Юридические исследования - ОЧЕРКИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ И СССР. С.Г. СТРУМИЛИН (Часть 1) -

ОТ АВТОРА

зучая исторический процесс, разные исследователи ставят перед
собой весьма различные задачи. Но экономиста в истории прежде

всего занимает смена форм и ступеней хозяйственного развития и те за-
кономерности, которым подчиняется это развитие. Большой исторический
опыт учит нас, что эти закономерности в той или иной степени проявляют
себя в самых различных странах. Однако автоматическое распространение
какой-либо единой схемы исторического процесса на все страны и народы
незакономерно уже потому, что каждая страна модифицирует общие зако-
номерности развития в соответствии с только ей одной присущими особен-
ностями, требующими конкретного изучения. Поэтому классики марксиз-
ма-лепипизма, воспользовавшись для иллюстрации генезиса капиталисти-
ческой формации весьма типичным в этом отношении историческим опы-
том Англии, отнюдь не думали, что и все другие страны должны в точности
повторить опыт Алглии на данном этапе развития. У Англии был свой
путь, а Россия, скажем, шла в том же направлении, но по иному пути.

В старину говорили, что все дороги ведут в Рим. А теперь говорят, что все пути ведут к коммунизму. Исследуя линии исторического развития, можно это же сказать и по-иному: все исторические пути влекут человечество в одном направлении — к неуклонному росту его производительных сил. А на этом большом тракте лежат такие три основных этапа, как доклассовый, пли общинно-родовой, классовый, исполненный социальных антагонизмов и катаклизмов, и социалистический строй общества. Ни одного из них не минует человечество на своем пути к конечной цели — коммунизму. Но на каждом из этих исторических этапов найдется немало станций и полустанков, на которых по графику истории далеко не для всех стран и народов предусмотрены остановки. Так, на этапе классового строя мы различаем рабовладельческую, феодальную и капиталистическую формации. Человечество, взятое в целом, не миновало на своем историческом пути ни одного из этих перегонов. Но нельзя сказать того же о каждом из народов, взятых в отдельности. В частности, рабовладельческий строй в истории русского народа получил столь слабое развитие, что о нем не стоит и говорить как об особой формации. Можно сказать, что русский народ проскочил этот перегон всемирной истории совсем без остановки.

Бывают, однако, у отдельных народов и более разительные пробелы в отношении пройденных ими формаций. На доклассовом этапе всемирной истории, т. е. в развитии общинно-родового строя, мы, как известно, различаем три последовательные ступени: охотничий быт, кочевое скотоводство и оседлое земледелие. Казалось бы, что от этих самых первых ступеней человеческой истории до той последней, на которую ныне вступили народы СССР, целая пропасть. А между тем в нашей семье народов имеются и такие, которые еще совсем недавно вышли из кочевой стадии родового быта. Напомним, что еще в 1921 г. в числе 25 млн. душ населения, «не успевших пройти капиталистическое развитие», у нас отмечалось наличие ряда племен и народностей, «сохранивших в большинстве случаев скотоводческое хозяйство и патриархально-родовой быт (Киргизия, Баш-

кирия, Северный Кавказ) или не вполне еще ушедших дальше полупат- риархального-полуфеодальпого быта (Азербайджан, Крым и др.)> но уже вовлеченных в общее русло советского развития» К Правда, даже у наиболее отставших в своем развитии кочевников нашей страны наряду с остатками еще не вполне отжившего родового быта было немало зачатков и последующих формаций классового общества, но, включившись в социалистическую систему хозяйства, они единым скачком преодолели уже не один, а целый ряд социальных укладов.

Таким образом, можно сказать, что все народы проходят свой путь экономического развития в одном и том же направлении: от родового строя через классовые формации к коммунизму. Обратное направление совершенно исключено. Но в данном направлении одни народы проходят свой путь медленнее, другие — скорее, одни задерживаются дольше на одном этапе, другие — на другом. Некоторые народы совсем сходят с исторической арены уже на полпути к указанной цели, другие проходят весь этот путь до конца, третьим удается миновать в своем развитии те или иные его этапы. И хотя всему человечеству в закономерном его развитии предстоит неуклонный подъем с одной ступени на следующую, это отнюдь не исключает ни временных задержек в развитии и провалов, ни даже полной деградации на исторических путях тех или иных народностей.

В исследовании общих закономерностей экономического развития народов особого внимания заслуживает проблема темпов развития на различных этапах исторического пути человечества. В самой абстрактной схеме этот путь представляется ступенчатой кривой неуклонного подъема производительных сил общества от формации к формации со все возрастающими темпами разбега. Пройдя долгий и тернистый путь по пешим тропам первого, первобытнообщинного этапа, человечество, можно сказать следуя этой схеме, сначала взобралось на медлительную арбу с ленивым рабом — погонщиком буйволов; затем оно пересело на зыбкий феодальный тарантас с крепостным кучером Селифаном на облучке и сонным лакеем Петрушкой на запятках; на следующем этапе оно уже катит в пульмановских салон-вагонах экспресса или столь же быстроходных автомобилях со всеми прелестями буржуазного комфорта — от электрических зажигалок для сигар хозяина-капиталиста до изящной бутоньерки для его купленной метрессы, с тем чтобы при социализме, наконец, взлететь вольным соколом к поднебесью на скоростных самолетах и космических ракетах. Однако реальные пути развития конкретных стран и народов многообразнее и сложнее любой абстрактной схемы. Общая закономерность ускорения темпов развития всех стран и народов с каждым новым этапом пути осложняется не менее общим законом неравномерности их развития на определенных этапах. И реальные темпы подъема любой страны могут быть познаны лишь путем конкретного изучения соответствующих этапов ее истории.

Особый интерес в истории экономики представляет также вопрос о том, как именно происходит в ней смена форм и ступеней развития. Смена эта, конечно, совершается на историческом пути далеко не столь просто, как езда на перекладных: одну станцию проехали, мол, на вороных, вторую — на серых, а третью — на гнедых... Слишком упрощает картину даже схема последовательных пересадок человечества с арбы на тарантас, автомобиль и самолет. В действительности наличие самолета на одном из полюсов общества отнюдь еще не исключает арбы на другом. Достижение земледельческой стадии развития в феодальном обществе времен «Русской Правды» совсем не исключало в нем занятий скотоводством и охотой и пережитков родового строя. Эксплуатация наемного труда на петровской ману

¹ «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», ч. 1. М., 11054, стр. 550.

фактуре вовсе не исключала широчайшей эксплуатации труда крепостных и дворовых холопов. И даже Октябрьская революция, как известно, далеко не сразу исключила возможность одновременного сосуществования на территории СССР всех пяти социальных укладов. Одна форма хозяйства, сменяя другую, зарождается еще задолго до полного изживания предшествующей, постепенно развивается в борьбе с нею в собственных ее недрах и в конце концов достигает господства, разрушая в бурном кризисе не только экономическую базу, но и все государственно-правовые надстройки отжившей формации. Но и после такого кризиса остатки и пережитки отмирающей формации борются с новыми формами, задерживая их развитие.

Окончательная победа в этом соревновании различных форм хозяйства, как известно, всегда обеспечена за новейшей, наиболее передовой и производительной. Но этой победе обычно предшествует весьма затяжная и ожесточенная борьба, которую можно рассматривать как переходный этап от одной стадии развития к другой. Теоретически наряду с господствующей формой хозяйства всегда мыслятся отмирающие и вновь зарождающиеся его формы и ступени. Но практически далеко не всегда легко определяется момент, когда господство одной из форм переходит к другой. К сожалению, как заметил уже Карл Маркс, «эпохи истории общества, подобно эпохам истории земли, не отделяются друг от друга абстрактно строгими границами» *. «Hard and fast lines,— говорит Ф. Энгельс,— несовместимы с теорией развития» ². Но диалектика учит нас правильно видеть наряду с «пли —пли» также и «как то, так и другое». Именно поэтому приходится иной раз говорить о таких гибридных формах, как «полупат- риархальный, полуфеодальный быт». Именно поэтому одной из занимательнейших задач исследователя в области экономической истории является не столько строгая периодизация ступепей развития и датировка переломных моментов в смене борющихся форм хозяйства, сколько изучение сравнительных уровней производительности каждой из них в тех конкретных условиях, в которых протекает эта борьба во всем своеобразии ее проявлеппи на данном этапе развития и в данной стране.

Нам очень мало известно о первых ступенях дофеодального развития нашей страны. О временах кремневых орудий, первобытнообщинного строя и матриархата, в семейном быту славян нам открываются лишь немногие, полустертые веками следы. Но можно не сомневаться, что уже на этих первых ступенях в закономерной смене орудий труда и систем хозяйства — от охотнпчего быта к кочевому скотоводству, а затем и к оседлому земледелию — все решающие сдвиги на путях к феодализму были уже связаны с ростом производительности труда. О масштабах этих сдвигов можно судить хотя бы по следующим фактам.

Дикарям в еще не столь давние времена, чтобы свалить каменным топором одно лишь дерево, требовалось долбить его с адским терпением не менее «одной луны», т. е. около месяца, а железным топором его можно срубить и за полчаса, значит, в сотни раз легче и скорее. Можно себе представить, в какой мере это облегчило переход наших предков к условиям хотя бы самого примитивного подсечно^переложного земледелия.

А вот другой факт. Мы знаем, что земледелие даже в условиях рабского труда было продуктивнее патриархального кочевого скотоводства и потому повсеместно приходило ему на смену. Но уже во времена Римской империи опыт показал, что рабам для вспашки одного гектара на волах требуется не менее 16 дней, а оброчный колон на своей делянке вспахивает столико же земли вчетверо скорее. И всесильный рабовладельческий Рим сдал слои позиции полудиким «варварам», усвоившим, однако,

¹ К. Маркс п Ф. Энгельс. Сочтшеяия, т. 23, стр. 382.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 52f7.

I. О МЕРАХ ФЕОДАЛЬНОЙ РОССИИ ¹

сяким экскурсам в область экономической истории любой страны
должно предшествовать изучение мер, в которых фиксировались

факты хозяйственного значения в данной стране на разных этапах ее
развития. Нельзя забывать, что и меры, как и все другие явления, пере-
живают во времени свою историю. И даже при неизменном наименовании
конкретное их значение во времени и пространстве представляет зача-
стую величину весьма переменную. В древней России не было никакой
Палаты мер и весов, где бы собирались и сохранялись образцовые этало-
ны всех имеющих в ней хождение единиц измерения. И за отсутствием
такой исторической коллекции эталонов наша задача свести воедино все
необходимые для нашего исследования сведения о них очень затрудняется.

Для сравнения с мерами древнейшей Руси мы будем отталкиваться от той системы эталонов, какая дожила до последних дней царской России в качестве официально установленных, «казенных» единиц измерения. Но, обращаясь к более глубокому прошлому, не следует забывать, что в этом прошлом далеко не всегда можно было среди большого многообразия бытовавших единиц измерения выделить такие повсеместно общепризнанные и узаконенные меры. В период феодальной раздробленности древнейшей Руси их и быть не могло, а в последующий, царский период Московского государства они только постепенно устанавливались центральной властью. Лишь в эпоху Ивана IV (ум. в 1584 г.) один из его опричников, немец Г. Штаден, подводя итоги деяний этого грозного царя, мог обобщить их в следующей формуле: «Нынешний великий князь достиг того, что по всей русской земле, по всей его державе одна вера, один вес, одна мера» Однако и столетием позже другой иноземец, швед Кильбургер, отмечал хождение в Московском государстве весьма различных мер областного происхождения. Под одним и тем же названием в разное время бытовали весьма различные меры местного или специального назначения. И разобраться в этом их многообразии — нелегкая задача, тем более, что в литературе по этому вопросу имеются довольно существенные расхождения мнений. Но все уке важнейшие в этой области факты мы вкратце подытожили и можем предложить вниманию читателя.

1. МЕРЫ ЛИНЕЙНЫЕ

В дореволюционной царской России, как известно, узаконены были с Петровских времен следующие меры длины: 1 верста = 500 саженям,

1 сажень = 3 аршинам по 16 вершков, или 7 футам по 12 дюймов. При этом сажень равнялась примерно 2,13 м, аршин — 71,1 см. Футы и дюймы совпадали по величине с английскими мерами того же наименования и, очевидно, были ввезены Петром в Россию в связи с его практикой кораблестроения. Но аршин был известен и много раньше. В частности,

¹ «Вопросы истории народного хозяйства СССР». М., 1957.

² Г. Штаден. О Москве -Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Перев. И. И. Полосина. М., 1925, стр. «М3.

Кильбургер, посетивший Москву в 1674 г., сохранил нам на чертеже изображение четверти русского аршина того времени. Из этого чертежа аршин второй половины XVII в. определяется в 71,8 см По «Торговой книге», составленной не раньше 1575 г., 43 русских аршина равнялись 52 любским локтям, откуда аршин определяется в 69,8 см. Учитывая неизбежное колебание в длине отдельных кустарных экземпляров аршина и в точности их измерения, можно установить, что и в XVI— XVII вв. старый русский аршин в 70—71 см длиной не отличался заметно от новейшего, приравненного в XVIII в. 28 английским дюймам.

Судя по наименованию, русский аршин ведет свое начало с Востока, из Турции или Ирана через Закавказье. При этом турецкий «аршин», или «большой локоть», и по своей величине мало отличался от русского аршина, составляя 68,7 см, или 98,4% его длины по «Торговой книге» 1575 г.

Локтем как естественной мерой длины искони пользовались многие народы, в том числе и наши древнерусские соотечественники. В «Торговой книге» XVI в. записано равенство: «2 аршина будет 3 локтя», откуда длина русского локтя XVI в. определяется в 46,5 см. Известны и более длинные локти, например польский (до XVIII в.) — в 59,6 см, литовский — в 65 см. Локоть на Руси известен со времен-«Русской Правды». В «Хождении игумена Даниила в Святую землю» начала XII в., между прочим, определены в локтях размеры так называемого гроба господня: длина — 4 локтя, ширина — 2 локтя. По более поздипм измерениям тех же величин получаем равенства: 4 локтя XII в. = 41 новейшему вершку и 2 локтя = 21 вершку, откуда локоть XII в. составлял от 44,5 до 46,6 см, не отличаясь от своего значения и в XVI в.²

Казенная сажень в 3 аршина, официально узаконенная в Уложении 1649 г., зшотреблялась и раньте в этом значении трехаршинной меры. Например, в 1610 г. при разделе варниц одному из Строгановых досталась часть двора «мерою в длину... 40 сажен печатных, трехаргиинных»³. Но наряду с нею очень долго бытовали и иные сажени, меньшой длины. Например, в источниках XVI—XVII вв. упоминается так называемая трубная сажепь в «полтретья аршииа 2 вершка», т. е. в 42 вершка; известны также так называемые косая и маховая сажени, связашгае £ ростом человека⁴. Вместе с тем заслуживает внимания, что узаконенная в Уложении 1649 г. сажень, «которая ...по государеву указу сделана в 3 аршина», названа новою. И это понятно, ибо аршин, пришедший на смену локтю, тоже новая мера, неизвестная нашим памятникам старше XVI в., а сажень известна уже памятникам XI—XII вв. И, по-видимому, старая сажень, до появления аршина, подразделяясь на локти, составляла 3 локтя. Косвенное подтверждение этому находим в древней надписи на так называемом Тмутараканском камне. Эта надпись свидетельствует, что ширина Керченского пролива, измеренного князем Глебом по льду в 1068 т., составляла от Тмутаракани до Корчева 14 ООО «сажен». В трехаршинных саженях это составило бы около 28 верст, в трехлокотных саженях — около 18,67 версты, т. е. в 1,5 раза меньше. Современная нам ширина этого пролива — от Тамани до Керчи соответствует меньшей из этих величин. Такт! образом, старая сажень не превышала 3 локтей (142,2 см), или ²/з новой.

¹ Б. Г. Кур ц. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1915, стр. 156. На стр. 382 приведен еще один чертеж» ошибочно названный четвертью аршина, но фактически дающий четверть стокгольмского локтя.

² Н. В Устюгов. Очерк древнерусской метрологии.— «Исторические записки» 1946, № 19, стр. 301.

³ Там же, стр. 321, 322.

⁴ Косая сажень — от большого пальца левой ноги до среднего пальца вытянутой вверх правой руки — около 42 вершков, маховая — в размерах обеих горизонтально вытянутых рук — около 2,5 аршина.

Указанная в Уложении 164$ г. путевая верста составляла 500 новых, трехаршинных, саженей, или 1067 м. Но наряду с ней Уложение знает и другую, межевую версту специального назначения — для измерения крупных лесных и земельных площадей, равную 1000 саженей. А по Киль- бургеру, во второй половине XVII в., т. е. уже после Уложения 1649 г., в Московском государстве бытовали и иные версты — в 520,8 сажени, в 651 сажень и др.¹ Однако в официальных документах, например в наказах писцам, уже со времени Ивана IV, по свидетельству Татищева, значилось: «...а верста пятьсот сажен царских»². До XVI в. в версте, или «поприще», считалось по 7,5 стадий, или 750 саженей³. Но это, очевидно, были еще старые сажени, по 3 локтя, и, стало быть, длина путевой версты с переходом в XVI в. от локтя к аршину не изменялась.

2. МЕРЫ ПЛОЩАДЕЙ И ОБЪЕМА

В качестве основной меры земельной площади в царской России вплоть до Октябрьской революции дожила казенная десятина в 2400 квадратных саженей. В качестве же соответствующей ей объемной меры сыпучих тел следует назвать казенную четверть, равную 8 мерам, или четверикам, по 8 гарнцев в каждой мере. А соответствие между десятиной и четвертью выражалось в том, что на одну десятину посева основных хлебов (ржи или пшеницы) требовалась как раз одна четверть зерна на семена. Это соответствие, подтвержденное вековым опытом земледельцев, позволяло им размер своих земельных площадей выражать не в десятинах, а непосредственно в четвертях посева.

Казенная десятина равнялась 1,0925 га. Казенная четверть вмещала 209,9 л зерна весом около 8,7 пуда ржи или до 9,6 пуда пшеницы. В соответствии с этим четверик, равный 26,2 л, вмещал около 43,5 фунта ржи и гарнец в 3,28 л — до 8 фунтов воды или 5,4 фунта ржи.

В условиях ручного сева соотношение между площадью и мерой высева в зерне было весьма устойчивой величиной во времени и пространстве. Поэтому не только у нас, но и на Западе в феодальную эпоху «наблюдается своеобразный параллелизм между мерами сыпучих тел и мерами поверхности; название последних нередко происходило от названия той меры зерна, которая требовалась для посева на данной площади» ⁴. Например, на севере Франции XIII века участок земли, именуемый «буастелэ», требовал для посева одного «буассо», или бушеля, зерна; участок поля, именуемый в Артуа «манкодэ» и равный 0,22 га, засевали одним «манко» овса⁵. Там же один акр площади приравнивался одной мезюре («мере») ⁶. В Италии около 1300 г. на один римский югер высевалась одна мера пшеницы, ржи или ячменя⁷.

К сожалению, нам не всегда известно реальное значение и происхождение этих мер площади и объема. Но любопытно отметить, что римский югер с древнейших времен «представлял площадь, которую можно было вспахать парою волов в один день»⁸. В Германии основная земельная мера — морген, сменившая собою римский югер, первоначально употреблялась в том же значении, т. е. как величина пашни, которую можно

¹ Б. Г. Курц. Указ. соч., стр. 09.

² И. Н. Миклашевский. К истории хозяйственного быта Московского государства, ч. I. М., ,1894. стр. 29.

³ Н. В. Устюгов. Очерк древнерусской метрологии. — «Исторические записки», 1946, № 19, стр. 304. По метрологии Петрушевского, древняя Русь знала версты

и в 700 саяюней (стр. 436). _Q

¹«Агрикультура © памятниках Западного средневековья». М.—Л., lJob, стр. 1об.

⁵ Там же.

⁶ Там же, стр. 173.

⁷ Там же, стр. 306, ср. стр. 313, 316.

⁸ Там же, стр. 303. Jigum буквально означало — ярмо, упряжку.

вспахать за один день работы. Английский акр первоначально тоже означал площадь земли, обрабатываемую за день парой быков. В Грузии чуть не до наших дней бытовала мера земельной площади, именуемая «днем пахоты». Тесная связь всех этих единиц измерения площади с трудоемкостью пахоты очевидна. Тем не менее в Риме времен Плиния (I век н. э.) югер не превышал 0,25 га, в средневековой Германии мы встречаем уже морген на Рейне в 0,31 и на Мозеле — в 0,34 га, в Англии XIII в. акр равен 0,40 га, а в Грузии «день пахоты» достигал уже около 0,5 га. И это, между прочим, свидетельствует о росте производительности земледельческого труда.

Измерялись югеры и моргены еще в XIII—XV вв. попросту «шагами присяжных землемеров» или веревкой в 16 шагов, известной в Германии под именем «руты», или «виргаты». И хотя требовалось, чтобы шаги были «обыкновенные, как ходят перед церковью» это не могло обеспечить особой точности таких измерений. И не удивительно, что мерами высева можно было определить размер пашни не хуже, чем шагами. Сравним хотя бы такой факт. Английские агрономы XIII в. утверждали, что пшеницы «высеять надо на акр по меньшей мере два бушеля» ². В переводе на русские меры XX в. такой высев составит «по меньшей мере» 0,94 четверти на десятину, а с учетом того, что каждый восьмой бушель насыпался при этом с верхом, «горой»³, этот высев на десятину приблизится еще на 5—6% к полной четверти. Таким образом, английскую норму высева XIII в. не отличишь от русской даже семь веков спустя.

Однако русские меры площади и емкости сыпучих тел не оставались неизменными на протяжении веков.

В частности, мера площади, именуемая десятиной, появляется в наших памятниках, по-видимому, пе раньше XV в.⁴ В писцовой книге Вологодского уезда 1503 г. находим запись о высеве на десятину: «Сеяли на десятине по 2 четверти ржи. а яри вдвое» ⁵. В новгородских писцовых книгах конца XV в. земля измерялась еще непосредственно объемными мерами высева — коробьями. Й наказе XVI в. времен Ивана Грозного писцам сошного письма, по свидетельству Татищева, «десятина написана в длину и в ширину десятая доля версты, а верста 500 сажен царских, и в десятине числить две четверти». Из этого определения уясняется происхождение наименования «десятина». Но уже в XVI в. нормальный размер казенной десятины определился в 2400 кв. саженей⁶.

Тот же размер указной десятины находим в царской грамоте 1623 г., адресованной в Белгород: «А паптю... велел измерить в десятины, а десятину велел мерять в длину по 80 сажень, а поперег по 30 сажень» ¹. В «Книге сошного письма» 1629 г. площадь десятины указывается тоже в 2400 саженей ⁸, т. е. в той же величине, какая за ней 'сохранилась и до XX в. Однако если на одну десятину XVI в. сеяли две четверти ржи, а в последующие века — одну, то это объясняется удвоением объема четверти. В Псковской летописи под 1601—1602 гг. читаем: «А четверть была старая невелика, против нынешней вдвое менши» ⁹. И это удвоение повой

¹ «Агрикультура в памятниках Западного средневековья», стр. 346.

² Там же, стр. 199. Акр принимаем в 0,4 га, или 0,367 десятины, бушель — 36,3 л. или 0,1732 русокой четверти. По ©еоу бушель stepna равен 28,6 кг, откуда высев на

1 га равен 143 кг, а на десятину — 156 кг_у или 9,5 пуда пшеницы.

³ Там же, стр. 198.

⁴ «Акты исторические», т. I, 1490, № 100, стр. 11.

⁵ П. Н. Милюков. Спорные вопросы финансовой истории Московского государства. СПб., 1892, стр. 40, 59.

⁶ Н. Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. М., 1оУУ,

стр. 400.

⁷ И. Н. Миклашевский. Указ. соч., стр. 35.

⁸ «Временник Московского общества истории и древностей российских», кн. 17.

М., 1853. СТр. 56. „^ттч TXT ПП* -IQ/ft

⁹ «Полное собрание русских летописей» (далее — ПСРЛ), т. IV. иио.,

стр. 321.

четверти как меры сыпучих тел, по-видимому, теснейшим образом связано с появлением новой меры площади, казенной десятины, в XVI в.

V * * _ч *

В древнейшей системе русских мер сыпучих тел, как известно, наибольшей мерой со времени «Русской Правды» была бочка, или кадь. Она подразделялась на два половника, на четыре четверти, на восемь осьмин. Кади также и «оковами зваху; оковаху бо по верху тон кади железным обручом, для тово, что бы не лзя ея урезати» ¹. В Пскове кадь, по-види- мому, бытовала под именем зобницы². В Литовской Руси она дожила до

XVI в. под именем бочки³. До конца XVI в. (1577—1590 гг.) бочка бытовала в торговле хлебом и кое-где на севере России. Но основной мерой в торговле XVI в. была уже четверть⁴. В Новгороде XV—XVI веков наиболее употребительной, впрочем, оказалась не четверть, а мера, именуемая здесь кюробьей ⁵, Однако новгородская система мер не столь уж ясна. Так, например, еще Карамзин, Лешков и Аристов принимали коробыо

XV в. равной четверти древней кади ⁶. Соколовский приравнивал ее новейшей, т. е. уже удвоенной московской четверти в 8 четверпков⁷. А Никитский определял объем ее в две новые или четыре древние четверти по

4 четверика⁸. При этом, принимая вес московской четверти ржи XVII в. в 6 пудов, Никитский должен был бы вес коробьи, равной двум таким четвертям, определить в 12 пудов ржи, а между тем он определяет его в

7 пудов, впадая таким образом в явное противоречие со своей собственной оценкой веса новой московской четверти. Вес древней кади в четыре четверти принимается им на стр. 6 в 14 пудов, откуда коробья в 7 пудов весу равна половине кади. Но уже на стр. 8, опираясь на писцовые книги 1495 г., Никитский утверждает, что «четверть, очевидно, была четвертою частью коробьи», и, таким образом, приравнивает коробыо в четыре старые четверти полной кади в 14 пудов, откуда получаем нелепое равенство: 7 пудов = 14 пудам.

¹ «Русские достопамятности», ч. I. М., 1815, стр. 177.

² Н. В. Устю го в. Очерк древнерусской метрологии.— «Исторические записки», 1946, № 19, стр. 315. Но Н. М. Карамзин и В. Лешков приравнивали зобпицу осьмине (В. Лешков. О народном продовольствии в древней России. М., 1854, стр. 37).

³ В Литовском статуте 1588 г. узаконенной клейменой мерой хлеба была бочка «в четырп корцы» — «без верху и без тресения, але подстрих» (Разд. 3, арт. 36). Там же даются указные цены пшеницы — за копну полполтпны, а за бочку «вдвое», двум «копнам» приравнивается одна «бочка» и других хлебов. В другой редакции того же статута находим иные расценки: «Жыта копа — двадцать грошей. А бочка жыта — двадцать чотыри грошы».— («Временник Московского общества истории и древностей российских», кн. 19. М., 1854, стр. 76—77). А в Литовском статуте 1529 г. и пашня измерялась бочками высева, расцениваясь, «земля пустовская — пят коп грошей, а пашни дворное бочка земли навозное — полкопы грошей, а не навозу — полтретядцать грошей, а сеножати на воз сена — по пятнадцати грошей» (Разд. 9, арт. 20). Литовский рубль = 10 гривнам = 100 грошам.

⁴ А. Г. Мань к о в. Цены и их движение в Русском государстве XVI века. М.— Л., 1951, стр. 28. К сожалению, Маньков не определяет размера четверти XVI в.

⁵ А. И. Никитский утверждал, что «в Новгороде совсем не было четверти, как самостоятельной меры» («К вопросу о мерах древней Руси». СПб., 1в94, стр. 21). Однако этому мнению противоречит и свидетельство Кильбургера и др. В частности, из новгородских поместных грамот видно, что еще в 1571 г. оброки крестьян взимались и коробьями «в старую меру» и четвертями и осминами «в старую меру» и четвертями же, «с обжи по шти четвертей ржи» — «в новую меру» (И. И. С м и р- нов. К вопросу о мерах в Московском государстве XVI века.—«Ученые записки Ленинградского государственного университета». Серия исторических наук, вып. 5. Л., 1939, стр. 23; Д. Я. Самоквасов. Архивный материал, т. И, ч. 2. М., 1909,

^ ⁶ Н. м! (Кара мзин. История государства Российского, т. VI. СПб., 1854, стр. 35;

Н. Аристов. Промышленность древней Руси. СПб., 1866, стр. 290.

⁷ Считая в древней «четке» по 2 четверика i(A. И. Никитский. Указ. соч., стр. 9).

^в Там же, стр. И

Из писцовых книг Деревской пятины, составленных около 1495 г., действительно можно вывести, что коробья здешних мест пря учете оброков хлебным зерном равнялась четырем «четкам», или «четверткам», и 16 «четверникам» *. Но отождествление эФих местных четок и четверни- ков с московскими четвертями и четвериками у Никитского совершенно произвольно, что и привело его к нелепым выводам. Более правдоподобно мнение, по которому коробья равнялась половине древней кади, или двум старым новгородским четвертям. Но вполпе достоверных данных о размерах этих мер в период новгородской независимости, до 1478 г., у нас нет, поскольку показания Кильбургера о новгородской четверти относятся к значительно более позднему времени.

С подчинением Новгорода Москве «старая коробья», как и новгородская четверть, теряют свое прежиео значение. В повгородских писцовых книгах XVI в. московские писцы пользуются коробьей в новую меру, которая в сошном письме приравнивается ими двум московским «четям» высева или одной десятине. Высев на десятину ржи составлял около одной удвоенной четверти весом свыше 8 пудов. Таков, значит, был и вес новой коробьи XVI в.

К началу XVII в. бочки и коробьи, по-видимому, вовсе вышли из употребления, московская четверть удвоила свой объем, а вместе с тем изменилась вся система мер емкости. В одном памятнике под 1601 г. читаем: «А прежние меры, которые имянуеми четверти, то бывало четвертая доля бочки, или кадки... а осьмину имяновали осмую долю бочки». В новой же системе по «Торговой книге» 1575—1610 гг. сохраняется лишь удвоенная четверть с делением на две осьмины по четыре меры, или четверика.

О емкости «прежней» четверти мы имеем прямое свидетельство англичанина Д. Флетчера, побывавшего в Москве в 1588 г. Свидетельствуя об избытке здесь хлебов, он пишет, что пшеница «продается иногда по два алтына, пли по десяти пенсов стерлинг четверть, которая равняется почти трем английским бушелям» ². По метрологии Петрушевского старый английский бушель обыкновенный равнялся 1,361 русского четверика, винчестерский— 1,343 четверика, три таких бушеля не превышали, стало быть, 4,04 четверика. И если «прежняя» четверть XVI в. была все же меньше 3 бушелей, то в ней можно считать ровпо 4 четверика, или 105 л, т. е. с рожью весом до 71 кг, или 4 пуда 14 фунтов³.

Составляя четвертую долю старой четверти, четверики, как явствует уже из их названия, возникли еще в старой системе мер емкости. И лишь с удвоением старой четверти четверик стал восьмой долей новой четверти в 210 л весом в зерне до 8 пудов 28 фунтов ржи или до 5 пудов ржаной муки.

Один из хронографов связывает появление четверика в качестве ходячей на русских рынках меры с голодом и дороговизной хлеба к началу

XVII в. «Ржи четверть купиша тогда по 3 рубли и выше,— читаем мы под 1601 годом.— И от того времяни начаша на Москве и во всех городех Русьских всякое жито четвериками покупати, а четверик имянуется осмая доля четверти»⁴. К этому мнению примыкает и Никитский на стр. 18 своей статьи и ссылается при этом на документ, удостоверяющий, что уже в 1591 г. муку измеряли четвериками. Но если четверик был в ходу уже в 1591 г., за 8 лет до голода, то нет никаких оснований связывать его появление с голодом 1599—1601 гг. Новая (удвоенная) четверть, в 8 чет

¹ «Новгородские писцовые книги» (далее — НПК), т. II. СПб., 1862, стр. 841—843.

² Д. Флетчер. О государстве Русском. СПб., 1906, стр. 14.

³ Рожь насыпью не превышает по весу 68—69% веса воды в том же объеме.

⁴ «Русские достопамятности», ч. I. М., 1815, стр. 176—177. Сравнить «Новгород- ския летописи» под 1599 г.: «...был глад велик в Московском государстве по три лета, ж покупали ржи четверть кади по три рубли и выше» ^Издание Археографической комиссии. СПб., 1879, стр. 454).

вериков, в качестве меры емкости вошла в употребление «во всех городах русских» не позже начала XVII в. Но в качестве земельной меры «четь сошного письма», по свидетельству С. Б. Веселовского, и позже, в XVII веке, сохраняла свою начальную величину полудесятины соответствующую высеву зерна в объеме старой четверти в 4 четверика ¹.

В подобном же двояком значении бытует и новгородская коробья XV—XVI вв. И приходится четко различать старую коробью, времен новгородской независимости — до 1478 года, от новой коробьи — царской эпохи. Мы знаем, что в XV в., не позже 1462 г., коневой корм чернобор- дами взимался еще коробьями «в старую меру», в «Актах юридических» 1556 г. мы находим уже «хлеба ржи и овса пять коробей, в новую меру», а в 1588 г., когда крестьяне занимают у Вяжицкого монастыря коробью овса тоже «в новую меру», определяется и ее величина в 4 «осми- тш» ². Однако здесь еще неясно, какими осьминами измерял монастырь свой хлеб, давая его в ссуду своим крестьянам,-— отдаточными или при- имочными и во сколько именно четвериков. Но еще в грамоте от 26 января 1556 г. содержится приказ новгородским дьякам выдавать хлебное жалованье невельским пищальникам вместо 12 коробей по 12 четвертей ржи и овса «в новую меру, а не коробьями» с оговоркой: «А что лишка им хлеба вышло за новою мерою, за четвертью, и вы б тот хлеб на них доправилп»³. Из данной оговорки видно, что указная замена коробьи четвертью не ставила своей задачей увеличить или уменьшить нормы хлебного жалованья и что коробья к этому времени не отличалась уже заметным образом от новой четверти. В противном случае пришлось бы приравнять 12 коробей не 12, а 11, 10 или иному числу новых четвертей. Это подтверждает, что не только в качестве земельной меры, но и в качестве меры сыпучих тел новая коробья равнялась уже двум старым четям или одной новой московской четверти указанной меры.

Это не исключает, конечно, того, что наряду с такой новой коробьен, узаконенной в практике сошного письма, бытовала долго в местном обиходе и старая коробья с ее подразделениями.

«Вряд ли может подлежать сомнению,— замечает по этому поводу И. И. Смирнов,— что эволюция коробьи от «старой» к коробье «новой» меры заключается в том, что, сохраняя свое существование как особой меры, коробья изменяла свою величину, приспособляясь к московской мере — четверти» ⁴. Но в качестве поземельной меры высева московская четверть, равная полудесятине, сохраняла это свое значение в течение всего XVI в. А московские писцы, приравняв коробью двум «четям» сошного письма, т. е. одной десятине или 8 четверикам высева, сохранили и за коровьей высева это значение в течение всего XVI в. Так, например, в писцовой книге Шелонской пятины 1581—1582 гг. зафиксировано такое равенство: «пашни паханые 17 коробей с полукоробьею, а четвертные пашни 35 чети» ⁵. А из писцовых книг Вотской пятины 1500 г. видно, что и к началу XVI в. обжа в 10 четей или 5 десятин земли приравнивалась примерно пяти коробьям высева ржи в одном поле⁶. Таким образом, и в конце и в начале XVI в. новгородская коробья высева не превышала двух

¹ С. Веселовский. Сошное письмо, т. 2. М., 1916, стр. 363.

² «Акты Археографической экспедиции» (далее — ААЭ), т. I, № 32, стр. 24; «Акты юридические». СПб., 1838, за 1556 г., стр. 196, за 1588 г., стр. 267.

³ «Дополнения к Актам историческим», т. I, № 91. СПб., 1846, стр. 143.

⁴ <И. И. Смирнов. К вопросу о мерах...—«Ученые записки ЛГУ». Серия историческая, вып. 5, стр. 29.

⁵ К. А. Н о в о л и н. О пятинах и погостах новгородских в XVI веке. СПб., 1853, в прил. III, стр. 73.

⁶ В 158 селениях этой пятины на 1008 дворов насчитано мною 8/8,5 ооеж и в них 4380,5 коробей посева ржи (4380,5 : 878,5 = 5) (НПК, т. III. СПб., 1868).

старых московских четей в 4 четверика. Говоря иначе, она в процесс© унификации мер полностью сравнялась с новой московской четвертью в 8 четвериков и тем самым вскоре выпала из новой общерусской системы мер.

* * *

В качестве древнейших мер земельной площади, бытовавших на Руси до XVI в., следует назвать плуг, новгородские обжу и сошку и московскую большую соху. Плут и обжа, а затем и соха вместе с тем служили издревле и единицами поземельного обложения. В первоначальном своем значении они, конечно, были связаны с трудовыми процессами. В Софийской II летописи под 1478 г. сохранилось, например, такое пояснение новгородцев к словам «обжа» и «соха»: «Три обжи — соха, а обжа — один человек на одной лошади орет; а кто на трех лошадех и сам третей орет, ино то соха» '. Размер «плуга» в различных областях, по-пидимому, определялся по-разному, что могло зависеть от качества почвы и размера обычной запряжки — от одной до трех пар быков. Более определенно размер этих поземельных мер определяется через высев. Во второй половине XVI в. с реформой сошного обложения, когда на смену малой новгородской сошки в 3 обжи пришла большая московская в 300 десятин доброй земли и более, обжа не позже 1566 г. стала всегда приравниваться «десяти четям доброй земли в поле, а в дву потомуж». «Четь» в качестве земельной меры принимается при этом равной половине казенной десятипы в 2400 кв. саженей². В 1573 г. писцы записывали, например: «По старойу писму, две обжи земли, а по новой мере 10 десятин, а четвертные пашни 20 четвертей в поли» ³.

Отсюда заключаем, что обжа в одноконной упряжке соответствовала обычно 5 десятинам посева в каждом поле, а сошка на трех лошадях — 15 десятинам.

В ст. 58 «Русской Правды» по Карамзинокому списку паходим указание и о размерах «плуга» в качестве земельной меры: «А в селе сеяной ржи на два плута 16 кадей ржи ростовьскых; а того на одно лето прибытка на 2 плуга 100 копен ржи...»⁴. В эпоху «Русской Правды» не было еще Московского княжества. Но Ростовские земли, унаследованпые Москвой, принесли ей, по-видимому, с собой и свои хлебные и земельные меры. И если на 2 плуга сеяли 16 кадей ржи, или 64 старых чети, то по нормам высева сошного письма это соответствует 32 десятинам посева. На один «плуг» приходилось, стало быть, 16 десятин пашни в каждом поле, т. е. примерно столько же, как и в новгородской «сошке» XVI в., когда на 3 лошадях сам-третей запахивали, по-видимому, не свыше 15 десятин под ярь или озимь.

Н. В. Устюгов определяет размер «плуга» по нормам высева в 8 десятин⁵. Но это очевидный ляпсус, ибо в таком случае 32 старые четверти ржи на 8 десятин дают 4 старые или 2 новые четверти ржи, т. е. до 18 пудов высева на казенную десятину — вдвое выше норм высева, известных в нашей истории. Столь же необоснованно его заключение, по которому он определяет плуг «Русской Правды» в 5 десятин, исходя из ожидаемого «урожая» в 100 копен на 2 плуга и нормы укоса сена в 10 копен с десятины. Копны сена нельзя равнять копнам хлебов. Вместе с тем

¹ ПСРЛ, т. 4. СПб., 1853, стр. 217.

² И. И. Смирнов. К вопросу о мерах...— «Ученые записки .ЛГУ». Серия историческая, вып. 5, стр. 27—28, 33—36; Д. Я. Самоквасов. Архивный материал, т. I, отд. 2. М., 1905, стр. 2, 3, 41.

³ «Русская историческая библиотека», т. 2. СПб., 1875, стр. 96.

⁴ «Правда Русская», т. 1. М.— Л., 1940, стр. 353.

⁸Н В. Устюгов. Очерк древнерусской метрологии.— «Исторические записки», 1946, № 19, стр. 306.

100 копен ржи на два плуга по тексту статьи не весь ожидаемый урожай а только «прибыток на одно лето», т. е. чистый сбор за вычетом семян. Весь урожай составит, стало быть, 100 копен прибытка плюс 16 кадей зерном на семена. По отчетным данным XVII в., у боярина Морозова из копны ржи намолачивалось не свыше 0,64 новой (удвоенной) четверти Ч Приняв эту норму и для времен «Русской Правды», мы получили бы весь сбор на 2 плуга в 64 + 32 = 96 четвертей, что соответствует норме урожайности сам-третий. Из расчета на десятину это дало бы не свыше трех (96 : 32 = 3) четвертей, или около 26 пудов, зерна. При допущении

Н. В. Устюгова, что плуг не превышал 5 десятин (вместо 16), тот же сбор выразился бы совершенно неправдоподобной для феодальной агротехники цифрой — свыше 83 пудов зерна на десятину.

* * *

В XVII в. новая система мер Московского государства, по свидетельству шведа Килъбургера, включала такие меры сыпучих тел: «Четверть — самая большая мера. Осьмина — ^!/г четверти. Четверик — ^!/в четверти.

3 московские четверти, добавляет к этому Кильбургер, составляют 2 новгородские, а 1 новгородская составляет 2 стокгольмские тонны; псковская четверть немного больше новгородской, а четверть в Печоре в свою очередь немного больше псковской» ².

Как видим, наряду с новой московской казенной четвертью в 8 четвериков, дожившей до XX в., в XVII в. бытовали еще и другие меры местного значения. Шведская хлебная тонна, или бочка, тоже по-разному определяется в разных источниках³. Но даже приняв наиболее скромную величину этой тонны — в 147 л, емкость новгородской «четверти» времш Кильбургера в 2 стокгольмские бочки составляет не менее 294 л. Объем московской четверти составит, по Кильбургеру, минимум 196 л, т. е. по весу ржи не менее 8 пудов 6 фунтов. С этим можно еще сопоставить показание другого источника. В «Торговой книге», восходящей в своей первой редакции к 1575 г., читаем: «Четверть, что слывет вощаная — 12 пуд». Иными словами, эта четверть уже в XVI в. вмещала в себя 12 пудов воска. Учитывая удельный вес воска, равный 0,96 воды, в такую четверть вошло бы 12,5 пудов (12 : 0,96), или свыше 204 кг, а ржи в зерне — около 8 пудов 17 фунтов. Конечно, вес четверти ржи в зависимости от ее влажности и других условий колеблется от 308 до 382 фунтов, т. е. на десятки фунтов и выше и ниже средней нормы. Но 8 пудов ржи — это все же не 6 и не 4. Говоря иначе, не приходится сомневаться, что речь здесь шла уже об удвоенной восьмипудовой четверти емкостью в 8, а но в 4 четверика.

* ч *

Этот момент удвоения казенной русской четверти Ключевский относит ко второй половине XVII в. В первой половине XVII в. в Москве он находит еще в быту четырехпудовую четверть, равную позднейшей осьмине. В подтверждение этого им приводятся, в частности, следующие данные

о весе печеного хлеба в Москве, выпекаемого из одной четверти ржаной муки. По данным указанной книги «о хлебном и калачном весе» 1626— 1631 гг., видно, что по опыту 1626 г. нз четверти самой дешевой муки

¹ По нормам XX в. из копны в 52 снопа умолачивается еще меньше — в среднем около половины четверти.

² Б. Г. К у р ц. Укаэ. соч., стр. 156.

⁸По метрологии Петрушевского 1831 г., она с насыпью зерна верхом не превышала 5,6 русских четвериков (147 л). В. О. Ключевский («Русский рубль XVI—

XVIII вв. и его отношение к нынешнему». Сочинения, т. 7, стр. 176) определяет ее в 6,38 четверика (167 л), французский словарь 1839 г.—в 6,77 четверика (177 л). Ланные XVIII в. из других источников подтверждают цифру Петрушевского.

ценою в 6 алтын 4 деньги выпекалось не менее 298 фунтов хлеба. Вычитая из этого веса на припек по нормам того времени до 50% получим чистый вес четверти муки около 199 фунтов (298:1,5 = 199), т. е. до

5 пудов². Ключевский почему-то считал, что мука тяжелее зерна и что в «четырехпудовую четверть» входит до 5,4 пуда муки (стр. 183). На деле же мука по своему весу в четверти, как известно, составляет едва 56% веса ржи в зерне. И если в четверть 1626 г. входило до 199 фунтов муки, то более плотной ржи в зерне вошло бы до 355 фунтов (199 :0,56 = = 355), или 8 пудов 35 фунтов. Таким образом, вопреки мнению Ключевского эти данные как раз подтверждают хождение в Москве удвоенной четверти в 8 четвериков уже в первой половине XVII в. Такая же четь муки весом в 5 пудов и, стало быть, емкостью в 8 четвериков имела хождение в Новгороде в 1714 г., а па Урале — уже в 1605—1606 гг.³ Как явствует из приведенного выше свидетельства летописи, удвоенная четверть в 8 четвериков общеизвестна была уже и в 1601 г. Ее наличие удостоверено и «Торговой книгой» 1575—1610 гг.

Когда же она получила свое начало?

О замене старой четверти новой мы находим целый ряд грамот еще от времен Ивана IV. Наиболее ранняя из них от 21 декабря 1550 г., отправленная на Двину, предписывая изъятие старых мер, предлагает всем людям, купцам и продавцам под угрозой штрафа всякое жито мерить в новые меры, образцом которых должна стать присланная на Двину медная осьмина, т. е. половина четверти. В той же грамоте царь извещает: «А таковы есми меры послали во все свои городы ровны» ⁴. Известна также Орешковская таможенная грамота 1563 г., где «новая мера» названа «четйертыо», с таким же запретом: «...а в старую меру хлеба не продовати, не купити» ⁵. А еще одна грамота Ивана IV на Белоозеро от 18 февраля 1566 г. Кприлло-Белозерскому монастырю устанавливает и соотношение между старой и новой мерой в данном районе, а именно 500 четвертей ржи «в старую меру» равно 375 четвертям в «новую меру»⁶. И если новой мерой была московская четверть в восемь четвериков, то из отношения 500 : 375 = 1,33 явствует, что старая четверть на русском Севере вмещала (8 : 1,33) шесть четвериков, отражая в себе, по-видимому, местную систему мер всей Новгородской области.

В подтверждение сказанного можно сослаться еще на следующие документы. Из указа 1624 г., по которому новая московская мера — медная орленая осьмина рассылалась во все города, видно, что эта осьмина подразделялась уже на «полуосьмины и четверики» ⁷. Значит, новая четверть, равная двум осьминам, вмещала уже 8 четвериков. А в 1672 г. новгородские стрельцы, ссылаясь как раз на этот указ 1624 г., жалуются, что со времени польского похода им незаконно уменьшена выдача хлебного жалованья, и бьют челом государю о том, чтобы это жалованье по-прежнему выдавалось им полностью — «четь за три полуосьмины» — в московскую орлеиую меру, присланную в Великий Новгород, в таможню, еще в 1624 г. Из этой жалобы ясно, что местные власти вместо московской меры стали выдавать хлеб стрельцам в какую-то иную, очевидно местную,

¹ «Из пуда ржаной муки печеных решетных хлебов выходит 1 пуд 20 фунтов» (Н. Аристов. Указ. соч., стр. 292).

² В. О. Ключевский. Указ. соч., стр. 182—183.

³ «Акты, относящиеся до юридического быта дровней России» (АЮБ), т. 2, № 189, 190. СПб., 1864, стр. 589, 591.

⁴ «Дополнение к Актам историческим», т. I, № 45, стр. 63.

⁵ Там же, т. I, № 116, стр. 166. /

⁶ И. И. Смирнов. iK вопросу о мерах...— «Ученые записки ЛГУ». Серия историческая, вып. 5, стр. 37.

⁷Н. Никольский. КириллонБелозе-рский монастырь (1397—1625 гг.), т. 1, вып. И. СПб., 1910, стр. 257—258.

четь, значительно меньшего объема. Дано и соотношение этих мер. Новая московская четверть в 8 четвериков вмещала 2 осьмины, или 4 полуось- мины, а местная, новгородская, как видно, только 3 полуосьмины, или 6 четвериков. Жалоба стрельцов была признана правильной, «и по его-де великого государя указу... велено давати хлебное жалованье по вся годы против московския таможенный орленыя меры, за шесть четвериков — четверть» ¹. И тут, стало быть, подтверждается то же соотношение между новой московской четвертью и старой новгородской — 4:3 = 1,33, какое было узаконено еще в грамоте 1566 г. на Белоозеро.

Все эти факты доказывают, что унификация мер, предпринятая Иваном IV, в масштабе всего Московского государства началась не позже 1550 г. В этом можно вполне согласиться с выводами И. И. Смирнова². Но, конечно, и после этого года наряду с новой московской казенной четвертью еще долго бытовала в разных местах и старая и разные другие. В частности, в отдаленное Верхотурье новая «казенная медяная осьмина», в которую дают хлебное жалованье «на Москве и в иных городех», послана только в 1599 г. ³А в 1624 г. снова подтверждается решение «во всех городех Московского государства учините меры меденыя, ровно против нынешния московския меры, какова мера ныне на Москве сделана под гребло» ⁴. Рассылались новые меры на места в 1679 г. Но и позже в Сибири еще долго бытовала старая «четырехпудная» четверть. В Илимском воеводстве, по свидетельству В. Шерстобоева, «восьмипудовая» четь в 8 четвериков сменила старую «четырехпудовую» только с 80-х годов XVII в.⁵ До Якутки новая мера «в московскую осмипудную четверть» докатилась, по-видимому, лишь к 1691—1693 гг.⁶ Но узаконенной эту новую казенную четверть следует считать все же не со второй половины XVII в. и даже не с 1624 г., а с первой же о ней грамоты 1550 г.

Других указных мер за XVI-—XVII вв. нам неизвестно.

* * *

Однако имеются попытай вместо этой «осьмипудовой» указной четверти, пришедшей на смену старой — четырехпудовой, установить иное удвоение этой меры по весу — с 3 до 6 пудов⁷.

Из советских историков идею о шесгапудовой четверти как основной узаконенной единице измерения объема сыпучих тел в XVII в. выдвинул

Н. В. Устюгов, а затем ее поддержали JI. В. Черепнин и др.⁸ Но шести- пудовый вес этой четверти подтверждается Устюговым только ссылкой на сильно устаревшее исследование Никитского 1894 г. А у Никитского на стр. 5 его статьи мы находим о московской удвоенной четверти лишь обещание: «Как мы увидим впоследствии, позднейшая четверть равнялась для ржи 6 московским пудам»... Отсюда он тут же заключает, что старая четверть до удвоения весила 3 пуда или несколько больше — пред

¹ «Дополнения к Актам историческим», т. VI, стр. 210; А. И. Никитский. Указ соч стр. 22.

² И. Й. Смирнов. К вопросу о мерах...—«Ученые записки ЛГУ». Серия историческая, вып. 5, стр 24.

³ «Акты исторические», т. II, № 27. СПб., 1841₇ сгр. 25.

⁴ ААЭ, т. III, № 151. СПб., 1836, стр. 217.

s в Н Шерстобоев. Илимская пашня, т. 1. Иркутск, 1949^ стр. 168. Фактически Ставая четь в 4 четверика весила в Илимске до 4 пудов 23 фунтов.

™В И Шупков. Меры сыпучих тел в Сибири XVII в.-Сб. «Академику Бо- рису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия». М., 1962, стр.

⁷ И. В. У с т ю г о в. Очерк древнерусской метрологии — «Исторические запис-

^КИ8,8¹Н.⁶В^№У¹стюг^Ъо1 Очерк древнерусской метрологии,- Исторические записки» isft 10 стп 313* Л. В. Черепнин. Русская метрология. М., 1944, стр. 42, 66, 67; В. И. Ш у н к о в. Меры сыпучих тел...— Сб. «Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия», стр. 167.

2 С. г. Струмилин * ^

положительно З'/г пуда. Однако «впоследствии», на стр. И, без всяких новых обоснований такого веса Никитский пишет: «Так как нам уже известно, что московская четверть XVI в. содержала в себе по весу З'/г московских пуда, то коробья, как вдвое большая величина, должна заключать в себе таких пудов целых семь». Такую аргументацию нельзя признать убедительной. А в дальнейшем, приравняв эту коробью (1588 г.) уже четырем четвертям, или 16 четверикам, он уже и старую четверть в четыре четверика определяет вместо З'/г в 1% пуда, а четверик — в ⁷/ie пуда, или 177а фунта ‘.

Все это явно противоречит конкретным свидетельствам о размерах старой и новой четверти Флетчера и Кильбургера, показания которых совершенно напрасно игнорируются Никитским. Вместе с тем при удвоении четверти по объему, по весу ржи она у Никитского возрастает с 1³/₄ пуда, или 70 фунтов, до 6 пудов, или 240 фунтов, т. е. в 3,43 раза. Явление заведомо ничем не объяснимое и не оправданное.

Несомненно, что в Московской Руси XVI—XVII вв. имели хождение весьма многоразличные меры, именуемые четвертью: боярские и торговые, таможенные и государевы казенные, приимочные и отдаточные, с насыпью верхом и под гребло. В их числе бытовали четверти и в 6 четвериков весом около шести пудов ржи. Но никто не установил, что именно шестипудовая четверть была узаконенной, официальной мерой. И, в частности, сам Никитский утверждает, что в качестве той меры, какой взимались все хлебные доходы государства, «казенная мера была совершенно тождественна с таможенною, содержала одинаковое количество четвериков, т. е. полных восемь» ². Значит, полная казенная четверть в 8 четвериков весила не менее 8 пудов. Но наряду с такой полной четвертью, известной под именем «приимочной», практика феодальной эпохи знала и другие, неполные четверти разной величины, именуемые «отда- точными».

Корни этой практики освещаются методами феодальной эксплуатации крестьянства, вынужденного в неурожайные годы слишком часто прибегать к семенным и продовольственным хлебным ссудам у своих помещиков. Узаконенной нормой ссудного процента в XV—XVI вв. были по формуле «как идет в людех, на пять-шестой» 20% ³. Но в хлебных ссудах эта норма повышалась до 25% ⁴ и много выше (до 100%). Для этого существовали разные меры. Хлебные ссуды и хлебное жалованье людям измерялись феодалами в урезанную «отдаточную» меру «вровно», а возврат ссуд, посопный хлеб, которым облагались крестьяне, а также все хлебные доходы царской казны взимались в полную «приимочную» меру с верхи. По аналогии с ссудами 'и всякие другие хозяйственны© затраты, например на семена в собственном хозяйстве, учитывались в отдаточную меру, а поступления, например умолот урожая, приходовались в приимочную меру. И эта двойная бухгалтерия вполне устраивала феодалов.

Отношение приимочной четверти к отдаточной, как и аппетиты крепостников, не были постоянными. Но менялись при этом обычно лишь отдаточные меры. В практике казенных операций с хлебом чаще всего встречаемся с отношением этих мер по числу четвериков, равным 8 : 6 с обычным уточнением, что в приимочной мере восемь четвериков, а в отдаточной — шесть. Но нужно еще учесть «верхи», с которыми насыпа

¹ А. И. Никитский. Указ. соч., стр. 11.

² Там же, стр. 22. В качестве торговой меры таможенная четверть обычно превышала казенную, иногда даже в несколько раз. Например( в 1620 г. казной было закуплено на корм ратным людям в Брянске 250 четвертей «в таможенную меру», равных в пересчете 906¹/* четвертям «в казенную приимочную меру», или 1093³/* четвертям «отдаточной» меры (И. Н. Миклашевский. Указ. соч., стр. 229).

³ «Акты юридические», № 243, 244, 245, стр. 264—265.

⁴ «А рост нам давати па четыре пятое зерно» («Акты юридические», № 230, стр. 262).

лись приимочные меры. Например, из «Росписи государева десятинного хлеба» на Ельце за 1624/25 г. впдно, что 443 чети «в государеву приимочную меру, четь в 8 четвериков с верхи» составили 701,5 чети «в отдаточ- ную меру, четь в шесть четвериков вровно» '. За счет верхов отношение

8 : 6 возрастает уж до 9,5 : 6 = 1,59. В том же 1624/25 г. в новгородском крае воевода Ромодановский собрал за год вместо денег хлеба 1909 четей ржи «в приимочную меру». А в отдаточную меру того хлеба оказалось 3818 четвертей, т. е. ровно вдвое больше, что соответствует уже отношению 8:4, или 2:1. А в 1659 г. другой новгородский воевода, Куракин, установил у себя еще более жесткое отношение: 8 : 3, или 2,67 : 1, пользуясь при раздаче хлебного жалованья «раздаточной четвертью» в три четверика ².

Но если отдаточные меры могли изменяться даже по произволу разных воевод, то ни одну из них нельзя признать указной, общегосударственной. В том числе не может быть признана указной и та отдаточная четверть в 6 четвериков весом около 6 пудов, которую принимают за норму для XVI—XVII вв. Н. В. Устюгов и др., тем более что со временем разные «отдаточные» меры отпали, а указная «казенная четверть» в 8 четвериков в качестве единственной официально признанной меры сыпучих тел дожила до наших дней.

# * *

В качестве мер емкости жидких тел в царской России дожило до XX в. казенное ведро с подразделениями на 4 четверти, 10 кружек, 20 бутылок (водки), 100 чарок, или 200 шкаликов. Оно вмещало 30 фунтов, или 12,3 л, воды. Были в ходу и бочки емкостью до 40 ведер вина, но они, употребляясь в качестве тары, не входили в систему мер.

В XVII в. бытовали различные ведра. Так, например, в 1621 г. царское жалованье сибирскому архиепископу в 100 ведер вина на год измерялось дворцовым заорленым ведром в 12 кружек³. Известно также, что ведро (олифы) в 1667 г. содержало 12 кружек по 20 чарок, причем такая кружка вмещала «по весу три фунта», а ведро в 12 кружек — 36 фунтов⁴. Можно еще указать, что 107г ведра в такое «дворцовое приимочное орле- ное ведро» равнялись 16 «измайловским» ведрам в дворцовом селе Измайлове⁵. И если дворцовое ведро вмещало 12 кружек, то «измайловское» содержало лишь 8 кружек, будучи раза в полтора меньше. Такое же ведро в 8 братин, или кружек, в торговле вином и пивом бытовало в Москве 1674 г., по свидетельству Кильбургера ^б. О том же, по-видимому, торговом ведре свидетельствовал и Павел Алеппский, побывавший в Москве еще в 1656 г., утверждая, что «ведро содержит около 8 стамбульских ок», а пуд равняется 13 таким окам⁷. Слово «око», заимствованное у татар, находим и в «Толковом словаре» Даля в значении «вес в три фунта». В таком случае торговое ведро и в 1656 г. вмещало 8 трехфунтовых кружек, а в общем не менее 24—25 фунтов воды.

¹ «Акты юридические», Белгородского стола, столбцы № 3931; И. И. Миклашевский. Указ. соч., стр. 228.

² Н. В. Устюгов. Очерк древнерусской метрологии.— «Исторические записки», 1946, № 19, стр. 329, 330.

³ Там же, стр. 342.

⁴ «Материалы для истории русской иконописи», собранные Иваном Забелиным.— «Временник Московского общества истории и древностей российских», кн. 7. М.,

⁵ Иван Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст., ч. 1. М., 1918, стр. 565.

⁶ Б. Г. Курц. Указ. соч., стр. 117, 527.

⁷ Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, кн. 3, стр. 79 («Чтения в Обществе истории и древностей российских...», кн. 4,1898, стр. 13, 56—57).

Но указом 1652 г. вводится в употребление еще одно ведро для продажи казенных «питей» в 10 кружек по 10 чарок, причем эти новые чарки велено делать каждую в три старых. Эти казенные ведра, известные также под именем «государевых восьмивершковых», получили широкое распространение. В частнооти, в 1673 г. казенное ведро пива и в Киеве содержало 10 кружек по 10 чарок, или ковшей *. Такое ведро, в 8 вершков высоты и 47г—5 вершков в диаметре, по рассчету должно вмещать около

30 фунтов воды, или 10 кружек по 3 фунта. И, стало быть, по своим размерам оно ничем не отличается от того казенного ведра в 10 кружек по 10 чарок, какое дожило в царской России вплоть до революции.

В результате получаем для XVII в. такие размеры ведра: 1-й — Дворцовое в 12 кружек, вместимостью в 36 фунтов воды, 2-й — Казенное в 10 кружек, вместимостью в 30 фунтов воды и 3-й — Торговое в 8 кружек, вместимостью в 24 фунта воды.

Последнее из них было, по-видимому, наиболее ходовым в частнохозяйственном быту и в торговле.

Ведро на Руси как мера емкости известно с древнейших времен и упоминается впервые в Лаврентьевской летопнсп еще под 997 г. Но о вместимости этих древнейших ведер достоверных данных до пас не дошло. Во всяком случае соображения Прозоровского, по которым и древнейшее ведро вмещало 24 фунта воды, нуждаются еще в подтверждении.

* * *

О вместимости бочек XVI—XVII столетий можно привести следующие данные. «Торговая книга» 1575—1610 гг. различает смоленскую бочку и бочку-селедовку, служившую тарой не только для рыбных товаров, но и для солонины, пшеницы, семенного масла и других товаров. «Бочка-селедовка — по «Торговой книге» —чают 8 пудов будет», а в «смоленской бочке — полторы селедовки». Бочку-селедовку соленого мяса говяжьего рекомендовалось в этой книге «продати по 2 рубля».

В торговой практике того же времени, судя по закупкам монахов Бело- эерского монастыря, церковное вино закупали бочками по 15 ведер (1582 г.), масло конопляное — бочками в 12 ведер (1582 и 1606 гг.) и в 18 ведер (в 1726 г.) ². Но наряду с этим отмечены также покупки семенного масла на вес: одной бочки в 7 пудов (1606 г.) и двух бочек в 1874 пуда, т.* е. по 9 пудов весом (1607 г.). Если их вместимость определять торговым ведром в 8 кружек, или 24 фунта, то емкость более легкой из них составит около 12, а более тяжелой — пе менее 15 ведер. Бочками же в огромпом числе закупалась в монастырь рыба, но ни вес, ни объем их не указан. Возможно, что эти рыбные бочки приближались по своему объему к бочкам-селедовкам. В подтверждение этого мояшо сослаться на такие факты. В декабре 1581 г. монахи купили 2 воза рыбы — 400 щук и 100 лещиков за 4 руб. Воз сена у них считался в 20 пудов, но по зимнему пути с рыбой воз мог составить и до 25 пудов. В таком случае пуд такой рыбы стоит до 8 коп., а за бочку рыбы монахи в том же году платили от 40 до 68 коп. Значит, вес бочки с рыбой можно определить от 5 до 8 пудов, в среднем же по весу — до 6—7 пудов, а по вместимости — до 10 ведер торговых.

В 1606 г. монахи купили 22 бочки ржи по 65 коп. за бочку. Такая «бочка» обычно вмещала 4 старые четверти. Но цены ржи достигли (в 1607 г.) уже 33 коп. за четверть. Таких четвертей при цене бочки в 65 коп. могло в нее войти не больше двух. Говрря иначе, это были уже

¹ Н. В. Устюгов. Очерк древнерусской метрология.— «Исторические записки», 1946, № 19, стр. 341—343.

² Н. Никольский. Указ. соч., стр. ОСХ.П, OLVIII, 248.

новые (удвоенные) четверти, емкостью до 210 л. И «бочка» в две такие четверти вмещала до 1000 фунтов воды, или около 40 ведер торговых¹. И в Петровскую эпоху у помещиков находим «бочки сороковые» — и с вином, и с хлебом емкостью «четверти в две». Четверть этой эпохи заведомо вмещала до 210 л воды, и, стало быть, считая по 40 ведер в бочке, каждое ведро вмещало около 24—25 фунтов².

В Новгородской области на грани XV—XVI вв. по писцовым книгам также известны были бочки с вином в 15 ведер и пивные — в 10 ведер, пли 4 «насадки» по 2,5 ведра.

В XIV в. пользовалась еще известностью бочка меду весом 10 пудов. Учитывая удельный вес меда (1,416), вместимость такой бочки опредё- лялась в 116 л, или до 12 ведер по восьми кружек.

Можно еще упомянуть единицу объема «ласт», которая, по «Торговой книге», равнялась 12 бочкам по 6 пудов, или 72 пудам. По-видимому, ластами измерялась вместимость кораблей. В Пскове ласт соли весил от 12 до 14 берковцев. Удельный вес сухой соли не выше 2,17, но соль гигроскопична и за счет всегдашней влажности удельный вес ее заметно колеблется. Поэтому можно думать, что ласт «Торговой книги» в 12 бочек по 6 пудов вмещал 72 пуда воды. В таком случае вместимость каждой из них составляла ровно 10 торговых ведер по 24 фунта.

Таким образом, мы находим в обиходе XVI—XVII вв. бочки в 10, 12,

15 и 40 ведер. Самые крупные из них могли вместить старую кадь, или оков, в 16 четвериков ржи, бочка в 10 ведер, стало быть, вмещала одну московскую четверть в 4 четверика. «Смоленская бочка» в 15 ведер соответствовала при этом емкости новгородской старой четверти в 6 четвериков. Бочки в 12 ведер встречаются реже и, по-видимому, не связаны с системой хлебных мер.

3. МЕРЫ ВЕСА

Общепринятыми мерами веса в России XX в., как известно, были: берковец в 10 пудов, пуд в 40 фунтов, фунт в 32 лота, или 96 золотников, и золотник, равный 96 долям. Один пуд равнялся при этом 16,38 кг, а фунт —409,51 г.

В XVII в. мы находим те же берковцы по 10 пудов и пуды в 40 фунтов, но вес их в разных областях страны еще заметно колеблется.

Например, новгородский берковец, по Кильбургеру, был меньше московского на 8 фунтов 72 золотника, а Псковский — на 10 фунтов 32 золотника. Карамзин и Ключевский находили к тому же, что московский пуд был больше того, который дошел до нашего времени в 16,38 кг на */б его веса. Но это последнее мнение не подтвердилось фактами.

В Музее истории и реконструкции Москвы хранится несколько гирь, найденных в Москве на территории Зарядья, возле деревянного подполья XV—XVI вв., во время раскопок 1949—1951 гг. Датируются они не позднее XVII в. Все эти гири железные, кованые, по форме напоминают усеченную пирамиду и снабжены коваными же ручками. Одна из них (по описи № 223), клейменая двуглавым орлом, отличается от других и числом граней (четыре вместо шести) и представляет для нас особый интерес — как «орленый», т. е. образцовый, экземпляр казенной меры веса. По любезному сообщению директора музея М. Г. Рабиновича, эта 10-фун- товая гиря до реставрации весила 4150 г, а после реставрации — около 4000 г. Трудно сказать, каков был в точности начальный вес этой гири.

¹ Кстати, в числе тары, закупленной монастырем, значится и одна «вересовая бочка в 40 ведер». Она стоила 7 алтын 2 деньги, в то время как «рыбные бочки» обходились по 10 денег и дешевле.

² «Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства первой четверти XVIII в.». М., 1951, стр. 208, 330, 351.

Но во всяком случае он очень мало отличался от нормы XIX—XX вв. в 4095 г и никак не подтверждает мнения Ключевского о том, что московский пуд XVII в. превышал эту норму на 16,7%.

В том же музее три другие 10-фунтовые кованые гири без орла той же находки показали вес около 4200 г, а еще две другие, уже не кованые, а литые, датируемые XVII в., весили: одна, большая, 20 фунтовая,— 8000 г, другая, малая, 5-фунтовая,— 1975 г, т. е. с отклонением уже не вверх, а вниз от норм XX в. Однако техника изготовления кованых и литых гирь такого веса в XVII—XVIII вв., по-видимому, не гарантировала точности свыше 2—3% от заданной нормы. Гораздо точнее требовались меры веса для взвешивания серебра и золота и в монетном деле, где счет шел не на берковцы и пуды, а на фунты и золотники. И эти меры оказались наиболее устойчивыми во времени.

В «Торговой книге», относящейся к XVI в., берковец тоже равен 10 пудам по 40 фунтов. Но в этом памятпико сохранилось еще указание на древнерусскую меру — весовую гривну. И при этом уясняется, что новая единица веса «фунт», несмотря на его немецкое название, ровно ничем не отличался от старорусской «большой гривенки» в 96 золотников. «Торговая книга» отмечает хождение на Руси и таких единиц веса, как западная литра в 72 золотника и «старый бухарский ансырь» в 128 золотников, пришедший с Востока. И все они соизмеряются одним и тем же золотником. Этим эталоном взвешивались наиболее драгоценные денежные металлы. Его вес получил поэтому свое отражение в денежной системе всех времен — и в отдельных монетах, например в «златницах» киевского князя Владимира, и в «монетной стопе» позднейших московских государей, столь часто облегчавших вес своих денег. Как видно, даже царственные фальшивомонетчики нуждались в твердом измерителе для учета эффективности своих сомнительных финансовых операций. И, как это показал в своей монографии о русском весе И. И. Кауфман, золотник оказался наиболее устойчивым измерителем в нашей системе мер и веса.

Впрочем, мера точности и здесь, в определении веса залотых монет, известных под именем «златниц», не так уж велика в соответствии с уровнем техники X—XI вв. в Киевской Руси. Из 8 уцелевших золотых монет этого времени, описанных гр. И. Толстым, одна весила 90 долей, одна — 92 доли, три — по 97 и три — по 99 долей. В среднем это дает

96,25 долей, т. е. почти совпадает с точным весом золотника (в 96 долей), но с колебаниями в целых 10%

Золотник X в. дожил без всяких заметных пертурбаций в качестве единицы веса не только до XVI—XVII, но и до XX в. Это подтверждается и археологией и нумизматикой, т. е. вполне осязательными и убедительными фактами. А вместе с тем остались в основном неизменными и все другие связанные с «золотником» единицы веса. Тем самым облегчается задача соизмерения в неизменных единицах веса и всех прочих, более изменчивых, измерителей емкости, площадей — через нормы высева — и других мер.

¹ И. И. Кауфман. Русский вес, его развитие и происхождение в связи с историек) русских денежных систем с древнейших времен. СПб., 1906, стр. 84—85.

II. ОПЛАТА ТРУДА В РОССИИ ¹

стория труда в России стала привлекать к себе внимание исследо-
вателей только после Октябрьской революции и до сих пор не мо-

жет похвастаться большими достижениями. Особенно слабо разработан
древнейший период. А между тем при изучении динамики зарплаты и
производительности труда ограничиться лишь вполне освещенным стати-
стически периодом за два-три последних десятилетия совершенно невоз-
можно. Лишь оперируя большими периодами в сотни лет, можно выявить
закономерности исторического значения, очищенные от случайных коле-
баний конъюнктурного характера.

Не располагая временем для большого исторического исследования в этой области, мы все же хотели бы привлечь несколько крайне показательных фактов и цифр из нашей исторической древности для сопоставления их с показателями современности. Вступая в социалистический этап хозяйственного развития, мы прежде всего должны дать себе отчет, какую эволюцию проделал уровень оплаты и производительности труда за весь период капиталистического развития России, т. е. примерно с XVII в. до Октябрьской революции. Но не худо заглянуть хотя бы мельком и в докапиталистический период «простого товарного производства», поскольку он поддается освещению дошедшими до нас весьма скудными историческими памятниками, начиная с «Русской Правды» (X—XII вв.).

Никакого непрерывного динамического ряда за такой большой период мы, к сожалению, получить не можем. Но, ограничиваясь даже только двумя крайними опорными пунктами в прошлом (XII и XVII вв.), мы получим достаточную картину тех сдвигов в области экономики труда, какие имели место на протяжении целых эпох — докапиталистического и капиталистического развития нашей страны.

Начнем с эпохи «Русской Правды».

1. ЭПОХА «РУССКОЙ ПРАВДЫ»

В X—XII вв. на Руси господствующим был, конечно, натуральный уклад хозяйства. Все производилось для себя и лишь избытки поступали в продажу. Однако в городах мы уже в эти века наблюдаем широкое развитие торговли и ремесла. А для торговли требовались и платежные средства. В древнейшее время на Руси таким общепринятым средством платежа, или деньгами, служил скот, а затем «куны», т. е. куньи, собольи и беличьи меха. Могли, конечно, в роли денег выступать и другие достаточно распространенные и однородные потребительные ценности. Например, у некоторых славян роль денег в древности выполняло и полотно, или по древнеславянски «платно» (ср. русское плат, платок), откуда филологи определяют и происхождение слов «платить», «уплата» и т. д. Слова эти весьма древние, ибо мы их находим в языке чуть ли не всех западных

¹ «Плановое хозяйство», 1930, № 4, 7—8.

и восточных славян. Но в X—XI вв. на Руси наряду с кунами имели уже хождение в роли денег и слитки серебра и монеты своей и чужеземной чеканки, свидетельствующие о развитии здесь не только внутренней, но и оживленной международной торговли. Использовался здесь уже и паем- ный труд.

Некоторые виды ремесленного труда, например строителей, мы находим уже в XI в. организованными в производственные артели. В «Сказании о Борисе и Глебе» кн. Изяслав (1054—1078 гг.), желая построить церковь, призывает для этого «старейшину древоделям», а старейшина, договорившись с князем, «собра вся сущая под ним древоделя» и строит с ними заказанную церковь *.

Эти ремесленники (древяные здатели, древоделы, плотники, городни- ки, мостяики и т. п.) уже в то время работали по найму. И до нас дошли вполне определенные указания о нормах оплаты их труда.

По сохранившемуся историческому преданию, когда Ярослав Мудрый (жил до 1054 г.) решил строить Георгиевскую церковь в Киеве (около 1051 г.), то в начале он не нашел достаточно строителей.

Князь спросил: отчего мало делателей? Ему ответили: люди боятся, что лишены будут платы. Тогда князь приказал возить куны на телегах к месту стройки и объявить на торгу, что каждый получит «за труд по ногате на день» ².

Этот рассказ не оставляет сомнений, что дело здесь шло о вольном поденном найме ³.

Однако тому же веку были известны и сдельные формы оплаты наемного труда.

В «Русской Правде», открытой под 1016 г., мы находим такое место. За статьей «О поконе вирном», определяющей, сколько вирнику следовало взять деньгами и натурой при исполнении своих обязанностей, следует ссылка: «То ти урок Ярославль». А за ней читаем: «А сей урок мостьни- ком: аще помостивше мост, взяти от дела ногата, а от городници ногата» ⁴.

За крайней лаконичностью этой древнейшей редакции не сразу ясно, что здесь дело идет о норме оплаты дневного урока мостника. Но в сопоставлении с вышеприведенным распоряжением того же Ярослава об оплате строителей Георгиевской церкви в Киеве по ногате в день видно, что это отнюдь не случайная для того времени норма.

В другой более пространной, редакции «Русской Правды» определяется и самый размер сдельного урока мостника: «Мостникоу, помостившу мост взяти емоу от дела, от 10 локоть, по яогате»⁵. Таким образом, за одну ногату в день нужно было замостить 10 локтей, т. е. примерно около 6,35 аршина помоста⁶. Такая же часть, или звено, в строительстве деревянных городских стен называлась, по-видимому, городней. В связи с этим еще в одной редакции той же статьи читаем: «А се мостьникоу оуроци: помостивъше мост, взяти от 10 локоть по ногате; аже починить моста ветхого, то колико городень починить, то взяти емоу по куне от городне; а мостьникоу ехати самомоу с отроком на двоу коню, взяти 4 лоукна овса на неделю, а ести что можета» (Синодальный список) ⁷.

¹ Н. Аристов. Промышленность древней Руси. СПб., 1866, стр. 87.

² Макарий. История русской церкви, т. 1, СПб., 1868, гл. II, стр. 67.

³ За ногату в те времена можно было купить барана, а в 1913 г. за барана платили 6 р. 40 к. золотом при среднем поденном заработке московских строителей (плотников) не свыше 1 р. 73 к.

⁴ См. В. Сергеевич. «Русская правда» в четырех редакциях, по Археографическому списку, ст. 25. СПб., 1904, стр. 7. ;

⁵ Карамзинский список, ст. 97; «Правда Русская»; т. 1. М.— JI., 1940, стр. 359,

386.

⁶ Старинный русский локоть составлял около 10²/з вершка (см. «Торговую книгу» (1575—1610 гг.). СПб., 1851, стр. 12). 2 аршина равны 3 локтям.

⁷ «Правда Русская», т. 1, стр. 132.

Если, стало быть, за новый мост платили по ногате от каждой городни, то 8а починку старого — только по куне, т. е. по 0,4 ногаты. Очевидно, за день починить можно было две-три городни. Здесь важно, однако, отметить, что на эту работу приходилось выходить конному (для доставки бревен к месту работы) и что сверх денежной платы мостнику и его лошади в этом случае полагался бесплатный прокорм в течение всей работы. О том, что именно входило в содержание кормовой доли ремесленника тех времен, можно судить по следующей статье «Русской Правды» того же Синодального списка.

«А се оурочи городникоу: закладаюче городьня, куна взяти, а кончавши ногата; а за корм и за вологу, и за мясо, и за рыбы — 7 коун на неделю, 7 хлебов, 7 оубороков пшена, 7 лоукон овса на 4 кони, имати же омоу донеле город съроубять, а солодоу дадять емоу одиноу 10 лоукон» '.

Городник выезжал на работу, судя по числу коней, по-видимому, сам- четверт. За каждую городню (или звено городской стены) деньгами он получал 1 ногату и 1 куну, т. е. по 3,5 куны, а сверх того на прокорм деньгами или натурой: хлеб, мясо, рыбу, пшено и солод (на пиво или брагу). Паек довольно обильный.

Для оценки простого сельского труда в «Русской Правде» имеется только одно указание в статье «О сиротьем вырятьке» по Карамзинскому списку². Из этой статьи явствует, что батрачка в деревне получала в XIIв. по гривне кун на лето, на хозяйских харчах и прочем содержании, разумеется ³.

Все эти скудные сведения не говорят нам еще ровно ничего об уровне жизни наемника той эпохи, пока нам неизвестна покупательная сила денежной единицы времен «Русской Правды».

* * *

В древней Руси понятие «гривна» употреблялось в качестве названий единицы веса (гривна золота, гривна серебра) и в качестве денежной единицы (гривна кунами). До сих пор среди исследователей нет полного единства в определении точного значения этой единицы.

В качестве единицы веса, по Кауфману, наша гривна ведет свое начало через Арабский Восток от древневавилонской мины⁴. Эта единица монетного веса, т. е. древняя мина, а затем иракский ротль определяется в 409,32 г, т. е. почти в точности равняется современному русскому фунту (409,51 г) ⁵. Кроме того, мы знаем, что из ротля чеканилось 96 арабских золотых динаров, которые, как видно из содержания многих южнорусских кладов, хорошо были известны домонгольской Руси. Вместе с тем сохранившиеся русские золотые монеты Владимира и Ярослава Мудрого (до 1054 г.) по своему весу не отличаются от арабских динаров. От этих «золотых», или «златниц», очевидно, и ведет свое начало наш золотник, составляющий ¹ /эе фунта. В связи с этим Кауфман полагает, что древняя гривна в качестве весовой единицы уже в домонгольский период равнялась нынешним 96 золотникам и, стало быть, является прямой родоначальницей современного русского фунта.

¹ «Правда Русская», т. 1, стр. 132.

^а «А женка с дчершо, тем страды на 12 лет, по гривне на лето, 20 гривен и

4 гривны кунами» («Правда Русская», т. 1, стр. 354).

³ На 1 гривну кун, или 20 ногат, можно было купить 20 баранов. По ценам 1913 г. это составит 128 руб. золотом. В царской России за 1910 г. батрачка получала, на хозяйских харчах, за год до 58 руб., т. е. едва 45% нормы XI—XII вв.

* И. И. Кауфман. Русский вес, его развитие и происхождение в связи с исто- рпею русских денежных систем с древнейших времен. СПб., 1906, стр. 62—63, 82, S3, 90-91. „

⁵ Известны также в Малой Азии «золотая» лидийская мииа в 410 г и в Риме большая — в 544 г (128 золотников).

Однако не следует забывать, что древняя мина в 96 золотников, или динаров, употреблялась только для взвешивания золота. Для взвешивания более дешевого серебра на Востоке употреблялась более крупная мина в 128 золотников, из которой чеканилось 192 серебряпых диргема в ²/з золотника каждый. К этому можно добавить, что и на Руси серебро Владимира «Святого» и Святополка Окаянного (умер в 1112 г.) чеканилось, по образцу диргем, в ²/з золотника ¹. А из «Торговой кпиги» 1575— 1610 гг. (СПб, 1851) узнаем, кстати, что у нас на Руси имели хождение тоже две различные единицы веса: старый, «бухарский ансырь» в ⁴/з фунта, или 128 золотников, и «нынешний», равный современному фунту в 96 золотников, или 409,5 г.

Восточное происхождение этих едипиц веса ясно уже из их названия, а весовое выражение (96 и 128 золотников) вполне тождественно с тем, что нам известпо о весе различных разновидностей древней мины. Весьма вероятпо поэтому, что и в домонгольской Руси были известны одновременно две гривны: гривна серебра — в 192 серебреника (диргемы) и гривна золота в 96 златниц (динаров), отнюдь не равные друг другу, несмотря па их одноименность. А затем одна пз них постепенно вышла из употребления («старый ансырь» «Торговой книги»), а другая дошла до наших дней под немецким названием фунта².

В денежном значении гривпа, по-видимому, всегда была только счетной единицей, ибо столь крупных монет ни в золоте, ни в серебре до нас не дошло. В качестве же счетной единицы домонгольская гривна кунной системы определяется нами па основе следующих фактов. В эпоху «Русской Правды» фактическое обращение в роли ходячей монеты имели, по-видимому, еще и куньи меха — ногата и резана. На одну гривну кунами считалось 20 ногат, или 50 резап. Меновое значение гривны кун и в наиболее ранних и в позднейших списках «Русской Правды», по-видимому, везде одно и то Hte. Во всех исправных ее списках гривна приравнивается по таксе 1 волу, или 10 телятам, или 20 баранам и т. д. Точно так ate постоянной величиной по всем спискам является и стоимость ногаты («а за боран ногата»). Что же касается куны, то в более древних списках (Академический и Археографический) куна расценивается в '/25 долю гривны кун, а в новейших (Синодальный, Троицкий, Карамзин- ский, Оболенского и т. п.) купа обесценивается вдвое и повсюду замещает собою резану, которая, как известно из других источников, начиная с XIII в. вовсе выходит из употребления. Отсюда заключаем, что вначале гривпа кун делилась на 25 кун и лишь вследствие обесценения последних вдвое стала к XII в. равняться 50 кунам³.

Таким образом, в X—XI вв. гривна кун равнялась 20 ногатам, 25 кунам, или 50 резанам. Куны, как явствует уже из их названия, представляли, по-видимому, первоначально шкурки куниц, выполнявшие в древности назначение ходячей монеты. Но со временем слово «куна» стало употребляться в более общем смысле денежной единицы, и в качестве таковой могла выражаться и в шкурках разных зверей, и в серебре. В отношении происхождения слов «ногата» и «резана» до сих пор нет общепринятого объяснения. Одпако нам кажется, что достаточно оба эти термина

¹ И. И. Кауфман. Русский вес..., стр. 86—87. 103 серебреника Владимира весят 6525 долей по 63,35 доли каждый; 28 монет Святополка дают средний вес 63,5 доли, т. е. почти ²/з золотника.

² Мнение Прозоровского, Ключевского и др., которые определяют фунт XVI— XVII вв. в 1'12 нынешних золотников, мы считав^ опровергнутым позднейшей работой И. И. Кауфмана.

³ Впрочем, у Н. Аристова («Промышленность древней Руси», стр. 233) есть указание, что и в XIII в. «новгородские куны были вдвое меньше смоленских»; та

ким образом, возможно, что различная расценка кун в разных списках объясняется различным их географическим происхождением, а не большей или меньшей древностью.

сопоставить друг с другом, чтобы найти искомое объяснение. И ногата и резана, на наш взгляд, выполняли свою роль денежных единиц в качестве звериных шкурок различной ценности. При этом «резаной» называлась неполноценная шкурка с обрезанными лапками, а «ногатой» — цельная шкурка со всеми ее конечностями. Один исследователь отверг последнюю догадку на том основании, что у соболей, куниц пли белок конечности называются лапками, а не ногами, и предпочел на этом основании рассматривать слово «ногата», как иностранное, заимствованное с Востока. Однако наши предки были не столь уж строги в области филологических тонкостейЛапкп соболиные и прочие они с совершенно спокойной совестью называли «ногами» и обрезали их обычно, искусно сшивая из лапок и т. п. обрезков целые меха для менее притязательных покупателей². Но именно поэтому отличать «резаную» шкуру от «ногатой» у них были все основания.

Наряду с пушниной уже с X в. у нас появляется в денежном обороте и серебряная монета. Спрашивается, какую же из вышеназванных денежных единиц представляли дошедшие до нас серебреники Владимира и Святополка, весившие около ²/з золотника? Мы принимаем их за резану, т. е. '/so долю гривны кун, откуда эта последняя определяется в 32 золотника.

В подтверждение сказанному приведем прежде всего свидетельство современника Ибн-Даста. В статье о болгарах, живших во времена путешествия Ибн-Даста (в начале X в.) на Волге, он пишет: «Главное богатство болгар составляет куний мех; Русь привозит к ним товары свои, как-то: меха собольи, горностаевые, беличьи и др. Чеканеной монеты своей нет у них. Звонкую монету заменяют им куньи меха. Каждый мех равняется в цене двум диргемам с половиною. Белые круглые диргемы приходят к ним из стран мусульманских, путем мены за их товары» ³. Итак, в начале X в. в меновой торговле с болгарами русские купцы расценивали куний мех в 2,5 серебряных диргем. Если это были, как надо думать, полноценные меха без всяких отрезов, т. е. ногаты, составлявшие 7го гривны кун, то последняя содержала 50 диргем. Но серебреники Владимира равнялись по весу диргему, или ²/з золотника. Значит, гривна кун X в. в 50 серебреников, или 20 ногат, весила (с лигатурой) около 33,3 золотника и содержала, по-видимому, не более 32 золотников чистого серебра⁴, т. е. 7з ныпешнего, или 74 старого фунта, известного еще в XVI в. под именем бухарского ансыря. Полноценная («ногатая») куна при этом оценивалась в 1,6 золотника серебра, а более дешевые куны (хребтовые, че- ревьи, «резаные» и пр.) — вначале в 1,28 золотника, а после обесценения вдвое — в 0,64 золотника серебра.

Этот вывод вполне подтверждается и следующим свидетельством памятников того времени. В договорах русских с греками — Олега от 911г. (ст. 5) и Игоря от 945 г. (ст. 14) — установлен тариф за побои или рану в 5 литр сребра «по закону русскому». Соответствующая статья «Русской Правды» (ст. 3 Академического списка) определяет этот тариф в русской валюте в 12 гривен. По вполне удостоверенным данным нумизматики,

¹ Так, например, Иван III в конце XV в. сообщал своей дочери Елене в Литву: «Приказывала ты еще, чтобы прислать тебе соболя черного с ногами передними п задними и с когтями; но смерды, которые соболей ловят, ноги у них отрезывают...» (С. М. Соловьев. История России, т. I—V. Изд. 3. СПб., стр. 1479).

² Кроме лапчатых на древнерусском рынке обращались также составные меха: пупковые, черевьи, хребтовые и т. д. (А. И. Никитский. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893, стр. 165).

³ «Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и Руси». Абу- Али-Ахмеда-Бен-Омар. Ибн-Даста. Изд. и перев. Д. А. Хвольсона. СПб., 1869, стр. 22—25, приведено у В. С. Передольского. Новгородские древности. Новгород, 1898, стр. 265.

⁴ Звонкая монета у нас еще в XVI в. чеканилась из серебра 92,5 пробы.

византийская литра и соответствующая ей римская либра тех времен равны 327,456 г, или Vs фунта, т. е. 77 нашим золотникам •. Отсюда 5 литр = = 385 золотникам, а одна гривна кун X в. = 385 : 12 = 32 золотникам, т. е. ровно 7з нынешнего фунта, или 74 старого ансыря ².

Сопоставляя «Русскую Правду» с новгородской Мирной грамотой 1195 г. и договором г. Смоленска с немецкими городами от 1229 г., мы можем установить далее следующие факты. Виры и продажи, известные нам по «Русской Правде», в договоре 1229 г. выражены в гривнах серебра, т. е. весом, а не монетою. При этом двойная вира «Русской Правды» за голову в 80 гривен кунами в договоре 1229 г. выражается суммой в 20 «гривен серебра», простая вира — в 40 гривен кун приравнивается 10 гривнам серебра, штраф за побои в 3 гривны кун оценивается здесь в «3 четверти серебра», или, по другой редакции, «без четверти гривна серебра» и т. д. Вполне понятно, что в торговых сношениях с иностранцами весовая гривна серебра была более подходящей едипицей счета, чем любая монетная, ибо в связи с широко распространенной порчей монеты в международных отношениях ее все равно принимали в уплату обычно только на вес. Но для нас важно установить из этих соотношений, что гривна серебра 1229 г. равнялась ровно четырем гривнам кун «Русской Правды» ³. Это соотношение подтверждается и вирами новгородской Мирпои грамоты 1195 г. Здесь тоже двойная вира выражается суммой в 20, а простая — в 10 гривен серебра, но наряду с этим в других статьях мы встречаемся здесь также с вирой в «40 гривен ветхими кунами» ⁴. Отсюда заключаем, что к концу XII в. денежный счет «Русской Правды» хотя и выходил из употребления, но отнюдь не был еще забыт.

Таким образом, можно считать, что в X—XII веках гривна кун «Русской Правды» в 32 золотника составляла не 7з, a ^XU весовой гривны серебра и, стало быть, тогдашняя гривна серебра весила на нашу нынешнюю меру не 96, а 128 золотников, или 545,7 г.

В XIII в. старая гривна кун в 32 золотника, по-видимому, уже вышла из употребления. В договоре Новгорода с немецкими городами 1270 г., дошедшем до нас только в древненемецком переводе, гривны именуются марками серебра и марками кун. Но из сопоставления с договорами 1195 и 1229 гг. легко установить, что весовая марка серебра 1270 г. во всех ви^ рах и продажах, известных нам по другим памятникам древнерусского права, в точности соответствует по значению гривне серебра 1195 и 1229 гг. Что же касается денежной марки 1270 г., или гривны кун, то она, судя по договору 1270 г., уже значительно легче древнейшей гривны куя и содержит в себе вместо 50 только 30 кун⁵. Из анализа разных статей этого договора можно вывести, что гривна чистого серебра в расчетах

¹ И. И. Кауфман. Русский вес..., стр. 71.

² Ср. у П. Мрочек-Дроздове к ого («Опыт исследования источников по вопросу о деньгах Русской Правды».— «Ученые записки Московского университета». Изд. юрид., вып. II. М., 1881, стр. 80) следующую догадку: «Найденные в 1826 г. в Киеве слитки в ‘/з (почти) фунта суть киевские гривны кун».

³ М. Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории .русского права, вып. I. Изд. 5. СПб., Киев, 1899, стр. 109, 112, 114, 115.

⁴ Там же, стр. 109—110. Первые указания на появление в обороте «новых кун» относятся еще к 1137 и 1224 гг. (П. Мрочек-Дроздовский. Опыт исследования...— «Ученые записки Московского университета», вып. II, стр. 24). Но возможно, что эти указания отмечают лишь время перехода от более крупной куны в 7м счетной гривны к более мелкой в '/so той оке гривны.

⁵ См., например, ст. IX договора 1270 г. и проекта, где доставка товаров от берега до немецкого двора расценивается в 15 кун, а от двора до берега — в половипу марки или гривны кун: И. Апдреевский. О договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, заключенном в 1270 году. СПб., 1855, стр. 26 и 27. Ср. также одно место из «Вопросов Кирика» (1130—1156) в списке XIII в., где одна служба за упокой оценивается в 6 кун, две — в 12 куп, а пять — в целую гривну («Па- мятпики древнерусского канонического права».— «Русская историческая библиотека», т. 6, ч. 1. Изд. 2. СПб., 1908, стр. 24).

Новгорода с немцами приравнивалась в это время примерно к 8 гривнам кун ^!. Но нужно учесть, что серебро принималось при этом на ве?с за скидкой на лигатуру². Достоинство тогдашних слитков было не выше 90-й пробы, и, значит, на гривну серебра в монете по весу шло не более

7,5 гривны кун. Именно такое определение мы и находим в одной позднейшей приписке к «Русской Правде» о штрафе за бесчестие: «А за бесчестную гривну золота... взяти емоу 50 гривен..., а за гривну сребра по- лосмы гривны» ³.

Эта приписка относится исследователями к • XIII в. Стало быть, с XTII в. гривна серебра (в 128 золотников) содержала уже не 4, а 7,5 гривны кун. Вес такой гривны с лигатурой мояшо определить в 128 : : 7,5 = 17,1 золотника⁴. Ногат, почти не изменивших своей ценности вплоть до XV в., эта гривна кун содержала в XIII в. только 10, а кун, как уте было указано выше,— 30⁵.

В XIV в. гривна кун терпит дальнейшее резкое снижение своего веса и значения. Под 1305 г. в Ипатьевской летописи значится: «Сице лях едии по гривне, се есть по десети грошей литовских». Таким образом, гривна кун к этому времени равнялась уже 7ю литовского рубля, который определяется Прозоровским в 82,5 золотника⁶. Отсюда гривна куя весила

8,25 золотника.

В XV в. кунная система денежного счета уже отмирает. По летописному известию, псковитяне в 1409 г., а новгородцы в 1410 г. «куны отложи- ша» и перешли к счету сначала на немецкие артутп, а с 1420 г.— на серебряные деньги собственной чеканки⁷. В Москве эти деньги вошли в употребление еще раньше, примерно с 1381 г., причем новая денежная система базировалась уже и на новой единице «низовского» веса, а именно на

¹ Из ст. XXIV и XXV договора 1270 г. видно, что за нанесенную рану плата составляла 1,5 марки серебра, а за побои —3 фердинга. По договору 1229 г. штраф за синюю или кровавую рапу составлял 1,5 гривны серебра, а за побои — ³/₄ гривны серебра. Отсюда один фердинг равен У* марки серебра. Из ст. 22 и 23 «Правды немецкого двора» XIII в. («Новгородские скры») видим, что летние гости платили «дапь» вдвое ниже зимних, откуда, сопоставляя ставки этой «дани», можно заключить, что один фердинг равен 2 маркам кун. Значит, гривна (марка) серебра = 4 фердингам = 8 гривнам (маркам) кун. (И. Андреевский. Указ. соч., стр. 34 и 53. На стр. 45 Андреевский приравнивает 1 марку серебра к 16 маркам кун, но ничем этого не подтверждает).

² В Смоленском договоре 1229 г. имелась об этом специальная оговорка: («точное серебро без 10 золотников, а взяти с веса») при весе гривны в 128 золотников 10 золотников лигатуры определяют 88,5 пробу. По анализам старых слитков серебра новгородских кладов эта проба определялась по-разному, но в средних пределах около 90-й пробы.

³ «Правда Русская», т. 1, стр. 362 (341, 391).

⁴ С этим выводом любопытно сопоставить следующее известие от 1653 г.: «По приказу диаков Серебряного ряду у Ивашки Максимова выменено пречистые богородицы Казанские серебряная чаканная гривна, что в Поместном приказе в киоте за решоткою, на прикладные на старые малые гривенки, а весом в старых гривенках было семнадцать золотников, да прибавлено вновь серебра к той же гривенке четыре золотника, по 2 алтына 3 денги за золотник» (А. А. Соколова и А. К. фон Мекк. Расходные книги и столпы поместного приказа (1626—1659 гг.), кн. 1. М., 1910, стр. 218). По-видимому, старые гривенки в 17 золотников, о которых эдесь идет речь, &то случайно уцелевшие гривны куп XIII в.; по сравнению с оолее древними гривнами в 32 золотника они, конечно, «малые».

⁵ А. И. Никитский. Указ. соч., стр. 103. При этом Никитский, принимая в ногате по-старому 2,5 куны, насчитывает их в гривне 25, но страницей ниже (стр. 104) сам приводит ссылку на договор с немцами 1269 г., где 15 кун приравнивается к У2 гривны, откуда денежная гривна XIII в. равна 30 кунам, а весовая — 30 X 7,5 — 225 кунам.

⁶ ПСРЛ, СПб., 1843, т. 2, стр. 227; Д. И. Прозоровский. Монета и вес в России до конца XVIII ст. СПб., 1865, стр. 291.

⁷ И И. Кауфман. Серебряный рубль в России от его возникновения до конца

XIX века. СПб., 1910, стр. 29; ПСРЛ, т. 3. СПб., 1841, т. 3, стр. 104—109 (1-я новгородская летопись).

«рублевой гривенке» в 48 золотников'. В Новгородских грамотах на бересте XIII в. денежный счет тоже волся уже наряду с гривнами кун в рублях и полтинах, причем в рубле, по-видимому, содержалось еще но

2 весовые гривенки серебра или 96 золотников². А соотношение между единицами той и другой системы к моменту их смены по «Паметн» 1494 г.

о том, «как торговали доселе новгородцы», определяется так: новая гривенка серебра в 48 золотников = 1 руб; = 15³/7 денежных гривен = 30⁶/₇ ногат = 108 кун = 216 денег³. Отсюда гривна куп начала XV в. = 2 ногатам = 7 куиам = 14 деньгам = 3,1 золотиика серебра. Ногата в

3,5 куны, или 1,55 золотника серебра, по своему значению в переводе на серебро почти не изменилась по сравнению с X—XII вв., когда она равнялась 1,6 золотника серебра. А куна, равная 2 деньгам, сравнялась по цене с белкой, т. е. заметно понизилась в своем значении со времен «Русской Правды».

* * *

Определив валютное значение различных денежных единиц древней Руси, перейдем теперь к установлению их покупательной силы в товарном выражении.

Обычно для учета покупательной силы денежной единицы в разное время наши историки хозяйства (Ключевский, Туган-Барановский и др.) довольствуются сопоставлением хлебных цен. К сожалению, хлебные цены подвержены наибольшим колебаниям в связи с колебаниями урожайности'и целым рядом иных привходящих обстоятельств. В частности, если речь идет о больших промежутках времени, то шаткость выводов получается в этой области уже по причине неустойчивости единицы измерения хлебов во времени и пространстве. В старину хлеба продавались не на вес, а на меру, причем эта мера (четверть) до XVI в. в Москве составляла всего около 4 нынешних четвериков, а в XVI в. она уже удвоилась: в Новгороде она была в полтора раза больше, чем в Москве, четверть в «приимочную меру» — 8 четвериков с верхом, а «в отдаточную меру» — 6 четвериков под гребло и т. д. Другими словами, в каждой области, каждом городе имелась своя мера или свои особенные способы измерения. Поэтому хлебными ценами вообще приходится пользоваться с большой осмотрительностью, проверяя хлебный индекс динамикой цен скота и других сродных товаров. Если же речь идет об уровне жизни, то хлебные цены в отрыве от других и подавно не могут служить сколько- нибудь точным мерилом его.

Хлебные цены в древнейших записях летописца мало показательны уже потому, что в летопись заносились по общему правилу исключительные цены особо голодных лет⁴. Кроме того, почти все записи этого рода относятся к Новгородской области, где обычно не хватало своего хлеба

¹ И. И. Кауфман. Серебряный рубль..., стр. 3, 13, 14, 19, 36. Наряду с рублевой гривенкой в 48 золотников существовала, по-видимому, уже с начала XIV в., если не раньше, и рублевая гривна в 96 золотников. О рублевой единице веса впервые говорится уже под 1316 г. Быть может, именно на этой единице низовского веса базировались и те особые «волжьекпе» гривны, о которых упоминается в Уставе новгородского кн. Святослава (1137 г.) и которые собирались от вир п продаж в Ры- баньске (Рыбинске) и других местах Поволжья. На этой же повой базе строились, по-видимому, с XIV в. и литовско-русские рубли в 100 грошей: Псковская летопись (ПСРЛ, т. 4. СПб., 1848, стр. 199; т. 5. СПб., 1851, стр. 20), упоминая под 1407 г.

о полтине серебра в 15 денежных гривен, когда денежная гривна равнялась уже только 2 ногатам по 1,6 золотника, тоже предполагает рубль/серебра в 96 золотников.

² А. В. А р ц и х о в с к и й. Раскопки 1955 г. в Новгороде.— «Вопросы истории», 1956, № 3, стр. 67. „ „

³ Д. И. Прозоровский. Указ. соч., стр. 174; И. И. Кауфман. Серебряный рубль..., стр. 20, 25, 51.

⁴ Н. Аристов. Указ. соч.; В. Лешков. О народпом продовольствии в дровней

Руси. М., 1854

л расценивался он по ненормально высоким ценам. Наиболее умеренная из них от 1137 г. составляет 7 резан за осмину новгородскую (около

3.5 пуда), или около 8 ногат или 0,4 гривны кун за берковец. За другие годы цены еще более исключительные. Ими мы и вовсе не могли бы воспользоваться для характеристики нормального уровня жизни тех времен. И потому в поисках более нормальных цен хлеба мы принуждены обращаться к гораздо более поздним свидетельствам.

Особенно пригодными для нашей цели получить ясное представление

о нормальном уровне цен на те или иные продукты являются те урочные таксы, какие содержатся в древнейшем законодательстве для определения цены гражданского иска при покупке или уплате налога натурой и в тому подобных случаях. Такие нормативные цены в отличие от рыночных не подвержены случайностям конъюнктуры и могут заменить собой средние цены фактических сделок за соответствующий момент. Эти оценки, конечно, легко могут устареть, если их долго не пересматривают, но для момента издания данного закона они достаточно показательны.

Для хлеба в зерне мы могли бы, например, привести определения писцовых книг 1498—1524 гг., из которых явствует, что коробья ржи в Новгородской области стоила нормально от 7 до 10 новгородских денег¹.

Новгородская коробья XVI в. содержала две старые московских четверти, т. е. около 8 пудов, а 10 денег тогдашних весили 7бо фунта, или

1.6 золотника, т. е. коробья ржи оценивалась здесь в одну древнюю ногату, а за берковец надо считать около 2 золотников, или Vi6 древней гривны, т. е. раз в шесть дешевле голодной цены 1137 г. Если эту цену признать даже слишком низкой до XII в. с его архипримитнвными условиями земледелия, то все же ясно, что нормальная цена ржи в X—XII вв. колебалась где-то между указанными пределами, т. е. примерно около четверти древней гривны за берковец, или 5 ногат (8 золотников серебром).

В печеном виде хлеб расценивался в голодные годы не ниже 2 кун за ковригу по летописному новгородскому известию 1129 г.² Указные же цены печеного хлеба начиная с XIV в. не превышают даже в Новгородской области одной деньги за ковригу³. Исходя из соотношения цен на печеный хлеб и зерно, мы определяем средний вес ковриги хлеба XII— XIII вв. не ниже 20 фунтов⁴. Одна новгородская серебряная деньга с 1447 до 1535 г. весила 7боо фунта. Отсюда коврига хлеба в XV в. оценивалась нормально около 0,16 золотника в серебряной монете, т. е. в 0,1 ногаты. Таким образом, пуд печеного хлеба для времен «Русской Правды» стоил, по-видимому, от 0,2 ногаты до 4 кун, т. е. в среднем около 0,9 ногаты.

Цена пшеницы в отношении к ценам ржи в XII—XIII вв., по Аристову, стояла выше на 60—70%, цены пшена стояли выше пшеницы на

25-40%.

Для расценки животных продуктов той же эпохи у нас имеется довольно указаний в самой «Русской Правде». Причем и здесь имеются двоякого рода расценки: во-первых, указные таксы, или урочные нормы, стоимости скота на случай его покражи и, во-вторых, в одном из списков «Правды» — частнохозяйственные инвентарные оценки имущества некоего ростовского князя или боярина. Этот инвентарь Карамзинского списка «Русской Правды» представляет в нем явно инородное, но тем не менее

¹ НПК, СПб., 1886, т. IV, стр. 227; т. V, стр. 387.

² Н. Аристов. Указ. соч., стр. 286—292. Прилож. Та же голодная цена отмечена для Новгорода и в 1228 г. в связи с военными сборами — «от стечения народа».

³ Там же, стр. 291—292, ср. Уставную Белозерскую грамоту 1488 г., Уставную — 1537 г.; О. Турчинович. История сельского хозяйства России от времен исторических до 1850 года. СПб., 1854, стр. И—12.

⁴ Этот вес подтверждается и прямыми данными «Указа о хлебном и калачном весе» '1626 г. («Временник Московского общества истории и древностей российских), кн. 4. М., 1849, стр. 18-23).

чрезвычайно любопытное включение. Составлен он, очевидно, не позже начала XII в., так как денежный счет в нем ведется на резаны, которые позже 1137 г. в летописях уже не встречаются, заменяясь кунами. Тем не менее инвентарные оцейки скота по Карамзинскому списку значительно выше урочных цен того же и всех других списков. Очевидно, урочные цены еще более древпего происхождения, а может быть отчасти тут причиной и качество скота. «Княжий» конь и в урочной расценке в

1,5 раза дороже «смердьего». По той же причине и боярский скот ростовского именья может быть значительно дороже средпих расценок более худосочных «смердьих» коров, свиней, баранов и прочего домашнего скота.

Сопоставляя урочные и инвентарные цены «Русской Правды» на скот, имеем для вола расценки от 1 до 3 гривен, в среднем 2 гривны, для коровы — от 0,8 до 2, в среднем 1,4 грпвиы, для свиньи — от 0,1 до 0,5, в среднем 0,3 гривны, и для овцы — от 0,1 до 0,3 и в среднем 0,2 гривны кун. В 1913 г. вол стоил в среднем по 50 губерниям Европейской России 85 руб., корова — 59 руб., свинья — 17 руб. 90 коп. и овца — 6 руб. 40 коп. Из этих соотношений нетрудно вывести средний индекс вздорожания мясного скота с X—XII вв.¹ Для первого приближения допускаем, что вес и качество крестьянского скота в среднем не очень заметно прогрессировали со времен Ярослава Мудрого. А в таком случае можно бы считать, что и цены на битое мясо возросли в том же отношении, как и цены живого скота.

Имеется, впрочем, в «Русской Правде» одно прямое указание на цены битого мяса со ссылкой на «урок Ярославль», т. е. восходящее к началу XI в. Этот урок определяет цену за овпа или полоть мяса в 2 ногаты (ст. 42 Академического списка). Однако за отсутствием весового значе- пия этой единицы использовать его для нашей цели едва ли возможно.

Из молочных продуктов «Русская Правда» дает нам только цену коровьего масла: за «горнець» — 10 резан, или 0,2 гривны кун, и цену сыра по резане за штуку (Карамзинский список) ². Но размер сыра нам неизвестен. А горнець, т. е. горшок, масла, судя по практике XVII в., весил не менее 10 ф.³, и, зная это, мы получаем возможность хотя бы приблизительного сопоставления с нынешними ценами. Нужно только цомнить, что указанная цепа масла относится к повышенным расценкам ростовского имения, где корова но той же статье Карамзинского списка «метана по две гривне», в то время как урочная ее цена по ст. 45 того же списка в 2,5 раза дешевле. Очевидно, и цепу масла в 10 резан за горнець надо считать высшей для эпохи «Русской Правды», а низшей, применительно к цепам ст. 45, была бы цена около 4 резан за 10 фунтов.

Из других пищевых продуктов мы можем еще установить расценки на мед и на соль. Мед продавался в Новгороде в 1170 г. по 10 кун за пуд я в этой цене весьма устойчиво держался вплоть до XIII в. (1269 г.) ⁴. В 1913 г. пуд меда стоил не менее 10 руб., а сахара — не свыше 5—6 руб., а потому мы в индекс уровня жизни считаем более правильным вводить сахар. В отношении соли имеется довольно темное указание Патерика печорского от XI в., по которому дорогой ценой в Киеве считалось, когда на куну давали 2 «головажи» (ведра) соли, а дешевой — 10 «головажей»

¹ Для рогатого скота он выводится нами в 42 раза, для овец — в 32, в среднем около 38 раз.

² «Правда Русская», т. 1, стр. 73, 351, 353. В ст. 45 Карамзинского списка имеется еще в расценках краденого такое место: «А эа корову 40 кун..., а за теля 5 кун... а за коровие млеко 6 ногат». По-видимому, за дойную корову можно было взыскивать на 6 ногат или 15 куп больше, чем за яловую. ;

⁸«Расходная книга новгородского митрополита Никона. 1652 г.».— «Временник Московского общества истории и древностей российских», кн. 13. М., 1852; стр. И, 24 и 26, где горшок масла стоит 10 алтын при цене масла в 1 алтын за фунт.

⁴ Н. Аристов. Указ. соч., стр. 39, 300; ПСРЛ, т. 3, стр. 15 (1-я новгородская летопись).

за куну Если вслед за Аристовым приравнять головажу ведру, то, считая в нем около 50 фунтов соли, придется берковец соли оценить от 0,8 до 4 кун; а в среднем по 0,24 куны за пуд соли. Но Аристов совершенно произволен в своей догадке. Из «Русской Правды» известно, что вирник с отроками, сам-четверт («а кони 4»), получал на неделю корму: «7 ведер солодоу, а хлебов 7... а соли семь головажень» (ст. 9 Карамзинского списка) ². Из структуры бюджетов видно, что на 100 фунтов хлеба расходуется в городах обычно не свыше 5 фунтов соли. И если каравай хлеба весил не больше 20 фунтов, то соли к нему требовалось не более 1 фунта, и «головажня», очевидно, не ведро, а раз в 50 меньшая мера (стакан). А соль — очень дорогой товар по сравнению с нынешними ценами около — 12 кун ( = 4,8 ногаты) за пуд.

Обращаясь к более поздним источникам, приведем только два указания. В 1232 г. в Новгороде и Пскове из-за войны и недостатка подвоза соль продавалась дорого. «Купляху соль по 7 гривьн бьрковьск» ³. Гривна XIII в. содержала 10 ногат, значит, за пуд соли платили по 7 ногат, или 0,35 старой гривны. В 1407 г. в Пскове при дешевых ценах пуд соли продавался по гривне. Гривна кун начала XV в. содержала только 2 ногаты, или 0,1 старой гривны. В среднем, стало быть, пуд соли по древнейшим летописным известиям стоил от 2 до 7, а в среднем около 4,5 ногаты за пуд.

Из предметов, пригодных для оценки одежды, мы располагаем лишь ценой овечьей шерсти. По «Русской Правде» руно овечье, т. е. около

2,5 фунта грубой овечьей шерсти, в ростовском имении «чтено по резане».

Из того же источника известна еще урочная расценка дров: за воз, т. е. пудов за 25 по зимней дороге, по 2 ногаты.

Наиболее дешевым, одпако, в древней Руси было жилище.

Древнейшее известие по этому вопросу относится к XIV в. В Новгородской области изба, клеть и овин оценивались в XIV—XV вв. всего в 10 бел, или 20 денег. Аристов, приводя это известие, называет такую цену «неимоверно дешевой» ⁴. И действительно, трудно допустить, чтобы крестьянский двор стоил дешевле барана (15 бел по оценке тех же источников). Но от XVI в. у нас сохранилось следующее, более достоверное известие. В Пскове для приезжих московских торговцев содержался гостиный двор с 69 «амбарами». С амбара, в каждом из которых было по 2 избы с сенями, т. е. целая квартирка, взималось «за тепло, и за стряпню, и за соль, и за капусту, и за скатерь, и за квас, и за утиральники» по 4 деньги в неделю ⁵. За 52 недели это составит 208 денег, т. е. 208/1200 фунта серебряной монетой, или 0,52 древней гривны. А в 1910 г. годовая плата за квартиру в одну — три комнаты в среднем по всем городам и поселкам России (в границах СССР до 1939 г.) составляла 208 руб.⁶ Отношение тоже чрезвычайно высокое. Впрочем, высота этого отношения объясняется не столько дешевизной строительства в древнее время, сколько высотой лесной и в особенности земельной ренты в городских поселениях капиталистической России.

Пользуясь приведенными оценками и взвешивая их по структуре рабочего бюджета XX в., мы получим следующее соотношение (табл. 1).

¹ Н. А р ис т о в. Указ. соч., стр. 69 и 294.

² «Прапда Русская», т. 1, стр. 348, 352.

³ ПСРЛ, т. 3, стр. 48; т. 4, стр. 199. Конечно, на местах добычи соль была во много раз дешевло. Так, в 1253 г. в Крыму русские платили, по Аристову, за воз соли тканями па -сумму до полугривны за воз, т. е. по 5 ногат пудов за 25, за пуд — 0,2 ногаты. Подобно этому в Перми Великой в 1674 г., по Кильбургеру, соль продавалась по 1,5 коп. за пуд, в то время как в Москве она стоила тогда 20 коп. за пуд.

⁴ Н. Аристов. Указ. соч., стр. 304. Прилож. Ср. «Акты, относящиеся к истории Западной России», т. 1, № 2. СПб., 1846, ст. 131, 45.

⁵ И. М. Кулиш е р. Очерк истории русской торговли. Пг., 1923, стр. 174.

⁶ С. Г. Струмилин. Очерки советской экономики. Изд. 2. М.— Л., 1930, стр. 52.

3 С. Г. Струмилин

Уровень цен X — XII вв.

		*		Цена за единицу		Годовая норма взрослого рабочего
	Состав набора	Единица счета	Годовая норма потребле ния	X — XII вв., гривнах кун	1913 г., руб.	X —XII вв., гривнах кун	1913 г.,руб.	Индекс вздорожания (X—XII вв. — 1,0)
	1	2	3	4	5	6	7	8
1.	Рожь в зерне . . .	пуд.	10,0	0,026	0,87	0,260	8,70	1 33,5
2.	Хлеб печеный . . .		2,0	0,045	1,05	0,090	2,10	23,3
3.	Пшеница в зерне . .	«	6,0	0,043	1,16	0,258	6,96	27,0
4.	Пшено..................................	«	2,0	0,057	1,60	0,114	3,20	28,1
	Итого	«	20,0		_	0,722	20,96	29,1
5.	Говядина . . .	«	1,5	0,195	7,40	0,292	11,10	38,0
6.	Баранина ....	«	1,0	0,169	6,40	0,169	6,40	38,0
	Итого.* . .	«	2,5	—	—	0,461	17,50	38,0
7.	Масло коровье . . .	«	0,3	0,560	17,80	0,168	5,34	31,8
8.	Мед-сахар.......................		0,6	0,200	5,84	0,120	3,50	29,2
9.	Соль ..................................	«	0,5	0,220	0,30	0,1Ю	0,15	1,4
10.	Шерсть овечья . .		0,2	0,320	13,20	0,064	2,64	41,3
11.	Дрова ................................	воз	3,0	0,100	3,74	0,300	11,29	37,4
12	Жилище ...........................	кв. саж.	1,2	0,023	9,10	0,027	10,92	400.0
	Всего с 1 — 12 То же в фунтах (409,5 г):	в валюте	—	—	—	1,972	72,30	36,7
	серебра . . . .	фунт.	—	3	15	0,658	4,82	7,3
	золота* . . . .	«	—	25	525	0,079	0,138	1,75

* Цена золота для древнейшего периода выведена из приведенного выше указания XIII в., что гривна золота равна 50 гривнам кун. Считая в гривне кун XIII в. по 16 золотников чистого серебра, а в гривне золота — 96 золотников, получаем отношение 800 : 96 - 8,33.

Использованный здесь бюджетный набор далеко не полон и в некоторых звеньях опирается на довольно шаткие основания, но в общем дает все же вполне достаточную ориентировку в направлении и масштабах интересующих нас ценовых сдвигов.

Эти сдвиги весьма показательны, особенно если все цены выразить не в меняющейся во времени денежной единице, & в фунтах или граммах денежного металла — серебра или золота. Как видим, в серебре все цены выросли в 7 раз, а в золоте — только на 75%. Это означает, конечно, относительное удешевление серебра по сравнению с золотом и другими товарами. Иначе говоря, затраты труда на добычу грамма серебра падали за исследуемую эпоху быстрее, чем в земледелии, животноводстве и других смежных областях производства. Наибольшее вздорожание в серебре обнаруживают продукты животноводства и лесоводства (шерсть — в

5,6 раза, мясо — в 5,2 раза, дрова — в 5,1 раза, йасло — в 4,3 раза), а затем продукты растениеводства (в 4 раза). Отсюда заключаем, что наименьшие сдвиги в производительности труда за последние 8—10 столетий можно отметить в лесных разработках и мясном животноводстве.

Если условно допустить, что движение цен в этих отраслях шло пропорционально трудовым затратам, и прирост производительности труда.

к разведении мясного скота принять за отправную норму, то в производстве молочных продуктов мы можем отметить дополнительный против этой нормы прирост производительности труда, равный отношению 38:31,8, т. е. на 20%, в производстве зерновых хлебов (38:29,1) — на 30% и т. д. Особенно велики эти сдвиги, однако, лишь в отношении серебра и сели, т. е. продуктов промышленного труда. В добыче серебра по отношению к тому же уровню мы должны констатировать относительный прирост производительности труда в 5,2 раза, а в добыче соли (38 : 1,4) — раз в 27. Впрочем, в отношении соли столь резкое удешевление следует объяснять не столько условиями добычи, сколько уело- виями ее перевозки. Железнодорожный транспорт по сравнению с гуже- вым дает колоссальное удешевление перевозок, а в цене соли на месте потребления издержки транспорта играют решающую роль.

В отношении уровня жизни и реальной оплаты наемного труда в эпоху Ярослава Мудрого мы можем, пользуясь исчисленным индексом, прийти к следующим выводам. Гривна Ярослава, как видим, стоила в предметах первой необходимости не менее 36 руб. 1913 г. Поденная оплата плотнику в 1 ногату, стало быть, составляла около 1 руб. 80 коп. довоенных, а годовая за 250—300 дней — не менее 450 руб.

Перед началом империалистической войны, в июне 1914 г., средний поденный заработок взрослых рабочих мужского пола по всей фабрично- заводской промышленности России достигал только 1 руб. 41 коп. Специально у деревообделочников, чтобы лучше сравнить их с древоделамк XI в., средний поденный заработок по всем группам в июне 1914 г. составлял едва 1 руб. 28 коп., а у взрослых мужчин поднимался до 1 руб. 49 коп. И даже у наиболее высокооплачиваемых столичных плотников, по справочным ценам Московской городской управы, поденная плата в среднем за 1913 г. составляла только 1 руб. 73 коп. Таким образом, в лучшем случае можно считать, что на вершине капиталистического развития в царской России наш рабочий стоял по реальной оплате своего труда на том нищенском уровне, что и 900 лет назад, на заре российской государственности при неизмеримо более низком уровне производительных сил страны и, стало быть, при неизмеримо более низком уровне народного дохода.

На первый взгляд этот вывод может показаться довольно неожиданным. Но тем не менее он совершенно верен. И мы будем иметь еще не один случай подтвердить его на историческом опыте различных эпох и пародов.

2. ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ НАЕМ ТРУДА XVII в.

а) Оплата ремесленного труда

В отношении оплаты ремесленного труда при первом царе из дома Романовых у нас имеются довольно подробные данные. В самом дворцовом ведомстве Михаила Федоровича помимо обычной дворни ежедневно эксплуатировались сотни вольнонаемных мастеровых: портных, скорняков, сапожников, иконописцев и тому подобных ремесленников ¹.

Часть из них составляла постоянный персонал царских, мастерских п называлась казенными мастерами, а часть приглашалась временно, лишь в сезонный разгар работы, из торговых рядов соответствующей

¹ «Приходо-расходные книги казенного приказа. 1013—1614 гг.».— «Русская историческая библиотека», изд. Археографической комиссии, т. 9. СПб., 1884, стр. 1—14. Ср. М. Довнар-Запольский. Организация московских ремесленников в XVII в.— «Журпал министерства народного просвещения», 1910, № 9, стр. 132—133, где по описи 1681 г. подсчитано 250 дворцовых мастеровых, серебряников, портных, пивоваров, винокуров, мельников, плотников, кузнецов, котельников, токарей и т. д., сверх того, сюда можно еще прибавить 182 иконописца и 276 оружейников разнога рода.

специальности и называлась торговыми или рядовыми мастерами. Последние получали за свою работу только поденный «корм» или, при сдельной работе, задельную плату, а казенные мастера кроме поденной платы получали еще и «годовое жалованье».

Подобно этому среди иконописцев постоянные работники назывались «жалованными», получая и поденный корм, и годовое или месячное жалованье, а временные — «кормовыми». Последние получали только поденный корм.

Казенные мастера-портные получали оклад по 5 руб. в год и поденного корма по 6 денег, или 3 коп., в день, а казенные скорняки — только по

4 руб. годового жалованья, но зато поденный их корм поднимался до

8 денег, или 4 коп., за день. Как видно из сохранившихся записей, поденный корм выдавался и за воскресные и даже за прогульные (не по вине рабочего) дни¹.

И если считать в году кормовых дней не меньше 360, то общий годовой заработок казенного портного достигал 5 + 10,8 = 15,8 руб., а казенного скорняка — 4 + 14,4 = 18,4 руб., т. е. в общем работа скорняков расценивалась даже несколько выше, чем портных.

Временные работники получали поденного корма обычно больше, чем постоянные той же квалификации. Например, жалованные живописцы до 1643 г. получали по 6 денег, а кормовые — по 10 денег в день; казенные скорняки и портные — по 6—8 денег, а торговые — по 8—10 денег на день, чем и компенсировалось, по-видимому, неполучение ими годового жалованья². Таким образом, из расчета 360 дней и «торговые» мастера на временной работе могли получить не менее 14—18 руб. заработка за год.

Большой разницы в оплате рабочих различной квалификации не наблюдалось. Например, наряду с портными-«мастерами», получавшими от

4 до 5 коп. в день, к портняжной работе в горячие моменты привлекаются и стрельцы, пушкари и конюхи, и им тоже дают те же 4—5 коп. поденного корма ³. Даже совсем необученные «парни» и «робята», привлекаемые в портняжные мастерские, получают там по 6—8 денег, или 3—4 коп., поденного корма ⁴.

4—5 коп. в день — это обычная для 1613—1614 гг. норма поденной оплаты ремесленника: и скорняка, и плотника, и сапожника, и шапочного мастера, и портного, и каменщика. Подмастерье каменщика получает

3 коп. в день, но и вовсе необученный— «ярыга», т. е. простой чернорабочий, помогающий каменщику, получает те же 3 коп. поденного корма.

Любопытно отметить, что и казенный писец наравне с казенным портным получал 5 руб. годового жалованья и по 3 коп. поденного корма ⁵.

При сдельной работе ремесленники, вместо поденного денежного «корму», получали деньгами же от урока «на харчь, на квасы, на муку и

¹ «Приходо-расходпые книги казенного приказа. 1613—1614 гг.» — «Русская историческая библиотека», т. 9, стр. 110, 115, 125, 1&1, 135, 138; скорняки, получая на день корму по 4 коп., за «неделю» имели по 28 коп., т. е. из расчета 7 дней. Ср. «Материалы для истории русской иконописи», собранные Ив. Забелиным.— «Временник Московского общества истории и древности российских», кн. 7. М., 1850; «Записная книга о продаже хлеба. 1670 г.», сообщенная Ив. Забелиным.— «Временпик Московского общества истории и древностей российских», кн. 6. М., 1850, стр. 12—13, где выданный за 6 месяцев «поденный корм» по 25 коп. за день составляет 45 руб. 25 коп., т. е. оплату 181 дня.

² Ив. Забелин. Материалы для истории русской иконописи.— «Временник Московского общества истории и древностей российских», кн. 7. М., 1850, стр, 62; «Приходо-расходные книги казенного приказа. 1613—1614 гг.» — «Русская историческая библиотека», т. 9, стр. 49—50, 64, 104.

³ «Приходо-расходные книги казепного приказа. 1613—1614 гг»— «Русская историческая библиотека», т. 9, стр. 105, 124.

⁴ Там же, стр. 117, 135, 144.

⁵ Там же, стр. 46, 112, 136.

на сало» ^l. Это примерное перечисление, несмотря на его лаконичность, характеризует прожиточный стандарт русского рабочего XVII в. со стороны его качеств^. Но, не зная тогдашних цен, мы ничего не могли бы еще сказать о его количественном значении.

В общем для 1613—1614 гг. по многочисленным сохранившимся записям этого года можно установить следующие нормы поденной оплаты (в Москве): для квалифицированных ремесленников — от 4 до 5 коп. серебром, для чернорабочих — 3 коп. и даже для подростков — «робят» — не менее 2 коп. в день.

Этот номинальный уровень, несмотря на изменения и в весе денежной единицы и в ценах, сохранялся довольно долго. Так, например, каменщик получал в день по 4 коп. и в 1613, и в 1626, и в 1647 гг., т. е. за все время царствования Михаила Федоровича (1613—1645 гг.) эта норма не подвергалась никаким изменениям ². Характерно лишь, что последние годы и чернорабочий (ярыжка) расценивался уже по 4 коп.

Первое заметное повышение норм оплаты труда в Москве можно отметить в отношении иконописцев. В 1642 г. кормовые иконописцы получали всего по 5 коп. корма на день, а с 1660 г. они получают уже от

7 до 10 коп. в зависимости от квалификации. Сверх того, как видно из записи 1660 г., платили: «С сытного с дворца московским иконописцам: по

6 чарок вина дворянсково, по 4 кружки меду цыженого, по ведру браги человеку; с кормового дворца по 2 ествы ч. на день, с хлебенного дворца по тому ж да пироги; а городовым (провинциальным) иконником против того в полы» ³.

За 1658 г. мы встречаем уже запись и об оплате каменщиков вместо

4 коп. по 2 алтына, т. е. по 6 коп. в день, а рядовых работников — по 10 денег (5 коп.) ⁴. Но в 1658 г. в Москве началась известная финансовая операция по чеканке серебряной монеты из меди, приведшая к народному бунту в 1663 г. И потому указанное повышение номинала поденной оплаты труда нуждается в известных оговорках. Однако до конца 1658 г. .медные деньги еще ходили в Москве по довольно высокому курсу (1 руб. серебра = 1 руб. 04 коп. медью), и, стало быть, такое обесценение денег не могло само по себе объяснить отмеченное повышение зарплаты⁵.

¹ Там же, стр. 46, 49 и др.

² А. А. Соколова и А. К. фон М е к к. Расходные книги н столпы поместного приказа (1626—1659 гг.), кн. 1. В залпси от 8 октября 1626 г. читаем: «Каменщиком Якиму Олексееву с товарищи, трем человеком, да двум человеком ярыжным, всего пяти человеком корму на 2 дни, по 8-ми денег на день, итого 13 алтын 2 денги» (стр. 8) и далее в 1647 г.: «Каменщиком... да ярыжком... всего пяти человеком корму поденного па три дни, по 4 алтына человеку, а на день 8 денег» (стр. 120).

³ Ив. Забелин. Материалы для истории русской иконописи.— «Временник московского общества истории и древностей российских», кн. 7, стр. 36—37, 62. Жалованные иконописцы в 1652 г. получали годовой оклад в 12—15 руб. деньгами* хлебом по 20 четвертей ржи и 20 четвертей овса, а во время работы еще по 3 коп. (с. 1667 г. по 6 и 10 коп.) поденного корму. Лучшие мастера иностранцы получали, конечно, гораздо больше — по 10—20 руб. в месяц, не считая всяких натуральных выдач (там же, стр. 15, 89 и 90).

⁴ А. А. Сокол ова и А. К. фон Мекк. Указ. соч., стр. 297; «Каменных дел подмастерью Матюшке Фомину да двум человеком каменыциком... на три дня корму, по 2 алтына ж человеку на день... Да работником... по 10-ти денег человеку па день...».

⁵ Медные деньги Алексея Михайловича имели хождение к началу 1659 г. по 1 руб. 4 коп. за серебряный рубль, к 1660 г.— по 1 руб. 30 коп., к 1661 г.— по 2 руб., к 1662 г.— по 4 руб., к 1663 г.— по 9 руб., а к 15 июня 1663 г.— уже по 15 руб. за

1 серебряный рубль. После бунта их прекратили чеканить, принимая в казну по цене за 2 деньги рубль медью. В одной Москве медных денег было выпущено на 620 тыс. руб. (Н. И. Костомаров. Очерк торговли Московского государства в XVI и XVII ст. СПб., 1862). Как известно, мелким фальшивомонетчикам в XVII в. заливали горло кипящим оловом, а цари, проделывая эту операцию в больших масштабах, пользовались почтением и уважением.

Скорее в объяснение этого повышения можно привести другой факт. Дело в том, что с 1535 по 1612 г. из фунта лигатурного серебра чеканилось 6 руб. деньгами, с 1613 г. их стали чеканить 8 руб., а с 1650-х годов —

8 руб. 64 коп. Правда,.на рыночных ценах это снижение веса денег сказывалось всегда с порядочным запозданием, но все же сказывалось. А вслед за товарными ценами раньше или позже это отражалось и на оплате труда.

В 1662 г. во время дороговизны хлеба, вызванной большими выпусками медной монеты, на совещании торговых людей отмечалось, между прочим, что «в прежних летах можно было мастерскому человеку с женою быти сыту днем алтынным хлебом» *. Во второй половине века даже после ликвидации медной инфляции индекс дороговизны жизнп, как будет показано ниже, заметно поднялся против прежнего уровня.

Вместе с тем мы наблюдаем и соответствующее повышение оплаты ремесленного труда. Уже в 1657 г., вместо прежних 4—5 руб. годового оклада казенных мастеровых, мы встречаем новую норму в семь рублей на год, причем по такой норме оплачивается не только портной и сапожник, но и простой сторож². Поденный корм с 1658 г., как уже было отмечено выше, даже для рядовых работников и подмастерьев поднимается до 5—6 коп., а в 1674 г., по показанию Кильбургера, каменщик зарабатывал в день уже до 8 кэп.³ Кузнецы, токари, сторожа и конюхи в подмосковных хозяйствах Алексея Михайловича (1645—1676 гг.) получали от 3 до 7 руб. денежного жалованья в год и, сверх того, от 5 до 13 четвертей ржи и овса натурой, не считая поденного корма ⁴.

Впрочем, нужно думать, что на селе в те времена приходилось оплачивать вольнонаемный труд довольно высоко уже потому, что там его неоткуда было взять. Так, например, в донесении воеводы Сейтова от 1642 г. из царской экономии Яблонова (Курской губ.) читаем: «По твоему государеву указу велено, государь, мне, холопу твоему, в Яблонове пахать твоя государева десятинная пашня под ярь, также и под рожь... охочими наемными людьми с поденным кормом, а твоего государева жалованья, поденного корму, велено мне давать за работу пахарем и жнецом и от молотьбы по 10 денег, а бороно-волокам, государь, по 6 денег на день человеку..., а яблоновским, государь, служилым людям твоей государевой десятинной пашни в неволю пахать не велено. А в Яблонове, государь, охочих людей нет... И... я, холоп твой, в Яблонове велел пахать твою государеву десятинную пашню яблоновским стрельцам и казакам и пушкарям в неволю...» ⁶

Как видно, хотя поденная плата сельскому батраку в 5 коп. равнялась высшей норме оплаты столичного мастерового-ремесленника того времени, охотников на такую оплату не легко было найти в деревне. И это понятно. Деревенская беднота к тому времени почти повсюду была основательно закабалена. Холопов или крепостных незачем было привлекать по найму, ибо их труд эксплуатировался на других основаниях. Свободных от всякого тягла «бобылей» н «сирот» было немного, да и те больше тянулись за заработком к городу или посаду. Сельского пролетариата в совре

¹ М. В. Довнар-Запольский. Торговля и промышленность Москвы XVI —

XVII вв.— Сб. «Москва в ее прошлом и настоящем», вып. VI. ч. III. М., 1910, стр. 65.

² А. А. С о к о л о в а и А. К. фон М е к к. Указ. соч., кн. 1, стр. 251.

* Б. Г. Курц. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1915, стр. 169.

⁴ А. И. Заозерский. Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве. Пг., 1917, стр. 199—207; К. А. Пажитнов. Положение рабочего класса в России, т. 1. Л.» 1925, стр. 107.

⁵ И. Н. Миклашевский. К истории хозяйственного быта Московского государства, ч. 1. М., 1894. Прилож. (курсив наш.— С. С.). За бороной могли ходить

и подростки, отсюда пониженная для них норма оплаты — 3 коп. за день; столько же получали и женщины-жницы (там же, стр. 70).

менном смысле этого слова не было, да и городской пролетариат находился еще только в зачаточной стадии своего становления.

Правда, на окраинах государства, куда разбегались от помещиков их кабальные и всякие иные закрепощенные люди, были свободные рабочие руки. На них-то, очевидно, и рассчитывал царский указ воеводе Сеитову. Но при обилии никем не занятых земель на этих окраинах свободные рабочие руки находили себе, по-видимому, достаточное применение и помимо царских запашек.

Возвращаясь к городскому труду и подводя итоги, отметим, что если для первой половины XVII в. нормой поденной платы ремесленника мы можем считать от 3 до 5 коп., то для второй она поднимается до 5—8 коп., а иной раз, например у иконописцев, шапочников и закройщиков, она достигала и 10 коп. в день*.

Таковы нормы оплаты ремесленного труда. Но начиная с XVII в. в феодальной России можно наблюдать уже некоторое «разложение ремесленного строя и рост капитализма»². Правда, это только самые первые зачатки капитализма. Сведения о капиталистической эксплуатации наемного труда за это время крайне скудны и отрывочны. Тем не менее у нас имеются все же некоторые сведения об оплате труда на относительно крупных мануфактурах бесспорно капиталистического типа. И, таким образом, мы можем поставить вопрос о реальном уровне оплаты мануфактурного труда уже на заре капитализма, за 300 лет до пролетарской революции, и сравнить его с последним словом капитализма царской России.

б) Уровень цен XVII в.

Номинальный уровень оплаты ремесленного труда в XVII в. определяется с достаточной точностью. Но рубль XVII в. как мерило валютного значения этого уровня весьма далек от того рубля, какой нам столь хорошо известен из опыта XX в. В сущности реального рубля XVII в. вовсе не знал. Ходячей монетой в этом веке была лишь деньга. А рубль был только счетной единицей в 200 денег московских, или в 100 новгородских, известных также под именем «копейных» денег. Однако эволюция серебряного рубля в России гораздо лучше изучена, чем история домонгольской киевской гривны. И мы можем все основные моменты этой эволюции выразить в одной сжатой таблице (табл. 2).

Как видно пз этой таблицы, составленной главным образом на основе известного исследования И. И. Кауфмана, и наш рубль, как и древняя гривна, пережил довольно длинную и скорбную историю. Из века в век, из царствования в царствование он, оставаясь все тем же по имени и числу составляющих его денег, становился реально все более тощим и легковесным. И если древняя гривна кун с X до XV в., т. е. за пять столетий, уменьшилась только в 10 раз, то рубль по содержанию в нем серебра успел сократиться примерно за такой же период своей истории по меньшей мере раз в 20 (табл. 2).

Систематическая порча монеты, как показывает наш опыт и опыт Запада, была одним из наиболее неотразимых соблазнов для властителей. Цари всех времен и народов тем более беспощадно преследовали у себя мелких фальшивомонетчиков, что считали это дело своей наиболее священной и прибыльной царственной привилегией.

В нашу задачу, однако, не входит углубляться в экономические прд- чины столь существенной порчи монеты. Мы должны были отметить здесь только самый факт этой порчи, чтобы надлежащим образом учесть его при переходе от номинального к реальному уровню зарплаты XVII в. Но

¹ К. А. П а ж и т н о в. Указ. соч., т. 1, стр. 106.

² С. Архангельский. Процесс образования промышленного пролетариата в Нижнем Новгороде.— «Труд в России», 1926, № 1, стр. 49.

Эволюция серебряного рубля в России

Годы	Стопа: из 1 фунта лигатурного веса чеканилось			Проба	Район хождения
Годы	руб.	гривен	денег	Проба	Район хождения
1	2	3	4	5	6
1316	1			90	Тверь
1420—1494	2	30,8	432	>	Новгород
ДО 1535	2,4	37,0	520	ь	»
1468—1535	5,20	52,0	1040	93,3	Москва
1535—1612	2,78	42,8	600	92,5	Новгород
1535—1612	6,00	60	1200	92,5	Москва
1613—1630	8,00	80	1600	(85)	Росспя
1630—1680	8,64	86,4	1728	(85)	«
1682—1698	10,08	100,8	2016	(84)	«
1699—17Ю	14,40	144	2830	(84)	«
1718—1730	14,40	144	2880	70	«
1731—1763	15,84	158,4	—	77	«
1764—1796	17,06	170,6	—	72	«
1797—1914	19,74	197,4	—	83,3	«

и порча монеты и все другие моменты, определяющие этот уровень, отражаются прежде всего в товарных ценах, а потому и нам надлежит прежде всего обратиться к сопоставлению товарных цен XVII и XX вв.

В отношении цен на хлеб в зерне за XVII в. мы можем отметить огромный диапазон колебаний от 10 коп. до 9 руб. за четверть. Но если отбросить сверхголодные цены смутного времени, войн, осадных лет и тому подобных чрезвычайных обстоятельств, а также если не считаться с чрезвычайно дешевыми ценами таких провинциальных хлебных районов, как Казанский и Нижегородский, где рожь даже к концу XVII в. продавалась по 25 коп. за четверть, то нормальными ценами для первой его половины (1620—1631 гг.) можно считать в среднем 32 коп. (от 25 до 39 коп.), а для второй (1674 г.) —65 коп. за четверть¹. За 1913 г., считая в четверти 8,7 пуда, мы должны московскую цену четверти ржи определить в 7 руб. 50 коп.² Таким образом, индекс вздорожания ржи к XX в. с первой половины XVII в. достигает 23,5, а со второй— 11,5. Ключевский в начале 80-х годов XIX в. определял этот индекс по всем хлебам и районам для первой половины века в 12—14, для второй — в 17 ³.

Для определения уровня жизни рабочего гораздо более показательными, однако, будут цены на муку, мясо и прочие предметы первой необходимости. Исходя из структуры потребления, зафиксированной в современном бюджетном наборе, и пользуясь ценами всех продуктов, имевших значение в рабочем бюджете уже в XVII столетии, мы получили следующее сопоставление (табл. 3).

За XVII в. до нас дошел довольно обильный материал по ценам. Но это относительное обилие по сравнению с более древней эпохой не следует преувеличивать. Лишь в редких случаях вошедшие в приведенную

¹ В. О. Ключевский. Сочинения, т. 7, стр. 226 и сл.; Б. Г. Курц. Сочинение Кильбургера о русской торговле..., стр. 177.

² «Ежемесячный статистический бюллетень яо г. Москве», 1913, № 1—12.

³ В. О. Ключевский. Сочинения, т. 7, стр. 237. Низкий индекс для первой половины XVII в. Ключевский получил путем удвоения фактических цен того времени, исходя из ошибочного мнения, что четверть тех лет вплоть до 50-х годов XVII в. составляла все еще 4 меры, а но 8; на самом деле удвоение четверти произошло гораздо раньше, до 1601 г.

таблицу расценки опираются на довольно значительное число сравнимых показаний за ряд лет. Гораздо чаще приходится опираться на два-три показания за целое столетие. Особенно много данных по ценам дают такие первоисточники, как «Торговая книга» (до 1610 г.), «Приходо-расходные книги казенного приказа» (1613—1614 гг.), «Расходные книги поместного приказа» (1626—1659 гг.), «Расходная книга Никона» (1651/62 г.), «Донесения де Родеса» (1650—1655 гг.) и известное сочинение Кильбургера

о русской торговле (1674 г.). За остальные годы мы располагаем гораздо более скудными и по общему правилу весьма случайными данными различных исторических и юридических актов XVII в. или вообще не располагаем ничем.

Большая часть собранных нами в результате весьма кропотливой работы по памятникам XVII в. цен относится к московскому рынку. А потому и за 1913 г. во всех соответствующих случаях мы пользовались столичными ценами ¹. Провинциальные цены XVII в. сопоставлялись по возможности с аналогичными провинциальными ценами 1913 г. Тем не менее полной сравнимости сопоставляемых данных мы, конечно, не могли достигнуть. В отдельных случаях мы вынуждены были пользоваться и довольно искусственными приемами исчисления недостающих данных. Например, цены на баранину XVII в. определялись у нас по индексу цен живых баранов, цены рыбы (соленая сельдь для 1913 г.) мы исчислили для XVII в. по индексу вздорожания трески и семги, квартирную плату для XVII в.— исходя из индекса вздорожания строительства.

В случае с рыбой мы предпочли индексный расчет даже при наличии прямой цены на селедку. Имеется известие, что митрополит Никон купил в 1651 г. в Валдае 3600 сельдей за 1 руб. 08 коп., а по донесениям де Родеса, «тонна» (бочка) сельдей на московском рынке в 1652 г. стоила

4 руб. 15 коп.² Оптовые цены 1913/14 г. на сельдь по «Своду товарных цен» были за 1000 штук не ниже 40 руб. (Царицын), а за бочку (около

9 пуд.) — не выше 40 руб. Таким образом, цена сельдей за 1000 штук выросла, по этим данным, в 133 раза, а за бочку — только раз в 10. Сведения явно противоречивые. Но вес «тонны» де Родеса, как и размер штуки валдайской сельди, нам неизвестен. И потому мы предпочли исходить из индекса цен для тех видов рыбы, какие расценивались на вес.

В отношении квартирной платы нам известно, что громадное большинство ремесленников XVII в. жило в собственных избах и лишь около ^lh из них жило в наемных пзбах пли даже в качестве угловых жильцов. По одной сохранившейся московской записи конца XVII в. портной- мастер Соколов снимал в доме старицы Ульяны квартиру — подклеть с сеньми —с оплатой по полугодиям и общей суммой годовой (?) аренды 48 алтын 4 деньги, т. е. 1 руб. 46 коп.³ По московской переписи 1912 г. годовая плата за самую маленькую квартиру в одну комнату составляла в среднем по всему городу с пригородами без отопления 170 руб., т. е. в 116 раз дороже приведенной записи XVII в. Столь высокий индекс при одном только показании было бы рискованно принять за доказанный, и мы обратились к ценам строительства.

Стоимость рядового городского двора XVII в., составлявшая от 3 до

5 руб., зафиксирована в ряде источников. Между прочим, такие суммы

¹ Для 1918 г. мы пользовалпсь помимо «Свода товарных цен» и других специальных статистических изданий («Справочник цен довоенного времени», ВСНХ, вып. I и II. М., 1922; «Средние общероссийские цены 1912 г.», ЦСУ. М., 1924; «Ежемесячный статистический бюллетень по г. Москве» за 1913 п 1914 гг.) и неопубликованными розничными ценами бюджетного индекса Статистики труда за 1913 г.

² «Расходная кн.чга новгородского митрополита Никона. 1652 г.».— «Временник Московского общества истории и древностей российских», кн. 13, стр. 2; Б. Г. Курц. Состояние России в 1650—1655 гг. по донесениям Родеса. М., 1915, стр. 120.

³ М. В. Довпар-Запольский. Торговля и промышленность Москвы XVI— XVII вв.— «Москва в ее прошлом и настоящем», вып. VI, ч. III, стр. 79.

А К А Д Е МИК

С.Г. СТРУМИЛИН

ОЧЕРКИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ И СССР