|
|
|
|
Книга посвящена одной из наиболее актуальных проблем современных международных отношений. В ней развитие китайско-американских отношений рассматривается в тесной связи с общим развитием антисоветских тенденций во внешней политике Пекина. Автор, оценивая нормализацию отношений между КНР и США как событие, продиктованное объективными потребностями времени, разоблачает в то же время беспринципную позицию маоистского Китая, пытающегося разыграть «американскую карту» против Советского Союза, интересов социализма в целом. |
|
|
|
|
|
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА*
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИИ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МОСКВА 1971
|
|
Ответственный редактор В. А. КРИВЦОВ
|
|
Воронцов В. Б.
В 75 Китай и США: 60—70-е годы. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979.
172 с.
Книга посвящена одной из наиболее актуальных проблем современных международных отношений. В ней развитие китайско-американских отношений рассматривается в тесной связи с общим развитием антисоветских тенденций во внешней политике Пекина. Автор, оценивая нормализацию отношений между КНР и США как событие, продиктованное объективными потребностями времени, разоблачает в то же время беспринципную позицию маоистского Китая, пытающегося разыграть «американскую карту* против Советского Союза, интересов социализма в целом.
|
|
В --- 88-79. 0801000000
013(02)-79
© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979.
|
|
Когда завершалось написание этой книги, пришло сообщение об установлении с 1 января 1979 г. дипломатических отношений между КНР и США. Данное событие стало важной вехой в истории взаимоотношений этих стран. Почти 30 лет после образования КНР Вашингтон отказывался признать самое населенное государство мира, отвергал выдвинутые Пекином условия относительно полной нормализации американо-китайских отношений (разрыв дипломатических отношений США с Тайванем, аннулирование американо-тайваньского договора «безопасности», вывод вооруженных сил США с Тайваня и из Тайваньского пролива). Установление дипломатических отношений, казалось бы, подводило итог длительным усилиям сторон, преодолевших враждебность и недоверие друг к другу ради взаимного сближения.
Советская сторона неоднократно и вполне определенно выражала свое отношение к китайско-американскому сближению. Нормализация отношений между двумя государствами рассматривалась ею как естественный процесс. Но у советских людей, прогрессивной общественности всего мира не могли не вызвать вполне оправданную озабоченность вопросы: на какой основе происходит китайско-американское сближение? В какой степени затрагиваются в данном случае интересы Советского Союза, особенно если учесть ярко выраженную антисоветскую направленность внешнеполитического курса Пекина? J1. И. Брежнев, отвечая на вопросы американского журнала «Тайм», отметил: «Кое-кому в США и в других западных державах так полюбился враждебный Советскому Союзу курс нынешнего китайского руководства, что возник соблазн превратить Пекин в орудие нажима на мир социализма. Такая политика представляется мне авантюрой, весьма опасной для дела всеобщего мира» [2а].
Китайская сторона, установив дипломатические отношения с США, пошла на серьезные уступки, что нашло наиболее яркое проявление в признании практически существования независимого режима на Тайване. В условиях ужесточения Пекином своего антисоветского курса его уступки выглядели как своеобразные векселя, предназначенные для привлечения в «единый антисоциалистический фронт» новых союзников. Американская сторона, пойдя на установление дипломатических отношений с Пекином, приняла предложеннный своим партнером темп сближения. Это, конечно, не означало, что новая веха в китайско- американских отношениях обозначила ликвидацию существую
|
|
щих между Китаем и США противоречии, хотя можно было и отметить некоторое их ослабление по отдельным направлениям. Более того, активное поощрение воинственного антисоветизма Пекина чревато для США, как и для Запада в целом, серьезными последствиями. Попытки вооружить Китай, подыграть великодержавным амбициям руководителей этой страны опасны как с точки зрения перспектив сохранения всеобщего мира, так и обеспечения национально-государственных интересов Соединенных Штатов. Сторонники различного рода антисоветских спекуляций не раз, как известно, оказывались жертвами своей авантюристической политики. «Расчеты использовать набравший силу пекинский режим как орудие политики НАТО,— указывал Л. И. Брежнев,— канализировать его воинственные устремления в угодном Западу направлении — это, простите меня, не более чем самонадеянная наивность. Достаточно вспомнить, чем закончилась для западных держав та же мюнхенская политика. Неужели уроки истории так быстро забываются?» [2а].
Конечно, не все американские политики мыслят категориями авантюризма мюнхенского толка. Многие государственные деятели США, американские ученые, эксперты отдают себе отчет в том, насколько опасны спекуляции на антисоветизме Пекина. В настоящей книге автор пытался проследить не только эволюцию позиции китайских руководителей в отношении США, но и по возможности противоборство различных тенденций в политике Вашингтона, от которых во многом зависит будущее советско- американских отношений, перспективы сохранения мира на нашей планете.
Очерченные автором хронологические рамки предлагаемой читателю книги охватывают период с 1960 по 1976 г., т. е. до смерти Мао Цзэдуна. Именно в этот период были подготовлены основные предпосылки углубления китайско-американских отношений 1977—1978 гг. После смерти Мао начинается, по существу, новый этап в развитии взаимоотношений между КНР и США. Краткая характеристика этого этапа дана в последней главе книги и в заключении, хотя, естественно, подобная тема заслуживает и специального исследования.
Советскому читателю уже известно немало публикаций, где прослеживается развитие китайско-американских отношений (см. [21; 29; 30; 34; 42; 43; 45; 48]). Автор стремился учесть результаты исследований своих коллег — американистов, синологов, плодотворно разрабатывающих указанную тематику. В настоящей книге рассматриваются лишь некоторые, наиболее важные, с точки зрения автора, проблемы китайско-американских отношений 60—70-х годов, причем особое внимание уделяется разбору в проблемно-хронологическом плане позиции Пекина.
|
|
В документах XXV съезда Коммунистической партии Советского Союза дана принципиальная оценка деятельности лидеров Китая на международной арене. «Политика его нынешних руководителей откровенно направлена против большинства социалистических государств. Более того, она прямо смыкается с позицией самой крайней реакции во всем мире — от милитаристов и врагов разрядки в западных странах до расистов Южной Африки и фашистских правителей Чили. Эта политика не только совершенно чужда социалистическим принципам и идеалам, но, по существу, стала важным резервом империализма в его борьбе против социализма» [3, с. 12].
Маоистская идеология несовместима с марксистско-ленинским учением. Китайские руководители, взявшие курс на нагнетание напряженности, на противоборство с позитивными тенденциями в развитии международной обстановки, выступающие против разрядки на мировой арене, против разоружения, стремящиеся провоцировать различные военные конфликты (вплоть до мировой войны), встали на опасный путь политического авантюризма, который глубоко противоречит интересам всех народов мира.
В борьбе за достижение великодержавно-шовинистических целей Пекин придает особое значение взаимоотношениям с капиталистическими государствами. Сближение с последними на антисоветской основе привело маоистов, по существу, в один лагерь с наиболее реакционными силами *.
Серьезному сдвигу в отношениях между КНР и США на рубеже 60—70-х годов предшествовала острая конфронтация между этими странами. В стратегии вашингтонских деятелей 50-х годов преобладала линия на периферийное «сдерживание» и изоляцию Китая. США, уделяя особое внимание НАТО — основному империалистическому союзу, противостоящему силам социализма, приступили к созданию военно-политических блоков в Азии как на двусторонней (укрепление главным образом американояпонского союза2), так и на многосторонней (АНЗЮС3, СЕАТО 4) основе. Договор о «взаимной обороне», заключенный 2 декабря 1954 г. между США и Тайванем, юридически закреплял военно-политическое и экономическое сотрудничество Вашингтона с одним из наиболее верных его союзников. Правовая основа зависимости Тайваня от США в значительной мере углубляла китайско-американские противоречия, таила в себе потенциальную угрозу конфликта на Дальнем Востоке. «Фор-
|
|
мозская резолюция», принятая конгрессом США 29 января 1955 г., предоставляла президенту право использовать американские вооруженные силы для обеспечения «безопасности и защиты» Тайваня, Пескадорских островов и относящихся к этому району территорий от «вооруженного нападения». Вслед за этими мерами были предприняты и другие шаги, которые имели целью юридически оправдать военно-политическую зависимость тайбэйского режима от Вашингтона (см. [10а, с. 101—103, 446— 470]). В интервью английскому корреспонденту Ф. Грину 5 сентября 1961 г. Чжоу Эньлай резко осудил политику «сдерживания» и изоляции Китая как агрессивную, упомянув в данной связи оккупацию Соединенными Штатами китайской территории — Тайваня, создание сети военных баз и ракетных площадок в районах, примыкающих к границам КНР, организацию бесконечных провокаций (к тому времени было зафиксировано более ста нарушений американскими вооруженными силами территориальных вод и воздушного пространства Китая), вооружение Японии и заключение военного союза с этой страной (см. [76, с. 3-4]).
Непримиримая, как казалось тогда, враждебность во взаимоотношениях между КНР и США со временем, однако, уступила место переговорам на высшем уровне, развитию различных контактов, взаимопониманию по многим международным вопросам. Визит президента США Р. Никсона в КНР в феврале 1972 г. не был, конечно, случайным событием, он был подготовлен всей предшествующей внешней политикой как Пекина, так и Вашингтона.
С начала 70-х годов в различных странах стали особенно много писать и говорить о предпринимавшихся еще в 40-х годах попытках наладить сотрудничество между окружением Мао Цзэдуна и Соединенными Штатами. 19 июля 1971 г. в беседе с членами делегации американского комитета ученых — специалистов по Азии Чжоу Эньлай заявил: «Во время войны на Тихом океане китайский и американский народы имели много возможностей для контактов друг с другом. Возьмите, например, меня. У меня в вашей стране много давних друзей старшего поколения» (цит. по [29, с. 190]).
Опыт прошлого крайне занимал американцев. Сторонники различных направлений, средств и методов осуществления китайской политики, руководствуясь порой абсолютно противоположными мотивами (симпатиями к Чан Кайши, благожелательным отношением к Мао Цзэдуну и т. п.), опубликовали большое число книг и статей, посвященных истории контактов 40-х годов 5. Американской общественности внушали мысль о том, что вашингтонская администрация будто бы ошибалась, не установив в то бурное время более тесных связей с маоистами на приемлемой для США, в том числе и на антисоветской, основе6. Встав на путь ревизии истории ради такого рода целей, указан
|
|
ные авторы часто ссылались и ссылаются на беседы в Яньани в 1944 г. между Мао Цзэдуном и участниками «миссии Дикси» 7, в которых лидер КПК нарисовал радужные перспективы китайско-американского сотрудничества в послевоенном мире8.
Опыт прежних контактов, безусловно, имел реальное значение для Пекина и в 70-е годы. Недаром на наиболее ответственных встречах с американцами, особенно в ходе переговоров с президентом Никсоном, фигурировали те китайские политические деятели, которые общались с представителями США еще в период второй мировой войны. Среди них помимо Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая часто упоминались Е Цзяньин, Хуан Хуа, Дэн Инчао и др. В то время в США действовали в интересах сближения с КНР лица, связанные в годы второй мировой войны с китайскими проблемами (Ч. Роннинг, Дж. Сервис, Б. Такмэн, С. Топпинг и др.)* Иными словами, новые стратегические установки Пекина во внешней политике опирались на прошлый исторический опыт, но этот опыт, безусловно, не был и не мог быть основным фактором, стимулировавшим китайско-американское сближение 70-х годов. Его генезис в политическом плане был связан с развитием китайского национализма, великодержавия, взявших верх в КПК в 60-х годах и способствовавших возрождению в сфере внешней политики традиционной феодально-шовинистической китаецентристской доктрины.
Первая глава книги посвящена китайско-американским отношениям 60-х годов до «культурной революции». Именно в этот период Пекин выдвинул свою направленную против марксизма- ленинизма платформу великодержавного шовинизма, гегемонизма и антисоветизма. Раскольническая деятельность маоистов в коммунистическом движении сопровождалась переоценкой в КНР отношений с капиталистическими государствами.
Рост антисоветизма во внешней политике Китая совпал с качественными сдвигами на международной арене — изменением соотношения сил в пользу социализма. Обострение межимпериалистических противоречий, утрата Соединенными Штатами Америки гегемонии в мировой капиталистической экономике, в свою очередь, заставили и правящие круги Вашингтона активнее приспособляться к новым условиям противоборства двух социальных систем. Администрация Дж. Кеннеди стала в большей мере, чем ее предшественники, считаться с угрозой термоядерной войны (заключение Московского договора 1963 г. о частичном запрещении испытаний ядерного оружия) и в то же время с особенной тщательностью разрабатывать новые формы и средства для борьбы с миром социализма, в частности так называемый «дифференцированный» подход к странам социалистического содружества (прежде всего к Китаю). Автор в связи с этим счел целесообразным показать позицию маоистского руководства в отношении США с учетом развития советско-американского диалога тех лет, прежде всего по вопросам разоружения.
|
|
Разгул антисоветизма в ходе «культурной революции» и после нее совпал с активизацией в США сил, выступивших за усиление давления на СССР с использованием средств политического воздействия, в том числе и китайского фактора. В годы «культурной революции» были, по существу, заложены первые кирпичи в фундамент будущего взаимопонимания между Пекином и Вашингтоном. И делали это маоистские лидеры преимущественно ради того, чтобы сорвать единство действий социалистических стран и мировой прогрессивной общественности по организации помощи Вьетнаму.
Во второй главе рассматривается эволюция позиций американской и китайской сторон по отношению к китайско-американскому диалогу с начала «культурной революции» вплоть до визита президента Р. Никсона в Пекин, выявляются основные предпосылки к их сближению.
После того как сторонники Мао Цзэдуна в конце 60-х годов значительно укрепили свои позиции в партии и государстве, а антисоветизм Пекина вылился в авантюристические акции против СССР (в том числе и провокации на границах), после того как Китай взял курс на блокирование"с империализмом, в ки- тайско-американских отношениях произошли важные сдвиги.
Укрепление позиций маоизма в КНР совпало по времени с общим кризисом внешней политики Вашингтона. Администрация Никсона, находясь под влиянием сокрушительного поражения во Вьетнаме, нарастания недовольства внутри страны, стала решительнее использовать средства политического и дипломатического маневрирования на международной арене. Отношения между Пекином и Вашингтоном приобрели новое качество, обе стороны приступили к активному поиску путей к взаимному сближению. Подготовка китайско-американских переговоров на высшем уровне в 1972 г., оценки основных итогов состоявшихся в КНР встреч находились в центре внимания автора при написании третьей, четвертой и пятой глав. Автор видел свою главную задачу в том, чтобы проанализировать на основе имеющегося материала причины и мотивы данного сближения, показать позиции стран по наиболее важным международным вопросам, нашедшим отражение в шанхайском коммюнике 1972 г., охарактеризовать некоторые особенности китайско-американских отношений.
Шестая глава посвящена рассмотрению роли китайского фактора в тихоокеанской политике США («тихоокеанская доктрина» президента США Дж. Форда середины 70-х годов). Автор учитывал изменения в соотношении сил на международной арене, прежде всего успехи политики Советского Союза в Европе, международное значение встречи в Хельсинки, активизацию сил социализма в Азии, победу героического вьетнамского народа. Иными словами, в работе была предпринята попытка показать на фоне перемен в расстановке сил на глобальном уровне воз
|
|
действие китайского фактора на формирование американской политики, выявить различия и сходство между доктринами Форда и Никсона.
В седьмой главе автор стремился проследить, насколько это было возможно, столкновение различных точек зрения внутри китайского руководства после X съезда КПК, оценить влияние этого фактора на состояние китайско-американских отношений в 1973—1976 гг.
В заключении дана общая характеристика нового этапа китайско-американских отношений, на котором, по существу, были подведены итоги длительного сближения сторон в 60—70-х годах.
При работе над книгой были использованы в качестве источников материалы китайской печати, документы американского конгресса, информационные материалы Института Дальнего Востока, Института научной информации общественных наук АН СССР, советской прессы и американской литературы, посвященные рассматриваемой проблеме. Автор выражает благодарность научным работникам, своим коллегам, прочитавшим рукопись и высказавшим замечания и пожелания при подготовке ее к печати.
|
|
КИТАЙ — США: НАЧАЛО 60-х ГОДОВ
|
|
Позиция КНР начала 60-х годов характеризуется заметной противоречивостью: с одной стороны, поиск путей к ослаблению напряженности с США, с другой — активное давление на Вашингтон с использованием главным образом неурегулированной проблемы Тайваня. Двойственность подобного подхода предопределяли различные факторы: с точки зрения внутриполитической — противоборство в среде китайского руководства, столкновение двух линий в КПК (националистической и интернационалистской); во внешнеполитическом плане —приход к власти администрации Кеннеди, попытки правящих кругов США проверить на практике концепцию «дифференцированного» подхода к странам социализма.
|
|
Пекин — Вашингтон:
поиски путей к ослаблению напряженности
К началу 60-х годов Пекин и Вашингтон приобрели определенный опыт осуществления взаимных контактов по дипломатической линии. Вскоре после окончания в 1953 г. войны в Корее начались непосредственные переговоры между КНР и США. Участившиеся в 50-х годах инциденты в Тайваньском проливе заставляли обе стороны искать пути определения рамок военной вовлеченности в этом районе, возможных границ военно-политического противоборства. Китайские представители в ходе Женевской конференции по мирному урегулированию в Корее и Вьетнаме в 1954 г. проявили активность в деле налаживания контактов с американцами. С 1955 г. велись переговоры послов США и КНР сначала в Женеве, а потом в Варшаве (см. [97}).
Непосредственные дипломатические контакты использовались Пекином для того, чтобы уведомить Вашингтон о своей позиции по проблемам, затрагивающим интересы Китая, чтобы поощрить американскую сторону на шаги, направленные на поиск взаимопонимания, а также для выяснения намерений своего партнера. Во время обострения военно-политического положения в Юго-Восточной Азии в 1961 г.1 Вашингтон предупредил китайскую сторону о возможности своего военного вмешательства в Лаосе в случае, если не будет достигнуто «прекращение огня».
|
|
Пекин использовал переговоры в Варшаве, чтобы уведомить США о своем желании избежать применения вооруженной силы в Лаосе, и подтвердил свою позицию поддержки международных гарантий лаосскому нейтралитету [97, с. 249]. Дипломатические и иные контакты способствовали поиску взаимопонимания по проблеме Тайваня. Так, Чжоу Эньлай в своем интервью Э. Сноу, которое было опубликовано в январе 1961 г. журналом «Лук», указав на наличие расхождений между Пекином и Советским Союзом, в то же время отметил, что существует база для нормализации китайско-американских отношений: признание Соединенными Штатами проблемы Тайваня внутренним делом КНР, вывод с острова всех американских войск [139, 31.1.1961, с. 94]. Когда летом 1962 г. возникла критическая ситуация в районе Тайваньского пролива (см. [28, с. 169; 48, с. 121 —122]), а со стороны Тайбэя последовали заявления о возможном вторжении на материк, американский посол Дж. Кэбот на специальной встрече с китайским послом в Варшаве 23 июня довел до сведения последнего, что его правительство не поддерживает намерения Чан Кайши напасть на КНР и никоим образом не связывает себя с декларациями лидеров тайваньского режима по этому поводу [97, с. 249]. И действительно, Чан Кайши прекратил пропагандировать идею вторжения на материк. В свою очередь, китайское руководство наряду с «серьезными предупреждениями» тем, кто готов вызвать конфликт, вывело часть войсковых подразделений из прибрежных районов [161, 8.V.1967]. Это были реальные предпосылки для достижения взаимопонимания... Официальные лица в Пекине, подчеркивая в 1961 г. свое желание вести переговоры с США, стремились побудить Вашингтон взять на себя инициативу по дальнейшему развитию контактов. Как сообщало агентство Синьхуа, выступая на пресс-конференции в Джакарте 2 апреля 1961 г., Чжоу Эньлай заявил: «На мой взгляд, политика правительства Кеннеди в отношении Китая в основном изменилась по сравнению с политикой правительства Эйзенхауэра. Может ли американское правительство сделать хоть небольшой вклад? Разрешение этого вопроса зависит от того, возьмет ли новый президент на себя инициативу». В октябре 1961 г. китайская сторона объявила, что ради ослабления напряженности между двумя странами Китай готов начать переговоры с США на уровне министров иностранных дел. Предложение Пекина широко комментировалось в мировой печати. Главное внимание при этом обращалось на условие— инициатива должна исходить от США. Китайская сторона указала, что ее особое беспокойство вызывают американская поддержка Чай Кайши, экономические санкции против КНР, позиция США в вопросе о восстановлении прав КНР в ООН, создание СЕАТО и напряженность в Индокитае.
Активно призывая Вашингтон к разрешению споров путем «мирных переговоров», к отказу от применения вооруженной
|
|
силы или угрозы ее применения, Пекин всячески подчеркивал свое желание положить в основу взаимоотношений с США «пять принципов мирного сосуществования». Китайские руководители избегали каких-либо подробных разъяснений относительно «пяти принципов», и в мировой печати эти принципы рассматривались как идентичные тем, которые были провозглашены на китайско-индийских переговорах 1954 г.: взаимное уважение территориальной целостности и суверенитета каждой из сторон, взаимное ненападение, взаимное невмешательство во внутренние дела, равенство и взаимная выгода, мирное сосуществование.
|
|
Позиция Вашингтона
В 1960 г. вопрос о политике в отношении Китая выступал в качестве одного из главных в кампании по выборам президента. Консультативный комитет демократической партии по внешнеполитическим делам возглавил Д. Ачесон 2, с именем которого были связаны спекуляции Вашингтона на националистических настроениях в КПК в первые послевоенные годы (в частности, намеки относительно незаинтересованности США в Тайване). В предвыборных речах Дж. Кеннеди объявлялось об изменениях в случае его избрания в Белый дом в азиатской — прежде всего в китайской — политике США. Говорилось, в частности, об отказе американцев оборонять прибрежные острова Куэмой и Мацзу, находившиеся в руках чанкайшистов. Ч. Боулс, подвизавшийся в роли советника кандидата от демократов по вопросам внешней политики, рекомендовал, во-первых, избегать любых действий, которые свидетельствовали бы о том, что США считают чанкайшистский режим представителем всего Китая и помогут ему в случае вторжения на материк; во-вторых, соответственно убедить правительство Тайбэя выступать впредь лишь от имени «независимой формозской республики»; в-треть- их, поощрять нейтрализацию прибрежных островов, непосредственно примыкающих к китайскому побережью. Э. Стивенсон, в прессе упоминавшийся, как и Ч. Боулс, в качестве возможного кандидата на пост государственного секретаря в случае победы демократов, предложил еще более радикальные меры. По его мнению, следовало принять КНР в ООН и позволить ей присоединить к себе прибрежные острова при условии, если Пекин согласится на инспектируемую систему разоружений, перестанет угрожать вторжением на Тайвань, признает право последнего на самоопределение путем проведения плебисцита под наблюдением Организации Объединенных Наций, мирным путем урегулирует свои пограничные споры с Индией и не будет прибегать к «подрывной» деятельности по отношению к индокитайским государствам [53, с. 402—403]. Стивенсон и Боулс —■
|
|
политические деятели, известные своей гибкостью,— рассчитывали тем самым стимулировать полный отрыв КНР от социалистического содружества. Подобная позиция в отношении КНР стала частью «дифференцированного» подхода к социалистическим странам, осуществлявшегося администрацией Кеннеди после получения им президентских полномочий. Учитывая необходимость поиска решений, удовлетворяющих Пекин и Вашингтон, американские политики поставили под сомнение утверждение Чан Кайши о том, что правительство КНР представляет собой «мятежников внутри его Китайской республики». Д. Раск3, прибыв в апреле 1964 г. на Тайвань, удивил стойких сторонников идеи возвращения Чан Кайши на материк; в его заявлении «правительство» в Тайбэе не фигурировало, как ранее, в качестве «единственного законного» правительства Китая [154, 18.IV.1964].
В американской печати получают распространение различные варианты присутствия «двух Китаев» в Организации Объединенных Наций. Обсуждалась, в частности, идея предоставления КНР места в Совете Безопасности, а «Тайваньскому государству»—только в Генеральной Ассамблее. «Любое урегулирование китайской проблемы в будущем должно предусматривать самоопределение Тайваня,— отмечала в связи с этим „Ныо-Иорк таймс“.— Если тайваньцы хотят независимости, а это, судя по всему, именно так, то их островная республика должна быть членом Генеральной Ассамблеи ООН, в то время как место материкового Китая в. Совете Безопасности и в Генеральной Ассамблее должна занимать китайская группа, которая в действительности правит материковым Китаем» [154, 22.XII.1964]. Американская пропаганда явно намекала Пекину, что решение проблемы Тайваня в духе концепции «двух Китаев» снимет для США важнейшее препятствие на пути признания КНР.
Тенденция к ослаблению напряженности в китайско-американских отношениях не могла, однако, возобладать, поскольку обе стороны не были еще готовы к серьезным изменениям своей позиции в отношении друг друга. Маоисты, ведя борьбу за лидирующее положение в социалистическом содружестве, пока вынужденно мирились с необходимостью декларировать важность его единства. Не решаясь перейти в открытое наступление против Советского Союза, они искали в то же время пути, способные обеспечить успех их гегемонистско-шовинистического курса. Великодержавные интересы обусловливали использование Пекином антиамериканизма в качестве сугубо националистической доктрины, которая должна была служить и важным средством укрепления влияния сторонников Мао Цзэдуна внутри страны и для аргументации — особенно перед народами, освободившими' ся из-под гнета колониализма,— своей якобы авангардно-революционной роли на мировой арене. Позиция КНР по отношению к США формировалась на данном этапе в основном с учетом
|
|
указанных факторов. В то же время администрация Кеннеди, находившаяся под сильным давлением приверженцев политики «сдерживания» КНР путем изоляции, не смогла выполнить свои предвыборные обещания, что в значительной мере ограничивало действия сторонников поиска взаимопонимания с США в среде китайского руководства.
|
|
В ущерб единству действий социалистических стран
Еще в конце 50-х годов, когда вопросы мирного сосуществования государств с различными социальными системами и предотвращения всеобщей ядерной войны приобретали особую актуальность, в китайской печати появились материалы, явно нацеленные на подрыв тенденций к ослаблению международной напряженности: призывы вести борьбу с империализмом «острием против острия», тезисы типа «американские империалисты не смогут отбросить в сторону нож мясника и стать живыми буддами» и т. п. Усилия Пекина, направленные на подрыв позитивных тенденций в международной обстановке, уже тогда были в значительной мере подкреплены активной деятельностью китайского руководства по созданию собственного ракетно-ядерного потенциала. Первоначально выполнение подобной задачи связывалось сторонниками Мао Цзэдуна с необходимостью, во- первых, самостоятельно противостоять США; во-вторых, иметь важный рычаг воздействия на ситуацию в Азии; в-третьих, использовать военный комплекс как одно из средств укрепления своих позиций внутри страны. Это обстоятельство с особой очевидностью сказалось на внешнеполитических маневрах Пекана.
Заместитель председателя Всекитайской федерации профсоюзов Лю Чаншэн выступил с заявлением (27 июня 1960 г.), которое, по существу, дезавуировало официальную поддержку Пекином советского предложения о разоружении4. «В настоящее время некоторые считают,— утверждал он,— что предложения о всеобщем разоружении могут быть реализованы при условии существования империализма и что можно будет устранить опасность войны путем этих предложений. Это несоответствующая действительности иллюзия» (цит. по [36, с. 180]).
Подобный подход наносил ущерб единым действиям социалистических государств на международной арене. Ведь именно в это время империалистические государства, по существу, саботировали предложение СССР по вопросам разоружения. Утверждалось, что советский план приведет якобы к нарушению «стратегического равновесия», к созданию одностороннего военного преимущества, к росту угрозы для безопасности государств «свободного мира». Западные державы выдвинули встречные предложения, в которых молчаливо обходили вопрос о ликвида
|
|
ции иностранных военных баз, выводе войск с чужих территорий и т. п. Демагогия империалистической дипломатии имела целью замаскировать усиливавшуюся гонку вооружений. В этой обстановке чрезвычайно важным для дела социализма и мира становилось единство действий социалистических стран, координация усилий дипломатии СССР и КНР.
В попытках дискредитировать советско-американские переговоры в области разоружения 5 маоисты обрушились на тогдашнюю вашингтонскую администрацию. Пекин не скупился на заявления, «что правительство Кеннеди хуже, а не лучше правительства Эйзенхауэра» (цит. по [62, с. 53—56]). В США попал документ «Бюллетень деятельности», изданный для внутреннего пользования политическим управлением Народно-освободительной армии Китая (НОАК) 25 апреля 1965 г. В нем говорилось о «реакционности» американских властей и содержалась рекомендация: «Целесообразно заморозить отношения между КНР и США с сохранением тупика на многие годы» (цит. по [97, с. 237—238]).
После открытой полемики и двусторонних переговоров между КПСС и КПК в июле 1963 г. (см. [23, с. 237—249]) стало ясно, что расчеты Пекина подчинить Советский Союз своей геге- монистской воле оказались полностью несостоятельными. Китайские руководители пошли на открытый разрыв со странами социализма. Переход Пекина к раскольническому курсу совпал со значительным перераспределением сил в капиталистическом мире. В 60-х годах, как известно, обозначился рост межимпериалистических противоречий, внешне проявившихся, в частности, в серии антиамериканских шагов де Голля (отказ Франции от участия в военных делах НАТО, выход из СЕАТО, попытки оградить европейские дела от вмешательства США), в усилении экономической мощи ФРГ, активизации наступления западно- германских монополий на мировых рынках и т. д. КНР пыталась использовать указанные центробежные тенденции, взяв на себя роль «третьей силы» в мировых отношениях. Пекинская доктрина «антиамериканизма» стала утрачивать антиимпериалистическое содержание: китайские руководители начали усматривать в США не лидера капиталистического мира, а лишь препятствие на пути осуществления своих гегемонистских замыслов на международной а'рене.
Пекинские теоретики разделили мир на две «промежуточные зоны»: развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки, с одной стороны; промышленно развитые капиталистические государства, за исключением США,— с другой. «Первая промежуточная зона» выдавалась за решающую в революционном процессе. Выделение «второй промежуточной зоны» должно было «теоретически» оправдать сотрудничество маоистов с империалистическими кругами, попытки китайских руководителей строить свои отношения с монополистической буржуазией
|
|
Европы и Японии на антисоветской основе. С помощью подобных «концепций» готовилась база и для активизации спекуляций Пекина на антисоветских устремлениях реакции в США. В конце февраля 1964 г. Мао Цзэдун, беседуя с французскими парламентариями, отнес СССР к числу врагов (?!) Китая [156, 1.III.1964]. 10 июля того же года, принимая японских специалистов, председатель ЦК КПК обратил внимание своих гостей на то, что «империалисты» тоже выступают против американского империализма. Имелась в виду прежде всего позиция де Голля. В этой беседе «теория промежуточных зон» приобрела явную антисоветскую направленность: Мао Цзэдун представил СССР наравне с США в качестве основного претендента на мировую гегемонию («планируют... поставить под контроль весь мир»). Впоследствии Пекин рьяно отстаивал лозунг необходимости противоборства с «гегемонией двух сверхдержав».
Пропагандистская шумиха об «американском дьяволе» не только не препятствовала, но в ряде случаев помогала Пекину налаживать связи с другими капиталистическими государствами. Маоисты делали ставку на антиамериканизм де Голля. Франция рассматривалась ими как одна из стран, наиболее активно противостоящих США в Западной Европе. Китайские пропагандисты указывали в этой связи: «В настоящее время в капиталистическом мире союз между Францией и Западной Германией день ото дня превращается в силу, способную противостоять США; в экономической и торговой областях они бросили США серьезнейший вызов, создав для них значительную опасность; в области политики они оказывают открытое сопротивление американскому контролю над Западной Европой; в Еоенной области они попытаются нарушить ядерную монополию США» [109, 4.11.1963]. В 1964 г. КНР была признана Францией. Установление дипломатических отношений между ними, проходившее в значительной степени под флагом антиамериканизма, закладывало тем не менее определенные предпосылки для взаимопонимания по наиболее острым проблемам и в рамках китайско-американского диалога. Пекин, соглашаясь на установление дипломатических отношений с Францией, не выдвигал, в частности, ставшего уже традиционным категорического требования разорвать связи с тайваньским режимом. Чан Кайши. отозвав свое посольство из Франции, оставил там торговую миссию, которая продолжала выполнять дипломатические функции. Пекин, налаживая контакты с капиталистическим Западом, уделял особое внимание деятельности своих представителен в Париже, где, как стало известно из материалов прессы, велись китайско-итальянские и китайско-чилийские переговоры об установлении дипломатических связей. Вашингтон отрицательно реагировал на нормализацию китайско-французских отношений. Госдепартамент оценил дипломатическую инициативу Парижа как «неудачную», заявив при этом о верности Соединенных
|
|
Штатов обязательствам перед тайваньским режимом [56, с. 133],
Китайские руководители, налаживая сотрудничество с капиталистическими государствами в соответствии с концепцией «второй промежуточной зоны», оказывали тем самым определенное давление на США. Пекин рассчитывал таким образом не только укрепить свои позиции в развивающемся диалоге с Вашингтоном, но и ослабить международное положение Тайбэя, снизить в перспективе воздействие тайваньской проблемы на развитие китайско-американских контактов.
Формирование политики в духе концепции «двух промежуточных зон» сопровождалось обострением советско-китайских отношений. В Пекине подвергли яростным нападкам послание главы правительства СССР главам правительств (государств) всего мира от 31 декабря 1963 г. о мирном разрешении территориальных и пограничных споров. Маоистская пропаганда попыталась воздействовать и на общественное мнение в США с целью оправдать курс на обострение отношений с СССР, показать «обоснованность» территориальных претензий к Советскому Союзу. В статье «Жэньминь жибао» от 8 марта 1963 г. «О заявлении компартии США» к числу «неравноправных» были отнесены те договоры, заключенные в свое время между Россией и Китаем, которыми определяется существующая линия границы. 10 июля 1964 г. Мао Цзэдун в беседе с японской делегацией заявил о претензиях Пекина на часть территории СССР к востоку от Байкала. 22 августа 1964 г. были прерваны советско-китайские консультации по пограничным вопросам (см. [23, с. 299—302]).
Практические шаги пекинского руководства со всей очевидностью демонстрировали преимущественно антисоветский, антисоциалистический характер концепции «промежуточных зон». Указанная концепция служила маоистам для оправдания их переориентации на капиталистический мир. Идя на сотрудничество с правящими кругами буржуазной Европы, пекинские руководители постепенно готовили условия для активизации диалога с США.
|
|
Московский договор 1963 г. о запрещении испытаний ядерного оружия в трех сферах и позиция Пекина
Маоисты, руководствуясь своими идейно-политическими установками, исходившими из целей ускоренной милитаризации страны, наращивания ракетно-ядерного потенциала, яростно обрушились на советско-американские соглашения по вопросам разоружения, прежде всего на договор о частичном запрещении испытаний ядерного оружия.
Пекин утверждал, что, во-первых, этот договор ослабляет яко-
|
|
бы социалистические страны и, во-вторых, не мешает США распространять ядерное оружие. В резко критическом духе оценивалось, например, заявление президента Кеннеди в связи с заключением договора о частичном запрещении испытания ядерного оружия. Соединенные Штаты обвинялись в том, что они хотят иметь договор, который лишил бы возможности «социалистические страны, не имеющие ядерного оружия, обладать средствами ядерной защиты» и дал бы возможность использовать «враждебное отношение к Китаю в качестве пробного камня для выяснения возможности достижения всесторонней разрядки напряженности в отношениях с Советским Союзом». В Пекине заявили, что цель вашингтонской администрации — «опутать другие социалистические страны, кроме Советского Союза» (цит. по [18, с. 403]).
31 июля 1963 г. Китай официально осудил упомянутый договор и призвал к «полному, всеобщему, основательному, решительному» запрещению и уничтожению ядерного оружия. Этот призыв носил провокационный характер, поскольку провозглашался в противовес политике постепенного разоружения и был неприемлем ни для одной из сторон (см. [18, с. 403]). Договор, подчеркивалось в заявлении правительства КНР, никоим образом не мешает Вашингтону распространять ядерное оружие: США при любых обстоятельствах не остановятся перед тем, чтобы передать союзникам свое ядерное оружие и технические данные для его производства (см. [18, с. 404]). Объявление Пекина о первом испытании своей ядерной бомбы (1964 г.) сопровождалось обвинениями в адрес США (они начали уже «передавать ядерное оружие в руки немецких реваншистов»). И в дальнейшем такого рода доводами маоисты оправдывали вступление КНР на путь ядерного вооружения6. В интервью, переданном по британскому телевидению 2 марта 1964 г., премьер Госсовета КНР заявил, что Китай не признает Московский договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех сферах, так как последний якобы не защищает от угрозы, исходящей от США (см. [18, с. 404]). Утверждение одного из ведущих лидеров КНР нашло отражение во многих документах и заявлениях китайских руководителей на встречах в Азии и Африке, на форумах движения афро-азиатской солидарности.
Проблема разоружения была затронута и в двустороннем диалоге между Китаем и США, в том числе и на переговорах в Варшаве. В заявлении и в письме к президенту США Л. Джонсону 17 октября 1964 г. договор о частичном запрещении испытаний ядерного оружия назывался «большим мошенничеством». Соединенные Штаты обвинялись в том, что они цепляются за «ядерную монополию и этим вызывают рост ядерного вооружения во всем мире». Пекин снова предложил созвать конференцию на высшем уровне, на которой были бы представлены все страны мира, для обсуждения вопроса «о полном запрещении
|
|
и уничтожении ядерного оружия» [18, с. 404]. Президент США в ответном послании призвал КНР присоединиться к Московскому договору. Американская сторона недвусмысленно дала понять, что, действуя в соответствии с принципом периферийного «сдерживания» Китая, США окажут «мощную поддержку» безъядерным странам в случае, если они окажутся перед лицом «ка- кой-либо угрозы ядерного шантажа». 23 октября 1964 г. госдепартамент назвал предложение Пекина о созыве «международной конференции» «несерьезным и неконструктивным» [18, с. 404].
В феврале 1965 г. помощник заместителя государственного секретаря США по делам Дальнего Востока М. Грин подвел итоги китайско-американских переговоров по вопросам разоружения начала 60-х годов. «В 1962 и снова в 1963 г. мы интересовались взглядами китайских коммунистов относительно определенных проблем разоружения,— подчеркивал он,— и в ответ услышали лишь требование, чтобы мы немедленно согласились на уничтожение всех запасов ядерного оружия — без всякой проверки — и послали нашего президента на всеобщую конференцию глав государств, что явилось бы средством отвлечения внимания всего мира от отказа китайской стороны подписать договор о частичном запрещении ядерных испытаний» [18, с. 404].
Создание Китаем ядерного оружия при отсутствии необходимых средств доставки этого оружия к цели еще не нарушало сложившегося за послевоенные годы ядерного равновесия. Однако эта акция Пекина, предпринятая на данном этапе главным образом в политических целях, объективно служила серьезной предпосылкой для дальнейшей милитаризации страны и создания в перспективе крупного ракетно-ядерного арсенала. Таким путем маоистское руководство, не располагавшее собственными средствами ядерного сдерживания, пыталось оказать негативное влияние на советско-американские отношения, добиться напряженности между СССР и США с целью реализации великодержавно-шовинистических задач своей внешней политики.
Первый взрыв китайского ядерного устройства получил большой резонанс в мире и несомненно сказался — хотя его эффект был преимущественно психологическим — на военно-политических усилиях различных государств (Южная Корея, Тайвань, Таиланд запросили у США новые заверения относительно защиты). Вашингтон и его союзники начали готовиться к оформлению в Азии нового союза АЗПАК7, более широкого, нежели СЕАТО. США использовали взрыв ядерного устройства в Китае для ослабления нейтралистских тенденций среди азиатских государств. Этим целям служило, в частности, заявление президента Джонсона с обещанием оказать поддержку любой нации, поставленной перед угрозой ядерного шантажа. Усиление военного потенциала Китая, оказывавшее пока лишь психологическое
|
|
воздействие на окружающий мир, объективно способствовали укреплению военно-политических позиций империализма главным образом на периферии Китая.
Маоистские спекуляции на негритянской проблеме в США (начало 60-х годов)
В качестве одного из средств давления на Вашингтон и обеспечения своего влияния в развивающихся странах пекинское руководство приступило с начала 60-х годов к активным спекуляциям на негритянской проблеме в США.
Маоистская пропаганда стремилась представить выступления против расовой сегрегации как сугубо негритянское движение, изолированное от общедемократической борьбы американских трудящихся. «Марш свободы» в Вашингтон (демонстрация в защиту гражданских прав) 28 августа 1963 г. намеренно выдавался за конфронтацию «черной Америки» с администрацией Кеннеди. Ради осуществления своих раскольнических замыслов в этом случае, как и во многих других, Пекин отбросил интернациональный, классовый подход к проблемам демократического движения в США, подменил его чисто расистским, националистическим.
8 августа 1963 г. Мао Цзэдун выступил с заявлением в «поддержку американских негров в их борьбе с расовой дискриминацией со стороны американского империализма» [143, 16.VIII.1963, с. 6—7]. Нарочитое подчеркивание связи между расовой сегрегацией в США и внешней политикой Вашингтона, по существу, указывало на внешнеполитические цели пропагандистской кампании в «поддержку борьбы американских негров», причисляемых к маоистскому «фронту третьего мира».
Митинг «в поддержку борьбы американских негров», состоявшийся в Пекине 12 августа 1963 г., преследовал цель, во-первых, подчеркнуть мировую значимость заявления Мао Цзэдуна и, во-вторых, «продемонстрировать» монолитное единство афроазиатских народов, сплоченных на основе расовой общности. Организаторы митинга предоставили слово А.-Л. Стронг — американской писательнице и журналистке, популярной среди левацких кругов западной интеллигенции, захваченных идеями путчизма и эгалитаризма. А.-Л. Стронг приветствовала платформу мелкобуржуазного национализма китайских лидеров. Маоистская печать, активно пропагандируя материалы митинга, настойчиво подчеркивала то обстоятельство, что «борьбу американских негров» поддерживают народы, «составляющие свыше 90% населения мира». Председатель Всекитайской федерации профсоюзов Лю Нини особо отметил, что американские негры встали на «правильный путь», хотя «реакционеры и современные ревизионисты» пытаются якобы «отвлечь» негров от бор.ь-
|
|
бы [143, 16.VIII.1963, с. 24]. В выступлениях на митинге содержались нападки на политику мирного сосуществования, проводимую Советским Союзом [143. 16.VIII.1963, с. 24]. «Поскольку русские белы,— утверждала китайская пропаганда,— они автоматически должны быть исключены из движения афро-азиат- ской солидарности» [143, 15.11.1963, с. 7—9]. В октябре 1963 г. в Пекине повторно был созван митинг «в знак протеста против американского империализма, в поддержку борьбы негров против расовой дискриминации».
В негритянском движении США получили некоторое распространение националистические взгляды одного из идеологов «новых левых» — Ф. Фанона. Последний подвизался в роли теоретика леворадикальных, склонных- к авантюризму течений в освободнтсльных движениях. Отрицая революционную роль рабочего класса и интеллигенции, он объявлял ведущей революционной силой беднейшее крестьянство в союзе с люмпенами города. Эти и другие «идеи», как, скажем, апологетика насилия, самым тесным образом смыкались с маоистскими концепциями «окружения города деревней», «винтовка рождает власть» и т. д.
Р. Вильямса, одного из выразителей такого же рода экстремистских взглядов, маоисты пригласили в Пекин, чтобы с его помощью развернуть расистскую, националистическую пропаганду на внешнеполитической арене. Вильямс подчеркивал свою приверженность «идеям» Мао Цзэдуна. Номинально числившийся в ведении Вильямса и издававшийся в Пекине журнал «Крюсайдер» был буквально напичкан цитатами Мао. Сам Вильямс, войдя в тесный контакт с маоистским руководством КПК, активно пропагандировал «доктрины» вооруженной борьбы, выступал в роли апологета насилия в движении американских негров. В деятельности Вильямса в начале 60-х годов явно прослеживалось стремление подчеркнуть расовую общность негритянского протеста в США с движением афро-азиатской солидарности, отбросить антиимпериалистические цели этого движения, имеющего якобы лишь антибелую направленность (см. [110, 27.IX.1963]). Под воздействием подобных «идей» формировалась теоретическая платформа ряда лидеров негритянского движения в США. Будучи далекими от марксизма-ленинизма, они, игнорируя реалии современной политической ситуации, воспринимали маоистские рецепты «революционной борьбы». Это обстоятельство, несомненно, препятствовало правильному пониманию места и роли протеста негров в общем прогрессивном движении трудовой Америки.
Американские коммунисты дали принципиальную, марксистскую оценку деятельности маоистов и промаоистских сил в США. Позиция компартии США основывалась, в частности, на том, что полное завоевание прав негритянским населением неразрывно связано с освобождением всего рабочего класса. На
|
|
циональный председатель Коммунистической партии США, видный деятель американского и международного коммунистического движения Г. Уинстон писал в одной из своих работ: «Говоря о борьбе черных, пуэрториканцев, индейцев, американцев мексиканского происхождения, подвергающихся расовому и национальному угнетению в США, а также о многих других нациях, национальностях и племенах в Африке, Азии и Латинской Америке, маоисты демагогически выпячивают их расовые, национальные, племенные особенности, подчеркивают все отличительные, самобытные черты и различия, противопоставляя борьбу за сохранение самобытной культуры и традиций борьбе за единство и солидарность, против империализма» [8, с. 114]. Такая постановка вопроса, отмечал Г. Уинстон, противоположна ленинизму, который, выступая за развитие самобытности и самодеятельности каждого угнетенного народа, учитывает в то же время диалектическую взаимосвязь национального и интернационального факторов в антиимпериалистической, борьбе.
* * +
Как китайское, так и американское руководство не были готовы в начале 60-х годов достичь каких-либо существенных результатов в налаживании межгосударственных связей. Пекин практически пользовался напряженностью в отношениях с США для активизации антисоветизма (резкие нападки, например, на позитивные сдвиги в советско-американских отношениях), для оправдания необходимости наращивания ракетно- ядерного потенциала как средства осуществления великодержавной политики. Со своей стороны официальный Вашингтон при формировании китайской политики отдавал предпочтение прежним внешнеполитическим установкам, в основе которых: лежало представление о КНР как о неотъемлемой части социалистического содружества.
|
|
Глава II
КИТАЙ И США В УСЛОВИЯХ «КУЛЬТУРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
|
|
«Теоретические* построения маоистов
В непосредственно предшествовавший «культурной революции» период и в ее ходе внешнеполитическая пропаганда Пекина особый упор делала на концепции «доировой город — мировая деревня». Ультралевацкие лозунги «народной войны» и максимального обострения международной обстановки призваны были подчеркнуть особые права китайского руководства на ведущую роль в мировом революционном процессе. Маоис- ты открыто спекулировали на отсталости и трудностях развивающихся стран и, идя на всевозможные авантюристические акция, пытались обострить обстановку в различных районах Азии, Африки и Латинской Америки. В статье Линь Бяо «Да здравствует победа народной войны» был сформулирован, по сути дела, внешнеполитический курс Пекина. Пропагандисты «народной войны» характеризовали международную обстановку как «мировую революционную ситуацию», как «обстановку окружения города деревней»; они подчеркивали, что «только деревня» является основной базой современного революционного движения. Пекинские теоретики разделили мир на «лагерь марксизма-ленинизма» и «лагерь империализма и ревизионизма». Согласно маоистской схеме, упразднявшей классовый подход, Советский Союз и США были отнесены к лагерю врагов «революционных сил» всего мира. В «теоретических» построениях китайской пропаганды система социализма противопоставлялась развивающимся странам.
Тогда же Пекин все более активно начал прибегать к антиимпериалистической риторике. Китайские лидеры учитывали прежде всего рост антиимпериалистических настроений, зреющее недовольство агрессивной политикой США со стороны народов, вставших на путь национально-освободительного движения. Идея антиамериканизма в пекинской редакции призвана была противодействовать политике мирного сосуществования, подталкивая социалистические страны на путь военного решения международных конфликтов.
В ходе «культурной революции» ведущие политические деятели КНР, не разделявшие взглядов «великого кормчего», бы
|
|
ли устранены с политической арены (см. [23, с. 369]). XI пленум ЦК КПК (август 1966 г.) провозгласил необходимость вести борьбу на два фронта: против американского империализма и «советского ревизионизма», окончательно оформив антисоциалистическую по своей сущности концепцию борьбы всех народов против гегемонизма «двух сверхдержав». В духе решений XI пленума были выдержаны последующие выступления пекинских лидеров, например Чжоу Эньлая: «Американский империализм и советский ревизионизм и грызутся и сговариваются, сумасбродно пытаясь разделить между собой сферы влияния» [110, 1.Х. 1968].
В 1966 г. в ходе визита в КНР делегации японской компартии был подготовлен проект совместного коммюнике, в котором помимо прочего отмечалась необходимость действий, направленных на устранение «существующих в международном коммунистическом движении разногласий». Во время встречи с руководителями КПЯ Мао Цзэдун выразил неудовлетворенность представленным ему текстом, потребовав придать проекту не только антиамериканское, но и антисоветское содержание (включая в него призыв к борьбе с «советским ревизионизмом» и «американским империализмом»). «Война между Китаем и Америкой,— утверждал он,— неизбежна. В этом году или в течение последующих лет эта война состоится. Америка нападет на нас с четырех сторон, а именно со стороны вьетнамского фронта, корейского фронта и через Японию — тайваньским и окинавским путем. В свою очередь, Россия... псресечет границу из Сибири и Монголии, чтобы оккупировать Китай, начиная с Внутренней Монголии и Северо-Восточного Китая» (цит. по [78, с. 237]). Идентичная оценка ситуации содержалась и в высказываниях Чжоу Эньлая. «Еще одна цель культурной революции,— говорил премьер Госсовета в беседе с японской делегацией, готовившей выставку научного оборудования в КНР,— подготовка к войне. Мы готовимся к тому, чтобы дать отпор нападению США.
Мне кажется, что некоторые японцы обольщают себя иллюзиями. Они думают, что, содействуя войне США против Китая, получат для себя выгоды и расширят территорию. Но если США развяжут войну, то существует опасность, что в нее независимо от воли японского народа будет вовлечена Япония... Мы не провоцируем войну, но, если США навяжут нам ее, мы будем бороться до конца... Если США, неправильно оценив обстановку, все же начнут войну, мы будем бороться собственными силами. Мы не обратимся за помощью к СССР. Если СССР станет на сторону врага, то это уже другой разговор» [105, 28.VI.1967]. Антисоветский смысл всей этой риторики обоих китайских лидеров очевиден, хотя антисоветизм был обставлен ими призывами к борьбе с американским империализмом.
Выдвинутый руководством КНР в начале 50-х годов лозунг
|
|
«Поможем корейскому народу, окажем отпор американской агрессии» соответствовал целям освободительной борьбы корейского народа, опиравшегося на помощь всех стран социализма, включая Китай. В призывы же председателя ЦК КПК и премьера Госсовета о необходимости подготовки войны с США вкладывалось во время «культурной революции» иное содержание. Маоисты подтверждали свой курс на изоляцию СССР (не только не обращаться за помощью к первой в мире стране социализма, но и рассматривать ее в качестве возможного врага Китая). Антисоветский характер американских лозунгов Пекина этого периода с особой отчетливостью выявляется на фоне достигнутого взаимопонимания между КНР и США относительно предотвращения военных столкновений, определения рамок военной вовлеченности в Азии, о чем речь пойдет ниже.
Маоисты, провозгласив образование в результате «перегруппировки сил» лагеря «марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэ- дуна», практически продемонстрировали лженаучность своих «теоретических» построений. В Пекине полностью игнорировали законы объективного развития мирового революционного процесса, основным стержнем которого является борьба двух противоположных систем — империализма и социализма.
|
|
<гКультурная революция» и азиатская политика США
К середине 1966 г. события «культурной революции» приобрели широкий размах, и во внешней политике КНР все в большей степени стали проявляться экстремистские тенденции. Китайские лидеры не скупились на призывы к применению насильственных, вооруженных методов борьбы. Воинственная антиамериканская пропаганда Пекина тесно смыкалась с антисоветизмом (борьба против «ревизионизма», «прислуживающего американскому империализму») [110, 28.VIII.1966]. Нацеленная на страны Южной, Юго-Восточной Азии и Океании, такого рода пропаганда обнадеживала левацкие, различного рода авантюристические элементы в ряде коммунистических партий Азии, толкала их на путь вооруженной борьбы без учета внутренних и внешнеполитических конкретных условий. «Архиреволюционность» руководства КПК и их союзников в странах Восточной Азии и Океании настораживала национальные правительства, заставляла их видеть в региональном сотрудничестве и в упрочении двусторонних межгосударственных связей известные гарантии внутренней безопасности, позволяла использовать версию о «китайской опасности», «коммунистических заговорах» и т. д. в целях подавления демократических свобод. Все это. несомненно, укрепляло позиции США в этом регионе.
|
|
Маоистский экстремизм использовался Вашингтоном не только для оправдания своего военного присутствия в зоне Тихого океана, но и для проведения в жизнь новых внешнеполитических концепций, положенных впоследствии в основу «доктрины Никсона». «Военное могущество США,— утверждалось в американской печати,— это ,,щит“, за которым развивающиеся государства смогут создать региональные организации, развивать экономику (так же, как это было в послевоенные годы в Западной Европе)» [160, 8.VIII. 1966, с. 30]. Великодержавный курс Пекина, направленный на усиление напряженности в Юго- Восточной Азии, несомненно оказывал услугу наиболее авантюристическим кругам в США, стремящимся к цементированию антисоциалистического фронта 1.
В среде вашингтонских политиков приобретала все большую популярность «стратегия сдерживания Китая». Предполагалось создание «новой организации», напоминающей Организацию американских государств (ОАГ), которая должна была «нести ответственность за оборону этого района». «Физическая основа такой системы,— отмечал американский журнал „Фор- чун“,— уже имеется в виде громадного комплекса тихоокеанских авиационных и морских баз, сначала сооруженных для войны с Японией, затем реконструированных во время корейской войны и ныне снова используемых для поддержки войны з Юго-Восточной Азии. Однако этого само по себе недостаточно. Одна из наших военных целей должна заключаться в том, чтобы заручиться сотрудничеством таких стратегически выгодно расположенных некоммунистических стран на Тихом океане, как Австралия, Новая Зеландия, Таиланд, Филиппины, Тайвань, Южная Корея и особенно — Япония» [134, 1966, N° 1, с. 236].
Американская печать, анализируя в конце 1966 г. факторы, которые повлияли на выработку дальневосточной политики США, выделяла антисоветизм маоистов, экономические и политические затруднения в КНР, поворот в политике Индонезии (1965 г.), рост экономического потенциала Японии и т. п.
|
|
Поиск взаимопонимания
События в Азии тесно вплетались в общую структуру международных отношений. Противоборство двух социальных систем находило яркое отражение в военном столкновении на земле Индокитая. Рушились надежды Вашингтона на достижение победы чисто военными средствами. США, как ведущая империалистическая держава, стремились приспособить политику^ нацеленную на спасение мировых позиций капитализма, к новым реалиям. Белый дом активно искал пути, которые позво
|
|
лили бы с меньшими моральными и материальными затратами противоборствовать с силами социализма и национально-освободительных движений. Неоценимую услугу в этом отношении оказало Вашингтону маоистское руководство. КНР выступала, в отличие от прошлого, обособленно от социалистического содружества (в период войны в Корее Китай координировал военно-политические усилия со странами социалистического содружества, во время же войны во Вьетнаме противодействовал активной помощи социалистических стран борющемуся вьетнамскому народу; Китай объединял свои усилия с социалистическими странами в деле мирного урегулирования конфликта в Корее — участвовал в переговорах о перемирии, в Женевском совещании и т. д., он же длительное время саботировал мирные переговоры в Париже по поводу урегулирования в Индокитае). Позиция КНР в индокитайском конфликте объективно содействовала империалистической политике в Азии, способствовала активизации наиболее агрессивных кругов в США, убедившихся в пропагандистском характере угроз и предупреждений со стороны Пекина и направивших свои усилия на расширение зоенного вмешательства в Юго-Восточной Азин (ЮВА).
«Культурная революция», сохраняя антиамериканизм2 в качестве сугубо националистической доктрины, явилась в то же время для Пекина и для Вашингтона важным этапом на пути к взаимопониманию. Как Китай, так и США стремились не допустить обострения отношений друг с другом, предотвратить возможность прямого столкновения. Пекин, ссылаясь на принципы мирного сосуществования как на основу китайско-американского сближения, ждал от Белого дома заверений в миролюбии.
В феврале 1965 г. было опубликовано интервью, взятое
Э. Сноу у Мао Цзэдуна. В нем председатель ЦК КПК отметил: «Китайские армии не станут вести войну за пределами своей территории... китайцы будут драться лишь в том случае, если американцы нападут на них... Преступно драться за пределами своей собственной территории» [153, 27.11.1965, с. 22J. Нежелание китайского руководства втягиваться в военный конфликт с США стало очевидным. Администрация Джонсона, испытывавшая давление кругов, тесно связанных с военно-промышленным комплексом, учла позицию КНР и кардинально пересмотрела в 1965 г. свою стратегию в Азии. Позиция китайской стороны убедила Белый дом в целесообразности расширения агрессии в Индокитае.
В 1966 г. американский представитель в ООН А. Гольдберг отмечал, что тактическая линия США во вьетнамском конфликте преследует одновременно две цели: «восстановление дружественных отношений с великим китайским народом» (путем неофициальных контактов с представителями КНР и обсуждения с ними широкого круга вопросов), а также урегулирование
|
|
конфликта в рамках поисков соглашений с национально-освободительными силами (см. [43в, т. 2, с. 158—159]). Ставка делалась, таким образом, на отрыв Китая от мирового социалистического содружества, на создание путем урегулирования отношений с КНР нового, более выгодного для США, баланса сил в Азии.
Супруги Мильтон, американские граждане, преподававшие в пекинском Институте иностранных языков в годы «культурной революции», обратили внимание на то, что упомянутое интервью Мао Цзэдуна не было опубликовано в КНР. Мильтоны вспоминают: когда экземпляр «Нью рипаблик» с текстом интервью попал в институт, китайцы один за другим, стараясь не привлекать внимания, приходили в библиотеку, чтобы прочитать этот документ. Несмотря на дружественные отношения с Мильтонами, китайские коллеги не сделали ни единого замечания по поводу этого интервью. «Было ясно,— пришли к выводу американские специалисты,— что Мао поведал о некоторых вещах, которые не укладывались в рамки существующей политической линии» [73, с. 82]. В действительности речь шла о том, что соглашательская позиция председателя ЦК КПК, продемонстрированная в интервью, резко контрастировала с тем, что на протяжении многих лет усиленно пропагандировали средства информации в самом Китае, призывавшие к бескомпромиссной борьбе с империализмом США, к необходимости оказывать постоянную и всестороннюю помощь борющимся с империализмом народам.
Подобная позиция китайского руководства способствовала началу американской воздушной агрессии против ДРВ (февраль 1965 г.). Противники этой акции не раз напоминали администрации Джонсона о выступлении министра иностранных дел КНР Чэнь И, заявившего, что вступление Китая в войну во Вьетнаме будет оправдано, если США подвергнут бомбардировке Ханой или Хайфон.
Но расчет на взаимопонимание с Пекином взял верх над опасениями, что заявление, сделанное Чэнь И, будет реализовано. 22 июня 1966 г. Белый дом одобрил бомбардировки нефтехранилищ в районе Ханоя — Хайфона.
Инициаторы американской военно-политической стратегии, идя на расширение агрессии, пытались учесть различные тенденции в развитии международных отношений, в том числе особый курс Пекина. «Администрация ожидает,— говорилось в телеграмме Джонсона послу в Сайгоне Лоджу,— что после обострения отношений между СССР и КНР акции против ДРВ пройдут успешнее, нежели до него». Вдохновляло американских политиков и то обстоятельство, что Пекин достиг с ними, по сути дела, негласной договоренности относительно локализации рамок конфликта в ЮВА. Так, в меморандуме военного министра США на имя президента (19 мая 1967 г.) подчерки
|
|
валось, что китайская сторона не реагировала каким-либо образом на бомбардировки авиационных баз в ДРВ [15, с. 285, 307—310, 499—500, 581]. Сдержанность КНР ободрила Вашингтон. «Составленное в остррожных выражениях заявление Пекина в ответ на бомбардировки Ханоя и Хайфона,— с удовлетворением отмечала „Нью-Йорк таймс“,— укрепило правительство США во мнении, что на нынешней стадии Китай не пойдет на прямое вмешательство в войну» [154, 6.VII.1966]. Более того, в Пекине выступили с призывом отказаться от внешней помощи и полагаться в борьбе с империализмом лишь на собственные силы [110, 11 .VII. 1966]. Начиная с лета 1966 г. разрушительные налеты американской авиации на ДРВ почти всегда сопровождались заверениями со стороны маоистов, что КНР не вступит в войну. Подтверждались взгляды приверженцев более решительных действий, призывавших, как это делал Б. Голдуотер, к расширению объектов бомбардировок в ДРВ, не опасаясь столкновения с Китаем.
В заявлении премьера Госсовета Чжоу Эньлая, сделанном в апреле 1966 г., были сформулированы «четыре пункта» политики КНР, касающейся США. В первом из них декларировалось нежелание начинать военные действия против Соединенных Штатов: руководители КНР выражали готовность решить тайваньскую проблему без применения силы, путем переговоров. Во втором подтверждались обязательства Пекина (поддержка и помощь) в отношении стран Азии и Африки, которые могли подвергнуться агрессии со стороны США. Попутно Чжоу Эньлай заявил о решимости КНР дать вооруженный отпор американской агрессии, если последняя распространится на китайскую территорию. В третьем и четвертом пунктах говорилось о неизбежном поражении США в войне против Китая, о необоснованности американских расчетов на преимущество в воздухе и на море [77, с. 5].
В этом документе, как и в других, содержались недвусмысленные, предназначенные для Вашингтона заверения о нежелании КНР вмешиваться в войну в Индокитае. Пекин, по сути дела, предоставлял там американцам свободу действий при сохранении взаимопонимания с китайской стороной относительно рамок военной вовлеченности в конфликт.
Широко обсуждалось в мировой печати заявление, сделанное Чэнь И 6 сентября 1966 г. в Пекине на встрече с группой японских парламентариев. Судя по сообщению японской радиовещательной корпорации, Чэнь И утверждал, что напряженность в китайско-американских отношениях будет длиться вечно, что КНР не возражает категорически против договорного урегулирования во Вьетнаме (далее, однако, пояснялось, что переговоры невозможны, пока Вашингтон прибегает к силе), что ни Китай, ни США не хотят дойти до столкновения между собой. В Соединенных Штатах японская версия этого заяв
|
|
ления Чэнь И была расценена как проявление мягкости Пекина. Подобная позиция была одобрительно воспринята Белым домом. «В Китае, должно быть, есть,—писала в связи с этим ,,Нью-Йорк таймс“,— такие элементы — возможно, что к их числу относится и министр иностранных дел Чэнь И,— которые опасаются растущей изоляции Китая» [154, 9.1Х.1966].
Значение непосредственных китайско-американских связей, судя по признанию печати США, выходило за рамки двусторонних отношений. Сообщалось, в частности, что представители обеих сторон на переговорах в Варшаве 1965—1967 гг. непосредственно обсуждали политику и действия своих государств во Вьетнаме и в Азии. Без такого рода переговоров Вашингтон вынужден был бы формировать свою внешнеполитическую позицию лишь на основе изучения только официальных заявлений или анализа сообщений, полученных через «вторые руки» [97, с. 275].
Как отмечал посол США в Польше Дж. Гронуски, на переговорах двух стран в Варшаве обе стороны обсуждали много «серьезных проблем». «Особая серьезность положения в Юго- Восточной Азии определяла исключительную важность этих встреч,— заявлял он.— Мы старались выражать свою точку зрения с достаточной полнотой, благодаря чему ни у одной из сторон не возникло никакого ошибочного представления в отношении того, какой является позиция другой стороны» [160,
4. VII.1966, с. 44]. Варшавские переговоры, по словам гонконгского корреспондента «Вашингтон пост» Карноу, периодически приводили к важным соглашениям. Несмотря на антиамериканскую кампанию в Пекине, подчеркивал Карноу, Китай постепенно приблизится к тому дню, «когда станет возможной нормализация отношений с США». Перспективы улучшения китайско-американских отношений, по его мнению, были к 1967 г. более благоприятны, чем один или два года назад [161, 8.V.1967].
Свою позицию на переговорах китайская сторона стремилась подкреплять делами. Пекин систематически подрывал единство действий социалистических стран в организации помощи вьетнамскому народу, проводил курс невмешательства в сферу азиатской политики США.
Маоистское руководство, публично осудив поворот Вашингтона в сторону политики «сдерживания без изоляции»3, стало в то же время уповать на «глубокую дружбу между китайским и американским народами» как на основу «восстановления контактов» между двумя странами (см. [18, с. 406]).
Взаимопонимание Пекина с Вашингтоном, в частности относительно рамок военной вовлеченности во Вьетнаме, закладывало основы для переговоров будущей администрации Никсона с правительством КНР.
|
|
Вьетнам и маоистский тезис «афро-американской» борьбы
Спекуляции маоистов на проблемах негритянского движения в США особенно активизировались начиная с 1966 г., когда обострение внутриполитического кризиса в Соединенных Штатах, вызванное в значительной степени вьетнамским «тупиком», широко стимулировало различные выступления экстре- мистско-националистического толка. В 1966 г. были созданы первые группы «Черных пантер», провозгласившие программу «черного национализма». В этом же году родился лозунг «Власть черным», убийство М. JT. Кинга стимулировало волнения в негритянских кварталах. Пекинские теоретики считали происходящее подтверждением «теорий» Мао Цзэдуна об обострении «классовой борьбы», о развертывании «народной войны». Маоистская пропаганда натолкнулась, однако, на серьезное препятствие. Дело в том, что партия «Черные пантеры» — на нее экстремисты возлагали особые надежды,— не отвергая совсем связи с Африкой, подчеркивала в первую очередь свои, особые пути борьбы («Наше отечество США, а не Африка»), Пекинская же пропаганда, стремясь на чисто расовой основе связать движение американских негров с освободительной борьбой народов Африки, взяла на свое вооружение новый термин «афро-американская борьба», впервые использованный в апрельском (1968 г.) заявлении Мао Цзэдуна4 (в заявлении 1963 г. говорилось о «борьбе‘негров»). Маоисты доказывали (в отличие от программы «Черных пантер»), что «афро-американ- ское» движение — неотъемлемая часть возглавляемой ими мировой революции, что «насилие» является единственным путем к освобождению не только негров США, но и всех народов зоны национально-освободительного движения.
Весной 1968 г. в Париже начались переговоры по вьетнамскому вопросу, - которые вызвали резкое недовольство в Пекине. Не решаясь открыто выступить против переговоров, но стремясь, однако, опорочить саму идею политического урегулирования во Вьетнаме5, поддерживаемую Советским Союзом и борющимися народами Азии и Африки, китайские лидеры использовали обострение негритянской проблемы в США для шантажа своего партнера по китайско-американскому торгу. Недаром отдельные американские авторы считали, что угроза даже относительно небольших экстремистских групп, следующих методам насилия, довольно велика, поскольку она «может... ослабить способность и решимость сохранять американское военное присутствие на Азиатском материке, хотя маловероятно, что она изменит правительственную систему в США» [98, с. 50].
Вскоре в негритянском движении в Соединенных Штатах произошли серьезные сдвиги. Партия «Черные пантеры» ото
|
|
шла в целом от преимущественно расовой позиции, стала ставить перед собой задачи в большей мере социального, нежели националистического характера, признала необходимость коалиции с другими отрядами демократического движения. Лозунг «США— белая колония для черных» сменился лозунгом «Весь американский народ колонизирован» («и черные и белые»). Эволюция во взглядах представителей «Черных пантер» явилась очередным доказательством обреченности борьбы за освобождение американских негров под расовыми, националистическими лозунгами. Этот фактор, как и многие другие (провал попыток насадить открытый антисоветизм в развивающихся странах, неудачи маоистской тактики противопоставления цветных народов белым и т. д.), привел к изменению взглядов Пекина на негритянскую проблему в США. Маоисты, отбросив лозунг «афро-американской» борьбы, усиленно, судя по сообщениям агентства Синьхуа, стали подчеркивать единство американских рабочих «черной и белой кожи» в борьбе против «общего врага — монополистической буржуазии». Китайская пропаганда стала отходить от деклараций, выдержанных в чисто расистском духе. «Народы всего мира, сплачивайтесь и громите американских агрессоров и всех их приспешников!»,— говорилось в заявлении Мао Цзэдуна «в поддержку борьбы народов против американского империализма» 20 мая 1970 г., опубликованном в специальном выпуске агентства Оиньхуа.
|
|
КИР и США в условиях завершения <гкультурной революции»
События «культурной революции», вызванные резким обострением внутриполитической борьбы в стране, оказали сдерживающее влияние на развитие непосредственных контактов между КНР и США. Многое, конечно, зависело от позиции Пекина. Несмотря на напряженное положение в Юго-Восточной Азии, администрация Джонсона в 1964—1967 гг. продолжала искать пути к улучшению отношений с КНР. Вашингтон не остановила отрицательная реакция китайского руководства на предложения об организации неофициальных контактов6. Позиция Белого дома по вопросам двусторонних связей с КНР в середине 60-х годов отличалась от позиции, занимаемой в 50-е годы. Администрация Джонсона проявляла гораздо большую, нежели ее предшественники, активность. Вашингтон в официальных заявлениях и на переговорах в Варшаве снова и снова пытался убедить Пекин в необходимости наладить обмен корреспондентами, выражал даже готовность в одностороннем порядке принять корреспондентов и научных работников из КНР. Администрация Джонсона стремилась доказать Пекину целесо*
|
|
образность ослабления барьеров для поездок в Китай американских ученых, студентов, медиков и спортсменов [97, с. 329].
Лидеры КНР в целом негативно относились к предложениям США об улучшении двусторонних отношений. «Пекин постоянно отвергал все предложения о расширении контактов... а также об обмене журналистами, учеными или научной информацией,— свидетельствовал в мае 1967 г. помощник госсекретаря США Н. Катценбах.— Намеки относительно того, что мы готовы продавать товары, такие, как зерно или медикаменты, игнорировались или расценивались как „трюк“... Время от времени мы пересматриваем торговую политику, чтобы убедиться, выполнима ли она, и мы заинтересованы в том, чтобы ослабить барьеры с нашей стороны для взаимовыгодной торговли с континентальным [Китаем] нестратегическими товарами. Мы предпринимаем этот пересмотр для того, чтобы решить, возможна ли такая мирная торговля без ущерба нашим интересам. Ввиду отношения Пекина... у меня нет уверенности в каких-либо скорых или значительных практических результатах» [18, с. 407]. Что касается будущих сдвигов в китайско-американских отношениях, то они, согласно утверждению Катценбаха, должны были быть результатом перемен и большего смягчения атмосферы в самой КНР. «Если изменения коснутся Китая и китайцы захотят улучшить отношения, США будут рады ответить на это положительно» [18, с. 409].
Китайская сторона не пошла навстречу пожеланиям США относительно развития двусторонних отношений. В условиях «культурной революции» руководство КПК ограничило связи с внешним миром. Исходя из тактических целей, Пекин переносил намеченные встречи послов КНР и США, снижал уровень переговоров. Показательно в данном плане решение китайской стороны о назначении очередной встречи в Варшаве в 1969 г. на 20 февраля. В заявлении представителя МИД КНР от 26 ноября 1968 г. по вопросу о дате проведения 135-го заседания, опубликованном агентством Синьхуа, указанное решение объяснялось тем, что «к этому времени новый президент США (т. е. Р. Никсон.— В. В.) будет иметь уже месячный служебный стаж и американская сторона, наверное, сможет определить свой курс». Пекин, отвергая предложения Вашингтона о проведении намеченных встреч ранее 20 февраля, явно подчеркивал свое желание иметь дело с республиканской администрацией, с новыми людьми в Белом доме. В США обратили внимание на подобные жесты Пекина. «Мы ждем того дня,— заявил в начале 1969 г. специальный помощник президента Ростоу,— когда Китай решит идти по пути со своими соседями в Азии, а если захочет, то и с нами. Мы не предпринимаем никаких враждебных действий против континентального Китая. Мы оказываем сопротивление его агрессивным действиям в различных частях земного шара, но мы ясно дали понять, что, когда китай-
|
|
ское руководство решит, что оно хочет этого, возможна к другая разновидность отношений Китая с Азией, всем миром, с нами» [154, 5.1.1969].
В ходе предвыборной кампании Р. Никсон сделал ряд благоприятных жестов по отношению к Китаю (см. [127, 30.XII.1968]). Но пришедшая к власти новая администрация не могла пойти на серьезные уступки Пекину по тайваньской проблеме и по вопросу о представительстве КНР в ООН. После того как надежды китайской стороны на резкое изменение позиции Вашингтона в связи с победой Никсона на выборах не оправдались, Пекин активизировал антиамериканскую пропаганду.
В феврале 1969 г. КНР обвинила США и Нидерланды в том* что они организовали бегство Ляо Хошу, китайского временного поверенного в делах в Гааге. Ответственность за «все печальные последствия, возникшие в связи с этим», Пекин возложил на американское и голландское правительства. 7 февраля представитель госдепартамента Р. Макклоски дал объяснение: Ляо Хошу сам «просил убежища в США». 18 февраля стало известно, что КНР аннулировала запланированную встречу китайского и американского послов в Варшаве за 48 часов до ее начала. Пекин подчеркнуто обвинял нового хозяина Белого дома, ссылаясь на инцидент в Гааге, в нежелании изменить свою политику в отношении Китая («администрация Никсона унаследовала мантию предшествующего американского правительства, позорно становясь в позицию врага семисотмиллионнога китайского народа»). В США, судя по всему, с сожалением восприняли известие об отмене встречи. Американским дипломатам, заявил госсекретарь У. Роджерс, были даны указания выступить на ней с предложениями относительно «соглашения о мирном сосуществовании в соответствии с американскими договорными обязательствами в этой (азиатской.— В. В.) зоне», обмена журналистами, учеными, научными работниками и научной информацией, урегулирования почтовых и телекоммуни- кационых проблем [18, с. 410].
Последовавшее затем усиление критики американской позиции со стороны Пекина сопровождалось резкими нападками на президента США («Никсон... обманывает, притворно говоря об ослаблении напряженности»). Острая внутриполитическая борьба в среде китайского руководства в рассматриваемые годы вызывала у американских политиков немало сомнений относительно исхода «культурной революции». Пока не были ясны перспективы, Вашингтон уделял первостепенное внимание своим союзническим отношениям с азиатскими государствами на периферии Китая.
Укрепив в результате «культурной революции» свои позиции в стране, маоисты сочли внутриполитическую обстановку в. Китае более благоприятной, нежели ранее, для активного заиг
|
|
рывания с США на антисоветской основе. В Пекине несомненно учитывали, что резкое ослабление «антиамериканизма» во внешнеполитической пропаганде, в частности отказ от тезисов, в соответствии с которыми США относились к лагерю «контрреволюции», может привести лишь к падению авторитета КНР в революционном, антиимпериалистическом движении. Этим во многом и объясняется позиция, нашедшая свое выражение в документах IX съезда КПК. В докладе на этом съезде (1 апреля 1969 г.) Линь Бяо обрушился с нападками как на американский империализм, так и на «советский ревизионизм». В резких выражениях он дал оценку деятельности США на международной арене: «Американский империализм — злейший враг народов всего мира — все дальше катится вниз». Досталось и лично президенту США Никсону: «Для вида он принимает ,,ми- ролюбивую“ позу, а на деле в еще большем масштабе ведет гонку вооружений и подготовку войны».
Китайские лидеры, действуя в духе решений IX сезда КПК, руководствовались надклассовой формулой о необходимости борьбы «малых и средних стран» против «двух сверхдержав» — США и СССР. Новый тезис, в отличие от концепции революционной войны «мировой деревни» против «мирового города», уже не включал СССР и США в один противостоящий Китаю лагерь. Положение относительно «двух сверхдержав», каждая из которых рассматривалась отдельно, предоставляло маоистам более широкие возможности для спекуляций на международной арене. При осуществлении параллельного с США внешнеполитического курса (например, в период индо-пакистанской войны, в ООН и т. д.) пекинская пропаганда подменяла выражение «две сверхдержавы» на «одну-две сверхдержавы», открыто вкладывая в этот тезис антисоветское содержание. До «культурной революции» в КНР признавали, хотя и на словах, существование социалистической системы; ведя борьбу против Советского Союза, тогда все же объявляли империализм главным врагом Китая. После «культурной революции» маоисты открыто назвали СССР врагом номер один.
Инициаторы провокаций на границах с Советским Союзом весной 1969 г., ставших своеобразным аккомпанементом IX съезду КПК, рассчитывали привлечь симпатии реакции в империалистических государствах, создать более благоприятные условия для взаимопонимания с США на антисоветской основе. «Это событие (провокации на о-ве Даманском.— В. В.),— отмечал в своей книге гонконгский предприниматель Ю. Хон,— было организовано китайскими лидерами, с тем чтобы нанести удар по престижу русских и продемонстрировать значимость Китая в мировой политике. Ранее китайское правительство уже выразилр желание — урегулировать все разногласия с США, установить с ними отношения мирного сосуществования и даже дружественные дипломатические связи, для того чтобы
|
|
сконцентрировать все внимание „на враге с Севера" — на России» (цит. по [24а, с. 208]).
В одной из своих последних статей, «Мао и новый мандат» [87], Э. Сноу, восхваляя «культурную революцию», как осуществленную якобы в интересах народа, попытался смазать американо-китайские противоречия в Азии и обыграть модный на Западе фальшивый тезис об «угрозе» Китаю с Севера. Велик был соблазн у Сноу и его коллег убедить китайцев в том, что США — единственная страна, на которую они могут полагаться. В 1960 г. Чжоу Эньлай в беседе с ним говорил о лазейках, которые ищет империалистическая пропаганда, пытаясь вбить клин между социалистическими странами. Теперь обстановка изменилась. События на р. Уссури вызвали ликование в среде недальновидных пропагандистов империалистического Запада.
Пекинские лидеры стали смотреть на противоборство с СССР как на одну из основных своих стратегических задач. Антисоветизм выступал в роли важнейшего внешнеполитического средства, призванного обеспечить сближение на антисоциалистической основе с империализмом. Западные авторы отмечали, что мнение о возможности нового подхода к КНР стало складываться в Вашингтоне под впечатлением провокаций маоистов на р. Уссури и после IX съезда КПК (см. [66, с. 15]).
К концу «культурной революции» Пекин проявил, в отличие от прошлого, большую гибкость в своем подходе к проблеме восстановления прав КНР в ООН, что имело прямое отношение к развитию китайско-американских отношений. Показательна проделанная КНР эволюция. До начала 1965 г. Пекин осуждал США за отрицание необходимости восстановления прав Китая в ООН. Затем тактика была изменена. Выход Индонезии из ООН (7 января 1965 г.) Пекин использовал в качестве повода для начала бескомпромиссной обструкции Организации Объединенных Наций, по-прежнему направляя острие нападок против США. «Настало время,— отмечалось в китайской прессе,— покончить с контролем американского империализма в ООН, настало время радикально преобразовать эту так называемую всемирную организацию» [110, 10.1.1965]. Выдвигая требование
о высвобождении ООН из-под «контроля американских империалистов», пекинские политики одновременно грозились создать в противовес ООН «новую революционную организацию», опирающуюся на государства Азии и Африки. Стоит отметить, что последние не поддались нажиму из Пекина и выступили в большинстве за сохранение ООН и усиление ее эффективности. Китайские руководители были вынуждены отказаться от надежды создать «новую международную» организацию. Это не помешало им оставить в неприкосновенности тезис о контроле над ООН со стороны «американского империализма». КНР соглашалась на участие в работе ООН на определенных услови
|
|
ях, предусматривающих «совместный пересмотр всеми странами мира, как большими, так и малыми, Устава ООН», исключение из ООН «марионеток империализма», прием в эту международную организацию «всех независимых государств» и т. п. [110, 16.Х.1965].
Отклики Пекина на отрицательные результаты голосования Генеральной Ассамблеи ООН в 1968 г. по вопросу допуска КНР в эту международную организацию были гораздо сдер- жакней, нежели в прошлом. В китайской пропаганде, отмечала американская печать, отсутствовали резкие обличения империализма США, утверждения о незаинтересованности КНР во вступлении в ООН и т. д. [154, 19.IX.1969]. Пекин «забыл» о ряде непременных условий своего вступления в ООН (пересмотреть Устав международной организации с целью выдворения из нее «марионеток империализма» и пр.).
Вашингтонские политики, конечно, отдавали себе отчет в том, что от вступления КНР в ООН будет во многом зависеть дальнейшая судьба китайско-американских отношений. «Многие правительства,— отмечалось в редакционной статье ,„Нью- Йорк таймс“,— возлагают некоторую долю ответственности за эту опасную изоляцию (отказ допустить КНР в ООН.— В. В.) на Соединенные Штаты, которые на протяжении многих лет ведут в кулуарах агитацию против принятия Пекина в ООН. К тому же многие делегаты не воспримут всерьез выраженное правительством Никсона пожелание об установлении новых отношений с Китаем до тех пор, пока Вашингтон не согласится отказаться от такой агитации в кулуарах и хотя бы воздержится на сессии Генеральной Ассамблеи от участия в голосовании по этому вопросу» [154, 19.IX.1969].
В Пекине сознавали, что успех на пути поиска к взаимопониманию с США будет во многом зависеть от того, насколько далеко обе стороны смогут продвинуться в решении наиболее острых проблем китайско-американских противоречий в Азии. Именно указанный регион являлся зоной, где непосредственно сталкивались великодержавные амбиции китайского национализма и империалистические цели США. Пекин, исходя из концепции противоборства с американским империализмом и «советским ревизионизмом», намеренно ставил знак равенства между миролюбивой азиатской политикой СССР и блоковой политикой империалистических государств.
Китайское руководство отвергло советскую инициативу создания в Азии системы коллективной безопасности, с которой выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев на международном Совещании коммунистических и рабочих партий в июне 1969 г. «Жгучие проблемы современной международной обстановки,— говорил он,— не заслоняют от нас задач более долговременных, а именно создания системы коллективной безопасности в тех частях земного шара, где концентриру
|
|
ется угроза развязывания новой мировой войны, развязывания вооруженных конфликтов. Такая система — лучшая замена существующим военно-политическим группировкам... Мы думаем, что ход событий выдвигает в порядок дня и задачу создания системы коллективной безопасности в Азии» [6, с. 213—214]. Советская инициатива была направлена против блоковой политики держав Запада, пытавшихся ослабить антиимпериалистический фронт в Азии путем противопоставления расположенных там государств друг другу. Перспектива осуществления идеи системы коллективной безопасности учитывала специфические интересы азиатских стран, решение ими своих экономических и политических задач на основе взаимного сотрудничества. Китайское же руководство стремилось представить советскую инициативу как «угрозу безопасности КНР», как меру, направленную на заключение пакта против Китая, и т. п. «Проект Советского Союза о создании так называемой системы коллективной безопасности в Азии,— заявил Чжоу Эньлай в августе 1969 г. на приеме в честь пакистанской правительственной делегации,— является не чем иным, как попыткой СССР усилить антикитайскую военную группировку. Цель этого проекта —способствовать осуществлению агрессивных, захватнических планов Советского Союза в отношении стран Азии. Проект свидетельствует о том, что СССР стремится избавиться от напряженности на своих границах... используя бессовестные трюки, укрепляя военные блоки» [110, 28. 30.XI.1969].
Усиление антисоветских тенденций в политике КНР в начале 60-х годов создавало, как уже отмечалось, объективные предпосылки для поворота Пекина в сторону США, для блокирования китайских руководителей с наиболее реакционными империалистическими кругами. Последующий курс инициаторов «культурной революции» на открытый разрыв с СССР, со всем социалистическим содружеством, стремление как Пекина, так и Вашингтона нейтрализовать усиливающееся влияние Советского Союза на мировую политику послужили дальнейшим стимулом на пути смягчения напряженности в китайско-амери- канских отношениях.
Позиция «невмешательства» во вьетнамские дела, практически занятая Пекином, благоприятствовала осуществлению Вашингтоном наиболее агрессивных акций против вьетнамского народа (в частности, расширению воздушных бомбардировок); эта позиция, по существу, содействовала закреплению основ будущего китайско-американского взаимопонимания как по вопросам глобального противодействия мощи и влиянию СССР в мире, так и по вопросам регионального характера (фактическое признание сфер влияния в Азии). Многие западные эксперты, анализируя опыт китайской политики времен «культурной революции», революционаризм Пекина оценивали как демагогию. «Заглядывая в будущее,— писал А. Д. Бар
|
|
нетт,— вряд ли следует сомневаться в том, что революционный элемент в китайском мышлении будет оказывать влияние на подход этой страны к внешнему миру, но есть также серьезные основания считать, что поддержка Пекином революционных движений за рубежом будет носить преимущественно словесный характер» [51, с. 283].
Внешнеполитический экстремизм китайских руководителей времен «культурной революции», несмотря на то что он носил преимущественно риторический характер, активно использовался Вашингтоном не только для оправдания американского военного присутствия в зоне Тихого океана, но и для проведения в жизнь новых внешнеполитических концепций, положенных впоследствии в основу так называемой доктрины Никсона. Стремление КНР завоевать статус независимой ядерной державы (создание ракетно-ядерного потенциала, запуск спутника), и в то же время ее нежелание принимать участие в переговорах о разоружении оказывали противоречивое влияние как на развитие китайско-американского диалога, так и на тенденции к сотрудничеству между азиатскими соседями Китая. Это обстоятельство, с одной стороны, побуждало Белый дом более настойчиво, чем в начале 60-х годов, искать пути к нормализации отношений с КНР, с другой стороны, благоприятствовало активизации империалистической и проимпериалистической деятельности в Азии, прежде всего на периферии Китая (использование жупела ядерной угрозы Пекина с целью вовлечения азиатских государств в орбиту империалистического влияния, упрочения тенденций к созданию военно-политических блоков, укрепления сил, выступающих против нейтралистской политики).
Пекин пытался различными путями оказывать давление на правящие круги США. В этих целях использовались и военные провокации на границе с СССР и инициативные жесты в рамках китайско-американских переговоров. Руководство КНР, оставляя неизменными свои стратегические установки, связанные с достижением великодержавно-гегемонистских целей, неоднократно в середине и в конце 60-х годов меняло тактические приемы при осуществлении своей политики в отношении США.
Вашингтонские деятели, в свою очередь, учитывали то обстоятельство, что китайско-американские противоречия не могут ослабнуть, пока не будут найдены удовлетворяющие обе стороны формулы решения тайваньской проблемы, пока американское военное присутствие будет сохраняться в прежнем виде и неизменном объеме во Вьетнаме, Таиланде, Южной Корее. «Гуамская доктрина» Никсона, провозглашенная в 1969— 1970 гг., имела в виду лишь частичное разрешение противоречий, перед которыми оказался американский империализм (прежде всего противоречия между сокращающимися возможностями США на международной арене и масштабами интер
|
|
венционизма, главным образом в зоне национально-освободительного движения). В соответствии с «гуамской доктриной» администрация Никсона стремилась определить минимальный предел «вовлеченности» в конфликтные ситуации в Азии, осуществляя с этой целью вывод американских войск из Вьетнама, снижая расходы на войну в Индокитае (см. [31]). Одна из целей авторов «гуамской доктрины» состояла в желании направить «азиатов против азиатов», возложить на союзников США значительное бремя военной ответственности в Азии, обеспечить для Вашингтона большую свободу в диалоге с Китаем. Именно в рамках «гуамской доктрины» США изменили свою тактическую линию в отношении Тайваня (уменьшение военного присутствия, отклонение госдепартаментом предложений поставить Тайбэю реактивные истребители «Фантом» и подводные лодки) и обнародовали планы вывода американских войск из Южной Кореи.
В Пекине обратили внимание на маневрирование США. Китайская пропаганда, продолжая подвергать острой критике те акции Вашингтона, которые наносили непосредственный ущерб интересам КНР, с большой осторожностью стала высказываться о личности Никсона. Наметилась эволюция во взглядах руководителей КНР и на тайваньскую проблему (замена требования о прекращении оккупации Тайваня и вмешательства во внутренние дела КНР предложением о выводе американских войск с тайваньской территории). Процесс урегулирования взаимоотношений между Китаем и США принимал, однако, затяжной характер: сказывалась длительная конфронтация между двумя державами на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, а также боязнь пекинского руководства утратить престиж «борца против (империализма, главным образом американского».
До конца 1970 г. КНР отрицательно относилась к попыткам США обсудить вопрос о возобновлении переговоров. Пекин практически не откликнулся на односторонние инициативы Белого дома в области торговли и обмена. «До сих пор,— констатировал помощник госсекретаря США М. Грин,— со стороны Пекина фактически нет отклика на данные шаги. Это неудивительно, если учесть жесткость китайской позиции, ибо Пекин старается приписать нам роль „дьявола*1, чтобы поддержать сплоченность внутри страны перед лицом якобы существующей иностранной угрозы... Мы понимаем, что нужно ждать какое-то время, пока Пекин не осознает, что примирение с США имеет большую ценность, чем то, что он извлекает из пропаганды нашей „дьявольской1* роли» [12, с. 285—287]. И действительно, «антиамериканизм» Пекина, продемонстрированный на IX съезде КПК, был обусловлен — и это достаточно ярко подтвердили последующие события — не революционной убежденностью, не стремлением содействовать упрочению солидарности антиимпе
|
|
риалистических сил, а националистической трактовкой места КНР в современном мире, стремлением укрепить свои позиции в сфере национально-освободительного движения. Чисто декларативный характер антиимпериалистических, в том числе и антиамериканских, лозунгов Пекина особенно явственно стал ощущаться на фоне усилий китайского руководства, пытавшегося выйти из внешнеполитической изоляции времен «культурной революции», переориентировать свои экономические связи на капиталистический мир. Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что за антиимпериалистическими и антиамериканскими тезисами IX съезда стояли и реальные настроения и тенденции, носителями и выразителями которых могли быть силы, преследовавшие цели, отличные от маоист- ских. К числу таких оил прежде всего относилась и та часть активных слоев населения, партийных и государственных кадров, в сознании которых осуществление антиимпериалистического курса неразрывно связывалось с борьбой за социализм» за свободный и успешно развивающийся Китай (см. [39, с. 11]).
Внутриполитическая борьба в КНР после IX съезда КПК во многом определила непоследовательность и противоречивость позиции Пекина во внешнеполитических делах. Клановая междоусобица оказалась тесно связанной с политическим маневрированием маоистов как внутри страны, так и на международной арене.
Китайские руководители столкнулись, однако, с определенными трудностями. Пересмотр отношения к США должен был выйти за рамки широко рекламируемой Пекином концепции «промежуточных зон», таил в себе риск резкого подрыва авторитета КНР в развивающихся странах. Антисоветская сущность политики Пекина, которая объективно сближала маоистов с империалистическими государствами, с одной стороны, а также традиционалистский китайский гегемонизм и авангардизм в революционных движениях — с другой стороны, сказались на формировании позиций соперничающих фракций в пекинских верхах. Именно это обстоятельство со всей очевидностью нашло свое отражение в «деле Линь Бяо», когда против «преемника Мао» единодушно выступили другие группировки в китайском руководстве («прагматики» во главе с Чжоу Эньлаем и «левые» во главе с Кан Шэном и Цзян Цин).
Попытки Линь Бяо «захватить для себя и своих сторонников ключевые посты в партии и государстве» были сорваны на II пленуме ЦК КПК, проходившем с 25 августа по 6 сентября
1970 г. Соперники Линь Бяо нарисовали перед Мао Цзэдуном картину готовящегося заговора, и председатель ЦК КПК обвинил своего «прёемника» в том, что «он слишком рвется к власти». На пленуме были впервые обнародованы данные о давнишних переговорах, которые китайская сторона вела с Вашингтоном по указанию Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая. Меро
|
|
приятия Пекина, имевшие в виду сближение с США на антисоветской основе, по существу, перечеркивали установки доклада Линь Бяо на IX съезде КПК («борьба против американского империализма и советского ревизионизма»). Линь Бяо выразил сомнение по поводу столь резкого поворота в политике, что еще больше осложнило его положение (см. [22, с. 129—130]) 7.
Расправа с Линь Бяо и его окружением осуществлялась в условиях усилившейся антисоветской кампании, и это свидетельствовало о том, что одним из результатов августовско-сентябрьских событий 1970 г. явилось закрепление во внешней политике Пекина курса на противоборство с СССР (см. [39, с. 183—185]). Одновременно пленум от имени Мао декларировал начало «нового этапа» — поворота во взаимоотношениях КНР с США.
|
|
Глава III
ПОДГОТОВКА К ВИЗИТУ ПРЕЗИДЕНТА США В ПЕКИН
|
|
Китайские руководители рассчитывали, что при использовании антимарксистской прагматической платформы с лозунгами антисоветизма и «антиамериканизма» они добьются определенного успеха в достижении великодержавных целей. Шовинизм Пекина, сочетавшийся с авантюризмом и воинственностью на различных направлениях внешнеполитической деятельности, сдерживал, однако, правящие круги капиталистического мира в их намерениях улучшить отношения с КНР. Без сомнения можно сказать, что экстремизм маоистов объективно содействовал укреплению позиций наиболее воинственных кругов США, ратовавших за расширение и увеличение мощи милитаристского комплекса. Американская администрация в значительной мере под воздействием этих кругов ужесточила агрессивный курс в Индокитае, военно-политическое давление на национально-освободительное движение. Творцам внешнеполитических концепций капиталистического Запада, долгое время пребывавшим в состоянии неуверенности относительно решимости пекинских лидеров порвать с социалистическими странами, попытки рассматривать антисоветизм в Китае как фактор долговременного значения казались еще недостаточно аргументированными.
К концу 60-х годов антиамериканский курс Пекина, нашедший, в частности, свое отражение в теории «народной войны», в основном исчерпал себя как средство давления на Вашингтон. Именно с этого времени не «антиамериканизм», а антисоветизм становится наиболее важным для маоистов средством осуществления великодержавной политики. Неудивительно, что в США начались выступления — сперва робкие — за пересмотр отношения к КНР. «Китайское лобби» в Соединенных Штатах, ранее активно содействовавшее осуществлению госдепартаментом прочанкайшистской политики, на исходе 60-х годов вынуждено было учитывать в своей деятельности новые тенденции з отношениях Вашингтона и Пекина.
При определенных условиях в активизации китайско-американского диалога на рубеже 70-х годов вряд ли следовало на первый взгляд искать что-либо необычное: ведь в конце концов мирное сосуществование и сотрудничество между государствами с различными социальными системами дело вполне законо-
I
|
|
мерное, если иметь в виду нормальное развитие международных отношений. СССР уже более двух десятилетий выступал за установление Соединенными Штатами и другими капиталистическими державами нормальных дипломатических отношений с КНР. Советских людей, как, впрочем, и общественное мнение многих стран мира, волновал другой вопрос: не осуществляются ли меры в направлении китайско-американского сближения в ущерб интересам третьих государств, вопреки интересам всеобщего мира? И разве могло не насторожить советскую и миролюбивую общественность других стран то, например, обстоятельство, что китайско-американское сближение началось вскоре после IX съезда КПК, когда антисоветизм Пекина вылился в вооруженные провокации на границах с СССР?
Визит президента США в КНР — кульминационный момент в наметившемся в конце 60-х и начале 70-х годов американо-ки- тайском сближении. К этому времени в Вашингтоне уже имели солидные доказательства приверженности маоистов антисоветизму. Стремление США к сближению с Пекином, как отмечали советские авторы, определялось уверенностью Соединенных Штатов в том, что КНР готова выделиться политически из социалистического содружества и выступить в роли самостоятельной силы в «многополюсной» структуре международных отношений. Для китайских лидеров решающее в этом смысле значение имел новый подход Вашингтона к проблемам азиатской политики, выразившейся в отказе от «сдерживания и изоляции Китая», в мероприятиях, предпринятых в рамках «доктрины Никсона» (снижение уровня и изменение форм американского военного присутствия в зоне интересов КНР). Стремление Пекина играть роль самостоятельной, «третьей силы» в системе международных отношений с опорой на антисоветизм объективно, таким образом, приводило к смыканию китайского руководства с наиболее реакционными кругами империалистического Запада (см. [34; 43J).
Главные установки внешнеполитического курса маоистов были нацелены на борьбу против СССР, мировой социалистической системы, международного коммунистического движения. Пекинские лидеры пытались сыграть на националистических настроениях в развивающихся странах, переключить последние от конфронтации с империализмом на вражду против Советского Союза. В опубликованных в китайской печати, в частности в органе ЦК КПК журнале «Хунци», материалах в качестве объекта борьбы национально-освободительного движения «мировой деревни» представлялся уже не американский империализм, а... Советский Союз [115, 1972, № 11, с. 71]. Журнал «Хунци» видоизменил содержание антитезы «мировой город — мировая деревня» не случайно, ибо, в отличие от прошлого, стремился открыто оправдать заигрывание с империалистическими государствами на антисоветской, антисоциалистической
|
|
основе. Если в начале 60-х годов предусматривалась возможность давления первой и второй «промежуточных зон» («мировой деревни» и всех промышленно развитых стран, кроме США и СССР) как на Соединенные Штаты, так и на СССР, то теперь пекинские шовинисты пытались протащить идею антисоветского, антисоциалистического фронта, куда должны входить обе «промежуточные зоны».
Судя по материалам, появившимся в гонконгской печати, китайское руководство рассматривало визит президента США в КНР в качестве маневра, имеющего в виду изоляцию Советского Союза. Известный американский дипломат Э. Клабб пришел в связи с этим к выводу: Пекин в своей внешнеполитической деятельности руководствуется воззрениями древнекитайских военно-политических стратегов, суть которых сводится к известному принципу «разделяй и властвуй» [128, 1973, № 9).
И действительно, разве подобные идеи не пользовались популярностью среди представителей националистического крыла КПК? Разве сам Мао Цзэдун не призывал играть на противоречиях между противоборствующими политическими силами, различными государствами независимо от их социальной природы? В августе 1946 г. Чжоу Эньлай сказал в откровенной беседе с американским послом Стюартом, аккредитованным при чанкайшистском правительстве: «Признавая специальные привилегии Советского Союза и Англии соответственно в Порт-Ар- туре и Гонконге, не следует забывать, что у США в Китае также имеются специальные привилегии. Они пользуются правом „открытых дверей" и свободы торговли. Благодаря превосходному качеству американских товаров США уже незаметно завоевали китайский рынок. Хотя США не имеют иных конкретных намерений, они в общем уже завоевали ведущие привилегии в Китае» (цит. по [11, с. 1459]). Собеседник Стюарта предсказывал, что США займут в Китае ведущие позиции. Взгляды Чжоу Эньлая, по мнению американского профессора
А. Уайтинга, напоминали «древний китайский принцип— использовать варваров против варваров». Разве не желанием опереться в политике на принцип «разделяй и властвуй» объяснялось противопоставление Советского Союза («специальные привилегии в Порт-Артуре») Соединенным Штатам («право открытых дверей»)?! Уже тогдашний подход маоистов к СССР и США абсолютно игнорировал различия между государствами противоположных социальных систем, исходил из принципа деидеологизации международных отношений. Уайтинг в данном случае констатировал сходство внешнеполитических установок Пекина, пытавшегося играть на противоречиях современного мира, с западными концепциями «баланса сил». Известно, что одна/ из таких концепций — концепция «биполярности» в международных отношениях — сложилась в 50-х годах, когда идеологи капиталистического Запада признали возросшую
|
|
мощь Советского Союза, противостоящую империализму (прежде всего американскому). Указанием на «биполярность» прикрывалась попытка поставить знак равенства между империалистическим и социалистическим государствами, приписать социализму империалистические и колониалистские признаки. Китайские пропагандисты трансформировали концепцию «биполярности» в новую — «двух сверхдержав», поставив тезис западных теоретиков на службу своей антисоветской деятельности.
Существенные изменения на международной арене (рост влияния сил социализма, ослабление удельного веса и роли США в современном мире, рост могущества их империалистических конкурентов, антисоветский курс китайского руководства и т. д.) вынудили идеологов капитализма отбросить концепцию «биполярности» и рассматривать действительность с точки зрения установления баланса между различными «центрами силы». Американские политики при описании совершавшихся перемен прибегали к различным построениям: «треугольник» (США — СССР — КНР); «четырехугольник» (США — СССР — КНР —Япония); «пятиугольник» (США —СССР — КНР — Япония — Западная Европа). Новая азиатская политика Вашингтона стала строиться с учетом «баланса сил» в рамках «многополюсного» мира. Изменения в мире в целом и в «коммунистическом мире» особенно требовали, отмечал Никсон, более широкого подхода к внешнеполитическим проблемам. Одну из главных причин своего визита в КНР в 1972 г. американский президент видел в том, что «международное окружение стало мультиполярным» и дипломатии США приходилось приспособляться к этому [13а, с. 725]. Уже упоминавшийся нами Уайтинг писал, что визит Никсона при наличии советско- китайского «спора» создает «модель треугольной разрядки», & условиях которой Вашингтон будет обладать ‘значительными «рычагами» как в Москве, так и в Пекине, «не рискуя американскими интересами» (95, с. 8—9].
Прагматический подход инициаторов новой китайской политики США, следовавших концепциям «треугольной», как и иной «многополюсной», дипломатии, связывался прежде всего со стремлением найти более приемлемые для Вашингтона пути влияния на «взаимодействие многих самостоятельных силовых полей» с использованием КНР в роли своеобразного инструмента давления на мир социализма, на Советский Союз. Маоисты одобрительно отнеслись к намерениям Вашингтона, хотя и пытались порой прикрыть это словесной демагогией. «В то время, как Пекин,— писал А. Д. Барнетт,— продолжает утверждать, что он противостоит любой политике „баланса сил“ и отрицает любые великодержавные амбиции, китайская политика безоговорочно признает появление сложной, новой системы взаимоотношений четырех держав, включающей Китай, Советский Союз,.
|
|
"США и Японию, а также необходимость для Китая повысить степень гибкости и маневренности перед лицом новой ситуации» [51, с. 275].
Поощряя великодержавные амбиции Пекина, действуя в направлении консервации антисоветизма китайских руководителей, американские лидеры не служили, конечно, делу разрядки напряженности в международных отношениях, развитию позитивных тенденций во взаимоотношениях государств с различными социальными системами. В основе их подхода по- прежнему лежала старая тактика империализма — противопоставлять одни государства другим («политика баланса сил»). Мировые войны — достаточно красноречивые уроки, продемонстрировавшие трагизм и опасность для дела мира такого рода тактики. Концепция «треугольного мира» (СССР — США — Китай) выступила как частный момент пропагандируемой влиятельными в США теоретиками концепции «баланса сил», в общих своих чертах совпадающей с древними китайскими принципами: «использовать варваров против варваров», «объединяться с дальним соседом против ближнего» и т. д. Порой сторонники спекуляций на антисоветизме Пекина забывали, что родоначальники внешнеполитических концепций китайского национализма жили в другую эпоху.
Подготовка к визиту американского президента в КНР развернулась на фоне обострения обстановки в Южной Азии. Патриотические силы Вьетнама добивались все больших успехов в борьбе против агрессоров и их марионеток. США, будучи вынужденными осуществлять постепенный вывод своих войск из Южного Вьетнама, продолжали делать ставку на так называемую «вьетнамизацию» агрессии — расширение военной и экономической помощи сайгонскому режиму и уменьшение непосредственного участия своих сухопутных войск в военных действиях. Победы патриотических сил Лаоса весной 1971 г., успехи военных операций против сайгонского режима, широкое дипломатическое наступление руководителей революционного движения Вьетнама, активная международная поддержка программы мирного урегулирования вьетнамской проблемы, внесенной представителями ВРП РЮВ на Парижских переговорах в июле 1971 г., свидетельствовали о кризисе американской политики «вьетнамизации», о провале попыток Белого дома найти безболезненный для себя выход из вьетнамского «тупика» (см. [102, 1972, N° 3, с. 67—79]). Правящие круги США признали необходимым в этих условиях положить конец своему многолетнему непосредственному военному вмешательству в кризисные ситуации по периметру границы КНР. В то же время Вашингтон не| отказался, как отмечали советские американисты, от использования критических ситуаций для сохранения рычагов контроля над обстановкой в Восточной и Юго-Восточной Азии и пытался найти общие точки соприкоснове
|
|
ния с КНР в вопросах локальных конфликтов и кризисов [41, с. 181].
С особой очевидностью как стремление Пекина играть на существующих противоречиях, так и желание Вашингтона претворить на практике принципы «баланса сил» в подходе к локальным конфликтам проявились в то время в Южной Азии. Известный параллелизм между китайскими и американскими интересами на Индостанском субконтиненте (одобрение Пекином присутствия 7-го флота США в Бенгальском заливе и нападки на политику СССР в период индо-пакистанского кризиса, негативная позиция в отношении освободительного движения народа Бангладеш, поставки оружия в Пакистан из КНР и Соединенных Штатов), несомненно, усугубил напряженность между Индией и Пакистаном. Белый дом, ведя поиск взаимопонимания с пекинским руководством, учитывал интересы последнего в Южной Азии и особенно его тесные связи с Пакистаном. На протяжении 1971 г. американцы активизировали поддержку режима Яхья-хана, оказывали ему значительную экономическую и военную помощь. Указанные действия не принесли каких-либо успехов Китаю и США, а, напротив, ослабили их влияние и позиции в этом районе мира. Индостан- ский кризис продемонстрировал серьезные неудачи как Пекина, так и Вашингтона в плоскости региональной политики (хотя отрицательные последствия для сторон ощущались и шире: реакция в развивающихся странах, протесты мирового общественного мнения и т. д.).
Китайские лидеры активизировались и на иных направлениях внешней политики. Они пытались оказать, например, воздействие на Японию с целью добиться создания более благоприятного для Пекина развития отношений с этой страной. «Неужели Япония хочет отстать (в деле установления контактов с КНР.— В. В.) от США?» — задавал вопрос Чжоу Эньлай и поучал: «Правительство Сато должно серьезно подумать» [106, 3.III.1971]. Маоисты рассчитывали, что китайско-американское сближение подтолкнет Японию на улучшение отношений с Пекином, в том числе и за счет интересов СССР.
В Вашингтоне лелеяли надежды на закрепление антисоветского курса Пекина при жизни первого поколения руководителей КНР. Белый дом, идя на форсирование отношений с Пекином, исходил и из других предпосылок — стремления нейтрализовать серьезного — особенно в перспективе — соперника (в лице Китая) в Азии и на мировой арене.
Важным фактором, который учитывали стороны при взаимном сближении, были, несомненно, соображения военно-стратегического плана. Китайские лидеры, как представляется нам, сознавали свою уязвимость перед лицом военного потенциала США и смотрели на сближение с последними как на средство, способное в определенной мере ослабить эту угрозу. Опыт в
|
|
деле достижения взаимопонимания с Вашингтоном убеждал их в необходимости получить гарантии от США на случай серьезного военно-политического кризиса в отношениях КНР с другими странами. Соединенные Штаты, со своей стороны, считали, что в условиях сохранения китайско-американских противоречий не следует в отношениях с Пекином отказываться на данном этапе от имеющегося у них преимущества. Одно из основных положений Г. Киссинджера как теоретика дипломатии состояло в том, что с противником необходимо вести переговоры до того, как он обретает мощь, т. е. действовать с «позиции силы». Целесообразно установить контакты с Китаем сейчас, в
1971 г., подчеркивал в сенате проф. А. Уайтинг, а не в то время, «когда развитие ядерного оружия в Китае и, возможно, в Японии достигнет своего апогея» [18, с. 223; 161, 3.III. 1972].
С 1964 по 1973 г. Китай провел 15 испытаний ядерных устройств различной мощности. Накопленного в Китае к 1974 г. расщепляющего материала, согласно американским данным, было достаточно для производства 200 атомных бомб. В качестве носителей ядерного оружия Китай мог, как отмечалось специалистами, использовать 15—20 баллистических ракет радиусом действия до 5600 км и до 50 баллистических ракет, дальность полета которых достигала 2700 км. Американцы предполагали, что КНР будет иметь к 1975—1976 гг. межконтинентальные баллистические ракеты с дальностью полета до 10 тыс. км [119, 1973, № 6; 159, 1974, № 2]. Влиятельные специалисты в области американской политики в Азии и военно-политической стратегии в целом —Р. Н. Клаф, А. Д. Барнетт, М. Гальперин, исходя из того, что сфера действия китайских ракет среднего и промежуточного радиуса действия пока не затрагивает США, выдвинули тезис о различной степени уязвимости территории СССР и Соединенных Штатов для китайских ракетно-ядерных сил. Это положение, однако, по мнению американских политиков, к началу 80-х годов должно было бы измениться (см. [59]). Одним из стимулов для пересмотра китайско-американских отношений, по словам журналиста Дж. Харша, явился взрыв Китаем ядерного устройства в атмосфере. «Поскольку Пекин,— рассуждал американский журналист, — неуклонно двигается по пути превращения в ядерную державу, доводы в пользу установления с ним более близких контактов неизбежно будут становиться все более настойчивыми» [127, 30.XI 1.1968]. Ко времени визита Никсона в КНР некоторые американские специалисты высказывали мысли о том, что Китай по мере роста своего ядерного потенциала будет обретать все большую уверенность в военном и политическом плане и перед ним откроются пути для осуществления прежде всего в азиатском регионе политики ядерного шантажа [72, с. 194]. Дипломатическая же доктрина Киссинджера требовала добиться успеха в переговорах с противником
1 до того, как он усилится и сможет выступить «на равных».
|
|
Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов и иные мотивы в действиях сторон. Китайские руководители рассчитывали, видимо, опереться на американский капитал, использовать международные связи последнего для создания более благоприятных условий для развития торгово-экономических отношений с капиталистическим Западом в целом, получить от США помощь для преодоления продовольственных трудностей, модернизации экономики, а в перспективе, возможно, и для наращивания военного потенциала. Значительная нехватка продовольствия в стране побуждала лидеров КНР рассматривать возможные закупки зерна в США в качестве важнейшей из стоящих на повестке дня проблем развития китайско-американских торгово- экономических связей.
В свою очередь, деловой мир Соединенных Штатов не мог не проявлять интереса к потенциальным возможностям китайского рынка. Особенно сильно это ощущалось на Тихоокеанском побережье. Различные издания и организации — «Сан- Франциско кроникл», отделение Ассоциации мировой торговли, Международное объединение торговых рабочих, ассоциация «Молодые демократы Калифорнии», комитет за пересмотр китайской политики США — выступали за торговлю с КНР. Представители известных династий в банковских и промышленных кругах говорили о своей приверженности к транстихоокеанским торговым путям, вспоминали о связях с китайскими портами (см. [29, с. 114—116]). «Он (президент Р. Никсон.—
В. В.),— говорил в беседе с Чжоу Эньлаем американский журналист Рестон,— калифорниец и смотрит на Тихий океан не так, как это делаем мы, живущие на противоположном конце континента» [154, 10.VIII.1971]. Свою роль сыграли и усиливающиеся межимпериалистические противоречия, повысившие для США значимость китайского фактора как средства сдерживания своих соперников в торгово-экономической области.
Надлежит также учитывать, что в обстановке возросших внутриполитических трудностей в самих Соединенных Штатах, небывалого роста недовольства среди граждан политикой «интервенционизма» в Азии изменение позиции Белого дома в отношении КНР вызывало одобрение в определенных кругах общественности. «Несмотря на консервативную республиканскую позицию...— отмечалось в прессе,— внутренние дивиденды, полученные президентом Никсоном, значительны. Наряду с резко сократившимися американскими потерями во Вьетнаме китайская инициатива обеспечила ему „престиж миротворца4*» [154, 10.1.1972]. Общественное мнение в США эволюционизиро- вало в пользу улучшений отношений с КНР, хотя его представители и руководствовались самыми различными мотивами. Участники дискуссий в американском конгрессе предлагали Белому дому быть «более щедрым» к КНР, идти на «односторонние шаги», способные поощрить Пекин на большую гиб
|
|
кость и компромиссы, избегать таких действий, своих и союзников, которые могли бы быть расценены китайской стороной как провокационные. Оппозиция в конгрессе призывала уменьшить военное присутствие США в азиатско-тихоокеанском регионе, воздержаться от всех специальных мер в области организации систем ракетного вооружения, направленных против КНР, и т. д. (см. [16]). Совокупность множества факторов повлияла* таким образом, на создание благоприятных условий для проведения пекинской встречи в верхах.
Обе стороны сделали все возможное, чтобы содействовать успеху переговоров Никсона в Пекине. Китайско-американской встрече в верхах предшествовала длительная подготовка.
|
|
«Пинг-понговйя дипломатия»
«Пинг-понговая дипломатия» обозначила новый этап в ки- тайско-американских отношениях. Во-первых, граждане США официально были приняты в Пекине. Во-вторых, активизировалась тайная дипломатия, вершиной которой был визит Г. Киссинджера в столицу КНР. В-третьих, как Пекин, так и Вашингтон усилили взаимный зондаж внешнеполитических позиций. Все эти события развивались на фоне острых дебатов по поводу приема КНР в ООН.
18 августа 1970 г. американский журналист Сноу, встретившись с Чжоу Эньлаем, спросил, открыта ли дверь для сближения между КНР и США. «Дверь открыта,— последовал ответ,— но это зависит от того, насколько серьезно настроены США в отношении тайваньского вопроса». Беседа подготовила почву для дальнейшего зондажа в этом направлении. 10 де- дабря 1970 г. Мао Цзэдун принял Сноу. На вопрос последнего: «Будет ли позволено правым, таким, как Никсон, который представляет капиталистические монополии, приехать (в Китай.— В. В.)?» — Мао Цзэдун ответил: «Никсон должен быть принят потому, что в данное время проблемы отношений между Китаем и США должны решаться с Никсоном». Мао добавил, что был бы счастлив побеседовать с Никсоном либо как с туристом, либо как с президентом [88, с. 171—172]. Сообщения о беседе председателя ЦК КПК со Сноу, озаглавленные «Американский друг», вскоре появились на улицах китайских городов. В глаза читателю бросалась цитата Мао Цзэдуна: «Китайский народ — друг народов всего мира, в том числе и американского народа».
Киссинджеру в беседе с журналистами вскоре после его первой поездки в Пекин был задан вопрос: сыграл ли в деле подготовки его визита в КНР какую-либо роль Сноу? «Эдгар Сноу не сыграл никакой роли,— последовал ответ,— если не считать, что в своей статье в журнале „Лайф“, а кроме нее мы
|
|
ничего не видели, он обрисовал общую картину, с которой мы познакомились по другим каналам, и эта статья просто подтвердила общую картину, с которой к тому времени мы уже были знакомы». Конечно, первые поездки официальных лиц из Вашингтона в Пекин были подготовлены целым комплексом самых различных мероприятий сторон. И активная деятельность Сноу, хотя она публично и получила столь прохладный отзыв Киссинджера, вписывалась в серию такого рода мероприятий. Да и о намерениях пекинских лидеров встретиться в скором времени с личным помощником президента, т. е. с самим Киссинджером, американский читатель также узнал из материалов, опубликованных Сноу.
Важную посредническую роль в подготовке поездки президента США в КНР сыграл, судя по различным источникам, Пакистан. С 10 по 14 ноября 1970 г. с официальным визитом в Пекине побывал президент Пакистана А. М. Яхья-хан. Китайская пресса в связи с этим событием особо подчеркивала «антиимпериалистические» цели политики сторон (КНР и Пакистан ведут общую борьбу против «империалистической и экспансионистской агрессии»). Подобная пропагандистская кампания не помешала Яхья-хану привезти в Пекин письмо от Никсона, где официально поднимался вопрос о визите президента США [88, с. 172].
Весной 1971 г. китайское руководство предприняло шаг навстречу политике «малой нормализации», проводимой администрацией Никсона. В КНР была приглашена американская команда по настольному теннису, принимавшая участие в чемпионате мира в Нагое (Япония). Посещение американскими игроками Китая далеко выходило за рамки обычного визита спортивной делегации. Впервые за 20 лет американцы прибыли официальным путем в столицу КНР. Гости были окружены вниманием. Им разрешалось, казалось, все: они слонялись по улицам, фотографировали, покупали «френчи Мао» и значки с его изображением. Спортсменов принял Чжоу Эньлай.
«Я хотел бы,— заявил премьер Госсовета,— попросить вас по возвращении в США передать привет от китайского народа народу Соединенных Штатов. В прошлом было много связей между Китаем и США. Они были прерваны на долгое время, но сейчас, после принятия вами нашего приглашения посетить Китай, открыта новая страница в отношениях между китайским и американским народами».
Инициатива лидеров КНР в значительной мере вдохновила Белый дом, убедившийся в том, что его усилия в рамках программы «малой нормализации» не пропали даром. «Жест китайцев» был замечен: государственный секретарь Роджерс выразил надежду на то, что открыта не «просто новая страница», а «новая глава» в китайско-американских отношениях [161, 15.IV.1971; 18, с. 416]. Первой серьезной реакцией Вашингтона
|
|
на прием американских спортсменов явилось решение Белого дома о снятии некоторых ограничений на контакты и торговлю американцев с КНР. 14 апреля президент Никсон заявил следующее: 1) США готовы предоставить визы лицам или группам лиц из КНР, желающим приехать в Соединенные Штаты; 2) американские валютные ограничения будут смягчены; 3) будут отменены ограничения, введенные для американских нефтяных компаний, предоставляющих топливо судам или самолетам, следующим в Китай или из Китая, за исключением принадлежащих Китаю или зафрахтованных им судов и самолетов, направляющихся в ДРВ, КНДР или на Кубу или же следующих из перечисленных стран; 4) отныне американские суда и самолеты могут перевозить китайские грузы между некитайскими портами, и принадлежащие американцам суда, плавающие под иностранным флагом, могут заходить в китайские порты; 5) будет составлен перечень нестратегических товаров, которые могут быть допущены к прямому экспорту в КНР; после его анализа и утверждения будет санкционирован и прямой импорт определенных товаров из Китая.
США искали различные и надежные пути, чтобы довести до китайских руководителей свою точку зрения по тем или иным вопросам и получить от них авторитетный ответ. К весне 1971 г., вспоминал впоследствии Никсон, «мы (т. е. Пекин и Вашингтон.— В. В.) были вовлечены в деликатный менуэт, за время которого значительно возросло взаимное доверие, а взаимные намерения стали более конкретными» [13а, с. 725]. «Пинг-пон- говая дипломатия» открывала пути для контактов на более высоком уровне.
Визит Киссинджера в КНР как представителя президента состоялся в июле 1971 г. Из Сайгона через Таиланд и Индию Киссинджер прибыл 8 июля в Исламабад. После встречи с Яхья-ханом он внезапно изменил свою программу пребывания в Пакистане. Стало известно, что он напргзляется на короткий отдых в горы. Назойливым корреспондентам было заявлено, что американский гость вынужден из-за болезни остаться в горах. В корреспондентской среде эта информация вызвала сомнение, и многие считали, что Киссинджер направился на встречу с лидерами Восточного Пакистана. На самом деле американский дипломат «благополучно» прибыл в аэропорт в Равалпинди, расположенный в семи километрах от Исламабада, и здесь сел на «Боинг-707» пакистанской авиационной компании, направлявшийся в Пекин. Такого рода рейс не мог вызвать подозрений, ибо воздушное сообщение со столицей КНР осуществлялось в соответствии с двусторонним соглашением. Киссинджера сопровождали помощники. В Пекине его встретили Е Цзяньин и представитель МИД КНР Хуан Хуа (в то время— посол КНР в Канаде). Оба они принимали активное участие в переговорах руководства КПК с американцами в 40-х
|
|
годах. На самого Киссинджера в Пекине давно обратили внимание. «Киссинджер? — говорил в беседе со Сноу один из сотрудников Чжоу Эньлая.— Это человек, который знает язык обоих миров — своего собственного и нашего. Он первый американец, которого мы заметили на его посту. С ним, должно быть, можно говорить» [88, с. 183]. На Киссинджера было составлено досье китайской разведкой на основе донесений агентов из США, Европы и особенно агентов, имевших тесные контакты с израильской разведкой. Р. Дикон писал о том, что маоисты рассчитывали использовать Киссинджера [61, с. 488—489]. С 9 по И июля 1971 г. в Пекине состоялись сугубо секретные переговоры. Одним из многочисленных вопросов повестки дня, как отмечал «Тайм», был визит Никсона в КНР [158, 26.VII.1971, с. 9]. Агентством Синьхуа официально сообщалось, что Чжоу Эньлай пригласил от имени правительства президента США посетить Китай «в подходящее время до мая 1972 г.». Президент «с удовольствием принял это приглашение».
О предстоящем визите Никсона в КНР было объявлено в ООН в разгар дебатов по китайской проблеме. К этому времени сформировалась, по существу, и точка зрения Вашингтона по поводу «двойного» представительства Китая в Организации Объединенных Наций.
Еще 26 апреля 1971 г. представитель госдепартамента заявил на пресс-конференции, что США руководствуются «практическим подходом» к вопросу о Тайване. Предусматривалось, если судить по этому заявлению, осуществление внешнеполитической линии в духе концепции «двух Китаев» («США поддерживают дипломатические отношения с республикой Тайвань и имеют с ней договорные обязательства, но, с другой стороны, имеют контакты с правительством КНР по вопросам,, представляющим взаимный интерес» [161, 29.IV.1971]). В Пекине чутко реагировали на решение США использовать формулу «двух Китаев». Заявление госдепартамента расценивалось не- иначе как «заговор» американского империализма. Китайская сторона активно подчеркивала основное условие своего участия в ООН — полное исключение из этой организации и ее специализированных учреждений Тайваня («Никому, никогда и ни в каких формах никак не удастся осуществить темные замыслы по созданию .„двух Китаев“... и другие подобного рода замыслы»,— говорилось в заявлении МИД КНР от 20 августа 1971 г. по вопросу о представительстве Китая в ООН [ПО* 21.VIII.1971]).
Социалистические страны, как известно, всегда твердо выступали за то, чтобы Китайская Народная Республика заняла законно принадлежащее ей место в ООН. Позитивное развитие международных отношений, разрядка напряженности между государствами с различными социальными системами объективно способствовали принятию КНР в Организацию Объеди
|
|
ненных Наций. На изменение точки зрения многих членов ООН, в том числе и союзников США, не могли также не повлиять темпы развития китайско-американских отношений. Создалась парадоксальная на первый взгляд ситуация. Вашингтон стремился решать вопрос о представительстве КНР в ООН на основе формулы «два Китая» и в то же время активно заигрывал с пекинским руководством, которое отвергало и осуждало указанную формулу. Двойная игра Вашингтона была поддержана многими союзниками США, проголосовавшими за принятие КНР в ООН.
Китайско-американские контакты в рамках этой международной организации сыграли роль дополнительного стимула для налаживания взаимопонимания на более широкой основе. Пекин использовал антисоветизм в качестве возможной основы совместных с США действий в ООН. Китайская делегация практически поддержала позицию Соединенных Штатов при обсуждении предложения СССР о созыве Всемирной конференции по разоружению. И китайцы и американцы воздержались во время голосования резолюции по ближневосточному кризису. Пекин оказался на стороне США и при обсуждении индопакистанского конфликта. Обе делегации стремились отделить проблему политического урегулирования в Восточном Пакистане от проблемы отношений между Пакистаном и Индией и добиться прекращения огня, поставив, таким образом, под удар судьбу миллионов восточнобенгальцев. Как КНР, так и США добивались от ООН осуждения Индии (см. (44, с. 163]).
На протяжении 1971 г. лидеры КНР неоднократно высказывали надежду на дальнейшее развитие контактов с Соединенными Штатами. «Китайский народ,— говорил в беседе с Ресто- ном Чжоу Эньлай,— дружественно относится к американскому народу. Эти два народа дружелюбно относились друг к другу в прошлом, а в будущем они должны тем более жить в дружбе, так как китайский народ встал сейчас во весь рост» [154, 10.VIII.1971].
Эскалация американской агрессии во Вьетнаме и усиление бомбардировок территории ДРВ военно-воздушными силами США в январе 1972 г. не помешали подготовке и проведению встречи в Пекине. Китайская сторона дала понять Вашингтону, что основной темой переговоров будут проблемы долгосрочного характера, в круг которых не обязательно должен входить вопрос о прекращении агрессии во Вьетнаме. Обе стороны, как отмечалось в иностранной печати, немало сделали для того, чтобы нейтрализовать влияние конфликта в Индокитае на ход американо-китайских переговоров.
Диалогу с Пекином благоприятствовали дальнейшие инициативы Вашингтона. ^ феврале 1972 г. американская сторона объявила о решении распространить на КНР правила торговли, аналогичные тем, которые применялись в отношении СССР и
|
|
большинства стран Восточной Европы. Кроме того, президент дал указание разрешить контролируемым американцами фирмам в Западной Европе, Канаде и Японии поставку ряда товаров в КНР без получения дополнительной лицензии министерства торговли.
|
|
Приглашение Р. Никсона и внутриполитическая борьба в Пекине
Процесс крутого изменения внешнеполитической тактики маоистского руководства обострил внутриполитическую борьбу в КНР. Отказ от прежних ультрареволюционных лозунгов, призывавших разбить «собачьи головы» американских империалистов, вызвал немало сомнений в различных слоях китайского общества.
Известно, что осенью 1970 г. и в 1971 г., в период подготовки к приему американского президента в Пекине, в КНР осуществлялась активная пропагандистская обработка населения. Китайцу напоминали о необходимости различать, кто является его «главным», а кто — «второстепенным» врагом. Пекинская пропаганда обратилась к директиве ЦК КПК («О нашей политике»), подготовленной Мао Цзэдуном еще 25 декабря 1940 г. В этой директиве содержался призыв: «Использовать противоречия, завоевать большинство, бороться против меньшинства, разбивать противников поодиночке». Основываясь на такого рода тезисе, населению внушали мысль о том, что сначала следует сокрушить СССР, используя американо-советские противоречия, а затем замахнуться и на США *.
Приверженцы Мао Цзэдуна, несомненно, понимали, что резкий поворот в сторону Соединенных Штатов может вызвать не только растерянность, но и недовольство партийных кадров, воспитанных в духе враждебности к американскому империализму. В зарубежной печати циркулировал документ ЦК КПК, в котором разъяснялись кадровым работникам причины предстоящего визита президента США в КНР. В документе отмечалось, в частности, что Никсон приглашен лично председателем Мао, что организацией визита президента Пекин не только способствует антиимпериалистической борьбе народов Азии, Африки и Латинской Америки и особенно народа Вьетнама, но и изолирует «советский ревизионизм», «социал-империализм» [114, 18.11.1972]. Вполне логично предположить, что подобный документ действительно был доведен до сведения кадровых работников КПК, поскольку маоистам необходимо было ослабить негативное впечатление от перемен во внешнеполитическом курсе.
Реально мыслящие представители академических кругов
|
|
США отдавали себе отчет в том, что ставка на закрепление антисоветских тенденций в политике КНР может привести в лучшем случае к временному выигрышу, но отнюдь не будет соответствовать национальным американским интересам в долгосрочном плане. Лорд Линдсей, выступая в Аризонском университете на конференции «Китайский коммунизм и США», процитировал документы КПК, добытые в Китае в 1973 г. и опубликованные на Тайване. «Наше влияние в США,—говорилось в них,— возрастет, если только мы будем действовать терпеливо и с энтузиазмом, идеи марксизма, ленинизма, маоцзэдунизма ускорят процесс революции в США. Председатель Мао пригласил Никсона посетить Китай, чтобы использовать противоречия. Наше приглашение Никсона основано на тактических соображениях Мао: используя противоречия, завоевать большинство, противодействуя меньшинству и уничтожая их одного за другим. Это никоим образом не означает какого-либо изменения в нашей дипломатии. Два основных врага противостоят нам — империализм США и советский ревизионизм. Мы должны бороться за то, чтобы уничтожить этих двух врагов» [57, с. 49]. Так же оценил позиции Мао Цзэдуна в связи с предстоявшим визитом президента США в Пекин бывший американский дипломат Э. Райс2. «Решение о приглашении президента,— отметил он,— встретило серьезное сопротивление оппозиции, возглавляемой Линь Бяо. Но и сам Мао не изменил своего отношения к американцам; он лишь стал рассматривать США врагом, занявшим второе после Советского Союза место». Райс обращался в связи с этим к исторической аналогии. В 1937 г., вспоминал бывший дипломат, Мао Цзэдун, объясняя изменение отношений между КПК и гоминьданом, подчеркивал, что внутренние разногласия отступили на второй план, уступив место основным противоречиям между Китаем и Японией. Но изменение взаимоотношений с гоминьданом на практике оказалось чисто декларативным. Установление иных отношений с США, заключил Райс, может означать только изменение маоистами путей достижения своих внешнеполитических целей, а не отказ от самих целей [78, с. 492]. Таким образом, по мнению американских экспертов, речь в данном случае могла идти лишь о некотором пересмотре тактической линии маоистов при неизменности их стратегических установок.
Поражение Линь Бяо и его приверженцев явилось результатом временного компромисса между сторонниками Чжоу Эньлая и группой новых руководителей (связанных с Цзян Цин). Коалицию цементировало стремление освободиться от опасного соперника!, несколько ослабить чрезмерно усилившееся влияние армии, замаскировать по мере возможности неприглядные стороны «культурной революции», создать более благоприятные условия для осуществления своего особого курса (см. [22, с. 131]).
|
|
Марксисты-ленинцы справедливо усмотрели в резком повороте Пекина в сторону США опасную для дела мира политику, инициаторы которой уповали на антисоветизм определенных правящих кругов США. В связи с известием о приглашении Никсона в Пекин газета «Правда» писала: «Делу мира и безопасности народов служат лишь те действия, которые укрепляют позиции социализма, сил свободы и национального освобождения. Долговременные интересы народов, в том числе народов КНР и США, требуют решений, укрепляющих дело мира и международной безопасности. Что же касается внешнеполитических комбинаций, направленных против других государств, то они в конечном итоге неминуемо оборачиваются против их инициаторов» [101, 27.VII.1971].
|
|
Глава IV
ШАНХАЙСКОЕ КОММЮНИКЕ 1972 г. (РЕГИОНАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ АЗИИ)
|
|
В Пекине шумно пропагандировали предстоящую китайско- американскую встречу в верхах, прославляя идею традиционной дружбы между двумя народами. Обновлялись фасады городских зданий, на улицах исчезли лозунги антиимпериалистического содержания, изменены были названия некоторых учреждений (магазин для дипломатов в Пекине — «антиимпериалистический магазин» — стал «магазином дружбы», «антиимпериалистическая больница» — «больницей дружбы») и т. д. Власти объявили о том, что будут пресекать любые попытки вызвать беспорядки во время пребывания Никсона в КНР, применяя жесткие меры вплоть до заключения виновных в тюрьму. До 200 представителей американских информационных служб прибыли в Пекин в канун начинающейся встречи в верхах. Доступ в КНР для представителей прессы социалистических стран был ограничен.
21 февраля президент Никсон прибыл в Пекин.
Известный эксперт-китаевед Уайтинг обратил внимание на, казалось бы, парадоксальную ситуацию, в которой проходил визит. В то время как бомбардировщики США, подчеркивал он, наносили удары по «коммунистическим силам» во Вьетнаме, оркестр китайской армии приветствовал первый в истории визит американского президента в КНР торжественной мелодией американского марша [95, с. 3].
Никсон встретился с председателем ЦК КПК Мао Цзэду- ном и провел ряд бесед с премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем. Государственный секретарь У. Роджерс имел переговоры с министром иностранных дел Цзи Пэнфэем. Американские гости посетили помимо Пекина Гуаньчжоу и Шанхай, в котором было подписано совместное коммюнике, вошедшее в историю как «шанхайское».
В коммюнике об итогах визита Никсона стороны отразили взаимную договоренность противостоять «гегемонии» любой страны в Азии, изложили занимаемые каждой из них позиции по вьетнамскому вопросу, положению Тайваня, объединению Кореи, индо-пакистанскому конфликту, признав общие принципы, на которых должны строиться отношения между государствами: уважений суверенитета и территориальной целостности, ненападение, невмешательство во внутренние дела, равенство и взаимная выгода, мирное сосуществование и разрешение меж
|
|
дународных споров без применения силы или угрозы силой (см. [98, 29.11.1972]).
В позиции КНР, даже если судить чисто внешне — по декларациям коммюнике, отчетливо прослеживается антисоциалистический характер осуществлявшегося в то время китайским руководством внешнеполитического курса. Пекинские лидеры стремились, по существу, узаконить разрыв с социалистическим содружеством. Даже в изложении собственной позиции китайская сторона ни единым словом не обмолвилась о существовании различных общественных систем в США и КНР, о том, что последняя выступает в качестве социалистического государства. Принцип мирного сосуществования и равноправия государств с различными социальными системами был подменен в шанхайском коммюнике тезисом, выдержанным в традиционном для китайских националистов эгалитаристском духе: «Все страны, будь то большие или малые, должны быть равны». Документ игнорировал такие актуальные для судеб мира проблемы, как борьба с израильской агрессией, разоружение, запрещение ядерного оружия, ликвидация последних очагов колониализма и т. д. Администрация Никсона подлаживалась практически под политический стиль китайского руководства (заявления президента о стремлении США и КНР «создать новый мировой порядок», о том, что «сегодня два наших народа держат в своих руках будущее всего мира», и т. д.).
|
|
Тезис о «противодействии гегемонии»
Ко времени подписания шанхайского коммюнике китайские руководители стремились зачислить свою страну в разряд жертв «гегемонизма двух сверхдержав», пытаясь таким образом сыграть на националистических устремлениях в развивающихся странах, а также использовать в своих интересах центробежные тенденции в рамках взаимоотношений США со своими союзниками. Но уже в период подготовки к визиту Р. Никсона в Пекин китайские лидеры откровенно дали понять своим американским партнерам, что главная их забота — противоборство с «гегемонизмом» СССР. В декабре 1971 г. Чжоу Эньлай утверждал, например, будто «социал-империалисты» мечтают создать свою мировую империю (см. [50а, с. 41]).
Примечательно, что фраза относительно необходимости «противоборства с гегемонией» не встречалась в ранее обнародованных руководителями КНР и других азиатских стран коммюнике. С января же 1971 г. термин «великодержавная гегемония» неизменно присутствует в политическом лексиконе маоистов (см. [110, 23.1.1971]). Пекин обрушился на «великодержавную гегемонию», демагогически подчеркивая свое желание
|
|
никогда «не стремиться достичь статуса великой державы». Судя по заявлению Чжоу Эньлая, нашедшему отражение в японской прессе, тезис о необходимости «противоборства с гегемонией» был включен в коммюнике по предложению Г. Киссинджера после его одобрения Мао Цзэдуном [106, 26.IV. 1975; 120а, 1976, № 3, с. 205]. Словесная эквилибристика вокруг необходимости борьбы с «гегемонией» устраивала уже на том этапе как американских, так и китайских политиков, стремившихся подчеркнуть антисоветский характер своего сближения. «Постепенно,— писал в канун визита президента США в КНР обозреватель „Нью-Йорк таймс“ С. Сульцбергер,— хотя и по разным причинам, политика США и политика Китая приобрели одну общую черту» — стремление противостоять СССР в Азии. «Взгляды Китая и Америки по всем остальным вопросам могут расходиться,— подчеркивал Сульцбергер,— но в этом кардинальном пункте они совпадают» [154, 5.1.1972]. Спустя ряд лет американские эксперты, выступая на слушаниях в сенате Соединенных Штатов, отмечали, что практика китайской политики первой половины 70-х годов сделала очевидными истинные цели выдвигаемого Пекином тезиса о необходимости борьбы против существующей якобы «гегемонии» Советского Союза. Этот тезис, подчеркивали эксперты, руководители КНР выдвинули «только для того, чтобы заручиться поддержкой США» и «привлечь их к заполнению вакуума в Азии», особенно в тех районах, где, по мнению Пекина, усиливается влияние СССР [19, с. 879].
|
|
Военное присутствие США в Азии
В первое десятилетие существования КНР китайские руководители так же, как и правительство СССР, осуждали агрессивную политику США в Азии, подчеркивая, что эта политика несовместима с задачами поддержания мира на Дальнем Востоке и уменьшения международной напряженности. КНР, как и СССР, резко выступала против военного присутствия США в Восточной и Южной Азии, которое осуществлялось либо непосредственно американскими вооруженными силами, либо косвенно, через агрессивные союзы СЕАТО, СЕНТО, АНЗЮС и через военную помощь младшим партнерам по блокам и различного рода двусторонним соглашениям.
Начиная с 60-х годов «антиамериканизм» Пекина в качестве сугубо националистической доктрины предполагал использование любых средств для давления на Вашингтон в целях вытеснения США с военно-политических форпостов в Азии.
С началом процесса улучшения китайско-американских отношений Соединенные Штаты последовательно опирались на свои военные позиции в азиатском регионе для нажима на
|
|
КНР с целью заставить партнера по переговорам проявлять большую уступчивость. Пекинское руководство, в свою очередь, использовало тезис об американской военной угрозе в Азии как для подтверждения общности интересов китайского и других азиатских народов в сфере противостояния США, так и для демонстрации своего намерения представить проблему военного присутствия Вашингтона в регионе в качестве дела, относящегося исключительно к компетенции участников китайско-американского диалога. «Почему вы,— спрашивали из Пекина США,— не отзовете свои агрессивные военные силы из Тайваньского пролива, из Вьетнама, из Азии и Латинской Америки?» [110, 20.11.1969]. Правящие круги Америки, преисполненные решимости обеспечить военные гарантии для политических и экономических интересов США в Азии, со своей стороны стремились припугнуть китайских руководителей якобы усиливающейся «советской угрозой». Намереваясь добиться взаимопонимания с Пекином на антисоветской основе, Вашингтон шел на частичное уменьшение, но главным образом на модификацию •своего присутствия в районах, непосредственно примыкающих к китайским границам (Тайваньский пролив, Корея).
Желание достичь определенного взаимопонимания с США за счет ущемления интересов СССР побудило Пекин резко изменить свое-отношение к проблеме американского военного присутствия в Азии. Мысль о том, что сокращение «обязательств» Вашингтона на Тихом океане поощряет «Японию и другие страны» (имелся в виду скорее всего Советский Союз.—
В. В.) играть более значительную военную роль в регионе, была отмечена Рестоном при его анализе высказываний Чжоу Эньлая в августе 1971 г. Требование вывода иностранных войск с чужих территорий, пояснял тогда премьер Госсовета, выдвигается Пекином в общей форме, «а специфические проблемы должны обсуждаться конкретно» [154, 10.VIII.1971].
Маоисты, приобретя навыки маневрирования идеей «местного баланса» сил в Азии, молчаливо одобряли американский курс на модификацию своей военной политики в бассейне Тихого океана. Вашингтон не собирался хотя бы частично демонтировать свои «позиции силы» даже тогда, когда в рамках «вьетнамизации» сокращал участие американских войск в военных действиях. Качественное обновление военно-морской мо- ши США в акватории Тихого океана (оснащение новым вооружением — межконтинентальными ракетами) все в большей степени приобретало глобальное военное значение.
Побывавшие в июне 1972 г. с визитом в КНР американские конгрессмены X. Боггс и Дж. Форд заявили, что, как выяснилось из бесед (а они имели встречу с Чжоу Эньлаем), высокопоставленные китайские официальные лица «не хотят допустить полного ухода США из зоны Тихого океана или какого-ли- бо другого района мира» (см. [101, 10.VII.1972]). Пекин «не
|
|
желает,— как неоднократно отмечалось в западной печати,— немедленного свертывания сил американского 7-го флота в западной части Тихого океана и не поднимает шума по поводу американских баз в Японии» [129, 23.11.1973].
Маневрирование Пекина в соответствии с линией на поддержание выгодной, с точки зрения китайского руководства, расстановки сил в Азии включило в себя попытки осложнить отношения между США и СССР. Использовались самые разнообразные пропагандистские средства: и ссылки на существующую якобы опасность «советской экспансии», и рассуждения
об «агрессивных целях» пребывания советского военно-морского флота на Тихом океане, и т. д. [110, 29.VIИ. 1973, 7, 23.1.1974; 108, 14.VIII.1973]. Примечательно, что в Пекине, по существу, обходили молчанием деятельность военно-политических блоков, нацеленных, как известно, против сил социализма и национально-освободительных движений. Довольно ярко эта позиция проявилась в оценках американского военного присутствия в зоне Индийского океана. Агентство Синьхуа, ссылаясь на американскую прессу, отмечало «беспокойство» Пентагона в связи с «возможной экспансией советских морских сил в Индийском океане» и оправдывало целью «противодействия советскому присутствию» необходимость строительства Соединенными Штатами военно-морской базы на о-ве Диего-Гарсия.
При наличии различных и противоречивых интересов как у США, так и у Китая проблема американского военного присутствия в Азии выступает в качестве одного из важнейших для Пекина моментов балансирования на международной арене. Руководство КНР своим подходом облегчает США укрепление их военно-политических позиций в районе Тихого океана. Вполне возможно, что китайские руководители намеревались продолжать указанный курс либо до того, пока у КНР не будет равных с великими державами средств военной мощи, либо до включения Пекина каким-либо путем в общую систему переговоров о разоружении. После советско-американских встреч в верхах в начале 70-х годов Пекин воспринял улучшение отношений СССР и США как нежелательное для себя изменение соотношения сил на международной арене, как угрозу своим интересам в глобальном плане. Последнее обстоятельство в значительной мере определило болезненную реакцию китайской стороны на вопрос о возможном сокращении американского военного присутствия за рубежом.
|
|
Американо-японский союз
В шанхайском коммюнике Пекин обошел молчанием американо-японский военно-политический союз, который осуждался им на протяжении почти двадцати лет. Китайская сторона
63
|
|
лишь заявила, что она «решительно выступает против возрождения и экспансии за пределы своей страны японского милитаризма, решительно поддерживает стремление японского народа к созданию независимой, демократической, мирной и нейтральной Японии» (цит. по [99а, 29.11.1972]).
В 1969—1970 гг. китайская пропаганда предпочитала рассматривать Японию не в качестве заведомо зависимого союзника США, а как усиливающего свою экономическую мощь соперника Вашингтона. В этот период Пекин обращал большее внимание на критику японского милитаризма, нежели американского империализма,— сказывались, скорее всего, успехи в развитии тайной китайско-американской дипломатии. Органы китайской пропаганды обрушивались на Токио с обвинениями в антикитайской деятельности, экспансии, экономической агрессии, военных амбициях (см. [54, с. 86—87]). В шанхайском коммюнике эта линия в своих общих чертах была продолжена. Нежелание Пекина касаться в этом документе американо-япон- ского военно-политического союза объяснялось рядом причин. Сыграло, конечно, важную роль стремление китайских руководителей использовать альянс реакционных кругов Японии и США в борьбе против разрядки международной напряженности и главным образом в противостоянии СССР. Имелось, скорее всего, в виду желание поддерживать с опорой на указанный союз благоприятный для Пекина «баланс сил» в Азии, что подразумевало помимо всего прочего и использование США в качестве сдерживающего Японию фактора в плоскости развития китайско-японских противоречий, прежде всего в Азии. Возможно, что такая благоприятная позиция для США предполагала и получение дополнительных уступок по иным направлениям во взаимном китайско-американском торге.
В 70-х годах инициативы администрации Никсона в направлении сближения с Пекином в значительной мере стимулировали ряд шагов японской дипломатии в сторону расширения связей с КНР, в результате чего американо-японский союз подвергся определенным испытаниям.
В Японии о решении президента США посетить Пекин узнали, как отмечалось в печати, всего лишь за десять минут до того, как оно было объявлено миру. Токио не успел оправиться от ударов в сфере экономической: Белый дом предпринимал шаги по «спасению» доллара и делал это в ущерб интересам своих союзников. Обострение противоречий с заокеанским партнером болезненно воспринималось в Японии. Внезапное сообщение о визите Никсона в Пекин показало, что попытки представить консультации японского премьер-министра Сато с Белым домом по поводу китайской политики в качестве «доверительных и конфиденциальных» выглядят сплошным обманом. Ведь еще в октябре 1970 г. главы правительств Японии и США согласились осуществлять взаимные консультации по китайской
|
|
проблематике, а за три недели до объявления о поездке Никсона в КНР американский посол в Токио заверил Сато, что США не будут действовать без предварительного согласования своих шагов с Японией. Отсутствие соответствующих консультаций в связи с визитом президента в Пекин было вызвано, как полагает американский автор Ли Чайцзин, просьбой Китая сохранить в полной тайне подготовляемую встречу. Секретность предварительных дипломатических переговоров с Пекином США обеспечили ради сохранения «взаимного доверия» в отношениях с КНР [54, с. 99]. Американские эксперты (профессор Гарвардского университета Рейшауэр, бывший дипломат Болл, профессор Колумбийского университета Морли) рассматривали инициативу Никсона, слишком «помпезный стиль» его визита в КНР как меры, нанесшие серьезный ущерб американо-японским отношениям. Акция Белого дома, по мнению Болла, была воспринята в Токио как «разорвавшаяся бомба», показав, что США если и не относятся враждебно к Японии, то, во всяком случае, пренебрегают ее интересами (см. [14, с. 7—8, 149, 168]).
Недоверие, с каким Токио отнесся к китайско-американской встрече в верхах, казалось многим в Японии оправданным. Первые запоздалые попытки Вашингтона создать обстановку благорасположения в рамках американо-японского союза (визит Никсона в Пекин не таил, мол, никаких неожиданностей для партнера) не дали желаемых результатов *. Последовала серия дипломатических контактов. Японский посол в США Усиба встретился с Роджерсом и Киссинджером. Помощник государственного секретаря М. Грин выехал в Японию. Активность американской стороны принесла некоторые плоды. Премьер-министр Сато официально заверил Вашингтон: итоги визита Никсона в КНР не окажут негативного влияния на союзнические отношения.
Еще до американо-китайской встречи в верхах в Японии высказывалось немало предположений относительно возможных уступок Пекину со стороны США. Тайваньская проблема, подчеркивала «Токио симбун», была самым сложным вопросом на переговорах Чжоу Эньлая и Киссинджера в июне 1971 г. (см. [101, 7.IX.1971]). Обещание вывести с острова американские вооруженные силы расценивалось в политических кругах Токио как проявление «доктрины» Никсона. Тайваньский вопрос оставался важной проблемой японо-китайских отношений.
На протяжении 20 лет Япония поставляла Тайбэю сырье, оборудование, научно-техническую и технологическую информацию, вкладывала в его экономику капитал. В начале 70-х годов Япония для Тайваня оставалась вторым (после США) торговым партнером. В 1972 г.— в том году, когда подписывалось шанхайское коммюнике,— объем японо-тайваньской торговли увеличился с 1 млрд. до 1,5 млрд. долл. (экспорт Тайваня в Японию — на 406 млн. долл., а импорт на 1080 млн.
|
|
долл.), превысив на 0,5 млрд. ам. долл. объем торговли Японии с КНР. Японии в прогнозах на страницах азиатской прессы на длительное время отводилась роль основного поставщика товаров на тайваньский рынок2.
Морские пути, проходящие через Тайваньский пролив, являлись основными артериями, по которым в Японию направлялось сырье и топливо из ЮВА, Африки, с Ближнего Востока. Количество японцев на Тайване отнюдь не уменьшалось, на острове продолжали действовать 60 предприятий и компаний, созданных при активном участии японского капитала. В огромном потоке туристов, устремлявшихся на Тайвань, более половины были японцами. В области изучения современных проблем Китая японские и тайваньские ученые активно сотрудничали.
Маневр Белого дома, оставивший Токио в стороне от китайско-американского сближения, имел для японской политики противоречивые последствия. С одной стороны, указанный шаг американцев ограничил в плоскости краткосрочных целей дипломатическую инициативу правительства Сато в отношении Пекина на начальном этапе китайско-американского сближения. Но, с другой стороны, резкие повороты в китайской политике США привели к серьезным сдвигам в настроениях общественности и правящих кругов Японии (вызвав, в частности, усиление недоверия к своему американскому союзнику), обеспечив в долгосрочном плане большую свободу для Токио в деле маневрирования по отношению к КНР. Не следует судить о результатах визита лишь по содержанию опубликованного коммюнике, предупреждал лидер либерально-демократической партии Накасонэ: оно — только видимая, «надводная часть айсберга», а «подводная часть... может нести на себе гораздо более глубокие следы встречи в Пекине». Накасонэ твердо стоял за выработку новой, «независимой политики» Японии, которая дала бы возможность нейтрализовать любые сюрпризы китайской политики США.
В сентябре 1972 г. последовал в Пекин визит Танаки, сменившего Сато на посту премьер-министра, в результате которого были установлены дипломатические отношения между КНР и Японией. В Токио объявили, что японо-тайваньский договор 1952 г.3 утратил значение и что дипломатические отношения с Тайбэем считаются прерванными. Пекину была сделана явная уступка. Японские политические деятели стремились представить дипломатическое признание КНР в качестве внешнеполитического шага мирового значения. Глава кабинета Танака и министр иностранных дел Охира в октябре 1972 г. заявили в парламенте, что с нормализацией японо-китайских отношений их страна стала действовать в глобальных масштабах и что по мере усиления национальной мощи роль Японии в «международном сообществе» будет возрастать день за днем [51, с. 133]4.
|
|
Дальнейшая эволюция политики КНР в отношении Японии убедительно показала, что вопрос о союзе Вашингтона и Токио в шанхайском коммюнике был обойден китайской стороной не случайно. Встречаясь с японскими представителями, пекинские руководители говорили о пользе для Японии участия в «договоре безопасности» с США, поскольку последний помогает якобы Токио «отразить угрозу извне» (см. [Ill, 17.Х.1973]). О том, что КНР заинтересована в сохранении самых тесных политических и военных связей между Токио и Вашингтоном, китайские официальные лица заявили министру иностранных дел Великобритании А. Кросленду, когда тот посетил Пекин в начале 1976 г. [150, 12.V.1976].
Установление дипломатических отношений с КНР не означало ликвидации обязательств Токио перед тайваньским режимом. Эти обязательства, в том числе и военно-политические, японская сторона сохранила как партнер США по военно-политическому союзу. Возникла парадоксальная на первый взгляд ситуация. Китай выступал за упрочение японо-американских политических и военных связей, т. е. одобрял союз, который представлял военно-политические гарантии тайваньскому режиму — антиподу КНР. В данном случае лишь подтвердилось стремление Пекина направить свои главные усилия против Советского Союза, пожертвовав при этом и национальными интересами.
Белый дом, со своей стороны, старался учесть имевшийся к тому времени опыт развития китайско-американских отношений с точки зрения интересов японо-американского союза. Участники обсуждений в американском конгрессе обращали большое внимание на необходимость утилизировать японский фактор при планировании и осуществлении китайской политики США. Подчеркивалось, в частности, то обстоятельство, что с экономической точки зрения Япония более важна для Китая, нежели США. Рост торговли и экономических контактов Японии и КНР служил, по мнению сенатора Джавитса, далеко идущим целям Соединенных Штатов. Вместо того чтобы смотреть на Японию как на угрозу нашим экономическим позициям, в свою очередь заявлял проф. Мэнкол (Стэнфордский университет), следует содействовать этой стране в целях извлечения выгоды в интересах политического и социального влияния США в азиатском регионе [18, с. 41, 231].
|
|
Индокитай
В шанхайском коммюнике затрагивались в основном проблемы Азии, где непосредственно сталкивались интересы США и КНР. Китайская сторона объявила о своей «решительной поддержке» народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, не упомянув
|
|
при этом о существовании социалистического государства — Демократической Республики Вьетнам. Американская сторона, касаясь индокитайской проблемы, заявляла о том, что «народам Индокитая необходимо дать возможность определять собственную судьбу без вмешательства извне». Для США постоянной целью было и остается, утверждалось далее, достижение урегулирования на основе переговоров. Американская сторона поддерживала восемь пунктов, сформулированных сайгонским режимом и Соединенными Штатами 27 января 1972 г. (которые были отклонены патриотическими силами Вьетнама как предложения, направленные на сохранение марионеточного режима Тхиеу).
Мужественная борьба вьетнамского народа, смело выступившего против агрессии, опиралась на интернациональную помощь и поддержку со стороны Советского Союза, других стран социализма, со стороны всего прогрессивного человечества. Китайские руководители стремились, однако, приуменьшить вклад социалистических стран в борьбу вьетнамского народа, принизить значение и роль СССР в достижении мира во Вьетнаме.
«Когда Чжоу Эньлай в беседе с нами нападал на Советский Союз,— писал Л. Одрю во „Франс Нувель“,— я думал о Вьетнаме, о Камбодже, о Лаосе, которые с оружием в руках ведут борьбу против США. Необычайный героизм Вьетнама стал возможен благодаря тому, что он пользуется полной поддержкой Советского Союза, и если Ханой и Хайфон оказываются способными отражать налеты бомбардировщиков „Б-52“ и не дают разрушить себя, то это только потому, что вьетнамская армия получила истребители „МиГ“ и ракеты, которые сделали почти неуязвимыми для налетов эти два больших города. Если бы Китай не нарушил единства социалистического лагеря, не нанес ударов по международному коммунистическому движению, Индокитай — мученик, несомненно, уже обрел бы свою независимость в условиях мира. Антисоветизм всегда служил, от кого бы он ни исходил, империализму» (цит. по [199, 3—9. II 1.1972, с. 7]).
После переговоров в верхах президента США спрашивали на пресс-конференции, в какой мере его поездка в КНР отразится на войне в Индокитае. Президент заявил, что только время покажет, что может произойти во Вьетнаме [101, 26.111.1972]. Что же показало время? Китайская и американская стороны, стремясь сохранить взаимопонимание относительно рамок военной вовлеченности в Азии, делали все для того, чтобы продолжающиеся военные действия не помешали нормализации отношений между ними. Американская сторона подчеркивала (в частности, в заявлениях представителя госдепартамента Ч. Грея 13 июня 1972 г. и Г. Киссинджера 24 июня 1972 г.), что бомбардировки ДРВ производятся с предельной осторожно
|
|
стью, точностью и никоим образом не ставят целью создать угрозу безопасности Китаю, его суверенитету. «В ходе войны во Вьетнаме, — констатировал американский исследователь А. Д. Барнетт,— китайское руководство убедилось, что со стороны США угроза Китаю отсутствует» [51, с. 276]. Большинство американских должностных лиц, отмечалось в «Ньюсуик», с самого начала надеялось, что воздушные налеты не повлияют на встречу в Пекине. Судя по приглушенной реакции Китая на налеты, Вашингтон и Пекин заранее договорились не допустить, чтобы события в Индокитае помешали поездке Никсона (см. [99, 10—16.111.1972, с. 11]).
Новая китайская политика США осуществлялась параллельно с иными мероприятиями Белого дома. «Доктрина Никсона», призванная снизить непосредственную вовлеченность Соединенных Штатов в региональные конфликты, предусматривала повышение роли их союзников в борьбе с освободительными и революционными движениями, в соответствии с чем и претворялась в жизнь программа «вьетнамизации» войны в Индокитае. Вашингтон, осуществляя указанную программу (включавшую применение бомбардировочной авиации), вынужден был все же определять рамки «силового» давления, координировать их с долгосрочными интересами США. Выводя свои войска из Южного Вьетнама, администрация Никсона объективно действовала в пользу урегулирования наиболее сложных проблем в своих отношениях с Советским Союзом. Пекин, казалось, готов был положительно встретить уход войск США из Южного Вьетнама. Китайская сторона приняла в феврале
1973г. участие в Международной конференции по Вьетнаму в Париже, подписала Акт этой конференции.
Сразу же после подписания Парижских соглашений Пекин приглушил критику политики США в Южном Вьетнаме, что вписывалось в общую линию на одобрение американского военного присутствия в Азии. Именно в это время сайгонская военщина начала военные действия против районов, контролируемых ВРП РЮВ. С 28 января по 15 декабря 1973 г. наблюдалось, как отмечал МИД ДРВ, 301 097 случаев нарушений марионеточными властями существующей договоренности. Белый дом и не собирался прекращать военную поддержку режиму Тхиеу. Это было чревато серьезными последствиями.
Провокационная деятельность американских марионеток в Сайгоне, направленная на срыв Парижских соглашений, привела к возобновлению военных действий. В напряженной борьбе мужественный вьетнамский народ сломил сопротивление антинациональных сил. Весной 1975 г. военные действия закончились его славной победой, ставшей крупным успехом сил социализма и национально-освободительного движения в противостоянии империализму и реакции. «Эта победа,— отмечала печать ДРВ,— победа боевой солидарности, огромной помощи,
|
|
оказанной нам социалистическими странами, международным коммунистическим и рабочим движением, свободолюбивыми народами, прогрессивным человечеством» [113, 1 .V. 1975]. Победа вьетнамского народа — отражение поступательного движения народов Азии вперед, роста авторитета идей и практики социализма, а следовательно, и Советского Союза.
Восстановление мира во Вьетнаме лишало пекинских руководителей возможности использовать кризисную ситуацию в этом районе ЮВА в плане политической игры ради определенного давления на США с целью получения уступок в иных местах и иных областях китайско-американских отношений. Победа во Вьетнаме подрывала позиции тех деятелей в Пекине, которые одобряли сохранение в какой-либо форме американского военного присутствия в Юго-Восточной Азии и пытались придать этому присутствию антисоветскую направленность.
|
|
Корея
Китайская сторона, как явствовало из шанхайского коммю* нике, «решительно поддержала» программу из восьми пунктов по вопросу мирного объединения Кореи, выдвинутую правительством КНДР 12 апреля 1971 г., и его предложение относительно упразднения «Комиссии ООН по объединению и восстановлению Кореи». Американцы, со своей стороны, заявили о намерении сохранить тесные связи с южнокорейским режимом и оказывать ему поддержку.
Китайцы, как это видно из коммюнике, непосредственно не поставили вопрос о выводе войск США из Южной Кореи, а предпочли лишь поддержать упомянутые восемь пунктов, в одном «з которых содержалось такое требование. И американская сторона ни словом не обмолвилась о своем военном присутствии южнее линии перемирия, не сослалась она на американо-южнокорейский договор 1953 г., зафиксировавший обязательства США перед Южной Кореей.
Если рассматривать корейскую проблему в свете сближения Вашингтона и Пекина в начале 70-х годов, то следует признать, что в подходе к ней довольно ярко проявилось весьма противоречивое влияние новой китайской политики США. Американские деятели, рассчитывающие обратить результаты пекинской встречи против Советского Союза, против сил социализма, могли лишний раз убедиться в укреплении позиций антиимпериалистических сил в Корее, в росте международного авторитета КНДР. Серьезные внутриполитические трудности сеульского режима начала 70-х годов были вызваны целым рядом факторов, среди которых не последнее место занимали усилившееся влияние успехов социалистического строительства в КНДР, недовольство широких кругов южнокорейской общественности од
|
|
носторонней ориентацией на США и т. д. Пак Чжонхи перед лицом оппозиции его внешней и внутренней политике вынужден был менять свою тактику, сохраняя при этом верность основным антикоммунистическим установкам («воссоединение путем победы над коммунизмом»). 20 августа 1971 г. в Паньмынь- чжоне открылась первая встреча представителей обществ Красного Креста КНДР и Южной Кореи, вскоре последовали переговоры между официальными представителями сторон (см. (35]), а 4 июля 1972 г. в Пхеньяне и Сеуле было подписано «Совместное заявление Севера и Юга», декларировавшее основные принципы объединения Кореи и создание «координационного комитета Севера и Юга» для претворения в жизнь договоренности относительно обмена в различных областях [112, 4.VII.1972J.
Росту авторитета КНДР на международной арене способствовали и существенные сдвиги в обсуждении корейской проблемы в ООН. 21 ноября 1973 г. Первый комитет Организации Объединенных Наций заявил об общем согласии относительно роспуска Комиссии ООН по объединению и восстановлению Кореи, являвшейся, по существу, пережитком времен «холодной войны». Этому решению сопутствовало пожелание международного форума относительно того, чтобы диалог между КНДР и Южной Кореей, имеющий целью достижение мирного объединения страны, был продолжен.
Вскоре после визита Никсона в Пекин президент КНДР Ким Ир Сен заявил в интервью корреспондентам «Нью-Йорк тайме»: «В совместном коммюнике Китайской Народной Республики и Соединенных Штатов Америки последние отметили, что они поддерживают разрядку напряженности на Корейском полуострове и контакт Южной Кореи с Северной. Посмотрим, какое влияние в связи с этим окажут США на Южную Корею. Если в дальнейшем США не поддержат разрядку напряженности в Корее и контакт между Югом и Севером, то это будет значить, что США бросали слова на ветер под нажимом» [5, с. 9]. Казалось, что благодаря серьезным изменениям в международно-политической обстановке должны были бы быть созданы благоприятные условия для последовательного продвижения вперед мирного урегулирования корейской проблемы. Камнем преткновения на пути внутрикорейского диалога стал, однако, вопрос американского военного присутствия в южной части страны. КНДР справедливо и настойчиво требовала вывода иностранных вооруженных сил с территории Южной Кореи, а Сеул, напротив, продолжал рассматривать союз с США, американское военное присутствие на Юге страны в качестве основной гарантии своего существования. Естественно, что в условиях развития китайско-американских отношений следовало бы ожидать активного воздействия Пекина на США с целью Устранения этого важного препятствия на пути мирного урегу
|
|
лирования корейской проблемы. КНР, однако, не заняла определенной позиции, что в целом соответствовало туманной формулировке по данному вопросу, предложенной китайской стороной для шанхайского коммюнике.
Маоисты, преследуя великодержавные, антисоветские и, по существу, антисоциалистические идеи, стремились использовать в своих интересах «американскую карту» и в корейских делах.
Пекин публично высказался в пользу вывода иностранных войск из Южной Кореи. В Белом доме, однако, не без основания отделяли слова Пекина от его реальных поступков. Американская печать сообщала о конфиденциальных беседах лидеров КНР с дипломатами США, в которых китайцы подчеркивали, что военное присутствие Вашингтона в Корее не особенно их тревожит [127, 11.Х.1973]. Проблема вывода войск США из Кореи, по словам Киссинджера, не затрагивалась во время переговоров в Пекине в ходе его визита в КНР в ноябре 1973 г., т. е. даже в канун обсуждения корейского вопроса в Первом комитете ООН (см. [152, 17.XI.1973]). Сдержанность, проявленная КНР в отношении американского военного присутствия в Корее, была учтена в Вашингтоне. США и их южнокорейские союзники стремились всесторонне использовать пребывание американских войск южнее линии перемирия и активизировали меры по модернизации вооруженных сил сеульского режима, упрочению союзнических отношений в рамках взаимоотношений США — Япония — Южная Корея. Характерно, что в Белом доме сопроводили решение о ликвидации Комиссии ООН по Корее заявлением, что американское военное присутствие связано не с «мандатом» Организации Объединенных Наций, а с договором Вашингтона и Сеула о взаимной обороне.
Крах сайгонского режима не мог не стимулировать обострения корейской проблемы. «В результате резкого изменения положения во Вьетнаме усилилась необходимость обмена мнениями по проблемам мира и безопасности в Северо-Восточной Азии, включая Южную Корею, безопасность которой имеет тесную связь с проблемой безопасности Японии»,— писала «Асахи» со ссылкой на МИД Японии [105, 5.V.1975]. США, в свою очередь, стремились подтвердить верность взятым ими перед Сеулом военно-политическим обязательствам. «Не следует ожидать значительного изменения военного присутствия США в Южной Корее,—заявил, например, 2 мая 1975 г. тогдашний министр обороны США Дж. Шлесинджер,— США будут выполнять также свои обязательства по отношению к Тайваню, Филиппинам, Японии, Австралии, Новой Зеландии и Израилю» (цит. по [101, 3.V.1975)). О выполнении подобного рода обязательств заверил союзников спустя некоторое время и сам президент США.
|
|
Параллельность курсов Китая и США в период индостан- ского кризиса вдохновила маоистов на внесение в шанхайское коммюнике формулировки, имеющей явно антииндийское содержание. Пекин заявил, что решительно «поддерживает правительство и народ Пакистана в их борьбе за свой суверенитет, а также народ Джамму и Кашмира в его борьбе за право на самоопределение». Эту формулировку можно было расценить не иначе как посягательство на внутренние дела Индии. США, со своей стороны, выступили в более осторожной форме5: за «прекращение огня между Индией и Пакистаном и отвод всех вооруженных сил на свои собственные территории и на свою сторону от линии прекращения огня в Джамму и Кашмире». Вашингтон объявил о своей поддержке «права народов Южной Азии устраивать будущее в мирной обстановке, без военной угрозы и так, чтобы этот район не стал объектом великодержавной конкуренции» (цит. по[99а, 29.11.1972]).
Китайцы даже в декларативной форме не упомянули в шанхайском коммюнике о желании действовать в пользу разрядки напряженности в Южной Азии6. Американцы же включили в текст такого рода формулировку сразу же после разъяснения своей позиции по проблемам Индостана.
Несмотря на наличие в положениях шанхайского коммюнике, отражавших подход Китая и США к проблемам Южной Азии, некоторых различий, совпадение позиций Пекина и Вашингтона во зремя индо-пакистанского конфликта позволяло как той, так и другой стороне питать определенные надежды на возможность сохранения взаимопонимания по данному вопросу и в будущем. С января 1972 г., еще в канун китайско-американских переговоров в Пекине, корабли США стали все чаще появляться в Индийском океане. Белый дом объявил, что эти воды вошли в сферу контроля американского командования вооруженных сил на Тихом океане. Адмирал Дж. Маккейн заявил даже о возможности американо-китайского военного сотрудничества в Индийском океане (см. [104, 1973, № 5, с. 13, 17]). Наращивание военной мощи США в указанной зоне осудили, в частности, Индия, Индонезия, Малагасийская Республика, Бангладеш, Шри Ланка, Малайзия, Таиланд, Австралия и Новая Зеландия. В стороне от столь широкого движения протеста осталась только КНР — и не случайно. Расчеты Белого дома на взаимопонимание с лидерами последней оправдались. Американские стратеги, решившись на строительство в зоне Индийского океана мощной военно-морской базы на о-ве Диего-Гарсия, приняли во внимание «молчаливое согласие Пекина» [140, 4.III.1974, с. 5].
США, в свою очередь, заняли позицию невмешательства в момент инцидента на Парасельских островах. В противополож
|
|
ность Вашингтону в Дели и в Токио активно реагировали на действия Пекина. В дни событий на Парасельских островах японский МИД заявил о том, что о-ва Сэнкаку, на которые также претендует Китай, принадлежат Японии. «Вооруженные столкновения между КНР и Южным Вьетнамом расцениваются дипломатическими кругами,— передавало агентство Киодо Цу- син,— как предупреждение Японии и Филиппинам. Акция Китая, по мнению этих кругов, ставит своей целью показать, что он не остановится перед применением оружия, чтобы утвердить свои права на территории, которые считает своими». Решение КНР захватить с помощью силы Парасельские острова, отмечала газета «Таймс оф Индия», не может не вызвать серьезной тревоги у других государств Юго-Восточной Азии и не может не дезавуировать утверждения Пекина, что он никогда не будет злоупотреблять своей военной мощью (см. [101, 27.1.1974]). Индийская печать намекала на зафиксированное китайской стороной в шанхайском коммюнике положение: «Большие страны не должны третировать малые страны, сильные страны не должны третировать слабые страны, Китай никогда не будет сверхдержавой и выступает против всякого гегемонизма и политики силы». Не прошло и двух лет после опубликования шанхайского коммюнике, как КНР перечеркнула свои заверения. «Пекинское руководство,— писал член индийского парламента Ш. Бхушанг,— начало ново,е дипломатическое наступление в Юго-Восточной Азии, которое справедливо рассматривается в азиатских столицах как очередная попытка маоистов повлиять на изменения в соотношении сил в этом районе, подорвать тенденции к региональному сотрудничеству и не допустить превращения Азии в континент мира. Нет сомнения в том, что дипломатическое наступление Пекина есть не что иное, как прелю дия к активизации действий его заморских общин для осуществления целей, несущих угрозу суверенитету стран Юго-Восточной Азии» [101, 2.Х1.1974].
|
|
Глава V
ДВУСТОРОННИЕ ОТНОШЕНИЯ
|
|
Проблема Тайваня
Тайваньский «узел» имел многоплановое значение в свете великодержавных интересов Пекина и развития китайско-американского диалога. Эта проблема приобрела особую актуальность для сторон в связи с визитом Никсона. Сознавая, что не может быть найдено моментального решения спорного вопроса, участники переговоров занялись поиском компромиссных формулировок.
Китайская сторона, готовясь к приему президента США, тщательно отрабатывала свой вариант. Пекин не акцентировал внимания на своем категорическом требовании ликвидации американо-тайваньского договора о «взаимной обороне», а ратовал с различной степенью активности за устранение военного присутствия США на Тайване. Впечатление об этом Сноу вынес из своих бесед с лидерами КНР еще в октябре 1970 г. [88, с. 11]. Проблема Тайваня, согласно проникшим в японскую печать данным, обсуждалась на переговорах Чжоу Эньлая и Киссинджера в июне 1971 г. Посланник Вашингтона подчеркнул, сообщала газета «Токио симбун», что международные обязательства не могут позволить США забыть о Тайване. Он же сказал, что Белый дом будет прилагать усилия, для того чтобы КНР было предоставлено место в Совете Безопасности ООН. Киссинджер заявил, что США готовы вывести с Тайваня и из Тайваньского пролива свои вооруженные силы в случае, если КНР пообещает не освобождать Тайвань с помощью оружия. Чжоу Эньлай в ответ заметил, что Соединенные Штаты должны прежде всего покинуть Тайвань, и указал, что вопрос о последнем — внутреннее дело Китая. Если в Вашингтоне согласятся на вывод своих войск с Тайваня, то КНР, подчеркнул Чжоу Эньлай, возьмет курс на мирное освобождение острова (см. [101, 7.IX.1971]).
Большое внимание Пекин уделял признанию вопроса о Тайване внутренним делом Китая. «Тайвань — китайская проблема,— говорил Мао Цзэдун Сноу в 1960 г.,— и мы будем настаивать на этом». Чжоу Эньлай дважды, в 1960 и 1965 гг., повторил Сноу тезис о том, что «Тайвань — внутренняя проблема Китая» и должна быть решена самими китайцами [88, с. 11].
Как бы в ответ на декларации Пекина Вашингтон стал с прогрессирующей активностью пропагандировать формулу «ки
|
|
тайские проблемы решают только сами китайцы». В Белом доме старались — особенно в условиях приближающегося визита Никсона в КНР — подготовить почву для всеобщего признания чисто «китайского характера» тайваньской проблемы. Это, несомненно, была мера, призванная ослабить влияние тайваньского «тупика» на маневрирование Вашингтона не только в отношениях с Пекином, но и в дальневосточной политике в целом.
При подготовке к подписанию шанхайского коммюнике
1972 г. КНР неоднократно подтверждала свою позицию по вопросу о Тайване. Чжоу Эньлай говорил американцу Дж. Сервису, своему гостю: не может быть двух посольств США в одной стране. Поскольку беседа состоялась в тот день, когда ООН приняла КНР в свой состав, Сервис обратился к Чжоу Эньлаю с пожеланием: «Я надеюсь, что смогу увидеть вас по крайней мере в телевизионной передаче, когда вы прибудете в Нью-Йорк». «Никогда, никогда!—моментально отреагировал премьер Госсовета.— Пока тайваньский посол в Вашингтоне, вы никогда не увидите меня в США» [154, 8.11.1972]. В беседах с американцами, посетившими КНР, Чжоу Эньлай обычно отмечал (например, при встречах с профессорами А. У. Галсто- ном и Э. Р. Зингером), что есть проблема, по которой он и Чан Кайши сходятся во мнениях,— политика «двух Китаев» нереальна. Эта позиция стала исходной при решении Пекином одной из важнейших внешнеполитических задач — удаления представительства Тайбэя из ООН. Резолюция Генеральной Ассамблеи от 25 октября 1971 г. утвердила в качестве единственно законного представительства Китая делегацию КНР. В официальной ноте на имя Генерального секретаря ООН Курта Вальдхайма в январе 1972 г. постоянный представитель КНР в ООН Хуан Хуа потребовал от этой организации прекратить все контакты с Тайванем и отказаться от предоставления Тайбэю помощи (см. [67, с. 108]).
Китайская сторона заявила в шанхайском коммюнике, что «тайваньский вопрос является важнейшей проблемой, препятствующей нормализации отношений между Китаем и Соединенными Штатами», что «освобождение Тайваня — внутреннее дело Китая, все вооруженные силы Соединенных Штатов должны быть выведены с Тайваня и там должны быть ликвидированы все военные объекты США». КНР осуждала признание «одного Китая, одного Тайваня», «одного Китая, двух правительств», «двух Китаев» и «независимого Тайваня» или формулировок, отражающих «неопределенность» статуса Тайваня (см. [99а,
29.11.1972]).
Американская сторона не указала в коммюнике, какой режим она признает, и ограничилась лишь констатацией того факта, что все китайцы по обе стороны Тайваньского пролива считают, что существует только один Китай и что Тайвань явля
|
|
ется частью Китая. Обе стороны согласились с тем, что Тайвань не должен служить поводом для военной конфронтации: американцы прямо указали на свою заинтересованность в мирном урегулировании и заявили, что в принципе согласны на вывод всех вооруженных сил Соединенных Штатов с Тайваня и свертывание там всех военных объектов, а китайцы не ставили непременным условием для развития отношений с США немедленный уход с Тайваня американцев. И хотя США указали на свою верность союзническому долгу перед Японией и Южной Кореей, они не подтвердили в коммюнике обязательств по военному договору 1954 г. с правительством Чан Кайши. Пекин же, отойдя от своей прежней позиции, не потребовал от Вашингтона разрыва отношений с Тайбэем. Тайваньский «узел» не был и не мог быть развязан во время визита Никсона в КНР, но он уже не выглядел как непреодолимое препятствие на пути развития двусторонних отношений между США и Китаем.
Представители Соединенных Штатов, высказываясь в 70-х годах по проблемам Тайваня, основывались на длительном опыте союзнических отношений с гоминьдановским режимом. США еще в период подписания договора о «взаимной обороне» с Тайбэем (1954 г.) проявили определенную гибкость. Военнополитические обязательства, которые были определены тогда американцами и чанкайшистами, распространялись не только на Тайвань, но и на Пескадорские острова. В договоре указывалось, что вооруженное нападение в районе западной части Тихого океана, направленное против территории любой из сторон, «было бы опасным для их мира и безопасности» (ст. V). Однако обязательства США по отношению к Тайбэю, как и обязательства по отношению к другим азиатским союзникам, отнюдь не предусматривали автоматического использования американ ских вооруженных сил в случае конфликта, связанного с Тайванем. В критических случаях каждая сторона «действовала бы,— отмечалось в договоре,— в целях предотвращения общей опасности в соответствии с ее конституционной процедурой». Д. Ф. Даллес, бывший тогда государственным секретарем США, и министр иностранных дел тайбэйского режима, обменявшись 10 декабря 1954 г. нотами, отметили, что ни одна из сторон не может предпринимать военные действия с территорий, контролируемых чанкайшистами (т. е. с Тайваня и Пескадорских островов.— В. В.), без взаимного согласия, кроме случая чрезвычайного характера [18, с. 397]. Эта оговорка ограничивала возможности чанкайшистов, особенно в осуществлении их заветной мечты — применения вооруженной силы для высадки на континент.
Другой тезис договора — «без взаимного согласия не сокращать свои войска на Тайване и Пескадорских островах до пределов, способных значительно ослабить обороноспособность этих территорий»,— несомненно, ставил определенные рамки действи
|
|
ям США, если последние посчитают себя и дальше связанными с этим договором 1.
Шанхайское коммюнике не ликвидировало американо-тай- ваньский договор о «взаимной обороне». Вашингтон продолжал выполнять свои обязательства перед Тайбэем. Договор 1954 г., как и прежде, являлся не только основой сугубо военно-полити- ческих взаимоотношений США с чанкайшистским режимом, но и во многом определял их международные позиции, отношения с другими союзниками.
Пекин и Вашингтон, несмотря на громкие декларации китайской стороны о принадлежности Тайваня Китаю, старались так формулировать свои позиции по спорной проблеме, чтобы они не мешали развитию двусторонних связей. Решение КНР и США (февраль 1973 г.) об обмене «группами связи» фактически означало признание Пекином принципа «двух Китаев». В Вашингтоне после этого функционировали дипломаты как КНР, так и Тайваня.
Обе стороны и после обмена «группами связи» не прекратили спекуляций на тайваньской проблеме. США использовали ее для давления на Пекин с целью обеспечения более благоприятных условий в торге по иным направлениям, в частности в сфере индокитайского кризиса. Вашингтон, например, связывал постепенное сокращение численности своих вооруженных сил и свертывание военных объектов на Тайване с разрядкой напряженности в ЮВА. На формирование позиции Пекина не могла не оказывать влияния и внутриполитическая борьба в Китае, о чем пойдет речь в гл. VII. На смягчении или ужесточении позиции по Тайваню как Пекина, так и Вашингтона, несомненно, сказывались факторы, скорее отражавшие тактические особенности политики сторон на определенном временном отрезке. Нет твердых оснований для утверждений, будто в долгосрочной плоскости Пекин всегда смотрел на полное присоединение острова как на неизбежный итог своей политики. Позиция Китая в отношении Гонконга и Макао (где 3/4 населения составляют китайцы) 2 неоднократно обращала на себя внимание американских экспертов, не скупившихся в данной связи на проекты сохранения статус-кво в отношении Тайваня [19, с. 270].
В Вашингтоне при проведении дальневосточной политики о давали себе отчет в том, что Тайвань не теряет для США стратегической ценности. Тайвань является, отмечал директор программ изучения России Джорджтаунского университета Дж. Шибель, связующим звеном в «оборонительной» цепи тихоокеанских островов «между нашими (т. е. США.— В. В.) азиатскими партнерами, расположенными в северо-восточной, южной и юго-восточной частях данного региона» [19, с. 275]. Кроме того, Вашингтон, несомненно, учитывал, что разрыв с Тайбэем может осложнить атношения с союзниками в азиат-
|
|
ско-тахоокеанском регионе, дестабилизировать там военно-поли- •гическую обстановку, подорвать выгодное для США соотношение сил.
Подписывая шанхайское коммюнике, Соединенные Штаты не желали, конечно, отказываться от поддержки тайваньского режима. Ранее они использовали Тайбэй для своего активного военного присутствия в зоне Азии и бассейне Тихого океана (до конца 60-х годов на Тайване размещалось более 10 тыс. американских солдат, корабли 7-го флота постоянно патрулировали Тайваньский пролив). После исключения Тайваня из ООН (чему, кстати, способствовало решение президента США посетить Пекин) Белый дом проявил открытую солидарность с Тайбэем. По поручению правительства американский посол У. Маккона- ги посетил Чан Кайши. В совместном коммюнике посол США и тайбэйский МИД расценили решение ООН как «несправедливое», а сам Макконаги, сославшись на авторитетные круги своей страны, подчеркнул, что Организация Объединенных Наций своим решением не подорвет обязательств США перед Тайванем [135, 1971, № 11, с. И —12]. Киссинджер и официальные лица госдепартамента впоследствии разъясняли: формулировки шанхайского коммюнике не означают, что США отказались от обязательств по «обороне Тайваня н Пескадорских островов» в соответствии с договором 1954 г. [10, с. 83]. О приверженности Вашингтона обязательствам по Тайваню заявил и сам президент США после возвращения нз поездки в КНР [154, 28.11—1.111.1972].
Соединенные Штаты не только не ослабили своей поддержки Тайваню, а даже в ряде случаев умножили ее. 1,5 млрд. ам. долл. перешло к гоминьдановцам в виде экономической помощи С 1951 по 1965 г. и 3 млрд. долл. в виде военной помощи — с 1949 по 1970 г. Правда, в 1974/75 финансовом году общий объем средств, выделенных Тайваню по программе военной помощи (28,7 млн. долл.), несколько снизился по сравнению с 1973/74 финансовым годом (29,94 млн. долл.). Но это, однако, не означало, что США отказались от упрочения военного потен?- циала своего союзника, поскольку в то же время значительно возросли кредитные поставки американского вооружения и военного имущества Тайбэю: в 1973 г.— на 45,2 млн. долл., в
1974 г.— на 60 млн., в 1975 г.— на 80 млн. долл.3.
7 Правительство США, действуя через агентство «Оверсиз Прайвит Инвестмент Корпорейшн», предоставило американским инвеститорам на Тайване солидные гарантии. Компания «Нейшнл Дистиллере энд Кемикл Корпорейшн» финансировала расширение производства на своем заводе по производству полиэтилена в Гаосюне (общая стоимость проекта—10 млн. долл.). Солидные сделки заключили с тайваньскими промышленниками фирмы «Форд Моторз», «Вестингауз электрик», «Амко-Кемик^ Корпорейшн» (отделение «Стандарт Ойл К »),
|
|
Внешняя торговля США с КНР и Тайванем в 1969—1976 гг. *, млн. дол.
|
|
Год
|
КНР
|
Тайвань
|
|
Экспорт
|
Импорт
|
Экспорт
|
Импорт
|
|
1969
|
|
|
393
|
413
|
|
1970
|
—
|
|
527
|
583
|
|
1971
|
4.9
|
—
|
510
|
867
|
|
1972
|
63,5
|
32,4
|
628
|
1370
|
|
1973
|
689,6
|
64,9
|
1170
|
1889
|
|
1974
|
807,0
|
115,0
|
1427
|
2257
|
|
1975
|
304,0
|
171,0
|
1660
|
2162
|
|
1976
|
135,0
|
222,0
|
1635
|
3298
|
|
* [130, 1976, № 11, с. 3, 4, 1977, № 6. с. 3—4].
|
|
«Юнион Карбит» и др., финансировавшиеся крупнейшими канадскими и американскими банками, в частности «Чейз Манхэттен». Тайбэй активно поощрял иностранные инвестиции, составившие к 1975 г. 1,3 млрд. долл. Треть из этой суммы приходилась на долю США, 17% —Японии, 28% —китайцев, проживающих за рубежом (123, 15.XII.1975, с. 40, 44]. На Тайвань во все возрастающих масштабах поступало различное промышленное оборудование (включая атомные реакторы) и продовольствие. В роли его крупнейшего внешнеторгового партнера, как и прежде, выступали США4. Американо-тайваньская торговля первой половины 70-х годов превышала товарооборот между США и КНР того же периода, была стабильнее и имела в целом более уравновешенный баланс (табл. 1).
США не собирались снижать каким-либо образом уровень своего дипломатического представительства в Тайбэе. В 1974 г. туда в качестве посла выехал опытный дипломат JI. Англер, за три года после подписания шанхайского коммюнике в США было учреждено пять новых консульств Тайбэя (см. [153, 28.11.1976, с. 22]). Белый дом оставлял без внимания раздававшиеся время от времени в КНР громогласные угрозы применить силу для присоединения острова, основываясь на заверениях, полученных в Пекине во время секретных переговоров. Печать США, ссылаясь на «одного старшего американского представителя», видимо не без основания, писала после переговоров Киссинджера в Пекине (в ноябре 1974 г.), что китайцы «не оказывали сильного нажима в вопросе о Тайване» и что поэтому в Вашингтоне считают бессмысленным волноваться по поводу угроз КНР [99, 6—12, XII. 1974]. Главным условием для
|
|
решения проблемы Тайваня стало, по мнению многих американских специалистов, время («нет простого пути, чтобы распутать тайваньский ,,узел“»). Большинство участников дискуссии в сенате еще в канун визита Никсона в КНР не исключали возможности такого развития событий, при котором сохранится автономия Тайваня (Дж. К. Фэйрбэнк, А. Д. Барнетт, сенаторы П. Т. Минк, Дж. Тайэр и др.). Либо остров будет независимым государством, которое признает Пекин, определял возможные варианты А. Д. Барнетт, либо войдет в состав КНР на условиях, приемлемых для Тайбэя, либо воссоединится с материком на условиях сохранения автономии. Было выдвинуто предложение передать решение тайваньской проблемы в Совет по делам опеки ООН (П. Т. Минк) [18, с. 45, 84].
Решение об учреждении «групп связи», позволившее на определенном этапе устранить наиболее важное препятствие для развития двусторонних отношений, продемонстрировало фактическое движение Пекина и Вашингтона к претворению в жизнь концепции «двух Китаев», против которой многие годы активно выступало руководство КНР.
В чисто дипломатическом плане политические позиции Тайбэя значительно ослабевали. На март 1972 г. 53 страны, включая Ватикан, поддерживали официальные отношения с островом. В январе 1974 г. таких стран осталось 38 [154, 16.IV.1972, 8.1.1974]. Однако выдвижение американской стороной тезиса «тайваньская проблема должна быть решена китайцами по обе стороны Тайваньского пролива» не означало, как показал опыт, что Вашингтон откажется от союзнических обязательств перед Тайбэем.
Чан Кайши проявлял упорство перед лицом американских чисто декларативных напоминаний о том, что проблему Тайваня должны решить сами китайцы мирным путем. Он заявлял, в частности, что его сторонники никогда не будут «сосуществовать с предателями-маоистами», что «единственные контакты между нами и врагом — это контакты крови и меча» [125,
1.1.1972] . Однако это были малозначащие угрозы. На деле тайваньская администрация активизировала свои усилия в направлении «тайванизации» острова, а Пекин, в отличие от прошлого, воздержался от резкой критики действий Тайбэя.
Мероприятия тайбэйского премьер-министра Цзянь Цзинь- го, сына Чан Кайши, явно были нацелены на то, чтобы упрочить социальную базу существующего на острове режима. В 1972 г. он ввел в свой кабинет еще троих представителей коренного населения острова, в результате чего в руки последних перешла треть министерских постов. В Законодательном юане после выборов 1972 г. из 89 вновь избранных депутатов 79 «представляли» коренное население острова. Эти мероприятия лишь видоизменяли внешнюю форму, но не сущность самого режима. '
|
|
Совершенно очевидными стали изменения во внешней политике Тайваня: постепенный отказ от практики немедленного разрыва дипломатических отношений со странами, признавшими Пекин, стремление сохранить имеющиеся дипломатические связи и даже установить новые; усиленное привлечение иностранного капитала, поощрение туризма и т. д. (см. [92]).
Смерть Чан Кайши в апреле 1975 г. не могла внести каких- либо серьезных и немедленных коррективов на пути затянувшегося решения тайваньской проблемы. Это событие, однако, устраняло важное «персональное» препятствие. Ведь с именем Чан Кайши была связана широко декларируемая тайваньскими лидерами и их друзьями в США программа «возвращения на континент», «освобождения Китая» и т. д.
Пекин м до этого никогда не отрицал возможности открыть двери для переговоров с Тайбэем. Небольшая группировка го- миньдановцев (Революционный комитет гоминьдана Китая) с первых дней существования КНР была представлена в ее верховных конституционных органах. За тактику мирного присоединения Тайваня вскоре после подписания шанхайского коммюнике высказался Чжоу Эньлай, оговорившись, что она рассчитана на несколько поколений (см. [140, 1973, JVb 1, с. 14]). В рамках мероприятий, связанных с проведением в жизнь указанной тактики, в марте 1975 г. правительством КНР было принято решение об амнистии военных преступников, среди которых насчитывалось немало высокопоставленных лиц из прошлого окружения Чан Кайши, гоминьдановских офицеров, шпионовs. Амнистированные получили от властей КНР материальную помощь, им был гарантирован выезд на Тайвань. В печати появились сообщения и о целом ряде других миролюбивых жестов Пекина: тайваньским жителям был разрешен въезд в КНР (с гарантией неприкосновенности), несколько рыболовных судов с Тайваня, севших на мель и спасенных ко^ раблями КНР, были отремонтированы и вместе с командами отправлены домой.
Предпринимая подобные шаги, пекинские лидеры были, вероятнее всего, осведомлены относительно опасного состояния здоровья Чан Кайши и возможных в данной связи переменах в тайбэйском руководстве. Со смертью же главы гоминьдана и тайваньского режима Пекин начал пропагандировать идею мирного присоединения Тайваня с особой настойчивостью (см. [99, И—27.IV.1975, с. 17]).
Американцы, высказывавшиеся в пользу идеи «мирного» решения тайваньской проблемы, ссылались обычно на отсутствие у КНР возможностей применить силу для овладения островом. Один из представителей ЦРУ заявил, например, в Гарвардском университете, что КНР 22 года не развивала необходимые для высадки на Тайвань военно-морские и воздушные средства. Пекин считает, делился своими выводами директор восточно
|
|
азиатского центра Гарвардского университета Дж. Коэн, что тайваньская проблема может быть решена, когда тайваньский режим потеряет международное признание, а между Пекином и Тайбэем будут установлены непосредственные экономические и политические контакты [18, с. 117, 137].
Посильный вклад, хотя и руководствуясь своими интересами, вносили в проведение в жизнь американской политики «двух Китаев» тайваньские сепаратисты. Летом 1971 г. во время обсуждения в комиссии по иностранным делам американского сената проблем взаимоотношений США и КНР слово было предоставлено одному из их лидеров —Лан Чжучэну, который доказывал сенаторам необходимость признания, несмотря на отрицательное отношение Чан Кайши, правомерности движения за независимость Тайваня [18, с. 348—385]. Движение тайваньских сепаратистов, так и не достигшее каких-либо серьезных успехов, имело все же к 70-м годам свою историю.
Корни его уходили во вторую половину 40-х годов, когда решались судьбы китайской революции 6. Первоначально сепаратисты концентрировались в Японии, но в середине 60-х годов, когда их движение стало приходить в упадок, переориентировались на США. В конце 50-х годов несколько сот тайваньских студентов объединились там в организацию, которая впоследствии стала известна как «Объединенные формозцы за независимость»— ФИМ7. В 1970 г. возникла новая организация — «Объединенные формозцы мира за независимость», провозгласившая своей целью создание независимой республики Тайвань.
Пекин, как, впрочем, и Тайбэй, занимал всегда резко отрицательную позицию по отношению к сепаратистскому движению. Пресса КНР довольно часто резко обрушивалась на маневры США и Японии вокруг «движения за независимость Тайваня». «Преступные интриги американских и японских реакционеров вокруг „движения за независимость Тайваня“,— отмечала „Жэньминь жибао“,— стали еще более активными после переговоров между главой американского империализма Никсоном н главой реакционного японского правительства Эйсако Сато» (1969 г.). Это движение, заявляла китайская пресса, стремится «отторгнуть неотъемлемую часть Китая от КНР и превратить ее в колонию американских и японских реакционеров» (цит. по [10, с. 335]).
Пекинская пропаганда, выразив негативное отношение к активным выступлениям сепаратистов, обратилась к истории с расчетом опровергнуть их версию целей тайваньского восстания 1947 г. Участник последнего — студент Тайбэйского университета У Кэтай после создания КНР переселился на материк. Ему было за пятьдесят, когда в 1973 г. его воспоминания потребовались для нужд внешнеполитической пропаганды государства, гражданином которого он отныне считался. «Победа в
|
|
1945 г. вызвала у нас большую радость,— писал У Кэтай,— но гоминьдан возобновил гражданскую войну. Он заставлял молодых тайваньцев вступать в армию, реквизировал рис. Цены резко подскочили... Когда мы восстали в феврале 1947 г., мы сделали это для того, чтобы участвовать в борьбе вместе с жителями континентального Китая... Те, кто сейчас требует независимости, не участвовали в этом движении. Целью восстания 1947 г. была не независимость. Нас интересовали великие битвы, которые развертывались на континенте между коммунистами и гоминьдановцами, и больше ничего» [138, 24.IV.1973]. Таковой была контрверсия, предложенная в ответ на выступления лидеров тайваньских сепаратистов.
Наряду с пропагандой, имеющей в виду дискредитацию сепаратистского движения, Пекин предпринимал практические меры с целью оказания своего непосредственного влияния на деятельность ФИМ. В конце августа 1971 г. в Мичигане состоялась, например, конференция пропекински настроенных студентов, на которую, судя по американским данным, были приглашены лидеры ФИМ. Последние отказались от приглашения (см. [10, с. 175—176]).
Многие американские специалисты, озабоченные судьбами развития китайско-американских отношений, шли как бы во след пекинской пропаганде. Цзю Хунда, редактор вышедшего в 1973 г. в США сборника «Китай и проблема Тайваня», предлагал Белому дому устраниться от любой деятельности, связанной с тайваньским сепаратистским движением. Китайцы на материке и на Тайване, отмечал он, весьма подозрительны к сепаратистам и к той финансовой поддержке со стороны американской разведки, которая им оказывается (это движение, по его мнению, «напоминает китайцам марионеточное государство Маньчжоу-го» [10, с. 175—176]).
Расчеты китайских руководителей на то, что сближение с США откроет путь к урегулированию тайваньской проблемы, оказались в целом несостоятельными. Пекин фактически признал реальную осуществимость концепции «двух Китаев», согласившись с предложением об учреждении в КНР и США «групп связи», наделенных функциями посольств. США использовали зафиксированную в шанхайском коммюнике формулу «о мирном разрешении вопроса о Тайване самими китайцами» в качестве щита, призванного скрыть нежелание Вашингтона урегулировать каким-либо путем эту проблему. Американские политики, хотя и заявляли неоднократно о своей верности обязательствам по шанхайскому коммюнике, не предприняли даже такого шага, как вывод американских войск с Тайваня, представляющих, по существу, чисто символические силы, если сравнить их, например, с контингентом, находившимся на острове вплоть до конца 60-х годов. Возможность (и желательность) сохранения статус-кво в районе Тайваньского пролива
|
|
обусловливалась для Вашингтона различными факторами. Во- первых, Пекин не предпринимал никаких мер, которые бы говорили о его стремлении форсировать присоединение острова, в том числе и с использованием вооруженной силы. Во-вторых, Белый дом, будучи удовлетворен тем, что Пекин уже стоит на позициях антисоветизма, не собирался в дальнейшем идти на какие-либо серьезные уступки своему партнеру, особенно по вопросу о Тайване. В-третьих, победа вьетнамского народа повысила для США стратегическую значимость Тайваня в свете американской политики в Азии в целом. В-четвертых, Вашингтон, уделявший обычно первостепенное внимание американо-японскому союзу, вынужден был учитывать значение — со временем возрастающее — Тайваня для Японии. В-пятых, правительство Тайбэя, предпринимая с американской помощью ряд мер по упрочению экономических и военно-политических основ тайваньского режима, объективно действовало в пользу тех сил в правящих кругах США, которые ратовали за претворение в жизнь идеи «двух Китаев». Эти и другие факторы, несомненно, поддерживали состояние «неопределенности» в урегулировании тайваньской проблемы.
|
|
Визиты
высокопоставленного представителя
Обе стороны согласились, как явствовало из шанхайского коммюнике, поддерживать контакты через различные каналы, в том числе и направлять время от времени высокопоставленного представителя Соединенных Штатов в Пекин «для конкретных консультаций относительно содействия нормализации отношений между двумя странами, а также для продолжения обмена мнениями по вопросам, представляющим взаимный интерес» [99а, 29.11.1972]. Это положение в последующие годы претворялось в жизнь по мере организации визитов в КНР помощника президента по делам национальной безопасности, затем государственного секретаря США Киссинджера.
Пекин, приглашая высокопоставленного представителя вашингтонской администрации обычно после советско-американских встреч на высшем уровне, по-видимому, рассчитывал посеять неуверенность в среде мировой общественности относительно стабильности тенденций, ведущих к разрядке международной напряженности. В свою очередь, Белый дом, направляя в КНР Киссинджера, пытался, как представляется нам, смягчить по возможности неприятное для сторонников сближения с США в Пекине впечатление от успехов в советско-американском диалоге. Определенные круги в Вашингтоне готовы были пойти навстречу, хотя и до определенного предела, великодержавным ^амбициям маоистов.
|
|
Одним из наиболее важных в рамках претворения в жизнь шанхайского коммюнике стал очередной, пятый визит в Пекин помощника президента США по делам национальной безопасности, состоявшийся 15—19 февраля 1973 г. Посланцу Белого дома был оказан исключительный прием (более широкая, чем ранее, гласность переговоров, теплое гостеприимство, встреча с председателем ЦК КПК, публично объявленная просьба Мао Цзэдуна передать «привет и добрые пожелания» президенту Никсону и т. д.). Пекинское руководство, продолжавшее придерживаться антисоветского курса, стремилось использовать ситуацию, сложившуюся в результате временного урегулирования во Вьетнаме, для усиления своей роли на международной арене, прежде всего в Азии, пыталось, в частности, учитывая заинтересованность США в нормализации положения, представить индокитайские дела в качестве вопроса, относящегося преимущественно к сфере американо-китайских интересов. Вашингтон, со своей стороны, признав особую и важную роль Пекина в достижении указанного выше мирного урегулирования, добивался от партнера по переговорам содействия сохранению статус-кво в Индокитае и также поднятия американо-китайского диалога до такого уровня, на котором любые нарушения Сайгоном Парижских соглашений не могли бы отрицательно сказаться на развитии отношений между КНР и США. Концентрируя внимание на антисоветском аспекте улучшения китайско-американских отношений, определенная часть прессы в Соединенных Штатах пыталась создать соответствующий политический фон для визита. Например, читателям «Вашингтон пост» были предложены различного рода вымыслы о якобы существующей угрозе Китаю с Севера (см. [161, 19.11.1973]).
Первостепенным итогом визита Киссинджера в феврале
1973г. явилось создание в столицах двух государств «групп связи», которые, согласно мнению американского представителя, должны были заниматься проблемами торговли, а также «всеми другими вопросами», за исключением «дипломатических». Однако, по признанию американской прессы, указанные группы приступили, по существу, к выполнению функций посольств (торговля, культурные контакты, передача официальных и неофициальных посланий, использование спецсвязи, шифра и т. д.). Главы американской миссии (сначала Д. Брюс, затем Буш и др.) выполняли практически функции послов. Американских дипломатов «сердечно», как это отмечалось в печати, принимали премьер Госсовета Чжоу Эньлай и другие высокопоставленные лица министерства иностранных дел. Обе стороны обсуждали весь комплекс проблем, касающихся привилегий и иммунитета членов «групп связи». Бывший посол КНР во Франции Хуан Чжэнь, ставший главой китайской «группы связи» в США, был принят Никсоном. Хотя не было официального представления и вручения верительных грамот, первый прием Хуан
|
|
Чжэня в Белом доме широко освещался средствами информации [70, т. 2, с. 1108].
Последующий визит Киссинджера, ставшего к этому времени государственным секретарем, продолжался с 10 по 14 ноября 1973 г. Очередная встреча сторон с точки зрения интересов Пекина должна была подтвердить правильность линии Мао Цзэдуна — Чжоу Эньлая на нормализацию отношений с США и продемонстрировать успехи и полезность китайско-американского диалога. К этому времени руководство КНР из-за ухудшения положения Никсона в связи с уотергейтским делом начало испытывать серьезные сомнения относительно перспективы двусторонних отношений. Официальный Вашингтон устами Киссинджера заверил партнеров по переговорам, что любые внутриполитические изменения в США не скажутся на дружественных отношениях к Китаю. «Путь, начатый президентом Никсоном,— говорил Киссинджер на приеме в Пекине,— оказался необходимым для всех американцев. Что бы ни случилось в Соединенных Штатах в будущем, дружба с КНР есть один из постоянных факторов внешней политики США» [110
11. XI. 1973]. Данным заявлением, по сути дела, подтверждался долгосрочный характер китайской политики Соединенных Штатов.
Для тогдашней администрации США визит государственного секретаря в Пекин имел немаловажное значение. Ради поддержания падающего престижа Никсону необходимо было повысить значимость американо-китайских контактов. Пекину дали понять, что Белый дом рассчитывает на успешное продолжение переговоров. Президент принял Хуан Чжэня — главу китайской «группы связи» в США, американцы весьма сдержанно реагировали на ядерные испытания в КНР, заметный интерес к дальнейшему развитию торговых связей проявляли деловые круги.
Коммюнике, опубликованное по завершении визита Киссинджера, охарактеризовало состоявшиеся в Пекине беседы как «откровенные и серьезные». В документе была выражена удовлетворенность выполнением «группами связи» своих функций и намерение сторон «продолжать прилагать усилия к содействию нормализации отношений между Китаем и США на основе шанхайского коммюнике». Коммюнике также продемонстрировало решимость китайской стороны вести переговоры с Вашингтоном по самому широкому кругу международных проблем, в нем подчеркивалась важность поддержания «частых контактов на авторитетных уровнях» для обхмена мнениями и проведения конкретных консультаций по вопросам, представляющим взаимный интерес, подтверждалась необходимость расширения функций «групп связи» за счет налаживания деятельности консульской, торговой и информационной служб (см. [43в, т. 2, cl 214—215]).
|
|
В канун и во время визита Г. Киссинджера в Китай на страницах печати капиталистических государств появилось немало суждений насчет возможного установления дипломатических отношений между США и КНР. Как показали сами переговоры, налаживание официальных межгосударственных связей зависело от того, насколько успешно сможет быть обойдена тайваньская проблема. Позиция Пекина, согласно коммюнике, сводилась к тому, что «нормализация отношений между КНР и США» возможна «лишь на основе подтверждения со стороны США принципа одного Китая». Чжоу Эньлай, отвечая на вопросы корреспондентов об итогах переговоров, демонстративно заявил, что не поедет в США, пока там есть официальные представители клики Чан Кайши. Тайбэй, в свою очередь, подтвердил во время пребывания Киссинджера в столице КНР свои претензии на возвращение на континент — если будет нужно, военным путем [436, т. II, с. 214—215]. Переговоры в ноябре 1973 г. не привели в целом к каким-либо новым серьезным результатам в рамках китайско-американских отношений, но они отличались от предыдущих значением обсуждавшихся проблем.
С 25 по 29 ноября 1974 г. в КНР вновь находился государственный секретарь США. Он нанес визит Чжоу Эньлаю, вел в общей сложности одиннадцать часов переговоры с заместителем премьера Госсовета Дэн Сяопином и новым министром иностранных дел Цяо Гуаньхуа. В коммюнике обе стороны подчеркнули «взаимополезность» проведенных бесед, приверженность шанхайской договоренности 1972 г., а также согласие на визит президента Дж. Форда в КНР в 1975 г. Проходившие в обстановке строжайшей секретности переговоры освещались (в отличие от предыдущих) в мировой печати сравнительно слабо. Поездка Киссинджера в Китай в ноябре 1974 г. имела определенное значение для сторон, скорее всего, в свете успешно закончившейся советско-американской встречи под Владивостоком (осень 1974 г.), завершения очередного раунда обострения внутриполитической борьбы в китайском руководстве, серьезного спада в китайско-американских отношениях (1973—1974 гг.) в связи со сменой президента в США.
Принимая Киссинджера, руководство КНР, во-первых, рас- считывало, скорее всего, ослабить воздействие советско-американских переговоров на развитие международной обстановки в целом. В Пекине, видимо, хотели дать понять американским руководителям, что результаты встречи под Владивостоком расцениваются как угроза китайским интересам. Китайские лидеры, во-вторых, пытались сделать шаг вперед на пути развития переживавших определенный застой китайско-американских отношений. В-третьих, в КНР, несомненно, ожидали от новой администрации Дж. Форда практического подтверждения намерений Вашингтона сохранить преемственность в ки
|
|
тайской политике США. В-четвертых, китайская сторона, видимо, хотела, судя по активизации антиамериканской пропаганды Пекина в период переговоров, продемонстрировать, особенно перед развивающимися странами, свое желание сохранить дистанцию в отношениях с США, показать, что Вашингтон не может оказывать существенного влияния на Китай. Последним моментом, видимо, объясняется то обстоятельство, что Мао Цзэдун не встретился с Киссинджером, хотя до этого в течение двух месяцев принял несколько иностранных гостей, стоящих рангом ниже, чем государственный секретарь США.
Важным отличием визита Киссинджера в Пекин в ноябре
1974 г. от предыдущих такого же рода китайско-американских встреч было отсутствие на переговорах Чжоу Эньлая. Киссинджер навестил последнего в госпитале, где состоялась лишь чисто формальная беседа.
Американская печать, ссылаясь на сведения из дипломатических источников, отмечала, что в период указанного посещения Киссинджером КНР китайцы проявляли «тактичные», но явные признаки стремления укоротить путь к установлению полных дипломатических отношений. Несмотря на эти намеки, очередной визит государственного секретаря не внес изменений в уровень дипломатических связей между обеими странами. «Три дня переговоров между государственным секретарем Г. Киссинджером и китайскими должностными лицами,— подводила итоги „Вашингтон пост“,— видимо, не принесли никакого прогресса в направлении достижения соглашений по щекотливому вопросу о Тайване и никакого большого сдвига в других аспектах китайско-американских отношений» (цит. по [99, 6—
12. XII.1974, с. 6]).
Визит Киссинджера в ноябре 1974 г. проходил в условиях перестановок во внешнеполитическом ведомстве Пекина Цяо Гуаньхуа сменил Цзи Пэнфэя на посту министра иностранных дел. Другим событием такого же плана явилось назначение исполняющей обязанности начальника отдела по делам Америки и Океании МИД КНР личной переводчицы Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая Нэнси Тан8, причастной к встрече Мао Цзэдуна со Сноу (декабрь 1970 г.), где она «делала заметки» (см. [25, с. 83]). Эти изменения в руководстве внешнеполитическим ведомством КНР свидетельствовали об усилении позиций «радикального» крыла маоистов, что вело к ухудшению общей тональности китайско-американских отношений.
Наиболее важным итогом переговоров на фоне общей стагнации китайско-американских отношений стала договоренность о визите в 1975 г. в КНР президента Дж. Форда. Пекин, несмотря на отсутствие официальной реакции, проявил глубокое беспокойство по поводу отставки Никсона 9. Вашингтон, со своей стороны, предпринял ряд мер, призванных подчеркнуть неизменность |политического курса: глава «группы связи» КНР в
|
|
США стал одним из первых иностранных дипломатов, принятых новым президентом; китайская сторона получила заверения, что Киссинджер останется на своем посту; Форд сразу же после вступления на пост президента, выразив удовлетворение гостеприимным приемом, оказанным ему в КНР, куда он приезжал, еще будучи сенатором, пообещал «сохранять верность принципам шанхайского коммюнике» 10. Письмо, присланное Чжоу Эньлаем президенту Дж. Форду в связи со вступлением последнего в новую должность, было оценено Белым домом как желание Пекина «установить хорошие отношения» с новой администрацией. 13 января 1975 г. Чжоу Эньлай в докладе на сессии Всекитайского собрания народных представителей заявил, что «коренные разногласия» не должны помешать улучшению отношений между Китаем и Соединенными Штатами. Форд ответил на пожелания Чжоу Эньлая приветственным посланием по случаю назначения последнего вновь на пост премьера Госсовета КНР [129, 29.1.1975].
Переговоры Киссинджера с китайскими руководителями в ноябре 1974 г. все же не привели, помимо договоренности о визите президента США в Пекин, к каким-либо серьезным результатам. Они мало стимулировали развитие отношений между двумя странами. Эти переговоры можно рассматривать, скорее всего, в рамках намерения партнеров поддерживать постоянный диалог без установления на данном этапе полных дипломатических отношений. В целом же положение шанхайского коммюнике относительно визита высокопоставленного представителя США в Пекине, если судить по поездкам Киссинджера, выполнялось. Эти визиты стали важнейшей формой общения сторон, позволяя как Пекину, так и Вашингтону осуществлять на высоком уровне внешнеполитический зондаж, углублять взаимопонимание по многим международным вопросам. Количество и эффективность такого рода визитов зависели от общего состояния отношений между КНР и США.
|
|
Торговля
Шанхайское коммюнике провозгласило: «Обе стороны рассматривают двустороннюю торговлю как... область, которая может принести взаимную выгоду, и соглашаются с тем, что экономические отношения, основанные на равенстве и взаимной выгоде, отвечают интересам народов двух стран. Они соглашаются содействовать постепенному развитию торговли между двумя странами» [99а, 29.11.1972]. Американцы, посещавшие КНР, часто ссылались на позицию китайских лидеров, подчеркивающих необходимость равного партнерства и взаимной выгоды (см. [13, с. 8]). Действительность, однако, не оправдывала оптимистических надежд на развитие экономических связей.
|
|
Провал «большого скачка» резко затормозил рост экономики Китая, создание «коммун» и переход в деревне к уравниловке в распределении серьезно осложнили продовольственное положение. После короткого периода, когда в результате политики «урегулирования» пекинскому руководству удалось несколько нейтрализовать отрицательные последствия «большого скачка» для хозяйства страны, разразилась «культурная революция». Связанные с ней политические события вновь в значительной степени парализовали экономическую жизнь КНР. Китай в связи с отходом от социалистических принципов хозяйствования, разрывом экономического сотрудничества с социалистическими странами, по существу, был лишен возможности использовать преимущества социалистического строя для ускоренного развития. Промышленное производство, за исключением военных отраслей, прежде всего ракетно-ядерного комплекса, оказалось в состоянии депрессии (см. [102, 1974, № 3, с. 44— 46]).
Данное обстоятельство, несомненно, обострило проблему технической отсталости Китая, растущего разрыва в уровне экономического развития между ним и передовыми индустриальными странами. «Производство сельскохозяйственной продукции в Китае,— отмечала американская печать,— весьма ограниченно. Промышленные товары зачастую изготовляются на небольших децентрализованных предприятиях в сельской местности, где конструкции и материалы заменяются медленно и где много времени расходуется на обучение неквалифицированных и малоквалифицированных рабочих» [154, 10.VI.1975]. Резкое свертывание экономического сотрудничества с социалистическими странами и переориентация на рынок развитых капиталистических стран 11 привели к утрате внешней торговлей КНР возможности планомерного развития, в результате чего она в 60-х годах претерпела ряд значительных спадов. В 70-х годах, т. е. тогда, когда в условиях разрядки международной напряженности особенно активно стали расширяться международные экономические связи, удельный вес КНР в мировой торговле упал (1,5% в 50-х годах и 0,7% к первой половине 70-х годов).
После визита Никсона в Пекин китайские лидеры стали уделять немалое внимание торговле с Соединенными Штатами. Дж. Форд после посещения КНР в 1972 г. заявил в конгрессе: «Сами китайцы как бы говорят нам, что если торговые связи расширятся, то будут решены и вопросы Индокитая, Тайваня, тарифных барьеров и т. д.» [13, с. 8]. Китайско-американский товарооборот за 1974 г., по данным американского национального совета содействия китайско-американской торговле, достиг рекордного в сравнении с прошлым уровня — 922,1 млн. долл. (в 1971 г. объем торговли между двумя странами оценивался в 4,9 млн. ^олл.).
|
|
Подобный рост определялся рядом факторов. Во-первых, из-за отставания производства зерновых в КНР от роста потребностей Пекин вынужден был закупать у США пшеницу, кукурузу, хлопок и главным образом соевые бобы. Американцы предлагали более дешевую пшеницу, нежели другие поставщики, хотя в ряде случаев она была и более низкого качества. В отдельные периоды в начале 70-х годов доля сельскохозяйственной продукции в экспорте Соединенных Штатов в КНР составляла 90%.
Во-вторых, Пекин увеличил закупки транспортного оборудования, в частности авиационного (заключение крупного соглашения о продаже Китаю 10 реактивных самолетов «Боинг-707» и электронных навигационных систем для установки на аэродромах, на которых предполагалось использовать эти самолеты; общая сумма контракта оценивалась в 150 млн. долл. [151, 31 -V. 1973}).
В-третьих, увеличению китайского импорта из США в значительной мере способствовала заинтересованность внешнеторговых организаций КНР в приобретении американской электронной техники, средств связи, оборудования для заводов по производству удобрений, нефтедобывающего, горного, химического и других видов капитального оборудования. Экономика КНР попала ввиду ее односторонней ориентации в значительную зависимость от капризов конъюнктуры мировой капиталистической системы. В обстановке энергетического кризиса большинство импортеров китайской продукции, за счет сделок с которыми она покрывала дефицит в торговле с развитыми капиталистическими странами, вынуждены были сократить свои закупки. Резкое уменьшение валютных поступлений от торговли с развивающимися странами, от реэкспорта через Гонконг и т. д. привело к огромному дефициту торгового баланса КНР. В 1973 г., согласно американским данным, он составил примерно 229 млн. долл., в 1974 г.— увеличился до 735 млн. долл. [150, 12.XI.1974]. Подавляющая часть этого дефицита была результатом операций с Соединенными Штатами. Подобное положение резко контрастировало с провозглашенным в шанхайском коммюнике принципом соблюдения взаимовыгодности при развитии двусторонних экономических связей.
КНР предпринимала значительные усилия, изыскивая пути увеличения поступлений конвертируемой валюты. Постоянное повышение экспортных цен на ее товары с весны 1973 г. не могло кардинально решить эту проблему. Более того, в результате во многих случаях происходило снижение интереса партнеров к торговле с Китаем. Курс же пекинского руководства на однобокое развитие отраслей, относящихся непосредственно к военной сфере, лишал КНР возможности активно использовать внутренние резервы для покрытия внешнеторгового дефицита.
На пути развития китайско-американских торговых отноше
|
|
ний возник в дополнение к сказанному ряд серьезных препятствий как объективного, так и субъективного характера. В числе их X. Боггс и Дж. Форд, посетившие КНР в 1972 г., называли затянувшийся конфликт в Индокитае, проблему Тайваня, нерешенные вопросы, связанные с удовлетворением взаимных претензий по поводу конфискованной после победы революции в КНР американской собственности и замороженных в США китайских активов [13, с. 9].
Китайские товары с трудом пробивались на американский рынок. Как и экспорт других социалистических стран, экспорт КНР не пользовался в США режимом «наибольшего благоприятствования» (например, золотые украшения китайского производства облагались налогом, составляющим 80% их стоимости, в то время как ставка налога на ювелирные изделия, импортируемые из Гонконга, была установлена на уровне 12%; налог на изделия из трикотажа, изготовленные в КНР, был в 2, а на ковры — в 4 раза выше обычного [132, 2.1 V. 1973, с. 43]). Тарифный барьер делал практически неконкурентоспособными китайские товары даже в тех редких случаях, когда они по качеству превосходили продукцию компаний других стран. Специалисты госдепартамента и национального совета содействия американо-китайской торговле предполагали, что предоставление КНР статуса «наиболее благоприятствуемой нации» содействовало бы увеличению китайского экспорта в США минимум на 15—16% (150, 7.ХН.1973]. Дискриминация на американском рынке крайне беспокоила Пекин, неоднократно и длительное время безуспешно ставивший перед Вашингтоном вопрос о скорейшей ликвидации такого положения.
Проблема предоставления Китаю права «наиболее благоприятствуемой нации» на американском рынке занимала важное место во внутриполитической борьбе в США и самым тесным образом была связана с вопросом взаимоотношений со всеми социалистическими странами. Никсон в законопроекте о торговой реформе в 1973 г. просил конгресс уполномочить его предоставить статус «наибольшего благоприятствования» социалистическим государствам, в том числе СССР и Китаю. Принятие этого законопроекта значительно затянулось в связи с тем, что в декабре 1974 г. конгресс одобрил так называемую «поправку Джексона — Веника», запрещающую предоставление статуса «наиболее благоприятствуемой нации» (и кредитов экспортно-импортного банка США) любой социалистической стране, ограничивающей эмиграцию. Некоторые влиятельные американские сенаторы выступали за то, чтобы «поправка Джексона — Веника» не затрагивала КНР 12, поскольку Китай,, как они утверждали, «разрешает» эмиграцию, хотя и в ограниченных размерах. В качестве одного из аргументов в пользу Пекина указывалось также на положительное влияние китайско-американской торговли на торговый баланс США. Админи
|
|
страция Дж. Форда, учитывая важность (как с внутри-, так и с внешнеполитической точек зрения) закрепления тенденций к разрядке напряженности, избегала, однако, таких шагов в своих отношениях с КНР (и в сфере торговли), которые могли бы нанести серьезный ущерб американо-советским отношениям.
Решение о предоставлении КНР режима «наиболее благо- приятствуемой нации» долгое время находилось, как уже отмечалось, в зависимости от урегулирования взаимных американо-китайских претензий, относящихся в основном ко времени образования КНР. Согласно сообщению ведомства по иностранным вкладам при министерстве финансов США, лретен- зии Китая к США составляли 76,5 млн. долл. Эта сумма включает стоимость земельной собственности, остатки средств на банковских счетах, биржевые ценные бумаги и страховые полисы. КНР помимо этого требовала компенсацию за оплаченные американские товары, отгрузка которых Вашингтоном была приостановлена в декабре 1950 г., а также оплаты за посредничество в передаче телеграмм и телефонных разговоров. Претензии американских частных лиц и корпораций на компенсацию за частную собственность (официально конфискованную только после того, как США заморозило китайские авуары в 1950 г.) составили 196,8 млн. долл. В 1973 г. было зарегистрировано 384 подобных требования американских организаций и частных лиц (самое крупное из них — на сумму 53,8 млн. долл.) [132, 19.III. 1973, с. 54].
В зарубежной печати неоднократно отмечалось, что принципиальная договоренность между Пекином и Вашингтоном о решении этой проблемы была достигнута и ожидалось лишь ее юридическое оформление. Удовлетворение взаимных финансовых претензий осложнялось, скорее всего, не дискуссиями по взаимным расчетам, а спорными вопросами об американском имуществе в КНР и китайском — в США, затрагивающими интересы тайваньского режима. В январе 1977 г. Пекин выразил желание урегулировать вопрос о взаимных финансовых претензиях, сообщив о своем намерении, как отмечал информированный журнал «Уолл-стрит джорнэл», Д. Рокфеллеру — председателю правления «Чэйз Манхэттэн бэнк» — во время его пребывания в КНР [157, 16.11.1977].
Значение достижения соглашения в этой области трудно переоценить. Американское законодательство позволяло требовать от правительства любому юридическому лицу, выступающему в качестве истца по делу о претензиях к КНР, наложения ареста на любую находящуюся в США китайскую собственность— либо финансовую, либо имущественную. До решения проблемы взаимных финансовых претензий неприкосновенность китайской собственности в США должна была быть обеспечена только гарантией правительственных органов, которая
|
|
предоставлялась в исключительных случаях. При отсутствии такого соглашения прямые банковские отношения между КНР и США были ограничены операциями неторгового характера, не требующими наличия счетов, а расчеты по товарным поставкам велись через «банки третьих стран» — отделения иностранных банков в США и американские банки с участием иностранного капитала.
Урегулирование финансовых претензий рассматривалось сторонами в качестве предварительного условия для активного участия китайских внешнеторговых организаций в проводимых в США ярмарках и выставках, а также для организации первой национальной выставки КНР в Соединенных Штатах, переговоры о которой долгое время велись между представителями национального совета содействия американо-китайской торговле и их партнерами из китайского комитета содействия международной торговле.
Данное препятствие мешало и установлению прямого судоходства и авиасообщения между КНР и США.
Китайско-американские торговые отношения, конечно, нельзя рассматривать изолированно от условий, в которых развивались и будут развиваться торговля КНР с другими странами капиталистического мира (прежде всего с Японией и Западной Европой), а также торгово-экономические отношения ведущих государств капиталистического мира со странами СЭВ н между собой.
Закрепление тенденций к разрядке напряженности, всестороннее развитие прежде всего советско-американских торгово- экономических отношений в значительной мере привели бы к серьезному сужению возможностей китайских лидеров, стремившихся использовать торговую политику ради достижения великодержавных целей.
|
|
Цели и возможности маоистов в сфере научного и культурного обмена между КНР и США
Вопрос этот в целом достаточно многогранен. В данном разделе будут рассматриваться лишь некоторые связанные с ним проблемы с учетом главным образом политического аспекта указанной сферы двусторонних отношений. В шанхайском коммюнике обе стороны согласились, что «расширение взаимопонимания между народами двух стран является желательным»; было подчеркнуто, что контакты в таких областях, как наука, техника, культура, спорт и журналистика, будут взаимовыгодными; каждая из сторон обязалась содействовать дальнейшему развитию подобных контактов [99а, 29.11.1972).
Враждебность марксистско-ленинскому учению, смыкание
|
|
антисоветизма Пекина с наиболее реакционными течениями в антикоммунизме довольно ярко проявились в первой половине 70-х годов и в практике научного и культурного обмена.
В 1971 —1972 гг. (т. е. в прямой связи с визитом Никсона) многие «американские друзья» Китая, как их называла китайская пресса, получили из Пекина приглашение посетить КНР. Руководители КПК смотрели на гостей из США как на союзников в создании благоприятной для Пекина атмосферы развития китайско-американского диалога. Кроме того, маоисты рассчитывали использовать указанные визиты для пропаганды своей великодержавно-шовинистической идеологии в США и на международной арене. Наконец, .в Пекине надеялись поставить дело так, чтобы взаимоотношения с Соединенными Штатами в данной области содействовали усилению давления на Вашингтон по тайваньской проблеме.
Еще в 1966 г. американский совет научных обществ учредил национальный комитет по научным связям с КНР, который ко времени поездки Никсона в Пекин в 1972 г. уже установил контакты с национальной научно-технической ассоциацией КНР (ННТА). ННТА пригласила делегацию американского комитета нанести визит в КНР в мае — июне 1973 г. Гостям из США была предоставлена возможность посетить научные институты, промышленные предприятия, школы, «коммуны» и т. д. В итоге поездки была достигнута договоренность о приглашении в ближайшие один-два года в США ряда научных делегаций КНР различного профиля. В соответствии с этим соглашением Соединенные Штаты в 1973 г. посетили делегации китайских библиотечных работников, специалистов по счетно-решающим устройствам, медиков, преподавателей иностранных языков, гидротехников, специалистов физики высоких энергий, работников сельского хозяйства и связи.
В 1974 г. в КНР было направлено несколько американских делегаций: специалистов в области сейсмологии, фотосинтеза растений, медицины и т. п. В 1973 г. стороны договорились о приезде в США весной 1974 г. делегации ННТА для переговоров о совершенствовании форм научного обмена. Визит состоялся осенью 1975 г. Существенных сдвигов в области совершенствования форм научного обмена, однако, не последовало. Поездки всех указанных делегаций носили в основном ознакомительный характер. Выделим ряд важных особенностей американо-китайского научного обмена первой половины 70-х годов.
Во-первых, уже к концу 1974 г., как отмечала зарубежная печать, среди приезжавших в Китай из США научных работников начали преобладать специалисты естественнонаучных отраслей, особенно физики и медики. Подобное положение существенно отличалось от ситуации 1971 —1972 гг., когда большинство визитеров такого рода составляли китаеведы. Американским синологам приходилось менять методы сбора материалов
|
|
для своих исследований и использовать иные каналы, например, систему здравоохранения как «окно» в китайское общество [126 1974, № 59, с. 566—579].
Во-вторых, американо-китайский научный обмен совершался скачкообразно, не было заключено каких-либо долгосрочных соглашений, которые могли бы придать этому процессу более стабильный характер. Пекин откладывал заключение подобных соглашений, ссылаясь на отсутствие дипломатических отношений с США (см. [65, с. 15]). Начиная с 1974 г. масштабы научного обмена стали сокращаться, в китайской печати уменьшилось количество публикаций на данную тему.
В-третьих, наиболее активной стороной являлась американская, что придавало развитию научного обмена односторонний характер. Американцев, посетивших КНР, было несравненно больше, нежели китайских специалистов, выезжавших в США.
В-четвертых, американская сторона часто включала в состав своих делегаций ученых китайского происхождения. В Пекине охотно принимали последних 13, рассчитывая, скорее всего, что идеи великодержавия, велнкоханьского шовинизма возобладают над «идеалами» американской демократии и многие из приглашенных последуют примеру тех, кто прибыл в Китай в 50-х годах и сыграл огромную роль в деле милитаризации КНР. Стоит напомнить, что из 200 видных китайских ученых, принявших участие в создании китайского ракетно-ядерного комплекса, 75% получили образование за границей, в том числе 80 — в США.
После подписания шанхайского коммюнике пекинские лидеры активно пытались воздействовать на общественное мнение США путем использования средств массовой информации, приобщения к пропаганде своей великодержавно-националистиче- ской идеологии как американских журналистов, так и ученых. В КНР стремились принять и обласкать тех американцев, которые готовы были воспеть воинственный национализм китайского руководства, воздать хвалу его антисоветизму. В американской политической литературе появилось своеобразное направление, оправдывающее внутри- и внешнеполитический авантюризм КНР, «китайскую модель социализма», националистические концепции «опоры на собственные силы» и т. д. Пытаясь использовать серьезные трудности в советско-китайских отношениях в целях дискредитации идей коммунизма и социалистической системы, средства массовой информации США обходили молчанием основную их причину — антисоветизм Пекина. Зачастую эти трудности представляются американскому читателю в качестве якобы «исторически неизбежной» борьбы двух разновидностей «ортодоксального коммунизма» за влияние в мире.
В своей грязной пропагандистской игре маоисты не стеснялись» использовать откровенных антикоммунистов. Так, почет
|
|
ное место в реестре приглашенных в Пекин гостей заняла историк Б. Такмен, зачисленная в разряд «друзей китайского народа», которая после возвращения из КНР сочла своим долгом подчеркнуть приверженность идеалам «свободного мира». «Сдерживание коммунизма является целью,— заявила она в сенате,— к которой я стремлюсь, возможно, в большей степени, чем кто-либо другой» [18, с. 92].
Маоисты не обошли своим вниманием и известного антисоветчика Дж. Олсопа. После визита в Пекин взгляды Олсопа на внутриполитическую ситуацию в КНР круто изменились м, он с восторгом описывал прогресс в сельском хозяйстве и причислял китайского крестьянина к наиболее богатой части «азиатского фермерства» ,5. Олсоп намеренно искажал факты, когда рисовал американской общественности картину «никогда не пре кращающегося наращивания советской военной мощи на границе с коммунистическим Китаем» и рассуждал о якобы существующей неизбежности «превентивного нападения» на КНР с Севера [161,21.11, 15.IX.1972]. От подобного искажения миролюбивой политики СССР, политики, имеющей целью восстановление дружественных связей с китайским народом, выигрывали лишь противники разрядки напряженности, сторонники осложнения не только советско-китайских, но и советско-американских отношений.
Трезво мыслящие политические деятели в Соединенных Штатах отдавали себе отчет в том, что поощрение антисоветизма маоистов путем уступок в двусторонних отношениях между США и КНР мож | | |
На главную >>>