ГЛАВА VIII

Выгрузка самолета. — Предстоявшие задачи. — Первый полет Чухиовского. — Счастливая посадка. — Гидрологи­ческие работы со льда. — Водолазы. — Экскурсия на лыжах.

Как только мы пришвартовались ко льду, палубная и машинная команды начали выгрузку бревен и досок для устройства помоста по которому должен был быть спущен наш тяжелый самолет.

Работы по устройству помоста и спуску самолета, кото­рыми руководил Б. Г. Чухновский, продолжались всю ночь на 7-го июля. Двумя кранами материал для постройки спускался на лед. Уже к семи утра было закончено устрой­ство ската для самолета. Четыре бревна под углом с по­моста палубы спускались на лед и были обшиты двух­дюймовыми досками. Для упоров под бревнами были по­ложены стелажи, крепление было сделано скобами и най- говыми. Затем у помоста закруглили стойки, чтобы легче на талях самолет перенести с помоста, на котором он стоял во время пути.

Когда эта работа была закончена, объявили аврал и всю команду и других участников экспедиции вызвали наверх для спуска самолета.

Доски ската были смазаны маслом и под руководством Чухновского самолет осторожно, заботливо спустили на лед, приступивши затем к спуску крыльев и других частей. Одновременно на льду устраивались клетки, чтобы удобнее крепить плоскости самолета. Выгружается бензин для него. К 11 -ти часам плоскости были прикреплены и бен­зин налит в баки.

Наша стальная птица стояла на льду, широко раскрыв свои могучие, немного приподнятые крылья и производила впечатление своей величиной и мощностью. Самолет дол­жен нам помочь определить дальнейший маршрут «Кра­сина», стать глазом экспедиции, летая надо льдом, над морскими волнами, и сказать нам, какие препятствия лежат на нашем пути и насколько они преодолимы.

Утром один из кочегаров убил тюленя на нашем аэро­дроме. К сожалению, я узнал об этом, когда уже была с него снята шкура, так что нельзя было из него впослед-

7*

99

ствие сделать чучело для музея. Тюлень был пудов на шесть весом.

Дежурный радист Бакулин принял шведскую прессу. Вот что сообщал очередной

Бюллетень № 12.

Л/к. «Красин»                                                  7-го июля 1929 г.

Летчик Лундборг спасен

По сообщению капитана Торенберга 6-го июля поручик Шиберг спас на самолете капитана Лундборга.

J у д ь б а второй группы с «И талии» *).

В четверг 6-го июля опубликован рапорт генерала Но­биле об аварии дирижабля «Италия». Нобиле сообщает, что через 20 минут после падения гондолы на горизонте к востоку образовался черный дым. В заключительной части говорит о том, что дирижабль сгорел и что ни один из людей второй группы не спасся.

Воздушные разведки

Торенберг в четверг сбросил с гидро-самолета группе бывшей Нобиле продовольствие и другие предметы, а так­же произвел разведку над побережьем Норд-Остланда, и близлежащими островами.

Упланд произвел разведку западного, южного и вос­точного побережья Норд-Остланда, а также сбросил группе продовольствие.

Лундборг был спасен, но на льдине оставалось еще пять человек и трое в группе Мальмгрена — восемь человек, требовавших нашей помощи.

Меня крайне удивило категорическое заявление в ра­порте генерала Нобиле, что «дирижабль сгорел и что ни один из группы не спасся».

Что же значила телеграмма Читта ди Милано «Краси­ну» от 4-го, т. е. за два дня до опубликования рапорта, которая буквально гласила: «извещаю Вас, что наибольшим интересом является установление судьбы группы, остав­шейся с дирижаблем, которая может быть в 10—30 милях

*) Тогда второй группой назывались те. которые были отнесены на дирижабле.

к востоку от последней стоянки». Я не знал, чем можно было объяснить противоречие этих двух документов. Читта ди Милано просила узнать о судьбе людей, которых Но­биле, находившийся на Читта ди Милано, считал безуслов­но погибшим.

Закончив сборку самолета, сборщики пошли на лыжах для детального осмотра поля.

Они захватили с собою анилиновые краски и ими от­мечали бугры и неудобные места на ледяном аэродроме. Получалось, действительно, очень приметно.

Затем приступили к опробованию моторов. Правый мотор заработал сразу, левый же и средний пришлось много раз проворачивать, пока они не начали действовать, как следует, четко и регулярно.

О деятельности других экспедиций мы сегодня узнали по телеграммам Читта ди Милано коменданту Торенбергу на судне «Квест»:

«В случае ваших полетов над островом Фойн просьба принять во внимание, что, быть может, там или на острове Шиблер находится капитан Сора стоп Найдите возмож­ность известить его, что генерал Нобиле находится на борту и что Сора должен вернуться обратно или ждать помощи там где они находятся стоп Извещение должно быть написано по немецки, так как капитан Сора не по­нимает по английски стоп Быть может, Сора вернулся об­ратно в Беверли-Зунд стоп Если возможно пусть лейте­нант Сарко отправится туда к конечному пункту южного берега Беверли-Зунд, где он может получить инструкции от наших людей, находящихся там».

Как известно, мы впоследствии действительно обнару­жили Сора на острове Фойн.

«Пойти в воздух» было невозможно из-за тумана и в О часов 40 минут был сделан первый круг по льду.

Пропеллеры завертелись, загудели, прорезали воздух характерным шумом, самолет покачнулся, рванулся и на­чалась «рулежка». Сделав большой круг, самолет вернулся к прежнему месту. Моторы работали безукоризненно.

Наступил день 8-го июля, который был знаменателен для всех нас.

Самолет в первый раз пошел в воздух.

Ночью спустился густой туман, так что ни островов, ни берегов не стало видно. Видимость была всего —*/* мили и температура ночью колебалась от 0° до 1° Ц.

Ледокол продолжал стоять в шестичасовой готовности у ледяного поля. «Аэродром», после большого оживления на нем, совсем опустел, — все, за исключением вахтенных, отдыхали после тяжелого аврала. Летчики совершенно из­маялись — за двое суток они спали всего лишь несколько часов и сильно устали. Казалось, что сама природа по­кровительствовала нашему отдыху, — вследствие густого тумана все равно нельзя было ничего предпринимать.

С утра температура повысилась до 2° Ц., и, хотя погода стояла пасмурная и берегов Северо-Восточной Земли все еще не было видно, однако, видимость была уже 5—6 миль.

Перед полетами надо было на плоскостях изобразить две ярких красных звезды.

В кают-кампании приготовлялись из бумаги шаблоны, которые затем были очерчены по правой и левой плоскости. Корреспондент «Красной Газеты» промыл керосином плос­кости, нарисовал две звезды, которые затем выкрасил в красный цвет, — самолет получил свое лицо.

Эти самые звезды удивили через два дня весь мир.

Задачи, которые стояли тогда перед нами, я формули­ровал в интервью, данном мною нашим журналистам и итальянскому корреспонденту:

«Еще в Ленинграде, при планировании двух экспедиций «Малыгина» и «Красина», нам было ясно, что оба корабля могут встретиться с большими препятствиями в осуще­ствлении своей цели. Но для нас, вместе с тем, было оче­видно, что «Красин» скорее достигнет мыса Лей Смит, чем всякий другой корабль.

«Малыгин» по тоннажу и по силе машин, как известно, уступающий «Красину», был послан в восточном направле­нии. «Красин» же должен был достигнуть группы Вильери по западному маршруту и вы все были свидетелями нашего быстрого продвижения, пока ветрами не прижало полярный лед к побережью и островам, что препятствует нашему про­движению вперед.

Мы предвидели возможность такой задержки и взяли с собою мощный самолет, который теперь должен сослу­

жить свою незаменимую службу экспедиции. Летная груп­па получает задание произвести детальную разведку льда, произведя полет к восточному и южному побережью Се­веро-Восточной Земли и к проливу Гинлопен. В зависи­мости от результатов разведки наметится путь корабля. Если подвижка льда, которая замечается последнее время, будет продолжаться, тогда в ближайшие же дни мы пойдем вперед к группе Вильери. Если же условия льда будут оставаться неблагоприятными, мы должны быть готовыми изменить свой план.

Если нельзя будет пробиться к северу от Северо-Во­сточной Земли, итальянцев нужно взять с юга, пройдя про­ливом Гинлопен. Протяжение этого пути 250—300 миль. Можно расчитывать, что в проливе и к югу от Северо­Восточной Земли будет встречен годовой, проходимый для «Красина» лед. Сейчас у нас имеется запас угля в 1700 тонн, из них 1000 тонн нужно оставить на обратный путь. Принимая во внимание ежедневную потребность в 100—120 тонн, я надеюсь, что этого количества угля нам хватит, чтоб пройти к итальянцам. В случае же тяжелых льдов по пути нашего следования, надо считаться с возможностью возвращения к Западному Шпицбергену, в Адвент-бей, для догрузки углем.

Мы прибыли в полярные воды, — прибавил я — ран­ней арктической весной, когда льды являются наименее до­ступными. Ни один корабль до нас не посещал этот район в это время года, — поэтому терпение и выдержка, — с каждым часом условия должны улучшаться. Мы дали обещание сделать все, что может быть в силах человека для спасения погибающих людей, и мы свое обещание вы­полним во что бы то ни стало».

Б. Г. Чухновский выдвигал идею организации авио-базы где либо на береговом припае после своего пробного полета, поэтому я телеграфировал Комитету в Москву:

«После испытания моторов Чухновский совершит проб­ный полет в частности присмотрит резервную базу на по­бережье тчк Предполагается что второй полет совершит для ориентирования места группы Вильери также для вы­яснения ледяных условий дальнейшего похода».

С другой стороны, из Москвы я получил известие, что срок работы «Малыгина» истекает и нам предписывалось

принять самолет Бабушкина, собирающегося к нам вы­лететь.

Таким образом, экспедиция «Красина» как бы явилась центром всего спасательного дела в этом районе.

Как бы в подтверждение этой мысли я получил радио:

«Большинство спасательных экспедиций в своей работе базируются на работе «Красина». «Читта ди Милано» на­ходится в стадии посылки норвежского промыслового суд­на «Браганца» в восточном направлении, чтобы «Браганца» возможно ближе подошел к группе Вильери. С «Браганца» отправятся партии на санях и на ботах. Все это займет некоторое время. Является весьма трудным, и даже не­вероятным, в смысле приближения к группе Вильери даже в расстоянии нескольких километров. Наши большие гид­ропланы могут вести только разведку и снабжать группу, но с большим трудом, так как их базой служит отстоящий далеко Кингсбей. Что касается шведских экспедиций, то я думаю, что они будут заняты поисками группы Мальм- грена и, быть может, смогут снять со льдины одного ра­неного из группы Вильери.              Читта ди Милано».

С утра решено было совершить пробный полет.

В 10 часов 15 минут был пущен средний мотор, потом другие два мотора сразу же заработали.

Вся команда была вызвана на лед для подравнивания нескольких торосов и для засыпки имевшихся ухабов.

Наши летчики уже сидели в кабине самолета. Чухнов- ский и Страубе рядом, сзади выглядывает краснощекое лицо Алексеева и маленькая фигура борт-механика Шела- гина. Другой механик Федотов оставался на льду.

Дан был газ и винты с бешеной скоростью завертелись в воздухе.

Страубе замахал рукою, чтобы люди на льду осовобо- дили дорогу. Самолет покачнулся и медленно пополз впе­ред, переваливаясь с бугра на бугор, окунаясь лыжами в снеговые впадины и оставляя широкий след. Вот еще быстрее завертелись винты, затем тоном выше раздалось резкое гудение, самолет еще быстрее пошел вперед, очень высоко подскочил на бугре, крепко зацепив лыжей за ле­дяную корку и, в какой-то неуловленный момент, отделился ото льда. На фоне снега обрисовывались огромные плос­

кости и широкие лыжи, как поджатые лапы какого-то пер­вобытного животного.

Самолет забирал высоту по пологой параболе и стал кружить большими кругами над «ледяным аэродромом». Стоял легкий туман, и самолет то скрывался в нем, то снова появлялся. Все участники экспедиции стояли на льду

и,   подняв головы, напряженно следили за полетом. Вдруг мы с величайшей тревогой заметили, что правая лыжа из­менила свое первоначальное положение и беспомощно по­висла в воздухе. Это значило, что если она останется в таком же положении, то при посадке произойдет ката­строфа. Некоторые инстинктивно стали что-то кричать летчикам, махать им руками. Механик Федотов с несколь­кими товарищами побежал за запасной лыжей, которую быстро перетащили на середину аэродрома, давая тем са­мым сигнал, что на самолете лыжа не в порядке, дабы лет­чики узнали грозящую им опасность. Чухновский стал кружить над аэродромом, выбирая, повидимому, подходя­щий момент для посадки. С трепетом все следили за ма­неврированием самолета. Я послал за доктором и пере­вязочным материалом — мы были убеждены в неминуемом несчастьи.

Вот Чухновский пошел на снижение, все затаили ды­хание. Но какая радость. Над самым льдом, на высоте каких нибудь десяти метро лыжа приняла прежнее гори­зонтальное положение и самолет, слегка задев снеговую поверхность и пружинисто накренившись на левую лыжу, остановился, в 300 метрах от ледокола, как вкопанный. Раздались крики радости, хлопанья в ладоши и мы побе­жали к самолету. Наши летчики, слегка взволнованные, бодрые и улыбающиеся, сошли на снег и мы горячо пожи­мали им руки. Большая беда миновала.

Оказалось, что при взлете, а, может быть, во время рулежки на правой лыже оборвался закрепляющий ее трос. Вследствие сильной струи во время полета, лыжа не могла удержаться на одном стабилизаторе, который сильно рас­тянулся, и приняла вертикальное положение. Еще в воз­духе неблагополучие с лыжей заметил второй пилот Страу­бе, кроме того выставленная на снегу лыжа также была усмотрена. При посадке, когда Чухновский выключил ско­рость, стабилизатор подтянул лыжу, она приняла нормаль­ное положение и самолет благополучно снизился. Опыт­

ность пилота и счастливый случай в равной мере способ­ствовали успеху.

Во время полета, который продолжался 27 минут, на­ходившими полосами тумана дважды покрывало «Красин», так что летчикам приходилось искать его, что, впрочем, не представляло особых затруднений, так как самолет не далеко удалялся от базы.

Из первого пробного полета мы сделали два весьма важных заключения. Чухновский был весьма доволен пре­красными качествами самолета и находил его весьма при­годным для той цели, для которой он был предназначен. Но еще важнее было то обстоятельство, что для разбега во время старта требовалось не много места. По обсле­дованию оказалось, что самолет поднялся после 150-ти метрового пробега, который можно было сократить даже до

100       метров, а отсюда следовало, что если бы льдина, на которой находилась группа Вильери была достаточной ве­личины и крепости, то наш аппарат мог бы сделать посадку на ней и за один раз забрать всех, находящихся там. По- истине, перед нами открывались блестящие перспективы!

В связи с этим мы послали телеграмму на «Читта ди Милано»:

«Прошу сообщить место группы Вильери тчк Какова толщина и размер ледяного поля вблизи группы тчк Какая у вас погода видимость                                                                           «К р а с и н».

Одновременно я запросил также «Квест» и «Малыгина» о состоянии погоды.

Уже в этот день стояла удивительно теплая погода, температура воздуха доходила до 4° Ц., и легкий нордост, я надеялся, работал нам на пользу. Но тотчас же после полетов, густая шапка тумана снова накрыла «Красин». Столь неблагоприятной погодой мы воспользовались, что­бы подготовиться к дальнейшим полетам.

Судовая команда работала над ремонтированием по­врежденной лыжи, судовые механики возились над приве­дением в порядок телемотора, летчики были у своих мо­торов.

В этот же день В. А. Березкин наладил гидрологиче­ские работы со льда. По его заданию судовыми плотни­ками был построен деревянный станок для глубоководных наблюдений. Он состоял из салазок, к передней части которых, под углом в 45°, были закреплены две стойки,

от которых, для крепости, шли также два упора к козлам, к которым были вделаны вьюшка на железной оси с руч­ками. В месте сходящихся стоек был подвешен счетчик, через который от вьюшки шел бронзовый линь с баро­метром.

У большой полыньи, которую освободили ото льда, по­ставили этот несложный «гидрологический станок» и взяли глубину лотом Клаузена. Сначала лот застревал (не в глубинах ли придонной морены?), но затем его с трудом удалось извлечь.

Очень хорошо можно было проследить строение льда в разрезе.

В верхней своей части (А) лед серо-водянистого цвета, полупрозрачный, сложенный как-бы из фирновых зерен. Под ним был расположен слой льда (В) зеленовато-голу­бого цвета игольчатого строения. Ледяные иглы плотно смерзлись между собою, но при подтаивании образовывали небольшие сталактиты. Самый нижний слой льда (С) был прозрачен, как стекло, был совершенно компактен и содер­жал в себе пузырьки воздуха.

Надо было полагать, что нижний слой представлял со­бою первоначально образовавшийся лед. Над ним лежа­щий слой льда образовался из смерзавшейся снеговой воды и приобрел свою игольчатую структуру под влиянием верх­него снегового покрова. Последний был, в свою очередь, покрыт тонким слоем крупинчатого льда.

Вместе с И. М. Ивановым я старался помочь В. А. Березкину в производстве гидрологических наблюдений. Так как все были заняты той или иной работой, я пригла­сил одного из журналистов повертеть вьюшку с баромет­ром. Однако, он скоро сбежал. Ему, оказывается, пред­стояло обдумать очередную телеграмму и у него не оста­валось свободного времени на другие занятия.

К вечеру дежурный радист принял диковинную радио­грамму:

«Охота тебе, Ваня, в радиотрубке сидеть. Брось, иди чай пить».

Это летчик-наблюдатель Алексеев пробовал свою ра­дио-станцию на самолете. И только записав содержание радиограммы, радист понял, что с ним говорят на рассто­янии 250 саженей.

Сегодня команда получила двойную порцию спирта: 50 грамм после аврала и 50 грамм по случаю воскресенья. Кроме того, в виду дня отдыха, было роздано по плитке шоколада.

В ночь на 9-ое июля царило большое оживление на аэродроме. Впрочем, ночью было также светло, как и днем, тем более, что не было тумана.

Десятки людей возились над сменой лыж у самолета, подвозили снабжение, горючее для моторов. Все наши ре­бята ходили на лыжах к самолету, так что между ним и кораблем была проложена большая дорога. Ночью, когда снег подмерзал, на ней было достаточно удобно ходить, днем же образовывалась жидкая снежная каша, в которой ноги проваливались по колено. Полярные сани, которые были мною заказаны в Осло, служили нам прекрасную службу, на них то мы и возили все снабжение и оборудо­вание для самолета.

В такой сложной экспедиции, как наша, постоянно при­ходилось ожидать всяких случайностей. Наладили, нако­нец, самолет, — оказалось, что с кораблем неладно.

В связи с поломкой ограничителей, мы давно подозре­вали, что руль у корабля не в порядке. В виду этого, ре­шено было, чтобы водолазы его осмотрели. Были не­сколько раз провернуты винты, чтобы очистить корму ото льда, затем спустили шлюпку и водолаз Желудев опустился под воду.

На корме столпилось много народу, чтобы посмотреть на процедуру водолазной работы. Странно меняет чело­века водолазный костюм. — Желудев надел теплую фу­файку, шерстяное белье, носки, перчатки и влез в проре­зиненный водонепроницаемый костюм с полупудовыми са­погами на ногах и круглым шаром, скафандром, на голове, с которого шел длинный резиновый шланг для притока све­жего воздуха, накачиваемого ручным компрессором, — и сразу потерял вид обыкновенного человека, превратившись в фантастическое морское животное.

По трапу он сошел в шлюпку, в которой уже находилась воздуходувная машина. Затем, подвязанный у груди тро­сом, он со шлюпки опустился в холодную воду по сталь­ному трапу, с прикрепленным к правой руке сигнальным концом, за неимением водолазного телефона.

Сначала водолаз осмотрел лопасти левого винта. Ока­залось, что попрежнему сломана только одна лопасть, остальные сохранились в целости, но цемент на гайках фланца сломанной лопасти был сбит целиком. При втором спуске Желудев оставался под водой десять минут. Выйдя на поверхность, он сообщил весьма неприятную новость: петля, соединяющая перо руля с рамой, имела с левого борта' сквозную трещину, а с правого едва держалась.

Я попросил старшего помощника проверить это непри­ятное известие. Павел Акимыч около двадцати минут оставался под водою. Он, к сожалению, подтвердил со­общение Желудева, кроме того еще прибавил, что и оба ограничителя, препятствовавшие перу руля продвигаться слишком влево или вправо, также сломаны.

Теперь понятна стала происшедшая раньше поломка погона в румпельном отделении. Стало очевидным, что вследствие отсутствия ограничителей нам угрожает воз­можность, что баллер руля может выскочить из пятки во время продвижения во льду и тогда мы останемся без руля. Командир, впрочем, относился к этому обстоятельству спо­койно.— «Я на« Литке» полгода без руля плавал» — сказал он. Помощники капитана, наоборот, опасались потери руля и считали рискованным плавание в тяжелом льду. Во вся­ком случае, авария руля только еще более осложнила нашу работу, но ни в коем случае не могла повлиять на измене­ние наших планов.

Исправление рулевой установки могло быть сделано только в доке, так что весь дальнейший путь мы должны были проделать под угрозой очутиться без руля.

В полдень самолет подошел ближе к борту корабля, что бы облегчить и ускорить подготовку к полету. Во время рулежки сильно была повреждена правая лыжа, вернее, она была приведена в полную негодность. С помощью части команды, самолет переставляется на лыжи системы инженера Лобанова.

С какой радостью я наблюдал ставшие заметными с правого борта разводья, которые образовались благодаря крепкому ветру от оста. Пожалуй, если бы не было само­лета на льду, можно было бы попытаться двинуться вперед.

Последние дни мы были не одиноки в ледяной пустыне,

—      вокруг корабля появилось много чаек. Они стайками

держались у туши тюленя и визгливо, заливчато кричали то протяжным плачем ребенка, то отдельными резкими вы­криками. Наш доктор, страстный охотник, получил зада­ние поставлять нам различные виды птиц для нашей орни­тологической коллекции.

Как и в предыдущий день, продолжались гидрологиче­ские работы, брались пробы воды с разных горизонтов и измерялась ее температура.

Повидимому, нас дрейфовало на W. Перемену места можно было заметить по изменению глубины. Так, лотом Клаузена была измерена глубина в 279 метров, а уже через час глубина оказалась всего 242 метра, — глубины меня­лись с переменой места.

Температура воды также была иная, чем вчера, полу­чилась иная стратификация.

После гидрологических работ я совершил с д-ром Гулем двухчасовую экскурсию на лыжах для обследования нашего аэродрома.

Наше ледяное поле представляло собою обломок на­стоящего полярного пака. Средняя мощность его доходила до 2-х метров, но с северной стороны его замечались боль­шие нагромождения, торосы, до 5-ти метров в вышину; здесь происходили, повидимому, сильные сжатия. Но са­мый лед в торосах молодой, одногодовалый, мощностью в 50—60 см. Несмотря на температуру воздуха + 1,5 до + 3° Ц., на ледяном поле происходило интенсивное та­яние, так что даже на лыжах мы застревали в каше полу- растаявшего снега, имевшего синеватый оттенок.

Когда я вернулся на «Красин», наш старший радист И. Экштейн сообщил мне, что с пяти утра 7-го июля в нашем районе наступила мертвая зона для коротковолновых станций. Ни мы, ни «Читта ди Милано» не слышат и не могут посылать радиограммы на коротких волнах. Вообще, нужно сказать, в северных широтах отмечается плохая слышимость, в особенности, в светлое время. Наши ра­дисты, например, не слышали здесь радиотелефона, тогда, как в шхерах он прекрасно слышен.

ГЛАВА IX

Подготовка ко второму полету. — Неблагоприятная по­года. — Старт. — Радиосвязь. — Обнаружение группы

Мальмгрена. — Молчание. — Тревога. — Вынужденная посадка. — Радиограмма Чухновского.

С вечера началась серьезная подготовка к большому полету Чухновского и его товарищей. Этот полет должен был носить предварительный, рекогносцировочный харак­тер. Целью его была разведка льда, — нам крайне важно было знать состояние льда по пути к группе Вильери. С другой стороны, задачей летной группы было оказание по­мощи пребывавшим на льду путем сбрасывания продуктов и одежды. И, наконец, необходимо было произвести ре­когносцировку ледяного поля группы Вильери с целью по­садки на нем. Я не особенно верил в эту возможность, однако, поскольку дело шло только о рекогносцировке, я не возражал против нее.

Чухновский составил инструкцию, которая для группы Вильери была переведена на итальянский язык Давидом Джудичи и им же отпечатана в нескольких экземплярах на своей машинке.

Она гласила:

«На борту «Красина». 9 июля 1929.

От имени Русского Комитета Помощи экспедиции Но­биле и от имени ледокола «Красина», авиатор Чухновский счастлив принести воздухоплавателям «Италии» самый сер­дечный привет.

Намерения авиатора Чухновского, который управляет трехмоторным Юнкерсом, сделать попытку снизиться, как только позволят метеорологические условия, в непосред­ственной близости к группе и вслед за этим взять членов группы Вильери, которые благоволят приготовить сигналы и выставить их, чтобы показать наиболее благоприятное место спуска, длину площадки и толщину льда. Наиболее благоприятное место для спуска должно быть обозначено знаком Т, обозначающим, что ветер дует против перекла­дины, так как самолет опускается против ветра.

Пример:

Положение знака                                       Направление ветра

Сигналы должны быть четырех родов: первый — на­правление ветра; второй — условия посадки; третий — длина площадки и четвертый — толщина льда. Сигналы должны быть в длину и ширину не меньше метра.

Борис Чухновский».

Настоящая инструкция сбрасывается в двух экземпля­рах, каждый в отдельности. Анилиновые краски должны служить для сигналов. На самолете с «Красина» обозна­чены красные советские звезды.

На отдельном листе были показаны сигналы:

Условия посадки:

Хорошо:                                             Плохо: ф

Толщина льда:

Меньше метра: J                                       Больше метра: |

Размер площадки:

250 метров: # # #                                       150 метров: # #

Затем следовал постскриптум:

«Р. S. Нам известно, что за последние два дня вы не имели связь с «Читта ди Милано». На тревожьтесь, — это результат общего явления».

Затем Чухновский и я пригласили Давида Джудичи присутствовать при упаковке вещей для группы Вильери. Мы старались предусмотреть все, что может им понадо­биться на льду. Но мне хотелось, чтобы их соотечествен­ник, лучше знавший характер и потребности своих земля­ков, указал нам на то, что мы могли упустить из виду, мало зная этих людей. В компактные мешки, которые должны были быть сброшены на парашютах, были уложены пять комплектов фуфаек, шарфов, варежек, чулок, сапог, вале­нок, банки консервов, электрические батареи. Кроме того Б. Г. Чухновский для летной партии погрузил в самолет продовольствие на две недели, винтовку. Топливо было взято на шесть часов полета.

Но так как ночью стояла пасмурная, туманная погода при температуре + 0,2, полет пришлось отложить до утра, утра.

Между тем нас все время дрейфовало в разных направ­лениях. За вторую вахту дрейф был на NW — 1,8 мили,

Наверху: Старт Чухновского Внизу: Разведенный костер для облегчения возвращения Чухновского

« iSL

Wwl

Охота за свежим мясом Тушу убитого белого медведя подымают на «Красин»

♦

за третью на NW — 1 миля, за четвертую вахту нас сдрей­фовало на 3 мили. Ветры были 1—2 балла от SO-ста.

Ночью наши радисты приняли шведскую прессу, кото­рая на следующий день появилась в бюллетене № 14:

«В понедельник 9-го июля капитаном Торнбергом от­правлена телеграмма и Министерство Обороны, в которой он сообщает об общем состоянии группы Вильери. В группе имеются больные. Продовольствия хватит на 3 месяца. Спуск самолетов может происходить только при морозе.

О группе Мальмгрена до сих пор нет никаких сведений. Они, очевидно, погибли, или же находятся на дрейфующем льду. Группа имеет продовольствия еще только на одну неделю. Вооружения нет. Обувь весьма скверная. Группа с дирижаблем, очевидно, погибла при взрыве.

Шведский самолет Упланд может быть отправлен на родину. Другие шведские самолеты требуют ремонта в те­чение нескольких суток.

Предполагается, что экспедиция на собаках капитана Сора погибла.

Ледокол «Красин» находится на расстоянии 25 миль от группы. Когда ледяные условия будут боле'- благоприятны, ледокол, очевидно, подойдет к группе Вильери.»

Последнее сообщение было ошибочным. Наше место было 80° 53,5 N и 23° 12’ Ost, т. е. мы находились от местонахождения группы Вильери в 60 милях.

Наступил день 10-го июля.

Погода не предвещала ничего приятного. Температура воздуха стояла немного выше нуля и туман был настолько густ, что нельзя было различить самолет, бочки и прочие предметы на льду, находившиеся в 200 метрах от ледокола.

Метеорологическая сводка В. А. Березкина была ма­лоутешительной.

Туман надвигался издалека, и не носил только местного характера.

От «Читта ди Милано» получено радио:

«Толщина места льда посадки вблизи группы более двух метров здесь сильная облачность.»

В. А. Березкин, И. М. Иванов и я продолжали с утра производить гидрологические работы. Обращало на себя внимание уменьшение глубин, систематически происхо­дившее во время производства наблюдений за последние три дня.

Я просил помощника капитана Легздина нанести на карту дрейф нашего корабля. Получилась крайне интерес­ная картина. Зигзагообразный дрейф нашего «Красина» указывал на то, что здесь нет определенного, сильно выра­женного поверхностного течения, которое, быть может, и су­ществует, но гораздо севернее нашего места. Дрейф «Кра­сина» явился равнодействующей двух сил, — господство­вавших тогда ветров и приливно-отливных течений, сила которых, впрочем, в этом месте совершенно неизвестна.

Летчики тем временем отвесили провизию, грузили ее в самолет, проверили радиостанцию и опробовали моторы.

Туман, этот бич в полярных странах, то сильно сгущал­ся, то рассеивался настолько, что можно было различать близ лежащие острова. При таких обстоятельствах, было, быть может, благоразумнее не итти на воздух, но психоло­гически это уже было невозможно. В этот день в нашей «тройке» не было на этот счет никаких обсуждений, реше­ний, приказов, но чувствовалось, что Чухновский полетит именно сегодня.

К пятнадцати часам, туман рассеялся настолько, что можно было видеть остров Мартенс и Кап Плате н.

Я в это время помогал В. А. Березкину в его гидроло­гических наблюдениях со льда, в расстоянии двухсот метров от правого борта корабля.

Слышу, меня кто-то зовет с мостика «Красина». Обер­нувшись, увидел фигуру Чухновского в кожаном летном костюме.

—     Я собираюсь лететь. Ладно? — прокричал он.

—     Хорошее дело, — ответил я, и поспешил на аэродром.

Два мотора уже работали и пропеллеры мерно разре­зали воздух, третий подготавливался к работе.

Летчики Чухновский и Страубе уже сидели у рулей. Грузный летнаб Алексеев располагался в своей кабине, а длинноногий кинооператор Блувштейн втаскивал свой тя­желый кино-аппарат с массивной треногой в небольшую дверцу кабины. Борт-мехаинк Шелагин уже был в само­лете, механик Федотов суетился вокруг моторов внизу.

Работали все три мотора, пропеллеры вертелись то бы­стрее, то медленнее. Орас, я и много других товарищей стояли слева, немного позади аппарата. Я смотрел на на­ших товарищей, которые доверили свои жизнь этой хитро придуманной машине и с тревогой думал о полете при столь неблагоприятной погоде. Наступил момент старта.

Мы крепко пожали друг другу руки, — мы, оставшиеся здесь, в спокойной обстановке большого корабля и они, ле­тевшие, быть может, на верную гибель.

Только руки кинооператора были заняты, он в это время усиленно вертел ручку аппарата.

Чухновский дал газ и самолет рванулся вперед, бросив нам в лицо сильную струю воздуха. Это было в 16 часов 25 минут.

Еще до старта мы условились с Чухновским, что в слу­чае, если он встретится с туманом, то вернется обратно. Видя густые клубы облаков и тумана над островами и се­верным побережьем Северо-Восточной Земли, я с беспо­койством следил за аппаратом. Он сделал два красивых, широких круга над «Красиным» и стал удаляться в восточ­ном направлении к острову Карла XII, где был виден у горизонта узкий, ясный просвет. Самолет сначала резко выделялся на молочном небе, затем, по мере удаления, ста­новился все меньше в своих размерах, превратился в чуть заметную темную точку и, наконец, скрылся совсем за об­лаком. Хотя уж самолета давно и не было видно, я про­должал молча смотреть по направлении к Лей-Смиту, по­том повернулся и медленно пошел к кораблю.

Я отправился в радио-рубку, чтобы лично следить за радиосвязью с самолетом. Увы, мне суждено было много часов просидеть у радиоаппарата.

В радио-рубке немедленно была приостановлена вся те­кущая работа и дежурный радист, сначала Бакулин, потом Юдихин, внимательно стали прислушиваться к характер­ному, тонкому писку радио-передатчика самолета. Он дол­жен был действовать безукоризненно, ибо неоднократно с успехом испытывался на аэродроме.

Для постороннего наблюдателя, было бы, вероятно, не безынтересно взглянуть на то, что неслышно происходило в рубке.

Радист с напряжением прислушивался к звукам, кот^ рые должны были появиться с неведомого воздушного про­странства. Я, в свою очередь, не спускал глаз с его лица, следя за малейшим его выражением, — не слышит-ли чего? Не наши-ли? И еще прежде, чем радист хватался за каран­даш, я уже видел, что он что-то слышали с нетер­пением наклонялся над его плечом, чтобы следить за каж­дой выведенной им буквою.

Орас наклонялся к Юдихину с другой стороны и наш терпеливый радист Иван Васильевич спокойно слушал под двойным контролем.

Первые радиосигналы были приняты в 16 часов 42 ми­нуты, т. е. через 1 7 минут после старта.

—     «Мы подходим к острову Карла».

Я отвечаю:

—     «Слышу хорошо. Счастливого пути».

Мы были в восторге, что наладилась связь. Это, ведь, было самое важное в нашем положении. Затем последовал оживленный обмен радиограммами.

Выяснилось, что в 17 часов 1 5 минут самолет был уже у о. Есмарка и затем шел к югу над материковым льдом и глетчерами Северо-Восточной Земли. Самолет несся все дальше и дальше.

В 17 часов 50 минут:

—     «Лагеря пока не нашли. Лагеря пока не нашли».

А уже через 28 минут, в 18 часов 18 минут:

—     «Возвращаемся обратно. Возвращаемся обратно».

—     Итак, — подумал я с сожалением, — полет оказался безрезультатным.

Между тем, из иллюминатора рубки видно было, как надвигался густой туман, который покрыл непроницаемой шапкой и «Красин» и «аэродром» и близлежащее острова.

В это время тревога охватила всех на корабле. У иллю­минатора, а также в длинном проходе, возле радио-рубки скопилось много народа.

—     «Эх, туман то, туман какой, посадка самолета ведь немыслима. Куда же денется самолет теперь?

Я приказал возможно энергичнее шуровать в топках котлов, жечь тряпье с машинным маслом. Приказа, в сущ­ности, никакого и не надо было, каждый готов был все силы свои положить, лишь бы чем-нибудь помочь делу. Надо было дыму, дыму погуще. Но что было для наших огромных труб масло и ветошь, которую мы жгли, — из труб шел лишь слабый дымок. Пришлось принять другие меры. И вот на льду был разведен огромный костер. Жгли керосиновые бочки, доски, ящики, потом начали катать в огонь полные бочки с маслом. Языки пламени жадно охватывали горючее, зловеще-темные клубы густого дыма, стелившегося по льду, казались черным хвостом огромного чудища. Страшное и великолепное это было зрелище — пунцовое, яркое пламя на льду арктической пустыни, но нам было не до красивых картин; все наши помыслы были с нашими товарищами. С палубы, каждые пять минут, взлетали в воздух ракеты, но днем они были плохо раз­личимы.

О   наших дымовых сигналах и ракетах я сообщил Чух- новскому, возвращения которого еще с большим напряже­нием стали ждать.

«Вас ждем. Отвечайте» — бросал я в воздух.

И вдруг я увидел по вырежению лица Ю д и х и н а , что он что-то уловил. Я склонился над его плечом.

Летчик-наблюдатель Алексеев передавал медленно и радист, напряженно прислушиваясь, записывал каждую букву, сильно надавливая на карандаш:

«Г-р-у-п-п-у М-а-л-ь-м-г-р-е-н-а» . . .

Это было в 1 8 часов 45 минут.

Группу Мальмгрена . . . пронеслось в голове. Неужели? Правда-ли? Как они заметили людей в тумане? Где они их видали? На льду? На суше? На острове? На каком? В каком виде? Десятки вопросов вихрем закружились в го­лове, но я молчал и продолжал следить за лицом и рукою радиста. Ничего. Юдихин продолжал внимательно, со­средоточенно прислушиваться. Тщетно он вертел черный

кружок настройки налево, направо, снова налево. Ничего не было слышно.

Потом через 11 минут одно только слово: Карла:

Теперь сразу понятно было, что наши летчики обнару­жили группу Мальмгрена в районе острова Карла XII. Известие было первостепенной важности, хотя оно не да­вало нам полного представления о происшедшем. Сердце еще не наполнилось большой, свободной радостью, но пер­вая мысль была, значит жива группа Мальмгрена, а раз так, то мы ее обязательно спасем.

Между тем минуты текли за минутами, а радист ничего не мог уловить.

«Отвечайте, где вы, где вы?» — спрашивали мы.

Ни звука.

Душу охватила глубокая тревога. Металлическая птица неслась в густом тумане, над ледяными торосами, справа у нее ледяная пустыня, слева высокие горные кряжи неиз­вестного побережья Северо-Восточной Земли, впереди «Красин», — маленькая черная точка, затерянная среди ле­дяных полей.

—     Последняя бочка с маслом горит, — докладывали через иллюминатор, нужен-ли еще костер? Продолжать-ли?

—     Да, да, продолжайте, — бросал я в ответ.

Хотелось громко крикнуть: «Жгите все, что можете.

Пусть черный, клубящийся дым станет гуще, пусть еще резче выделиться он над снежной пеленой».

Маленькая надежда, что туман, хоть на несколько ми­нут, рассеется и тогда люди на несущемся аппарате нас увидят. Кто-то прибежал и сообщил, что водолаз Желудев слыхал шум аэропланного мотора. Какое счастье, неужели же летчики увидели «Красин»?

Но после этого прошел уже целый час. Какой это был большой срок для нас.

Радист стал выводить что-то карандашом. Читали:

«Не можем подойти к «Красину» из-за тумана. Видели группу Мальмгрена. Ищем посадку в районе Семи Островов».

«Вас поняли. Пускаем ракеты каждые пять минут. На льду горит костер».

Значит, правда — наши летчики, действительно, видели группу, видели этих несчастных людей, которые считались погибшими. Радости нашей не было конца, но мы не могли отдаться ей полностью. Наши товарищи были в беде, им

грозила величайшая опасность, а мы были совершенно бес­сильны оказать им малейшую помощь. Пятеро кружились где-то около нас и не могли снизиться. Что мы могли для них сделать? — Ничего только наши сердца усиленно бились.

В 19 часов 16 минут опять несколько слов, которые оказались последними:

«Какая у вас видимость?»

«Видимость плохая. На льду развели костер».

Молчание.

Через 10 минут мы спрашиваем:

«Поняли?»

Ответа нет.

В 21 час 10 минут:

«Отвечайте, где вы?»

Через полчаса:

«Почему не отвечаете?»

Снова через полчаса:

«Отвечайте, где вы? Что с вами?»

Через несколько минут:

«Где вы, что с вами? Почему не отвечаете?»

В 22 часа 53 минуты:

«Где вы, что с вами? Почему не отвечаете? Ждем ответа».

Ответа не было.

Случилось несчастье. Где? При каких обстоятельствах? Уже четыре часа, невыносимо долгих четыре часа прошло с тех пор, как мы в последний раз приняли радио от лет­чиков. Неужели несчастье? А может быть, посадка про­шла благополучно, ведь на береговом припае можно найти удобное место для посадки. Неужели же разбились? И я вспомнил эти бодрые, оживленные лица пятерых, когда они заботливо подготовляли самолет к старту, запасались топ­ливом, вертели пропеллеры. «Контакт» — «Есть контакт». И пропеллер бешено вертелся, а провожавшие хватались за шапки, которые срывались сильной струей воздуха. Вот все отбежали в сторону. Самолет слегка вздрогнул, грузно по­шел по снегу, оставляя своими лыжами, похожими на какие- то огромные «мокроступы», широкий, будто проутюженный след. Все быстрее и быстрее шел самолет. Раз, другой подскочил на торосах. И вот, сначала едва заметно отде­лился от поверхности льда, а потом все выше и выше заби­

рая в высоту. Плоскости самолета уже казались крыльями небольшой птицы, потом — темная точка и все исчезло.

Исчезло. Неужели навсегда? А люди? Я взглянул на лицо Юдихина. Напряженное, немного бледное от уста­лости и волнения. Нет, он ничего не слыхал. Я продолжал смотреть на него.

Но вот что-то мелькнуло в его глазах. Подправил на­стройку аппарата, глаза немного скосились на сторону.

—     Есть. Вылез.

—     Кто вылез, — бросился я к нему.

—     ССс . . . , и начал записывать.

То был «КМ», т. е. «Красный Медведь», наш самолет.

В 23 часа 30 минут знакомый писк радио самолета спрашивал:

«Почему не отвечаете? Почему не отвечаете? Зову вто­рой раз. Отвечайте».

Отвечаю:

«Я понял. Где вы? Что с вами»?

В 23 часа 46 минут:

«Мы находимся на широте (пропуск) градусов два­дцать пять минут на долготе (пропуск) два градуса тридцать минут от полуострова Вреде. При посадке сло­мало шасси. Сообщите, что принято. Перед. Алексеев.

КМ. КМ.».                       ~

Я запрашиваю:

«Повторите широту и долготу. Здоровы ли? Где вы видели группу Мальмгрена? Целы ли ушки шасси? В ко­тором часу сели»?

Ответ:

«Ждите через час моего вызова. Все здоровы».

«Я понял. Через час жду».

Будто огромная тяжесть свалилась с плеч, наши друзья живы, невредимы, — это самое главное. Авария самолета, посадка на льду меня не беспокоили, у летчиков был запас провизии на две недели, а за это время мы сумеем их снять и они будут на корабле.

В 1 час 10 минут: 11 июля, наконец, получил исчерпы­вающую телеграмму:

«Начальнику экспедиции.

Карта № 303. Мальмгрен обнаружен на широте во­семьдесят градусов сорок две минуты. Долгота двадцать

пять градусов сорок пять минут на небольшом высоком остроконечном торосе между разряженным льдом, двое стояли с флагами, третий лежал навзничь. Сделали над ними пять кругов. Совершенно чистая вода ограничена восьмидесятым градусом сорока минутами зпт тридцатым ме­ридианом берегом Нордостланда и линией острова Рийпса на ост-норд-ост по указанной широте. Поэтому группу Вильери и обнаружить не могли. Полчаса «Красин» виден был только Вреде. Выбора посадки не было. Сели тороси­стое поле в миле от берега, на который ходим. Сели на зюйд зюйд вест миле от Кап Вреде или Кап Платен. Туман мешает точно определиться. В конце пробега снесло шасси. Сломано два винта. Самолет годен под морское шасси. Все здоровы. Запасы продовольствия две недели. Считаю необходимым «Красину» срочно итти спасать Мальмгрена                                              Чухновский».

ГЛАВА X

Вперед. — Снова борьба со льдом. — Медведи. — Люди

на льду. — Спасение Цаппи и Мариано. — Рассказ Цаппи.

—   Гибель Мальмгрена.

Итак, группа Мальмгрена была обнаружена. Ни у одного человека на корабле не было сомнения в том, что нужно в первую очередь итти на спасение Мальмгрена и я был крайне рад, что Чухновский выразил нам свое указа­ние именно так, как он это сделал. Для меня было ясно, что раз летная группа находилась на береговом припае в одной миле от берега, с которым они постоянно сообща­лись, их жизни и даже благополучию не грозит ни малей­шая опасность.

Я перекинулся несколькими словами с Орасом и ка­питаном Эгги; они были полностью солидарны со мною. Я отдал приказ готовить машины, разобрать помост и итти вперед.

В 5 часов 30 минут палубная и машинная команда при­нялась убирать помост, который был три дня тому назад водружен для спуска самолета. Все работали с величай­шим рвением, никому не хотелось, хотя бы на один момент,

задержать выход корабля. Осадка корабля была кормою 28’8, носом 25’8. Счислимое место ледокола было 80°54’ северной широты и 23°48’ восточной долготы.

Спустя полтора часа после получения радиограммы Чухновского, которая через короткое время стала известна всему миру, я получил радио из Москвы, давшее подробную инструкцию в связи с перелетом Бабушкина к нам:

«К расин Самойловичу Чухновскому Малыгин Визе Бабушкину.

Почти полный расход угля невозможность пополнения запаса вынуждают экспедицию Малыгина возвратиться лорт Александровск после передачи самолета на борт «Красина» тчк Учитывая обстановку стоянок Красина и Малыгина Комитет двтчк первое установить бесперебойную связь между ледоколами второе проверить установить ко­ординаты стоянок ледоколов перед вылетом самолета тчк третье летчикам Чухновскому Бабушкину установить время зпт порядок перелета учитывая метеорологические условия зпт проверив состояние ледяный полей зпт установить так­же сигналы условные знаки посадки тчк Четвертое экипаж самолета Малыгина переходит в составе двух летчиков одного механика зпт в случае возможности двух летчиков двух механиков тчк Пятое самое нужное запасных частей самолет берет с собой не расчитывая двукратный перелет тчк Шестое поплавки самолета Малыгина оставить борту тчк Седьмое строго расход горючего потребности пе­релета небольшими запасами тчк Восьмое время перегово­ров зпт подготовки самолета использовать одновременно выполнения задачи экспедиции тире полет группе Вильери зпт розыски Амундсена разведка льдов тчк Девятое край­нем случае благоприятных условиях полезности гарантии прогнозом погоды допускается двукратных перелетов обес­печивают весь экипаж запасные части самолета тчк Деся­тое При перелете самолета Малыгина тщательно про­извести разведку группы Вильери розыск группы Мальм­грена которая предположительно должна находиться пути следования Одиннадцатое После перелета самолета Ма­лыгин возвращается порт Александровск или Архан­гельск зависимости угля тчк Экспедиции «Красина» пере­ходят все задачи двтчк вывоз группы Вильери зпт розыски

остальных участников экспедиции Нобиле зпт розыски Амундсена и попутно научные задания тчк Тринадцатое Задача экспедиции Малыгина до передачи самолета остается двтчк спасение группы Вильери зпт розыски Амундсена тчк Отход Малыгина производится распо­ряжением Комитета тчк Четырнадцатое Принятых меро­приятиях исполнение донести своевременно тчк Пятнадца­тое Комитет уверен что поставленная Вам задача будет вы­полнена тчк

Комитет Помощи Уншлихт».

Эта обширная телеграмма с подробностью развивала дальнейшую программу нашей работы и была бы безуслов­но правильной, если бы нам не надо было торопиться на помощь группе Мальмгрена, об обнаружении которой тогда еще Комитет не мог знать. Замечательно в радиограмме пророческое предвидение о группе Мальмгрена, которая, (пункт 10) по мнению Комитета, должна была находиться по пути перелета Бабушкина. Она, действительно, и была там обнаружена нашими летчиками.

В ответ мы послали срочную радиограмму в 4 часа 30 минут:

«Москва Осоавиохим Уншлихту

По тщательном обсуждении считаю необходимым не­медленно итти спасение группы Мальмгрена тчк Прилет Бабушкина отложить до момента спасения тчк Через шесть часов по поднятии пара снимаюсь

Самойлович Орас».

Чухновскому мы послали радио:

«Имеется ли площадка для посадки тчк Есть ли воз­можность соорудить ее вблизи вас случае прилета Бабуш­кина тчк Возможен ли подход «Красина» близко вам тчк Каков лед бухте тчк Сообщили подробно Москву тчк Го­товимся итти Мальмгрену тчк Будьте терпеливы спокойны добывайте медведя тчк Приветствуем жмем руки

В с е».

Чухновский в дополнительной телеграмме отвечал:

«Наш полет продолжался четыре часа десять минут тчк Засняты Блувштейном полет группа Мальмгрена тчк По­садка лед плотный без полыний во всей восточной северо­

восточной части залива «Красина» *) толщиной восемьде­сят пять сантиметров тчк Мы можем легко подготовить поле посадки тчк Посадочные площадки будут охранены двумя перпендикулярными линиями на которые нужно са­диться тчк Наше точное место широта восемьдесят граду­сов двадцать одна минута долгота двадцать два градуса тридцать минуть в миле к западу от полуостров Вреде тчк Дайте позывные Браганца, Читта ди Милано, Квеста, Грин-Гарбура тчк Слушайте меня через час тчк К нам ка­жется кто-то идет».

В 1 0 часов 25 минут машины были в полной готовности, а в одиннадцать часов был дан полный ход вперед.

Когда Чухновскому было сообщено о нашем выходе, он телеграфировал:

«Личный состав авио-базы приветствует начальника экспедиции и через него экипаж «Красина» желает удачи

Чухновский».

Я ответил:

«Спасибо. Считаю, что вы своим полетом сделали круп­ное дело. Вас самолет заберем своевременно. Жму руки

Самойлович».

Ветрами от W-ста и WSW-ста лед немного разрядило. Но все же приходилось вести тяжелую борьбу со льдом. В

1  5 часов мы натолкнулись на особо крепкий торос, который с трудом пробили. В общем же, характер льда сильно из­менился, даже торосистый лед имел трещины и полыньи, причем отдельные ледяные поля были разъедены пресной водой, образовавшейся от таяния снега. Толщина полей была от 1 -го до 2-х метров. С 15 часов пошел очень тяжелый торосистый лед свыше 2-х метров мощно­сти, но на нем также можно было видеть воду от растаяв­шего снега. Тем не менее, за два часа, от 16 до 18 часов, мы прошли всего 200 метров по курсу. Но, пробившись сквозь тяжелое место, мы быстрее подвигались переменны­ми ходами между ледяными полями. Временами падал снег, так что видимость значительно ухудшалась, после снего­пада прояснилось, лед стал более разломанным и мы подви­гались со скоростью 2-х миль в час.

*) Так временно назывался Рийпс-бей, где сели летчики.

—    Медведи, с левого борта медведи! — вскричал кто- то на палубе.

Действительно, с лева по курсу видны были четыре желтоватых туши, из них две покрупнее. Повидимому, — медведица с медвежатами. Началась стрельба, но безре­зультатная, так как медведи были далеко, из них только медведица была ранена.

Мне всегда жалко бить этих зверей, в которых чув­ствуется большая сила и спокойная уверенность, но вместе с тем, у меня не хватало духу на этой раз запретить команде стрелять, — слишком велик был охотничий пыл, да и свежего мяса мы давно не едали. Но какая выносли­вость у зверя, — медведица была тяжело ранена в задние лапы, и все же с какой ловкостью она перескакивала со льдины на льдину, переплывала полынью. С потерей крови, однако, она все труднее вползала на лед и никак не могла втянуть свои лапы и, когда, наконец, ей это удалось, то ее догнала последняя пуля. Зверь опрокинулся на спину и застыл навсегда. Человеческая жестокость сделала свое дело. Несколько матросов сбежали на лед и на брезенте подтянули медведицу к борту, а затем краном она была втянута на корабль. Медведица оказалось крупной и весила около 400 кгр. Мы не могли дольше терять времени, и так у нас ушло 45 минут на медвежью охоту, и пошли вперед.

Как раз в это время была получена ответная радио­грамма из Москвы на наше сообщение о выходе:

«Выход спасения Мальмгрена Комитет считает правиль­ным                                                                                                Уншлихт».

С этого времени другие спасательные экспедиции на­чали проявлять к нам живой интерес.

От Браганца получено радио:

«Просьба сообщить новости о вашем гидросамолете тчк Наше место шесть миль на запад от Беверли Зунда тчк Медленно двигаемся в зимнем льду стоп Мы имеем депо провизии на Кап Платен, на среднем острове Сабинен, на острове Скоресби, северной части Нордкапа и избушку с людьми в Беверли Зунд стоп Если будете телеграфиро­вать зовите нас в 9.30 gmt *) утром Браганца».

Квест запрашивал метеорологические условия.

*) Грпнвнческое время.

Особенно же приятно было получить радио от своих бывших сотрудников Н. В. Пинегина, М. М. Ермолаева, В. В. Иванюка и А. И. Смесова, отправившихся на зимовку через Якутск на Аяховский остров Новосибирских остро­вов. Они прислали очень милую телеграмму:

«Привет Якутска Желаем успеха замечательной экспе­диции Сообщите новости».

Какое огромное расстояние отделяло меня от друзей! Я горячо их благодарил, и это не было простой формаль­ностью, — я, действительно, был тронут их вниманием и памятью обо мне. Теперь уж эти люди скоро вернутся после тяжелой, но плодотворной в научном отношении зи­мовки, продолжавшейся почти два года.

За последнюю вахту мы прошли переменными курсами

7    миль. Лед был крупно битый, но уж не наблюдалось та­ких больших ледяных полей, которые мы видели за не­сколько часов до этого.

Наш курс лежал к острову Карла XII. Приходилось время от времени брать глубины, которые здесь не превы­шали 2000 метров.

Ночью я не сходил с мостика — и с радостью наблю­дал, как успешно мы шли вперед. Температура воздуха доходила в 1 7 ч. до + 1,2° Ц. — было настоящее полярное лето.

Наступил день 12-го июля.

Кто мог думать, что этот день явится исключительным, знаменательным, тем днем, который на всю жизнь вре­жется в нашу память.

В 0 часов мы уже проходили остров Карла XII. Затем мы спокойно продолжали свой путь в крупно битом льду, который держался возле острова.

Остров Карла XII, имеющий всего 95 метров высоты над уровнем моря, вместе с небольшим островом Орабаит, находящимся от него на юг в расстоянии полумили, резко вы­делялся среди окружающего льда. Как форпост, он далеко был отброшен от Северо-Восточной Земли. Мы уже давно видели и остров Брок (Broch) и могли его пеленго­вать, благо видимость была хорошая. За первую вахту пройдено было по курсу 7 миль Я был очень доволен та­кой скоростью; так отрадно было видеть, что кругом нас

был проходимый лед даже для тяжело раненого «Кра­сина». Но каков бы ни был лед, нашим девизом все равно было итти только вперед.

Все ближе мы подходили к месту, где надеялись встре­тить группу Мальмгрена.

Вахтенные попеременно взбирались на грот-мачту и с бочки вороньяго гнезда следили за всяким темным пятном, появлявшимся на льду. И когда один спускался на палубу, то уж ждала очередь других, желавших поскорее забраться в бочку.

Буквально все высыпали на палубу, — только машин­ная команда оставалась у топок и машин. На мостике на­ходился командный состав и журналисты, на баке сгруди­лись все остальные. Мы уже вошли в ту зону, где могли встретить потерпевших бедствие.

Все с напряженным вниманием вглядывались в белые ледяные массы. Я объявил денежную премию, которая еще была увеличена представителями советской прессы, она предназначалась тому, кто первый заметит людей. Но дело было не в премии. Какой-то особый подъем, горячее, не­удержимое желание обнаружить погибавших было так ве­лико, что то один, то другой, указывая руками, утверждал, что он видит группу людей. Мы смотрели, подходили бли­же к указанному месту и темная точка оказывалась торосом или загрязненной льдиной.

Время от времени наша резкая сирена гулким эхом нес­лась по льду, рвала тишину. Мы снова призывали людей: явитесь, дайте знак! Мы здесь, чтобы взять вас с собою! И сирена еще и еще раз звенела, выла, кричала, гудела.

Так мы шли все дальше в мелко битом льду, то подми­ная под себя льдины, то их расталкивая, широкой лентой оставляя за собой темную воду.

—     Человек. Вижу человека, — вдруг вскричал вах­тенный Брейнкопф. Август Дитрихович был спокойный, положительный моряк, но и на его лице появились красные пятна волнения.

Словно электрический ток прошел по сгрудившимся на деке. Бросились к биноклям. Напряженно смотрели.

Да, человек. Он заметно двигался по льдине, как-то нелепо вздымал руками. Было еще очень далеко, но несо­мненно это был человек.

Невозможно описать чувство радости, какого-то не­обыкновенного восторга, охватившего всех нас. Отрадно было верить, что еще немного напряжения и наши усилия завершатся успехом: теперь уж никто не сомневался, что мы сумеем помочь погибавшим.

В 5 часов 20 минут была замечена темная фигура, мы взяли тотчас на нее наш курс и в 6 часов 40 минут по­дошли к небольшой льдине на расстоянии 300 метров.

Мы жадно всматривались в черные пятна людей. На льдине было только два человека. Один, как безумный, метался по ней, то вскакивал на торос, то снова сбегал с него, подымал кверху обе руки сразу, жестами показывая, чтобы «Красин» не подходил ближе к льдине. Второй лежал на льдине лицом вверх, немного приподымал голову и плечи и потом снова валился, обессиленный, обратно. Он простер руку вверх, он как бы хотел сказать: «я тоже жив, я здесь, на льдине. Меня тоже надо забрать отсюда».

Колосс «Красин» появился как deus ex machina и не­движно стоял, а два человека со льдины с немым удивле­нием глядели на него.

Видно было, как стоявший на ногах поднес бинокль к глазам, потом, приложивши руки ко рту, вскричал:

—     «Красин». Wellkome (Добро пожаловать).

Тот же спокойный, грузный штурман Брейнкопф, се­кретарь экспедиции Иванов, доктор Средневский и многие из команды быстро спустились по штурмтрапу на лед. Они взяли с собой доски и лестницу, для перехода через полыни и торосы, носилки, веревки и я до сих пор не могу забыть темные силуэты бежавших, устремлявшихся вперед чело­веческих фигур. Видно было, как им хотелось скорее, не теряя ни одной минуты, подбежать к людям на льдине, спасти их, взять скорее к нам на корабль. Тем не менее они с трудом и медленно двигались вперед, — лед был мелко битый и кругом было очень много воды.

Когда они подбежали к льдине, которая была размером всего 10X8 метров, на ней оказалось два человека. И. М. Иванов, подбежав первым, бросился к стоявшему на ногах.

—     Мальмгрен? — спросил он.

—     Нет, комендант Цаппи.

—     А где Мальмгрен? —

Цаппи сказал что-то по итальянски и указал рукою вниз, под льдину.

Стоявший на льдине был высокий, крепкий человек, в грязном засаленном полярном костюме, с лицом обросшим густой бородой; другой, который оказался комендантом Мариано, лежал на льдине, на рваном одеяле. От слабости он не мог говорить и только глаза лихорадочно блестели на худом, изможденном лице, обрамленном рыжеватой бо­родкой.

На соседней льдине, отделенной от первой неширокой полосой чистой воды, были положены распластанные брю­ки, от которых тонкая веревка шла к первой льдине, а из разорванных лоскутков брезента была сложена фраза:

Help Food Zappi Mariano.

(Помощи пищи Цаппи Мариано).

Мариано положили на носилки и бережно понесли через торосы к кораблю. Это было нелегкое дело, — часто через воду приходилось класть доски, по лестнице перебираться ползком с тороса на торос.

Цаппи шел самостоятельно, он отказывался от помощи и утверждал, что он еще достаточно крепок.

Медленно и осторожно подвигался к кораблю караван людей. Вот они уже совсем близко подошли к борту ле­докола. Носилки с Мариано были креном подняты на па­лубу, Цаппи же, цепко хватаясь за поручни, самостоятельно поднялся по штурмтрапу, у которого я в то время стоял.

Когда ему кто-то сказал, что я начальник экспедиции, он рванулся ко мне схватил обеими руками мою руку и долго держал ее, смотря мне в глаза взором какой-то особой, я сказал бы, животной благодарности. Тем временем Ма­риано, носилки которого лежали рядом на палубе, обнял мою ногу левой рукой, желая, хоть таким образом, выра­зить свою признательность. Я обернулся и увидел лицо его, выражение которого я никогда не забуду. В глазах светилась углубленная радость, а симпатичное измученное лицо его сияло блаженной, детской улыбкой человека, ко­торый был возвращен к жизни, все мучения которого кон­чились, который чувствовал себя среди друзей, среди спа­сителей. Я погладил его по руке и если бы не постеснялся окружающих, я наклонился бы и поцеловал бы этого счаст­ливого человека. Я был глубоко взволнован, к горлу под­ступал какой-то комок, мешавший говорить. Да и все мы переживали незабываемые минуты высшей человеческой

радости, ибо, — теперь я уж это знаю, — спасти человека от смерти есть действительно величайшее счастье.

Ко мне подошел один из кочегаров, потный, весь в угле, он только что вылез из кочегарки.

—     А ведь спасли все-таки, — оказал он улыбаясь, и я не удивился, когда заметил, что катившиеся слезы про­ложили две светлых полоски по щекам, запачканным уголь­ной пылью.

Мариано был отнесен в лазарет под наблюдением док­тора Средневского. Коменданта Цаппи я пригласил в кают- компанию. Он шел по палубе в развалку, неловко качаясь на ослабевших ногах, а когда спускался вниз по трапу, то неуклюже перебирал ими, как человек, отвыкший ходить после долгой болезни.

Я усадил Цаппи в глубокое кресло. Он лихорадочно и нервно оборачивался в разные стороны. Я сел рядом с ним и он быстро стал рассказывать (Цаппи хорошо го­ворил по английски и французски), как много лишений они перенесли, что они уже тринадцать суток ничего не ели.

Я перебил его:

—     А Мальмгрен, где же Мальмгрен?

—     C’etait un homme (Это был настоящий человек) — сказал Цаппи. — Он умер месяц тому назад, — прибавил он после некоторого молчания. — Дайте мне есть, я очень голоден.

Я просил позвать доктора. Антон Владимирович раз­решил дать на первый раз только горячий кофе и несколь­ко бисквитов. Через несколько минут все было подано, и Цаппи в несколько глотков уничтожил принесенное и по­просил еще. Ему дали немного бисквитов. Но этого было мало для голодного, он хотел получить настоящую пищу, но доктор запротестовал и категорически запретил продол­жать еду.

—     Что же, — шутил Цаппи. Вы нас спасли от го­лодной смерти, а есть нам не даете?

Потом здесь же в кают-компании Цаппи написал две телеграммы, одну — матери, другую в морское министер­ство в Рим.

Я просил окружающих, ввиду состояния Цаппи, не рас­спрашивать его дальше, хотя журналисты горели этим же­ланием. Он с Мариано были отнесены в ванну, где наш

секретарь Иванов и санитар Щукин раздели и искупали их, переодев затем в чистое белье и платье.

Я телеграфировал в Москву:

«Счастлив донести двоеточие сегодня семь утра спасены двое из группы Мальмгрена Цаппи и Мариано тчк Мальм- грен месяц тому назад скончался                                                               Самойлович».

Генералу Нобиле я сообщил:

«Коменданты Цаппи и Мариано на борту «Красина» стоп Мальмгрен умер месяц тому назад стоп Идем к группе Вильери стоп Просьба сообщить их место

Самойлович».

Вскоре я получил от него радио:

«Мои сердечнейшие поздравления. Моя глубочайшая благодарность. Ура вам и «Красину».                                    Нобиле».

От «Читта ди Милано» получил через несколько часов сообщение, что у них будет связь с Вильери только в 14 часов 55 минут, после чего нам будет сообщено их место.

В 9 часов 40 минут я снова получил радио:

«Красину

Прошу принять поздравления и восхищение перед чудо­действенными усилиями, которые были вами предприняты в связи со спасательными действиями

Читта ди Милано».

Нам радостно было получить приветствие и от нашей братской экспедиции:

«Красин» Самойловичу

Искренно поздравляю вас Чухновского успехом тчк Место «Малыгина» утром двенадцатого широта 78° 45’ долгота 34° 00’                                                                                                          Визе».

Спасенные нами итальянцы были после ванны перене­сены в лазарет.

Наш доктор был очень озабочен здоровьем Мариано. У последнего было лихорадочное состояние, общая сла­бость, повышенная температура, ступня правой ноги была отморожена. Доктор утверждал, что приди мы 10—12-ю часами позже, мы не застали бы Мариано в живых.

Вот что доложил мне И. М. Иванов, помогавший раз­деваться в ванне коменданту Цаппи:

«Мы пришли в лазарет и я ввел Цаппи в ванную ком­нату. Ванна уже была приготовлена и доктор с санитаром были заняты с Мариано, я же помогал раздеваться Цаппи, так как загрубелые руки плохо ему подчинялись. Начали с разувания. Цаппи был обут в короткие тюленьи макас- сины, обвязанные веревкой. Я развязал веревку, развя­зывать было очень трудно, так как она сильно намокла. Макассины были тоже очень мокрые. Развязав веревку, я снял макассины, под ними оказалась другая пара, немного посуше, и, наконец, две пары теплых шерстяных чулок. После разувания, начал снимать брезентовую рубашку с капюшоном. Цаппи взялся рукой за рубашку и сказал: «Мальмгрен». Что он хотел этим сказал, я не понял, но думаю, что эта рубашка принадлежала Мальмгрену. Сни­мать ее было очень трудно, она была очень сыра. После этой сняли вторую, меховую рубашку и брезентовые брюки и затем еще одну вязанную шерстяную рубаху. Цаппи остался в меховых брюках и теплой рубахе. Я объяснил, чтобы он вынул все из карманов. Он понял и стал выни­мать. Достал компас и, показывая его мне, он говорил «Мальмгрен», а затем что-то по французски. Пришедшему в лазарет т. Орасу Цаппи говорил, что это компас Мальм­грена, который просил передать его своей матери. Затем он достал бумажник, три письма и двое часов, после чего снял брюки из плотного серого материала на белом меху, которые были подпоясаны веревкой. Под этими брюками оказались третьи брюки — суконные, темнокоричневые, и когда снял их, то остался в теплом белье комбине. Раз­девшись совсем, он вошел в ванну и все время повторял: «Карашо. Карашо». — «Почему вы знаете русские слова?»

—     спросил я. На ломанном русском языке он объяснил, что был в России, — в Одессе, Сибири, Омске или Томске, я не понял точно, был на Дальнем Востоке, в Манчжурии, Харбине и еще где-то. Тем временем в соседней комнате укладывали Мариано в кровать. Цаппи закричал: «Ма­риано, Мариано» и о чем-то быстро заговорил с ним на итальянском языке. Затем показал на тело, объяснив, как он сильно похудел. Но особенного истощения на теле не было заметно».

Я был удивлен обилием одежды Цаппи по сравнению

с Мариано и просил Иванова точно подсчитать количество
одежды. Вот, что сообщил мне Иванов:

Что было одето

на Цаппи:

1.    Шапка меховая.

2.     Рубашка брезентовая с
капюшоном.

3.     Рубашка меховая.

4.     Рубашка вязаная помор-
ская.

5.     Брюки брезентовые.

6.     Брюки меховые.

7.     Брюки суконные.

8.     Тюленьи макассины.

2    пары.

9.     Теплые носки 2 пары.

10. Теплое белье комбине.

В настоящее время вся перечисленная одежда Цаппи и Мариано находится в распоряжении Музея Института по Изучению Севера и я привожу здесь их фотографии. Ма­кассины (эскимосские полуботинки) и носки Мариано от­сутствуют, — они, вероятно, при перегрузке были переданы на «Читта ди Милано».

Несоответствие в одежде Цаппи и Мариано стало из­вестным на корабле и сразу же симпатии экипажа оказа­лись не на стороне Цаппи . В самом деле, мы спасли двух людей, двух товарищей по несчастью и невольно бросалось в глаза, в каком относительном благополучии находился один и как бедствовал другой. То обстоятельство, что Цаппи был крепок, здоров, бодр, а Мариано находился при смерти с отмороженными пальцами, приписывалось тому, что Цаппи обижал своего товарища в еде. В данном слу­чае, я передаю только настроение своих товарищей; у меня лично нет никаких доказательств, что это было так. С другой стороны, у нашего доктора было впечатле­ние, что Цаппи голодал лишь дней 5, Мариано большее количество времени, — но категорически утверждать он не брался, ибо не знал раньше состояние организмов этих двух людей. Все это были одни предположения, ко­торые могли казаться вероятными благодаря факту — Цаппи, крепкий, здоровый, был гораздо лучше и теплее одет, чем его умиравший товарищ. Но больше всего впе­

1.    Рубашка меховая.

2.     Рубашка вязаная.

3.     Брюки суконные.

4.     Носки теплые 1 пара.

5.     Теплое белье комбине.

чатления произвела на нас преждевременная смерть Мальмгрена. Его у нас в Ленинграде хорошо знали, когда он посетил его на дирижабле «Норге», и Мальмгрен успел тогда завоевать всеобщие симпатии.

Вследствие перегруженности текущей работой на Кра­сине и не считая себя вправе беспокоить вопросами только что спасенных людей, я не расспрашивал Цаппи о их пе­чальном походе. Но, не смотря на мое запрещение, наши журналисты имели все же с Цаппи обширную беседу, ко­торая также была изложена особенно подробно итальян­ским журналистом Д. Джудичи.

Вот к чему сводился рассказ Цаппи: Когда после ката­строфы с дирижаблем «Италия» не было ниоткуда ответа на радиосигналы с ледяного поля и стало вместе с тем известно по радиограмме с Сент-Паоло *), что предпола­гаются поиски экспедиции Нобиле у северо-западных бе­регов Северо-Восточный Земли Шпицбергена, среди неко­торых участников экспедиции возникли различные планы достижения Земли. Как рассказывал впоследствии профес­сор Бегоунек, у Цаппи и Мариано возникла мысль достиг­нуть пешком Нордкапа, где можно было бы встретить про­мышленников, чтобы затем сказать помощь оставшимся на льду. Мальмгрен, как единственно опытный человек в по­лярных путешествиях, выработал по их просьбе план по­хода. Считалось, что при продвижении 10 клм. в день, через три недели можно будет достигнуть Нордкапа. Но­биле был против разделения группы и считал более целе­сообразным остаться всем на месте. С другой стороны, проф. Бегоунек высказался в том смысле, что, во всяком случае, должен непременно остаться один офицер для астрономических наблюдений и радиотелеграфист Виаджи. Это предложение, однако, было встречено глубоким мол­чанием. Таким образом, все, оставшиеся здоровыми, за исключением Тройани и Бегоунека, решили покинуть льди­ну смерти. Нужно сказать, что Мальмгрен ничего не знал об этом плане. Затем было другое предложение, — сколо­тит из обломков дирижабля сани, на которых везти ране­ных; но попытки испробовать сани, сработанные Чечиони из обломков гондолы, окончились печально. Сани оказал-

*) Мощная радиостанция в Риме.

лись непригодны. Когда 30-го мая в юго-западном на­правлении была замечена земля — о. о. Брок и Фойн — вопрос о походе к земле был окончательно решен. Мальм­грен, Цаппи и Мариано простились со своими товарищами и отправились в свое далекое путешествие, которое кончи­лось так трагически. У них было с собой, по свидетельству проф. Бегоунека, по 18 кг. провизии на человека, главным образом, пеммикана и шоколада, а всего 54 кило. Револь­вер был оставлен с группой Нобиле, но зато они взяли с собой топорик и два охотничьих ножа; кроме того, секстан, бинокль, карты и таблицу. Мариано решил взять с собою также запасное полярное платье и карманный компас.

В последний момент Биаджи также хотел уйти с этой партией, но Мальмгрен твердо решил в таком случае остаться с группой. Нобиле самым резким образом воспро­тивился уходу Биаджи, тот покорился и самоотверженно затем выполнял свои обязанности. Остававшиеся написали коротенькие письма. Бегоунек передал письма для невесты и сестры Мальмгрену, письма других были взяты с собою Цаппи и Мариано.

Впоследствии, уже будучи на «Красине», Бегоунек был крайне удивлен, что аккуратный Мальмгрен не передал его писем Цаппи и Мариано, когда те его покидали.

Так или иначе 30-го мая Мальмгрен, Цаппи и Мариано, имея на месяц продовольствия, отправились в путь. Мальм­грен, у которого была сломана левая рука, мог нести только небольшую часть провизии, остальная часть ноши была распределена между итальянцами. С большими трудом, по торосам, обходя полыньи, группа из трех шла к острову Брок, но через две недели они были от него дальше, чем в первый день, дрейфовавший лед относил путешественников в другую сторону.

Уже на двенадцатый день похода Мальмгрен совершен­но обессилел, а на четырнадцатый окончательно свалился. Он упал на снег льдины и заявил, что дальше он не в со­стоянии продолжать путь.

—    Вы теперь должны одни итти вперед, чтобы спасти покинутых нами, — сказал Мальмгрен. — Меня оставьте здесь спокойно умереть.

Мальмгрен, по словам Цаппи, совершенно отказывался принимать пищу. — Когда я давал ему шоколад, он отбра­

сывал его в сторону с каким-то отвращением, — рассказы­вал Цаппи.

Он и Мариано, рассказывал Цаппи далее, оставили Мальмгрена, предварительно вырубив для него углубление во льду топориком. Мальмгрен, повидимому, боялся, что иначе, т. е. если он будет лежать на поверхности льда, он может подвергнуться нападению медведя, который примет его за морского зверя. Мальмгрен передал Цаппи компас, с просьбой передать его матери.

Затем Цаппи и Мариано отправились дальше. Еще через двадцать четыре часа они видели Мальмгрена на расстоянии 100 метров, где они отдыхали и когда пытались снова подойти к молодому шведу, он замахал им руками и побуждал их криками итти дальше прочь от него.

Впоследствии, когда я был в Риме, Цаппи мне расска­зывал, что Мальмгрен закрыл курткой голову и предлагал Цаппи покончить с ним ударом топорика, который был с ними.

Итальянцы так и поступили и Цаппи потом у нас на корабле выражал твердую уверенность, что Мальмгрен умер через короткое время после их ухода, — он был со­вершенно обессилен, да и пищи у него не осталось, он ре­шительно отказался оставить при себе даже самое неболь­шое количество еды.

В пути Мариано заболел слепотой, он совершенно ни­чего не видел и Цаппи принужден был тащить его за собою через торосы и трещины во льду. Наступил период в пять- шесть дней, который они провели на снегу не двигаясь впе­ред, готовые к смерти.

Только 20-го июня Цаппи и Мариано, который к этому времени снова обрел зрение, увидели остров Брок, оказав­шийся ближе, чем они предполагали.

Вдруг они услышали шум мотора. Это был большой гидроплан, несшийся над ними. Однако, никто с самолета не заметил их, и, хотя эта неудача служила для них глубо­ким разочарованием, но одно появление самолета обрадо­вало их тем, что, значит, ведутся поиски на самолетах. Еще две машины они видели в течение пяти ближайших дней, продолжая все же свой тяжелый путь по льду. Они кри­чали летчикам, подавали сигнали, размахивали руками, — тщетно, их снова никто не заметил.

Наверху: Остров Карла XII Внпзу: Цаипн следит за приближающимся «Красиным»

Спасение Цаппи и Мариано Внизу: Команда «Красина» помогает перейти трудное место. На переднем плане Мариано на носилках

Однажды они были очень близко, в какой-нибудь по­лумили от берега. Цаппи уже питал уверенность, что они, наконец, достигнут его. Но Мариано внезапно снова по­терял зрение. В этот день у Цаппи впервые возникла мысль покинуть Мариано. Последний уговаривал его сде­лать это во имя спасения остальных. Но состояние льда было столь тяжелое, что Цаппи не решался итти один с большой ношей, которую он нес на себе. Поэтому он пере­тащил ослепнувшего Мариано на большое ледяное поле, более надежное при дрейфе. Когда его принесло довольно близко к мысу Лей-Смит, у Цаппи снова возникла идея по­пытаться одному его достигнуть, но задача была уже невы­полнима.

30-го июня, по словам Цаппи, была съедена последняя провизия. Тем временем льдину ветром приблизило к острову Брок, потом мысу Вреден.

4-го июля Мариано снова просил Цаппи оставить его, но было слишком поздно, — с ослабленными силами, без провизии не было никакой надежды на успех.

Цаппи и Мариано обрекли себя на смерть и спокойно ее дожидались. Более слабый — Мариано завещал голод­ному Цаппи свое тело. Однажды к ним близко подошел медведь и Цаппи решил пойти на него с небольшим топо­риком, но медведь чего-то испугался и повернул от них прочь.

10-го июля Цаппи снова услыхал шум мотора. Как по­мешанный он вскочил с места, на котором лежал, схватил обрывок какой-то тряпки, вбежал на торос и в исступлении начал кричать и махать, как флагом, этой тряпкой.

Какое чудо! Самолет их заметил и стал делать круги над ними, он сделал пять кругов. Затем самолет улетел.

Цаппи и Мариано взволнованно начали обсуждать, сколько времени самолету нужно, чтобы долететь до Кингс- бей и обратно, думая, что самолет улетел туда, чтобы им доставить провизию. Но прошло много часов, а самолета все не было, и отчаяние снова охватило несчастных.

12-го июля утром они вдруг услышали звук сирены.

—    Я слышу звук сирены парохода — сказал Цаппи Мариано.

—    Этого не может быть, — сказал равнодушно Ма­риано своим слабым голосом: — Ты галлюцинируешь.

Цаппи вскочил на высшую точку тороса. Он увидел дым корабля,он снова, как исступленный, замахал руками. Его оглушил пронзительный звук сирены и корабль по­вернул к ним.

—     Мы спасены, Мариано. Я не ошибся, — огромный пароход идет к нам, — сказал Цаппи и, как завороженный, продолжал стоять на льдине.

То был «Красин».

Мы на «Красине» не могли скрыть своей печали, узнав

о   гибели Мальмгрена. Мы преклонялись перед волей этого человека к самопожертвованию. Полубольной, он вышел в тяжелый поход и, когда увидел, что становится другим помехой, он пришел к простому решению — пожер­твовать своей молодой жизнью ради спасения других.

Да, это был настоящий человек, память о котором всегда будет жить в наших сердцах. Международная семья ученых поистине может гордиться, что Мальмгрен принад­лежал к ее среде.

Должен сказать, что все симпатии участников нашей экспедиции были на стороне Мальмгрена. Мы не могли понять, как можно было бросить слабого, беспомощного Мальмгрена на произвол судьбы. Конечно, история по­лярных стран знает не мало случаев, когда сильные оста­вляли слабых, но с другой стороны известны и замечатель­ные случаи товарищеской солидарности. Я вспоминал Ро­берта Скотта и его знаменитый поход к южному полюсу. Когда Скотт возвращался с Южного Полюса, потрясенный тем, что за месяц до него из его рук вырвал победу другой, он, как известно, попал в очень тяжелые условия. Один из его спутников, Эванс, не мог продолжать с ним тя­желый путь и Скотт, сам терявший силы, с трогательной заботливостью ухаживал за ним, возвращался к нему, когда тот отставал, помогал ему итти вперед, пока, наконец, тот не скончался у него на руках в его палатке.

С другой стороны, стремление итальянцев попасть к Се­веро-Восточной Земле, чтобы оказать помощь своим това­рищам, могло бы служить им оправданием.

Как известно, гибель Мальмгрена на все лады обсуж­далась в прессе всего мира. В связи с этим в Риме была организована правительственная комиссия, под председа­

тельством известного адмирала Каньи. В качестве свиде­телей были вызваны многие лица, причастные к деятель­ности экспедиции Нобиле и его спасению. Эта комиссия при объективном рассмотрении, могла бы пролить свет на все дело, которое и до сих пор продолжает волновать мно­гие сердца, однако, к сожалению, кроме постановления комиссии, не было опубликовано других материалов, касаю­щихся ее работы, которая проходила втайне. Обвиняемому Нобиле даже не было предъявлено формулированного об­винения. 4-го марта 1929 г. был вынесен приговор, по ко­торому поведение Цаппи и Мариано считалось достойным похвалы. Нобиле же был обвинен в плохой организации экспедиции и в том, что первым вылетел с Лундборгом, оставив свои спутников.

В частности очень распространена была версия, что Мальмгрен был съеден своими спутниками. Известно, ко­нечно, многие случаи каннибализма во время мучительных страданий от голода, но здесь, на мой взгляд, он не имел места, хотя бы по одному тому, что группа при своем вы­ходе имела месячный запас провизии. Мальмгрен был оставлен окончательно через пятнадцать дней, таким обра­зом, у его спутников оставался еще достаточный запас про­вианта. Можно ли думать при таких обстоятельствах о каннибализме? Мне кажется, что нет, об этом не может быть и речи.

Цаппи и Марианно были помещены в лазарет и ровно в

8     часов, т. е. через 1 час 20 минут, был дан ход машине.

Счислимое место ледокола было 80°39’ сев. широты и 26°07’ восточн. долготы. Нас окружал мелко битый лед с сильно разъеденной подводной частью.

Мы проложили курс к местонахождению группы Вилье­ри — перед нами была серьезная задача им помочь в воз­можно скором времени. При других обстоятельствах мы бы, конечно, не преминули заняться поисками трупа Мальмгрена.

Едва мы тронулись, как ко мне пришел доктор и по­дробно доложил о состоянии здоровья обоих спасенных итальянцев.

Цаппи очень нервничал. Он все просил, нельзя ли ему и Мариано предоставить отдельную каюту. Он был удиви­тельно крепок, ни за что не хотел спокойно лежать на своей

койке, то сидел на ней, то ходил. Охотно и очень громко разговаривал, так что приходилось обращать его внимание на тяжелое состояние больного Мариано. Как указывал доктор, Цаппи находился в большом нервном возбуждении.

Наш санитар Анатолий Иванович Щукин не отставал от нашего доктора в заботах о двух спасенных и с величай­шим терпением ухаживал за больными. Ему это было тем легче делать, что Цаппи немного говорил и понимал по- русски.

Однажды приходит ко мне Щукин и просит моего со­вета вот по какому поводу. Щукин как-то назвал Цаппи

—     «Товарищ Цаппи», т. е. обратился к нему так, как все мы на корабле друг к другу обращались. Однако, Цаппи показалось оскорбительным такое обращение. — Я для тебя (Цаппи обратился к Щукину на «ты», что мы также никогда не делали) не товарищ, а господин, — сказал Цаппи. — Как же мне теперь его называть? — спрашивал меня с недоумением наш покладистый и усердный Щукин.

Впрочем, он сам придумал блестящий выход из создав­шегося трудного положения. Итальянца звали Филиппо, Анатолий Иванович стал его звать по - русски «Филипп Петрович». Ничего не поделаешь, надо было считаться с положением Цаппи, как гостя нашего корабля.

Продвигаясь к месту группы Вильери, нам приходилось итти среди тяжелого торосистого льда. Но, благодаря то­му, что между льдом было много чистой воды, я не сомне­вался, что мы достигнем «красной палатки».

Когда мы были на траверзе острова Фойн, вахтенный начальник Легздин и старший помощник Пономарев, заме­тили сигнал, подаваемый кем-то на острове. На гребне его стоял человек и качал шестом. Мы были уверены, что это был капитан Сора.

Я приказал поднять сигналы флагами, с указанием, что мы за ними зайдем на обратном пути. Дело в том, что я очень опасался за судьбу людей, находившихся на плавучем льду. Как бы ни было тяжело положение капитана Сора, однако, он находился на твердой земли. Я надеялся, что через два дня мы будем снова у острова Фойн.

Об обнаружении Сора я тотчас же послал по-английски телеграмму нашему полпреду в Осло и отправил радио­грамму в Москву.

«Итальянцев поместил в госпитальную каюту тчк Под наблюдением врача осторожно дается пища тчк Цаппи чрезвычайно бодр возбужден тчк Мариано более слаб тчк Посылают много радио о своем спасении тчк Красин продолжает свой путь к группе Вильери тчк Проходя остров Фойн были заметны подаваемые сигналы тчк Воз­можно что группа Сора Нойса Таньберга которые на со­баках шли на помощь группе тчк Дали знать сигналами что на обратном пути зайдем тчк Идем разреженным льдом Находимся пятнадцать часов 80°32’ долгота 28°05’ зпт в семи милях от группы впереди видна чистая вода тчк Даем гудки тчк Связи Читта Милано тчк Будет находиться каж­дые полчаса группой Вильери зпт нам передавать пеленги тчк На 12 часов расход угля 72 остаток 1564 *)

Цаппи тем временем посылал огромное количество те­леграмм. Я думаю, что в этот день мы отправили его те­леграмм больше, чем вся наша официальная переписка. Я вспоминаю, как он раздраженно говорил мне, что «втечение целого часа» радист не успел передать всех его телеграмм.

ГЛАВА XI

На помощь группе Вильери. — У «красной палатки». —

Встреча спасенных и спасителей. — Радио Нобпле. — Фут­бол на Льдине Белого Медведя. — В кают-компании.

Как я уже указывал раньше, мы не могли находиться в прямой связи с группой, так как у последней была коротко- волная станция, а мы на коротких волнах не работали, по­этому место группы мы получали через Читта ди Милано, которой я в 12 часов послал радио.

«Просьба сообщить, видит ли группа Вильери «Красин». Желателен каждые полчаса пеленг на нас».

Через час я получил ответ:

«Наш разговор с палаткой в 14 часов 55 gmt **) (про­пуск). Мы сговорились с группой и уведомим вас. Бла­годарим  Читта ди Милано».

*) В тоннах.

**) Гринвичского времени.

Между тем «Красин» подходил к району группы, ука­занному Читта ди Милано. Лед стал тяжелее. Погода была пасмурна, но видимость была не плохая. Сравни­тельно было тепло, температура держалась на 0. Однако, не смотря на все старания, мы не видели палатки, хотя все окружающее нас пространство было разделенным на сек­торы, за каждым из которых следили несколько человек.

В 14 часов 45 минут я запросил срочно Читта ди Милано:

«Мы находимся в расстоянии трех миль от указанного Вами места группы стоп Видимость десять миль, однако, палатка не видна Просьба сообщить новое место группы путем пеленгов на остров и если возможно на Красина».

Наконец то в 1 7 часов я получил радостную телеграмму:

«Красину».

«Палатка видит вас пеленг на зюйд вест в расстоянии 10 киломертов                                                        Читта ди Милано».

Место «Красина» было 80°31’ сев. широты и 29°15’ во­сточной долготы.

Лед был разреженный и мы только время от времени сталкивались с тяжелыми полями, раскалывая или поджи­мая их под форштевень.

В 1 5 часов 30 минут мы шли почти по чистой воде.

Рев сирены снова пронесся надо льдом и морем. Он далеко разносился до пустынных берегов Северо-Восточ­ной Земли, до острова Большого, Мыса Лей-Смит. Мы уже видели этот так часто упоминавшийся мыс, хотя за десять, тринадцать миль он был трудно различим.

Мы повернули по указанному курсу на норд ост и все же не по этому курсу, а влево от него на 45° в 20 часов

1 5 минут был усмотрен дым на льду.

Первым его заметил вахтенный начальник — помощник капитана, Я. П. Легздин.

А через несколько минут был уже виден торчавший вверх хвостом аэроплан Лундборга, палатка и группа лю­дей, которые казались едва различимыми маленькими точ­ками.

Могу ли я описать счастье, радость, восторг, охватив­шие нас? Как в великий праздник у всех были сияющие,

ликующие лица. Мы продолжали жадно следить в бинокль за льдиной. Ясно был виден самолет, издали казавшийся совсем крохотным, напоминавший игрушечную стрелку, вот­кнувшуюся под острым углом в лед. Чуть чуть отличалась от белевшего льда своим грязным цветом палатка. А люди, как на кино-экране крохотными точками двигались по ле­дяному полю. Они, вероятно, быстро перебегали по льду, но нам они казались едва двигавшимися. Через небольшие промежутки времени вспыхивали дымовые сигналы.

Сирена умолкла. В тишине, нарушаемой только шумом скользящих вдоль борта льдин, могучий «Красин» при­ближался к затерянным во льдах людям. Сердца наши так сильно бились, что трудно становилось дышать.

Между тем расстояние между Красиным и ледяным по­лем все уменьшалось. Стали уж различимы отдельные предметы: как тростинка жалко торчала самодельная, про­гнувшаяся радио-мачта, невдалеке от палатки темнело пят­но какого-то предмета, который впоследствии оказался ре­зиновой лодкой, сброшенной летчиком Маддалена, еще что то валялось в стороне. Люди же держались теперь кучкой.

Наши моряки ловко развернулись и мастерски подошли к ледяному полю, как к пристани, не отколов от нее ни одного вершка льда.

Машинный телеграф, беспрерывно до того звеневший, остановился и медная стрелка показывала для всех трех машин: стоп! «Красин» достиг намеченной цели.

Я не мог удержаться от глубокого облегченного вздоха. Тревога за судьбу людей, которых мы шли спасать, ни на один час меня не оставляла втечение всего похода, бесчис­ленные заботы, ответственность за жизнь своих спутни­ков, за целость корабля, неизменно занимали мой ум бес­покоили душу постоянным стремлением оправдать то до­верие, которые возлагала на нас наша родина, — все это мне казалось в тот момент конченым, — первую задачу, возложенную на нас, мы выполнили. В этот радостный мо­мент я не думал о той последующей работе, которая нам еще предстояла. Я испытывал блаженное чувство счастли­вого человека, во власти которого оказалась необыкновен­ная, столь редкая, возможность доставить счастье и радость другим людям.

По ледяному полю размеренным шагом приближалась к борту «Красина» высокая фигура. Человек, одетый в сви­

тер с широкой каймой внизу, казавшейся белым поясом, шел, высоко подымая длинные ноги, оставляя глубокие сле­ды в жидком, подтаявшем снегу. Остановившись в паре десятков шагов, он громко крикнул:

—     Вильери.

В расстоянии нескольких шагов от него шли еще два человека, — профессор Бегоунек и инженер Тройани, как мы потом узнали.

Был спущен парадный трап.

Я быстро сошел на лед, за мною П. Ю. Орас, капитан и другие.

Глубоко взволнованный, я крепко обнял и горячо поце­ловал этих людей, сразу ставших для меня близкими, хотя никогда в моей жизни их не видал и не знал. Мы сразу сделались родными друг другу и трудно было сказать, кто из нас был более счастлив, — спасенные или спасители.

Вильери выделялся высоким ростом среди всех других. Лицо, обрамленное густой бородой, сразу же располагало к себе. Он часто улыбался своею, немного женственной, улыбкой и открывал сверкавшие белизной зубы. Впрочем, почти все итальянцы удивляли меня своими белоснежными зубами.

Немного в стороне от него стоял полный, очень хорошо выглядевший профессор Бегоунек. В нем тотчас же можно было узнать славянина — русая бородка и светлые волосы на голове выделяли его среди брюнетов итальянцев. Едва мы познакомились и он узнал, кто я, его первым вопросом было:

«Не могу ли я на «Красине» продолжать свои научные работы?»

—     Конечно, — ответил, улыбнувшись я. Мы, — ведь, тоже занимаемся научными исследованиями и я буду рад оказать вам содействие в этом отношении.

Инженер Тройани, в больших очках, как бы стесняясь, пожал мне руку.

В стороне у палатки стоял на самодельных костыля ч из весел резиновой лодки, механик Чечиони. На его лице, молодом, но обрамленном серебристо седыми волосами, сияла улыбка счастливого человека. Только радиста Би- аджи не было среди нас. Оказывается, он склонившись на корточках у радиоаппарата, выстукивал свою последнюю радиограмму:

Наверху: «Красная Палатка» и радио-мачта Внизу: Аэроплан Лундборга

На «Красине»

Наверху: Биаджн ]i Вильери Внизу: С Цаппи про]13водят кинематографический снимок

—     Все кончено. «Красин» подошел. Мы спасены. —

Я разрешил всей команде спуститься на лед. Все с ра­достью бросились вниз, обгоняя друг друга. Всем хотелось пожать руки спасенным и высказать им свои симпатии, ко­торые, впрочем, выражались тем, что каждый предлагал русские папиросы, зная, что иностранцы до них большие охотники.

На льдине сразу оказалось много народа. Мы пошли к палатке. В нескольких шагах от нее лежала резиновая пневматическая лодка. Шагах в 50 хвостом вверх торчал шведский аэроплан с изображенными тремя коронами и цифрой 31 на плоскостях. Между ним и палаткой была укреплена оттяжками радио-мачта.

Поле было размером 350 X 120 метров. Снег, покры­вавший лед, сильно подтаял и при хождении на нем оста­вались от ступни глубокие следы, заполнявшиеся водой. Такими следами, льдина была испещрена вдоль и поперек. Во многих местах уже блестели большие лужи воды и оби­татели льдины с трудом могли предохранить себя от сырости. По счастью, можно было воспользоваться дере­вянными плоскостями с опрокинувшегося «Фоккера», они на них спали в палатке. Прочие деревянные части само­лета шли на топливо и самолет представляя собою жалкий ободранный остов; только мотор был в полном порядке.

На льдине в разных местах были разбросаны пестрые флаги, служившие сигналами для самолетов.

У входа в палатку была поставлена небольшое изваяние Мадонны ди Лорето. Она сиротливо стояла на снегу и итальянцы тщательно берегли ее, возлагая на нее свои на­дежды.

Мы с любопытством осматривали жалкое хозяйство спасенных.

Льдина, к которой мы пристали, была уже третьим ла­герем участников итальянской экспедиции. Им каждый раз приходилось менять место палатки, когда дрейф или статис угрожали раздавить льдину, на которой они находились. Часть обломков от дирижабля, фото, кино-аппарат нахо­дились в расстоянии трехсот метров и Вильери должен был долго рассматривать в бинокль торосы, чтобы определить точно место предшествовавшего лагеря.

После первого приветствия, все пятеро спасенных были приглашены на корабль. Когда они опустились в нашу

кают-компанию, которую Ксения тщательно прибрала к тому времени, им показалось в ней очень жарко. Чувство­валось, что им было неловко в своих засаленных полярных костюмах. Все жаждали скорее привести себя в порядок, вымыться, побриться, переодеться. — Им хотелось воз­можно скорее сбросить с себя все, что напоминало о пребы­вании на льду.

Уже через короткое время, пять человек, за час до того балансировавшие между жизнью и смертью, приняли совсем иной вид. Одетые в чистое белье и новые с иго­лочки костюмы, они выглядели настоящими европейцами. Одежда, которая была закуплена в Бергене, сидела на них мешковато, а обувь трудно было подобрать впору. Биаджи, например, пришлось одеть русские сапоги. На голове у него была кепи генерала итальянского авиационного флота, которая ему была подарена генералом Нобиле, когда тот улетел с Лундборгом. Получилась необычная комбинация русских сапог с итальянским генеральским кепи.

Чечиони не мог самостоятельно пройти к кораблю. После перелома ноги кость неправильно срослась и ему было больно опираться на нее — при помощи двух наших кочегаров он бодро проковылял на одной ноге к «Красину». Доктор осмотрел перелом и тщательно забинтовал ногу.

В общем, состояние здоровья спасенных было удовле­творительное. Почти все они страдали, в большей или меньшей степени, ревматизмом, в худшем состоянии был только инженер Трояни.

Еще до того, как определились места на корабле для новых наших пассажиров, ко мне пришел доктор Среднев- ский и передал, что Цаппи просит не помещать совместно офицеров и нижних чинов и просит последним, т. е. Че­чиони и Биаджи предоставить другое помещение. Такого рода заявление мне показалось чрезвычайно странным. В самом деле, еще день тому назад, все семь человек, нахо­дившиеся на льду, были накануне гибели и вот теперь, когда они снова попали в условия нормальной жизни, тот­час же выросла преграда между одними и другими. Я про­сил доктора передать Цаппи, что мы на корабле не при­выкли к такому разделению и что одна из лучших наших кают будет предоставлена именно «нижнему чину» — ме­

ханику Чечиони. Биаджи, за неимением отдельной каюты, был помещен на один из диванов кают-компании.

В тот же вечер был сервирован общий ужин. Наша простая пища очень понравилась спасенным, к ужину была подана одна из немногих, имевшихся у нас, бутылок конья­ку. Я со всей искренностью пожелал нашим новым друзьям преуспевания и счастья в жизни и указал, какую огромную роль в деле их спасения играл Комитет в Москве и наши общественные и правительственные организации. От имени спасенных нами несколько прочувственных слов сказал Вильери.

Тем временем, вахтенная, палубная и часть машинной команды была занята погрузкой на «Красин» самолета Лундборга и всех вещей, находившихся на льдине. К утру все уже было на корабле.

Как легко было грузить на корабль легкий «Фоккер. Я так привык к отстройке особого помоста для нашего тя­желого «Юнкерса» при^- аврале всей команды, работавшей с тысячами предосторожностей при выгрузке его, что не верилась в возможность при посредстве одного крана под­нять этот аппарат. Но это оказалось легко выполнимым. Самолет был подтащен к борту и без особых затруднений поставлен краном на тот самый помост, который стоял сво­бодным после старта Чухновского.

Палатка, остатки продовольствия, резиновая лодка и прочие мелкие вещи не заняли много места. Все это было разложено для просушки на баке. Здесь разместились мокрые карты, астрономические таблицы, сырой брезент, палатка и ^на особой веревке отопревший итальянский на­циональный флаг. Много карт северного побережья нашего Союза и приполярной Америки свидетельствовали о широ­ких замыслах итальянской экспедиции. Спасенные, однако, с момента размещения на корабле, потеряли всякий интерес к этим надоевшим им вещам.

Только на следующий день, 13-го июля, я просил Вильери вместе с помощником нашего капитана Петровым пересчитать и принять предметы и вещи, найденные нами на льдине. Я объявил по команде, чтобы всякая мелочь, взятая на память, была передана Петрову.

Странная картина наблюдалась утром на баке — будто старьевщики Вильери и Петров возились с грязными мок­рыми рубашками, панталонами, инструментами, радио-аппа­ратом, компасами. Я думал, что у этих двух человек должны были быть совсем разные чувства к этим вещам,

—     для одного каждая мелочь была свзана с самыми тяже­лыми воспоминаниями, другой с любопытством и некоторой брезгливостью их рассматривал взором постороннего че­ловека.

А рядом с грудой грязных мокрых вещей трепыхался обрывок голубой материи, на которой четко был выведен девиз:

«Ubi пес aquila» . . .

(Куда и орел не залетает).

Этот флажок Мариано хранил у себя на груди во все времени полета «Италии» и затем во время своего траги­ческого перехода через ледяные торосы. С грустью смотрел я на клочек голубой матери . . . ubi пес aquila . . . Сколько упований, сколько надежд было связано с этим красивым девизом. Человек дерзко пытался осуществить его на деле, и как жестоко поплатился он за это. Грязные одежды, ва­лявшиеся на палубе вперемежку с истоптанной обувью, пор­ванные, измазанные карты с изуродованными инструментами

—    вот что можно было видеть теперь на палубе. А гибель человеческих жизней! Ubi пес aquila . . . Да, их души парят там, куда и орел никогда не залетает.

С этого дня начался поток поздравительных телеграмм, восторженных, благодарственных, которые мы получали со всех сторон.

На мою радиограмму о спасении Цаппи, я получил от Комитета Помощи:

«Комитет Помощи и вся советская общественность го­рячо приветствуют экипаж «Красина» и всех участников экспедиции с первым успехом, благодаря самоотверженной работе. Уверен в напряжении всех сил для преодоления всех трудносей и опасностей на пути осуществления наме­ченных целей.                   Уншлихт».

На эту радиограмму мы ответили спасением еще пяте­рых и послали Комитету радио:

21 ч. 35 м. 12/VII.

«Москва Осоавиахим Уншлихту

Двадцать два часа двенадцатого подошли бортом ледя­

ному полю группы Вильери тчк Все спасены тчк Находятся борту Красина тчк Приступаем погрузке аэроплана Лунд- борга тчк Подробности следуют тчк

Самойлович Орас».

И в 21 ч. 40 минут.

«Генералу Нобиле

Читта ди Милано

Я счастлив уведомить вас, что Вильери, Троиани, Че- чиони, Бегоунек, Биаджи находятся на борту «Красина» тчк Все здоровы                                                                                         Самойлович».

В 12 часов 30 минут мы получили простую товарище­скую телеграмму от Комитета Помощи:

«Крепко жмем руки и сердечно поздравляем победой над стихией 4446                                                                        Уншлихт».

Наша экспедиция на «Малыгине» прислала нам свои поздравления, которые нам были особенно ценны.

К вечеру этого большого дня была получена также те­леграмма от генерала Нобиле, которая полна была горячим желанием помочь своим спутникам:

«Профессору Самойловичу. Красин. 21 часа 40 минут.

Я не знаю как выразить вам свои чувства в этот день зпт когда душа моя так полна радостью от вашего замеча­тельного великодушного и удивительного поступка тчк Могу ли я вас просить теперь возомжно ли в ваших усло­виях, попытаться осмотреть место аварии дирижабля взяв курс к востоку от палатки десять пятнадцать миль. Я чув­ствую, что я прошу слишком многое, за что, я надеюсь, вы простите меня тчк Если бы вы могли это сделать, то иссле­дование сейчас будет произведено в наилучших условиях, ибо в дальнейшем трудно будет найти место палатки, когда гам никого не будет тчк Я бы рекомендовал осмотреть сек­тор от 80° до 140° компаса, центром которого является па­латка, и от нее, как сказано, примерно на десять пят­надцать миль. Во всяком случае еще раз глубочайшим образом благодарю вас от всего моего сердца

Нобиле».

Меня тронула телеграмма этого истерзанного человека. Я хорошо понимал, как тяжко ему было вдали от своих товарищей, в совершенном бессилии оказать им какую-либо помощь.

Я и мои друзья, Орас и Егги, со всею серьезностью от­неслись к предложению генерала Нобиле.

Тем временем наступил густой туман и мы, вообще, ни­куда не могли двигаться. Площадь, которую по просьбе Нобиле мы должны были осмотреть, равнялась около 100 кв. мил., если считать сектор с радиусом в 15 миль при центральном угле в 50°. Для тщательного осмотра ледя­ных полей с корабля, понадобились бы пара десятков дней, тогда как самолетом или лучше всего двумя самолетами, это можно было бы сделать за несколько часов. Однако, в своей телеграмме Комитету я указал, что я сделаю по­пытку произвести эти поиски, хотя без помощи самолетов, я мало верил в их целесообразность.

В 1 час 13-го июля я послал радио:

«Москва Осоавиахим Уншлихту

Еще за три мили до лагеря Вильери мы заметили опро­кинутый аэроплан, палатку тчк Итальянцы давали дымовые сигналы, услышав громкую сирену «Красина» тчк Мы подо­шли вплотную к ледяному полю тчк Я и Орас с товарищами спустились по трапу на льдину где ожидали итальянцы тчк Нас сердечно обнимали безконечно были рады тчк Оказы­вается вся их надежда была на «Красина», но они не ожи­дали столь быстрого прихода тчк Сейчас Вильери Трояни Профессор Бегоунек Чечиони Биаджи на корабле тчк Все здоровы только у Чечиони сломана нога, но заживает тчк Всо по детски несказанно счастливы, что снова возвращены к жизни тчк Горячо благодарим Комитет тчк Сейчас гру­зим аэроплан тчк Едва подошли к льдине зпт как наступил туман тчк Мы его переждем, чтобы пойти к острову Фойн зпт где может быть находятся люди, потом постараемся пройти Чухновскому, забрать их, тогда уже Вирго-бей тчк Только что получили телеграмму Нобиле, где горячих вы­ражениях благодарит просит искать третью группу тчк На небольшом расстоянии попытаюсь это сделать тчк Если серьезно приняться, надо грузить уголь Адвент-бей тчк Ко­манда Комсостав горяче приветствуют Комитет — инициа­тора помощи итальянской экспедиции

Самойлович».

В 7 часов 13 минут того же дня я ответил генералу Нобиле:

«Сердечно благодарю вас за любезную телеграмму. Я сделал только то, что должно было быть совершено. Что касается поисков группы с дирижаблем, то я полагаю, что без самолетов поиски будут бесполезны. «Красин» не имеет достаточно угля на три-четыре недели, которые не­обходимы для поисков без самолетов. В таком случае мы должны будем пойти в Адвент-бей для погрузки и уже после этого вернуться для поисков                              Самойлович».

Я решил стоять у ледяного поля, пока я не получу точ­ный ответ от итальянцев.

Когда я вышел на мостик, все уже было погружено на «Красин» и молодежь из нашей команды играла в фут­бол на слегка подмерзшем ледяном поле. Там, где только что веяло смертью, раздавались крепкие бодрые возгласы игравших, сильные фигуры которых мелькали по снеговому покрову.

Вскоре туман настолько сгустился, что даже в футбол невозможно было играть. Я подумал: — «что сталось бы с Цаппи и Мариано, если бы он наступил сутками ранее?» —

Когда я спустился в кают-компанию, там была уже ти­шина. Все спали тяжелым, беспокойным сном после дня, в течение которого так много пережили.

На левом диване крепко спал Биаджи. У него было спокойное лицо человека, уснувшего после долгой изнури­тельной работы.

На утро мне рассказывал профессор Бегоунек, что с непривычки к чистой постели и теплому помещению, они всю ночь не могли уснуть.

К утру все собрались в кают-компании. Трояни сидел в углу с Джудичи и сосредоточенно просматривал какую-то книгу, — у него было измученное, желтоватое лицо. Он был совсем болен и вскоре доктор уложил его в лазарет­ную койку. Профессор Бегоунек сидел у края стола за чашкой чая, он с наслаждением потягивал русскую папи­роску. Его свежее, чисто выбритое лицо выражало спо­койствие и он терпеливо отвечал на многочисленные рас­спросы окружающих. Рядом со мной сидел Вильери и со своей располагающей улыбкой объяснял мне маршруты, со­вершенные дирижаблем «Италия». Маленький живой Би­аджи что-то оживленно рассказывал Джудичи, по итальян­ски, а седовласый Чечиони, уже без бороды, сидел доволь­ный в глубоком кресле, вытянув больную ногу и спокойно

прислушивался к незнакомой ему речи. Чечиони, как и Биаджи, говорил только по итальянски и не понимал ан­глийского, французского и немецкого языков, на которых, говорила интернациональная компания, собравшаяся за столом.

Из рассказов наших спутников, постепенно стала вы­рисовываться вся картина катастрофы дирижабля «Италия» и жизни на льдине в течение 48 дней.

ГЛАВА XII

Жизнь на льду с 25 мая по 12 июля. — Как объясняет Нобиле свой полет с Лундборгом. — Тяжелая болезнь Мариано. Вопрос о поисках третьей группы. — Обмен радио с Муссолини. — Поток приветственных телеграмм.

Вопрос о поисках группы Алессандрннп.

В момент катастрофы, в передней гондоле находились Нобиле, Мариано, Цаппи, Бегоунек, Мальмгрен, Тройани, Чечиони, Биаджи. Механик Помелла был занят у среднего мотора и пал первой жертвой, когда гондола ударилась ле­вой стороной. Остальные были сброшены на лед.

У Нобиле были сломаны нога и рука и повреждена голова. Недалеко от него лежал Чечиони, также со сло­манной ногой. Вся левая часть корпуса Мальмгрена была сильно разбита. Остальные же были, более или менее, благополучны.

Дирижабль, освободившийся от гондолы, части продо­вольствия и пр., был облегчен, примерно, на 5000 кгр., и медленно стал под углом подыматься вверх, удаляясь в восточном направлении.

Вместе с оболочкой дирижабля были унесены 6 участ­ников экспедиции Нобиле: Понтремоли, Алессандрини, Ар- дуино, Лаго, Чиакко и Каратти. Если принять во вни­мание, что при облегчении на 1,5 кгр. дирижабль поды­мался на 1 метр, следует предположить, что дирижабль мог достигнуть высоты до 3000 метров. Вскоре после падения, Чечиони и другие заметили на горизонте, в расстоянии около 30 километров, серый дым, который подымался со льда на высоту до 1 00 метров, на которой держался туман.

Дым виден был в течение 15 минут. Трудно было объ­яснить причину его возникновения, — появился ли он вслед­ствие взрыва на дирижабле, или унесенные с оболочкой со льда давали дымовой сигнал. Мальмгрен один из пер­вых пришел в себя и стал вместе с другими осматриваться кругом; при этом было обнаружено, что из гондолы упала провизия, палатка, радиоаппарат, аккумулятор, навигацион­ные инструменты и револьвер с патронами. Дело в том, что часть этих вещей находилась в особом мешке, содер­жавшем все необходимое для той партии, которая должна была быть спущена с дирижабля на лед с целью научных исследований.

Помелла был похоронен во льду, но уж через некоторое время пришлось выстрелом из револьвера отпугнуть мед­ведя, приближавшегося к трупу.

Через несколько часов после катастрофы, Биаджи на­ладил радио-передачу, и в 16 часов понеслись в эфир пер­вые звуки SOS. SOS ... в Арктике!

Биаджи прислушивался. Никто не отвечал. Тем вре­менем Мариано, при посредстве трех хронометров и секста­на, определил астрономические координаты места — они оказались 81° 14* сев. широты и 25° 25’ восточн. долготы от Гринвича.

Общее количество провизии было около 170 клгр., что могло хватить при рационе в 300 гр. человеку — на 80 дней. По счастью, через три дня после падения, Мальм- грену удалось двумя выстрелами из револьвера убить мед­ведя, в расстоянии 50 метров от палатки, что, конечно, в значительной мере улучшило общее положение группы.

После ухода троих: Мальмгрена, Цаппи, Мариано, для группы Нобиле наступили тяжелые времена: радио-связь все еще не налаживалась и с каждым днем падала надежда на спасение. В особенности они были разочарованы, когда узнали, что их ищут не там, где они в действительности находились.

Только 6-го июня было перехвачено, взволновавшее всех, известие, сообщавшее, что в СССР были услышаны сигналы. То был наш радио-любитель Шмидт, который 3-го июля принял радиограмму, посланную Биаджи. Она гласила: SOS. Italia General Nobile Isole Foyn». Шмидт понял, как «Itali Nobile Franz Josef SOS SOS SOS SOS terra tengo». На следующий день сигналы были услы­

шаны на «Читта ди Милано», но возбудили сомнение и комендант Романья запросил номер военного удо­стоверения Биаджи. С этого времени была налажена связь с группой Нобиле.

Тем временем, вследствие обращения Итальянского Правительства к Норвежскому, были посланы на Шпиц­берген два судна для оказания помощи участникам экспе­диции Нобиле — «Гобби» и «Браганца», на которой на­ходились самолеты двух выдающихся норвежских летчиков: Рийсер-Ларсена и Люцов-Гольма.

В десятых числах июня были получены сообщения, что из Архангельска вышел «Малыгин», а из Ленинграда от­правился ледокол «Красин». Но, по словам проф. Бегоу- нека, они не придавали вначале большого значения походу наших ледоколов.

После получения сведений о начавшихся полетах, на­строение группы сразу изменилось: никто из находившихся на льдине теперь не сомневался, что помощь будет оказана им в том или ином виде.

В особенности, большие надежды возлагались, конечно, на самолеты. И действительно, 1 7 июня они впервые услы­шали шум мотора, — то был Рийсер-Ларсен, который, од­нако, не мог увидеть палатку: вследствие неправильности карт, он искал ее западнее. Итальянский летчик Мадда- лена также не обнаружил палатки при первом полете. Но 20-го июня он летал вторично, однако, несмотря на то, что самолет имел радио, — он уже повернул прочь от палатки, как заметил солнечные блики, бросаемые Чечиони при по­средстве зеркала из станиоля. Тогда Маддалена повернул, в течение IV2 часов кружился над палаткой и сбросил на лед ботинки, оружие, аккумуляторы, резиновую лодку, апельсины и лимоны.

В тот же день летали аэропланы Ларсена и три швед­ских, которые, однако, не обнаружили лагеря Нобиле. 22-го июня еще раз прилетал Маддалена в сопровождении Пенцо на «Дорнье-Валь». Они снова сбросили ряд необходимых предметов. Вечером того же дня был спасен Нобиле.

После отбытия Нобиле во главе группы, находившейся на льду, стал Вильери, который был утвержден в этом посту особой радиограммой Морского Министерства.

Второй полет Лундборга окончился печальной неудачей. Спустившись посредине ледяного поля, самолет ударился

о ледяные торосы и опрокинулся, причем летчик остался невредимым. Лундборг занял место Нобиле.

Лагерь был перенесен на ледяное поле, где остался са­молет, и группа с нетерпением стала ждать помощи, тем более, что была получена ободрительная телеграмма Но­биле. Однако, помощь не приходила, что особенно дей­ствовало на нервы Лундборга. Он внес предложение оста­вить больного Чечиони, обеспечив его всем необходимым, самым же двинуться по льду к островам. Однако, это предложение не встретило сочувствия. Вильери воспроти­вился также другому намерению — отправиться всем вме­сте по направлению к островам. Проф. Бегоунек прав, когда пишет в своей книге, что это путешествие привело бы к гибели всех.

Тем временем, шведская экспедиция, перенесла летную базу на о. Есмарк, в 14-ти километр, от группы, откуда 6-го июля лейтенант Шиберг вылетел на спортивном само­лете «Мот» и благополучно снизился на льдину, где на­ходилась группа Вильери и Лундборг, произведенный к тому времени в чин полковника, как сообщали о том газе­ты, сброшенные шведами на лед.

Лундборг был спасен, на ледяном поле остались снова пять человек. Теперь вся надежда была на «Красин» и он эти надежды оправдал.

—      Когда я услыхал вой вашей сирены, — говорил, улыбаясь, проф. Бегоунек, — это было для меня лучшей музыкой, которую я когда-либо слышал.

Я зашел в лазарет, чтобы проведать наших больных.

Цаппи сидел на койке в чистом белье, он очень обра­довался мне, опустил ноги на пол и просил открыть иллю­минатор, так как ему было очень жарко. Он был крайне недоволен, когда ему объяснили, что этого нельзя сделать, так как койка Мариано расположена вблизи иллюминатора. В разговоре со мной Цаппи высказывался против розы­сков третьей группы и стал мне быстро, нервно доказывать, что группа с дирижаблем несомненно погибла и поиски ее будут простой потерей времени.

Цаппи уже совсем оправился. Незадолго до того ему была сделана клизма и доктор изумлялся обилию вышед­

шей массы и, наоборот, крайне незначительному количеству ее у Мариано.

Я подошел затем к Мариано и наклонился над ним. Вид у Мариано был очень тяжелый и даже для неопытного глаза он выглядел очень плохо, на щеках его горели яркие красные пятна, глаза были закрыты и он неспокойно ды­шал. Когда я погладил его горячую руку, он полуоткрыл глаза, тяжело приподняв веки, узнав меня, совсем открыл их, и тихо, по детски улыбнулся.

—    My dear professor, My dear professor — (Мой дорогой профессор, мой дорогой профессор) и взял мою руку в свои слабые горячие руки. Я не хотел дольше его беспокоить, отошел в сторону, — здоровье Мариано меня крайне тре­вожило.

«Неужели же мы не сохраним этого человека, ставшего теперь таким близким для нас?» — думалось мне.

Тройяни лежал в койке и читал книгу. Пришлось уло­жить и профессора Бегоунека, который испытывал сильные ревматические боли. Только Вильери и Биаджи чувство­вали себя совсем хорошо. То один, то другой из лежав­ших в лазарете беспокойно вглядывались через иллюмина­тор в туманную, молочную мглу и спрашивали меня, долго ли еще будем стоять на месте.

Я решил, однако, выждать разведки аэропланов и телеграфировал в 17 часов 30 минут:

«Генералу Нобиле «Читта ди Милано».

Просьба сообщить намерены ли вы произвести поиски группы дирижабля при помощи гидропланов тчк В таком случае буду ждать на месте у палатки Самойлович».

Туман стал еще гуще и на палубе было серо и неуютно. К вечеру снова все собрались в кают-компании. Уже про­шла некоторая неловкость первых часов знакомства, мы совсем сблизились, сдружились со спасенными и команда старалась всячески оказать этим людям свое внимание. С удивительной чуткостью поняв, как им хочется скорее вырваться из этих угрюмых мест, скорее вернуться к своим близким и родным людям, они решили развлечь их по своему. В полном составе явился в кают-компанию оркестр

балалаечников и наши певцы, некоторые из которых об­ладали прекрасными голосами.

Полились русские песни, сначала печальные, а потом плясовые такие бурные и захватывающие. Все молча слу­шали эти чудесные мотивы и каждый был погружен в свои мысли. Я не мог не думать о печальной судьбе других, тех шести, которые были унесены с оболочкой дирижабля. Сумеем ли мы и их вернуть к жизни?

Как раз в самый разгар пения и пляски, я получил ответ на мою радиограмму, о поисках третьей группы.

«О часов 07 минут «Красину»

648 В соответствии с указаниями моего правительства которые только теперь получены я не считаю необходимым итти на поиски третьей группы в настоящее время без самолетов и жду вас чтобы взять спасенных на борт тчк Будьте любезны прибыть в Кингс-бей зпт если для вас это неудобно я встречу вас в Адвентбее.

Читта ди Милано».

Я не сомневался, что у Итальянского Правительства, в то время, были свои основания не предпринимать даль­нейших поисков. Я однако задавал себе вопрос: «почему же нельзя было использовать другие, иностранные само­леты, которые тогда были в полной исправности. Тем бо­лее, что, как потом оказалось, вопрос о дальнейших по­исках волновал не одних нас.

Забегая немного вперед, я приведу здесь обмен радио­грамм, который произошел двумя днями позже.

П. Ю. Орас получил от начальника шведской экспеди­ции лейтенанта Торнберга запрос:

«16 июля 8 часов 42 минуты. —

Получил ли «Красин» какие либо сведения о группе с дирижаблем и о ее положении. Какие имеются планы для ее спасения.                                                                                Торнберг».

Орас ответил Торнбергу в 12 часов 01 минута:

«Когда мы были около места группы Вильери, мы пред­ложили Нобиле организовать воздушную разведку группы дирижабля. Во время разведки мы предполагаем оста­ваться на месте. Через двенадцать часов мы получили от­вет, что Итальянское Правительство решило отказаться от воздушной разведки. Больше никаких новостей о группе

дирижабля нет, но мы, наверное, при встрече с Нобиле этот вопрос обсудим. Мы приняли на борт свой самолет.

Орас».

«Орасу 16/VII. 16 часов 35 минут. — Сердечно благо­дарю за весьма ценные сведения. Нобиле не уведомил шведскую экспедицию о вашем предложении относительно организации воздушной разведки группы дирижабля.

Торнберг».

Я был крайне удивлен, почему Романья ди Манойя, не имея в распоряжении своих самолетов, не запросил шведов. Я нисколько не сомневаюсь, что они с величайшей готов­ностью произвели бы разведку, так как имели вполне год­ные для полета аппараты.

Наш самолет потерпел аварию и только от «Малыгина», экспедиция на котором горела желанием нам помочь, я по­лучил радиограмму:

«13 часов 40 минут 13/VII «Красин» Самойловичу.

Прошу срочно сообщить имеемые сведения местонахож­дения ненайденной группы дирижабля также предполагае­мые вами ближайшие действия «Красина».                                                 Визе».

Я ответил:

«Точных сведений третьей группы нет. Думаю итти выждав погоду остров Фойн затем Чухновским потом углем. Передайте сердечный привет Гарри Волонтею за их приветствия                                                                                            Самойлович».

В ответ я снова получил от них радио:

«3 часа 42 минуты 13/VII «Красину»

Горячо приветствуем экспедицию «Красина» тчк Вы еще раз вписали славную страницу в историю завоевания Арктики    Визе».

Что нам оставалось делать после телеграммы Читта ди Милано? Раз сами итальянцы просят нас скорее доставить спасенных к ним, я принял решение повернуть обратно.

В 16 часов 40 минут 13/ VII, «Читта ди Милано» пере­дало нам телеграмму Бенито Муссолини:

«Красину» 664 Я передаю следующую телеграмму по­лученную от нашего премьерминистра (эта часть радио­

граммы была написана по английски, потом шел итальян­ский текст).

Профессору Самойловичу.

Вы совершили дело, которое станет достоянием истории. Вы работали в тяжелых условиях Арктики с целью вы­полнить задачи благородной гуманности. От имени всех итальянцев благодарю вас, а также от моего имени благо­дарю всех ваших сотрудников                                                                                              Муссолини».

Я ответил следующей радиограммой:

«Читта ди Милано.

Прошу передать вашему премьерминистру Муссолини следующее (эта фраза была написана по-английски, дальше шел русский текст).

Господину председателю совета министров Муссолини. От своего имени и всех участников экспедиции приношу вам, господин председатель совета министров, свою сердеч­ную благодарность за лестные дя нас слова вашей любез­ной телеграммы. Благодаря исключительной энергии об­щественных кругов союза и огромной помощи Советского Правительства мы счастливы были спасти тех людей, ко­торые во имя науки и прогресса человечества жертвовали своей жизнью.                                                                  Самойлович».

Между тем, здоровье Мариано вызвало у доктора Сред- невского серьезнейшие опасения. На правой ноге откры­лась гангрена, температура больного доходила до 39° и нужно было предпринять экстренные меры, надо было ам­путировать ногу. Я советовался по этому вопросу с Виль­ери и он был также крайне обеспокоен и озабочен. По тщательном обсуждении с доктором, который считал, что все же два-три дня можно рискнуть переждать, мы и ре­шили отложить операцию.

В то же время доктор сообщил мне, что со здоровьем команды было не совсем благополучно. За сутки заболело желудочными болезнями 28 человек. По его мнению, при­чиной этому послужила недоброкачественная непрокипя- ченая вода со значительной примесью соленой воды. Я просил доктора самым тщательным образом следить за здоровьем наших людей.

Вследствие тумана и плохой видиомсти (от до 1 -й мили), мы не могли точно определить свое место. Не­

смотря на слабый ветер в полбалла или даже пол­ный штиль, нас все же дрейфовало, повидимому, к нор­ду. Во всяком случае, глубины менялись каждую вахту: в 4 часа глубина была измерена 190 сажен, а в 12 часов

—     216 сажен. Величину дрейфа невозможно было опреде­лить и счислимое наше место было: широта 80° 38,5’, долгота 29° 1У Ost.

Существовало ли здесь поверхностное течение в опре­деленном направлении, трудно было сказать. Во всяком случае, движение группы Вильери и Цаппи говорят скорее за то, что дрейф льдов вблизи берега Северо-Восточной Земли зависел, главным образом, от ветров и приливо-от­ливных течений.

В ночь на 14е июля, температура воздуха упала до — 2,2° Ц. (23 часа). Туман начал проясняться. Я запросил Чухновского о состоянии льда в его районе. В 1 час 16 минут я получил от него радио:

«Горячо поздравляю с успехом тчк К востоку от Мар­тенса по параллели 80° 40’ проходит граница между спло­ченными льдами битым льдом северу и сплошным типа бе­регового припая к югу тчк Восточнее меридиана Платена граница опускается к юго-востоку. Чистая вода была вид­на на север и запад от Севен Айланд (Семи Островов). Нам очень нужна соль продовольствие табак посуда аптека примусовые иголки мыло чулки и тряпки. Просим сообщить широту долготу где подобрали Вильери Чухновский».

В связи с этой радиотелеграммой П. Ю. Орас послал капитану Торнбергу, начальнику шведской экспедиции, те­леграмму:

«Когда будете производить полеты над Чухновским, просьба сбросить ему соль, сковородку. Самолет Лунд- борга погружен на борт «Красина»                                                                                Орас».

От капитана Торнберга, начальника шведской экспеди­ции, получена радиограмма:

«Орасу. Вчера (т. е. 12 июля) сняли с острова Фойн капитана Сора и Ван-Донген. Две собаки, снаряжение оставлены на северной оконечности острова. Поздравляем вас с громадным успехом. Просим взять на борт самолет Аундборга.                                       Торнберг».

Наверху: Рннпс-бен Внизу: Аэроплан Чухновского в Рийпс-бее подводят к «Красину»

Глетчер н Кингсбее

Самолет к тому времени уж был погружен на «Красин».

Я отдал приказ готовить машины. В 3 часа 25 минут дан был ход в обратном направлении. Туман был несколь­ко слабее, но лед доходил до 8 баллов и «Красин» снова начал свою тяжелую работу.

На льдине смерти мы оставили пестрые флаги, чтобы легче было ее распознать, если впоследствии пришлось бы снова повстречаться с нею.

При нашем отходе на мостике находился один Вильери, остальные его товарищи были в каютах. Мы спокойно отвалили от льдины, где было так много пережито, и Виль­ери еще много раз оборачивался и провожал ее глазами, пока она не скрылась за торосами крупных льдин. Италь­янец с вниманием и интересом наблюдал, как работает ле­докол и все удивлялся его силе.

—    Теперь я понимаю, — сказал он мне, — почему вы выдвинули идею о посылке именно «Красина». Ледокол полностью оправдал возлагавшиеся на него надежды. Да­же не зная его мощи, — продолжал Вильери, — мы ин­стинктивно верили в то, что только «Красин» может нас спасти.

Ледокол, действительно, легко поджимал под себя, кро­шил и колол льдины, в то время уже сильно разъеденные. И все же за первую вахту мы прошли не больше одной мили. Но постепенно лед становился все разреженнее и за вторую вахту мы прошли уже 14 миль.

Нам приходилось очень часто брать глубины в этих мало исследованных местах. Они были небольшие, однако, иногда смущали своими резкими изменениями.

Вообще, мелкое море у Северо-Восточной Земли имеет большие глубины лишь в заливах, насколько мы могли су­дить впоследствии по Рийпс-бей, куда мы зашли за нашими летчиками.

Вследствие того, что капитан Сора и Ван-Донген были забраны шведами с острова Фойн, наш маршрут изменился и мы могли итти прямо к мысу Вреде. Правда, на острове Фойн оставались еще живые существа — две собаки, ко­торых не могли забрать на гидросамолеты. Но как мне ни было жалко этих бедных, преданных человеку живот­ных, однако, я не мог больше терять времени.

Между тем я получил прекрасное доказательство соли­

дарности в совместной работе. Комендант «Браганцы» те­леграфировал:

«Этим утром в два часа мы послали санную партию к мысу Вреде стоп Наше место 80° 32’ и 21° 30’.

Браганца».

«Благодарю вас очень за ваше великодушное действие» ответил я по радио.

Нашим радистам в этот день, как, впрочем, и все по­следующие дни, приходилось очень туго. Мы получали бесчисленное количество поздравительных телеграмм из Союза и из Италии от родных и близких спасенных.

Из Москвы были получены радиограммы от т. т. Ми­кояна, Баранова, редакции «Известий», ВОКСа. Из Ле­нинграда — от Академии Наук, Института по Изучению Севера, Аэроарктики и многих других, для перечисления которых у меня нет места. Я позволю себе теперь выра­зить всем этим учреждениям и лицам, часто совсем нам незнакомым, нашу глубочайшую сердечную благодарность. Тогда наше радио было настолько перегружено, что лишь через много дней мы смогли отвечать на приветствия.

Уже в 10 часов 30 минут открылся остров Фойн. С сожалением я подумал об оставшихся там животных. Весь день мы шли в сильно разреженном льду.

Вскоре мы прошли то место, где мы всего два дня тому назад подобрали Цаппи и Мариано. На этом месте была уже чистая вода, — мы, действительно, взяли этих бедняг в последний момент. Юго-восточным ветром лед отогнало от берегов на 20—30 миль, отрицательная тем­пература воздуха доходила до 1,3° Ц. (16 часов). Мы с хорошей скоростью шли вперед, делая каждую вахту от 10 до 13 миль. Глубины здесь продолжали быть незначи­тельными, сильно колеблясь в своих размерах.

Ночью шведы сообщили нам более подробные сведения

о   взятии Сора.

«Красин» Орасу.

С острова Фойн взяты капитан Сора и Ван-Донген. Третий из группы остался на Кап Платене. Вероятно^ взят экспедицией на собаках, высланной с «Браганцы». Острова Брок, Фойн и Шиблер осмотрены с самолетов, которые взяли группу Сора. Зайдет ли «Красин» в какой- либо порт Шпицбергена.                    Торнберг».

П. Ю. Орас ответил, что мы вели наблюдения в поисках третьего человека из группы капитана Сора и надеемся скоро взять наших летчиков, после чего мы предполагали зайти в Адвент-бей.

По мере приближения к нашей летной партии, мы все чаще сносились с ними. От Чухновского я получил две радиограммы:

В 19 часов 35 минут:

«Самойловичу.

Предполагаю, что по состоянию льда, ближе всего к нам подойти от Норд-Остланда с севера. Просьба — когда движение там будет затруднено, выслать по льду двадцать человек лыжами, шасси, запасные полуоси, хво­стовую лыжу, тонкий трос, домкраты, десять брусков, стальной трос, проволоку, два деревянных винта, доски, гвозди и плотника. Остальная мелочь по указанию Фе­дотова                                                                                            Чухновский».

В 20 часов 09 минут:

«Самойловичу.

Прошу передать приветствующим нашу искреннюю бла­годарность и заверение в том, что мы счастливы быть по­лезными Советскому Союзу в деле науки. Все здоровы У Шелагина небольшое расстройство желудка.

Чухновский, Алексеев, Страубе, Шелагин, Блувштейн.

В 23 часа 30 минут 14/VII я сообщил Чухновскому:

«Пришли Кап Платен. Идем к Вреде. Смотрите. Даем сирену. Наше место 80° 31,2’ с. ш. 20^е 44’ в. д.

Самойлович».

Опять сирена отдавалась эхом среди мрачных прибреж­ных скал Северного Шпицбергена. Ее раскатистый звук призывал третьего спутника Сора, который по сведениям Шведской Экспедиции, находился у Кап Платен, и давала знать летчикам о нашем приближении. Мы везли им семь спасенных людей и целый ворох новостей и интересных рассказов.

В районе Кап Платен мы, без особых затруднений, шли среди битого льда. Большими полосами тянулась чистая вода. Глубины здесь 100—115 метров. К востоку от Кап Платен хорошо был виден небольшой глетчер. Лед был

разреженный, но сильно сгущался по направлению к Кап Вреде. Северная часть Северо-Восточной Земли пред­ставляла собою сглаженное плато, вышиной не более 300 метров, а вся внутренняя часть фиордов была покрыта еще сплошным зимним льдом.

В 4 часа 15 июля мы подошли к его кромке и стали в нем пробиваться. Хотя лед был еще сплошным, мощ­ностью до одного метра, но летняя температура оказала на него свое влияние, — снег, покрывавший его, значительно уже стаял и образовал целые озерки воды на его поверх­ности. Самый лед стал более вязким, не кололся так звонко, как еще две недели тому назад, — «Красин», как в воске, застревал в нем. Приходилось много раз де­лать перекачку воды с одного борта на другой и итти пе­ременными ходами. Местами, когда попадался тяжелый, торосистый лед до 1¹/* метров мощности, приходилось осо­бенно трудно, в таких случаях действовали ударами. Но вместе с тем попадался и слабый лед, толщиной до 25 сан­тиметров. Мы стремились возможно ближе подойти к са­молету. По моей просьбе П. Ю. Орас вошел в связь с Б. Г. Чухновским.

«Орас — Чухновскому:

Каков ваш пеленг на нас. Глубина у нас 90 сажен. Пробиваем лед. Идем вперед. По счислимому месту до вашей точки 6 миль. Зажгите что-нибудь. Давайте дым. Каков в вашем районе лед битый или сплошной?»

«Чухновский — Орасу.

Находимся одной миле от берега около глубины 101 по карте № 303. Через пять минут пускаем ракету тчк Ваш пеленг на нас примерно 185°. Расстояние 10 миль. Приступаем к устройству костра. Лед 80 сантиметров бе­регового припая с мелкими торосами до одного метра».

Впоследствии оказалось, что мы были в 12 милях от самолета.

Между тем, здоровье Мариано сильно ухудшалось. Температура доходила до 40° и гангрена распространялась все выше. Доктор Средневский был чрезвычайно встрево­жен. Считал, что операцию необходимо сделать возможно скорее, но он не хотел брать на себя ответственность за жизнь только что спасенного человека и настаивал на при­

влечении к этому делу также итальянского врача. С Виль­ери мы снова стали обсуждать положение Мариано. У нас возникал проект присылки врача на аэроплане к Кап Вреде, где имелась по словам Чухновского, хорошая посадочная площадка. Беспокоило также, что у Мариано никак не налаживался желудок, но это обстоятельство было второ­степенным. Надо было окончательно решить, как быть с операциею. По тщательном обсуждении всех обстоятельств и в связи с заявлением доктора, что можно подождать до следующего дня, — мы так и сделали.

Стояла прекрасная погода, — полное безветрие при + 4° Ц. (3 часа). Воздух был необыкновенно ясен и про­зрачен, это был один из тех ясных дней (вернее ночей), которые тем более восхитительны, что они столь редки летом в полярных странах. Можно было видеть далекие горы и острова за много десятков миль.

С правого берега в 15 милях уже давно были видны «Семь Островов», у которых всего лишь одну неделю тому назад «Красин» стоял тяжело сдавленный полярными льдами. Как недавно и как давно это было!

Когда я всмотрелся на один из группы Семи Островов

—     остров Нельсон, то хорошо знакомые очертания его по­казались мне принявшими какую-то необычную форму. Крутые скалы берегов этого острова заканчивались высо­кой призмой. И вдруг я увидел, как на моих глазах приз­ма эта стала расти кверху, а усеченная пирамида, на кото­рой как бы была насажена призма, начала разростаться вширь. В бинокль, и даже простым глазом, можно было видеть этот рост в вышину и в ширину. Больше, чем вдвое, увеличился этот остров в своем размере, потом по­степенно снова стал снижаться и принял свои прежние очертания.

Нельзя было оторвать глаз от этого замечательного явления, которое объяснялось, так назыв. рефракцией. Благодаря нагреванию воздуха солнечными лучами, он в разных слоях принимает различную плотность, вследствие чего предметы отражаются в них под разными углами и принимают иногда совершенно фантастическую форму. Обычно, это интересное явление выражается в том, что острова, горы, корабли представляются в опрокинутом виде

—     горы вершинами вниз, суда мачтами к морю. В море

часто виднеются несуществующие острова, суша. «Марево»

—     зовут это явление архангельские поморы.

Вследствие рефракции, часто можно видеть сушу за много десятков миль именно потому, что она как бы при­подымается и становится видимой даже не смотря на за­кругленность земной поверхности, из-за которой, при обыч­ных условиях, она не должна была быть заметна.

Рост о. Нельсона продолжался свыше часа и гораздо скорее потом он принял свой постоянный вид.

К 6-ти часам мы вошли в более разрыхленный лед, по прежнему сплошной, но очень слабый. На нем было еще издали заметно большое количество черных точек, это было настоящее лежбище тюленей. Когда мы подошли ближе, я насчитал их 21 штуку. Они лежали, греясь на солнце у проделанных ими отдушин (лунок) во льду. Обыч­но, в солнечную погоду тюлень любит погреться на солнце, он с этой целью вылезает на льдину или на кромку припая, или же, проделывает отдушины в слабом льду, пробурав­ливая его своим телом. Такие лунки наблюдаются иногда даже во льду, мощностью в метр.

Уже к полдню погода сильно испортилась. При темпе­ратуре в 2° Ц. при слабом ветре от NO пошел сильный дождь и спустился туман. Мы с трудом двигались в вяз­ком льду и прошли за вахту всего три с половиной мили. Я очень боялся за целость наших винтов и руля, но мы уже были в четырех милях от самолета и я питал надежду, что все обойдется благополучно.

Через три часа, наконец, увидели самолет, в пасмурную погоду он казался маленьким темным пятнышком, мы про­должали итти к нему с большими трудностями, — то и дело приходилось делать перекачку, бить лед с разбега, брать глубины. Ведь во всем Рипс-бей, куда мы зашли, имелась на карте только одна глубина в 101 сажень как раз у того места, где стоял наш самолет «Красный Мед­ведь». Но берег оказался весьма интересен, глубины были не меньше 100 сажень.

К 18 часам температура упала до 0,6° и крупными хлопьями пошел снег. Он падал на палубу, винты, лебедки, краны, — «Красин» принял зимний облик.

Чем дальше мы продвигались вглубь острова Рипс, тем труднее нам приходилось, лед становился все плотнее. На­

конец за вахту с 16 до 20 часов прошли всего одну милю. Измерив глубину в 150 сажен, грунт камень, мы решили, наконец, остановиться в расстоянии одной мили от само­лета, который на таком расстоянии легко можно было под­тащить к кораблю.

Пройти к Чухновскому и его товарищам вызвались ра­дист Юдихин и сотрудник «Комсомольской Правды» Ка­банов. Как раз к этому времени наш кок изготовил очень вкусные московские пирожки, которые наши передовые и захватили с собою, вместе с небольшой бутылкой спирта. С ними я послал короткую записку:

«Дорогие друзья,

приветствую вас. Нам дальше итти очень трудно, — боимся за руль и лопасти. Можете ли самостоятельно по­дойти самолетом и надо ли вам что либо помимо того, что написано было в депеше. Будем слушать радио.

Жму ваши руки. До свидания.

Ваш Р. Самойлович

15    — VII — 28».

После спасения итальянцев продвигаясь к нашим лет­чикам, приходилось думать о программе нашей дальнейшей работы. Свою точку зрения, которая несколько расходи­лась с морской частью нашей экспедиции, я изложил в де­пеше, посланной в полдень 15/VII.

«Москва Осоавиахим Уншлихту.

12     часов пятнадцатого находимся широта 80° 18,5’ дол­гота 22° 20’ в четырех милях от Чухновского тчк Форси­руем зимний лед ударами продвигаемся полмили в час тчк После погрузки аэроплана взятия людей иду Кингс-бей сдать спасенных итальянцев на Читта ди Милано тчк В дальнейшем предлагаю поиски Амундсена к востоку от мыса Лей Смит до Земли Франца Иосифа можно будет применить гидроплан тчк Зайти также Землю Франца Ио­сифа также научных работ и задач тчк Для этого необхо­димо пополниться углем сделать некоторый ремонт тчк Уголь можно взять Адвент-бей также воду тчк Лопасть может быть поставим собственными силами тчк Руль мож­но будет исправить только доке займет не более трех дней тчк Тогда надо итти предварительно Норвегию тчк Лучше последний ремонт руля произвести однако можно итти с

осторожностью и так зпт поставив только лопасть тчк Отно­сительно угля стармех сомневается в пригодности здешнего угля для «Красина» тчк мое личное мнение взять здесь уголь воду наставить лопасть итти на восток тчк Срочите

Самойлович».

Мне мало улыбалась большая потеря времени при ва­рианте, когда нам придется зайти в Норвегию. Я знал, что поход на юг, ремонт корабля, — возвращение опять на север, займет не одну неделю. Я долго совещался с морским нашим командованиием, — наши моряки стояли на своем: они считали безусловно рискованным продолжение поисков без ремонта в доке. В результате, я дал вторую депешу в Москву:

«Дополнение сообщаю что морской состав экспедиции сомневается возможности дальнейшей работы во льду без производства ремонта руля тчк Считает для этого необхо­димым заход Норвегию тчк Условия плавания льдах улуч­шаются                                                                                            Самойлович».

Как всегда, в те моменты нашей работы, когда выпол­нение той или иной задачи не требовало необходимости принимать немедленно решения, я и на этот раз запросил наш Комитет Помощи, изложив объективно обе точки зрения.

ГЛАВА XIII

У м. Вреде. — Жизнь летной партии в Рийпс-бей. — Итальянские альпинисты — Нойс и его поход. — Встреча с «Браганца». — Поход капитана Сора и Ван Донген.

После отправки Юдихина и Кабанова к летчикам, я вышел на мостик и с нетерпением ожидал возвращения на­ших друзей, вглядываясь по направлению к самолету. Вскоре вырисовались две человеческие фигуры, следовав­шие в порядочном расстоянии друг от друга, потом еще пять, и затем, к моему великому удивлению, еще четыре человека. Что за чудеса! Партия наших летчиков состояла из пяти человек, двое отправились к ним с корабля, значит, должно было быть сем человек. Я стал снова рассматри­

вать группу идущих и совершенно точно насчитал один­надцать человек. Не могли же наши летчики за пять дней увеличить народонаселение Северо-Восточной Земли!

Первым подошел к кораблю незнакомый нам плотный высокий человек с рыжеватыми волосами и светло-голубы­ми глазами. Это был, как потом оказалось, норвежец Гиальмар Нойс. За ним следовали наши и трое смуглых, бравых итальянца — инженеры Альбертини и Маттеода и сержант-майор итальянского альпийского корпуса Гваль- ди. Это были крепкие, ловкие молодцы, произведшие очень благоприятное впечатление. Мы видели перед собою ту самую группу, которая с готовностью, за которую мы не могли не быть им глубоко благодарны, вышла два дня тому назад с «Браганцы», чтобы снабдить необходимым нашу летную партию. Впрочем, как мне потом рассказывал Чухновский, итальянцы также забыли захватить с собою соль, но за то они принесли много других необходимых предметов. Эта партия подошла к нашим летчикам одно­временно с Юдихиным и Кабановым, посланным с «Кра­сина». Четверым с «Браганцы» пришлось сделать большой круг из-за канала, который был сделан «Красиным» во льду при заходе в Рийпс-бей.

Все радостно встретили наших летчиков. Лица Чух­новского и его товарищей сильно обветрились, загорели и покрылись налетом копоти. Мы прежде всего постарались накормить прибывших горячей пищей и обогреть их в на­шей кают-компании.

Тотчас же спасенные нами окружили летчиков, им ин­тересно было посмотреть и познакомиться с нашими героя­ми. Цаппи также просил зайти к нему в лазарет Чухнов­ского и борт-механика Шелагина, которым он и Мариано был обязан своим спасением.

На корабле сразу наступило оживление, образовалась значительная итальянская колония, прибавился еще один норвежец, наши летчики. Последние наперебой должны были рассказывать о своем полете и пребывании на льду.

Из предыдущего изложения известно читателю, что Чухновский вылетел и направился к острову Карла XII. Закончив осмотр пака и произведя разведку льдов, самолет возвращался к «Красину», когда вдруг борт-механик Ше- лагин ворвался в кабину пилотов и вскричал неистовым

голосом «люди, люди . . .» Когда стали все смотреть в на­правлении, в котором Шелагин увидел людей, то Алексееву показалось, что он видел несколько человек, не менее пяти; Страубе считал, что он видел двух, Чухновский же заметил только одного, который размахивал обеими руками с фла­гами. Чухновский снизился до высоты пятидесяти метров и сделал пять кругов над льдиной. Кинооператор старался снимать находившихся на льду, но, как впоследствии ока­залось, вследствие быстрого движения самолета, летевшего слишком низко надо льдом, на кинофильме ничего не вы­шло. Когда при обратном возвращении Чухновский не мог лз-за тумана отыскать место «Красина», ему ничего другого не оставалось, как совершить вынужденную посадку, место для которой пришлось искать в районе Кап-Вреде. По­садка была сделана весьма удачно, но перед самой оста­новкой самолет наскочил на крутой, не высокий торос, шас­си было сломано и два винта повреждены. Самолет сразу остановился, корпус слегка покачнулся и сел прямо на лыжи. Все спокойно вылезли из самолета и осмотрели повреждения. Стало очевидно, что своими средствами не­возможно исправить полученные повреждения. Приходи­лось ждать прихода «Красина». Однако, снабжение лет­ной партии не было расчитано на длительное пребывание на льду. Вот что Чухновский взял с собою с «Красина»:

1)     Сахару                                         — 7 кгр.

2)     Шоколада                                   — 7 кгр.

3)     Галеты                                        — 15 кгр.

4)     Мясные консервы                     — 12 банок

5)     Сгущеное молоко                     — 12 банок

6)     Кофе                                           — 500 грамм

7)     Масло сливочное                      — 4 кгр.

8)     Грибы сушеные                         — 1,1 кгр.

Это количество провизии могло с трудом хватить на две недели. По счастливой случайности, Блувштейн и Страубе, в одно из посещений берега, убили двух оленей. Очень трудно было тащить туши убитых зверей за несколь­ко километров, но за то они имели прекрасное свежее мясо. Но так как они не захватили с собою соли, то приходилось варить суп из соленой морской воды. Посуды и сково­родок не было с собою, но завхоз Алексеев приспособил консервные банки, а ложки и вилки были также сделаны из жести консервных банок. Большим лишением явилась

невозможность выспаться по настоящему. В кабинку все разом не помещались, приходилось спать по очереди и не больше двух-трех часов. Но все лишения, которые, быть может, при других обстоятельствах казались бы достаточно тяжелыми, переносились очень легко, — летная партия с жадностью ловила все сообщения, приходившие по радио. А ведь известия были захватывающе интересны. Особен­ную радость и удовлетворение испытали летчики, когда узнали, что были подобраны на льду Цаппи и Мариано.

Много часов прошло в беседах и несмотря на то, что на завтра предстояла большая работа по погрузке самолета, обитатели нашего корабля долго еще не могли уснуть.

В ночь на 16-е июля, вахтенная, палубная и машинная команда приступила к устройству на льду помоста для подъ­ема самолета на ледокол. Теперь уж наши ребята имели достаточный опыт в постройке мостков и работа шла очень быстро. Тем временем другая часть команды была от­правлена к самолету, чтобы под руководством механика Федотова приспособить его для перехода к «Красину».

Пока производились эти подготовительные работы, я и мой помощник И. М. Иванов отправились на берег для гео­логической работы, а В. А. Березкин, в это время, зани­мался гидрологическими исследованиями.

Мы стояли в одном километре от берега, который террасами шел вверх, достигая в высшей точке от 300 до 350 метров. Коренными породами здесь являются сланцы и известняки, которые несогласно налегают друг на друга, имея падение под углом в 45° на SW и NW. Породы принадлежат, повидимому к ордовичскому (ordo- vitian) отделу Силура.

Глетчеров на восточном берегу залива у м. Вреде не наблюдается. Самый залив Рийпс-бей глубоко здается, при­близительно миль на 10 в побережье. Мы съемкой берега не могли заняться, но насколько можно было судить по индивидуальным наблюдениям, карта его отличается боль­шими неточностями. Об этом же мне рассказывал про­мышленник Нойс, который исходил эти места. В частно­сти, он обнаружил не указанный на картах остров к востоку от острова Рийпс.

Нойс, впрочем, не впервые делал географические от­крытия. Как большинство норвежских промышленников,

он хорошо разбирался в картах, топографии местности и все свои наблюдения он наносил на существующие карты. Он

13      лет работал на Шпицбергене, из которых последние 6 лет жил там безвыездно. В противоположность нашим промышленникам на Новой Земле, которые снабжаются государством, норвежцы уходят в эти далекие страны по поручению частных предпринимателей, по преимуществу из Тромсе и северных городов Норвегии. Обычно, промыш­ленник отправляется на счет такого предпринимателя, снаб­жающего его всем необходимым, — оружием, патронами, одеждой провизией на год и больше, за что промышленник обязуется сдавать ему половину промысла. На севере Шпицбергена Нойс — один из немногих, зимовавших там. Он охотился на белых медведей, тюленей, белых и голубых песцов. Интересно отметить, что на Шпицбергене голубые песцы встречаются гораздо чаще, чем у нас на Новой Земле. В то время, как у нас голубой песец не составляет и одного процента, на Шпицбергене на 2—3 белых песца попадается один голубой.

На Северо-Восточной Земле водится также значитель­ное количество оленей, — почти совершенно уничтоженные и напуганные в южной части западного Шпицбергена, они, повидимому, перекочевали на эту Землю. Тот же Нойс видел во время своего летнего похода небольшие стада их и убил трех медведей. Доцент А. Гуль мне рас­сказывал, что брат этого Нойса убил в прошлом году в Сассен-бей старого оленя с большими рогами, к которым была привязана нога птицы с когтем. По исследованию Даннера олень признан пришедшим с мест, населенных са­моедами, повидимому, с европейского севера СССР.

Когда я вечером возвращался с геологической экскур­сии, то самолет, постановленный прямо на лыжи, без шасси, под одним мотором двигался к ледоколу. Как неуклю­жая птица, он шел переваливаясь, но неровному льду и остановился у помоста. .

К этому времени вернулся также доцент Гуль, который совершил геологическую экскурсию в сопровождении Нойса.

В полночь был готов помост и был объявлен аврал для подъема самолета. Вскоре он общими усилиями был снова водружен на своей площадке, после чего помост убрали.

Ледокол пошел в обратный путь. В 7 часов 50 минут «Красин» стал разворачиваться в сплошном льду, чтобы попасть в старый, проложенный им канал. Однако, канал был уже зажат и нам приходилось итти по его кромке, дей­ствуя все же ударами во льду мощностью от 25 см. до

1     метра, местами крайне разрыхленном. Решено было итти в Кингс-бей, для того, чтобы передать на «Читта ди Ми­лано» спасенных нами участников итальянской экспедиции.

Мы проходили в районе вод, гидрологический режим которых был совершенно неизвестен. Поэтому, В. А. Бе­резкин усердно работал над взятием проб воды из различ­ных глубин. Таким образом, до Кингсбея нам удалось сде­лать два гидрологических разреза.

Выйдя изо льда, покрывавшего Рийпс-бей, мы вошли в пловучий лед, среди которого наблюдалось большое коли­чество полыней. Начиная отсюда, нам ни разу уже не приходилось действовать разбегами, ибо лед, по большей части, был мелко-битый и там, где еще 1 7 дней тому назад,

30-             го июня, был сплошной ледяной покров, который мы были бессильны побороть, теперь был легко проходимый для нас мелко-битый лед.

В 13 часов мы увидали впереди по курсу «Браганцу», а через четыре часа «Красин», ловко развернувшись, по­дошел к левому борту. Старый моряк, капитан Бра­ганцы, Свенсен, был удивлен искусным маневриро­ванием «Красина». Действительно, Браганца казалась совсем крошечным суденышком по сравнению с гигантом «Красиным», однако, последний, с хода подошел вплотную к ней, так, что без сходней можно было перейти на «Бра­ганца».

Тотчас же на «Красин» перешел представитель итальян­ского командования командор Бальдиццоне. В ответ на его приветствие я выразил ему благодарность за посылку сан­ной партии в Рийпс-бей.

Три симпатичных итальянца с Нойсом перешли на «Браганцу», а на борт «Красина» перебрался доктор Елидо Чендали для пользования и консультации в деле оказания помощи Мариано. Доктор был совсем мо­лодой человек, недавно служивший во флоте.

Наша небольшая итальянская колония извлекла из трю­мов «Браганцы» популярное вино Кианти и пара десятков шарообразных фляжек была переправлена к ним в каюту.

Через 20 минут все было готово и «Красин» пошел впе­ред, идя малым ходом, чтобы дать возможность «Браганце» следовать за собою, однако, уже через полмили «Бра- ганца» не в состоянии была итти даже в канале, кото­рый оставлял за собою «Красин», — обломки льда за кор­мою ледокола были слишком велики для этого суденышка и оно вскоре застряло во льду.

Наш доктор совместно со своим итальянским коллегой тщательно осмотрели ногу Мариано. Так как непосред­ственной опасности не угрожало, они решили подождать до захода в Кингсбей, чтобы в госпитале «Читта ди Милано», где имелся операционный стол, произвести неизбежную ам­путацию.

На «Браганце» мы узнали подробности похода Сора и Ван-Донген.

18 июня инженер Варминг, Ван-Донген и капитан Сора покинули «Браганцу» и на девяти собаках отправились на восток. При подходе к Кап-Платену, Варминг ослеп и его оставили в палатке, обеспечив его продовольствием на один месяц, к нему вскоре вернулось зрение, и он благополучно вернулся к «Браганце». Остальные двое продолжали свой путь, пройдя в первый день более 10-ти километров. Со­баки бодро тащили двое саней, на которые были погружены продовольствие, палатки и проч. Передовых собак стара­лись менять через каждые 10 часов. Путь был очень тя­желый, в торосистом льду, и путники неоднократно прова­ливались в воду. На третий день их путешествия, они пе­режили сильную бурю, во время которой едва не погибли. После этого они снова продолжали итти вперед, но собаки погибали у них одна за другой и, когда, на 6-й день, они достигли о-ва Брок, у них осталось всего 4 собаки. За недостатком провизии, некоторых собак пришлось съесть. От о-ва Брок они перешли на о-в Фойн, на что они упо­требили 30 часов. В конце июня снова разразилась силь­ная буря, — приходилось продвигаться в ледяной каше, со скоростью не больше 100 метров в час. Зная, что группа Нобиле находилась в 10-ти километрах от о-ва Фойн, они пошли по направлению к группе, но не могли обнаружить лагеря. С громадными трудностями им при­шлось вернуться обратно к о-ву Фойн. Так как продоволь­ствие уже было съедено, то пришлось убить еще двух со­

бак, которыми и питались. Капитан Сора и Ван-Донген уже совсем потеряли надежду на спасение, когда увидели «Кра­сина», пробивавшегося во льдах. С самой высокой точки о-ва Фойн, 150 метров над уровнем моря, они сигнализи­ровали «Красину» и наша экспедиция их заметила.

В 15 милях от Семи Островов, когда мы были уже у кромки льда, мы увидели с правого борта несколько медве­дей. Но пока команда охотились за одним, все другие удрали. Поразительна все же выносливость медведя, — тяжело раненый, он все же успел перелезть через не­сколько льдин. Раненый медведь всегда старается вылезть на лед, так как соленая вода сильно разъедает рану.

В 0 часов 20 минут 19 июля, мы вышли на чистую воду.

Ввиду сильной вибрации кормы вследствие потери ло­пастей, бортовым машинам давался средний и даже малый ход, средняя же машина продолжала работать полным. В то же время, вахтенная смена усиленно производила креп­ление по походному.

Погода стояла пасмурная при температуре, колеблю­щейся от + 0,8 до 3° С., при легких ветрах северных рум­бов, и благоприятствовала гидрологическим работам.

По пути в Кингсбей Н. А. Березкин произвел гидро­логический разрез в юго-западном направлении, сделав че­тыре серии глубоководных измерений.

К утру 19-го июля мы повернули на юг, а в 7 часов были уже на траверзе горы Митры, которая названа так известным полярным исследователем Норденшельдом за свое сходство со священнической митрой. Затем откры­лись восхитительные три короны, три горы, обрамленные ярко сверкавшими ледниками, и мы повернули в Кингс-бей, в один из красивейших заливов западного Шпицбергена.

У южного берега виднелся дымок пароходной трубы, там стояла «Читта ди Милано», которая так часто упоми­налась в наших радиограммах, но которую мы никогда не видели.

За час до поворота в Кингс-бей, ко мне зашел доцент Гуль и показал мне телеграмму от норвежского офицера Г овденакст на французском крейсере «Страсбург». Он спрашивал о деятельности «Красина» и дальнейших планах нашей экспедиции. Я указал, что экспедиция безусловно будет продолжать дальнейшие поиски, как Амундсена,

Гильбо и их спутников, так и группы Алессандрини, приба­вив, что можно было бы, если это нужно, встретиться на Шпицбергене для координирования наших действий или же сговориться подробнее по радио. Др. Гуль дал соответ­ствующий ответ, известил вместе с тем Норвежское Ми­нистерство Обороны, что «Красин» готов продолжать по­иски Амундсена.

ГЛАВА XIV

Прибытие в Киигс-бей. — Передача спасенных па «Читта ди Милано». — Встреча с Нобиле. — Угольные месторожде­ния. — Спуск самолета. — Летчики остаются в Кннгс-бес.

—   Окончание работ «Малыгина».

Когда мы вошли в бухту от «Читта ди Милано» отде­лился моторный катер под военным итальянским флагом.

Палуба «Красина» была полна народом, — все, кто только был свободен от вахты, вышли наверх, все спасен­ные нами — Вильери, Бегоунек, Трояни, Цаппи, Биаджи и даже Чечиони на своих костылях — столпились на верхнем мостике. Только больной Мариано оставался недвижим в лазаретной койке.

Цаппи высунулся за борт, стал махать шапкой и что-то кричать катеру. Какой-то плотный, небольшого роста офи­цер стоял на корме катера и приставив руку к своему уху, тщетно старался понять то, что кричал Цаппи. Через ми­нуту катер подошел к переднему трапу, у которого уже ожидал гостя П. Ю. О р а с и вахтенный начальник. Офи­цер, который оказался комендантом Романья ди Ма­н о й а, начальником итальянской экспедиции, был прове­ден ко мне на мостик.

Взяв под козырек и горячо пожав мне руку, он выразил всем участникам экспедиции благодарность от имени Итальянского Правительства. Его тотчас же окружили спасенные итальянцы. Он каждого обнял и расцеловал в обе щеки. Он передал мне также благодарность от гене' рала Нобиле, который, как он указал, вследствие болезни не мог прибыть на «Красин».

Лед вблизи «Красной палатки:

Навеху: Остров Брок и Фон и Внизу: «Красная Палатка». Слева аэроплан Лундборга.

Тем временем на ледокол прибыл также начальник шведской экспедиции, энергичный капитан Т орнберг, который принес нам благодарность за спасение и доставку самолета Лундборга. Вскоре на ледокол прибыл, выдаю­щийся летчик Маддалена, Пецо и другие. С берега подъехал представитель норвежской угольной кампании, до­бывающей здесь уголь.

Откуда то появились на палубе несколько фотографов и кинооператоров, которые крутили все, что только могли. Обращал на себя внимание американский, чрезвычайно расторопный кинооператор, кроме того немецкий, два ита­льянских. Один из них, особенно рьяный, когда переходил со шлюпки на катер, с двумя тяжелыми кино-аппаратами, свалился в воду, а так как он ни за что не хотел выпустить их из своих рук, то так и пошел бы ко дну, если бы не один из матросов, который захватил несчастного оператора крючком за заднюю часть брюк и вытащил его из воды. Американский его коллега, заметив весьма интересный для него кадр, не преминул заснять эту не совсем обычную сцену.

Мы стали прощаться с переходившими на «Читта ди Милано» итальянцами, с которыми мы за эти несколько дней сроднились и стали друзьями. Каждый из них на прощание начертал мне в дневник несколько слов, которые весьма характерны были для их тогдашней психологии. Вот что они писали.

«Проф. Самойловичу. Не только благодарность спасен­ных Вами людей будет наградой за Ваш подвиг, но и благо­словение бога, даровавшего Вам довести до конца это спа­сение, память о котором сохранится в истории полярных путешествий.

Благодарю Вас за жизнь, которую Вы мне возвратили, Профессор, благодарю за Вашу ласковую помощь, благо­дарю за Вашу приветливость.

Память о Вас и о составе «Красина» навсегда сохра­нится в моем сердце и мои молитвы будут всегда сопро­вождать Вас, чтобы бог сохранил Вас для новых подвигов, гуманитарных и научных.

Позвольте мне обнять Вас с сыновней любовью

Филиппо Цаппи».

В таких же прочувственных выражениях писали и другие:

От всего сердца, как своим родным братьям, пожал я руки этих людей, таких теперь счастливых и радостных.

У трапа столпились итальянцы, наша команда, фото­графы, кино-операторы. Началось общее прощание, каж­дый хотел пожать им руку, посмотреть на тех людей, ради которых столь многим рисковали все.

Катер отвалил от борта «Красина» и быстро ушел по направлению к «Читта ди Милано». Потом катер вернулся снова, чтобы взять Мариано, который к этому времени уже был укутан и положен на носилки. Его пришлось на штро- пах краном опустить в катер. Как и неделю тому назад на мокрой, колеблющейся льдине, он слабо помахивал своей рукою. Так он приветствовал, и так он прощался со своими спасителями. Перед отправлением, он все беспокоился, чтобы не забыли передать на «Читта» его голубое знамя — «Ubi пес aquila . . .», — вспоминалось мне.

Бедный Мариано, ему еще пришлось пережить тяжелую операцию.

Тем временем подошло шведское судно «Таня» для взя­тия на борт самолета. Капитан Лундборг прибыл на «Красин», где и был мне представлен. Передача самолета не отняла много времени и через час «Таня» уже отвалила от ледокола.

К нам снова прибыл Вильери, которого я сразу не узнал, — он был в военно-морской форме итальянского офицера. Он передал мне привет от генерала Нобиле и его горячую просьбу посетить его на «Читта ди Милано». Но­биле извинялся, что из-за болезни он не мог явиться на «Красин».

Отдав некоторые текущие распоряжения, я с Вильери, Орасом и Воронцовой пересели на катер.

Через несколько минут мы были уже на «Читта ди Ми­лано. Меня встретил командный состав корабля и про­водил к каюте Нобиле, из которой вышел комендант Ро­манья.

Когда я с Орасом вошли в каюту, там сидел профессор Бегоунек, находившийся, повидимому, в дружеских отноше­ниях с Нобиле.

Генерал Нобиле слегка привстал, с трудом опираясь на свою сломанную ногу, обнял и поцеловал меня. Он был

очень взволнован, хотя и старался держать себя сдержанна и спокойно. Генерал сильно изменился, похудел, волосы из черных — превратились в белые, — видно было сразу,, как много перенес этот человек.

Нобиле горячо выразил свое желание принять самое деятельное участие в дальнейших поисках группы Алее- сандрини.

—     Я не могу, я не хочу вернуться в Италию прежде, чем не будут использованы все возможности для поисков этих людей, — сказал Нобиле и прибавил, что он хочет, во что бы то ни стало, принять участие в дальнейшей работе «Красина».

Я указал генералу, что у меня имеются инструкции из Москвы, согласно которым я могу пойти ему навстречу и предоставить ему участие в наших работах.

Как известно, желание свое Нобиле не мог выполнить вследствие приказа Итальянского Правительства вернуться в Италию.

Вообще, положение Нобиле на «Читта ди Милано» было подневольное. В сущности говоря, он находился там на положении пленника. Он мог выходить из своей каюты лишь на короткое время, при том не общаясь с другими, принимал пищу у себя в каюте. Над его корреспонденцией была учинена строгая цензура, — словом, он сразу очу­тился в опале и находился во власти того самого комен­данта Романья, который до катастрофы был ему подчинен. Поэтому моральное состояние Нобиле было крайне тя­желое.

Характерно, что когда через день состоялся на «Читта ди Милано» завтрак, по приглашению коменданта Ро­манья, — Нобиле на нем также не присутствовал.

После визита у Нобиле, проф. Бегоунек пригласил меня и товарищей к себе в каюту, где я познакомился с его се­строй. М-11е Бегоунек оказалась на редкость энергичной женщиной. С необыкновенной настойчивостью она хлопо­тала у себя на родине и затем в Норвегии об организации помощи своему брату и его товарищам, доходила до нор­вежского короля и других, власть имущих, и, в конце кон­цов, не смотря на все препятствия, прибыла на Шпицбер­ген, уже имея средства на организацию помощи на само­лете. К счастью, в это время «Красин» был близко от «Красной палатки» и помощь не понадобилась. Эта само­

отверженная женщина не находила слов, чтобы выразить нам свое чувство благодарности за спасение брата, которого она горячо любила.

Когда я вернулся обратно на «Красин», у борта стоял карбас, принимавший вещи, которые нами были подобраны на льду. Палатки, радио-установки, засаленные, грязные костюмы казались теперь, при ярком солнце, жалкими и ненужными вещами.

Д-р Гуль еще раньше сошел на берег, где у него ра­ботала геологическая партия под руководством инженера О р в и н. Также и наш спутник — журналист Д. Джу­ди ч и получил распоряжение вернуться обратно в Берлин, месту своего постоянного жительства. Добрый Джудичи был настолько утомлен своим пребыванием в углу кают- компании «Красина», что воспользовался первым угольщи­ком, который отправлялся в Боде, чтобы попасть в Нор­вегию, а оттуда в Германию.

Детальный осмотр повреждений корабля доказал, что нам без ремонта в доке невозможно снова итти в лед. Мор­ское командование настаивало на этом. Кроме того, и пресную воду мы не могли взять на Шпицбергене. В Кингс-бей невозможно было подойти к пристани из-за глу­бокой осадки корабля, а в Адвент-бей вообще нельзя было получить ее в достаточном количестве. Как мне этого и не хотелось, пришлось запросить Москву о разрешении итти в Норвегию для ремонта.

Пока мы ждали ответа на радиограмму, который дол­жен был решить дальнейший план нашей деятельности, Чухновский был озабочен вопросом, каким образом сгру­зить тяжелый гидросамолет на воду с высокой пло­щадки, на которой он находился. К пристани мы подойти не могли, наши краны были малы, а большего крана в «пор­ту» Нью-Олезунда, как назывался шахтерский поселок в Кингс-бей, не имелось. Надо было изобрести какой-либо иной способ. Тщательно осмотревши «Читта ди Милано», Чухновский правильно решил, что при помощи этого ко­рабля можно произвести спуск самолета на воду.

Тем временем у меня шла оживленная переписка по ра­дио по вопросу о заходе в док. Хотелось избрать такое место, где потеря времени была бы наименьшей. Так как ни у нас на севере, ни в Северной Норвегии не было дока,

достаточного размера для «Красина», то речь могла итти только о двух пунктах: Ставангере в Норвегии и Г о - теборге в Швеции. По сношении с Комитетом Помощи в Москве, а также с нашим Полпредом в Стокгольме и Осло, был избран Ставангер. Но этот вопрос окончательно определился лишь 24 июля.

На следующий день после нашего прихода, была совер­шена операция Мариано. Оперировал итальянский врач Г а р в и н о при ассистации д-ров Средневского и Чендали. Операция была сделана без наркоза и, по словам нашего врача, Мариано стоически перенес ампутацию ноги.

Весь день 21-го и 22-го продолжалось устройство по­моста для спуска самолета. «Красин» подошел к «Читта ди Милано», став у его носа на якоре перпендикулярно к нему. Самолет силами нашей и итальянской команды был осторожно спущен по настилу, нижняя часть которого на тросах была подвешена к носу «Читта ди Милано». Затем самолет еще не доходя до .воды был подвешены на тросе к форштевеню «Читта», который у него, как кабельного судна, был изогнут и, когда снасти были убраны, то висев­ший самолет мог быть легко опущен поплавками на воду. Я воспользовался несколькими часами свободного времени, чтобы вместе с д-ром Гулем побывать в Нью-Олезунде *).

В первый раз я был здесь в 1912 году вместе с безвре­менно погибшим другом, В. А. Русановым. Тогда еще здесь не было угольного предприятия. Мы видели лишь выходы углей. Уголь, который был известен на Шпицбергене еще со времени Пуля, пользовавшегося им в 1610 году из месторождения в Кингсбей, начал разрабатываться лишь в начале ХХ-го столетия. Первое серьезное предприятие было организовано американцами в 1904 году в Адвент- бей. Вслед за ними разведки на уголь производили англи­чане, норвежцы, шведы, голландцы и русские.

В 1912 году русскими была послана экспедиция В. А. Русанова, в которой принимал также участие и автор в качестве горного инженера. Результатом этой экспеди­ции явилось установление большого промышленного зна­чения угольных месторождений между Коаль-бей и Адвент- бей. В следующем году под моим руководством была отпра­

*) Нью Олезунд — Новый Олезунд. Олезунд — город в Нор­вегии, откуда происходит основатель угольной кампании.

влена геолого-разведочная экспедиция, которая произвела детальные разведки, в результате чего и до настоящего вре­мени в этом месте работают советско-английская компания.

В настоящее время наиболее интенсивно на Шпицбер­гене работает Большая Норвежская Угольно-Промышленная Кампания, получающая дотацию от норвежского правитель­ства, и все пароходные общества Норвегии обязаны поку­пать Шпицбергенский уголь у нея.

Пока я оставался на берегу, комендант Романья был два раза на «Красине», желая меня видеть и просил дать знать ему, когда я вернусь. По моем возвращении, он снова прибыл на «Красин» и сообщил мне, что итальянское пра­вительство решило послать на Шпицберген два малых са­молета, которые прилетят в Готеборг или Норвегию, куда мною будет указано. Тогда я еще не имел точного распо­ряжения о месте захода и поэтому условился сговориться с ним по радио, ввиду ухода «Читта ди Милано» на следую­щий день в Норвегию.

22-го июля закончилась выгрузка самолета и в шесть часов был убран помост. Однако, этим работа наша в Кингс-бее еще не закончилась. Необходимо было самолет и плоскости, затем площадки, топливо, снаряжение для лет­чиков — доставить к месту их лагеря.

Комендант Романья перед уходом в море снова посетил меня, опять благодарил и указал на прощанье, что у нас столь опытное руководство и столь блестящий командный состав, что нет необходимости в участии в нашей экспе­диции генерала Нобиле.

Самолет был поставлен в надежной бухточке, где также стояли на воде большой гидроплан «Савойа» и два неболь­ших самолета Лютцов Гольми и Рисер Ларсена, которые казались игрушками по сравнению с большим итальянским и нашим гидропланами.

«Читта ди Милано» снялась с якоря и увезла с собою семерых, спасенных нами.

В ночь на 24-го июля я получил телеграмму с приказом итти в док, но пал настолько густой туман, что нельзя было выйти, — видимость была всего лишь 100 метров.

Тем временем команда получила приглашение побывать в гостях у шахтеров. Шлюпка с молодежью вышла на

берег, где наши молодцы провели несколько часов, удивляя норвежцев своим оркестром и плясками.

Только к часу 25-го июля туман стал редеть. На па­лубе уж все было закреплено по походному и в 2 часа 45 минут был выбран якорь и дан ход всем трем машинам.

На берегу остались Чухновский, Алексеев, Страубе, Шелагин, Федотов, корреспондент Кабанов и в помощь им два кочегара — Чаун и Писарев.

Взаимоотношения уходившей экспедиции и летной груп­пой, оставшейся на Шпицбергене, были определены в моем приказе:

ПРИКАЗ

т о в. Б. Г. Ч у х н о в с к о м у.

В виду ухода «Красина» в один из Норвежских доков для производства необходимого ремонта, согласно со­вместно выработанному плану руководящей тройки, для Вашей летной партии оставляется в Кингс-бее самолет, сна­ряжение, продовольствие, топливо, инструменты, и проч., согласно прилагаемому списку, с целью приведения само­лета в готовность к длительным полетам по возвращении «Красина».

Летная партия, руководимая Вами, будет состоять, кроме Вас, из второго пилота Страубе, механиков т.т. Ш елагина и Федотова, старшего летнаба т. Але­ксеева, двух товарищей из состава команды т.т. Чаун и Писарева. К Вашей же партии прикомандировывается сотрудник «Комсомольской Правды» т. Кабанов.

Ко дню возвращения «Красина», примерно через 16-18 дней, Вам надлежит собрать самолет, привести его в при­годное для полетов состояние, а также совершить один или несколько пробных полетов по Вашему усмотрению и за полной Вашей ответственностью. Пробные полеты ни в коем случае не могут быть дальними и по времени не дол­жны превышать двух лётных часов.

В целях информации и взаимной связи, предлагаю Вам первые восемь дней, один раз в сутки в 12 часов 1-го пояса, а затем дважды в сутки в 12 и 0 часов извещать по радио «Красин» о положении дел. В свою очередь «Красин» будет держать Вас в курсе своей работы.

Сношение Ваше с Москвою должно происходить через «Красин», исключая каких-либо непредвиденных или эк­стренных случаев.