Юридические исследования - «...ГОЛОДАТЬ И ПОВИНОВАТЬСЯ». ВЕРНЕР БЕРТОЛЬД. (Часть 1) -

ОГЛАВЛЕНИЕ

От издательства ................................................

Предисловие к русскому изданию

Введение . . . . ...........................................................................................................

I. ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ РИТТЕРА ДО
ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОИНЫ ................................................................................

II. ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ ТАКТИКА РИТТЕРА И МАИНЕКЕ . .

1. Риттер в первые годы Веймарской республики.....................................................

2. Путь Майнеке от неоранкеанства к апологетике локарнской политики

3. Империалистическая полемика против империалистической тактики
Майнеке . . ...................................................................................................... *. :

4. Идеологическая подготовка Риттером реваншистской войны против
западных держав.......................................................................................................

III. ОТНОШЕНИЕ РИТТЕРА К ФАШИЗМУ...................................................................

IV. ОТ КНИГИ «ГОСУДАРСТВО СИЛЫ И УТОПИЯ» К «ДЕМОНИИ
ВЛАСТИ»..................................................................................................

V. ИСТОРИОГРАФИЯ и ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ НА СЛУЖБЕ ИМ-
ПЕРИАЛИЗМА И МИЛИТАРИЗМА..........................................................................

1. Идеологическая ситуация после 1945 г..................................................................

2. Политика церкви на службе империализма..........................................................

3. Апологетический взгляд на историю.....................................................................

4. Фальсификация понятия «милитаризм»...............................................................

5. Карл Герделер и антикоммунизм..........................................................................

6. 17 июня 1953 г. и ремилитаризация Западной Германии . . . .

VI. БОРЬБА ЗА ГЕГЕМОНИЮ В ОБЛАСТИ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ

Заключение .....................................................

Коммента рии... ......................................................................................................

145

147

159

162

215

233

245

253

280

286

Указатель имен

скую политику западногерманского империализма и агрессивные планы Североатлантического блока.

Подробно рассматривая все шесть изданий книги Риттера «Демония власти», автор показывает политическую и идеологическую эволюцию его взглядов за период с 1940 по 1948 г., которая характерна для большей части идеологов германской буржуазии. Из анализа послевоенных изданий этой книги, а также работы Людвига Дехио «Равновесие или гегемония» видно, что эти произведения относятся к числу тех, которые содействовали восстановлению германского империализма под англо- американским покровительством.

Анализируя исторические концепции Майнеке на примере его книги «Идея государственного разума», автор показывает, что сближение боннского государства с западными державами является не случайным и не новым явлением, характерным для периода после второй мировой войны, а вынашивалось идеологами германского империализма уже давно.

Одной из наиболее интересных глав книги, имеющей большое принципиальное значение для оценки боннского режима, является глава пятая — «Историография и история философии на службе империализма « милитаризма». Раздел пятый этой главы посвящен критическому разбору книги Риттера «Карл Герделер и немецкое движение Сопротивления», в которой нарисована крайне фальсифицированная картина антифашистской борьбы в гитлеровской Германии. Стремление Риттера возвеличить реакционера Герделера объясняется тем, что многие боннские министры считают себя духовными преемниками Герделера, который после битвы на Волге примкнул к заговору против Гитлера, чтобы, пожертвовав им, сохранить власть германской реакции.

Вернер Бертольд дает подробный анализ этого движения, показывает предательское поведение Герделера перед казнью, вскрывает его антикоммунистические и антинародные замыслы. Из книги Бертольда мы узнаем и некоторые подробности о политических установках графа фон Штауфенберга, совершившего покушение на Гитлера.

Большой интерес в книге Бертольда представляет анализ направлений немецкой буржуазной историографии по вопросу о сущности германского фашизма. Автор последовательно разоблачает антикоммунизм как идейное знамя реакционных историков Западной Германии.

Книга Вернера Бертольда имеет важное значение в борьбе против буржуазной идеологии. Она с интересом будет принята советскими читателями.

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Идея и план данной книги возникли в 1955—1956 гг. Рукопись была в основном завершена в 1959—1960 гг., а в 1960 г. берлинское издательство «Рюттен унд Лёнинг» выпустило ее в свет. Работа, как и следовало ожидать, вызвала враждебную реакцию империалистической историографии, особенно в Западной Германии и США. Однако книга получила и ряд одобрительных отзывов в Западной Германии и в других капиталистических странах, в частности в Англии, Франции, Швейцарии, Австрии и Италии.

У историков и философов братских социалистических стран, в частности Советского Союза, Чехословацкой Социалистической Республики и Венгрии, работа вызвала благоприятные отклики. Выпуск книги на русском языке, а также предложение написать предисловие к русскому изданию — большая радость для меня. Это сделало необходимым, хотя бы вкратце, осветить развитие историографии за последние годы, а также результаты новых исследований.

О назначении книги, а также о том, почему в центре внимания автора были такие историки, как Герхард Риттер и Фридрих Майнеке, сказано во введении. Советская историческая наука тоже рассматривает Риттера и Майнеке как главных представителей исторической идеологии германского империализма особенно после второй мировой войны.

Развитие событий и проведенные после 1959—1960 гг. исследования, однако, показывают, что во второй половине 50-х годов Риттер постепенно начал терять свое преобладающее положение в исторической идеологии западногерманского империализма и милитаризма. Его место заняли Ганс Ротфельс и группировка более или менее молодых историков, которые в большинстве своем в недавнем прошлом были его учениками. К этой группировке относятся: Теодор Шидер, Вернер Конце, Карл-Дитрих Эрдманн, Вальдемар Бессон и др.

Различие между Риттером и Ротфельсом состоит прежде всего в том, что в отстаивании интересов западногерманского империализма и милитаризма Ротфельс проявил значительно больше осмотрительности, гибкости и дипломатической ловкости, нежели был в состоянии проявить

Риттер. Если Риттер склонен размахивать дубинкой, то Ротфельс предпочитает рапиру. Одновременно так называемый идеографический метод и вся методология истории ранкеанского толка дополняются социологизированием. Это должно в равной мере служить большей маневренности в борьбе против марксизма и дальнейшему приближению к историческим концепциям, господствующим в США.

Далее, в рамках так называемой западной и североатлантической исторической концепции, для которой характерно сочетание шовинизма и национального нигилизма, Ротфельс и его ближайшие единомышленники, сильнее чем это делает Риттер, подчеркивают идею национального нигилизма. Риттер же, напротив, слишком часто выступал в западном лагере как трубадур откровенного шовинизма германо-прусского толка. В период возрождения западногерманского империализма и милитаризма очень нужен был неистовый тевтонский дух Риттера. Он ополчился даже против самых осторожных высказываний, в которых выражались антимилитаристские настроения.

Однако для дальнейшего подкрашивания своей исторической концепции империалистическим идеологам нужна была более разнообразная и многокрасочная палитра, нежели та, которую предлагал Риттер. Теперь вместо кричащих красок требовались более сдержанные тона и маскирующий туман. В этих условиях еще большее значение получило наследие Майнеке.

Наряду с направлением, которое представлено Ротфельсом, после 13 августа 1961 г. выдвинулся новый вариант империалистической идеологии. Это новое направление, представленное Голо Манном, правда, открыто высказывается против доктрины Хальштейна, однако оно ставит перед собой нереальную задачу использовать Польшу, Чехословакию и Советский Союз против Германской Демократической Республики.

С 1962 г. наблюдается также заметная активность ведущих социал- демократов Западной Германии, которые пытаются фальсифицировать историю немецкого рабочего движения и поставить ее на службу империалистической политике.

С другой стороны, в последние годы выступили также такие либеральные буржуазные историки, как Фриц Фишер и его ученик Иммануил Гайсс, которые на основе обстоятельного анализа военных целей и политики германского империализма накануне и после 1914 г. раскрыли его особую агрессивность.

Эти позитивные течения внутри буржуазной историографии — сюда относятся и различные исторические статьи Ренаты Римек (Немецкий союз мира)—нельзя рассматривать изолированно от понимания истории, связанного с классовой борьбой. Такое классовое осмысливание истории значительно активизировалось в последние годы в западногер-

майском профсоюзном движении, прежде всего в Союзе металлистов. Реакцией на это и явилась историографическая активность социал-демократических вождей.

Такие явления вызваны к жизни политическим развитием в мире, им способствовали постоянное развитие исторической науки в ГДР и действенность ее историко-политической концепции. Благодаря всему этому еще больше углубился кризис основ империалистической историографии в Западной Германии. Это наглядно показал и конгресс западногерманских историков, состоявшийся в октябре 1962 г. в Дуйсбурге. Абстрактная историография получила здесь поддержку. Ротфельс и его ученики выступили при этом как самые рьяные ее пропагандисты.

Однако ни абстрактность, ни «теоретическая история», ни усиленное социологизирование исторической науки и ее переплетение с так называемыми политическими науками не в состоянии устранить этот кризис. Глубочайшая причина его заключается в том, что буржуазная историография связана с империалистической системой.

Тот факт, что во второй половине 50-х годов Риттер стал терять свое господствующее положение в западногерманской историографии, ни в коем случае не означает, однако, что он утратил свое влияние. Более того, можно заметить, что в начале 60-х годов он выступает особенно энергично. Как и прежде, Риттер представляет западногерманский Союз историков в Международном комитете исторических наук и даже вновь подвизается на посту вице-президента этого комитета.

В этом ничего не в состоянии был изменить даже тот факт, что уничтожающее поражение бывшего фашиста, антисемита Эриха Рота- кера на XI Международном конгрессе историков в Стокгольме было также — и прежде всего — поражением Риттера.

В 1960 г. вышел в свет второй том книги Риттера «Искусство государственного руководства и военное ремесло» под названием «Главные державы Европы и империя Вильгельма (1890—1914 гг.)». Этот том содержит обоснование той части апологетической картины истории, которая проанализирована нами прежде всего в параграфах 3 и 4 главы пятой.

Тревожным сигналом для Риттера оказалась либеральная и антиимпериалистическая концепция истории, изложенная Фрицем Фишером.

Риттер и бывший фашист Э. Хельцле особенно рьяно набросились на буржуазного историка Фишера, осмелившегося представить историческую правду о важном периоде истории германского империализма настолько убедительно, что невольно возник вопрос об антиимпериалистической альтернативе. Перед лицом этого столь угрожающего для германского империализма направления Риттер счел даже необходимым предпринять в 1962 г. новое издание своей книги «Европа и германский вопрос» под другим названием — «Германская проблема. Основные

вопросы жизни немецкого государства вчера и сегодня». Достаточно взглянуть на новое предисловие, а также на примечания и экскурсы, чтобы тотчас стало ясно, что издание направлено против Фишера.

Особенно демагогически выглядит попытка Риттера поставить Фишера в один ряд с теми представителями неприкрытого национального нигилизма, которые группируются вокруг Ротфельса и к которым принадлежат также профессор политических наук Михаэль Фройнд и философ Карл Ясперс. Очевидно, против Фишера предполагалось направить недовольство этим национальным нигилизмом, проявившееся в 1960—1961 гг. и среди населения Западной Германии.

В соответствии с «традициями» критика германского империализма объявляется антинациональным поступком. Напротив, к поборникам откровенного национального нигилизма Риттер, будучи закоренелым националистом, относится с большей сдержанностью, обусловленной тесным переплетением национального нигилизма и шовинизма в империалистической идеологии. Говорят ли больше о европейско-североатлан- тической интеграции или о сохранении прусско-германской традиции, понимая под этим шовинизм старого пошиба, — и то и другое служит империализму. Непростительной считается лишь принципиальная критика империализма.

Однако Риттер не ограничивал себя защитой ныне существующего империалистического режима и не только отстаивал историческое прошлое германского империализма. Когда в 1962 г. реакционные силы западногерманского империализма учинили разгром журнала «Шпигель», выходящего в Гамбурге, почти нельзя было услышать голоса в пользу Штрауса и даже реакционные историки отмежевались от этого дела; тогда на переднем крае появился Риттер. Во имя государственного интереса он оправдывал действия против журнала «Шпигель», который, как известно, выступает всего лишь за более гибкий вариант антикоммунистической политики.

Можно ли считать, что с Риттером покончено как со своего рода политико-идеологическим пережитком государственного интереса старо- прусско-германского образца? Молодые историки из окружения Ротфельса делают вид, что они готовы к этому. Им охотно верят в том, что они считают Риттера компрометирующим, ибо он особенно наглядно обнаруживает реакционную сущность всех направлений и разновидностей западногерманского империализма в области идеологии. Риттер напоминает такого члена семьи, который не может сдерживать себя и то и дело выдает семейные секреты. А они действительно одна семейка крупных буржуа — эти риттеры, ротфельсы, шидеры, эрдманны, конце, дехио, фройнды и прочие. Они столь же преданны реакции, сколь враждебны прогрессу. Все они поборники антикоммунизма. Постоянная грызня и споры вытекают из самой социальной природы таких семей.

В то же время здесь находят выражение различия и противоречия в области империалистической политики, различия в тактике, которую применяют или хотели бы применить отдельные группировки буржуазии в борьбе против коммунизма. То же относится и к полемике между западногерманскими историками и учеными других империалистических стран. А эти различия представляют собой косвенные резервы в идеологической борьбе против западногерманского империализма, которые следует использовать еще сильнее.

Историки Германской Демократической Республики знают, что мирное сосуществование и разрядка напряженности, в том числе в отноше- ниях между обоими германскими государствами, предполагают непримиримую идеологическую борьбу. Эта борьба оказывает наилучшую поддержку и всем тем позитивным силам, которые имеются в Западной Германии в историко-политической области.

Вернер Бертольд

Лейпциг, август 1963 г.

ВВЕДЕНИЕ

Тотальное поражение германского империализма во второй мировой войне и его стремление восстановить свои силы под покровительством империалистических держав-победительниц и в тесном союзе с ними сыграли решающую роль в определении политической направленности исторических концепций, господствующих ныне в Западной Германии. Еще'в период второй мировой войны ориентация на западные державы проявилась у Карла Герделера ¹ и других противников Гитлера из буржуазных кругов *. В конце войны она нашла выражение в устремлениях фашистских главарей, например Деница, Гиммлера и Риббентропа**.

Уже в 1945 г. и даже еще раньше, со времени поражения в битве на берегах Волги, германские империалисты и их идеологи силой обстоятельств были поставлены перед двумя тесно связанными между собой фактами:

1. Советский Союз оказался непобедимым. Однако буржуазное сознание было не в состоянии до конца понять, что эта непобедимость объясняется в конечном счете исторической закономерностью развития социализма, в силу которой, собственно, возник Советский Союз. Немецкая буржуазия — и не только она — очень хорошо осознала, что а результате победы Советского Союза и благодаря успехам антифашистского движения Сопротивления в Европе, руководимого главным образом коммунистами, силы социализма и последовательной демократии должны были найти и нашли понимание в широких народных массах, в самой Германии.

2. Империалистические державы, являвшиеся победителями в первой мировой войне, главным образом США и Великобритания, противостояли германскому империализму и во второй мировой войне, находясь в антифашистской военной коалиции с Советским Союзом. В конечном счете западные державы оказались в числе победителей. В результате войны и после ее окончания они оккупировали две трети Германии и западную часть Берлина и стали в глазах немецких империалистов спа

¹ Примечания см. в конце книги.

* Gerhard Ritter, Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung (далее — Ritter, Goerdeler), Stuttgart, 1954 (2.Aufl. 1955, 3. Aufl. 1956).

** См. А. Галкин и О. Накропин, Капитуляция фашистской Германии и «правительство» Деница. «Вопросы истории» № 8, 1956, стр. 68.

сителями устоев германского империализма, гарантами и покровителями его возрождения *. Руководящие круги германского империализма и милитаризма, а также их идеологи уже на заключительном этапе второй мировой войны видели свою главную задачу в том, чтобы изменить или устранить ненавистную народам Западной Европы и Америки гитлеровскую фашистскую надстройку германского империализма с целью спасти его основу.

Эти политические маневры предназначались для того, чтобы сделать возможным антисоветский и антисоциалистический сговор с господствующими империалистическими силами, прежде всего США и Великобритании, которые состояли в антигитлеровской коалиции с Советским Союзом. В интересах немецких реакционеров они стремились разрушить эту коалицию. Как известно, им удалось достичь этого лишь после полного поражения германского империализма, когда пресловутой антисоветской речью Черчилля, произнесенной 5 марта 1946 г. в Фултоне в присутствии Трумэна, была начата «холодная война».

Политическим представителем и «мучеником» этой политики новой, западной ориентации германского империализма, поборником создания империалистической коалиции против Советского Союза слыл, в частности, Карл Герделер. Он и ему подобные видели в такой коалиции, особенно в конце войны, единственную надежду на спасение германского империализма. Путем тесного сотрудничества западных зон и Западного Берлина с империалистическими державами-победитель- ницами немецкие реакционеры хотели уберечь от сил социализма и антифашистской демократии германский империализм после его полного поражения **. Огромное влияние социализма и антифашистских сил сделало возможными Потсдамские соглашения и обеспечило проведение судебного процесса над главными военными преступниками в Нюрнберге. Включение Западной Германии в политическую систему западных союзников стало для империалистических антинациональных элементов особенно настоятельным, когда немецкие антифашистские демократические силы в тогдашней советской оккупационной зоне всерьез начали осуществлять Потсдамские соглашения и приступили к денацификации, не останавливаясь перед устранением социально-экономической основы фашизма. Стремление ведущих империалистических кругов в лагере западных союзников поддерживать обстановку «холодной войны» отве

* Percy Stulz u. Siegfried Thomas, Zur Entstehung und Entwicklung der CDU in Westdeutschland 1945—1949. «Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft* (далее — «ZfG») N 1, 1959, S. 101.

** Под антифашистской и последовательной демократией понимаются наряду с марксистскими силами те силы, которые под марксистским руководством в соответствии с духом антифашистской борьбы приступили в 1945 г. к созданию антифашистско-демократического строя.

чало интересам немецких буржуазных политиков и идеологов, подкрепляло их притязания.

Тесная политическая связь с западными державами требовала,, однако, известного пересмотра идеологических позиций, главным образом историко-политических воззрений. Понадобилась показная самокритика традиционной исторической идеологии реакционной Германии, идеологии, родоначальником которой был Леопольд Ранке*. Эта идеология опиралась на наиболее реакционные стороны гегелевской философии государства и права и с самого начала сознательно держалась & стороне от господствующих западноевропейских концепций государства и истории. Немецкие реакционеры относились к этим концепциям с тем же презрением, какое они испытывали к западноевропейским странам,, будучи монархистами до мозга костей, сторонниками авторитарных форм правления или республиканцами поневоле.

В центре внимания реакционных немецких историков со времен Ранке было государство, преимущественно его внешнеполитические и военные действия, т. е. по существу видные государственные деятели и полководцы. Народ как самостоятельная, а тем более революционная сила был предан проклятью. Он мог выступать в истории лишь как сила* возглавляемая выдающимися личностями из господствующих классов. Его уделом считался казарменный двор и поле сражения. Подобный взгляд на историю, выражавший стремление Пруссии к гегемонии и презрение ее правителей к своим подданным, оправдывал прусское государство и прусскую династию и прямо-таки обожествлял их. Эта историческая концепция стала орудием антидемократического реакционного решения национального вопроса, она узаконивала и усиливала особую агрессивность германского империализма. Вот почему она оказалась пригодной и для немецких фашистов.

Возвеличиванию государства и реакционных государственных деятелей служит так называемый индивидуализирующий, идеографический и интуитивный метод, который направлен против всяких попыток раскрыть закономерности в историческом процессе и показать самостоятельную роль народных масс, не говоря уже о признании их решающего значения.

В моральном отношении этот метод запрещал давать государству как «индивидуальности» и личностям, которые играют определенную роль в нем, иные оценки, нежели те, которые можно вывести из их «непосредственного отношения к богу». Вместе с отрицанием исторических закономерностей этот метод отвергал всякие объективные исторические, рациональные и моральные нормы, которые вынесли уничтожающий приговор как реакционному прусско-германскому государству, так.

* См. примечание 15.

и его представителям. К этому прибавилось религиозное, в большинстве случаев лютеранско-протестантское мировоззрение, с которым была связана государственно-политическая, индивидуализирующая и ирра- ционалистическая историография. Благодаря этому главы реакционного государства обрели ореол святости, который должен был защитить их от прогрессивных общественных сил.

В противоположность этому историческое и государственно-правовое мышление в Англии, США, Франции и других западноевропейских странах продолжало в какой-то мере испытывать влияние прогресса. Наряду с прочими идеалами просветительной буржуазной философии идеи: естественного права, народного суверенитета и прогресса вели в значительной степени к своего рода примату общества над государством и тем самым к сугубо социологической ориентации историко-политиче- ского мышления. Общество же рассматривалось как ассоциация индивидуумов.

В этом нашел идеологическое выражение тот исторический факт, что буржуазное государство той или иной западноевропейской страны так или иначе представляет собой результат успешной буржуазной революции и преобразований в данной стране и что это государство с той поры длительное время находилось под влиянием буржуазии. Это не исключает, а скорее предполагает, что революционный пролетариат подвергался жестокому подавлению и унижению и со стороны так называемой демократической буржуазии и со стороны прусско-германской реакции.

Идеологи господствующих классов Западной Европы были склонны перенять идеи реакционного немецкого историзма или пытались превратить идеи, возникшие в ходе буржуазного прогресса, в орудие буржуазной реакции. Однако благодаря возникновению революционного пролетариата идеи прогресса продолжали жить в широких слоях народа и в борьбе против фашизма стали, наконец, активной силой, закономерно способствовавшей коалиции с Советским Союзом и сделавшей невозможным разрыв этой коалиции во время войны *.

Таким образом, антигитлеровская коалиция империалистических государств Запада с Советским Союзом, поддерживаемая рабочим классом и народными массами в этих странах, была дальнейшим весьма действенным доказательством того, что социализм — законный наследник прогрессивных идеалов.

* Эта действительно антифашистская связь между наследием буржуазного прогресса (которое сохранилось преимущественно в рабочем классе, а самой буржуазией было предано) и борьбой марксистских сил не имеет ничего общего с той надуманной связью, которую Г. Лукач пытается найти между социализмом и мнимой демократией. (См. Бела Фогараши, О философских концепциях Георга Лукача. «Проблемы мира и социализма» № 6, 1959, стр. 40—46.)

Поэтому после победы во второй мировой войне империалистические идеологи западных держав видели свою задачу в том, чтобы забыть «встречу на Эльбе», не допустить проявлений политической и идеологической симпатии к Советскому Союзу, фальсифицировать живущие в народных массах западных стран идеи и обратить их против коммунизма и Советского Союза.

Для историков и политических идеологов немецкой буржуазии дело заключалось в том, чтобы по возможности затушевать связь между нацистской идеологией и традиционной немецкой концепцией государства и истории. Они не останавливались даже перед критикой этой концепции, чтобы таким образом достичь своего рода синтеза с так называемой западноевропейской концепцией государства и истории. Такой синтез был вполне возможен, так как и западная, и реакционная немецкая концепция государства и истории покоились на все более регрессирующих капиталистических классовых интересах и основывались на идеалистической философии истории. В этом состоял социальный заказ, который должны были выполнить реакционные немецкие идеологи, добивавшиеся спасительного включения остатков германского империализма в политическую систему, возглавляемую США. С целью идеологического оправдания этой системы ее стали обозначать в Западной Европе туманным понятием «христианский Запад».

Отныне главной ценностью стало не национальное государство, а «Европа» — остаток капиталистической Европы, гарантию которой США взяли на себя и откуда они, как считали немецкие реакционные идеологи, ни в коем случае не должны уходить. Впрочем, правящие круги США и не думали уходить оттуда.

Под эту маршевую музыку, которая была написана и исполнена различными идеологами-историками вначале в минорном тоне и с приглушенными фанфарами, происходил переход старых немецких реакционеров в западный лагерь. В условиях начавшейся «холодной войны» империалистические хозяева и привратники охотно приняли их в свой лагерь. Однако иначе отнеслись к этому народные массы, особенно рабочий класс, который продолжал антифашистскую борьбу.

Понадобилось вмешательство мирового империализма с его «государственным интересом» и ссылкой на то, что старые немецкие реакционеры якобы сделали отрадные успехи в деле своего «перевоспитания» и «пересмотра исторических концепций». Демократические круги, однако, мало верили своим империалистическим правителям и идеологам. Это, в частности, проявилось во время государственного визита федерального президента Хейса в Англию осенью 1958 г.

Насколько это неверие было оправдано, наглядно показали те фашистские антисемитские эксцессы, которые в конце 1959 г. полностью

раскрыли миру существо боннского режима как наследника гитлеровского рейха. Уже в первые послевоенные годы демократическая общественность в капиталистических странах, включая западные зоны Германии, была в такой степени введена в заблуждение вследствие распространения антикоммунистической идеологии, что борьба против возрождения германского империализма в условиях «холодной войны» оказалась недостаточно успешной. Когда средства идеологической борьбы оказывались малоэффективными, в ход пускались политическая и военная сила, террор и запреты. Методы насилия особенно широко применялись против коммунистических партий.

Из историков старой реакционной немецкой школы, которые в интересах германского империализма особенно усердствовали в мнимой самокритике немецкого историзма и в разработке новой, ориентирующейся на Запад историко-политической концепции, прежде всего следует назвать Людвига Дехио и Герхарда Риттера. Они чрезвычайно ярко воплощают традиции немецкого историзма в духе Ранке. Оба они родились в 1888 г. и выросли во Второй империи, над которой и после отставки Бисмарка витала его тень. Они пережили четыре режима германского империализма и стремятся обеспечить преемственность этих режимов и теперь, когда он существует в виде Федеративной Республики. Дехио внес свой историко-идеологический вклад в новую ориентацию германского империализма книгой «Равновесие или гегемониях появившейся в 1948 г. *

Риттер выступил в 1947 г. с философской книгой «Демония власти»², которая уже в 1948 г. была переиздана **. Это сочинение представляло собой пятое и шестое издания книги «Государство силы и утопия», которая впервые появилась в 1940 г. в разгар пропагандистской кампании вокруг «Западного вала» и постепенно претерпевала изменения (в изданиях, выходивших после поражения на берегах Волги) в духе приспособления к прозападному курсу. На шести изданиях этой книги можно таким образом проследить своего рода феноменологию и метаморфозу идеологии германского империализма, поворот к западным державам, который мы схематически изложили выше как общую тенденцию.

Уже одно это дает основание исследовать проблему в целом прежде всего на примере Герхарда Риттера. К тому же он оказался более живучим и плодовитым, нежели Дехио и-другие его коллеги того же поколения. Это поколение было влиятельным в политическом и идеологиче

* Ludwig Dehio, Gleichgewicht oder Hegemonie. Betrachtungen fiber ein Grund- problem der neueren Staatengeschichte, Krefeld, 1948.

** Ritter, Die Damonie der Macht. Betrachtungen fiber Geschichte und Wesen
des Machtproblems im politischen Denken der Neuzeit (далее — Ritter, Damonie), Stutt-

gart, 1947.

Вернер Бертольд

MCCP БИЕ п и О T Г- К А

Тирасгк л> ско¹ о Гссударст еиного Пе.;,а»огич^скиго Йис.итута

ском отношении после 1945 г. и сегодня еще сохраняет в значительной мере свое влияние в Западной Германии *. К тому же Риттер вследствие своего ареста в конце 1944 г., происшедшего, вероятно, в результате допроса Герделера, приобрел морально-политический капитал, которым не располагал ни один из его собратьев по ремеслу. Этот капитал он не колеблясь использовал в интересах германского империализма, вступив в идеологическую сделку с англо-американским империализмом. Он не только написал несколько новых книг, брошюр и газетных статей, но и объехал западные зоны и западные страны как странствующий проповедник. Его дальнейшая деятельность всецело подчинена задаче возрождения и укрепления германского империализма и возобновления его экспансии.

С началом ремилитаризации Риттер вновь вытащил из груды идеологического хлама старое политическое снаряжение немецкого историзма и весьма настойчиво рекомендовал его западноевропейским партнерам по НАТО, особенно французским историкам. Старые идеи он предлагал как тевтонские латы против марксистского оружия и как острые копья для борьбы против носителей исторического прогресса. Он стал инициатором учреждения Союза историков Германии (1948/49 г.), его первым председателем (до 1953 г.) и представителем в правлении Международного союза историков (с 1955 г.). Западногерманский союз историков, который, подражая боннскому правительству, претендует на роль представителя историков всей Германии, называет себя «правопреемником» Союза немецких историков, который существовал с 1895 г. и превратился в сборище реакционных апологетов германского империализма. В трирской провокации в сентябре 1958 г. также нашли выражение идеи Герхарда Риттера **.

Эти идеи издавна соответствуют духу германского империализма. Сегодня образ мыслей Риттера сливается с умонастроением Аденауэра и его окружения. Вот почему 17 июня 1955 г. боннские правители сочли его самым подходящим оратором из числа подстрекателей и затащили его в боннский бундесхауз. За свои «заслуги» он был принят в 1957 г. в орден «Pour le merite» и награжден «Большим крестом за заслуги» ***. В этом смысле его справедливо называют «самым актуальным немец

* См. статью Ганса Церера в газете «Ди вельт», 21.VI.1958, которая дает обильный материал и имеет характер саморазоблачения («Die Welt», 21.VI.1958); см. также Paul Sethe, FOhrer und Vater. «Die Welt», 27.XI.1957.

** «Trier — und wie weiter? Materialien, Betrachtungen und Schlussfolgerungen flber die Ereignisse auf dem Trierer Historikertag am 25. IX. 1958», hg. im Auftrage des Presidiums der Deutschen Historiker-Gesellschaft v. Prof. Dr. Ernst Engelberg unter Mitwirkung von Werner Berthold und Rolf Rudolph, Berlin, 1959; Engelberg, Politik und Geschichtsschreibung. Die historische Stellung und Aufgabe der Geschichtswissen- schaft in der DDR. «ZfG» N 3, 1968, S. 46&-4Э5.

*** «Stuttgarter Zeitung», 3.1V.1958.

ким историком последнего десятилетия... после смерти Майнеке...» * и одновременно «хранителем традиций» **, т. е. традиций германского империализма, его политических и идеологических установок. Борясь против социализма, да и против буржуазной демократии, Риттер хочет превратить эти традиции в орудие господства западногерманского мили- таристского государства в системе НАТО. Для характеристики позиций Риттера примечательно и то, что в кругах западногерманских архивистов его называют «папой фрейбургским» ***.

При решении такой актуальной задачи, как исследование главных направлений историко-политической идеологии, которую выработал западногерманский империализм в ходе своего возрождения и которая в свою очередь способствовала этому возрождению, следует иметь в виду, что в формировании этой идеологии из старого идеологического хлама путем его приспособления к новой ситуации, а также в отстаивании и внедрении ее в общественное сознание активно участвовали определенные лица. Наряду с Риттером здесь следует назвать уже упомянутого Людвига Дехио, эмигранта в США Ганса Ротфельса, Германа Геймпеля, Теодора Шидера, Рейнхарда Виттрама, Вальтера Хофера, Германа Аубина и других буржуазных историков, которые особенно много потрудились, чтобы найти исторические концепции, пригодные для восстановления разбитого германского империализма. Во многом все они были обязаны Фридриху Майнеке и той подготовительной работе, которую он проделал в книге «Идея государственного разума» **** еще после первой мировой войны. Следует также указать на «союзническую помощь», которая была оказана названным историкам такими философами и социологами, как Теодор Литт, Ганс Фрейер, Эрих Ротакер и др. Нельзя не упомянуть также неотомизм ³ и политически реакционную протестантскую теологию, на которую он также оказал влияние. С последней в некоторой мере связан и сам Риттер — почетный доктор теологии. В его творчестве все эти политико-идеологические, историко- философские, методологические и религиозные элементы настолько сконцентрировались, что представляется целесообразным исследовать основные направления современной западногерманской исторической идеологии, ее возникновение прежде всего на основе его историографических, политических, исторических и государствоведчески-философ- ских публикаций на протяжении более чем половины столетия. Вследствие этого не только отдельные части данной работы, но в определен

* «Hannoversche Allgemeine Zeitung», 3.1 V. 1958.

** «Die Welt» (Berlin), 3.IV.1958.

*** Устное сообщение. По вполне понятным причинам здесь н далее не названы имена лиц, от которых получены сообщения.

frigdricfi Meinecke, Die Idee der Staatsrason in der neueren Geschichte (далее— Meinecke, Staatsrason), Mfinchen — Berlin, 1924.

ном отношении и ее общая концепция приобретают некоторые биографические черты.

Однако при этом речь идет не о личности Риттера. Его индивидуальность— это случайное проявление определенного социального типа, который вырабатывался германским империализмом на протяжении более чем полувека. Лично Риттер, несомненно, довольно незаурядная фигура, чтобы быть ярким и типичным представителем немецкого буржуа с его интеллектуальным и идеологическим кругозором, но не настолько, чтобы выйти за рамки этого типа.

Все это делает возможным на примере Герхарда Риттера показать происхождение и основные направления современной западногерманской историографии, ее связь с реакционными традициями немецкого историзма. Этот «биографический» метод исследования как начало всеохватывающего и систематического изучения исторической идеологии германского империализма представляется более плодотворным, чем общий беглый обзор или выявление, так сказать, главной линии на основе публикаций всех авторов, которые стоят выше среднего уровня. Впрочем, при таком подходе деятельность Риттера опять-таки оказалась бы в центре внимания *.

Данная работа, следовательно, мыслится как начинание, как попытка применить в настоятельно необходимом споре с реакционным историческим мышлением такой метод, при котором на частном, но типичном и ярком примере проверяется и подтверждается общее положение**. Ряд исследований такого рода, проведенных коллективами марксистских ученых, может способствовать выработке надежных понятий и обоснованных обобщений, которые характерны для марксистской науки. Эти выводы и обобщения должны служить основой для дальнейшего изучения частных явлений, которые попадают в круг интересов науки, и исходным пунктом марксистской пропаганды и агитации.

* Автор был поощрен к дальнейшей работе тем благоприятным откликом, который нашла его статья «Der politisch-ideologische Weg Gerhard Ritters, eines fuhrenden Ideologen der deutschen Bourgeoisie» («ZfG» N 5, 1958, S. 959 и след.); «Einheit* N 2, 1959, S. 259.

** Примером обобщения, которое не учитывает все особенности и потому является неверным, являлась распространенная до последнего времени точка зрения прогрессивных историков, согласно которой Людендорф, военный диктатор империалистов, якобы и сегодня еще почитаем как идол всех германских милитаристов. В соответствии с этим понятие «германский милитарист» включает такой признак, как возвеличение Людендорфа. По этому определению тот, кто не возвеличивает Люден- дорфа, не является германским милитаристом.

На этом основании можно построить следующий силлогизм: все германские милитаристы почитают Людендорфа; Риттер не делает этого, следовательно, Риттер не милитарист. Риттер на деле был достаточно умен, чтобы в интересах возрождения германского милитаризма отказаться от наиболее скомпрометированных его представителей. Несмотря на это или именно поэтому, он — один из самых активных и утонченных идеологов германского милитаризма.

Для исторической науки объективный взгляд на прошлое, познание закономерностей развития, ведущих к социализму (в условиях капиталистической эпохи), невозможны без прочной, сознательной, всесторонне обоснованной и партийной позиции. Это доказывает вся буржуазная историография своей пристрастностью, служащей интересам буржуазии, а также пример ведущего историка-идеолога германского милитаризма Герхарда Риттера.

Наши исследования должны постоянно опираться на надежную, всесторонне разработанную основу исторического материализма, а также на уже имеющиеся общие и специальные достижения марксистской исторической науки. Следует сознательно идти по пути диалектического познания, который ведет к абсолютной истине через познание относительных истин, объективное содержание которых становится все более глубоким и всеохватывающим.

* *

♦

Автор избрал редко встречающееся выражение «историческая идеология», так как для данного предмета понятия «философия истории» или «историография» представляются, с одной стороны, слишком узкими, а с другой — слишком широкими. Термин «идеология» в сочетании со словом «история» употребляется здесь в том смысле, в каком Маркс и Энгельс употребляли его в «Немецкой идеологии», а именно как неверное, но обусловленное определенными социальными интересами миропонимание. Маркс и Энгельс характеризовали эту связь следующим образом: «Если во всей идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре, то и это явление точно так же проистекает из исторического процесса их: жизни, — подобно тому как обратное изображение предметов на сетчатке глаза проистекает из непосредственно физического процесса их жизни» *.

Это состояние наступает прежде всего тогда, когда интересы господствующего класса приходят в столкновение с объективными интересами всего общества, в которых воплощается исторический прогресс. Тогда идеологи господствующего класса начинают умышленно искажать действительность. Педагоги и всякого рода пропагандисты стараются внедрить в сознание народа идеологию соответствующего содержания, чтобы продлить господство того класса, которому они служат.

Маркс писал в этой связи о буржуазной политической экономии после 1830 г.: «Отныне дело шло уже не о том, правильна или непра

* К. Маркс и Ф. Энгельс, Немецкая идеология. Соч., т. 3, стр. 25.

вильна та или другая теорема, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или неудобна, согласуется с полицейскими соображениями или нет. Бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой» *.

Правильность этого обобщения все более подтверждалась с дальнейшим развитием капитализма и особенно с вступлением его в империалистическую стадию. Это касается, конечно, и историографии, и философии истории, которые тесно связаны с политической экономией. Интересы реакционной буржуазии требовали не только идеологического искажения действительности, но и фальсификации прошлого. Особенно это относится к капиталистической Германии, которой пришлось тащить за собой многочисленные элементы своей феодальной эпохи, а следовательно, защищать их от сил прогресса и изображать в апологетическом духе.

Под термином «историческая идеология» следует понимать искажение прошлого в интересах господства того класса, уход которого со сцены уже назрел. В это понятие входят также применяемые при этом философские, преимущественно методологические, схемы и приемы, политические интересы реакции, которые определяют как философию и методологию истории, так и самую историческую картину, и, наконец, использование истории и философии в идеологической и политической борьбе.

Данная работа не ставит своей задачей исследование немецкой философии истории во всей ее широте. Это относится также к историческому повествованию и к определяющей его историографии. На примере Риттера автор предпринимает попытку показать со всей ясностью, как германский империализм начиная с периода Веймарской республики и до боннского режима использовал традиционную философию истории и историографию в своих политических интересах и изменял их в соответствии с политическими, прежде всего внешнеполитическими, условиями.

В настоящее время в Германии имеется не только перестроенная применительно ко времени историческая идеология германского империализма и милитаризма. В борьбе против нее в Германской Демократической Республике сложилась на академической основе марксистская историческая наука. Общественные интересы, которые она отстаивает, не противоречат историческому прогрессу, напротив, они выражают его. Именно эти общественные интересы делают не только возможным, но и объективно необходимым исследование прошлого.

В империалистической концепции истории, с одной стороны, и в марксистской исторической науке — с другой, находят выражение две основ

* К■ Маркс, Капитал, т. I. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 17.

ные политические линии, существующие в настоящее время в Германии. Реакционные идеологи западногерманского империализма в области истории поддерживают боннскую политику национальной бесперспективности, национального бедствия. Они стремятся оправдать и обелить прежний и нынешний милитаризм.

Марксистские историки в ГДР совместно с прогрессивными силами во всей Германии извлекли уроки из германской истории, особенно новейшей. Если Германия, Европа и весь мир хотят мирного будущего, нужно одолеть возродившиеся в Западной Германии силы милитаризма и империализма, которые ввергли Германию и другие страны в катастрофу двух мировых войн.

Борьбой против империалистической исторической идеологии марксистская историческая наука содействует обеспечению победы над силами реакции *.

Чтобы избежать недоразумения, в связи с данным исследованием следует, наконец, сделать еще несколько замечаний по вопросу о христианской религии, преимущественно о протестантизме.

Как известно, в Германии протестантизм вступил в тесный союз с господствующей феодальной верхушкой еще при Лютере и благодаря ему. По мере укрепления капитализма протестантизм стал опорой буржуазного общества и поддерживал его войны. Однако в период общего кризиса капитализма внутри протестантизма развились такие интересные явления, как «диалектическая теология» Карла Барта, которая требует отделения религии от буржуазного общества и его государства; появилось и такое направление, которое хочет добиться понимания социализма и сотрудничества с ним. Это направление усилилось после второй мировой войны. В настоящее время его представляют прежде всего ученик Барта профессор Я. Л. Громадка, декан факультета Комен- ского в Праге**, профессор Эмиль Фукс*** и другие теологи.

Эти люди вместе со своими сторонниками и учениками стремятся освободить христианство от связей с капиталистическим обществом, постичь марксизм и, несмотря на принципиальные философские расхождения в вопросе о существовании или несуществовании бога и связанные с этим представления, участвовать в строительстве социалистического

* «Trier — und wie weiter?» S. 54; Engelberg, Politik und Geschichtsschreibung...

** /. L. Hromddka, Kirche und Theologie im Umbruch der Gegenwart, Prag, 1956; отдельные главы напечатаны в протестантском ежемесячном журнале «Glaube und Gewissen» N 1, 3, 4, 8, 1957.

*** Е. Fuchs, Marxismus und Christentum, Leipzig, 1952; его же, Christlicher Glaube. Zu seiner Auseinandersetzung mit den Machten, Noten der Gegenwart und in seiner Wahrheit erfasst und dargestellt, Teil I, Halle, 1958.

О деятельности Э. Фукса см. поздравительное письмо ЦК СЕПГ к его 85-летию («Neues Deutschland», 13.V.1959) и письмо Лейпцигского окружного руководства СЕГ1Г («Leipziger Volkszeitung», 13.V.1959).

общества под руководством марксистов. Они рассматривают попытки религиозного обоснования империалистической политики, которые предпринимает ХДС Аденауэра, как злоупотребление христианством. В строительстве социалистического общества они видят осуществление этических требований евангелизма и возможность для себя как христиан жить согласно христианской этике. Эти христиане протестантского толка оказывают в ГДР решающее влияние на Христианско-демократический союз Германии. Ныне покойный председатель ХДС Отто Нушке говорил: «Подлинные марксисты и подлинные христиане понимают друг друга лучше всего» *.

Стремление с позиции христианства способствовать осуществлению исторической необходимости — строительству социализма и привлечь к этому всех христиан нашло особенно яркое выражение на IX съезде ХДС, состоявшемся осенью 1958 г.** Наряду с этими христианами, открыто высказывающимися за социализм, следует отметить также таких теологов, которые подобно Мартину Нимёллеру мужественно выступали против фашизма и, последовательно придерживаясь этой позиции, борются против возрождаемого в Западной Германии империализма и милитаризма. Нимёллер представляет целое направление, которое находит выражение особенно в церковных братствах, преемниках борьбы церкви против германского фашизма, и олицетворяется такими личностями, как бывший боннский министр внутренних дел д-р Густав Хай- неманн.

В августе 1958 г. Карл Барт счел нужным в «Послании одному пастору в Германской Демократической Республике» отметить: «Западно- германские братства уже много лет находятся в напряженной схватке с властями и насилием, привидениями и демонами в стране экономического чуда с ее неразумным присоединением к НАТО, ремилитаризацией, договором о спасении душ воинов, с ее атомным вооружением, паническим страхом перед русскими, призывами к крестовому походу, со старыми нацистами, со всем тем фатальным, что означает Бонн и ХДС, которые оказывают фактическое влияние и на протестантскую церковь» ***.

На долю Карла Барта выпала высокая честь подвергнуться из-за этого послания самым ожесточенным нападкам в «Рейнишер меркур» со стороны «братьев во Христе» ****,

* «9. Parteitag der Christlich-Demokratischen Union Deutschlands», Dresden — Hygiene-Museum, 30.IX. — 3.X.1958, Bulletin N 2, S. 9.

** «9. Parteitag der Christlich-Demokratischen Union Deutschlands», 30.X. —

3. X. 1958. Bulletin N 1—7.

*** «Rheinischer Merkur», 5.XII.1958, S. 3.

**** Там же.

В речи в Далемском университете историк из «фронтового города» Западного Берлина В. Хофер принял участие в кампании против Карла Барта. В результате

К сожалению, приходится констатировать, что большинство протестантских теологов в Западной Германии все еще придерживаются союза с силами реакции, полагаясь на политические и идеологические концепции ХДС Аденауэра. Это обусловливает также их тесный союз с политическими силами католицизма. Особенно следует отметить, что ведущие протестантские теологи совершенно сознательно усвоили социальную программу католиков *.

Протестантский публицист д-р Гейнц Царнт в докладе, прочитанном по радио 23 марта 1959 г., также отметил, что в протестантской церкви ощущается католическое влияние**. В совете синода евангелической церкви в Германии в настоящее время господствует реакционное направление протестантизма под руководством епископов Дибелиуса и Лилье. Роковая роль епископа Дибелиуса, члена аденауэрского ХДС, столь хорошо известна, что излишне здесь об этом говорить. Даже гамбургская газета «Ди вельт» 24 декабря 1957 г. в статье под названием «Прусский епископ» не могла не отметить эту роль, чем, естественно* вызвала гнев газеты «Рейнишер меркур» ***.

Ганс Лилье, епископ земли Ганновер, даже в своих лекциях по радио на такие темы, как «Всемирная история и страшный суд», выступает с нападками на марксизм ****. И не удивительно, что накануне 1960 г. он по приглашению Шпейделя провел новогоднюю проповедь в главной штаб-квартире НАТО в Фонтенбло *****.

Как особенно реакционного представителя протестантского христианства того же толка в Западной Германии можно бы назвать еще синодального профессора Вальтера Кюннета. На синоде евангелической церкви Германии в апреле 1958 г. он пытался обосновать применение атомного оружия заповедью о любви к ближнему ******.

Его брат по вере депутат от ХДС барон Мантейфель-Зёге на заседании бундестага 23 января 1958 г. под аплодисменты правительственных

Северогерманское радио вынуждено было признать 28 января 1959 г., что присутствовавшие теологи Голльвицер и Вайшедель покинули помещение.

* Она изложена прежде всего в папских энцикликах: «Rerum Novarum» (послание Льва XIII по рабочему вопросу, 1891 г.); «Quadragesimo Anno» (послание Пия XI об общественном порядке, 1931 г.); Georg Claus, Programm der Quadrege- simo Anno. «Sonntag», 30.IX. 1956, S. 6; Karl-Heinz Schoneburg, Politischer Katholi- zismus als Ideologie der imperialistischfcn Reaktion. «Einheit» N 6, 1958, S. 855.

** Heinz Zahrnt, 1st der Protestantismus uberholt?

Доклад, прочитанный по третьей программе УКВ Северогерманского радиск 23 марта 1959 г. в 20 час.

*** «Rheinischer Merkur», 3.1.1958, S. 2.

**** Hanns Lilje, Weltgeschichte und Weltgericht.

Доклад, прочитанный по программе УКВ Северогерманского радио 22 января 1958 г. в 18 час.

***** «Neues Deutschland», 10.1.1960.

****** «Die Welt», 1/2.V.1958, S. 1.

партий назвал Советский Союз «злом» в теологическом смысле этого слова. Он призвал «до последнего дыхания подавлять» и «искоренять» это «зло» посредством «атомного оружия» *. На политически реакционном протестантизме основана и историческая идеология Герхарда Риттера.

Критика протестантизма с марксистских позиций ведется в двух аспектах: 1) как идеологии западногерманского империализма и 2) как формы проявления философского идеализма вообще.

Оба аспекта теснейшим образом связаны между собой и в полемике неотделимы друг от друга. Однако разделение их с точки зрения терминологии и в теоретическом плане необходимо уже потому, что христианство наших упомянутых выше соратников в строительстве социализма и в борьбе против милитаризма и империализма, естественно, не представляет собой империалистической идеологии. Тем не менее их вера остается проявлением философского идеализма.

В истории христианства еще со времени, когда оно вступило в Павлову и особенно Константинову фазы, вновь и вновь наблюдался раскол христианской идеологии под влиянием реальных классовых интересов к выступления новых «еретических теологов» против старой «господствующей церкви». Под влиянием общего кризиса капитализма, развития мировой социалистической системы и марксизма-ленинизма, под влиянием, которое одновременно раскрывает и ускоряет исторический процесс, этот раскол повторяется по-новому, своеобразно, весьма интересно и в таких масштабах, что протестантские лидеры вынуждены были сформулировать понятие «конец Константинова века». В интересах укрепления политического сотрудничества марксистов с христианскими кругами населения стоило бы подвергнуть основательному марксистскому анализу этот процесс теологического преображения под влиянием марксизма и всех современных исторических факторов.

В данной работе полемика ведется с политически реакционным протестантизмом, поскольку он играет значительную роль в господствующей исторической идеологии западногерманского империализма.

В этой борьбе против реакционного христианства автор, будучи марксистом, солидарен с христианами, которые бок о бок с марксистами и под их руководством участвуют в строительстве социализма в Германской Демократической Республике и рассматривают это как решающую предпосылку победы над милитаризмом и реакцией во всей Германии.

* «Das Parlament» (Bonn) N 4, 20.1.1958, S. 24.

Немало буржуазных идеологов происходит из семей лютеранских священников. Реакционное ранкеанское общество «История в общественной жизни», как видно из выпущенного осенью 1957 г. «Ежегодника» № 3, на одной из своих конференций обсуждало тему «Слой руководителей и проблема элиты». Наряду с «Обществом Иисуса» («Societas Jesu») ⁴ и немецким офицерским корпусом отдельный доклад был посвящен домам евангелических священников. Профессор доктор Г. Франц (Марбург), выступавший с докладом, не преминул особо упомянуть Герхарда Риттера как сына священника *. На конференции выступал также член общества профессор, доктор Г. А. Райн (Гамбург), которого в 1955 г. даже западноберлинский историк В. Хофер был вынужден уличить в попытках обелить германский фашизм ссылками на «легендарную объективность» Ранке**. Абсолютно в духе Риттера, также отстаивающего реакционную теорию элиты, профессор Райн назвал синонимом элиты «слой руководителей, несущих ответственность». Он говорил о «религиозной первооснове всех подлинно руководящих слоев», ибо, сказал он, «конечная ответственность» может «быть заложена... лишь в религиозной трансцендентности» ***.

Эта формулировка вполне могла принадлежать самому Риттеру. Тесное переплетение реакционной политики и лютеранской религиозности, которое характерно для его образа мыслей, вероятно, было плодом домашнего воспитания. Герхард Риттер родился в апреле 1888 г. в Бад-Зоден на р. Верре и был вторым сыном лютеранского пастора Готтфрида Риттера. Его младший брат — ориенталист Хельмут Риттер. Свое начальное образование Герхард Риттер получил в фольксшуле Хессиш-Лихтенау, куда его отец был переведен в качестве метрополи- тана. (Так в евангелической церкви Кургессена называют низшую пасторскую должность в "церковной иерархии. В народе это звание перефразировалось в «метропольтеран» — «главный горлан».) Под педагогическим надзором этого метрополитана подрастал Г. Риттер ****.

* «Fuhrungsschicht und Eliteproblem, Konferenz der Ranke-Gesellschaft, Verei- nigung fur Geschichte im offentlichen Leben», Frankfurt/M. — Berlin — Bonn, 1957, S. 35.

** W. Hofer, Der missbrauchte Ranke. Konservative Revolution in der Geschichts- schreibung. «Der Monat» (Westberlin) N 84, 1955, S. 545.

*** «Fuhrungsschicht und Eliteproblem», S. 7, 8.

**** «Kasseler Post», 19—20.1.1957.

Тогдашний лютеранский образ мышления и восприятия, а вместе с этим и лютеранская склонность не слишком сдерживать себя, когда приходится сталкиваться с противоположным мнением, очевидно, были внушены молодому Риттеру уже с детства. Причем уже здесь следует иметь в виду, что лютеранство, которое еще в эпоху феодализма была враждебно революции*, с образованием капиталистического общества в Германии полностью связало себя с классовыми интересами немецкой буржуазии. В связи с этим Эмиль Фукс говорит о «растворении миссии Лютера в буржуазности» **. Созданную Бисмарком Вторую империю рассматривали с религиозным благоговением. Таким образом милитаризм, шовинизм и империализм получили религиозное благословение лютеранской церкви.

К метрополитану Риттеру вполне применима та характеристика,, которую Томас Манн дал созданному им типу профессора теологии Эренфрида Кумпфа, который в начале нашего столетия в Галле с большим усердием занимался педагогической деятельностью. «При каждом удобном случае... он разыгрывал из себя видного националиста лютеранского толка и не находил ничего более оскорбительного, как заявить своему собеседнику, что он думает и учит как легкомысленный чужак». Томас Манн продолжает: «Красный от гнева, он добавлял затем: «Чтоб его испакостил черт, аминь»» ***.

Эта сильная характеристика, как мы скоро увидим, по существу целиком и полностью относится к образу мыслей и духовному облику молодого и старого Герхарда Риттера. Позже он сделал еще один шаг„ когда стал прямо сопоставлять' неугодные ему политические силы с дьяволом. Отсюда та «библейская прямота» в отношении действительных и потенциальных противников, которая, по словам крайне реакционного западногерманского радиокомментатора доктора Петера фон Цана (между прочим, он является учеником Риттера), была столь характерна для Джона Фостера Даллеса как государственного секретаря ****. Для Риттера, об исключительно высокой оценке которого Даллесом еще будет речь, эта «библейская прямота» не менее характерна. Говорят, что он не прочь был при случае воспользоваться и церковной кафедрой *****.

Риттер прошел через христианскую гимназию в Гютерсло в Вестфалии (до 1906 г.), учился в Мюнхенском университете (один семестр)_г

* Fuchs, Marxismus und Christentum, S. 44.

** Там же, стр. 27.

*** Thomas Mann, Doktor Faustus. Das Leben des deutschen Tonsetzers Adrian Leverkuhn erzahlt von einem Freunde, Berlin, 1952, S. 132.

**** Peter v. Zahn, Aus der Neuen Welt (программа УКВ Северогерманского радио 1 сентября 1959 г.). Цан относится к тем лицам, которые поздравили Риттера по случаю 70-летия со дня рождения и поименно названы в торжественном адресе.

***** у_СТНое сообщение.

затем в университетах Лейпцига (три семестра), Берлина (один семестр) и Гейдельберга (четыре семестра); здесь с 1906 по 1911 г. он изучал историю, государственное право, немецкую филологию и философию.

Из его учителей следует особо отметить Германа Онкена⁵, с которым он был связан в течение всей своей дальнейшей деятельности. В 1946 г. Риттер писал в некрологе: «Онкен увлек меня еще в 1908 г., когда я приехал учиться в Гейдельберг»*. Онкен был учеником Макса Ленца, который вышел непосредственно из школы Ранке. Таким образом, Риттер и в этом смысле связан с главной реакционной линией немецкого историзма, которую он продолжает в изменившихся условиях после второй мировой войны **.

Онкен, очевидно, внушил Риттеру убеждение в необходимости сочетать суровость прусского антинародного принципа государственного интереса с «либеральными» методами.

В этой связи уместно напомнить известное ленинское определение двух форм буржуазной политики: консервативной и либеральной ***. Этой политике присущи не только жестокое и примитивное подавление рабочего класса, но и стремление привлечь на сторону империалистической политики продажных деятелей из среды рабочих, утонченное поощрение оппортунизма, ревизионизма и реформизма, а также стремление изолировать последовательных революционеров-марксистов. Однако по натуре своей Риттер в значительно большей степени, чем Онкен, склонен к консервативному методу: применению средств подавления, сурового принципа «государственного интереса» против врагов капиталистического общества. А угрозу капиталистическому строю он видит даже в последовательной буржуазной демократии. К социальной политике он питает прямо-таки антипатию, которая, конечно, усиливалась под влиянием фрейбургской школы неолиберализма, возглавлявшейся Вальтером Ойкеном, который преподавал во Фрейбурге с 1927 г. и был тесно связан с Риттером.

Риттер, несомненно, глубоко изучил обоснованный или развитый Ранке филолого-критический подход к источнику, а вместе с тем и отбор источников, определяемый реакционными политическими интересами. Некоторое влияние оказали на него взгляды Дройзена⁶, что подтверждает и Майнеке, который принадлежал к предшествующему поколе

* Ritter, Zum Gedachtnis ап Hermann Oncken, gest. 28.XII.1945. «Geistige Welt, Vierteljahresschrift fur Kultur und Geisteswissenschaften» H. 3, Munchen — Pa- sing, I. Jg. (1946), S. 26.

** Некоторое представление об этой реакционной преемственности дает также Л. Дехио (L. Dehio, Deutschland und die Weltpolitik im 20. Jahrhundert, Munchen,. 1955, S. 39 (о М. Ленце см. там же, стр. 43).

*** См. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, стр. 67.

нию *. Из философских учений особенно сильное влияние на Риттера оказали так называемая юго-западногерманская школа неокантианства, которая во время его учебы в Гейдельберге была там представлена Вильгельмом Виндельбандом⁷, а также школа «философии жизни» Вильгельма Дильтея⁸.

Анализируя прошлое и одновременно определяя, что следует сохранить и отстоять, Риттер в 1950 г. писал: «С большой симпатией, даже с воодушевлением восприняли историки сделанные Виндельбандом и Риккертом⁹ логические разграничения индивидуализирующего мышления гуманитарной науки и номотетического мышления естественных наук: они восприняли это как философское оправдание своей методической традиции. Менее заметным, но по существу еще более глубоким было влияние Дильтея» **.

Все эти концепции имели одинаковую направленность и были восприняты мировоззрением, которое в прямом смысле этого слова с самого начала имело религиозную основу и окраску***.

Решающее значение для формирования политических взглядов Риттера, несомненно, имела созданная Бисмарком германо-прусская кайзеровская империя**** с ее традиционным антагонизмом с Францией, стремлением к глобальной экспансии и завоеваниям в эпоху империализма, когда против нее выступил новый противник—Англия.

Позже Риттер придал англо-германским противоречиям форму антагонизма между континентальной и островной идеей; такие взгляды преобладали и в исторических и в политических представлениях Риттера вплоть до второй мировой войны. После поражения немецких войск в битве на берегах Волги он в интересах империалистического сговора против Советского Союза стремился преодолеть этот антагонизм, но об этом дальше будет сказано более подробно.

В 1911 —1912 гг., т. е. когда Риттеру было 24 года, он защитил в Гейдельберге диссертацию на тему «Прусские консерваторы в период кризиса 1866 года». На защите выступил Герман Онкен. Эта диссертация была лишь частью работы, которая появилась в 1913 г. В 1912 г.

* Meinecke, Erlebtes 1862—1901, Leipzig, 1941, S. 86.

** Ritter, Deutsche Geschichtswissenschaft im 20. Jahrhundert. «Geschichte in Wissenschaft und Unterricht» (далее — «GWU») N 2, 1950, S. 88. Одной из немногих марксистских работ, разбирающих неокантианские и жизненно-философские исторические теории, являются: И. С. Кон, Философский идеалйзм и кризис буржуазной исторической мысли, М., 1959.

* /. S. Коп, Fragen der Theorie der Geschichtswissenschaft in der modernen biirgerlichen Geschichtsschreibung «ZfG» N 5, 1959.

*#** _что Майнеке писал об абитуриентах 70-х и 80-х годов, относится и к началу XX в.: «В новой империи кайзера Вильгельма и Бисмарка мы были столь наивны и горды, что разделяли убеждение в том, что вся всемирная история означала для нас лишь ступеньку к этой империи» (Meinecke, Erlebtes 1862—1901, S. 79).

Риттер выдержал в Карлсруэ государственный экзамен на повышение в преподавательской должности и с 1912 по 1915 г. занимался педагогической деятельностью в Касселе и Магдебурге. Говоря об этом, Риттер отмечает, что в молодые годы он был «весьма сознательным» участником политической жизни *.

Атмосфера гонки морских вооружений, которая проводилась германским империализмом, намеревавшимся отвоевать у коварного «Лжеаль- биона» (Англии) и «заклятого врага» (Франции) «место под солнцем», наложила свой весьма существенный отпечаток на Риттера. Для него это сливалось воедино со словами лютеранского хорала:

И если б свет был полон чертей И они вздумали пожрать нас,

Мы все-таки не боимся,

Наше дело в конце концов удастся.

Эта «Марсельеза XVI века» **, как и вообще лютеранская церковь, уже издавна служила поднятию настроения и стимулировала верноподданнические чувства немецкого бюргера и обывателя.

Лютеранская религия и почитание националистического авторитарного государства и его империалистической политики сливались в сознании Риттера воедино. В годы перед первой мировой войной это убеждение, очевидно, сложилось окончательно. Лютеранство и реакционные историко-политические взгляды Риттера настолько неразрывно связаны, что он политически мыслит почти религиозными категориями, а верует политическими категориями. Время учительской деятельности Риттера — это пора, когда он был среди «тех десяти тысяч немецких учителей», которые, по словам писателя Леонгарда Франка, «готовили своих учеников не для жизни, а для казармы, войны, смерти» ***.

В 1913 г. вышла в свет его первая работа под названием «Прусские консерваторы и германская политика Бисмарка (1858—1876 гг.)»****. Как уже было сказано, диссертация Риттера составила часть этой работы. В предисловии Риттер говорит, что он «прежде всего... приносит благодарность» «господину профессору, доктору Герману Онкену», который побудил его написать «данную работу», что его «содействию

* Ritter, Europa und die deutsche Frage. Bertachtungen fiber die geschichtliche Eigenart des deutschen Staatsdenkens (далее — Ritter, Europa und die deutsche Frage), Miinchen, 1948, S. 149.

** См. Ф. Энгельс, Диалектика природы. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 347.

*** Leonhard Frank, Links wo das Herz ist, Berlin, 1959, S. 120.

**** Ritter, Die preiissischen Konservativen und Bismarcks deutsche Politik. 1858— 1876. «Heidelberger Abhandlungen zur mittleren und neueren Geschichte» H. 43, Heidelberg, 1913.

и доброму совету» он «обязан гораздо большим, чем» это может быть выражено в «кратких словах». «Целью своего исследования» Риттер сам считал изучение внутреннего «превращения старопрусской парти- куляристской партии в национальную германскую партийную группу»*.

Уже в формулировке темы видна глубокая симпатия Риттера к малогерманскому пути объединения Германии под главенством Пруссии, а также к внутреннему строю возникшей при Бисмарке империи в соответствии с прусским духом. Глубокое почтение к Пруссии и особенно к Бисмарку оставалось определяющим для всего творчества Риттера вплоть до наших дней.

С 1915 по 1918 г. Риттер как военнослужащий пехотных войск принимал участие в первой мировой войне. Фронтовая жизнь оказалась для него еще одним решающим событием, которое оказало сильное воздействие на всю его дальнейшую деятельность. Воинственное настроение тогдашнего (весна 1916 г.) унтер-офицера Риттера, а также его приверженность к военной субординации нашли свое литературное выражение уже во время войны в сочинении под названием «Резервный 210-й пехотный полк в годы войны (1914—1915)»**. Это сочинение, изданное весной 1916 г., было написано «по приказу полка» и предназначено «лишь для служебного пользования».

В какой мере у Риттера укоренилась отвратительная смесь дешевой сентиментальности и жестокости, порождавшая особенно уродливые черты прусско-германского милитаризма, показывает, между прочим, следующее описание вторжения в Бельгию: «В 2 часа пополудни передовой эшелон вышел за пределы немецкой территории под Хербе- сталем. «Хаймат, о хаймат (родина. — Перев.), я расстаюсь с тобой», — пели фронтовики, а вслед за тем звучали задорные слова заключительного куплета: «Немецкая пехота стреляет точно в цель. Горе тебе, горе тебе, француз». И дружное «ура!» гремело, как бы подтверждая боевой дух, которым дышат слова этой песни». А в описании штурма бельгийских окопов встречаются такие слова: «Блиндажи очищаются. Тот, кто не сдается, подлежит уничтожению». Сочинение заканчивается преклонением «перед командиром резервного корпуса его превосходительством господином генералом-от-инфантерии фон Кате- ном»***.

Глубокую симпатию к реакционным германским генералам Риттер, который, разумеется, был произведен в офицеры, сохранил до наших

* Ritter, Die preussischen Konservativen und Bismarcks deutsche Politik. 1858— 1876. «Heidelberger Abhandlungen zur mittleren und neueren Geschichte» H. 43, S. XI, XIII.

** Ritter, Reserve-Infanterie-Regiment 210 in den Krigsjahren 1914—1915 (Dienstschrift), Stettin, 1916.

*** Там же, стр. 7, 60, 104.

дней. Это преклонение сделало его особенно подходящим для роли апологета прусско-германского милитаризма. И во времена фашизма Риттер в том же духе с гордостью заявлял о своей приверженности к «боевым фронтовикам» и апеллировал к «содружеству носителей подлинного фронтового духа в мире немецкой науки» *.

Даже после второй мировой войны, во время которой он зимой 1941 г. потерял под Москвой сына, Риттер в траурной речи вновь воздал хвалу солдатскому повиновению как этической ценности, якобы не теряющей своего значения даже в том случае, если служит преступлению. Поэтому он призывал «почтить погибших сынов... за то, что они повиновались до самой смерти и сохранили сознание своего солдатского долга до последнего дыхания» **. Вполне логично, что ныне Риттер подвизается как страстный пропагандист западногерманской армии в системе НАТО.

* Ritter, Friedrich der Grosse. Ein historisches Profil (далее — Ritter, Friedrich der Grosse), Leipzig, 1936. Посвящение.

** Ritter, Vom Sinn des Todesopfers. Zum Gedachtnis unserer kriegsgefallenen Sohne, Mundien, 1947, S. 24.

ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ ТАКТИКА РИТТЕРА И МАИНЕКЕ

Я не собираюсь много говорить о том, что накануне нового года предпринял попытку в печати укрепить ту узкую плотину, которая еще отделяла нас от большевизма. Майнеке, Воспоминания о 1918—1919 гг.,

1943—1944 гг.

Сила государственного разума, которую познал еще эмпиризм прошлых столетий и которая была подтвер- ждена историзмом, остается неотвратимой. Но так как дело дошло до разрыва с естественно-правовым мышлением западных народов и до духовной изоляции Германии, глубочайшей потребностью и долгом стала самопроверка историзма; этому призвана служить и наша книга... Майнеке, 1924 г.

Гораздо более важным представляется нам вопрос о том, принадлежим ли мы сами и хотим ли мы принадлежать к «современному миру», если под этим по- нимать главным образом дух англосаксонской и романской культуры. Риттер, 1925 г.

Убеждение в том, что вопреки всем силам судьбы нужно поддерживать национальную волю к действию, является политической задачей первостепенной* в ности. Риттер, 1931 г_ч

1. Риттер в первые годы Веймарской республики

На Герхарда Риттера, как и на Эрнста Юигера и прочих «легких всадников» ¹⁰, первая мировая война произвела самое глубокое впечатление *. К этому прибавились потрясающие для этого типа людей переживания военного поражения, Ноябрьской революции, устранившей монархию и положившей начало периоду послевоенного революционного кризиса, в ходе которого народные массы угрожали смести капиталистический строй. Риттер не устает горевать по утраченному предвоенному времени, которое якобы было столь насыщенным. Даже в 1944 г. он сокрушался по поводу того, что «после переворота 1918—1919 гг... новые люди прогнали со службы» берлинского школьного советника

А. Райманна, который был в его глазах единомышленником, представителем старого режима **. Впрочем, если подобный факт вообще имел место, то он никоим образом не был типичным.

Общий кризис капитализма, который возник в период первой мировой войны и особенно обострился с отпадением Советской России от капиталистической системы, охватил и все стороны экономики, общественной жизни, политики и идеологии в побежденной империалистической Германии. Главным признаком общего кризиса капитализма стали раскол мира на две системы — развивающегося социализма и гибнущего капитализма — и 'борьба между ними. Это не означало, однако, что уменьшились противоречия внутри империалистического лагеря, сделавшие возможной победу социализма в России. Напротив, В. И. Ленин уже в 1921 г. отмечал: «Рознь интересов между различными империалистскими странами обострилась и обостряется с каждым днем все глубже» ***.

Наряду с этими новыми объективными внутрикапиталистическими противоречиями действовало глубоко укоренившееся сознание старых противоречий, которые уже приняли форму идеологических расхождений. Поэтому в политическом мышлении и исторических концепциях

* Н. Kaiser, Der alte Mann und das Pferd. «Neue Deutsche Literatur» N 12, 1958, S. 94.

** Arnold Reimann, Die alteren Pirckheimer, Leipzig, 1944, S. 7 (введение Риттера).

*** В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 429.

некоторых идеологов разбитого германского империализма коренное объективное противоречие общего кризиса капитализма — противоречие между Советским Союзом, с одной стороны, и всем империалистическим миром — с другой, в известной мере отступило на задний план в сравнении с глубоко укоренившейся враждой к западным державам, получавшей все новую пищу. И это несмотря на принципиальную приверженность к антикоммунизму и антидемократизму, что в известной мере было для них само собой разумеющимся. К этим империалистическим идеологам принадлежал и Герхард Риттер.

Во внутриполитическом отношении историческое мышление Риттера и его интерпретация истории все больше определялись глубоким страхом перед самостоятельными действиями народных масс. Их социальным и политическим стремлениям он пытается (противопоставить реакционную идею государственного разума в прусском стиле. С этим связано недоверие к буржуазной демократии, потому что она дает массам определенные политические возможности, что Риттер считает едва ли допустимым. Вот почему его реакционная концепция государства соответствует духу статьи 48 Веймарской конституции, которая давала рейхспрезиденту полномочия отменять «основные права граждан» *. Благодаря этому вторая часть статьи 1, которая гласила: «Государственная власть исходит от народа» **, оказалась иллюзорной даже в ее буржуазном, формально-демократическом смысле.

Несмотря на это, Риттер, исходя из внешнеполитических соображений, не хочет совсем отказываться от народа. Он выступает против Версальского договора и держав—победительниц в первой мировой войне, конечно, с позиций германского империализма. Если в политике буржуазной Германии в отношении держав-лобедительниц можно различить две тенденции — политику соглашения и политику реванша (при этом следует иметь в виду их перекрещивание и взаимное проникновение), то Риттер отстаивает преимущественно политику реванша. Осуществление этой политики он представлял себе в виде нового варианта освободительной войны 1813 г., которая должна была разразиться в надлежащее время под эгидой «мудрого» государственного разума. Таким образом, массы для него всего лишь объект проведения новой агрессивной империалистической внешней политики.

Эта политическая тактика вытекает из концепции, согласно которой германский империализм еще обладает достаточной силой, чтобы выстоять без прочного союза с империалистическими западными державами и даже в новой схватке с ними. В условиях усиленного подавления коммунизма внутри страны, как уже было отмечено, Советский Союз

* «Die Verfassung des Deutschen Reiches vom 11. August 1919», Leipzig (Reclam), S. 18.

** Там же, стр. 3.

в тот период не рассматривался как главный внешнеполитический противник. Основная внешнеполитическая линия Риттера нашла отражение во всех публикациях, с которыми он выступал в Веймарской республике.

С 1919 г. он был сотрудником Академии наук в Гейдельберге, в 1921 г. принял участие в конкурсе по кафедре новой истории и стал приват-доцентом. 1 апреля 1924 г. Риттер перевелся в Гамбург на должность профессора, а в 1925 г. — во Фрей бург, где живет и поныне, выйдя в 1956 г. на пенсию.

Можно полагать, что его отъезд из Академии наук и краткое пребывание в Гамбурге были обусловлены не только причинами академического продвижения. Среди немецких университетов периода Веймарской республики Гейдельбергский университет считался особенно преданным новому буржуазно-демократическому государству. Поговаривали даже о том, что в нем господствует своего рода «дух верности государственному флагу». Консервативно и реваншистски настроенный Риттер, вероятно, чувствовал себя в этом университете так же неловко, как в XIX столетии швейцарец Блунчли, будучи почитателем прусской исторической школы¹¹, чувствовал себя на родине, где были буржуазнодемократические /порядки *.

Гамбург оказался также лишь эпизодом. В клерикальном Фрей- бурге, где в университете некий Георг фон Белов¹², юнкер в роли историка, распространял реакционную и демагогическую легенду о пресловутом «дольхштоссе» ¹³ — ударе ножом в опину — и предавал анафеме ** историков за «демобилизацию умов», Риттер, вероятно, чувствовал себя намного уютнее. По случаю его 70-летия одна баденская газета писала о хороших отношениях Риттера с духовенством во Фрей- бурге: «Сын евангелического пастора Герхард Риттер более 30 лет назад быстро сжился с епископальным католическим городом Фрейбур- гом и смог быстро рассеять некоторые опасения, которые были высказаны католиками, когда его приглашали во Фрейбург» ***. Впрочем, и в кругу своих коллег Риттер слыл «скрытым католиком».

Первыми публикациями Риттера после войны были «Очерки поздней схоластики»****, которые, как видно, совпадают с конкурсным сочине

* Werner Kaegi, Geschichtswissenschaft und Staat in der Zeit Rankes. «Schwei- zer Beitrage zur allgemeinen Geschichte», Bd. I, 1943, S. 175.

** Georg von Below, Die deutsche Geschichtschreibung von den Befreiungskrie- gen bis zu unseren Tagen (далее — Below, Deutsche Geschichtschreibung), 2. Aufl., Munchen — Berlin, 1924, S. 131.

*** «Badische Neueste Nachrichten» (Karlsruhe), 5.1 V. 1958.

**** Ritter, Studien zur Spatscholastik: I. «Marsilius v. Inghen und die okkamisti- sche Schule in Deutschland» («Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wis- senschaften, Phil.-hist. Klasse», Stiftung Heinrich Lanz, 1921, vorgelegt von H. On- cken); II. «Via antiqua und via moderna auf den deutschen Universitaten des XV.

нием Риттера. Покровителем Риттера, по-видимому, опять был Онкен — его прежний учитель. Как сообщает сам Риттер, Гейдельбергская академия «по предложению Германа Онкена» (19 апреля 1916 г.) приняла решение пригласить для разработки истории университета «его ученика, защитившего в 1911 г. в Гейдельберге диссертацию». Риттер был в то время преподавателем в Магдебурге, а с августа 1915 г. находился на фронте. Было принято также решение о «выплате ему твердого годового жалованья». Риттер и здесь столь прочно чувствует свою привязанность к «фронтовой жизни», что не может упустить случая, чтобы не сообщить, что «первый... зашрос Германа Онкена застал его в сентябре 1915 г. в далекой Литве... когда позади были длительные (переходы и бои с русскими», накануне «одной из стычек в лесу».

«Очерки поздней схоластики» Риттер сам считает подготовкой к написанию истории Гейдельбергского университета*. Но они выходили за рамки просто подготовительных работ. Имея в виду его работы о Лютере, этот уход «от германской политики Бисмарка», от рассмотрения непосредственной предыстории столь дорогой его сердцу второй империи к позднему средневековью можно было бы истолковать как своего рода бегство из обстановки послевоенного кризиса, т. е. как бегство от действительности, глубоко изменившейся, с точки зрения Риттера, в худшую сторону. Склонность к углубленному изучению отдаленных периодов истории, которые, по Дильтею, следует постичь исходя из их собственного духа и ощущения жизни, ведь часто означает попытку уйти от своего времени, с которым находишься в разладе, и найти некую новую, иллюзорную духовную обитель.

Наряду с этими мотивами стремление вернуться в прошлое связано и с большой политической активностью. Такое стремление, например, было присуще средневековому культу реакционной романтики, .которая хотела помешать дальнейшему распространению влияния Французской революции и ее идеологии. Для реакционной романтики ориентация на средневековье и христианство служила политической программой. В этом же духе действовала система Меттерниха, которая применяла или пыталась применять свои исполнительные органы против буржуазного и национального прогрессивного движения в Европе и Америке. Мы еще увидим, что к Меттерниху и его «режиму длительного мира» Риттер относится с особой симпатией.

Для поздней буржуазной идеологии характерно стремление поддержать усилия умирающего феодального общественного строя и в борьбе

Jahrhunderts», 1922, vorgelegt von Oncken; III. «Neue Quellenstucke zur Theologie des Johann von Weseb, 1926/1927.

* Ritter, Die Heidelberger Universitat. Ein Stuck deutscher Geschichte, Bd. I: «Das Mittelalter (1386—1508)», Heidelberg, 1936, S. VII, VIII; см. также, Ritter, Studien zur Spatscholastik I. Предисловие.

против сил социализма увести мир к средневековью. При этом буржуазии приходится отвергать свои собственные прогрессивные традиции, ибо они давно перестали служить буржуазному обществу и, более того, оборачиваются против него.

В. И. Ленин в 1913 г. следующим образом обобщил эту мысль в отношении Европы, которая тогда еще была центром мирового империализма: «В цивилизованной и передовой Европе, с ее блестящей развитой техникой, с ее богатой, всесторонней культурой и конституцией, наступил такой исторический момент, когда командующая буржуазия, из страха перед растущим и крепнущим пролетариатом, поддерживает все отсталое, отмирающее, средневековое. Отживающая буржуазия соединяется со всеми отжившими и отживающими силами, чтобы сохранить колеблющееся наемное рабство» *.

Это целиком и полностью относится и к тенденции Риттера. По своей природе он не созерцающая, а активно действующая личность. Его исторические концепции всегда служат политической программе. Его интерес к поздней схоластике, а затем и к Лютеру, проявившийся после первой мировой войны, означал своего рода собирание эмоциональной и интеллектуальной энергии для борьбы против революционных и демократических сил немецкого народа. Эта энергия должна была, однако, обратиться и против оков Версальского договора, который державы-победительницы навязали германскому империализму, против всякого влияния на Германию так называемого европейского мышления, под которым Риттер прежде всего понимал идейное наследие английского и французского Просвещения, как бы оно ни было опошлено.

2. Путь Майнеке от неоранкеанства к апологетике локарнской политики

В этом отношении Риттер был антиподом Фридриха Майнеке. Будучи на 26 лет старше Риттера, Майнеке сделал иные, нежели большинство его коллег, выводы из ставшего очевидным поражения германского империализма в первой мировой войне; на Майнеке произвели определенное впечатление Октябрьская революция в России и Ноябрьская революция в Германии. До первой мировой войны Фридрих Майнеке вместе с Максом Ленцем, Гансом Дельбрюком, Отто Хинце, Германом Онкеном, Эрихом Марксом и другими принадлежал к направлению так называемых ново- или младоранкеанцев. В отличие от грубых и прямых требований империалистической захватнической войны и безмерных аннексий, выдвигавшихся такими историками, как Дитрих Шефер, Георг Белов,

* В. И. Ленин, Поли, собр., соч., т. 23, стр. 166.

и другими, близко стоявшими к пангерманцам ¹⁴ или принадлежавшими к ним, Майнеке и его коллеги участвовали в подготовке мировой империалистической войны при помощи более утонченных историко-философских методов *.

Их главная мысль основывалась прежде всего на учении Леопольда Ранке¹⁵ о равновесии сил великих держав в Европе **. «Эпигоны Ранке» применили эту теорию равновесия в интересах германского империализма и против английского, возведя ее в принцип мировой политики. В соответствии с этим Германия должна была разделить с Англией мировое господство. После первой мировой войны Вальтер Фогель писал об этом: «Немецкая концепция в целом сводилась к тому, что... ее (Германии.— В. Б.) историческое призвание в том, чтобы превратить состояние европейского равновесия в мировое равновесие»***. В 1916 г. Майнеке усердно агитировал против «универсального господства Англии на море». При этом он уподоблял Англию совершенно не соответствующей ьремени «универсальной монархии», которая «не пострадает, если равновесие держав, которое она до сих пор стремилась искусственно ограничить Европой, установится также во всем мире. Лишь тогда каждый народ получит свободное пространство, в котором нуждается»****.

Однако в 1919 г.***** от этих агрессивных настроений Майнеке в отношении Англии ничего не осталось. Перед лицом надвигавшейся пролетарской революции в Германии и существования Советской России Майнеке делал все, чтобы «укрепить ту узкую плотину, которая еще отделяла нас (т. е. капиталистическую Германию. — В. Б.) от большевизма» ******. Во внутриполитическом отношении эти взгляды и цели привели к тому, что Майнеке встал на позиции Веймарской республики. В 1918—1919 гг. он видел в политике социал-демократических лидеров единственное спасение перед лицом пролетарской революции *******. Он понял, что во внешнеполитическом отношении по крайней мере на время следует отказаться от воинственных выступлений германского империализма против империалистических западных держав, от стремле

* Империалистическую функцию неоранкеанцев вынужден отметить даже реакционный историк JI. Дехио (Dehio, Ranke und der deutsche Imperialismus. Deutschland und die Weltpolitik im 20. Jahrhundert).

Здесь Дехио приводит материал, который автор в значительной части смог использовать.

** Ranke, Die grossen Machte, Historisch-politische Zeitschrift, Berlin, 1833.

*** Vogel, Das neue Europa und seine historisch-geographischen Grundlagen, Bonn — Leipzig, 1921, S. 51.

**** Dehio, Deutschland und die Weltpolitik, S. 58.

***** Meinecke, Nach der Revolution. Geschichtliche Betrachtungen uber unsere Lage, Miinchen — Berlin, 1919.

****** Meinecke, Strassburg — Freiburg — Berlin, 1901—1919, Erinnerungen, Stuttgart, 1949, S. 260.

******* Там же, стр. 264—278.

ния к равному положению Германии и Англии на мировой арене. Лишь в совместных действиях с бывшими вражескими странами он видел спасение германского империализма и новые возможности, хотя подобное «самоограничение» было для него весьма болезненно.

В историческом и государствоведческом аспекте этот поворот в империалистическом мышлении Майнеке нашел выражение в его книге «Идея государственного разума», (появившейся в 1924 г.* Еще в своем первом крупном историко-идеологическом сочинении «Космополитизм и национальное государство. Очерки генезиса немецкого национального государства», опубликованном в 1908 г., Майнеке отдал должное непреклонному оптимизму в отношении развертывания империалистической экспансии прусско-германской монархии. Здесь нет еще и речи о каком- либо противоречии между «духом и властью», которое преобладает в «дуалистическом» мышлении Майнеке со времени (появления его книги «Идея государственного разума». Понятие власти еще не стало проблематичным, так как собственно реакционная власть, на которой основывалась и немецкая буржуазная историография, еще была стабильна. Казалось, что она опособна (полностью обеспечить успешную империалистическую агрессию, имевшую целью «окончательно поднять немцев до положения народа мирового значения» **. Майнеке ставил в один ряд «трех великих освободителей государства»***: Гегеля, Ранке и Бисмарка.

Совершенно в духе Эриха Маркса, которому книга Майнеке была «посвящена в знак дружбы», он хотел, чтобы дух времен Гёте соединился с возникшим при Бисмарке реакционным прусско-германским государством силы****. При этом Майнеке в духе Ранке и разработанного им немецкого историзма выступает в защиту неповторимого своеобразия реакционного немецкого государственного и исторического мышления и его превосходства над западноевропейским мышлением, под которым он понимает прежде всего учение о народном суверенитете и парламентаризме. Уже Ранке считал эти учения иностранными шаблонами, которых надо сторониться *****.

Действительно существующее различие между реакционным немецким и западным мышлением в области государства и истории вытекает в первую очередь из различия путей, которыми шло развитие капиталистического общества в Англии, Северной Америке, Франции, с одной

* Издание 1957 г. (Мюнхен) было предпринято Вальтером Хофером и с его предисловием.

** Meinecke, Weltburgertum und Nationalstaat. Studien zur Genesis des deut- schen Nationalstaates, Munchen — Berlin, 1908, S. VII.

*** Там же, стр. 278.

**** Meinecke, Strassburg— Freiburg — Berlin, 1901—1919, S. 50.

***** Meinecke, Weltburgertum und Nationalstaat, S. 297.

стороны, и в Германии — с другой. В Англии и Франции развивающееся буржуазное общество нашло уже сложившееся национальное государство, в Северной Америке оно завладело неосвоенными землями кочующих скотоводов и охотников. Для буржуазных же сил Германии, приведенных в движение лишь Французской революцией и ее .последствиями, важнейшей проблемой было устранение феодальной раздробленности, которая в силу особых условий развития Германии пустила здесь глубокие корни. В то время как в западном мире путь капиталистическому обществу проложили победоносные революции, полная революционных импульсов освободительная война против Наполеона была подготовкой европейской реставрации.

В ту эпоху, в период романтической реакции на Французскую революцию и идеи Просвещения, сформировалась особая «немецкая идеология» — немецкое реакционное учение о государстве, истории и обществе, которое клеймило все прогрессивные идеи как чуждые немецкому духу, тем самым объявляя всех (Приверженцев этих идей предателями интересов отечества или предателями немецких «отечеств». Тем же нападкам, что и идеалы общественного прогресса, подвергались идеи естественного права ¹⁶ и вытекающего из него народного суверенитета. Для реакционно-романтической школы государство было неповторимой органически выросшей «индивидуальностью», к которой не может быть применен никакой иной масштаб, кроме ее собственного. Государство» должно было найти свою исключительность в борьбе против других государств, в самоутверждении. Из этого вытекало учение о «примате внешней политики» над внутренней политикой и восхваление войны как арены развертывания «моральной энергии». Составной частью этой исторической концепции было презрение к народным массам и их творческой деятельности, а также обожествление «великих» людей из господствующих классов, которые считались носителями «государственного разума» и тем самым «творцами» истории.

Еще в 30-х годах XIX столетия Ранке теоретически разработал для немецкой историографии основные (положения реакционного историзма с политико-идеологической, историко-философской и методологической точек зрения. Эта историческая и политическая концепция сыграла свою роль в подавлении революции 1848—1849 гг., она способствовала реакционному объединению Германии прусским милитаристским государством, в эпоху империализма она служила обоснованием притязаний прусско-германской кайзеровской империи на мировое господство.

Даже после проигранной войны и крушения монархии эта историческая концепция продолжала господствовать в академических кругах и среди значительной части буржуазной интеллигенции. А один из реакционнейших ее представителей, Георг фон Белов, использовал ее для обоснования легенды об «ударе ножом в спину». Все прочие буржуазные

идеологи, которые старались идти иным путем, что чаще всего также полностью соответствовало интересам возрождения германского империализма, подвергались нападкам со стороны фон Белова и ему подобных как виновники демобилизации умов.

Эрнст Трёльч и Фридрих Майнеке были первыми из видных буржуазных идеологов, которые в интересах германского империализма начали преодолевать противоречия между «германским духом и Западной Европой». В 1922 г. Трёльч выступил в Немецкой высшей политической школе с докладом на тему «Естественное право и гуманность в мировой политике» *. При этом он высказал следующие мысли: если Германия, т. е., с точки зрения Трёльча, германский империализм, хочет жить, а не погибнуть, как это «проповедует Освальд Шпенглер ¹⁷ (идеи которого считаются «самым резким выражением» «аморальной... и циничной концепции индивидуализма, опирающейся на насилие»), то немецкая историческая школа, сохраняя «относительно» лучшие традиции, т. е. свою строго специальную точность, должна пойти на тесное сближение с достижениями великих держав, вытекающими из «естественного права и идеи гуманности»**.

Здесь необходимо еще раз указать на то, что идеи хотя и абстрактные, но прогрессивные и социально действенные, а также идеалы ранней и революционной буржуазии, под знаменем которых она вела борьбу с силами феодализма и основала буржуазное общество, потеряли для господствующих классов Западной Европы и Америки свой блеск и свое первоначальное положительное содержание отнюдь не только при империализме. На деле они служили буржуазии лишь для лицемерного прикрытия империалистической политики. В народных же массах они продолжали жить как подлинные идеалы. Это нашло выражение и в деле Дрейфуса в 90-х годах, и в антиклерикальных и антимилитаристских боях в Третьей республике во Франции, затем в движении Народного фронта 30-х годов, а также в антифашистской демократической борьбе, которую западноевропейские народы вели в период второй мировой войны против блока фашистских держав. Это проявляется также в современном всемирном движении сторонников мира.

Следует подчеркнуть, что своей действенностью эти идеи обязаны руководимому марксистами рабочему движению. С другой стороны, реакционные антикоммунистические силы после войны превратили идеалы естественного права, гуманности, демократии, свободы и т. п. в их полную противоположность, пытаясь сделать их антитезой марксизму. Демагогия так называемого «свободного мира» осуществляется на основе возглавляемой США системы пактов. Сердцевина этой системы —

* Ernst Troeltsch, Deutscher Geist und Westeuropa. Gesammelte kulturphilosophi- sche Aufsatze und Reden, Tubingen, 1925, S. 3.

** Там же, стр. 23.

НАТО предполагает именно ту идеологическую связь Германии с западными державами, за которую еще после первой мировой войны ратовал Трёльч — один из идеологов буржуазной Германии.

Начинание Трёльча, который умер год спустя после упомянутого доклада, продолжил Фридрих Майнеке. Его книга «Идея государственного разума» посвящена как раз «памяти Эрнста Трёльча». Майнеке признает, что замысел его книги изменился во время работы над ней, начавшейся накануне первой мировой войны *. Первоначально предполагалось посвятить ее своеобразию и «реализму» немецкой исторической школы.

В результате того что силы германского империализма были поколеблены войной и революцией, для Майнеке оказались проблематичными выдвинутое понятие «власть», а вместе с тем и государственный разум. Сам Майнеке пишет об этом так: «Признаем... и личные мотивы, которые привели к выбору рассматриваемых здесь проблем. От читателя обеих книг не ускользнет, что они вытекают из тех проблем, которые разбирались в книге «Космополитизм и национальное государство». В первые годы мировой войны, когда настроение было хотя и серьезным и глубоко тревожным, но еще достаточно оптимистичным, был принят план осветить взаимную связь между искусством государственного управления и пониманием истории, а также доказать, что учение об интересах государств — это первая ступень современного историзма. Однако затем в результате катастрофического (поражения все больше и больше во всей своей грозности вставала собственно узловая проблема государственного разума. Настроения изменялись. Ведь не взыщешь с дерева, которое, будучи подвержено влиянию погоды, несколько отклоняется от первоначальной линии роста. Так пусть же будет сделано снисхождение и к этой книге...» **

Анализ, содержащийся главным образом в третьей части книги «Идея государственного разума» — «Макиавеллизм, идеализм и историзм в Германии новейшего времени», а также открытие «демонии власти», ее «животной» и «темной» основы имеют совершенно очевидный политический смысл. Политическая цель его состоит в том, чтобы сделать возможным или облегчить сотрудничество с прежними противниками— западными державами, которые во время войны вели пропаганду против немецкой концепции государства и истории. Майнеке очень ясно выражает это внешнеполитическое назначение своей концепции. Следуя за своим другом Трёльчем, он спешит внести свой вклад и в духовное сближение между немецкой и западной исторической мыслью. Отказавшись от прежней «идеи тождества» — имеется в виду тождество власти

* Meinecke, Staatsrason, S. XXIX (введение В. Хофера).

*• Там же, стр. 25.

и духа — и провозглашая «принципиально... новый», дуалистический «образ мышления» — дуализм власти и духа, Майнеке хочет добиться «возможности теоретического и практического взаимопонимания с Западом» *.

Насколько практические и политические цели при этом предопределяют теоретическую концепцию, доводя ее до прагматизма, видно из следующей формулировки: «Сила государственного разума, которую познал еще эмпиризм прошлых столетий и которая была подтверждена историзмом, остается неотвратимой. Но так как дело дошло до разрыва с естественно-правовым мышлением западных народов и до духовной изоляции Германии, глубочайшей потребностью и долгом стала самопроверка историзма; этому призвана служить и наша книга.. .»**

Это нужно понимать только так: политическая теория, господствующая до сих пор в Германии, сама по себе верна. Однако сейчас неудобно придерживаться ее, так как иначе .германский империализм останется в изоляции от держав-победительниц, что было бы для него очень вредно. Следовательно, ради политических выгод мы должны изменить теорию и убеждения. Прагматизм, как известно, учит: правильно то, что выгодно.

Новая политическая теория Майнеке ни в коем случае не предполагала отказа от применения силы и злоупотребления ею. В случае необходимости нарушить нравственные нормы тот или иной империалистический политик должен лишь осознавать иррациональную и демоническую основу и трагизм своего деяния. Томас Манн с необычной для него остротой характеризовал подобную точку зрения следующим образом: «Я ненавижу аристократических интриганов, чуму консервативных литераторов, полусочувствующая апатия которых расчищает путь самой злобной реакции и которые, если речь идет о разумно необходимом и человечески порядочном, встают и начинают болтовню об имманентном трагизме и об иррациональности» ***.

Приведенное выше историко-теоретическое апологетическое обоснование империалистической политики силы мы впервые находим в опубликованном в 1925 г. произведении Майнеке «Причинность и ценности в истории» ****. Майнеке хотел достичь сознательного дуализма в мировоззрении. Поэтому во всех исторических явлениях он видит теневую и светлую стороны, природу и дух, некую механическую причинно-биоло-

* Meinecke, Staatsrason, S. 501, 502.

** Там же, стр. 91.

*** Thomas Mann, Wiedergeburt der Anstandigkeit, Materialsammlung, Berlin, 1955 S. 75.

**** «Historische Zeitschrift» (далее — «HZ»), Bd. 137/1, S. 1. Перепечатано также в книге Meinecke, Schaffender Spiegel, Stuttgart, 1948; см. по данному вопросу марксистский анализ в работе: R. О. Gropp, Voraussetzungen und Aufbau der Geschichtswissenschaft, Sonderdruck aus «Padagogik» N 9, 12, 4. Jg. (1949), S. 16—18.

4 Вернер Бертольд

гическую подоснову и энтелехию¹⁸, которая независима от нее, но и преодолеть ее не может. По Майнеке, государственный разум и представляющий его государственный деятель полны этого метафизического противоречия. Этот историко-философский довод служил, как уже было отмечено, оправданию политики германского империализма в новых условиях, возникших вследствие его (поражения в 1918 г. и Версальского договора.

Дуалистическая трактовка истории должна была в то же время составить своего рода синтез традиционного немецкого и западноевропейского государственного и исторического мышления. «Глубокий изъян западного естественно-^правового мышления» состоял в том, «что, будучи применено к действительной жизни государства, оно оказывалось пустой буквой» *. При наличии прекрасной теории там на практике проводили ужасную политику. В Германии же подобную практику идеализировали. «Глубокий недостаток немецкой исторической школы состоял в приукрашивании и идеализации политики силы теорией, согласно которой она (эта политика) якобы соответствует более высокой нравственности» **, — пишет Майнеке.

Государственные деятели, считает Майнеке, должны применять его новую дуалистическую теорию, (придерживаясь абсолютных ценностей и идеалов, общего нравственного закона в теории, а -при практическом его нарушении, которое неизбежно для (подобного дуализма, не идеализировать этот поступок, а рассматривать его как трагическую необходимость, вытекающую из темной демонической подосновы всей жизни. Правда, указывает Майнеке, против этой демонической основы следует теоретически бороться, но ее нельзя «практически преодолеть. При этом он так влюблен в иррациональное, зверское и варварское, что совершенно не желает «полной рационализации жизни народа и государства» и «угасания борьбы сил» ***.

Таким образом, Майнеке все еще ведет себя как настоящий выходец из реакционной немецкой романтики и немецкого историзма. «Государственный интерес» разбитого германского империализма, имея в виду и страх перед социалистической революцией, толкал его на отмеченную выше «самокритику». Его идеология блуждает в том иррациональном мраке, который буржуазные идеологи распространяют, чтобы скрыть или перевести в метафизическую область общественные закономерности и противоречия империализма, который они защищают и на почве которого они стоят.

Говоря о развитии исторической идеологии империализма, для нас важнее всего отметить тот факт, что после первой мировой войны извест-

* Meinecke, Staatsrason, S. 502.

** Там же.

*** Там же, стр. 508.

ный буржуазный историк из страха перед социалистической революцией, ненависти к Советскому Союзу и полагая, что германский имшериа- лизм может существовать лишь в тесном сотрудничестве со своими бывшими западноевропейскими и североамериканскими противниками, выступал за тесный духовный союз с ними.

3. Империалистическая полемика против империалистической тактики Майнеке

Взгляды Майнеке, однако, не соответствовали той тенденции, которой придерживалось большинство реакционных немецких историков в Веймарской республике. Среди них «были Г. Риттер, его бывший учитель Г. Онкен, тогдашний патриарх немецкой историографии Мориц Риттер и многие другие. Прежде всего они прямо или косвенно видели свою задачу в том, чтобы опровергнуть статью 231 Версальского договора, которая возлагала на Германию исключительную вину за развязывание первой мировой войны.

Литературная борьба против так называемой лжи о виновности в развязывании войны велась, как правило, с реваншистских позиций. Преобладало убеждение, что германский империализм, опираясь на «народную» энергию, все еще обладает достаточной силой, чтобы возобновить борьбу с западными державами, на этот раз уопешно. Если Риттер вместе с большинством профессиональных историков из двух основных империалистических течений немецкой буржуазии после 1918—1919 гг. политически и идеологически поддерживал сторонников «политики реванша», то Фридриха Майнеке следует считать историко-философским толкователем империалистической «политики соглашения».

Однако эти два направления внешнеполитической тактики германского империализма нельзя рассматривать как абсолютные противоположности. Объективные противоречия, которыми сопровождалось усиление германского империалистического государства, а также традиции и субъективные склонности отдельных ведущих политических деятелей и идеологов определили тот факт, что политика соглашения с западными державами отличалась непоследовательностью. Не в последнюю очередь благодаря тому, что в течение продолжительного времени Штреземан мог угрожать западным державам более тесным сближением между Германией и Советским Союзом, ему удалось в Локарно достигнуть «соглашения», которое недвусмысленно, хотя и в замаскированной форме, было направлено против Советского Союза. Так капитал, приобретенный в Рапалло, Штреземан использовал для того, чтобы войти в локарнское предприятие как равноправный партнер *. 24 апреля

* См. «История дипломатии», т. Ill, М.—Л., 1945, стр. 346—347.

1926 г. он пошел даже на то, чтобы заключить «Договор о дружбе и нейтралитете между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик», очевидно, также с целью увеличения этого политического капитала. Во всяком случае договор значительно притупил антисоветское острие локарнских соглашений.

Альберт Норден следующим образом охарактеризовал эту политику: «.. .для Штреземана польза от связей Германии с советским Востоком заключалась главным образом в том, что они давали возможность шантажировать Запад и вынуждать его идти на более широкие уступки германскому империализму»*. С другой стороны, сторонники «политики реванша» силою обстоятельств были вынуждены время от времени сдерживать себя, выжидать и в определенных пунктах сближаться с теми, кто-проводил «политику соглашения».

Оба направления были, конечно, совершенно едины в кардинальном вопросе империалистической политики — антикоммунизме, в чем нашло выражение основное противоречие общего кризиса капитализма. Все это полностью относится, с одной стороны, к Майнеке, с другой — к Риттеру. Политика соглашения и политика реванша как два основных направления империалистической политики представляли собой две весьма эффективные тенденции, которые вели к разногласиям в лагере империалистических политиков и идеологов **. Одно направление представлял преимущественно Штреземан с его локарнской политикой, другое — так называемые дойч-националы и все правые экстремистские элементы, которых позже возглавили немецкие фашисты.

Реваншистские круги в стане империалистических идеологов резко нападали поэтому на Майнеке и его «Идею государственного разума». Разумеется, они критиковали его не за последовательный антибольшевизм и антисоветские взгляды, которые лежали в основе его концепции, а за готовность Майнеке самым тесным образом связать интересы разбитого германского империализма с интересами западных держав. Ведь главарь фашистов Гитлер в своем пресловутом программном сочинении нацизма «Майн кампф» (между прочим, оно появилось опустя год после «Идеи государственного разума») требовал «уничтожения Франции» именно как предпосылки «распространения»*** германского империализма на Восток, т. е. ликвидации Советского Союза с целью перехода к так называемой земельной политике будущего****.

* Альберт Норден, Фальсификаторы. К истории германо-советских отношений (далее —Л. Норден, Фальсификаторы), М., 1959, стр. 33.^

** Об империалистической внешней политике Веймарской республики и о внутренних противоречиях см. А. Норден, Фальсификаторы, стр. 14- 46.

*** Adolf Hitler, Mein Kamf, Munchen, 1936, S. 766; см. А. Норден, Фальсификаторы, стр. 37.

•*** Adolf Hitler, Mein Kamf, S. 742.

Идеологи первоочередного реванша против Запада видели поэтому в Майнеке философа того внешне- и внутриполитического направления немецкой буржуазии, которое воплощено в понятиях Веймар, Женева, Версаль и Локарно. Это были, например, фашистский юрист и философ права Карл Шмитт *, фашистский историк Отто Вестфаль, который прямо назвал Майнеке духовным представителем «линии Локарно» **, а позже и официальные фашистские историки Вальтер Франк и Христоф Штединг ***.

Тактическую концепцию этого империалистического направления и ее милитаристскую логику Альберт Норден характеризует в следующих словах: «Итак, разгромить Францию, чтобы затем повернуть против Востока. ..»**** Приверженцы этого направления в противоположность Майнеке полагали, что германский империализм еще обладает достаточной силой для осуществления обеих целей, а потому не нуждается в антибольшевистском соглашении с Западом.

Еще в 1925 г. Герхард Риттер в одной из рецензий также высказал свою точку зрения на «Идею государственного разума» Майнеке. Охарактеризовав предмет, «проблематику и основные линии книги, Риттер признает в заключение, что он слишком живо чувствует «глубину противоречия -между западным естественно-правовым и немецким идеалистическим образом мышления. . . чтобы действительно верить в возможность их «синтеза» *****.

В подобном же духе Риттер продолжал полемику против Майнеке и по проблемам дипломатической предыстории первой мировой войны. Эта проблематика была связана с так называемым вопросом об ответственности за развязывание войны, которым усиленно занималась официальная немецкая историография в Веймарской республике.

В центре внимания и здесь были прежде всего поиски путей и тактики возрождения германского империализма. При этом большую роль играли немецкие, английские и французские публикации документов, относящиеся к дипломатической предыстории первой мировой войны ******.

* «Archiv fur Sozialwissenschaft und SozialpoLitik», Bd. 56, S. 226; Carl Schmitt, Positionen und Begriffe im Kampf mit Weimar — Genf — Versailles 1923—1939, Hamburg, 1939, S. 45.

** Otto Westphal, Feinde Bismarcks. Geistige Grundlagen der deutschen Opposition 1848 bis 1918, Munchen — Berlin, 1930, S. 240.

*** Отличающийся особенной враждебностью к Советскому Союзу берлинский историк профессор В. Хофер, который считает себя «душеприказчиком» Майнеке, приводит во введении к новому изданию книги «Идея государственного разума» (1957 г.) разнообразный материал по этому вопросу, который после проверки был частично использован автором.

**** См. А. Норден, Фальсификаторы, .стр. 37.

***** «Neue Jahrbucher fur Wissenschaft und Jugendbildung» N 1, 1925, S. 114.

****** «Die Grosse Politik der europaischen Kabinette 1871—1914. Sammlung der diplomatischen Akten des Auswartigen Amtes», Berlin, 1922—1927; «British Docu-

Их составление и обработка осуществлены под определенным политикоапологетическим углом зрения *.

При подготовке соответствующих публикаций буржуазные историки сосредоточили свое внимание лишь на тех документах, которые в тот период больше всего отвечали их политическим устремлениям. Империалистические круги, выступавшие за тесное сближение германского империализма с западными державами, особенно с Англией, стремились, как это обычно бывает в подобных случаях, исторически «углубить» свои настоящие и будущие политические планы и ретроспективно представить их как якобы упущенную в прошлом возможность. Вот почему англогерманские переговоры о союзе, имевшие место в 1898—1901 гг., приобрели особый интерес. Непринятие немецкой дипломатией английских предложений о союзе и связанных с этим условий изображалось как начало поражения Германии в мировой политике и в первой мировой войне. Эта концепция проводится в работах Иоганнеса Халлера, Эриха Бранденбурга, Ойгена Фишера, писателя Эмиля Людвига в его романе о Вильгельме II, Густава Ролоффа, Вилли Беккера** и, конечно же, в работах Фридриха Майнеке. Для последнего, очевидно, было важно подкрепить идеологическую концепцию, выдвинутую в «Идее государственного разума», фактами из дипломатической истории. И он сделал это в работе «История проблемы англо-германского союза 1890—1901 гг.»***.

Прикрываясь идеей государственного разума, которая, как писал Майнеке, должна быть «общей путеводной звездой государственного деятеля и историка» ****, он сам признает, что и в этой книге «история. .. переходит в политику» *****. Майнеке подверг критике немецких политиков, упустивших на рубеже двух веков возможность заключить союз с Англией, который обеспечил бы Германии ее место в «мировом

ments on the Origins of the War 1898—1914», London, 1926; «Documents diploma- tiques fran^ais relatifs aux origenes de la guerre de 1914», Paris, 192 —1936.

* См. А. С. Ерусалимский, Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века, М. — Л., 1948; Fritz Klein, Ober die Verfalschung der historischen Wahrheit in der Aktenpublikation «Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette 1871—1914». «ZfG» N 2, 1959, S. 318.

** J. Haller, Die Ara Billow. Eine historisch-politische Studie. Stuttgart — Berlin, 1922; E. Brandenburg, Von Bismarck zum Weltkrieg, Berlin, 1924; E. Fischer, Holsteins grosses Nein. Die deutsch-englischen Bundnisverhandlungen von 1898—1901, Berlin, 1925; E. Ludwig, Wilhelm der Zweite, Berlin, 1926; G. Roloff, Die Bundnisverhandlungen zwischen Deutschland und England 1898—1901. «Berliner Monatshefte»,

12. XII.1929; W. Becker, Furst Bulow und England 1897—1909, Greifswald, 1929. Cm. также А. С. Ерусалимский, Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века, М.—Л., 1948.

*** Meinecke, Geschichte des deutsch-englischen Bundnisproblems 1890 bis 1901, Munchen — Berlin, 1927.

**** Там же, стр. 9.

***** Там же, стр. 8.

синдикате всемогущих» * и «предохранил бы ее от катастрофы». После этого он, наконец, доходит до своего рода спасения чести мундира тех самых политиков, которых он фальсификаторски возводит на пьедестал «вождей» народа.

«Кто бы решился порицать немецкий народ и его вождей за их гордое самосознание вообще и за их притязание на мировое признание и на долю в пользовании мировыми богатствами? Это самосознание не сломлено поражением, и эти притязания сохраняют свою силу, хотя сегодня они могут быть осуществлены в совершенно иных формах, нежели те, которые были характерны для старой политики силы» ** (подчеркнуто мной. — В. Б.).

В идеологическом отношении новые формы означали слияние так называемого западноевропейского мышления с немецким. Сначала Майнеке критиковал немецкое мышление, а затем призывал к тесному политическому сотрудничеству с Англией и западными державами вообще. При этом он исходил также из необходимости предотвратить опасность преобладания Франции.

Риттер, как известно, представлял иную тактику восстановления германского империализма, хотя внешне его оценки англо-германского союза и приближаются к позициям Майнеке. Основная концепция Риттера определяется сознанием коренного противоречия между Германией и Англией и вытекающего отсюда глубокого недоверия к британской политике. Еще будучи молодым профессором в Гамбурге, он опубликовал работу*** об отношении Бисмарка к Англии и о политике «нового курса» ¹⁹. В основу был положен доклад, сделанный им 11 февраля 1924 г. в Гейдельберге. А вышедшая затем третья серия публикации «Гроссе политик» лишь подтвердила в главном**** то «понимание вещей», которое у него было и прежде.

Риттер, несомненно, прав, когда он (впрочем, после того, как другие это уже сделали) ***** сомневается в достоверности мемуаров бывшего

* Meinecke, Geschichte des deutsch-englischen Biindnisproblems 1890 bis 1901, Munchen — Berlin, 1927, S. 267.

** Там же, стр. 268.

*** Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England und die Politik des «Neuen Kurses» (далее — Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England), Berlin, 1924. (Einzelschriften zur Politik und Geschichte. Beitrage aus dem «Archiv fur Politik und Geschichte»,

7. Schrift.)

**** Там же, стр. 5.

***** M. v. Hagen, Die Bundnispolitik des Deutschen Reiches. Preussische Jahr- bucher, Bd. 186, X—XII, Berlin, 1921; Heinz Triitzschler v. Falkenstein, Die Denk- wurdigkeiten des Freiherrn von Eckardstein im Lichte der grossen Aktenpublikationen des Auswartigen Amtes. «Archiv fiir Politik und Geschichte» H. 5—6, 1924. См. также А. С. Ерусалимский, Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века, М.—Л., 1948.

германского посла в Лондоне барона фон Эккардштейна *, которые, по-видимому, должны были дать исторически обоснованный материал сторонникам ориентации германского империализма на западные державы, особенно на Англию. Он .прав также, когда подчеркивает, что внешняя политика Бисмарка ориентировалась прежде всего на Россию и что при ««новом курсе»... недостаточный контакт с Россией означал совершенно определенное сковывание» внешнеполитической «свободы действий» и в отношении Англии**. Опираясь на документы, опубликованные после мемуаров Эккардштейна, Риттер смог показать, что союз с Англией, которым якобы пренебрегли, — это легенда. Здесь он в определенной мере приближается к объективной истине и поэтому в оценке фактов частично соприкасается с марксистской интерпретацией этих англо-германских переговоров о союзе***.

Но Риттер судит об этих событиях дипломатической истории с точки зрения идеолога разбитого германского империализма; он полагал, что последний обладает достаточной силой, чтобы "вновь занять место на мировой арене без тесного союза с империалистическими державами- победительницами. Невозможность союза между Германией и Англией перед первой мировой войной он в отличие от марксистского историка Ерусалимского объясняет не небывалым обострением объективных противоречий между двумя капиталистическими странами в период вступления в стадию империализма. Риттер оперирует так называемыми вечными геополитическими факторами, «глубокими структурными различиями»**** и принципиальным «различием между бисмарковской континентальной и английской островной политикой» *****. «Антагонизм в мировой политике» между германским и английским империализмом для Риттера всего лишь углубление «коренной противоположности» германских и английских интересов ******.

Уже здесь мы видим основную схему более поздней государственнофилософской книги «Государство силы и утопия». Историческое повествование Риттера — это плохо прикрытое, а в конечном счете откровенное предупреждение немецким политикам и идеологам, которые в случае союза с западными державами хотят отказаться от значительной доли самостоятельности германского империализма и от его глубоко укоренившихся реакционных традиций. Он хочет укрепить самосознание империалистических политиков веймарской Германии перед лицом Локарн

* Hermann Freiherr v. Eckardstein, Lebenserinnerungen und politische Denk- wiirdigkeiten, Bd. I—III, Leipzig, 1919—1921.

** Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England, S. 29.

*** См. А. С. Ерусалимский, Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века (особенно введение, гл. VIII и заключение).

**** Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England, S. 11.

***** Там же, стр. 13.

****** Там же, стр. 54.

ского договора и упрочить их веру в независимую силу германского империализма. При этом он питает антианглийские настроения.

Риттер не устает подчеркивать «естественные противоречия германской и английской политики». Одновременно он выражает глубокое отвращение к любой форме демократии, к влиянию «общественного мнения» на «активного государственного деятеля» *. По его мнению, «распространение английского влияния вовне... всегда страдало от истинно английского примата внутренней политики» **. Из этого следует, что для Германии вследствие ее «континентального» «срединного положения» определяющим должен быть «примат внешнец политики», а тем самым и бисмарковский государственный разум, перед которым он преклоняется и который, обладая средствами насилия, пренебрегает общественным мнением. Риттер восхваляет также «внутреннюю сдержанность, с которой Бисмарк противостоял тенденции к союзу с Англией»***.

Риттер сознает, что действует «на самой границе научной интерпретации». Он не намерен постфактум «говорить активному политическому деятелю... как ему следовало действовать». Он хочет предостеречь чересчур горячих сторонников локарнской политики германского империализма от опасности со стороны Англии. Риттер, конечно, понимает, что Германия должна использовать английский империализм, чтобы снова стать великой империалистической державой — вывод, который, впрочем, встречается и в гитлеровском «Майн кампф»****. Разбитая Германия, рассуждает Риттер, должна стремиться «вновь подняться... под сенью Англии», «как некогда Пруссия под сенью России» *****. (Сравнение разбитого германского империализма после 1918 г. с прусским государством, поверженным Наполеоном после 1807 г., — излюбленная идея Риттера. Из этого для него вытекает идея новой освободительной войны.)

В то же время Риттер сожалеет, что практически и политически необходимо ориентироваться на Англию. Он рассматривает это как следствие «изменения обстановки в мире», замечая в этой связи: «Уже сего* дня мы достаточно сильно ощущаем, что изменение мировой обстановки означает для нас огромные трудности, и это должно быть показано в данной работе». По его мнению, «особенность проблематики англогерманского союза» всегда состояла в том, чтобы «добиться дружбы с Англией и закрепить ее, не ставя из-за этого на карту жизненные интересы Германии». «Политический гений Бисмарка истощился в поисках решения этой задачи, так и не достигнув полного успеха, а его последо

* Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England, S. 13—14.

** Там же, стр. 12.

*** Там же, стр. 35, 41.

**** Hitler, Mein Kampf, S. 705.

***** Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England, S. 71.

ватели — люди обыденного масштаба — потерпели здесь крушение»*,— пишет Риттер.

Относя политических деятелей Веймарской республики в лучшем случае к последней категории, Риттер разразился наконец призывом: «Так пусть же у нас никогда не будет недостатка в государственных деятелях, способных судить об этих вещах с трезвостью, совершенно свободной от иллюзий, без которой еще никто не добивался безвозмездно поддержки Англии»**. Эти слова и следующее заключительное предложение служат еще одним отмежеванием от чересчур готовых к соглашению локарнских политиков вместе с их идеологом Майнеке и предупреждением в их адрес. Риттер заканчивает свою книгу с повышенным пафосом: «Перед исторической наукой стоит ответственная задача: не поддаваясь влиянию политических потребностей и течений данного момента, смотреть в лицо исторической правде и тогда, когда факты истории очень неудобны политически» ***. Мы еще будем иметь случай отметить, что Риттер, забыв об ответственности, может смотреть мимо фактов, если они неудобны для его собственной политико-идеологической концепции.

В своей работе «История проблемы англо-германского союза (1890— 1901 гг.)», появившейся спустя три года после упомянутого выше сочинения Риттера «Отношение Бисмарка к Англии и политика «нового курса», Майнеке достаточно ясно полемизирует с концепцией Риттера. В 1929 г. Риттер опубликовал меньшую по размерам работу под вызывающим названием «Легенда об упущенной дружбе с Англией 1898— 1901 гг.», в которой открыто подчеркнул свои «разногласия» с Майне- ке****. Он вновь останавливается на этой теме первоначально в форме доклада, который он сделал 29 ноября 1928 г. в фрейбургском Обществе историков. В основу доклада положены, по его мнению, в «высшей степени важные материалы» появившейся в 1926 г. публикации «Британские документы о происхождении войны» *****.

Работа Риттера — своего рода продолжение его исследования 1924 г. Те же тезисы, те же аргументы. По Риттеру, «английский государственный интерес» — «полная противоположность направленности естественных жизненных интересов Германии» — сделал невозможным союз с Англией******. Поэтому для него «совершенно ясно: английская политика в 1901 г. была той же, что и во времена Бисмарка: государственные интересы островного и континентального государства были в корне раз

* Ritter, Bismarcks Verhaltnis zu England, S. 71.

** Там же.

*** Там же.

**** Ritter, Die Legende von der verschmahten englischen Freundschaft 1898— 1901, beleuchtet aus der neuen englischen Aktenveroffentlichung, Freiburg, 1929, S. 3, 12.

***** Там же.

****** Там же, стр. 11, 16.

личными, в решающем пункте английские и германские интересы разошлись. Версия же о легкомысленно упущенной дружбе с Англией не что иное, как легенда» *.

И здесь Риттер говорит не о противоречиях'между английским и германским империализмом, существа которых он не знает или игнорирует, а фактически о вневременных геополитических сущностях. Они служат ему также для обоснования его принципиальной антианглийской позиции. Довольно верная по существу характеристика англо-германских переговоров о союзе в 1898—1901 гг. .покоится, таким образом, на метафизической внеисторической теоретической основе. Она, конечно, служила его тогдашним «политическим целям, совпадая в этом частном случае с исторической истиной. В (принципе же такая теория препятствовала исследованию исторической действительности, и по мере дальнейшего развития она все больше становилась для Риттера орудием апологетики германского империализма и его особой агрессивности.

В обоих сочинениях Риттера об англо-германских отношениях можно заметить тенденцию установить более тесную связь между Германией и Россией, причем ему как будто безразлично, что в «России торжествует большевизм» **. Это было логическим продолжением его концепции, согласно которой тесный контакт Германии с Россией был сущностью почитаемой им внешней политики Бисмарка. Вполне вероятно, что в период Веймарской республики Риттер, питая глубокую ненависть к западноевропейским державам-победительницам, при всей своей принципиальной вражде к коммунизму временами возлагал некоторые внешнеполитические надежды на Советский Союз.

Внутреннюю противоречивость, из которой вытекали подобные настроения и мысли, А. Норден характеризовал как классовое явление. Он писал в этой связи: «Германская буржуазия двадцатых годов, вынужденная в результате поражения в мировой войне расстаться со всеми своими иллюзиями относительно возможности установления господства в Европе, руководствовалась в своей внешней политике весьма разноречивыми чувствами. Запад, с которым она была связана теснейшими классовыми узами, нанес Германии три сокрушительных удара: военное поражение 1918 года, Версальский мир-диктат 1919 года и франко-бельгийское вторжение в Рурскую область в 1923 г. Восток, т. е. Советский Союз, социалистический общественный строй которого был для германской буржуазии хуже чумы, оказал Германии действенную помощь: Советский Союз протестовал против версальского грабежа и, заключив Рапалльский договор, положил конец внешнеполитической изоляции

* Ritter, Die Legende von der verschmahten englischen Freundschaft 1898—1901, beleuchtet aus der neuen englischen Aktenvegoffentlichung, S. 39.

** Там же, стр. 6.

рейха; открывалась реальная возможность организации плодотворного товарообмена с Советской страной, выгодного для обеих сторон. Советский Союз был также единственной великой державой, открыто вставшей на сторону Германии во время французского вторжения в Рурскую область» *.

Это внутреннее противоречие привело немецкую буржуазию, с одной стороны, к политике Рапалло, а с другой — к политике Локарно. Последняя явилась прообразом политики Западной Германии в системе НАТО. Курс Рапалло, к несчастью для немецкого народа, был отброшен.

Наряду с такими настойчивыми и реалистичными сторонниками хороших отношений между Германией и Советским Союзом, каким был граф фон Брокдорф-Ранцау, имелись и прожектеры-авантюристы, которые, совершенно не понимая характера социалистического государства, надеялись использовать Советский Союз в целях развертывания новой империалистической агрессии. С такими нереальными проектами, как видно, носился шеф рейхсвера (1920—1926 гг.) генерал-полковник фон Сект**. В отличие от Штреземана эти империалистические политики не понимали, «что вместе с Советским Союзом вести реваншистскую политику нельзя, потому что это было во все времена несовместимо с самим характером советского строя» ***.

В 1954 г. Риттер отмежевывается от представлений, которые в начале 20-х годов побуждали к действиям таких деятелей, как Сект****. Однако это еще не может служить доказательством того, что, придавая первостепенное значение внешней политике, он во время Веймарской республики якобы всегда стоял в стороне от подобных фантастических представлений. Как же иначе следует толковать патетические фразы в биографии Штейна²⁰, написанной в 1922 г Л После описания того, как Штейн в сентябре 1808 г. в Кёнигсберге призвал царя Александра «обратить все силы против Франции», чтобы поддержать его (Штейна. — Перев.) национальные устремления, Риттер пишет: «Картина национального подъема Германии для освобождения всей Европы, с увлечением развернутая Штейном перед воображением царя, вдохновляет нас — потомков, как пророчество будущих великих свершений» *****.

Всякие расчеты на поддержку Советским Союзом агрессивных устремлений разбитого германского империализма никоим образом не противоречат закоренелому антикоммунизму германского империализма, который вынашивал планы уничтожения Советского Союза и использо

* А. Норден, Фальсификаторы, стр. 24.

** Ritter, Goerdeler, S. 126.

*** А. Норден, Фальсификаторы, стр. 33.

**** Rater, Goerdeler, S. 126.

***** fitter, Stein. Eine politische Biographie (далее — Ritter, Stein), Bd. II; «Der Vorkampfer nationaler Freiheit und Einheit», Stuttgart — Berlin, 1931, S. 67.

вания в своих целях. Подобные нереальные проекты были порождены таким государственным и историческим мышлением, которому недоступно понимание коренного нового качества социалистического государства и которое измеряет его внешнюю политику масштабами, заимствованными из идейного мира империализма.

Мы увидим дальше, что лишь после потрясений и уроков, (полученных Риттером и ему подобными в результате битвы на Волге, он сознательно начинает поворачивать на «линию Локарно», которую поддерживал Майнеке и продолжением которой стала линия НАТО.

4. Идеологическая подготовка Риттером реваншистской войны против западных держав

В период Веймарской республики Риттер столь гневно выступал ттротив западных государств-^победителей в первой мировой войне, особенно против Англии, что его следует причислить к реваншистскому направлению. Как активный участник войны он был проникнут «фронтовым духом», о чем он, как уже упоминалось, с гордостью говорил еще в 1936 г. *

В том же году он еще раз задним числом осудил «демократов 1918 года», которые, как он .писал, требовали, чтобы Германия «публичным покаянием и отказом от своей «империалистической» политики силы заслужила моральные симпатии всего мира» **. Риттер совершенно сознательно заимствовал известные формулировки Бисмарка. Если Бисмарк в 1862 г. заявил в ^русском ландтаге: «Германия с надеждой взирает не на либерализм Пруссии, а на ее силу», то Риттер вместо Пруссии и Германии сопоставляет Германию и весь мир, а в остальном подразумевает то же самое, однако для /периода лосле 1918 г.

Его книга о Лютере***, появившаяся в первом издании в 1925 г., целиком и полностью написана под знаком борьбы против западноевропейской идеологии, развитие которой Риттер .прослеживает от Ренессанса и кальвинизма.

Почти для всех направлений протестантской теологии после первой мировой войны характерна преувеличенно высокая оценка Лютера и его образа мыслей. Именно тогда появилось выражение «лютеровский Ренессанс», которое впервые было введено в оборот берлинским теологом Карлом Холлем ****. Иенский историк церкви Карл Хейсси пишет об этом: «Возвращение к Лютеру как исторической личности должно было

* Ritter, Friedrich der Grosse. См. особенно посвящение и стр. 268.

** Ritter, Friedrich der Grosse, S. 267.

*** Ritter, Luther — Gestalt und Symbol (далее — Ritter, Luther), Munchen, 1925.

**** Karl Holl, Gesammelte Aufsatze zur Kirchengeschichte, Bd. I: «Luther», Tubingen, 1921.

в то же время сделать его действенным для настоящего» *. Для многих случаев точнее было бы сказать: против настоящего. Это относится ко многим теологам и во всяком случае к Риттеру, сыну 'пастора, а позже почетному доктору теологии.

Евангелические церкви земель, которые до 1918 г. самым тесным образом были связаны со старым режимом, потеряли вместе с изгнанием немецких князей и свои summi episcopi²¹. Кроме того, они тотчас вступили в спор с демократическими силами по вопросам религиозного- воспитания в школах. Их руководители были не только врагами социализма, но и всякой последовательной демократии вообще. Это видно уже из той тесной привязанности к властям в лице правящих династий, которая восходит еще ко временам Лютера. Можно привести множество примеров участия видных теологов в пропаганде империалистической войны, освящения ими пушек и других подобных действий. Официальная протестантская теология выполняла таким образом такую же социальную роль, как и официальная историография. Именно в этом смысле прежде всего и нужно понимать «старый союз между теологией и исторической наукой», о которой писал Георг фон Белов **.

Уже первые рецензии на книгу Риттера о Лютере подчеркивали его зависимость от таких авторов книг о Лютере, как К. Холль, Э. Хирш, Р. Отто, которые выделяли «неясную и зловещую подоснову» лютеровской набожности***. Тот же рецензент указывает на «сильный национальный тон», на характеристику Лютера как «вечного немца, который способствовал самосознанию метафизической сущности немца» и «значение которого в состоянии полностью понять только немцы...»****- Историк церкви Вальтер Келер также замечает, что Лютер, согласно^ толкованию Риттера, способствовал «выполнению чаяний немецкой души». Он «не раз удачно уподобляет демоническую мощь Лютера Бисмарку» *****.

Профессиональная теология приветствовала книгу Риттера как симптом «лютеровского Ренессанса» ******. В этом и других отзывах хорошо подмечена тенденция Риттера. Выбор темы и подчеркивание немецкой сущности Лютера, которого Риттер изображает как исполнителя неясного иррационального стремления немецкой души, для него прежде всего важная политическая задача.

Это становится ясным уже по прочтении «Введения». Лютер как

* Karl Heussi, Kompendium der Kirchengeschichte. II. Aufl., Berlin, 1957,.

S. 530.

** Below, Deutsche Geschichtschreibung, S. 102.

*** «Jahresberichte fur deutsche Geschichte», 1. Jg. (1925), Leipzig, 1927_r

S. 406.

**** Там же; см. также Ritter, Luther, S. 151.

***** «HZ», Bd. 134, 1926, S. 391.

****** «Theologische Literaturzeitung», 1926, S. 34.

провозвестник вечной истины должен поднять немцев из «мрака времени» *, столь беспросветного для Риттера. Однако Риттер тотчас поясняет, что он вовсе не хочет самостоятельных действий народа. В рецензии на книгу Майнеке «Идея государственного разума» Риттер, очевидно, еще под впечатлением пролетарских массовых боев в период послевоенного революционного кризиса и, конечно, питая ненависть буржуа к ним, заклеймил господствующую в «наши дни» субъективную жизненную волю, которая выступает против исторически свершившегося **. Риттер вполне согласен с Майнеке в том, что «мрачная народная необходимость» должна быть побеждена «ясной государственной необходимостью» ***. Однако, по Риттеру****, это может быть осуществлено, особенно в Германии, лишь героями в духе Карлейля²².

Как лютеранин и немецкий буржуа, Риттер подобно самому Лютеру до глубины души преисполнен недоверия к так называемой ненаправ- ляемой массе — к «господину Омнесу». Подобно своему пророку Риттер также уповает на «чудотворцев бога» *****. В основе своей это надежда на гениального «фюрера», который, будучи рожден «милостью часа», обладает необходимой «жестокой волей», чтобы «победить грубое сопротивление этого мира» и «одним рывком сорвать оковы с немецкой сущности» ******.

Заключение к книге, озаглавленное «Образ и символ», в конечном итоге представляет собой сплошное обвинение »против держав — победительниц в первой мировой войне, упрямое утверждение и подчеркивание специфики немецкой концепции государства и общества, которая (по Риттеру) восходит еще к Лютеру. Здесь встречается утверждение Риттера: «.. .лишь мы, немцы, в состоянии полностью понять его (Лютера.— В. Б.) значение, потому что только тот, кто родствен с ним по крови и духу, глубоко понимает его сущность... лишь он способствовал самосознанию метафизической сущности немцев, лишь он поднял ее к свету. Он — это мы сами: вечный немец» *******. Этим формулировкам, которые удивительно напоминают иррациональный мрак «жизненной философии» и ее позднейшее порождение — розенберговский «Миф двадцатого века», соответствует также то, что в аморализме Ницше и в его «презрении ко всякой морали счастья» усматривается лютеровский дух.

* Ritter, Luther, S. 7.

** «Neue Jahrbiicher fur Wissenschaft und Jugendbildung», S. 101.

*** Meinecke, Staatsrason, S. 497.

**** Ritter, Luther, S. 9.

***** Ritter, Luther und der deutsche Geist. «Die Weltwirkung der Reformation», Leipzig, 1941, S. 93.

****** _Шег>_Luther, S. 74, 148.

******* Там же, стр. 151, 153.

«Метафизическая» немецкая сущность, которая, <по Риттеру, отличается прежде всего чисто религиозным исполнением долга вместо эвде- монического²³ стремления к счастью, — это та сущность, которая еще десятилетие назад должна была исцелить весь мир и которая подобно Лютеру уходит корнями глубоко в средневековье; Риттер сопоставляет ее с «западноевропейским мышлением», под которым он понимает все политические и философские прогрессивные и гуманистические идеи Ренессанса, Просвещения, а также социализма. Еще Ранке отвергал Просвещение, особенно идею народного суверенитета, демократию, а также либерализм как чуждые немецкой сущности. Риттеру не приходит на ум ничего лучше, как повторять Ранке, присовокупив социализм, который, впрочем, в его более поздних высказываниях появляется в виде призрака.

Во всяком случае Риттер, защищая крайне реакционные идеологические позиции германского империализма, умело использует тот факт, что для господствующих классов западных стран идеалы буржуазного про- греоса — независимо от их чисто технико-милитаристского аспекта — давно превратились в пустые фразы. Борьба Риттера* против западных держав внешне приобретает даже характер антикапиталистической критики справа, когда он, например, обращается против «бездушного механизма капиталистической организации труда» *. Следуя Максу Веберу, он в соответствии с извращенным идеалистическим методом, конечно, выводит ее из кальвинистских воззрений и из рационализма.

Полемика Риттера здесь имеет что-то от Нафты, того типа социального демагога-иезуита, которого Томас Манн выводит в своем романе «Волшебная гора» как идеолога клерикального фашизма **. Либеральный образ мыслей его противника Сеттембрини, наследника итальянских революционеров, по Риттеру, воплощается преимущественно в духовных традициях Западной Европы. Как немец лютеранского толка и как сильно утрированный тип Нафты, он умело использует оболочку прогрессивных идеалов революционного гражданина для лицемерной фразы. Его цель — оклеветать эти идеалы и рекомендовать государственные и общественные принципы «христианского средневековья», воплощенного в Лютере, как основы настоящего и будущего Германии. «В последнее время, — патетически восклицает Риттер, — много апорят о том, принадлежит ли Мартин Лютер средневековью или «современному миру». Гораздо более важным представляется нам вопрос о том, принадлежим ли мы сами и хотим ли мы принадлежать к «современному миру», если под этим понимать главным образом дух англосаксонской и романской культуры» ***.

* Ritter, Luther, S. 160.

** Thomas Mann, Der Zauberberg, Berlin, 1924, S. 492—503, 518—529.

»** Ritter, Luther, S. 154.

Это была прямая противоположность идеологической «линии Локарно», которую отстаивал Майнеке. Подобные взгляды такого в высшей степени политически тенденциозного идеолога, как Риттер, высказанные им в том самом году, когда был заключен Локарнский договор, следовало понимать только как сильнейшее опасение против этого договора, против немецкой империалистической «политики соглашения», как критику этой тактики с позиции идеологически замаскированной политики реванша.

Когда Риттер яштаетея вытеснить все гуманные устремления — для него они опять-таки лишь плод западноевропейской идеологии — лозунгом «Борьба и еще раз борьба» * в духе лютеровского «презрения к человеку» **, то этот боевой клич следует понимать в этом же смысле, хотя империалистическая политика не имеет ничего общего с гуманизмом. Точно так же в период крушения германского фашизма в конце второй мировой войны протестантские священники вермахта в некоторых западноевропейских лагерях для немецких военнопленных в своих проповедях, особенно в период так называемого наступления в Арденнах, или наступления Рундштедта, призывали быть готовыми к борьбе. Они делали это умышленно в плохо прикрытой теологической форме. Особенно охотно и часто цитировались при этом главы 10, 34 Евангелия от Матфея: «Не мир пришел я принести, но меч». В последней части своей книги о Лютере Риттер также уделил особое внимание этим словам ***.

В 1925 г., когда политика Штреземана привела к сближению германского империализма с западными державами и усилила его враждебную позицию в отношении Советского Союза, Риттер пошел настолько далеко, что считал задачей Германии найти «правильную середину» между Востоком и Западом ****. Его тогдашнюю внешнеполитическую позицию можно объяснить лишь возросшей враждебностью в отношении западных держав. Эта позиция ни в малейшей степени не определялась пониманием Советского Союза и подлинных интересов немецкого, народа. Внутренняя неустойчивость этой объективно положительной концепции видна и из того, что во втором издании книги Риттера о Лютере (1928 г.) тезис о «правильной середине» больше не встречается. С другой стороны, в биографии Штейна, изданной в 1931 г., появляется упомянутый выше взгляд на будущее, рассчитанный на русскую помощь. Внутриимпериа- листические противоречия иногда могут в практической политике оказаться сильнее, чем основное противоречие между империализмом и социализмом, что особенно наглядно показала вторая мировая война.

Поворот к «линии Локарно» в более поздних изданиях книги

• Ritter. Luther, S. 157.

** Там же, стр. 126.

*** Ritter, Luther — Gestalt und Tat, Munchen, 1947, S. 95.

*»** Ritter, Luther (1925), S. 163.

5 Вернер Бертольд

о Лютере ощущается лишь с 1943 г., а в 1947 г. становится официальной программой. Однако уже в 1928 г. вышло второе издание (4-я — 8-я тысяча). В 1933 г. Риттер выпустил «несокращенное дешевое издание» под соответствующим тому времени названием «Лютер — немец» *, которое, конечно, значительно лучше отвечает его тогдашней интерпретации Лютера. Уже в 1935 г. .появилось второе «дешевое издание». Таким образом, в мобилизации националистических («фёлькиш») сил книга Риттера о Лютере сыграла немаловажную роль. То же самое можно сказать о большинстве других работ, которые Риттер издал в Веймарской республике и во времена фашистской диктатуры до 1943 г.

Чтобы подготовить восстановление Германии как господствующей империалистической мировой державы, Риттер кроме личности Лютера использовал образы выдающихся деятелей освободительной войны и тогдашнее воинственное отношение к западноевропейскому иноземному господству. Особенно много внимания ан уделял личности барона фон Штейна. В конце объемистой двухтомной биографии Штейна он объясняет это так: «Задачи национальной политики во времена счастливого подъема иные, нежели в эпоху бессилия и унижения. Национальное сознание — это еще, разумеется, не национальная политика. Однако сознание необходимости поддерживать национальную волю к действию вопреки всем превратностям судьбы представляется все же политической задачей первостепенной важности. В свете этой задачи барон Штейн еще и сегодня остается образом вождя в немецкой истории»** (подчеркнуто мной. — В. Б.).

Таким образом, в биографии Штейна Риттер признает, что ставит своей целью выполнить «политическую задачу первостепенной важности» в интересах германского империализма. Нет необходимости писать о том, что, когда буржуазные идеологи типа Риттера говорят о нации и национальных стремлениях, эти понятия всегда включают конкретные признаки империализма и империалистических устремлений. Связанную с этим степень вольного или невольного самообмана или ложного убеждения нелегко установить. В разных случаях она различна. Однако она никогда не бывает настолько мала, чтобы полностью отпала субъективная вина — объективная так или иначе была бы налицо. Меньше всего оснований не видеть личной вины политически столь тенденциозного идеолога, как Герхард Риттер.

Выполняя свою политическую з'адачу, он не переставал внушать своим слушателям и читателям—в торжественных речах по случаю празднования основания «рейха» ***, в пространной биографии Штейна

* Ritter, Luther der Deutsche, Mflnchen, 1933.

** Ritter, Stein, Bd. II, S. 338.

*** Ritter, Die Staatstanschauung des Freiherrn vom Stein. Ihr Wesen und ihre Wurzeln, Berlin, 1927 (далее — Ritter, Staatsanschauung Steins); его же, Bismarcks

и в других сочинениях, — что «положение» 'Германии после 1918 г. «в некоторых отношениях удивительно» * напоминает положение Пруссии после 1807 г. То и дело он с политической целью и политической тенденцией проводит «параллели с настоящим». Из этой сконструированной им аналогии, абстрагированной от всяких конкретно-исторических условий, Риттер делает актуальные политические выводы. Он развивает тактику, при помощи которой можно успешно выступить, как он выражается, против «наших врагов».

Такая тактика нашла особенно ясное выражение в торжественной речи на тему «Государственные воззрения барона фон Штейна»**, произнесенной во Фрейбургском университете 18 января 1927 года по случаю празднования основания империи. Эта речь служила одновременно публичной вступительной лекцией в связи с занятием Риттером кафедры новой истории во Фрейбургском университете. Он сам называет ее «предварительным наброском», который следовало «затем» подробно разработать ***.

После освещения роли Штейна, а также ситуации в Пруссии накануне 1813 г. и связанных с этим проблем Риттер решительно увязывает это с «положением» разбитого германского империализма. Он пишет: «И сегодня, как топда, раздаются голоса тех, кто полагает, что вся реальная политика исчерпывается тем добровольным, беспрекословным подчинением политическим обстоятельствам, в которые нас ставит политическая воля великих держав. Они считают неотвратимым, что великая немецкая нация снова, как некогда, опускается до положения неполитического народа, будь то в области экономики или в духовной жизни, до положения нейтрализованного во внешнеполитическом отношении и поднадзорного мирного человеческого стада» ****.

Эти высказывания были направлены не только против пацифистских настроений в Веймарской республике. Риттер и здесь — не без соприкосновения с Карлом Шмиттом — стремится «определить и занять позиции в борьбе с... Женевой — Версалем...».

К «Веймару» и парламентаризму он, однако, в общем относится по- ложительнее, чем упомянутый фашистский философ-государствовед. Вообще же между государственно-правовой философией Шмитта и Риттера имеется достаточно точек соприкосновения. Оба они не только противники Майнеке и «линии Локарно», но питают глубокое отвра-

Reichsgrfindung und die Aufgaben deutscher Zukunft. Ein Wort an Bismarcks «Gross- deutsche* Krifiker, Freiburg, 1928 (далее — Bismarcks Reichsgriindung); его же, Gneisenau und die deutsche Freiheitsidee, Tubingen, 1932 (далее — Ritter, Gneisenau).

* Ritter, Staatsanschauung Steins, S. 22.

** Там же, стр. 23.

*** Ritter, Staatsanschauung Steins, S. 1.

**** Там же, стр. 22.

щение к политическому нейтралитету и «международной, космополитической политике соглашения» *.

В своей торжественной речи Риттер, продолжая аналогию между ситуацией, сложившейся после 1807 г. и периодом после 1918 г., достаточно ясно рекомендовал своим слушателям, состоявшим главным образом из студентов, 'новое, реакционное издание освободительной войны -с целью обеспечить германскому империализму мировое влияние. Подобно Фридриху Вильгельму III, которого он то и дело, в частности и здесь, берет под защиту, Риттер опасается каких бы то ни было самостоятельных действий народных масс. Поэтому он хочет соединить «политические страсти», «страстный накал» и «бурлящий поток» «патриотизма» с «мудрым государственным разумом» бисмарковского толка и поставить их под его влияние. Этот «государственный разум», по мысли Риттера, должен также «.. .выждать благоприятную расстановку европейских сил» и использовать ее **.

В опубликованной в 1931 г. биографии Штейна Риттер, однако, подчеркивает, «что большую политику невозможно проводить без героического риска». «Простой государственной мудрости», утверждает он, для этого недостаточно***. В той же биографии он сравнивает «воинственно настроенных» людей 1808 г. с «нашими сегодняшними национальными военными соединениями» ****, как он выражается. Применительно к 1931 г. к этим «соединениям» кроме «Стального шлема» следует отнести также фашистских штурмовиков СА. Далее он уверяет, что в Пруссии накануне 1812 г. «вожди» «постоянно... были озабочены тем, как бы отдельные горячие головы не выступили преждевременно» ***♦*. Таким же образом он в своей вышеупомянутой торжественной речи напоминает «горячим головам» 1927 г., что их время еще не пришло. Он ясно дает понять, что положение вещей такое же, как в 1808 г. и в 1809—1811 гг., и что еще требуется «осторожная трезвая сдержанность». По Риттеру, это означает, что к моменту, который государственный разум найдет подходящим, должно быть все подготовлено для выступления. Искажая смысл одного выражения Фихте, он советует духовно подготовить этот день «свободы».

Под свободой Риттер недвусмысленно понимает восстановление мировых позиций германского империалистического государства в духе

* Ritter, Allgemeiner Charakter und geschichtliche Grundlagen der politischen TParteibildung in Deutschland. «Volk und Reich der Deutschen», Vorlesungen, gehalten in der Deutschen Vereinigung fur staatswissenschaftliche Fortbildung, hg. v. Bernhard Harms, Bd. II, Berlin, 1929, S. 3—34.

** Ritter, Staatsanschauung Steins, S. 22.

*** Ritter, Stein, Bd. II, S. 184.

**** Там же, стр. 60.

***** Там же, стр. 61.

неоранкеанцев *. Он самым постыдным образом ссылается на справедливую освободительную войну народов против осуществлявшегося Наполеоном господства французской крупной буржуазии, как и на имя великого философа Фихте, чтобы добиться претворения в жизнь целей германского империализма и одновременно замаскировать их.

Точно так же как школьные учителя вильгельмовской поры, он вновь делает своими жертвами молодых людей, помогая идеологически под* готавливать их к новой империалистической войне. Как мы увидим дальше, ныне Риттер снова с таким же усердием занимается этой деятельностью. В это время у него появляется множество исторических аналогий, из которых очень ясно видно, что новая война представляется ему подходящим средством разрешения внутренних противоречий Вей- марской республики и вовлечения в восстановление германского империализма всех партий, которые, как он выражается, поднимутся «выше всяких партийных распрей» **.

Таким образом, интерес Риттера к освободительной войне или, точнее,— в соответствии с исторической концепцией Риттера — к ее выдающимся деятелям, особенно к барону фон Штейну, определялся его страстным стремлением обеспечить снова германскому империалистическому государству положение мировой державы. Эти же политические цели преследует, как мы увидим ниже, его постоянный и, очевидно, в сравнении с периодом кануна первой мировой войны даже повышенный интерес к Бисмарку.

Риттер особенно горд своей книгой о Штейне, которую он сам, имея в виду не только объем, называет «большой». Риттер сообщает, что «первое побуждение» заняться этой темой дал ему Эрих Бранденбург, «предложив» на Франкфуртском съезде историков в 1924 г. «внести в издаваемую им серию «Немецкие вожди» вклад краткой биографией Штейна...»***. Затем Риттер работал над ней с 1926 по 1931 г. В это время им было создано несколько работ о бароне фон Штейне****.

* Ritter, Gneisenau, S. 4, 26; его же, Bismarcks Reichsgrundung, S. 4.

**Ritter, Allgemeiner Charakter und geschichtliche Grundlagen der politischen Parteibildung, S. 31, 33; Ritter, Bismarcks Reichsgrundung, S. 18.

*** Ritter, Stein, Bd. I, S. IX.

**** Кроме уже упомянутой речи, в которой Риттер наметил основную линию книги, появились: «Vom Ursprung der Selbstverwaltungsideen des Freiherrn vom Stein». «Stephaniskos»; Ernst Fabricius zum 6.IX.1927, Freiburg, 1927; «Der Freiherr vom Stein und die politischen Reformprogramme des Ancien Regime in Frankreich. Georg, v. Below zum Gedachtnis». «HZ», Bd. 137 (1927), Bd. 138 (1928); «Die Achtung Steins, Quellenmaterial zu ihrer Erklarung». «Nassauische Annalen», 52 (1—7), 1932; «Die nationale Geschichtsschreibung und das Steinportrat, Vergangenheit und Gegen- wart», XXII. Jg. (1932), H. 1; «Der literarische Ertrag des Steingedachtnisjahres 1931». «Neue Jahrbucher fur Wissenschaft und Jugendbildung», 8. Jg. (1932); «Die preussischen Staatsmanner der Reformzeit und die Polenfrage». Deutschland und Polen, Munchen, 1933; «Vom jungen Stein». «HZ», Bd. 148 (1933).

В нашу задачу не входит подробное рассмотрение этих работ. Мы встречаем в них мысли, которые получают развитие в более поздних сочинениях Риттера или вообще характерны для его философии истории. Таковы, например, его концепции о выдающейся роли личности в истории * или о якобы имеющейся тесной связи между «демократизмом», «народным суверенитетом» и «государственным абсолютизмом» **. Эта концепция, как мы еще увидим, покоится на апологетической посылке, возникшей вследствие игнорирования социально-экономических сил, господствующих в буржуазной формальной демократии.

Согласно тогдашней политической концепции Риттера, при рассмотрении деятельности Штейна главное внимание было уделено 'не первому тому, посвященному «реформатору», а второму, имеющему подзаголовок «Поборник национальной свободы и единства». Причем Риттер выступает как против антипрусских тенденций Макса Лемана, так и против усилий буржуазно-демократических кругов так или иначе поставить .наследие Штейна на службу Веймарской республике.

В этой связи заслуживает внимания сообщение, которое сделал в

1934 г. К. Хинрихс в обзоре 1931 года в связи с памятной датой Штейна. Очевидно, он уже тогда симпатизировал нацистам. После уничтожения Веймарской республики фашистами Хинрихс расправляется «с тем сортом литературы о Штейне, которая силилась подвести историческую основу под Веймарское государство накануне его гибели, узаконить парламентскую демократию и «политику выполнения» ссылками на великий образ Штейна»***. В противоположность этому Хинрихс отмечает книгу Риттера о Штейне как противоположную духу Веймарской республики: «Она не могла появиться как пульс одной эпохи, она может существовать в холодной, сверхъясной атмосфере междуцарствия, можно сказать, даже на мертвой точке между двумя эпохами. Риттер... разрушает образ либерального Штейна до основания.. .»**** Далее Хинрихс восхваляет «более или менее удавшееся восстановление справедливости по отношению к старому прусскому государству, которое играло у Лемана роль мрачного фона для отражения блеска реформ» *****.

В самом деле Риттер прилагает все усилия, чтобы представить прусское государство по возможности как светлый «фон». А так как трудно все же дать образ Штейна без противопоставления его прусскому юнкерству и политическим представителям прусского государства, а так-

* Ritter, Vom Ursprung der Selbstverwaltungsideen des Freiherm vom Stein, S. 32; его же, Der Freiherr vom Stein und die politischen Refbrmprogramme des Ancien Regime. «HZ», Bd. 137, S. 443.

** Там же, т. 138, стр. 42.

*** «Jahresberichte fiir deutsche Geschichte», 7.Jg. (1931), Leipzig, 1934, S. 365.

**** Там же.

***** Там же.

же без упоминания его позднейшего равнодушия к этому государству вообще, то Риттер склоняется к тому, чтобы в этом отношении принимать Штейна не совсем всерьез. Во всяком случае для него — Риттера — Штейн не является носителем прусского государственного разума и реальной политики, которые для Риттера — решающие ценности, которыми измеряются исторические личности. В этой связи историк Франц Шнабель, тогда еще часто высказывавший трезвые суждения, констатировал в ответе на критику его книги о Штейне Риттером: «Критика с полным правом отмечала («Зюдвестдейче шульблеттер» № 2, 1932), что господин профессор Риттер любит в своих сочинениях рассматривать своих героев «несколько свысока». Полагает ли Риттер всерьез, что это и есть «подлинный образ национального героя»? Я не умолчал о рамках, которые были поставлены Штейну. Но во всяком случае я не измерял Штейна теми взглядами реальной политики, которые служат для господина Риттера «научными» истинами и перед которыми Штейн, конечно, не может устоять» *.

По существу Риттер прав в сравнении с Максом Леманом и Францем Шнабелем, рассматривая в качестве духовного источника Штейна не идеи Великой французской революции, а скорее английские учения. Решающее значение имели также непосредственные впечатления, по* лученные им от промышленной революции в Англии. Однако Леман и Шнабель относились с известным критицизмом к гнилости и исторической отсталости прусского государства. С этой точки зрения их оценка Штейна не столь сильно заслонялась фигурой Бисмарка, как это имеет место у Риттера.

Осуждая антипрусские настроения, которые проявлялись в дни памяти Штейна в 1931 г., Риттер писал: «Так же мало пользы я вижу в том, что в торжественных речах то и дело подчеркиваются «великогерманские взгляды» Штейна, которые ставятся в контраст с боруссизмом (пруссачеством. — Перев.) Бисмарка»**. Мы увидим скоро, что когда Риттер выступает против великогерманских взглядов в XIX столетии, то он под этим имеет в виду прежде всего демократический путь объединения Германии и демократизм вообще.

Штейн, конечно, не был ни демократом и революционером, ни либералом. Франц Меринг объясняет его воззрения преимущественно традициями дворянства, которое подчинялось непосредственно императору, а не суверену той или иной земли и из среды которого Штейн вышел ***, Однако Меринг отмечал также, что Штейн «ненавидел» князей и признавал «своей родиной только Германию»****. Следует принять

* «Neue Jahrbucher fur Wissenschaft und Jugendbildung*, 8. Jg. (1932), S. 282.

** Там же, стр. 266.

*** Franz Mehring, 1807—1812. Von Tilsit bis Tauroggen, Stuttgart, 1912, S. 24.

**** Там же, стр. 25.

во внимание и его известные уничтожающие суждения об остэльбских баронах, которых он сравнивал с хищными зверями, а также ту ненависть, которую эти бароны и прусский король питали к Штейну. Эти мысли и чувства при всей их противоречивости и различной мотивировке дают известное представление об отношениях между имперским бароном и силами подлинного буржуазного прогресса. Меринг пишет далее, что та грубость, с которой Штейн относился к «сильным мира сего», придавала «ему революционный оттенок»*. Далее следует отметить присущий ему, Гнейзенау и другим реформаторам истинный пафос, который не чужд гражданину. Но именно этот пафос Риттер рассматривал с известным скепсисом, напоминающим скептицизм Фридриха Вильгельма III, к которому Риттер, как уже упоминалось, питает полную симпатию. Как не напомнить здесь то место из «Ревизора» Гоголя, где городничий находит весьма предосудительным, что учитель по исторической части объясняет с излишним жаром **.

Страх перед революционным подъемом связан у Риттера с тем, что хотя он и стремится использовать народ для целей империалистической политики реванша, однако он ни в коем случае не хочет допустить его подъема, который вышел бы за рамки, поставленные реакцией, и в конечном счете мог бы даже повернуться против нее. Весь энтузиазм и все силы народа должны, по его мнению, не только служить реакции, но и быть под постоянным контролем и надзором реакционного государственного разума. В 1931 г. центр тяжести перенесен на Штейна как «образ вождя в немецкой истории», в котором воплощена «национальная воля к действию» ***.

Другую трактовку мы находим в сильно сокращенном и «обновленном издании» 1958 г. Здесь главное значение Штейна сводится к роли «центральной фигуры» в «специфически немецкой форме либерализ- ма» ****. С этой формой, а также с политико-идеологической ситуацией, которая обусловливает подчеркивание иной стороны биографии Штейна в издании 1958 г., мы познакомимся в связи с анализом книги Риттера «Европа и германский вопрос», выпущенной в 1948 г. Об эпохе Штейна Риттер заявляет в 1958 г. следующее: «Сегодня, после катастрофы двух мировых войн, мы смотрим на эту эпоху в немецкой истории с совершенно изменившейся точки зрения. То, что искали в ней наши отцы,— окрыляющего вдохновения в борьбе сначала за создание национально

* Franz Mehring, 1807—1812. Von Tilsit bis Tauroggen. Stuttgart, 1912, S. 26. О Штейне см. также •Joachim Streisand, Deutschland von 1789 bis 1815, Berlin, 1959,

S. 146. ...................

** H. В. Гоголь, Ревизор, действие I, явление I. Правда, гоголевского учителя истории едва ли можно причислить к прогрессивным людям.

*** Ritter, Stein, Bd. II, S. 338.

***• Ritter, Stein. Eine politische Biographie, 3.Aufl., Stuttgart, 1958, S. 11.

го государства, позже —за утверждение и приумножение его престижа как великой державы — не может быть привлекательным для нашего- поколения. Нет более великих держав среди чисто европейских государств, тем более нет великой германской державы» *.

Это заявление, однако, как мы еще увидим дальше, нельзя понимать так, что Риттер перестал выступать за господство германского империализма, возрожденного в атмосфере «холодной войны». Более того, он использует как раз свой тезис о специфически немецком либерализме и реакционную немецкую историческую концепцию, чтобы содействовать завоеванию западногерманским империализмом ведущего положения и в идеологической области. Об этом будет сказано в соответствующем месте.

Помимо проявленного им интереса к Штейну, Гнейзенау²⁴ и прочим ввдным деятелям освободительной войны Риттер особый интерес проявил к Бисмарку, которого он наряду с Фридрихом II представлял в самых светлых тонах как носителя истинного государственного разума, как звезду первой величины в истории вплоть до наших дней. Это нашло особое выражение в «торжественной речи, произнесенной 18 января 1928 г. во Фрейбурге на публичном празднике по случаю годовщины основания империи». Темой выступления было: «Основание империи Бисмарка и задачи будущего Германии. Слово к «великогерманским» критикам Бисмарка» **. «В содружестве» с тогдашним приват-доцентом Рудольфом Штадельманом Риттер в 1932 г. предпринял «новое критическое издание» «Мыслей и воспоминаний» Бисмарка и написал для них предисловие ***. При этом он проявил такое желание выразить свое почтение «ее светлости княгине», которое напоминает склонности созданного Томасом Манном образа представителя загнивающего буржуазного общества Феликса Крулля, которому доставляло «радость» «кланяться и... часто употреблять обращение «Ваше величество»»****.

Как бы живой образ Риттера ни отличался от литературного образа Феликса Крулля, ему не чужды консервативные политические взгляды, которые Томас Манн вложил в уста своего героя и которые представляют своего рода продолжение полемики иезуита Нафты с либералом Сеттембрини из «Волшебной горы». Выпады Крулля против «радикальных. .. элементов», которые, «как грызуны, подтачивают корни общества», против «идеи равенства» и «друзей народа», которые лишают

* Ritter, Stein. Eine politische Biographie, S. 9.

** Ritter, Bismarcks Reichsgriindung.

*** Bismarck, Die gesammelten Werke, Bd. 15; «Erinnerung und Gedanke. Kri- tische Neuausgabe auf Grund des gesamten schriftlichen Nachlasses», hg. von Ritter in Gemeinschaft mit Stadelmann, Berlin, 1932.

**** Thomas Mann, Bekenntnisse des Hochstaplers Felix Krull. Der Memoiren erster Teil, Berlin, 1956, S. 340.

массу ее религии, сдерживающей ее в счастливых рамках набожности *, пронизывают всю деятельность Риттера в духе реакционного лютеранства. Со времени Крестьянской войны лютеранство самым тесным образом связано с феодальной знатью. Можно с уверенностью сказать, что во время народного референдума о безвозмездном отчуждении собственности князей, состоявшегося 20 июля 1926 г., голос Риттера, конечно, не был среди тех 14,5 млн., которые высказались за экспроприацию экспроприаторов — высшей помещичьей знати. Год спустя он опубликовал статью по случаю дня рождения бывшего баденского великого герцога Фридриха II, в которой счел нужным еще раз публично выразить свою любовь к их княжеским высочествам **.

В упомянутой выше торжественной речи, которая была составлена как «слово к «великогерманским» критикам Бисмарка», Риттер в 1928 г. выступает, собственно говоря, главным образом против критики Бисмарка со стороны демократических кругов. С возмущением разделывается он с противниками «бисмарковского учреждения империи», вознамерившимися быть всезнайками «в такой момент», когда старый рейх (который при всех его внутренних трудностях, как полагает Риттер, все же оставался неслыханно сильным и здоровым) потерпел поражение от превосходящих сил наших врагов, подвергся столь глубокому унижению. Они, возмущается Риттер, без устали отыскивают внутренние слабости и трещины «старой системы», как если бы не внешняя катастрофа, а внутренняя гнилость и дряхлость политической системы были подлинной причиной нашего поражения ***.

Эта резкая отповедь критикам господствовавшего во Второй империи антидемократического режима касается и Макса Вебера, который в противоположность основному течению официальной немецкой идеологии, как известно, рассматривал формальную буржуазную демократию как существенную внутриполитическую предпосылку успешной империалистической экспансии ****. Риттер же, напротив, придерживается того мнения, что в этом лучшем из миров все в основном поставлено как нельзя лучше. Поэтому он клеймит как «высокомерие» требование о «разрыве с историческими традициями» и «снесении до основания здания бисмарковского государства, чтобы совершенно заново строить на расчищенной почве». Он хочет способствовать лишь дальнейшему развитию того, что «уже было создано во Второй империи» *****.

* Thomas Matin, Bekenntnisse des Hochstaplers Felix Krull. Der Memoiren erster Teil, S. 358.

** Ritter, Zum 70. Geburtstag des Grossherzogs Friedrich II. «Freiburger Zeitung». 8.VII.1927. Эту статью автору не удалось получить.

*** Ritter, Bismarcks Reichsgrundung, S. 5.

**** м_ах Weber, Gesammelte politische Schriften, Munchen, 1921.

***** Ritter, Bismarcks Reichsgrundung, S. 20.

Во избежание всякого недопонимания поясним: здесь речь идет не о социально-экономическом базисе возникшей при Бисмарке империи, которую Карл Маркс полно охарактеризовал в 1875 г. как «обшитый парламентскими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм...» *. «Исторический опыт», по Риттеру, состоит в том, чтобы восхвалять антидемократизм в духе реальной политики после 1848 г. как «трезвый политический взгляд, который «в бесконечных боях был завоеван... дедами» в напряженные десятилетия между 1848 и 1871 гг.». Этот опыт «дедов» не должен быть утрачен «в водовороте политических страстей тех, кто тогда был разочарован, должен был быть разочарован и сегодня выступает со страстным обвинением». Это «нанесло бы совершенно непоправимый ущерб»**.

Риттер использует таким образом свой тезис о мнимой невозможности демократического пути объединения Германии, чтобы оклеветать как иллюзорные буржуазно-демократические устремления в 1928 г. Даже если бы этот тезис был верным, из него невозможно было бы сделать эти политические выводы. Однако категорическое утверждение: это не могло быть иначе, так как произошло именно так — превращает историю как раз в тот механический процесс, который противники исторического материализма пытаются приписать ему. В основе подобного утверждения лежит метафизический разрыв диалектической связи между свободой и необходимостью, о чем будет подробно сказано ниже.

Объединение Германии реакционной прусской военной монархией под политическим руководством юнкера Бисмарка было так же «безусловно» неизбежно, как — в иное время и в иных общественно-политических условиях — победа фашизма в Германии. Демократический путь объединения Германии был вполне объективной реальной возможностью в 1848 г., а затем в 60-е годы. Представлять как реально политическую заслугу предательство буржуазии и банкротство мелкой буржуазии, в силу которых эта возможность не стала реальностью еще в 1848—1849 гг., значило бы снять проблему исторической ответственности***. Риттер, однако, снимает вину с буржуазных и мелкобуржуазных дедов и прадедов, чтобы внуки и правнуки, используя принцип

* К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 28.

** Ritter, Bismarcks Reichsgrundung, S. 8.

*** Ritter, Europa, S. 70. Доказательства реальной возможности демократического объединения Германии см. Engelberg. Deutschland von 1849 bis 1871, Berlin, 1959; Rolf Weber, Kleinburgerliche Demokraten in der deutschen Einheitsbewegung. 1863—1866, Leipzig, 1958.

наследного греха, могли узаконить отказ от демократии как замечательный обычай предков.

Борьба Риттера против великогерманцев также служит оправданию реакционного пруссачества Бисмарка и тем самым клевете на демократию. В политических тезисах Риттера то и дело слышится изречение мракобеса Фридриха Юлиуса Шталя, прусского философа-государство- веда периода реакции: «Авторитет, а не майоритет» (большинство).

Впрочем, в 1928 г. Риттер объявляет себя «искренним сторонником великогерманского сообщества», который не желает «оставлять в беде своих братьев в пограничных провинциях». Он полагает, что ни один «патриотически настроенный немец не может сегодня думать иначе» *. Однако и этот экспансионистский план германского империализма, осуществленный при Гитлере, мыслился в духе традиций реакционного пруссачества, воплощенного в Бисмарке. Для укрепления и дальнейшего развития созданного Бисмарком реакционного государства и возрождения германского империализма Риттер призывает воспитывать все «сословия» в интересах государства и привлечь их к разделению государственной «ответственности».

Эта идея явно заимствована у Онкена. Во всяком случае она имеет так же мало общего с демократией, как и сделанное в 1914 г. Вильгельмом II заявление, что отныне он не знает партий, а лишь немцев. В том же духе Риттер закончил свой доклад о Бисмарке словами: «Дойчланд, Дойчланд юбер аллее, юбер аллее ин дер вельт» (Германия, Германия превыше всего на свете) **. .

Подведем итог. Проблема, больше всего занимавшая Риттера в период Веймарской республики, — это усиление германского империалистического государства и превращение его в господствующую в мире державу первого ранга. Его интерес к истории и ее интерпретация определяются этой главной политической целью***. В этом смысле главное место в публикациях Риттера занимают три личности германской истории: Лютер, Штейн, Бисмарк.

Лютер служит символом, воплощением и даже основоположником немецкой сущности, которая в корне отличается от западноевропейской и превосходит ее морально. Штейн для Риттера — олицетворение исполненного сильных страстей подъема, в котором немецкая сущность восстала против угнетения ее западноевропейской властью, воплощенной в Наполеоне, и сбросила ее. Личность Бисмарка воплощает антидемократический и реакционный государственный разум прусского толка.

* Ritter, Bismarcks Reichsgrundung, S. 22.

** Там же.

*** Ritter, Allgemeiner Charakter und geschichtliche Grundlagen der politischen Parteibildung, S. 34; его же, Der Oberrhein in der deutschen Geschichte (далее — Ritter, Oberrhein). «Freiburger Universitatsreden» H. 25, Freiburg, 1937, S. 4.

Этому разуму отведена решающая роль в направлении националистических страстей и определении благоприятного момента для их развязывания.

Довольно ясно выраженный вывод из историко-политических изысканий Риттера — это новая война германского империализма против западных держав с целью сбросить оковы Версальского договора, создать новую германскую мировую державу. Подготовку этой войны он предпочитает вести на почве Веймарской республики, к которой он относится несколько положительнее, чем консервативная «немецкая национальная народная партия». Восстановление монархии в новых условиях представляется ему не подлежащим обсуждению.

Внутриполитические взгляды Риттера в веймарский период выражены не столь определенно, как внешнеполитические. В соответствии со своей философией истории, которая в основном является лишь идеологическим выражением его политических интересов, он и здесь подчиняет внутреннюю политику внешней. Его высказывания совпадают — даже в терминах — с политико-идеологическими воззрениями ведущих представителей немецкой национальной партии и даже с ее программой *.

* Hans Erdmann v. Lindeiner-Wildau, Konservatismus. «Volk und Reich der Deutschen», Bd. II, S. 35—61, особенно стр. 49 и след.

Ill

ОТНОШЕНИЕ РИТТЕРА К ФАШИЗМУ

Чем полнее произойдет слияние государства н нации, составляющее основное содержание политического развития наших дней и высшую цель нашего нынешнего- государственного руководства, тем больше будет наша надежда на утверждение в будущем свободы, мощи и престижа Германии, на все большее их возрастание вопреки всем опасностям, которые окружают нашу страну. Действительно единый и внутренне связанный со своим национальным государством народ может быть уверен в том, что на Рейне больше не повторятся мрачные картины бессилия и позора Германии, о которых мне пришлось так много рассказывать. Быстрый взлет из глубочайшего унижения, который мы пережили в итоге этой долгой истории, станет тогда началом новой, еще более величественной и прекрасной поры.

Риттер, 1937 г.

Перед лицом подобных высказываний, относящихся ко времени, когда господствовала система, преступный характер которой достаточно хорошо известен и которую с та*сим энтузиазмом Риттер восхвалял как исполнение германской миссии, возникает вопрос, чему следует больше удивляться: снисходительности властей, оставивших Герхарда Риттера в 1945 г. в должностях и званиях, или наивности Риттера, который стремится стать историографом именно третьей империи.

Рёгеле, 1950 г.

30 января 1933 г. в Германии к власти пришла нацистская партия, которая по своим целям была близка Риттеру и «национал-консервато- рам» и которая приступила к осуществлению их политических надежд. Риттер не жалел сил для восхваления «национальных» заслуг этой партии, подчеркивая свою общность с немецким фашизмом. Его оговорки в отношении фашизма в основном были теми же, что у «национал-консерваторов» и немецкой национальной партии. Однако подобно этим партиям, которые пошли на соглашение с фашистами на почве антикоммунизма, антидемократизма и национализма и в большинстве своем примкнули к фашизму, Риттер выразил свое полнейшее согласие с ними.

В 1945 г. Риттер похвалялся тем, что в 1932 г. якобы «провел огромное собрание антинацистов в городском зале (во Фрейбурге. — В. Б.)»*. В то же время в марте 1933 г. он счел необходимым опубликовать газетную статью под названием «Карл Маркс — пророк классовой борьбы» **. В 1934 г. последовала еще одна аналогичная статья под заглавием «Гинденбург как историческая личность»***. Этот представитель германского милитаризма в кресле рейхспрезидента Веймарской республики, приведший фашистского палача в имперскую канцелярию, превозносится Риттером как воплощение старопрусских добродетелей. Гитлер, которому тогда было 45 лет, получает льстивую характеристику: «молодой фюрер нового рейха». Далее в статье говорится: «Вожди революционного движения (между прочим, Риттер и после 1945 г. так называет фашизм. — В. Б.) часто во всеуслышание высказывали желание закрепить и обновить лучшие старопрусские добродетели». Иллюстрацией к статье Риттера было большое изображение сцены рукопожатия представителей милитаризма и фашизма в так называемый день Потсдама ²⁵. В надписи говорится: «Хранитель великих старых традиций и фюрер мощного молодого движения объединились». 16 апреля

* Ritter, Ein Professor im Dritten Reich. «Kurier», 2.11. 1946, S. 5 (перепечатано из «Die Gegenwart», I.Jg., N 1, S. 23—26). Просмотр фрейбургских газет, выходивших в 1932 г., не дал сведений о такого рода «огромных собраниях». Опрос антифашистов, которые тогда принимали участие в политической жизни Фрейбурга, также не подтвердил этого.

** Ritter, Karl Marx, der Prophet des Klassenkampfes. «Der Tag» (Unterhal- tungsrundschau), 14.111.1933. К сожалению, автору не удалось посмотреть эту статью.

*** Ritter, Hindenburg als historische Gestalt. «Die Woche» (Sonderheft), 2.VIII.1934.

6 Вернер Бертольд

1937 г. Риттер произнес в актовом зале Фрейбургского университета «речь... по случаю торжественного зачисления студентов». Его выступление было посвящено теме «Верхний Рейн в немецкой истории» *.

К тому времени «линия Локарно» была уже сильно поломана в результате политики немецких фашистов, которую западные державы, впрочем, терпели и поощряли. Еще в октябре 1933 г. Германия вышла из Лиги наций. 16 марта 1935 г. гитлеровское правительство объявило о введении всеобщей воинской повинности и о создании современной военной авиации. Главный фашистский демагог Иозеф Геббельс заявил в 1936 г.: «Хорошо, мы признаем теперь, что с 1935 г. усиленно вооружались».

Новый рейхсвер получил 7 марта 1936 г. приказ Гитлера о вступлении в демилитаризованную Рейнскую зону. Это была прелюдия к агрессии против Франции. Во второй половине 1936 г. в ходе развязывания и проведения фашистского мятежа против законного, даже с точки зрения всех буржуазно-демократических правовых понятий, правительства Испанской республики началось применение новой немецкой военной авиации. Применение пикирующих бомбардировщиков, пресловутых «штукас», было дополнено использованием танков и броненосца «Дойчланд».

Военная машина германского фашизма совместно с итальянской проводили генеральную репетицию второй мировой войны. Герника и Альмерия стали потрясающими символами разрушительной ярости германского империализма. Для подготовки еще больших военных преступлений и развязывания второй мировой войны в октябре 1936 г. была создана так называемая ось Берлин — Рим, а в ноябре — «Антикомин- терновский пакт» между Германией и Японией, к которому год спустя присоединилась также Италия.