Юридические исследования - Распространение культуры на Земле. Богораз-Тан В.Г. -

ПРЕДИСЛОВИЕ

Кннга проф. В. Г. Богораза-Тана «Распространение культуры на земле» — очень яркая книга. Прежде всего, с методологической точки зрения интересна сама попытка построить историю культуры, как равнодействующую трех факторов: географического, антропологического и экономического. Такая попытка, по крайней мере, в сколько-нибудь последовательной и систематической форме, в литературе делается впервые. Затем, большую ценность представляют отдельные части книги. Таковы, напр., «Введение», главы: 3-я («Ранние хозяйственные формы»), 4-ая («Земледелие и скотоводство»), 6-ая («Начало торговли»), 9-ая («Этногеографические зоны»), 11-ая («Антропологические расы»). Очень живо написана глава 10-ая («Отдельные географические культуры»), хотя с ее методологическим подходом и нельзя согласиться. В этих главах много свежего материала, а там, где автор оперирует старыми фактами, он часто дает нм новое и оригинальное истолкование. Вообще, в книге разбросано много интересных взглядов, и хотя далеко не все они являются бесспорными, однако, главная ценность их заключается в том, что они будят мысль и ставят новые проблемы.

Большой интерес представляют главы о языке (14-ая и 15-ая). Здесь дана сводка обширного материала, в некоторых своих частях вполне оригинального, — сводка, которая будет очень полезна для учащихся. Жаль только, что этот отдел носит чисто-описательный и, главное, статический характер. С точки зрения этногеографии не менее важно было бы поставить проблему о генетике и эволюции языка. Что постановка такой проблемы и указание путей ее решения в данный момент вполне возможны, показывают блестящие достижения той самой яфетической теории, котору'ю кратко излагает проф. Богораз (гл. 14, стр. 203 — 207). Нам кажется, что скептицизм автора в вопросе о происхождении языка («это показывает трудность составить приемлемую, действительно научну^тю теорию о природе язык^», стр. 201) не оправдывается наличным состоянием науки и противоречит тому, о чем двумя страницами ниже говорит сам же проф. Богораз, излагая взгляды Нуаре и Марра.

Крупным достоинством книги проф. Богораза является ее язык: образный, выпуклый, живой, он представляет собой прекрасный образчик научно-художественной прозы. В этнографической литературе мало найдется описаний, равных по своей яркости изображению, напр., быта эскимосов или полинезийцев (гл. 10). В отдельных местах язык автора поднимается до истинного пафоса, и тогда его книга становится подлинной поэмой культуры, гимном человеческому труду, проникнутым бодрым оптимизмом и широким, свободным от предрассудков кастовых ученых, взглядом на вещи.

Однако, методологическая часть книги вызывает значительные возражения. Начнем с основного понятия «культуры», главнейшего объекта изучения этногеографии. В гл. 1, стр. 44, этому понятию дается следующее определение: «Культура — это есть собрание (курсив мой. С. К.) плодов коллективного труда, накопленный труд, человечества». Но это вовсе не единственное определение культуры, встречающееся в книге. «Человеческая культура, — говорит автор в другом месте,—является силой (курсив мой. С. К.), подобной различным другим существующим силам, физическим, химическим и геологическим» (стр. 27). Культура «излучается ив общего центра», обладает «переменными токами», положительными и отрицательными, «притягательными и отталкнвательными» (повсюду). Можно подумать даже, что культура уподобляется некоей материи: «Постепенно все пространство между двух культурных линий заполняется культурой (курсив мой. С. К.) и возникает широко-очерченное географическое культурное объединение» (гл. 16, стр. 251). Процесс распространения культуры имеет «геометрические формы»: существуют «культурные точки», культура распространяется по «линиям», по «концентрическим кругам» и по «эллипсам».

Наряду с признаками механическими и геометрическими автор наделяет культуру также свойствами чисто органическими. Культура, по его мнению, двуцентрична, причем эту двуцентричность можно понимать как дву полость. Одна культурная ячейка играет роль мужского начала, другая — женского: «В самом начале своего развития,—-говорит проф. Богораз,— они оплодотворяются разрывом своей этнической оболочки под насильственным внедрением другого этнического элемента и слияния этих двух культурных и этнических ячеек в одно общее целое. Этот процесс как бы аналогичен процессу органического оплодотворения» (гл. 16, стр. 248). Органический характер культур выражается в их «росте» и «агрессивности» (гл. 16, стр. 256), в том, что одни культуры имеют «творческий» характер, другие нет (гл. 10, стр. 130). Культуры иногда «замы
каются в себя», окружают себя «защитною стеной». «Вино культуры бродит», «выливается наружу» (гл. 16, стр. 246 — 247).

Таким образом, для автора культура не есть только «собрание плодов коллективного труда», но некоторое системное, органическое целое, живущее самостоятельной жизнью и развивающееся по законам частью механическим или физико-химическим, частью — биологическим. Остановимся, прежде всего, на вопросе о границах применения термина «культура». Поскольку существует известная группа явлений, именно социальных явлений, которая противопоставляется «природе» в узком смысле, и нуждается для своего обозначения в некотором термине, таким термином без особого вреда может служить слово «культура». Но, употребляя его, нельзя ни на минуту забывать его собирательного характера. Культура, действительно, является «собранием плодов коллективного труда», — не больше и не меньше. Всякий раз, как мы хотим итти дальше в раскрытии положительного содержания этих «плодов коллективного труда», термин культура не только перестает нам служить, но оказывается прямо вредным. Действительно, объем понятия культуры в ее трех аспектах — материальном, социальном и духовном (терминология проф. Богораза, см. гл. 1) —целиком совпадает с объемом понятия «общественность» (беря это последнее в широком смысле) : нет ни одного явления культуры, которое могло бы существовать вне ■общества, и, обратно, нет ни одного социального явления, которое не было бы, вместе с тем, и «культурным». Но в то время как термины «общество», «общественность» имеют вполне четкое содержание, понятие «культура» такой определенности не имеет. На протяжении многих веков человеческой мысли в него вкладывали самое различное содержание, в результате чего термин потерял всякую ясность, стал широким и аморфным. ^{^[1]} Это открывает широкую возможность его идеалистического и метафизического истолкования (недавний пример такого истолкования мы имели, напр., у Шпенглера).^

Особенно легко понятие культуры приводит к опасности ипоста- зирования, придания «культуре» признака некоего самостоятельного бытия, некоей «сущности». Этой опасности в полной мере подвергся и проф. Богораз. У него ипостазирование культуры идет настолько далеко, что она оказывается противопоставленной обществу: «Человек на земле должен не только при помощи культуры бороться с при
родой; он должен бороться и с самой культурой (курсив мой. С. К.)_г вечно отвлекать ее от зла и направлять ее на благо» (гл. 12, стр. 178). Такая борьба вполне естественна с точки зрения проф. Богораза_г поскольку для него культура есть нечто самодовлеющее и, к тому же, «в самом начале своем» связанное «с каким-то вырождением», запятнанное «первородным грехом» (там же). Вся эта метафизика в значительной мере является следствием основного допущения о бытии культуры, как самостоятельной силы.

Ипостазирование культуры приводит проф. Богораза еще к одной ошибке : к отрыву ее материального аспекта от социального и духовного. В то время как «материальная культура всегда рациональна» и «темп ее развития . . . все же постоянно ощутим» (стр. 46), социальная культура «кажется нам почти антирациональной» (стр. 52), а темп (ее) развития. . . чрезвычайно медлен, итоги ее достижений ничтожны, и в этом она представляет явную противоположность (курсив мой. С. К.) культуре материальной» (стр. 52-—53).

Здесь единый материально-социально-духовный процесс общественной эволюции совершенно искусственно разделен на два потока. При этом оказывается, что «социальная культура» и «социальный прогресс» понимаются проф. Богоразом чрезвычайно узко, в форме, главным образом, моральной культуры и морального прогресса (стр. 53). С такой точки зрения «прогресс», действительно, невелик, так как до сих пор социальная эволюция протекала, главным образом, в формах классового общества, — обстоятельство, которое упускает из виду проф. Богораз. Если же термин «социальная культура» употреблять правильно, понимая под ним степень развития производственных отношений, то тогда противопоставление материальной и социальной культур лишается всякого фактического обоснования : между социальными отношениями первобытного и буржуазного общества разница не меньше, чем между каменными орудиями шелльской эпохи и современными. аэропланами.

Если говорить о системном, т. е. внутреннем, а не только внешнем единстве социальных явлений, то таким единством может быть только общество, но ни в коем случае не культура. Только конкретное общество, развившееся в определенном районе, связанное реальными, в первую голову хозяйственными, а затем и политическими и духовными связями, только одно оно есть действительная сила, только одно оно может возникать, развиваться, творить культурные ценности, гибнуть, завоевывать другие общества или, наоборот, быть завоеванным ими. Ибо только общество представляет реальную совокупность производственных отношений, реальную совокупность
идей ii вещей, т. е. процессов-сил. «Культура» же такой реальной совокупности не представляет и в качестве лишь собирательного целого никакой творческой силой не обладает.

Что же касается таких употребительных выражений, как «средиземноморская», «европейская культура», то в них термин «культура» должен означать не что иное, как тип общественного развития.

В том пли другом географическом районе, под влиянием его- природных особенностей, с одной стороны, и воей совокупности исторических условий — с другой, в определенный момент развивается общественная жизнь либо в форме одного общества, либо в форме нескольких общественных организаций, которые, в конце концов, могут слиться в одну. Это развитие происходит в виде последовательной смены общественных формаций: родовой, феодальной, торгово- капиталистической и т. д. В другом районе в это же самое или в другое время развивается свое общество или свои общества, проделывающие в основном тот же самый путь развития, что и в первом районе, но с некоторыми местными особенностями, порожденными особыми условиями географической и исторической среды. Так возникает несколько основных типов общественного, т. е. хозяйственного, политического и духовного развития: средиземноморский, восточно- азиатский, западно-европейский и т. д. Вот эти-то типы развития мы и можем условно, для краткости обозначать словом «культура».

II как только мы станем понимать культуру как общественность в широком смысле, у нас исчезнут всякие искушения ее ипостазиро- вать. Для нас станет совершенно ясным, что не может быть никакого противопоставления культуры — человеку, социальной и духовной культуры — культуре материальной, ибо все это — различные аспекты, различные стороны одного и того же явления — общественного процесса. И если люди, действительно, борются против культуры, то это борется не «человек» против «культуры» вообще, а один класс — против другого или одна общественность против другой.

Для нас станет также совершенно ясным, что тип общественного развития не может быть реальным, т. е. системным единством, — следовательно, не может, как таковой, воздействовать на другие типы развития. Могут быть, конечно, те или другие конкретные заимствования в областях технической или духовной, можно заимствовать учреждения, правовые и политические формы и т. д. Но, во-первых, заимствуются они лишь потому, что в то.м обществе, которое их заимствует, созрели условия, при которых такое заимствование стало возможным и нужным; а во-вторых, даже будучи заимствованы, новые институты всегда принимают специфически местную форму.

(Все сказанное, само собой разумеется, не исключает того факта, что множественность типов общественного развития, начиная с промышленно-капиталистической стадии, все больше превращается в единство, а отдельные общества все больше сливаются в одно общество.)

Ниже мы будем иметь возможность еще раз коснуться этой проблемы, а теперь перейдем к вопросу о том, насколько правильно понимание процесса общественной эволюции, как процесса биомеханического. Энгельс в отрывках своей неоконченной работы «Диалектика и естествознание» в совершенно ясной форме установил глубокое различие, существующее между группами явлений механических, химических, биологических и социальных: «Из этого же недоразумения,—говорит он.—вытекает яростное стремление свести все к механическому движению, чем смазывается специфический характер прочих форм движения. Этим не отрицается вовсе, что каждая из высших форм движения связана всегда необходимым образом с реальным механическим (внешним или молекулярным) движением, подобно тому, как высшие формы движения производят одновременно и другие виды движения, химическое действие невозможно без изменения температуры и электричества, органическая жизнь невозможна без механических, молекулярных, химических, электрических и т. д. изменений. Но наличие этих побочных форм не исчерпывает существа главной формы, в каждом случае. Мы, несомненно, «сведем» когда- нибудь экспериментальным образом мышление к молекулярным и химическим движениям в мозгу: но исчерпывается ли этим сущность движения?» («Архив К. Маркса и Фр. Энгельса», II, 1925 г., стр. 27 —29.)

К этому же вопросу он возвращается в другом месте: «Итак, если мы желаем говорить о всеобщих законах природы, применимых ко всем телам, начиная с туманного пятна и кончая человеком, то нам остается только тяжесть и, пожалуй, наиболее общая формулировка теории превращения энергии, — vulgo механическая теория теплоты. Но сама эта теория превращается, если последовательно применить ее ко всем явлениям, в историческое изображение происходящих в какой-нибудь мировой системе, от ее зарождения до гибели, изменений, т. е. превращается в историю, на каждой ступени которой господствуют другие законы (курсив мой. С. К.), т. е. другие формы проявления одного и того же универсального движения» (там же, стр. 85).

Эти общие положения Энгельс иллюстрирует конкретным примером, взятым из области биологии, именно дарвиновским учением о борьбе за существование: «Животное, в лучшем случае, доходит до
собирания средств существования, человек же производит их, он добывает такие средства существования (в широчайшем смысле слова), которых природа без него не произвела бы. Это делает сразу недопустимым всякое перенесение без соответственных оговорок законов 01сизни животных обществ на человеческое общество (курсив мой. С. К.)... Уже понимание истории, как ряда классовых битв, гораздо содержательнее и глубже, чем простое сведение ее к слабо отличающимся друг от друга фазам борьбы за существование» (там же, стр. 65).

Отсюда для нас вытекает методологическое следствие огромной важности: необходимо чрезвычайно осторожно относиться ко всяким попыткам трактовки социальных явлений по типу явлений механических или биологических, хотя бы эти попытки и носили характер только аналогии. Всякие аналогии в этой области чрезвычайно рискованны, ибо они совершенно незаметно могут увести исследователя на ложный путь. Общественные явления подчиняются своим собственным законам, а поэтому и общественные науки требуют своих собственных методов, собственных приемов исследования, далеко не всегда совпадающих с методами естествознания. «Человек», прежде всего, есть социальная категория, а не только зоологический вид. Можно, конечно, изучать его и с точки зрения чистого естествознания. Физиология и анатомия человека, антропология и пр. занимаются этим, как известно, не без успеха. Но это изучение ничего не может дать общественным наукам, кроме нескольких голых фактов (вроде, напр., того, что человеку нужно поглощать ежедневно такое-то количество жиров, белков и углеводов, что он нуждается в таком-то объеме воздуха, что люди по цвету кожи делятся на белых, желтых и черных и т. д.). Если общественные дисциплины и пользуются этими фактами, то они всегда истолковывают их в своих собственных целях и по собственным методам.

Посмотрим теперь, куда приводят проф. Богораза биологические сближения и аналогии. Для этого остановимся сначала на законе двуцентричности культур, о котором мы упоминали выше. Стремясь доказать, что возникновение и дальнейшее развитие культуры всегда связано с двумя центрами, один из которых является началом оплодотворяющим (мужским), а другой—-оплодотворяемым (женским), он ссылается на большое количество исторических фактов. Здесь и Рим с его двумя общинами—-латинской и сабинской, и Египет (Верхний и Нижний), и Киев времен Аскольда и Дира; здесь и «речные пары»: Тигр и Евфрат, Сыр-Дарья и Аму-Дарья, Гоанго и Янце- кианг, Инд и Ганг, Шельда и Рейн, Сена и Луара, Волга и Ока;

здесь ii парные государства: Литва и Москва, Ассирия и Египет, Афины и Спарта, Македония и Персия, Рим и Парфия, Украина и Москва; здесь, наконец, целые парные культуры: египетская и месопотамская, мексиканская и перуанская, греческая и латинская, английская и американская (гл. 16 и 17). Однако все эти доказательства в тех случаях, когда они не базируются просто на исторических легендах (Аскольд и Дир, латиняне и сабиняне), представляют произвольные сближения, произвольные выхватывания отдельных моментов из сложной сети взаимоотношений в угоду предвзятой теории.

Возьмем, напр., политические и культурные отношения в области Средиземноморья. На всем протяжении его истории эти отношения были настолько сложны и многоцентричны, что уложить их во что бы то ни стало в схему двуцентрпчностп не представляется никакой возможности. Проф. Богоразу кажется очень убедительной двучлен- ность Египта и Месопотамии (гл. 16, стр. 251 — 252; гл. 17, стр. 268). Но исторически было бы гораздо правильнее говорить не о двучленное™, а о трехчленностп: Крит-Египет-Вавилония, или даже четырехчленности: Крит-Египет-Хетты-Вавилонпя. Современная историческая наука давно отказалась от мысли об исключительном преобладании в древнейшей истории Востока только двух культурных центров: Нильского и Месопотамского. С каждым годом для нас становятся все более ясными мощные эгейские и хеттекпе влияния на всю историю восточного Средиземноморья. Точно так же обстоит дело с «двучленностью Афин и Спарты, вокруг соперничества которых долгое время вращалась политика Эллады» (гл. 17, стр. 268). В Греции международная обстановка в действительности была гораздо сложнее и далеко не ограничивалась борьбой этих двух государств. Помимо Афин и Спарты, большую роль играл, напр., Коринф, настолько большую, что даже Пелопоннесская война была вызвана не столько спартанско-афинским антагонизмом, сколько антагонизмом коринфско-афинским,^{^[2]} к которому надо присоединить еще влияние Персии, сделавшееся решающим во вторую половину войны. Таким образом, в момент нанвысшего обострения противоречий в бассейне Эгейского моря в конце V века, эти противоречия выражались не в двучленной, а тоже в четырехчленной формуле: Афины-Коринф-Спарта-Персия. Я уже‘не говорю о таких общеизвестных фактах, как позднейшее участие Фив в международной поли
тике Эллады, участие, чрезвычайно усложнившее и без того сложную картину политических отношений.

Вообще, этой двучленное™ либо совсем не существует, либо в тех случаях, когда мы встречаемся с примерами международных группировок и военных столкновений в форме группировок и столкног вений двух враждебных коалиций, — мы имеем здесь очень простой факт технически наиболее целесообразной, а потому сознательной концентрации сил. Воина 1914—1918 гг. была, как известно, борьбой держав Согласия (Антанты) с центрально-европейской коалицией. Однако было бы странно искать здесь какую-то двучленность. Сложный клубок империалистических противоречий, создавшийся в начале XX века, клубок, в котором переплелись антагонизмы англогерманские, франко-германские, англо-французские, русско-герман- ские, русско-австрийские, англо-русские и т. д. и т. д., пытались разрубить войной. Эта война, конечно, не могла быть «войной всех против всех», но только дуэлью, как наиболее целесообразной формой борьбы. Стремительный империалистический рост Германии обусловил то, что, в первую голову, было необходимо обезвредить именно ее. Отсюда возник союз всех против Германии (Австрия, Болгария и Турция играли, как известно, роль лишь вторых скрипок). Но война не разрешила ни одного старого противоречия, создав десяток новых, среди которых антагонизм СССР и капиталистических государств является одним из основных (тоже «двучленность»!).

Может показаться, что подтверждением закона двучленности служит теория речных культур Каппа-Мечникова, развитая проф. Богоразом в теорию «парных рек» (гл. 16, стр. 250 и сл.). Однако, для обоснования этой теории у нас нет решительно никаких даннйх. Из того обстоятельства, что классовая (феодально-государственная) общественность возникла очень рано в плодородных долинах, вовсе не следует, что, во-первых, она возникала и может возникнуть только в речных долинах и что, во-вторых, эти реки должны быть непременно парными. А Критская островная культура, чрезвычайно высокая и по своей древности не уступающая египетской ii вавилонской? А малоазиатские культуры? А культуры Центральной и Южной Америки? А Египетская культура, выросшая на берегах одной реки?

Коснемся еще одного примера безоговорочного переноса биологических понятий на область общественных явлений. Дело идет о так называемых «мутациях». Для проф. Богораза нет разницы между мутацией и революцией (гл. 2, стр. 67 и сл.), ^гЛогда как на самом деле их необходимо различать. Революция есть всегда явление социально-политическое. Она представляет собой смену классо
вых общественных формаций, — следовательно, может иметь место только в истории общества, и притом классового общества. Что же касается мутации, то это — понятие более широкое, обнимающее всякий переход количества в качество, всякий «скачок», независимо от того, совершается ли он в мире органическом или неорганическом, в природе или в обществе. Всякая революция есть мутация, но не всякая мутация есть революция. G этой точки зрения в истории материальной культуры, напр., могут быть мутации, но не может быть революций (стр. 68).

В силу этого смешения понятий проф. Богораз обозначает одним и тем же термином «мутации» самые разнообразные исторические явления. Так, напр., он сближает три мутационных «продвижения культуры с юга на север»: в эпоху Цезаря, Карла Великого и Петра (гл. 16, стр. 263 и сл.). И хотя им указывается, что «российская мутация была обширнее и глубже мутации германской», однако, сходство между ними идет все-такн настолько далеко, что даже «фигура Петра . . . физически напоминает германского Карла и притом ближе, чем думают». Помимо того, что проф. Богораз чрезвычайно преувеличивает значение германской и русской «мутаций», самое сближение их исторически и социологически неправильно. «Карл Великий, — говорит он,— . . . связал вместе все члены германской империи. . . и наполнил германскую империю культурным содержанием. Римское право и латинский язык проникли в Германию и одновременно возникла немецкая литература. Крупно-хозяйственные «виллы», поместья Карла Великого, стали зародышем позднейших городов, и для этих городов Карл привел с юга первые кадры искусных мастеров. . . и первые группы торговцев». При Петре «Россия одновременно создала армию, охранку и сенат и московских попов завязала синодским узлом, построила флот и заводы, организовала вывоз хлеба и прочего сырья, устроила литературу, интеллигенцию, политическую ссылку». Здесь полуварварская, чрезвычайно примитивная, плохо сколоченная и быстро развалившаяся «империя» Каролиигов ставится на одну ступень с довольно развитым торгово-капиталистическим государством Петра (который, кстати сказать, был только завершителем революции, начавшейся задолго до него). Сходство заключается только в том, что и тут и там мы имеем «продвижение культуры» на север. Но это сходство чисто внешнее. «Продвижение» в обоих случаях носило совершенно иной характер и было порождено совершенно иными причинами. Скорее можно сближать «мутацию» Цезаря с «мутацией» Петра, ибо и тут и там мы имеем дело с экспансией торгового капитала, прочно
захватывавшего новые территории, тогда как в эпоху Карла происходило лишь временное ранне-феодальное объединение Западной Европы.

Вызывает сомнения и та схема «концентрического», ячейкового, полу-механического, полу-органического распространения культуры, которую рисует проф. Богораз. Процесс далеко не всегда протекает именно таким образом и обычно бывает гораздо сложнее. Это хорошо можно проследить на том же самом примере, который приводит автор в качестве типичного, — на примере римских завоеваний (гл. 16, стр. 245 и сл.). Эти последние далеко не всегда были распространителями культур. Такими они стали только начиная с I века до хр. эры. До этого же времени римские завоевания только объединяли политически бассейн Средиземного моря. Это политическое объединение, с одной стороны, само было продуктом уже существующего экономического и культурного единства Средиземья, а с другой, конечно, усиливало его. Только тогда, когда завоевания Рима, начиная с I века, вышли за рамки собственно Средиземья, можно говорить о распространении «греко-римской культуры до крайних пределов географического круга, в то время известного».

Вообще положение, выставленное проф. Богоразом, что «обычным процессом распространения культуры, особенно на ранней стадии ее мутационного развития и роста, является завоевание» (стр. 245), — нуждается в существенных оговорках. Значительная часть политических завоеваний аналогична римским завоеваниям, т. е. расширение культуры не столько является следствием завоевания, сколько, наоборот, завоевание является политическим продуктом происходящего экономического объединения данной территории. С этой точки зрения египетские и персидские завоевания, на которые указывает проф. Богораз, как на отличные от римских, ничем от них по существу не отличались. Никаких особых разрушений культурных ценностей они с собой не принесли и выполняли ту же функцию политического объединения обширного района, экономически и культурно уже в значительной мере объединенного, т. е. являлись заключительной стадией процесса, а не начальной.

Итак, мы видим, что широкое применение био-механических понятий, законов и аналогий часто приводит проф. Богораза к ошибочному истолкованию исторических фактов. Обратимся теперь к другому, методологически очень важному (особенно для «этно- географа»), вопросу: к вопросу о роли в истории «географического фактора». На этот счет марксизм имеет совершенно определенную точку зрения, которая особенно ясно формулирована Плехановым:

«Итак, свойства географической среды обусловливают собою развитие производительных сил; развитие же производительных сил обусловливает собою развитие экономических, а вслед за ними и всех других общественных отношений . . Учение о влиянии географической среды на историческое развитие человечества часто сводилось к признанию непосредственного влияния «климата» на общественного человека: предполагалось, что одна «раса» становилась под влиянием «климата» свободолюбивой; другая — склонной терпеливо подчиняться власти более или менее деспотического монарха; третья — суеверной и потому зависимой от духовенства и т. п. Такой взгляд преобладал еще у Бокля. По Марксу географическая среда влияет на человека через посредство производственных отношений, возникающих в данной местности на основе данных производительных сил, первым условием развития которых являются свойства этой среды» («Основные вопросы марксизма». СПБ, 1908 г., стр. 39, 46 — 47).

В книге проф. Богораза есть ряд мест, которые могут возбудить большие сомнения относительно того, не склонен ли и он признать «непосредственное влияние «климата» на общественного человека». Такими местами особенно богата глава 10 («Отдельные географические культуры»). Вот, напр., характеристика физических и психических особенностей горцев: «Эти горные народы отличаются своеобразными свойствами. Физически—это люди статные, сильные, с хорошо развитыми легкими, сухим, мускулистым телом, выносливые к суровости горного климата, к бурям, холодам, к вечным опасностям от блуждания по узким тропам над обрывистыми пропастями... Горные народы отличаются неукротимою храбростью, любовью к независимости... В области материальной, социальной и духовной культуры горные народы являются чрезвычайно консервативными и упорно сохраняют весьма первобытные древние стадии или их явные остатки и следы» (стр. 128).

Все эти «свойства» горных народов нельзя выводить целиком и непосредственно из характера окружающего их географического ландшафта, как это склонен делать автор. Консерватизм, храбрость, любовь к независимости и проч. качества горцев объясняются, главным образом, примитивным уровнем социальных отношений — естественным продуктом экономической отсталости некоторых стран. Но эта последняя, в свою очередь, объясняется столько же геогра->- фической изолированностью и замкнутостью горных ландшафтов, сколько общим влиянием исторических условий и окружающей их социальной среды. Швейцария и Кавказ одинаково являются гор

ными странами; тем не менее уровень их экономического и социально- политического развития чрезвычайно различен.

А вот другой отрывок из той же гл. 10: «Тропикам и жаркому экватору принадлежит морская культура, тоже совершенная, но во многом диаметрально-противоположная полярной морской культуре. . . В отличие от эскимосов ее предварительным условием и базой являарся личная телесная близость с водой (курсив мой. С. К.)... Культура тропических морей развивает у населения смелую склонность к путешествиям... Пышная природа, обилие цветов, краски тропического моря, мягкий климат, постоянное купание и игры на песке ив волнах придают населению большое очарование» (стр. 134—136).

Говоря в гл. 12 о происхождении человека, проф. Богораз переоценивает непосредственное влияние географического фактора: «С открытым горизонтом лесо-степн. . . связано, быть может, также изменение душевных настроений, замена лесной меланхолии счастливым и легким веселием. . . Вместе с открытым горизонтом, под такими же открытыми небесами, в созерцании заката и восхода, вероятно, родились поэзия, искусство. . .» (стр. 170).

Из всех этих отрывков действительно получается впечатление, что проф. Богораз выводит свойства того или другого народа, той или другой «расы» непосредственно из свойств окружающей географической среды. И это впечатление получается оттого, что он нигде вполне ясно не оговаривает, при каких социальных условиях природа влияет именно в том, а не в другом направлении. Ни один марксист не станет отрицать, что горный воздух или купание в море физически укрепляют человека. Но для того, чтобы человек мог дышать свежим горным воздухом или проводить полжизни в воде и на песчаном побережье, залитом солнцем, должна быть налицо совокупность известных общественных условий. Горная природа Швейцарии совершенно иначе «влияет» на ремесленника-кустаря или рабочего, весь день прикованного к своему станку, чем на зажиточного крестьянина. Рабочие голландских, японских и американских плантаций, конечно, лишены изрядной доли того «очарования», которым отличаются остатки свободного населения Тихоокеанских островов, живущие в условиях до-каппталистической общественности.^{^[3]}

Такой же методологической неясностью страдает точка зрения автора в этом вопросе и тогда, когда он, оставив область примитивных культур, переходит к анализу более сложных, чнсто-нсториче- скнх образований. И здесь одностороннее подчеркивание географического момента дает все основания упрекнуть автора в том, что называется «географическим фатализмом». Особенно интересно в этом отношении одно место книги. Автор говорит о начале «океанического периода» мировой истории: «На исходе средних веков географическое положение сделало на время мореходами открытого моря испанцев и португальцев, ибо они обитали на самом краю средпземья и вместе в океане. . . Тем не менее, несмотря на свои морские завоевания, на плавания Васко да Гама и Колумба, Ка- браля, Альбукерка, Магеллана и многих других, испанцы с португальцами все-таки не стали настоящими мореходами. Со всеми своими заморскими колониями в Африке и Америке, в Индии и на островах, они все же остались при прежней сухопутной и даже захолустной культуре» (гл. 10, стр. 139 — 140).

Почему же испанцы и португальцы «не стали настоящими мореходами», а англичане ими стали? У проф. Богораза мы не найдем ответа на этот вопрос, ибо с его односторонне-географической точки зрения вопрос абсолютно не разрешим. Почему, действительно, именно испанцы и португальцы сделались пионерами колониальной политики, а не голландцы и англичане, хотя «географическое положение» этих последних ничуть не уступало первым? ^{^[4]} Почему Испания не удержала в своих руках мировой гегемонии, хотя ее «географическое положение» нисколько не изменилось в XVII в.? В действительности не только географическое положение вызвало великие открытия испанцев н португальцев XV—XVI вв. Оно, конечно, тоже сыграло свою роль, но не одно оно. На ряду с ним необходимо принять во внимание всю совокупность внешних европейских отношений и внутреннего состояния Испании и Португалии конца XV в. Тогда для нас станет ясным, что колониальная экспансия Пиренейского полуострова была порождена следующими причинами: 1) стремлением европейского (преимущественно нидер- ландско-итало-германского) торгового капитала установить прямые связи с дальневосточными рынками; 2) наличием в Испании и Португалии флота, военной организации и морских навыков, созданных, главным образом, на почве долгой борьбы, а отчасти и торговли
с маврами; 3) только-что происшедшим в Испании переворотом, создавшим там единую абсолютную монархию; 4) большим количеством в Испании всякого беспокойного люда, главным образом, мелкого рыцарства, созданного процессом разложения феодализма и ставшего «безработным» после окончания в конце XV в. борьбы с маврами (эти авантюристы были прекрасным материалом для ранней фазы колониальной политики}.

Как видим, собственно «географическое положение» играло здесь довольно скромную роль. Все великие открытия этой эпохи были сделаны европейским капиталом.

Но он избрал своим орудием сравнительно отсталые экономически Испанию и Португалию, ибо их внутреннее состояние и географическое положение были таковы, что сделать первый шаг для испанцев и португальцев было легче, чем для других народов Европы. Но когда этот шаг был сделан, когда колонии были захвачены и ограблены, когда нужно было переходить к их систематической эксплуатации, — для этого Испания и Португалия были, конечно, мало приспособлены. Колониальная политика только разорила их и низвела на ранг второстепенных держав, а их заморские владения перешли в руки других европейских народов, внутренне более сильных — Голландии и Англии.

Точно так же необъяснимы для проф. Богораза такие, напр., факты, как слабое развитие культуры в районе Американского Средиземного моря (Караибского) ^{^[5]} или перенесение ее из теплых и умеренно-теплых областей земного шара в «туманную и студную область 55° — 60° северной шпроты».

Ошибочность, точнее односторонность географической точки зрения состоит в том, что она изолирует «общественного человека» от всей совокупности окружающих его условий и подчиняет его действию только одной группы факторов, именно факторов природных. Несомненно, что история человечества развивается не в отвлеченном пространстве, а в тех или иных районах земного шара, которые своими природными свойствами влияют на общее направление отдельных отрезков этой истории. Но, во-первых, это влияние осуществляется не непосредственно. а через посредство особой промежуточно й
среды, именно производительных сил; ^{^[6]} а во-вторых, это влияние только самое общее: каждый данный момент истории любого народа определяется вовсе не его «географическим положением», но всей совокупностью условий внутренней и внешней социальной среды, т. е. иначе говоря, всей предыдущей историей как самого народа, так и его соседей.

На ряду с географическим моментом, «не менее важен, — говорит проф. Богораз, — и второй принцип распределения человечества по его основным частям, связанный с различной группировкой человеческих рас. Все человечество по цвету кожи и некоторым другим привходящим признакам можно разделить на три главных расы . . .» ит. д. (стр. 144, гл. 11). Насколько этот антропологический принцип, но мнению проф. Богораза, важен для этногеографии, показывает другой вариант только-что приведенного определения: «Рядом с распределением промышленности и торговли не менее важен и второй принцип распределения современного человечества, связанный с различной группировкой человеческих рас» (стр. 286, гл. 18). Здесь антропологический принцип непосредственно поставлен на одну доску с принципом экономическим. Правда, проф. Богораз сейчас же разъясняет, что для этногеографа раса не совсем то, чем она является для антрополога: «Во избежание недоразумений нужно указать, что дело идет не только об антропологических расах, различающихся физическими признаками, цветом кожи, волос и глаз, формой черепа и т. п. С этногеографической точки зрения раса представляет явление более сложное и не вполне совпадает с определенными физическими признаками. В определение расы, кроме физического типа, входит тип языка, тип культуры, наконец, взаимное культурное притяжение и отталкивание. Так, белая раса, помимо своих антропологических подразделений, распадается на два культурные мира, которые, хотя и родственны антропологически, проявляют огромное взаимное отталкивание. Западно-европейский христианский мир противопоставлен мусульманскому Востоку почти с расовой противоположностью. Индия тоже составляет особый

ным междуплеменным сношениям меланезийских племен в области восточных прибрежий Новой Гвинеи. ^{^[14]} В работе Малиновского эта сложность выявлена подробно и убедительно.

Если говорить по существу об объеме первобытного языка, разумеется, из ныне существующих, можно указать следующее. Словарь любого из таких языков включает следующие элементы: 1) подробный перечень частей человеческого тела и глаголов, связанных с его отправлениями; 2) перечень степеней родства, свойства и брачнолюбовных терминов и соответственных глаголов; 3) обширную номенклатуру животных, являющихся предметом охоты, и перечень глаголов, относящихся к охоте; 4) такую же номенклатуру растений и перечень глаголов, относящихся к их собиранию; 5) такой же перечень имен и глаголов, относящихся к технике орудий; 6) перечень терминов, глаголов и имен, относящихся к оружию; 7) перечень имен с глаголами, относящихся к украшениям; 8) перечень географических имен окружающей области.

Все это части словаря чрезвычайно обширные, так как первобытный собиратель пищи знает окружающий его лес, как свой собственный сад, ни одного дерева не оставляет без определения, птицы без названия, ручья или холма без имени.

Даже лекарственные свойства растений известны ему в точности. Бразильский тропический лес является также и для нас, европейцев, живым аптечным складом, а лесные индейцы поставщиками и учителями. Они нам передали хину, копайский бальзам, сассапарель, но по свидетельству позднейших путешественников им известны и другие лекарственные растения, которые они остерегаются указывать, проникнутые духом недоверия к приходящим извне завоевате- лям-авантюристам.

Общий объем вышеуказанных словарных перечней достаточно велик. Но он осложняется еще стремлением первобытного ума к расчленению, к точности, к конкретизации слов. Мало того, в главе об языке будет указано, что первобытные языки в некоторых отношениях совершеннее культурных языков.

Легенда о дефектных языках является лишь отражением того презрения, которое белые авантюристы питают к первобытным народам. Первобытные народы под натиском так называемой цивилизации наполовину исчезли. Цивилизация несет им прежде всего алкоголь и сифилис, всевозможную промышленную заваль, торговый обман, непосильные налоги, обезземеление и рабство. Можно было
бы привести ряд поразительных фактов, относящихся даже к географическим экспедициям. Так в самом начале XX века географическая экспедиция Ивареты, снаряженная боливийским правительством, прошла по истокам реки Пнлькомайо. Иварета, наскучив попрошайничеством туземцев, которые следовали за его лодкой вплавь, прося и требуя подачек, стал бросать в воду пироксилиновые шашки и глушил попрошаек, как рыбу. Впоследствии в лесах партия Ивареты сбилась с дороги и индейцы вместо того, чтобы помочь, отомстили за работу на реке и перебили всех. Боливийское правительство снарядило карательную экспедицию. Но дело в том, что Иварета забрался слишком далеко. Убийцы его принадлежали к племени Тоба. Боливийские солдаты не решились спуститься до области Тоба и отомстили за гибель экспедиции ближайшему племени Пилага. Они сожгли ряд деревень, население перебили поголовно, разграбили сады и плантации. Между тем Пилага являются заклятыми врагами Тоба и находятся с ними в постоянной войне. Комментарии к этому рассказу излишни.

Еще пример: — Бразильское правительство, желая насадить цивилизацию в лесу, забирает в плен последние остатки первобытных племен и сажает их в aldeas, оседлые деревни, где они подвергаются обработке католических миссионеров, плантаторов и полицейских. Раньше на aldeas происходили отвратительные сцены и действия. Теперь правительство старается быть мягким, снабжает индейцев припасами, устраняет миссионеров, пытается устраивать школы и т. п. Тем не менее русский путешественник Манизер из русско- бразильской экспедиции 1914 —1916 гг., описывает по личным наблюдениям частые самоубийства молодых мужчин племени Каингангов в такой aldea. Мужчина, заскучав, погружается в молчание, потом ложится в хижине, лицом к стене. Женщины не беспокоят его, но по ночам вся деревня негромко воет, заранее оплакивая его. Манизер говорит, что его собственный сон нарушался этим вытьем и он кутался в одеяло с головой, чтобы не слышать его.

Легенда о нпзком полузверпном уровне первобытных племен служит идеологическим оправданием их истребления. Точно также как вышеприведенное суждение о неграх служит оправданием рабства и угнетения негров, а суждение о жителях востока оправданием европейско-американского империализма.

Надо указать, что и русское отношение к «инородцам», к туземным племенам, выработанное историей и бытом, нимало не отличается от вышеописанных фактов. Даже названия племен в устах белых принимают уменьшительную или уничижительную форму. Такие
оскорбительные полуимена одинаково свойственны английскому и русскому языку.

По-русски «япошки», по-английски japs. По-русски «ходя», по- английскн cliinee (буквально, «кпташка»).

Северные американцы называют мексиканцев и бразильцев «dago» — искажение от имени «Diego», и также считают их народами второго сорта с примесью какой-то негодной цветной крови, немногим получше индейцев и негров.

0 таких же народах, живущих во внутренней черте европейской (и американской) высокой культуры нечего и говорить. Северный американец янки индейца никогда не назовет человеком, «man», а просто козлом, «buck». Негра назовет «чернышем», — «black», «nigger».

Для еврея на разных европейских языках есть особые бранные названия: по-английски sheeny, по-французски youpin. Русское «жпд» заимствовано с польского, где впрочем оно не имеет бранного значения. ^{^[15]}

Также по-русски: «татарва», «жпдова», «имеретва», «армяшки», «грекосы», «пендосы» (гоже для греков). На северо-востоке Сибири

о туземцах всегда говорят уменьшительно : «чукчишки», «тунгусишкп» даже «якутишки», несмотря на национальную силу якутов.

Чукоч, тунгусов, коряков, русские в просторечии просто называют «зверьми».

Более отсталые племена были для русских соседей предметом эксплуатации или просто готовой добычей.

В половине 60-х годов Н. И. Железнов, этот уральский самородок-исследователь, писал о киргизах: «Я и днем, и ночью, и на яву, и во сне желаю, чтобы казак имел не только необходимое, но и лишнее. Киргиз же для меня — создание совершенно постороннее . . .» '^{^[16]} А между тем Железнов был человек передовой, даже опальный и будучи временно сослан казачьим начальством в глухой район, загрустил и кончил самоубийством.

Только Октябрьская революция сделала возможным другое отношение к туземным племенам. Советская власть поставила на очередь и осуществила автономию и самоопределение решительно всех туземных племен, крупных, исчисляемых миллионами, и мелких, исчисляемых десятками тысяч. Вместе с тем выдвинут вопрос о при
общении этих племен к обще-советской и обще-мировой культуре. Но эта новая задача должна быть исполнена так, чтоб собственная культура данного племени выдвигалась вперед и развивалась. Новая советская культура будет вырастать из этой органической почвы. Рассматривая туземную культуру, мы видим между прочим, что даже самые отсталые народности имеют своп собственные культурные ценности, прекрасно приспособленные к окружающей среде, и устранение вечного гнета тотчас же открывает возможность для местной культуры оживать и расти, увеличиваться в объеме и стремиться к процветанию.

Другой не менее распространенный предрассудок относится к теории, будто бы страны умеренного климата являются наиболее пригодными для высшего типа культуры.

Монтескье формулировал ее с чисто французским красноречием: «В климате чрезмерно жарком тело совершенно лишается силы. Тогда подавленность тела человека переходит и на душу. Он равнодушен ко всему, не любопытен, не способен ни к какому благородному деянию, ни к какому великодушию. Все его склонности приобретают пассивный характер; лень становится счастьем; там предпочитают выносить наказания, чем принуждать себя к деятельности духа, и рабство кажется более легким, чем усилия разума, необходимые для того, чтобы управлять самим собою». ^{^[17]}

Теория эта, при всем красноречии ее защитников, является только созданием весьма элементарного шовинизма средне-европейских и северно-европейских ученых.

Ее выдвинули впервые еще эллино-рпмские географы. Они говорили, что страны у экватора не пригодны для культуры из-за крайнего зноя, а области к северу от Альп из-за крайнего холода. Наиболее счастливой и пригодной для культуры по их мнению была область Средиземноморья. Они называли ее, вместе с безводной Апулией ² (Apulia sitibonda), раскаленной испанской равниной, знойной Сицилией и ннщенски-скудной Грецией, — областью счастливо-умеренного климата. Но эта умеренность климата в их представлении совсем не походила на умеренность климата в представлении северных европейцев. Умеренный климат Лондона, Гамбурга, Ленинграда, конечно, ничуть не похож на умеренный климат Мадрида, Неаполя, Афин.

Арабские иеторики вслед за эллиио-римскими тоже говорят о семи климатах мира, в порядке с юга на север, и подчеркивают превосходство четвертого умеренного климата. В этом климате они помещают Сирию, Вавилонию с Багдадом и среднюю часть Ирана. Они доказывают, что эта средняя часть населенного мира, свободная от чрезмерного зноя и чрезмерного холода, заключает в себе лучшие климатические условия для умственной деятельности человека. ^{^[18]}

С таким же точно правом Риттер объясняет культурное первенство Европы естественным превосходством географических особенностей этой части света.

Правда некоторые другие писатели, как Герберт Спенсер, старались опровергнуть это голословное и неосновательное утверждение.

«Факты не подтверждают той общераспространенной идеи, — говорит Спенсер, — что большой жар мешает прогрессу. Все самые ранние цивилизации, о которых до нас дошли какие-либо сведения, принадлежат к областям, которые если и не были тропическими, то почти равнялись тропическим по высоте температуры. Индия и Южный Китай в их теперешнем состоянии показывают нам пример значительного общественного развития вблизи тропиков. Кроме того, значительные архитектурные остатки Явы и Камбоджи свидетельствуют о других тропических цивилизациях на востоке. Что же касается до Запада, то достаточно только назвать по имени вымершие общества Центральной Америки, Мексики и Перу, чтобы для каждого стало ясно, что в Новом Свете были достигнуты очень значительные успехи в самых жарких областях». *

Впрочем и этот высокомерный предрассудок не исчез и теперь. Так, в «Экономической географии» Рейнгарда, изданной Госпланом •СССР в 1927 году в переводе с немецкого находим опять нижеследующие положения:

«Жаркий влажный климат тропиков лишает человека той энергии, которая необходима для напряженной промышленной деятельности. Умеренный климат, напротив того, особенно благоприятен для развития промышленности».

И дальше доподлинный перл:

«В настоящее время еще трудно судить о том, в состоянии ли желтые и черные расы подняться до культурных высот белой расы». *

Редакция стыдливо снабдила этот перл нижеследующим тощим примечанием:

«Достижения негров и японцев не оправдывают скептицизма автора (Прим. ред.)».

Можно было бы, хоть для разнообразия, припомнить еще и полмиллиарда китайцев, которые именно теперь упорно стараются igni et ferro опровергнуть «скептицизм автора».

Еще существуют 300 миллионов индусов, 30 миллионов яванцев, Бирма, Снам, Египет, Мексика с её древней и новой культурой, создаваемой также и теперь всё той же американской расой. Но для правильного анализа этих фактов нужно, разумеется, быть этно- географом.

Этот вопрос будет подвергнут в дальнейшем более подробному рассмотрению.

Таковы предрассудки и ложные суждения науки о росте культуры.

Однако, с другой стороны, необходимо отметить, что именно теперь, к началу второй четверти XX века, уже было произведено огромное, даже беспримерное накопление всяческих фактов этнографических н этногеографическпх. Необходимо свести эти описания вместе и тщательно проверить данные, отбросив в сторону все случайное и недостоверное. Этнографические дисциплины, которые долго прозябали, если взять сравнение из истории зоологии, так сказать, в предлиннеевском периоде, нуждаются в длительной работе, подобной работе Линнея, в полной научной систематизации и координации. Такую систематическую проверку и координацию может исполнить только этногеография.

рассматривается, как часть физической оболочки, облекающей земной шар. Термин этногеография идет далее. Он подчеркивает дальнейшее развитие рода «человек», разделение его на расы, народы, племена и включает всю совокупность культуры, созданной человеком на земле, во всем ее историческом и географическом разнообразии.

Термин антропогеография относится к роду «человек», термин этногеография относится к человечеству.

Я, однако, не придаю особого значения точному определению терминологии. В науках сравнительно новых, только теперь приобретающих свое научное лицо, гораздо важнее определить наполнение, сущность, материю, чем термин, границы и формы. С этой точки зрения, довольно бесполезными являются долгие споры о том, какая разница между этнологией и этнографией, где границы социологии и истории социальной культуры, какая разница между культурой и цивилизацией и прочее и прочее.

Таким образом, этногеография есть этнография, взятая в ее географическом распространении, или напротив того, это есть география с новым этнографическим наполнением. Это определение примыкает к определению Элизе Реклю : «История есть география во времени, а география есть история в пространстве». ^{^[19]}

Именно в настоящее время, когда все взаимоотношения земного человечества явно приобретают международный характер, когда мировая политика, экономика, искусство, быт, состоят из сплетения воздействий и вкладов многочисленных народов и племен на севере и юге, на востоке и на западе, когда выдвигаются вперед народы совершенно неизвестные, которые до сих пор в течение тысячелетий оставались в исторической тени, самое имя которых еще не звучало на страницах летописей, а теперь неожиданно передается по телеграфу и сразу попадает на столбцы тысяч газет, напечатанных десятками шрифтов на сотнях земных языков,—для того, чтобы разобраться в этом запутанном и сложном клубке названий и пестрых указаний, для того, чтобы ориентироваться в этом лабиринте, — необходима путеводная нить этногеографии.

При самом поверхностном чтении газет, даже для малограмотных людей невольно являются, например, такие вопросы: что такое, собственно, ирландский народ, на каком языке он говорит и почему на этом сравнительно небольшом острове есть две республики, которые враждуют друг с другом?

Что такое албанцы, и почему они имеют отдельное государство, и почему так единодушно нападают на них и Чехо-Словакия и Италия, а прея:де нападала Турция? —■ Что такое русский Азер- бенджан и в каких отношениях находится он с персидским Азер- бейджаном?

И, наконец, важнее всего, какие именно племена населяют Союз ССР? Что такое великая, малая, белая, черная, червонная Русь, карпатские русские горцы, и те угро-русские горцы, которые перешли под власть Чехо-Словакни и ныне проявляют большое тяготение к советскому строю СССР?

И эти племена туземцев СССР: киргизы и башкиры, и татары и туркмены, и чуваши и мордва, и черемисы и зыряне, самоеды, остяки, тунгусы, юкагиры, чукчи, сойоты, телеуты, ойраты, буряты, якуты, хакасы, карагасьт, и сотни иных, — каковы их происхождение и современная численность, каково их взаимное значение и в каком отношении находятся они к русской народности и к российской революции ?

На эти вопросы может дать ответ единственно лишь этногеография.

Но прежде всего надо сказать несколько слов собственно об этнографии.

Этнография в широком смысле слова, есть наука о возникновении и развитии человеческой культуры. Человек создает культуру в течение многих тысячелетий, воздействуя на окружающую природу для лучшего удовлетворения своих потребностей и целей. Началом культуры, вероятно, является употребление огня. С тех пор человечество непрерывно создает культуру, и культура является истинной атмосферой, облекающей человечество. Самый воздух, которым мы дышим, температура пространства, окружающего наше тело, видоизменились под влиянием культуры.

С точки зрения социологической, культура является взаимодействием двух основных элементов: первый, — это сам человек, человеческая техника и ее материальные возможности, члены человеческого тела, которые служат ему основными орудиями, и его психические свойства, психическая одаренность, которая дает ему возможность влиять на окружающую природу и при помощи членов своего тела извлекать из нее необходимые продукты и создавать более сложные и мощные орудия работы.

Второй основной элемент культуры, это — внешняя природа, арена для действия, запас необходимой материи, вещества, из которого сила человека создает построение культуры.

Процесс производства культуры есть человеческий труд и культура, это есть собрание плодов коллективного труда, накопленный труд человечества.

«Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью обусловливает, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит, как сила природы. Для того, чтобы присвоить вещество природы в известной форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы, руки и ноги, голову и пальцы. Действуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее. он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в последней способности и подчиняет игру этих сил своей собственной власти». ^{^[20]}

Тем не менее, для этнографа основные предпосылки культуры не менее важны, чем ее постоянный процесс и многотысячелетняя постройка.

Это обнаруживается постоянно во время общественных или естественных катастроф. Можно разрушить наводнением или землетрясением, войной или революцией, наличное здание человеческой культуры, обратить его в кучу обломков, но раз уцелела природа, и естественные условия остались, как были, и, с другой стороны, уцелело напряжение человеческих способностей, техники, человеческого духа, — здание культуры можно восстановить в короткое время, как будто чудом.

Япония, напр., оправилась сравнительно легко после неслыханных бедствий землетрясения. Россия восстанавливает ныне свою городскую культуру, все свое промышленное производство, которое после разрухи осталось в виде развалин и ржавого железа.

Напротив того, в латинской Европе после нашествия варваров, в днепровской Руси после нашествия татар, культура не только разрушилась, но также и понизилась. Ибо население разбежалось, поредело, остатки его одичали и психический уровень культуры принизился.

«Представим себе, что город какого-нибудь цивилизованного государства, напр., Германии, был бы совершенно уничтожен каким- либо явлением природы и его жителям удалось бы спастись; несомненно, мы увидели бы, что вскоре на этом же месте или вблизи выросли бы дома, явились бы различные произведения культуры и, наконец,
снова возник бы город, подобный исчезнувшему, может быть, еще более красивый и удобный. Представим себе, с другой стороны, что город со всем содержимым остался, но вымерло население, и на его месте водворились орды автралийских негров; нет сомнения, что дома тогда разрушились бы, орудия и машины, которыми никто не умел 5ы пользоваться, заржавели бы и испортились; короче, — с людьми погибает и культура, которая от них исходит, и только в печальных руинах и темных сагах сохраняются о ней слабые воспоминания». ^{^[21]}

Таким образом, хотя человеческая культура возникает всецело на материальной базе иод взаимодействием факторов материальных и в частности экономических, однако, этнографический подход к анализу культуры разнится от подхода политико-экономического.

В системе наук, посвященных человеку, этногеографическнй анализ должен предшествовать анализу экономическому, также точно как в системе наук естественных анализ химический предшествует биологическому.

Культура человечества является по существу единой. Но изучение ее можно производить по различным методам и с различных точек зрения.

Прежде всего выделяется культура материальная, сумма материальных ценностей, приспособлений и продуктов, обеспечивающих человечеству возможность материального существования. Таковы: пища, жилище, одежда; различные промыслы и, во главе их, земледелие и скотоводство; разнообразные орудия, начиная от каменного топора и кончая электромотором.

Материальная культура, это самая важная и наглядная область этнографии, и в то же время эта область менее сложная и более удобная для сравнительного изучения.

В достижениях материальной культуры легче отличить индивидуальное творчество, начиная от безвестного доисторического изобретателя и кончая современными Эдисоном и Рентгеном. Материальная культура является в значительной мере арифметической суммой этих индивидуальных достижений и, таким образом, можно говорить об общей сокровищнице мировой материальной культуры и об индивидуальных вкладах отдельных выдающихся людей. Конечно, влияние общественной среды на материальную культуру имеет огромное значение. Тем не менее по существу вся материальная культура является накопленной суммой отдельных усилий, великих и малых, гениальных и рядовых, личных, массовых и коллективных.^- Без

примере ii погружаются в гибель также стихийно и слепо, как неразумные животные.

Из множества примеров приведу хотя бы судьбу трех параллельных династий: английские Стюарты, французские Бурбоны и русские Романовы. Падение последнего Романова даже в подробностях подобно падению последнего Бурбона, а между тем еще при Александре III придворные сферы похвалялись: «Мы знаем историю французской революции и мы не повторим ошибок, указанных там»..

Подразумевалось: не повторим слабостей французского двора и будем беспощадны, неумолимо строги. Мы знаем, к чему, в конце концов, привела эта беспощадная строгость в развитии русской революции, — только к углублению и усилению революционного взрыва, к о т о р н йп о лу ч и л не только социологический, но как бы геологический характер.

Таково было представление русских придворных сфер о так называемых уроках истории.

Немецкие социал-демократы в настоящее время во многом повторяют эволюцию немецких национал-либералов н движутся от радикализма к реакции, ничуть не задумываясь об уроках истории.

Духовная культура объемлет явления и ценности более сложного порядка. Они, разумеется, тоже имеют материальную базу и даже материальную форму (в виде химических процессов в наших нервных клетках). Но их развитие и рост доступны нашему восприятию лишь в форме психических и духовных переживаний.

К духовной культуре относятся язык, литература, искусство, религия, философия. Наука техническая и в особенности прикладная представляет смежную область культуры духовной и культуры материальной.

Процессы развития духовной культуры по своей сложности и, я бы сказал, по физической незримости, до сих пор лишь отчасти поддаются научному исследованию. Исследование этих процессов имеет преимущественно внутренний характер. Т. е. мы координируем и сравниваем наши собственные внутренние наблюдения с описанием таких же наблюдений, сообщенных другими людьми. Однако, совокупность наблюдений и фактов, относящихся к духовной куль- туре, убеждает нас в том,что эта область культуры также подчиняется естественным законам и что ее внутренние процессы вполне соотносительны процессам материально-вещественным. Тем не менее процессы развития духовной культуры представляют много неожиданного, неисследованного и до сих пор необъясненного. Возьмем, напр., происхождение музыки и характер волнений, вызываемых
ею в человеческой психике. Музыка связана с ритмом, с двучленной симметрией человеческого тела и с гармонией движений. Но это объяснение имеет не научный, а эмпирический характер. Начало воздействия музыки на психику относится еще к зоологическому миру. Музыка таким образом древнее языка и влияние ее на человека одновременно и глубже и смутнее впечатления от слова, от живой человеческой речи. Но в чем суть этого влияния, мы определить не можем.

Такие же трудности представляет и язык, который возникает в человечестве подсознательно и колилективно, и замыкается почти механически в четкие формы, столь же определенные, как формы цветка или раковины, как продукт определенной химической реакции. Ударил кулаком. От глагола ударить — изъявительное наклонение, прошедшее время, единственное число, третье лицо мужского рода. От существительного кулак — творительных! падеж единственного числа, мужского рода. Обе формы возникают непроизвольно в нашей подсознательной психике с полной определенностью и даже неизбежностью. Мы не знаем, почему надо сказать ударил, и почему кулаком. Но иначе не скажем. Грамотность, образование не имеют здесь никакого значения. Крестьянин говорит не менее правильно, чем профессор, даже порою более отчетливо и ярко. Ошибки в родном языке не сделаем никто, не употребит женского рода вместо мужского, не скажет, напр., кулакою вместо кулаком ii не скажет, наоборот, руком вместо рукою.

Очевидно, в подсознательной психике таится грамматическое знание, — конечно, не в виде формул, как в книжке, но в виде их безошибочного применения.

Столь же сложна и запутана совокупность явлений и переживаний, относящихся к религии.

Религия, возникая из чувства страха пред страданием и смертью, пз желания найти для мироздания объяснение понятное и даже наглядное, строит рядом с миром существующим мир воображаемый, или, точнее сказать, мир отображаемый от реального мира и эта фантастическая постройка получает дальнейшее развитие, борется с наукой ii даже со здравым смыслом, провозглашает устами Августина: «Я верю, потому что нелепо» и уступает свои позиции медленно и неохотно, ценою ожесточенной и кровопролитной борьбы.

Мы подразумеваем и предчувствуем общий закон развития явлений и ценностей духовной культуры, но до сих пор мы не имеем к нему определенного подхода. Только отдельные проблески частичных пониманий указывают нам на тот путь, куда он стремится.

Напр., сравнивая формы красоты, как бы объективно существующей, мы соединяем краски зори и светового спектра, краски цветов и актиний, морских анемонов и других беспозвоночных, насекомых н брачного оперения птиц. Далее, рассматривая разводы перламутра на раковинах, сочетание чешуй на крылышках бабочек, разводы павлиньих перьев, узорные формы снежинок, переливы и узоры рефракции света, мы находим во всем этом разнообразии общее начало, хотя и не поддающееся ясному определению. С другой стороны, сравнивая представления различных человеческих рас, притом же стоящих на различных ступенях культуры, о красоте форм и красок, мы находим под уродливыми формами негритянских идолов, китайских и индийских чудовищ, перуанских и мексиканских стилизаций, нечто основное, отвечающее нашему собственному ощущению красоты и пластичности.

Также в музыке первобытных народов сквозь всю оглушающую какофонию, при иной основной гамме, отличной от нашей, напр., пятитонной, вместо нашей семитонной, мы находим элементы, подобные волнующим нас сочетаниям звуков.

Индивидуальный элемент имеет в области духовной культуры гораздо меньшее значение. Язык, напр., почти всецело является продуктом коллективного творчества. Даже для новых выражений и слов трудно указать индивидуальных изобретателей. Кто именно первый заменил прежнюю форму: виноват новой: извиняюсь? Для слов литературного происхождения можно порою установить индивид уальный источник. Так, Достоевский заявил притязание на авторство слова: стушеваться. Но различные слова уличного, массового, делового употребления, парижский арго, американский slang, непрерывно рождаются, не имея определенного отца. Далее, в фонетике, даже футуристы с их «заумными» звуками, не имеющими никакого определенного значения, все же повинуются каким-то общим фонетическим законам определенного характера.

В религии, в искусстве влияние вождей, вероучителей, талантов всегда преувеличивалось историками и последователями новых учений. Канонизированные основатели мировых религий являются по большей части мифическими образами, коллективной легендой, возникшей в сознании верующих. Таков, напр., образ Христа, с вечным вопросом: был ли Христос? Во всех этих областях влияние массы на вождей и самое творчество массы, коллективный психоз и экстаз играют выдающуюся роль.

Социальная культура обнимает развитие всевозможных общественных организаций и союзов человечества. Человек по существу

Распростран. культуры на земле. 4
животное общественное; вне общества и организации отдельный человек совершенно немыслим, он не существует.

Таким образом социальная культура включает коллективное бытие и действие различных человеческих групп, — возрастных, половых, племенных, классовых и других. Явления социальной культуры имеют по преимуществу объективный характер, и их можно изучать путем прямого наблюдения. Экономическая жизнь является отраслью материальной культуры, рассматриваемой в социальном разрезе, и таким образом естественно является основанием и базой общественной культуры вообще.

С другой стороны, явления социальной жизни отличаются крайней сложностью. Общество сравнивают с организмом. ^{^[22]} Это сравнение поверхностно и даже вульгарно. Если улицы города похожи на артерии, а рынок на питательный центр, то для нервов найти аналогию гораздо труднее. Аналогии вообще не помогают изучению, а скорее затемняют его.

Следует предположить, что жизнь социальная составляет проявление той же пластичности, которая действует и в организме и в органической жизни. Социальная жизнь также органична, как жизнь органическая, и стремится к самоорганизации под действием сходных начал. С этой точки зрения общество, город, государство можно сравнить с формами органической жизни. Человеческая особь является простейшим элементом социальной жизни и может быть названа первичной общественной клеткой.

Процесс социальной культуры до сих пор мало поддается изучению. даже эмпирическому. Ее развитие и рост происходит очень медленно, вероятно, вследствие крайней сложности процессов. Она имеет до сих пор преимущественно количественный, а не качественный характер. Большие государства Европы отличаются от мелких ячеек первобытной эпохи по преимуществу лишь огромными размерами и внутренним разделением частей, более или менее однородных. Можно поэтому сказать, что развитие социальной культуры находится еще в самом начале и представляет, так сказать, младенческие или амебные формы. Это становится особенно ясно при изучении явлении общественной психологии. Паника, общественная форма страха, вскипающий гнев коллектива, внезапный порыв массового преклонения или ненависти равняют общественную психику каждого современного коллектива с психологией палеолитического дикаря или даже просто зверя. Общественное мнение отличается
импульсивностью и нелогичностью малого ребенка и как будто не может стать иным на данной ступени развития.

Густав Лебон в своей замечательной книге «Психология масс» указывает по этому поводу: «Становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он был, быть может, культурным человеком. В толпе это варвар, т. е. существо инстинктивное. «Число» обнаруживает склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственному первобытному человеку.

«Масса чрезвычайно легко поддается внушению. Она легковерна, лишена критики. Невероятное для нее не существует. Она мыслит картинами, которые вызывают одна другую в том же порядке, как у свободно фантазирующего человека. Чувства массы всегда очень просты п чрезмерны. Она не знает ни сомнений, ни колебаний. Она переходит немедленно к самым крайним действиям. Подозрения превращаются у нее тотчас же в непоколебимую уверенность, зародыш антипатии в дикую ненависть». ¹

Одним словом масса и толпа первобытнее индивида. Сравнительно с личностью масса палеолитпчна. Это объясняет, напр., такое общественное явление: — сборище, группа профессоров, ученых, вообще интеллигентов, проявляя интерес помимо своей специальности, напр., к политике, к религии и пр., ничуть не возвышается над толпой. Такое образованное сборище подчиняется всем предрассудкам, капризам и страстям своего века, класса и корпорации. Мало того, часто даже в своей собственной специальности такой коллектив, ученая группа, проявляет слепую вражду к настоящему творчеству, движению вперед. Наиболее яркий пример: французская Академия — «бессмертные 40» — выбирали и до сих пор выбирают. как правило, лишь второстепенных литераторов, оставляя гениальных писателей за чертою своего узкого круга.

Далее, отдельный человек, мудрец, философ, может остаться беспристрастным сторонником истины и справедливости, лишь оставаясь «в стороне от общественной схватки», как Ромен Роллан во время недавней войны, но его беспристрастие становится безжизненным. Вступая на путь политического или социального действия, он тотчас же подчиняется действию общественных влияний и страстей и только тогда становится частью социальной машины, дей-

‘ Густав Лебон, Психология народов и масс, перевод с французского.. СПБ., 1896, стр. 170.

ственным социальным фактором, худым или хорошим. Профессора- историки или философы были очень часто плохими министрами, — напр., Гизо, Милюков.

Все это объясняется ничтожностью личного элемента социальной культуры и ее всеобщим низким социологически:.! уровнем.

Социальная культура является почти исключительно плодом коллективного творчества. Влияние отдельных людей, вождей, законодателей, в общем, совершенно ничтожно, хотя с настойчивым вниманием подчеркивается историками. Даже социальный новатор, революционер-диктатор, является новатором только в одной части социальных действий. В другой части, несравненно большей, .он является сыном своей эпохи, подвластным всем ее влияниям и даже предрассудкам. Мало того, в различных областях социального новаторства, напр., в выработке новых вероучений, отдельный человек, даже мощной гениальной силы, для того, чтобы творить новое, должен как будто бы фактически сбросить с себя бремя социального влияния, отказаться от общения с людьми и удалиться в пустыню. Только там, в полном одиночестве, он может иметь некую духовную свободу и проявить индивидуальное творчество. Этим, повидпмому, объясняется то, что легенда заставляет важнейших вероучителей: Будду, Моисея, Христа, Магомета удалиться в пустыню.

Первоначальное зерно новаторского творчества отдельного гения рождается, может быть, в одиночестве, но тотчас же при дальнейшем развитии обрастает социальной ячейкой. Таковы в легенде Христос и двенадцать апостолов; Будда и его ученики; и в действительной истории Магомет и первые верующие; утопические социалисты.

И далее, как только этот новатор обрастает группою сторонников, создавая основную ячейку, он, вместе с тем, создает новую общественную среду, и в ней начинают действовать те же общественные законы и во главе их огромный закон социальной инерции.

Есть, правда, и другой закон социальной мутации, порыва, прыжка, революции, но и этот закон имеет действие массовое, а не индивидуальное (см. ниже).

Итак, социальная культура по существу коллективна.

Далее, она кажется нам почти антирациональной; она преисполнена несуразностями, находится как бы в вечном противоречии с элементарным здравым смыслом, и даже человек гениального разума, в своих социальных поступках, чаще всего подчиняется этому антирациональному устремлению. Темп развития социальной куль-

ГЛАВА ВТОРАЯ.

МЕТОДЫ ИЗУЧЕНИЯ КУЛЬТУРЫ.

Первобытная культура начинается с палеолита. Палеолит (древне-каменный период) характеризуется употреблением простейших орудий, сделанных из камня без тщательной обработки, в частности без полирования камней. Неолит (ново-каменный период) характеризуется употреблением каменных орудий более совершенного типа, с полированной поверхностью, со втулкой для рукояти и так далее. Палеолитический период отличался большей продолжительностью и мог бы исчисляться, вероятно, десятками тысячелетий. Неолит, вероятно, исчисляется несколькими тысячелетиями.

Оба термина происхождения археологического и связаны с раскопками. Между прочим, палеолит, в свою очередь, разделяется на несколько эпох, сменяющих друг друга в порядке постепенного улучшения орудий. В раскопках эти эпохи располагаются одна над другой, как слои, восходящие снизу вверх от самого грубого палеолита к неолиту, а от неолита к бронзовому и железному веку.

Палеолиту предшествовал, быть может, «эолит», ранний каменный век, относящийся еще к третичному периоду⁷ и отделенный от нас сотнями тысяч лет. Однако существование эолита многими исследователями подвергается сомнению. То, что один признает грубейшими человеческими орудиями, другие склонны считать осколками камней, расколотых взаимным трением в речных приливах и отливах. Действительно, простейшие орудия трудно отличить вообще от каменных осколков.

Напротив того, позднейшие стадии палеолита отличаются весьма совершенным изобразительным искусством, гравюрами и рисунками на стенах пещер и на каменных и костяных пластинках, резными фигурками из кости и прочее. С переходом к неолиту это искусство теряет реальный характер, стилизуется и извращается.

Среди современных первобытных племен едва ли есть такие, которые могли бы быть причислены к палеолиту. Таковы были, быть может, тасманийцы, истребленные в половине XIX века английскими переселенцами.

Ботокуды, огнеземельцы, австралийцы, — напротив того перешли к неолиту^г, хотя, быть может, не процессом собственного развития, а заимствованием у соседей.

Далее, у современных первобытных народов, кроме орудий ив камня, имеются во множестве также орудия из кости и рога и твердого дерева, или из комбинаций всех этих материалов.

Мало того, некоторые местности, например, речные долины, далекие от гор и морских берегов, часто чрезвычайно бедны каменными породами. Здесь развивается сплошная деревянная культура; орудия и оружие изготовляются из твердого дерева. Кстати, в тропических странах есть много древесных пород с тяжелой и твердой древесиной, даже тонущей в воде, подобно камню. Таковы: железное дерево (по-английски hickory), черное дерево и пр.

Только топоры для рубки деревьев должны были быть непременно каменные. Такие топоры в случае отсутствия камня перекупались у соседей, часто переходя из рук в руки и от племени к племени на значительные расстояния. Между прочим, деревянной культурой, при отсутствии каменных пород, отличается прибрежная область огромной реки Амазонки.

Нет никакого сомнения, что и в самые древние эпохи, кроме каменных орудий, было и множество орудий из дерева. Вероятно, первым орудием прямоходящего обезьяно-человека был не камень, а палка. Но дело в том, что в земле деревянные орудия сгнили, а каменные уцелели. Орудия из кости и рога сохранились в земле, но в меньшем количестве.

С другой стороны, камень является материалом более пригодным для орудий, чем дерево и кость. Некоторые наиболее твердые каменные породы, как кремень, диорит и нефрит и, в особенности, обсидиан (вулканическое стекло), годятся для выделки лезвий, по качеству близких к металлу. Мексиканцы до Колумба брились осколками обсидиана. Кость наиболее пригодна для колющих мелких орудий — шило, игла. Даже из некоторых древесных пород, напр., из осколков бамбука, можно приготовить острые и режущие стрелы и ножи. Вообще орудия из камня, дерева и кости более действительны, чем может казаться при поверхностном взгляде. Испанцы, завоеватели Америки, высказывали удивление по поводу туземного оружия: луков, стрел, копий, выстроганных и выпрямленных такими несовершенными инструментами из камня и кости. «Не иначе, что им {туземцам) помогает днавол на борьбу с христианскою верою», — писали испанские монахи летописцы.

Между прочим, совершенство этой работы зависело также от необыкновенной остроты взгляда и точности движения руки, свойственных первобытному человеку.

Зрение первобытного человека как бы сплошной кинематограф. Отсюда эта точность восприятий, отраженная в чудесных рисунках. Рука первобытного человека — это живая машина. Современный чукотский или огнеземельский кожевник-скорняк узким железным
ножом плохого качества выкраивает из большой тюленьей шкуры круглый бесконечный ремень шириною меньше чем с по л дюйма ₇ и ни разу не собьется и не перережет ремня. Раньше он делал эту операцию каменным ножом.

Мало того, введение железных орудий, купленных у европейцев, с одной стороны, конечно, облегчило работу, но, с другой стороны, ухудшило ее качество. Современный ботокуд или чукча надеется больше на нож и резец пз железа. Соответственно этому напряженность его внимания и отчетливость движений ослабели и понизились .

Современная выделка оружия и украшений у ботокудов и меланезийцев при помощи железных инструментов небрежнее и ниже старинной выделки, производившейся камнем и костью.

Возвращаясь к вопросу терминологии, было бы, может быть, правильнее вместо «каменного века», «каменной культуры», говорить : век до-металлической культуры.

Культура человечества, взятая как целое, может быть изучаема двояким образом. Во-первых, ее можно изучать социологически_г путем обобщения, путем извлечения из отдельных культурных кругов и национальных единиц общих основ организации и творчества, свойственных всему человечеству. Таков, наир., в развитии первичной экономики, переход от стадии всеядной, «собирательной» — с собиранием пищи в лесах и полях, на приморских отмелях и в мелких лагунах, — к стадии охотничьей, а потом одновременно, путем разветвления, — к земледелию и скотоводству.

Взятая, как целое, человеческая культура вообще чрезвычайно однотипна, до такой степени, что постоянно возбуждается вопрос

о том, происходит ли она из одного географического источника или развилась в различных областях независимо, по сходным процессам. В первом случае мы говорим о моногенности (единое зарождение) культуры, во втором случае о полигенности (многообразное зарождение) или о гетерогенности (разнообразное зарождение) культуры.

Спор этот вообще не решен. В общем принято допускать моногенность культуры, ее происхождение от одного географического источника в том случае, если между географическими областями ее развития нет неодолимых географических препятствий, широких морей, океанов, высоких и трудно доступных горных хребтов, широких песчаных пустынь и т. д. Гималаи или Альпы, Сахара, океан являются естественной разделительной линией различных культур.

Напротив того, арктическая зона, составляющая в целом сплошную полосу суши, не разделенную никакими естественными преградами, является для нас местообиталищем единой арктической культуры. Нет основания предполагать, напр., что лопарское, самоедское и тунгусское оленеводство возникли независимо друг от друга. Области их распространения сходятся, границы их чересполосны. Кто желает обосновать их независимое происхождение, должен припекать ряд положительных и веских доказательств. Естественная презумпция связана с моногенностью ; onus probandi (приискание доказательств) лежит на приверженцах гетерогенности.

Тем не менее, различные комплексы и отдельные явления культуры в весьма удаленных друг от друга областях проявляют удивительное сходство. Это относится одинаково к проявлениям культуры материальной, духовной и социальной. Древнейшая форма материальной культуры—палеолит, особенно в первых стадиях, до такой степени однотипна, что если взять древне-каменные орудия восточносибирских стоянок и смешать их с такими же орудиями из французских палеолитических стоянок, то их не различат ученые, пожалуй_г не различили бы даже те палеолитические люди, которые их употребляли.

Из этого общего корня культура развивается дальше, постепенно усложняясь и принимая всеболее разнообразные оттенки п вариации. Но общее сходство постоянно проявляется самым неожиданным образом

Возьмем несколько примеров :

1. Выделка бронзы Старого Света и начало бронзовой культуры Нового Света, в Мексике и Перу, проявляют удивительные сходства. Сплав меди, олова и цинка, пропорция отдельных металлов варьируют в тех же пределах, даже формы орудий, резцов, топоров и мотыг весьма сходны, часто тождественны. Между тем, в Старом Свете бронзовый век имеет огромную историю, в Новом Свете в предколум- бийскую эпоху бронзовый век только начинал развиваться. Нужно ли считать, что бронзовая культура Америки возникла независимо или, напротив, в конечном свете, она возводится к восточно-азиатскому источнику? Есть аргументы в пользу того и другого допущения .

2. Второй пример возьмем из области духовной культуры, в частности, из области фольклора — известный сказочный эпизод тройного сказочного бегства. Он состоит в том, что человеческая пара, обыкновенно М и Ж, брат и сестра, муж и жена, двое маленьких детей, убегают от чудовища, от дикого зверя, от страшного духа

и каждый культурный круг может быть изучаем в своем последовательном развитии, начиная от первой элементарной ячейки, обрастающей концентрическими, все расширяющимися слоями.

Вот такое изучение человеческой культуры в ее географическом распространении и есть этногеография.

Таким образом нам придется пройти практически и последовательно по всему земному шару и изучить его наполнение людскими племенами, народами и созданной нми культурой. Мы будем заниматься в сущности той же географией, но будем говорить не о реках и озерах, а о народах, племенах, культурных центрах и культурных ценностях.

Помимо этого методологического подхода, можно говорить также об изучении человеческой культуры в аспекте длительности ее развития. В этом отношении можно сопоставить два плана изучения: исторический и этнографический. В историческом плане мы рассматриваем схему изменений и различий, имевших место в исторический период жизни человечества, примерно от возникновения письменности до наших дней. По закону перспективы, в процессе накопления подробностей, историческое изучение углубляется но мере приближения к нашей эпохе и постепенно принимает характер чрезвычайно разветвленный, вначале восходя от столетия к столетию, потом по десятилетиям, по отдельным годам и даже по месяцам. В общем, исторический период захватывает сравнительно небольшую часть развития культуры и совершенно не вмещает ее основных и глубоких изменений. Однако, по мере движения истории вперед, темп нарастания событий как будто ускоряется, и процессы изменений при меньшей длительности становятся более глубокими. Так, «железный век» длился ряд тысячелетий, «век пара» длится только столетие, «век электричества»—немного десятилетий. Возможно, впрочем, что это сокращение сроков только видимое и объясняется больше всего влиянием перспективы: ближайшие к нам изменения и сроки мы естественно видим более расчлененными и как бы более глубокими. Возможно, что при дальнейшем отодвигании в прошлое, напр., век пара и век электричества, век локомотивов и век двигателей внутреннего сгорания, —- естественно сольются в общее крупное целое.

Этнографический план изучения культуры обнимает эпохи несравненно более обширные. В сущности сюда относится все развитие и рост человеческой культуры от начала ее возникновения и до начала письменной истории, — в о б идем весь так называемый «до-историче- ский» период. Этот период исчисляется многими тысячелетиями, даже десятками, сотнями тысяч лет. Он обнимает все основные про-

Распрострак. культуры на земле. 5
цессы нарастания культуры, развитие технических навыков в их переходе от палеолита к неолиту и далее к бронзовому веку, до раннего железного века; также основные промыслы: охоту, рыболовство, земледелие и скотоводство, все основные стадии заселения земли человечеством, развитие культцентров и культкругов, языковых групп, человеческих рас в порядке их расчленения и последующего смешения; развитие общественных форм от мелких и простых до более крупных и сложных соединений, и многое другое. Эти основные процессы развития куЛьтуры, конечно, продолжаются и ныне и будут продолжаться вечно. Также развиваются и будут развиваться материальная культура, язык, общественные формы, верования и знания.

В процессе изучения современности или недавнего прошлого нужно строго отличать метод этнографический от метода исторического и не смешивать их различных уровней. Такое смешение ведет к глубоким методологическим ошибкам и к совершенно неправильным выводам.

Приведу несколько примеров.

Оленеводство, как отрасль скотоводства, связанная, быть может, еще с мадленской эпохой позднего палеолита, где северный олень является преимущественной охотничьей добычей, имеет, вероятно, древнее происхождение и длительное развитие. Всякая попытка объяснить оленеводство последующим заимствованием у более южных скотоводческих племен является, таким образом, методологически неправильной и ведет к неразрешимым противоречиям.

Точно также в современном христианстве нужно отличать элементы, исторически возникшие в последние два тысячелетня, от других, более ранних, связанных с древним язычеством и с еще более древним шаманизмом и анимизмом. Напр., в христианском представлении о злых духах, днавол-еатана и все его адское воинство, низверженное с неба в геенну огненную, относятся к историческому аспекту. Самое имя дпавола — греческое: oiàioÀoc■—шабрасыватель (1?леветы)». Между тем черти, живущие на земле, в болотах, в озерах, в мельничных омутах, или старый чорт, вызванный пушкинским Балдою пз морской глубины, — относятся к более раннему и более глубокому анимистическому представлению.

В дальнейшем анализе мы будем иметь случай применить это различие методов исторического и этнографического.

К вопросу о темпе развития культуры можно подойти также и с другой стороны. Можно поставить вопрос: как развивается культура в общем и целом, и указать два основных способа развития
культуры. Первый, постепенный (эволюционный), путем медленного нарастания мелких подробностей, связывающихся вместе в одно непрерывное движение. Это нарастание подобно восхождению вверх по весьма отлогой плоскости, по широкой спирали. Второй способ, это способ революционный, или, как принято говорить в биологии, мутационный, — это путь перемен внезапных и крупных, нарастающих где-то внизу в глубине физиологических сплетений организма, в подсознательной психике личности, под наружным покровом социальной постройки. Можно говорить о медленном нарастании такой перемены, а потом об ее внезапном, и бурном проявлении. Мутационный способ развития совершается прыжками и взрывами. В отличие от способа эволюционного, мутационный способ развития подобен восхождению вверх по ступеням неровным и крупным. Мутационный способ развития проявляется в биологии, в развитии видов животных и растительных. Что касается его проявления в развитии рода «человек»,—это будет рассмотрено подробнее в главе XII.

Здесь будет уместно лишь привести несколько примеров, по преимуществу социологических. Всем известны революции политические и социальные. Они совершаются в виде весьма определенных мутаций, — большей частью, с внешним разрывом общественной ткани, с рассечением частей, с ранами и кровопролитиями. Даже революции более мирные, без наружного кровавого разрыва, тоже имеют характер мутаций. Петровская реформа была, разумеется, мутацией. Также и освобождение крестьян, созревшее в глубине экономической необходимости, все же совершилось внезапно и мута- ционно. Такой же характер мутации имеют войны, завоевания, переселения народов. Так, походы Александра Македонского в бурном порыве создали завоеванием Востока внезапный переход от эллинской культуры к культуре эллинистической. Такой же бурной мутацией было переселение народов в Западной Европе, нашествие монголов на Россию. Такой же мутацией было открытие Америки и последовавшее затем ее завоевание западно-европейскими народами.

В области духовной культуры можно отметить ее мутационное развитие на смычке с культурой социальной. Так, напр., появление новых религий, независимо от наросших легенд и мифов, в основном существе имеет несомненно характер мутаций. Возникновение и победа христианства и также ислама имели характер мутации. Такой же мутацией было лютеранство, кальвинизм и другие виды протестантизма.

Прыжковое, взрывное развитие, связанное с мутацией, ничуть не исключает предварительной стадии ее подготовки в накоплении
новых условий и, — после взрыва мутации, — последующей стадии ее распространения и усвоения, этап за этапом и подробность за подробностью.

Мутация, революция является в сущности только процессом проявления наросших изменений. Самое же нарастание этих изменений производится в порядке постепенности путем эволюционным.

Однако и мутация и эволюция являются необходимыми стадиями общего процесса развития. Можно составить следующую схему развития :

эволю i !, а я—му тещи и -даль нейшая эво. иоц ия.

Эта трехчленная схема подобна такой же трехчленной схеме диалектического метода.

Надо отметить, что в области культуры материальной гораздо труднее указать мутационные виды развития. Это связано, повиди- мому, с тем, что материальная культура развивается гораздо быстрее и невозбраннее, чем другие области культуры. И наклонная плоскость ее восхождения вверх поднимается углом значительно более крупным. Таким образом, для применения скачков и взрывов как бы не остается места. Конечно, в развитии техники и экономики имеются мутационные прыжки и взрывы, но сфера их влияния более ограничена, чем в других отраслях культуры. Так, напр., в начале XIX века в английском текстильном производстве чесальная машина произвела мутацию, прямой переворот. Как известно, эта техническая мутация сопровождалась даже рассечением общественной ткани, кровопролитием и бунтом.

Развитие современной военной техники также является цепью непрерывных скачков мутационного характера, но с размахом более или менее ограниченным. Авиация, подводные €юдки, удушливые газы, — все эти орудия новейшей войны вырастали скачками и взрывами.

В общем указанное выше различие темпа развития между культурой материальной, с одной стороны, и культурой социальной и духовной, с другой, —- осложняется таким противоречием: материальная культура, развиваясь сравнительно быстро, движется вперед плавным и постепенным подъемом эволюции. Развитие культуры духовной и, в особенности, социальной, по существу, чрезвычайно медленное, подобное движению неподвижных звезд, все же совершается в порядке мутаций, прыжками и взрывами. Эти внезапные подъемы, которые нам в исторической перспективе кажутся огром-
ними, в конце концов, опадают и в итоге поднимают социальную постройку на весьма незначительную долю миллиметра. Так, извержения вулканов весьма незначительно влияют на утолщение общего массива земной коры.

В связи с мутационным способом развития человеческой культуры, надо указать еще так называемый закон конвергентности. Он состоит в том, что новое социальное явление, каждая новая стадия социального развития возникает и развивается одновременно с различных сторон, по путям параллельным и раздельным. Эти совпадающие моменты и признаки однородного развития возникают и проявляются неожиданно и многогранно. Можно указать в развитии явлений исторических и социологических целый ряд таких конвергентных, многогранных совпадений. Так, напр., открытие Америки испанцами (Колумбом) совпало по времени, почти год в год, с открытием Индии португальцами (Васко-да-Гамой). То было два конвергентных пути кругосветных путешествий: западный и восточный. Подобно этому, целый ряд одновременных географических открытий имеет конвергентный характер, вплоть до открытия южного полюса в 1911 — '1912 гг. одновременно Амундсеном и Скоттом. Конвергентный характер имело создание первых аэропланов.—монопланы и бипланы братьев Райт, Латама, Блерио, одновременное открытие фотографии Дагерром и Ниепсом, постройка первых аэростатов одновременно братьями Монгольфье и Шарлем. В области явлений другого порядка, конвергентно развилось учение эволюции видов у Дарвина и у Уоллеса, — так же основы дифференциального и интегрального исчисления независимо — у Лейбница и Ньютона, формулировка законов исторического развития одновременно у Маркса и Энгельса.

Другой вариант конвергентности состоит в том, что крупная историческая или социологическая перемена (мутация), созревая, проявляется симптомами, относящимися к различным областям, но совпадающими во времени. Так, напр., назревание последней мировой войны обнаруживалось различными признаками, лихорадочным ростом вооружений, технической дуэлью между пушкой и броней, обострением противоречий международных и междуклассовых, а с другой стороны, жутким настроением в литературе и в искусстве, разнузданностью нравов, особенно в общественных верхах, эпидемией самоубийства и пр. и пр.

Многочисленность и разнообразие таких нарастающих симптомов может вести наблюдателя-исторпка или социолога к предвидению перемены. Уэллс, напр., предвидел мировую войну и в ряде романов

чителыш мужчинами. Женщина употребляет такое оружие лишь в виде исключения. У разных пленен даже простое прикосновение женщины к луку и стрелам лишает их силы и приносит несчастье. Специальное женское орудие и вместе оружие есть лопатка для копания из твердого пальмового дерева. Такими лопатками женщины при случае жестоко дерутся.

На этой стадии развития женщина является прежде всего матерью детей, забота о которых лежит всецело на ее плечах, даже в буквальном смысле, ибо молодая мать в вечных скитаниях носит грудного младенца на бедре иди на спине, также как самка обезьяны. H почти никогда не спускает его на землю.

Далее, как указано, женщина является собирательницей растительных продуктов, из которых и мужчина получает свою долю. Она приносит из лесу тяжелые вороха орехов и плодов. Между прочим сладкие плоды альгаробо в южной Америке, дающие туземцам пищу и вино, собираются женщинами.

Далее женщина является хранительницей огня и, стало быть, блюстительницей домашнего очага и семьи, поскольку они существуют. Завоевание огня, сколько можно судить по легендам, принадлежит мужчине. Женщина носит дрова решительно у всех первобытных племен, большей частью на собственной спине, на севере зимою возит дрова на салазках. Так у чукоч собирание дров является делом женщин. Они выдирают по тундренным ложбинкам жесткие зеленые кустики, собирают деревянистые корни и стаскивают их в кучу. Дело это на тундре довольно нелегкое. Быть может, поэтому, сватовство у чукоч начинается тем, что кандидат в женихи собирает на тундре и в лесу беремя топлива и приносит его к дому суженой. И потом во все время сватовства, которое длится очень долго и в довольно стеснительных условиях, доставка дров в дом тестя лежит исключительно на женихе. Мы видим таким образом начало перехода заготовки топлива от женщины к мужчине. В дальнейшей эволюции, напр., в быту оседлых земледельческих племен, в той же северной полосе, но несколько южнее, в области хвойного леса, заготовка топлива переходит к мужчине. В русском крестьянстве в лес с топором за дровами ездит, как правило, мужик, а баба—-скорее как исключение. Все лесные работы, дровяные, бре- венные, а также кустарные промыслы, связанные с деревом, принадлежат мужчинам.

Итак, женщина на собирательной стадии является хранительницей огня. Она загребает горячие угли под золу для того, чтобы они сохранились до утра и не пришлось бы прибегать к довольно
неприятному, а главное не всегда удачному процессу вытирания огня пз деревянного прибора.

Также и доныне крестьянка загребает загнету в печи для того, чтобы на утро не пришлось разводить огня снова.

Женщина является даже ответственной за сохранение огня. Римские весталки, хранившие священный огонь римской общины, не давая ему угаснуть, перуанские девы огня являются позднейшей стилизацией этой древней необходимости во что бы то ни стало охранить огонь от угасания.

Весталка, по небрежности давшая угаснуть огню, наказывалась смертью. Очевидно, в древнее время это было действительным несчастьем для целого племени.

Наконец, на собирательной стадии женщина является вьючным животным и служит для переноски всякого рода тяжестей.

Большая часть племен на этой стадии развития не имеет определенного жилища и скитается с места на место, устраивая для ночлега простейший навес пли ширму, дающую защиту от ветра. Другие сплетают шалаш, тесный и похожий на логовище. При постоянных перемещениях женщины несут на себе весь немудреный скарб, припасы (если они есть), а также и маленьких детей. Даже молоденькие девочки несут свою часть. Мужчины идут впереди или сзади этой вьючной процессии с оружием на готове. Каждую минуту может выскочить враг, хищник, двуногий или четвероногий и нужно защищаться, или же покажется охотничья добыча и нужно нападать. Таким образом у мужчин руки должны быть свободны и движения не связаны.

Женщина, как вьючное животное, проявляет большую выносливость. Она переносит тяжести на плече, или на голове, или на спине, при помощи особой лямки, перекинутой через лоб или перетянутой через грудь. Постепенно создаются особые корзины, кузова и мешки для более удобного распределения тяжести. Однако на последующих стадиях культуры, с одной стороны, для переноски тяжестей применяется скот, а с другой стороны, ношение тяжестей частью переходит к мужчинам. В городских условиях востока и запада носильщиком и грузчиком является, конечно, мужчина. В южной Африке, там, где муха це-це делает невозможным разведение рогатого скота и лошадей, носильщиками груза и в сущности настоящим вьючным скотом являются уже мужчины.

Мы видим и в других отраслях производства и труда то же переменное соотношение полов, как и в указанных случаях.

Женщина была зачинательницей многих ремесел, связанных с домашним бытом и вообще с огнем.

Так женщина была первой портнихой, поварихой, прядильщицей, ткачихой, горшечницей и раскрасчпцей посуды и т. д.

Первые глиняные сосуды выделывались и раскрашивались женщинами. Но в дальнейшем, в особенности с применением гончарного круга, гончарное ремесло перешло от женщины и мужчине. Горшечнпца уступила гончару. Даже в поваренном и швейном деле, в конце концов, мужчина достиг наивысших успехов. Об этом свидетельствуют газетные объявления: <'белая кухарка за повара» и дамские костюмы из парижских мастерских, сочиняемые мужчи- нами-закройщиками.

Все это, разумеется, еще не свидетельствует о низших способностях женщин, а только об ее угнетенном и зависимом положении. Рождение и воспитание детей и домашнее хозяйство легли на женщину таким тяжелым грузом, что развитие культуры постепенно сняло с нее и сбросило все добавочные тягости. И только в формах новой городской жизни, где бремя вскармливания детей и домашнее хозяйство заметно становятся легче, женщина опять выдвигается вперед, как соперница и сотрудница мужчины.

Сухопутная стадия собирательного хозяйства постепенно развивается и принимает специальные формы. Так в Калифорнии есть племя, существующее сбором желудей. Урожай желудей чрезвычайно обилен и в сущности это настоящее плодовое хозяйство из днкого необработанного сада. Индейцы собирают большие запасы желудей и прокармливаются ими круглый год. Они приготовляют пз желудей муку и делают печенье. Они живут в постоянных домах с утварью и разным имуществом.

На восточной стороне Соединенных штатов есть другие собирательные хозяйства, относящиеся к дикому рису (zezania aquatica). Это болотный злак, с настоящим рисом ничего общего не имеющий, но ряд индейских племен питается им и собирает зерно целыми тоннами. В XVI] и XVIII вв. индейцы в голодные годы снабжали этим зерном белых колонистов и спасали их от голода.

Морские собиратели питаются раковинами, морскими ежами, всяческими морскими беспозвоночными, собирают мелкую рыбу и всякое морское добро по отливу, отчасти ловят рыбу у берега. Меньше способны они организовать настоящее рыболовство. Лодки их настолько плохи, что они не отваживаются выезжать из закрытых бухт н вообще отдаляться от берега.

Морская собирательная стадия отличается большей консерва-
тивноетью. Как и всякое приморское питание, собирательная стадия здесь доставляет животные продукты, рыбу, ракушки и лишь небольшое количество морской капусты-водорослей и то не везде.

Так и в настоящее время южно-итальянские лаццарони не хуже огнеземельцев собирают раковины, морских ежей и вообще всякие friitti di mare (морские продукты) и этим питаются.

В дальнейшем из приморского собирательного хозяйства вырастает постепенно рыболовство, сначала прибрежное, а потом и морское, глубинное. Эта стадия хозяйства соответствует сухопутной охоте. Дальше этого приморское хозяйство не пошло. И в сущности рыбацкие флотилии, уходящие в море на ловлю сельдей и трески, со своими неводами из серого шелка сырца, длиною в километр, со сна- стями-переметами из крючьев, растянутыми на большие расстояния, все это только охотничьи группы, охотничья снасть и принадлежности. Береговые народы Западной Европы, голландцы, шотландцы, норвежцы, живут рыболовством н при недоходе сельди, при неулове трески, страдают от этого так же, как страдали их отдаленные предки.

В рыбном хозяйстве только возникшее в разных местах рыбоводство соответствует сухопутному скотоводству и животноводству. Но искусственное разведение рыбы до сих пор имеет довольно не- значительние размеры.

Сухопутная собирательная стадия в одном из вариантов постепенно переходит в настоящую охоту. Эта охота производится в лесостепи и относится к крупным травоядным. Она производится коллективными усилиями рода или племени и требует, таким образом, более окрепшей общественной организации. Охота производится облавами, загонами, часто с возведениями изгородей на многие десятки километров. Мясо добывается в большом количестве, и является необходимость приготовить его для хранения впрок. Мясо, обыкновенно, сушится на солнце, вялится, а также коптится или размалывается с салом и превращается в мясной порошок,—пеммикан и т.д.

Таким образом стадия крупной охоты требует более сложных общественных форм и приводит человека к созданию запасов пищи, к заботе о завтрашнем дне.

На стадии настоящего охотничьего хозяйства находились, напр., многие индейские племена Соединенных штатов, которые существовали охотою на бизонов, следуя за стадами в их постоянных передвижениях. Юкагиры и чуванцы, обитавшие на северных притоках реки Колымы, жили массовою охотой на диких кочующих оленей и потом, когда чукотские стада разрослись на тундре и оттеснили дикого оленя, юкагиры и чуванцы вымерли с голоду.

К стадии крупной охоты, вероятно, еще к ее первоначальному развитию, относится приручение собаки, самого древнего домашнего животного. Впрочем собака, вероятно, не была приручена, а пристала к человеку сама, привлекаемая соблазнами общей коллективной охоты. Дикие собаки, волки, шакалы, умеют устраивать облавы не хуже человека. Мало того, нередко даже собаки перехватывают добычу человека и становятся таким образом его сотрудниками насильно. Также и шакалы, в поисках отбросов и плохо лежащих кусков, приходят прямо к человеку на двор, рискуя нарваться на выстрел.

Отношения собаки с человеком до спх пор сохранили следы былого равноправия. Собака является в роли помощника и друга, а не домашнего скота.

Охотничья помощь, поноска, травля добычи, начиная от мелкой птицы и кончая медведем и лосем, вот наиболее древнее значение собаки. Охотничья собака тунгусского охотника или индейца из северо-американских лесов худенькая, подвижная, полудикая, это наиболее древний тип одомашненной собаки.

Независимые группы собак, вроде константинопольских уличных собак, воспроизводят в пределах позднейшей культуры древнюю независимость вольных собачьих стай, сотрудничавших с человеком коллективно. Уличные собаки входят в городскую культуру, но они не являются домашними рабами человека. Так же точно голуби, воробьи, аисты, лебеди занимают положение приживальщиков культуры, не сделавшись домашними. А крысы с мышами являются мелкими хищниками, паразитами культуры.

Другой вариант дальнейшего развития собирательной формы хозяйства относится к растительным продуктам il ведет к земледелию. Главную роль в этом отношении играет опять-такн женщина. Как было указано выше, женщина является собирательницей растительных продуктов. Даже на крайнем севере женщина ходит по тундре, собирая ягоды п съедобные корни.

Любопытная чукотская сказка начинается так: «Жил одинокий мужчина на тундре, убивал тюленей и оленей, жила одинокая женщина, Собирала съедобные корни...». Следует встречай брак и соединенное хозяйство, двойное: мясное и растительное.

От собирания корней женщина перешла, вероятно, почти незаметно, к их возделыванию. Исследователи рассказывают, что даже у австралийцев женщины нередко зарывают в болото куски съедобных корней, ибо они заметили, что от таких первобытных пересадок корни улучшаются и урожай становится обильнее.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ IL СКОТОВОДСТВО.

Первичное земледелие и было таким разведением съедобных корней с превращением их из тощих палок в мясистые корнеплоды.

Древнейший корнеплод Европы, репа, южно-американская маниока, перуанский картофель, полинезийский ямс и проч., все это древнейшие культурные растения. Далее следуют злаки, сначала те, которые можно заваривать в воде, получая кашу (просо, гаолян, гречиха н проч.), а после, наконец, и те, которые можно перемалывать в муку. Впрочем, колосья тех и других злаков первоначально также жарили на огне.

Орудием земледельческих работ служит деревянная палка или заостренная, или, напротив того, веслообразная, похожая на узкую лопатку для копания корней. Далее является наконечник роговой, костяной или каменный и получается мотыка или заступ. Орудия эти тождественны с теми, которые употреблялись на ранней собирательной стадии при выкапывании корней. Мотыка чукотской или эскимосской женщины для выкапывания корней осоки могла бы служить настоящим земледельческим орудием.

Раннее земледелие отличается крайней пестротой и беспорядочностью распаханных кусочков и клочков. Особенно в тропическом лесу разделывать приходится кусочки между неподвижными стволами огромных деревьев вперемежку с кустами и проч. С первого взгляда трудно даже различить возделанный участок от обыкновенной лужайки, от старой порубки и проч. Однако и такие участки дают плодосборы, более обнльные, чем охота и рыбная ловля.

II. в конце концов, семьи и роды в своем новом земледелии становятся более грузными и громоздкими. У каждой семьи получается по нескольку участков.

Это земледелие на разбросанных клочках еще сохраняет какой- то кочевой, даже бродячий характер. Индейская семья (в Южной Америке) свободно передвигается по лесу, часто на значительные расстояния, и на каждой остановке находит поблизости какой-нибудь участок, на котором, несмотря на запущенность, все-таки что-нибудь растет, скорее всего маниока. В других случаях, напротив, разбросанность этих участков ведет к постоянным передвижениям от одного к другому, чтоб пользоваться сборами и по возможности улучшать и возобновлять посадки.

Урожай потребляется на месте. Излишки складываются в тайники, большей частью подземные, реже устроенные в крупных дре-
вееных дуплах, или в деревянных амбарчиках, укрепленных на деревьях или на деревянных столбах в защиту от четвероногих хищников.

Такие же тайники и амбарчики на столбах для хранения запасов свойственны и другим формам хозяйства, напр., северным охотникам или рыболовам. Здесь хранятся запасы рыбы и мяса, вяленого или мороженого.

Отсюда между прочим происходит и лесная избушка на четырех столбах, лесной тип свайной постройки, которая некогда была жилищем лесных земледельцев на севере.

«Избушка на курьих ножках» из русской сказки, является таким древнейшим жилищем какого-то лесного племени, повидимому, чуждого славянам.

В дальнейшем семья привыкает странствовать от тайника к тайнику, оставаясь на месте вплоть до потребления запаса. Короткие переходы перемежаются долгими остановками, наступает полу- оседлость, а потом и полная оседлость у центрального участка и амбара.

Таким образом человеческая оседлость возникает в связи с большим запасом?пищи, который неудобно перетаскивать с места на место. Также и в рыболовном быту возникает постоянная оседлость у рыбных озер или у больших рек, куда рыба ежегодно входит с моря огромными тучами для метания икры.

В зоологическом мире различные грызуны прячут на зиму запасы кореньев и зерен и живут постоянно вблизи этого места. Их жилище есть прежде всего кладовая, это спальня, устроенная при амбаре.

В дальнейшем развитии этого раннего земледелия улучшается обработка земли, применяется коллективная работа. Жзнщины и дети, мужчины, старики, выходят все вместе на участок, соединенными усилиями размельчают землю, как пух, проводят борозды, делают грядки, протыкают Яхмки и сажают туда куски корнеплодов, зерна бобов, зернышки хлеба и проч. Вся работа происходит в ручную, огородным способом.

Все же и при такой коллективной обработке женщина является главной полевой работницей. С течением времени это ручное земледелие улучшается больше, орудия приобретают каменные наконечники, проходят через неолит и бронзу и вступают в железный период. Современная мотыка, огородная лопата, заступ, это последние изменения все тех же первобытных орудий для копания. Земледелие становится единственным источником жизни. Работа в обыч
ном порядке развития переходит от женщины к мужчине. Наступает длительная эпоха огородно-мотыжного ручного земледелия, которое в некоторых и притом высоко культурных странах преобладает до сих нор. Таково земледелие японское, южно-китайское, малайское, отчасти индийское; также мексиканское и перуанское в доиснанскую эпоху.

Во всех этих странах Обработка земли производилась, а отчасти производится и теперь, в ручную, без всякого участия скота.

Сюда же относятся и паши собственные культуры, огородные н садовые. Возделывание зерновых хлебов в странах Европы и ближнего востока приняло другую форму, но возделывание овощей, плодов, виноградников, производится в ручную, притом с необыкновенной тщательностью, несравненно более высокой, чем пашенное зерновое земледелие. Виноградник и фруктовый сад по интенсивности культуры гораздо выше пашни.

Первобытное ручное земледелие зарождается в лесах, в хорошо орошенных местностях и в дальнейшем развивается в широких приречных долинах. Леса вырубаются и заменяются посадками. Вообще рост земледелия есть вырубание лесов и замена их искусственными полевыми культурами.

В тропических странах при расширении обработанных пространств является необходимость в устройстве системы орошений. Каждая новая канава есть расширение культуры и победа над пустыней.

Это справедливо для Нила, для Тигра с Евфратом, для туркестанской, китайской и индийской пары рек. пс-кони обросших культурой. Везде орошение создает человеческую жизнь.

С ранним земледелием, созданным женщиной, связано и мелкое животноводство. Первобытный охотник, постоянно воюя со всевозможными породами зверей, постоянно н почти инстинктивно захватывает детенышей живьем.

Звериные хищники кошачьей и волчьей породы также инстинктивно истребляют детенышей, которые являются для них лучшим лакомым блюдом. По человек, очевидно, лишенный такой острой жажды крови, часто прикармливает и воспитывает захваченных детенышей. Этим утешаются девчеикп и мальчишки. Даже современные городские ребятишки возятся с кроликами, со щенятами, с котятами.

Молодые женщины вскармливают более крупные породы, вплоть до медвежат, нередко собственною грудью.

Карл Лумгольц в своей книге «Неизвестная Мексика» описывает, как индианка вскармливает сразу двух питомцев, мальчишку и мед-

Раснростраи. культуры на земле. <>

звери. Занимаясь постоянно охотой, он привык свое внимание сосредотачивать на зверях, причем выделяется какая-нибудь порода, привлекающая наибольшее внимание. В конце концов, эта порода рассматривается, как родственная данному племени (тотем). Предок племени имел форму быка, сокола, крокодила, и все современные соколы, крокодилы это братья людей. В дальнейшем, в племени выделяются роды и каждый род имеет свой собственный тотем. Тотемная порода животных становится священной и неприкосновенной и ее приручение возникает естественно в порядке ее спокойного сожительства бок-о-бок с человеком.

В частности кошка была приручена в северо-восточной Африке, по всей вероятности в Египте, где было развито тотемное почитание зверей и были округа, почитавшие быка, барана, мышь, кошку.

Богиня Башт изображалась с кошачьей головой. После смерти кошек бальзамировали, и в гробницах найдено множество маленьких кошачьих мумий, закутанных в пелены.

В дальнейшем мелкое животноводство начинает приносить хозяйственную пользу. Домашняя птица, напр., дает яйца, перо, мясо. Но ii до настоящего времени животноводство сохраняет свои основные черты.

Во-первых, оно до сих пор находится в руках у женщин. Так птицы, яйца, даже овцы это повсеместно женская доля и женское хозяйство. Этим хозяйка распоряжается независимо от мужа. Далее в мелком животноводстве многие породы до сих пор имеют характер почти исключительно орнаментальный. Певчие птицы разных пород, вплоть до канареек, разводимых в неволе, отчасти голуб,i, мелкие куры корольки, японские длиннохвостые петухи, все это разводится для забавы, для целей эстетических и орнаментальных.

Таково развитие ручной формы земледелия и мелкого животноводства, связанных с женской работой и изобретательностью.

Крупное животноводство вырастает другим путем пз охоты на крупных травоядных. Оно развивается в степи, в травянистой пустыне. В отличие от раннего земледелия оно связано с непрерывными передвижениями и относится всецело к мужской работе. Животные, загнанные в изгородь при посредстве облавы, были убиваемы не сразу. Старых быков и коров сохраняли хотя бы для того, чтобы иметь подольше свежее мясо, но особенно сохраняли маленьких. И таким образом перешли постепенно от копченого и вяленого запаса пищи к запасу живому. Так из охоты загоном развилось первое приручение крупного скота, которое в этнографии так и называется: «огораживание» (hedging по-английски). Насколько можно судить
по стенным картинам, у египтян в раннюю эпоху существовало именно такое огораживание, причем в обширных нх загонах, простиравшихся на многие десятки километров, содержались не только коровы и овцы, но также антилопы с длиннейшими рогами, ныне опять одичавшие.

Сибирские крестьяне на Алтае и Саянах в последние полвека стали развивать новое животноводство, разведение марала или нзюбря, дающего драгоценные молодые рога (панты), продаваемые в Китай на лекарство. Маралов ловят живьем и содержат в обширных изгородях-пастбищах, только прикармливают сеном.

Также п диких слонов в Индии, на Цейлоне н в Индокитае ловят, загоняя в огромные и прочные изгороди. Потом нх постепенно смиряют и приручают и дальше приучают к работе. Прирученные слоны в неволе не плодятся. Таким образом все слоны, употребляемые англичанами и индусами для езды, для перевозки пушек, для корчевания пней п т. п., взяты на охоте живыми при помощи загона.

Приручение крупных травоядных возникает таким образом в степях, даже в пустынях, и от крупной охоты оно приводит нас к скотоводству. Когда огораживание не служит препятствием к размножению породы в неволе, первую стадию одомашнения можно считать преодоленной. Ограда становится излишней как для поимки новых животных, так п для сбережения старых. Охотник, отныне пастух, выходит пз ограды со своим будущим стадом и начинает свободно ходить вместе с ним по степи, от пастбища к пастбищу. Стада разрастаясь рождают скотоводческий быт, так называемый номадизм.

Степное скотоводство, номадизм, есть особая форма культуры, параллельная ручному земледелию и мелкому животноводству приречных долин. Оно развивается независимо от них, по собственным законам. Оно связано с постоянными передвижениями, так как, использовав траву на данном участке, нужно отправляться дальше. Мало того, крупный скот дает и средства передвижения. Развивается езда верховая и вьючная, санная и тележная. Скпфы и германцы кочевали в телегах. Скифы обитали в войлочных кибитках, поставленных на грубые телегн со сплошными колесами, как в нынешних кавказских арбах. В телегах ехали женщины н дети, мужчины передвигались верхом на лошадях.

Скотоводство, по мере умножения человеческих родов и возрастания стад, становится все более подвижным и даже нервным, в отличие от земледелия, которое становится все более оседлым, неподвижным. Скотоводческие племена, возрастая в численности п достигнув известной черты, выходят окончательно из равновесия,
спекаются вместе, как живой и подвижный комок, и обрушиваются на своих земледельческих соседей, как огромная лавина. Они ведут истребительные войны и разрушают культуру древнейших городов и оседлых государств земли. С другой стороны, скотоводство создает особую культуру, весьма своеобразную, особые ремесла, напр., кожевеннее, масляно-молочное, перегонку утешительницы водки пз забродившего молока. Такое производство впервые возникло у номадов и только потом перешло к земледельцам, заменив молоко мукою с прибавкою солода.

Далее при подвижности своей скотоводы естественно становятся странствующими торговцами, возчиками кладей, дорожными посредниками, устроителями сношений между народами совершенно раздельными п ие знающими друг друга. Это одинаково справедливо для северной тундры, среднеазиатской пустыни, Аравии, Сахары. На тундре чукотские kauralit, что означает «обратные», это чукчи приморского происхождения, которые завели себе упряжных оленей п постоянно странствуют между Тихим Океаном п Колымой с торговою целью, даже служат торговыми посредниками между американскими китоловами и русскими на Колыме. Бедуины в сирийской пустыне ii туареги в Сахаре водят торговые караваны между оседлыми народами, живущими на границах пустынь. Правда, с развитием оседлой культуры торговцами становятся люди оседлого, даже большей частью городского происхождения, которые у кочевников занимают скот и лошадей, берут проводников и пастухов. Именно так китайские торговцы в монгольской степи перевозят чан при содействии монголов.

В библейской легенде измаильтяне, купцы маднамскпе, которые шли из Галаада в Египет и чьи верблюды несли стираксу, бальзам и ладан, были, очевидно, скотоводческого происхождения. Им-то сыновья Якова, тоже еврейские кочевники, продали своего брата Иосифа и таким образом он попал в Египет. Такие странствующие торговые караваны между прочим постоянно торгуют рабами, и при случае и сами их уводят силой, вообще являются не только торговцами, но также хищниками. Мы увидим далее, что такие же хищные свойства проявляют и морские торговцы, одновременно купцы и пираты.

В конце концов, караванная торговля есть явление промежуточного происхождения, результат срастания форм скотоводческих, земледельческих и собственно-торговых.

Скотоводство, т. е. развитие крупного скота и возникающая пз него культура, с самого начала связано с мужским трудом, муж-
скою энергией и мужскими настроениями. Оттого в скотоводстве сохраняются долго охотничьи навыки. Часто охота, смыкаясь со скотоводством как бы окрыляется, так как охотник из пешего становится конным или оленным. Тунгусский всадник на верховом олене представляет, быть может, наиболее совершенный тип охотника, существующий в мире. Также и в Северной Америке апач или комаич на полуобъезженном мустанге в XVIII и XIX веках являлся наиболее удачливым охотником за бизонами. Правда, потом и бизоны исчезли и самим охотникам приходится, поскольку они тоже не истреблены, переходить к земледелию.

При более массовом развитии скотоводства, охота приобретает характер забавы, развлечения, спорта. Именно такова верховая охота в степи с соколами, с собаками, даже с гепардами кошачьей породы. Эти охоты так глубоко внедрились в человеческую психику, что от кочевников перешли к земледельцам и удержались даже у самых культурных народов современности, правда, лишь у правящих классов. Русский помещик с его крепостными егерями и сворами гончих, английский спортсмен из сельского дворянства с парфорсною травлей лисиц являются позднейшими представителями этой стилизованной страсти к верховой охоте и должны считаться в современной культуре отчасти пережитком, а отчасти, быть может, формами социального вырождения.

Английская парфорсная охота на оленей и коз, а в некоторых местностях и на лисиц, является ярким примером такой стилизации. Животные сохраняются в парках и выпускаются на место охоты лишь за несколько часов до начала ее. Главным содержанием охоты является скачка с препятствиями, причем и самые препятствия устраиваются искусственные. По окончании травли животных стараются отбить от собак живыми, для того, чтобы сберечь их для другой охоты. Но возбужденные собаки, загнав лисицу или зайца, часто мгновенно разрывают их на мелкие части. За неимением живой дичи, нередко устраиваются искусственные парфорсные охоты. Напр., охота по бумажному следу. Она производится без собак и состоит в скачке вслед за разбрасываемыми бумажными лоскутьями. Лисицу изображает передовой охотник с лисьим хвостом, привязанным к руке.

Другая стилизованная охота культурных классов — стрельба по домашним голубям, нарочно для того разводимым, имеет еще более уродливые формы, жестокие и вместе бессмысленные.

Самое отношение человека к лошади сохраняет мужской характер и по мере развития культуры этот мужской оттенок усиливается
и подчеркивается. Так французское chevalier, итальянское cava- liere, испанское caballero, старо-английское cavalier, — в сущности «конник» от обще романского caballus, «лошадь», означает и рыцаря и дамского любезника. Верховая езда осталась не меньше охоты спортивной забавой мужчин из правящего класса и до сих пор связана в народном представлении культурных масс с каким-то благородством, превосходством.

Скотоводство, как и мотыжное земледелие, склонны к массовому нарастанию. Они создают возможность быстрого увеличения населения и обеспечивающей его материальной продукции.

Мотыжно-огородное земледелие создает мелкую, даже раздробленную крестьянскую форму производства, часто объединенную общегосударственной крепкой политической формой, связанной, напр., с распределением воды при орошении или, как в Перу, основанной на экономическом моменте государственного распределения и потребления продукта.

Скотоводство создает большие, крупные богатства, многочисленные стада, связанные вместе коллективной охраной и родовым владением. При росте стад является острый вопрос, сперва об распределении пастбищ, потом об их недостатке. Таким образом возрастание скотоводства ведет к дальнейшему расслоению или даже к войне.

Скотоводческие племена, сохраняя психологию убоя животных и вечную подвижность своих стад, вообще воинственны. Они гораздо многочисленнее охотников и таким образом каждое военное столкновение, окончившееся чьей-нибудь победой и соединением стад, выводит их из равновесия и заставляет катиться вперед по степи, вытаптывая всякую траву. Таким образом рост скотоводческого населения вместе со стадами скота, роковым образом ведет к собиранию боевого сгустка, способного прокатиться далеко по степи, выйти за ее пределы и обрушиться на соседние народы. История скотоводческих народов изобилует такими примерами, начиная от вторжения еврейских кочевников пз пустыни в Ханаан и кончая бесчисленными полчищами и волнами турецких и монгольских народов, которые катились одна за другой из Азиатской степи через восточную Европу. Самые известные из этих движений — нашествие монголов на Россию и нашествие турок на Византийскую империю. В начале XIX века кафры скотоводы в южной Африке, соединяясь под властью своих местных князей, создавали такие же лавины, которые несколько раз накатывались на буров и были остановлены только англичанами в 80-х годах прошлого века, после поражения последнего зулусского короля Сетевайо.

В хозяйственном развитии своем скотоводство имеет две стадии, первую более первобытную, мясную и шкурную, когда стадо служит только для убоя, мясо для еды, а шкуры для одежды и шатра. На такой стадии находится, напр., чукотско-коряцкое оленеводство, ибо чукчи с коряками оленьих самок не доят и шерсти не собирают.

Следующая стадия — молочно-шерстяная, когда основой скотоводства служит молочное хозяйство, и население питается молочными продуктами, маслом, сыром, кислым молоком, сывороткой, приготовляет кумыс и, наконец, вываривает спнртный напиток, араку. На приготовление одежды н шатровых покрышек идет шерсть, из которой сбивается войлок и ткется cÿimo.

Эта стадия развития при полном расцвете делает убой животных ненужным и даже противным интересу и настроению скотовода. Можно указать в Индии и Среднеазиатских степях ряд скотоводческих племен, которые стали мирными пастырями молочного скота и также мало думают об убое, как и о войне.

Так воинственные монголы, из бича и грозы государств, стали пассивными и мирными пастухами коров и овец. Историки объясняют пх умиротворение влиянием буддизма, по, по видимому, здесь имеет не меньшее значение и развитие молочного хозяйства за счет- мясного.

Есть впрочем другая теория, которая выводит приручение домашнего скота, как и вообще приручение животных, из тотемического принципа уважения к звериному предку и именно этим уважением объясняет отвращение многих скотоводов к убою скота. Тотемное начало, как было указано выше, несомненно играет роль не только в приручении животных, по также и в развитии скотоводства. В Египте Апис—бык и Аммон — овен являлись тотемами кланов. Но едва ли возможно такой широкий хозяйственный процесс объяснить исключительно тотемным влиянием.

Итак, скотоводство и земледелие (вместе с мелким животноводством) развивались самостоятельно и параллельно, притом в различных географических зонах, скотоводство в степях и пустынях, сравнительно сухих, земледелие в лесистых местностях, приречных, хорошо орошенных, часто полных влажной сырости. Впрочем земледелие, осушая болота, проводя канавы и превращая густые леса в открытые пашни, приводит к оздоровлению климата.

Далее начинается взаимодействие н взаимное проникновение обеих хозяйственных форм. В этом отношении скотоводство играет более активную роль, как хозяйство более подвижное и естественно передвигающееся из степей к границам лесов.

Крупные траволдные породы, пригодные длл приручения, обитали и в лесах, хотя и не в таком множестве, как в степях. Таким образом, пример скотоводов не остается без подражания. Первые ручные животные проникают от скотоводов к речным жителям в порядке прямого обмена. Потом начинается процесс собственного развития лесной одомашненной породы, как будет описано ниже. В конце концов, речные жители приобретают и разводят одну за другой все породы домашних животных, хотя сравнительно в небольших количествах. Это не те большие стада полудиких степных животных, какие существуют у номадов. Это домашние животные в собственном смысле. Их нужно держать при доме, создать для них загон, защиту от диких зверей, которые в лесу страшнее, чем в степн.

Приречное лесное скотоводство постепенно врастает в земледелие и начинает оплодотворять и изменять его. Земледелец охотнее и легче всего усваивает молочное хозяйство ^{^[25]} и тканье шерсти в дополнение к более раннему тканью растительного волокна, напр., хлопка, также перевозочные средства, езду верховую и вьючную и колесную на первобытных телегах. Это имеет тем большее значение в лесах при трудностях дорог и всяких сообщений.

Верховая езда есть изобретение степное. Относительно телеги- колесницы решить труднее. Древние формы телег встречаются у кочевников и также у их оседлых соседей. Скифы кочевали в телегах с кибитками, а еврейские кочевники ходили пешком или ездили на верблюдах н лошадей совсем не знали. Яков, типичный еврейский скотовод, ходил постоянно пешком, а жен и детей возил на верблюдах.

Совершенно естественно от езды на лошадях и быках земледельцы перешли к применению тяги животных для обработки земли. Таким образом наступила последняя стадия натурального хозяйства, сложная земледельческо-скотоводческая, эпоха пахотного земледелия.

Первая соха представляла просто укрупненную мотыку или даже кривую корягу с обрубком корня в виде естественного лемеха. Но соха или плуг скоро отделились от мотыки и стали самостоятельны. Вероятно, развитие этой новой формы земледелия шло сравнительно быстро, быт£ может, в порядке мутации. Результаты этой мутации были неисчислимы. Правда, обработка потеряла в интенсивности, но выиграла в экстенсивности. Земледелие получило возможность вместо прежних клочков обрабатывать обширные

участки. Земледельческая территория выросла и по своему пространству и значению стала приближаться к территориям скотоводческим, конечно, с поселками несравненно более густыми.

Таким образом эта соединенная земледельческо-скотоводческая форма хозяйства дала решительный перевес оседлому населению над кочевым. При укрупнении земледельческих территорий она же повела к созданию настоящих государств, сперва небольших, а потом и значительных. Скотоводческие соединения никогда не были прочными. Они приводили скотоводов к нападению на государства земледельческие и к непременному слиянию с покоренными земледельцами п переходу от скотоводства к земледелию. Евреи в Ханаане стали земледельцами, также и кочевники гпксы в Египте, венгры в Паннонни, узбеки в Туркестане, турки в Малой Азии, татары в Крыму и на Волге. На скотоводческой стадии ни одно племя завоевателей удержаться не могло.

В конце концов, большие земледельческие государства включили в свой состав и настоящие степные и пустынные территории с тем же типичным для них скотоводством. Китай включил степную кочевую Монголию и Маньчжурию. Россия включила Башкирию и Киргизскую степь.

Даже в недрах новейших государств рядом с городским капитализмом и сельским земледелием существует и растет скотоводческая форма хозяйства.

Украинский чабан с кривым посохом, герлыгой, постоянно бродящий за овечьими отарами,^{^[26]} такая же типичная фигура, как и оседлый хлебороб. В Соединенных штатах рядом с городскими заводами, обширными полями пшеничных королей-каппталистов, бесчисленными участками фермеров крестьян, существуют в степях миллионные стада и при них население ковбоев, по всем своим привычкам и потреб- ностям по существу скотоводческое.

Мало того в каждой крестьянской деревне у нас, а отчасти в Западной Европе, наемный пастух по всему его складу н быту это фигура скотоводческая, рядом с нанимающими его земледельцами.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

ПРИРУЧЕНИЕ ЖИВОТНЫХ II ВОЗДЕЛЫВАНИЕ РАСТЕНИЙ.

Следует сказать несколько слов о методе приручения домашних животных.

Приручение крупного рогатого скота, лошадей и овец н, быть может, верблюдов, произошло, вероятно, в азиатской степи, турке
станской или монгольской, путем охотничьих загонов и описанного раньше огораживания. Отсюда бык и овца, в конце концов, распространились на восток и на запад. И они составляют зоотехническое основание древнейших культур, ближневосточной, вавилонской п дальневосточной, китайской.

Приручение осла произошло, быть может, западнее, в сирийско- арабской пустыне. Приручение козы имело место в бедных нагорьях, покрытых кустарником при скудном травянистом покрове. Неприхотливая коза и в древности была скотом беднейшего номада и ныне является в оседлом быту «коровой бедняка».

Приручение свиней относится к мокрым лесам у спуска с хребтов и с нагорьев. Приручение буйвола принадлежит болотистым устьям тропических рек. Приручение северного оленя — нагорным тундрам Саянского хребта, откуда оленеводство распространилось медленно на север.

Самый метод, механика распространения домашних животных, имеет много своеобразного.

Первые ручные животные переходили от племени к племени на стыках границ, национальных и хозяйственных, путем прямого обмена или похищения, в результате взаимных набегов и даже завоеваний. Так могла образоваться первая ячейка, основное ядро будущего стада. Дальше начинается новая стадия, приток обновляющей крови уже на местах, от диких животных соответственной породы.

Самцы диких животных чрезвычайно охотно приходят в домашнее стадо для оплодотворения самок, проводят в стаде все время течки, иногда оставаясь и дольше или, наоборот, уходят, уводя с собой самок домашнего происхождения. До сих пор жеребец тарпан (дикая «лошадь Пржевальского») уводит кобыл из киргизских табунов; дикий олень самец приходит в чукотские, тунгусские, коряцкне оленьи стада, и является в стаде самым привилегированным, излюбленным владыкой гарема.

В сущности трудно определить, чем именно домашнее стадо привлекает дикого быка. Повидимому, под влиянием человеческого ухода время течки и время рождения телят у домашних стад наступает несколько раньше, чем у диких. Таким образом, первые дикие самцы с ранней половой пробужденностью, самые крепкие и самые ярые, не находят на воле соответствующих самок и приходят в домашние стада.

С другой стороны, приручение, культура, влияет на половые отправления животных пород, создавая стремление к гибридности.

Повиднмому, диких быков заражает это странное и нам не вполне понятное стремление к гибридизации, рожденное культурой.

Как бы то ни было, совершенно несомненно, что каждая порода домашних животных, начавшись от маленькой привозной группы, обогатилась на месте кровью местной породы. Кровь привозная совершенно растворилась в местной. Таким образом, в конце концов, каждая порода домашних животных местного происхождения. Так. напр., в Евразии были две породы диких лошадей. Одна лесная, косматая и толстая с коротким туловищем и огромной головой. Животные этой породы изображены на рисунках французского палеолита. Дикие лошади лесной породы водились в Европе вплоть до XV —XVI веков, как видно из летописей. Вторая лошадиная порода — степная лошадь с тонкими ногами н короткой красивой головой, тоже водилась в русской степи до XVI века. Владимир Мономах говорит об охоте на этих лошадей в своем «Поучении» детям. На скифских вазах изображены полуукрощенные лошади этой степной скифской породы. Лошадь Пржевальского является последним остатком этих диких лошадей в восточной степи.

Приручение лошадей началось в степи и относится именно к степной породе. Но потом коневодство стало распространяться па юг и на запад в леса, сперва при помощи случайных покупок. У нас есть, напр., древняя картина, изображающая привоз на остров Крит лошади на судне, повиднмому, из Египта. Постепенно обогащаясь притоком местной крови в лесистых областях Евразии, возникли и местные породы лесной лошади. Таковы английские и шотландские пони, толстые тяжеловозы — французские першероны и русские битюги, а также и маленькие дикие косматые лошадки, на которых ездили древние германцы, славяне, литовцы.

В IX веке в Дании норвежский впкинг Роллон, или Ролла, впоследствии завоевавший Нормандию, не мог найти лошади по собственному росту. Его длинные ноги доставали чуть не до земли и ему приходилось расхаживать пешком, отчего его называли Gang-Bolla — «пеший Ролла». Эти мелкие датские лошадки тоже были лесной породы.

В русском полесье на Волыни эта лесная порода мелких коньков сохранилась до сих нор в полной неприкосновенности. Французский путешественник Тиссо, посетивший Волынь в восьмидесятых годах XIX века, писал, что в волынских лесах водится упряжное
животное неизвестной породы, ростом побольше собаки. Жители зовут его: «киняка». ^{^[27]}

Арабская лошадь проникла в Аравию из средне-азиатской степи через Персию уже в историческое время. Древние арабы не знали лошадей, а ездили на верблюдах. Еврейские кочевники пришли в Ханаан, не зная лошадей, а только ослов и рогатый скот, о чем засвидетельствовано в заповедях. Девятая заповедь гласит: «не пожелай ни вола его, ни осла его, нп всякого скота его». Лошадь в этом перечне отсутствует. Конные боевые колесницы филистимлян нагоняли на евреев ужас. С другой стороны, многие народы ближневосточной культуры, ассирийцы с вавилонянами, эллины, сирийцы, египтяне, заимствовали у восточных степных народов именно колесницу с упряжными лошадьми, верховую же лошадь узнали потом. Герои Гомера не знают верховой езды, а выезжают на бой в колеснице.

Также и различные породы рогатого скота в лесных и степных местностях в большинстве возводятся к местным диким породам.

В связи с этим ставится вопрос об одичании одомашненных пород. Это одичание происходит до сих пор с большой легкостью. Все три Америки — Северная, Центральная и Южная — можно сказать, переполнились потомством одичавших пород, вывезенных из Европы, крупного рогатого скота, лошадей, овец, коз и проч. В XVII и XVIII веках эти одичавшие стада были лучшим предметом охоты для индейских племен Америки. В XVIII веке начался огромный процесс приручения этих стад, несметно размножившихся на воле. До сих пор еще в западной Бразилии и Боливии удачливые скотоводы умудряются ловить, укрощать и таврить вольный скот пустыни. Также и так называемые «мустанги», дикие лошади южных штатов Северной Америки, давали материал для приручения индейцам и белым охотникам.

Процесс одомашнения и распространения полезных растений имеет иное течение. Число животных пород, одомашненных человеком, сравнительно невелико и исчисляется десятками. Собака, корова, буйвол, як, зебу, коза, северный олень, лошадь, осел, верблюд одногорбый, верблюд двугорбый, свинья, кошка, кролик, морская свинка, лама, альпака, охотничий гепард, охотничий хорек, отчасти слон; из птиц: куры, гуси, утки, павлины, фазаны,
цесарки, голуби, индейки, канарейки, наконец, в последнее время страусы. Почти все эти породы имеют чрезвычайно широкое мировое распространение. Каждая особь этой породы имеет свою индивидуальность и особую цену. Лошадь, корова, для крестьянского хозяйства основа благосостояния.

Напротив, число одомашненных растений исчисляется многими сотнями. Некоторые полезные растения имеют мировое распространение, таковы пшеница, картофель, рис, маис, табак. Другие, напротив, имеют лишь местное распространение внутри данной географической зоны: таковы финиковая пальма, хлебное дерево, маслина.

Ценность полезных растений имеет массовый характер. Отдельное зернышко, волоконце льна, даже корешок моркови весьма незначительны. Только их чрезвычайная масса создает из них ценности.

Соответственно этому распространение домашних растений отличается от распространения животных. Местные полевые травы не имеют отношения к культуре. Их нельзя допускать на поле. Их надо, напротив, вытаскивать, безжалостно уничтожать, тем более, что в борьбе за существование сорные травы сильнее и крепче культурных растений и легко заглушают их. Таким образом не может быть и речи об обновлении посева местными влияниями. Предоставленные сами себе, культурные растения не могут существовать. Стадо без человеческого ухода дичает и обращается в дикую породу. Поле, без человеческого ухода, глохнет и зарастает бурьяном.

Улучшение породы растений происходит от внутренних культурных действий. Оно производится подбором семян, их освежением, смешением различных сортов, подбором одного выдающегося сорта.

Конечно, и в разведении животных такие внутренние селекционные действия имеют место, но там существуют и другие, более первобытные, самодействующие факторы.

В сфере культурных растений только крупные плодовые деревья имеют известное сходство с домашними животными. Каждое плодовое дерево представляет известную ценную индивидуальность. Отдельная финиковая пальма в оазисах Сахары ценится не менее коровы. С другой стороны, плодовые деревья допускают освежение крови посредством прививки дичков, взятых пз леса. Наконец, плодовой сад, одичав без ухода человека, может существовать, борясь за жизнь. Правда, продукция его портится, яблоки, груши, становятся мелкими, кислыми. Впрочем, на Черноморском побережьи черкесские сады, оставленные без призора, после переселения хозяев, в Турцию в 1864 и 1876 гг., до сих пор дают хорошие плоды, собирав-

мые русскими из позднейших переселенцев для продажи и вывоза. В особенности же эти брошенные плодовые рассадники годятся для выбора дичков п перевозки в новые культурные сады.

Из этого краткого анализа можно видеть, что хотя земледелие и скотоводство возникли одновременно и параллельно, но земледелие по самому существу своему гораздо более подчинилось культурному процессу, чем скотоводство. Ибо земледелие имеет дело с беззащитными и слабыми былинками, сильными лишь в массе, а скотоводство смиряет отдельные и подвижные зоологические особи и не может смирить до конца.

Главная культурная порода, крупный рогатый скот, служит до сих пор не только для молока и мяса, но также и для кровавого зрелища, боя быков.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

НАЧАЛО TOI* ГО ИЛИ.

Подробный анализ развития материальной и технической культуры не входит в план моего рассмотрения. Было указано выше, что техника орудий и оружия поднимается от палеолита к неолиту, далее к медному и бронзовому веку и, наконец, к железу. Конец неолита и начало бронзового века часто совпадает с расцветом мотыжного земледелия. Дальнейшее развитие бронзы и появление железа совместны пахотному земледелию.

Потом отмечается укрупнение маленьких ячеек и превращение их в государства н прежде всего возникновение городищ, городов, как центров племенных и географических, накопление богатства, улучшение построек, расслоение классов, начало науки и, наконец, письменность.

Однако, прежде чем коснуться всех этих новых явлений, надо отметить еще одну основную экономическую силу, весьма древнюю, но вместе с тем действенную и непрерывно растущую до самого последнего времени. Эта сила — торговля.

Торговля, обмен, в начале имеет междуплеменной характер. Внутри племени торговля не имеет места (за отсутствием товаров внутреннего обращения). Пища есть достояние всех, жилище тоже или общее, пли, напротив того, каждая семья приготовляет себе свой собственный приют и нет речи об уступке этого приюта другому лицу. Также и утварь каждый готовит себе сам. Когда заговоришь, напр., с коряком или чукчей о необходимом предмете домашнего обихода и предлагаешь купить его, он иногда посмотрит с удивлением и отве-
tut: humuh-mitkin — «соответствующее мне», т. е. моим потребностям. — II тогда ни за что не отдаст.

.Больше всего ценятся оружие и украшения. На это первобытный человек, в особенности мужчина, затрачивает бесконечно много времени н старания. Но продать этого нельзя. Во-первых, это слишком дорого, «прильнувшее к сердцу», — как говорят чукчи; во-вторых, продать это грешно, табу. Вместе с оружием можно продать удачу в охоте. Вместе с украшениями - -здоровье и самую жизнь.

Оружие и украшения даже после смерти владельца погребаются вместе с ним. Таким образом они являются предметом своего рода загробной собственности.

Однако, при всей скудности первобытных производств и ремесел, в междуплеменном обиходе рано намечаются предметы возможного обмена,.а, стало бы ть, и торга. Таковы каменные топоры и ножи или просто куски материала для их изготовления. Хороший кремень или диорит для топоров встречается не часто. Есть обширные местности внутренних приречных долин, занесенных песком или глиной и совершенно не знающих камня. Таким образом каменные орудия и куски твердого камня издавна служат предметом обмена и переходят при обмене через несколько племен, часто за много сотен верст от своего месторождения.

На северо-востоке Сибири железные орудия оттеснили и вытеснили каменные, оттого и прекратилась торговля каменными топорами. Зато уцелело собирание, выламывание и обтачивание каменных брусков для точения, которые продаются п уходят далеко. Раньше бруски употреблялись для оттирания каменных лезвий, теперь идут на оттачивание железа и стали.

Далее следуют краски для раскрашивания тела, яд для отравленных стрел, там где такой употребляется, каменные чашн, наконец, глиняная посуда. Гончарное искусство существует спорадически у отдельных племен. Поэтому глиняная посуда, раскрашенная ii обожженная, становится первым настоящим товаром, иногда переходящим еще дальше кремневых топоров.

Важное значение имеет материал для украшений, нефрит, янтарь и, наконец, драгоценные металлы в порошке, в зернах в кусках ii в готовых изделиях. Балтийский янтарь попадал по торговой дороге к Средиземному морю, вероятно, задолго до бронзы. Блестящие и ценные металлы переходят от народов технически развитых к технически отсталым. В Полинезии и Новой Гвинее предметом торгового обмена являются особо приготовленные ожерелья и браслеты из округло-оттертого перламутра различных раковпн.

На севере Евразии предметом всеобщего обмена являются шкуры домашнего оленя и готовая меховая одежда. Из Азии они переходят в Америку и ценятся несравненно выше одежд, приготовленных из шкур дикого оленя вперемежку со шкурами мелких животных и даже водяных птиц, как это в обычае у американских охотничьих племен.

Тундренные чукчи покупают у лесных ламутов и юкагиров связки березовых брусков и жердей, подготовленных для выделки саней и т. д.

Приморские чукчи с эскимосами взамен за оленью одежду дают жесткие тюленьи шкуры для подошвы, тюленпну для летней одежды, свитки ремней моржовых и лахтачьих (Phoca barbata. Этот крупный тюлень у русских поморов на западе называется морской заяц, а у русских колымчан и анадырцев на востоке — «лахтак»). Они дают китовую ворвань и тюленье сало в обмен за оленье мясо, языки, пуд- динги оленеводческой стряпни.

Рыболовы выменивают у оленеводов вяленую рыбу на сушеное мясо и мороженную рыбную строганину на мороженное мясо, рыбий жир на оленье сало и т. д.

В области Берингова моря предметом туземного обмена служат связки брусьев и жердей для остова байдары и целые подобранные остовы, гнутые ведра из широкого луба канадской сосны, летняя обувь из тюленины, непромокаемые балахоны из тюленьих, моржовых и медвежьих кишек, особо выделанных, водонепроницаемых и прозрачных.

С развитием ремесленной техники предметом обмена делаются новые изделия. Оружие из железа и стали, кинжалы, мечи, украшения из золота и серебра, серьги, браслеты, ожерелья, ткани лучшей выделки, отделанные шитьем, различная посуда, кованая из металла, оловянные кубки и драгоценнейшие серебряные вазы, например, находимые в скифских курганах южно-русских степей. Наконец, с развитием скотоводства в обмен поступает скот и раньше всего двуногий человеческий скот, рабы, военнопленные, просто проданные господами или схваченные чужеплеменниками.

С самого начала торговля была стимулом к ремесленному производству не только для себя, но также и для продажи. Конечно, и наоборот, ценности, вырабатываемые или добываемые племенем, рождали торговлю. Но торговля укрепляла производство, превращая случайное в обычное, частное в общее.

То же начало производства можно наблюдать и теперь у весьма первобытных народов, имеющих некоторые ремесленные или художественные навыки.

Распростран. культуры на земле.

Так эскимосы п чукчи на берегах Берингова моря искусны в выделке обуви из шкуры тюленя и проявляют большое художественное чутье в резьбе по белой кости, моржовой или мамонтовой, а с начала XIX века они стали превращать эти навыки в ремесленное производство. Приток золотоискателей на Американском берегу создал для обуви огромный ненаполняемый рынок. Посредниками были американские китоловы, которые охотно собирают и выменивают у туземцев такие сапоги. Они же скупают резные игрушки, фигурки, цепочки и пр. и перепродают нх в домашние коллекции американских богачей в качестве редкостен (Curio).

К концу неолита торговля имела довольно широкое распространение. Она велась но привычным торговым путям, большей частью по течению рек, соединенных волоками, позволявшими переходить из одной речной системы в другую. Таковы именно знаменитые древнерусские пути из варяг в греки и из варяг на восток с такими волоками, как Переволока, Волок Ламский, Волочек (Смоленский), Вышний Волочек (Тверской) и множество других (см. рис. 8, на стр. 260). В средней Европе древний янтарный путь вел с Балтийского моря вверх по Одеру и потом на Мораву и Дунай. Волок был у города Прерава,т. е. прорыва. «Прорыв» — это другой вариант того соединяющего «волока».

Такие старинные торговые тропы-пути тянутся через среднюю Азию, через Сахару в Африке. На севере вдоль тундры от Обн к Енисею, от Енисея к Хатанге, к Анабаре и Лене, оттуда к Яне, Индигирке и Колыме. В приморских областях есть такие же старинные морские пути, напр., путь с Британских островов на берег Галлии, дорога через Берингов пролив из Азии в Америку, путь расселения полинезийских народов в Океании и многие другие.

Механика торгового обмена вначале производится без всякого определенного мерила. Первобытный человек ценит в вещи только потребительную стоимость, а о меновой не имеет понятия. Также и потребительная стоимость часто определяется капризом или внезапным вдохновением. В порыве такого вдохновения за полюбившуюся вещь первобытный человек с радостью, с восторгом заплатит в три дорога. Самый обмен производится в виде торжества, пиршества при большом стечении соседей. Он состоит из обмена взаимных подарков, производимого в обрядовой форме, напр., в виде особого торгового или обменного танца. Торговые ярмарки, брачные пгрища между сел, большие пнры для соседей, соплеменников и даже для гостей иноплеменников, все это соединяется вместе. До настоящего
времени ярмарка является местом народного увеселения и привлекает множество гостей.

В начальной стадии отмечается даже так называемая немая заочная торговля, где два разноплеменных народа, не доверяя друг другу ii постоянно опасаясь нападения, производят обмен в темную. Продавец выкладывает свой товар на видном месте и сам уходит. Потом приходит покупатель, прикидывает оценку и кладет товарный эквивалент собственной продукции. После того продавец приходит опять и если он доволен предложенным, то забирает его и уносит. А его собственный товар достается покупателю. Если же он недоволен предложенной ценой, он забирает свое, и сделка расстраивается.

Предания о такой торговле многочисленны и разнообразны, но местами она существует и теперь, по крайней мере существовала до сравнительно недавнего времени.

В дальнейшем, чтоб увеличить взаимное доверие, торговля объявляется священной п требующей мира. Она производится на племенной меже или в междуплеменной полосе, п обнажать оружие во время торга считается тяжким проступком, нечестным, табу.

По мере расширения торговли почти непроизвольно возникает одна общая единица оценки и обмена, которая является эмбрионом денег. Деньгами бывают разнообразные предметы. Напр., у малайцев каменные топоры с затейливой орнаментацией, слишком громоздкие для настоящего употребления, являются деньгами или по крайней мере счетными вехами богатства. Эта валюта тяжелого веса мало удобна для перевозки. Также деньгами бывают раковины и украшения из перламутра по их всеобщности для разных племен.

Далее следует живой скот. Латинское pecunia, «деньги», происходит, очевидно, от pecus — «скот».

Также и в русской поговорке, «весь скот н живот», выражается то же представление о скоте, как главном предмете богатства. В древней Руси деньгами являлись дорогие меха-куны. Потом из серебра чеканились монеты с такой объявленной меновой ценностью: «Гривна — кун».

В течение долгих периодов времени торговля в сущности не давала барыша. Она состояла из простого обмена п кончалась потреблением. Даже если предмет торговли переходил из рук в руки, от племени к племени, он в сущности не становился товаром. Он нес с собой ценность,не меновую,а потребительную н, достигнув назначения, тоже шел в потребление, в дело.

Не было момента накопления, момента излишних полезностей, момента богатства. Первобытная экономика и социология наполо
вину инстинктивно борются с принципом богатства. С одной стороны, общая жизнь на миру, общее потребление, то, что выражается в сжатом термине: «натуральный коммунизм», а с другой стороны, неумение предвидеть, слабая забота о завтрашнем дне, мешают накоплению.

Человек довольно поздно научился делать запасы и спасать себя, по крайней мере, от сезонного голода. Дальше этого простейшего запаса итти было трудно.

Мало того, общественное мнение взирало с неодобрением на каждое накопление богатств. Для вождя, влиятельного воина, если у него скоплялись излишние продукты, считалось делом чести собрать соседей и устроить пир навесь мир. Ярче всего это выразилось в североамериканском обычае potlach, где вожди родов копят всевозможные припасы, одежду, еду, в течение года или двух, а потом созывают гостей, устраивают пиршество и все скармливают и раздают до конца.

Они остаются после праздника бедными, но влияние их растет. Явные следы этого неодобрения богатых накоплений встречаем повсюду. Скупость вообще считается грехом унизительным и неприличным, щедрость, напротив, является главнейшей добродетелью, особенно для людей родовитых. Недаром у англичан слово лорд сокращено из hlaford и означает «раздатчик хлеба».

Все же торговля из века в век растет и приводит к накоплению ценностей в руках и тайниках у проворных и сильных воинов, старейшин племени. Вопреки распространенному мнению от торговли в начале богатели не странствующие торговцы. Торговля, как ремесло, имела слишком неверный характер и сплошь и рядом приводила к разорению.

Результаты торговли стали набухать на другом конце лестницы, в руках уважаемых и сильных старшин. Это накопление, действительно первоначальное нбо — первоначальнее его не было ничего — привело к первому общественному расслоению.

Первоначальное накопление происходило в руках старшин с такой неизменной и неизбежной правильностью, что вся проявляемая ими щедрость была недостаточна, чтобы уничтожить все накопление. Мы встречаем в дальнейшем во владении старшин укрепленные дворы и амбары со всяким добром, стада скота, челядинцев-рабов, погреба с припасами, домашними и привозными. В этом отношении любопытны перечни царских богатств у Гомера или занесенные в русскую летопись перечни домовых богатств и запасов ранних российских князей. Эти запасы, в значительной степени, созданы и собраны торговлей.

Торговля как специальность, как ремесло, как призвание, возникла значительно позже. II то это была специальность сложная ii сборная. Торговец одновременно был странствующий воин, пират, искатель приключений, часто ушедший из собственного племени или даже изгнанный, вольный человек, подобравший вольных товарищей, такой человек, которому в старом укладе жизни было тесно пли вовсе не было места.

Эти странствующие искатели богатства становятся в дальнейшем носителями бродила материальной и экономической культуры. Такая торгово-военная вольная группа противоположна племени. Она определяется у русских славян термином «гость», что означает одновременно «торговец», а на латинском языке уже прямо hostis — «враг». В английско-саксонском языке host, напротив, «хозяин». Противоположность интересов торгового гостя и хозяина выступает особенно четко. В руках таких торговых шаек, в особенности у их удачливого предводителя, торговые богатства накоплялись даже быстрее, чем в общинах у старейшин. Здесь возникает представление о торговом накоплении, об обороте, о купле-продаже и о перепродаже.

Одним из важнейших товаров постоянно являются рабы — живой человеческий товар. В Африке с незапамятных времен и до конца XIX века прибрежные купцы, арабские а также и негритянские, снаряжали целые походы во внутреннюю часть страны специально за человеческим товаром. Рабы покупались у богатых владельцев, царьков и землевладельцев. Но чаще всего деревни брались приступом и лучшая часть населения уводилась,как добыча,вместе с его собственным скотом. От этих ужасных экспедиций пустели и разорялись целые околотки и даже области.

Таким образом, древняя торговая охота за человеческим скотом для его перепродажи дожила до современности и не исчезла даже и теперь.

Торговля, как экономическая сила, настолько обособляется, что начинает соперничать и бороться с нормальными общественными силами. Бродячая торговая дружина присоединяется к племени в каком-нибудь более удобном пункте, потом покоряет себе племенную ячейку, создает междуплеменной сплав и основывает новые центры. Именно так варяги Аскольд и Дир заняли и завоевали Киев и стали владеть им. Также и Олег, с дружиной, явился к Киеву под видом купцов (гостей) и в свою очередь занял Киев, умертвивши Аскольда и Дира. Таково же было основание торговых колоний финикийских, эллинских, арабских.

Дальнейшее развитие торговли принадлежит исторической эпохе.

племен, уцелевших в недоступных горно-лесных областях больших островов и полуостровов Индонезии. Эти племена принадлежат к трем расам: негроидной, монгольской и малайской.

Повиднмому,эта Индонезийская область является узлом каких-то весьма первобытных и древних людских расселений.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ. АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ И ИСТОРИКО- ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ ЭТНОГЕОГРАФИИ.

Географические предпосылки, определяющие географические зоны человеческого расселения, не являются единственным объектом этногеографического изучения.

Кроме данных собственно географических, имеются еще три рода научных данных, весьма важных для этнографии и этногеографии. Таковы: 1) данные археологические; 2) данные антропологические и 3) данные историко-лингвистические.

Археологические данные являются результатом раскопок, произведенных в различных странах (преимущественно в Западной Европе). Они относятся к различным эпохам человеческой культуры, начиная от эпохи железа и уходя в древность, в глубину земли, вплоть до эпохи древнейшего палеолита и даже до образования первых человекоподобных племен из расы приматов.

Антропологические данные относятся к физическим свойствам различных человеческих народов, объединенных в общие группы и расы по родственным признакам. Эти физические признаки человеческих рас являются, конечно, нх основным издревле унаследованным свойством, так же точно, как физические признаки рас и пород зоологических.

Лингвистические данные относятся к характерным признакам и родству языков. Язык является важнейшим орудием человеческой культуры, влиявшим на ее создание и в свою очередь изменявшимся под ее воздействием. С анализом лингвистических данных тесно связан также и анализ словесных созданий человечества в области литературы, полуисторических и исторических преданий вплоть до начатков письменности в виде различных документов, записанных на скалах, на памятниках, на глиняных плитках и, наконец, на коже и бумаге. Эти исторические письменные данные, хотя и принадлежат сравнительно с предыдущими категориями к более поздней эпохе, однако, чрезвычайно драгоценны точностью и вразумительностью своих указаний.

К сожалению, эти три рода этнографических и этногеографиче- ских данных до сих пор были предметом обособленного изучения археологии, антропологии и лингвистики (вместе с историей). И не было сделано сколько-нибудь связной попытки объединить их вместе в одно стройное целое.

Между тем, можно указать на ряд чрезвычайно важных противоречий между этими различными данными. Я приведу здесь лишь несколько примеров.

1. Археологические данные свидетельствуют, что в западной Европе, в частности, во Франции и Испании к северу и югу от Пири- нейского хребта обитали человеческие племена в течение долгого времени, переживая изменение климата, флоры и фауны. Человек обитал здесь вначале одновременно с пещерным львом, носорогом и бегемотом, охотился за разными породами бизонов, антилоп и диких коз, потом, по мере наступления ледников, стал охотиться за мамонтом и северным оленем, далее,.при новом потеплении климата, вместо северного оленя стал охотиться в степях за дикою лошадью, а в лесах за благородным оленем. Культура этих племен относится к последовательным стадиям палеолита, медленно сменявшим друг друга. Сохранились многочисленные произведения палеолитического искусства, исполненные с большим совершенством и относящиеся к вышеупомянутым породам животных, напр., изображения мамонта на пластинках мамонтовой кости, изображения северных оленей на пластинках оленьего рога. Множество изображений сохранилось также на стенах пещер.

Остатки человеческих костей вместе с статуэтками и рисунками, изображающими людей, дают представление о человеческих расах той отдаленной эпохи. Мы находим черепа очень первобытного строения, близкого к обезьянам. Далее, мы имеем признаки негроидной расы маленького, почти карликового роста и насколько можно судить по дошедшим статуэткам, — с рунообразными волосами на головах и с так называемой стеатопигией, т. е. развитием жировых отложений в области таза и бедер (на женских фигурках). Длинные бороды некоторых рисунков напоминают о кавказской расе, некоторые черепа, как указано выше, имеют монголоидные признаки. Предметы культуры: гарпуны, метательные дощечки, также характер искусства, живо напоминают эскимосов и палеоазиатов. Таким образом, следует заключить на основании этих раскопок, что в западной Европе в очень древние эпохи обитали племена первобытные, обезьяно-подобного вида, другие племена малорослые негроидные, подобные бушменам, третьи длиннобородые, подобные кавказ
ской расе, далее — племена монголоидные и, наконец, еще другие, подобные палеоазиатам.

При этом разнообразии человеческих племен этой эпохи, культура их, напротив, отличается своим однообразием'"!! даже единством. Особенно первые, ранние стадии палеолита совершенно однотипны не только в западной Европе, но решительно повсюду. В средней h восточной Европе и в других частях света также были производимы раскопки, хотя и не столь многочисленные. Палеолитические орудия, найденные там, совершенно подобны найденным в западной Европе. Человеческие кости и черепа из этих находок тоже примыкают к вышеуказанным первобытным типам.

Таким образом, западная Европа является как будто бы прародиной или во всяком случае местом очень долгого обитания различных человеческих рас, которые ныне здесь больше не встречаются, и остатки которых существуют в других чрезвычайно отдаленных местностях. Малорослые бушмены с признаками стеатопигни обитают, напр., на южной оконечности Африки; эскимосы—в Гренландии. Вопрос об исчезновении первобытных рас, населявших Европу, является загадочным. Человеческие расы вообще трудно исчезают. Даже при завоевании другими племенами, лучше вооруженными и обладающими более высокой культурой, побежденные народы сливаются с победителями, образуя низшие классы и часто, в конце концов, совершенно растворяют победителей в своей национальной среде. Даже в Северной Америке и в области Антильских островов племена американских индейцев, безжалостно истребленные испанскими и английскими переселенцами, все же не исчезли совершенно. По новейшим изысканиям, их антропологические признаки, навыки материальной культуры, остатки фольклора и пр. сохранились до сих пор в населении метисов и креолов, в особенности, в наиболее глухих округах. В Центральной н Южной Америке по тихоокеанскому склону население, говорящее на испанских диалектах, является в сущности все тем же индейским населением, — с примесью кавказской крови,—преимущественно на социальных верхах.

Современные французы, это латинизированные галлы; англичане — это смесь саксонцев и кельтов, покрытая сверху налетом французско-норманской культуры и пр. н пр.

В частности, в области Ппринеев, где наиболее многочисленны остатки палеолитической эпохи, мы встречаем племя басков, обитающее здесь очень давно и отличное по языку от всех окружающих языков пндо-европейской группы. Баски являются последним остатком обширного иберийского народа. Было бы естественно сблизить

Распростран. культуры на земле. 8
это полуисчезнувшее племя с палеолитическими расами древних эпох. Однако, затруднение в том, что современные баски антропологически принадлежат к белой расе и ничем не отличаются от своих соседей.

Это первое противоречие естественно приводит нас к антропологическому анализу народов белой расы, населяющих Европу.

2. В трех основных вариантах (темноволосые, русоволосые, светловолосые) народы белой расы сплошною массой заселяют современную Европу. Светловолосые племена, северные германцы, .британцы, северные славяне, скандинавы, литовцы, латвийцы, эсты, финляндцы живут многолюдным венком вокруг Немецкого и Балтийского морей (Северное Средиземное море). Эти холодные области с их скудной природой являются как бы прародиной всей светловолосой расы. Ни в какой другой стране на всем земном шаре не встречается племен с преобладанием светловолосых блондинов и русоволосых шатенов над черноволосыми брюнетами. Только в некоторых долинах Кавказа и Памира встречаются темноволосые племена с примесью блондинов и шатенов более заметной, чем в нижних долинах тех же областей. Однако, блондины и шатены нигде не имеют преобладания и уступают в численности брюнетам.

Так, по указанию Деннкера, «у осетин встречаются белокурые волосы (10%) ii светлые глаза (29%), сравнительно чаще, чем у других кавказцев, кроме имеретинцев, лезгинов, дидойцев и чеченцев. Брюнеты с темными глазами и волосами составляют, однако, 51— 53% всего числа осетин, а потому процент блондинов у них еще недостаточен для причисления этих племен к светлокожим народностям, как делают это все этнографы от А. Марцеллина и до нашего времени. Ростом осетины выше среднего (1,68 метра) и короткоголовые (головной указатель на живых 82,6)». ^{^[32]}

Данные, относящиеся к Гималаям и Памиру, говорят о решительном преобладании темноволосых над светловолосыми. Так о Кафирах в горах Кафиристана Робертсон говорит, что даже по цвету кожи они одинаково отстоят от белых и от черных рас. Впрочем у племени презупцев, одного из самых древних, в раннем возрасте среди детей часто бывают светлые глаза и русые волосы. *

Напротив, по указанию Лушана, Тахтаджи, живущие в Тахта- Коруме, в соседних горах, совершенно одиноко и замкнуто, все без исключении являются очень смуглыми, черноглазыми. «Я никогда не замечал, даже у самых маленьких детей, светлых волос»,—пишет исследователь.—У мужчин чрезвычайно сильно выражена чернота волос. Головной указатель 82 — 91, в среднем тоже, стало быть, короткоголовый тип».^{^[33]}

Гималайские и памирские горцы, очевидно, представляют меньше примеси светловолосого типа, чем горцы кавказские.

Таким образом,светловолосая раса ныне всецело принадлежит северо-антлантнческим странам Европы. Однако, едва ли эти скудные страны являются прародиной светловолосой расы. Происхождение ее, очевидно, должно относиться к каким-то другим областям. Но мы не имеем никакого представления об этой отдаленной от нас географической возможности.

Другая антропологическая разновидность белой расы (темноволосые брюнеты) имеет гораздо более широкую область распространения в средиземноморских странах Европы и северной Африки сквозь ближнюю Азию до северной Индии. Русоволосый тип распространен в промежуточной полосе центральной Европы, и далее к северо-востоку, в европейской России и западной Сибири.

Однако, вопрос осложняется тем, что все три антропологические разновидности белой расы: блондины, шатены, брюнеты, вместе с четвертой разновидностью — эритрейцы (рыжие) никогда не являются в племенной обособленности. Каждый народ, даже каждый осколок любого народа белой расы, заключает в себе все четыре разновидности, смешанные между собою в различных пропорциях. Таким образом, разновидности белой расы внутренно связаны между собою.

Мы постараемся ниже сделать анализ этого антропологического расщепления, пока же укажем лишь на то, что современные народы белой расы, заселяющие ныне Европу, трудно ввести в соотношение с палеолитическими племенами, когда-то населявшими те же самые области.

Однако, в современных европейских народах попадаются особи с воскресающими признаками карликовых (темнокожих) племен палеолитического периода.

3. Лингвистические данные указывают на близкое родство языков, существующих в современной Европе и объединяемых вместе в индо-европейскую группу.

Языки этой группы, как указано выше, простираются на восток до Туркестанской впадины и дальше отходят на юг через Персию

в Индию. Древние исторические данные свидетельствуют о движении индо-европейских народов в указанном направлении с востока на запад » с севера на юг.

Это движение развивалось медленными неглубокими волнами, неся с собою свою собственную культуру и заливая на западе и на юге туземные племена. Европейские народы, вероятно, являются смешением каких-то туземных народов с индо-европейскими пришельцами с востока. Но мы совершенно не в состоянии отделить элементы пришлые от элементов туземных. В частности, как указано выше, мы не имеем никакого подхода к вопросу о том, являются ли светловолосые пришлым или туземным племенем.

В области монгольской расы мы тоже встречаем ряд подобных противоречий.

Монгольские и турецкие весьма многочисленные народы имеют вообще говоря два основных человеческих типа: монголоидный it туркоидный. Эти антропологические типы будут характеризованы ниже. Здесь мы должны указать, что каждый монгольский или турецкий народ имеет в себе эти оба человеческие типа. Они существуют рядом, не смешиваясь и выявляясь снова и снова в последующих поколениях, причем монгольский тип часто преобладает у женщин, а турецкий у мужчин. Женщина, быть может, является более консервативной хранительницей древнего антропологического типа. Напр., у белой расы в идеале женской красоты подчеркнуты золотые волосы, не только у русоволосых, но даже и у темноволосых племен. Греческая Афродита и спартанская Елена имели золотые волосы. На челе итальянской красоты стояли, как известно, блондинки. В Италии выделялись красотой венецианские блондинки, известные нам по картинам Тициана.

Великорусская народная песня воспевает у парня русые кудри. Кому мои кудри,

Кому мои русы,

Достанутся расчесать.

Украинская песня восхваляет у мужчины черный ус.

Ой, лихо, не Петрз^тсь,

Биле лично, черный вусь.

Но у женщин даже украинская песня восхваляет золотые волосы. . . . Там татары идуть,

Волыночку ведуть У волыночки коса С золотого волоса.

Дальше описывается, как золотая коса волыночки осветила темный лес и битую дорогу.

Между прочим, идеал красоты, существующий у различных рас, имеет важное значение для определения пх антропологических различий. Каждая раса и каждый народ склонны наиболее типичные черты своей наружности и телосложения в благоприятных условиях расцвета юности и силы возводить в идеал красоты. Таким образом, белокурые племена белой расы считают наивысшей красотою изменчивый румянец белого лица — «кровь с молоком». Чукчи и другие племена с большим обилием пигмента на коже возводят в идеал красоты лицо красное, как кровь, пылающее как огонь, и ничего не говорят о молоке. Напротив того, в титул короля кафров входило такое определение: «ты, который черен».

Также в отношении волос белокурые народы восхваляют волосы мужские и женские,«как чесанный лен», волосы вьющиеся,«как кольца, как змейки», обильные, как шелковый каскад.

Негритянские песни даже в Северной Америке, несмотря на воздействие белых влияний, восхваляют волосы, свернутые в тугие и мелкие спирали, похожие на виноградники.

У этого молодца

Волоса, как виноградины . . .

Об идеале красоты см. ниже, в главе XI.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЭТНОГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ЗОНЫ.

Мы должны начать свой анализ с распределения народов земли ,.и географическим зонам и поясам, от широты к широте, от климата к климату. Ибо географическая зона и связанные с нею условия климата и состояния растительности являются той основной предпосылкой, широкой географической базой, на которой возникла и развилась культура данного народа и расы, во всех ее отраслях и разветвлениях, материальных, социальных и духовных. С точки зрения географических шпрот земной шар представляется, как известно, двухсторонним: в центре своем он опоясан экватором, на север и на юг отходят соответственные зоны широты. Однако, в виду неравномерного распределения суши в северном и южном полушарии, соответственные зоны северной и южной широты различны по естественным условиям. Большая часть суши сосредоточена в северном полушарии и только здесь могут быть намечены широкие полосы, зоны с большим населением и разнообразной культурой. В южном полушарии зоны представлены отрезками суши, разделен-
нымп пространством океана. Они суживаются по направлению к югу и сходят на нет. Приполярная зона представляется сплошным водным пространством. Антарктический материк, соответствующий Арктическому океану совершенно необитаем и потому не входит в поле зрения этнографии.

В северном полушарии, напротив, именно приполярная зона является полосою суши почти сплошной и опоясывающей земной шар. Умеренная зона тоже должна считаться вполне определенной и выраженной явственно, хотя и с перерывом двух океанов.

Далее к югу географические зоны широты прерываются горными хребтами и плоскогориями, которые, к распределению климата соответственно широте, прибавляют другое начало —- распределение климата, соответственно высоте над уровнем океана. Так напр., иод самым экватором, на горных узлах Кения и Килиманджаро, в Африке, или на Андах, в Перу, в Америке, мы встречаем все разнообразие земных климатов, начиная от вечного снега вершин и кончая тропическим зноем и влажностью глубоких долин.

Климат различных географических зон земли определяется сочетанием двух элементов, порождающих жизнь — тепла и влажности. Северные широты изобилуют болотами, озерами, а в зимнее время покрыты снегами и льдами, т. е. отверделыми осадками влаги, тающими лишь в летнее время. Таким образом, они вообще не имеют недостатка влажности, скорее наоборот. Скудость и отсутствие жизни там определяются отсутствием тепла и развитие жизни прямо пропорционально количеству тепла. В более южных широтах, поближе к экватору, при щедром изобилии тепла, в степях, в пустынях, замечается отсутствие влажности, и развитие жизни здесь прямо пропорционально количеству влаги. Напротив того, в других областях этих южных широт обилие влаги, сочетаясь с обилием тепла, создает буйную пышность жизни, растительной и животной, сухопутной и водной. II с этим буйным развитием жизни человеческая культура до сих пор не может совладать. Таковы, наир., условия климата на средней Амазонке в южной Америке.

Между прочим, распределение географических зон с этногеогра- фической точки зрения должно по необходимости отличаться от распределения таких же зон (ландшафтных областей), принятого в общем страноведении. Возьмем, напр., известную схему ландшафтных областей, данную Кеппеном и разработанную Л. С. Бергом. ^{^[34]}

А. СУША:

1)	зона	тундр.
2)	»	лесов умеренного климата.
3)	»	лесостепей.
4)	»	степей умеренного климата.
5)	»	полупустынь.
6)	»	пустынь умеренного климата.
')	»	средиземноморских лесов.
8)	»	субтропических степей.
9)	»	тропических пустынь.
10)	»	тропических степей.
И)	>>	саванн (тропическая лесостепь)
12)	»	тропических лесов.
		Б. ОКЕАН:
1)	прибрежье.

2) глубины.

3) открытое море (голомя).

Для целей этногеографии это разделение не может считаться удовлетворительным. Так зоне тундр должна предшествовать зона полярного прибрежья, заселенного охотниками на морского зверя, которые явно тяготеют к открытому морю. Поселки своп на береговых мысах они постоянно устраивают с наружной стороны, там где ветер и морской прибой наиболее жестоки. Это важно для удобства охоты на тюленей, моржей и китов.

Вторая зона — лесов умеренного климата с этногеографической точки зрения должна быть разделена на две отдельных полосы: зону субарктических лесов, населенную охотничьими племенами и зону холодно-умеренного климата, населенную лесными земледельцами.

Впрочем этногеография должна объединить зону лесов хвойных и лиственных, также лесостепей и ближайших степей в одну обширную зону умеренного климата, с густым населением и высокой культурой.

Далее этногеография имеет тенденцию соединить вместе пустыни умеренно-теплого и тропического климата, так как условия жизни племен, кочующих в этих областях, более или менее одинаковы. Гакже точно этногеография соединяет области тропических и субтропических широт. С другой стороны, для этногеографа важно выделение экваториальных областей, наполненных влагой и буйной растительной жизнью, как указано выше. Наконец, для этногеографа зоны южного полушария должны быть указаны особо (ср. выше). Напр., южная оконечность Америки представляет особую
этногеографнческую зону, не имеющую себе подобной на земле. Условия жизни первобытных племен, обитающих там, представляют своеобразное смешение навыков теплого климата с необходимостями, созданными местной суровой природой.

Жители Огненной земли летом и зимою ходят почти совершенна нагие. В июле (средина зимы) снег падает большими хлопьями и тает на их голом теле. Они спасаются от стужи постоянным разведением костров, жмутся к огню вплотную, вплоть до постоянных ожогов. Еще Магеллан, проезжая мимо, увидел эти постоянные огни и дал острову имя «Огненная земля».

Зоны, указанные Бергом для океана, по своей слишком общей форме не имеют никакого этногеографического значения.

Этногеографическое значение водных пространств приблизительно следующее:

Большие реки имеют значение на первоначальной стадии развития человеческого рода, как возможные границы племен или племенных групп, которым трудно переправляться через такую реку. Такое значение имеет в настоящем Амазонка. В дальнейшем, напротив, река становится прекрасным путем сообщения и привлекает к себе человеческие племена, как удобнейшее место для устройства поселений. Для дальнейших народных и государственных организаций реки рано становятся центральной струной. Многие из современных народностей до сих пор сохранили такое прилегание к основной реке. Поляки, напр., являются искони и ныне жителями привиелянского края. Напротив того, только немногие реки представляют границу народностей и государств, как, напр., Дунай.

Прибрежные лагуны и отмели у моря являются местом питания для человеческих племен также на первоначальных стадиях развития. Собиратели приморской пищи,—раковин, моллюсков, мелкой рыбы, вырабатывают быт, отличный от собирателей пищи сухопутной. Такими морскими собирателями являлись в раннем палеолите обитатели «кьеккен-моддингов», кухонных куч, на датском побережье. В настоящее время типичными морскими собирателями являются огнеземельцы.

Рыбная ловля рано развивается на озерах и реках, особенно на речных устьях, а на море несколько позднее из за его бурности.

В эпоху неолита на озерах и лагунах возникает рыболовный быт, связанный со свайными постройками, дающими безопасность от враждебных нападений. Свайные поселки рыболовов некогда существовали на швейцарских озерах и до сих пор существуют в Индонезии у малайских племен.

Приморское и морское рыболовство развивается позднее, однако, вероятно,уже в неолите и особенно в бронзовом н железном периодах. Голландцы и норвежцы до сих пор в значительной степени остались морскими рыболовными народами.

По устьям больших сибирских и американских рек Арктического ii Тихоокеанского склона туземные племена на стадии раннего неолита (до пришествия европейцев) осели речными рыболовами. Это рыболовство связано с периодическими появлениями огромных рыбьих стай, входящих пз океана в реки для метанпя икры.

На той же стадии культуры стала развиваться охота на морского зверя, которая вместе с морским рыболовством, придает некоторым племенам особые морские устремления и качества и превращает их из рыболовов в мореходов.

Большое значение имеют внутренние моря, особенно моря разветвленного средиземного типа. Они являются сперва удобными торговыми путями, потом путями расселения п колонизации. Такое значение имели и имеют средиземное море южной Европы и средиземное море северной Европы (Балтийское с Немецким), Японское внутреннее море, Желтое море между Китаем н Японией, и вообще вся часть Тихого океана между Австралией и Азией и дальше к востоку, в областях меланезийских и полинезийских Архипелагов.

Напротив того, Американское средиземное море (Караибское), не успело приобрести такого значения, так как народы, обитавшие там, еще не успели развить мореходства, даже не имеют настоящих морских лодок. Караибы только начинали своп завоевания Антильских островов пред самым появлением испанцев. II до настоящего времени жители Антильских островов и ближайших побережий не сумели создать настоящего приморского быта. В Испанских креолах, в мулатах и метисах Антильских островов, чувствуется все то же наследство индейской культуры, пассивной и первобытноземледельческой .

В общем в человечестве развилось па разных шпротах несколько типов приморской культуры, отличных друг от друга. Таковы: эскимосский тип в Арктическом океане, скандинавско-германско-кель- тический на Атлантическом прпбрежьп Европы, южно-европейскпй средиземноморский, Японский и Малайский в западной части Тихого океана и примыкающий к нему полинезийский.

Океаны приобретают для человечества более серьезное значение только в новейшую эпоху. Они становятся все более и более путями культурных сношений и огромных расселений, сперва по отдельным
морским бассейнам, потом по отдельным океанам, а потом и вообще для всего водного пространства земли.

Эпоха XX в. с этногеографической точки зрения должна быть названа эпохой всеокеанской.

Все это будет рассмотрено впоследствии.

Из сказанного видно, что географическая зона для этногеографа есть в основе своей лишь географическая ойкумена-местообиталище племен, населяющих ее.

После этих беглых замечаний можно указать распределение географических и климатических зон на поверхности земли.

На северном полушарии начиная от севера к югу:

Полярная зона. Полярной зоной можно считать пространство земель Сл ярого и Нового света, расположенное к северу от полярного круга, вплоть до берегов Северного полярного моря, разумеется, со включением всех островов в Евразии и Америке. Эта зона отличается большим однообразием климата и растительного и животного мира. Почти вся она покрыта тундрами, которые местами у моря прерываются группами обнаженных и диких утесов. Повсюду те же мхи и лишаи, жесткие травы, преимущественно из рода осоки, карликовые кусты; из животного мира северный олень, песец, пеструшка, полярный заяц, полярная сова, куропатки п проч. В морях различные породы сигов и лососей, тюлени и моржи, дельфины и киты.

К этой же зоне нужно отнести и лесотундру, северную полоску хвойного леса, так называемый на севере «Край лесов», ибо в эту полосу леса жители тундры уходят на зимние месяцы, спасаясь от невыносимых зимних вьюг и холодов. С тундры в лес уходят дикие олени и, стало быть, и преследующие их охотники. Также п оленеводы на зиму отгоняют свои стада в полосу леса. Весною, напротив, олени и люди возвращаются на тундру, спасаясь от насекомых, оводов, комаров и мошки, свойственных глухому, безветренному лесу.

Для человеческих племен, населяющих полярную зону, можно было бы воскресить прежнее название гиперборейцев.

Довольно вероятно, что большая часть этих племен имеет общее происхождение. Созданная ими культура имеет четыре варианта. На юге у самого края лесов-сухонутные охотники, по устьям больших рек—речные рыболовы; на тундре до самого моря, в Евразии — оленеводы, в Америке — весьма скудные племена тундрен- ных звероловов и рыболовов ; по берегу морскому и также по морским
островам—охотники за морским зверем (ср. выше). Впрочем, все четыре варианта полярной культуры имеют многие общие черты.

К югу от полярной зоны, приблизительно до 50° северной широты расположена умеренная зона. Эта зона является областью наиболее высокой культуры на земле. Она занята цепью пяти главнейших культурных государств земли, каковы: Германия, Франция, Англия, Соединенные штаты, СССР.

Сюда же, разумеется, относятся и меньшие государства западной и средней Европы умеренного климата: Голландия и Бельгия, Швейцария, Дания, также Норвегия и Швеция, северными частями заходящие в полярную зону.

Пять главнейших государств выделены особо, так как они определяют линейное протяжение зоны.

Сюда же можно с некоторой натяжкой причислить и Японию, хотя она в общем расположена южнее.

На севере умеренная зона занята хвойными лесами, дающими место охоте, а южнее лесному земледелию, местами довольно первобытному, а местами достигшему относительного совершенства. Далее следует лес лиственный, лесостепь и, наконец, степь. В общем земледелие всей этой зоны характеризуется посевами ржи и пшеницы, посадками различных овощей, разведением рогатого скота, мелкого и крупного, свиней, лошадей. В лесной области леса расчищены и заменены сплошными пашнями. Сгустки населения в больших городах и промышленных округах создали сложное техническое производство. Торговля значительна и разнообразна, и распространяется отсюда по всем широтам земли. Отрезки океанов, расположенных в тех же широтах, являются местом торговых путей тех же культурных государств, культурных народов и таким образом входят в ближайшую сферу их влияний.

Далее к югу этногеографические зоны могут быть указаны лишь частично с большими перерывами. Таковы: в области умереннотеплого климата, примерно от 50° до 40° северной широты — Средиземноморская зона, с мягкой, бесснежной зимой, южными фруктами, виноградом, маслиной, с прекрасными морскими путями сообщения, — древнее отечество культуры, по крайней мере, в Европе. В Азии приблизительно такими же климатическими условиями обладает Малая Азия, Кавказ и Закавказье, Персия, Южный Туркестан, северные долины Гималаев, хотя и лежащие южнее средиземноморской Европы, Северный Китай, Корея, Средняя и Южная Япония. В Америке часть средних и южных штатов, от Пенсильвании на востоке до Калифорнии на западе. В южном полушарии этой зоне
соответствует: в Африке Капская земля, в Южной Америке часть Аргентины ii Чили, в Австралии юго-восточный берег, а также, так называемая Рнверина (ср. Средиземноморская Ривьера во Франции и Италии).^{^[35]}

Все вышеуказанные области благоприятствуют развитию садоводства и виноделия, хотя одни пз них относятся к странам приморским, а другие к более континентальным. Любопытно отметить, что психический тип населения, заселяющего эти области, во многом одинаков. Так, напр., в Аргентине и Бразилии от смешения латинских эмигрантов пз различных областей южной Европы с примесью индейской ii негритянской крови на наших глазах вырастает новое поколение нео-бразильцев и нео-аргентинцев, которое явственно отличается по характеру культуры и быта, напр., от северных американцев. В новой Аргентине и Бразилии складывается быт, совершенно подобный быту средиземноморского населения Европы и даже, быть может, более древнему быту античного Рима и Эллады. В создании этого быта участвуют мягкость умеренно-теплого (а также субтропического) климата, обилие южных плодов, отсутствие необ- обходимостн в отоплении жилищ, в зимней одежде и проч.

В Евразии на шпроте 55°— 45° между Доном и Волгой, Волгой и Уралом и далее к востоку до северного Туркестана может быть отмечена первая область полубезводных пустынь. Географические и климатические свойства области пустынь настолько характерны, что их можно объединить вместе, не обращая внимания на различие широт. Сюда относятся, кроме указанного выше пространства, пустыня Гоби в центральной Азпн, Сахара в Африке, внутренние пустыни Аравин и Сирии, пространства внутренней Австралии, пустыня Калахари в южной Африке и другие более мелкие пространства на различных континентах. Напр., в Северной Америке, к востоку от Скалистых гор пустыня У та у Соленого озера и дальше к юго-западу пустыни Могавская и Гила, в особенности их части, изобилующие калийными солями и называемые Алкали; в Южной Америке, в Чили, пустыня Атакама, Патагонская степь и так далее.

Зона пустынь отличается скудостью влаги, местами доходящей до полного безводпя, в других местах, напротив того, включающей ежегодный дождливый период, более или менее короткий. В безводных частях растительность является чрезвычайно скудной. В менее безводных частях пустыня в известное время года покрывается
пышцым травяным покровом. Таким образом пустыня незаметно сливается со степью. Пространство пустынь пригодно для разведения скота, они являются издавна местообиталищем пастушеских народов, кочевников, номадов.

Умеренно-теплая зона незаметно переходит в субтропическую и дальше в тропическую (от 40° сев. шир. до северного тропика п несколько южнее). Эта зона, в особенности южная ее половина, в общем, имеет два времени года: — знойное — сухое (лето) и влажное — обильное дождями (зима). Дождливое время обусловлено тягою пассатов и муссонов и наступает периодически правильно. Летняя засуха неблагоприятна развитию жизни и в этом соответствует северной зиме, дождливая и теплая зима соответствует по плодородию северному лету. Таким образом в климате этой зоны более северный холод замещен южною засухой. Эта обширная зона тоже более или менее сплошная, с некоторыми перерывами, является древним отечеством культуры на земле и первым поприщем ее раннего развития. И в разных областях этой зоны культура преемственно сохраняется вплоть до настоящего времени.

В хозяйственном отношении тропическая зона характеризуется: культурою риса, хлопка и сахарного тростника, различными видами пальм, финиковой, кокосовой, дающими фрукты и масло, бананами, тропическими плодами, которые от плодов умеренно-теплой полосы отличаются тем, что вырастают в лесах без всякого ухода. Рядом с культурными пространствами имеются влажные болота, рождающие лихорадку и другие заразные болезни. Вместе с развитием разнообразнейшего скотоводства еще существует обилие диких животных, местами конкурирующих с домашним скотом человека в борьбе за пастбище и водопой. Очевидно, природа, несмотря на древность человеческой культуры, все еще не стала окончательно подвластной человеку.

Южные тропическая и субтропическая зоны, в общем, соответствуют северным, но, согласно указанному выше, территории их теснее и значение их меньше.

Экваториальная зона отличается климатом до крайности влажным и знойным, подобным пережитку исчезнувших древних эпох, напр., каменноугольной. В мокрых и черных лесах, в озерах и болотах, здесь обитают последние породы древних животных, архаических и явно вымирающих, от гиппопотама п крокодила до орангутанга и горнллы. Напротив, человеческое население до крайности редко и скудно. В экваториальной полосе можно отметить область средней Амазонки в Америке, область озер Альберт h Виктория,

озеро Танганайка, озеро Чад в Африке; там же бассейны рек Нигера, Замбези, Конго; в Индонезии прибрежья больших островов от Суматры до Новой Гвинеи. Все эти области должны считаться последними резервными пространствами земли. Современная культура еще недостаточно сильна и организована, чтобы справиться с буйной и мощной природой, осушить и спустить чрезмерно обильные воды, вывести вредных насекомых и заразные болезни, разделить густые леса и заменить их планомерными культурами.

В общем не лишне указать, что поверхность экваториальной, двух субтропических и двух-умеренно-теплых зон, примерно вплоть до 40^г—45° широты северной и южной, составляют более чем три пятых всей поверхности суши и, таким образом, значительно превосходит сумму поверхности умеренно-холодной и полярной зон, со всеми расположенными там пустынями и тундрами. Таким образом, земля в сущности все еще не вышла из стадии теплого климата. Тем более удивительно перенесение высшей культуры на север, настойчиво и быстро, в туманную и скудную область 55°—60° северной широты.

Анализ этого перенесения будет сделан ниже.

Южнее субтропической зоны южного полушария следуют, все более суживаясь по пространству, зона умеренно-теплая и зона умеренно-холодная.

Расположенные на южных клиновидных частях Южно-американ- ского, Африканского и Австралийского материков, эти зоны, в общем, имеют характер степной и сравнительно мало разнообразны. Впрочем, некоторые отрывки этих зон юяшого полушария, напр., Капское побережье в южной Африке и Риверина в Австралии, как указано выше, напоминают умеренно-теплую зону северного полушария. Огненная земля с прилежащими архипелагами составляет, как указано выше, совершенно особую и своеобразную зону. Она отличается обилием ветров, часто переходящих в настоящие морские штормы: густая и жесткая растительность в постоянной борьбе с бурями смыкается в непроницаемый покров, вечно зеленый даже и в зимнее время. Вся природа этой зоны имеет странный характер тропической природы, попавшей в суровые условия и приспособившейся к ним после значительных потерь и сжиманий. Также и человеческие племена, обитающие здесь, являются, очевидно, переселенцами с тропиков.^{^[36]} сохранившими в суровой обстановке перво
бытную беспечность, отсутствие одежды и жилища. Мало приспособившиеся к этим суровым условиям, они с величайшим напряжением могут поддерживать самое скудное и неустойчивое существование. Арктический обитатель, эскимос или самоед, в своем тройном панцыре из плотно прилаженного меха, и обнаженный Алакалуф с Огненной земли, подставляющий холодному дождю обнаженную спину, представляют два крайних выражения приспособленности и неприспособленности первобытных человеческих племен к суровой обстановке и климату.

В южном полушарии, взятом как целое, надо отметить соответствие зимнего сезона нашему летнему сезону и наоборот. В конце XIX ii в начале XX вв. это перекрестное взаимоотношение времен года получило довольно заметное влияние на судьбы заокеанских отхожих промыслов,оседающих,в конце концов, в виде переселений.

Из Италии, Испании, а также из восточно-европейских областей: из Польши, Литвы, Белоруссии в начале XX в. до самой войны тысячи крестьян, управившись с полевыми работами собственного климата, уезжали на зимние заработки в Аргентину и Бразилию, как раз к сезону тамошней жатвы.

Это любопытное явление быстро росло и принимало массовый характер. В крестьянских слоях довольно отсталых областей возникала как будто бы новая порода людей, не знающих вовсе зимы и в течение многнх годов переезжавших с севера на юг и с юга на север, в трудовой погоне за убегающим и набегающим летом.

Фантастические мечтания социологов и романистов о том, что в грядущем счастливые верхи человечества будут иметь возможности на огромных дирижаблях перелетать ежегодно через экватор, превращая для себя двустороннюю землю в вечно подвижный сенаторий, заменились в действительности более прозаической формой трудовых переселений. Земледельческие пчелы оказались проворнее цветистых мотыльков. Мировая война оборвала это естественное переливание трудового человечества из Европы в Аргентину и обратно, но можно полагать, что через несколько лет оно восстановится снова.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

ОТДЕЛЬНЫЕ ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ.

Помимо этого распределения человеческих народов и созданной ими культуры по географическим зонам можно выделить более частные группы народов и созданных ими культур соответственно характеру местности. Так, в высокогорных областях, на различных
континентах, можно указать на горные народы, живущие в долинах более или менее замкнутых и восходящих снизу вверх.

Эти горные народы отличаются своеобразными свойствами. Физически, — это люди статные, сильные, с хорошо развитыми легкими, сухим мускулистым телом, выносливые к суровости горного климата, к бурям, холодам, к вечным опасностям от блуждания по узким тропам над обрывистыми пропастями. Они являются часто образцом красоты мужской и женской. Так, именно, кавказркне горцы дали свое наименование целой кавказской расе, ибо они якобы являются лучшими представителями благородного белого типа (Блюменбах). Такя^е точно и карпатские горцы, польские горали и русинские гуцулы, албанцы с гор Пин да, считаются лучшими физическими представителями соответственных народов.

Горные народы отличаются неукротимою храбростью, любовью к независимости, умением ориентироваться среди опасностей и житейской инициативой. Однако, они никогда не являлись завоевателями. Для этого они слишком разобщены и привязаны к своим уединенным разрозненным долинам. Завоевателями среди горцев являются только порою жители нижних долин и предгорий, близких к равнинам.

В области материальной л социальной и духовной культуры, горные народы являются чрезвычайно консервативными и упорно «охраняют весьма первобытные древние стадии или их явные остатки и следы. В расовом и национальном отношении в горных областях сохраняются народы, оттесненные пз нижних долин и равнин более поздними пришельцами, стало быть, —- более ранние пришельцы ii аборигены данных областей. При обширных движениях и переселениях народов, которые нередко переливались через горные страны: Альпы, Кавказ, Гималаи, —- в горных долинах и ущельях оставались клочки и отдельные части проходивших народов, отставшие от массы или задержавшиеся в горах по каким-либо частным причинам. Таким образом, каждая горная область составляет конгломерат различных племенных отрывков, более пли менее древних, п таких же первобытных остаточных культур, часто перемешанных в пестром беспорядке. Однако, в течение многих столетий и тысячелетий, эти обрывки племен, проникая в горные долины, одни за другими, составляли своеобразные национальные смеси, отличные от смешений, возникших на окружающих равнинах. В мелких горных племенах, эти последовательные народные слон часто выявляются чрезвычайно отчетливо. Так, напр., в кантоне Граубюнден, в Швейцарии, есть группы жителей, говорящих на романских наречиях, — так называемые романши, или ладины. А дальше, к юго-востоку — фриульцы. Эти
отрывки романизированного населения являются потомками ретий- пев, которые, в свою очередь, были древним населением Швейцарии еще до пришествия кельтов. Кельты (гельветы) оказались недостаточно сильны, чтобы ассимилировать население Граубюнденских долин. Но римская культура, пришедшая в швейцарские горы с юга, около второго века до нашей эры, сумела романизировать одинаково гельветов и ретнйцев. В эпоху переселения народов, аллеманская волна, залившая Швейцарию с севера, германизировала гельветов, но не могла докатиться до южных Граубюнденских долин и германизировать ретнйцев. Таким образом, для ретийцев, романский (латинский) язык, более древний, чем современный алле- манский язык северных долин Граубюндена, оказался только патиной, ^{^[37]} сохранившей еще более древний народный элемент и культуру ретнйцев.

Таким же точно сложным и древним образованием, быть может, должны считаться и пиринейские баски. Если считать, что баски являются частью более обширного иберийского народа, который некогда занимал Ппринейский полуостров и южную Францию, и.если причислить иберийцев к древнейшей средиземной отрасли белой расы: хамитской или яфетической, то мы могли бы построить гипотезу, что, несмотря на всю свою древность и уединенное положение, баскский язык является патиной, покрывающей еще более древнюю национальную стихию пиринейского населения. Нижним слоем баскского племени, быть может, являются потомки пиринейских обитателей различных эпох палеолита: ориньякской, солютрейской мадленской, азильской, — которые оставили здесь такие обильные следы и потом как бы исчезли. Народы вообще не исчезают. Они только накатываются друг на друга, как мелкие волны или как тонкие и вязкие слои, и медленно сливаются и смешиваются в новое обра зование.

Такие своеобразные смешения встречаются также на Кавказе. В Дагестане до сих пор сохраняются явные следы влияния арабской культуры. В Сванетии устные богослужебные формулы являются смешением сванских и древне-грузинских лингвистических элемен тов с примесью не менее древних греческих слов, не говоря уже о первичной яфетической основе. Это—пример смешения культурных элементов, который, быть может, возник вне прямого племенного смешения. В восточных Гималаях племя гуркасов является своеобразным сочетанием племенных элементов белой и желтой расы.

Племенные элементы горных племен вообще мало исследованы. Их предстоит расслоить в дальнейшем более подробным изучением.

В области материальной культуры: скотоводства, земледелия, торговли, — горные области являются часто ареной своеобразных передвижений, создающих племенную п хозяйственную черес- полосноеть. В нижних долинах развивается земледелие и скотоводство. Пастбища высоких плоскогорий, — альпы, яйлы, планыны, — являются чрезвычайно удобными для скотоводства, преимущественно в летнее время. Таким образом, обитатели нижних долин отгоняют своп стада на горные пастбища. Так поступают до сих нор тирольцы и швейцарцы, карпатские горцы, русинские и польские. В этих областях деревенская молодежь или особые группы специалистов пастухов уходят на лето в горы со стадами овец и коров. Осенью люди и стада спускаются вниз, принося с собой молочные скопы (масло, сыр). На Малом Кавказе это передвижение имеет характер междуплеменной. Курды, обитающие в нижних долинах, отгоняют стада свои на горные пастбища мимо армянских селений, расположенных в среднем поясе. Такой же чересполосный характер имеют торговые сношения. Сванские князья в Нижней Сванетин запирали немногие проходы, ведущие в верхнюю республиканскую Сванетню

и, таким образом, прерывая торговлю, принуждали свободные сванетские общины к платежу дани. В азербайджанской области горные проходы часто были заняты с одного выхода татарским поселением, а с другого — армянским. В первой и второй революции, во время гражданской войны, татары и армяне поочередно отнимали друг у друга торговую дорогу и таким образом принуждали противника к покорности.

В общехм можно сказать, что горные области имеют население своеобразного склада и своеобразной культуры.

Однако, эти горные культуры не имеют особого творческого значения для роста культуры на земле. Можно привести только один пример творческого влияния высокогорной культуры. В южной Америке, около экватора, зачинателями культуры явились племена, жившие на высоком плоскогорьи Пуна. Здесь — роднна домашнего картофеля, приручения ламы, которая до сих пор осталась животным непригодным для жизни в долинах.

Тем не менее, в дальнейшем, культура, возникшая на плоскогорьи вокруг озера Титикака, отчасти скатилась к востоку в более низменные области, а отчасти спустилась к западу в глубокие долины роскошного тропического климата, вплоть до самого морского берега.

Более широкое значение имеет культура приморская, возникающая в местностях, экономически и географически связанных

о морскими 'побережьями, островными архипелагами и широкими открытыми морями.

В ранней собирательной стадии хозяйственной культуры морские собиратели с самого начала являются особой разновидностью. От собирания раковин и мелкой рыбы но отмелям они переходят к рыбной ловле сперва вдоль берегов, а потом и в открытом море. Возникает особая приморская культура, связанная вначале с рыболовством. Даже в настоящее время среди самых культурных народов есть многочисленные поселения рыбаков. Норвегия, Шотландия, Голландия существуют почти на половину ловлей сельди. Французские бретонцы, обитающие на прибрежьях, существуют ловлей трески как отхожим промыслом в Нью-Фаундленде и у берегов Исландии. В северной Америке прибрежные жители Новой Шотландии ii штатов Новой Англии тоже уходят на ловлю трески к Нью-Фаундленду. В северной России таким же рыбачьим населением являются мурманские и архангельские поморы, на юге — крымские греки, астраханцы, азовцы и проч.

Из рыболовства вырастает и развивается особая морская культура. Она связана прежде всего с судоходством, с ездой по морям, ближним и дальним. Морские торговые пути не менее древни, чем сухопутные. Правда, внутренние жители боятся моря и даже купаются в море неохотно. Но население, выросшее у воды, смело выезжает в море, даже в открытой лодочке. Морская езда тесно связана с торговлей. Море соблазняет и манит, не дает покоя. И, вероятно, уже в неолите начались далекие морские плавания с целью отыскания новых стран и выгодных мест для торговли

Так, в Одиссее Нестор обращается с вопросом к Телемаку и его спутникам:

Странники,

Кто вы, скажите? Откуда к нам прибыли влажной дорогой?

Дело ль какое у вас? Иль без дела скитаетесь всюду,

Взад и вперед по морям, как добычники вольные мчася,

Жизнью играя своей и беды приключая народам?

(Одисс., III, 71-—74.)

Древняя торговля на суше и на море была связана с авантюризмом, с пиратством, с грабежом (см. выше, в главе о Торговле, стр. 101).

Чукотская сказка начинается так: «Был человек, захотел посетить неведомые земли. Сделал себе кожаную лодку. Гребет,
а сверху птицы летят, он не может их догнать. «О, — говорит, — тяжелая лодка». Изломал, сделал другую. Гребет, а птицы летят. Равняется с ними, но этого мало. Сделал третью лодку. Стал грести, взвилась вверх и полетела наравне с птицами. Тогда подобрал себе товарищей и поехали в неведомые страны».

Дальше морская торговля развивается с особенной стремительностью и совершенно затмевает сухопутную. В настоящее время, несмотря на мощное развитие железных дорог, морские пути и морские торговые сношения все я;е преобладают. Мало того, весь современный период истории может быть назван всеокеанпческим пли всемирным, что, в сущности, одно и то же.

Морские культуры представляют несколько вариантов, соответственно различию климатов.

1. В северной зоне, в полярном океане и отчасти в Беринговом море, на прибрежьях северо-восточной Азии и арктической Америки, возникла культура, основанная на охоте на морского зверя. Типичными создателями и носителями ее являются эскимосы.

Вся жизнь эскимоса связана с морем. Летом и зимою, своим костяным гарпуном из-подо льда пли из открытой воды, из самой глубины морской, он должен вылавливать себе пищу, одежду, отопление и освещение. Все это совмещается для эскимоса в тюлене. Приспособления, созданные эскимосами для этого звериного промысла, многочисленны и разнообразны. Хотя эскимосы металлов не зналп и получили их лишь от европейцев, их каменная и костяная техника отличается точностью и разнообразием, которые по духу родственны скорее европейской ремесленной технике, чем обычному каменному веку. Некоторые из эскимосских изобретений и приспособлений, наир., метательный гарпун, заимствованы всеми соседними племенами и даже китоловами Европы и Америки. Суровый характер северного моря, жестокие бури, морозы, ледяные горы, ничто не устрашает эскимоса. В утлом челноке-каяке, обтянутом тюленьей кожей по деревянному остову, с двуручным веслом в руках, эскимос выезжает на охоту в такую погоду, когда и пароходы стремятся спрятаться в безопасную бухту. Челнок его, как кожаный пузырь, всплывает вверх. Он держится на поверхности воды, как вечный спасательный круг.

Эскимосские поселки ставятся у самой воды, под высокими утесами, которые врезались в море. Здесь течение такое быстрое, что море не замерзает почти до полу-зимы. И это для охотника удобно. В других местах эскимос пробивает для ловли своей нетяжелой пешней слой льда в четыре аршина толщины.

Эскимосы — постоянные странники и приморские кочевники. В своих больших открытых кожаных лодках, так называемых «женских»,—-ибо мужчина предпочитает ехать в челноке,— эскимос со всею семьей пускается в дальние плавания, переселяется иногда за сотни верст на новые места. Именно благодаря своим постоянным переселениям эскимосы заняли такую огромную территорию на севере Америки. Эскимосские охотники в кожаных лодках смело пускаются в открытый океан и отъезжают от берега на день и на два дня расстояния. В запасах они не особенно нуждаются, кроме небольшого количества воды. Убитый по дороге тюлень потребляется сырьем. В случае нужды ледяные кристаллы, подобранные на каком- нибудь обломке морской льдины, могут представлять средство для утоления жажды. Верхние осколки выветрившегося морского льда бывают сравнительно не солоны.

Также и зимою эскимосы бесстрашно уходят по ледяным полям до самого внешнего края, так как тюлени любят держаться поближе к открытой воде. И если ветер дунет от берега, нередко отрывается часть ледяного поля и уносится в открытое море. Не проходит зимы, чтобы кто-нибудь не погиб. Другие спасаются при трудностях совершенно баснословных. Но если спасутся, то на будущую зиму снова выходят на лед на поисках промысла. Ибо без промысла на море жить невозможно и нечем.

На открытой воде охотничье уменье эскимосов совершенно исключительное. Европейские китоловы охотно нанимают эскимосов на свои суда в гарпунщики и даже в матросы. Ибо в убое и свежевании добычи европейские моряки не могут сравниться с туземцами. Из эскимосов выходили прекрасные матросы даже для пароходов, — так прекрасно приспособляются они ко всякой морской работе. И уже не говоря о Гренландии, куда цивилизация проникла довольно давно, в эскимосских поселках на Аляске попадаются люди, побывавшие в Сан-Франциско и на Сандвичевых островах, даже зимовавшие на самом экваторе. Я встречал таких же бывалых путешественников в азиатских поселках 30 лет тому назад, напр., в большом поселке Унгазик на мысу Чаплина.

Мало того, в последнее время эскимосы стали заводить собственные китоловные шкуны, покупая их у американцев и европейцев за дорогую цену. Уплата производится мехами и китовым усом и иногда собирается и копится в течении десятилетия. Но купив такую шкуну, эскимосы в состоянии владеть ею, пожалуй, не хуже европейцев. На моей памяти в 1893 году семья эскимоса Кувара в вышеупомянутом Унгазнке купила у американцев небольшой
клипер. Но в то же лето русские военные суда конфисковали этот клипер, как морскую контрабанду, и увели его в Владивосток. Там клипер был продан с публичного торга в качестве приза и вырученная сумма поделена между счастливыми поимщиками.

Надо прибавить, что при всем своем знании моря и любви к водяной стихии, эскимосы чуждаются воды, как таковой. Они никогда не купаются и плавать не умеют. Температура воды и воздуха к купанию отнюдь не располагают. Случайно опрокинувшись в воду в своем неизменном меховом наряде, они вылезают на лед, как мешки, и тогда раздеваются, выкручивают воду из меха, выжимают последнюю влагу тыльной стороной большого поясного ножа и одеваются снова, как нн в чем не бывало. Сырая одежда досыхает на их теле.

2. Тропикам и жаркому экватору принадлежит морская культура. тоже совершенная, но во многом диаметрально противоположная полярной морской культуре. Бесчисленные архипелаги Полинезии п Меланезии, прибрежья больших островов Индонезии, похожих на материки, создают культуру тропического моря. Малайцы и полинезийцы, японцы и меланезийцы, отчасти китайцы и приморские жители Индии, являются носителями этой морской культуры.

В отличие от эскимосов ее предварительными условием и базой является личная телесная близость с водой. Тропический моряк полжизнн проводит в купании. Он плавает как рыба, во всяком случае искуснее и неутомимее, чем любое сухопутное животное. Европейские путешественники в южных морях могут видеть, как при каждой остановке с берега выплывают навстречу голые мальчишки и, плавая вокруг парохода, ожидают подачки. Если любопытствующий пассажир бросит в воду монету, они бросаются за ней вперегонку, вертлявые как рыбы, и кто-нибудь ловит ее просто ртом.

Такие пловцы не имеют причины бояться моря. Случайно опрокинувшись вместе с лодкой, они легко и свободно выплывают на берег. Лодки этих полунагпх пловцов построены иначе, чем эскимосские. Полинезийцы скатываются с берега по возвратной волне прибоя, стоя на доске, что является в сущности чудом эквилибристики . Потеряв равновесие и свалившись в воду, человек рискует быть убитым или искалеченным той же доской. В случае нужды островному жителю служит челноком просто бревно,*на которое садятся верхом и гребут обрезанными ветками дерева. Это так называемый катамаран, полу-плот, полу-челнок. В другом варианте к простейшему долбленному челноку приделываются с боку или с обоих боков наружные бревна, вроде широко расставленных полозьев. Полученное сооружение плохо повинуется
веслам, но зато оно не опрокидывается даже в большие бури. Ехать приходится на парусе, что при обилии ветров не представляет затруднения.

С другой стороны, те же малайцы и полинезийцы строят длинные гребные челны на 20 и 30 человек, которые являются быстрыми и подвижными гребными судами, лучшими, чем были эллнно-рпмские триэры и позднейшие галеры. Малайские «прау>> являются лучшими туземными судами всей Индонезии. Малайские н китайские пираты на этих прау осмеливаются нападать даже на небольшие пароходы.

Культура тропических морей развивает у населения смелую склонность к путешествиям. Так. заселение полинезийских архипелагов, согласно преданиям, произошло в последние века от одной островнон системы к другой, нередко на расстоянии нескольких сотен миль. Плавание предпринимали целые флотилии, которые решались отыскивать себе новое отечество на каких-то отдаленных и неведомых землях, известных по смутным легендам.

В других случаях первыми переселенцами на новые острова были просто рыбаки, подхваченные ветром и течением и унесенные вдаль. Эти отдаленные и неведомые странствия свойственны не только людям. но и растениям. Так, в Индийском океане на Сейшельских островах растет пальмовое дерево, сейшельская ladoicea, которое приносит орехи, обыкновенно двойные, в полпуда весом и полтора фута длины. Дерево ladoicea чрезвычайно твердое, и орехн сохраняются месяцами в воде освершенно неповрежденными. Морские течения уносят эти орехн на восток вплоть до берегов Индии, даже до Явы в Малайском архипелаге. Эти морские дары считаются в таких отдаленных странах приносящими счастье. Они по праву принадлежат князьям, сохраняются нз рода в род и ценятся чрезвычайно дорого. На один такой орех не так давно можно было купить большое имение и даже целое село. Жители называют их морскими кокосами и верят, будто они растут на дне морском и оттуда всплывают наверх.

Морская культура теплых стран имеет два варианта. На прибрежьях материков или больших островов приморская культура получает значительное развитие. Население от рыболовства переходит к торговле, сперва береговой, а потом п настоящей морской. Развивается промышленность. Вырастает активная и сильная государственность. Лучшим примером такой морской культуры является Япония, которая во многих отношениях не уступает даже Англии. Японцы представляют, вероятно, смешение двух расовых стихий, малайской и монгольской. Но и чистые малайцы представляют расу мореходов. На всех европейских пароходах, которые ходят
в Индийском океане, экипаж состоит почти сплошь пз так называемых ласкаров — малайских и отчасти индийских матросов.

На группах небольших островов, разбросанных в необъятном океане по экватору и тропикам, приморская культура останавливается в развитии, застывает на ранней стадии. За отсутствием металлов техника не выходит из раннего неолита. За отсутствием крупных животных пород не может развиться не только скотоводство, но даже и настоящая охота. Дикие свиньи и козы имеются на островах, но и то не везде. На большом двойном острове Новой Зеландии некогда водилась исполинская птица моа, но и та была истреблена еще до появления европейцев, и единственным объектом сухопутной охоты оставался человек. Таким образом невозеландскпе маори были жестокими каннибалами.

Помимо этого, главную животную пишу доставляет море; это —- рыбы различных пород, черепахи. Главное занятие жителей есть рыболовство. Лучшая забава — рукопашная схватка с акулою. Нападение акулы страшнее нападения тигра, тем более, что даже наплучшпй пловец чувствует себя в воде немного связанным. Но полинезейский пловец дерзко хватает акулу за передний плавник и поражает ее ножом в сердце.

Растительный мир таких островов необычайно богат и пышен. И кроме собирания естественных продуктов тропического леса, жители занимаются мотыжным земледелием довольно развитого типа. Нужно отметить еще заброшенность и уединенность, связанную с такими островами. Жители остаются даже и ныне оторванными от всего мира. Сношения ведутся только между ближайшими островами одного и того же архипелага. Плавание на другие группы является и трудным и бесцельным. Раньше на такие острова никто не приезжал, ни друзья, ни враги. Теперь через промежутки, исчисляемые неделями и месяцами, приходит почтовый пароход.

Пышная природа, обилие цветов, краскн тропического моря, мягкий климат, постоянное купанье и игры на песке и в волнах придают населению большое очарование. Полинезийцы, рослые и сильные, при желании легко усваивают европейскую культуру. К ним относится этногеографпческое прнсловие, сочиненное европейскими мореплавателями: «Полинезиец наполовину бог, наполовину ребенок». Относительно меланезийцев с темною кожей, темпераментных, злопамятных и более независимых, европейцы сложили прнсловие менее лестное: «Меланезиец—полу-демон, полу-зверь». Конечно, меланезиец при всей своей жестокости не демон и не зверь. Но он оказывает гораздо больше сопротивления натиску белых авантюристов.

Так же ii на дальнем востоке европейские цивилизаторы до начала китайской революции снисходили к китайцам, но жестоко ненавидели японцев, неуступчивых и вероломных конкурентов. Они сложили об японцах (по-английски) такое же злое присловие: «В Японии плоды без вкуса, цветы без запаха и женщины без добродетели».

Оценка эта довольно правильная. Но европейские авантюристы, в большинстве крещеные сифилисом и все-таки ищущие в Японии женской добродетели, конечно, смешны.

В общем приморская культура Океании, заброшенная в пустынях океана, вместо активности вырабатывает пассивность. Полинезийцы, напр., при всей своей одаренности, физической и духовной, бессильны пред европейским торгашеством и хитростью, пред бесцеремонностью миссионера, пред болезнями, спиртом и всеми благами и пороками культуры. Пред лицом культуры они просто вымирают и очищают место не столько европейцам, сколько японским кули, китайским переселенцам. На Сандвичевых островах, захваченных Соединенными штатами, значительную часть населения составляют ненавистные американцам японцы. Впрочем, в последнее время на Тонга и Таити вымирание полинезийцев, наконец, остановилось.

Меланезийцы в качестве негроидных ^{^[38]} не отступают пред натиском белой культуры, во всяком случае не вымирают. На новых европейских плантациях, разводящих по преимуществу кокосовый орех, тысячами работают черные кули, меланезийцы и папуасы, полу-рабы, завлеченные силой и обманом в заведомо невыгодную сделку. Но, в конце концов, они забирают свой заработок и уходят обратно живые.

3. Третий вариант морской культуры принадлежит умеренной климатической зоне, по преимуществу Западной Европы. Он развился сперва в Средиземном море в бесконечных каботажных плаваниях без компаса, на весьма несовершенных судах, потом как будто перебросился на север, в другое средиземное море, связанное, как и южное, с Атлантическим океаном. Здесь, на севере, он широко развернулся ii захватил целые страны. В античную эпоху главной мореходной нацией южного средиземья были эллины. В новейшую эпоху мореплавателями по преимуществу являются, конечно, англичане.

Эволюция приморской культуры и здесь происходила по плану уже изображенному. Сперва рыболовство, потом каботажное мелкое
плаванне, фактории, колонии, возрастание богатства, развитие промышленности. Античное мореплавание не вышло из пределов южного средиземья и за Гибралтарский пролив почти совсем не попало. Римляне называли свое средиземное море «Наше море» — Маге Nostrum. Ранее того эллинские мореходы остановились на еще более ограниченном пространстве восточно-средиземного бассейна. Любознательность Одиссея не пошла дальше баснословных лестрнгонов ii циклопов. Беспокойство античного духа сочеталось в мореплава- нпях с бесчисленными суевериями, с идеен о том, что мир — это плоская равнина или высокая гора, окруженная со всех сторон океаном.

Античные моряки, финикийские, эллинские и римские, выходили неуверенно и робко из Гибралтарского пролива, тех «Геркулесовых столбов», которые когда-то раздвинул Геркулес, и отваживались исключительно на каботажное плавание. Они шли на север вдоль берега Испании но бурному Бискайскому заливу до пролива, разделяющего Галлию н Британию, п так дошли до болотистой Бата- впн (Голландии).

На юге они плыли, огибая скалистую и знойную Африку, вплоть до того пояса (на экваторе), где день вечно равен ночи. Финикийские моряки, судя по сообщениям древних писателей, быть может, обогнули черный материк. Эллинские не сделали и этого. Но п те ii другие боялись открытого моря.

В открытое море вышли люди более северной расы, обитатели западно-европейских приморских областей, которые расположены в непосредственной близости к океану и бесчисленными островами и полуостровами врезываются прямо в него. Норвегия п Британия обращены к океану лицом, грудью. Отсюда некуда больше иттп, как в открытое море. Таким образом, британские кельты и скандинавские норманны по самому географическому положению своему были мореходами. Здесь море было более суровым, чем на тропическом юге, но не настолько подавляющим, как на полярном севере. Оно не исключало купанья, плавания, физического общения.

Британские кельты держались прибрежных морей; мореходами открытого моря стали по преимуществу норманны, норвежские н датские морские витязи, морские короли, впкпнгп, грабившие и колонизовавшие все европейские берега Атлантического океана, основавшие колонии в Англии, Шотландии, Ирландии.Северной Франции, проникшие даже в Средиземное море и завоевавшие Неаполь и Сицилию. Норманны под именем варягов принимали, как известно, участие в образовании первых русских государственных центров на Волхове и Днепре.

Они выходили далеко в океан и плавали к неведомому западу. Лейф, сын Эрика Красного, в XI веке открыл Америку и опередил Колумба на 300 лет. Компаса у норманнов не было. Их корабли, с открытой палубой, — «морские драконы», — были хуже эллинских трнэр. Но нх смелость была больше эллинской смелости.

Помимо скандинавских норманнов, бискайские китоловы, голландские и английские рыбаки еще не отваживались на очень далекие плавания. 11 средние века должны считаться упадком морской инициативы ii предприимчивости.

На, исходе средних веков географическое положение сделало на время мореходами открытого моря испанцев и португальцев, ибо они обитали на самом краю средиземья и вместе в океане. Португалия являлась даже как бы океанической колонией того же средиземья, ибо вся она лежит уж за пределами Гибралтарского пролива, но ее население и культура и самая природа представляет во многом подобие другого Иберийского берега восточной Испании — в Валенсии и Мурсии.

Помимо географического положения в- данном случае влияли причины социальные и экономические. Объединение Испании в XV веке вызвало стремление к новым завоеваниям, к более широким и смелым предприятиям. Испанцы одновременно покорили богатейшие области и страны в Европе, Нидерланды, половину Италии, и пустились в заморские плавания. Прекращение внутренних войн в Испании, в частности прекращение войны с окончательно побежденными маврами, сделало безработным целый класс рыцарей-воинов, хищных, бесстрашных и грубых, которым пришлось искать новую арену для своего закаленного толедского меча.

Спд-Кампеадор, любимый герой испанского рыцарского эпоса, в своей исторической жизни переходил бесцеремонно от мавров к христианам и наоборот, соответственно лучшим возможностям наживы и грабежа. Фердинанд Кортес, завоеватель Мексики, является его достойным преемником н продолжателем.

Вышло так, что первые достижения нового мореплавания были сделаны иберийскими народами. Плавание Колумба и плавание Магеллана представляют два драматических момента новейшей победы над морем, созданных один итало-нспанцем, быть может, даже с примесью еврейской крови, а другой — португальцем на службе у Испании. Как будто для этого подвига было необходимо смешение всех лучших народных стихий западного средиземья.

В обоих путешествиях выдвигаются выпукло одновременно дерзость и боязнь. Боязнь неизвестных пространств, безгра

л Германия в последнюю войну не дерзнула организовать ин одной высадки.

Также и Япония на своих островах вполне безопасна. И культура ее остается островной, отличной и отдельной от материка.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ РАСЫ.

Не менее важен и второй принцип распределения человечества по его основным частям, связанный с различной группировкой человеческих рас. Все человечество но цвету кожи и некоторым другим привходящим признакам можно разделить на три главные расы: белую, желтую и черную. Однако, это различие цвета кожи является более сложным и совсем не покрывается такими простыми определениями. Если представить себе скалу цветовых оттенков кожи, начиная от самого светлого с просвечивающими румянцем и путем постепенных изменений переходя к смуглым, коричневым, бронзовым, кофейным и бархатисто-черным оттенкам, и всю эту схему потом разделить на 100 отдельных определителей цвета, то на долю белой расы в различных ее вариантах пришлось бы до 40 начальных номеров (1—40 АгА¹»), на долю желтой расы—-40 средних номеров (30 — 70 №№) ii на долю черной расы — 40 последних номеров (60 — 100). Таким образом у всех трех рас есть смежные, чересполосные оттенки. Темные брюнеты, причисляемые к белой расе, тождественны по цвету с более светлыми оттенками желтой расы или даже превосходят их густотою пигмента. Коричневые племена, причисляемые к желтой расе, совпадают с коричневыми оттенками (№№ 60 — 70) черной расы. Из этого явствует также, что название: белая, желтая, черная расы— довольно условно.

Различие окраски производится большей или меньшей густотой пигмента, просвечивающего снизу сквозь кожу. Помимо пигмента, цвет кожи — белый с несколько молочным оттенком от примеси желтого пигмента в самой ткани кожи.

Красящие пигменты тоже бывают различного цвета. Темный пигмент в отдельных зернышках бывает цвета сепии, в более сплошных участках — совершенно черный.

Желтый пигмент совпадает с лимонно-желтым красящим веществом, липохромом, которое находится в жире и в самой коже позвоночных ii даже многих беспозвоночных. Этот желтый пигмент заметен в окраске народов желтой расы. У негров он также обилен, но затемняется резкостью и густотой черного пигмента. Зато у мно
гих мулатов он выступает чрезвычайно явственно. Отсюда и проистекает американское название для этих мулатов — «желтые негры».

Четвертый элемент окраски человеческой кожи составляет кровь кровеносных сосудов.

Оттенок окраски человеческой кожи определяется тем или иным сочетанием красящих элементов. Таким образом бывают монголы и калмыки, китайцы и японцы светло-бронзового, кирпичного и коричневого цветов. И таких же оттенков встречаются американские индейцы, малайцы, индийские дравиды, даже южные индоевропейцы.

Тем не менее коричневый оттенок индейцев часто разнится от коричневого оттенка монголов. Иохельсон упоминает о различии цвета настоящих монголоидов Сибири, напр., тунгусов, от типичных американондов коряков. Тело монголоидов светло-желто-лимон- ного цвета, тело американоидных коряков более густого красновато- коричневого цвета. ^{^[40]}

В его монографии о коряках помещена фотография, изображающая борьбу двух полуголых мальчишек, тунгуса н коряка. Даже на нераскрашенной фотографии явственно выступает различие оттенков. Тело тунгуса кажется более бледным и вялым, чем тело коряка.

Впрочем, в цветовых определениях различных рас встречаются неточности и недоразумения еще более важные. Так, американская раса, которая оттенками цветов совершенно совпадает с указанной желтой расой и в общем составляет одну из ее подрас, — нередко называется расой краснокожей. Это название произошло оттого, что американцы, наряду с многими другими первобытными народами, любят окрашивать кожу в различные цвета для выступлений боевых и обрядовых, любовных и парадных. В этой раскраске красный цвет занимает почетное место. Навстречу европейским путешественникам, особенно в первые годы, американские туземцы выходили раскрашенные в красное. Помимо этой раскраски красного цвета кожи вообще не существует.

Для более точного определения цвета кожи различных племен, особенно во время экспедиции, применяется печатная или стеклянная таблица с определенной скалой оттенков, которые следует сравнивать с кожею данного.племени, отмечая в записях указываемый цвет
просто номером таблицы. Такие таблицы для практического употребления имеют гораздо меньше оттенков, чем было указано выше. Напр., таблица проф. Лушана—36 №№. Существуют такие же таблицы для определения цвета глаз (1—16 №№ проф. Мартина), волос (1—30 №№, таблица Фишера).

Более или менее густая пигментация кожи, глаз и волос, очевидно, находится в связи со степенью тепла и влажности климата стран, бывших первоначальной родиной или позднейшим место- обиталищем данной расы. Не следует, однако, представлять себе это взаимоотношение в упрощенном виде, вроде следующего : — на юге человеческая кожа загорает и темнеет, на севере белеет. Оттого на севере блондины, на юге брюнеты, а подальше у тропика и у самого экватора —- негры.

Это обобщение совершенно неверно. На крайнем севере обитают эскимосы, самоеды, чукчи, которые имеют черные глаза и волосы и пигментацию кожи более значительную, чем даже темноволосые европейцы. Большинство народов и племен, живущих на земле, имеют пигментацию смуглых и темных оттенков. Только северные европейцы имеют светлую пигментацию. Правда, в настоящее время народы северного европейского типа размножились и путем колонизации заняли лучшие страны. Но три тысячи лет назад их территория была узка и культура низка. В то время значение северного типа было не велико.

Что касается типов со смуглой или темной пигментацией, то их распространение не соотносительно температуре или градусу шпроты. На экваторе живут темнокожие негры (в Африке), смуглокожие малайцы (на Яве), полинезийцы и меланезийцы (на островах Океании), коричневые и бронзовые аровакп и караибы (в Южной Америке), далее многочисленные потомки испанских и португальских креолов, довольно смуглолицые, но в общем не-темнее итальянцев.

Что же касается загара европейцев под тропическим солнцем колоний, то сколько можно судить по различным наблюдениям, «загар» этот, действительно, существует. Кожа брюнетов загорает до бронзового оттенка, темнее, чем было на севере. Кожа блондинов принимает меднокрасный оттенок светлого типа, грубеет, покрывается веснушками. Светлые волосы на солнце не темнеют, а скорее выгорают, как кудель. Так точно выгорают волосенки у русских деревенских ребятишек.

Такой именно краснолицый, веснущатый тип с рыжими или выгоревшими волосами часто попадается в северной тропической Австралии у потомков английских колонистов.

Белую расу также называют кавказской, желтую монгольской, а черную негритянской. Эти определения одновременно устарелы и неточны. Белая раса названа кавказской потому, что кавказские черкесы, грузины, чеченцы являются будто бы ее наилучшими образцами. Однако, чеченцы, грузины и проч. кавказцы могут считаться только представителями темноволосого типа белой расы. Для светловолосого типа надо искать типичных представителей, как указано выше, среди северных германцев и северо-западных кельтов, литовцев и славян.

Желтую расу назвали монгольской по монгольскому племени, которое стало знакомо европейцам еще с тринадцатого века во время нашествия полчищ Чингиз-хана, а потом в четырнадцатом веке во время походов Тамерлана. Это название прямо ведет к недоразумениям. Ибо приходится рядом говорить то о монгольской расе, то о собственно монгольском племени, обитающем в современной Монголии, наконец, о монгольской группе языков (буряты, монголы, калмыки).

Неграми вообще называют, но преимуществу, чернокожие народы Судана и народы к югу от экватора (Банту и др.). Таким образом, негров относят к Африке. Однако, помимо негритянских народов к темнокожей расе относятся меланезийцы, папуасы, австралийцы, ныне вымершие тасманийцы, также малорослые бушмены и карлики акка, обитающие в Африке, и мелкие осколки племен на азиатских прибрежьях океанов Индийского и Тихого, тоже большей частью малорослые, негрпто и негрильйо («маленькие негры», — с испанского). Все этп группы темнокожих племен сильно отличаются по типу одна от другой.

Таким образом, в распределении рас по цвету кожи еще не установлено точной терминологии.

Другие антропологические признаки, характеризующие различие рас, могут быть определены только приблизительно.

Для белой расы: волосы на голове цвета различных оттенков от белокурого до черного. Форма волос — прямая, волнистая, вьющаяся, курчавая. Разрез волос иод микроскопом овальный, эллиптический. Волосы на лице у мужчин более или менее обильные. В идеал мужской красоты входят густые усы, а в более зрелом возрасте густая бррода. Волосы на теле: под мышками и на половых частях у мужчин и у женщин довольно обильные. Женские волосы на голове Дгтшнные, мягкие, обильные, часто шелковистые.

Глаза: с прямым разрезом, довольно большие; оттенки цветов: голубой, серый', зеленоватый, карий, черный, а также и смешанные.

Слезного века (plica—-маленькое поперечное веко, прикрывающее слезную железу) не существует. Бровп: ясно обозначенные, — дугообразные, у брюнетов нередко косматые, сросшиеся на переносице.

Нос: хорошо обозначенный, выдающийся вперед, прямой или с горбинкой. Форма лица овальная. Умеренно выдающиеся скулы. Губы средней полноты, не вывороченные наружу.

В пределах белой расы существуют четыре варианта; белокурый (блондины), русый и л it каштановый (шатены), темноволосый (брюнеты) ii рыжий (эрнтрпческий). Все разделения, подгруппы и породы белой расы, как было упомянуто выше, представляют смешение четырех указанных вариантов. Однако, у северных народов (скандинавы, северные славяне, шотландцы, северные германцы) преобладают блондины — 50 — 60%. Русые составляют 30 — 25%; темноволосые 20 — 15%. Y народов центральной Европы, сравнительно преобладают каштановые—40 — 45%. Блондины 30 — 25% и брюнеты 30 — 20%. В южной полосе Европы и в передней Азии преобладают темноволосые (брюнеты) — 60 — 70%; русые 20 —15% и белокурые 20 — '15%. Рыжие разбросаны отдельными семьями и единицами среди всех племен и в общем доходят до 2—5% (см. табл. на след, стр.)

Антропологические признаки желтой расы: волосы на голове жесткие, прямые, черные, впрочем, у различных народов—темно- русых каштановых волос до 10—15%. Разрез волос под микроскопом круглый. Волосы на лице у мужчин скудные, поздно вырастающие и сравнительно поздно седеющие. Идеал красоты требует у мужчин выщипывания волос на лице, что производится особыми щипчиками, а также удаления волос на теле у женщин. Волосы на теле у мужчин скудные, у женщин почти отсутствуют.

Глаза: цвета карего или черного, узкие в разрезе, косо поставленные и с приподнятым наружным углом. Имеется третье веко (слезное) в виде крошечной поперечной заслонки.

Бровп слабо обозначенные, тоже с приподнятым наружным углом.

Нос: широкий—• расплюснутый — с седлообразным переносьем. Лицо лунообразное, сильно выдающиеся скулы.

При более резко выраженных признаках, линейка, приложенная к скулам, поднимается над переносьем. (У белой расы, напротив, линейка, приставленная к носу, совсем не прикасается к скулам).

Желтая раса представляет два антропологические варианта: монголоидный — резко выраженный и туркоидный — смягченный

и в некоторых чертах как бы переходный к белой расе, хотя в сущности самостоятельный и очень устойчивый. К желтой расе, кроме того, отчасти примыкают две другие подрасы: .малайская и американская.

Малайская раса имеет, сравнительно с желтой, несколько более темные оттенки кожи, и не столь выдающиеся скулы.

Американская раса имеет большие глаза прямого разреза и хорошо очерченный нос, нередко, прямой или орлиный, как у белой расы.

Между прочим следует указать, что у этих обеих подрас, точно также как и у монгольской расы, в идеал мужской красоты входит безволосое лицо. Американские индейцы, точно так же, как и китайцы и якуты, выщипывают волосы на лице особыми щипчиками; некоторые племена (в Южной Америке) выщипывают даже ресницы.

Темнокожая раса имеет несколько вариантов, довольно удаленных друг от друга. Во первых, по росту, — с одной стороны, выделяются крупные мускулистые африканские негры, напр., кафры, масаи и проч., —с другой стороны, малорослые африканские бушмены и карлики акка, в Индонезии негрпто и негрпльйо.

Среди народов белой и желтой расы рост не составляет определенного расового признака. Высокорослые, среднерослые и малорослые народы встречаются в разных подгруппах, живут черес- полосно или смешанно.

По форме волос темнокожая раса разделяется на две подгруппы. Первая шерстисто- или руно-волосая; волосы на голове и отчасти на теле шерстистые, курчавые, закрученные мелкими кустиками или более крупными штопорообразными завитками, прн этом часто довольно длинные, встающие на голове высокой свалявшейся копной. Средне-африканские и южно-африканские негры, бушмены и карлики акка имеют такие шерстистые волосы. Разрез волоса под микроскопом сплюснутый, лентообразный. Волосы на лице довольно скудные, особенно у карликов, однако волос не выщипывают. Волосы на теле скудные. Нос расплюснутый, однако не столько, как у желтой расы. Губы толстые, вывороченные. V бушменов и у живущих по соседству готтентотов, иод влиянием бушменской примеси, существуют вторичные половые признаки (женские), не имеющие себе подобных ни у какой другой расы. Это — стеато- ппгия — жировое разрастание зада и отчасти ляшек и живота и передник «готтентотской Венеры» — разрастание малых губ. Между прочим, признаки эти попадаются на человеческих статуэтках, про
исходящих из французского палеолита магдаленского и мас-д’азиль- ского периодов. ^{^[41]}

Папуасы на Новой Гвинее и часть Меланезийцев на Тихоокеанских островах имеют такие же шерстистые волосы, но вместе с тем густые и обильные бороды и усы, обильную растительность на теле. Некоторые из этих племен, напр., фиджийцы превосходят волосатостью европейцев. Сахалинские айны, наиболее волосатый из земных: народов, примыкают в этом отношении к меланезийцам.

Другая часть меланезийцев, а также племена Австралии и вымершие тасманийцы имеют волосы на голове волнистые, вьющиеся, курчавые, однако, не шерстистые; волосы на лице и на теле обильные и в этом отношении приближаются к белой расе. Также и нос у них хорошо очерченный, прямой.

Глаза у всей темнокожей расы большие с прямым разрезом. -Лицо овальное. Скулы не выдаются.

Кроме этих основных рас, существуют еще как бы промежуточные, переходные. Таковы между желтой и белой расой финские и турецкие пародности, между белой и черной расой темнокожие хамиты восточной Африки. Впрочем, взаимоотношение между монгольскими и турецкими народами далеко не выяснено. Турецкий, турко- идный тип, который нам представляется как бы смягченным монгольским типом, имеет, как указано выше, самостоятельное существование. Оба типа: монгольский и турецкий попадаются рядом как у монгольских, так л у турецких племен, но в различных пропорциях. Выше мы попытались представить монгольский и турецкий типы, как естественное расщепление общего типа желтой расы.

Финская группа народов, объединенная родством языка и сходством культуры, антропологически, заключает в себе два совершенно несходные типа: белокурый тип белой расы и туркопдный тип желтой. Эсты и финляндцы мало похожи на вогулов, остяков, самоедов. Эти противоречия относятся к вышеуказанным противоречиям археологических, антропологических и лингвистических данных.

Рассматривая всю совокупность признаков и вариантов человеческих рас и распределяя эти расы в виде опахала или веера, в котором середину занимает желтая раса, а края белая и черная, мы видим, что во многих отношениях именно крайние расы, белая и чер
ная, имеют сходные признаки, напр., волнистые волосы на голове_г волосатое лицо, широкие глаза с прямым разрезом, хорошо очерченный нос. И обе эти расы отличаются наибольшим разнообразием типа. Напротив того желтая раса, самая многочисленная из всех, является сравнительно однообразной, гомогенной.

Несмотря на различие рас и вариантов, человеческий род в общем, вероятно, является одним зоологическим видом. По крайней мере, отдаленные друг от друга человеческие группы способны к половому смешению и дают плодовитое потомство. Можно указать, напр., в Южной Африке на две группы смешанных племен, Грикасов и Бастардов, представляющих помесь голландских буров с готтентотами. Самое имя «бастарды» французского корня и означает «незаконные дети» (украинское «байстрюки»). Бастарды произошли от незаконных связей мужчин буров с готтентотскими женщинами. В Америке существуют разнообразные группы метисов (помесь индейца с белым), мулатов (помесь негра с белым), кафузо и замбо (помесь индейца с негром). В Сибири распространен карымоватый тип (помесь русского с сибирскими туземцами). Обширные и сильные народности земли, каковы англичане, северные американцы, великорусы имеют весьма смешанное происхождение.

Возможно, что физические признаки человеческих рас во всех вариантах должны считаться не столько первичными, сколько вторичными, возникшими под влиянием развития культуры. Одежда, огонь, атмосфера, жилище, изменение питания, верховая езда вместо пешего хождения, более или менее оседлая жизнь, должны были оказать глубокое действие на внешние покровы человеческого тела, на волосы и кожу, а также и на более глубокие органы, напр., на кишечник, на функции желез.

Нужно отметить, что под влиянием культуры животные, а отчасти и растения, изменяют внешние покровы и цвета, аналогично таким же изменениям у человека. Рельефнее всего расщепление основного цвета на белый и черный, так называемый «главкизм» и «меланизм».

Дикне породы имеют постоянную окраску, не допускающую вариантов. Чаще всего эта окраска однообразная, бурая, мышастая, серая, приспособленная к окружающей среде. На северной тундре большая часть видов белеет зимою, вероятно, как проявление ассимиляции, рожденной психическим влиянием (зрение), но пртГнявшей материальные физические формы. С другой стороны^ это—мимикрия, защитный цвет, дающий безопасность. В других случаях именно приспособленность вызывает пеструю окраску.

Все львы песочно-желты, тигры одинаково полосаты, леопарды пятнисты. Полосы тигра сливаются с резкими тенями ровной бамбуковой чащи, пятна леопарда сливаются с пятнами солнца меж листьев в вершинах дерев. Ведь тигр крадется по земле, а леопард ищет добычу свою на дереве.

Во всяком случае эта пестрота — постоянного рисунка, одинаковая для всех индивидов. Культура вносит расщепление цвета, колебание, вариант. Являются белые и черные особи, белые и вороные лошади, коровы и овцы, собаки и кошки, утки и гуси, куры и голуби. Часто расщепление цвета имеет чрезвычайно резкий характер. У черного пуделя не только шерсть, но и кожа под шерстью, слизистая оболочка, даже самое мясо, все черное. Расщепление цвета касается также культурных растений; об этом свидетельствуют белые сливы и чернослив, белые и черные тутовые ягоды, белые и черные фиги. Наконец, у коконов шелковичного червя бывает волокно то совсем светлое, то довольно темное, меланистпческое.

Следующее расщепление цвета дает рыжий, красный или русый оттенки. Сюда относятся красные коровы, рыжие собаки и кошки, русоволосые, серые и пепельные овцы. Бывают сочетания трех, четырех цветов. Напр., кошки с серыми, черными, белыми и красными пятнами.

Расщепление цвета рождается единственно культурой. В случае если порода дичает и возвращается к вольной жизни, расщепле- ные цвета сливаются в общий первоначальный цвет. Дикие кролики — серого цвета. Домашние, напротив, черные, белые, пятнистые. Но когда кроликам случается снова одичать, они через два- три поколения, теряют свои пятна и возвращаются к сплошному серому цвету. Если вернуть их в одомашненное состояние, они снова будут давать белые и черные варианты.

К расщеплению цвета примыкает изменение шерстистого покрова, Культура из короткого, густого, прямого волоса создает то длинный шелковистый, как у ангорских коз и кошек, то шерстистый, рунообразный, как у овец-мериносов, пуделей. При возвращении к природе эти варианты исчезают. Дикие породы овец не имеют руна. Одичавшие овцы через два или три поколения теряют курчавое руно и заменяют его жесткой шерстью. Вместе с тем их мясо получает привкус дичи, они приобретают особый запах, воспринимаемый если не людьми, то охотничьими собаками. За овцой или коровой, заблудившейся в лесу, охотничья собака по следу не погонит. Но при условии одичания, через поколение или два, вольный скот становится дичью, и собака берет его на дух и гонит по следу.

Наконец, у домашних овец надо отметить жировые разрастания, так называемые курдюки, иногда достигающие до пуда и больше. У диких или одичалых пород курдюков не бывает.

Расщепление и изменение внешних признаков домашних животных напоминает варианты человеческих рас.

Белые и негры, четыре варианта, белой расы, темноволосые, светловолосые, русые и рыжие, все ото явные примеры расщепления цвета.

Варианты человеческих волос, длинные шелковистые волосы европейских женщин, шерстистое руно негров, соответствует шелковистому волосу ангорских и кашмирских коз и руну мериносов и шленских (силезской породы) овец. Наконец, овечьим курдюкам соответствует стеатопигия — «жирнозадне» бушменских и готтентотских женщин.

Очевидно, действие культуры на окраску кожи, на окраску и форму волоса и на отложения жировых образований одинаково у человеческих рас и у домашних животных.

Далее, различные породы диких животных имеют меланичеекнй и главкический варианты, индивидуальные и очень редкие. Таковы черные лисицы и черные зайцы, белые слоны. Те и другие рождаются от родителей нормального цвета, рядом с нормальными братьями и сестрами. Наконец, различные породы диких животных имеют аль- биносский вариант, который отличается полным отсутствием всякого красящего пигмента вплоть до радужной оболочки глаза. Впрочем альбиносы попадаются и в человеческой среде, напр., меж белыми и неграми. Белые крысы-альбиносы и человеческие альбиносы, европейцы н негры, имеют одинаково белую кожу и красные глаза. Многие зоологи считают и флавизм (рыжий цвет) вариантом альбинизма. Действительно, рыжие кошки часто имеют голубые глаза, рыжие мужчины и женщины имеют чрезвычайно чистый, лишенный пигмента, цвет кожи. В связи с этим рыжие легко загорают и покрываются веснушками. Золотые рыбки также считаются флавическим вариантом и нередко имеют голубые глаза.

Нужно, однако, кроме сходства, указать и различие. Породы животных в одомашненном виде, проявляя расщепление цвета, склонны принимать смешанную, пегую, пятнистую, черно-белую, черно-желто-белую, черно-серо-желто-белую окраску. Черная лошадь в белых чулках, серая в яблоках, черная собака в белом гал- стухе — таковы примеры смешанной окраски.

Напротив того, пегих человеческих рас совсем не существует. Только альбиносы у негров иногда попадаются пегне. Также из
менения формы волос у животных касаются но преимуществу внешнего длинного волоса, оставляя в стороне короткий внутренний пух. Человеческий волос не имеет подпушка и, быть может, потому его варианты более четки, чем у домашних пород. Однако, х^урчавое руно мериносовых овец точно также почти не имеет подпушка.

Антропологи придают большое значение измерению черепного указателя и стараются делить земные пароды п расы соответственно этому признаку на широкоголовых (брахикефалов), среднеголовых (мезокефалов) и длинноголовых (долихокефалов).

Черепной или головной указатель выражает взаимоотношение длины п ширины черепа. Длина черепа вообще всегда превосходит ширину. Если принять длину за 100, то ширина выразится числами в пределах 75 — 90.

При этом длинноголовым считается головной указатель X — 75,9.

среднеголовым » » >> 76,0 — 80,9.

широкоголовым » » » 81.0 — 85 Л.

Выше этого головной указатель 85,5 —90,0 считается чрезвычайно широким, «гипербрахикефалическим». Отдельные случаи головного указателя в 91 иногда называются равноголовыми, «изо- кефалическими».

Эти указания заимствованы из Мартина. ^{^[42]} Другие антропологи дают цифры, несколько отклоняющиеся, но в общем того же характера.

Так у Брока:

Длинноголовый указатель X — 77.,00

Переходный широкоголовый 77,01 — 79,77

Среднеголовый 79.78 — 82,00

Переходный широкоголовый 82,01 — 85,33

Широкоголовый 85,34 — X.

По головному указателю монгольские и монголоидные народы являются широкоголовыми ; однако эскимосы, в общем резко монголоидные, по головному указателю весьма длинноголовы. Белая раса представляет вообще смешение длинноголовых, среднеголовых и широкоголовых в различных пропорциях. Впрочем, ряд новейших измерений живых человеческих рас, а также ископаемых черепов указывает как будто на то, что головной указатель не является постоянным признаком и изменяется пз века в век, даже от поколения к поколению. Так в Северной Америке детп эмигрантов евреев (широкоголовых) и итальянцев (длинноголовых), по измерениям Боаза и Фишберга, имеют головной указатель, отличный от роди

высокорослых шотландцев (кельтов) и скандинавов (германцев), среднерослых немцев (германцев), славян и литовцев и низкорослых финнов, по географическому признаку w-обитает в областях, прилегающих к Немецкому и Балтийскому морям.

2. Южная средиземноморская группа, которая включает племена темноволосые, отчасти длинноголовые, отчасти среднегодовые, по признаку роста—малорослые, среднерослые п даже велпко- рослые. Эта группа на востоке сливается совершенно незаметно с такой же темноволосой группой белой расы, обитающей в передней Азии с тем указанием, что к востоку смуглый цвет и чернота волос становятся интенсивнее.

3 Среднеевропейская группа народов с преобладанием каштановых волос, по головному указателю — средние и широкоголовые, по росту всех трех разновидностей. Эта группа наиболее смешанная из всех. Сюда относится часть англичан и французов, большая часть немцев, славян, также такие более мелкие народности, как бретонцы и ирландцы, швейцарские немцы и романцы, в том числе граубюнденские остатки древних ретпйцев, говорящие ныне на романском наречии, далее венгры, европейские турки, казанские татары и пр.

В антропологическом отношении эта группа совмещает преобладание шатенов и значительный процент темноволосых и светловолосых, при самых разнобразных оттенках глаз, при разнообразии роста и черепного указателя.

Кроме того, относительно черепного указателя надо сделать такое дополнение. Большое количество черепов из кладбищ средней Европы различных исторических эпох, но в общем за последние две тысячи лет, отличаются но головному указателю от черепов современных людей. Это объясняется, с одной стороны, постоянным изменением племенного состава и переселением народов, какие происходили в Европе за этот период, а с другой стороны, быть может, изменением условий культуры, жилища, питания, работы.

Во всяком случае мы можем только констатировать факт, что в Галлии и южной Германии несколько раз широкоголовые черепа уступали среднеголовым и наоборот.

Надо сказать несколько слов о так называемой «нордической расе» (//ото .sopiens eiiropem nordkus по указанной выше классификации).

В минувшие полвека в Европе среди англичан, скандинавов и немцев, в северных штатах Америки, в Канаде, появляется стремление объявить эту нордическую расу главным носителем культуры
на земле. Эта идея имеет вообще характер вульгарный и воинствующий: в Германии она направлена против французов, славян, в Америке против негров, итальянцев и евреев. Она находится в тесном родстве и союзе с фашизмом. К сожалению, Италия, отечество фашизма, не может похвастать обилием «нордического» элемента.

Еще ближе связана нордическая доктрина со свирепым антисемитизмом. Иные из ее представителей доходят до того, что пытаются установить нордическое происхождение самого Христа, на основании его светлых волос, о чем сообщают предания. Галилеяне объявляются блондинами и индоевропейцами, а настоящие евреи брюнетами и врагами Христа.

Оставляя в стороне христианство, нет никаких оснований считать белокурых блондинов носителями высшей культуры. Эллины и римляне были брюнеты, немцы в большинстве имеют каштановые или темные волосы. В Англии культурным бродилом скорее являются темноволосые южные кельты.

На основании измерений, произведенных различными» исследованиями, человеческим расам приписывается различная длина верхних и нижних конечностей. Так, желтая раса отличается более длинными и крепкими ногами. У многих племен индийской, полинезийской, монгольской и других рас, преимущественно на первобытных стадиях культур, кисть и стопа отличаются малым размером и изящною формой, особенно у женщин.

Человеческие кости, представляющие опору и скелет человеческого тела, в сущности имеют только механические функции и в сложном обороте живых человеческих сил не имеют особого значения. Живая протоплазма, все низшие живые организмы, вовсе костей не имеют. Напротив того выясняется, что внутренние секреции, выделение различных желез, расположенных как скромные придатки к внутренним человеческим органам, имеют огромное значение. Возможно, что различные признаки рас, как, например, цвет кожи, связаны с воздействием той пли другой железы.

В новейшее время выдвинулось разделение человеческих рас по био-химическому указателю крови. Определение указателя крови связано с реакцией агглютинации крови.

Если кровяную сыворотку животного одного вида смешать с кровью животного другого вида, то красные кровяные шарики (эритроциты) склеиваются друг с другом и образуют кучки. Наступает агглютинация, т. с. склеивание. Этот факт давно был известен ученым, но в последние годы получил широкое применение в биолого-медицинской практике.

Опыты Уленгута дали возможность путем применения сыворотки кролика, которому предварительно вспрыскивалась кровь человека, различать человеческую кровь от крови животных, в целях судебного следствия.¹

Беринг доказал, что кровяная сыворотка лошадей, которым постепенно было привито большое количество яда, выделенного дифтеритными бациллами, по введении ее в тело человека, больного дифтеритом, действует, как противоядие против этих дифтеритных бацилл.

Склеивание шариков при смешении крови животных различных видов называется разно-склеиванием — гетеро-агглютинацией. В дальнейшем было определено наличие агглютинации внутри одного и того же вида, в частности внутри вида «человек». Такое склеивание, получаемое внутри вида, называется равно-скле- пванпем — изо-агглютинацией. ²

В начале изо-агглютинация наблюдалась при воздействии кровяной сыворотки больных на красные шарики здоровых. Ланд- штейнер определил взаимную изо-агглютинацню крови также у здоровых людей. В дальнейшем было определено четыре типа нзо-агглютинации крови:

I. Кровяные шарики первой группы не склеиваются сыворотками всех других групп.

II. Кровяные шарики второй группы склеиваются сыворотками первой и третьей группы.

III. Кровяные шарики третьей группы склеиваются сыворотками первой п второй группы. Сыворотка третьей группы склеивает шарики второй группы (но не первой).

IV. Кровяные шарики четвертой групп склеиваются сыворотками трех предыдущих групп. Сыворотка четвертой группы не склеивает шариков трех остальных групп.

Агглютинация крови определяется микроскопическим исследованием капли крови, взятой у исследуемого субъекта, животного или человека, и обработанной сыворотками. Указание агглютинации отличается большим постоянством.

При этом из большого количества собранных фактов обнаружено, что народы ii расы земли вообще представляют смешение всех четырех групп в различных пропорциях. Так у европейских народов, англичан, французов, итальянцев, славян и т. д.—

' Ф. Брикнер, Расы и народности человечества. СПБ. 1914. Стр. 311 и след.

- Б. II. Вишневский, Раса и кровь. «Природа», 1927, I. Стр. 22 и след.

Распростран. культуры на земле. 11
1-ая группа составляет 47— 40" ₀, 2-ая группа составляет 43 — 31%, 3-ья группа составляет 7 •• 21" 4-ая группа 3 — 6%.

В общем среди европейских народностей 1-ая группа дает 35 — 46%, среди азиатских народностей только 25 — 35%.

С другой стороны, австралийцы обнаруживают «ультраевро- пейский» тип крови: I—57%, II-—38,5%, III—3.0%,. IV—1,5%.

Малайцы Филиппинских островов имеют большое преобладание 1 группы — 64,7%. Индейцы С. Америки даже 77,7" ,, I группы.

На основании этого составлены таблицы био-химпчеекого указателя крови, свойственного различным народам. Эти указатели тоже обладают постоянством.

Так в Венгрии в долине Тисы живут бок-о-бок немцы, мадьяры и цыгане. Из них немцы имеют указатель, отнюдь не сходный с соседями, венграми или цыганами, но совершенно одинаковый с указателем немцев Средней Германии (Гейдельберг), откуда вышли эмигранты в 1700 году. Цыгане выказывают сходство опять-такн не с ближайшими соседями, а с индусами. Предполагают, что цыгане вышли из Индии не позднее 1200 г. и появились в Европе около 1400 года. ^{^[44]}

Чуваши, по исследованиям Б. Н. Вишневского, имеют указатель крови отличный от русских и близкий к указателю финских и монгольских групп.

Последними работами Ландштейнера установлено, что у высших обезьян (оранг и шимпанзе) существуют различные кровяные группы, подобные человеческим. На основании опытов Ланд- штейнера можно думать, что гцювяные группы образовались еще до расхождения стволов человека и антропоидов. Однако, делать выводы из этих наблюдений о точном различии человеческих рас было бы преждевременным.

Далее человеческие расы и народы отличаются различной восприимчивостью к заразным болезням. Часть этих различий, вероятно, приобретена наследственным приспособлением. Так, напр., жители болотных местностей менее подвержены лихорадке и малярии и даже, заболев лихорадкой, переносят ее легче и выздоравливают скорее. В тропических местностях негры страдают от желтой лихорадки гораздо меньше белых. Напротив того, сонной болезни негры подвержены больше, чем белые. Другая часть различий заболеваемости зависит, вероятно, от более глубокого воздействия культуры, от большей привычки к влияниям культурной жизни. Таким образом, первобытные племена различ

ных рас являются совершенно беспомощными перед заразными болезнями белых люден, приходящими вместе с культурой.

Сифилис, оспа, инфлуэнца, даже невинная корь, попадая к сибирским туземцам арктической зоны, к полинезийцам, к индейцам — производят между ними ужасные опустошения. Белые креолы, рожденные в тех же местностях, страдают от заразы меньше, а немногие пришельцы из культурных стран обычно совсем не поддаются заразе.

Впрочем и здесь, кроме объяснений, связанных с приспособляемостью, существуют также и более глубокие расовые различия. Напр., чернокожая раса, даже находясь на весьма первобытной культурной стадии, поддается вредному воздействию культурных заимствований и, в частности, привозным болезням меньше, чем расы малайская, полинезийская, индейская (американская). В связи с этим американские плантаторы могли заменить быстро вымиравших индейцев упорными к жизни негритянскими рабами. Также на тихоокеанских островах полинезийцы вымирают от соприкосновения с цивилизацией, а меланезийцы поддаются гораздо меньше ее вредному влиянию. Однако, тасманийцы и австралийцы вымирали и вымирают от воздействия цивилизации не меньше, чем полинезийцы .

Помимо того, человеческие расы различаются между собою и более тонкими физиологическими признаками, напр., запахом и также психическими свойствами. Но в сущности физиологическое изучение рас едва начинается. Оно должно включать, напр., измерение температуры, пульса, реакции внешних чувств, анализ выделений и пр.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА.

Вопрос о происхождении человеческого рода от той или другой группы приматов подлежит особому рассмотрению.

Ныне существующие виды приматов, человекообразных обезьян, указанные выше, горилла, шимпанзе, оранг-утан и гиббон, являются родственниками человека и притом довольно отдаленными, но вместе с ним происходящими от одного общего корня.

Наиболее древние черепа, найденные в археологических раскопках, как, напр., знаменитый тринильскийчереп, найденный на Яве доктором Дюбуа в 1892 г., череп, найденный в Родезии, в Южной Африке в 1921 г., пильтдаунская челюсть, найденная в Англии, и другие черепа и остатки черепов, найденных в Крапине, Спи и
других местах Западной Европы, — свидетельствуют о том, что в раннюю эпоху, до первых начатков культуры, на земле существовала раса пли расы, настолько близкие к человекообразным обезьянам, что им принято давать названия Pithecanthropus — обезьяночеловек. Так, тринильекую расу доктора Дюбуа называют Pithecanthropus erectus, «прямоходящий обезьяно-человек». Среди европейских первобытных рас надо отметить неандертальскую расу, по черепу, найденному в Германии, близ Дюссельдорфа, в Неандертале—- долине Неандера, — в 1856 г. Все эти расы отличались массивными, выдающимися вперед и косозубыми челюстями при отсутствии подбородка, массивными, выдающимися вперед надбровными дугами и массивным же черепом, плоским на темени с покатым убегающим назад лбом. Сколько можно судить по остаткам костей, рост и физическая сила этих первобытных человеко-обезьяньих и человеческих рас не имели ничего исключительного и не превышали современной человеческой силы и роста. Таким образом, эта порода приматов ■сильно отличалась от могучих горилл и оранг-утанов. При ходьбе они держались вертикально,—■ даже наиболее близкий к обезьянам тринильский обезьяно-человек.

Что касается роста и силы, то в первобытных слоях найдены также остатки карликовых рас, напоминающих нынешних бушменов и акка.

В более поздних палеолитических слоях попадаются скелеты и черепа другого человеческого типа с прямозубыми челюстями, хорошо очерченным подбородком, сводчатым черепом и вертикальным лбом при слабом развитии надбровных дуг. Эту расу принято называть кроманьонской по черепу, найденному в Кроманьоне, во Франции, в 1868 г.

В последние годы многие исследователи принимают, что неандертальская и кроманьонская расы представляют две особые человеческие разновидности, из которых первая вымерла, а вторая дала происхождение современному человеческому роду.

Это разделение можно принимать только с большими ограничениями. Во-первых, в кроманьонскую эпоху и позднее, в средние века, вплоть до настоящего времени, среди самых культурных народов попадаются отдельные черепа весьма первобытной «неандертальской» формы. Среди тех же культурных народов встречаются другие особи, напоминающие о древней карликовой расе. Это свидетельствует о том, что ни одна из наиболее ранних рас не вымерла совершенно. Взаимная плодовитость всех существующих ныне человеческих народов, указанная выше, повиднмому, существует с незапа
мятных времен. Действие ее было, вероятно, достаточно, чтобы с самого начала объединять и перемешивать различные человеческие группы.

Вопрос о том, возник лп человеческий род только в одном, или в нескольких географических пунктах, остается открытым. Теории моногенизма (однозарождения) и полигенизма (многозарождения) имеют своих сторонников. Из вышеизложенных фактов и соображений вытекает, что теория моногенизма является более вероятной. Человеческий род развился из рода приматов в одной географической области, и оттуда распространился в разные другие области. Тем не менее, не следует себе представлять, что человеческий род произошел от одной пары предков или от нескольких пар, или даже от одной орды, в ограниченном, узком районе. Более вероятно, что развитие человеческого рода совершилось на довольно широком пространстве, п. быть может, с самого начала одновременно шло в направлении нескольких разновидностей, нескольких человеческих рас.

Исследуя приручение и одомашнение различных животных пород, мы постоянно наталкиваемся у самого корня этого процесса на несколько разновидностей взаимно плодовитых не только в одомашненном, но даже при случае и в диком состоянии. Многие пз видов животных в диком состоянии переливаются разновидностями, почти неуловимо различными и более или менее взаимно плодовитыми. Так, совершенно невозможно разграничить различные породы пантеры, леопарда и барса, разбросанные на огромных географических пространствах, но часто чересполосные, соседящие друг с другом. Тоже можно сказать о различных породах зебр (hippnfig- ris Burchclli, hippotigris Chapmanni, hippotigris Greyi и так далее), диких ослов, буйволов и пр.

Однако, по наблюдениям путешественников, в диком состоянии на воле каждая разновидность зебры держится особыми стадами и как бы избегает друг друга. Это совершенно понятно, ибо только таким путем такие весьма близкие друг другу разновидности могут продолжать отдельное самостоятельное существование. Но, поставленные в другие условия, напр., в обстановку неволи, различные породы зебры спариваются между собой и даже с лошадьми и ослами.

Природа действует как бы автоматически и подхватывает, воспроизводит, закрепляет и продолжает любой вариант, даже без отношения к условиям полезного отбора. Нельзя, разумеется, думать, что различное расположение полос у зебры ВигсЬеГя и у зебры Chapman’а имеет какое-либо отношение к их безопасности, тем более, что обе эти породы существуют рядом и в одних и тех же условиях.

Условия неволи, воздействие человеческой культуры, влияют, напротив, синтетически, сплавляя вместе различные породы и расы и создавая из них новый гибридный вид, который, в свою очередь, распадается на разновидности, но постоянно сохраняет это синтетическое свойство, возможность и стремление ко взаимному оплодотворению различных пород.

В одомашненных породах это гибридное смешанное начало выступает совершенно ясно. Домашняя кошка, повиднмому, произошла от смешения двух разновидностей: Felis maniculata и Felis chaus. Смешение самых разнообразных пород и разновидностей среди домашних собак совершенно очевидно. Эта способность взаимной плодовитости развивается тем невозбраннее. что одновременно плен и культура изменяют физические свойства и отправления данной породы животных, уменьшают быстроту, хищность и бдительность, изменяют пищу и самую длину кишечника.

Таким образом, культура создает из нескольких близких разновидностей дикого вида новую домашнюю гибридную и смешанную породу. Повиднмому, такой же характер носило и возникновение" человеческого рода. Порода «человек» возникла и развилась с изменением географической обстановки, физических привычек, пищи, а после появления огня — с изменением температуры окружающего воздуха. Таким образом, не имеет значения, возник ли человеческий род из одной или нескольких разновидностей приматов. Под влиянием культуры из всех этих разновидностей создался тотчас же смешанный, гибридный человеческий род, взаимно плодовитый и в то же время продолжающий в себе старые разновидности или создающий новые.

У нас нет никаких данных относительно внешнего вида и образа жизни той породы приматов, от одной или нескольких разновидностей которой произошел человеческий род. Но мы можем построить о ней представление на основании различных соображений, а также па основании сравнений с современными приматами.

Человеческий примат обитал, очевидно, на деревьях в тропическом лесу. Об этом свидетельствуют его конечности, даже в их современной форме. Австралийские и южно-амерпканскпе племена еще не утратили цепкости нижних конечностей и способны взбираться на деревья с ловкостью, совершенно недоступной европейским народам. С другой стороны, клоуны и фокусники наиболее культурных народов способны пробудить в своих низших конечностях ту же полу- угасшую цепкость. У безруких от рождения или просто потерявших руки от несчастной случайности нижние конечности часто развивают
способности н свойства рук, вплоть до самых тонких и быстрых манипуляций, в роде бритья, вдеванья нпткн в иголку, шитья и пр. Далее- свойственное детям стремление лазить по деревьям должно считаться атавизмом, эмбриональным прохождением древней истории человеческого рода.

С другой стороны, даже современные приматы не могут считаться вполне четверорукими. IIx задние конечности отличны от передних. Тяжеловесный горилла имеет ступню, отличную от кисти п. ио новейшим наблюдениям, охотнее держится на земле у подножия деревьев, чем на древесных вершинах.^{^[45]} Во всяком случае, человеческий примат держался в глубине густого тропического леса, обитал на деревьях, охотно спускаясь на землю к их подножью, питался плодами и древесными побегами. В дремучих лесах по экватору, в Африке и Америке, еще и теперь обитают человеческие племена. тесно связанные с лесом. Таковы акка в Африке, витото — в верховьях Амазонки и снрионо в Боливии. Они никогда не выходят на опушку. Открытое пространство, залитое солнечным светом, пугает их и даже угрожает им солнечным ударом. Нрав их угрюмый, меланхолический, замкнутый в себе, и совершенно соответствует такому же угрюмому нраву орангов и горилл.

Между прочим, по некоторым наблюдениям, горилла, шимпанзе и оранг-утан, обитая в дремучих лесах, питаются плодами, преимущественно кислыми и горькими, и держатся пассивно ц угрюмо. Однако, попадая в неволю, молодые шимпанзе и гориллы быстро привыкают к пище иной, смешанной и состоящей сначала из сладких плодов и далее из мяса, хлеба, жиров, в общем подобной диэте человека. Они отвыкают от своей первоначальной лесной дпэты. Вместе с тем изменяется их нрав в связи с изменением пищи. Они становятся более активными и веселыми, склонными к множеству проказ и в то же время менее свирепыми.

Впрочем, по другим наблюдениям, обезьяны-прпматы имеют склонность также к мясной пище. Они ловят птичек, выпивают яйца. Для шимпанзе лакомое кушанье крысы. Горилла с своей стороны охотно собирает дико растущие злаки. В общем в пшце приматов по этим указаниям выступают элементы всеядности, признаки так называемой собирательной стадии хозяйства и питания, какие свойственны ранней человеческой культуре.

Однако, современные лесные племена, вероятно, не являются типичными для самой первоначальной стадии развития человеческой

Глава двенадцатая ____________________ !_________

породы и культуры. Строение человеческой ступни даже у самых первобытных племен свидетельствует о том, что предок человека спустился с деревьев на землю, твердо ходил и бегал по гладкой земле и постепенно приспособился физически и психически, материально и духовно к этому роду передвижений. Это случилось, конечно, не в глубине леса. Это могло произойти только на опушке, в лесостепной области, которая и должна считаться истинным отечеством породы «человек».

Современные лесные народы, быть может, должны считаться обратными переселенцами пз лесостепи в лес.

В современных тропических зонах лесостепные области и ныне являются наиболее обильными, богатыми, разнообразными по своим естественным продуктам и наиболее пригодными для жизни человечества. Лесостепные пастбища изобилуют породами жвачных, быков, антилоп, лошадей и оленей. Эти дикие стада часто превосходят по численности домашние стада соседних скотоводов. Еще и теперь, несмотря на внедрение белой культуры с магазинным ружьем и даже пулеметом, голубая антилопа в лесостепных пространствах Южной Африки во время своих переселений собирается стадами, исчисляемыми сотнями тысяч. В траве держатся множество различных грызунов, степной птицы, ящериц п пр. Рощи и лесные острова обильны сладкими плодами, напр., в Южной Америке algarobo. из которого индийцы Бороро приготовляют сладкий и хмельной напиток. Созревание algarobo связано с ежегодними брачными празднествами. Приречные пространства изобилуют съедобными корнями и дикими злаками. Жизнь первобытных народов в лесостепных областях тропической зоны протекает наиболее сыто, легко и счастливо.

Какая причина могла побудить человеческих приматов выйтп за лесную опушку в пределы лесостепи? — Так как человеческий примат питался ростительной пищей, то эта причина должна была иметь географические и вместе ботанические свойства. Вероятно, изменился самый характер первобытного тропического леса. Быть может, лесостепь вырастала за счет высыхающих лесов.

Высыхание дремучих н влажных тропических лесов было, вероятно, связано с постепенным изменением климата земли. Так, напр., оно могло быть соотносительно нарастанию ледникового периода и постепенному отвердению в приполярных и умеренно- холодных областях земли значительных масс влаги. Ледниковый период, вероятно, осушал-тропическую влажность земли подобно тому, как зимний мороз сушит болота и моховые топи.

Такое осушающее действие климата должно было суживать площадь тропических лесов и расширять область лесостепи. Это изменение могло побудить какие-нибудь группы человеческих приматов изменить свое местообитание, а вместе и образ жизни.

В какой географической зоне произошло это изменение привычек ii жизни примата? Это могло произойти в современной экваториальной или в современной тропической, или даже в современной умеренно-теплой полосе, климат которой еще в половине третичного периода был знойным и влажным.^{^[46]} Немногие обрывки указаний, которые мы имеем по этому поводу, опять-такн не сходятся вместе. Расселение рас по земле указывает, повиднмому, на древние экваториальные линии, в частности на линию Гондваны.^{^[47]} Тринильский череп на Яве н Broken НШ’ский в Родезии связаны с той же линией распространения. С другой стороны, черепа, находимые в Европе, свидетельствуют о том, что в этих шпротах некогда обитала человеческая раса, почти столь же примитивная, как тринильский обезьяночеловек. Мы не можем судить, была ли эта раса автохтонна в третичной Европе, или она переселилась сюда из более южных областей.

Лесостепь, как местообитание, прежде всего должна была подействовать на способ передвижения. В этом отношении современные приматы находятся в странном положении. С одной стороны, они как-будто уже несколько тяжелы для вполне свободного движения по вершинам деревьев. Десятипудовый горилла, конечно, не может соперничать в этом с вертлявой мартышкой и легкой макакой. С другой стороны, руки и ноги гориллы п оранга плохо приспособлены к передвижениям по ровной земле. Походка современных приматов чрезвычайно неуклюжа, почти беспомощна, хотя и не особенно медленна. Гориллы ходят, опираясь об землю боковой стороной ладони, гиббоны шагают неуверенно, подпираясь своими длинными руками или скрещивая их на голове в виде балансира.

Спустившись на твердую землю, человеческий примат прежде всего должен был освободиться от этой неуклюжей, промежуточной н смешанной походки, выработать себе широкие, плоские ступни,
развить вертикальные бедра, прямой позвоночник, твердо уравновешенный h опертый на них. Обезьяно-человек прежде всего стал прямоходящим.

Уже у тринильской породы взаимоотношение костей, взаимное положение черепа, позвоночника, таза и голени было, очевидно, совершенно человеческое. Получив свою современную поступь и фигуру, первобытный человек глубоко изменился психически. С одной стороны, перед ним открылся широкий горизонт лесостепи, залитый радостным солнцем и не закрываемый и не затемняемый лесною стеной. С другой стороны, новая поступь и фигура подняли его над землею, выпрямили его стан, подняли его лицо и самый взгляд и к объективной ширине лесостепного горизонта прибавили субъективное свойство человеческого взгляда естественно погружаться в эту ширину и измерять ее до крайних пределов. Именно тогда человек получил особенное свойство взгляда, действующего даже на самых свирепых хищников. Укрощение львов и пантер основано на этом воздействии человеческого взгляда.

Вероятно, ii высокая прямая фигура человека стала с самого начала беспокоить и пугать четвероногих хищников и травоядных.

С открытым горизонтом лесостепи и прямою вертикальною осанкой связано, быть может, также изменение душевных настроений, замена лесной меланхолии счастливым и легким весельем.

Тон жизни современных первобытных племен—в общем жизнерадостный, веселый. Это справедливо одинаково для суданских негров, для бразильских караибов и для гренландских эскимосов, справедливо для всех, за исключением нескольких упадочных, полу- истребленных соседями племен, опять-таки, лесных, каковы бото- куды. Свое легкокрылое веселье, рожденное взглядом в лесостепной горизонт, человеческий род донес до современности, в глубину городов, затененных небоскребами темнее, чем древесной стеной.

Вместе с открытым горизонтом, под такими же открытыми небесами, в созерцании заката и восхода, вероятно, родились поэзпя, искусство, наблюдение светил, космогония.

Не менее важно изменение пищи, естественно возникшее в новых условиях жизни. Выйдя пз области леса, человек не мог оставаться на прежней плодоядной дпэте. Лесостепные животные имеют двоякую пищу. Одна половина травоядная, другая — плотоядная, питается мясом травоядных. Человек не мог стать травоядным и еще не успел развиться в плотоядного хищника. По необходимости, он должен был стать всеядным, собирателем всякой пищи, плодов в лесных островах, диких злаков и съедобных корней, птичьих
яиц и птенцов, мелких грызунов, ящериц, змей, насекомых, моллюсков на отмелях, рыбы в озерах и реках.

Однако, постепенно лесостепной обезьяно-человек стал улучшать свою непостоянную диэту мясом более крупных травоядных, питаясь от дикого скота, подобно тигру и льву, и постепенно превращаясь в хищного охотника.

Для того, чтобы сделаться охотником, обезьяно-человек, лишенный естественных орудий нападения, а главное — лишенный быстроты, должен был развить ряд приспособлений и орудий, которые составили основу человеческой культуры.

Впрочем обитание на открытой лесостепи имело н свои невыгодные стороны: Обезьяно-человек, превращаясь постепенно в охотника, в то же время являлся лакомой добычей для хищников лесостепи. В дремучих лесах на деревьях, в гнездах-жилищах, он имел безопасный ночлег. Современные приматы строят, как известно, древесные платформы для ночлега. Лесные племена Амазонки строят в вершинах деревьев настоящие гнезда-дома.

Лесостепные н полустепные обитатели из более первобытных племен не имеют постоянного жилища и устраивают временный ночлег каждый раз на новом .месте под защитой навеса из листьев. Главную защиту от хищных животных дает им, однако, огонь.

Знакомство с огнем является истинным началом человеческой культуры. Прямоходящий обезьяно-человек стал настоящим человеком, только преодолев свой естественный стихийный страх огня, ознакомившись с его свойствами и употреблением и научившись применять его на службу своим нуждам.

Рядом с этим не менее важное значение имело сперва употребление, а потом h изготовление орудий. Вертикальная походка обезьяночеловека одним пз важнейших последствий имела освобождение его передних конечностей, и таким образом создала возможность дальнейшего развития их хватательной способности и ее перехода на новую творческую фазу.

Очень многие животные, даже помимо обезьян, хватают и держат пищу передними оконечностями. Обезьяны, в частности, и не только приматы, но также и более мелкие породы, способны хватать и пускать в ход также н грубейшие орудия, камни и палки. Известны рассказы о том, что многие породы обезьян защищаются от хищных зверей и также от охотников, бросая в них сучья и тяжелые орехи. В Индии существует лесной промысел собирания орехов при помощи особо дрессированных обезьян, которые взбираются на высокие
деревья и сбрасывают с них орехи хозяину. Это подтверждается, между прочим, фотографиями новейших путешественников.

Любопытные опыты, организованные немцами незадолго до мировой войны на антропоидной станции острова Тенерифа, указывают на способность современных приматов пользоваться палками, как орудиями, в довольно сложной обстановке. Шимпанзе оказались, напр., способны составлять длинные шесты из двух полых кусков бамбука, наткнутых на общую палку. Такими рычагами они доставали фрукты, положенные перед нх клеткой довольно далеко от решетки. ^{^[48]} Однако, не нужно забывать, что такне опыты производились в измененной обстановке, под непосредственным воздействием человеческой культуры и выучки.

Первое употребление орудий обезьяно-человеком, очевидно, не могло создать сколько-нибудь заметной перемены. И сами орудия, камни и древесные сучья, были для этого слишком грубы и несовершенны. Однако, их систематическое применение в растущем массовом объеме, из поколения в поколение, вызвало, путем постепенной эволюции, сперва появление, а потом нарастание творческого момента. Употребление орудий стихийно и естественно перешло в нх усовершенствование, т. е. в изготовление орудий. И в этом усовершенствовании стал проявляться острее и определеннее разумный момент. Обезьяно-человек, отточивший прямую древесную ветвь, как копье, отбивший кусок кремня, чтоб создать острие, очевидно, совершал разумное действие, которое является существенным свойством культуры ii отличает ее от проявления биологических инстинктов.

Нужно, однако, указать, что употребление и изготовление орудий имело, очевидно, характер медленный, растущий незаметно в долгой эволюции.

Рядом с этим возможно говорить о пороге и грани культуры, об ее более быстром и бурном развитии. Источником такого бурного развития культуры, стимулом культурного скачка, был огонь.

Применение огня было первой революцией в самом начале развития человеческой культуры. Применение огня явилось мутацией культуры, как это будет объяснено ниже.

Ilo этому поводу Фробениус говорит: «... Я предпосылаю положение: «Все люди знакомы с огнем». Это есть то достояние, которое отличает культуру самых низших народов от животной культуры. Есть животные, строящие себе дома; есть животные, занимающиеся
скотоводством и земледелием, животные с целым государственным строем, — но нет таких животных, которые могли бы беречь огонь, которые умели бы постоянно им пользоваться. На лестнице нашей культуры добывание и употребление огня означает первую нз трех ступеней: эпоха огня, эпоха пара, эпоха электричества . . .

«Подразделение человеческих культур основывают на употреблении железа, бронзы и камня, и таким образом отличают каменный век, бронзовый век и железный век. Наступит время, когда с большим правом будут говорить про до-огненный век, огненный век. эпоху пара, эпоху электричества и другие, пока неизвестные. Потому что использование этих природных сил имеет для культуры очень большое значение, гораздо большее, чем употребление сырых материалов, напр., камня или железа». ^{^[49]}

В жизни человечества, от ее первобытного начала до нашего XX века, огонь имеет многоразличные применения, все более сложные, и трудно указать, какие из них были основные и какие производные. Во всяком случае, потребность защиты огнем была одной из более основных и элементарных. Даже в настоящее время европейский путешественник в Африке и в Индии защищает свой ночлег от хищных животных оградою огня. Звери боятся огня, пугаются света, шипения, яркости искр. Хищные звери охотятся ночью; огонь, как искусственное солнце, превращает ночь в день. Для современных первобытных племен огонь дает защиту не только от зверей, но также ii от духов. Бесчисленными духами, жестокими, свирепыми, более хищными, чем львы или тигры, кишит темнота. Духи, кишащие в пространстве кругом человека, составляют самую сущность первобытной религии. Начало религии — ужас.

Трудно сказать, когда именно родилось у обезьяно-человека это представление о духах, о невидимых врагах, наполняющих воздух, нападающих сверху из воздуха и снизу из-под земли. В ранней стадии обезьяно-человек, вероятно, еще не был способен к идеям анимизма, к идеям религии. Он не различал микрокосма от макрокосма, окружающую природу от собственной жизни, как не различает ее цветок или дерево. Ибо жизнь его носила пассивный, полурастнтельный характер. Только развив в себе большую подвижность и живость телесную, а также духовную, первобытный человек научился чувствовать раздельно природу и собственную жизнь, отделять себя от видимого горизонта, от воздуха, от хищных врагов. И первым ощущением этой раздельности был ужас перед не