­но из высших служащих, из банковых чиновников и т. п., саботируют работу, организуют стачки, чтобы подорвать правительство в его мерах, направленных к осуществлению социалистических преобразований. До­ходит дело даже до саботажа продовольственной рабо­ты, грозящего голодом миллионам людей.

Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволю­ционерами и саботажниками»².

¹ В. И, Ленин, Поли. собр. соч., т. 36, стр. 195.

³ В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 35, стр. 156.

14*

211

20 декабря 1917 г. Совет Народных Комиссаров при­нял постановление о создании ВЧК.

Уничтожая старую, буржуазную государственную машину, Советская власть должна была создать свои органы социалистического правосудия, определить прин­ципы деятельности советского суда. Поэтому были из­даны декреты о суде, определившие деятельность мест­ных (народных) судов и революционных трибуналов.

Говоря об организации советского суда, Ленин писал: «Путь, который прошла Советская власть в отношении к социалистической армии, она сделала также и по отношению к другому орудию господствующих классов, еще более тонкому, еще более сложному — к буржуаз­ному суду, который изображал собою защиту порядка, а на самом деле был слепым, тонким орудием беспо­щадного подавления эксплуатируемых, отстаивающим интересы денежного мешка. Советская власть поступи­ла так, как завещали поступать все пролетарские рево­люции,— она отдала его сразу на слом. Пусть кричат, что мы, не реформируя старый суд, сразу отдали его на слом. Мы расчистили этим дорогу для настоящего на­родного суда и не столько силой репрессий, сколько примером масс, авторитетом трудящихся, без формаль­ностей, из суда, как орудия эксплуатации, сделали ору­дие воспитания на прочных основах социалистического общества»¹.

Декретом о суде № 1 были созданы также револю­ционные трибуналы. Они были созданы, как говори­лось в декрете (ст. 8), «для борьбы против контррево­люционных сил, в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, сабота­жем и прочими злоупотреблениями торговцев, промыш­ленников, чиновников и пр. лиц»...

Декрет № 1 о суде содержал ссылку на возможность применения старых законов, но оговаривал эту возмож­ность такими условиями, которые фактически сводили на нет применение царских законов. Советский суд мог применить старые законы лишь в случае, если эти зако­ны: 1) не отменены революцией, 2) не противоречат

¹ В. И. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 35, стр. 270.

212

декретам Советской власти, 3) не противоречат револю­ционной совести и революционному правосознанию, 4) не противоречат партийной программе.

Применяя декреты Советской власти, исходя из свое­го социалистического правосознания, народные суды редко обращались к старым законам. Ссылки на Уло- жениео наказаниях и Уголовное уложение или на Устав о наказаниях встречались лишь в первый период дея­тельности советских судов.

В условиях ожесточенного сопротивления старого буржуазно-помещичьего мира неизбежно было введение красного террора как ответа на белый террор буржуа­зии, как системы мер, обеспечивающих беспощадное по­давление сопротивления буржуазии. Красный террор послужил прямым ответом диктатуры пролетариата на белый террор русской и иностранной буржуазии. В. И. Ленин в «Ответе на вопросы американского журналис­та» дал исчерпывающую характеристику мероприятий Советского государства в области пода(вления сопротив­ления эксплуататоров: «После революции 25 октября (7 ноября) 1917 г. мы не закрыли даже буржуазных газет, и о терроре не было и речи. Мы освободили не только многих министров Керенского, но и воевавшего против нас Краснова. Лишь после того, как эксплуата­торы, т. е. капиталисты, стали развертывать свое сопро­тивление, мы начали систематически подавлять его, вплоть до террора. Это было ответом пролетариата на такие поступки буржуазии, как заговор совместно с капиталистами Германии, Англии, Японии, Америки, Франции для восстановления власти эксплуататоров в России, подкуп англо-французскими деньгами чехосло­ваков, германскими и французскими — Маннергейма, Деникина и пр. и т. п. Один из последних заговоров, вызвавших «изменение», — именно усиление террора иротив буржуазии в Петрограде, — был заговор буржуа­зии, совместно с эсерами и меньшевиками, о сдаче Петрограда, захват офицерами-заговорщиками Крас­ной Горки, подкуп английскими и французскими капи­талистами служащих в швейцарском посольстве наряду со многими служащими русскими и пр.»¹.

¹ В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 39, стр. 113—114.

213

В осуществлении мер подавления сопротивления буржуазии и ее агентуры В. И. Ленин требовал реши­тельности, меткости, быстроты репрессии. Именно эти качества В. И. Ленин отмечал в деятельности ВЧК, вы­ступая с речью перед сотрудниками Всероссийской Чрез­вычайной Комиссии. «Для нас важно,— говорил В. И. Ле­нин,— что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления пу­тем насилия эксплуататоров,— нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом»¹. Требование суровой, быстрой, меткой репрессии красной нитью про­ходит через все высказывания В. И. Ленина по вопро­су о задачах советских карательных органов. И одно­временно В. И. Ленин требовал даже в условиях иност­ранной военной интервенции и ожесточенной граждан­ской войны строжайшего соблюдения советских зако­нов, шла ли речь о мерах, применяемых народными су­дами или революционными трибуналами, или о мерах, применяемых органами ВЧК. В «Письме к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком», написан­ном в августе 1919 года, В. И. Ленин уделил особое внимание задаче соблюдения и укрепления революцион­ной законности. «На примере колчаковских побед в Сибири и на Урале мы все видели ясно, как малейший беспорядок, малейшее нарушение законов Советской власти, малейшая невнимательность или нерадение слу­жат немедленно к усилению помещиков и капиталис­тов, к их победам»².

В. И. Ленин указывал, что «малейшее беззаконие, малейшее нарушение советского порядка есть уже ды­ра, которую немедленно используют враги трудящих­ся,— есть зацепка для побед Колчака и Деникина»³.

Значение этих положений В. И. Ленина исключитель­но важно для развития и формирования основных принципов советского уголовного права и уголовной политики.

¹     В. II. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 37, стр. 174.

^s В. II. Ленин, Поли. собр. соч., т. 39, стр. 155.

^s Там же, стр. 156,

214

Одной из важнейших задач Советской власти была не­примиримая борьба со всеми проявлениями дезоргани­зации, анархии, стихии. «Старое общество было основа­но на таком принципе, что либо ты грабишь другого, либо другой грабит тебя, либо ты работаешь ня друго­го, либо он на тебя, либо ты рабовладелец, либо ты раб. И понятно, что воспитанные в этом обществе люди, мож­но сказать, с молоком матери воспринимают психоло­гию, привычку, понятие — либо рабовладелец, либо раб, либо мелкий собственник, мелкий служащий, мелкий чи­новник, интеллигент, словом, человек, который заботит­ся только о том, чтобы иметь свое, а до другого ему дела нет»¹. В. И. Ленин не раз говорил о том, что трудящиеся не были в капиталистическом обществе отделены «ки­тайской стеной» от этого общества со всеми его навыки- ми, традициями, психологией. В силу этого у известной части населения в условиях Советского государства сохранились пережитки, вредящие делу социалистическо­го строительства. В борьбе с этими пережитками Совет­ская власть применяла меры убеждения и меры при­нуждения, не останавливаясь в нужных случаях и перед применением суровых мер репрессии в отношении спекулянтов, мародеров, дезертиров. Говоря о мерах укрепления дисциплины в армии, В. И. Ленин указы­вал, что «если кто-либо свои собственные интересы, ин­тересы своего села, группы ставил выше общих инте­ресов, его клеймили шкурником, его расстреливали, и этот расстрел оправдывался нравственным сознанием рабочего класса, что он должен идти к победе. Про эти расстрелы мы открыто говорили, мы говорили, что мы насилие не прячем, потому что мы сознаем, что из старого общества без принуждения отсталой части пролетариата мы выйти не сможем»². На протяжении

1919—             1920 гг. В. И. Ленин неоднократно раскрывал классовую природу тяжких преступлений и требовал беспощадной кары всех тех, кто, нарушая советские законы, совершал посягательства на интересы трудя­щихся масс.

О развитии советского уголовного законодательства

¹     В. Н. Л е н и н, Поли. собр. соч., т. 41, стр. 312.

²     В. И. Ленин, Поли. собр. соч., т. 40, стр. 308.

215

в 1917—1921 гг. позволяют судить следующие данные, разработанные нами, хотя и не претендующие на ис­черпывающую полноту. В этот период в «Собрании уза­конений» было опубликовано более 400 декретов и постановлений, в которых содержались уголовноправо­вые нормы¹.

По своему содержанию декреты и постановления различались весьма существенно. В 1917—1918 гг. це­лый ряд декретов был посвящен борьбе с контрреволю­цией. Они охватили по сути дела все основные формы контрреволюционных преступлений, распространенных в тот период, а также в период иностранной военной интервенции и гражданской войны. В 1919—1920 гг. уго­ловное законодательство пополнилось большим числом актов, направленных на борьбу с воинскими преступле­ниями, в особенности с дезертирством, и с иными прес­туплениями против обороны. Тогда же был издан ряд декретов, направленных на борьбу с преступлениями, нарушающими интересы народного хозяйства. Такая же картина наблюдалась и в 1921 году.

Таким образом, основная тенденция развития совет­ского уголовного законодательства в 1917—1922 гг. со­стояла в создании норм особенной части. Характерной особенностью законодательства было отсутствие точных дефиниций составов преступлений, как и в большинстве случаев — отсутствие указаний на конкретные санкции. Отмеченная особенность уголовного законодательства в те годы воспринималась некоторыми деятелями со­ветской юстиции, в особенности работниками револю­ционных и военно-революционных трибуналов, как яко­бы сущность советского уголовного права, которое, как они полагали, и в дальнейшем будет развиваться без уголовного кодекса или хотя и на основе уголовного кодекса, но без точного определения в нем мер наказа­ния за отдельные виды преступлений.

В рассматриваемый период главное внимание уголов­ного законодательства было обращено на развитие особенной части, но в НКЮ постепенно вставал вопрос

¹ См. А. Герцензон, Социалистическое уголовное законодатель­ство в период до издания первого советского уголовного кодекса, «Социалистическая законность» 1937 г. № 12.

216

о разработке общих принципов советского уголовного права. Этот вопрос возник еще в 1918 году, к нему не раз возвращались в 1919—1920 гг., пока на очередь не встал вопрос о создании первого советского уголовного кодекса.

Если говорить о разработке общих принципов совет­ской уголовной политики и права, то в рассматривае­мый период можно наметить три основных этапа.

Первый этап — с конца ноября 1917 года до конца 1918 года: от первого декрета о суде до Положения о народном суде; от допущения, с целым рядом сущест­венных ограничений, применения некоторых старых законов до категорического запрещения судам ссы­латься в .приговорах на законы свергнутых прави­тельств.

Второй этап — с конца 1918 года до конца 1919 года: от Положения о народном суде до «Руководящих начал по уголовному праву РСФСР»; от признания руководя­щим принципом борьбы с преступностью революцион­ного социалистического правосознания и положений дек­ретов Советской власти до разработки и утверждения общих принципов советской уголовной политики и пра­ва в «Руководящих началах».

Третий этап — с конца 1919 года до весны 1921 года: от «Руководящих начал» до подготовки первых проек­тов Уголовного кодекса РСФСР; от определения общих принципов советского уголовного права до первых проектов кодификации уголовного законодательства, приводящих в единую систему Общую и Особенную части Уголовного кодекса.

В первые же дни Великой Октябрьской социалисти­ческой революции возник и был решен чрезвычайно важ­ный вопрос об отношении пролетарской революции к старому праву. Его решение было предложено в трех вариантах: сохранение, с частичными изменениями, старого права (предложения и последующие проек­ты левых эсеров, которые в первые месяцы революции входили в состав Совета Народных Комиссаров и ВЦИК); полная и немедленная отмена всех старых законов (предложение П. И. Стучки и М. Ю. Козлов­ского); допущение частичного применения старых зако­нов с рядом существенных оговорок и с предоставлением советскому суду права основываться в своих пригово-

217

pax на революционном социалистическом правосозна- нии, в соответствии с декретами Советской власти (ре­дакция, предложенная В. И. Лениным).

Как известно, предложение В. И. Ленина и его формулировка декрета о суде № 1 были одобрены н ириняты Советом Народных Комиссаров. П. И. Стучка полностью присоединился к ленинскому тексту и в дальнейшем неуклонно его придерживался.

По поручению Совета Народных Комиссаров А. В. Луначарский выступил в «Правде» 1 декабря 1917 г. со ■статьей «Революция и суд». Эта статья имела большое политическое звучание. К сожалению, наши исследова­тели обычно лишь упоминают ее, не раскрывая ее со­держания. Между тем она несомненно заслуживает серьезного внимания как важный исторический доку­мент— первое после победы Октябрьской революции выступление в печати — о принципах революционного социалистического права пролетариата.

Выясняя классовую природу государства, права, пра­восудия, А. В. Луначарский доказал, что пролетариат является «поборником несравненно более высокого пра­ва, чем обветшалое, окостеневшее право устарелого строя, являющееся сторожевым псом захватчиков и эксплуататоров». Революционный пролетариат вместе с победой приносит новое правосознание, новое пра­восудие, новые правовые и нравственные представле­ния. «Сама революция есть факт великого противо­поставления нового права — старому, акт народного массового суда над ненавистным строем привилегиро­ванных». Одной из задач пролетарской революции было уничтожение старого суда. Народ не мог сохранять ста­рый суд и старые законы. Вот почему победоносный на­род должен немедленно приступить к созданию новых судов и нового уложения, к созданию их на практике, вначале ощупью, руководствуясь своей революционной совестью и лишь постепенно формулируя новое право и выкристаллизовывая новые прекрасные и прочные фор­мы истинно народного суда.

Отвергая в принципе возможность рецепции буржуаз­ного права, основанного на абсолютном признании частной собственности, А. В. Луначарский считал, что революционный народ России в создании нового права и суда пойдет собственным путем.

218

Предвидя возражения буржуазных юристов, против­ников создания нового суда и нового права революцион­ным путем и являвшихся поборниками «непрерывности правового порядка», А. В. Луначарский прибег к удач­ному приему — он привел ряд высказываний видных буржуазных правоведов, в частности Менгера и Петра- жицкого, Еллинвка и Кнаппа, для подкрепления своей по­зиции. «Мы приглашаем наших врагов, прежде чем они пустят в ход свои полемические перья, прочесть те не­сколько цитат из признаваемых ими авторитетов, кото­рые написаны словно вчера, словно специально в защи­ту той формы обновления судов, к которой вынуждают нас обстоятельства великого переживаемого нами време­ни. Мы приглашаем друзей наших послушать, что гово­рят подлинные ученые, отнюдь не «большевики», о рево­люционном правотворчестве». Используя высказывания названных буржуазных правоведов о смене права г. различные исторические эпохи, пользуясь их термино­логией, А. В. Луначарский в заключение своей статьи писал: «Вывод ясен: народ несет с собой новое интуитив­ное право, которое требует от него прежде всего истреб­ления органов старого права, ощущаемого им как вели­чайшая и сплошная несправедливость. Это интуитивное право, отражающее собою классовые интересы масс и соответствующее создающемуся новому хозяйственному укладу, могут отчетливо сформулироваться лишь в про­цессе непосредственного правового революционного творчества. Таков закон революций и прежде всего великих переворотов, не имеющих прецедентов. Долой суды мумий, алтари умершего права, долой судей-банки- ров, готовых на свежей могиле безраздельного господ­ства капитала продолжать пить кровь живых. Да здрав­ствует народ, создающий в своих кипящих, бродящих, как молодое вино, судах право новое — справедливость для всех, право великого братства и равенства трудя­щихся!».

Статья А. В. Луначарского имела огромное принци­пиально-политическое значение; она сыграла важную роль в пропаганде идей социалистического права, в становлении нового, советского суда. Несомненно прав П. Г. Мишунин, когда он отвергает попытки рассмотре­ния этой статьи, как и первого декрета о суде, в качест­ве преломления на советской почве идей так называемой

219

психологической теории права (см. его «Очерки по истории советского уголовного права 1917—1918», М., 1954, стр. 40—41).

Широкие массы трудящихся с удовлетворением при­няли сообщение о создании советских, подлинно народ­ных судов и революционных трибуналов.

Иначе реагировали на первый декрет о суде предста­вители буржуазной юриспруденции, притом не только бывшие чиновники судебного ведомства и адвокаты, но и ученые-юристы, представители «академической» пра­вовой науки. В оппозиции находились и представители партии левых эсеров, входившие одно время в Совет Народных Комиссаров и во ВЦИК. Деятелям совет­ской юстиции пришлось вести острую идеологическую и организационную борьбу с противниками ленинской линии уголовной политики. Эта борьба велась не толь­ко вокруг первого и второго декретов о суде и инструк­ции революционным трибуналам, не только в связи с конкретными действиями левоэсеровского руководства НКЮ, но и вокруг проекта «Уголовного уложения рус­ской революции», который по предложению тогдашнего наркома юстиции левого эсера Штейнберга скоропали­тельно был составлен путем несложной операции над царским Уложением 1903 года. После «выхода» левых эсеров из правительства у руководства НКЮ отпала необходимость в реставрации царского Уголовного уло­жения, но в последующие годы не раз возникал воп­рос о возможности использования в большей или мень­шей мере материалов старого Уложения. Таким обра­зом, острота идеологической борьбы, которую вели руководители советской юстиции, не ослабевала и в последующее время.

По мере накопления законодательного опыта и обоб­щения материалов практической уголовной политики в НКЮ все бол>ее назревал вопрос о разработке общих положений советского уголовного права, которыми дол­жен был руководствоваться суд, а также вопрос о си­стематизации многочисленных норм Особенной части уголовного законодательства, содержащихся в декре­тах и постановлениях ВЦИК и СНК и отдельных на­родных комиссариатов. Этот вопрос сделался централь­ным на втором этапе, условно определенном нами как период от конца 1918 до конца 1919 года. Имелось в

220

виду не только разработать «наказ» для судей, кото­рый ориентировал бы их в общих принципах советской уголовной политики и права, но и приступить к система­тизации всего уголовного законодательства. Сложность осуществления задачи состояла в том, что у деятелей ■советской юстиции не было еще достаточного опыта в проведении подобной работы. Обращение же к предста­вителям старой «академической» науки неуклонно при­водило к той или иной «рецепции» идей и положений буржуазного уголовного права, что было, конечно, не­приемлемым. Нельзя упускать из виду, что у многих работников юстиции теоретический багаж был сильно отягощен «балластом старого права», как говорил П. И. Стучка, и их искания в области теории советской уго­ловной политики нередко приводили к неправильным выводам. В борьбе за марксистскую теорию уголовной политики и права выковывался первый, столь истори­чески важный документ, как «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР», созданный М. Ю. Козлов­ским при участии П. И. Стучки.

На третьем этапе (конец 1919 г.— весна 1921 г.) перед НКЮ встала задача подготовки проекта первого совет­ского Уголовного кодекса. Идея создания такого кодек­са и раньше возникала у руководителей советской юсти­ции вопреки мнению некоторых юристов, считавших, что создание уголовного кодекса якобы противоречит самой природе пролетарского права. Такова, например, была точка зрения некоторых работников революцион­ных трибуналов. В 1920 и в особенности в начале 1921 года работы в области подготовки проекта Уголов­ного кодекса РСФСР начали усиленно развиваться. И здесь вновь пришлось столкнуться с попытками «ре­цепции» буржуазного уголовного права, с попытками внесения в советское право идеи буржуазной социоло­гической школы и т. д.

Возобновляя попытки «перелицовки» царского Уло* жения, подводя под них традиционную, чисто буржуаз­ную концепцию, делались «рекомендации», призывавшие к реставрации, хотя бы частичной, норм Уложения 1903 года. Попытка обращения руководства НКЮ к представителям старой «академической» нау^и при­вела к созданию двух проектов, основанных на прин­ципах и положениях буржуазной уголовно-социологиче­

221

ской школы (проект Общеконсультационного отдела НКЮ и проект секции судебного права и криминологии Института советского права). Оба эти проекта были от­вергнуты коллегией НКЮ в результате критики со сто­роны П. И. Стучки, М. Ю. Козловского и Д. И. Кур­ского.

После изложения общих исторических предпосылок создания советской уголовной политики и уголовного права следует обратиться к освещению взглядов тех руководителей советской юстиции, чья практическая н научная деятельность, руководимая В. И. Лениным, за­ложила их основы.

§ 2. Руководители советской юстиции о теоретических основах советской уголовной политики и уголовного права

1.

Основы советской теории уголовной политики и уго­ловного права складывались и развивались под непос­редственным руководством В. И. Ленина, в процессе становления Советского государства, практики советских органов правосудия, законодательной деятельности ВЦИК и СНК. В. И. Ленин сформулировал задачи ор­ганов социалистического правосудия. Он обосновал не­обходимость красного террора как ответной меры на белый террор контрреволюции, обратил особое внимание на принудительное воспитание к дисциплине неустойчи­вых элементов из среды трудящихся, на сочетание ме­тодов убеждения и принуждения. В. И. Ленин разобла­чил лживость, лицемерие, жестокость, антинародность буржуазной уголовной политики и глубоко раскрыл классовые цели советской уголовной политики. Намечая планы социалистического строительства и руководя их осуществлением, В. И. Ленин уделял большое внимание вопросам правового строительства молодого Советского государства.

Необходимо подчеркнуть, что даже в самые тяжелые моменты борьбы с иностранной военной интервенцией и внутренней контрреволюцией В. И. Ленин неуклонно требовал от практических работников соблюдения ре­

222

волюционной социалистической законности, с учетом, конечно, конкретной политической обстановки данного периода, когда Советское государство было вынуждено вводить в ответ на наносившиеся ей удары чрезвычай­ные меры. Но каждый раз, когда обстановка позволяла это сделать, В. И. Ленин выступал за отмену чрезвычай­ных мер. Так было, например, в начале 1920 года, когда произошла временная передышка на фронтах и были созданы условия для отмены смертной казни.

Задача руководителей советской юстиции состояла з разработке конкретных проблем советской уголовной политики и права на базе обобщения практической дея­тельности советских карательных органов. Осуществле­ние данной задачи было связано с немалыми трудностя­ми, ибо отсутствие опыта, ожесточенная классовая борь­ба, необходимость проведения чрезвычайных мер в борьбе с преступностью — все это осложняло разработку теоретических положений советской уголовной политики и уголовного права. Трудность решения этой задачи состояла и в том, что юристам-коммунистам, возглав­лявшим советскую юстицию, приходилось вести неуклон­ную борьбу с буржуазными влияниями в области права. С другой стороны, нужно было, учитывая опыт первых лет строительства Советского государства и права и особые условия, в которых это строительство происходи­ло, найти основные черты советской теории уголовной политики и права, отбрасывая все временное, присущее именно рассматриваемому периоду.

Нужно отметить еще одну трудность, которую должны были преодолеть первые теоретики советской уголовной политики и права. О ней говорил Н. В. Крыленко: «...нам, работникам-практикам Советской юстиции, не угнаться, конечно, за буржуазными учеными, ни в смыс­ле их чисто редакционной отделки, ни в смысле снабже­ния их соответствующим «нижним этажом», т. е. ссыл­ками на «литературу» предмета. Мы не работаем в условиях мирной обстановки, в тиши ученых кабинетов и библиотек. Нам приходится работать наспех, урывать время минутами или получасами».

В создании теории советской уголовной политики и права в 1917—1921 гг. самое деятельное участие прини­мали руководящие работники юстиции, революционных трибуналов и ВЧК.

223

П. И. Стучка, М. Ю. Козловский, Д. И. Курский и их соратники по Народному комиссариату юстиции полу­чили юридическое образование главным образом в Пе­тербургском и Московском университетах. Их учеба часто прерывалась арестами в связи с революционной деятельностью. Они изучали науку уголовного права у Таганцева и ФоЗницкого в Петербурге, у Духовского и Колоколова в Москве. Эти представители официальной университетской правовой науки были в большинстве реакционерами, любившими иногда щегольнуть умерен­но-либеральной фразой. Это были, несомненно, выдаю­щиеся представители русского направления классиче­ской школы уголовного права, склонные, однако, воспринять и некоторые идеи социологической школы (Фойницкий, Духовской). В русской группе Международ­ного союза криминалистов они занимали крайне правое крыло, к чему их обязывало официальное положение не только профессоров университета, но и членов Государ­ственного совета.

Совершенно очевидно, что обучавшиеся у них студен­ты, стоявшие на позициях марксизма, не могли не под­ходить критически к тем теоретическим положениям, которые преподносились им в университете, и их рево­люционная марксистская закалка позволяла преодоле­вать узкие горизонты буржуазной правовой науки, осмысливать ее классовую сущность, ее антинарод­ную направленность, ее глубоко реакционную при­роду.

После 1905 года в русскую уголовноправовую литера­туру стали проникать прогрессивные идеи, развивавшие­ся передовой частью младшего поколения профессоров и доцентов университетов. Они объявили себя предста­вителями «социалистической школы уголовного права». И хотя эти идеи были далеки от подлинно научного социализма, заслугой их носителей было стремление вскрыть классовую сущность русского и зарубежного уголовного права, связать причины преступности в капи­талистическом обществе с природой этого общества, разоблачать реакционную карательную политику цариз­ма. Это направление, представленное именами М. Н. Гернета, Н. Н. Полянского и других, сыграло свою роль в критике царского уголовного права, хотя и не могло быть воспринято в своей положительной части юристами-

224

коммунистами, так как было далеко от революционного марксизма.

В 19115—1921 гг. академическая наука уголовного пра­ва безмолвствовала. Одна часть русских криминалистов, «не приняв» Октябрьскую революцию и прельстившись постами министров у белогвардейцев, поспешила эмиг­рировать (Чубинский — к Скоропадскому, Набоков — к Деникину); эмигрировали и такие довольно известные криминалисты, как Гогель, Кузьмин-Караваев, Тимашев и некоторые другие. Другая часть русских криминали­стов, хотя и осталась в Советской России, но в течение известного периода времени воздерживалась от актив­ного участия в советском строительстве. Лишь немногие из них вскоре после революции включились в советское правовое строительство, но они были тогда еще далеки от понимания качественно новой природы советского права. Эти ученые продолжали мыслить старыми кате­гориями, стремясь сблизить новое советское право с традиционными идеями классической школы (Жижилен- ко, Мокрипский, Немировский) или социологической школы уголовного права (Познышев, Люблинский, По­лянский, Гернет). Им были чужды идеи диктатуры про­летариата, необходимость осуществления суровых мер подавления сопротивления классовых врагов пролета­риата. Неудивительно поэтому, что их участие в совет­ском правовом строительстве в те годы ограничивалось более или менее узкими рамками консультационной ра­боты по отдельным вопросам уголовного законодатель­ства. Что же касается преподавания уголовного права в университетах, то в 1918—1921 гг. оно производилось в основном «по старинке». И именно поэтому на протя­жении ряда лет делались попытки «связывать» совет­ское уголовное право и уголовную политику с идеями той или иной буржуазной школы уголовного права, з особенности с теорией «опасного состояния и мер без­опасности». Были попытки и прямой «рецепции» бур­жуазного права не только в 1917—1918, но и в

1920—            1921 гг.

2.

Выдающаяся роль в развитии советского права, в том числе и права уголовного, принадлежит П. И. Стуч-

15. А. А. Герцензон.

225

ке, соратнику В. И. Ленина, одному из руководителей советской юстиции в течение длительного периода вре­мени, крупнейшему теоретику права, автору (ЛЬльшого числа работ по советскому праву¹.

Петр Иванович Стучка (1865—1932) — член партии с 1895 года. По окончании юридического факультета Пе­тербургского университета занялся адвокатской деятель­ностью в Риге. В течение нескольких лет активно со­трудничал в латышской демократической газете «Ежедневный листок». К этому же времени относится начало его политической революционной деятельности в латышской социал-демократической организации. В 1906 году состоялась его первая встреча с В. И. Ле­ниным. П. И. Стучка принимал активное участие в про­ведении Великой Октябрьской социалистической рево­люции. В 1917—1918 гг. он дважды назначался народ­ным комиссаром юстиции. Во время существования в тот период Советской Латвии он возглавлял Совет Народных Комиссаров Латвии. По возвращении в РСФСР возглавил Латышскую секцию Коминтерна. Был избран членом ВЦИК. С 1919 по 1922 год — заме­ститель народного комиссара юстиции РСФСР, а с 1923 года до конца своей жизни — председатель Вер­ховного Суда РСФСР.

Наряду со своей большой практической деятельностью П. И. Стучка вел и научную работу в области теории советского права. Он был профессором Московского университета, первым директором Московского институ­та советского права, которому позже было присвоено его имя, профессором Института красной профессуры, членом Совета Социалистической (позже —Коммунисти­ческой) Академии, руководителем секции общей теории права и государства этой Академии.

В историю создания и развития советского законода­тельства П. И. Стучка вошел непреклонным борцом

¹ Библиографический указатель работ П. И. Стучки, приложенный к «Избранным произведениям по марксистско-ленинской теории права» (Рига, 1964), насчитывает 202 его печатные работы. Его жизни, деятельности и трудам посвящено большое число статей. Отметим здесь из числа новейших статей — Г. Я. Клява «П. И. Стучка и его теоретическое наследие в правовой науке* (.«Со­ветское государство и право» 1965 г. № 7).

226

против буржуазного права и правоведения, автором первых проектов советских законов. Его практическая и научная деятельность сыграла важную роль и в ста­новлении советской теории уголовной политики и уго­ловного права¹.

П. И. Стучка еще в дореволюционное время посвятил ряд своих работ вопросам уголовного права, на кото­рых необходимо остановиться. Эти статьи были опуб­ликованы в 1890—1900 гг. на латышском языке в жур­налах и газетах, ставших большой библиографической редкостью. Как справедливо отметила Э. Стумбина, П. И. Стучка мало известен как «криминолог, исследо­ватель причин, порождающих преступления и меры борьбы с ними». Между тем эти работы представляют научный интерес как одна из первых попыток рассмот­рения проблем уголовного права и криминологии с марксистских позиций.

Отвергая буржуазные концепции причин преступно­сти, критикуя теории уголовно-антропологической и уго­ловно-социологической школы, П. И. Стучка уже аз дореволюционные годы внес вклад в еще только наме­чавшую свои контуры марксистскую криминологию.

Э.  Стумбина справедливо отмечает, что он «впервые в латышской литературе дал четкое марксистское опреде­ление основной причины, порождающей преступность при капитализме». Представляет интерес положение, сформулированное П. И. Стучкой, о криминологии как

¹ Вопросы уголовного права рассматривались П. И. Стучкой глав­ным образом в следующих его работах:

«На почве закона или на почве революции», «Правда» 24 мая 1917 г.; «Старый и новый суд», «Правда» 3—5 января 1918 г.; «Революционные задачи Комиссариата юстиции», «Известия», 16 апреля 1918 г.; «Пролетарская революция и суд», «Пролетар­ская революция и право» 1918 г. № 1; «Отчет Народного комис­сариата юстиции», там же; «Народный суд в вопросах и отве­тах», М.— Пг., 1918; «Годовщина первого декрета о суде», «Прав­да» 7 декабря 1918 г.; «Революционная роль права и государ­ства», М., 1921; «Учение о государстве и конституции РСФСР», М., 1921.

Здесь не упоминаются более поздние работы П. И. Стучки, опубликованные в 1922—1932 гг. Большинство названных работ воспроизведено в сборнике «Избранные произведения», которому предпосланы содержательное предисловие и биография П. И. Стучки.

15*

227

науке. В 1906 году он писал: «...существо преступности и преступника нужно рассматривать в зависимости от со­стояния классовой борьбы, и только в зависимости от этого состояния и возможна история криминологии (нау­ки о преступлении)».

В 1917—1921 гг. П. И. Стучка редко останавливался на вопросах криминологического порядка, но в послед­ние годы жизни обращался к ним довольно часто. Пи­шущему эти строки посчастливилось неоднократно бесе­довать с П. И. Стучкой в 1929—1931 гг. по вопросам криминологии и уголовной статистики, и эти бесе­ды, несомненно, во многом определили мои научные поиски в этой области в течение ряда последующих лет.

В первые же дни Великой Октябрьской социалистиче­ской революции перед Советским правительством встал вопрос относительно судьбы .старого буржуазно-поме­щичьего права, относительно форм и мер борьбы с пре­ступностью в условиях становления советского строя. И П. И. Стучка активно включился в решение этого сложного, политически острого вопроса. Как справедли­во отмечает Г. Я. Клява, «в трудах 1917—1920 гг. вни­мание П. И. Стучки было приковано к вопросам слома буржуазных судебных учреждений и создания новых, революционных, подлинно народных судов, замены ста­рого, буржуазного права новым, революционным пра­вом»¹. На этом периоде деятельности П. И. Стучки необходимо здесь остановиться.

В начале января 1918 года П. И. Стучка писал: «Ког­да мы внесли декрет о суде, то в первую очерэдь нам был поставлен вопрос: а по каким законам будут су­дить революционные суды? Нас убеждали в том, что прежде всего необходимо создать новое революцион­ное материальное право, как гражданское, так и уголов­ное, которым мог бы руководствоваться новый суд. А до тех пор? Судить в старом суде и по старым зако­нам?». Споры по этим вопросам шли по двум взаимно исключающим друг друга линиям: одни считали, что следует пользоваться старыми законами, другие же по­

¹ «П. И. Стучка и его теоретическое наследие в правовой науке», «Советское государство и право» 1965 г. № 7, стр. 91.

228

лагали, что революционному суду не нужны никакие законы.

Проект первого декрета о суде, вокруг которого ве­лись споры, был составлен П. И. Стучкой совместно с М. Ю. Козловским. В этом проекте была отчетливо сформулирована точка зрения, опиравшаяся на идеи К. Маркса и В. И. Ленина о сломе старой государствен­ной машины и старого права в процессе проведения пролетарской революции. В вводной части проекта дек­рета было сказано: «Великая рабочая и крестьянская революция разрушила основы старого буржуазного по­рядка, покоящегося на эксплуатации труда капиталом, и вызывает необходимость коренной ломки старых юри­дических учреждений и институтов, старых сводов за­конов, приспособленных к отжившим общественным отношениям, и создания новых подлинно демократиче­ских учреждений и законов. Перед рабочим и крестьян­ским правительством встает неотложная творческая за­дача по созданию новых судов и по выработке новых законов, которые должны отразить в себе правосознание народных широких масс. Но уже в настоящий момент жизнь настоятельно требует уничтожения отжившего судебного, бюрократического и цензового, буржуазного аппарата и отмены действия сохранивших силу особенно ■ненавистных революционному правосознанию законов». Основываясь на этих исходных принципиально-полити­ческих положениях, проект предусматривал, что долж­ны быть созданы совершенно новые революционные суды, которые в своей деятельности будут руководство­ваться «не писаными законами свергнутых прави­тельств, а декретами Совета Народных Комиссаров, ре­волюционной совестью и революционным правосозна­нием».

История декрета № 1 о суде достаточно полно осве­щена в нашей литературе¹. Отметим лишь, что форму­лировка, предложенная в проекте П. И. Стучки и М. Ю. Козловского, вызвала большие возражения «даже среди ближайших наших единомышленников», как отметил П. И. Стучка в статье «Пролетарская революция и суд».

¹ См. П. Г. М и ш у и и н, Очерки по истории советского уголовного праиа 1917—1918, М., 1954, и др.

229

Спор был решен в результате предложенной В. И. Лени­ным формулировки, согласно которой революционные суды могли применять старые законы, если они не от­менены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию. П. И. Стучка писал: «Эта мысль не моя, но я считаю ее настолько удачной, что берусь ее защищать от всяких критиков».

Хотя предложенная П. И. Стучкой формулировка бы­ла несколько изменена, но сама идея необходимости слома, уничтожения старого буржуазного права и соз­дания нового, советского, социалистического права, не­сомненно, восторжествовала, и в этом большая заслуга П. И. Стучки.

В статье «Старый и новый суд» П. И. Стучка глубоко обосновал свою позицию. Он констатировал активное! противодействие проведению в жизнь революционной ломки старого права со стороны всех антисоветских элементов, и в первую очередь со стороны старых чинов­ников судебного ведомства, судей и адвокатов. Он от­метил, что «понятия буржуазной правды и справедли­вости переживают свои реальные основы и вносят нача­ло путаницы в речи и действия верных в остальном революционеров. Вот почему в первый момент предложе­ние ломки всего старого здания классового суда вызвало сомнение даже в головах весьма лево настроенных то­варищей и как ни странно — главным образом в рядах теоретиков».

В такой, очень сложной политической обстановке П. И. Стучка сформулировал принципиальное положе­ние о том, что «только на развалинах этого храма бур­жуазной справедливости нам удастся возвести здание социалистической справедливости». Он отбрасывал, как несостоятельные, возражения противников, чгго для это­го необходимо создать новые кодексы, отвергал иллю­зорные надежды на постепенное превращение старого суда в новый, революционный суд. «Революционное пра­во не есть простая реформа старого порядка, а царско- буржуазный классовый суд не может простой переменой личного состава превратиться в истинно народный, справедливый суд». Преобладающая часть старых су­дей, в том числе и мировых судей, отказалась работать с Советской властью. Среди юристов в то время было очень мало сторонников Советской власти. Опираясь на

230

коренные положения марксизма, П. И. Стучка доказывал неприемлемость для пролетарской диктатуры использо­вания старого права. Он обосновывал необходимость и неизбежность создания нового, пролетарского права, призывал к непримиримой борьбе со старой правовой идеологией.

Характеризуя обстановку правового строительства в тот короткий период, когда у руководства НКЮ РСФСР находились левые эсеры, П. И. Стучка писал: «Старые законы были «сожжены». И напрасно из уцелевших в этом пожарище обожженных листков некоторые из на­ших революционеров стали кроить «уложения русской революции», вместо того, чтобы творить действительно новые революционные законы... Но к сожалению, недо­статочно сжечь эти вековые кодексы, чтобы их искоре­нить из памяти и обращения людей». Последовательно проводя мысль о недопустимости «рецепции» старого права, он писал ib апреле 1918 года: «В старом своде, как и в старом суде, мы в буквальном смысле камня на камне оставлять не можем. В этом строительстве, на­против, мы намерены использовать, насколько возмож­но, тот правотворческий материал, который нам ежед­невно дает новый суд и вся текущая жизнь. Задача наших теоретиков, занимающихся этим строительством, нелегка, ибо их работа не имеет прецедентов и готовых образцов и вдобавок происходит в отсталых условиях российской действительности»¹.

На всем протяжении своей политической и научной деятельности П. И. Стучка вел неуклонную борьбу с теми, кто пьнтался использовать правовые понятия и институты буржуазного права, придавая им словесную «советскую оболочку». По этому поводу он писал: «И особенно я желал бы, чтобы как во всех областях познания и сознания, так и в особенности в правовой области, мы не ограничивались «переименованием улиц» или «перелицовкой вывесок», а вплотную заня­лись основательной сломкой и переорганизацией. В осо­бенности широко распространена у нас в правовых вопросах любимая фраза, что то или другое слово пони­мается в «советском» смысле, после чего повторяется не

¹ «Известия» 1918 г. № 75.

231

что иное, как старое буржуазное толкование этого crto- са. Невольно мне при этом каждый раз вспоминается фраза из знаменитой сатиры английского ппсателя Диккенса «Записки клуба Пиквика», что между члена­ми клуба «это слово понимается лишь в пиквикском смысле».

Понятие советского права — слишком серьезная вещь, чтобы так легкомысленно с ним обращаться, ибо это не более и не менее, как революционное право проле­тариата в борьбе против контрреволюционного права буржуазии».

В годовщину принятия первого декрета о суде П. И. Стучка писал в «Правде» от 7 декабря 1918 г.: «Раз- Еенчаиа фемида. Низложена и объявлена вне закона эта продажная богиня буржуазного правосудия. Из ее рук пролетариатом вырван жестокий меч, и ее фальши­вые весы сданы в музей революции. А на костре горят ее законы и сенатские разъяснения». Эти слова были написаны тогда, когда уже был накоплен опыт борьбы с преступностью; когда ВЧК наносили один за другим удары по контрреволюции; когда отпала даже самая ограниченная возможность применения старых законов; когда начали вырисовываться контуры советской теории уголовной политики и уголовного права в статьях и речах работников юстиции и в первую очередь — П. И. Стучки.

По мере развития советского законодательства П. И. Стучка все чаще обращался к вопросу о кодификации советского законодательства.

Намечая контуры этой кодификации, П. И. Стучка относил к «кодексу пролетарского права» конституцию, социальное право, имущественное и трудовое право, международное право. В кодексе, по его мнению, долж­ны содержаться и другие узаконения — «это технические инструкции, руководства, в которых обязательны лишь самые общие места». Сюда же он отнес и «примерную инструкцию об уголовных преступлениях и наказаниях, об отбывании наказания».

П. И. Стучка рассматривал уголовное право в качест­ве «вторичной» отрасли права, призванной охранять систему общественных отношений, установленных в Со­ветском государстве. Эта мысль была им сформулиро­вана в «Руководящих началах по уголовному праву

232

РСФСР», в составлении которых он принимал участие и редактором которых он был. По этому поводу он пи­сал: «Когда перед нами, в коллегии Наркомюста, при редактировании руководящих начал по уголовному пра­ву РСФСР (см. Собр. узак. 1919 г. № 66, ст. 590) предстала необходимость формулировать свое, так ска­зать «советское» понимание права, мы остановились на следующей формуле: «Право — это система (или поря­док) общественных отношений, соответствующая инте­ресам господствующего класса и охраняемая организо­ванной силой его (т. е. этого класса)». Возможна, конечно, более совершенная формулировка понятия пра­ва. Как известно, такое определение права, данное П. И. Стучкой, неоднократно подвергалось критике. Но здесь важно подчеркнуть, что при создании «Руководя­щих начал по уголовному праву РСФСР» оно сыграло важную положительную роль.

П. И. Стучка отчетливо сформулировал то понимание уголовного права, которое он и М. Ю. Козловский внесли в «Руководящие начала»: «Уголовное право по нашему определению имеет своим содержанием правовые нормы и другие правовые меры, которыми система обще­ственных отношений данного классового общества охра­няется от нарушения («преступления») посредством так называемых мер социальной защиты. Никакой божьей кары, никакой личной или даже классовой мести, на ко­торой основывалась в прежние времена эта отрасль пра­ва, наше мировоззрение не признает. Нашему уголовно­му праву чужды и понятия гуманности в буржуазном смысле, изобретающей одиночные заключения и уюнчен- ные средства пытки и истязания во имя человеколюбия. Из целей социальной меры защиты, как-то: возмездия, мести, перевоспитания человека и его исправления, в прошлом, мещански-филистерском смысле, остается лишь приспособление «преступника» к новой обществен­ной жизни и разного вида воздействия на его и других «психологию» и т. д., а если все это не достигает ре­зультатов — его изоляция. Поэтому социальная мера защиты должна быть «целесообразна и лишена призна­ков мучительства и не должна причинять преступнику бесполезных и лишних страданий» (ст. 10). С исчезно­вением условий, в которых определенное деяние или лицо, его совершившее, представлялись опасными для

233

данного строя, 'совершивший его не подвергается со­циальной мере защиты.

П. И. Стучка уделял внимание вопросам исправи­тельного воздействия на преступников. Так, в выступле­нии на Втором Всероссийском съезде .комиссаров юстч- ции он специально остановился на вопросе о лишении свободы и его применении: «Революцией отменены уста­вы и о тюрьмах, и о ссыльных, отменены все старые деления по тяжести наказания на разные группы,— в,се это теперь потеряло силу. У нас теперь есть только од­но— лишение свободы, и как лишение свободы это наказание всегда связано с обязательным трудом. Мы при этом подчеркиваем необходимость образования осо­бых комиссий, которые имели бы в виду не то, какое преступление совершено, а какой это человек: если случайно впал в преступление, нужно возможно скорее перевести в какие-нибудь облегченные условия, если человек совершенно не годится, выделить его, изолиро­вать от нашего общества, в некоторых случаях, можег быть, даже навсегда»¹. Почти в то же самое время П. И. Стучка, как народный комиссар юстиции и однов­ременно заведующий карательным отделом, издал цир­куляр. Объявив о том, что главное управление мест заключения переименовано в карательный отдел НКЮ, он определил задачи этого отдела: «Наша цель — пере­лом не только в системе управления местами заключе­ния, но и в самой постановке отбывания наказания». В центре внимания была поставлена задача организа­ции «общественных работ заключенных, всех без исклю­чения, кроме неспособных к труду. Трудовая жизнь обязательна для тюрьмы, но не по прежней системе»².

Если попытаться суммировать взгляды П. И. Стучки по коренным вопросам уголовного права в 1918—1920 гг., то это, во-первых, постоянное и всестороннее подчерки­вание классовой природы советского уголовного права; во-вторых, раскрытие принципиальной противоположно­сти между советским и буржуазным уголовным правом; в-третьих, недопустимость перенесения в советское уго­ловное право принципов буржуазного уголовного пра­

¹   «Материалы НКЮ», вып. III, 1918, стр. 24.

²   «Пролетарская революция и право» 1918 г. № 1.

234

ва; в-четвертых, отказ от мести и возмездия как цели наказания; в-пятых, отказ от буржуазного псевдогума­низма в борьбе с преступностью; в-шестых, признание важнейшей задачей советского уголовного права — при­способление преступника к новым условиям обществен­ной жизни. В связи с последним положением представ­ляет интерес решение П. И. Стучкой вопроса о мерах борьбы с уголовно-деклассированными элементами, до­ставшимися советскому обществу «по наследству» от капиталистического общества; «Я убежден, что по пере­ходе к новому строю отпадет всякое основание к при­менению наказаний, но сейчас мы переживаем переход­ное время, и было бы крайне легкомысленно ждать чудесного, моментального исправления или излечения окончательно испорченных элементов «преступного мира» капиталистического общества. Было бы непростительно отказываться от серьезной борьбы с этими элементами, мотивируя свой отказ какими-либо лицемерно-гуманны­ми (человеколюбивыми) фразами. Мы относимся трез­во к этому наследию миновавшего строя и прекрасно понимаем, что они как были враждебны к отходящему в вечность обществу, так сейчас еще большую ненависть питают к грядущему строю трудовой жизни. Поэтому мы с искренней радостью освободим от наказания всех случайных нарушителей закона, но будем беспощадны ко всякому закоренелому любителю легкой наживы»¹.

М. Ю. Козловский был первым юристом-коммунистом, выступившим в советской печати и на всероссийских съездах деятелей советской юстиции по вопросам теории советской уголовной политики и права, активным уча­стником разработки ряда исторических уголовноправо­вых актов Советской власти, автором «Руководящих начал по уголовному праву РСФСР».

Профессиональный революционер-большевик, с боль­шим подпольным стажем, видный деятель большевист­ских организаций Польши и Литвы, делегат ряда пар­тийных съездов РСДРП, Мечислав Юльевич Козловский (1876—1927) — юрист по образованию, до революциии занимался адвокатской практикой по политическим процессам. Он принял активное участие в проведении

1 «Народный суд в вопросах и ответах», М., 1918, стр. 54—56.

235

Великой Октябрьской социалистической революции, был председателем следственной комиссии, председателем Малого Совнаркома, членом коллегии НКЮ РСФСР. В статье П. И. Стучки, посвященной памяти М. Ю. Козловского, отмечалось: «Во время пребывания в Наркомюсте, сначала моим заместителем, затем членом коллегии в левоэсеровском и вновь в большевистском наркомате, т. Козловский показал себя выдержанным диалектиком в области теории и практики права». Далее П. И. Стучка, напомипая, что М. Ю. Козловский был автором «Руководящих начал по уголовному праву РСФСР», указывал: «Всякому, кто сколько-нибудь зна­ком с тем, что -внесла нового наша революция в область уголовного права, известно и колоссальное значение этих начал, легших в основу всей нашей уголовной по­литики. Он в этой работе остался тем же выдержанным революционным марксистом, каким он был в первые дни революции 1917 года, в дни Апрельских тезисов т. Лени­на, в дни июльские и октябрьские». П. И. Стучка отме­тил характерную черту М. Ю. Козловского: «Владея словом и пером, он не любил выступать в печати. Он, будучи председателем Малого Совнаркома, получил до­стойную оценку со стороны Владимира Ильича за его точную и гибкую формулировку в области революцион­ного законодательства. Но, несмотря на все уговоры, он не решался перейти на научную работу по праву».

Отметим здесь основные этапы работы М. Ю. Козлов­ского в области создания советского уголовного права и уголовной политики.

Вместе с П. И. Стучкой он явился автором проекта первого декрета о суде, который с поправками, внесен­ными В. И. Лениным, был принят Советом Народных Комиссаров.

На первом Всероссийском съезде комиссаров юстиции, состоявшемся в апреле 1918 года, М. Ю. Козловский выступил с докладом по уголовному праву. Этот доклад не был опубликован, но есть основания предполагать, что он лег в основу его статьи «Пролетарская револю­ция и уголовное право», помещенной в первом номере журнала «Пролетарская революция и право» за 1918 год.

Выполняя поручение коллегии НКЮ — создать «на­каз» народным судам, в котором следует отразить «об­щие руководящие указания по вопросу о применении

236

репрессий в настоящий переходный момент, а также по вопросу об определении преступности деяний, а также указание тех уголовных норм, которые содержатся в действующем декретном праве и в тарифах профессио­нальных организаций, дисциплинарных уставах и поста­новлениях местных органов»,— М. Ю. Козловский раз­работал проект, позже названный «Руководящими на­чалами по уголовному праву РСФСР». Этот проект кол­легия НКЮ после четырехкратного Постатейного обсу­ждения приняла и поручила П. И. Стучке окончательно отредактировать, подписать в качестве заместителя нар­кома юстиции и опубликовать, что и было сделано ^де­кабря 1919 г.

Весной 1920 года коллегия НКЮ дает М. Ю. Козлов­скому новое поручение — «внести на обсуждение колле­гии в двухнедельный срок проект плана Уголовного кодекса, использовав имеющиеся материалы НКЮ». Представленный М. Ю. Козловским проект был рас­смотрен коллегией 10 июня 1920 г., а 28 июня 1920 г. на III съезде деятелей советской юстиции М. Ю. Коз­ловский сделал доклад, сформулировав принципиальные положения о советском Уголовном кодексе, одобренные съездом в специальной резолюции.

Таковы основные вехи активной, новаторской деятель­ности М. Ю. Козловского, проложившего пути создания советской науки уголовной политики и уголовного права, основные идеи которой он развивал также в своих лек­циях, прочитанных в 1919—1920 гг. в Свердловском университете¹.

Первое выступление М. Ю. Козловского непосредст­венно по вопросам советского уголовного права и уго­ловной политики состоялось 23 апреля 1918 г. на первом всероссийском съезде губернских и областных комисса­ров юстиции, где им был сделал доклад. В первом номере журнала «Пролетарская революция и право» за 1918 год была помещена статья М. Ю. Козловского под названием «Пролетарская революция и уголовное пра­во», на содержании которой необходимо остановиться с большой подробностью, ибо в ней впервые' были сфор­мулированы исходные положения теории советского

¹ О жизни и деятельности М. Ю. Козловского см. В. Иванов, «У истоков советского уголовного законодательства», «Советская юстиция» 19G7 г. № 3.

237

уголовного права и уголовной политики, развивавшейся М. Ю. Козловским.

Подвергнув критике буржуазные теории права, М. 10. Козловский 'подчеркнул, что «мистические покровы и с этой священной буржуазной категории снял величайший пролетарский мыслитель, определивший место идеоло­гическим «надстройкам». Маркс показал, что право есть общественное отношение, что оно вырастает из произ­водственных отношений, ими создается, им соответству­ет, с ними видоизменяется, развивается, усложняется, с ними и умирает». Право рождается, отмечал М. Ю. Коз­ловский, из непримиримого антагонизма классов, оно существует лишь в классовом обществе и отмирает в коммунистическом обществе. На примере Февральской революции в России М. Ю. Козловский показывал, что эта революция не могла привести к созданию такого права, которое соответствовало бы интересам трудящих­ся. Напоминая о фарсе с «отречением» Николая II и о попытке обоснования «непрерывности правового поряд­ка», М. Ю. Козловский сделал вывод: «Лишь тогда, когда одерживает победу рабочий класс, когда боль­шинство становится господствующим классом,— лишь тогда этой лицемерной игре в «легальный» процесс пра- еа нет места, не может быть места, ибо повергнут храм права — проклятый храм, храм насилия над ним, памят­ник его классового порабощения, его горя, его слез». Победивший пролетариат должен «ломать цепи права, чтобы кодексы «права», бросив в корзину, как ненуж­ную ветошь, выковать в процессе борьбы новое проле­тарское право для обуздания своих классовых врагов». Именно так и поступила Великая Октябрьская социа­листическая революция: «Она превратила кодексы само­державно-буржуазного права в макулатуру, разрушила храмы правосудия, прогнала жрецов права — сановных и чиновных служителей капитала и «свободных» прис­пешников его — адвокатов, драпирующих мерзость своих деяний ггогой жалкой величавости». В переходный пери­од от капитализма к социализму в процессе социали­стической революции создается «особое, невиданное ни­где право, право не в подлинном его смысле (системы угнетения большинства меньшинством), а право проле­тарское, которое все же право, о смысле средства подав­ления сопротивления меньшинства трудящимися клас-

238

-сами». М. Ю. Козловский тут же отмечает, что «в эту эпоху — право не кодекс, не писаный свод законов; без всяких законов, без особых правил вооруженный народ борется со своими классовыми противниками». Заметим тут же, что эта формулировка почти дословно была включена несколько позже в введение к «Руководящим началам по уголовному праву РСФСР». Сильной и про­дуктивной стороной развитых М. Ю. Козловским поло­жений явилось глубокое, последовательное разоблачение классовой, антинародной сущности буржуазного права и обоснование неизбежности и необходимости создания в процессе проведения социалистической революции ново­го права, отвечающего складывающимся новым социали­стическим производственным отношениям.

Обращаясь непосредственно к проблемам уголовной политики и уголовного права, М. Ю. Козловский высту­пил против распространенной в буржуазной науке био­логической трактовки преступления и основанного на ней утверждения о «вечности» преступления. Критикуя ■взгляды Менгера, М. 10. Козловский обоснованно го­ворил, что «по вопросу о преступлениях он упирается в мертвую точку: в основные инстинкты человеческой природы, которые, по его утверждению, исключают воз­можность в каком бы (то ни было строе общества ис­чезновения преступлений». Этому антинаучному взгляду М .Ю. Козловский противопоставил положение марксиз­ма о природе и причинах преступности. «Для маркси­ста,— писал он,— всякое преступление — продукт непри­миримости классовых анташйизмов. Анархия капитали­стического производства, создающая неустойчивость отдельного существования и вызывающая в индивидууме борьбу за таковое, порождает эксцессы, крайности, преступления, вплоть до самых зверских. Эксплуатация ма,ос создает нужду, нищету, невежество, одичание, по­роки. Никакая борьба с ними не может быть плодотвор­ной настолько, чтобы устранить возможность их прояв­ления. Они исчезнут лишь в более поздней фазе комму­нистического строя, оставаясь при переходе к коммунизму в качестве рудиментарного остатка от прошлого».

М. Ю. Козловский отдавал себе отчет в том, что искоренение преступности — длительный и сложный про­цесс, что преступления еще долгое время будут сущест­

239

вовать, пока, говоря словами Ф. Энгельса, человечестЬо не перейдет из состояния необходимости в состоя'нйе свободы.

Характеризуя состояние преступности в начальный период существования Советского государства, М. Ю. Козловский отметил, что последнее получило «чрезвы­чайно богатое наследство преступности». В условиях но­вого строя появились и некоторые новые виды преступ­лений. М. Ю. Козловский в этой связи назвал тягчай­шими преступления, посягающие на социалистическое производство, распределение труда и материальных благ. Он полагал, что в условиях переходного периода еще сохранятся преступления против имущественных прав «до тех пор, пока не исчезнет экономическое не­равенство, чего следует ожидать лишь на высшей ста­дии технического развития в коммунистической фазе», Преступления против личности, по мнению М. Ю. Коз­ловского, в переходный период должны будут совер­шаться все реже, сохраняясь до тех пор, «пока не исчез­нут остатки капиталистического строя, породившего одичалость, озверение, грубость нравов, невежество, суе­верия и т. п. прелести этого проклятого режима». Если в отношении общеуголовных преступлений М. Ю. Коз­ловский стоял на более или менее реалистических пози­циях, то его прогноз в отношении контрреволюционных преступлений был ошибочным. Он полагал, что в усло­виях переходного периода «отпадут преступления так называемые политические (против политического строя), ибо они перестанут быть опасными: народу не страшны покушения отдельных лиц или их незначительных сое­динений, поскольку он одержал победу и закрепил но­вый строй». Если во время написания статьи (первая половина 1918 г.) еще не были достаточно ясны формы ожесточенного сопротивления враждебных советскому строю сил, то к тому времени, когда читатели журнала «Пролетарская революция и право» могли ознакомить­ся со статьей М. Ю. Козловского, это сопротивление вылилось в формы белого террора (покушение на жизнь В. И. Ленина), заговоров, восстаний и иных тягчай­ших антисоветских преступлений.

Исходя из необходимости организации систематичес­кой борьбы с преступностью, М. Ю. Козловский попы­тался сформулировать основные принципы советского

240

уголовного права. Он выступил принципиальным про­тивником наказания-возмездия и в то же время скепти­чески относился к возможностям исправления преступ­ника, которые представлялись ему «ничтожными». Он полагал, что «единственной целью налагаемой кары должна быть в соответствии с нашим взглядом на при­чины преступности — самозащита или охрана условий общежития от 'посягательств, и в этих видах власти при­дется действовать решительными хирургическими мера­ми, мерами террора и изоляции».

Отказ от наказания-возмездия и от наказания-исправ­ления вытекал у М. Ю. Козловского из его общего под­хода к личности преступника.

Преступник, полагал М. Ю. Козловский, не обладает ни «свободной волей, ни вообще «волей», он продукт социальной среды, и все его действия, все его побужде­ния от его и нашей воли не зависят». Эта мысль полу­чает дальнейшее развитие: «Благо, приобретенное им от среды—всегда заранее данное, которое будет пред­определять равнодействующую движущих сил его пере­живаний».