X.    ПРОМЫШЛЕННЫЕ КРИЗИСЫ В РОССИИ (1847-1907 гг. )¹

В

 известной монографии о мировых экономических кризисах, создан-
ной большим коллективом советских экономистов², с первых же

страниц поражает читателя одно на первый езгляд довольно загадочное об-
стоятельство. Почему в этом монументальном исследовании по истории
капитализма вовсе не нашлось места для капиталистической России?

В данных, где перечислены все охваченпые монографией периодиче­ские промышленные кризисы с 1825 по 1939 г. по всем важнейшим стра­нам до Японии включительно, о России даже не упомянуто. В чем же дело? Относят ли авторы капиталистическую Россию к числу таких второ­степенных держав, как Бельгия, Дания, Голландия и др., которые ничего не решают в «мировом» масштабе? Или, может быть, по их мнению, в России вовсе не было капиталистических кризисов? Или, наконец, они игнорируют ее по каким-либо иным причинам, например потому, что большинство наших «мировиков» просто не знают экономической истории своей собственной родины? Мы отнюдь не удивились бы и такому объясне­нию. Историческим прошлым своей страны у нас, к сожаленшо, интере­суются очень немногие экономисты.

Впрочем, наши авторы не совсем забыли о России. В объемистом томе свыше 800 страниц читатель найдет до 30 строк и о российских кризисах. При этом в обзоре промышленных кризисов за весь период домонополи­стического капитализма, до 1900 г., о них не дается ни полслова, а в раз­деле кризисов в период монополистического капитализма мы находим следующие «ценные» указания. В качестве особенностей кризиса 1900 г. отмечается, что именно в этом году «впервые ясно обозначился цикличе­ский ход развития хозяйства Японии», а также «впервые (?) кризис в России». А затем следует декларация: «В настоящей работе мы не даем специального анализа кризисов и циклов в царской Россип, так как они начались здесь сравнительно поздно (?) и закончились уже в 1913 г. (?)» Вместо тщательного анализа и дальнейших пояснений авторы довольству­ются простой ссылкой на приложенные диаграммы, которые, дескать «в известной мере (!) иллюстрируют циклический ход промышленного про­изводства в России» ³.

К сожалению, эти диаграммы ни в какой мере не подтверждают ни «сравнительно поздней» начальной даты российских кризисов (в 1900 г.?), ни указанной авторами конечной их даты... в 1913 г. Как всем известно, в 1913 г. ни у нас, ни на Западе никакого кризиса не было и, стало быть, закончились у нас кризисы не позднее 1907 г. Что же касается начальной их даты, то в определен™ ее авторы монографии делают большой шаг назад даже по сравнению с весьма устаревшими работами Туган-Баранов- ского. Ведь уже Туган-Барановскому помимо кризиса 1900 г. в России были известны «заминка» и «депрессия» начала 90-х годов, «тяжелый про­

¹  «Проблемы экономики», 1939, № 5; 1940, № 2.                                          /

²  «Мировые экономические кризисы (1848—1935)», т. I. М., 193?, стр. 4.

³  Там же, стр. 22—23 (курсив наш —С. С.).

мышленный кризис» и «застой» 80-х годов, «кризис и банкротства» начала 70-х годов и даже «всеобщий промышленный и коммерческий застой» и «кризис» 1857 г. ¹

Авторам «Мировых кризисов», если они согласны с ним, следовало бы по меньшей мере объяснить, в каком смысле русские кризисы 1857 и по­следующих лет «начались сравнительно поздно? Сравнительно с чем? Сравнительно с мировым потопом что ли? А если они отвергают мнение Туган-Барановского как буржуазную ересь и не в шутку принимают за первый капиталистический кризис в России кризис 1900 г., то возникают другие недоумения.

Возможно ли, чтобы за весь период промышленного капитализма в России не было ни одного промышленного кризиса? Ведь с 1900 г. мы вступили уже, как известно, в период империализма. Или, может быть, правы народники; утверждавшие вплоть до конца прошлого века, что в России еще не было капитализма? Какой же это в самом деле капита­лизм без анархии производства и порождаемых им кризисов? А если это так, то не придется ли признать, что царская Россия и впрямь «миновала» капитализм, перескочив непосредственно из феодализма в империализм. Но праводоподобен ли столь экстравагантный исторический прыжок?

Конечно, нет. И чтобы не плодить таких прискорбных для всякого гра­мотного марксиста недоумений, необходимо прежде всего несколько по­глубже изучать — помимо всяких других полезных вещей — и свою соб­ственную экономическую историю. Историей промышленных кризисов в России до сих пор никгго еще вплотную не занимался. А между тем мате­риалов для такого исследования в нашем распоряжении более чем доста­точно.

В самом деле, если Туган-Барановский мог в свое время насчитать за период до 1900 г. только три кризиса, соответствующих колебаниям миро­вых циклов, то ныне можно утверждать с уверенностью, что ни одного из известных нам мировых кризисов вплоть до 1907 г. не миновала в той или иной степени в своем циклическом развитии и наша российская крупная индустрия. И в этом нет ничего загадочного. Стихийного воздействия ми­ровых циклов не может избежать ни одна страна — независимо от степени ее индустриального развития, если она уже вовлечена в международный товарооборот и если она не может противопоставить этой стихии столь со­вершенной преграды, как монополия внешней торговли в руках сознатель­но планирующего свое хозяйство социалистического общества.

Согласно марксистской теории кризисов, возникновение их объясняет­ся анархией производства, свойственной капитализму с его основным противоречием между общественным характером производства и частнока­питалистическими методами присвоения. Расширяя во имя накопления производство, капптал сам периодически создает диспропорции между производством д потреблением, неизбежно каждый раз наталкпваясь на ту слишком узкую базу, на которой покоится потребление трудящихся масс. Противоречие это разрешается только разрушительным воздействи­ем очередного кризиса, после которого вновь открывается возможность дальнейшего расширения и обновления производственных фондов во имя накопления впредь до неизбежного воспроизводства на расширенной базе новых диспропорций и разрешения их в пучине нового кризиса. Эта тео­рия, впрочем, слишком известна, чтобы излагать ее здесь во всех деталях.

Заметим лишь следующее. Возникая в одной отрасли труда, кризис неизбежно передается и во все другие, связанные с первой цепной скре­пой производственно-экономических отношений. Перепроизводство ситцев

¹ М. Туган-Барановский. Русская фабрика в прошлом и настоящем, т. I, М., 1938, стр. 263—278; он же. «Основы политической экономии». СПб., 1911, стр. 414.

невозможно без соответствующего расширения продукции ткацких и пря­дильных фабрик. Но зато п сокращение ситценабивного производства не­медленно же повлечет за собой сокращение спроса на миткаль, а затем и на пряжу. Эта цепная связь отдельных производств, все возрастающая с ростом общественного разделения труда, объясняет одновременность кри­зиса в различных отраслях труда. А периодичность их определяется необ­ходимостью периодического обновления, реконструкции и расширения ос­новных фондов оборудования промышленности после каждого кризиса и сроками их массового .износа на данном уровне техники.

Сокращая производство, а вместе с тем и уровень жизни трудящихся данной страны, каждый кризис сокращает свои экспортные и им-портные ресурсы в отношении других стран. Через аппарат внешней торговли, ми­ровых цен и денежно-кредитных взаимоотношений кризисы, перерастая национальные рамки отдельных стран, становятся мировыми. При этом жертвой их неизбежно становятся не только наиболее развитые страны капитализма, но и гораздо более отсталые колониальные и полуколониаль­ные народы, вовлеченные при содействии первых в общий мировой това­рооборот. И, как нас учит опыт истории, даже весьма отсталые страны, раз уже они включились в общий кругооборот мировых циклов не всегда пассивно следуют за другими в прохождении циклов, но в качестве слабей­ших звеньев капиталистической цепи нередко раньше других становятся жертвами очередного мирового кризиса и, таким образом, представляются нам исходными пунктами дальнейшего его развития. Такими пунктами яв­лялись, например, Австралия, Индонезия и Бразилия для мирового кризи­са 50-х годов или Аргентина, Трансвааль, Уругвай, Мексика и некоторые другие страны — для кризисов 1890 г.

Из России мировой капитал извлекал на свою потребу еще в крепост­ную эпоху огромные количества сырья и жизненных припасов в обмен на избытки своей индустриальной продукции. В 1860 г. наш внешний товаро­оборот уже составлял 340 млн. руб., что чуть ли не вдвое превышало об­щий итог производства во всей фабричной промышленности тогдашней России. Каждый мировой кризис, как показывает наша статистика, сокра­щал за счет снижения платежеспособного спроса и цен общие итоги това­рообмена с Россией на очень изрядные суммы. В общем итоге только за шесть мировых кризисов после реформы 19 февраля — с 1867 по 1908 г.— эти суммы составили, по моему подсчету, не менее 2 млрд. руб., в том числе по экспорту из России — свыше 1112 млн. руб. Этот огромный недобор по экспорту за годы кризисов шел главным образом за счет снижения цен на хлеб, масло, яйца, лен, кожи и тому подобные продукты русской дерев­ни. Такие миллиардные жертвы трудящихся России Молоху мирового ка­питализма не могли, разумеется, остаться без влияния и на состояние внутреннего рынка. Продавая за бесценок или вовсе лишаясь возможности сбыть из-за мировых кризисов значительную долю своей товарной продук­ции, русская деревня в свою очередь сокращала свой спрос на ситцы, са­хар, керосин, железо и тому подобные продукты отечественной индустрии. Если к тому же вспомнить еще и о той, самой непосредственной зависимо­сти русской промышленности, в которой она находилась от заграничного ввоза машин, хлопка, красок и целого ряда других химических и прочих продуктов, то механизм воздействия мировых циклов на развитие нашей индустрии станет достаточно ясным.

Однако, для того чтобы воздействие мирового цикла на отсталую стра­ну сказалось не только периодическими бедствиями, но и подлинными про­мышленными кризисами, необходимы известные предпосылки. И прежде всего, конечно, необходимо наличие в этой стране хотя бы и небольшой, но капиталистически организованной промышленности и достижение ею опре­деленной ступени технического развития. Известно, напрймер, что в Анг­лии до промышленного переворота конца XVIII в., несмотря на наличие

капиталистической мануфактуры, промышленных кризисов не было. Тех­ника ручного труда, по-вищимому, еще не обеспечивала тех темпов роста, свойственных машинной индустрии, которые, стремительно опережая пла­тежеспособный опрос трудящихся, столь быстро и часто в последующую эпоху стали упираться в кризисы перепроизводства.

Правда, по сравнению с Англией и даже с Францией после 1789 г. рос­сийская промышленность, скованная крепостными путами, сильно отстала в своем развитии к середине XIX в. В гораздо меньшей степени, однако, это относится к таким странам Центральной Европы, как Австрия и Прус­сия, которые тоже до 1848 г. далеко еще не разделались ни с феодально- крепостническими отношениями, ни с преобладанием мануфактурных форм труда в промышленности. Очагами машинной индустрии в то время по­всюду были машиностроение и целиком механизированное бумагопрядиль­ное производство. Впрочем, машиностроение на всем континенте Европы было еще очень слабо развито (у нас к 1850 г. насчитывалось всего 25 ме­ханических заводов) и почти все машины ввозились из Англии. Но тем большего внимания заслуживает факт, что в общем вывозе машин на 817 тыс. фунтов стерлингов доля России составила, по английским данным, за 1848 г. целых 26%. Очевидно, Россия в этом вывозе занимала в ряду дру­гих стран далеко не последнее место. По русским данным, ввоз машин в Россию с 1820 по 1840 г. вырос раз в 9 и в 1850 г. достиг по своей ценности 2315 тыс. руб., а в общей сумме с 1824 по 1847 г. составил не менее

17,4      млн. руб. Механическое бумагопрядение — эта самая передовая от­расль машинной индустрии той эпохи — развивалась у нас следующими темпами. В 1820 г. ввоз хлопка в Россию составлял всего около 1000 г, в 1830 г.— 2500, в 1840 г.— 6500, а к 1850 г.— уже до 20 000 т. Для сравне­ния укажем, что население России за те же 30 лет возросло всего на 41%, а число фабричных рабочих — на 180%. Отметим еще, что в Германии по всему таможенному союзу потребление хлопка в 1850 г. не превышало

17,8     тыс. г, из которых на долю Пруссии по числу веретен можно отнести не свыше четверти этого итога. В России перед мировым кризисом 1848 г. насчитывалось от 600 до 700 тыс. веретен в бумагопрядении, в Пруссии — всего около 150 тыс. Таким образом, и в этом отношении тогдашняя Россия занимала не последнее место на континенте Европы.

Российская промышленность середины XIX в. в значительной своей части уже выходила из состояния мануфактуры, поднимаясь на следую­щую стунепь машинной индустрии. Посессионные фабрики энергично лик­видировались у нас уже с 1840 г., и крепостные кадры к 1860 г. не дости­гали и 13% общего итога постоянной армии фабричного труда К Таким об­разом, русская промышленность, по-впдимому, уже. с конца крепостной эпохи располагала достаточными предпосылками для включения в мировой цикл развития. Во всяком случае она вступила в полосу кризисов не поз­же большинства других стран Европейского континента.

Конечно, первые кризисы дореформенной эпохи в России нужно рас­сматривать лишь как отрао/сение капиталистических кризисов Западной Европы в полуколониальной обстановке весьма отсталой страны, в которой промышленный капитализм находится еще только в первой стадии своего развития в недрах феодализма. Но нужно сказать сразу, что и эти наибо­лее ранние кризисы в России не были только более или менее поверхно­стным отражением зарубежных влияний по линии мировых цен в между­народном товарообороте и кредитно-денежных взаимоотношении. Нет, в каждом из них мы можем отметить и гораздо более глубокие проявления, свойственные всем промышленным кризисам — в области производства•.

В монографии о мировых кризисах совсем не освещен международный характер кризиса 1837 г. Авторы монографии отмечают наличие кризисных

¹  Хуже обстояло дело на горных заводах, где ликвидация посессионных отноше_ ний началась только с 1861 г.

явлений за этот период только в Англии (1836 г.) и США (1837 г.). А между тем они имели место также во Франции и Германии. По описа­нию Э. де Лавеле, этот кризис начался с ноября 1836 г. Своего апогея в США он достиг только в 1839 г., когда здесь, «приостановили платежи» сразу 959 банков. Но еще в 1837 и 1838 гг. в США учтено 3300 банкро­тов с пассивом в 440 млн. долларов. В Англии в 1837 г. отмечаются банкрот­ства большинства домов, торговавших с Америкой, а в связи с невы­годным торговым балансом и расчетным курсом — «новый финан­совый кризис». Много пострадала при этом и промышленность, в резуль­тате чеаю, по словам Лавеле, рабочие «начали слушать чартистов». Не из­бежала «всеобщего потрясения» и Франция. В одном Париже с января по июль 1839 г. учтено 600 банкротств, в том числе 93 банкротства акционер­ных компаний, на 148 млн. франков. В том же 1839 г. кризис достиг и Гам­бурга с повышением учетного процента до «неслыханных» здесь разме­ров — 7% — и многочисленными банкротствами '.

Непонятно, почему монография о мировых экономических кризисах 1848—1935 гг., вовсе не останавливаясь за «недостатком статистического материала» на кризисе 1847 —1848 гг., не совсем последовательно объявля­ет первым международным кризисом кризис 1857 г.² -.Вы спросите, а как же тогда квалифицировать кризис 1848 г.? Если он, согласно заголовку кни­ги, «мировой», то почему «не международный»? И вообще, чем именно в отношении «международное™» кризис 1847 г. отличается от кризиса

1857     г.? И в том и в другом в качестве «решающих» участников названы едни и те же страны — Англия, США, Германия л Франция. И тот и дру­гой отнесены к числу промышленных кризисов. Если этого недостаточно для зачисления по разряду «международных», то недостаточно в обоих случаях. А между тем в книге сказано: «В середине XIX в. капиталисти­ческое развитие охватило вслед за Англией целый ряд других стран; в этом смысле (?) кризис 1857 г. можно назвать первым международным кризисом» ³. Такая мотивировка не слишком яспа и убедительна. 1848 год не в меньшей мере относится к «середине» XIX в., чем 1857 г., и «в этой смысле» между ними нет существенной разницы. Вместе с тем экономи­ческому кризису в связи с целой серией последовавших за ним буржуаз­ных революций 1848 г. на Западе едва ли возможно отказать в междуна­родном и дажо мировом значении. Доказывать достаточную к этому мо­менту зрелость буржуазного уклада в довольно широком международном масштабе, необходимом для соответствующего развертывания капитали­стических кризисов, не приходится. Об этой зрелости достаточно красноре­чиво свидетельствует успех всех буржуазных революций 1848 г. А пото­му начальной датой мирового цикла кризисов, несомненно, следует счи­тать уже 1847 г.

Кризис 1847 г. В Англии наиболее острый момент этого кризиса — с высшей учетной ставкой английского банка в 9,5%, паникой и банкротст­вами — падает на ноябрь 1847 г. А в США он разразился только в 1848 г. Но подготовлялся этот кризис исподволь. Ему предшествовало некоторое сокращение производства и сбыта в Англии уже с 1846 г. В 1846 г., как известно, был чрезвычайный неурожай в Англии, Франции и Германии. Им пришлось ввезти очень много хлеба из Росспн и США. В связи с соот­ветствующим отливом золота в эти страны расчетные курсы с США и Россией стали весьма невыгодными для Англии и других пораженных неурожаем стран. Металлический запас английского банка уже в декабре

1846     г. упал с 15 до 9 млн. фунтов стерлингов. Банковский учетный процент стал быстро подниматься с 3 до 9,5%, а с сентября 1847 г. англнй-

¹  Эмиль де Лавеле. Торговые и монетные кризисы,— «Журнал мануфактур и торговли», 1866, т. VII, № 5, стр. 86—87.                                                                                      ^

²  «Мировые экономические кризисы (1848—1935)», т. I, стр. 13-¹-14.

³  Там же, стр. 14.

QKnii банк прекратил ссуды даже под залог государственных фондов. По свидетельству Лавеле, «сначала обанкротились дома, торговавшие хлебом», а потом и другие. В результате «многие фабрики закрылись» и «более 100 тыс. рабочих питались общественным призрением на основании закона

о  бедных». Первая волна кризиса в Англии прокатилась еще весной 1847 г., вторая, еще более сильная — осенью. И потому Лавеле утверждает, что в Англии за 1847 г. «было два кризиса — в апреле и октябре». Тяжелее других отраслей пострадали в Англии хлопчатобумажная, железная и ка­менноугольная промышленности, а также железнодорожное строительство, где в 1848 г. было распущено с постройки дорог свыше 50 тыс. ра­бочих.

Не миновала того же кризиса и Франция. С июля 1846 по 15 января 1847 г. банковский золотой резерв здесь упал с 252 до 59 млн. франков. Спасаясь от денеясного кризиса, французский банк, по свидетельству Ла­веле, перехватил 25 млн. франков по мелочам у английских банков и це­лых 50 млн. франков у российского императора взамен французской рен­ты. Но и феодальное золото Николая Палкина, выступавшего, как видим, не только в роли жандарма Европы, но и в роли тароватого банкира монар­хической Франции, не спасло ее от капиталистического кризиса и победо­носной буржуазной революции 1848 г. Денежный кризис в связи с усилен­ными спекуляциями вокруг железнодорожного строительства завершился и здесь банкротствами, безработицей п прочими бедствиями. Как извест­но, и Германия испытала действие того же урагана.

⁰             тесноте мировых связей того времени может свидетельствовать, меж­ду прочим, следующий факт. Капиталистическая Англия, на долю которой падала целая треть европейского ввола в крепостную Россию и полови­на вывоза из нее, извлекала оттуда в случае нужды не только сырьевые ресурсы, но и золотые резервы. В частности, в момент наибольшей денеж­ной паники в Англии в конце 1847 г. она получила именно отсюда изряд­ное подкрепление. В Лондон прибыло «значительное количество золота» из Росспи ^!. На этот раз оно принадлежало уже не русскому царю, а анг­лийским капиталистам, проникшим уже давно в Россию, и было извле­чено оттуда в опасный момент для спасения собственной страны от де­нежного кризиса.

Учитывая неурожай 1846 г. в ряде стран, Лавеле довольно наивно объ­ясняет мировой крпзисЛ847—1848 гг. «холодной погодой» в предшествую­щее лето. Холодная погода, дескать, вызвала неурожай* неурожай вызвал отлив золота, а оттуда уже возникли денежный кризис, банкротства п все прочие следствия. Это не мешает, впрочем, тому же автору объяснять сле­дующий мировой кризис 1857 г. уже не отливом, а, наоборот, огромным

*    приливом золота из Австралии и Калифорнии в Европу — в размере свы­ше 4 млрд. франков с 1848 по 1856 г. Можно бы добавить, что и в канун

1847     г. не везде была холодная погода и отлив золота. В частности, в США, сбывавших свой урожай в голодную Европу по высоким ценам, был несом­ненный при^гив золота из Европы, что отнюдь не избавило их от жестоко­го кризиса. За приливом золота и впрямь нередко наблюдается бешеная спекуляция, а за ней — паника, банкротство и прочие признаки кризиса. Дело_г значит, не в этих приливах и отливах, являющихся лишь симптома­ми глубочайшей анархии в океане мирового капиталистического производ­ства. При наличии анархии капиталистического хозяйства даже самые про­тиворечивые симптомы предвещают один и тот же зловещий конец — ми­ровой кризис.

Спрашивается, какое же отражение в России нашел уже этот первый мировой промышленный кризис 1847 г.?

¹  М. И. Туган-Барановский. Периодические промышленные кризисы. История английских кризисов. Общая теория кризисов. СПб., 1914, стр. 81.

Наиболее прямой привод зарубежных влияний на русское народное хо­зяйство — это, конечно, внешний товарообмен России. И потому раньше всего обратимся к его итогам за 1845—1849 гг. (в млн. руб. серебром):

Как видим, уже к 1847 г. Россия в достаточной степени вовлечена была в мировой товарообмен, отставая в нем от Англии, Франции, США и Гер­манского таможенного союза, но заметно превышая Австрию (около 144 млн. руб.) и Пруссию *. В результате кризиса мировой капитал, одна­ко, сразу снизил свой спрос на русские товары на целых 60 млн. руб., или на 40%, и такой удар не мог пройти бесследно для торговли и промышлен­ности России, вся фабричная продукция которой к 1847 г. едва достигла 105 млн. руб.

При этих условиях сокращение выручки за экспорт хлеба и других продуктов деревни на целых 60 млн. означало вместе с тем огромное со­кращение платежеспособного спроса деревни на продукты города внутри страны. Но международный капитал сокращал его не только косвенным пу­тем, сокращая свой спрос на русские товары, но прямо извлекая свое золо­то из наших капиталов обращения в годы кризисов. В частности, за 1848 г. сальдо отлива золота и серебра из России достигало весьма значительной суммы в 6780 тыс. т>уо., тем более что в другие, нормальные годы золото обычно к нам приливало из-за границы. Требование уплаты наличностью таких больших сумм в кризисный год уже само по себе могло вызвать це­лый ряд банкротств и потрясений в области кредитно-денежных от­ношений.

В связи с «чрезвычайным неурожаем» 1846 г. в Западной Европе и рас­тущими ценами на хлеб туда было вывезено из России в 1847 г. до 11,5 млн. четвертей хлеба на 71 млн. руб., но со второй половины этого года насту­пил «перелом в хлебной торговле» и ценах ². На Западе, по словам офи­циального обзора нашей внешней торговли, разразился «коммерческий кризис», в связи с которым и у нас в России «многие торговые дома понес­ли оттого большие убытки» ³. Но этим дело не кончилось. В отчете за сле­дующий, 1848 г., в объяснение резкого падения вывоза из России тот же официоз пишет: «Последствия коммерческого кризиса, расстроившего в исходе 1847 г. кредитные обороты на европейских биржах, еще были ощу­тительны в начале 1848 г., когда февральская революция во Франции и возникшие вскоре потом беспокойства (!?) в Германии и в Италии произ­вели большие потрясения в торговле, остановили в этих странах развитие всех отраслей промышленности и привели там в расстройство все источни­ки народного благосостояния. Бедственный кризис в кредитных, финансо­вых и торговых оборотах, поразивший все государства, взволнованные внутренними смутами (!?), не мог не иметь вредных последствий для внеш­ней торговли вообще, которой тесно связаны взаимные интересы всех наций» ⁴.

¹  Григ. Небольсин. Статистический обзор внешней торговли России, ч. II. СПб., 1850, стр. 473—474.

²  В С.-Петербурге цены на пшеницу в августе были 7 руб. 50 коп. за четверть, к июню 1847 г. они поднялись до И руб. 71 коп., а к июню 1848 г. снова упали до

7  руб. за четверть.

³  «Государственная внешняя торговля в разных ее видах за 1/847 г.». СПб., 1848, стр. IV.

⁴  «Государственная внешняя торговля за 1848 год». СПб., 1849, стр. 111.

Но едва ли не сильнее всех других наций «бедственный кризис» пора­зил Россию в связи со свирепствовавшей там в 1848 г. азиатской холерой и карантинными против нее мерами западных стран.

До нас дошли известия, что целые заводы в этом году прекратили свою работу в связи с холерными и цинготными заболеваниями, чему с осени

1848     г. содействовал и тяжелый неурожай в России. В соединении с голо­дом этот бедственный кризис стоил нам потерь целого миллиона человек в населении за один год ^!.

Минимум вывоза из России пришелся на 1848 г., хотя перелом экс­портных цен на снижение по хлебу, льну и другим товарам обозначился еще в половине 1847 г. Да и сокращение самого вывоза началось по от­дельным товарам еще в 1847 г. (юфть), в 1846 г. (железо, невыделанные кожи) и даже в 1845 г. (лен и шерсть).

Состоялие внутреннего рынка за соответствующие (годы достаточно вы­является ценами и оборотами того всероссийского торжища, которое еже­годно происходило на Нижегородской ярмарке.

Общий оборот товаров на этой ярмарке выражался в следующих итогах (в млн. руб.) ²:

Здесь падением прпвозов и суммы продаж отмечены уже два года —

1847     и 1848. Таким образом, внутренний рынок реагировал на мировой кризис даже раньше внешнего. Падение суммы проданных товаров за

2   года на 13 % и повышение непроданных остатков за эти годы с 12,1 до 15,3 % от суммы прпвозов означало, конечно, наличие кризиса относитель­ного перепроизводства товаров в стране.

Более детальный анализ привозов по отдельным товарным группам ука­зывает нам, что этот кризис подготовлялся исподволь. Затруднения с реа­лизацией суконных товаров и металлоизделий, а также продуктов коже­венной промышленности начались еще с 1846 г. Снижение привозов хлоп­чатобумажных и шелковых изделий падает на 1847 и 1848 rt, а привозы сахара резко упали только в 1848 и 1849 гг. Вместе с тем начиная уже с 1845 г. отмечается резкое снижение цен по сукнам, которое достигает за

3   года 24%; по чугуну за 1847—1848 гг. они падают на 14,5; по ситцам за те же 2 года — на 10% и т. д.

Обозреватели ярмарочной конъюнктуры уже в отчете по ярмарке 1846 г. начали отмечать снижение цен по ряду товаров и расширение продаж в кредит от 6 до 18 месяцев. В 1847 г. они отмечают, что в связи с кризисом и многими банкротствами за границей и ряд русских торговых домов «потеряли важные капиталы», «кредит сделался туг» и «расчеты шли

¹  За 1847 г. при нормальном урожае в России умерли 1877 тыс. лиц православного исповедания, а в 1848 г—2840 тыс. Приписать это увеличение смертности^ на целый миллион душ одному лишь неурожаю 1848 г. едва ли возможно, ибо действие его должно бы сказаться еще сильнее в 1849 г., а между тем за 1849 г. умерли 1876 тыс. душ, т. е. не больше, чем в 1847 г. Что же касается холеры и цинги, торопи сами развивались на почве голода, усиленного бедствиями кризиса (Е. И. Кайлша. Движение народонаселения в России с 1848 по 1852 г.— «Сборник статистических све­дений о России», кн. III. СПб., 1858, стр. 451).

²  «Журнал мануфактур и торговли» за 1849, кн. III, ч. III, № 9, стр. 425; за 1850, кн. I, ч. II, № 4, стр. 104.

не совсем успешно». Еще хуже, конечно, прошла ярмарка 1848 г. Но пока­зательнее всего динамика самого производства.

Общее число заведений и рабочих, учитываемых департаментом ману­фактур по всей России (без Польши и Финляндии), составляло:

В этих итогах, извлеченных нами из подлинных архивных отчетов де­партамента, очень резко выделяется падепие числа действовавших заведе­ний и рабочих за один лишь 1848 г. К сожалепшо, мы не располагаем со­ответствующими данными о ценности продукции за те же годы. Но имеет­ся все же довольно полная сводка о сумме продукции по важнейшим от­раслям за 1845—1850 гг. (табл. 1) ¹.

Продукция важнейших производств в России 8а 1845—1850 гг. в млн. руб.

В использованной здесь нами сводке департамента мануфактур учте­ны итоги 38 производств. Не вошли сюда только подакцизные отрасли — производства вин, табака, сахара — и ряд мелких полукустарных произ­водств, главным образом по обработке животных л пищевых продуктов. Особо учитывалась у нас и горная промышленность, за исключением ряда железных заводов Пермской губ., которые вплоть до 1850 г. по неряшли­вости тогдашней статистики включались я в сводки департамента ману­фактур. В 1850 г. частично, а с 1851 г. уже почти полностью они выпали наконец из этих сводок, вследствие чего, к сожалению, итоги 1851 г. вовсе несравнимы с данными предшествующих лет.

Как видно из подчеркнутых нами итогов, сокращение производству в России по некоторым отраслям началось уже в 1846 г., хотя наибольшего упадка по всем производствам оно достигло только в 1847 и 1848 гг. Глу­бина этого падения по разным отраслям неодинакова — от 6,8% в бумаго­прядении до 16,3% в суконном, 22,6% в ситценабивном, 27,3% в химиче­ском, 38,4% в шелковом и 54,5% в полотняном производстве. В среднем

¹  «Сборник сведений и .материалов по ведомству министерства финансов», т. II. СПб., 1865, стр. 235-236.

по всем учтенным отраслям, взятым в отдельности, глубина кризисного па- депия достигает 17%. Но благодаря разновременности этого падения в различных отраслях общее падение производства по итоговой графе табл. 1 с 1846 по 1847 г. составляет всего около 3%. Этот наиболее сум­марный показатель глубины кризиса, впрочем, совсем не надежен. Благо­даря закону неравномерного развития различных производств и расхож­дению высших и низших точек кризиса в разных отраслях такие суммарные для всей промышленности индексы развития крайне малочув­ствительны. Можно указать немало кризисов, за время которых общепро­мышленный индекс годовых колебаний продукции вообще не обнаружива­ет пикакого ее снижения *.

Говоря об общем снижении фабричной продукции в России за 1847 и

1848     гг. на 3% надо, однако, еще учесть, что, судя по нормальному темпу ее роста за все пятилетие на 16%, эта продукция должна бы вырасти за два года процентов на 6, и если вместо роста на 6% она упала на 3%, то общую глубину падения следует считать не ниже 9 % •

Помимо обрабатывающей промышленности, кризис 1847 г. сказался у нас не менее явственно п в других ее отраслях. Так, например, выплавка чугуна, составлявшая в России в 1845 г. 11,4 млн. пудов и в 1846 г.—

13,1     млн., в 1847 г. падает до 11,7 млн. пудов, т. е. на 10,7 %. Добыча угля в Донбассе, достигавшая в 1845 г. 1,69 млн. пудов, в следующие два года

Таблица 1

(без Польши п Финляндии)

снижается до 1,45 млн. пудов, т. е. на 14%. Характерно также сокраще­ние железнодорожного строительства в России в связи с кризисом 1847 г. За 1846 г. было открыто 134 км новых железнодорожных линий, в 1847 г.— '90 км, а в 1848 г.— только 14 км.

Мы уже не говорим о снижении цен и других явлениях того же рода, имевших у нас место в 1847—1848 гг.²

Спрашивается, можно ли все эти явления считать случайными. Слу­чайно ли это одновременное сокращение производства во всех отраслях труда, падающее и у нас в России как раз на те же самые 1847 и 1848 гг., в которые протекал промышленный кризис в Англии, Германии, Франции и США? Конечно, нет. По теории вероятности шансы такого совпадения в

¹  См., например, кризисы 1866, 1883 и 1900 гг. в Германии («Мировые экономиче­ские кризисы (1848—1935)», т. I, стр. 500).

²  Отметим, напримор, неудачу с реалпзациеи внешнего займа за границей в связи с «политическими происшествиями» в Европе начала 1848 г., рекордный портфель протестованных векселей в Государственном коммерческом банке за 1848 г. и т. п. Е И Ламанский. Статистический обзор операций государственных кредитных установлений с 1817 г. до настоящего времени.— «Сборник статистических сведений

о  России», кн. II, СПб., 1854, стр. 182, 247).

порядке «случайности» крайне ничтожны. Мы просго наблюдаем во всех этих странах общие следствия, потому что их порождают общие причины.

Столь бесспорное отражение мирового капиталистического кризиса в крепостной России наводит, пожалуй, на размышления. Но факт остается фактом. Конечно, крепостной уклад был господствующим в николаевской России. Но при полном господстве «го в сельском хозяйстве у нас уже в ту пору зрели вполне жизненные ростки капитализма в области крупной промышленности. На таком передовом участке индустриального фронта, как хлопчатобумажная отрасль промышленности, которая всегда целиком базировалась на эксплуатации вольнонаемного труда, в эту пору уже шла полным ходом перестройка капиталистической мануфактуры в капитали­стическую фабрику. Напомним здесь хотя бы о кипучей деятельности не­безызвестного представителя манчестерской фирмы Де Джерсей в Моск­ве Людвига Кнопа по оснащению русских мануфактур английскими маши­нами начиная еще с 1839 г. Как известно, один Кноп оборудовал у нас по-новому не менее 122 бумагопрядилен '. Не отставали от бумагопрядения и многие другие производства.

Нам известно, что возникновение новых производительных сил и соот­ветствующих им производственных отношений происходит не отдельно от старого строя, не после исчезновения старого строя, а в недрах старого строя. И в частности, в России «капиталистическая организация хлопчато­бумажной промышленности,— как это отметил уже В. И. Ленин,— сло­жилась до освобождения крестьян» ². Но если в недрах феодалг>ной Рос­сии уже зрела капиталистическая промышленность, то почему бы в ней не проявляться и анархии производства в форме промышленных кризисов? Одинаковые причины повсюду вызывают одинаковые следствия.

Кризис 1857 г. Мировому кризису 1857 г. предшествовал ряд серьез­ных предвестников. Сюда относится прежде всего австралийский кризис конца 1853 г., за которым в Австралии последовал целый ряд банкротств, в особенности среди импортеров заграничных товаров. Затем последовало заметное падение английского экспорта в 1854 и 1855 гг., вызвавшее угне­тенное состояние важнейших отраслей английской промышленности, в осо­бенности хлопчатобумажной. Осенью 1856 г. вспыхнул острый биржевый кризис во Франции.

Однако настоящий кризис разразился только в конце августа 1857 г. в США, когда вслед за бешеной спекуляцией с железнодорожными ценно­стями там началась жестокая паника и банкротства. 3 сентября там пре­кратили возврат вкладов сразу 175 банков. Дисконт достигал 30—40%, фабрики начали закрываться, рабочие были распущены. В США и Канаде учтено было 5722 банкротства на 1,5 млрд. франков.

Из Америки этот кризис быстро перекинулся в Европу. С конца октяб­ря начались банкротства банков и промышленных фирм, имевших дела с Америкой, в Англии. Затем кризис перебросился на континент — в круп­нейшие центры Германии, Австрии, Дании, Швеции и Франции и даже сказался по другую сторону экватора — на Яве и в Бразилии. В конце но­ября 1857 г. Маркс писал: «На европейском континенте зараза распростра­нилась от Швеции до Италии в одном направлении и от Мадрида до Бу­дапешта — в другом» ³.

Продоляштельность кризиса 1857 г. была, однако, невелика. Уже через несколько месяцев он сменился умеренной депрессией, а в Англии к 1859 г. его действие окончательно изгладилось. Но максимум банкротств И безработицы вместе с минимумом продукции в большинстве стран Запа­

¹ Г. Ш ульце* Геверниц. Очерки общественного хозяйства и экономической политики России. СПб., 1901, стр. 76.

² В. И. JI е н и н. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 520.

³ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Сочинения, т 12, стр. 336.

да падает все же на 1858 г., а в отдельных отраслях, например в производ­стве и потреблении чугуна, даже на 1859 г. (Франция) и 1860 г. (Герма­ния).

Не обошла «зараза» мирового кризиса и нашу страну. Серьезные пред­вестники кризиса были уже с 1852 г. В некоторых отраслях он затянулся вплоть до 1860 г. Но основная волна минимумов этого кризиса в России па­дает все же на 1857 г. и ей сопутствуют все характернейшие особенности всякого промышленного кризиса. «Конец 50-х годов,— по свидетельству Ту- ган-Бараповского,— был отмечен у нас банкротствами банков, акционер­ных предприятий, торговых и промышленных фирм, застоем торговли л сокращением производства — обычными симптомами промышленного кри­зиса»

В области внешней торговли 1858 г. отмечен сокращением ввоза в Рос­сию всего на 2,3 млн. руб., но вывоз из России упал за этот год на 17 млн. руб. А отлив золота из страны, несмотря на положительный торговый ба­ланс, превысил прилив его в 1857 г. на 14,9 млн. руб., в 1858 г.— на

24,2     млн. и в 1859 г.— на 25,8 млн. руб.² Всего за 3 года мирового кризи­са международный капитал выкачал, таким образом, из России до 65 млн. руб. золота в монете и слитках. Эти изъятия не могли, конечно, спасти ка­питалистический Запад от кризиса, но для полунищей России они означа­ли громадное ускорение в наступлении «повсеместного безденежья» и об­щего застоя в торговле. При обсуждении тогдашней конъюнктуры на засе­даниях «политико-экономического комитета» при Русском географическом обществе особенно отмечались именно денежные затруднения. «Нужда в деньгах лежит тяжелым гнетом на всех торговых сделках», «дисконт век­селей труден до невероятности», «привозные товары, почти без исключе­ния, продаются на 6- и 9-месячный срок». Вместе с тем здесь отмечалось, что разменный фонд наш, составлявший к 1 января 1855 г. 164 млн. руб., уменьшился к началу 1860 г. уже до 84 млн., а внешний долг увеличился на 162 млн. руб. В связи с этим на вопрос: *«В чем состоит нынешний кри­зис?» — давался прямой ответ: «Мы зарвались», «Нам платить нечем» и ставился даже «вопрос о нашем банкротстве» ³.

На внутреннем рынке затруднения начались лишь с конца 1857 г. Ни­жегородская ярмарка 1857 г. (с 15.VI по 1.IX) закончилась, по-видимо­му, еще до начала кризиса в России и прошла, по отзывам обозревателя, «необыкновенно успешно». Высокие цены на хлопчатобумажные товары держались до конца 1857 г., «когда получены были сведения о начале тор­гового кризиса и об упадке цен на хлопок в Англии». На шерстяные изде­лия цены упали на 10—15% тоже только с конца 1857 г., ибо «вследствие промышленного кризиса требования за границу прекратились». Резко упа­ли также цены на выделанные подошвенные кожи в связи с прекраще­нием заграничных закупок. Еще летом 1857 г. они продавались в Калуж­ской губ. по 1400 руб. за сотню, а к концу года после прекращения заку­пок упали в цене до 800 руб. при цене одного лишь кожсырья до 700 руб. за сотню, т. е. продавались много ниже себестоимости. К тому же сроку отмечается и падение цен на сахар на 15—20%, но уже в связи с внутрен­ними спекуляциями на петербургской бирже. Вот почему уже в начале сле­дующего, 1858 г., по замечанию присяжного хроникера, «отчасти, вероят­но, вследствие общего торгового европейского кризиса, отчасти же

¹  М. Туган-Барановский. Русская фабрика..., стр. 262.

² Валовой итог платежей за границу в 1859 г. исчислялся в 50—60 млн. руб., из которого платежи по внешним займам составили 13 млн. руб., проценты по железно­дорожным акциям иностранных компаний — 5,4 млн. и разные расходы казны за гра­ницей — 5,2 млн. руб. («Обозрение промышленности и торговли в России».— «Вестник промышленности», 1861, т. XII, № 4, стр. 5—6).

³  «Обозрение промышленности и торговли в России».— «Вестник промышленно­сти», 1861, № 4, стр. 7, 8, 17.

от усиленного движения двух предыдущих лет в сбыте товаров чувствовал­ся некоторый застой» ¹.

Еще яснее эта вторая причина «застоя» 1858 и 1859 гг., в течение ко­торых «даже самые солидные предприятия не избежали влияния кризи­са», указывается тем же хроникером В. Татарпновым через пару лет. Ссы­лаясь на свою статью 1858 г., где он уже будто бы предсказывал, что «ак­ционерным обществам грозит близкий кризис», он так формулирует его причину: наши фабриканты, «увлекшись усиленным спросом последних лет... несоразмерно увеличили свое производство» ². В связи с этим пере­производством привозы на Нижегородскую ярмарку 1858 и 1859 гг. от­нюдь не падали, но реализация их шла все хуже. Фабриканты вынуждены были отдавать товары в кредит на продолжительные сроки, несмотря па то, что многие из старых долгов не были уплачены. Прямое сокращение оборотов Нижегородской ярмарки можно отметить лишь за 1860 и 1861 гг.³

Ярмарка 1860 г., по замечанию ее обозревателя, «под влиянием обще­го застоя торговли, безденежья и нестерпимой жары, шла вяло», рано прер­вана холерой и в общем «должна быть отнесена к числу наименее удач­ных». Ярмарка 1861 г. прошла не лучше — при «страшном упадке цен... главнейшая масса товаров отдана в кредит и на продолжительные сроки: от 6 до 12 и даже до 24 месяцев», причем не платили и старых долгов. При­чинами и здесь обозреватель С. Серафини указывает «всеобщее и совер­шенное безденежье», перепроизводство и «торговый кризис», налегшие «общественным бедствием на промышленный наш класс» ⁴.

Таким образом, действие мирового кризиса 1857—1858 гг. затянулось у нас в отдельных отраслях хозяйства значительно дольше, чем на Запа­де, вплотную сомкнувшись с кризисом всей системы крепостного хозяйства России.

Начальную стадию этого кризиса в России несколько затемняет Крым­ская война, длившаяся с марта 1853 г. по февраль 1856 г. Эта война на­несла тяжелый удар всему народному хозяйству. В частности, она совер­шенно прекратила железнодорожное строительство и создала на время не только застой, но даже прямой упадок промышленной деятельности с ми­нимумом производства в 1854 г. По ряду производств это падение продол­жалось еще и в 1855 г. Но в общем с этого года, несмотря даже на войну, а отчасти, может быть, и в связи с военными поставками в стране почув­ствовалось явное повышение конъюнктуры.

«Коренное оживление наших промышленных и коммерческих дел,— по свидетельству современника,— принадлежит к 1854—1857 гг. Оно нача­лось еще до заключения мира. Оно проявилось чрезвычайным усилением фабричной деятельности, преимущественно в северной промышленной по­лосе... необычайной бойкостью оборотов на всех внутренних ярмарках, быстрым увеличением сбыта как отечественных, так и иностранных ману­фактурных товаров... Апогей этого движения внутри России был в 1855 и 1856 годах, о которых решительно все участники нашей промышленной и коммерческой деятельности говорят как о золотом времени. И простые рабочие (?), и фабричные (?), и фабриканты, и купцы всюду говорили нам об этом времени, «мы тогда озолотились». Фабрики не успевали изготов-

¹  В. Татарпнов. Промышленная хроника. Январь — апрель 1858 г.— «Журпал мануфактур и торговли», 1858, т. VI, кн. 10, отд. VI, стр. 28, 29, 31 (курсив наш.— С. С.); «Материалы для географии и статистики России. Калужская губерния», ч. 1—2. СПб., 1864, стр. 625.

² В. И. Татаринов. Обозрение правительственных распоряжений, касающих­ся промышленности, за 1860 год.— «Журнал мануфактур и торговли», 1861, т. I, кн. I, стр. 1, 24 (курсив наш.— С. С.).

³ Общая сумма привоза товаров на Нижегородскую ярмарку составляла в 1858 г. 94,9 млн. руб., в 1859 г.—103,3 млн., в 1860 г.— 102,6 млн. и в 1861 г.— 96,8 млн. руб.

⁴ С. Серафини. Нижегородская ярмарка в 1861 году.— «Журнал мануфактур и торговли», 1861, т. I, кн. I, стр. 49, 52—53, 78.

лить товары, которые быстро расхватывались; строились новые фабрики и расширялись старые; удваивалось число рабочих часов, работали ночью; цены на все товары и заработки росли непомерно» К

Высшей точкой предпринимательского ажиотажа были, по-видимому, конец 1856 и начало 1857 г. Капитал вновь основанных акционерных ком­паний за 1855 г. составлял всего 750 тыс. руб., за 1856 г. он поднялся до

15,5     млн. руб., в 1857 г. сразу делает прыжок до 300 млн. руб., а затем сно­ва резко падает в 1858 г. до 51 млн. руб.² «Сначала казалось,— писал об этом ажиотаже другой современник,— что акционерные дела идут весь­ма хорошо, и публика обратилась к ним с необыкновенным доверием. Ак­ций всех обществ весьма легко перепродавались на бирже и часто заменя­ли наличные деньги или облигации. Но скоро все изменилось. Невыгодный (платежный) баланс произвел невыгодный курс и вызвал большой спрос монеты. Банки перестали выдавать ссуды под недвижимые собственные имения и дома. Акции потеряли свою ценность и не могли уже по-прежне­му заменять денежных знаков... Недостаток денег сделался повсеместным. Все это совокупно отразилось на всех других отраслях промышленности, особенно на мануфактурных, и произвело повсеместный в государстве за­стой торговли» ³.

«После промышленного оживления,— сообщает о том же В. Безобра­зов,— настала эпоха, с совершенно противоположными признаками: все­общий промышленный и коммерческий застой, дающий положению наших дел с 1858 и 1859 гг. характер кризиса. Уже с 1858 г. начинаются во внут­реннем производстве и торговле задержки, заминки, которые в 1859 г. пре­вращаются внутри Россип в решительный кризис... Крушение акционер­ных компаний было бы излишне описывать; оно слишком всем известно... Место безграничного увлечения акционерным делом заступила или настоя­щая паника или полнейшее равнодушие» ⁴.

Эти настроения поддерживались дальнейшим резким падением цен на­чиная с 1857—1858 гг. Так, например, цены на сахар-сырец за 1857—

_#           1859 гг. упали с 8 руб. 78 коп. золотом за пуд до 6 руб. 24 коп., т. е. почти на 29%; цены на русскую шерсть — с 6 руб. 26 коп. в 1857 г. до 4 руб. 77 коп. в 1859 г., или на 24%; на американский хлопок в Москве за те же годы — с 7 руб. 67 коп. до 6 руб. 61 коп., или на 14%, а на бумажную пря­жу — с 21 руб. до 17 руб. 12 коп., т. е. на 18,5%; на полосовое железо в Пе­тербурге за один 1859 г.— с 1 руб. 45 коп. до 1 руб. 29 коп., т. е. на 11%, и т. д. ⁵ По другому источнику, цены бумажной пряжи высшего качества (основа № 30—40) в г. Шуе достигали в 1856 и 1857 гг. 24 руб. 50 коп. серебром за пуд,‘в 1858 г.— 18 руб. 50 коп., в 1859 г.— 18 руб., в 1860 г.—

15  руб., т. е. за 3 года упали на 33% ⁶.

Мы не располагаем вполне сравнимыми отчетными данными по всей промышленности за соответствующий период. Слишком часто менялась тогда полнота учета в отношении числа охваченных им производств и гу­берний. Менялся также нередко и состав производств, объединяемых в ту или иную отрасль. Недосланные за какой-либо год сведения из той или иной губернии чаще всего восполнялись данными соседних лет. Если же,

¹В. Безобразов. О некоторых явлениях денежного обращения в Россип в связи с промышленностью, торговлею и кредитом.— «Русский вестник», М., 1863, т, 45, № 5, стр. 377, 378.

² Там же, стр. 379.

³  А. Шипов. Куда и отчего исчезли у нас деньги? — «Вестник промышленно­сти», 1860, т. IX, № 7, стр. 33—34.

⁴ В. Безобразов. О некоторых явлениях...— «Русский вестник», 1863, т. 45, № 5,

стр. 380, 391.                                                                          _v

⁵ М. Н. Соболев. Таможенная политика России во второй половине XIX века.

Томск, 1911, Прилож., таблица цен.

^{1 6} И. М. JI я д о в. Очерк торговли хлопчатобумажною пряжею в г. Шуе и его уезде.— «Памятная книжка Владимирской губернии на 1862 год», отд. II. Владимир, 1862, стр. 33.

несмотря на это, департамент находил доставленные ему по тем или иным производствам сведения неполными, то н вовсе опускал их «за неполно­той» в своих сводках и публикациях. Однако ограничиваясь лишь важней­шими производствами, по которым имеются достаточно полные и срав­нимые итоги за весь сопоставляемый период, мы получаем такую картину для 50-х годов (табл. 2).

Если оставить в стороне столь отдаленные предвестники кризиса, как заметное сокращение продукции полотняной, шелковой, кожевенной и сахарной промышленности еще с 1852 г., то довольно резкий упадок про­изводства в военные годы с минимумом в самый разгар войны (1854 г.) мояшо было бы целиком отнести за счет военной разрухи. Однако общее сокращение продукции в 1854 г. со 109,6 до 101,9 млн. руб., т. е. на 7,7 млн. руб., или 7,0%, по всем учтенным в табл. 2 отраслям перекрывается с из­бытком падением одной лишь хлопчатобумажной продукции За тот же год с 50 млн. до 41,8 млн. руб., т. е. на 8,2 млн. руб., или 16,4%, причем это паде­ние продолжалось еще и в следующем году. Вместе с тем известно, что со­кращение переработки хлопка за те же 1854 и 1855 гг. имело место в Анг­лии, и во Франции, и в Германии, и даже в США, т. е. «' странах, отнюдь не задетых какой-либо войной. Этот международный характер ука­занного явления мешает нам отнести его за счет одной лишь войны и в России.

Вслед за минимумом 1854 г. и сменившей его полосой бурного оживле­ния в 1855 и 1856 гг. наши итоги обнаруживают новую полосу сокраще­ний производства, соответствующую мировому кризису 1857 г. В этом году мы можем отметить новый минимум в 7 производствах из 13, а в следую­щем — еще в 3. Из остальных: в полотняном производстве минимум про­дукции падает уже на 1856 г., а в хлопчатобумажных производствах, пе­реживших уже тяжелое испытание в 1854—1855 гг., новый миникум не­сколько запаздывает, проявляясь полностью лишь в 1859 и 1860 гг. В са­харном производстве минимум продукции пришелся на 1856 г., в добыче угля — на 1859 г. В связи с таким расхождением минимумов для разных отраслей в итоге по всем учтенным производствам в нашей таблице мож­но отметить только остановку роста в 1857 г. вместо прямого падения. Впрочем, при среднем годовом приросте продукции до 7 %/ в год такая оста­новка роста тоже весьма показательна. Если же обратиться к отдельным отраслям, то прямой упадок продукции в кризисные для них годы дости-

1851—1860 гг. в млн. руб.(без Польши и Финляндии)

гал и гораздо более значительной глубины: например, по бумагопряде­нию — от 8,5 до 12%, по производству шелковых, шерстяных, суконных, бумажных тканей и химических продуктов — от 9 до 13%, по льно- бумаготкачеству — от 12 до 14%, по производству чугуна — до 17 и до­быче угля — до 38 %.

Очень характерны в этих конъюнктурных колебаниях взаимоотношения таких конкурентов, как лен и хлопок. Каждому падению переработки хлоп­ка соответствует повышение переработки льна, и наоборот, всякому сни­жению льняного производства соответствует подъем хлопчатобумажной промышленности. Это отнюдь не случайное явление, и оно отчасти объясняет столь заметное в табл. 2 расхождение и разновременность кризисных максимумов и минимумов в различных отраслях промышлен­ности.

Минимум производства обычно совпадает с максимумом безработицы и наоборот. Однако для конца 50-х годов характерно иное явление. Здесь значительное сокращение числа рабочих наблюдается уже после низшей точки кризиса 1857' г. По отчетам департамента мануфактур, мы распола­гаем такими итогами динамики всей обрабатывающей промышленности (кроме подакцизных отраслей накануне крестьянской реформы).

1858    г. здесь дает прирост по всем показателям. Сумма продукции рас­тет также и в следующие годы. А число рабочих, несмотря на возраста­ние числа учтенных предприятий, падает за два года на 11,6%. И это, как уже отмечалось выше, отнюдь не случайное явление. В архивном отчете де­партамента за 1861 г. мы находим следующее его объяснение: «Такое уменьшение числа рабочих людей на фабриках происходит частью от уменьшения производства на помещичьих фабриках, частью же от введе­ния машин, что подтверждается и постоянным возрастанием машинного

производства в России». О росте машиностроения за соответствующие годы можно судить по следующим отчетным данным:

За 1856—1860 гг., несмотря на кризис в других отраслях, продукция машиностроения удвоилась. Теми головокружительный для того времени, в особенности после 1858 г., когда за два года оно возросло на 90%! И в этом не было ничего удивительного. Каждый капиталистический кризис, обостряя конкуренцию, служит толчком к новой технической реконструк­ции промышленности, а, стало быть, и к новому подъему машинострое­ния. Но в те годы реконструкция направлялась еще на перестройку ману­фактуры в фабрику. Говоря иначе, ручной труд вытеснялся машинным, что не могло проходить без заметного сокращения рабочей армии даже при некотором расширении производства. А тут, в дореформенную эпоху, оста­валось еще немало помещичьих мануфактур с крепостным трудом, кото­рым и без того трудно было соперничать с более производительным сво­бодным трудом. В период кризиса это становилось для них еще труднее, а в период реконструкции соперничать с передовой машинной техникой купеческих фабрик и совсем невозможно. Помещичьи предприятия не вы­держивали конкуренции и закрывались. Таким образом, промышленный кризис 1857 г., перерастая в условиях крепостной России в кризис всей си­стемы отживающего феодализма, несомненно, в какой-то степени ускорял ее неизбежную гибель.

Кризис 1866 г. Мировому кризису 1866 г. предшествовала граждан­ская война в США, протекавшая с весны 1861 по м?ш 1865 г., и вызванный ею хлопковый голод. Эти события вызвали уже с 1861 г. довольно серьез­ный застой и безработицу в текстильной промышленности Англии и ряда других стран. Раньше, чем в других странах, с прекращением военных за­казов вспыхнул общий кризис в США. Предвестником его можно считать биржевую панику в Нью-Йорке, разразившуюся еще в апреле 1864 г. Про­мышленный кризис здесь начался немедленно вслед за прекращением во^ енных действий в 1865 г. Но если низший уровень производства чугуна здесь падает на 1865 г., то в других отраслях этот уровень достиг здесь ми­нимума лишь в 1867 г.

В Англ1ги дело началось с краха одного из крупнейших лондонских банков 10 мая 1866 г. До вечера 11 мая выявилось еще 6 банкротств на 21 млн. фунтов стерлингов; 17-го «паника, по-видимому, миновала», но поступили сведения о банкротствах в Вене, Стокгольме, Гавре, Шафгаузе- не, Барселоне... В Англин минимум производства в разных отраслях был достигнут в 1866, 1867, 1868 гг. Во Франции после застоя 1861—1864 гг. последовало некоторое улучшение л настоящий кризис разразился только в 1867 г. после краха крупнейшего французского банка Креди Мобилье. Минимум производства в разных отраслях здесь приходится уже на 1867 и 1868 гг.

В России 60-х годов помимо хлопкового голода и мирового кризиса дей­ствовал еще свой, особый фактор, заметно задержавший развитие некото­рых отраслей промышленности. Мы имеем в виду кризис всей крепостной системы хозяйства, вылившийся в крестьянскую реформу/1861 г. В тех от­раслях промышленности, в которых к моменту реформы еще сохранились

значительные кадры принудительного труда, переход к новым условиям освобожденного труда сопровождался резкими потрясениями и даже пря­мым упадком производства на два-три года. Реформа 19 февраля 1861 г. на заводах проводилась с большой волокитой, уставные грамоты о новых взаимоотношениях проводились крайне медленно. Но старый заводской ре­жим был скоро сломлен, рабочие разбегались в поисках лучших условий, и в ряде отраслей, в особенности в горнозаводском деле, в сахарной и су­конной промышленности, заводы пару лет после реформы работали с пере­боями.

Кризис крепостной системы, связанный с датой 19 февраля 1861 г., имел неисчислимые социально-политические и экономические последствия в самых разнообразных областях жизни, и в особенности в области сельско­го хозяйства. Но это особая тема, заслуживающая специального изучения. Нельзя, однако, оставить без внимания в этой области некоторые моменты, которые непосредственно связапы п с промышленными кризисами. Рефор­ма 1861 г. дала громадный импульс для развития всех отраслей хозяйст­ва, в том числе и для нового, еще невиданного подъема промышленности. Но та огромная ломка, которая потребовалась повсюду, чтобы приспосо­биться к новым условиям хозяйства, потребовала немалых издержек пуско­вого периода по освоению нового социального строя и немалого времени. Прежде всего старый барин-крепостник по общему правилу совсем не мог их освоить и до прихода ему на смену «чумазого» кулацко^купеческого предпринимателя во избежание неприятных встреч со всей бывшей «кре­щеной собственностью» чаще всего удалялся на покой в столицы пли за границу проедать там свои выкупные свидетельства, а затем и родовые дворянские гнезда. У Щедрина имеются незабываемые образы таких пор­хающих налегке за границей бар, которые из. Парижа или Монако то и дело шлют своим управителям срочные телеграммы о продаже своих род­ных Тараканих, Опалнх, Бычих, Коняих и т. п., ставших теперь для них лишь обузой, и о присылке денег. Vendez Russie vite, envoyez d’argent *,— вот в последнем счете как звучали в передаче Щедрина эти телеграфные приказы из «прекрасного далека».

Сопоставляя с этим литературным свидетельством отчетные данные об отливе золота за граипцу после крестьянской реформы, мы получили не­которое представление и о небывалых до того масштабах этой операции. Если ограничиться для большей ясности вывозом и ввозом золота в мо­нете и слитках только по европейской границе, то получим такие итоги за 1860—1867 гг. (в тыс. руб.).

вашйвббгг. 170 568                                  37 238                   —143 330

1867                       12 131              33 229                   +21 098

Шесть лет подряд после реформы русское золото лилось непрерывным потоком за границу. И это несмотря на внешние займы: в 1862 г. на 15 млн. фунтов стерлингов, или 96 млн. руб. золотом, и англо-голландский заем в 1864 г. на 38 млн. руб. Если бы эти займы на 134 млн. руб. не удалось

¹  Продавайте скорее Россию, высылайте денег!

заключить, то отлив золота из России за указанные шесть лет повысился бы, стало быть, до 277 млн. руб. ¹ Но и это еще не все. Верная своему ло­зунгу «недоедим, а вывезем», русская деревня перекрыла за 1861 — 1866 гг. ввоз по европейской границе вывозом минимум на 178 млн. руб. Таким образом, полный итог всех платежей золотом и товарами, кото­рые царская Россия вынуждена была уплатить за свою отсталость капита­листическому Западу в течение 1861—1866 гг., составил не менее 455 млн. руб. Конечно, в эту сумму вошли и платежи по государственным внешним займам, и проценты на иностранные капитальные вложения в России, и многое другое. Но такого рода платежи бывали и до 1861 г. и после

1866    г., а подобного отлива ценностей за границу не бывало. Его не мог бы создать даже самый упорный промышленный кризис. Это, несомненно, было очень яркое проявление гораздо более глубокого кризиса всей систе­мы хозяйства, в котором расплачивался, между прочим, целым ливнем зо­лота за границу за свою хозяйственную несостоятельность и господствую­щий класс павшего феодального уклада — российское дворянство.

Сопоставляя приведенные выше огромные суммы наших платежей за границу с более чем скромными размерами золотой наличности Государ­ственного банка ², нетрудно заключить, что крепостная Россия после крым­ской кампании, как это уже отмечалось русской общественностью перед ре­формой, действительно уже совсем «зарвалась». Ей «нечем было платить» по своим обязательствам. И если бы она еще задержалась на пару лет с отменой крепостного строя, теряя с внутренней дезорганизацией и внешний кредит, она не миновала бы полного государственного банк­ротства.

Хлопковый голод в России в связи с гражданской войной в-США до­стиг своей высшей точки в 1862 г. По отдельным годам ввоз хлопка через европейскую и азиатскую границы в Россию составлял (в тыс. пуд):

Как видим, хлопковый голод кончился у нас не раньше 1866 г., при­чем ввоз в 1862 г. едва достигал 30% нормы 1860 г. Число рабочих на бу­магопрядильных мануфактурах, однако, сократилось несколько меньше — с 41,3 тыс. в 1860 г. до 22,4 тыс. в 1862 г., т. е. до 54% той же нормы, а по стоимости продукции это сокращение в связи с ростом цен было еще мень­ше, сохраняя до 92% нормы 1860 г. Конечно, цифры подвоза хлопка, не совпадали с итогами его переработки за те же годы, и минимум переработ­ки, судя по числу рабочих, имел место только в 1864 г., т. е. в год прекрас­ной рыночной конъюнктуры на хлопковые изделия, когда цены на пряжу в 2,5—3 раза превышали у нас цены 1861 г.³ Уже из этого ясно, что не всякое сокращение продукции можно трактовать как кризис перепроиз­водства.

¹  Кстати сказать, п видимый прилив золота в Россию за 1867 г. на 21 млн. руб. объясняется только новым англо-голландским займом по указу от 4.XI 1806 г. на 38 млн. руб. золотом. Без него и в 1867 г. мы имели бы еще чистый отлив золота на 17 млн. руб. («Ежегодник министерства финансов», вып. 1, отд1 2. СПб., 1869, стр. 2).

²  К 1861 г. не свыше 60 млн. руб.

⁸ Пряжа (уток № 38—40) в 1861 г. стоила 10 руб. 50 коп., а в 1864 г.— 62 руб. -40 коп.— 35 руб. 50 коп. золотом за пуд.

Иначе приходится расценивать сокращение и застой производства в ряде отраслей после 1866 г. С 1864 по 1866 г. у нас наблюдался заметный подъем промышленности как по числу рабочих, так и по объему производ­ства. Но уже в конце 1866 г. конъюнктура резко меняется. Цены на хлопок и хлопковую пряжу и ткани, столь стремительно взлетевшие в предшест­вующий период кверху, столь же стремительно летят вниз. Так, например, бумажная пряжа (уток № 38—40), доходившая в Москве в 1864 г. до 46 руб. кредитных или 35 руб. 50 коп. золотом, за пуд, в 1867 г. расцени­валась уже в кредитных рублях в 17 руб. 28 коп., а в 1868 г.— в 16 руб. 54 коп.

В связи с низкими урожаями 1864 и 1865 гг. снижаются и денежные ресурсы деревни. Всего заметнее это сказывается уже с 1865 г. снижением поступлений в доход казны всех косвенных налогов и пошлин, включая сюда и такой крупнейший козырь фиска, как питейный доход. В 1864 г. эти налоги дали фиску 191,2 млн. руб., в 1865 г.— 188,8 млн. руб. и в

1866      г.— 181,7 млн. руб. В городах, в особенности в крупнейших столич­ных центрах, за те же годы можно отметить не менее показательный от­лив вкладов из сберегательных касс. Так, например, по Москве и С.-Петер­бургу вклады в сберегательные кассы составляли: в 1865 г.— 1007 тыс. руб., в 1866 г.— 852 тыс. руб. и в 1867 г.— 790 тыс. руб., а истребовано за те же годы из /касс соответственно 1692, 897 и 816 тыс. руб., т. е. истребо­вано в общем при ежегодном снижении вкладов на 28,6% больше, чем вло­жено. Влияние мирового кризиса 1866 г. привело к снижению вексельно­го курса петербургской биржи на Лондон за рубль серебром с 327в пенса 12.111 1865 г. до 25 ³/₄ пенса к 14.VI 1866 г., т. е. почти на 22% Внутрен­ние затруднения на денежном рынке вынуждают даже Государственный банк поднять учетный процент за время с 18.VI 1866 г. по 16.VI 1867 г. с 5 до 8%, причем на этом уровне учетная ставка держится свыше 9 меся­цев — до 28.III 1868 г., спускаясь вновь до 5% не ранее февраля 1869 г. К тому же периоду относятся и возрастающие затруднения в товарооборо­те с минимумом в 1868 г.² Привоз на Нижегородскую ярмарку достигал в

1867    г. 128 млн. и в 1868 г.— 126 млн. руб. Общий оборот внешней торгов­ли за 1867 г. составил 510 млн. руб., в 1868 г.— 487 млн. руб.

Обращаясь, наконец, к общим итогам движения обрабатывающей про­мышленности в 50 губерниях Европейской России, мы располагаем таки­ми цифрами по 34 производствам ³.

Как видим, несмотря на некоторое увеличение числа учтенных здесь за 1867 г. заведений и рабочих, продукция их определенно падает за этот год.

Еще заметнее это падение — п не только по объему производства, но и по числу рабочих — уже начиная с 1866 г., но с минимумом в 1867 г. в более полпой сводке, приведенной В. И. Лениным , по всем учтенным

¹  «Ежегодник министерства финансов» за 1869 г., вып. 1, отд. 1. СПб., 1869, стр. 28—29; отд. 2, стр. 110—131, 162, 163, 166.

²  «Мировые экономические кризисы (1848—1935)», т. 1, стр. 513—516.

⁸       В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. Ь03.

⁴  Там же.

производствам. Но, к сожалению, итоги этой более полной сводки менее сравнимы между собой. Не дается у В. И. Ленина также, к сожалению, расчленения его итогов по отраслям, а потому в целях более детального отраслевого анализа приведем здесь еще одну таблицу по важнейшим про­изводствам, охватывающую более узкий круг производств, но дающую до­статочно сравнимые итоги за целое десятилетие (табл. 3).

Таблица 3

Нродуция важнейших производств России за 1860—1870 гг., в млн. руб. (без Польши и Фипляпдии)

С завершением крестьянской реформы начиная с 1863 по 1866 г. об­щий прирост продукции по 10 отраслям достиг за 3 года 42%. Правда, в некоторых отраслях, например в производстве чугуна, бумаги и шелко­вых изделий, вызванный крестьянской реформой глубокий застой продол­жался все десятилетие. Но тем показательнее бурное оживление в осталь­ных отраслях. Очевидно, и хлопковый голод, и перестройка, связанная с реформой, к этому времени для них уже целиком были в прошлом. И все же в связи с мировым кризисом 1866—1867 гг. мы в 1867 г. наблюдаем но­вое общее падение продукции с последующим застоем. При среднем годо­вом приросте за десятилетие в 6—7% за 1867 г. мы видим прямое падение на 2% с таким подъемом в 1868 г., который дает всего 4% прироста к уровню 1866 г. Говоря иначе, за два года получилась потеря в темпах при­роста минимум на 10%.

Еще резче сказалось влияние мирового кризиса на отдельных отрас­лях российской промышленности. Уже в год начальной даты этого йри- зиса в США, т. е. в 1865 г., мы можем отметить и у нас заметное падение продукции в бумажном и стекольном производствах, в сахароварении на 23% и в машиностроении — до 30%. В 1866 г. продолжается падение про­дукции машиностроения и стекольно-фарфорового производства, намеча­ется остановка суконной промышленности, а в 1867 г. мы вновь наблю­даем падение продукции уже в 8 отраслях из 13, приведенных в табл. 3. В 1868 г. кризис еще продолжается в бумагопрядении и каменноугольной добыче, падает вновь продукция суконной, полотняной и свеклосахарной промышленности; в 1869 г. наблюдается падение льнопрядильного произ­водства. В общем за вторую половину 60-х годов то иди иное сокращение продукции претерпели решительно все из перечисленных в табл. 3 произ­

водств, в том числе обработка кожи п бумагопрядение — до 31%, свекло­сахарное производство — на 35% и добыча каменного угля — свыше 42%.

Нужно отметить, что на Западе такой глубины падения продукции за время мирового кризиса 60-х годов ни в одной из отраслей промышленно­сти не отмечалось ¹. У нас кризис 1866—1877 гг. был, по-видимому, глуб­же, чем в США, Англии, Германии и Франции. А между тем в нашей экономической литературе этого кризиса до сих пор никто даже не заметил.

В приведенном кратком обзоре кризисов 1847, 1857 и 1867 гг. в России мы далеко не исчерпали весь материал, характеризующий экономику этой интереснейшей эпохи ликвидации крепостного строя в России. Нам далеко еще не ясна роль указанных частных промышленных кризисов в ускоре­нии и завершении основного кризиса всего дореформенного хозяйственно­го уклада. Но уже теперь несомненно, что роль их в этом отношении была немалая. Ведь каждый из этих кризисов давал новьш огромный импульс к механизации труда. И если в 1845 г. годовой привоз и внутреннее произ­водство машин давали их стране всего на 1,25 млн. руб., то уже после первого кризиса эта сумма возросла в 1850 г. до 2,5 млн. руб., после второ­го к 1860 г. она поднялась уже до 16,5 млн. руб., т. е. в 6,6 раза за десяти­летие, а после третьего, к 1870 г.,—до 65 млн. руб., т. е. еще почти в

4    раза, а всего за 25 лет — в 52 раза. К началу 1861 г. у нас было уже внедрено мапшн на сумму свыше 100 млн. руб., а к концу 1870 г.-—не менее чем на 350 млн. руб. Правда, по современным советским масштабам эти суммы ничтожны, но по тогдашним масштабам индустриализации они означали огромный революционный сдвиг на пути от мануфактуры к фаб­рике. Во всяком случае подобных темпов машинизации уже не знавала по­следующая история капиталистического развития России.

*          * •

С начала 70-х годов цикличность в развитии русской промышленно­сти приобретает особую отчетливость и яркость. Юный капитализм, сбро­сив с себя крепостные путы, не встречал уже внешних преград в дальней­шем своем развитии. Правда, натыкаясь на ограниченность внутреннего рынка, промышленный рост России по-прежнему прерывался периодиче­скими кризисами перепроизводства. Но и кризисы становятся иными. Их уже не приходится трактовать как отражение мировых кризисов, они воз­никают здесь нередко даже раньше, чем на Западе, становятся гораздо более глубокими и затяжными. Страна вступила в новую полосу своего развития.

Кризис 1873 г. Мировой кризис 70-х годов в большинстве стран на­чался уже в 1873 г. Ему предшествовала во всей Западной Европе эпоха необыкновенного оживления. На фондовый рынок Германии в связи с миллиардами контрибуции, текущими из побежденной Франции, были вне­запно выброшены огромные капиталы. Началась учредительная горячка. Особенно сильный ажиотаж и спекуляция наблюдались в Германип п Авст­рии, в частности в Вене, где преякде всего и разразился кризис. Сигна­лом к нему послужила биржевая паника на Венской фондовой бирже 8 мая

1873      г. Вскоре затем последовал биржевый кризис и в Германии. В США вслед за небывалой железнодорожной спекуляцией разразился соответст­вующий крах лишь 18 сентября 1873 г. Это был один из самых тяжелых и затяжных мировых кризисов. Если его начало относится к 1873 г., а раз­гар к 1874 г., то в целом ряде отраслей низшая его точка наблюдалась и значительно позже, вплоть до 1879 г. Что же касается Англии, то хотя в

¹  «Мировые экономические кризисы (1848—1935)», т. 1, стр. 66—77. В США отме­чается падение продукции отдельных отраслей до 18% > в Германии — до 12, в Ан­глии — до 8 и во Франции — до 3—4%.

1873—1874 гг. она и испытала легкое снижение продукции некоторых от­раслей, но настоящий кризис разразился в ней только в 1878—1879 гг.

В России указанный кризис начался, по-видимому, несколько раньше, чем на Западе. С конца 60-х годов до 1873 г. у нас тоже наблюдалось боль­шое оживление и подъем в промышленности и торговле. В огромной сте­пени расширилось и.железнодорожное строительство. Но начало кризиса и банкротства относится еще к концу 1872 г., а снижение цен и продук­ции в некоторых производствах началось еще раньше.

В области цен первые признаки снижения рыночной конъюнктуры на­мечаются уже в 1870—1871 гг. Но гораздо более решительное снижение цен после некоторого оживления в 1872 г. началось с 1873 г. К действию кризиса здесь присоединилось, быть может, и влияние войны 1877—1878 гг. Во всяком случае послекризисное падение цен затянулось до 1877—1878 гг. Это особенно ясно видно, если устранить резкие колебания курса кредит­ного рубля, выражая цены в золотом исчислении. Приведем ряд конкрет­ных цен за 1872—1878 гг. (табл. 4) К

Таблица 4

Цены 1872 — 1878 гг. (в руб. золотом)

В некоторых отраслях в 1874 г. намечается улучшение, но затем цены снова идут вниз. В общем же цены на железо унали с 1874 г. на 17,5 %, на каменный уголь с 1873 г.— на 27,2, на сахар за 4 года —на 41,7, на мит­каль за 1873—1877 гг.— на 43,4 и на пряжу за те же 5 лет — на 41%. С 1878 г. дела с хлопком уже заметно улучшаются. Наступает перелом конъюнктуры.

Денежные затруднения, а вместе с тем и учетная ставка Государствен- ного банка стали заметно повышаться уже с осепи 1872 г. 1 сентября 1872 г. учетная ставка была поднята с 6 до 6,5%, 9 сентября — до 7%,

3   октября — до 8% и на этом уровне оставалась до 12 января 1873 г., а за­тем медленно поползла вниз, достигнув вновь 6% только 20 апреля

1874     г.

Во внешней торговле значительное сокращение вывоза из России име­ло место уже в 1872 г. на 42 мли. руб. ив 1874 г.— на 50 млп. руб. Во внутренней торговле прямое падение привозов на Нижегородскую ярмар­ку на 11,2% отмечается только в 1873 г. с некоторым повышением в 1874 г. и новым неуклонным падением вплоть до 1878 г.— за 4 года на 21%. Но и производство пряжи и тканей из хлопка пошло на снижение уже в

1871  — 1872 гг. Спрос на них падал, и, по свидетельству Я. Гарелпна, уже «конец 1872 и начало 1873 г. ознаменованы былп банкротствами». «Такой ход торговли,— поясняет Гарелнн,-*- не объясняется конкуренцией с ино­странными фабрикантами... Главная причина такой плохой торговли за-

ключалась в том, что ситцев наработано было громадное число и их нужно было сбыть во что бы то таи стало» К

Такие объяснения не слишком глубоко вскрывают «главнейшие причи­ны» кризисов, но они фиксируют весьма важные для нас факты. Не мене© для нас интересны указания, вскрывающие связь кризиса тех лет с желез­нодорожной строительной горячкой, предшествующей ему в России. В год кризиса 1867 г. у нас в России открыто было новых железнодорожных ли­нии всего 465 км. А затем этот показатель изменялся следующим обра­зом ²:

После громадного подъема строительства в течение четырех лет, в

1872     г.* т. е. еще до взрыва мирового кризиса на Западе, мы видим ката­строфическое падение этого строительства в России — сразу в 4 раза. «Громадный оборот быстрого железнодорожного строительства,— замечает по этому поводу современник,— везде вызывал кризисы, независимо даже от политических обстоятельств. У нас же, в стране крайне медленного эко­номического развития, он представил нечто вроде того «золотого дождя», какой явился в Германии пятью млрд. франков французской контрибуции. Ведь основной капитал наших железных дорог — 1544 млн. кредитных руб.