|
Издательство «НАУКА* Казахской ССР АЛМА-АТА-1984
|
|
Кшибехов Л. Кочевое общество: генезис, развитие, упадок.— Алма-Ата Наука, 1984,—238 с.
Книга посвящена исследованию природы кочевого общества как определенной формы хозяйства, основанного на скотоводстве; проводи тс я мысль о необходимости рассмотрения истории кочевого общества в тесной связи с историей оседлых народов; рассматриваются причины его возникновения в глубокой древности, развития и упадка в ходе общеа венного прогресса.
Историко-философским характером анализа проблемы обусловлено привлечение материалов о кожевниках не только из современных, но и из древних и поздних источников, ставших библиографической редкостью, но содержащих сведении, важные для понимания сущности кочевничества.
В работе показывается консервативность кочевого общества, медлительность развития его производительных сил и производственных отношений и влияние их на жизнь и быт кочевников.
Книга рассчитана на специалистов, занимающихся проблемами коневого общества.
|
|
член корреспондент АН Казахской ССР А. Е. ЕРЕНОВ
|
|
Рецензент
доктор исторических наук X. Л. А РГ ЫН БАЕВ
|
|
„0505040000 094 407 (05)—84 7,М
|
|
©Издательство «Наука» Казахской ССР, 1984.
|
|
История кочевничества и кочевых обществ занимает важное место в общем всемирно-историческом процессе. Переход к кочевому скотоводству означал существенный экономический прогресс для племен степей н пустынь. Ф- Энгельс считал появление пастушеских племен результатом крупного общественного разделения труда. Кочевое скотоводство появилось в тех регионах земного шара, где климатические и почвенные условия при низком уровне развития производительных сил не позволяли вести другие формы хозяйства. Это относится к степям Центральной Азии, Западной Сибири, а также к Аравийскому полуострову, к Сахаре и др.
Предлагаемая книга Д. Кшибекова написана в основном по материалам древней истории Казахстана. Расцвет кочевого скотоводческого общества падает здесь на средние века, когда появились крупные государства кочевников, сложились определенный уклад, традиции и обычаи кочевых народов. Однако расцвет кочевого общества VI—XII вв. сменяется затем его упадком в новое время, после нашествия полчищ Чингисхана. В дальнейшем кочевое скотоводство, связанное с экстенсивным ведением хозяйства, стало тормозом на пути общественного прогресса.
Изучение истории номадизма имеет не только познавательно-историческое, но и научно-практическое значение. оно помогает правильно понять процессы, связанные с переходом кочевников на оседлость. Если рас-
|
|
сматривать эту проблему в историческом плане, то следует сказать, что в данной области историками, археологами, этнографами накоплен и обобщен огромный фактический материал. Опубликованы коллективные работы, монографические исследования, посвященные отдельным периодам истории, материальной и духовной культуре кочевников-скотоводов. Но целостное рассмотрение кочевого общества до сих пор отсутствовало, хотя необходимость в таком подходе назрела давно, она остро ощущается специалистами, работающими в этой области.
Необходимость исследования природы кочевого общества и неизбежности перехода его на оседлость обусловлена и тем, что в настоящее время в ряде районов земного шара сохранилось кочевое скотоводство, по су- ществу, являющееся историческим анахронизмом. Этим кочевникам-скотоводам предстоит неизбежный переход к оседлому образу жизни, к интенсивным формам организации хозяйства. Советский опыт перехода кочевников-скотоводов на оседлость имеет для них важное значение, особенно потому, что этот переход сопровождался коренными социальными преобразованиями, позволившими народам покончить в короткий срок с вековой экономической и культурной отсталостью.
Предлагаемая работа Д. Кшнбекова посвящена проблеме генезиса, развития и упадка кочевого общества. Автор привлек для исследования обширный фактический материал научной литературы, а также из письменных, нарративных источников (восточных, греческих, латинских и др.), переведенных на русский язык и введенных в научный оборот. В монографии анализируется широкий круг весьма актуальных вопросов: время и причины возникновения кочевого общества, взаимосвязь кочевников с оседло-земледельческими народами, диалектика развития кочевого общества, время и причины его расцвета, особенности общественно-политического строя кочевых обществ, их материальная и духовная культура, неизбежность перехода от кочевого образа жизни к оседлому. Исследуются также многочисленные вопросы более частного характера, но также представляющие серьезный научный интерес: о расселении кочевых племен, языковой атрибуции кочевий-
|
|
ков-скотоводов, распространении ислама в кочевой степи, о специфических чертах образа жизни кочевников.
Автор сумел, на наш взгляд, объективно показать сложную природу кочевого скотоводческого общества.
Не все положения автора этой книги бесспорны. В ней встречаются отдельные постановочные моменты, спорные суждения. Хронологические рамки работы охватывают большой период —со 11—1 тыс. до н. э. и до начала XX века, в орбиту исследования вовлечены многочисленные народы и племена, обитавшие на территории большой части Евразии. Это весьма осложняло задачу автора, которому не все вопросы удалось осветить с одинаковой основательностью. Несмотря на это. работа Д. Кшибекова, представляющая собой одну из первых попыток целостного рассмотрения кочевого общества, заслуживает, на наш взгляд, безусловной поддержки. Дальнейшие исследования проблемы, несомненно, помогут углубить наши знания относительно истории и социальной природы кочевого общества, внесут, очевидно, уточнения в концепцию автора настоящей книги.
|
|
А. Е. ЕРЕНОВ.
член-корр. АП Казахской ССР, профессор
|
|
История кочевых народов, в том числе кочевников- скотоводов Средней Азии и Казахстана, с древнейших времен до настоящего времени получила освещение в многочисленных источниках. Это, прежде всего, письменные свидетельства путешественников, торговцев, послов, миссионеров, проезжавших в разное время через территорию Восточной Европы, Западной Сибири, Средней и Передней Азии и Монголии. Главная трудность в изучении истории кочевых народов заключается в том, ■что они не имели своей письменности и не могли оставить письменных памятников.
Немалую научную ценность представляют относящиеся к истории Золотой Орды записи, оставленные арабскими и персидскими учеными-путешественниками, которые собрал и обработал русский исследователь В. Г. Тизен- гаузен 1258, 259]. Он изучил и опубликовал на русском языке исследования свыше 20 арабских ученых, таких, как Рукнеддин Бейбарс, Ибн Баттута, ал-Омари и др., а также более 10 персидских авторов: Рашид ад-дина, Абд ар-Реззака Самарканди и др.
Интересные сведения о кочевниках имеются в выписках из Ибн аль-Асира (Атира) о первом нашествии татар на кавказские и черноморские страны с 1220 по 1224 г. [272].
Сочинения Ахмеда Ибн-Фадлана, арабского ученого, совершившего путешествие в 921—922 гг. с посольством багдадского халифа к царю волжских булгар, отли-
|
|
^аются широтой охвата всего увиденного и осмысленного им на пути следования, яркостью описания характеров, быта и традиций кочевников [145]
О тесных взаимоотношениях кочевых орд кыпчаков (поюзцев) с Древней Русыо до монгольского нашествия на большом фактимеском материале говорится в древнерусских летописях, а также в луб’Ь’кациях императорского Русского географического общества [I*1] В частности в них сообщается об о^дечьных ханах, о^ их походах I о нет сведений о жизни рядовых ко«св ihkob Денные сведения об этногенезе тюркских и монгольских племен мы находим в трехтомной «Истории монголов» персидского ученого Рашид ад дина, отлично владевшего арабским, тюркским, монгольским и европейскими языками [112]
Из сочинений западноевропейских путешественников следует особо сказать о трудах папских послов монахов Плано Карпини и Вильгельма Рубрука, проезжавших один в первой четверти, другой в середине XIII в через коревую степь на пти следования из Европы в Каракорум в ставку монгольских ханов [210]
Некоторые сведения об образе жизни и быте кочевников Центральной Азии приводит знаменитый вене шач- ский путешественник Марко Поло [142]
История кочевых племен — печенегов, тюрков и половцев , обитавших в южнорусских степях до нашествия татаро монголов, обстоятельно исследована в работах Н Аристова, В Г Василевского, II Голубовского, Д А Расовского и других русских ' ченых, хотя они не изучали социально-классовые проблемы
Иторья кочевников начиная со времени образования Золотой Орды, ее падения и вплоть до современности на большом фактическом материале, извлеченном из различных источников, исследована русскими и советскими учеными А Левшиным, И Г Георги, П С Палласом, И И Рычковым, В В Бартольдом, Б Я Владимировым, В В Радловым, А Н Бернштамом, Б Г Гафуровым, А Ю Якубовским, И Я Зтаткиным, Г Е Марковым, И П. Петрушевским, A W Хазановым, Т А Жданко, С А Птетневои, Д Е Ереминым, Б В Андриа- нозым, С И Вайнштейном, А И Першицем и др Ряд ценных трудов опубликовали ученые Казахстана А X.
|
|
Маргулан, С. 3. Зиманов, А. Е. Еренов, С. Е. Толыбеков, X. Аргыибаев и др.
Менее исследованы древний и древнейший периоды развитии кочевого общества, хоти и в этой области за последние годы сделано немало. Учеными Ленинграда, Москвы, Киева, республик Средней Азии и Казахстана, осуществлены археологические раскопки древнейших могильников, курганов. Интересные работы опубликованы А. П. Окладниковым, С. П. Толстовым, С. И. Руденко, М. П. Грязновым, А. Грачем, С. С. Черниковым, К. А. Акишевым, М. К. Кадырбаевым и др.
Находки ученых, относящиеся к железному, бронзовому и даже каменному векам: предметы хозяйственного обихода, оружие, предметы украшения (часто из золота, изредка из серебра и меди), тонкое ювелирное искусство их изготовления, а также наскальные изображения (пет- роглиптика) говорят о высоком уровне материальной и духовной культуры древних кочевников, живших на территории современного Казахстана, восточной части Европы, Средней Азии и др.
Эта работа еще продолжается, и можно ожидать новых интересных находок.
Ценным источником изучения древнего кочевого общества являются свидетельства древнегреческих историков Геродота, Страбона, Гиппократа, Полиена и др. В их сочинениях мы находим немало денных замечаний об образе жизни древних кочевников, о быте и др. Эти сведения тем более важны, что мы не обладаем никакими другими письменными источниками, характеризующими древнейший период развития кочевого общества.
О древних народах Средней Азии, монголах, японцах, гуннах, усунах, юечжи, позднее — тюрках и других много сведений содержится в трехтомном труде русскогб* ученого И. Я. Бичурина (в монашестве отец Иакинф), в котором переведены на русский язык, систематизированы и опубликованы китайские хроники о народах Средней Азии, Монголии, Маньчжурии, Кореи, Японии, живших две тысячи лет тому назад. В этом труде, изданном в 1850 г., приведены свидетельства очевидцев: путешественников, специальных послов китайских правителей в эти районы [61].
Эти документы представляют существенный интерес
|
|
для исследователей. Однако эти источники имеют и существенные недостатки. Китайских путешественников и послов мало интересовали образ жизни, быт, традиции, обычаи, культура кочевых племен. Их занимали главным образом географическое положение, границы, численность, характер вооружения, союзы кочевников. В связи с этим многие исторические документы оказываются однотипными, похожими друг на друга, в них искажены многие географические названия.
Поэтому хотя в труде И. Я. Бичурина и отражены события примерно того же периода, что и в сочинениях Геродота (V в. до н. э.), мы не найдем в них названий племен, которые встречаются у древнегреческого историка: скифы, саки, массагеты, савроматы и др. Зато в этих документах встречаются кочевые племена юечжи. каппой, дун-ху, тюкшей и т. д. Неизвестно, другие это племена или это другие наименования тех же племен, о которых писали античные авторы. Скорее всего, правильным является последнее предположение, так как племена, описанные древнегреческими и китайскими историками, обитали примерно в одних и тех же географических районах.
Материалы древних исследователей различаются не только содержанием, степенью достоверности, но и стилем изложения, подходом к описанию фактов. Например, сведения Вильгельма Рубрука отличаются от свидетельств Плано Карпини более последовательным изложением фактов, умением автора, выражаясь современным языком, собирать информацию. «Он осведомлялся, где только мог, у жителей о названиях местностей, через которые проезжал, и присматривался повсюду к обычаям и верованиям, наконец, он искал случая беседовать с лицами, раньше его бывшими в тех краях» [210, с. XII].
Сведения персидского ученого Рашид ад-дина также свидетельствуют о стремлении автора к правильному описанию всего того, что он наблюдал и изучал. «Я могу засвидетельствовать, — писал он, —что не пренебрегал никакой предосторожностью, никаким старанием, чтобы узнать истину и не писать ничего ложного и на авось. Я собирал без малейшей перемены все, что заключали самые подлинные памятники каждого народа, самые достоверные предания и сведения, которые были доставлены
|
|
мне ученейшими людьми каждой страны. Я рассмотрел творения историков и генеалогистов. Я определил правописание названия каждого народа и каждого племени Я расположил свои материалы в систематическом порядке, которому никто до меня не следовал и который должен был сделать мое сочинение более понятным для всех моих читателей» [112, с. VI—VII].
Вместе с тем сочинения арабских, персидских и других авторов, в том числе Рашид ад-дина. Абдулгазы и др., не свободны от воспроизведения различных сведений, имевших мифологический и религиозный характер, которые принимались этими авторами на веру.
Говоря об источниках изучения истории древнего и древнейшего периода развития кочевого общества, нельзя, на наш взгляд, пренебрегать и таким материалом-, как дошедшие до нас пословицы, поговорки, сказки, героиколирический эпос, песни, различные обряды и традиции кочевников, в которых отражаются их повседневная жизнь, быт, уклад хозяйства и духовная культура.
При исследовании истории древних кочевников-ското- водов бросается в глаза наличие массы противоречивых предположений и точек зрения. Одни исследователи считают. что кочевое общество появилось в глубокой древности; другие утверждают, что оно возникло относительно недавно, примерно в VII в. до н. э. Одни исследователи полагают, что общественный строй кочевников-ското- водов относится к раннему феодализму, а другие, наоборот, доказывают, что кочевое общество с самого своего возникновения было обществом классовым, феодальным. Остается неясным, для какого периода развития кочевого общества характерен строй военной демократии В значительной степени это объясняется недостаточной изученностью кочевого общества. Отсутствие достаточного фактического материала, естественно, порождало различные гипотезы. Но сейчас положение заметно изменилось. Накоплено большое количество археологических, этнографических, языковых, литературных сведений, позволяющих полнее представить материальную и духовную жизнь древних кочевников.
Выявляя специфику кочевого общества, нельзя абсолютизировать ее, сводить ее к особому «духу кочевья». Такие представления в той или иной форме еще существу
|
|
ют. «Дух кочевья» —это пережиток гегелевского подхода к пониманию исторического процесса. Показать, что жизнь кочевников проходила в суровой борьбе с природой, в результате чего ими был накоплен ценный опыт использования ее богатств, совершенствования трудовых навыков и т. д, оценить этот этап как важный исторический момент на пути к социальному прогрессу такова задача, которую поставил перед собой автор данной работы.
Нельзя приукрашивать кочевой быт, но в той же мере не следует рассматривать его как негативное явление. «Ведь социальное творчество, движение в будущее закономерно предполагает сохранение, обобщение всего ценного, что накоплено в прошлом» [25].
Кроме того, знание прошлого кочевого быта, его особенностей и трудностей необходимо и для осмысления всех благ и преимуществ настоящего и обозримого будущего социалистического общества.
Кочевничество — определенная ступень развития материального производства. В основе кочевничества лежат охота или скотоводство как древнейшие формы хозяйства Под понятием «кочевники» (номады) подразумевают людей, занимающихся нестойловым, передвижным скотоводством и ведущих экстенсивное хозяйство Следовательно, кочевничество отличается от всех других родов хозяйственной деятельности в первую очередь своей подвижностью. Л. М. Хазанов дает следующую характеристику некоторых существенных черт этой формы хозяйствования- «1) скотоводство как преобладающий род хозяйственной деятельности. 2) экстенсивный характер хозяйства, связанный с круглогодичным нестой- ловым содержанием скота на подножном корму. 3) периодическая сезонная подвижность в пределах определенной пастбищной территории, 4) участие в переко- чевках большей части населения (в отличие от отгон- п0-пасгбищ1'0Г0 скотоводства), о) преобладание натуральных форм хозяйства (в отличие от современного капиталистического ранчо)» [277, с 6]. Таким образом, кочевники — это не просто какая-то масса людей, бесцельно перемещающихся по степи, это не какая-то бродячая толпа или разрушительная сила, как часто изображали их в дореволюционной литературе (и, к сожале
|
|
нию, этот взгляд до сих пор окончательно не преодолен), а это определенная часть населения, занимающаяся скотоводством, форма хозяйствования и образ жизни которого во многом детерминированы специфически- скими природными условиями.
Говоря о кочевом скотоводстве как оптимальной форме организации хозяйства, соответствующей окружающим суровым естественно-географическим условиям, директор музея этнографии в Лейпциге (ГДР) доктор
В. Кениг пишет: «Накопленный опыт оптимального приспособления к природным условиям явился предпосылкой наиболее рациональных форм использования пастбищ и, следовательно, основой для сохранения и повышения продуктивности поголовья скота» [311, S. 457].
На протяжении своей длительной эволюции кочевничество пережило различные этапы. Ученые [207, с. 62— 63] выделяют три этапа кочевничества: а) таборная, или круглогодичная, форма кочевничества — самая ранняя, древняя. В степях Восточной Европы и Западной Сибири этот этап прошли гуннские и другие племена, жившие задолго до них. Для таборной формы кочевничества характерно постоянное передвижение и наличие условий для этого; б) кочевание посезонное, скажем, с ранней весны до глубокой осени и зимой с временной остановкой на зимовках. Такая форма возникла в тот период, когда определились уже районы постоянного кочевания; в) самая последняя форма: кочуют только богатые, а бедные остаются круглый год на зимовках, занимаясь земледелием или ремеслом.
Кочевое общество — особый социальный организм. Изучение его важно для дальнейшего развития теории общественно-экономических формаций. Исследование этой проблемы может также способствовать обогащению представлений о взаимодействии природы и общества, закономерностях развития культуры и др.
Историческая наука накопила уже солидный фактический материал о возникновении, развитии и упадке кочевых обществ. На этой основе возникает возможность выявить некоторые ведущие тенденции и закономерности в истории кочевников, рассмотреть кочевое общество как явление на фоне всемирной истории.
|
|
В работе показано, что кочевое общество, возникшее еще в бронзовом веке, т. е. почти четыре тысячи лет тому назад, прошло длительный и сложный путь развития, пережив свой апогей, а затем упадок. Исследуются социально-экономические предпосылки возникновения кочевого общества, естественно-географические условия его существования, общественно-политический строй, культура кочевников
Здесь, как и в любом исследовании, важно применение методов исторического и логического Ф. Энгельс писал: «История часто идет скачками и зигзагами, и если бы обязательно было следовать за ней повсюду, то пришлось бы не только поднять много материала незначительной важности, но и часто прерывать ход мыслей Таким образом, единственно подходящим был логический метод исследования Но этот метод в сущности является не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случайностей С чего начинает история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме, отражение исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический процесс » {Маркс К , Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 497).
Автор считает необходимым отметить, что, подобно тому, как для исследования К Марксом проявлений капиталистического способа производства классической страной послужила Англия, так и классическими регионами, как нам кажется, для исследования кочевого общества являются Западная Сибирь, Центральная и Средняя Азия Это объясняется географическим положением этих районов, выгодным для кочевого скотоводства их связью с оседлыми районами и той посреднической ролыо, которую они выполняли в торговле между Западом и Востоком, между Югом и Севером и т. д. Поэтому в работе основной упор делается на эти районы Тем более что нет чистого кочевничества [46, с 5] Оно так или иначе было связано с оседлыми народами.
Все то, что имели кочевники, — результат заимствования ими культуры оседлых людей, в свою очередь, то,
|
|
что было достигнуто кочевниками, становилось достоянием оседлых людей. Народы тем больше выигрывали, чем больше было у них заимствований, связей, контактов.
Признавая важность и необходимость работ исследователей истории кочевничества, изучающих отдельные его народы, скажем, гуннов, скифов, половцев и т. д., хотим подчеркнуть актуальность целостного подхода к истории кочевничества, рассмотрения его вообще, без относительной конкретизации, ибо такой подход в принципе возможен, поскольку между кочевниками Центральной Азии, Западной Сибири и Восточной Европы есть нечто общее. Это выражается в образе жизни, хозяйственном укладе, традициях, обычаях кочевников.
Необходимость изучения места и роли кочевничества во всемирно-историческом процессе вызвана не только тем, что в исторической науке имеются пробелы в этом отношении, но и тем, что в течение длительного времени у отдельных ученых еще бытет неправильное, искаженное мненье о подлинной роли кочевых народов в общественном прогрессе
Говоря о необходимости исследования кочевничества, мы исходим из важного замечания Ф Энгельса, имеющего, на наш взгляд, методологическое значение. « Седая древность,—писал он, — при всех обстоятельствах останется для всех будущих поколений необычайно интересной эпохой, потому что она образует основу всего позднейшего, более высокого развития..» [16, с. 118].
При изучении истории кочевого, как и любого другого общества, автор исходил из научной диалектико-материалистической методологии, которая помогает за каждым явлением видеть он ределе i гну ю тенденцию его развития, место его в системе других явлений, сопоставлять, анализировать, видеть его прошлое, правильно оценивать настоящее и прогнозировать будущее. « .. Подойти к... вопросу с точки зрения научной, — писал
В. И. Ленин, — это — не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своехМ развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» [23, с. 67].
|
|
В настоящей работе кочевое общество рассматривается не в региональном или чисто хронологическом разрезах, как это делается в исторических науках, а как целостность, как сложная социальная система, включающая в себя находящиеся во взаимодействии экономическую, социальную, политическую и духовную сферы. Кочевое общество мы пытаемся анализировать как феномен всемирной истории.
Поскольку данная социологическая работа написана на стыке исторической, археологической, этнографической и других наук, специалистам каждой из эти а областей знания 'при знакомстве с ней может показаться, что данные той науки, которую они представляют, использованы слабо или что речь идет иногда о вещах достаточно известных. По в рамках стоящей перед нами цели мы должны были опираться на данные указанных наук лишь в той мере, в какой это диктовалось задачей комплексного синтетического исследования кочевого общества, которую мы пытались решить в настоящей книге.
Было бы неправильно требовать от одного автора энциклопедического отражения всей жизни кочевого общества Это может быть сделано совокупными усилиями научных коллективов и отдельных исследователей Но в чем явственно чувствуется сейчас необходимость — это в создании сводного, обобщающего труда (и не единственного, конечно) по данной проблеме. Эту мысль высказывают многие исследователи кочевого общества. Так, в статье, посвященной закономерностям развития феодальных отношений у кочевых пародов, И Я. Злат- кин пишет «Нг современном уровне развития востоковедения становится возможным переход от локальных исследований истории отдельных этнических и политических общностей Евразии к созданию обобщающего труда по и истории в целом, в ее единстве и многообразии, с целью выявить основные закономерности чх социально-этнического и культурного развития от эпохи первого крупного общественного разделения труда до победы социализма, а также место и роль этих народов во всемирной истории» [118, с. 255].
Если принятая нами в этом направлении попытка в какой-то мере сможет восполнить имеющийся пробел и привлечет к указанной проблеме внимание ученых-обше- ствоведов, автор сочтет свою задачу выполненной.
|
|
ВОЗНИКНОВЕНИЕ КОЧЕВОГО ОБЩЕСТВА
Кочевое общество как явление
Марксистская философия истории вообще, кочевого общества в частности, основана на выявлении общих и специфических закономерностей общественного прогресса, диалектики развития производительных сил и производственных отношений, бг<зиса и надстройки общества. На этой основе было установлено наличие пяти общественно-экономических формаций, закономерно сменявших друг друга. Но признание этой железной необходимости последовательной смени формаций не означает отрицания своеобразия развития отдельных стран.
Исторический опыт говорит о том, что отдельные народы могут миновать ту или иную формацию. Например, древние монголы, предки казахов, славяне перешли от первобытнообщинного строя к феодализму, минуя рабство. Одним из таких своеобразий в развитии человеческого общества является кочевое скотоводческое хозяйство. Его развитие специфично по сравнению с оседлым хозяйством. В условиях кочевой жизни медленно развиваются производительные силы. Поэтому общественный строй, надстройка при кочевом обществе являются более консервативными, чем у оседлых, земледельческих людей. Тем не менее кочевое скотоводческое хозяйство нельзя рассматривать изолированно, вне связи с оседлым земледельческим хозяйством. Население, занимающееся кочевым скотоводческим хозяйством, находилось в тесном контакте с оседлыми людьми, между ними
|
|
существовали экономические, культурные связи, торговля.
Любые общественные явления следует изучать в их исторической взаимосвязи, устанавливая общие закономерности и только на этой основе выявляя специфику. Такой подход является единственно верным с точки зрения марксистской философии истории
Буржуазная философия истории на заре своего развития также исходила из стремления выявить общие универсальные принципы общественного развития. В XVIII, XIX веках па таких позициях объяснения истории стояли Монтескье, Вольтер, Кондорсе, Гегель. Конечно, каждый из них имел свои особый принцип истолкования общественных явлений, свою концепцию развития, но, несмотря на все это, их объединяло нечто большее — стремление к объективному истолкованию действительности. Конечно, ни Монтескье, ни другие, будучи идеалистами, не могли дать истинно научного объяснения картины мира из-за порочности их методологии, но их попытки целостного подхода к миру, к выявлению причин общественного прогресса позволяют говорить об их определенном вкладе в развитие буржуазной науки.
Но современная буржуазная философия истории давно утратила рациональные, прогрессивные черты прошлого. Она отказалась от идеи прогресса, от обобщения действительных исторических процессов, изучения общих «моментов. Современная буржуазная философия истории не признает наличия каких-либо общих закономерностей общественного развития» влияния уровня раз^ вития производительных сил, техники па развитие общественных отношений, духовную жизнь людей, па развитие общества. Буржуазная философия истории основана на преувеличении, абсолютизации тех или иных сторон действительности. С точки зрения этой философии истории все индивидуально, неповторимо, изолированно, случайно. Такой подход искажает подлинную картину общественного развития, его тенденции, движущие силы, перспективы. Например, автор книги «История Европы» А. Фишер пишет: «Я могу видеть лишь один непредвиденный случай, сменяющий другой, как волна набегает на волну. Я могу видеть лишь один великий факт, относительно которого, поскольку он уникален, не может
|
|
быть никаких обобщений. Существует лишь одно безошибочное правило для историка: он должен признать в развитии человеческих судеб лишь игру случайных и непредвидимых сил» [310, р. V].
В своей основе эта теория не нова. По мнению Ф. Ницше, социальная действительность, реальная жизнь есть лишенное материального содержания становление, которое представляет собой последовательность развивающихся в бесконечную цепь ничего не значащих и ни к чему не приводящих комбинаций, «воли к власти», бессмысленную игру сил, и мир не имеет ни смысла, ни дели. Эту предопределенность всего сущего он выразил формулой «вечного возвращения».
Методологическая позиция буржуазной философии истории—иррационализм, отказ от признания закономерностей развития общества, рационального- его познания. Согласно их точке зрения, мир — это хаос, при котором ничего ни предвидеть, ни предсказать невозможно, люди должны жить, как слепые, и действовать, как в тумане.
«Мне кажется, — пишет Р. Арон, — напрасным делом пытаться предвидеть будущее... Будущее экономических и политических режимов зависит от такого большого количества факторов, что невозможно знать тип режима, который утвердится в будущем» [307, р. 369]. Философия истории английского историка А. Тойнби, автора книги «Исследование истории», тоже исходит из отрицания единства исторического процесса. Согласно этой концепции, каждая страна — это особая цивилизация, которая возникает, развивается и достигает своего высшего уровня, затем идет по наклонной плоскости и гибнет, не имея никакой связи, никакого обмена опытом, культурой с другими странами. Таким образом, отрицание обшей закономерности развития всемирной истории, рассмотрение каждого общества как изолированного, самодовлеющего явления, вне связи с другими — это основная цель его теории.
В нашем исследовании будет предпринята попытка показать не только связь между кочевыми и оседлыми формами хозяйства и взаимовлияние их экономики, культуры, но и рассмотреть, как сама коченая форма скотоводческого хозяйства возникла исторически, как
|
|
она развивалась и как, достигнув своего апогея, пришла в упадок, какие общие закономерности действовали при этом, независимо от того, в каком экономическом регионе она возникла.
В научной литературе иной раз встречается односторонний, негативный подход к оценке природы и сущности кочевого скотоводческого общества. Отдельные исследователи связывают его деятельность лишь с разрушением, нашествием, а самих кочевников часто называют просто варварами [153, с. 85]. Особенно это характерно для исследователей прошлого, но остатки этого взгляда не преодолены и по сей день. П. Голубовский, например, писал о половцах: «Стремление обраттъ все в широкую пустыню, в которой вольно и свободно дышалось степному наезднику, — проявляется везде. Так, с переправой половцев за Дунай, вслед за татарским погромом, Македония в короткое время окончательно лишена была жителей и стала пустой страной. В иол не справедливо Никита Лкоминат называет половцев крылатой стаей, налетевшей на землю и опустошающей ее чище саранчи. Года не проходило, чтобы какая-нибудь местность Руси не была обращена в пустыню» [83, с. 82]. Конечно, все это имело место. «Если б кочевники могли, они весь мир обратили бы в пастбище»,— писал В. И. Масальский (175, с. 351). Но можно ли отсюда утверждать, что это происходило из какой-то агрессивной природы кочевников?
Что касается термина «варвар», то и он требует своего уточнения, если речь идет о кочевниках вообще. Ведь известно же, что этим термином древние греки, римляне называли чужеземцев, говоривших на непонятном языке и имевших чуждую им культуру [63, т. 4, с. 298]. Как полагают исследователи, и древнегреческий термин «скиф», и древнеперсидский «сак» являлись для авторов, живших в условиях древневосточной оседло-земледельческой культуры, синонимами человека другого мира, связанного с другим, чем у них, хозяйственным и общественно-политическим укладом. Это был для них иной мир, не греческий и не персидский, и потому названия своих соседних племен они часто переносили на другие, более отдаленные и мало
|
|
знакомые племена, если они, по сведениям очевидцев, чем-то напоминали их соседей [97, с. 403].
Варвары — это иноземцы. Такими были кочевники. Сегодня это слово имеет иной смысл. Под ним стали понимать людей с низкой культурой. Особенно несправедливо, когда именно в этом смысле понимают кочев- ников-скотоводов. Дж. Неру указывал на ошибочность мнения о том, что поскольку монголы были кочевниками, они должны были быть варварами. «Но это ошибочное представление. Они не знали, конечно, многих городских ремесел, но у них был развитый собственный уклад жизни и они обладали сложной организацией. Если мои го ты одерживали великие победы на полях сражений, то не благодаря своей численности, а благодаря своей дисциплине и организации» [93, с. 314].
Между тем ошибки подобного рода все еще имеют хождение в научной литературе. Даже в одной книге встречаются разные точки зрения на этот счет. Например, во «Введении» к книге «Степи Евразии в эпоху Средневековья» С. А. Плетнева пишет: «Кочевники не успевали осесть, создать культуру, государство. Непредвиденные обстоятельства меняли историческую обстановку, прежние обитатели исчезали, уходили или растворялись в новых этнических и политических образованиях, которые так же далеко не всегда завершали сложный и длительный путь «от кочевий к городам» ,(46, с. 60].
Но вот автор десятой главы этой же книги Г. А. Федоров-Давыдов пишет, что «не дикими варварами-кочев- 2? и ка ми были воины Чингисхана... Организованное государство, жестокое своей дисциплиной и поставленными перед ним целями,— вот в чем была сила монгольского движения, перед которым все отступало» [46, с. 203].
Знаменитый Анахарсис, признанный одним из семи мудрецов мира, как об этом писал древнегреческий путешественник, автор многотомной «Географии» Страбон (68—23 г. до н. э.), за необыкновенной разум и выдержанность, был родом из скифов, населявших богатую пшеницей Асиду (Азию.—Д. /С.), т. е. выходцем «из земли номадов, справедливых людей» [69, 1947, № 4, с. 197],
|
|
прибыл в страну греков с целью изучения их обычаев и традиций, а также для ознакомления их со своими соплеменниками. Из рассказов, оставленных о нем греческими учеными, видно, что этот скиф с достоинством разъяснял афинянам мирный характер своих соплеменников. Эти удивительно интересные и ценные сведения, встречающиеся в трудах Геродота, Страбона и др., почему-то остались без особого внимания. Уж слишком не- привлекателен и страшен был образ кочевника в представлении оседлых людей. Ни один автор в прошлом, да и не только в прошлом, даже не пытался анализировать пи экономическую, ни хозяйственную основу так называемой воинственности кочевников. А ведь из высказываний Анахарсиса вовсе не вытекает вывод об агрессивной природе кочевников-скотоводов. В частности, не о разбойничьей природе кочевников говорится в письме № 9 Ана- харсиса под названием «Крезу»: «...Выслушай рассказ о том, чему я сам был очевидцем. Большая река протекает по скифской земле, именно та, которую называют Ист- ром. На ней однажды купцы посадили свою барку на мель и, не успев ничем помочь горю, с плачем удалились. Разбойники, заметив их несчастье, подъехали на пустой лодке, немедленно набросились на груз, перенесли с барки все движимое и незаметно для себя перенесли их несчастье: барка, освобожденная от груза, поднялась и получила способность плавать, а разбойничья лодка, поднявшая ее груз, скоро пошла ко дну вследствие похищения чужого имущества. Это всегда может случиться с богатым. Скифы же стали вне всего этого: мы все владеем всей землей; то, что она дает добровольно, мы берем, а что скрывает, оставляем; защищая стада от диких зверей, мы берем взамен молоко и сыр; оружие имеем мы не против других, а для собственной защиты в случае надобности; но доселе это не понадобилось: ибо мы являемся для наступающих и борцами за победу (т. е. с нас нечего взять победителям, кроме нас самих)» [69, 1947, №4, с. 172—173.
Эту же мысль изложил Анахарсис в письме «К Ме- доку». Он пишет: «Зависть и страх суть великие доказательства низкой души: за завистью следует печаль от благополучия друзей и сограждан, а за страхом — надежды на пустые слова. Скифы не одобряют таких лю
|
|
дей, но радуются чужому благополучию и стремятся к тому, чего им возможно достигнуть, а ненависть, зависть и всякие пагубные страсти они постоянно всеми силами изгоняют, как врагов» [69, 1947, № 4, с. 172].
Обращаясь к царскому сыну, Анахарсис сказал: «У тебя флейты и кошельки, а у меня — стрелы и лук. Поэтому естественно что ты — раб, а я свободен, и у тебя много врагов, а у меня — ни одного... Если же ты хочешь, отбросив серебро, носить лук и колчан и жить со скифами, то и у тебя будет то же самое» [69, 1947, Л? 4, с. 172].
Акад. В. В. Бартольд, подчеркивая своеобразное положение людей кочевого скотоводческого общества, писал: «В степи существует различие между богатыми и бедными и вытекающий отсюда антагонизм сословий, существует потребность защищать свое имущество, главным образом свои стада, от внешних врагов, происходит вооруженная борьба за пастбища, захватывающая иногда обширный район, происходят кризисы, заставляющие народ организовать свои силы и объединяться вокруг одного лица или одного рода. Вместо обычных условий жизни кочевников, при которых мож- fco говорить только об общественном, но не о государственном строе, в короткое время возникает не только сильная государственная власть, ной представление о великодержавном могуществе, при благоприятных условиях переходящее в представление о мировом владычестве. Для успеха такой идеи необходимо, чтобы ее представитель располагал грозной, тщательно организованной силой. Будничные условия жизни кочевников мало благоприятны для таких стремлений; для сколько- нибудь прочного существования кочевой империи необходимо, чтобы ее глава или путем набегов, или путем завоеваний доставлял своим подданным богатства культурных стран» [49, с. 27—28].
Таким образом, кочевники становились грозной, завоевательной силой лишь в определенных условиях.
Еще в «Немецкой идеологии» К. Маркс и Ф. Энгельс выделили особую группу завоеваний, связанных с разрушением. «До^снх пор, — писали они, — насилие, война, грабеж, разбой и т. д. объявлялись движущей силой
|
|
истории Мы можем здесь остановиться лишь на главных моментах и выбираем поэтому наиболее разительный пример — разрушение старой цивилизации варварским народом и образованиеvi заново, вслед за этим, иной структуры общества (Рим и варвары, феодализм и Галлия, Восточно-римская империя и турки) У варварского народа-завоевателя сама война является еще, как уже было выше указано, регулярной формой сношений, которая используется все шире, по мере того как прирост населения, при традиционном и единствен- ьо для него возможном примитивном способе произвол ства, создает потребность в новых средствах производства» [ 1, с 21]
К Маркс и Ф Энгельс, подвергая критике сторонников так называемой «теории насилия», отмечают, что война, грабеж выступают у некоторых народов формой отношений, вызванных определенными экоми- ческими и демографическими факторами Это было вызвано, на наш взгляд, следующими обстоятельствами Во первых, поскольку кочевники постоянно передвигаются, следуя всей ордой за своим скотом, они неизбежно сталкиваются с чужими странами, с другими народами, оказываются на их территории и наносят, таким образом, ущерб оседлому населению Скот, если он движется в составе огромного стада, уничтожает растительный покров, подвергает потраве пашни, зарывает берега рек, заболачивает луга Это обстоятельство вызывало отпор со стороны оседлого населения, которое не только защищалось, но и зачастую само нападало на кочевников, угоняю их скот, брало в плен их жен и детей Так было на Западе, так было и на Востоке, т е везде, куда передвигались со своими стадами кочевники-скотоводы
Элизе Реклю писал о кочевниках, что они «воздействовали двояким образом на изменение природы страны, ее почвы и климата, — прежде всего на нее повлияли их жестокие опустошения, уничтожение садов, рощ и лесов, затем — уничтожение земледелия и замена его скотоводством Кочевники засыпали каналы, или, по крайней мере, давали илу их занести, вместо того, чтобы регулировать течение рек, они тем, что поили свои стада по берегам, содействовали образованию бо
|
|
лот на берегах и неправильному течению вод» [233, с. 381—382].
В документах сыгнакского хана Абдуллы говорится о жалобе Шейха Кемаль ад-дина на то, что «казахи наносили ущерб принадлежавшим ему арыкам» [53, с. 202].
Указанные явления вытекали из характера и сущности самого кочевого скотоводческого общества, из специфики его способа производства, а отнюдь не из агрессивной и жестокой природы кочевников-скотоводов.
Между тем некоторые авторы, может, и не желая этого, изображают дело таким образом, что кочевники якобы всегда представляли военную угрозу для своих соседей, т. е. мобильную природу кочевого скотоводства переносят в адрес самих кочевников, рассматривая последних как неугомонную, агрессивную силу. Так, В. В. Каргалов в своей книге «На степной границе», описывая оборону «Крымской Украины» в первой половине XVI столетия, утверждает, что кочевники представляли постоянную угрозу русским, и, таким образом, видит в них лишь завоевателей. Автор даже объясняет это объективными факторами развития кочевого общества. Но в действительности природа кочевого общества не должна порождать и не порождает с необходимостью завоевательные походы, хотя столкновения из- за постбищ могут возникать постоянно. Конечно, производительные силы в условиях кочевого скотоводства можно было развивать естественным способом, в частности выведением продуктивных пород скота (кочевники-скотоводы этим занимались), обводнением лугов и пастбищ (это было почти недоступно кочевникам-ско- товодам), усовершенствованием орудий труда, наконец, расширением пастбищ. Именно на почве последнего происходили столкновения интересов кочевников и оседлых людей. Они исходили из экономических интересов содержания скотоводческого хозяйства, а следовательно, и сохранения своей жизни. Отсюда и массовая миграция кочевников, дальние переходы всем населением, ордой и т. д., которые происходили негладко. К. Маркс имел в виду именно это, когда писал, что и «способ грабежа опять-таки определяется способом производства». Но крымские ханы искали путь для раз
|
|
вития производительных сил, обогащения другим способом, а именно путем завоевательных походов. В этом отношении они повторили опыт кочевых военных союзов. Поэтому В. В. Каргалов пишет: «Выход из хозяйственных затруднений крымские феодалы искали не в развитии производительных сил страны, хотя природные условия Крыма были для этого очень благоприятными, а з набегах на соседние страны, в вымогании у них принудительных платежей — «даров» и «поминок». Грабительские походы были постоянным фактором в экономике Крыма» [138, с. 8]. Но это уже не вытекало из природы кочевого скотоводства. То, что творили крымские феодалы, было не обязательным для всех кочевников. В. В. Каргалов должен был отличить это, т. е. особенное от общего, но, к сожалению, он этого не сделал.
Кочевничество — своеобразный тин хозяйствования, и как всякое хозяйство, оно не предназначено для ведения войны. Природе кочевого скотоводческого хозяйства, интересам развития его производительных сил, куда входит как элемент и сам скот, противоестественны войны и разрушения. Производительные силы, созидание и война — несовместимые понятия. Кочевники-скотоводы строили свое благополучие на содержании и размножении скота. Даже кочевание для содержания скота должно рассматриваться как способ развития производительных сил кочевого скотоводческого общества. Скот — единственная опора их жизни. Наличие скота, его количество и качество были критерием деления кочевников на богатых и бедных.
Поэтому нельзя согласиться с утверждением С. А. Плетневой, что «кочевание было распространено, как правило, на той стадии исторического развития, когда та или иная группа кочевников вступала на путь завоевания и освоения новых земель» [207, с. 62]. Она даже указывает, что, дескать, кочевники в военные походы отправляются осенью после откорма стад, окота овец и весенних паводков [208, с. 39].
Выходит так, что кочевники только и ждали удобного момента, чтобы напасть на соседей или отправиться в иелях наживы в грабительские походы. Между тем миграции кочевников происходили на чисто экономической, хозяйственной основе. Это во-первых. Во-вторых, в завое
|
|
вательные походы отправлялись не кочевники вообще, а военные союзы. Приходится сожалеть, что некоторые исследователи рассматривают кочевников абстрактно. «Ведя подвижный образ жизни и обладая конным войском, — пишет М. П. Грязнов, — они (кочевники.— Д. К.) получили значительные военные преимущества по сравнению с оседлыми племенами и сделали войну как бы постоянным своим промыслом» [44, с. 3].
В другой статье— «Исчезнувшие народы. Половцы»
— С. А. Плетнева пытается доказать, что «нехватка пастбищ при разрастании стад, а также желание поживиться за счет богатых земледельцев побуждали кочевников не только вести с соседями грабительские опустошительные войны, но и отправляться в далекие, тысячекилометровые походы для завоевания новых стран и земель [223, 1977, № 2. с. 47]. В книге «Кочевники средневековья» С. А. Плетнева, уточняя свою мысль, пишет: «К нашествию вынуждали иногда климатические изменения и «демографические взрывы» [208, с. 135].
Правильна мысль автора о том, что кочевое скотоводство возникло из-за нехватки пастбищ, климатические условия, демографические факторы лишь дополнение к этому, но дальнейшее суждение ее неверно, когда она пишет, что кочевники имели цель поживиться за счет других народов. Совершенно несостоятельна попытка автора доказать отсзттствие классовой дифференциации у кочевников-скотоводов, вернее, ее утверждение о том, что в результате войн одинаково обогащались все члены кочевого общества, потому что само кочевое скотовод- стзю — результат крупного общественного разделения труда. Это же имел в виду Ф. Энгельс, когда писал: «Ясно, что институт частной собственности должен уже существовать. прежде чем грабитель может присвоить себе чужое добро» [16, с. 166[. С. А. Плетнева пишет: «В периоды, когда кочевники ведут войны и обогащаются за счет соседей, среди них, по существу, нет бедняков, не имевших средств к кочеванию. Даже рядовые воины получают достаточное количество добычи, чтобы поддерживать достойное вольного степняка существование» [206, с. 51].
Это утверждение противоречит истине, объективным данным, социально-классовой природе кочевого скотовод
|
|
ческого общества. Сказать, что в кочевом скотоводческом обществе все члены его жили в равных условиях, что не было среди них бедняков, неверно, это утверждение идет даже в разрез с высказываниями древних и средневековых исследователей. Далее, является ошибочным утверждение, что кочевое общество основано на агрессии, захвате, грабеже. Кочевничество возникло на хозяйственной основе, оно таковым, и осталось. Поэтому нельзя согласиться со следующим заявлением С. А. Плетневой: «Придя на вновь захваченные земли, кочевники разоряли, грабили, захватывали в плен» [46, с. 5].
Получается, что кочевничество возникло как сила агрессивная.
С. А. Плетнева в статье «Исчезнувшие народы. Печенеги» пишет: «Постоянные войны, участие в грабительских походах — наиболее типичная черта этого общественного строя. Именно поэтому печенегов так легко можно было поднять в любой поход против любой страны, грабеж которой принес бы им выгоду. Чаще всего их использовали византийцы» [223, 1983, № 7, с. 30].
Таким образом, С. А. Плетнева стоит на прежних своих позициях. Она рассматривает кочевников односторонне. Между тем еще византийский историк и император Константин Багрянородный писал о них более сдержанно. «Печенеги же, — писал он, — бежав оттуда, стали бродить по разным странам, нащупывая себе место для поселения» [223, 1983, № 7, с. 27]. ’
Действительно, именно печенеги искали место для себя, для содержания скота. Здесь нет и тени мысли об агрессивной природе кочевников-скотоводов.
«Война была для скифов, — пишет доктор историчен ских наук Д. В. Шелов, — как и для многих других кочевых племен, находившихся на той же ступени социального развития, постоянным и обязательным делом, источником значительных экономических выгод -она велась за захват пастбищ, скота, ценностей, пленников, продаваемых в рабство. С этим связаны многие обычаи скифов: они пили кровь убитого ими врага, делали чаши из черепов злейших противников, украшали сбрую коня скальпами побежденных. Скифский воин чествовался в зависимости от числа убитых им врагов» [295, с. 35].
Все то, что пишет Д. В. Шелов, разумеется, имело
|
|
место в скифское время. Об этом писали еще Геродот и другие древнегреческие авторы. По сказать, что война была чуть ли не ремеслом, образом жизни, источником наживы всех кочевников-скотоводов, является неверным. Между тем такую ошибочную точку зрения разделяет и С. А. Плетнева. Больше того, она противопоставляет кочевников оседлым людям, заявляя, что «если кочевники стремились к миру только в тех ситуациях, в которых они явно уступали в силе своим соседям, то земледельцы были заинтересованы в нем всегда» [208, с. 149].
Известно, что у кочевников-скотоводов войны велись из-за интересов господствующих классов и что рядовые воины ценой своей жизни и лишений обогащали своих повелителей. Война приносила кочевникам-скотоводам зло, несчастье, разорение. Что касается столкновения кочевников-скотоводов с оседлым населением, то это вызывалось многими причинами. Во-первых, кочевники могут передвигаться со своим скотом без всяких препятствий лишь при наличии обширных, никем ни занятых степей и пастбищ. А поскольку неосвоенных территорий со временем становится все меньше и в то же время количество скота, содержащегося на подножном корму, растет, то и вероятность конфликтов кочевников с оседлыми земледельцами тоже увеличивается. Такие столкновения интересов могут возникать не только между кочевым и оседлым населением, но и между самими кочевниками из-за пастбищ, зимовок и т. д. Чтобы этого не случилось, кочевники стремятся регулировать спорные вопросы, заблаговременно уточнять границы своих кочевий и строго их придерживаться. Необходимость этого была продиктована самой жизнью. И лишь военные союзы кочевых племен, основным занятием которых являлись набеги, насилие и грабеж, не придерживались таких правил.
Во-вторых, при традиционном, т. е. экстенсивном и кочевом, скотоводческом хозяйстве набеги становятся иногда средством удовлетворения жизненных потребностей кочевников. Бывает так, что в результате засухи и связанного с этим падежа скота кочевники оказываются лишенными всяких средств к существованию. Чтобы сохранить свою жизнь, они начинают мигрировать, даже нападать на соседние оседлые народы с целью захвата произведенных ими благ.
|
|
Но грабительские набеги объяснялись главным образом классовым моментом. Они предпринимались крупными ханами в целях наживы, обогащения. Зачастую это определялось тем, что, имея много жен и детей, богачи стремились наделить всех членов своего потомства скотом или новым районом обитания, и добывали то и другое, нападая на соседние кочевые племена и оседлое население.
В то же время история знает крупные военные объединения кочевников, которые имели в виду К. Маркс и Ф. Энгельс, когда писали о «варварском народе-завое- вателе» [1, с. 21]. К ним относится гуннский союз (IV в. до н. э. — III в. н. э.), под ударами которых в конце II в. начался распад ханьской империи, в начале II в. пала Парфия, в IV в. — Римская империя, в конце V в распалось Кушанское царство, союз монгольских племен (XIII в.) и т. д. Гунны и монголы разрушали и сжигали города, уничтожали посевы, устраивали массовую резню, угоняли в плен тысячи людей. Так, но свидетельству современнника событий, греческого историка Аммиана Марцелииа, гунны — «подвижный и неукротимый народ». По его словам, они отличались коренастым телосложением, «чудовищным и страшным видом». «Невиданный дотоле род людей, — писал он, — поднявшихся как снег (nivium) из укромного угла, потрясает и уничтожает все, что попадается навстречу, подобно вихрю, несущемуся с высоких гор» [35, с. 306].
Арабский историк Ибн-аль-Асир (Атир) (1160—1233), бывший очевидцем жестокостей монгольских завоевателей, следующим образом описывает их зверства: «Эти же (татары) ни над кем не сжалились, а избивали женщин, мужчин, младенцев, распарывали утробы беременных и умерщвляли зародыши... Они (татары) остаются в городе лишь до тех пор, пока не разрушат всего, мимо чего пройдут, да не спалят и не ограбят его; что им не выгодно, то они сжигают. Собрав (например) шелку (целую) гору, они поджигают его; (они уничтожали) и другие вещи» [259, с. 2—3,17].
И так было везде, где проходили полчища Чингисхана. Монгольские военачальники вывозили награбленные ценности, становились наместниками в завоеванных
|
|
ими районах. В результате террора, насаждавшегося ими, воля оседлого населения была настолько подавлена, что о каком-то сопротивлении захватчикам никто и не помышлял [272, с. 653J.
В 1237—1240 гг. татаро-монгольские полчища вторглись на территорию русских княжеств и подвергли разгрому Муромо-Рязанские, Владимиро-Суздальские (особенно в Окско-Волжском муждуречье), Смоленские, Черниговские, Переяславльские, Киевские, Галицко-Волын- скне земли, что повлекло резкое уменьшение численности их населения, упадок производительных сил [98, с. 77].
Один из таких разорительных походов, совершенных татаро-монголами осенью 1237 г. на Русь, описал персидский историк Рашид ад-дин. Он пишет, что «сыновья Джучи — Бату, Орда и Берке, сын Угедей-Каана — Кадак, внук Чагатая — Буры и сын Чингисхана — Кульке н» совершили завоевательный поход на Русь, осаждали, а затем, после жестоких схваток, повлекших много жертв и причинивших разрушения, овладели городами, Арпан (по Березину и др., возможно, Рязань), Ике (возможно, Око), Макар (возможно, Москва), Переяславль и др. [259, с. 36—37J.
«Трагическую судьбу небольшого южнорусского города Изяславля, лежавшего на пути монгольских войск, раскрыли также археологические раскопки под руководством М. К. Каргера. Под слоем земли среди пожарищ, лежали здесь костяки погибших защитников в кольчугах, шлемах, с секирами, мечами и саблями. Были здесь и простые горожане, порубленные татарскими воинами»,
— пишет Г. А. Федоров-Давыдов [46, с. 231].
Только за последнюю четверть XIII в. на Русь было совершено 14 таких разорительных походов монгольских ратей 198, с. 77].
Однако все сказанное относится к определенному событию — чингисханскому завоеванию, а отнюдь не к кочевникам-скотоводам вообще. Война — явление классовое, социальное. Она затевается господствующим классом в своих корыстных интересах. Народ же не сторонник разрушений, он не нуждался в войнах, хотя последние ведутся ценой его жизни.
Далее, история войн свидетельствует, что нападающей стороной далеко не всегда были кочезникл.Ььшало
|
|
н так, что они сами становились объектом нападения со стороны оседлых людей. Так происходили исковые столкновения между Ираном и Тураном, описанные в бессмертном творении Л. Фирдоуси «Шах-намэ».
Античный автор Полнен на основании дошедших до него сакских преданий в главе XII своей «Стратегемы» (книга седьмая) рассказывает об одном эпизоде мужественной борьбы саков. Когда против саков направился сам персидский царь Дарий 1 во главе огромного войска, к ним в лагерь явился сакский табунщик Сирак, предварительно изуродовав свое лицо, отрезав носи уши; этим он дал понять Дарию, что так расправились с ним его соплеменники, и он жаждет им отомстить. И когда те ему поверили, он взялся проводить войска Дария I по только ему известному ложному пути, приведшему войска неприятеля к гибели из-за отсутствия воды и пищи. Перед казнью Сирак с громким смехом заявил: «Я выиграл победу, ибо для отвращения бедствия от саков, моих земляков, переморил персов жаждою и голодом» [215, с. 423—425].
Подвиг, который совершил сак Сирак, поучителен. Он характерен только для выходца из народа, ведущего справедливую войну против захватчиков. На такой шаг самопожертвования ради общего блага способны люди, движимые патриотическим чувством ненависти к врагу и беспредельной преданности своему народу.
Вот другой пример завоевательного похода против кочевников, также проведенного персами.
Царь Ахеменидов Кир И, покорив всю Переднюю и Среднюю Азию в 539 г. до н. э., предпринимает завоевательный поход против массагетов, которые жили к востоку от Аральского моря. Но этот поход окончился катастрофой. В то лремя царицей массагетов была Тамирис. Она, описывается в древних источниках, не испугалась, как эго можно было ожидать от женщины, вражеского нашествия. Тамирис дала возможность войскам Кира II переправиться через Оакс (Сырдарыо), считая, что «ей легче сражаться в пределах своего собственного царства, а врагам будет труднее спастись бегством через реку, преграждавшую им путь». Когда Кир II переправил войско и, углубившись на некоторое расстояние в Скифию, развязал войну, массагеты дали им достойный от
|
|
пор. В этой жаркой схватке победу одержала Тамирис. По сведениям Юстина, «она уничтожила 200 тыс. персов вместе с самим царем» [299, с. 208—209].
И здесь справедливость была на стороне кочевников- массагетов, ведущих борьбу за свою свободу и независимость против захватчиков и поработителей — персов. Древнегреческий историк; Арриан в книге «Поход Александра Великого» пишет: «Если про Кира, сына Камби- за, говорят, что ему первому стали воздавать поклонения и что от него остался у персов и мидян этот унизительный обычай, то нужно помнить, что этого Кира образумили скифы, люди бедные и независимые, а Дария
— другие скифы» [40, с. 276]. Следует отметить, что войска таких завоевателей, как Александр Македонский, Дарий, Кир, нередко отличались крайней жестокостью. Например, при подавлении восстания ссгдийцев в 329— 327 гг. до н. э. Александр Македонский, преследуя восставших, убивает более 120 тыс. человек [78,с. 97]. Геродот пишет о следующем факте, весьма красноречиво характеризующем Дария I. Когда Дарий формировал войско, готовясь к завоевательному походу на скифов, к нему подошел перс Ойобаз, который просил не забирать с собой в поход одного из его трех сыновей. «Дарий отвечал, что он любит его, Ойобаза, что просьба его скромна, и за это он оставит ему всех сыновей. Ойобаз очень обрадовался этому в надежде, что сыновья будут освобождены от военной службы. Между тем Дарий велел находившимся при нем лицам казнить всех сыновей Ойобаза. Так они были умерщвлены и остались на месте» [80, т. 1, с. 342].
Страшными зверствами сопровождались и захватнические войны (походы) Тимура. В 1387 г. при взятии Ис- фагана он приказал своим войскам обезглавить 700 тыс. мирных жителей и возвести пирамиды из их голов. В Индии в 1398 г. но его приказу было умерщвлено 100 тыс. пленников. В 1401 г. в Дамаске он дал приказание, чтобы каждый воин принес отрубленную человеческую голову. Из этих голов были сооружены пирамиды [78, с. 485].
Грабительский характер носили походы Шайбанн-ха- на против казахов в 1509 г. и известный улутауский поход Абдуллы-хана II и др.
|
|
Все это говорит, о том, что захватнические войны совершали как кочевые военные союзы, так и оседлые завоеватели, и жестокость их стоила друг друга. Война всегда несет разрушения. Конечно, кочевники более приспособлены к перекочевка м, переходам и а дальние расстояния, а потому более мобильны, маневренны, выносливы. Именно эта особенность кочевников-скотоводов до появления огнестрельного оружия наилучшйм образом отвечала интересам завоевательных походов. Особо важную роль играла в этом лошадь [295, с. 34]. Не случайно кочевники-скотоводы чаще оказывались удобным орудием в руках отдельных завоевателей. Да и сами кочевники часто страдали от нападений завоевателей, в том числе кочевников. Мы согласны с точкой зрения академика АН Казахской ССР А. X. Маргулана, который, возражая А. С. Семенову, видевшему в организаторах набегов только «степных хищников», постоянно творивших «величайшее зло» населению Мавераннахра [247, с. 23], подчеркивал, что кочевников, в свою очередь, грабили правители оседлых стран, т. е. Мавераннахра [166, с. 6—7].
Совершенно прав Л. И. Гумилев, который пишет: «Столкновение кочевников с земледельцами всегда создает острые коллизии, в которых ни те, ни другие не виноваты. Именно такая ситуация существовала в Северном Китае 111—V вв. Виноватых не было, а несчастных было слишком много» [91, с. 25].
Завоевательные походы кочевников несли смерть и разорение не только их соседям, оседлым людям, но и самим кочевникам, поскольку эти походы были связаны с громадными жертвами, в конце концов приводившими к физическому истреблению завоевателей, социально- экономическому упадку. И это относится не только к за- воевателям-кочевникам.
«Завоевательные народы, — писал Н. Г. Чернышевский в своей книге «Антропологический принцип в философии»,— всегда кончали тем, что истреблялись и порабощались сами». Монголы Чингисхана жили в своих степях в положении, худшем прежнего; но как ни дурно было состояние диких орд, пошедших на завоевание земледельческих государств Южной и Западной Азии и Восточной Европы, а все-таки вскоре по совершении завое-
|
|
вания эти несчастные люди, наделавшие столько вреда для своего обогащения, «подверглись судьбе более плачевной, чем даже та жалкая жизнь, которую продолжали вести их соотечественники, оставшиеся в своих родных степях Мы знаем, чем кончили татары Золотой Орды конечно, целая половина их погибла при завоевании России, при неудачных нашествиях на Литву и Моравию, остальная половина, сначала награбившая себе много добычи, скоро была истреблена оправившимися русскими» [287, с 245—2461
Далее Н Г Чернышевскии пишет, что германцы при Таците жили намного лучше, чем монголы до Чингисхана, но и они мало выиграли от того, что завоевали Римскую империю Остготы, лангобарды, вандачы — все они погибли, как заявляет Н Г Чернышевский, до последнего человека «Испанцы, опустошив Европу при Карле V и Филиппе II, cavsn разорились, впали в рабство и наполовину вымерли от голода Французы, опустошив Европу при Наполеоне 1, сами подверглись завоеванию и разорению в 1814 и 1815 гг » [286, с 2461
В ^казанном рассуждении Н Г Чернышевского, которое, па наш взгляд, нельзя, однако, точковать как форму пи ровку некой обще социологи ческой закономерности, подмечены некоторые характерные черты тех последствий, какие имели завоевательные походы для исторических судеб самих захватчиков
И Я Златкин в статье «Основные закономерности развитии феодализма у кочевых скотоводческих народов» пишет, что « захватнические войны не имели ничего общего с объективными экономически ми потребностями кочевого общества Глубоко ошибочна бытующая в литературе теория, согласно которой хищнические набеги и вторжения кочевников объясняются специфическими особенностями их производства» [261, с 265] Это совершенно правильный, обоснованный вывод, который ставит точку многочисленным, норой бесплодным спорам на этот счет
Разумеется, кочевники потому и называются ими, что они не находятся долго на одном месте, не ведут оседлый или полуоседлыи образ жизни, не занимаются земледелием Но они не могут обходиться без продукции земледелия и городских мастеровых Все это приобоета-
|
|
лось через торговлю. Поэтому торговали не только арабские, но и среднеазиатские, приволжские, и другие кочевники. Об этом свидетельствует появление крупных населенных пунктов, городов на границах между оседлыми и кочевыми народами, которые служили центрами торговли и обмена товаров.
В «Хрестоматии но историк древнего мира» под редакцией академика В. В. Струве приводится выдержка из Страбона, в которой говорится: «Живут в кибитках так называемые номады, занимающиеся скотоводством и питающиеся молоком, сыром и преимущественно кумысом Они не копят денег, не знают торговли, умеют только менять один товар на другой» [283, с. 306]. Сперва товар обменивается на товар, затем появляется эквивалент этого обмена—деньги. У кочевников-скотоводов на известной ступени развития функцию денег приобрел скот. « . Главный предмет, которым обменивались пастушеские племена со своими соседями, был скот », — пишет Ф. Энгельс [19, с 160].
Да, в истории имели место факты, когда арабы-кочевники нападали на соседей-земледельцев. В историй народов Востока известно вторжение гиксосов в Африку, относящееся к царствованию XVII-XV династии, которое потрясло царство древних фараонов. Пришельцы сжигали города, разрушали храмы, истребляли и пора- скот.. »,— пишет Ф. Энгельс [19, с. 16].
«Нашествие гиксосов, — пишет Ю. Липпарт, — есть набег номадов, совершенно такой же, как... арийцев —в Индию, кельтов и германцев — в Европу, это, пожалуй, первое мощное проявление той своеобразной кочевнической культуры, которая выросла на почве скотоводства» [161, с. 92—93].
Конечно, арабы-кочевники (бедуины) жили общей, присущей всем кочевникам жизнью, в соответствии с общими тенденциями развития кочевого общества Историческая судьба, образ жизни и быт кочевников Средней и Передней Азии и Восточной Европы едины, благодаря тому, что, живя в одном экономическом районе, они были связаны торговыми узами, находились в тесном контакте между собой. Но отсюда не следует противопоставление среднеазиатских кочевников арабским, а если и выделять среди них тех, кто был более связан с завое-
|
|
нательными походами, то это арабы, поскольку представители религиозного духовенства пытались использовать их, чтобы насадить силой оружия ислам в других странах.
Древняя Русь и половцы
Многие дореволюционные историки извращали взаимоотношения половцев с русскими княжествами и изображали кочевников как вековечных врагов русских княжеств.
П. Голубовский, например, отмечает, что кочевники (печенеги, торки и половцы) являлись опасными врагами Руси» [83, с. 167]. Он пишет: «Не проходит ни одного года, когда бы не горели русские села и города» [83, с. 79] .
Еще более отрицательно ко веем кочевникам отнесся
В. О. Ключевский: «Борьба со степным кочевником, ио- ловчином, злым татарином, длившаяся с VIII почти до конца XVIII в., — самое тяжелое историческое воспоминание русского народа, особенно глубоко врезавшееся в его память и наиболее ярко выразившееся в его былинной поэзии» [144, с. 73].
В данном случае В. О. Ключевский ставит в один ряд половцев, которые вели скотоводческое хозяйство, и полчища Чингисхана. По это явно несостоятельно. Нельзя считать всех кочевников разбойниками, хищниками.
Конечно, поскольку половцы были кочевниками, а русские вели оседлый образ жизни, то между ними нередко возникали столкновения из-за земли, пастбищ и т. д. Тем более что половецкие кочевья в конце XI и в XII в. как сообщается в одном из источников, «были рассыпаны по всему стенному пространству от Урала до Дуная. На севере они соприкасались с Рязанскими владениями почти до реки Проии, где кочевал со своей ордою князь Ельтук. Далее по Дону... в нынешней Воронежской губернии кочевала орда Шаруканова... Южнее Ша- рукановой орды, почти по самому берегу Азовского и Черного морей, даже до Днепра и за Днепр к Дунаю были кочевья Орды Боняковой» [111, с. 78].
Половцы кочевали также в степях Предкавказья и за нижней Волгой до Яика. У лукоморских половцев кпязь-
|
|
ями были Акуш и Тоглый, а ближе к Днестру и Дунаю кочевали Орды Котяна и Беговарса [111, с. 82]. Таким образом, половцы занимали огромные пространства, содержа свой скот. Страна, занятая половцами (кыпчака- ми), известна была у восточных народов под названием Дашт-и Кыпчак.
Для того чтобы оттеснить половцев и проложить торговый путь к югу и востоку, русские вынуждены были предпринимать походы на кочевников.
П. Голубовский пишет, что «походы вглубь страны половецкой имели двоякую цель: одни — цель частную
— оттеснение кочевников от границ какой-либо области; другие — цель общую — защищать торговые интересы всей Руси. Если для русской земли важны были сношения с Югом и Востоком, то и обратно большое значение придавали торговле с Русью купцы востока, запада и юга» [83, с. 166—167].
Об одном из таких походов русских на половецкую степь в летописях говорится так: «Половцы же слышав- ше, яко идет Русь, собравшася без числа, нача думать. И рече Урусоба (половецкий князь. — Д. К.): «Просим мир у Руси, яко крепко имуть битися с нами, мы об много зла створихом русской земли» [217, с. 118].
Походы эти против половцев были иногда удачными, а иногда и неудачными. Одним из неудачных походов было выступление дружин князя Игоря, прославленного в «Слове о полку Игореве». Зато успешным был поход в 1111 г. Владимира Мономаха, который сумел объединить усилия всех русских княжеств против половцев и нанести им несколько поражений. А сын Владимира хНономаха Мстислав оттеснил половцев «за Дон, и за Волгу, и за Яик» [111, с. 77].
В данном случае нетрудно заметить, что половцы не всегда были наступающей стороной. Этого не отрицает и текст «Слова о полку Игореве».
Интересно отметить и такой факт: на примере Игоря Святославовича видно, что половецкие ханы оказывали особые знаки внимания, даже уважения, пленному русскому князю. П. Голубовский пишет, что «они для безопасности только окружили почетной стражей из 20 человек, в числе которых было пять из высшего сословия, но эта стража беспрекословно исполняла все при
|
|
казания Игоря. Ему позволялось иметь при себе пять или шесть русских слуг. С ними и своей стражей он ездил свободно, куда хотел, тешился охотой. Ему разрешено было и.меть при себе священника со всем необходимым для совершения службы» [83, с. 173].
Вообще следует отметить, что между половцами и Русыо не всегда существовали враждебные отношения. Нередко русские князья в борьбе с иноземными захватчиками, а иногда даже в междоусобной борьбе призывали на помощь половцев, так же как в свое время Они приглашали печенегов и торков. Из истории известны 34 таких факта [83, с. 173]. Так, печенеги ^участвовали в походах Игоря в 944 г. и Святослава в 970 г. на I ре- цию. В 985 г. Владимир ведет торков на Булгар [218, с. 58, 71]. В 1149 г. русские князья повели половцев в поход на Польшу [218, с. 378].
Тесные взаимоотношения русских с половцами скреплялись иногда брачными союзами, с помощью которых обе стороны стремились укрепить свою безопасность. В результате некоторые князья всю свою жизнь провели в степи среди своих половецких родственников [218, с. 173].
Первый случай такого брачного союза имел место в 1094 г., когда Святополк Изяславович Киевский женился на дочери половецкого хана Тугорхана [218, с. 216]. Затем идут факты заключения брака между сыновьями Владимира Мономаха и Олега Святославовича с дочерьми половецких ханов: Юрий Владимирович женился на дочери Аэпы, внучке Осеня, а Святослав Олегович — на дочери другого Аэпы, внучке Гиргена [217, с. 120]. В 1117 г. Мономах женил своего сына Андрея на внучке Тугорхана [219, т. 9, с. 150], в 1187 г. Владимир Игоревич возратился из половецкого плена с женой, дочерью знаменитого Кончака. На Руси сыграли вторичную свадьбу, ибо она уже была совершена в степи [218, с. 659].
Были браки не только деловые, но и носившие романтический характер. Так, Святослав Владимирович имел отчимом половецкого хана Башкорда. Дело в том, что его мать после смерти первого своего мужа Владимира Давидовича увлеклась степным красавцем и бежала к нему в кочевья [83, с. 173]. Так что любовь между казах
|
|
ским джигитом Дудар и русской девушкой Марией* не исключение, а закономерное явление, истоки которого уходят к X—XII вв.
Приведенные примеры говорят не только о добрососедских, но и о близких родственных отношениях между половцами и Русью, отвечавших их политическим и хозяйственным интересам Не случайно русские летописи вместе с описаниями жизни и деятельности различных князей включают в себя множество рассказов о взаимоотношениях русских с половцами Спустя много лет в Отечественной войне 1812 г наряду с другими народами приняли участие и представители кочевых народов
Конечно, между интересами половецких правителей и русских князей не могло не возникать противоречий. Кочевники, прибывшие с Востока, теснили оседлое население; с другой стороны и славяне постоянно стремились расширить свои земельные владения в степях северо- восточной и юго-восточной Европы. Эти перекрещивающиеся интересы кочевников и земледельцев сопровождались взаимными нападениями и взаимными обложениями налогами. То славяне облагали кочевников даныо, то кочевники славян. Так. в Южнорусской летописи (X в.) записано, что конный отряд хазар подошел к Днепру и потребовал от полян, населявших эти места: «Платите нам дань’». Однако поляне вместо дани вручили хазарам обоюдоострые мечи [240, с 88]. Преемник Святослава на киевском столе «князь Ярополк в 978 г. успешно воевал с печенегами и обложил их даныо» [33, с. 108].
Во взаимоотношениях кочевников с Русью имели место факты, когда за стычками следовали мир, торговля и т. д., иногда сами кочевники предлагали славянам свою услугу, дружбу. Так, в 979 г в г. Киев «пришел печенежский князь Илдейи бит челом Ярополку на службу; Ярополк же принял его и дал ему грады и волости» 1219, с. 39]. Исследователи отмечают, что этим было положено начало той политике, которую впоследствии систематически проводило древнерусское государство по отношению к кочевникам южных степей: привлекать к
|
|
*■ Мария Егоровна Рыкнна (1887—1950) —дочь кзнеца из Кур- 1альджино Целиноградской обл, автор популярной глубоко проникновенной казахской песни «Дударай» на собственный мотив, в которой говорится о ее чистой и нежной любви к джигиту Дуйсену
|
|
себе на службу отдельные их орды, чтобы сделать их союзниками в борьбе с врагами древней Руси. В 988 г., по сообщению летописи, «пришел печенежский князь Мети гай к Владимиру и крестился» [219, с. 57]. В 991 г. принял христианскую веру печенежский князь Кучуг и «служил Владимиру от чистого сердца» [219, с. 64].
Были случаи и убийства князей в результате стычек кочевников с Русыо, но эти факты не могли в целом существенно изменить или нарушить установившиеся связи Так, весной 972 г. князь Святослав был убит печенегами [218, с. 61—62]. Но показательно и другое: во время борьбы за великокняжеский «стол в 980 г., когда Владимир Святославович с новгородским войском и наемниками— варяжскими отрядами двинулся на своего брата Ярополка и изгнал его из Киева, приближенный Ярополка, некий Варяжко, советовал своему князю: «Не ходи княже (к Владимиру), убьют тебя, беги к печенегам, и приведешь воинов» [218, с. 66]. Но Ярополк не последовал совету и действительно был убит, после чего «Варяжко бежал со двора к печенегам и много воевал с печенегами против Владимира» [218, с. 66].
Совсем по-иному обстояло дело с отношениями между завоевателями — полчищами монголо-татар и русскими княжествами.
Завоеватели выжигали огнем, сокрушали и подавляли мечом все, что вставало на их пути. Конечно, чингисхановские полчища — те же кочевники, но как часть общего. Это крупный кочевой союз, в основе которого лежит не скотоводство, как таковое, с его интересами и заботами, а военная организация, целью которой является захват чужих земель, разорение и грабеж их хозяйства, подчинение других племен и народов, взимание с них ясака и т. д. Такие полчища передвигались как вооруженные всадники, без семей и огромного населения со скотом. В отличие от них «у кочевых пастушеских племен, — как указывал К. Маркс, — община фактически всегда собрана воедино; это — общество совместно кочующих людей, караван, орда, и формы субординации развиваются здесь из условий этого образа жизни» [ 15, с. 480].
Но кочевничество с его подвижным характером существования благоприятствовало появлению мобильных
|
|
военных союзов. Это, разумеется, способствовало утверждению в сознании оседлых людей предвзятого мнения о кочевниках вообще. Конечно, и при кочевом скотоводстве были, как уже сказано, столкновения племен, угон скота и т. д., но это происходило на другой основе: например, взаимоотношения половцев с Русью. Не случайно постоянный угон неприятелем скота и смелый поступок молодца вернуть его обратно —лейтмотив почти всех казахских эпосов [133, с. 270], хотя в них имеются и моменты отражения нападения кочевых полчищ.
Итак, столкновения кочевников-скотоводов не имеют ничего общего с нашествием Чингисхана, а до него Лтти- лы и др , их надо уметь отличать. В одном случае средством существования является скотоводческое хозяйство, в другом — нашествие, захват чужих земель, богатств, гасилие.
Кочевничество вообще, кочевое скотоводство в частности возникли не из-за особой страсти некоторой части людей к постоянному передвижению. В своей основе оно имеет объективные причины. Кочевое скотоводство — это определенная форма хозяйствования Оно возникло из потребности содержать размножающийся скот. Для содержания скота, как уже было сказано, война противоестественна. Например, в 1723 г., когда джунгары совершили нашествие на казахские земли, э^о было страшным несчастьем для кочевников-казахов. Джунгары убивали мужчин, забирали женщин в жены, угоняли скот, разоряли хозяйства казахов. Последние, уцелевшие от погибели, спасались, как могли, спешно откочевывали к берегам Сырдарьи. Для казахов это был год скорби и печали. Один из очевидцев этого трагического события, народный поэт Кожабергсн в поэме «Елим-ай» (Ой, страна моя родрая) гозорит:
Ел едш малды багып бейбгг жаткан, ктиеп ек жау болар деп бэле баклан Жургенде мочын журтым малый барып,
Тосыннан калмак курды канды качпан.
Мы люди, жившие мирно, заботясь о скоте,
И не ожидали, что есть враг,
Подстерегавший нас.
|
|
В то время как мой мирный народ Пас спой скот, нежданно негаданно поставил нам калмык кровавый капкан
Занимаясь скотоводством, кочевники издревле торговали с оседлым населением, обменивали продукты животноводства на продукты земледелия, охотничьи трофеи — на изделия ремесленников Они взаимообогаща- лись опытом, культурой Многие кыичаки (половцы) знали русский язык, а среди русского населения были люди, знавшие половецкий. Некоторые половцы принимали русские имена, христианскую вср Таковыми, например, были Глеб Тириевич, Роман Кзяч и др [83, с 228]. В Рязани к лету 1132 г. принял христианство половецкий князь Амурат [219, с 158].
Когда тагаро монгольские захватчики вторглись в Восточную Европу и, опустошив половецкую степь, напали на русские земли, то русские в союзе с остатками половцев, встали против иноземных поработителей С первых же дней жестоких боев с татаро-монголами в 1223 г погибли видные половецкие князья, в частности Юрий Кончакович и Данило Кобякович [219, с 8е*] В связи с вышесказанным никак нельзя согласиться с С А Плетневой, которая основу отношений половцев с Русыо видит в постоянных ожесточенных военных действиях, заключающихся «в ежегодных набегах на русские земли, грабежах, угоне пленных» j 208, с. 56]
Ибн-аль-Асир пишет: «Когда татары овладели землею кипчацкою к жители рассеялись большая толта из них пошла в Русь Это обширная стоала, дчь'пмя и широкая, смежная с нами, и жители держат веру христианскую Когда они пришли туда, то соединились и согласились сражаться с татарами, если они нападут на них, а татары долго оставались в кипчакии Пою л они пошли в 620 году (с 4 февраля 1223 до 24 января 1224 г
— Д К) на Русь И услышали весть о них русские и кипчаки, а сами давно уже приготовились к войне с ними И пошли на путь татар, чтобы встретить их преж*< чем они придут на Русь, чтобы отразить их отсвоей земли И услышали о их выходе татары и начали отступать» [272, с 620—621]
В данном случае речь идет о западных кыпчаках, ко
|
|
торые обитали в Восточной Европе и в русских источниках назывались половцами. Между тем кыпчаки накануне вторжения монголов жили и в Западной Азии, занимая обширную территорию, протянувшуюся от западных отрогов Тянь-Шаня до Дуная. Страшным бедствием как для оседлых, так и для кочевых народов Западной Сибири и Восточной Европы, было нашествие Чингисхана, как и ровно тысяча лет назад гуннов.
В результате чингисхановского нашествия кочевое общество кыпчаков потерпело катастрофу.
Длительное время половецкая степь оставалась незаселенной. Старое население ушло из этих районов почти полностью, а татаро-монгольские кочевья, занявшие его место, были сравнительно малочисленны и, поскольку они эпизодически появлялись в этих местах только летом, степь эта получила впоследствии характерное название «дикое поле».
Кочевое скотоводство как хозяйственнокультурный тип
Кочевое общество возникло на определенной ступени общественного развития и носило переходный характер в развитии мировой цивилизации
Это выражалось не только в том, что оно занимало как бы промежуточное положение между охотническим хозяйством и земледелием, ной в том, что исторически оно появилось только в тех районах, где географические условия не позволяли заниматься ни земледелием из-за недостаточного уровня развития производительных сил и отсутствия всякого агрономического знания, чтобы получить урожай в пустынных и полупустынных условиях, ни скотоводством в крупных масштабах, чтобы содержать скот стойлово. На протяжении тысячелетий скотоводство велось экстенсивно. Исторически оно ждало момента, чтобы перейти к интенсивной форме хозяйствования, оседлому образу жизни. Поэтому в отличие от охотничества и земледелия, которые, несмотря на усовершенствование орудий труда, сохранили в целом характер своего производства, кочевое скотоводство объективно должно было изжить себя и уступить место более прогрессивной фор-
|
|
мс ведения хозяйства. Ыо это вовсе не означает, что образ жизни, материальная и духовная культура кочевников носили переходный характер. Соответственно специфическим условиям кочевого хозяйства они сформировались на протяжении веков и тысячелетий как явление самобытное, уникальное, требующее специального изучения и осмысления. По этому поводу историк И. И. Веселовский справедливо отмечал, что «кочевая культура не представляет переходной ступени от звероловеiaa в оседлую жизнь, а составляет самостоятельное явление, как культура оседлых» [68].
Следовательно, переходность кочевого общества надо понимать в том смысле, что оно появилось исторически на определенной ступени общественного прогресса, когда произошла глубокая классовая дифференциация общества на богатых и бедных, затем оно достигло своей вершины развития, и, наконец, оно постепенно изжило себя, уступив место более прогрессивной форме хозяйства.
Прав историк М. Н. Ядринцев, который доказал, чго кочевое скотоводство существует только в условия* обширных пастбищных угодий, а при их сокращении радиус кочевания постепенно уменьшается и кочевник становится оседлым [302, с. 142—144]. Кочевое скотоводство появляется после пастушеского полуоседлого хозяйства. Причиной появления как кочевого скотоводства, так и затем перехода его к оседлому хозяйству были объективные, в том числе и экономические, естественногеографические предпосылки.
Все началось, очевидно, с обыкновенного приручения животных. Последние содержались стойлово или полу- стойловым способом, потом появилась пастушеская форма содержания скота, когда основное население вело оседлый образ жизни, а скот угонялся временно на пастбища и затем пригонялся обратно пастухами.
Как показали археологические раскопки «Алтынде- пе» (Золотого холма), расположенного у подножья Ко- петдага (Туркменская ССР), здесь находились большие городские сооружения, население которых к концу третьего тысячелетия (т. е. на тысячу лет раньше государства Урарту) занималось земледелием, скотоводством и садоводством [222, 1974, 4 декабря]. Это было пасгуше-
|
|
ское скотоводство. Следы древнего орошения, относящиеся к эпохе бронзы, отмечены в ряде районов Средней Азии, Южного Казахстана и др. Об этом свидетельствуют развалины древних городов, крепостей, замков, усадеб,* береговых валов, сухих каналов, искусно спланированных земельных участков, давно забытых, необрабатываемых полей [36, с. 5, 230].
Однако быстро размножающийся скот не мог содержаться при пастушеском скотоводстве. Поскольку невозможно было запастись сеном или другим кормом для содержания большого количества скота, единственным способом его сохранения и приумножения был переход к совершенно новой форме органи зации скотоводческого хозяйства —кочевому скотоводству, при котором кочевники круглый год следовали за скотом, переходя с одного места (пастбища) на другое. Причем к кочевой форме хозяйства перешли те племена, которые обитали в степных, песчаных, малоплодородных или горных малопригодных для земледелия районах.
Один из крупных исследователей древней культуры населения Центральной Азии С. И. Руденко * пишет: «Оседлое земледельческое население Средней и Передней Азии, на юге Китая, на Востоке вследствие примитивности земледельческого хозяйства не имело возможности содержать достаточно большое количество с*<ога и постоянно в нем нуждалось, в частности, как в тягловой силе для транспорта и затем в военных целях. Спрос на домашних животных мог быть удовлетворен теми племенами, в хозяйстве которых земледелие имело второстепенное значение. Скот при отгонной системе скотоводческого хозяйства играл весьма существенную роль в экономике ряда племен. Такими племенами являлись северные племена ... обитавшие в степях и предгорьях южнее полосы лесов, и тайги, где условия для развития скотоводства были благопоиятными» [237, с. 196].
В то время массовое разведение скота, главным образом овец, лошадей, верблюдов, без заготовки на зиму корма было возможно лишь в определенных районах. Рашид -ад-дин пишет: «... в каждом поясе земли существует отдельное (друг от друга) население, (одно) осед
|
|
лое, (другое) кочевое. Особенно в той области (или стране), где есть луга, много трав (в местностях) удаленных от предместий, городов и от домов (селений), много бывает кочевников...» [229, с. 73]. И далее он пишет, что такие условия были в пределах Ирана, во владениях арабов.
Кочевое скотоводство берег начало в глубокой древности. Но среди исследователей нет единого мнения по вопросу, когда же оно появилось. Предположения их относительно периода возникновения кочевого общества варьируют начиная с эпохи неолита, кончая I тыс. н. э. Так, Н. Я. Мерперт относит это ко II тыс. до н. э. [180, с. 112], С. И. Руденко —к рубежу II и 1 тыс. до н. э. [237, с. 195] и т. д.
Археолог Бурхард Брентьес (университет им. Д1. Лютера в Галле (ГДР) пишет, что с VI тыс. до н. э. начинается процесс разделения оседлого земледелия в горных районах Передней Азии и возникновения полукочевого скотоводства (мелкого, затем и крупного скота) в результате одомашнивания крупного рогатого скота.
С. И. Руденко, ссылаясь на свидетельство китайских хроник, отмечает, что среди богатых усуней были владельцы табунов лошадей в 4—5 тыс. голов». Эти факты указывают на то, что во второй половине I тыс. до н. э. «как у восточноевропейских, так и центральноазиатских скотоводческих племен отдельные семьи владели огромными табунами лошадей» [237, с. 195].
Арабский путешественник Ибн-Фадлан, посетивший в 922 г. огузов на пути следования в Булгарское царство, видел среди них не только богачей, владевших десятью тысячами лошадей и сотней голов овец, но и бедняков, выпрашивавших лепешку хлеба на дорчэгах [145, с. 124].
Содержание такого количества скота в условиях экстенсивного хозяйства могло быть обеспечено только в результате перехода от оседлого или пастушеского ведения хозяйства к кочевому скотоводству. К скотоводческому кочевому хозяйсту в первую очередь перешли наиболее многочисленные семьи, племена. Те же лица, у которых скота было мало, не испытывали необходимости перехода к кочевому образу жизни.
Определенный научный интерес представляет выяс-
|
|
пение периода образования кочевого скотоводческого общества. Некоторые исследователи считают, что кочевое скотоводство возникло в VII в. до н. э., причем совершился процесс перехода к кочевому образу жизни населения степей якобы «в очень короткий срок, в течение нескольких десятилетий» [237, с. 197]. На такой точке зрения стоял один из исследователей истории древней культуры М. П. Грязнов. Об этом же говорит, в частности, его статья «Древнейшие памятники героического эпоса пародов Южной Сибири» [44, с. 7].
Другие не согласны с такой оценкой, поскольку не только археологические источники и наскальные рисунки (петроглиптика) говорят о несостоятельности такого суждения, но и сама логика истории говорит о значительно более древнем происхождении кочевого скотоводства.. Нельзя предполагать, что до VII в. до н. э. люди не занимались скотоводством, а раз так, то они не могли обходиться без постоянного кочевания, поскольку скот естественно размножался, содержать его стойлово при отсутствии заготовленного корма было невозможно.
Есть ученые, которые считают, что кочевое скотоводство появилось с момента освоения животных в качестве тягловой силы и особенно после «овладения техникой верховой езды на лошади» [237 с. 195].
С. И. Руденко возражает, как нам кажется, совершенно справедливо против этого утверждения, хотя в целом и не отрицает значения указанных фактов. «Оба эти обстоятельства, конечно, были существенны, — пишет
С. И. Руденко, — особенно для полукочевого и кочевого скотоводческого хозяйства. Однако можно усомниться в том, что овладение животным как тягловой силой и лошадью для верховой езды имело место в начале 1 тыс. до н. э. Более вероятно, что различные виды животных для транспорта первоначально употреблялись как вьючные, а следовательно, и верховые, и затем уже использовались в упряжке — сначала в волокуше, потом и в колесной повозке» [237, с. 195—196].
Действительно, причины любого явления надо искать не во второстепенных фактах, а в главных, основных; таковыми являются экономические условия жизни людей, и поэтому С. И. Руденко прав, говоря о том, что причины перехода к новой форме скотоводческого хозяйства
|
|
были, несомненно, иные, чем овладение «техникой верховой езды». Итак, нет единого установившегося мнения относительно времени появления кочевого скотоводческого хозяйства.
Мы считаем, что кочевое общество возникло значительно раньше I тыс. до н. э Об этом можно судить по тому обстоятельству, что все племена, обитавшие в Центральной Азии, как мы знаем из различных источников, вели к тому времени кочевой образ жизни. Это были кочевые племена или большие племенные союзы (скифы, саки, гунны, усуни и т. д.). Но ведь кочевому скотоводству, как уже было сказано, предшествовало пастушество, тоже являющееся формой скотоводческого хозяйства. При пастушеском хозяйстве скотоводы жили в постоянных жилищах, поселениями, занимаясь одновременно и скотоводством и земледелием. Об этом свидетельствуют раскопки древних курганов и поселений, при которых археологи обнаруживают в большом количестве остатки костей животных (лошадей, баранов, коров и т. д.) [171, с. 218], с одной стороны, а с другой — остатки оросительных сетей, арыков, по которым поступала вода, или плотин для задержания вешних вод и т. д, относящихся к эпохе бронзы [36, с. 230—231] Люди занимались скотоводством еще в каменном веке, в бронзовом веке оно получило дальнейшее развитие. Наскальные или пещерные рисунки и т. д. также говорят об этом.
На рубеже II-—I тыс. до н. э. на территории Казахстана появилась и колесница. Это именно то время, когда по южному полюсу Евразии и в Египте распространяется колесница с лошадиной запряжкой [203, с. 131]. Археологами обнаружены изображения древних наскальных рисунков в урочище, называемом Койбагар ( в горах Каратау недалеко от Сузакского районного центра Чимкентской области), на высоте 700 метров над уровнем моря. Здесь открыта целая серия из 20 рисунков с изображением колесниц [45, с. 132]. По утверждению специалистов, эта петроглиптика по некоторым своим особенностям (схематическим изображениям животных, запряженных в нее) дает основание сравнивать эти изображения с символическими изображениями колесниц в ииьской [250, 1973, №1, с. 159] иероглифике, а
|
|
ременные крепления, приведенные на рисунках, очень сходны с ременными креплениями на концах ярма египетской колесницы времен Нового царства (XVI— XIV вв. до н. э.), о чем говорят экспонаты Египетского музея в Италии [146, с. 19].
Таким образом, уже тогда население широко использовало различного рода транспортные средства, применяя в качестве тягловой силы лошадей, верблюдов и т. д. Можно полагать, что немало времени понадобилось, чтобы не только приручить животных, но и приручить их в качестве тягловой силы, и чтобы изобрести колесницу, сыгравшую великую роль в истории культурных контактов между странами. А к этому времени одомашненный скот уже размножился настолько, что возникла необходимость содержания его путем постоянного передвижения в полсках достаточного для него корма. Отсюда и появилось кочевое скотоводство.
Переход к кочевому скотоводству происходил постепенно и не везде в одно время. Быть может, даже в период атасуских поселений где-то рядом параллельно существовало кочевое или полукочевое скотоводство. Но с той лишь разницей, что от кочевого скотоводства не осталось почти ничего, если иметь в виду древние могильники, а от древних поселений — остатки жилищ. Некоторые из них относятся к бронзовому и даже каменному веку.
С И. Руденко правильно отмечает, что владельцам крупных табунов лошадей и стад овец при отыскивании необходимых пастбищных угодий, особенно зимой во время больших снегопадов и буранов, приходилось встречаться с громадными трудностями. «Совершенно очевидно, что прокорм больших табунов лошадей и отар овец был связан с необходимостью освоения обширных полупустынных пространств, до того не использованных для скотоводческого хозяйства. Процесс этот, сопровождавшийся неизбежными жертвами, несомненно, был медленным и исчислялся не десятилетиями, а столетиями» [237, с. 197].
М II. Грязнов, пытаясь объяснить причины массового перехода оседлых племен к кочевому образу жизни, утверждает, что воинственные кочевники с их неуловимой конницей стали бичом окрестного оседлого населе
|
|
ния, п, чтобы, «защитить ссбя от грабительских набегов кочевников, а также получить возможность самим совершать грабительские набеги, их оседлые соседи также вынуждены были перейти к кочевому образу жизни, к кочевому скотоводству» [87, с. V].
Здесь мы видим, как экономическая обусловленность важного социального явления подменяется субъективным ti факторами, причем кочевникам приписывается прирожденная агрессивность По мнению проф. Вернера (ГДР), стремление господствующей знати кочевого общества (XI в.) к обогащению усиливало присущую кочевникам жажду экспансии за счет земледельцев.
Кочевое скотоводческое хозяйство появилось в тех районах, где климатические условия, растительный покров и другие факторы не позволяли плодотворно вести оседло-земледельческое .хозяйство. То, что скотоводческие племена, бросив насиженные места, перешли к кочевому образу жизни, объясняется потребностями сохранения от гибели размножающегося скота, содержать который при оседлом или полуоседлом образе жизни было практически невозможно. Поэтому нельзя согласиться с сомнением Г. Е. Маркова относительно правильчости существующего в литературе предположения о том, что «рост поголовья стад может вызвать перерождение комплексного хозяйства в кочевническое» [172, с. 279]. Тем более что через несколько страниц он противоречит себе: «Скот — богатство кочевого хозяйства: увеличивалось его поголовье — возрастала потребность в пастбищах» [172, с. 299].
Итак, кочевничество появилось в глубокой древности, о чем свидетельствуют многочисленные прямые и косвенные факты. Например, мифологический образ—кентавр (человскоконь) в своей основе, как полагают ученые, имеет прямое отношение к кочевникам. Этот широко распространенный странный и страшный образ (наездник настолько сливался со своим скакуном, что они рассматривались слитно) был создан оседлыми людьми, чьи посевы, сады, луга уничтожались, как уже сказано, кочевниками, очень давно. У вавилонян легенда о полулюдях н полуживотных, т. е. кентаврах, появилась в XIII в. до н. э. [206, с. 47]. Отсюда, надо полагать, что само кочевничество, образ которого отражен в мифологии,
|
|
возникло еще раньше. Не могла же копия появиться раньше оригинала. Появившиеся в глубокой древности первые города-крепости, окруженные зубчатыми стенами, глубокими и широкими рвами, наполненными водой, может быть, вызваны также этими обстоятельствами, хотя понятно, что эти города защищались и от своих оседлых соседей. Конечно, кочевники-скотоводы могли приносить вред, проникая в зоны плодородного земледелия в поисках лучших пастбищных угодий, вызывая, естественно, отрицательную реакцию у оседлых людей.
Наконец, о древности существования кочевого общества свидетельствуют вековые обычаи, традиции, образ жизни кочевников, сложившиеся на протяжении тысячелетий. У кочевников, например, все приспособлено к суровым условиям кочевой жизни. В образе их жизни не было ничего лишнего, все подогнано, продумано, выверено тысячелетним опытом. К. Маркс отмечал зависимость всех форм отношений, традиций от господствующего способа производства [7, с. 733].
Особое значение у кочевников имело коневодство: лошади неприхотливы, зимой они сами добывали себе корм из-под снега, мясо их питательно и легко усвояемо. Особенно ценилось казы — особым образом приготовленная колбаса. Вильгельм Рубрук писал, что из кишок лошадей кочевники «делают колбасы, лучше, чем из свинины» [210, с. 73]. У казахов по сей день эти своеобразные колбасы являются одним из лучших деликатесов. Из глубокой древности до нас дошел и кумыс — напиток, приготовленный из кобыльего молока и имеющий целебные свойства. Кумыс употребляли еще скифы. Его пили и другие кочевники: гунны, саки, печенеги, тюрки, половцы, усуни, казахи, киргизы и др. На протяжении тысячелетий он являлся одним из самых распространенных напитков у всех кочевников-скотоводов, которые называли его богатырским напитком. Другим таким напитком у кочевников-скотоводов был шубат, приготовленный из верблюжьего молока.
Но главное, конечно, заключалось в том, что конь в условиях кочевой жизни — самое лучшее и удобное средство всякого передвижения. Поэтому кочевники-ско- товоды считали его священным животным. Конечно, быстроходная, маневренная конница, быть может, до иояв-
|
|
ления огнестрельного оружия была .неуязвимой в сражениях, и эта ее особенность давала некоторые преимущества кочевникам перед оседлыми людьми. Но это обстоятельство также не должно приводить к выводу о том, что причиной появления кочевничества является конница, ибо последняя сама есть следствие скотоводства вообще.
Кочевники-скотоводы вынуждены были приспосабливаться к окружающим природным климатическим условиям, зачастую весьма суровым, так что им приходилось ограничивать круг потребляемых ими продуктов в основном той пищей, которую им доставляло животноводство.
«Вообще-то в жизни, — отмечает П. Голубовский на основе арабских источников, — кочевник был весьма неприхотлив. Главным образом его пища состояла из мяса, молока, проса. Мы не знаем, сеялось ли просо самими кочевниками. Может быть, это был единственный продукт их собственного земледельческого труда. Просо бросали в кипящую воду. Затем, изрезав мясо на кусочки, клали в этот отвар» (83, с. 220].
У кочевников все было подчинено необходимости постоянного передвижения. Из всех злаковых культур они действительно сеяли главным образом просо, потому что оно быстро созревает, нетрудоемко при выращивании, требует мало влаги и поэтому растет даже на песчаной почве [282, с. 200]. К условиям кочевого быта была приспособлена и вся домашняя утварь кочевников. Она состояла из небьющейся деревянной посуды и кожаных мешков для хранения воды, молока и кумыса.
Свежий воздух, кумыс, мясо способствовали тому, что кочевники росли здоровыми, физически крепкими и выносливыми, если не иметь в виду различные инфекционные болезни, перед которыми они были практически беззащитны Арабский путешественник Ибн Баттута пишет, что «кипчаки народ крепкий, сильный и здоровый» [259. с. 283].
Как уже отмечалось, кочевое общество и в более позднее время, вплоть до XX в., сохранило немало черт образа жизни и быта древних кочевников. Вот так, например, описывается жизнь казахов-кочевников в «Обзоре Семипалатинской области за 1910 год»: «Как ни примитивно скотоводство в киргизских степях, оно до последне
|
|
го времени удовлетворяло вполне все жизненные потребности кочевника. Летнее (всегда), а иногда и зимнее жилище киргиз (на юге) делается из кошмы (войлока), ежегодно заготовляемой в больших количествах из овечьей шерсти. Для одежды киргизы приготовляют ар- мячину (ткань из верблюжей и овечьей шерсти) и тонкий плотный войлок, из которого шыотся халаты. Из овчин и шкур молодых жеребят приготовляются шубы. Шапку киргиз почти всегда носит меховую, по преимуществу из мерлушек, а иногда из шкур молодых жеребят. Посуда для хранения и квашения молочных продуктов приготовляется из выкопченных кож. Скот доставляет также топливо (кизяк), которое киргизы употребляют даже там, где легко можно было бы топить дровами. Главную пищу кочевников летом составляют молочные продукты в квашеном виде: кумыс, приготовляемый из молока кобылиц, и айран — из коровьего и овечьего молока, из которого делаются еще особого рода сыры (курт, еремчик). Во время зимы киргизы большой частью едят соленое и конченое мясо, главным образом лошадиное, и баранье. Наконец, скот и избытки продуктов скотоводства, частью в сыром виде (кожи, шерсть), частью обработанном (войлок, волосяные и шерстяные веревки, ар- мячина и т. д.) составляют предметы торговли киргизов на рынках и ярмарках оседлых населений» [192, с. 34].
Многие исследователи считают, что у казахов в этот период было натуральное хозяйство. Это, конечно, так, но в то же время казахи торговали с оседлым населением, в их быт проникали предметы земледелия и ремесла, они приобретали утварь, золотые украшения и т. д. В условиях кочевого быта приходилось пользоваться такими предметами, которые со стороны казались менее для этого пригодными, чем другие, но зато более соответствовали специфическим потребностям кочевника. Автор «Обзора Семипалатинской области за 1910 год», например, пишет о том, что кочевники топят кизяком даже при наличии дров. Но это имело свое объяснение. Во-первых, кизяк имелся везде, куда перегонялся скот, чего нельзя сказать о дровах. Во-вторых, стремясь сохранять растительный покров, кочевники не хотели уничтожать деревья, оголять степь.
Весьма практичными являются и предметы одежды у
|
|
кочевников казахов — сапоги (сокпа), внутри которых имеются своеобразные, длинные войлочные чулки; зимняя шапка (тумак), которая шьется из лисьего меха и сверху покрывается бархатом и др.
В быту кочевников были широко распространены ковры 'И кошмы, которые служили украшением и одновременно использовались для утепления юрты.
Конечно, кочевники приобретали и тюбетейки, и хромовые сапоги, и шелковые ткани и т. д., но все же предпочтение они отдавали тем вещам, которые наилучшим образом были приспособлены к суровым условиям кочевого быта. Говоря о натуральном хозяйстве кочевников- скотоводов, нельзя забывать и об этих особенностях кочевого общества.
Заслуживает внимания тот факт, что существует много общего между кочевниками различных времен и регионов. Это общее выражалось не только в образе жизни, но и в сходстве языка, обычаев, традиций и т. д.
Вот как происходила, к примеру, оборона от неприятеля у скифов. Геродот пишет, что «никакой враг, вторгшийся в страну скифов, не может уже спастись бегством, не может и настигнуть их, если только они сами не пожелают быть открытыми, потому что скифы не имеют ни городов, ни укреплений, но передвигают свои жилища с собой, и все они конные стрелки из луков, пропитание себе скифы добывают не земледелием, а скотоводством, и жилища свои устраивают на повозках» [80, IV, 46].
Торки, которые жили почти через тысячу лет после скифов, вели такой же образ жизни, как скифы.
П. Голубовский, ссылаясь на греческие источники, пишет: «Когда сражение не удавалось, или перед торка- ми были большие неприятельские силы, которых они не надеялись одолеть, они устраивали подвижные укрепления. Они ставили в круг свои телеги, покрывали их бычьими шкурами, сажали на них жен и детей и отбивали приступы. Трудно было разбить эти преграды; страшных потерь стоило разбить эти телеги и проникнуть в середину этого оригинального укрепления. Когда неприятель решался их осаждать, они видоизменяли несколько способ защиты: раздвигали немного телеги и делали между ними извилистые проходы. Часть торков занимали телеги. Из проходов выносились неожиданно их отря
|
|
ды, нападая на неприятеля, и снова скрывались внутри круга» [83, с 216]
Можно привести другой пример, показывающий общность обычаев и традиций у кочевых скифов и позднейших кочевников
Вот как совершался обряд побратимства у слпсЬов и у половцев
Историк Лукиан Самосатский приводит следующий рассказ скифа Токсариса об обряде побратимства «Мы приобретаем себе друзей не ьа пирушках, как вы (т е греки —Д К), и не потом}, ч о известное л/цо является нашим родственником ти соседом, но, увидев какого-нибудь человека хорошего и способного на великие подвиги, мы все устремляемся к нему, и то, что вы делаете при браках, мы делаем при приобретении друзей усердно сватаемся за пего и во всем действуем вместе, чтобы не ошибиться в дружбе или не показаться неспособным к ней И когда какой нибудь избранник сделается уже другом, тогда закиочается договор с великой клятвой о том, что они и жить будут вместе, и в случае надобности умрут один за другого И мы действительно так и поступаем, с того времени, как мы надрезав пальцы, накаплем крови в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведаем этой крови, взявшись вместе за чашу, ничто уже не может разлучить нас» [69, 1948, 1, с 308] Надо полагать] что имя Токсарис —это греческая транскрипция тюркского слова Тохсары У казахов но сей день встречаются имена Тохсейт, Ансары, Жанса ры и т д
Г1 Голубовский пишет об этом обряде у половцев « половец прокалывает себе палец иглой и выступающую кровь дает сосать тому, кого избирает себе в постоянные спутники и друзья, после чего сосавший кровь своего товарища становится для него как бы собствен ностыо, его кровыо и телом Иногда употребляется и другой обряд Желающие вступить в побратимство на полнили напитком медный сосуд, имеющий подобие че ловеческого лица, пили из него оба, собирающийся в путь и его спутник, и после этого уже никогда не изменяли друг другу» [83, с 222—223] *
Обычай побратимства, который назывался тамырст- вом, существовал и у казахов «Тамыры, — пишет Н И
|
|
Гродеков, — обнимают друг друга через обнаженную саблю или через коран, который потом целуют. Дети тамы- ров, продолжая дружбу, называются ата тамыр. Сваты называются сюяк тамыр (потомственные друзья)» [86, с. 41].
Тамыры — преданные во всем друзья. «У доса (тамы- ра.— Д. К.) можно уносить вещи без спроса», — пишет Н. И. Гродеков [86, с. 41].
О том, что между различными кочевыми народами, в том числе между кочевниками-казахами и, например, кочевниками сакского периода было много общего, свидетельствуют многочисленные факты. Об этом говорят асыки (абстрагали)—своеобразные бараньи косточки, найденные археологами при раскопках атасуских поселений, относящихся к бронзовому веку [97, с. 207], т. е. по крайней мере ко II—I тыс. до н. э., а быть может, к еше более раннему периоду.
Асыки (абстрагали) как игральные предметы в культуре быта казахов занимали исключительное место. Существуют различные способы игры в асыки. Ими забавлялись дети и взрослые. Нет почти ни одной сказки, где бы не встречались эпизоды с игрой в асыки. Много пословиц и поговорок сложил народ об этой игре. Находка асыков в раскопках, относящихся к бронзовому веку, говорит о том, что в это время животноводство было уже высоко развито.
Или такой момент. Гуннские военные подразделения делились на тумены, тысячи, сотни и различались мастью лошадей (черные, рыжие, серые) [37, с. 45]. То же самое имело место спустя 1000 лет в войсках Чингисхана.
Археолог А. К. Амброз пишет, что бытовая утварь: деревянная посуда, столики, детские колыбельки обычного в этнографии Средней Азии типа с костяной трубочкой для отвода мочи и др., которые иногда находят при раскопках курганов, как это имело место, в частности, в курганах Киргизии, показывают, «что эти вещи мало различались во всем кочевом мире» [46, с. 18]. Некоторые из этих вещей встречаются в быту казахов, киргизов и других народов по сей день. Весьма заметное сходство имеют также религиозные верования древних и поздних кочевников.
|
|
Например, до проникновения ислама религией кочевников было язычество. Оно сохранилось и после принятия ислама. Кочевники поклонялись солнцу и огню как прообразу Солнца. О том, что они поклонялись Солнцу, видно из послания царицы массагетов Тамирисцарю Ахеменидов Киру II, захватившему ее сына: «... Воззрати мне моего сына и удаляйся из нашей страны... Если же не сделаешь этого, клянусь Солнцем, владыкою массагетов, я утолю твою жажду кровью» [80, 1, 212].
Массагеты-кочевники жили в начале нашей эры на территории Сырдарьинских степей. Их культура была близка культуре других кочевых племен древнего Казахстана, о чем свидетельствуют многочисленные археологические находки, в частности погребение вместе с покойным его лошадей, ибо последнее считалось наилучшим подарком богу Солнца (а до приручения лошадей священным животным считался олень). За быстроту движения уподобляли их Солнцу.
Геродот писал о массагетах: «Из богов чтут очи только Солнце, которому приносят в жертву лошадей Смысл этой жертвы тог, что быстрейшему из всех богов подобает быстрейшее животное» [80, 1, 216]. О поклонении Солнцу свидетельствуют и каменные гряды в курганах, всегда открытые «входом на Восток» [171, с. 432]. Об этом говорит, например, относящийся к1—II вв н э. мавзолей Домбаула, что находится на берегу р. Кара- кенгир в Джезказганской области. Он имеет куполообразный вид, сделан из пластиночного сланца и обращен входом к Востоку, что свидетельствует о доисламском его происхождении. О том, что казахи наряду с исламом придерживались язычества и поклонялись Солнцу, писал Ч. Валиханов.
Страбон пишет: «Большая часть скифов, начиная от Каспийского моря, называется даями, живущих далее к Востоку зовут массагетами и саками, а прочих называют вообще скифами, но каждое племя имеет и частное имя. Все они ведут по большей части кочевую жизнь» [254, IX, 7, 1]. Примечательно, что названия казахского рода адай, жившего в тех местах, и древнего племени дай созвучны.
У казахов есть поговорка: «Бастан кулак садака», что означает «Отдать уши в жертву голове». Думаем,
|
|
470 это выражение существует с периода саков. Тогда отрезание ушей было формой наказания. Это лучше, чем смертная казнь с удалением головы (у кочевников не было тюрьмы, не было зиндана (подземелья), куда могли бы помещать наказуемых. Поэтому единственное средство наказания, в отличие от смертной казни, это отрезание ушей). Отсюда понятно, почему Дарий легко поверил саку Си раку, который, изуродовав себя, заявил, что с ним это совершили соплеменники.
У казахов до недавнего времени был обычай пугать детей за озорство предупреждением: «Кулагыц кесем!» («Отрежу уши!»). Есть и другие обычаи у кочевников, которые при сравнительном подходе дают основание полагать, что возникновение их относится к седой древности. Геродот пишет: «Так как скифская земля очень бедна лесом, то скифами придуман следующий способ варенья мяса: содрав с животного кожу, очищают от мяса, затем кладут его в котлы туземного изделия (речь идет о бронзовых скифских котлах, известных из археологии. — Д. /.), зажигают кости животных и на них варят мясо; если котла не окажется, то закладывают все мясо в желудки животных, подливают воды и зажигают кости; они горят отлично, а очищенное от костей мясо легко умещается в желудке» [80, IV, 64]. О том, что кочевники-скотоводы в то далекое время для приготовления пищи в качестве топлива сжигали кости животных, свидетельствуют раскопки жилищ атасуских поселений [171, с. 212]/
Но уже позднее, как уже сказано, кочевники сжигали, как и в последующие века, кизяк, а не кости животных. А вот способ готовить мясо в желудке животного просуществовал и до начала XX в. Сказанное говорит о древности возникновения многих, давно установившихся обычаев и традиций кочевников-скотоводов.
|
|
ЕСТЕСТВЕННО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ
СУЩЕСТВОВАНИЯ И РАЗВИТИЯ КОЧЕВОГО СКОТОВОДЧЕСКОГО ХОЗЯЙСТВА
Закономерности миграции кочевников-скотоводов
В основе появления кочевого скотоводческого хозяйства лежит приручение животных. С этим связано выделение особой категории людей, которые в отличие от охот- ничества или других форм хозяйства, занимались «одомашниванием» ранее диких животных, размножение которых служило естественной предпосылкой увеличения благосостояния скотоводов. Как уже отмечалось, вначале люди занимались приручением животных, ведя оседлый, затем полуоседлый образ жизни. Постепенно скотоводы стали переходить к кочевому образу жизни. Поскольку быстро размножающееся поголовье скота требовало соответствующего ухода, заготовки кормов, а в условиях низкого уровня развития производительных сил и скудного растительного покрова такая возможность была исключена, единственно возможной формой
содержания большого количества скота стало постоянное передвижение скотовода и подножное содержание животных. Д. Е. Еремеев уточняет, что пастбищ не хватало не кочевникам вообще, а кочевой знати, в руках которой была сконцентрирована огромная масса скота, требовавшая расширения пастбищных угодий [102, с. 77]. Это и послужило объективной основой перехода от традиционной оседлой к кочевой форме хозяйства. На такой же точке зрения стоит С. II. Толстое [268, с. 89, 101].
Сперва кочевание носило, видимо, временный, сезонный характер. Такую форму скотоводства, как уже говорилось выше, называли пастушеством. Появление пасту
|
|
шества Ф. Энгельс назвал первым крупным общественным разделением труда.
«У некоторых наиболее передовых племен, — писал Ф. Энгельс в книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства»,— арийцев, семитов, может быть и у туранцев —- главной отраслью труда сделалось сначала приручение и лишь потом уже разведение скота и уход за ним. Пастушеские племена выделялись из остальной масы варваров—это было первое крупное общественное разделение труда» [19, с. 160]. Под туран- цами Ф. Энгельс подразумевал кочевников Средней Азии.
Однако к кочевому образу жизни перешли не все скотоводы. В первую очередь это сделали племена, обитавшие в тех районах земного шара, где естестве:п’о географические условия благоприятствовали этому Конечно первоначально, когда зависимость людей от географических условий была сильной, переход к кочевому образу- жизни был массовым. Но затем, когда люди научились заготовлять сено и создавать другие условия для стойлового содержания скота, значительная часть скотоводов стала возвращаться к оседлому образу жизни. Поэтому удельный вес кочевников на ранних ступенях общественного развития, надо полагать, был более значительным, чем в последующие периоды. Так, многие европейские народы в прошлом, в том числе и древние германцы, были скотоводами, а некоторые из них вели кочевой образ жизни. Но в дальнейшем кочевничество как тип хозяйства сохранилось в районах степной зоны.
Автор главы «Восточноевропейские и среднеазиатские степи V — первой половины VIII века» коллективной монографии «Степи Евразии в эпоху средневековья» А. К. Амброз пишет: Кочевникам, несомненно, принадлежит подавляющее большинство могил в степи. О безраздельном господстве кочевников в степной зоне сообщают письменные источники. Поэтому каждое степное захоронение с конем и оружием можно уверенно считать кочевническим» [46, с. 12].
Обычно, когда речь идет о кочевничестве, то имеют в виду районы южнее Алтайских гор до Каспийского моря, от Черноморских степей до Китая. Это связано лишь с определенными климатическими и географиче
|
|
скими условиями многих из этих районов. Здесь скот круглый год мог находиться на подножном корме. Неглубокий снежный покров позволял животным в зимнее время находить себе корм. С другой стороны, преобладающий здесь низкий, а местами редкий травостой не позволял людям заниматься заготовкой сена в большом количестве, чтобы стойлово или полустойлово содержать скот. В степных просторах и на плоскогорьях этого региона заниматься другой формой сельского хозяйства, кроме кочевого скотоводства, было в то время практически невозможно.
А. Хазанов в статье «Пешие и конные» допустил одну неточность. Он полагает, что во II тыс., когда во многих странах появились колесницы, совершившие своебразную революцию в ведении боя, в степях Евразии появились всадники. Автор пишет: «Произошло это, примерно, в середине II тыс. до н. э. А еще спустя приблизительно половину тысячелетия жители степей, забросив все остальные занятия, окончательно перешли к кочевому образу жизни. Лошадь была для этого незаменимым животным. Очень скоро выяснилось, что она незаменима и для военного дела» [74 ].
Выходит, неведомо из-за каких причин жители степей, вдруг забросив прежние занятия, перешли к кочевому образу жизни. Далее, кочевничеству, выходит, предшествовало всадничество. Это значит, что верховая езда послужила причиной появления кочевничества. Конечно, лошадь, верховая езда сыграли решающую роль з быстрейшем передвижении людей [203, с. 131], следовательно, и в военном деле. Однако вывод о том, что причинами появления кочевничества были коневодство и верховая езда, является неубедительным. Самое главное, это утверждение не учитывает влияния экономических факторов.
Необходимость перекочевания с одного места на Другое определяется потребностями скотоводческого хозяйства. Гиппократ (460—377 гг. до н. э.) писал о постоянном следовании кочевников-скотоводов за скотом: «На одном месте они остаются столько времени, пока хватает травы для стад, а когда ее не хватит, переходят в другую местность. Сами они едят вареное мясо, пьют кобылье молоко и едят «иппаку» (это сыр из ко
|
|
быльего молока). Слово «иппак» может быть «апиак» (белый). У казахов всякое лакомство из молока называют агарган (белое. — Д. К.). Таков образ жизни и обычаи скифов» [69. 1947, № 2. с. 296].
Н. Я. Бичурин о стране усуней сообщал, что их «земли ровные и травянистые; страна слишком дождливая и холодная. На горах много хвойного леса. Усунь- цы не занимались ни земледелием, ни скотоводством, а со скотом перекочевывали с места на место, смотря по приволыо в траве и воде» [61, т. 2, с. 190]. Если выпадал снег, скот на водопой не гоняли. Поэтому скот зимой часто угоняли в безводные места.
Говоря об особенностях быта кочевников-скотоводов, венецианский посол Амбросий Канторини, проезжавший через кочевые районы Ирана в 1473 г., писал следующее: «В ночь весь лагерь поднимается и направляет свой путь к избранному становищу, назначенному большею частью в местах, обильных пажитями и водою» [150, с. 166]. Такой же способ содержания скота существовал издревле в Дашт-и Кыпчак.
«Когда мы пересекли ее (гору), — писал Ахмед Ибн-Фадлан в начале X в. н. э., — мы выехали к (кочевому) племени тюрок, известных под названием гузов. И вот они, кочевники... Ты видишь их дома то в одном месте, то те же самые в другом месте, в соответствии с образом жизни кочевников и с их передвижением. И вот они в жалком состоянии» [145, с. 125].
При коревом образе жизни даже состав поголовья зависел от определенных естественно-географических условий. Так, в* степных и пустынных районах почти не содержался крупный рогатый скот, а болсс приспособленными к этим условиям были кони, верблюды, грубошерстные овцы. Особое внимание при этом уделялось коневодству. При этом развивалась такая порода лошадей, которая отличалась своей выносливостью, неприхотливостью, и приспособленностью к суровым климатическим условиям Центральной Азии и Западной Сибири. Нежелание кочевниками разводить свиней вызвано не только религиозными соображениями (запрет наложен исламом). Этот обычай берет начало с глубокой древности и вызван особенностями кочевого быта, когда содержать свиней невозможно. Не разззоди-
|
|
дили свиней не только казахи, киргизы, башкиры и др., но и монголы.
Наличные географические условия определяли и характер самого кочевания. Интересы скотоводческого хозяйства требовали, чтобы кочевники расселялись вдали друг от друга небольшими селениями или аулами. Это было вызвано тем, что большое количество скота, которое перегонялось с места на место, требовало значительной территории для обеспечения его прокорма.
«Киргизы (казахи.— Д. Л'.), — пишет А. Е Алехто- ров, — редко живут большим числом в одном месте; стадам их было бы очень тесно, они составляют, так сказать, небольшие общества из нескольких семейств, связанных родством или взаимными выгодами, их sra ленькие селения называются аулами, количеством кибиток иногда пятнадцать-двадцать. Аул всегда называется по имени главного человека; кибитки разных, друг от друга не зависящих людей, хотя бы совершенно близких один к другому, считаются разными аулами» [31, с. 2].
Так было в XIX в. По почти такой же характер, на наш взгляд, носило кочевание и тысячу, и две-три тысячи лет тому назад. Еще печенеги, саки кочевали небольшими передвижными селениями во главе с родовыми и племенными вождями, старейшинами. Такая разбросанность не мешала им в нужный момент под предводительством своего племенного вождя объединяться в определенный союз и превращаться в кочевую орду. Кочевники, расселяясь небольшими аулами на рас- тоянии 10—15 км друг от друга, занимали значительную территорию, и при постоянном передвижении их многочисленные стада двигались лавиной, поедающей весь растительный покров на своем пути, что, естественно, наносило большой ущерб земледельческому населению. Кочевник-скотовод при временных остановках для пастьбы скота ставил свою юрту не где попало, а в наиболее благоприятных для жизни людей и скота местностях, и чтобы рядом с юртой была какая-то возвышенность или сопка, куда он мог взбираться утром и вечером и обозревать окрестность в радиусе 10—15 км. Не случайно в период образования казахского народа
|
|
территория его трех жузов превышала 2,7 млн. кв. км при крайне незначительной плотности населения.
При кочевом скотоводстве для обеспечения людей жизненными средствами на одного человека требуется значительно больше земли, чем в условиях земледельческого хозяйства, если даже качество земли оказывается одинаковым. Так, по данным Н Г. Чернышевского, «кочевой народ нуждается в 1,5 десятины земли на душу, а земледельческий народ, даже при примитивном земледелии — 0,78 десятины» [286, с. 23]. Таким образом, на душу населения при кочевом хозяйстве требуется почти в два раза больше земли, чем при оседлом. Конечно, расчеты Н. Г. Чернышевского приблизительны, поскольку количество скота на душу населения у кочевников разное, значит, размеры земельных площадей тоже. Если местность пустынная или полупустынная, с редким растительным покровом, то земли потребуется в несколько раз больше. Но в высказываниях Н. Г. Чернышевского схвачена суть вопроса, и это главное. Подсчитано, что средняя семья кочевника-скотовода могла существовать, имея 24— 25 лошадей. Для такого количества скота требовалось от 2 до 3 кв. км пастбищ [119, 1974, № 10, с. 16].
Причин, вызвавших непрерывное передвижение кочевых скотоводческих племен на новые территории, много: перенаселенность, засуха, эпидемии, но главные коренились в экономических факторах, в особенностях их способа производства. К. Маркс писал, что у племен, занимавшихся скотоводством, охотой и войной, «способ производства требовал обширного пространства для каждого отдельного члена племени.. Рост численности у этих племен приводил к тому, что они сокращали друг другу территорию, необходимую для производства. Поэтому избыточное население было вынуждено совершать... полные опасностей великие переселения...» [2, с. 568].
Кочевники объединялись в различные орды и кочевали не в одиночку, а племенами, в случае необходимости они отражали нападки захватчиков, вступая с ними в бой, отстаивая свой скот, свои права на территорию кочевания.
Не случайно почти весь героический эпос казахов,
|
|
как и других скотоводческих народов, повествует о том, как они освобождают от вражеского плена своих родных, близких, угнанный скот и т. д. [133, с. 270]. Видимо, вполне естественное чувство возмездия за нанесенные обиды у кочевников было умело использовано отдельными степными захватчиками. Так, видимо, и появились некоторые военные союзы кочевников, основой жизни которых является не скотоводческое хозяйство, а грабеж и насилие, каковыми были гунны, орды Чингисхана и т. д. А страдал от этого, прежде всего, простой, ни в чем неповинный народ.
Так, гунны постоянно воевали с китайцами, в результате, как отмечает Н. Я- Бичурин, «срединное (т. е. китайское. — Д. К.) государство изнурилось, истощилось, но и хунны получили глубокие раны» [61, т. 1, с. 107].
Вот как описывается в китайских источниках картина такого боя с кочевниками: «Отец сражался впереди, сын умирал назади, слабые женщины стояли на пограничных притинах (т. е. на пограничных точках.— Д. К.), малолетние дети плакали на дорогах; престарелые матери и вдовы приносили тщетные жертвы и, обливаясь слезами, обращали взоры к теням павших в песчаных степях» [61, т. 1, с. 126].
Для защиты от кочевников китайцы в IV—III вв. до и. э. воздвигли Великую стену длиной в 6 тыс. км, высотой 10 метров и толщиной у основания 6 метров. Эта стена имела не только военное, но и хозяйственное значение, ибо она спасала страну от песчаных заносов из пустыни [263, с. 177].
Если одна часть кочевников двинулась на юг в сторону Китая, то другая стала продвигаться в противоположном направлении, на север в тайгу. Основное население Якутии имеет много общего с кочевни- ками-тюрками. Это видно из языка якутов. Якуты себя н аз ива к л' «саха», что напоминает имена кочевни- ков-саков и означает «настороженность», «бдительность» или, возможно, «зрелый», «опытный».
Якуты — это самый северо-восточный из тюркских народов. Ученые полагают, что они оказались в этих краях в эпоху неолита и, сблизившись с местным населением, стали заниматЕ>ся кроме скотоводства зем
|
|
леделием и охотой. О том, что якуты пришельцы с юга, говорят не только языковые, но и этнографические, фольклорные и другие особенности.
«В этнографии якутов, — пишет известный антрополог В. П. Алексеев, — нашлись своеобразные черты, роднящие их с южными народами — бурятами и монголами, в сказаниях-воспоминаниях о жизни вокруг Байкала и на Южной Леке» [30, с. 273].
Возникает предположение, что, может быть, При- ленская тайга обладала несколько тысячелетий назад теплым климатом и богатой растительностью и это способствовало миграции кочевников-скотоводов далеко на север.
Так или иначе, то ли по хозяйственным причинам, то ли из-за притеснения других племен, предки якутов, оставив свои насиженные места где-то в районе Алтая и Байкала, а может быть, еще ближе к югу, перекочевали глубоко на север, в тайгу, где и остались жить постоянно. При этом какая-то часть, возможно, направилась на восток. Например, тюркские могильники археологами раскапывались и в Туве. В основном, это были остатки богатых погребений кочевников-скотоводов.
Известно, что Западная Сибирь с древнейших времен населялась предками нынешних угорских и самодийских народов — ханты, манси, а также ненцы, эн- цы, нганасаны и селькупы. Но лингвисты, изучающие местные географические названия, обнаружили, что некоторые из этих названий не находят объяснения в угорских и самодийских языках. Например, такие названия, как Уренгой, Сургут, Тура, Тюмень и др., носят ярко выраженный тюркский характер. «Это означает,
— считает М. Косарев, — что когда-то, в далеком прошлом, на Западно-Сибирскую равнину приходили переселенцы из далеких южных стран. Но им не суждено было сохранить на долгое время свой язык и самобытную культуру: они полностью или почти полностью растворились в среде местного западносибирского населения. Память о них хранится в дошедших до пас древних названиях рек и озер, гор и урочищ. И еще о них, об исчезнувшей культуре рассказывают древние поселения и могильники, что раскапывают археологи». [119, 1974, № 10 с. 16]. Но подавляющее большинство
|
|
кочевников-скотоводов, как уже было сказано, лавинами, поэтапно стало продвигаться на Запад, т. е. в Среднюю Азию, а затем оттуда за Яик (Урал), за Едил (Волгу), Приазовские и Причерноморские степи, часть
— в Малую Азию начиная с IV—V вв. и кончая XII — XIII веками. Пришельцы из Средней Азии смешались с другими этническими общностями Малой Азии, сохраняя много специфических черт в образе жизни, языке и т. д. [101, с. 6]. Об этом говорит анализ тюркской то- ионимики.
Скифы-кочевники, сарматы, саки, массагеты, огузы гунны, печенеги, торки, половцы и т. д. в разные периоды своей истории волнами переселялись в Восточную Европу из Средней и Центральной Азии: «В массе народов/— пишет Г1. Голубовский, — двигавшихся в средние века из Азии в Европу, последними явились... печенеги, торки и половцы. Шествие, впрочем, окончательно завершилось татарами, нахлынувшими в XIII ст». [83, с. 33].
Саки, по Геродоту, — народ Азии скифского племени [80, VII, 64].
Скифы-кочевники, вытесняемые массагетами, как полагает Геродот, пришли в Восточную Европу из Азии, перейдя Араке [80, IV, 11]. Конечно, и до прихода кочевых племен Причерноморские степи представляли собой район, где обитали различные племена, занимавшиеся охотой, земледелием, торговлей и т. д. Скифы, как полагает Геродот, вытеснили из Причерноморья ранее обитавший здесь народ [295, с. 25]. Причем характерно, что скифы появились здесь почти за 1000 лет до гуннов, а гунны —за столько же лет до татаро-монгольского нашествия. В промежутках между этими периодами, разумеется, была масса мелких передвижений печенегов, гуннов, половцев и т. д.
Восточная Европа, т. е. степная полоса между Днепром, даже Днестром и Уралом, ограниченная на севере полосой лиственного леса, а на юге Черным и Каспийским морями, прельщала кочевников из пустынных районов Азии богатством своей природы, обилием трав и водопоев. Особенно их привлекали долины Дона, Терека, Волги, Днепра и т. д. Не случайно восточноевропейские степи, где находились половецкие кочевья,
|
|
привлекали первоначально скифов, затем гуннов и др. [91, с. 6]. О том, что кочевники прибыли в эти районы в разное время из Азии, свидетельствуют многочисленные факты, в том числе то обстоятельство, что раньше в этих районах стояли дремучие леса с богатой фауной, которые с приходом кочевников-скотоводов с их многочисленными стадами постепенно стали редеть, а в некоторых местах исчезли совсем. Г1. Голубовский пишет, что «еще во времена Геродота мы застаем в наших степях кочевников-скифов, но затем на виду истории приходят гунны, авары, венгры, печенеги, торки, половцы, а в заключение явились татары. Каждое из этих племен оставляло след в убыли лесов» [83, с. 3—4].
Скот, когда он содержится в большом количестве, подвергает потраве местность, щиплет молодые поросли деревьев, ломает ветки, разрушает естественные стоки вод. Все это отрицательно сказывается на состоянии леса. Об истреблении лесов [143, с. 64], об обеднении животного мира [174, с. 350] в отдельных районах Восточной Европы в результате проникновения кочевников-скотоводов сообщается в ряде источников.
О том, что кочевники пришли с Востока, свидетельствуют названия различных племен. Например, некоторые исследователи полагают, что «печенег» — название печенего-угорское и происходит от слов «Лах» человек и «Petsen» сосновый, что означает сосновые люди [100, с. 4], т. е. люди, прибывшие из сосновых лесов. А может быть, «печенег» происходит от тюркских слов «пешене» (судьба) или«песене» (скупая теща) и т. д. Возможно, это даже не собственное имя племени, а прозвище, данное другим. Ф. Энгельс писал, что «названия племен, по-видимому, большей частью скорее возникали случайно, чем выбирались сознательно, с течением времени часто бывало, что племя получало от соседних племен имя, отличное от того, которым оно называло себя само...» [19, с. 93]. Ахмед Ибн-Фадлан о печенегах пишет, что этот народ у тюрок, они идолопоклонники и имеют много овец [145, с. 152].
Несколько иная этимология слова «куман» —в византийских источниках так называли кыпчаков (половцев).
Этимология слова «хунну» также не может счи
|
|
таться раскрытой. «Хунну», — пишет Н. Я. Бичурин,
— есть древнее народное имя монголов. Китайцы при голосовом переложении сего слова на свой язык употребили два слога: хун—злой, ну — невольник. Но монгольское слово «хунну» есть собственное имя и значения китайских букв не имеет» [61, т. 1, 39].
Мы не имеем сведений о том, как себя называли гунны. Ясно лишь одно, что гунны — это большое племенное образование, куда вошли многочисленные кочевые племена, в том числе и такие, которые говорили по- тюркски. На основании произведенного учеными анализа лингвистических данных можно утверждать, писал
А. Н. Бернштам, что «единого гуннского языка не существовало. Гунны говорили на различных языках и диалектах, из которых развивались тюркские и, может быть, монгольские языки» [59, с. 55]. Но этимология многих гуннских слов носит ярко выраженный тюркский характер. В. П. Алексеев отмечает, что гунны говорили на одном из тюркских языков. Он считает это авторитетным мнением современной науки [30, с. 272].
Название племени «канглы» некоторые исследователи ведут от тюркского слова «канк» (скрип). Это племя, как передает легенда, когда-то придумало телегу, которая сильно скрипела. Отсюда и пошло его название. Рашид ад-дин пишет, что члены этого племени «по соображению собственного ума сделали повозки» [229, с. 84]. У кочевников-скотоводов арба упоминается с древнейших времен. Об этом говорят различные литературные источники, данные археологических исследований [211, с. 69; 112 с. 404; 258, с. 282].
Венгерские сказания упоминают о далекой от голубого Дуная прародине, где кочевали предки этого ныне центральноевропейского народа [222, 1975, 23 марта]. Многочисленные письменные, археологические и другие источники говорят о том, что в этот район, на территорию нынешней Венгрии, кочевники мигрировали не только после разгрома их татаро-монгольскими полчищами, но, может быть, и еще раньше, в связи с поисками лучших пастбищ.
Близкие к венграм по языку, традициям, бытовому укладу кочевники жили когда-то на Каме, Вятке, Печо
|
|
ре (марийцы, удмурты, коми), на Оби (ханты и манси и др.) [222, 1975, 23 марта]. И в эти края кочевники попали из Центральной Азии, которая являлась классической прародиной кочевого общества. Население Балкан, по мнению Д. Е. Еремеева, сохранило много общих черт с тюркскими племенами, пришедшими сюда из южнорусских степей [101, с. 2].
При раскопке древних могильников на территории Татарской АССР обнаружены конские кости, принадлежности сбруи — удила, уздечки, украшенные серебром или бронзой, стремена, железные сабли в ножнах с серебряными обкладками, наконечники стрел, детали луков и колчанов, кожаные ремешки, украшенные фигурными накладками и др А::алогичные предметы обнаружены в древних могильниках дунайских венгров, относящихся к IX—X вв. и. э. [222, 1975, 23 марта]. На основании найденных катакомб при раскопках археологами Чингульского кургана в Запорожской области в 1981 г. ученые пришли к выводу о проникновении этой культуры в Северное Причерноморье не позднее IV—II тыс. до н. э. из Передней Азии в результате миграции кочевников-скотоводов, поскольку время зарождения катакомбной культуры относится к VIII—VII тыс. до и. э., а ее исчезновение с арены падает на середину II ты с. до н. э. [119, 1982, № Ю, с. 20—23].
О том, что все кочевники, жившие в степях Восточной Европы, пришельцы с Востока, свидетельствуют не только археологические находки в могильниках [43, с. 22], но и обычаи, фольклорно-эпическая традиция.
Распространенный у народов Средней Азии, Кавказа лирико-героический эпос «Кор оглы» своими корнями также уходит к кочевым народам, жившим в глубокой древности в районе Орхоно-Енисея, о чем свидетельствуют ономастические и тог(онимические понятия, встречающиеся в этом эпосе. По утверждению доктора филологических наук А. Конратбаева, таковыми являются, например, «Хоркин» (что следует читать как Ор- хон), «Сары Озек» — Желтая река (Хуанхе), «Аудак Кол» —озеро Хуадак (Варахш,) Хорхарун (Каракорум) и т. д. [129, 1974, 20 сентября].
Интересным является и такой факт: все кочевники, жившие в Восточной Европе, — печенеги, торки, полов
|
|
цы имели обычай брить головы, подстригать усы и бороды [83, с 189] Этот обычай в конце XIII в стал сильно распространяться и в Венгрии [83, с 189—190], у среднеазиатских кочевников оч существовал вплоть до 20— 30-х гг XX в
Может быть, печенеги, торки и половцы — названия близких между собой по характеру хозяйства, образу жизни и говорящих на одном языке разных кочевых племен? Ест и даже они мили в разные истерические периоды и вторглись в Европу в разное время, то их потомки затем сосуществовали, это способствовало выработке у них единого образа жизни, общих традиций и т д Рашид ад-дин пишет «Разтичные ветви тюрков, которые известны в настоящее время, имеют между собой близкое родство» [229, с. 75] Не случайно в русских летописях названия их упоминаются рядом, путем простого перечисления [218, с 196], скажем, какой-то русский князь заключил союз с потовцами, печенегами, торками, чтобы совместно выступить против кого-то
Наконец, о том, что все эти кочевые народы — пришельцы с Востока, свидетельствует тот Факт, что у кожевников южнорусских стспей и состав стад был азиатским Это кони, верблюды, овчи В летописи встречаются среднеазиатские виды скота, напоимер верблюд (или вельбиод, как это та.м написано) [219, с 283—284]
В СкпсЬпи встречались и лошади другой породы, а именно более крупные, с тонкой, красиво изогнутой шеей, высокими стройными ногами Эти лошади напоминают современных ахалтекинцев, что также даст основание полагать, что они попали в причерноморские степи из Средней Азии [295, с 341
В исследовании истории пришлого огромное значение nveoT этимология слов, естественные географические названия местностей, хогя некоторые времена ми менялись или передавались в искаженном виде Многие из них имеют древнее происхождение Например, Торго}т — собственное имя главного монгольского племени. Но это же слово встречается и на казахском языке Тогыз санды Торгауьп» (т е девятый по счету Торгоут) Например, у казахов, есть такая поговорка, связанная с упоминанием географических названий далеких мест: «¥лы ьюымга. кызы цырымга кет» («Сына
|
|
отдали в залог, а дочь в Крым», т. е. в рабство).
Изучение исторических фактов, археологических данных в сочетании с этнографическими наблюдениями, пословицами, поговорками помогает понять смысл многих сложных проблем.
Как показывают исторические данные, кочевники Орхоно-Енисея говорили на тюркском языке, на этом же языке до гуннов говорило и население Средней Азии и Казахстана. Н. К. Антонов считает, что тюркский язык мог выделиться из алтайской группы языков во II тыс. до н. э. [37, с. 16]. Об этом свидетель- ют и названия местностей (топонимия), рек, озер и т.д., а также этимология слов. Например, рунические надписи орхоно-енисейских тюрок, Кодекс куманикус и др. написаны на тюркском языке. Такие слова, как «апа» (сестра), «ага» (брат), «ене» (свекровь), «куда» (сват) и т. д, существовали на языке орхоно-енисейских тюрок еще в I тыс. до н. э. Эти же слова издревле существовали в языке населения Приаральских и Прикаспийских степей. Многие географические названия на Алтае, как и в Западной Сибири и Восточной Европе, имеют тюркское происхождение. Так, название реки Енисей происходит от древнетюркских слов «Ене-сай», что означает «матушка лощина», название оз. Байкал — от древнетюркских слов «Бай-Кол», что значает богатое озеро; Саратов происходит от «Сары-Тау» — желтая гора и т. д.
Говорили по-тюркски не только кыпчаки (половцы). В. П. Алексеев считает, что язык хазар и караимов — тюркский, религия — иудаизм [30, с. 284, 285]. Как уже сказано, государственным языком не только Золотой Орды во главе с Батыем, но и хуннской орды во главе с Аттилой, был тюркский язык. Следовательно, тюркский язык такой же древний, как само кочевое общество.
Об этом свидетельствуют имена людей, отдельные слова, названия местностей, донесенные до нас путешественниками через иностранные транскрипции. У печенегов, например, были имена Кучук (собачонка), у найманского хана тоже было такое имя, Куел (тотем), Куркут (пугач), Темир (железо). У них был богатырь, которого звали Темир Хозы [219, с. 160]. У огузов тоже есть такие имена, например дядя Куркут, или Ватан,
|
|
Илдей (Родина) и др. [219, с. 39, 57, 64, 68]. Имена аварских послов, такие, как Кандик (ханство), Солах (левак), Кок (синий) [223, 1982, № 11, с. 56], носят тюркский характер.
Такие же тюркские имена встречаются у хуннов. Вот исторические имена хуинеких вождей: Едиге (наставник Аттилы, Верих (Берик), Ойварси, Актар, Мыизык и др. Имена жен и детей Аттилы тоже тюркские, как и имя самого Аттилы (Едил): Эллак, Ескалма, Узынтура, Емназар, Оте, Тениз, Ернак [198, с. 23]. То же самое мы говорили уже об имени скифа Тохсарис (тохеари), которое имеет ярко выраженный тюркский смысл.
Мы не знаем, на каком языке говорили саки. Но если иметь в виду, что тюркский язык сложился примерно во II тыс. до н. э., то можно предположить, что саки, жившие в то время, даже позднее его, и на территории, где позднее жили тюрки, говорили па языке, в котором имели место элементы тюркского языка. Это относится не только к топонимике — «Жез-казган» (медь копал), «Кой крылган кала (город падежа овец), существование которых относится к сакскому времени.
У Геродота и других авторов встречаются такие названия рек в стране массагетов и саков, как Лик, Оар, Сиргиз [80, IV, 23, 57]. Их, как полагают ученые, надо читать соответственно как Елек, Ор, Иргиз [69, 1947, Ко 2 с. 282], встречающиеся на территории Западного Казахстана.
Арабский путешественник Ахмед Ибн-Фадлан, проезжавший через земли Западного Казахстана из страны Хорезма в страну Булгарского царства 20 марта 922 г., перечисляет названия рек, которые оч форсировал; в частности, упоминаются реки Оленти, Анкаты, и т. д. Эти реки так называются и по сей день. Что же касается этимологии этих наименований, то трудно сказать, когда они были названы и на каком языке Может быть, «Оленти» слово тюркское, что означает «песенное», ибо река была многоводная и текла, наверное, с шумом. В таком случае «Анкаты» также имеет тюркское происхождение, тем более что автор упоминает об оз. Шал ка р. Значение этого слова «широкое». Но не всегда так легко обстоит дело. Есть отдельные слова, имена людей, смысл которых нам неизвестен.
|
|
Из всего сказанного вытекает, что и миграция ко- чевкнков-скотоводов из Центральной Азии происходила во всех направлениях, начиная с самой глубокой древности Говорили они, очевидно, по-тюркски или на близком тюркской группе языке [129, 1980, 15 февраля].
Взаимосвязь кочевого и оседлого хозяйства
Кочевое скотоводческое общество не представляло собой замкнутой системы, изолированной от других социальных и этнических групп, общностей людей Сама миграция являлась формой контактов.
Кочевники-скотоводы не могли обходиться без обмена продуктами своего хозяйства с оседлым населением, так же как последние, и свою очередь, нуждались в постоянных торговых связях с кочевыми народами. По существу, такой обмен вытекает из природы первого крупного общественного разделения труда — отделения пастушеских племен от земледельческих, отделения ремесла от земледелия, города от деревни. Взаимный обмен продуктами между кочевым и оседлым хозяйством восходит к глубокой древности. Уже в те времена он составлял существенный элемент производственных отношений. Кочевники не могли обходиться без многих предметов одежды, хозяйственной утвари, предметов роскоши, изготовляемых людьми, ведущими оседлый образ жизни. В свою очередь земледельцы нуждались в животноводческих продуктах и сырье. Эта была естественная потребность, взаимная экономическая тяга друг к другу. Обмен продуктами земледелия и животноводства осуществлялся в караван-сараях, на ярмарках, базарах и т. д., где велась бойкая торговля. По мнению средневекового поэта и мыслителя Юсуфа Ба- ласагуни, ни город, ни степь не могут обойтись без обмена и продажи необходимых продуктов потребления В советах правителю в отношении кочевников-скотоводов он пишет: «Что они просят, то дай. Возьми то, в чем ты нуждаешься» [300, с. 666].
В гех местах, где постоянно осуществлялись торговые операции, как уже отмечалось, появлялись населенные пункты, очаги культуры и т. д. Именно таковыми
|
|
были города, возникшие в низовьях Сырдарьи: уже упомянутые Отрар, Сыгнак, а также Ясы (Туркестан), Собран (Сауран), Тараз, Дженд (развалины его находятся к югу от Кзыл-Орды), Янгикент (развалины его расположены к iorv от Казалинска) и др. [48, с. 234, 235, 236].
«Хотя мы империю получили сидя на лошади, —говорится в одной из монгольских хроник, — но управлять ею сидя на лошади невозможно» [120, 1976, 28 марта]. Как видно из этой хроники, кочевники отчетливо осознавали необходимость связи между оседлым и кочевым хозяйствами, и в данном случае ее административный аспект.
Но еще важнее экономическая сторона этой связи
Например, о Каракоруме — столице монгольской империи — в источниках говорится, что он «разделялся на несколько частей. Один из них, который назывался кварталом сарацинов (сартов. — Д. К.) представлял собой обширный базар славкой» [120, 1976, 28 марта].
Раскопки древнего города Отрара, которые ведутся сейчас, показывают, что он был не только административном центром, но и центром оживленной торговли между кочевниками-скотоводами и оседлыми людьми На городской рынок пригонялись из кочевой степи кони, верблюды и другие животные. О характере этой торговли говорят не только найденные при раскопках города осколки гончарных изделий, но и сохранившиеся кости крупных животных.
На вырученные в результате продажи скота деньги кочевники приобретали обувь, одежду, предметы украшения, быта, посуду, конскую сбрую, оружие, зерно, муку, сушеные фрукты и т. д Такие центры торговли обычно возникали в пограничных между кочевыми и оседлыми населениями районах. Так было на Западе, на Востоке и на Юге кочевой степи.
В долине реки Талас торговыми центрами были города Джикиль, Барсхан, Бехлу, Атлах, Хамукет и др.
— всего десять.
Крупным торговым и культурным центром был город Сыгнак. Развалины древнего города холмом возвышаются над окружающей равниной вблизи ж.-д. ст. Тюмень-Лрык. Похоже, что здания в городе были по
|
|
строены из жженого кирпича и камней. Город был окружен 20-метровым рвом.
В сочинении «Михман-намэ-и Бухара» (книга бухарского гостя), которое относится к началу XVI в., имеется любопытное свидетельство о Сыгнаке. В нем он рассматривается как «самый крайний город в низовьях Сырдарьи. Здесь кончается культурная полоса (орошенные земли) и дальше на север тянется песчаная степь». В прежние времена Сыгнак, по мнению автора, был очень большим и имел хорошие пашни и постройки. Он даже называет его «бандаp-и Дашт-и Кыпчакч-, т. с. гаванью кыпчакской степи. Подчеркивая, что культурные земли шли узкой полосой, он сообщает, что они орошены каналами, выведенными из Сырдарьи. Несколько ниже тот же автор говорит, что узбекские ханы из рода Шайбани устроили себе невдалеке от Сыгнака кладбище называемое «Кок-Кесене», где находился их некрополь (могилы и гробницы). Когда кто-нибудь из них умирал, то прах перевозили сюда и «на мазаре» его выстраивали высокий «г>нбаз» (купол) [84, с. 307 —308]. Рассказывают, что Кок-Кесене был священен потому, что здесь якобы похоронена когда-то Гульбаршин — жена эпического героя Алпамыса. Еще в начале нашего столетия путешественники отмечали наличие его развалин. Сейчас эти места не выделяются. Из местных жителей никто lie знает, где находился Кок-Кесене. Следует отметить, что даже сам Сыгнак до сих пор по-настоящему не подвергался археологическим раскопкам. Что таят в себе заросшие кустарником холмы древнего Сыгнака
— крупного торгового города и столицы Белой Орды, пока мало известно.
Сыгнак начинает упоминаться в арабских источниках чаше всего в связи с историей хорезмшахов Атсыза и Мухаммеда (XII — начало XIII в.), которые вели определенную политику за присоединение этого и других городов к своим владениям [84, с. 307], затем как столица Белой Орды [84, с. 311, 312, 313, 321].
Однако утверждать, что появление этих городов относится к XI или XII вв. или что они появились в связи с мусульманскими переселениями IX—X вв., было бы неверно, хотя такая точка зрения, как отмечают Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский, прочно существует в лиге-
|
|
ратуре [84, с. 307]. Дело в том, что и до нашествия арабов города здесь были, поскольку на территории Казахстана издревле существовали кочевые племена и они вели, как уже отмечено, торговый обмен с оседлым населением. Например, Отрар существовал до арабского нашествия. Но позднее, после арабского завоевания, он был переименован в Фараб. Возможно, то же произошло с Сыгнаком и другими городами, которые появились задолго до арабов, о чем свидетельствуют хотя бы их тюркские, а следовательно, кыпчакские названия
Среди местного населения существует предположение, что название Сыгнак происходит от двух тюркских слов: «су» и «нак», что означает «вода будет непременно, точно». Город возник у предгорья Каратау. Это обеспечило его водой, за счет весенних паводков. Кроме того, город находился недалеко от реки Сырдарьи, от которой к нему был проведен канал, который получил название Тюмень-Арык (Нижний арык).
В начале XX столетия В. В. Бартольд приезжал в тюмень-арыкские места; он писал, что видел остатки этого арыка и развалины Сыгиака. «Об арыке Тюмень говорится, — пишет В. В. Бартольд, — что он вытекает из Сырдарьи, как известно, этот арык сохраняет свое название до сих пор» [53, с. 202].
В 1940 г. здесь был построен Главный Чпилийский канал; всегда полноводный, он является основой высоких урожаев риса в этих местах.
Недалеко от Сыгнака находился большой город Джупан-ана, расположенный в 8 верстах от устья реки Кенгир, впадающей в Сарысу. Развалины его были видны еще в конце XVIII в, где П. И. Рычков обнаружил пять полуразрушенных мечетей и развалины других построек. Местные жители говорили ему, что «тут бывало жилище некоторого ногайского хана» [243, с. 261 — 262].
На берегу той же Сарысу был другой большой город— Белян-ана (может быть Баян-ана.—Д. К. ), развалины которого занимали 6 верст в длину и с версту в ширину, что позволяет судить о его размерах [243, с. 261—-262]. П. И. Рычков пишет о развалинах города Татагай, расположенного неподалеку от устья реки Ну- ры, впадающей в озеро Кургальджино, и другого боль
|
|
шого города на реке Карасу, впадающей в Ковду, который казахи называли «астана» (т. е. столица.— Д. К.) и т. д.
Среднеазиатский историк Хафиз-и-Таниш, описывая улутауский поход Абдуллы-хана II, упоминает о городах Сарайлы и Тураилы, расположенных в долине реки Кенгир, и о мавзолее Джучи-хана, находившемся вблизи Сарайлы [72, с. 308]. Купол мавзолея последнего разрушился, но стены и крыша его сохранились, хотя они и не защищены от пагубного воздействия ветра, солнечных лучей и атмосферных осадков.
На берегах рек Кенгир и Сарысу археологи обнаружили множество других архитектурных памятников- (развалины Келин-тама, Кара-Мола, Джансейт-тама, Кийкбай-тама, Шимбая, мавзолея, Талмас-ата, Алаша- хана, Тимур Кутлуга и др.) [165, с. 46—47].
О том что, еще в глубокой древности на склонах Ка- ратау, в долинах Каратала, Чу и др. существовали города с торговыми центрами и оседлым населением, свидетельствуют и другие факты. 3 Каратауском оазисе, например, было множество городских поселений, наиболее крупными из которых были древние Кумкент, Сау- дакент и Сузак, расположенные на большом караванном пути. Они еще в средние века как торговые города являлись главными пунктами для сбыта продукции как кочевого, так и оседлого земледельческого хозяйства.
Вот еще один характерный пример. На территории сахарного завода в г. Талды-Кургане археологами обнаружены следы древнего города Еки-Огуз [166, с. 4, 55], где летом 1253 г. побывал Вильгельм Рубрук, ouv„ы- ший его [210, с. 105].
Г1о долине Сырдарьи много разных «тюбе» (•. е. холмов), или, как их называют, «оба». В большинстве случаев это остатки древних городов, существовавших, очевидно, до Сыгнака, Отрара, Саурана. Косвенно об этом можно судить по свидетельствам древнегреческих историков. Например, Арриан пишет, что против Александра возмутилось население сакских городов, расположенных на левом берегу Яксарта [41]. Видимо, это были города, названия которых не дошли до нас. Архео- ологами раскопаны могильники Уйгарак и Тегис.чен, расположенные на одном из древнейших притоков Сыр-
|
|
дарьиьской дельты — Инкар-Дарье (на территории современной Кзыл-Ординской области), курганов Бесша- титр на реке Или и Аржан в Туве, которые относятся к г. а чалу I тыс до н э
По сообщениям греческих историков, а также персидских клинописных надписей, пишет известный востоковед Г В Григорьев [85, с 58], « низовья Сырдарьи в VI—II вв до н э были населены саками — скифским народом»
Кочевники скотоводы, как уже отмечалось вышС имели свои районы кочев»я, которые деинчсь зимовку и летовку В районе зимовки очи обычно оставляли сво-^х бедных сородичей, которые занимались хлебопашеством, заготовкой сена и т д Берега рек Сырдарьи,. Чу, Яик, Едил использовались имечко дчя этих цетгеп Поэтому здесо находят следы орошения, земледельческой культуры, хотя трудно точно сказать, когда воздвигались эти земледельческие поселения
Многие путешественники отмечали, что окрестость Согнала когда-то утопала в садах Земледечъчсская культура проникла и на север — туда, где имегксь nol- мы рек Так, русский исследователь А Левшии оставил ценный материал об оросительных сгс^емах низовьев Сырдарьи и Иргиза, которое свидетельствуют о давнем существовании поливного земледелия в этом районе [160, с 200—205] Другой исследователь В А Ката- vp, совершивший инспекционную поездку в начале XX в в район левобережья Сырдарьи, видел здесь стеды сохранившейся древней ирригационной системы, занимающей значительную площадь зе^ли [135, с 73]
Г С Загряжский, посетивший в 1874 г казанские селения, расположенные в долинах Сырдарьи и Ч, оставил цеьнье сведения о характере жизни, бь'та у хо зяйствоваг’п •' населения этих мест По его сведе «иям, между Каратау и Сырдарьей, между Арысом и Туркестаном существовало поливное .земледелие Орошение осуществлялось из горных потоков Бугун, Чаян, Бурд- жар и Икан, вытекающих из Каратауских гор За г Туркестаном также были земли, удобные для оседлой жизни и земледелия, которые шли двумя полосами (шириной по 10—15 км), постепенно расширяясь до Джуле- ка «От станции Тюмень-Арык, — писал Г С Загря
|
|
жский, — идут две большие оросительные артерии, к которым присоединяется скоро третья, берущая свое начало верстах в трех ниже станции; эти три больших канала несколько далее распадаются в целую систему арыков, оканчивающихся у развалин Сунак-Ата, древнего кишлака, сохранившего следы улиц, садов, огородов, клеверных полей и т. д. В ширину эта система арыков охватила почти все пространство между плодоносными полосами... Арыки до сих пор еще совершенно хорошо сохранились» [110, с. 1].
Эту третью оросительную систему, которая была создана в конце XIX столетия, в довоенные годы наблюдал и автор данной книги. Она называлась Большой Чиилинкой. Сейчас ее нет.
В тех местах, где невозможно было орошать пригодные к земледелию поля посредством канала, — продолжает В. Г. Загряжский,— люди устраивали своего рода водоподъемные «машины»—чигири [110, с. 3; 136, с. 118]. Они имеют длительную историю — 3—5 тыс. лет и существовали как простейшее и доступное средство орошения. Эти чигири сохранились в здешних местах вплоть до коллективизации сельского хозяйства.
Трудно согласиться с Г. А. Федоровым-Давыдовым, когда он возникновение городов в кочевых государствах объясняет исключительно волевым фактором. Оч пишет: «Пока была сильна центральная власть, города процветали. Но стоило этой власти пошатнуться и ослабнуть— они сразу пришли в запустение. Их неспособность пережить ослабление политической власти была следствием того, что они строились на пустом месте, на привозных материалах и людских ресурсах, не были связаны с окружающими их кочевыми степями, искусственно поддерживались правительством. Золотоордыи- скае города, пышно расцветавшие в XIV в., оказались историческим «пустоцветом» и в XV в. не оставили после себя ничего, кроме величественных руин и воспоминаний.
В оседлых районах (в Крыму, Волжской Болгарии) культура золотоордынских городов оказалась более устойчивой, пережила Золотую Орду и составила важный компонент более поздних культур Казанского и Крымского ханств» [46, с. 232].
|
|
Нельзя так прямолинейно делать вывод о судьбе городов, возникших в кочевой степи. Эти города, как уже сказано, возникали на границах кочевых и оседлых регионов из-за необходимости обмена товаров, и жизнь их была тесно связана с существованием экономической, культурной и торговой связи, и как только кочевье приходило по тем или иным причинам в упадок, угасала и торговля, питавшая жизнь этих городов. Такова судьба всех городов, возникших на границе между кочевым и оседлым хозяйством как в Восточной Европе, так и в Западной Сибири, Центральной и Средней Азии.
Следует отметить, что все вещи, которыми пользовались кочевники-скотоводы, изготовлялись мастерами прикладного искусства (зергерами), ведущими оседлый образ жизни. 11р*! этом характерно, что они использовали сюжеты из жизни кочевников. Зсргеры еще во времена скифов или саков отделывали тонким узором седла, удила, стремена, сабли и др., для инкрустации они использовали золото, серебро, бронзу, кость и т. д. Например, иод курганом № 2, в могильнике Тасмолы V, что в Центральном Казахстане, была обнаружена вместе с семью конскими черепами также часть уздечек в виде стремевидных бронзовых удил, роговых трехдырчатых псалий, прорезанных колокольчиков, пронизов и других предметов, датируемых временем не позже VI в. до н.э. [128, с. 319, 323, 396].
В кургане № 3 этого же могильника Тасмолы V, на одном из лошадиных черепов найдена золотая барельефная бляшка в виде профильной фигуры хищника с длинным закрученным на конце хвостом В зубах лошади были бронзовые стремевидные удила с остатками пластинчатых железных псалий, украшенных зигзагообразным орнаментом из накладного золота [128, с. 324—325; 43, с. 24—28]. Все эти вещи, украшения изготовлялись различными мастерами, живущими в городах и имевшими свои мастерские.
Но с другой стороны, на этих предметах часто изображались дикие и домашние животные — голова лошади, горб верблюда, рога барана и др. Характерно также, что различные городские строения в то далекое время заканчивались куполообразным верхом (гумбаз), напоминающим купол юрты кочевника. Все это не слу
|
|
чайно, здесь мы видим следы обратного влияния культуры кочевого общества на оседлые народы.
В могильниках гуннов археологами обнаружено много вещей китайского происхождения: зеркала, монеты, лакированные чашечки и др. Особенно много их найдено в наиболее богатых могильниках, таких, например, как Найнулинский курган [59, с. 27—28].
Существует сходство неолитической посуды и декоративного искусства низовьев Амударьи (V—III тыс. до н. э.) с керамикой и орнаментами неолитического населения окрестностей Салехарда [151, с. 16].
Итак, сходство в орудиях труда, в различном инвентаре (конской сбруе), орнаментике между различными племенами Алтая, Казахстана, Восточной Европы не только по горизонтали — в пространственном распространении, но и по вертикали — в глубь веков объясняется в первую очередь близостью их хозяйственного уклада. Не случайно корни казахской орнаментики, — пишет М. С. Муканов, — уходят в глубь веков, имея сходные черты с орнаментом прикладного искусства периода андроновской (II тыс. до н. э.) и бегазы-дандыбаев- ской (начало I тыс. до н. э.) эпохи бронзы Центрального Казахстана [186, с. 27].
Кочевники имели с оседлыми людьми не только экономические, но и культурные связи. Например, искусство северокитайских кочевников, вопреки клеветническим утверждениям тех, кто отрицал наличие культуры у кочевников [222, 1975, 10 января], оказало сильнейшее влияние на южный оседлый Китай, в котором в противовес сухому геометрическому орнаменту Чжоу- ской эиохи в ханьское время возникает реалистический стиль, появляется реалистическое изображение животных, рыб, всадников и т. д. [59, с. 27—28].
Культура населения Передней и Средней Азии оказала благотворное влияние и на культуру греков, проникших на Восток как завоеватели. В развитии эллинистической культуры значительную роль сыграла и культура народов Средней Азии, в том числе многовековая культура кочевников-скотоводов.
Как свидетельствуют археологические данные, некоторые основополагающие принципы эллинистического градостроительства, например попадамова система го
|
|
родской планировки, восходят к идеям, развившимся на Востоке задолго до эпохи эллинизма. Многие греческие мифы своими корнями уходят в страны Востока; например, мотивы рассказа об ослеплении циклопа, который приводится в «Одиссее», имели место у многих тюркоязычных народов Кавказа, Средней Азии, Западной Си- бири, Алтая, Монголии (например, в огузском эпосе «Коркуте», киргизском эпосе «Манас» и др.)* этом основании, в частности, Е. Д. Турсунов считает (и не без основания, на наш взгляд), что этот сюжет «Одиссеи» взят из сказок Азии [270, с. 36].
По сведениям Геродота, образ Геркулеса взят греками у скифов, у которых он назывался Таргитай. Культ Аполлона также проник в Грецию из Малой Азии.
Существовали, разумеется, различные формы взаимовлияния кочевых и оседлых народов. Чем больше контактов между ними, тем благоприятнее, естественно, были возможности для торгового и культурного обмена между ними. В зависимости от конкретных условий это взаимовлияние могло быть пассивным или активным.
Развитие различных транспортных средств в эпоху бронзы значительно облегчило передвижение на далекие расстояния людей, вещей и идей и тем самым снизило тормозящее влияние географического фактора [203, с. 131]. Взаимовлияние культур кочевых и оседлых народов имело место и в условиях монгольского нашествия. Один из крупных исследователей проблем кочевого общества акад. В. Я- Владимирцов писал; «Ушедшие на запад монголы довольно скоро подверглись отуречению, вообще растворились в окружающей этнической среде, более или менее им близкой.
Но процесс усвоения монголами «мусульманской» культуры в Средней Азии протекал медленнее, чем в Персии, так как в Средней Азии монголы оказались отчасти посредине этнически близких им тюркских кочевников. В Афганистане монголы, как известно, сохранились до наших дней, сберегли свой язык. Денационализация монголов в западных улусах началась с господствующего класса, в особенности когда разные монгольские феодальные синьоры приняли ислам и стали постепенно усваивать «мусульманскую» городскую культуру»
|
|
[73, с. 126]. В ряде районов Анатолии, где турки численно преобладали, начиная с XV в. происходила турки- зация остального населения [102, с 174].
Арабский писатель первой половины XV в. ал-Омари характеризует процесс смешения, т. е. ассимиляцию, монголов с тюрками-кочевииками следующим образом. «Кипчаки сделались их (т. е. монголов.—Д. К.) подданными. Потом они (татары) смешались и породнились с ними (кипчаками), и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар) и все они стали точно кипчаками, как будто они одного (с ними) рода, оттого, что монголы (и татары) поселились на земле кипчаков, вступили в брак с ними и оставались жить на земле их» [259, с. 235].
Известно, что монгольские племена к XII в. занимали территорию между Алтаем и озером Кукын-Бугыр и от Байкала до верховьев Енисея и Иртыша, до Южных окраин пустыни Гоби. Свое название «татар», как они обозначаются во многих арабских, персидских, русских и других источниках XIII—XIV вв, монгольские племена берут от имени одного из монгольских племен Но в XIII—XIV вв. в Монгольскую империю входили кроме монголов уйгуры, тангуты, туркмены, кыпчаки, найма- ны и другие, уже местные племена [98, с. 75].
Ш. К. Сатпаева пишет, что «в богатом казахском фольклоре, где сконцентрирована вся духовная жизнь народа, сохранены многие следы его культурных связей с другими народами, и прежде всего с народами Востока» [244, с 7]. В кочевой степи появились даста- ны, кисса, распространяемые первоначально устно, затем и в рукописях, такие, как «Жусип— Злиха», «Лей- ли—Межнун», «Сейфуль-малик», «Бозжигит», «Шакир
— Шакрат, «Мунлык — Зарлык», «Рустем-дастан» и др., в которых в своеобразной форме пересказывались сюжеты множества арабо-иранских сказок.
В. В. Бартольд писал, что «персы мусульманской эпохи создали поэзию, имевшую влияние не только на поэзию других восточных народов, в особенности турок, но и на классических поэтов Европы» [52, с. 249].
Академик Б. Д. Греков пишет, что «мы не можем отрицать наличия в русском языке многих восточных слов, относящихся к политической, общественной и бы
|
|
товой сторонам жизни, — базар, магазин, чердак, алтын, сундук, тариф, тара, калибр, лютня, зенит и т. д. Но связывать появление этих слов в русском языке с монголо-татарскими словами было бы очень рискованно. Нам хорошо известно, что сами татары очень много заимствовали от народов среднеазиатских, кавказских, южноевропейских. Нам известно, что язык и культуру этих последних они усвоили, и в весьма значительной степени. Такие слова, как базар или магазин, могли идти к нам и от арабов через Западную Европу, а с другой стороны, многие восточные обычаи и термины имелись у нас и в дотатарский период истории: обычай сидеть на коврах, восточные мотивы в орнаменте и архитектуре, восточная посуда...».
Все это объясняется из хорошо нам известного факта весьма древних связей с восточными странами и народами задолго до появления в нашей стране татарских полчищ.
В языке тюрков-кочевников и монголов есть много общих слов. Например, «урух» (семя), «керуен» (караван), «мерген» (стреляющий метко, охотник), «елшЬ> (посол), «баатур» (богатырь), «нокер» (дружинник) и т. д. Далее в словарном фонде кочевников-тюрков есть и арабские, а также такие персидские слова, как «калам» (карандаш), «зулым» (коварный), «мульк» (имущество) [257, с. 36, 48, 59, 74] и т. д.
Местное кочевое население находилось в тесной связи с городом, с городской культурой как стран Восточной Азии, так Центральной, Средней и Передней Азии. Больше того, города находились не только на границах кочевого и оседлого населения, но и в глубине самих кочевых районов.
Одной из форм влияния оседлых народов на кочевников в средневековом Казахстане явилось распространение среди них мусульманской религии. Но кочевники, имевшие соседями народы, придерживавшиеся других
вероисповеданий (например, христианства), заимствовали эти вероисповедания. Так, кыпчаки на Балканах стали перенимать католицизм, другие кочевые народы — восточное христианство (в Северном Причерноморье), иудаизм (в Хазарии), буддизм (на Востоке), ислам, а
|
|
до него — зороастризм, буддизм, манихейство и нестори- анское христианство (в Средней Азии).
Миссионерскую политику среди населения кочевой степи проводили, как об этом будет сказано, священнослужители городов. Именно здесь располагались церкви, мечети, синагоги, духовные учебные заведения. Миссионеры разных вероисповеданий направлялись в степь, чтобы приобщить кочевое население к своим религиям. Большую миссионерскую работу проводили, например, папские послы. Такую же деятельность в кочевой степи задолго до них осуществляли армянские и другие миссионеры. Они построили церкви в Самарканде, Яркенде и в других местах [48, с. 85].
В начале X в. багдадский халиф снарядил и отправил огромное посольство в Булгарское царство и в другие районы Поволжья для обращения местных жителей в ислам [145].
Даже когда образовалась казахская народность, ислам в ее среде распространялся через служителей культа, которые выезжали в кочевую степь из Казани, Туркестана, других городов. Они обучали местное население предписаниям шариата и собирали с населения религиозный налог (фитр).
Широкие экономические и культурные связи кочевых и оседлых народов были преобладающими в их отношениях, хотя они и нарушались периодически поенными столкновениями. Одновременно следует отметить, что в составе кочевого населения некоторая часть его занималась в той или иной степени земледелием. Это было отмечено в свое время К. Марксом, который в письме к Ф. Энгельсу от 2 июня 1853 г. писал, что «у всех восточных племен можно проследить с самого начала истории общее соотношение между оседлостью одной части их и продолжающимся кочевничеством другой части» [12, с. 214]. К тому же нет чисто кочевого общества. Некоторая часть кочевников время от времени переходит к оседлому образу жизни, занимаясь земледелием и ремеслом для удовлетворения собственных потребностей.
Совершенно прав был Г. В. Григорьев, обследовавший Келесскую степь, когда писал: «Вообще, по-видимому, «чистых» кочевников не бывает: в той или иной
|
|
мере всякие кочевые народы знают земледелие» [85, с. 57]. Эту же мысль подчеркивает А. Бернштам в своей книге, посвященной социально-экономическому строю орхоно-енисейских тюрок VI—VIII вв.: «Исходя из данных письменных и этнографических источников, —пишет он в своей работе, — мы знаем, что нет чистого кочевничества, у кочевников есть всегда повседневная связь с земледелием и охотой, т. е. мы должны искать археологический материал, доказывающий последнее положение. Мы знаем также, что обедневшая часть кочевников «ложится» на землю (джатачество; «джатак»
— буквально «лежащий»); естественно ожидать, что наряду с вещественными памятниками, характеризующими кочевничество, должны быть следы оседлости и т.д.». [58, с. 66]. Поэтому естественно, что население кочевой степи наряду с овцеводством и коневодством имело дело с разведением крупного рогатого скота [282, с. 46].
Мы показали все эго на примере городов, расположенных вдоль Сырдарьи, низовья которой испокон веков были центром цивилизации, лежащей на границе кочевого и оседлого мира, и то, что имело место здесь, вполне характерно и для других подобных районов.
Наконец, следует подчеркнуть, что будет правильно говорить не об одностороннем влиянии оседлых народов па кочевое, а о взаимовлиянии, ибо, как было выше сказано, оседлое население перенимало у кочевого и отдельные приемы ведения хозяйства, и элементы культуры, устного народного творчества, мифологии и т. д. Все это было результатом тесной экономической, политической и культурной взаимосвязи двух типов общества — кочевого и оседлого.
Расцвет культуры на стыке кочевых и оседлых народов вполне естествен, ибо здесь происходит своеобразное столкновение двух образов жизни, каждый из которых, имея свою специфику, влияет друг на друга, происходит взаимообмен опытом, взаимообогащение. Вообще в истории имело место немало фактов, когда при столкновении культур происходит своеобразный взрыв, скачок в развитии. Так появился, например, эллинизм в древней Греции.
Надо полагать, результатом такого взрыва культуры на основе столкновения кочевой и оседлой форм хозяй
|
|
ства, быта, образа жизни людей является появление таких шедевров культуры, как Тадж-махал в Индии, архитектурный ансамбль в Самарканде или сказки «Тысячи и одной ночи», а также поэтический дастан «Шах-намэ» А. Фирдоуси и многие другие. «Насколько бедней бы стала русская музыка, — пишет Д. Шостакович,— без половецких плясок Бородина, «Исламея» Балакирева, «Плясок персидок» Мусоргского, «Шехе- резады» Римского-Корсакова и многих других страниц русской музыки о Востоке» [296, с. 14]. Появление этих шедевров русской музыкальной культуры, несомненно, результат взаимовлияния культур России и Востока.
Великий ученый аль-Фараби, выдающиеся мыслители и ученые аль-Жаухари, Рудаки, аль-Бируни, Саади, аль-Хорезми, Ибн-Сина (Авиценна), Юсуф Баласагуни, жившие в разное время, тоже появились в этом регионе как бы на «стыке» кочевой степи со Средней Азией, Ираном, т. е. в промежуточных регионах между Тура ном и Ираном.
|
|
АПОГЕЙ КОЧЕВОГО ОБЩЕСТВА
Кочевое общество представляет собой сложное социальное образование. Оно развивалось своеобразно, противоречиво. С одной стороны, оно созидает, выращивает скот, производит продукты питания и сырье, занимается хозяйством, с другой — из-за пастбищ оно вступает в конфликт с оседлыми племенами. Иногда из среды кочевников образуются завоевательные военные союзы. Это обстоятельство затрудняет изучение кочевого общества, раскрытие его сущности. Не случайно поэтому о природе кочевого общества высказаны различные, а порой противоречивые точки зрения.
Как было сказано, оно появилось в глубокой древности, имеет более чем четырехтысячелетнюю историю. За это время появились различные кочевые племенные образования, которые, пережив свой расцвет, стали резко терпеть упадок в результате истощения пастбищ, падежа скота, вымирания, наконец сходили с исторической арены. Кочевое общество поднималось по шкале общественного прогресса очень медленно. Крайне медленно развивались его производительные силы. Такие принадлежности кочевого образа жизни, как седло, уздечка, аркан и др., в течение многих веков и тысячелетий не претерпели особых изменений, остался прежним и сам тягловый, вьючный, мясной и молочный скот.
«Узда древних горноалтайцев, — пишет С. И. Руденко,— за исключением некоторых деталей, ничем существенным не отличается от современных узд. Пред
|
|
шественником современных узд был недоуздок, узда без удил» [237, с. 224].
Первые удила появились в долине верхнего Иртыша примерно 2800 лет назад, — заявляет известный советский археолог С. С. Черников,—они были бронзовыми и очень быстро окислялись. А через 400—500 лет их стали изготовлять из железа [225, 1963, № 5, с. 122].
Образ жизни кыпчаков XII в в своей основе мало чем отличался от образа жизни кочевников-казахов начала XX в И даже бронзовые удила сохранились у кочевников-казахов вплоть до коллективизации сельского хозяйства. Это говорит о том, что тот хозяйственный образ жизчи и быт людей, который сложился в период расцзета кочевого общества, в своей основе остался у кочевников-скотоводов без существенных изменений на протяжении последних семи — восьми веков В частности, несмотря на существенные расхождения в классификации типов скотоводческого хозяйства, большинство исследователей справедливо отмечают относительную стабильность хозяйственных форм и традиции кочевнн- ков-скотоводов в разные исторические эпохи [282, с. 36]. То же самое имел в виду Ф. Энгельс, когда писал: «Восточный деспотизм и господство сменявших друг друга завоевателей-кочевников в течение тысячелетий ничего не могли поделать с этими древними общинами...» [16, с. 166].
Арабский путешественник Ибн Баттута (XIII в.), говоря о своей поездке в половецкую степь, отмечает, что в качестве топлива кыпчаки используют кизяк [259, с. 289] Известно, что кизяк использовался у кочевников- скотоводов для этой цели и в бронзовом зеке [171, с. 212]. Он же в качестве топлива применялся кочевника- ми-скотоводами в Казахстане и в начале XX в. Или такой момент: дышловой способ запряжки скота в телегу в V—IV вв. до н. э. был вытеснен более удобным оглобельным способом, который сохранился без существенных изменений вплоть до наших дней [282, с. 57]. Уже с кыпчакского периода сложились стандартные типы и ныне существующего конского снаряжения и т. д.
Не произошло за последнее тысячелетие особых изменений и в характере пищи кочевников-скотоводов.
Акад. АН Казахской ССР A. X. Маргулан считает,
|
|
что многочисленные бытовые, обрядовые и другие обычаи казахов, такие, как повеление высокопоставленных особ, принятие решений, сватовство, аменгерство, уплата куна за убийство человека, порядок рассаживания гостей (по чину) в различных сходках, на праздниках, соблюдение траура после смерти человека, коленопрел- лоненче перед высокочтимой особой- феодалом, беком и др — существуют с периода кыпчаков, огузов, гуннов [129, 1982, 12 ноября]. Как указывает акад В А Гор- делевскнй, многие социально-бытовые обычаи казахов, такие, как деление пастбищ на летовки и зимовки, порядок кочевания с соблюдением различных бытовых традиции и ритуалов, берут начало с седой доевности, с периода гуннов, усуней, огузов и кыпчаков (половцев) {129, 1982, 12 ноября]
Тем не менее кочевое общество не представляло собой какого-то застойного явления И производительные силы, и производственные отношения хотя и медленно, но развивались
Нельзя согласиться с мнением о том, будто коревое общество не было способно развиваться далее раннеклассового уровня без влияния оседлого населения А М Ха- занов пишет- «В последнее время было высказано еще одно мнение, согласно которому самостоятельно кочевники достигают только раннеклассового уровня, а их дальнейшее развитие во многом определяется взаимоотношениями с оседлыми земледельческими обществами» [277, с 5] Такое мнение в известной мере является развитием уже давно высказывающейся идеи о том, что кочевников нельзя изучать изолированно, в отрыве от оседлого земледельческого и городского населения [49, с 28] Но, на наш взгляд, из правильного утверждения о взаимовлиянии людей кочевых и оседлых обществ в ходе исторического развития не следует девать однозначного вывода о том, что движущей силой развития кочевого общества является его связь с оседлым, хотя последняя играла немаловажную роль В кочевом обществе имела место, если можно так выразиться, своя движущая сила — противоречие между производительными силами и производственными отношениями Скот в кочевом обществе в зависимости от конкретных обстоятельств выступал то как средство труда, то как предмет труда
|
|
Изменение выражалось в развитии субъекта производства— людей, главной производительной силы кочевого общества.
У кочевников-скотоводов накапливался опыт по уходу за скотом, совершенствовались навыки труда. Кочевники с глубокой древности занимались скрещиванием скота и выведением его новых пород — красивых, более выносливых, быстроходных или мясных, словом, приспособленных к условиям суровой кочевой жизни.
История знает не одно общество, которое между своим возникновением и исчезновением имеет наивысшую точку развития (свой апогей); например, время наибольшего в истории Индии подъема рабовладельческих отношений падает на III—И вв. до н э [191, с 235], наивысшая точка развития феодализма в Китае — I в до н. э [191, с. 226].
Трудно сказать, к какому этапу развития относится апогей кочевничества в делом. Ведь каждое племя имеет свой апогей. Например, есть наивысший расцвет скифской материальной и духовной культуры [295, с 37]. Однако условно это можно определить.
Нам представляется, что периодом расцвета кочевого общества Средней Азии, Казахстана является исторический отрезок времени примерно между VI—XII вв , который последовал за распадом гуннского союза и продолжался до начала монгольского нашествия.
Все познается в сравнении. Конечно, кочевое скотоводческое общество в VI—XII вв. стояло в целом на низкой ступени социально-экономического развития, но и эта ступень по сравнению с предыдущим периодом означала значительный шаг вперед. Больше того, в этот отрезок времени кочевое скотоводческое общество, возможно, достигло такого уровня развития, на которое вообще было бы способно подняться. Это и умение более оптимально вести скотоводство в условиях кочевничества, и сложение определенного, устойчивого кочевого образа жизни со всеми вытекающими отсюда последствиями, и классовая дифференциация, и определенный общественно-политический строй и т. д. Но есть и другое сравнение. Военные кочевые союзы разрушили Рим, покончили с рабством и этим было положено начало для развития в Европе феодализма. Разумеется, в это время (IV—
|
|
V вв н э ) рабство изживало себя, находилось в состоянии упадка, рабы не были заинтересованы в развитии производительных сил Кочевое скотоводческое общество вообще не знало рабства как общественно-экономической формации, хотя с самого начала своего зарождения оно предполагало деление общества на богатых и бедных Вообще кочевое скотоводство как специфический тип хозяйства одинаково уживалось в многовековой своей истории и с рабством, и феодализмом, и с капитализмом, хотя каждая из этих формаций накладывала на него свой отпечаток Даже феодализм у кочевников-скотоводов прошел поэтому разные стадии развития
Подобный сравнительно-исторический подход вполне уместен « Что касается до вопроса о медленности или быстроте развития капитализма в России, —писал В И Ленин, — то все зависит от того, с чем сравнивать это развитие Если сравнивать докапиталистическую эпоху в России с капиталистической (а именно такое сравнение и необходимо для правильного решения вопроса), то развитие общественного хозяйства при капитализме придется признать чрезвычайно быстрым Если же сравнивать данную быстроту развития с той, которая была бы возможна при современном уровне техники и культуры вообще, то данное развитие капитализма в России действительно придется признать медленным» [22, с 601] Это указание В И Ленина имеет важное методологическое значение при оценке конкретных исторических периодов и в жизни кочевого общества В VI—XII вв кочевники достигли такого уровня развития материальной и духовной культуры, которого вообще способно было достичь кочевое общество
VI—XII вв были не только периодом наивысшего развития внутренних возможностей кочевого общества, но и временем его наибольшего территориального разделения В степи кочевало огромное количество племенных объединений Кочевое общество занимало обширное пространство от берегов Тихого океана до Балкан VI— X вв С А Плетнева считает периодом образования и расцвета каганатов [208, с. 107]
Почти на всей полосе от Охотского моря на востоке до Каспийского моря на западе искони обитали кочевые
|
|
скотоводческие народы Они «вели тот же самый образ- жизни, какой ведут потомки их по прошествии 2000 лет, находились в тех же пределах, в которых и ныне живут, с небольшим изменением в пространстве» [61, т 1, с 12]
В период расцвета кочевого общества кочевники уже хорошо разбиралась в особенностях домашних животных, в способах ведения скотоводческого хозяйства Они прекрасно знали, где и когда пасти скот, когда поспевает, достигает своей полной зрелости та или иная трава ит д, хорошо разбирались по приметам в сложных природных условиях, свободно ориентировались в безбрежной, однообразной степи по небесным светилам и т д
Опи совершенствовали способы разведения скота, уделял г большое внимание его содержанию и условиям улода за ним О том, что кочевник i Западной Сибири задолго до монгольского нашествия сумели вывести более продуктивные породы животных (верховых коней курдючных баранов и др), свидетельствуют археологи- 4evF'*e раскопки из Пазырыка, Тасмолы (Центральный Казахстан) [172, с 415] Не только поздние кочевники, но и скисЬы умели заботиться об улучшении пород своих коней, могли производить искусственное скрещивание или ьастрацию животных [295, с 34]
В этот период произошла относительная стабилизация кочевых племен Определились районы кочевания каждого рода, родовых объединений, подродов, аулов. Конец XI в, по уьеиию С А Плетневой, «знаменуется ограничением территорий кочевья и четким определением границ кочевок» [208, с 56] Уменьшились факты беспорядочного кочевания, случаи захвата чужих земель или угона скота ит д Например, в обычном праве кочев- ников-казахов определялась необходимость соблюдения границ районов обитания Семейные земельные споры (жеар дауьт, жер дауы) становятся предметом особого рассмотрения Кочевники строго соблюдали установленный порядок освоения и использования пастбищ Они отлично определяли районы своих кочевок (летовок, зимовок), охраняли их и вели относительно устойчивый образ жизни, т е кочевали, как уже было сказано, лишь по определенному маршруту, обитали лишь в районах
|
|
своих постоянных кочевок. Этот обычай посезонного-' использования пастбищ сохранился вплоть до начала XX в. Это было необходимо. «Призимовочные пастбища кочевники сберегают очень тщательно от потравы и других повреждений, — говорится в «Обзоре Семипалатинской области за 1910 г., — потому что на таких пастбищах их скот должен пережить тяжелое время года — зиму» [192, с. 32].
Итак, к XII в. в Западной Сибири, Приаральской и Прикаспийской степях и в других степных районах определились той сЬормы кочевания [173, с. 298— 299]. ‘ ^
Первое и основное — это «мер^ш*енальное» кочевание, когда кочевники, перегоняя оштг'следовали летом на север, в прохладные места, а зимой — на юг, в теплые края. Обычно такая перекочевка на Север начиналась с ранней весны в зависимости от конкретных климатических условий, в конце августа она продолжалась в обратном направлении, на юг. Так двигались кочевники, жившие в восточной части Европы. Аналогичными были пути движения кочевников-скотоводов Центральной и Западной Азии. Вильгельм Рубрук писал о кочев- никах-скотоводах, в частности о половцах, что «именно зимою они спускаются к югу в более теплые края, летом поднимаются на север в более холодные. В местах, удобных для пастбища, но лишенных воды, они пасут стада зимою, когда там бывает снег, так как снег служит им вместо воды» [210, с. 69]. Марко Поло отмечал: «Зимою татары живут в равнинах, в теплых местах, где есть трава, пастбища для скота, а летом в местах прохладных, в горах да равнинах, где вода, рощи и есть пастбища» [142, с. 88].
Арабский историк Ибн аль-Асир, описывая жизнь кыпчаков XI в., указывал, что в них летние кочевки начинались из района Булгар (Эдил) и завершались к зиме в районе Баласагуна, где они останавливались на зимовку. Персидский историк XVI в. Фазл-аллах Ибн- Рузбихан сообщал, что у казахов расстояние между летним пастбищем и зимовкой занимало шесть тысяч фарсан, что примерно составляет 3500—4000 км [132, т. 6, с. 55]
Не только в далеком прошлом кочевники-скотоводы
|
|
вели такой образ жизни. Как пишет проф. Л. Гусссль (ГДР), в пустынных и полупустынных районах Мали господствующая форма кочевания — меридиональная; кочевники-скотоводы начиная с сезона дождей совершают кочевки со своими стадами, направляясь к северным границам Сахеля, а с наступлением сухого сезона возвращаются в южные районы страьы, хотя такие дальние переходы при дефиците воды и трав к концу засушливого периода доводят скот до критического предела.
Далее, существовало «пустынное» кочевание, когда скотоводы следовали от колодца к колодцу или пасли свои стада вокруг колодца. Такая форма кочевания характерна для безлюдных, песчаных массивов (Кызылкумы и др.).
Наконец «вертикальное» кочевание с зимних пастбищ, расположенных в долинах, на летние высокогорные пастбища, где имеются альпийские луга. Эта форма кочевания особенно характерна для районов, расположенных вблизи Тарбагатайских, Заилийских, Каратауских и других гор, если речь идет о Казахстане. При отгонном животноводстве скот перегоняли посезок- но на пастбище (скажем, летом, на два-три месяца на альпийские луга), а в остальное время содержался по- лустойлово. Следовательно, пастух или чабан — эго не кочевник-скотовод.
Этнограф Хассаи Исмаил Обейд (Судан) считает, что в их стране, в отличие от пустынных районов, где преобладает «меридиональное» кочевание, в южных района^ напротив, практикуется «вертикальное» [195, с. 53]. Таким образом, веками сложившаяся практика ведения кочевого скотоводства выявила определенные закономерности, которые повторяются и в других странах.
О расселении кочевников мы знаем по сведениям Геродота, из ряда других источников. Кочевники занимали территорию Северного Причерноморья, Аральского и Каспийского морей, вдоль рек Сырдарьи и Амударьи до Алтайских гор. Здесь жили в разные времена (а некоторые в одно и то же время) крупные кочевые союзы племен— скифов, савроматов, массагетов, саков, печенегов, усунсй, кыпчаков, гузов, канглов и др., сменявших друг друга или покоряемых другими, более сильными кочевыми племенами, начиная с древнейших времен и кончая
|
|
средневековьем. Местных кочевников нередко вытесняли или порабощали иноземные кочевники.
К периоду выделенного нами апогея кочевого общества не только было покончено с прежним беспорядочным кочеванием, но у людей сложились определенные обычаи, традиции, приметы, связанные со скотоводством. Например, необходимость вычислять периоды подъема и спада воды у Нила, смены времен года для я&стуше- ских и земледельческих народов вызвала к жизни астрономию [18, с. 500]. Необходимость лечения больных привела к созданию медицины. Точно тшх же необходимость ухода за скотом развила у кочевников наблюдательность, умение по незаметным на первый взгляд приметам предвидеть погоду.
Казахи по новолунию определяли, какая погода будет в новом месяце Кроме того, казахи за день-два также могли с точностью определить погоду. Они говорят: «Ай котанданса, айырыцды сайла, кун котандаиса, курепнии сайла» — «Если ореол образуется вокруг луны — к бурану, непогоде, потому готовь вилы, а если ореол образуется вокруг солнца — к снегу, слякоти, потому готовь лопаты» и т. д.
Единица измерения времени у кочевников-скотоводов также была связана со скотоводством: ет nicipiM уакыт (время варения мяса), бие сауым уакыт (время доения кобылиц), сут nicipiM уакыт (время кипячения молока), или расстояния: шакырым жер (расстояния слышимости голоса), ат шаптырым жер (расстояние одной скачки), 6ip кеш жер (расстояние одной кочевки) и т. д.
Кочевое скотоводческое хозяйство требовало от кочевников точного знания времени и понимания периодичности явлений природы, годовых циклов и т. д. Кочевники внимательно наблюдали за движением небесных светил, хорошо по ним ориентировались в бескрайней и безбрежной степи. Например, при появлении Шолпан (Венеры) — утренней звезды кочевники начинали перекочевку или выходили в путь.
«Я знаю, по крайней мере, — писал В. Даль, — что кушюлы — птичий путь, то есть млечный путь, и темир-ка- зык — железный кол, то есть полярная звезда, вокруг которой, по мнению кайсаков (казахов.—Д. К.), ло
|
|
шадь— медведица ходит на приколе...» [220, с. 302]. Б частности, по полярной звезде кочевники определяли направление своего движения, по расположению остальных звезд — время ночи. Казахи говорят: «Жет! карак- шыны таиыгаи, жетi карацгы тунде адаспас» («Кто определит Большую медведицу, тот не заблудится и в темной ночи»). Многие сказки казахов, уходящие своими корнями в глубокую древность, отражают астрономические наблюдения тогдашних кочевников. К ним относятся сказки: «Жет! алы л» («Семь исполинов»), «Ертесик», «Кырык ©Tipiic» («Сорок небылиц»), «Алып- тар туралы ацыз» («Легенда о великанах») и др. Во всех этих сказках главными героями выступают люди или животные, птицы, предметы быта, под которыми подразумеваются астрономические явления, звезды, планеты и т. д. Немалыми знаниями должны были обладать лица, которые создавали такие абстрактные, своеобразные «астрономические» сказки. Может быть, этим в какой- то мере объясняется то, что Средняя Азия в раннем средневековье стала родиной великих астрономов: аль- Жаухари, аль-Фараби, аль-Бируни. Улугбек был их последователем.
Определенное влияние на процесс развития кочевого общества и, в частности, на то, что именно VI—XII вв. стали эпохой его расцвета, оказали и внешние факторы, в первую очередь подъем экономики и культуры Средней и Передней Азии на почве посреднической мировой торговли. Будучи тесно связанными с оседлыми народами этих районов, кочевники Западной Сибири и Восточной Европы также включились в процесс этой торговли, представляя для этой цели продукты своего хозяйства и приобретая товары земледельческого и ремесленного характера.
Мировая межконтинентальная торговля, в которой Средняя и Передняя Азия играли посредническую роль, подхватила и подстегнула и кочевую степь. Она способствовала возрождению экономики и культуры Ирана, заглохших тысячу лет назад в результате разрушения Александром Македонским Ахеменидского государства. Это возрождение начинается примерно в 750 г., т. е. с созданием Багдадского халифата, и завершается в 1258 г., т. е. в период, когда чингисхановские полчи-
|
|
ша разрушили Багдад до основания и покончили с остатками халифата [93, с. 321].
Следует отметить, что некоторые внешние проявления жизнедеятельности кочевого общества не соответствовали его действительной социальной сущности. Кочевники жили общинами, делились на роды и подро- ды во главе с родовыми вождями, старейшинами. Известно, например, что кочевники Средней Азии и Казахстана до массовой коллективизации сельского хозяйства и оседания жили по родо-племенному принципу. Обычаи и традиции, господствовавшие в обществе, способствовали закреплению в сознании людей их родовой принадлежности. Это обстоятельство порождало у исследователей, путешественников ложное представление о наличии у кочевников родового строя, об отсутствии у них социальной дифференциации.
Сельскую (или земледельческую) общину К. Маркс считал «первым социальным объединением людей свободных, не связанных кровными узами» [8, с. 418]. Такую же роль играла и кочевая община.
Сохранению родовых обычаев и традиций способствовал сам кочевой образ жизни, при котором люди могли объединяться в различные общины, выходить из них и объединяться в другие. Этим они отличались от оседлых жителей, общины которых носят устойчивый характер.
В условиях кочевой жизни своеобразной формой прикрепления людей к определенной общине являлись родовые, племенные традиции.
Скотоводство требует меньше рабочей силы, чем земледелие, кочевое тем более. К. Маркс писал, что «в животноводстве, когда оно ведется в крупных размерах, масса применяемой рабочей силы очень мала по сравнению с постоянным капиталом в виде самого скота» Г11, с. 327]. 1
Это при оседлом скотоводстве. А если скоту не надо готовить сено, кошары и если скотопас только следует за скотом и сторожит его, то тем более необходимо мало людей. Здесь люди имеют относительно больше свободного времени, что располагает их к обстоятельным разговорам, беседам.
У кочевников-скотоводов пользовались уважением
|
|
люди, способные интересно рассказывать, играть на домбре (иметь домбру в каждой семье было добрым обычаем), спеть песню, импровизировать стих, уметь слушать, говорить образно, иносказательно. На торжествах по случаю, скажем, рождения ребенка, свадьбы, приезда гостей молодежь затевала свои игры на находчивость, остроумие, импровизацию и т. д. Словом, устное народное творчество стояло на первом месте. Это воспитывало людей, и человек считался неполноценным в культурном отношении, если он не обладал одним из этих талантов.
Б. И. Даль пишет: «У кайсаков ничто не делается без краснобайства, без лишних речей, в коих обыкновенно берет верх тот, кто всех перекричит и, не дав никому опомниться, оглушает все собрание полчаса сряду, без роздыха, без расстановки диким криком своим, и, отковав таким образом все умы по своему чекану, увлекает их за собой. Люди умные, одаренные кроме голоса еще и даром слова, умеют им пользоваться: они заводят окольную речь, в которой никак не ожидать такого резкого конца, и неожиданность эта и поражает, и увлекает всех, заставляя смеяться и соглашаться» [220, с. 107—108].
В кочевом обществе в период апогея складывается феодализм со всеми его атрибутами. Однако это общество сочетало в себе пережитки и дофеодальных отношений, которые связаны с особенностями развития кочевого общества, не знавшего рабства. Отсюда возникает вопрос об азиатском способе производства, ибо последний представляет 'собой особый переходный тип производственных отношений, он образуется при переходе от первобытнообщинного строя к феодализму, минуя рабство. А был ли у кочевого общества азиатский способ производства — это вопрос открытый, ученые спорят по этому поводу уже не одно десятилетие.
Но способ производства кочевников-скотоводов отличается от азиатского способа производства оседлого населения.
В. Н. Никифоров в книге «Восток и всемирная история » отрицает не только азиатскую формацию, но и азиатский способ производства [191, с. 73—74, 283—284]. В части отрицания особой азиатской формации мы
|
|
с ним полностью согласны, но спорным является отрицание им азиатского способа производства. Ведь в обществе иногда могут существовать несколько способов производства, но не все из них образуют формацию, а лишь господствующие, и если это так, то особый, так сказать, азиатский способ производства может существовать, если иметь в виду то обстоятельство, что Восток имеет некоторые свои особенности, т. е. не все страны Востока обязательно прошли все известные общественно-экономические формации, некоторые из них не знали рабства в классической форме, а перешли от первобытнообщинного строя через определенные переходные ступени к феодализму. Имеются различия и между кочевой и оседлой формой хозяйства. Для кочевого общества вообще немыслимо рабство как формация. Коли иметь в виду все это, то существовал и не мог ке существовать на Востоке особый азиатский способ производства. В чем это выражается, попытаемся рассмотреть на примере кочевого общества.
Прежде всего, кочевое общество миновало рабство не потому, что оно появилось, как иногда утверждают, после разложения рабства. Кочевое общество появилось почти параллельно, по соседству с рабством. Однако рабство здесь не могло утвердиться из-за кочевого образа жизни. Поэтому оно до определенного периода своего развития оставалось обществом военной демократии, раннего феодализма и т. д.
Необходимо также отметить, что в кочевом обществе не было и так называемого восточного деспотизма, а если нечто подобное и имело место, то оно проявлялось не в столь жестоких формах, как в земледельческих странах Востока. Деспотизм в этом обществе мог устанавливаться лишь в исключительных случаях как явление сугубо временное, ибо природа кочевого общества не давала возможности для его развития. По словам Ф. Энгельса, «восточный деспотизм был основан на общей собственности» [16, с. 647]. Но эта общая собственность могла быть лишь удобным прикрытием и условием жестокой эксплуатации людей. Например, в оседлых районах Востока особое значение приобретает вода. Без воды земля пустует, жизнь прекращается, а вода — в руках феодалов: ханов, эмиров, халифов,
|
|
султанов. Воду достать — дело рук многочисленных людей, целого селения, племени, эмирата, находящихся во власти феодалов. Они роют канавы, колодцы, строят плотины. Поэтому рядовой человек невероятно зависим от их произвола. Все это возвышает роль правителей. Это и есть основа деспотизма. В условиях кочевой жизни зависимость от господствующего класса проявляется несколько своеобразно. Здесь скот мог иметь практически каждый, и не было личной зависимости. Поэтому не было той тупой жестокости по отношению к подчиненным, как у земледельческих народов Востока. Классики марксизма, говоря об истоках восточного деспотизма, указали на два момента: на наличие общинных традиций и собственности на воду [3, с. 132, 135; 20, с. 221, 229]. В условиях кочевой жизни общинные традиции были живучи, ко собственность на воду в такой форме, как это имело место в Передней и Средней Азии, отсутствовала. Этим объясняется специфика кочевого скотоводческого общества, где восточный деспотизм не привился.
В научной литературе относительно патриархальнофеодальных отношений сложились две точки зрения. Согласно одной из них, основой производственных отношений и у кочевников-скотоводов в эпоху феодализма является земля. На такой точке зрения стоят И. Я. Злат- кии, А. И. Першиц, С. 3. Зиманов, А. Е. Еренов, Б. А. Ахмедов и др. Другие ученые: С. Е. Толыбеков, А. Кар- риев, А. Ю. Якубовский, В. П. Шахматов — считают, что основой феодальных отношений у кочевников является собственность только на скот.
Не отрицая роли земли в способе производства феодального общества вообще, кочевого в частности, нельзя не признать наличия специфических особенностей кочевого общества. У кочевников-скотоводов скот всегда служил основой социальной дифференциации людей. Он служил и основой кочевого хозяйства, и средством обмена товаров, выполняя и функцию денег. Вся жизнь, надежды и чаяния кочевников были связаны с содержанием и размножением скота. Особенность кочевого скотоводческого общества состоит в наличии собственности на скот как основы патриархально-феодальных отношений. У кого было много скота, тот
|
|
практически был обладателем и земельных просторов. Поэтому борьба за землю, пастбище определялась размерами частной собственности на скот.
Ф. Энгельс писал: «На средней ступени варварства у пастушеских народов мы находим уже имущество в виде скота, которое при известной величине стада регулярно доставляет некоторый излишек над собственной потребностью; одновременно мы находим также разделение труда между пастушескими народами и отставшими племенами, не имеющими стад, следовательно, две рядом стоящие различные ступени производства и, значит, условия дтя регулярного обмена» [19, с. 165].
Постепенно размножающийся прирученный скот стал основой богатства одних и бедности других, т. е. тех, кто не имел их. «Стада были новыми средствами промысла» [19, с. 162].
Но скот, как уже сказано, выполнял и роль денег, служил предметом обмена между различными племенами. «..Скот сделался товаром, писал Ф. Энгельс,— ... скот приобрел функцию денег и служил деньгами уже на этой ступени» [19, с. 160].
Скот требовал сильных мужских рук. В семье главенствующую роль стал играть мужчина. Даже переход от матриархата к патриархату, перемена власти в семье связаны с приручением животных. Разведение скота совершило революцию в семье [19, с. 161].
Таким образом, если наличие собственности на скот определяет богатство или бедность членов общества, служит средством обмена, да еще и непосредственно влияет на семейную структуру, то это значит, что собственность на скот является и основой патриархальнофеодальных отношений Однако отношения господства и подчинения часто проявлялись завуалированно, под прикрытием патриархально-родовых отношений. Здесь вместо классовой борьбы на первый план выступали межродовые распри Господствующий класс в этом был заинтересован.
Говоря о живучести патриархально-родовых пережитков у кочевников-скотоводов, Ф. Энгельс все же отмечал: «... между тем постепенное разрушение их стихийно сложившейся домашней промышленности, вызываемое конкуренцией продуктов крупной промышленно
|
|
сти, все больше и больше разлагает эти общины» [16, с. 166].
Итак, производственные отношения, господствовавшие в экономике кочевников-скотоводов в дореволюционном Казахстане, называются патриархально-феодальными. В этом сказываются особенности скотоводческого хозяйства но сравнению с земледельческим хозяйством. Известно, что в основе производственных отношений лежат характер и уровень развития производительных сил. У кочевников-скотоводов к элементам производительных сил относились земля и скот (они же в зависимости от конкретных условий выступали как предметы труда), затем традиционные орудия труда: кнут, узда, седло и т. д. и, наконец, сами люди — главная производительная сила общества.
Кочевое общество нуждалось, хотя и в ограниченном количестве, в зависимых людях, которые ухаживали бы за скотом, пасли и сторожили его, постоянно следуя за ним. У кочевников не было крепостного права, не было и рабства в классическом смысле этого слова, но людей тем не менее надо было закрепить за каждым байским хозяйством. Единственным способом для решения этой задачи у кочевников-скотоводов были патриархальнородовые традиции, когда феодально-зависимые люди выдавались за родственников, сородичей. Патриархально-родовая идеология закрепляла в сознании масс эту традицию. Способствовали этому также различные межродовые распри, свадьбы, поминки (асы) и т. д. С другой стороны, сами бедные кочевники не могли обойтись без «помощи» крупных скотовладельцев, без молока, шерсти, мяса и т. д. Все это доставляет людям скот, а последний находится в собственности феодала. Таким образом, бедняк-сородич, работая на своего феодала, ухаживая за его скотом, все больше попадал в зависимость от него. В литературе такую форму эксплуатации называют «саун», «кел1*к маны», «жун беру» и т. д.
Но в глубокой древности у кочевников-скотоводов прикрепление людей осуществлялось грубо. Например, у скифов существовал обычай ослеплять рабов [80, IV, 2]. М. И. Артамонов считает, что ослепление рабов у скифов —это не просто жестокость, как полагают нс-
|
|
которые исследователи, а необходимость, вытекающая из их кочевого быта [42, с. 81].
Скот у кочевых людей пасся в общем стаде. Богатые люди, имевшие много скота, не могли обходиться без помощи других, т. е. бедных одноаульцев, сородичей, которые вкладывали столько труда, сколько было необходимо для содержания огромного количества скота. При этом все это выдавалось за родовую взаимопомощь. Никаких трудовых соглашений не существовало. Это создавало возможность для появления скрытой формы эксплуатации чужого труда. Но это вовсе не означает, что кочевники-скотоводы жили в условиях доклассового общества. Но поскольку патриархально-родовые отношения были очень живучи, они не могли не оставить своего отпечатка. Это тем более примечательно, что и азиатский способ производства, с одной стороны, порождает классовый строй, с другой — сохраняет пережитки родового быта, из которого он вышел. При этом зависимость родовых кочевников от феодалов не носила такой обнаженно острой формы, как у оседлых людей стран Ближнего Востока.
В условиях кочевого скотоводства в основе патриархально-феодальных производственных отношений, как уже сказано, лежала собственность на скот и на землю. Что касается роли скота, то все, кажется, понятно, ибо без скота нет и скотоводческого хозяйства. Но вот с решением вопроса о собственности на землю дело обстоит гораздо сложнее. Часто собственность на землю определяется собственностью на скот, что и порождает мнение, согласно которому отрицается роль собственности на землю в условиях кочевого хоз5шства. Между тем появление самого кочевого скотоводства связано с характером земли, пастбища. Даже то, что в условиях кочевого скотоводства развиваются не все виды скота, а лишь определенные из них, скажем, кони или верблюды, овцы, говорит о том, что нельзя сбрасывать со счетов наряду с собственностью на скот и роли собственности на землю в условиях патриархально-феодальных отношений. Давно известно их взаимовлияние. Скажем, земля, если на ней просто пасти скот, может служить лишь как объект труда; но если иметь в виду и то обстоятельство, что земля (пастбище) определяет и ха
|
|
рактер скота и само скотоводство, то в этих условиях она превращается в средство производства. То же можно сказать о роли собственности на скот: если его просто пасти, он служит объектом труда, но если сделать сто источником обогащения (путем купли, продажи и т. д ) или заниматься улучшением его породности и увеличением поголовья скота, то в таких условиях он превращается в средство труда.
Таким образом, в кочевом скотоводстве в зависимости от конкретных условий меняется роль как земли, так и скота. Даже у оседлых людей нетрудно заметить такие превращения. Например, у оседлых людей Средней Азии в основе богатства и бедности лежит собственность на движимое и недвижимое имущество, т. е. социальная дифференциация зависит от наличия или отсутствия хозяйственного строения, участка земли, садов и т. д. Но все это в конечном счете ничего не стоит, если пет воды, которой орошается эта земля [136, с.. 199]. Очевидно, этим объясняется известное высказывание К. -Маркса о том, что «в основе всех явлений на Востоке (имеются в виду Турция, Персия, Индостан.—Д. К.) лежит отсутствие частной собственности на землюъ [12, с. 215]. Здесь частная собственность на землю определяется через собственность на воду.
Следовательно, у оседлых земледельческих людей Средней Азии в основе феодальных производственных отношений лежала собственность и на землю и на воду. Потому ничего особенного нет в том, что в условиях кочевого скотоводческого хозяйства в основе патриар- хальчо'феодальных отношений лежала собственность и на землю и на скот одновременно.
Что касается классовой структуры кочевого скотоводческого общества, то. прежде всего, следует отметить, что оно состояло из крупных феодалов-скотовла- дельцев (баев-богачен) и кедеев (бедняков): койшы (овцепасов), жылкышы (конепасов), малаи (слуг), кул (рабов), кун (рабынь), байгус (нищих) и т. д. Это в социальном отношении. В политическом отношении в обществе были господствующие классы: ак-суйек (белая кость) и зависимые люди: «кара-суйек» (черная кость), «букара» (бу — эта, кара — черный), буквально ото черный, чернь, простолюдин. Соответственно бы
|
|
ли: ханы, султаны, старшины, бии, подданные, податные, например, туленгуты (теренд! к г, т. е. служи сво- ему господину), прислужи1* кь, дружинники и т. д. Кроме того, были особый класс торговцев, купцов (саудагсры), а также служители культа, муллы (с принятием ислама), баксы (шаманы) и т. д. Например, знаменитый Коркут, живший до проникновения в кочевую степь ислама, считался одним из духовных предков шаманов на территории Казахстана.
Наконец, из всего сказанного вытекает, что общественный строй у кочевников-скотоводов, по крайней мере к началу нашей эры, носил характер раннефеодального строя, подвергаясь на протяжении почти двух тысяч лет лишь небольшому изменению. Даже политический строй кочевого общества, достигший определенного развития в период монгольского нашествия, после военных походов снова возвращался к старому положению. Так, войска Чингисхана строились по родовому признаку. Это была свободная форма, основанная на военком насилии. Но даже родовой принцип организации у кочевников в тот период носил лишь внешний характер.
История кочевых племен связана с историей образования и упадка различных крупных и малых политических союзов и орд. И на территории Казахстана, Северного Причерноморья, Алтая издревле жили местные кочевые племена со своими древними обычаями и традициями, хотя в разное время их относительно спокойная жизнь, как уже сказано, прерывалась вторжением различных иноземных захватчиков.
Так, средневековье характеризуется нашествием на Восточную Европу кочевых тюркоязычных народов: печенегов, торков, половцев, как их называют в русских летописях. В византийских источниках они именуются соответственно пацинаками, узами и куманами, в арабских н персидских — баджнак, гузами, кыпчаками. С. А. Плетнева пишет: «Все три народа, несомненно, близко- родственны, все три пришли из азиатских степей, все три во время нашествия на Восточную Европу стояли на одной стадии экономического и общественного развития. Наконец, эти народы имеют один антропологический тип, хорошо прослеженный благодаря материалам, полученным из стенных курганов» [206, с. 47].
|
|
У кочевых народов, даже в условиях апогея их общества, наиболее обездоленной была жизнь женщины. Ее считали собственностью семьи, рода, продавали и покупали, как скот. Это положение закреплялось законами ислама и адата (обычное право). Женщина не имела права постоять за себя, действовать наперекор мужу, выступать в качестве обвинителя или свидетеля.
Постоянное кочевание, межродовые распри, вооруженное отражение нападения врагов чрезвычайно возвысили роль мужчины в обществе, при этом в ущерб женщине. Эта неравноправность закреплялась и в психологии общества, в обычном праве. Так, после смерти своего мужа женщина не имела права по своей воле выбрать себе мужа или возвратиться в родительский дом. Она могла стать женой лишь члена рода, откуда происходил умерший муж.
О том, что женщина не выбирала себе мужа, за нее это делали другие, т. е. тот, кто платил или получал выкуп, свидетельствуют такие реакционные обычаи, как калым, аменгерство, раннее сватовство и т. д. В женщине ценились безропотность, кротость, покорность, полнейшая зависимость от -мужа. Ее единственный удел — семейный очаг и дети, ее обязанности — служить мужу, угождать ему и всем старшим, и младшим в семье, создавать домашний уют и т. п. Самым страшным оскорблением для мужчины было, если его назовут женщиной.
Униженное положение женщин в кочевом обществе определялось и другими моментами. В условиях кочевого скотоводства население распадалось на мелкие аулы, находившиеся друг от друга на значительном расстоянии. Иначе содержать огромное количество скота, т. е. концентрировать его на одном месте, было практически невозможно. Интересы размножения скота постоянно выдвигали на первый план потребность в дополнительных рабочих руках для содержания животных и ухода за ними. Поэтому кочевник-скотовод был заинтересован в выдаче замуж малолетних девочек или в женитьбе мальчиков 13—14 лет на взрослой девушке и даже женщине, чтобы удовлетворить потребность в рабочих руках. Кроме того, из-за быстрого размножения скота аулы постоянно дробились на ряд подаулов Это делалось двояким способом. В одном случае кочевник-
|
|
скотовод выделял женатому сыну определенное количество своего скота и феодально-зависимых людей, чтобы он, образовав самостоятельный аул, кочевал в составе большого аула, придеживаясь определенного интервала. В другом случае феодал, т. с. богатый скотовод, сам женился на очередной своей жене (второй, третьей и т. д.), поскольку он имел возможность уплатить за нее калым и содержать каждую из них отдельно в качестве самостоятельного аула со своим хозяйством. Это делалось в основном для того, чтобы лучше содержать огромное количество скота. Но полноправным собственником всех этих аулов с их скотом был глава патриархальной семьи — феодал-скотовод.
Интересами содержания хозяйства и наличием калыма был вызван у кочевников обычай родовой экзогамии
— левират, который существует с глубокой древности. Плано Карпини отмечал: «Жен же каждый имеет столько, сколько может содержать: иной сто, иной пятьдесят, иной десять, иной больше, иной меньше, и они могут сочетаться браком со всеми вообще родственниками, за исключением матери, дочери и сестры от той же матери. На сестрах же только по отцу, а также на женах отца после смерти его они могут жениться. А на жене брата другой брат, меньший, после смерти первого или иной младший из родства обязан даже жениться. Всех остальных женщин они берут в жены без всякого различия и покупают их у их родителей очень дорого. По смерти мужей жены не легко вступают во второй брак, разве только кто пожелает взять в жены свою мачеху» [210, с. 5].
Конечно, к высказываниям Плано Карпини по данному вопросу нужно относиться критически, но некоторые его свидетельства носят объективный характер. Например, женитьба на мачехе или на жене братьев после смерти их мужей существовала еще у гуннов, затем у ухаиьцев.
Гунны, по сведениям китайских источников, «по смерти отца женятся на мачехе, по смерти братьев женятся на невестках» [61, т. 1, с. 40].
Известно, что к господствующему укладу хозяйства приспосабливаются и другие институты — семья, ее быт, обычаи людей, традиции к т. д. Неслучайно укочевни-
|
|
ков сильно развито чувство священности родственных уз, обязательное почитание младшими старших.
Положение женщины в кочевом обществе определя- лялось и тем, что в условиях кочевой жизни не было домостроевского порядка. Здесь просто невозможно существование института затворничества женщины, паранджи, гарема и т. д. Женщина в кочевом обществе имела относительную свободу и самостоятельность, Она, если речь идет о женах богатых скотоводов, могла самостоятельно принимать гостей, высказывать свое мнение, объявлять публично свое решение, хотя все это делалось от имени мужа. Это обстоятельство несколько выделяло роль женщины в обществе кочевников и воспитывало соответственно этому и психологию людей.
«...В Приаралье, к северу от Хорезма, византийские послы в XI в. застали тюркские племена, управляемые женщиной» [267, с. 13].
Значительная часть хозяйства у кочевников держалась на плечах женщины [210, с. 78]. Женщина плела, шгла. вязала, чинила, выделывала кожу, мыла, красила, теребила шерсть, готовила пищу, кумыс, сбивала молоко, сушила мясо, делала курт, а при перекочевках вьючила верблюдов, ставила и снимала юрту, подавала мужу одежду, коня и т. д.
Чтобы понять, насколько изменился образ жизни ко- чевников-скотоводов, живших в первой половине XIII в., т е в период нашествия Чингисхана, сравним его с образом жизни кочевников, скажем, начала XX в. Не трудно заметить, что изменений особых за последние семь-во- семь веков не было. Значит, то, о чем писали Плано Карпини и Вильгельм Рубрук, сохранилось без особых изменений до начала 30-х гг. XX в.
Вот, к примеру, что писал о команах (половцах)
В. Рубрук: «Из коровьего молока они сперва извлекают масло и кипятят его до полного сварения, а потом прячут его в кожах баранов (мес.—Д. /(.), которые до этого сберегают. Хотя они не кладут соли в масло, оно все-таки не подвергается гниению вследствие сильной варки. И они сохраняют его на зиму. Остальному молоку, которое остается после масла, они дают киснуть, насколько только можно сильнее, и кипятят его; от кипения оно свертывается. Это свернувшееся молоко они
|
|
сушат на солнце, и оно становится твердым, как выгор- ка железа; его они прячут в мешке па зиму. В зимнее время, когда у них не хватает молока, они кладут в бурдюк это кислое и свернувшееся молоко, которое называют гриут (гурт, кур т.—Д. К.), наливают сверху теплой воды и сильно трясут его, пока оно не распустится в воде, которая делается от этого вся кислая; эту воду они пыот вместо молока. Они очень остерегаются, чтобы не пить чистой воды» [210, с. 75].
Все это ничем не отличается от уклада жизни кочевников начала XX в. Следовательно, если за семь веков, в образе жизни кочевников мало что изменилось, то возникает, вопрос: когда же появился такой способ приготовления продуктов? Не мог же он мгновенно появиться в середине XIII столетия и стать на многие века устойчивым. Несомненно, все это уходит в глубь веков.
Немало красочных описаний различных обрядов ко- чевников-казахов (помолвка, женитьба и др.) мы находим в лирическом эпосе «Кыз-Жибек» и других эпических поэмах казахов. Героико-лирический эпос казахов «Кыз-Жибек» появился до образования казахской народности, ибо не встречается в нем понятие «казах». Джигит Тулеген едет за своей невестой за тридевять земель, преодолевая шестимесячный путь. Весьма характерен знаменитый народный кюй «Аксак кулан», относящийся к концу 20-х it. XIII в., в котором рассказывается, как музыкант сумел с помощью кюя сообщить хану трагическую весть о гибели его сына на охоте, причем^ так сообщить, чтобы не навлечь на себя гнев хана. Такому способу передачи мыслей предшествовал длительный период эволюции культуры народа. Мы придерживаемся мнения, что кочевое общество после XIII в. не получило дальнейшего развития и было обречено на медленное угасание. Все, что оно могло дать, сложилось именно до монгольского нашествия.
В период расцвета кочевого общества устное народное творчество обогащается многими новыми песнями, сказками, лирическими и героическими поэмами. Совершенствуется прикладное искусство.
Кочевники очень высоко ценили ораторские способности, природное остроумие и юмор. У казахов шашены (ораторы) пользовались особым уважением, известно, на
|
|
пример, что шашен Каздаусты Казбек в тридцать лет был избран бием, выиграв трудный судебный процесс. Хотя у казахов, как и у всех народов Востока, женщина была бесправна, но если она владела искусством образной, логичной и убедительной речи, то это получало одобрение у окружающих. Видимо, отсюда происходит казахская поговорка: Эзшц жарасса, атанмен ойна» — «Если шутка твоя уместна, то можешь пошутить с самим свекром».
Характерно, что во время различных торжеств, праздников, на свадьбах, когда устраивались состязания на лучшую песенную импровизацию (айтыс), это поэтическое соперничество происходило нередко между мужчиной и женщиной.
Высоко ценится у казахов иносказательность речи, способность искусными намеками и полунамеками дать понять собеседнику ту мысль, которую говорящий по какой-либо причине не может (или не хочет) высказать прямо.
Многие обряды также уходят своими корнями в седую древность. А. Левши и сообщает, что казахи «зарывают вместе с телом оружие, конскую сбрую и убор умершего... некоторые зарывают вместе с мертвым посуду, ему принадлежавшую» [160, с. 111].
Но мнению С И. Руденко ритуал «топырак салу» (землю сыпать на могилу) у казахов — отголосок ритуала древних кочевников возводить огромные курганы (холмы) на могиле знатных людей.
Охога у кочевников в тот же период получает широкое распространение, в том числе и как средство развлечения [48, с. 523].
Тактику охоты монголов В. Рубрук описывал так: «Когда они хотят охотиться на зверей, то собираются в большом количестве, окружают местность, про которую знают, что там находятся звери, и мало-помалу приближаются друг к другу, пока не замкнут зверей друг с другом как бы в круге и тогда пускают в них стрелы» [210, с. 76]. Монголы же, согласно предположениям не- торых ученых, заимствовали у местного кочевого населения тактику облавной охоты на диких животных, которая явилась для них и своеобразным методом обучения войск.
|
|
Русское слово «ура» в свое время заимствовано у монголов Тс, в свою очередь, возможно, заимствовали его у местного тюркского населения, что происходит от тюркского слова «ора», т. е. завертывай, окружай. Видимо это слово возникло первоначально на основе облавной охоты.
Долгое время охота у казахов являлась любимым занятием и одновременно доходной статьей «Хотя большая половина сих богатых и праздных скотоводцев,
— пишет И. Г. Георги, — упражняются в звериной ловле только для забавы, одна кож промысел сей, доставляя им дичину и мягкую рухлядь, приносит великую пользу» [81, с. 128] Об этом же сообщает Паллас П С [201, с 585]
Однако появилась она в кочевом обществе в период VI—XII вв Вилг>ге1ьм Рубрук писал о кыпчаках, что «охотой очи добывают себе значительную часть своего пропитания» [210, с 76]
Экстенсивное | |
На главную >>>
