|
|
|
В книге на основе изучения советского законодательства и практики его применения органами правосудия и другими учреждениями исследованы теоретические проблемы правосубъектности граждан: социально-экономическая обусловленность и назначение института правосубъектности. Главное внимание автор уделяет анализу сущности, возникновения, содержания и защиты правоспособности и дееспособности граждан в гражданском и семейном праве. Работа содержит ряд предложений по усовершенствованию гражданского, семейного и гражданско-процессуального законодательства и улучшению деятельности учреждений и организаций, применяющих правовые нормы.
Книга рассчитана на ученых-юристов, работников юстиции, студентов и читателей, интересующихся проблемами гражданского права.
|
|
|
|
ПРАВОСУБЪЕКТНОСЬ ГРАЖДАН В СОВЕТСКОМ ГРАЖДАНСКОМ И СЕМЕЙНОМ ПРАВЕ
Я. Р. ВЕБЕРС
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЗНАНИЕ» РИГА 1976
3. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ПРЕКРАЩЕНИЕ ПРАВОСПОСОБНОСТИ ГРАЖДАН В ГРАЖДАНСКОМ И СЕМЕЙНОМ ПРАВЕ
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПРАВОСПОСОБНОСТИ
Точное установление момента возникновения правоспособности необходимо для защиты как правоспособности (ст. 12 ГК), так и возникших благодаря ей субъективных прав. В гражданском законодательстве данный вопрос регулируется недостатонналщЕко, а в семейном он.специально не регламенти- руется. ЗтсГприводит к разноречивым теоретическим выводам о возникновении правоспособности. Чтобы решить этот вопрос, прежде всего необходимо выяснить, что понимается под возникновением правоспособности. Имеется ли в виду только возникновение способности к правообладанию вообще или также способности к обладанию конкретными субъективными правами и обязанностями.
Рассматривая правоспособность в отрыве от способности к обладанию конкретными правами и обязанностями, мы приходим к неконкретному с точки зрения правоприменительной практики выводу, что граждане в течение всей своей жизни правоспособны, несмотря на то что в области гражданского права, тем более в семейном и в других отраслях права, они в течение жизни не могут обладать всеми предусмотренными законодательством правами и обязанностями. Поскольку правоспособность означает не только способность гражданина иметь права и обязанности вообще, но и права и обязанности определенного вида, то возникновение правоспособности можно понимать и как возникновение
- ее вообще, и как возникновение отдельных элементов ее содержания.
В литературе уже неоднократно отмечалось, что не все элементы содержания правоспособности у граждан возникают одновременно. В этой связи имела место попытка противопоставить «общую» правоспособность (якобы возникающую с момента рождения) «специальной» (возникающей одновременно с дееспособностью)[1]. Однако из действующего гражданского законодательства нельзя делать вывод о подразделении правоспособности на общую и специальную, так как законодательство исходит из единой правоспособности. Статья 9 ГК предусматривает лишь возникновение правоспособности вообще, хотя и в области
гражданского права ряд элементов содержания правоспособности возникает только по достижении определенного возраста, С момента рождения человек способен быть также субъектом целого ряда семейных прав. Но в семейном праве гораздо больше, чем в гражданском, отдельные элементы содержания правоспособности возникают лишь по достижении определенного возраста, а не с момента рождения.
Неправильно предполагать, что наличие определенного возраста в этих случаях является только фактором, влияющим на дееспособность. От достижения определенного возраста, бесспорно, зависит возникновение дееспособности как способности своими действиями приобретать конкретные субъективные права и обязанности и осуществлять их. т
Тем не менее в отношении отдельных элементов содержания правоспособности не исключается возможность одновременного возникновения как дееспособности, так и правоспособности. Поэтому взгляд, согласно которому возникновение правоспособности связывается 'дольке—&-момедаем—рождения, не отражает специфику содержания правоспособности, хотя он разделяется в литературе по гражданскому праву и по другим отраслям права. Такой взгляд не лишен противоречий. Так, Г. И. Петров, полагая, что правоспособность в административном праве возникает с момента рождения, все же вынужден был признать, что правовые обязанности в сфере управления возникают у граждан по достижении определенного возраста, причем круг их постепенно расширяется106.
В. С. Основин сделал попытку распространить традиционное цивилистическое представление о возникновении правоспособности и соотношении ее и дееспособности на государственноправовые отношения и пришел к противоречивому выводу, будто бы правоспособность в полном объеме в государственном праве возникает у граждан с момента рождения, но поскольку они еще не обладают дееспособностью, то не могут реализовать ее и поэтому обладают «меньшей правосубъектностью»107.
Если способность обладать отдельными правами и обязанностями у гражданина может возникать лишь по достижении определенного возраста, то совершенно необоснованным является предположение, что лицо, не достигшее этого возраста, способно иметь указанные права и обязанности.
Поэтому закономерным следует считать появление в юридической литературе взгляда, что не все элементы содержания
;°в Петров Г. И. Советское административное право. Часть общая. Л., 1960, с. 103.
107 Основин В. С. Советские государственно-правовые отношения. М., 1965, с. 54.
правоспособности возникают одновременно, некоторые из них появляются лишь по достижении гражданином определенного возраста. Такая точка зрения разделяется представителями науки государственного, трудового права, а также в трудах по общей теории права. Например, С. С. Кравчук совершенно правильно полагает, что правоспособность граждан возникает с момента рождения и ее содержание изменяется в зависимости от Возраста, "дополняясь новыми элементами?8. Б. К. Бегичев 'также обоснованно cwraeTT^f^lieTc^ элементы содержания трудовой правоспособности возникают одновременно. Если в основном, по мнению Б. К. Бегичева, ее возникновение связывается с достижением гражданином 15 лет, то отдельные ее элементы могут возникать и до 15 лет (последние он обозначает как «исключительную правоспособность») и даже с момента рождения, как, например, способность обладать правом на пенсию по случаю смерти кормильца, правом на возмещение вреда[2]. Поэтому в литературе по общей теории права правильно отмечается, что советское право не знает одновременного возникновения правоспособности гражданина[3]. Иногда неверно полагают, что для возникновения имущественной правоспособности достаточно факта рождения[4], а другие элементы содержания правоспособности появляются позже. Но имущественная правоспособность в гражданском праве также не всегда возникает с момента рождения, щщример завещательная способность. Поэтому вполне закономерно, что“в литературт'ПГо'граж- данскому праву неоднократно обращалось внимание на то, что возникновение отдельных элементов содержания правоспособности зависит от достижения гражданином определенного возраста. Однако это считалось исключением из общего правила о возникновении правоспособности с момента рождения[5].
Таким образом, считаясь лишь с возникновением правоспособности вообще, без учета возникновения отдельных элементов ее содержания в пределах каждой отрасли права, мы фактически сводим на нет юридико-техническое назначение правоспособности. Поэтому необходимо различать возникновение правоспособности в двух_аспектах_— вообще и в отношении каждого элемента 1*е~~содержания. Такой вывод можно признать общим Яля различных отраслей права.
Несомненно важное практическое и теоретическое значение 'имеет положение ч. I ст. 8 Основ гражданского законодательства (ч. II ст. 9 ГК) о том, что «правоспособность гражданина возникает в_момепт ето р&жаетая». Именно с этого мсШента гражданин в~~принципе обладает юридической способностью выступать субъектом подавляющего большинства гражданских имущественных прав и обязанностей: права личной собственности, наследственного права и многих договорных правоотношений, которые не требуют обязательного личного совершеншг юридических действий. С этого момента гражданин может стать субъектом обязательств, возникающих вследствие причинения вреда, за исключением субъекта ответственности. Он может быть и субъектом личных неимущественных гражданских прав.
Признание человека способным самостоятельно иметь права и обязанности с момента рождения не является юридической фикцией. Это — признание реальных общественных отношений, в которых человек может участвовать как самостоятельный субъект с момента своего рождения. Давно уже и совершенно справедливо была отвергнута выдвинутая в свое время сторонниками волевой теории правосубъектности концепция, согласно которой человек, не обладающий волеспособностью, не считался субъектом своего собственного права, а являлся объектом чужой правовой власти[6].
Признание человека с момента рождения способным обладать правами и обязанностями, являться самостоятельной личностью в области правовых отношений имеет огромное практическое значение в деле защиты прав и охраняемых законом интересов. Поэтому понятно, что в современном гражданском праве, и в частности в советском гражданском праве, человек признается правоспособным с момента рождения. Это, как правило, установлено и законодательством зарубежных социалистических стран. Так, ст. 8 ГК ПНР предусматривает, что «каждый человек приобретает правоспособность с момента рождения». Часть I § 7 ГК ЧССР гласит: «... правоспособность гражданина возникает в момент рождения». Несколько своеобразным является указание в § 9 ГК ВНР на то, что «человек, если он родился живым, является правоспособным с момента зачатия».
Речь идет о возникновении правоспособности вообще, что, разумеется, не исключает возможности возникновения отдельных ее элементов не с момента рождения. Особое значение имеет точное определение момента рождения в гражданском праве, где даже за сравнительно небольшой отрезок времени могут возникать и прекращаться различные имущественные отношения, участником которых может быть новорожденный гражданин.
Точное определение момента рождения человека —■ задача не юридической, а медицинской науки, и правовое регулирование должно учитывать выводы медицинской науки, по признанию которой плод становится ребенком, когда он полностью оказывается вне тела матери, если пуповина даже не пересечена[7]. Согласно п. 37 Инструкции о порядке регистрации актов гражданского состояния в Латвийской ССР рождение ребенка, который «после рождения прожил недолгое время (даже несколько минут)», регистрируется как самостоятельный акт гражданского состояния. Инструкция о порядке регистрации актов гражданского , состояния в какой-то мере расходится с указанием ч. II ст. 9 ГК,
4 согласно которой для возникновения правоспособности учитывается момент рождения и не требуется, чтобы ребенок после рождения прожил хотя бы недолгое время.
Основы гражданского законодательства и ГК союзных республик наделяют человека правоспособностью с момента его рождения, независимо от того, прожил ли он несколько минут или нет. Разумеется, что по практическим соображениям в подавляющем большинстве случаев такая неточность вполне допустима, и регистрация ребенка как мертворожденного, если он скончался вскоре после рождения, не может вызвать ощутимых правовых последствий.
Возникновение правоспособности не зависит от жизнеспособности родившегося ребенка. Таким образом, в области гражданского права правоспособность гражданина в принципе возникает в момент рождения, но это не означает, что одновременно возникают все элементы содержания правоспособности. Природа и социальное назначение отдельных гражданских и семейных прав и обязанностей таковы, что иметь и осуществлять их способен лишь гражданин, который достиг определенного возраста и сам может совершать юридические действия. Установить наличие таких элементов содержания правоспособности, поскольку в законодательстве на это нет прямого указания, можно исходя из природы и назначения конкретных прав и обязанностей.
Какие конкретно гражданские и семейные права и обязанности гражданин способен иметь лишь по достижении определенного возраста?
Из норм о представительстве в гражданском законодательстве (ст. 63, 390 ГК ЛССР, ст. 62, 396 ГК РСФСР) следует, что иметь права и обязанности представителя может лишь гражда- -■ нин, у которого возникла в полном объеме дееспособность. Нет смысла иметь эти права и обязанности, если их нельзя осуществить.
Таким же образом в семейном законодательстве разрешен вопрос о способности иметь права и обязанности опекуна, т. е. законного представителя. Не могут быть назначены опекунами и попечителями лица, не достигшие 18 лет (ст. 138 КоБС ЛССР, ст. 126 КоБС РСФСР). По тем же причинам несовершеннолетнее лицо, не будучи в полном, объеме дееспособным, не может быть поверенным по договору поручения.
В зависимости от своей дееспособности несовершеннолетний может быть дарителем по договору дарения. Несовершеннолетний, не достигший 15 лет, не может быть дарителем, за исключением договора дарения, являющегося мелкой бытовой сделкой, а его родители и опекун в силу ч. II ст. 149 КоБС ЛССР (ч. II ст. 133 КоБС РСФСР) не вправе совершать дарение имущества подопечного. Следовательно, неспособность несовершеннолетнего лично совершать дарение имущества исключает вообще возможность дарения принадлежащего ему имущества.
Способность иметь право на составление завещания («завещательная способность») как элемент содержания правоспособности возникает одновременно с соответствующей дееспособностью гражданина и поэтому ею нельзя обладать с момента рождения. Как правило, по достижении определенного возраста у граждан возникает способность обладать правом членства, т. е. стать участником конкретной кооперативной или общественной организации. Она предопределяется задачами и целями каждой организации. Поскольку основной смысл членства — личное участие гражданина в реализации задач, поставленных перед организацией, то способность стать членом кооперативных и общественных организаций не может возникать в момент рождения. Для нее характерно одновременное возникновение правоспособности и дееспособности. Так, способность стать членом колхоза согласно п. 3 Примерного устава колхоза возникает по достижении 16 лет. В таком же возрасте гражданин становится обладателем права на членство в потребительской кооперации (п. 8 Примерного устава сельского потребительского общества).
Специфические задачи жилищно-строительной кооперации (ЖСК) предопределяют особенности возникновения членства в этой организации. Членство в ЖСК в большей мере, чем в других организациях, носит гражданско-правовой характер. Поэтому способность обладать правом на членство обычно возникает по достижении 18 лет (п. 7 Примерного устава ЖСК Латвийской ССР)[8]. Однако поскольку целью создания ЖСК является обеспечение жильем не только самого члена кооператива, но и членов его семьи, в юридической литературе справедливо отмечалось несовершенство законодательства, регулирующего деятельность ЖСК, и вносились предложения о возможности принимать в ЖСК несовершеннолетних лиц[9]. Такая необходимость в виде исключения может возникнуть в случае смерти члена ЖСК, если в кооперативной квартире остались проживать только несовершеннолетние члены его семьи (дети, братья, сестры), которые наследовали пай умершего члена ЖСК. В настоящее время это несовершенство законодательства устранено: в п. 7 Примерного устава ЖСК Латвийской ССР предусмотрено, что в члены ЖСК может быть принято также лицо, не достигшее 18 лет, если оно является наследником умершего члена ЖСК.
Уставы общественных организаций в зависимости от их задач устанавливают весьма различные возрастные границы для возникновения права стать членом указанных организаций. Например, членом ДОСААФ может быть любой гражданин, достигший 14-летнего возраста (п. 5 Устава ДОСААФ). Членом организации Красного Креста Латвийской ССР могут быть все граждане СССР, достигшие 16-летнего возраста (п. 6 Устава). Исключение предусмотрено для учеников, которые могут стать членами этой организации уже по достижении 10-летнего возраста. Устав добровольного пожарного общества Латвийской ССР предусматривает, что членами общества могут быть граждане СССР, достигшие 18 лет (п. 10 Устава). Однако лица в возрасте от 10 до 18 лет могут объединяться в юношеские добровольные пожарные дружины.
С момента рождения не возникает способность нести ответ- ственноть за гражданское внедоговорное правонарушение — деликт[10]. Для деликтной ответственности характерно одновременное возникновение как правоспособности, так и дееспособности. Поскольку согласно ст. 472 ГК ЛССР (ст. 450 ГК РСФСР) несовершеннолетние, не достигшие 15 лет, неспособны быть субъектами деликтной ответственности, данный элемент содержания правоспособности возникает лишь по достижении 15-летнего возраста.
Способность граждан иметь семейные права возникааа-уже с момента рождения, 1ютя~ об этом нет прямого указания в законодательстве. Такой вывод юридической науки соответствует действительности, так как уже с момента рождения ребенок в силу закона способен обладать некоторыми семейными правами, например на воспитание, содержание и др. Однако с момента рождения гражданин не способен обладать всеми семейными правами и тем более обязанностями.,Поэтому бесспорным следует считать вывод В. А. Рясепцева о том, что семейная правоспособность. возникая с мо~мента~рождения, с достижением определенного возраста'"расширяется, в ее. составе появляются новые элементы1 18. Расшйрение^рЕъоспособности означает, что отдельные элементы ее содержания возникают неодновременно. Подобный взгляд фактически разделяет также Е. М. Ворожейкин[11].
Возникновение способности иметь отдельные семейные права и обязанности лишь по достижении определенного возраста обусловлено тем, что эти права и обязанности должны осуществляться лично действиями их носителя. Следовательно, способность обладания такими семейными правами и обязанностями, которые не могут быть приобретены и осуществлены действиями других лиц — законных представителей, характеризуется одновременным возникновением соответствующих элементов содержания правоспособности и дееспособности.
ОХРАНА ПРАВ И ИНТЕРЕСОВ ЗАЧАТОГО,
НО ЕЩЕ НЕ РОДИВШЕГОСЯ РЕБЕНКА В ГРАЖДАНСКОМ И СЕМЕЙНОМ ПРАВЕ
Появление человека как субъекта гражданского и семейного права и, соответственно, его правоспособности в принципе с момента рождения не делает юридически иррелевантным факт его эмбрионального развития с момента зачатия до рождения. Поэтому не исключается необходимость установления правовой охраны прав и интересов зачатого ребенка как будущего субъекта права.
Не существует ни социально-экономических, ни моральных, ни иных оснований для различного наделения правами, например на наследство, пенсию, возмещение вреда по случаю смерти кормильца в зависимости от того, родился ли ребенок при жизни своего отца или всего несколько месяцев, недель, дней, а то и часов после его смерти. Игнорирование факта рождения после смерти родителей было бы непонятным и неестественным. Учет же этого обстоятельства порождает необходимость правильно его обосновать в теории права, а также установить наиболее оптимальное законодательное регулирование охраны прав и интересов зачатого ребенка.
Проблема охраны интересов зачатого ребенка до сих пор не получила единого решения в теории гражданского права, что повлияло и на законодательное регулирование этого вопроса в праве различных стран. Еще в римском праве, несмотря на то что зачатый ребенок не рассматривался как существующий человек, способный приобретать права и обязанности, возникла идея о приравнивании его к субъекту гражданского права при условии, если, он родился живым. По мнению римских юристов, зачатый ребенок признавался условно правоспособным в тех случаях, когда это соответствовало его интересам. Известная формула: Infans conceptus pro nato habetur, quoties commodis ejus agitur (зачатый ребенок рассматривается как родившийся, поскольку дело касается его выгод) — была воспринята в дальнейшем и теорией гражданского права, и законодательством различных стран. Буржуазное законодательство по-разному регламентировало охрану прав зачатого ребенка. Как французское (ГК 1804 г.), так и германское (ГК 1896 г.) гражданское законодательство не содержало общей нормы на этот счет. В § 1 германского ГК даже подчеркивалось, что правоспособность возникает только с окончанием рождения.
Однако указанными кодексами предусмотрена охрана прав зачатого ребенка в отношении конкретных правоотношений. Французский ГК применяет это положение в нормах о наследовании и дарении (ст. 725, 906), а также об установлении отцовства в отношении ребенка, зачатого во время брака (ст. 312). Судебная практика допускает признание отцовства внебрачного ребенка еще до его рождения[12]. Германский ГК в § 1923, регламентирующем способность наследования, также исходит из фикции, что зачатый ребенок рассматривается как уже родившийся: тот, кто еще не жил, но был уже зачат ко времени открытия наследства, считается рожденным до открытия этого наследства. Параграф 1912 этого же кодекса предусматривает назначение попечителя зачатому, но еще не родившемуся ребенку, поскольку это необходимо для охраны его будущих прав.
В других буржуазных гражданских кодексах, наоборот, в виде общей нормы предусмотрена охрана прав с момента зачатия ребенка при условии, если он родится живым, или прямо указывается в законе фикция, что ребенок условно может считаться рожденным с момента зачатия (например, § 22 ГК Австрии 1811 г., ст. 31 ГК Швейцарии, ст. 36 ГК Греции, ст. 4 ГК Бразилии).
Буржуазная юриспруденция под влиянием различных правовых школ по-разному объясняла охрану прав и интересов зачатого ребенка. При этом не упускались из виду социальное назначение и классовый характер соответствующих норм гражданского права. Так под влиянием школы естественного права в свое время развивалась концепция, согласно которой зачатый ребенок является правоспособным. Сторонники этой концепции полагали, что жизнь человека начинается с момента его зачатия. Следовательно, с этого момента возникает и правоспособность, которая существует независимо от того, родится ребенок потом живым или нет. Подобные взгляды разделяются и в современной циви- листической литературе в связи с тенденцией возрождения концепции естественного права. С такой концепцией в юридической литературе ФРГ выступает, например, Э. Вольф, рассматривающий эмбрион в качестве человеческого существа, которое имеет самостоятельную жизнь, и считающий, что нет существенной разницы между зачатым ребенком и новорожденным[13].
Одни авторы, разделяющие подобные взгляды, пытаются охарактеризовать права зачатого ребенка как предварительные, или условные, другие считают предварительной, или условной, правоспособность[14]. Но поскольку, по их мнению, зачатый ребенок способен обладать далеко не всеми правами и вообще не способен обладать обязанностями, то его правоспособность трактуется как ограниченная[15], частичная[16] или условная[17].
Однако подобные концепции о правоспособности зачатого ребенка неоднократно отрицались многими представителями буржуазной юриспруденции[18].
В гражданском законодательстве отдельных социалистических стран охрана прав и интересов зачатого ребенка предусмотрена в общей форме в нормах, регулирующих правоспособность граждан. Так, согласно § 9 ГК ВНР, «человек, если он родился живым, является правоспособным с момента зачатия». В § 7 ГК ЧССР также указано, что «правоспособностью обладает и зачатый ребенок, если он родится живым». В связи с этим в литературе по гражданскому и семейному праву разделяется концепция условной правоспособности зачатого ребенка в отличие от безусловной правоспособности человека[19].
Хотя по законодательству ВНР и ЧССР имеется в виду правоспособность зачатого ребенка, фактически возникновение правоспособности связывается с фактом рождения («если он родится живым»). Поэтому своеобразная юридическая конструкция не меняет существа дела. Практическая возможность осуществить право, охраняемое до рождения гражданина, возникает лишь после его рождения.
Несмотря на то что зачатый ребенок является возможным будущим субъектом права, в связи с чем и возникает необходимость сохранить ему отдельные права на случай его рождения, все же было бы нереальным рассматривать его в качестве обладающего правоспособностью и субъективными правами еще до рождения.
Правоспособность и конкретные субъективные права могут возникнуть лишь у реально самостоятельно существующего субъекта. Поэтому в юридической теории решение данной проблемы следовало бы искать не в направлении создания конструкции правоспособности зачатого ребенка. В этой, стадии еще нельзя говорить о возникновении субъективного права. Даже по смыслу законодательства тех стран, где в ГК установлены правила о правоспособности зачатого ребенка, правильнее полагать, что охраняемые для будущего субъекта права до его рождения еще не возникли как субъективные права. Законодательством лишь гарантируются права будущему субъекту в случае его рождения живым, в связи с имевшим место до его рождения юридическим фактом (открытием наследства, причинением вреда и др.).
Предусмотренная законом охрана прав и интересов будущего субъекта права (независимо от того, в какой форме это в законе выражено — в общей форме, как, например, регулирование возникновения правоспособности по законодательству ВНР, ЧССР, или в виде положений об охране конкретных прав, как, например, в советском гражданском праве) фактически является особым юридико-техническим методом фиксации или сохранения возможных субъективных прав на случай, если зачатый ребенок родится живым. При этом метод, избранный законодательством ВНР и ЧССР, обладает известным преимуществом, поскольку позволяет в общей форме охранять всевозможные права и интересы зачатого ребенка и делает излишней регламентацию этого вопроса применительно к отдельным институтам права.
Охрана прав и интересов зачатого ребенка в советском гражданском и семейном праве сводится к следующему.
В отличие от гражданского кодекса РСФСР 1922 г., который учитывал интересы зачатого ребенка только в наследственном праве (примечание к ст. 418 ГК РСФСР 1922 г.), в действующем законодательстве значительно расширена гражданско-правовая охрана его интересов.
В наследственном праве ст. 118 Основ гражданского законодательства фактически сохранила положение, содержавшееся в примечании к ст. 418 ГК РСФСР 1922 г., выразив его в более четкой редакции: «.. .к числу наследников первой очереди относится также ребенок умершего, родившийся после его смерти». До вступления в силу Основ законодательства о браке и семье (до 1 октября 1968 г.) охранялись наследственные права лишь того зачатого ребенка, мать которого состояла в браке с наследодателем. Так как Основы законодательства о браке и семье значительно расширили возможность установления отцовства в отношении ребенка, родители которого не состоят в браке, была расширена также охрана интересов зачатого ребенка в области наследственного права. В тех случаях, когда отцовство установлено в судебном порядке (имеется в виду установление отцовства в порядке особого производства, ибо отец ребенка скончался до его рождения), ребенок может стать наследником по закону.
Нормы ГК, регулирующие охрану интересов зачатого ребенка в наследственном праве (ст. 553, 555 ГК ЛССР, ст. 530, 532 ГК РСФСР), нуждаются в некотором усовершенствовании, поскольку в них упоминаются только дети наследодателя. Без основания этой охраны лишаются зачатые, но еще не родившиеся внуки и правнуки наследодателя.
Расширение правовой охраны интересов зачатого ребенка относится также к наследованию по завещанию. В ст. 553 ГК ЛССР (ст. 530 ГК РСФСР) установлено, что наследниками по завещанию могут быть граждане, зачатые при жизни наследодателя и родившиеся после его смерти. Упомянутая норма ГК предоставляет возможность составлять завещание в пользу любого зачатого к моменту открытия наследства лица, например внука, и других лиц. Таким образом, расширение охраны интересов зачатого ребенка сочетается с расширением свободы завещания.
В обязательствах, возникающих вследствие причинения вреда, охрана интересов зачатого ребенка была установлена Основами гражданского законодательства (ст. 91, 92 Основ), положения которых без изменений воспроизведены в гражданских кодексах союзных республик (ст. 479 ГК ЛССР, ст. 460 ГК РСФСР). Однако еще до этого судебной практикой была подтверждена целесообразность такой охраны[20].
Взгляд о целесообразности такой охраны интересов зачатого ребенка разделялся в то время в правовой науке[21].
Согласно ст. 479 ГК ЛССР (ст. 460 ГК РСФСР) охрана интересов зачатого ребенка выражается в том, что в случае причинения смерти гражданину дети, родившиеся после его смерти, имеют право на возмещение вреда. В случае смерти отца это право возникает лишь при установлении отцовства.
Советское гражданское законодательство непосредственно предусматривает правовую охрану интересов зачатого ребенка только в указанных двух институтах. На практике охраняются также его жилищные права.
Охрана интересов зачатого ребенка в семейном праве регламентируется институтом установления отцовства, что имеет значение также для других отраслей права. От возможности установления отцовства зависит охрана интересов зачатого ребенка в гражданском праве, а также в области пенсионного законодательства.
Действующее законодательство о браке и семье предусматривает всевозможные случаи, когда возникает необходимость охранять интересы зачатого ребенка путем установления отцовства. Так, согласно п. 27 Инструкции о порядке регистрации актов гражданского состояния в Латвийской ССР, при регистрации рождения ребенка, зачатого в браке, но родившегося после смерти отца, в качестве отца ребенка указывается лицо, состоявшее в браке с матерью ребенка, если с момента смерти отца прошло не более десяти месяцев.
Охрана интересов зачатого ребенка путем установления отцовства предусмотрена также в случаях рождения ребенка от родителей, не состоящих между собой в браке. Однако конкретные формы этой охраны зависят от вида установления отцовства, который возможен либо по совместному заявлению родителей ребенка, либо в судебном порядке.
Установление отцовства по совместному заявлению родителей ребенка по смыслу законодательства подавляющего большинства союзных республик может иметь место лишь после рождения ребенка. Поскольку возможна подача заявления после смерти предполагаемого отца то, следовательно, в данном случае законодательством непосредственно не предусмотрена охрана интересов зачатого ребенка.
Исключение составляет ч. IV ст. 54 Кодекса Эстонской ССР о браке и семье, в которой предусмотрена возможность оформления совместного заявления родителями будущего ребенка еще во время беременности матери. Эта возможность предусмотрена на случай, если наступят обстоятельства, дающие основания полагать, что подача совместного заявления после рождения ребенка может оказаться невозможной или затруднительной. Поэтому было бы целесообразно такую возможность предусмотреть также в законодательстве других союзных республик, на что уже указывалось в литературе[22].
Установление отцовства в судебном порядке (предусмотрено только в отношении детей, родившихся после введения в действие Основ законодательства о браке и семье, т. е. с 1 октября 1968 г.) не исключается в тех случаях, когда ребенок родился после смерти предполагаемого отца. Такое установление отцовства совершается в порядке особого производства, поскольку нет в живых предполагаемого отца, и оно возможно при наличии обстоятельств, предусмотренных в ч. II ст. 55 КоБС ЛССР (ст. 48 КоБС РСФСР).
Вопрос об охране интересов зачатого ребенка при установлении факта признания отцовства (в отношении детей, родившихся до введения в действие Основ законодательства о браке и семье) зависит от толкования ст. 3 Закона об утверждении Основ законодательства о браке и семье. Упомянутая статья предусматривает, что в случае смерти лица, на иждивении которого находился ребенок и которое признавало себя отцом ребенка, факт признания им отцовства может быть установлен в судебном порядке. Из буквального толкования данной нормы следует, что исключается возможность установления факта признания отцовства, если ребенок родился после смерти предполагаемого отца, поскольку в таком случае ребенок не мог находиться на его иждивении, хотя во время беременности матери ребенка предполагаемый отец содержал ее и признавал будущего ребенка своим.
Нельзя не обратить внимания на совершенно различный характер упомянутых фактов: признания себя отцом и нахождения ребенка на иждивении. Поскольку речь идет о признании отцовства, то первый из этих двух фактов имеет основное значение, так как суд должен установить именно этот факт. Нахождение ребенка на иждивении лишь подтверждает, что между ребенком и предполагаемым отцом фактически возникли семейные отношения на основе признанного отцовства, что помогает судам правильно решать дела этой категории. Следует иметь в виду, что в исключительных случаях судебное установление факта признания отцовства возможно на основании других доказательств, с достоверностью подтверждающих признание отцовства. К такому правильному выводу пришла судебная практика[23].
ПРЕКРАЩЕНИЕ ПРАВОСПОСОБНОСТИ ГРАЖДАНИНА
Правоспособность гражданина прекращается смертью (ч. I ст. 8 Основ гражданского законодательства, ч. II ст. 9 ГК). Такое правило фактически действует и в области семейного права. Гражданин до момента смерти способен иметь предусмотренные в гражданском и семейном законодательстве права и обязанности.ГЁсли возникновение отдельных элементов содержания гражданской и семейной правоспособности зависит от достижения определенного возраста, то прекращение правоспособности от этого обстоятельства не зависит^Исключение составляет, например, прекращение способности стать усыновленным по достижении совершеннолетия. Способность обладать отдельными правами и обязанностями может прекращаться временно или полностью до наступления смерти гражданина ввиду признания его в судебном порядке недееспособным, если возможность обладания данным конкретным правом или обязанностью зависит от наличия дееспособности, как, например, способность являться субъектом деликтной ответственности (ст. 474 ГК ЛССР, ст. 452 ГК РСФСР), способность к совершению се- мейно-правовых актов.
Поскольку смерть прекращает правоспособность гражданина, она является весьма важным юридическим фактом. Смерть прекращает участие гражданина во всех правоотношениях, в которых он состоял к этому моменту. Она влечет за собой прекращение тех правоотношений, которые связаны с личностью гражданина. Таким образом, факт смерти характеризует гражданское состояние человека и поэтому должен быть зафиксирован в книгах регистрации актов гражданского состояния. Однако правоспособность прекращается в момент смерти независимо от регистрации ее как акта гражданского состояния.
Согласно действующему законодательству при регистрации смерти указывается определенная дата, которая считается днем
смерти. Для практических целей в подавляющем большинстве случаев такая точность вполне достаточна, хотя это полностью не согласуется с указанным в ч. II ст. 9 ГК, а также не отражает фактического положения132.
Поскольку правоспособность гражданина прекращается в момент смерти, было бы желательно точно отразить это обстоятельство в актовой записи о смерти. Практическая необходимость такого уточнения, хотя и в весьма редких случаях, может возникать в области наследственного права, когда в течение одного дня наступает смерть нескольких лиц, обладающих правом наследования друг после друга, например, супругов, близких родственников.
Независимо от того, как часто на практике могут иметь место такие случаи, значение имеет принципиальное решение этого вопроса в законодательстве. Поскольку гражданин как субъект права прекращает свое существование в момент смерти, этот момент влечет за собою открытие наследства. При этом возникновение права наследовать связано не только с фактом наступления смерти наследодателя, т. е. прекращением его правоспособности, но и с фактом пребывания в живых возможного наследника к моменту смерти наследодателя.
Во время действия ГК РСФСР 1922 г., не раскрывавшего содержания понятия времени открытия наследства, в литературе вполне правомерно подчеркивалась возможность считать временем открытия наследства не только определенную календарную дату — день смерти, но и более точный момент133. Действующее законодательство (ст. 551 ГК ЛССР, ст. 528 ГК РСФСР) предусматривает, что временем открытия наследства признается день смерти наследодателя. В связи с этим в юридической литературе и в нотариальной практике утвердился взгляд, что лица, которые умерли хотя бы в разное время, но в пределах одного и того же дня, считаются коммориентами, т. е. лицами, умершими одновременно, и наследственное правоотношение между ними не возникает134.
132 Медицинская наука и практика признает возможность фиксации именно момента наступления смерти, совпадающего, как правило, с моментом наступления клинической смерти. Подробнее об этом см. Струков А. И. Патологическая анатомия. М., 1971, с. 17—21.
133 Антимонов Б. С., Герзон С., Шлифер Б. Наследование и нотариат. М., 1946, с. 45; Антимонов Б. С., Граве К. А. Советское наследственное право. М., 1955, с. 94.
134 Из практики выдачи свидетельства о праве на наследство по закону и завещанию. — «Сов. юстиция», 1967, № 12, с. 10; Бондарев Н., Эйдинова Э. Вопросы наследственного права в нотариальной практике. — «Сов. юстиция», 1971, № 7, с. 9.
Совершенно правильно О. С. Иоффе подчеркивает, что в законе целесообразно предусмотреть определенный час и даже минуту смерти гражданина в качестве времени открытия наследства, отмечая, однако, что в законе время открытия наследства приурочено ко дню, а не к минуте или к часу, исходя лишь из практических соображений. Тем не менее он делает малоубедительный вывод о якобы одновременном открытии наследства после лиц, скончавшихся в разное время в пределах одного и того же дня[24].
Следует иметь в виду, что законодательство, учитывая нормальные жизненные явления, с точки зрения практической целесообразности фиксирует в качестве времени открытия наследства определенную календарную дату. В то же время законодательством оставлен без прямого ответа другой вопрос — о возможности возникновения наследственных прав в тех случаях, когда наследователь и наследник скончались в один и тот же день, но в разное время.
Небезынтересно отметить, что решение этого вопроса в известной мере предусмотрено в ч. II ст. 569 ГК ЛитССР и может быть расценено как специальное правило по отношению к ч. I той же статьи ГК ЛитССР. В ней указано, что при невозможности установить, кто из двух или нескольких лиц умер раньше, все они считаются умершими одновременно. Следовательно, если можно установить с определенной точностью, что два или несколько лиц скончались в разное время в течение одного дня, то, очевидно, их нельзя считать умершими одновременно. Такое уточнение в законодательстве ЛитССР полностью отвечает ч. I ст. 8 Основ гражданского законодательства, определяющей прекращение правоспособности граждан.
Таким образом, представляется неправильным руководствоваться только той нормой ГК, в которой установлено время открытия наследства. В данном случае гораздо правильнее основываться на норме ГК, регламентирующей способность граждан стать наследниками, т. е. ст. 553 ГК ЛССР (ст. 530 ГК РСФСР). Согласно этой статье наследниками могут быть граждане, находящиеся в живых к моменту смерти наследодателя. Именно ст. 553 ГК ЛССР (ст. 530 ГК РСФСР) определяет правоспдсобность наследника. Концепция об одновременной смерти лиц, скончавшихся в течение одного дня, не учитывает это требование закона.
Таким образом, указание в законе о времени открытия наследства не исключает возможности признать наследником лицо, скончавшееся в один день с наследодателем. Совершенно правильным и вытекающим из действующего законодательства следует считать указание Пленума Верховного Суда Латвийской ССР, что в случае наступления в один день смерти двух или Нескольких лиц (наследодателя и наследника) необходимо установить, кто из них умер раньше; при невозможности установить, кто из них пережил другого, все они считаются умершими одновременно и никто из них не может рассматриваться в качестве наследника другого136.
136 Пункт 1 постановления Пленума Верховного Суда ЛатвССР № 2 от
10 апреля 1972 г. «О выполнении судами Латвийской ССР постановления Пленума Верховного Суда СССР от 1 июля 1966 г. «О судебной практике по делам
о наследовании».
Глава
третья
ДЕЕСПОСОБНОСТЬ ГРАЖДАН В ГРАЖДАНСКОМ И СЕМЕЙНОМ ПРАВЕ
1. НАЗНАЧЕНИЕ,
СУЩНОСТЬ И СТРУКТУРА ДЕЕСПОСОБНОСТИ
Социальная ценность и смысл правосубъектности состоят не в формальной и пассивной возможности обладать правами и обязанностями. В социалистическом обществе, в отличие от капиталистического, не только провозглашаются более широкие права и свободы граждан, но и максимально обеспечивается их реальное осуществление. Как указывал В. И. Ленин, при социализме «центр тяжести передвигается от формального признания свобод (как было при буржуазном парламентаризме) к фактическому обеспечению пользования свободами со стороны трудящихся»[25].
Осуществление прав и свобод в значительной степени зависит от возможности граждан как субъектов права проявлять активность, от их способности принимать решения со знанием дела, производить сознательный выбор разумного варианта поведения в рамках объективно необходимого. Известно указание Ф. Энгельса, что «невозможно рассуждать о морали и праве, не касаясь вопроса о так называемой свободе воли, о вменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой»[26].
Поскольку воля человека обладает известной свободой, он может проявлять активность в процессе приобретения и осуществления прав и обязанностей. Свобода воли обусловливает как возможность правового регулирования действий людей, так и возложение на них юридической ответственности. Полноценность субъекта права немыслима без его активности; обладание конкретными субъективными правами и обязанностями невозможно без их приобретения, что в области гражданского и семейного права в большинстве случаев требует совершения определенных юридических действий. Смысл обладания субъективными правами и обязанностями состоит в их осуществлении, что весьма часто требует активного поведения со стороны субъекта прав и обязанностей. Способность к совершению таких действий, направленных на приобретение прав и обязанностей, на их осуществление, прекращение и защиту прав, не менее важна для субъекта права, чем его правоспособность. Поэтому правоспособность сама по себе еще не создает полного представления
о возможности человека быть субъектом различных гражданских и семейных правоотношений.
Благодаря именно способности совершать юридические действия становится возможным осуществление правоспособности, конкретных субъективных прав и обязанностей граждан. Социальное назначение способности к юридическим действиям ничуть не умаляется тем обстоятельством, что в области гражданского и семейного права во многих случаях приобретение, осуществление и прекращение прав и обязанностей, как и защита прав и интересов, могут совершаться без личного активного участия субъекта этих прав и обязанностей, т. е. с помощью действий других лиц. Таким образом, способность гражданина к совершению юридических действий — весьма важная основа его правосубъектности. И как бы тесно в отдельных случаях ни были связаны правоспособность и способность к юридическим действиям, мысленное их разъединение возможно всегда, поскольку каждая из них имеет свое социальное назначение, содержание, свою структуру. Каждая из этих способностей играет свою роль в механизме правового регулирования.
СУЩНОСТЬ ДЕЕСПОСОБНОСТИ КАК ПРАВОВОЙ КАТЕГОРИИ
Вопрос о сущности дееспособности как правовой категории до сих пор продолжает оставаться спорным в законодательной практике и в правовой теории.
Поскольку дееспособность регулируется гражданским законодательством, то для анализа ее сущности прежде всего обратимся к нормативному определению дееспособности.
Действующее законодательство (ст. 8 Основ, ст. 11 ГК) определяет дееспособность как «способность гражданина своими действиями приобретать гражданские права и создавать для себя гражданские обязанности». (Законодательство зарубежных стран, как правило, не дает легального определения дееспособ-
V
ности. В § 8 ГК ЧССР дееспособность определяется так же, как и в советском праве.)
) Согласно такому определению дееспособности сфера ее прояв- / ления не охватывает все действия, имеющие значение в праве. / Поэтому в теории гражданского права наметилась тенденция к Ч более широкому пониманию дееспособности по сравнению с ее законодательным определением. Она, как правило, рассматривается не только как способность своими действиями приобретать права и обязанности, но "вдкже и осуществлять свои права и обязанности и нести ответственность за совершение недозволенных действий[27]. Особенно широко дееспособность понимается , Л. Г. Кузнецовой, по мнению которой дееспособность охватывает : четыре способности: 1) правоприобретательную, 2) правоосу-
I ществительную и правоисполнительную, 3) правораспорядитель- ] ную и 4) деликтоспособность[28].
Следует обратить внимание на то, что вопрос о сущности дееспособности неоднократно был предметом обсуждения в юридической литературе и что произошла известная эволюция во взглядах на дееспособность.
Наиболее узкой была трактовка дееспособности как способности своими действиями совершать сделки («сделкоспособ- ность»). В этой связи обращают на себя внимание терминологические особенности законодательства и юридической литературы отдельных зарубежных стран. Так, германский гражданский кодекс 1896 г. пользуется понятием «сделкоспособ- ность» (Geschaftsfahigkeit) и регламентирует эту способность в нормах о сделках (§ 104, 105 ГК), подчеркивая таким образом значение дееспособности лишь для совершения сделок. В польской юридической литературе дееспособность («zdolnosc do czyn- nosci prawnych») также понимается как способность к совершению сделок, как способность при помощи сделок приобретать права и обязанности[29] В югославской литературе как самостоятельные понятия рассматриваются «сделкоспособность» (деловна способност») и «деликтная способность»[30]. Дееспособность как способность лично совершать только правомерные юридические
действия — сделки — в болгарской юридической литературе трактует JT. Василев[31].
При таком узком представлении о дееспособности способность к несению ответственности за правонарушения («деликтоспособ- ность») не охватывается указанным понятием.
Что же представляет собой дееспособность как способность совершать сделки?
В этой связи следует отметить, что нет необходимого соответствия между определением понятия дееспособности в ст. 11 ГК и определением понятия сделки в ст. 41 ГК. Сделка, согласно ст. 41 ГК, является совершением волевых действий не только для приобретения гражданских прав и обязанностей, но также и для их изменения и прекращения. Сфера сделок по смыслу ст. 41 ГК гораздо шире, чем только «правоприобретение». Она, по существу, включает в себя «правораспоряжение» и в известной степени также «правоосуществление».
Поэтому дееспособность как способность к совершению сделок относится также и к правоприобретательной и правоосущест- вительной функциям. Таким образом, определение понятия сделки в ст. 41 ГК гораздо полнее учитывает и отражает непрерывный поток правовых связей в обществе, чем определение понятия дееспособности в ст. 11 ГК.
Для того чтобы приобретать права и обязанности в области гражданского права, часто приходится прекращать уже имеющиеся у гражданина субъективные права, т. е. распоряжаться наличными субъективными правами, как правило, имущественными. Поскольку приобретение новых прав и обязанностей выражается как распоряжение другими субъективными правами, дееспособность следует рассматривать не только как способность к правоприобретению, но и как способность к правораспоря- жению. * <L
Таким образом, стремление рассматривать дееспособность как правораспорядительную способность логически вытекает из понятия сделки. Представляя дееспособность как способность своими действиями совершать сделки, мы обычно выделяем какое-то определенное звено в потоке правовых связей и рассматриваем его изолированно, часто обращая внимание лишь на одну сторону этого процесса, в частности на правоприобретение. Поэтому сделка трактуется обычно как юридический факт, с которым закон связывает возникновение прав и обязанностей. Гораздо меньше внимания обращается на то, что сделка также изменяет и прекращает права и обязанности. В связи с этим упускается из виду, что новые субъективные права, в частности
имущественные, нередко возникают как результат прекращения уже имеющихся субъективных прав.
Понимание дееспособности лишь как способности к приобретению прав и обязанностей приводит нас к несостоятельному с точки зрения теории и практики выводу, что дееспособность не является обязательной предпосылкой для совершения тех сделок, которые не направлены на приобретение прав и создание для себя обязанностей (например, отказ от наследства, заключение договора дарения, прекращение обязательства соглашением сторон и др.). Однако для совершения таких юридических действий необходимо обладать дееспособностью. Поэтому буквальное понимание ст. 11 ГК с точки зрения теории и правоприменительной практики себя не оправдывает. Для этой цели ст. 11 ГК подлежит распространительному толкованию. Поскольку эта статья ГК содержит легальное определение дееспособности, представляется, что она не отражает полностью сущности данной правовой категории.
Учитывая связь между категориями «сделка» и «дееспособность», в ст. 11 ГК следовало бы акцентировать внимание не только на способности к приобретению прав и созданию обязанностей, но и к прекращению и изменению прав и обязанностей. В порядке усовершенствования гражданского законодательства следовало бы устранить несогласованность между ст. 11 и 41 ГК. Дееспособность как способность к совершению гражданско-пра- / вовых сделок должна выражаться как способность самостоятельно совершать действия, направленные на установление, изменение и прекращение прав и обязанностей, а не только на их приобретение. Во всех случаях способность к распоряжению правами, которая предполагает наличие у гражданина способ- ности выражать юридически значимую волю, представляется как проявление дееспособности. ‘
Сложнее вопрос о дееспособности как правоосуществитель- ной способности. В советской юридической литературе взгляд на дееспособность как на способность к осуществлению прав получил широкое распространение среди советских цивилистов. Он разделяется также отдельными авторами в общей теории права, а также в других отраслях права[32].
В теории гражданского права О. С. Иоффе даже подчеркивает, что дееспособность — прежде всего способность осуществлять свои права и обязанности[33]. В. П. Грибанов совершенно правильно полагает, что традиционное определение дееспособности в законодательстве нуждается в уточнении, и подчерки вает, что дееспособность — возможность осуществлять права собственными действиями[34].
Правоосуществительная способность, как правильно отмечает Л. Г. Кузнецова, не всегда совпадает с правораспорядительной способностью, поскольку осуществление субъективных прав и обязанностей шире, чем распоряжение субъективными правами[35]. Когда осуществление прав и обязанностей может быть совершено благодаря только юридическим действиям (а не волевыми действиями субъектов правоотношений вообще), предпринятым с целью преобразования правоотношений, создания новых прав и обязанностей для себя и других лиц, а также прекращения прав и обязанностей вообще, т. е. когда фактически сливается осуществление прав с распоряжением ими, тогда субъекты прав и обязанностей должны обладать дееспособностью. Поэтому, например, когда ст. 129 ГК ЛССР (ст. 127 ГК РСФСР) устанавливает, что владение и пользование имуществом колхозного двора осуществляется с общего согласия всех членов двора, такое осуществление прав обязательно предполагает обладание дееспособностью. Что же касается совершения фактических действий по владению указанным имуществом, то они возможны без обладания дееспособностью. Равным образом фактические действия по владению и пользованию возможны в отношении имущества, полученного по договору имущественного найма (проката), при осуществлении прав нанимателя и членов его семьи по договору жилищного найма. Для совершения таких фактических действий обладание дееспособностью необязательно[36].
Неправильно любое действие по правоосуществлению рассматривать как юридическое действие в юридико-техническом смысле и, следовательно, способность к его совершению как дееспособность. В противном случае игнорировалась бы сама идея дееспособности как способности к совершению юридических действий в особом юридико-техническом смысле. Поэтому нам представляется неверной попытка Л. Г. Кузнецовой распространить понятие дееспособности на всевозможные осуществления правомочий по владению и пользованию предметами домашнего обихода со стороны малолетних. Она пытается доказать, что малолетние для осуществления этих действий должны иметь хотя бы частичную дееспособность[37].
Нельзя, разумеется, отрицать юридического характера осуществляемых таким образом прав уже по той причине, что это осуществление своего права происходит со стороны правоспособного лица и осуществляется в правоотношениях. Однако этого еще недостаточно, чтобы подобные действия рассматривались в особом юридико-техническом смысле, — они скорее представляются фактическими, для совершения которых нет необходимости обладать дееспособностью. Расценивая такую правоосуществи- тельную способность как дееспособность, нам пришлось бы сделать по существу неверный вывод о том, что даже лица, признанные судом недееспособными, все же остаются в какой-то мере дееспособными в отношении владения и пользования своим личным имуществом, в отношении осуществления прав пользования по договору жилищного найма и т. п.
Считая правильной тенденцию широкого понимания дееспособности, нельзя в то же время игнорировать пределы подобного понимания, так как в противном случае категория дееспособности может оказаться лишенной смысла и назначения.
Иное дело, когда малолетний, в виде исключения из своего общего статуса недееспособности, вправе совершать мелкие бытовые сделки, дозволенные ему ст. 14 ГК, или вносить вклад в кредитные учреждения и распоряжаться этим вкладом. Такие действия являются юридическими в их юридико-техническом смысле, поэтому обязательной предпосылкой их является дееспособность.
Осуществление авторских и изобретательских прав, что предусмотрено в ст. 13 ГК, по смыслу закона также означает совершение правомерных юридических действий; поэтому такое правоосуществление связано с наделением несовершеннолетних. дееспособностью. Поскольку правоосуществительными являются также действия, направленные на исполнение сделок, — осуществление прав и обязанностей, возникающих из сделки, — теоретическое и практическое значение приобретает вопрос о квалификации юридической природы этих действий[38]. Когда исполнение сделки представляет собой совершение юридических действий, оно возможно только со стороны дееспособного лица.
Таким образом, с дееспособностью в области совершения сделок связано не только установление прав и обязанностей, но и их осуществление. Когда лицо признается способным к приобретению прав и обязанностей своими действиями, оно должно обладать дееспособностью для осуществления приобретенных прав и обязанностей. Если же к моменту исполнения договорных обязательств гражданин лишен дееспособности или ограничен в дееспособности, это отражается на его способности своими юридическими действиями осуществлять приобретенные права и обязанности, которые в таком случае могут быть осуществлены лишь другим лицом (опекуном) или с согласия другого лица (попечителя). В тех случаях, когда осуществление возникших из сделки прав и обязанностей возможно исключительно личными действиями, они вообще не могут быть осуществлены и соответствующее правоотношение должно прекращаться. Так, например, прекращается договор поручения, если гражданин, участвующий в договоре, признан недееспособным или ограничен в дееспособности (ст. 401 ГК РСФСР).
Итак, правоосуществительные действия разнообразны. В одних случаях они представляют юридические действия и поэтому предпосылкой их совершения является дееспособность; в других они являются так называемыми фактическими действиями и способность к ним не может быть отнесена к области дееспособности. Кроме того, правоосуществление может иметь место и без совершения каких-либо действий, и тогда, разумеется, вообще не возникает вопрос о дееспособности как предпосылке осуществления прав и обязанностей. Следовательно, правоосуществи- тельная способность не может всегда рассматриваться как вид дееспособности. В тех случаях, когда способность к правоосу- ществлению может быть сведена к дееспособности, она в гражданском праве представляется как способность к совершению сделок. Поэтому теоретическое и практическое значение имело бы улучшение редакции ст. 11 ГК, приведение ее в соответствие со ст. 41 ГК, вследствие чего она полнее и точнее отразила бы сущность дееспособности.
гражданско-правового регулирования. — В кн.: «Сб. учен, трудов Свердловск, юрид. ин-та», 1970, вып. 13, с. 46—63). Значительный шаг вперед сделан и в изучении односторонних сделок. В. С. Толстой признает, что предложение исполнения или исполнение со стороны должника и принятие исполнения со стороны кредитора, направленные на прекращение соответствующих прав и обязанностей участников обязательства, может быть признано односторонней сделкой.
ДЕЕСПОСОБНОСТЬ
КАК СОБИРАТЕЛЬНОЕ ПОНЯТИЕ
В ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ
Широкое понимание дееспособности выражается также в том, что она рассматривается как собирательная категория, включающая в себя и способность к совершению правомерных юридических действий (сделкоспособность), и способность к ответственности за правонарушение (деликтоспособ- ность), т. е. указанные две способности расцениваются как структурные подразделения единого понятия гражданской дееспособности. Такое понимание дееспособности имело место в советской гражданско-правовой теории.
Такое объединение указанных двух видов дееспособности в едином понятии гражданской дееспособности возможно, хотя известные затруднения заключаются уже в том, что оно ограничено пределами гражданского права и не может иметь общеправового значения.
В отличие от способности к совершению правомерных действий деликтоспособность представляет собою способность к несению ответственности за совершение правонарушений. Так деликтоспособность, как правило, понимают советские цивилисты — Е. А. Флейшиц, О. С. Иоффе, Б. Б. Черепахин, С. М. Корнеев и др. Иногда деликтоспособность трактуется как способность к совершению правонарушений[39]. Однако правонарушение в области гражданского права представляется не только как нарушение возложенных законом на правонарушителя обязанностей, но и как нарушение субъективных прав потерпевшего, вследствие чего правонарушение может быть совершено действиями такого лица, которое не способно к несению юридической ответственности.
Нормативное определение дееспособности в ст. 11 ГК не исключает возможности рассматривать деликтоспособность как вид дееспособности. Слова «способность создавать для себя гражданские обязанности» относятся не только к созданию обязанностей путем совершения правомерных юридических действий, но и к созданию обязанностей и ответственности в случаях правонарушения.
Объединение способности к совершению правомерных действий и способности к несению ответственности в общее понятие дееспособности возможно благодаря одинаковым психологическим предпосылкам — наличием у граждан необходимых умственных способностей, способности понимать значение своих действий и руководить ими, поскольку каждая из указанных способностей зиждется на волевой способности гражданина.
Однако между указанными способностями имеется существенное различие, которое определяется направленностью волевых действий, на что в нашей юридической литературе уже обращалось внимание[40]. При совершении правомерных действий воля действующего лица всегда направлена на достижение правомерного результата, как правило, желательного с его точки зрения. При совершении правонарушения ответственность наступает в силу закона и воля действующего лица не направлена на возникновение ответственности, так как нельзя полагать, что желаемой целью совершения правонарушения является создание для себя ответственности.
Кроме волевого фактора значение имеет также интеллектуальный. При совершении правомерных действий решающее значение, несомненно, принадлежит волевому фактору, хотя этим вовсе не умаляется роль интеллекта, по той причине, что волеобразование зависит от уровня умственного развития, от знаний, опыта и потому что юридически значимая воля зависит от способности человека осознавать значение совершаемых им действий и отдавать себе отчет в последствиях таких действий. Это, в частности, учитывается при признании гражданина недееспособным (ст. 15 ГК).
И все же в сфере совершения правомерных действий основное значение имеет волевой фактор. Наоборот, в сфере деликтной ответственности, несмотря на определенное значение в ней волевого фактора, гораздо большую роль играет интелектуаль- ный фактор.
Хотя влияние воли и интеллекта не одинаково при совершении правомерных действий и правонарушений, эти психологические предпосылки все же позволяют объединить упомянутые две способности в единое общее понятие дееспособности.
В зависимости от волевой зрелости и способности граждан понимать значение своих действий и руководить ими законодательство определяет различную по структуре и содержанию юридическую способность совершать правомерные юридические акты и создавать для себя обязанности в виде деликтной ответственности за правонарушения. Первая из них в полном объеме возникает по достижении 18 лет, вторая — уже по достижении 15 лет.
Если способность к правомерным действиям, как установлено в ст. 13, 14, 16 ГК, может быть не только полной, но и ограниченной, то способность к деликтной ответственности может быть только полной. Если отсутствие способности к совершению правомерных действий в области гражданских имущественных отношений, как правило, не исключает правосубъектности гражданина благодаря возможности «восполнить» или «заменить» дееспособность юридическими действиями других лиц, то отсутствие способности к деликтной ответственности полностью исключает правосубъектность самого правонарушителя.
Существенно отличаются функции опеки и попечительства в области совершения правомерных действий и в области деликтной ответственности. Если в первой из них функция опеки и попечительства заключается в защите прав и интересов подопечных правосубъектных лиц, и родители (опекуны, попечители) не становятся субъектами в возникшем правоотношении ни вместо подопечного, ни наряду с ним, то во второй, с точки зрения материального права, не происходит защиты прав и интересов несовершеннолетних лиц или лиц, признанных судом недееспособными, и родители (опекуны, попечители) становятся самостоятельными субъектами ответственности в предусмотренных законом случаях либо вместо подопечных, либо субсидиарно, наряду с ними. Здесь родители или опекуны не выполняют задачи представительства подопечных, поскольку способность к ответственности не может быть ни заменена, ни восполнена.
Из сказанного видно, что назначение, структура и юридическое содержание способности к правомерным действиям и к гражданско-правовой ответственности в значительной мере отличаются. Поэтому конструирование единого, обобщающего, собирательного понятия дееспособности сталкивается с определенными трудностями и для законодательства, и для правовой теории.
Неслучайно поэтому, что ст. 11—16 ГК, регулирующие «дееспособность», будучи включены в раздел «Общие положения гражданского кодекса» и, следовательно, по смыслу законодательства имея значение для всего гражданского права, на самом деле охватывают лишь способность к совершению правомерных действий — сделок. Из ч. III ст. 13 ГК УССР следует, что способность несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет к несению деликтной ответственности предусмотрена в нормах, регламентирующих обязательства, возникающие вследствие причинения вреда, что по существу ничего не меняет по сравнению с законодательством других союзных республик. Способность к несению деликтной ответственности регулируется в ст. 472—474 ГК ЛССР (ст. 450—452 ГК РСФСР).
Небезынтересно отметить, что в цивилистической литературе зарубежных социалистических стран многие авторы отрицательно относятся к объединению сделкоспособности и деликтоспособ- ности. В юридической литературе ГДР в связи с разработкой проекта гражданского кодекса высказывалось мнение о нецелесообразности создания собирательного понятия дееспособности, объединяющего способность к совершению сделок и способность к деликтной ответственности. При этом подчеркивалось, что создание такого общего понятия не имеет большого практического значения для законодательства, в связи с чем предлагалось в законе раздельно регламентировать дееспособность и деликто- способность[41].
ДЕЕСПОСОБНОСТЬ КАК ЮРИДИЧЕСКАЯ СПОСОБНОСТЬ И ПРАВО ГРАЖДАНИНА.
ЮРИДИКО-ТЕХНИЧЕСКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ДЕЕСПОСОБНОСТИ
В юридической литературе делались попытки подменить трактовку дееспособности как юридического понятия трактовкой ее как понятия психологического.
Попытка рассматривать дееспособность в «неюридическом» смысле, как психическую или естественную способность человека к нормальному волеобразованию, а также делать различие между «естественной» и «юридической» дееспособностью, неоднократно имели место в буржуазной юриспруденции[42]. Иногда взгляд на дееспособность как на неюридическую способность встречается и в советской литературе[43].
Понимание дееспособности как неюридической, естественной, психической способности является результатом смешения дееспособности и ее психологических предпосылок. Поэтому оно несостоятельно с точки зрения законодательства, правовой теории и практики.
Дееспособность установлена и предоставляется гражданам и другим субъектам права законодательством. Если бы дееспособность не была юридической способностью, то законодательство не могло бы ни предоставлять ее субъектам права, ни
признавать ее за ними. Как естественная, психическая способность она существовала бы независимо от воли законодателя.
Сущность дееспособности сформулирована в законе как способность своими действиями приобретать права и создавать для себя обязанности, а не как способность понимать значение своих действий или руководить ими, с которой закон связывает лишь наделение граждан дееспособностью, а также ограничение и лишение дееспособности. По смыслу закона дееспособность или недееспособность —■ не естественное, психическое состояние человека, а именно юридическое состояние гражданина.
Далее, дееспособность по смыслу закона может даже и не соответствовать своим психологическим предпосылкам. Это имеет место, например, в случае признания граждан недееспособными. Когда . гражданин признается недееспособным, то он всегда уже до этого не способен понимать значения своих действий, руководить ими. Однако несмотря на это он еще дееспособен.
Если бы дееспособность была естественной, психической способностью, то она не поддавалась бы ни лишению, ни ограни- /чению в судебном порядке. Человек ограничивается или лиша- ’ется дееспособности только как юридической способности. При I/восполнении дееспособности недееспособных или ограниченных V в дееспособности лиц речь идет о восполнении именно юриди- /уческой, а не психической способности.
Дееспособность как категория права применяется не только к гражданам, но и к социальным образованиям — юридическим лицам. Следовательно, дееспособность — всегда категория юридическая, устанавливаемая законом. Дееспособностью наделяются граждане как субъекты права, как правило, с учетом их психического состояния, умственной зрелости и волевой способности.
Дееспособность может быть определена как установленная' законом юридическая способность лица самостоятельно совершать правомерные юридические действия и нести юридическую ответственность за правонарушения. Такое определение дееспособности гораздо шире и точнее по сравнению с легальным определением дееспособности в ст. 11 ГК. Поэтому оно полнее отра-/ жает ее действительный смысл и сущность. Было бы целесо$ бразно внести изменение в редакцию ст. 11 ГК.
Дееспособность, представляя собой определенное юридичес- ^кое .состояние гражданина как субъекта права и определяя его правовые способности •—• самостоятельно приобретать права, распоряжаться ими, осуществлять их, быть субъектом ответственности, так же как и правоспособность, является не чем иным, как определенным правом гражданина. Поэтому совер- N. шенно прав В. П. Грибанов, рассматривая дееспособность как
«право, принадлежащее определенному лицу»20, а также С. Н. Братусь, который считает дееспособность «своеобразным субъективным правом»21.
Как право, принадлежащее гражданину, дееспособность является мерой возможного и дозволенного поведения, которая предоставлена гражданину государством. Именно как право дееспособность может быть ограничена в случаях и в порядке, предусмотренных законом (ст. 12 ГК), и только как право она может быть нарушена.
Дееспособность, как и правоспособность, является правом, которым гражданин обладает постоянно, как определенным юридическим состоянием, с тем, однако, отличием, что дееспособностью могут обладать не все граждане и не в одинаковом объеме. Такому «праву» соответствует обязанность всякого и каждого воздерживаться от его нарушения.
Каково соотношение дееспособности и правоспособности? В советской юридической литературе дееспособность рассматривается как критерий, мера, определяющая способность лица к совершению действий по осуществлению правоспособности22, как необходимое условие осуществления правоспособности23, как. личное осуществление правоспособности24. Дееспособность озна- чает способность к осуществлению правоспособности собствен-/ ными действиями в широком смысле слова, т. е. не только как способность к приобретению конкретных субъективных прав и обязанностей, но и к их осуществлению. Поскольку право на защиту является одним из правомочий материального права, дееспособность охватывает также способность к защите прав.
Б. В. Пхаладзе предлагал рассматривать дееспособность как условие возникновения правоспособности25. Однако неприемлемость подобного взгляда очевидна, так как невозможно строить обобщающие теоретические выводы, находящиеся в противоречии с гражданским и семейным правом, а в известной мере также с другими отраслями права, в соответствии с которыми
20 Грибанов В. П. Основные проблемы осуществления и защиты гражданских прав, с. 5—6.
21 Научно-практический комментарий к Основам гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик. М., 1962, с. 63; Комментарий к ГК РСФСР, с. 36.
22 Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 38.
23 Юркевич Н. Г. Правоспособность граждан СССР по советскому гражданскому праву, с. 13.
24 Потюков А. Г. Правоспособность и дееспособность граждан по советскому гражданскому праву, с. 12.
25 Пхаладзе Б. В. Юридические формы положения личности в советском обществе, с. 22.
9 — Я. Р. Веберо граждане могут обладать правами и обязанностями, не будучи дееспособными, и правоспособность недееспособных лиц может быть осуществлена юридическими действиями других лиц. Согласно упомянутой конструкции следовало бы, например, недееспособных граждан, а также несовершеннолетних, не обладающих дееспособностью в полном объеме, рассматривать и как правоспособных, так как дееспособность — условие правоспособности[44].
Попытка конструировать подобное соотношение между правоспособностью и дееспособностью и рассматривать дееспособность как условие возникновения правоспособности не может быть принята в советской правовой науке. То обстоятельство, что в отдельных отраслях права правоспособность и дееспособность возникают одновременно (в области гражданского и семейного права также имеет место неразрывная связь между отдельными элементами содержания правоспособности и дееспособности), еще не дает основания для вывода, будто бы дееспособность является условием возникновения правоспособности. В тех случаях, когда для возникновения конкретных прав и обязанностей дееспособность является обязательной, гражданин иногда способен быть субъектом приобретенных прав и обязанностей также после ограничения или утраты им дееспособности. Даже в трудовом праве, где правоспособность и дееспособность теснее связаны между собой, чем в гражданском праве, и возникают,
как правило, одновременно, дееспособность не может рассматриваться как предпосылка возникновения правоспособности[45].
Как способность к приобретению и осуществлению конкретных субъективных прав и обязанностей дееспособность может возникнуть и имеет смысл лишь в том случае, когда гражданин способен иметь данное право или обязанность вообще, т. е. когда он обладает соответствующим элементом содержания правоспособности. Однако и в тех случаях, когда дееспособность может быть осуществлена только лично субъектом прав и обязанностей, когда она не может быть восполнена другими лицами и соответствующие элементы правоспособности и дееспособности возникают одновременно, нельзя считать, что возникновение правоспособности зависит от дееспособности гражданина.
Таким образом, дееспособность — не условие возникновения правоспособности, поскольку существует наряду с ней как условие осуществления отдельных ее элементов. В этом заключается юридико-технический смысл и назначение дееспособности. Однако в буржуазном обществе она, кроме того, приобрела также определенный классовый, социальный смысл. Не случайно возникновение категории дееспособности в начале XIX в. связано с распространением доктрины естественного права и «волевой теории» правосубъектности, с выдвижением на передний план изолированного индивида как «свободной личности» в буржуазно-демократическом понятии этого слова, распространением идеи «свободы договора» и так называемой частной автономии.
Принцип «свободы договора», «частной автономии» и «частного предпринимательства» буржуазные авторы и в настоящее время подчеркивают как наиболее важный принцип, считая дееспособность выражением «частной автономии»[46].
Связь этой «свободы» с частной собственностью подчеркивал
В. И. Ленин, указывая: «Вы мелочь забыли, господа цивилизованные. Забыли, что ваша свобода написана в конституции, которая узаконяет частную собственность»[47]. Дееспособность становилась, таким образом, как бы средством выражения, инструментом этой «свободы договора», «свободы частного предпринимательства», «свободы частной собственности», олицетворением свободной буржуазной личности. Вот почему, по мнению отдельных буржуазных цивилистов, дееспособность —- обяза тельное качество правовой личности, без которой, оказывается, нет даже и субъекта частного права вообще.
Поэтому не удивительно, что под влиянием развития экономического оборота, когда гражданско-правовые сделки стали выражением «частной автономии», в законодательстве, например в германском, способность к совершению сделок («сделкоспособ- ность») стала олицетворением дееспособности вообще. Связь частной автономии и дееспособности продолжает акцентироваться в буржуазной юриспруденции до последнего времени.
Относительная автономия участников гражданских правоотношений в советской юридической литературе обоснованно рассматривается как существенная черта гражданского правоотношения в социалистическом обществе, как существенная составная часть гражданско-правового регулирования общественных отношений. Однако между «частной автономией» в буржуазном обществе и понятием относительной автономии участников гражданского правоотношения в советском обществе имеется существенная разница. И если категория дееспособности в буржуазной цивилистической доктрине как понятие, нераздельно связанное с частной автономией, приобрела определенный социально-экономический смысл, то в социалистическом праве, в частности в советском гражданском праве, категория дееспособности предстает исключительно как категория юридико-техническая. Поэтому нельзя согласиться с предложением Г. Ханая, высказанным в юридической литературе ГДР, отказаться от понятия дееспособности в социалистическом праве[48]. Оно вызвано очевидным стремлением автора отказаться от той классовой социально-экономической трактовки дееспособности, которая свойственна буржуазной юриспруденции. Однако вместе с тем такое предложение свидетельствует о явной недооценке юридико- технического назначения дееспособности как необходимой основы правосубъектности.
ОБЩЕПРАВОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ КАТЕГОРИИ ДЕЕСПОСОБНОСТИ
Указанная социально-экономическая трактовка дееспособности, попытка связать ее с «частной автономией» фактически имела своим последствием возникновение представления о дееспособности как категории исключительно гражданского права. В результате долгое время недооценивалось общеправовое назначение категории дееспособности. Лишь сравнительно недавно в правовой науке дееспособность стала признаваться как категория, имеющая значение не только в гражданском праве, но и в других отраслях права. Эта тенденция четко и последовательно утвердилась в советской юридической литературе, особенно в трудовом праве31 и в гражданском процессуальном праве32, где достигнуты значительные успехи в исследовании проблемы.дееспособности. Она проявляется также в административном33, семейном,34 а также в земельном и колхозном праве35, в уголовном процессуальном праве36. Такая же тенденция имеет место и в зарубежной юридической литературе.
31 Александров Н. Г. Трудовое правоотношение. М., 1948; Александров Н. Г., Пашерстник А. Е. Советское трудовое право. М., 1952, с. 123—125; Карпу- шин М. П. Социалистическое трудовое правоотношение, с. 78; Александров Н. Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма, с. 236— 237; Советское трудовое право. Под ред. В. С. Андреева. М., 1965, с. 57—58; Бегичев Б. К. Об ограничении трудовой дееспособности граждан. — «Сов. гос. и право», 1966, № 8, с. 124—127; Сыроватская Л. А. Трудовая дееспособность и материальная ответственность. — «Сов. гос. и право», 1970, № 1, с. 1.14—118; Бегичев Б. К■ Трудовая правоспособность советских граждан, с. 70—71,171—180.
32 Гражданский процесс. Под ред. А. Ф. Клейнмана. М., 1940, с. 61; Гур- вич М. А. Лекции по советскому гражданскому процессу. М., 1950, с. 49; Чечот Д. М. Участники гражданского процесса. М., 1960, с. 23—26; Советское процессуальное право. М., 1964, с. 77; Советский гражданский процесс. Под. ред. А. Ф. Клейнмана. М., 1964, с. 43; Зейдер Н. Б. Гражданские процессуальные правоотношения. Саратов, 1965, с. 45; Советское гражданское процессуальное право. Под. ред. К. С. Юдельсона. М., 1965, с. 66—69; Щеглов В. Н. Гражданское процессуальное правоотношение. М., 1966, с. 106—109; Советский гражданский процесс. Под ред. М. А. Гурвича. М., 1967, с. 64—65; Викут М. А. Стороны — основные лица искового производства. Саратов, 1968, с. 28—30; Мельников Л. Л. Правовое положение личности в советском гражданском процессе. М., 1969, с. 42—48; Авдеенко Н. И. Механизм и пределы регулирующего воздействия гражданско-процессуального права. Л., 1969, с. 60.
33 Ямпольская Ц. А. О субъективных правах советских граждан и их гарантиях. — В кн.: Вопросы советского государственного права. М., 1959, с. 157—J58; Петров Г. И. Советское административное право. Часть общая. Л., 1960, с. 97 и след.; Лунев А. Е. Административная ответственность за правонарушение. М., 1961, с. 50—51; Салищева Н. Г. Административный процесс, в СССР. М., 1964, с. 58—59; Административное право. Под. ред. А. Е. Лунева. М., 1967, с. 36—37; Манохин В. М. Советское административное право. Курс лекций, вып. 1, часть общая. Саратов, 1968, с. 150; Бахрах Д. Н. Субъект5 административной ответственности. — «Учен. зап. Пермского ун-та», 1968, № 173. Сер. юрид. наук, с. 145; Административное право. Под. ред. Ю. М. Козлова. М., 1968, с. 143—144; Галаган И. А. Административная ответственность в СССР. Воронеж, 1970, с. 206.
34 Рясенцев В. А. Семейное право; Ворожейкин Е. М. Семейные правоотношения в СССР; Белякова А. М., Ворозкейкин Е. М. Советское семейное право. М., 1974.
35 Аксененок Г. А. Земельные правоотношения в СССР. М., 1958, с. 121— 123; Колхозное право. М., 1962, с. 106.
36 Мазалов А. Г. Гражданский иск в уголовном процессе. М., 1967, с. 55— 56; Пономарев И. Б. Правоспособность и дееспособность как предпосылки уголовно-процессуальных отношений. — «Сов. гос. и право», 1971, № 6, с. 110— 112; Зусь Л. Б. Об уголовно-процессуальной правосубъектности. — «Правоведение», 1974, № 5, с. 49—54.
Отказ от категории дееспособности как явления исключительно гражданского права и признание за ней общеправового значения следует считать правильным, целесообразным и перспективным. Необходимость использования категории дееспособности в различных отраслях права предопределяется тем обстоятельством, что приобретение прав и обязанностей, осуществление и защита их, возложение ответственности так же, как и в гражданском праве, и даже больше, чем в гражданском праве, требует наличия у субъекта прав и обязанностей определенного объема умственных способностей, способности понимать значение своих действий, руководить ими. Несколько иное положение в уголовном праве, где аналогичную дееспособности функцию выполняет категория вменяемости.
Признавая правильной и объективно обусловленной тенденцию рассматривать дееспособность как общеправовую категорию, нельзя в то же время не отметить, что опыт советской и зарубежной правовой теории свидетельствует о значительных трудностях, с которыми сталкивается использование категории дееспособности в отдельных отраслях права. Наиболее трудным, оказывается, является преодоление представления о дееспособности как некоторой «общегражданской дееспособности» и вытекающее из этого стремление перенести в готовом виде категорию гражданско-правовой дееспособности на другие отрасли права. В известной мере такое стремление предопределяется тем, что дееспособность, как правило, регламентирована только гражданским законодательством.
Однако такую тенденцию нельзя признать правильной уже потому, что дееспособность в гражданском праве имеет свою собственную структуру и содержание, соответствующие задачам гражданско-правового регулирования общественных отношений, главным образом имущественных. В частности, не может быть применена ни в трудовом, ни в семейном или в административном праве такая категория, как частичная дееспособность несовершеннолетних в гражданском праве. Неправильно также трактовать гражданскую дееспособность как общую или общегражданскую, противопоставляя ее дееспособности в трудовом и семейном праве как дееспособности специальной. Дело в том, что специфика прав и обязанностей в каждой отрасли права предопределяет специфику их приобретения, осуществления и защиты собственными действиями субъекта прав и обязанностей. Возникновение, структура и содержание дееспособности в каждой отрасли права должны соответствовать этой специфике. Иными словами, категория дееспособности, если она применяется в различных отраслях права, должна быть признана самостоятельным видом дееспособности в каждой из них. Поэтому представляется совершенно правильной точка зрения тех авторов, которые в
разных отраслях права подчеркивают самостоятельность дееспособности и специфичность ее для каждой отрасли права[49]. Нельзя согласиться с некритическим использованием категории гражданской дееспособности в других отраслях права, что иногда имеет место.
В любой отрасли права, так же как и в гражданском праве, дееспособность является юридической способностью гражданина своими действиями создавать права и обязанности и осуществлять их. Но дееспособность граждан в каждой отрасли права имеет свою специфику возникновения, приобретает свою конкретную структуру, наполняется своим собственным , конкретным содержанием.
Исследованию специфики структуры и содержания дееспособности должно быть уделено внимание в правовой теории отдельных отраслей права, что должно привести и к законодательному урегулированию этого понятия в тех отраслях права, в которых дееспособность до сих пор не регламентируется.
2. ДЕЕСПОСОБНОСТЬ В ОБЛАСТИ СОВЕРШЕНИЯ ПРАВОМЕРНЫХ ЮРИДИЧЕСКИХ ДЕЙСТВИЙ В ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ
ДЕЕСПОСОБНОСТЬ — ПРЕДПОСЫЛКА СОВЕРШЕНИЯ СДЕЛКИ И ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ЕЕ НАРУШЕНИЕ
Способность своими действиями совершать сделки— наиболее обширная сфера проявления категории гражданской дееспособности, которая является также субъективной предпосылкой действительности сделок.
Дееспособность равным образом относится ко всем сделкам: как к направленным на установление прав и обязанностей, так и к направленным на их изменение и прекращение; как к односторонним, так и к двусторонним и многосторонним сделкам.
Дееспособность является субъективной предпосылкой осуществления прав и обязанностей, вытекающих из сделки, исполнения сделки в тех случаях, когда для этого необходимо совершение юридических действий. Поэтому признание гражданина недееспособным после заключения сделки является основанием * для ее прекращения. Так, согласно ст. 396 ГК договор поручения прекращается, если лицо, участвующее в договоре, признается недееспособным (по ст. 401 ГК РСФСР, ст. 392 ГК УССР,
ст. 399 ГК ЛитССР — когда участник договора признается недееспособным или ограниченно дееспособным).
Дееспособность в области совершения правомерных юридических действий проявляется также как предпосылка договорной ответственности[50] в случаях нарушения договорного правоотношения.
Нарушение обязанностей, вытекающих из сделки, будучи противоправным поведением, не охватывается понятием сделки. Следовательно, способность своими действиями совершать сделку не охватывает способности к созданию для себя ответственности на случай нарушения договорных обязательств.
Однако, признавая граждан способными своими действиями создавать права и обязанности, закон не мог в то же время признать их неспособными к несению ответственности за нарушение принятых на себя обязательств. Поэтому, хотя законодательство специально и не регулирует способность к созданию договорной ответственности, она по смыслу закона существует как проявление и развитие способности к совершению правомерных юридических действий.
В связи с этим нет необходимости специально в законодательстве указывать на способность к несению ответственности за нарушение прав и обязанностей, вытекающей из сделки. Иное дело в области деликтных обязательств, где до момента правонарушения еще нет самого обязательственного правоотношения и обязанность по возмещению вреда выражается как деликтная ответственность.
Так как дееспособность участника сделки уже была предметом проверки в момент возникновения правоотношения, предполагается, что он обладает способностью и к договорной ответственности, если только после заключения сделки он не ограничен в дееспособности или не признан недееспособным. Например, если несовершеннолетний обладает дееспособностью для заключения определенной сделки, то он предполагается способным к несению ответственности в случае ее нарушения. Очевидно, руководствуясь подобными соображениями, В. А. Рясенцев совершенно обоснованно признал целесообразным рассматривать несовершеннолетнего как субъекта договорной ответственности не только в отношении тех сделок, которые он вправе заключать без согласия родителей или попечителей, но также и в тех случаях, когда он заключает сделки с согласия законных представителей, поскольку и тогда несовершеннолетний действует от своего имени и рассматривается законом как самостоятельный участник сделки. Он должен сделку выполнять, и только он может нести ответственность[51].
Было бы неправильно, если бы законодательство наделяло гражданина способностью самостоятельно, от своего имени совершать сделки и в то же время не признавало его способным самостоятельно отвечать за нарушение прав и обязанностей из этой сделки.
Таким образом, следует полагать, что в области совершения правомерных юридических действий дееспособность проявляется и как предпосылка договорной ответственности. Однако при этом необходимо учитывать, что способность совершать сделки может быть ограничена в предусмотренном законом порядке, а способность к ответственности не может быть ограничена (речь идет об ограничениях, предусмотренных в ч. III ст. 13 ГК и ст. 16 ГК). Способность к ответственности прекращается лишь в случае признания гражданина недееспособным.
РЕГЛАМЕНТАЦИЯ СОДЕРЖАНИЯ ДЕЕСПОСОБНОСТИ В ОБЛАСТИ СОВЕРШЕНИЯ ПРАВОМЕРНЫХ ЮРИДИЧЕСКИХ ДЕЙСТВИЙ
Содержание дееспособности как способности самостоятельно совершать правомерные юридические действия установлено законодательством либо в виде дееспособности в полном объеме, либо в виде ограниченной дееспособности. Причем, если в отношении полной дееспособности в законе установлен лишь круг лиц, обладающих ею, то в отношении ограниченной дееспособности четко установлен как круг лиц, так и конкретное содержание их дееспособности.
В законодательстве содержание дееспособности в основном регулируется общими положениями гражданского кодекса и прежде всего в ст. 11 ГК, в которой определяется понятие дееспособности граждан, а также в ст. 13—16 ГК. При этом последние из них не предусматривают все проявления дееспособности, а охватывают главным образом способность совершать сделки, но не иные виды дееспособности, например деликтоспособность.
Дееспособность как предпосылка совершения и действительности сделок связана с регламентацией гражданско-правовых сделок. Последствия нарушения правил о содержании дееспособности, предусмотренных в ст. 13—16 ГК, регулируются в гражданском кодексе как основания для признания сделок недействительными.
Недействительность сделки в случае нарушения требований ст. 13—16 ГК регулируется ст. 51—54 ГК JICCP (ст. 51, 52, 54, 55 ГК РСФСР). Кроме того, в главе о сделках имеется норма, непосредственно относящаяся к сделкоспособности, — ст. 55 ГК ЛССР (ст. 56 ГК РСФСР), согласно которой могут быть признаны недействительными сделки, совершенные дееспособными лицами, находящимися в момент совершения сделки в таком состоянии, когда они не могли понимать значения своих действий или руководить ими.
Содержание дееспособности регламентируется также в нормах, размещенных в других институтах гражданского законодательства, например в ст. 129, 133 ГК ЛССР (ст. 127, 130 ГК РСФСР), в нормах, регулирующих членство в кооперативных и общественных организациях.
Каково содержание предусмотренной законом способности совершать правомерные юридические действия?
Полная дееспособность, которой в равной мере обладают все достигшие совершеннолетия граждане, а также несовершеннолетние, вступившие в предусмотренном законом порядке в брак, за исключением граждан, признанных недееспособными и ограниченных в дееспособности, означает, что граждане вправе самостоятельно совершать любые правомерные действия, сделки, допускаемые гражданским законодательством. Указание закона (ч. II ст. 8 Основ, ст. 11 ГК) на возникновение дееспособности в «полном объеме» с наступлением совершеннолетия основано на предположении, что в таком возрасте психически нормально развитый человек, как правило, обладает необходимыми умственными способностями, социальным опытом, самостоятельностью, что он способен самостоятельно совершать все юридические действия без ущерба для своих собственных, а также общественных интересов.
Содержание дееспособности несовершеннолетних. Вопрос о содержании дееспособности несовершеннолетних всегда представлял определенные трудности для законодательства, правовой теории и практики применения права. Особое положение несовершеннолетних с точки зрения содержания их дееспособности предопределяется различными факторами психологического, социального, морального и экономического характера. Поэтому правильное разрешение законодателем и правовой теорией вопроса о гражданской дееспособности несовершеннолетних имеет огромное социальное и воспитательное значение.
Регламентация дееспособности несовершеннолетних преследует правоохранительные цели. Предоставление дееспособности несовершеннолетним означает, что они сами вправе решать вопросы осуществления и защиты своих прав. Развитие самостоятельности и инициативы у несовершеннолетних ни в коем случае не должно обращаться против их интересов.
Одновременно надлежащим образом должны охраняться интересы тех лиц, с которыми несовершеннолетние совершают сделки.
Регламентация дееспособности несовершеннолетних преследует также воспитательную цель — соразмерно степени умственного развития и материальной самостоятельности несовершеннолетних постепенно развивать у них опыт для самостоятельного участия в гражданских правоотношениях. Волевая зрелость сама по себе, без развития собственного опыта, автоматически по достижении определенного возраста не возникает. Но постепенное развитие такого опыта у несовершеннолетних, разрешение им самостоятельно участвовать в имущественных отношениях, которые в обществе регламентируются правом, не может осуществляться независимо от правовой регламентации. Имущественные отношения представляются как правовые отношения независимо от того, вступают ли в них люди взрослые или несовершеннолетние.
Таким образом, правовая регламентация содержания дееспособности несовершеннолетних юридически закрепляет у несовершеннолетних способность самостоятельно участвовать в гражданском обороте. Поэтому она должна отвечать указанным воспитательным целям, учитывать то положение, которое занимают несовершеннолетние в обществе.
Дееспособность несовершеннолетних в области гражданского права, являясь проблемой этой отрасли права, не может рассматриваться в отрыве от правового положения несовершеннолетних в других отраслях права — в трудовом, семейном, административном, процессуальном.
В юридической науке по-разному трактуется гражданско- правовое положение несовершеннолетних с точки зрения их дееспособности. Нет еще единого мнения относительно классификации дееспособности несовершеннолетних, как и толкования норм права, регулирующих конкретное содержание их дееспособности.
Основы гражданского законодательства (ч. II, ст. 8) определяют дееспособность несовершеннолетних как ограниченную, и это касается всех несовершеннолетних^ Как известно, ГК РСФСР 1922 г. непосредственно не регламентировал дееспособность несовершеннолетних, не достигших 14-летнего возраста. Поэтому в юридической литературе преобладало мнение, что несовершеннолетние до 14 лет полностью недееспособны. Однако уже в то время многие авторы указывали на исключения из их полной недееспособности, как предусмотренные законодательством (регулирование вкладов в кредитные учреждения), так и сложившиеся фактически (совершение мелких бытовых сделок).
несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет (ст. 13 ГК), так и дееспособность несовершеннолетних в возрасте до 15 лет
(ст. 14 ГК) Л
По мнению ряда цивилистов, действующее законодательство будто бы не дает оснований для отказа от традиционных понятий, созданных раньше советской наукой гражданского права и поэтому, несмотря на то что в соответствующих нормах ГК прямо указывается на «дееспособность» несовершеннолетних, а в ст. 14 ГК УССР даже об «объеме дееспособности», они предлагают и впредь сохранить ранее сложившееся подразделение несовершеннолетних на полностью недееспособных и частично дееспособных[52].
Другие авторы на основе действующего законодательства и с учетом фактического положения несовершеннолетних пришли к иному выводу: что все несовершеннолетние обладают ограниченной дееспособностью, но в различном объеме[53]. Возражая против такого взгляда, О. С. Иоффе полагает, что новый закон, по сути дела, только легализовал сложившееся прежде фактическое положение и сам по себе еще не дает оснований для отказа от привычной терминологии. Он считает, что назвать малолетних пусть и частично, но все же дееспособными означало бы перенести акцент с общего их статуса как лиц недееспособных на исключительные случаи признания за ними дееспособности[54].
Дело здесь не только в традициях терминологии. Речь идет именно о существе положения несовершеннолетних. Если несовершеннолетние до 15 лет только в весьма незначительном объеме обладают способностью самостоятельно осуществлять свои права и совершать сделки, едва ли правильно было бы считать их полностью недееспособными. Это не соответствовало бы указанию закона, который считается с реальным положением несовершеннолетних и учитывает то, что не было отражено в ранее действовавшем законодательстве. Поэтому есть достаточно оснований отказаться от привычной терминологии и полагать, что несовершеннолетние до 15 лет, хотя и в виде исключения из общего их положения в качестве недееспособных, обладают определенным объемом дееспособности[55].
'Различие взглядов по данному вопросу является причиной того, что в юридической литературе до сих пор не существует единого обозначения дееспособности несовершеннолетних.
С. М. Корнеев дееспособность несовершеннолетних как в возрасте до 15 лет, так и в возрасте от 15 до 18 лет обозначает как «частичную»[56]. J1. Г. Кузнецова «частично» дееспособными называет только несовершеннолетних, достигших 15 лет, а несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет рассматривает как «относительно дееспособных», или обладающих неполной дееспособностью[57].
Своеобразно вопрос о дееспособности несовершеннолетних в возрасте до 15 лет решает В. П. Шахматов[58]. Полагая, что «дееспособность» обязательно включает как «сделкоспособность», так и «деликтоспособность», он делает следующий вывод: поскольку несовершеннолетние до 15-летнего возраста не обладают деликтоспособностью, а лишь одним элементом дееспособности -— сделкоспособностью, то они дееспособностью не обла дают. Они, по мнению В. П. Шахматова, обладают только «конкретной сделкоспособностью». Подобный взгляд внутренне противоречив. Если сделкоспособность — обязательный элемент дееспособности, то именно она является дееспособностью (ст. 14 ГК). Неправильно поэтому утверждать, что малолетний обладает «конкретной» сделкоспособностью и в то же время не обладает дееспособностью.
Понятия «частичная», «относительная», «неполная», «ограниченная» дееспособность, которые к тому же используются весьма произвольно, не обладают ни практической, ни теоретической ценностью. Они не раскрывают конкретного содержания дееспособности указанных лиц. Для практики гораздо важнее определить, каково именно конкретное содержание этой «частичной», «ограниченной» дееспособности. Поэтому без ущерба для правовой науки и практики можно отказаться от подобных обозначений дееспособности несовершеннолетних и говорить о
«дееспособности несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет» и о «дееспособности несовершеннолетних в возрасте до 15 лет».
СОДЕРЖАНИЕ ДЕЕСПОСОБНОСТИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ В ВОЗРАСТЕ ОТ 15 ДО 18 ЛЕТ. Несовершеннолетние в этом возрасте все сделки совершают сами, и родители и попечители несовершеннолетних не вправе совершать сделки от их имени. Сделки, заключенные родителями и попечителями с нарушением дееспособности несовершеннолетних, недействительны на основании ст. 12 и 13 ГК.
Законодатель предполагает, что несовершеннолетний, достигший 15 лет, обладает, как правило, уже достаточными умственными и волевыми способностями, необходимым опытом, чтобы лично совершать юридические действия в области гражданского права. Но личное участие в заключении сделки не всегда полностью носит самостоятельный характер. Как с целью охраны интересов несовершеннолетних, так и с целью их воспитания закон требует согласия родителей или попечителей на совершение ими сделок. В этом собственно и заключается ограничение дееспособности этих несовершеннолетних.
Все правомерные юридические действия, совершаемые несовершеннолетними в указанном возрасте, можно подразделить на такие действия, которые они: а) совершают с согласия родителей или попечителей; б) вправе совершать самостоятельно, без согласия родителей или попечителей; в) не вправе совершать вообще.
Действия (сделки), совершаемые с согласия родителей или попечителей. С согласия указанных лиц несовершеннолетние совершают все те сделки, которые они не вправе совершать самостоятельно. В законе нет перечня таких сделок, но из содержания
,ст. 13 ГК можно сделать вывод, что такой порядок совершения сделок является основным.
Согласие родителей или попечителей является существенной предпосылкой действительности сделок, заключаемых несовершеннолетними в возрасте от 15 до 18 лет. Отсутствие согласия является основанием для оспаривания сделки, признанием ее недействительной. Ввиду этого представляет интерес сама природа «согласия» с точки зрения формирования правосубъектности несовершеннолетних.
В советской цивилистической литературе, как известно, сложилось почти единое мнение о том, что родители и попечители несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет не являются их законными представителями в области гражданского права. Такой взгляд связан с общепринятым в советском гражданском праве сравнительно узким определением института представительства, понимаемым как совершение сделок одним лицом от имени другого лица. И если раньше ряд советских цивилистов рассматривали попечителей как законных представителей[59], то в настоящее время точка зрения изменилась, и в области гражданского права они законными представителями больше не именуются, хотя в области семейного и процессуального права по- прежнему считаются таковыми.
Известно, что представительство •—• институт, который тяготеет больше к институту правосубъектности, чем к институту сделки, как это правильно отметил в своих трудах О. С. Иоффе, который связывает представительство с субъектами гражданского права.
Ограничение представительства в гражданском праве только рамками заключения сделок (это вытекает из ст. 62 ГК РСФСР, и на этом основании теория гражданского права пришла к выводу об исключении попечителей из числа законных представителей) фактически приводит к весьма спорному мнению о представительстве в праве. Отказываясь признавать попечителей и соответственно родителей в качестве законных представителей, теория гражданского права не дает им также и другой квалификации. При всем различии между опекой и попечительством общим для них является тяготение к представительству[60].
Но независимо от того, признаем ли мы попечителей закон-, ными представителями несовершеннолетних, они, выражая согласие или отказывая в согласии на совершение сделок своим подопечным, осуществляют обязанности по защите прав и законных интересов последних.] Выражение согласия на совершение сделки не означает, что происходит восполнение правосубъектности несовершеннолетнего участника правоотношения. Последний, несмотря на ограниченную дееспособность, выступает как самостоятельный субъект права. Совершая сделку, несовершеннолетний осуществляет свою дееспособность, а родитель или попечитель, выражая согласие, участвует в формировании воли несовершеннолетнего, контролирует, как несовершеннолетний осуществляет свою дееспособность. При этом они действуют с учетом объективно существующих интересов несовершеннолетнего подопечного. Иногда они препятствуют осуществлению дееспособности в интересах самих несовершеннолетних^
' Осуществляя контроль над несовершеннолетними, родители или попечители остаются вне субъектного состава правоотношения, возникшего на основании сделки.
По смыслу закона функция контроля со стороны родителей или попечителей осуществляется до завершения сделки. В процессе исполнения сделки, а также для возникновения ответственности за неисполнение сделки она роли не играет.
Требуя согласия родителей или попечителей, закон предусматривает и последствия, которые наступают в (случае заключения несовершеннолетними сделки без их согласия.^Согласно ст. 52 ГК ЛССР (ст. 54 ГК РСФСР) такая сделка признается судом недействительной по иску родителей, усыновителей или попечителей. J,
Таким образом, дееспособность несовершеннолетнего как принадлежащее ему право самостоятельно совершать правомерные юридические действия не может быть осуществлена без согласия родителей или попечителей, которое является предпосылкой признания реализации несовершеннолетними своей дееспособности действительной.
Советское законодательство в отличие от законодательства ряда зарубежных стран не требует подтверждения сделки со стороны самого несовершеннолетнего по достижении им полной дееспособности, если родитель (попечитель) не давал согласия на совершения сделки и не оспаривал сделку[61].
Согласие родителей или попечителей подконтрольно соответствующим государственным органам. Так, согласно ст. 148 КоБС
ЛССР (ст. 133 КоБС РСФСР) предусмотрены случаи, когда согласие на совершение несовершеннолетними сделок может быть дано только с предварительного разрешения органов опеки и попечительства. Согласно ст. 52 ГК ЛССР (ст. 54 ГК РСФСР) сделка, совершенная без такого согласия, признается недействительной в судебном порядке. Как органы опеки и попечительства, так и суд при рассмотрении дела о признании сделки недействительной исходят из интересов несовершеннолетнего.
СДЕЛКИ, СОВЕРШАЕМЫЕ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИМИ САМОСТОЯТЕЛЬНО. Согласно ч. II и IV ст. 13 ГК несовершеннолетние вправе самостоятельно совершать следующие юридические действия: 1) распоряжаться своим заработком или стипендией, 2) осуществлять авторские и изобретательские права, 3) совершать мелкие бытовые сделки и 4) вносить вклады в кредитные учреждения и распоряжаться ими.
Наиболее существенны сделки по распоряжению своим заработком или стипендией. В соответствии со ст. 13 ГК способность несовершеннолетних самостоятельно распоряжаться заработком или стипендией предусмотрена как исключительное правило по отношению к общему правилу, установленному в ч. I ст. 13 ГК, согласно которому несовершеннолетние совершают сделки с согласия родителей или попечителей. Однако нельзя не учитывать, что огромное количество несовершеннолетних в этом возрасте состоит в трудовых правоотношениях в качестве рабочих и служащих, причем в летний период количество работающих несовершеннолетних значительно возрастает.
Стимулирование вовлечения несовершеннолетних в общественное производство, разумеется, без ущерба для их физического и умственного развития, образования, полезно и желательно с точки зрения общественных интересов, главным образом с целью трудового воспитания несовершеннолетних. Как известно, одна из главных задач коммунистического воспитания молодежи заключается в том, чтобы «формировать у юношей и девушек коммунистическое отношение к труду, социалистической собственности, высокую ответственность за дела коллектива и общества»[62].
Из данных, полученных при опросе несовершеннолетних, работающих на предприятиях г. Риги, следует, что заработок несовершеннолетних нередко составляет 80—90 р., а иногда превышает 100 р. в месяц. [Bci-многих случаях несовершеннолет ние проживают отдельно от родителей, в общежитиях и поэтому практически ими не контролируются. Таким образом, трудовые доходы несовершеннолетних весьма часто являются основной имущественной базой для удовлетворения их материальных и культурных потребностей. Вполне разумной и обоснованной в гражданском законодательстве является норма, предоставляющая несовершеннолетним право самостоятельно распоряжаться
[ри этом учитывает и то, что трудоспособность несовершеннолетнего может возникать гораздо раньше, чем необходимые умственные, волевые способности для разумного использования, без ущерба для своих интересов, полученных трудовых доходов. j
Для обеспечения нормального физического и духовного развития несовершеннолетних советское трудовое законодательство не допускает приема на работу лиц моложе 16 лет (ст. 74 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде). Лишь в виде исключения, по согласованию с фабричным, заводским местным комитетом профессионального союза на работу могут приниматься лица, достигшие 15 лет. По достижении этого возраста несовершеннолетние, как правило, обладают уже достаточной рассудительностью, образованием, необходимым жизненным опытом, чтобы работать и самостоятельно распоряжаться трудовыми доходами. Не случайно в этой связи законодательство проявляет стремление к унификации 15-летнего возраста в трудовом и гражданском законодательстве.
Чтобы иметь четкое представление о самостоятельной правосубъектности несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет в отношении распоряжения ими заработком или стипендией, необходимо уяснить смысл ч. II ст. 13 ГК.
В юридической литературе наметилась тенденция к ограничительному толкованию ч. II ст. 13 ГК- Во-первых, в том смысле, что несовершеннолетний вправе самостоятельно распоряжаться только уже полученным заработком. Во-вторых, в смысле того, что он может самостоятельно распоряжаться исключительно только заработком или стипендией как денежной суммой, а не иным имуществом, которое приобретено за счет зарплаты или стипендии. Такое ограничительное толкование понятия распоряжения заработком представляется весьма спорным и не соответствующим смыслу закона.
Вопрос о том, может ли несовершеннолетний распоряжаться только уже полученным или также подлежащим к получению в будущем заработком, являлся предметом дискуссии еще во время действия прежнего гражданского законодательства. Большинство цивилистов тогда присоединились к мнению С. Н. Братуся, что по смыслу закона речь должна идти только об уже полученной заработной плате[63], за исключением случаев заключения несовершеннолетними сделок с социалистическими организациями.
В ч. II ст. 13 ГК не уточнено, идет ли речь только о полученном или также предстоящем к получению заработке. Однако в правовой науке в основном осталось прежнее ограничительное толкование[64], в пользу которого, как правило, выдвигают довод, что такое толкование закона необходимо в интересах самих несовершеннолетних, поскольку они из-за своего возраста не всегда в полной мере отдают себе отчет о последствиях подобной сделки.
Распоряжение будущим заработком может совершаться путем приобретения товаров в кредит. Покупка товаров в кредит, как правило, совершается в магазинах розничной торговли, и несовершеннолетние, согласно действующему законодательству (Инструкция о порядке продажи предприятиями государственной торговли рабочим, служащим и пенсионерам товаров в кредит, утвержденная постановлением Совета Министров Латвийской ССР от 24 сент. 1964 г., № 572)[65], если они являются рабочими и служащими и имеют паспорт, вправе самостоятельно совершать покупку товаров в кредит. Такая возможность за несовершеннолетними признается в юридической литературе[66].
Распоряжение будущим заработком вряд ли может нарушать интересы несовершеннолетних рабочих и служащих. Наоборот, эта возможность служит целям удовлетворения их личных потребностей. Что касается выбора несовершеннолетним предмета покупки, то и это обстоятельство не является доводом в пользу запрещения покупки товаров в кредит несовершеннолетним, поскольку последний таким же образом мог бы распорядиться уже полученным и накопленным заработком.
Распоряжение будущим заработком происходит также при заключении договора займа. Однако такие договоры несовершеннолетними заключаются, как правило, на небольшие суммы и имеют характер товарищеской взаимопомощи. Нет достаточных оснований для ограничения возможности несовершеннолетнего рабочего или служащего совершать самостоятельно такие сделки. К тому же практически было бы трудно осуществить контроль над тем, соблюдается ли подобное требование.
О. С. Иоффе ограничительное толкование ч. II ст. 13 ГК пытается обосновать ссылкой на то, что предусмотренное в указанной норме^несовершеннолетнего/право свободно распоряжаться заработком или стипендией составляет исключение из общего правила, а исключительные нормы прав не могут быть толкуемы распространительно55. Если даже признать данную норму исключительной, то необходимо в данном случае исходить из ее буквального смысла и не оправдывать ограничительное ее толкование.
Ограничительное толкование упомянутой нормы привело бы к ущемлению интересов несовершеннолетнего, к ограничению его самостоятельной правосубъектности, что не соответствовало бы смыслу закона.
Вправе ли несовершеннолетние распоряжаться заработком или стипендией только в денежном выражении или также вещами, приобретенными на заработок? В юридической литературе утвердилось почти единогласное мнение о том, что предусмотренное в ч. II ст. 13 ГК право несовершеннолетнего не распространяется на приобретенные за счет заработка или стипендии вещи. Такой взгляд был высказан уже раньше56. В настоящее время эту точку зрения защищают многие цивилисты. Однако она не является бесспорной. Ограничительное толкование закона по данному вопросу уже подвергала справедливой критике Н. В. Рабинович57, полагая, что приобретенные на заработок вещи — та же заработная плата, но в овеществленном виде.
Ограничительное толкование закона по данному вопросу не соответствует смыслу закона, ибо оно без достаточных оснований сужает дееспособность несовершеннолетних. Смысл закона, отражающий реальные потребности жизни, состоит именно в том, чтобы определить объем дееспособности несовершеннолетних по распоряжению имуществом в зависимости от источника приобретения этого имущества — своим личным трудом (заработок и приравненные к нему виды трудовых доходов) или иным способом (имущество или деньги, полученные от других лиц в порядке дарения, наследования и т. п.). Указание на заработок и стипендию в законодательстве подчеркивает именно способ приобретения определенного вида имущества, а вовсе не ту вещественную форму, относительно которой допускается самостоятельное распоряжение несовершеннолетнего.
65 Иоффе О. С. Советское гражданское право, с. 122.
56 Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 67; Халфина Р. О. Значение и сущность договора в советском социалистическом гражданском праве. М., 1954, с. 216; Антимонов Б. С., Граве К. А. Советское наследственное право, с. 149.
57 Рабинович И. В. Недействительность сделок и ее последствия, с. 95—96.
Следовательно, несовершеннолетний вправе совершать самостоятельно договоры купли-продажи, найма, дарения (было бы совершенно непонятно, если несовершеннолетний, например, имея право подарить часть денежной суммы заработка, не имел бы права самостоятельно подарить вещь, приобретенную за ту же часть заработка), займа, быть участником в договоре о совместной деятельности, завещать, использовать заработок для содержания нетрудоспособных членов семьи.
Согласно действующему законодательству о договоре комиссии (Правила торговли в комиссионных магазинах по продаже промышленных товаров, утвержденные приказом Министерства торговли СССР от 12 августа 1968 г., № 140 ) [67] комитентами могут быть только лица, достигшие совершеннолетия. Такое указание в подзаконном нормативном акте противоречит действующему гражданскому законодательству всех союзных республик, поскольку в данном случае полностью исключается правосубъектность несовершеннолетнего, а не только его способность самостоятельно выступать в качестве комитента. Следуя указанным правилам, несовершеннолетний не способен совершать комиссионную сделку ни самостоятельно, ни с согласия своего родителя или попечителя. Не вправе от имени несовершеннолетнего ее совершить также родитель или попечитель несовершеннолетнего. В литературе уже высказывались сомнения по поводу правильности этого указания в Правилах торговли в комиссионных магазинах[68].
Особые правила предусмотрены для участия несовершеннолетних в сделках, предметом которых являются жилые дома. Такие сделки несовершеннолетние не могут совершать без согласия родителей или попечителей и предварительного разрешения органа опеки и попечительства. Так, согласно п. 43 Положения
о государственном нотариате Латвийской ССР предусмотрено, что несовершеннолетние в возрасте от 15 до 18 лет совершают договоры купли-продажи жилого дома только с согласия родителей или попечителей[69]. Такое требование является разумным и правильным, соответствующим закону, поскольку практически исключено, чтобы несовершеннолетний только на свои трудовые доходы мог стать собственником жилого дома.
С учетом сказанного представляется соответствующим смыслу закона вывод о том, что право несовершеннолетнего самостоятельно распоряжаться своим заработком не должно толковаться ограничительно.
Если несовершеннолетний не способен достаточно рассудительно использовать свои трудовые доходы, он может быть, согласно ч. III ст. 13 ГК ЛССР, лишен этого права, т. е. ограничен в дееспособности. Регламентация этого вопроса в законодательстве союзных республик имеет некоторые несущественные расхождения. Так, в отличие от ч. III ст. 13 ГК ЛССР, согласно которой возможно только лишение несовершеннолетнего права самостоятельно распоряжаться своим заработком или стипендией, более полным и правильным является решение этого вопроса в законодательстве тех союзных республик (см. ч. III ст. 13 ГК РСФСР, ч. III ст. 15 ГК ЭстССР, ч. III ст. 14 ГК ЛитССР), где предусмотрено, что органы опеки и попечительства могут либо ограничить, либо полностью лишить несовершеннолетнего способности самостоятельно совершать данного рода сделки.
В отличие от ГК ЛССР остальные упомянутые гражданские кодексы союзных республик указывают, кто вправе требовать ограничения дееспособности несовершеннолетних. Представляется, что и в Латвийской ССР орган опеки и попечительства может лишить или ограничить это право несовершеннолетних как по своей инициативе, так и по ходатайству родителей (усыновителей), попечителей, общественных организаций и других заинтересованных лиц.
В практике органов опеки и попечительства Латвийской ССР такое ограничение дееспособности несовершеннолетних не встречается, хотя оно было бы весьма действенным средством с точки зрения воспитания несовершеннолетних и защиты их интересов.
Несовершеннолетние в возрасте от 15 до 18 лет полностью дееспособны в области авторского и изобретательского права. В ч. II ст. 13 ГК ЛССР это выражено как право самостоятельно «осуществлять авторские и изобретательские права на свои произведения, изобретения и рационализаторские предложения, права на свои открытия». Речь по существу идет об осуществлении несовершеннолетними лишь тех авторских и изобретательских прав, которые у них возникают по поводу лично ими созданных объектов авторского и изобретательской'npaffa; а не об осуществлении тех авторских и изобретательских прав, которые к ним переходят в порядке наследственного правопреемства и которые они самостоятельно не вправе осуществлять.
В данном случае в центре внимания находится право несовершеннолетних авторов произведений, изобретений и рационализаторских предложений распоряжаться полученным вознаграждением. Однако поскольку до получения этих трудовых доходов несовершеннолетний автор должен совершить предусмотренные законом юридические действия, все они в целом охватываются ч. II ci;. 13 I'K.
В гражданских кодексах предусмотрены еще две категории сделок, которые несовершеннолетние вправе совершать самостоятельно: а) мелкие бытовые сделки (ч. II ст. 13 ГК); б) внесение вклада в кредитные учреждения и распоряжение им (ч. IV ст. 13 ГК)[70].
Таков по ст. 13 ГК круг сделок, в отношении которых несовершеннолетние от 15 до 18 лет фактически неограничены в дееспособности. Право несовершеннолетних самостоятельно распоряжаться заработком не всегда учтено в подзаконных актах. Так, в п. 31 Инструкции о порядке совершения нотариальных действий исполкомами городских, поселковых и сельских Советов депутатов трудящихся ЛатвССР, утвержденной постановлением Совета Министров Латвийской ССР от 16 окт. 1975 г. № 513, установлено, что несовершеннолетние в возрасте от 15 до 18 лет могут совершать сделки лишь с согласия своих родителей, усыновителей и попечителей[71]. Такое требование инструкции не соответствует ч. II ст. 13 ГК- В литературе правильно отмечалось, что при удостоверении сделок несовершеннолетних нотариус должен учитывать их право самостоятельно распоряжаться заработком[72].
Нельзя не отметить несовершенство редакции ст. 13 ГК, которое выражается в том, что в ней не учтены все проявления дееспособности, даже в области совершения правомерных действий. В частности, законодатель недостаточно учел в этой статье те проявления дееспособности, которые не выражаются как Действия, направленные на приобретение имущества и распоряжение им. В этой связи особое положение занимает договор добровольного страхования (ст. 452 ГК ЛССР, ст. 388 ГК РСФСР). Нормативные акты, регламентирующие заключение этого договора (Правила смешанного страхования жизни, Правила страхования от несчастных случаев), предусматривают заключение указанных договоров по заявлению лица, желающего застраховаться. Ими могут быть лица, достигшие 16 лет. Указанные нормативные акты и практика органов Госстраха не требуют согласия родителей или попечителей на заключение договора страхования несовершеннолетними. Данная сделка может быть совершена только страхователем. На этом основании народный суд Кировского р-на г. Рига признал недействительным договор страхования от несчастных случаев, заключенный гр-кой К от имени ее сына, который вскоре после заключения договора сломал руку и совместно с матерью предъявил иск о взыскании страхового возмещения. Поскольку к моменту заключения договора страхования гр-н К. уже достиг 16 лет, он мог лично заключить данный договор. Поэтому Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда Латвийской ССР, рассмотрев дело по кассационной жалобе истцов, оставила без изменения решение народного суда Кировского р-на г. Рига[73].
Не предусмотрена в ст. 13 ГК способность несовершеннолетних самостоятельно осуществлять право на вступление в кооперативные и общественные организации, что также касается содержания гражданской дееспособности, поскольку граждане становятся членами указанных организаций как субъекты гражданского права.
Не отражено в ст. 13 ГК право несовершеннолетнего ( в возрасте от 16 до 18 лет) члена колхозного двора самостоятельно участвовать во владении, пользовании и распоряжении имуществом колхозного двора (ст. 129 ГК ЛССР, ст. 127 ГК РСФСР) и право самостоятельно без согласия родителей или попечителей предъявлять иск в случае спора по поводу владения, пользования и распоряжения имуществом двора. Это право несовершеннолетних, так же как и право самостоятельно, без согласия своих родителей или попечителей, требовать выдела из имущества колхозного двора (ст. 133 ГК ЛССР, ст. 130 ГК РСФСР) следует считать проявлением дееспособности несовершеннолетних в области гражданского права. Отсутствие упоминания о нем в ч. II ст. 13 ГК является пробелом в гражданском законодательстве, что отрицательно сказывается и на гражданско-процессуальном законодательстве. В ч. III ст. 33 ГПК ЛССР (ч. III ст. 32 ГПК РСФСР), которая сформулирована под влиянием ч. II ст. 13 ГК, не закреплена соответствующая процессуальная дееспособность несовершеннолетних.
ИСКЛЮЧЕНИЕ ПРАВОСУБЪЕКТНОСТИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ В ВОЗРАСТЕ ОТ 15 ДО 18 ЛЕТ. Непосредственно в ст. 13 ГК не указано, что ограничение в дееспособности может иметь своим последствием ограничение правосубъектности несовершеннолетних. Согласно этой норме несовершеннолетние вправе совершать сделки либо с согласия родителей или попечителей (ч. I ст. 13 ГК), либо самостоятельно (ч. II и ч. IV ст. 13 ГК). Иными словами, будто бы нет таких сделок, которые несовершеннолетние вообще не вправе совершать. Однако это не так.[Неко- торые сделки могут быть заключены и исполнены только лично их участниками.^ одних случаях такое требование не исключает возможности совершения сделки, например, совершение несовершеннолетним договора дарения имущества, которое не составляет его заработка или стипендии, в принципе возможно с согласия родителей или попечителей и с предварительного разрешения органа опеки и попечительства. В других случаях возможность совершения сделки является спорной, так как ограничение в дееспособности может влиять на способность обладания соответствующим правом или обязанностью вообще.
(^Это, в частности, относится к тем сделкам, для исполнения которых по смыслу закона необходимо обладание дееспособностью в полном объеме^(Такой сделкой является договор поручения. Несовершеннолетний не способен по договору поручения быть поверенным, поскольку, согласно ст. 390 ГК ЛССР (ст. 396 ГК РСФСР), смысл этого договора заключается в том, что поверенный обязуется совершать от имени другой стороны определенные юридические действия. Несовершеннолетний, который в принципе сам ограничен в дееспособности и может совершать сделки только с согласия своего родителя или попечителя (за исключением тех сделок, которые предусмотрены в ч. II и ч. IV ст. 13 ГК), не способен совершать все юридические действия от имени других лиц. Заключение несовершеннолетним такой сделки с согласия родителя или попечителя в принципе было бы возможно (ч. I ст. 13 ГК), но оно бессмысленно, ибо несовершеннолетний не способен как субъект этого договора сам его исполнить^
Спорным является вопрос о праве несовершеннолетнего совершать договоры, целью которых является производство работ, например, договор подряда в качестве подрядчика. По мнению О. С. Иоффе, несовершеннолетний вообще не способен быть субъектом этого договора, поскольку на данный договор не распространяются нормы трудового законодательства[74]. Такое ограничение дееспособности и тем более правосубъектности в целом закон не предусматривает. Если несовершеннолетний, достигший 16 лет, вправе самостоятельно осуществлять свое право на труд, поступая на работу в различные организации, то почему ему должно быть запрещено реализовать право на труд в порядке заключения договора подряда?
Но нельзя не обратить внимания на другое важное обстоятельство, а именно на то, что, принимая на себя обязанность выполнения работы по договору подряда, несовершеннолетний обязуется выполнить эту работу «на свой риск», что может его поставить в худшее положение, чем в трудовом договоре. Согла сие родителей или попечителей на совершение данного договора ничего бы не изменило в положении несовершеннолетнего, ибо ответственность и риск за результаты работы он должен был бы нести сам. По этой причине, а также для ограждения интересов заказчика заключение данного договора представляется нежелательным.
К дееспособности несовершеннолетних относится вопрос о праве несовершеннолетних в возрасте от 15 до 18 лет самостоятельно заключать договор жилищного найма. Положения ГК, регулирующие заключение договора жилищного найма, не ограничивают способность несовершеннолетних быть субъектами этого договора. Однако гражданское законодательство (ст. 331 ГК ЛССР, ст. 313 ГК РСФСР) лишает несовершеннолетнего, даже имеющего самостоятельный источник средств к существованию, права требовать заключения с ним отдельного договора найма, а из законодательства о браке и семье (ст. 148 КоБС ЛССР, ст. 133 КоБС РСФСР) следует, что для обмена жилых помещений несовершеннолетнего кроме согласия попечителя требуется предварительное разрешение органов опеки и попечительства.
Имеется некоторое несоответствие между нормами ГК, регулирующими изменение договора по требованию члена семьи нанимателя, и ст. 13 ГК. С целью более полной защиты интересов несовершеннолетних следует присоединиться к высказанным в юридической литературе критическим замечаниям по поводу ст. 313 ГК РСФСР[75].
В отношении решения вопроса о допустимости заключения данного договора с несовершеннолетними (а не права на изменение договора по требованию члена семьи, предусмотренного в ст. 313 ГК РСФСР) следовало бы полностью руководствоваться положениями ст. 13 ГК. Нормы гражданского кодекса, регулирующие наем жилого помещения, за исключением вышеуказанного правила ст. 313 ГК, не устанавливают каких-либо специальных требований, позволяющих отказаться от применения общих положений о гражданской дееспособности несовершеннолетних. Действующее гражданское законодательство не дает оснований для того, чтобы подвергнуть сомнению правильность вывода
А. И. Пергамент, что несовершеннолетним, имеющим самостоятельный заработок, должно быть предоставлено право заключать договор жилищного найма без согласия попечителей[76].
Обязательное личное участие в составлении завещания до сих пор порождает споры о завещательной способности несовершеннолетних как проявлении их дееспособности. Поскольку завещание должно быть составлено лично, то нет сомнений, что недееспособные лица, а также несовершеннолетние в возрасте до 15 лет вообще не способны быть субъектами данной сделки и в отношении их завещательная способность фактически лишена практического смысла.
^-Иное дело — несовершеннолетние в возрасте от 15 до 18 лет, которые нередко обладают самостоятельно приобретенным имуществом и, согласно ст. 13 ГК, совершают сделки лично.)
В гражданском законодательстве союзных республик не предусмотрены какие-либо изъятия из общих положений о дееспособности несовершеннолетних для их завещательной способности. В литературе[77] у многих цивилистов сложилось мнение, что несовершеннолетние вообще не обладают завещательной способностью. Однако доводы, приведенные для обоснования этого вывода, не являются бесспорными, и такой взгляд не находит подтверждения в действующем законодательстве. Хотя данный вопрос, может быть, и не имеет большого практического значения, тем не менее при его решении не должны нарушаться нормы действующего гражданского законодательства и не должна ограничиваться правосубъектность несовершеннолетних.
(^Ст. 13 ГК позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, в отношении того имущества, которым, согласно ч. I ст. 13 ГК, несовершеннолетние вправе распоряжаться лишь с согласия родителей или попечителей, у них не возникает завещательной способности. J
!(<Во-вторых, в отношении того имущества, которым, согласно ч. II ст. 13 ГК, несовершеннолетний вправе распоряжаться самостоятельно, у него возникает завещательная способность. Указанная норма ГК не ограничивает дееспособность несовершеннолетних в отношении составления завещания, ибо согласно этой норме допустимо любое распоряжение заработком. И было бы нелогично и непонятно, если бы несовершеннолетний, способный совершать дарение своего имущества, в то же время был лишен способности его завещать. Такое толкование ч. II ст. 13 ГК не является распространительным. Наоборот, ифе решение данной проблемы означало бы ничем не обоснованное ограничение дееспособности и правосубъектности несовершеннолетних в целом, противоречащее прямому указанию ч. II ст. 13 ГК. Именно поэтому заслуживает внимания положительное решение данного вопроса в литературе[78].
СОДЕРЖАНИЕ ДЕЕСПОСОБНОСТИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ В ВОЗРАСТЕ ДО 15 ЛЕТ. Дееспособность несовершеннолетних в возрасте до 15 лет в сфере совершения сделок является весьма ограниченной.
В ее содержание входит способность самостоятельно совершать мелкие бытовые сделки (ч. II ст. 14 ГК ЛССР, ч. II ст. 14 ГК РСФСР). !
Речь идет о сделках, направленных на удовлетворение элементарных материальных и культурных потребностей, исполняемых при их совершении, как, например, покупка продовольственных товаров, школьных принадлежностей, посещение зрелищных предприятий, прокат спортивного инвентаря, мелкие договоры бытового заказа и т. п. Объем и характер таких сделок, разумеется, не могут быть точно определены в законе, а должны вытекать из смысла закона. При этом в большинстве случаев такие сделки фактически совершаются с одобрения родителей или опекунов и на средства, предоставленные последними.
О праве несовершеннолетних без согласия родителей и опекунов принимать подарки, выходящие за пределы мелких бытовых, в литературе встречаются противоположные взгляды. С. Н. Братусь полагал, что несовершеннолетним должно быть разрешено самостоятельно совершать сделки, имеющие целью безвозмездное приобретение гражданских прав[79]. Отрицательно к такому взгляду относились Н. В. Рабинович и Г. М. Свердлов[80], полагая, что разрешение принимать подарки может иметь нежелательные для несовершеннолетних последствия, так как открывает путь для воздействия на детей со стороны посторонних, и поэтому совершение таких сделок должно быть поставлено под контроль родителей и опекунов. Представляется, что на эти сделки должны быть распространены общие правила о сделкоспособности несовершеннолетних, тем более что никаких изъятий для них в законодательстве не предусмотрено.
v Несовершеннолетние в возрасте до 15 лет способны вносить вклады в кредитные учреждения и распоряжаться имиJ что было предусмотрено общесоюзным законодательством еще до принятия действующего гражданского законодательства. Поэтому ГК союзных республик непосредственно не регламентируют данный вопрос, а отсылают к законодательству Союза ССР (ч. II ст. 14 ГК). Основными общесоюзными нормативными актами, регламентирующими это проявление дееспособности несовершеннолетних, являются ст. 18 Устава государственных трудовых сберегательных касс СССР, утвержденного Советом Министров СССР от 20 ноября 1948 г., и изданная Министерством финансов СССР инструкция № 901 от 20 июня 1949 г. по приему, хранению и выдаче вкладов государственными трудовыми сберегательными кассами.
( Этим законодательством вклады несовершеннолетних подразделяются на: а) внесенные кем-либо на имя несовершеннолетних (распоряжение такими вкладами происходит согласно общим положениям о дееспособности несовершеннолетних); б) внесенные несовершеннолетними на свое имя (распоряжение такими вкладами в виде исключения из общего положения о дееспособности несовершеннолетних совершается несовершеннолетними независимо от их возраста) J
Хотя данное изъятие из общих положений о дееспособности несовершеннолетних было предусмотрено в целях развития сберегательного дела, оно, если иметь в виду несовершеннолетних в возрасте до 15 лет, себя не оправдывает, так как число вкладов, внесенных несовершеннолетними в этом возрасте, весьма незначительно. Это можно подтвердить следующими данными из практики трудовой сберегательной кассы г. Риги № 6750/01. По данными на 20 марта 1968 г. число несовершеннолетних вкладчиков в этой сберкассе было всего 624, причем общая сумма их вкладов составляла 194 501 р. При этом, если сумма вклада на одного несовершеннолетнего (самостоятельно распоряжающегося вкладом) в возрасте от 15 до 18 лет в среднем составляла приблизительно 400 р., то сумма вклада одного несовершеннолетнего в возрасте до 15 лет в среднем составляла только около 40 р. Следовательно, с точки зрения привлечения свободных денежных средств населения указанное право несовершеннолетних в возрасте до 15 лет вряд ли может себя оправдать. Поэтому целесообразность его сохранения неоднократно ставилась под сомнение в юридической литературе. П. И. Седугин, например, высказался за сохранение права самостоятельно вносить вклады и распоряжаться ими только для несовершеннолетних, достигших 15 лет, поскольку они имеют равные с совершеннолетними рабочими и служащими права на получение вознаграждения за свой труд и гражданское право предоставляет им право само
стоятельно распоряжаться заработком. Но он предлагал отказаться от упомянутого права несовершеннолетних, не достигших 15 лет[81].
В последнее время в юридической литературе такой взгляд П. И. Седугина поддержал С. М. Корнеев[82], поскольку, по мнению последнего, это якобы соответствует интересам правильного воспитания детей.
Представляется, что подобное мнение не совсем верно. Наоборот, именно постепенное приучение несовершеннолетнего бережливо относиться к имуществу и разумно его использовать больше отвечает задачам воспитания, если оно, разумеется, правильно поставлено в семье. Представляются более убедительными аргументы, которые были выдвинуты сторонниками сохранения данного элемента дееспособности за несовершеннолетними в возрасте до 15 лет[83].
Таким образом, дееспособность несовершеннолетних, не достигших 15 лет, весьма ограничена/. Согласно ч. I ст. 14 ГК остальные сделки от их имени совершают родители, усыновители и опе- куньгЗК тому же родители и опекуны от имени несовершеннолетних вправе совершать, как правило, незначительные по объему и важности сделки, поскольку для совершения более крупных сделок — возмездного отчуждения имущества несовершеннолетних, отказа от принадлежащих несовершеннолетнему прав, например наследственных, заключений договоров, подлежащих нотариальному удостоверению, и др. — согласно ст. 148 КоБС ЛССР (ст. 133 КоБС РСФСР) требуется предварительное разрешение органов опеки и попечительства[84].
Несовершеннолетние в этом возрасте даже больше, чем несовершеннолетние в возрасте от 15 до 18 лет, ограничены в способности быть субъектами тех сделок, заключение и исполнение которых связано с личностью субъекта права, в частности это относится к договору подряда и поручения. Фактически несовершеннолетний в возрасте до 15 лет не может быть субъектом в договоре дарения в качестве дарителя. Согласно ст. 149 КоБС J1CCP (ст. 133 КоБС РСФСР) совершение договора дарения от имени подопечного не разрешается. Орган опеки и попечи тельства не может дать разрешение на совершение этого договора. В этой связи правильно поступила, например, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда Латвийской ССР, отменив решение народного суда Кировского р-на г. Рига от 1 июля 1969 г., которым была признана обоснованной жалоба гр-ок Р. и X. на действия нотариуса, отказавшего в удостоверении договора дарения автомашины в пользу гр-ки X. Из материалов дела видно, что 7г автомашины принадлежала сыну гр-ки Р. как полученная по наследству после смерти отца. Гр-ка Р. как опекун своего сына не вправе была совершить дарение имущества, принадлежащего подопечному. Поэтому действия нотариуса в данном случае соответствовали требованиям закона[85].
Гражданская правосубъектность лиц, признанных судом недееспособными (ст. 15 ГК). По действующему гражданскому законодательству недееспособность является особым правовым состоянием гражданина, которое возникает лишь в случае признания его судом недееспособным. Оно длится до смерти гражданина, либо до признания его судом дееспособным в случае выздоровления или значительного улучшения здоровья (ст. 15 ГК).
Указанное состояние не всегда соответствует фактическому психическому состоянию гражданина — его способности понимать значение своих действий и руководить ими, и это значительно осложняет вопрос о дееспособности в сфере совершения сделок. Признание гражданина недееспособным имеет своим последствием полное отсутствие способности самостоятельно совершать сделки на протяжении всего времени нахождения гражданина в таком состоянии. Согласно смыслу закона (ч. II ст. 15 ГК) все сделки от имени недееспособного совершает его опекун. Речь идет о всех тех сделках, которые не требуют личных юридических действий субъекта сделки при совершении сделки и осуществлении прав и обязанностей из сделки. По смыслу закона недееспособное лицо не вправе лично совершать даже мелкие бытовые сделки.
В юридической литературе еще до принятия ныне действующего гражданского законодательства предлагалось признать за недееспособными лицами право на самостоятельное совершение мелких бытовых сделок, исполняемых при самом их совершении[86]. Хотя это предложение не было принято законодателем, оно не утратило своего значения и в настоящее время. То обстоятельство, что в ГК не предусмотрено право недееспособных лиц
самостоятельно совершать мелкие бытовые сделки, не может быть основанием для признания недействительными этих сделок, совершаемых с целью удовлетворения необходимых жизненных потребностей (например, покупка продовольственных товаров, проезд в городском транспорте и др.)[87].
Совершеннолетние лица, которые в предусмотренном законом порядке не признаны недееспособными и не ограничены в дееспособности, должны считаться дееспособными в полном объеме. Однако психическое состояние таких дееспособных лиц в момент совершения правомерных юридических действий само по себе не л может быть иррелевантным с точки зрения гражданского права. Поэтому в законодательстве специально предусмотрена возможность признания недействительной сделки, если в момент совершения ее гражданин не мог понимать значения своих действий или руководить ими (ст. 55 ГК ЛССР, ст. 56 ГК РСФСР).] Если с точки зрения правовых последствий сделки такое состояние гражданина не вызывает особых затруднений, то с точки зрения теории правосубъектности данный вопрос является спорным.
Ранее действовавшее законодательство (ст. 31 ГК РСФСР 1922 г.) не разграничивало недействительность сделок, совершенных как лицом, «вообще лишенным дееспособности», так и лицом, «временно находящимся в таком состоянии, когда оно не может понимать значения своих действий». В юридической литературе Н. В. Рабинович в этой связи полагала, что речь идет о двух категориях недееспособных лиц, предусмотренных в ст. 31 ГК РСФСР 1922 г.[88]
В. А. Рясенцев различие между этими двумя случаями усматривал в том, что в первом из них речь шла о «недееспособных», а во втором — о «временно находящихся в состоянии невменяемости» лицах[89].
И. Б. Новицкий относил лиц, о которых шла речь в ст. 31 ГК РСФСР, то к недееспособным, то к невменяемым[90]. Разницу между ними он усматривал в том, что первые из них признаны невменяемыми или душевнобольными в установленном порядке, а вторые «не признаны вообще недееспособными, но совершили данную сделку в состоянии невменяемости». Как видно, И. Б. Новицкий в данном случае не проводил четкой грани между недееспособностью и невменяемостью. Действовавшее в то время
законодательство, хотя и проводило различие между недееспособностью и неспособностью понимать значение своих действий, но не подчеркивало это столь выразительно, как ныне действующее. Законодательство того времени в отличие от ныне действующего не требовало признания гражданина недееспособным в судебном порядке, а предусматривало лишь освидетельствование душевнобольных и слабоумных (см. раздел III, гл. 4 КЗоБСО РСФСР 1926 г.). Специальные врачебные комиссии, если они в результате освидетельствования признали гражданина душевнобольным или слабоумным, должны были еще решить вопрос о том, необходимо ли учредить над душевнобольным или слабоумным опеку. Поэтому в юридической литературе в то время имели место попытки рассматривать указанных в ст. 31 ГК РСФСР лиц либо как недееспособных, либо как невменяемых. Во всяком случае правильным было стремление с точки зрения оснований правосубъектности приравнивать к недееспособным лиц, формально не признанных недееспособными, но фактически находящихся в таком состоянии, когда они не могли понимать значения своих действий.
Действующее законодательство по существу затрудняет квалификацию подобного состояния гражданина с точки зрения его правосубъектности. Оно учитывает его лишь как основание для признания недействительной сделки.
Поскольку сделка в данном случае признается недействительной только в связи с факторами, влияющими на правосубъектность гражданина, то спорным является взгляд, согласно которому он считается дееспособным в момент совершения сделки. По смыслу ст. 55 ГК ЛССР (ст. 56 ГК РСФСР) имеются в виду различные факторы, в силу которых гражданин, не признанный судом недееспособным, в момент совершения сделки не обладал способностью понимать значение своих действий. В этой норме имеется в виду не только временная утрата такой способности, но и постоянная, причем являющаяся результатом как душевной болезни, так и других обстоятельств.
I Законодательство, устанавливая, что недееспособными являются только граждане, признанные таковыми судом, четко разграничивает лиц недееспособных и лиц формально дееспособных, но не способных понимать значения своих действий в момент совершения сделки. Вместе с тем действующее гражданское законодательство четко разграничивает также правовую квалификацию совершаемых ими сделок. Сделки первых относятся к абсолютно недействительным, вторых — *по смыслу ст. 55 ГК ЛССР (ст. 56 ГК РСФСР) — к оспоримым, j
Что же представляет собой состояние гражданина, о котором говорится в упомянутой норме ГК? В цивилистической литературе в связи с анализом этой нормы фактически сложились две
И — Я. Р. Вебере основные концепции, целью которых является правовая квалификация предусмотренного в упомянутой норме состояния и его отграничения от состояния недееспособности. В. А. Рясенцев квалифицирует его как состояние невменяемости[91]. О. А. Красавчиков с целью отграничения его от недееспособности предлагал называть такое состояние «адееспособностью»ъг.
Однако поскольку дееспособность по смыслу действующего законодательства определяется как юридическое состояние, возникшее лишь на основании судебного признания гражданина недееспособным, то неправильно рассматривать состояние, о котором идет речь в ст. 55 ГК ЛССР (ст. 56 ГК РСФСР), как недееспособность или, что по существу то же самое, как адееспо- собность. Неправильно, поскольку одно и то же лицо одновременно не может быть дееспособным и недееспособным.
С точки зрения смысла законодательства концепция О. А. Красавчикова неубедительна и следует присоединиться к той критической оценке ее, которая дана В. П. Шахматовым[92].
Но, отрицая правильность концепции О. А. Красавчикова по этим соображениям, нельзя не признать, что состояние, которое имеется в виду в упомянутой норме ГК, тяготеет именно к состоянию недееспособности. Признавая дееспособность как состояние юридическое, нельзя отрицать, что она предполагает обладание соответствующими психологическими предпосылками, волевой и интеллектуальной способностью. Поэтому неправильно рассматривать гражданина как дееспособного и в то же время как не способного самостоятельно совершать сделки ввиду того, что он не может понимать значения своих действий. Неверно было бы расценивать такое лицо как дееспособное в момент совершения сделки, хотя с точки зрения гражданской правосубъектности оно считается формально дееспособным.
Вся сложность данного вопроса состоит в том, что действующее законодательство связывает недееспособность исключительно с признанием гражданина недееспособным в судебном порядке и рассматривает ее только как длящееся состояние[93].
Поэтому единственно возможным решением данного вопроса с учетом действующего законодательства может быть использование в гражданском праве категории невменяемости для обозначения юридического состояния, которое имеется в виду в ст. 55 ГК ЛССР, хотя и невменяемость не является наиболее удачным понятием для выражения этого состояния, поскольку она традиционно связывается с совершением противоправных действий, с наступлением юридической ответственности.
Очевидно, по упомянутой причине в судебной практике иногда вопреки законодательству указанное состояние характеризуется как недееспособность86, и судебно-психиатрические экспертизы применительно к этим случаям рассматриваются как экспертизы дееспособности87.
I Исходя из предположения, что гражданин, не способный понимать значения своих действий в момент совершения сделки, в принципе дееспособен и поэтому после совершения сделки, придя в нормальное состояние, сам способен рассудительно оценить совершенные им действия, указанная норма ГК предусматривает, что сделка может быть признана судом недействительной по иску этого гражданина^
Однако данная норма подлежит распространительному толкованию, так как (^на имеет в виду и такие случаи, когда сделку совершило лицо душевнобольное или слабоумное, но не признанное недееспособным.1 Это вытекает из смысла ст. 55 ГК ЛССР (ст. 56 ГК РСФСР). В таких случаях было бы правильно допускать оспаривание сделки лицом, назначенным впоследствии опекуном, если лицо, совершившее сделку, не может охранять свои права самостоятельно.
С.Нельзя не учитывать также случаи, когда необходимость требовать признания сделки недействительной возникает после смерти гражданина, совершившего сделку. Речь идет о признании недействительными завещаний, составленных гражданами, не способными понимать значения своих действий^ В судебной практике завещания признаются недействительными именно на основании указанной нормы ГК. Однако данная норма ГК не
без судебного лишения дееспособности. Такое установление двух видов недееспособности имеет определенное положительное значение, так как позволяет единообразно трактовать юридическую неспособность гражданина к совершению сделок с учетом его психического состояния. Ст. 31 ГК РСФСР 1922 г., как отмечалось, также давала повод для подобной трактовки недееспособности.
86 Гуревич М. Правовые последствия признания сделок недействительными. — «Сов. юстиция», 1966, № 4, с. 20.
87 Холодковская Е. М. Дееспособность психических больных в судебнопсихиатрической практике, с. 31, 34.
подлежит распространительному толкованию в ином отношении: С_це тяжелая болезнь сама по себе, а только определенное психическое состояние, в связи с которым гражданин не может понимать значения своих действий или руководить ими, является основанием для признания сделки недействительной[94]^
Содержание дееспособности граждан, ограниченных в дееспособности вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими веществами.'1 Гражданин, который вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими веществами ставит свою семью[95] в тяжелое материальное положение, может быть ограничен судом в дееспособности и над ним устанавливается попечительство (ст. 16 ГК). {
.Указанная статья гражданского кодекса преследует специфические цели, которыми предопределяется содержание ограниченной дееспособности упомянутых лиц(. Это ограничение не касается деликтоспособности в гражданском праве.' В других отраслях права, например в семейном, ограничение дееспособности по ст. 16 ГК имеет значение, как правило, только в том случае, если об этом указывается в законе.
С_Ограничение дееспособности на этом основании означает лишение права самостоятельно распоряжаться как своим заработком, так и иным имуществом, а также получать заработную плату, пенсию и иные виды доходов[96]^Но содержание дееспособности в области совершения правомерных юридических действий шире. Оно выражается также в способности к безвозмездному приобретению собственности (принятие наследства, дара), заключению и исполнению договора подряда и др. Несовершеннолетние совершают такие сделки с согласия попечителей. Для
лиц, ограниченных в дееспособности по ст. 16 ГК, этого не требуется. J
Функции попечительства над лицами, ограниченными в дееспособности, отличаются от обязанностей попечительства над несовершеннолетними. Если попечитель несовершеннолетнего дает согласие на совершение сделок с целью его воспитания и подготовки к самостоятельному участию в гражданском обороте, то цель попечительства в случае ограничения дееспособности по ст. 16 ГК иная.) Попечитель, как правило, действует в интересах семьи и в своих личных. Наряду с этим, разумеется, охраняются также и интересы самого ограниченного в дееспособности гражданина. I
Исходя из смысла ст. 16 ГК(_ограниченно дееспособный вправе без согласия попечителя совершать сделки, которые не касаются распоряжения имуществом, в том числе заработком) По законодательству большинства союзных республик он вправе совершать также мелкие бытовые сделки. Ст. 15 ГК УССР в этом отношении более строго, но менее удачно регламентирует содержание ограниченной дееспособности, так как она фактически запрещает совершение любой сделки без согласия попечителя.
С одной стороны, такое положение как будто эффективнее, ибо запрещает лицу, ограниченному в дееспособности, самостоятельно совершать даже мелкие бытовые сделки, в том числе приобретать спиртные напитки. С другой стороны, такое строгое требование закона практически нереализуемо, поскольку ограниченный в дееспособности гражданин не изолирован от общества, работает и не находится под беспрерывным надзором попечителя, вследствие чего ему должно быть предоставлено право на самостоятельное совершение мелких бытовых сделок.
Проблематичными являются и некоторые другие вопросы, касающиеся содержания дееспособности этих лиц, например вопрос о завещательной способности. Поскольку последняя является особым видом распоряжения имуществом, юридические последствия которого возникают лишь в случае смерти завещателя, способного в момент составления завещания отдавать себе отчет о своих действиях и руководить ими, то вряд ли имеются достаточные основания для ограничения ее по ст. 16 ГК. Разъяснение ст. 16 ГК РСФСР дано в п. 2 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 27 октября 1966 г.[97] «О судебной практике по делам об ограничении дееспособности граждан, злоупотребляющих спиртными напитками или наркотическими веществами», в котором указано, что под ограничением дееспособности следует понимать «лишение судом гражданина права производить без согласия попечителя следующие действия: продавать, дарить, завещать, обменивать, покупать имущество». Поскольку завещание может быть совершено только лично, а не от имени завещателя или с согласия попечителя, то это разъяснение представляется весьма спорным. Фактически оно означает лишение завещательной способности гражданина, а такое ограничение в ст. 16 ГК не предусмотрено. Как известно, смысл ограничения права самостоятельно распоряжаться имуществом по ст. 16 ГК особый —{^предотвратить материальные потери, которые алкоголик или наркоман наносит своей семье, защитить имущественные интересы семьи, не допустить использования заработка или иного имущества для приобретения спиртных напитков[98]] Именно этой задаче отвечает ограничение продавать, рить, обменивать имущество.
С целью повышения эффективности ст. 16 ГК и исключения возможности обхода закона необходимо не только признавать недействительными сделки, совершенные без согласия попечителя, с применением последствий ст. 54 ГК ЛССР (ст. 55 ГК РСФСР), но и специально предусмотреть невыгодные правовые санкции для контрагента, вступающего в сделку с лицом, ограниченным в дееспособности, если ему об этом было известно. Такое предложение, которое в литературе уже выдвигалось И. Г. Юркевичем, следут признать заслуживающим внимания[99].
Ограничение дееспособности на основании ст. 16 ГК (согласно ч. V ст. 62 УК РСФСР ограничение дееспособности граждан возможно также на основании приговора суда в уголовном судопроизводстве), разумеется, являлось бы действенным средством, способствующим усилению борьбы с алкоголизмом, средством для защиты имущественных интересов семьи алкоголика, однако на приктике указанная норма, к сожалению, применяется исключительно редко.
3. ДЕЕСПОСОБНОСТЬ
В ОБЛАСТИ ДЕЛИКТНЫХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ
ДЕЛИКТОСПОСОБНОСТЬ —
ВИД ГРАЖДАНСКОЙ ДЕЕСПОСОБНОСТИ
От дееспособности в деликтных обязательствах зависит не только возможность стать субъектом деликтной ответственности, но и формирование правосубъектности на стороне
Г---------------------------------------------------------------
Дееспособность граждан в гражданском и семейном праве 167
потерпевшего. Следовательно, проблема дееспособности в де- г ликтных обязательствах шире проблемы деликтоспособности, являющейся видом гражданской дееспособности.
Прежде всего следует отметить, что среди советских цивилистов нет единого взгляда на содержание понятия «деликтоспособность»: является ли она способностью к совершению правонарушения или к несению юридической ответственности.
Правильным и соответствующим законодательству представляется взгляд на деликтоспособность как на способность нести / ответственность за правонарушение, ибо нарушать субъективные ^ права других лиц в области, гражданского права способен даже недееспособный гражданин. Деликтоспособность целиком выражается как способность к несению ответственности. Поэтому не случайно в зарубежной юридической литературе нередко даже отождествляются понятия вменяемости и деликтоспособности или подчеркивается существенное структурное различие между деликтоспособностью и сделкоспособностью.
Не совсем точно было бы назвать деликтоспособность «способностью к самостоятельной ответственности»[100], как это делает, например, В. П. Шахматов, ибо способность к ответственности всегда самостоятельна, даже если ответственность наступает за действия других лиц. Таким образом, деликтоспособность как вид дееспособности обозначает способность своими действиями создавать обязанности в виде гражданско-правовой ответственности. Поэтому лицо должно обладать деликтоспособностью в момент совершения правонарушения.
Деликтоспособность — предпосылка только для деликтной, т. е. внедоговорной ответственности. Попытка распространить понятия деликта и деликтоспособности на договорные правоотношения представляется неправильной. Во-первых, по терминологическим соображениям, поскольку деликт по гражданскому праву в качестве юридико-технического понятия, как правило, обозначает правонарушение вне договорных отношений. Иначе в значительной мере утратило бы смысл традиционное деление гражданско-правовой ответственности на договорную и внедого- ворную и любую ответственность можно было бы именовать деликтной.
Во-вторых, вывод о деликтоспособности как предпосылке только ответственности в области обязательств, возникающих вследствие причинения вреда, подтверждается регламентацией дееспособности в гражданском законодательстве. Так, за исключением, ст. 11, в которой сформулировано понятие дееспособ-
ности, все остальные нормы гражданского кодекса, посвященные регулированию дееспособности (ст. 13—16 ГК), регламентируют ее лишь как способность к совершению сделок.
Деликтоспособность, представляя собой способность быть субъектом деликтной ответственности, одновременно должна рассматриваться как вид дееспособности и как элемент содержания правоспособности, поскольку гражданин, не обладающий деликтоспособностью, не может стать субъектом деликтной ответственности, а не только самостоятельно ее осуществлять.
Исследуя проблему ответственности по гражданскому праву и особенно роль дееспособности в возникновении ответственности, О. С. Иоффе пришел к выводу, что способность быть субъектом ответственности является видом дееспособности, а не элементом содержания правоспособности95. Но, связывая ответственность только с дееспособностью, пришлось бы либо признать, что правосубъектность исчерпывается одной лишь дееспособностью, что противоречит концепции О. С. Иоффе о правосубъектности; либо признать, что возможно разъединение дееспособности и правоспособности в тех случаях, когда вред был причинен несовершеннолетними в возрасте до 15 лет или лицом, признанным недееспособным, и что действительным субъектом ответственности является сам несовершеннолетний или недееспособный, а родители, опекуны, обязанные по ст. 472, 474 ГК ЛССР (ст. 450, 452 ГК РСФСР) к возмещению вреда, действуют лишь как законные представители, восполняющие дееспособность непосредственных причинителей вреда.
Однако такой вывод явно противоречил бы смыслу указанных норм ГК, поскольку ими исключается не только дееспособность, но и правосубъектность несовершеннолетних в возрасте до 15 лет и лиц, признанных судом недееспособными, вообще. Указанные нормы ГК, будучи специальными по сравнению с нормой, предусмотренной в ст. 465 ГК ЛССР (ст. 444 ГК РСФСР), наделяют правосубъектностью родителей, опекунов и других предусмотренных законодателем лиц.
Было бы неправильно рассматривать малолетних и недееспособных как способных нести ответственность, быть виновными за совершенный ими деликт. Гуманность нашего законодательства проявляется в том, что оно в виде исключения из общего правила об ответственности за совершенный деликт не возлагает ответственности на таких лиц. Поэтому упомянутые нормы ГК предусматривают не восполнение дееспособности самих причинителей вреда, а вообще исключают их способность быть субъектами ответственности.
Деликтоспособность согласно действующему законодательству мыслима только в неразрывной связи с правоспособностью. Следовательно, согласно ст. 472, 474 ГК ЛССР исключается способность к ответственности как элемент содержания правоспособности непосредственных причинителей вреда. И, наоборот, когда деликтное правонарушение совершено несовершеннолетними, достигшими 15 лет, ст. 473 ГК ЛССР (ст. 451 ГК РСФСР) признает их субъектами деликтной ответственности. К подобному правильному выводу на основе анализа ранее действовавшего законодательства пришел О. С. Иоффе[101]. Этот вывод находит подтверждение и в ныне действующем законодательстве. Поэтому совершенно правильным представляется вывод Б. Б. Че- репахина о том, что деликтоспособность — неразрывная связь двух элементов — правоспособности и дееспособности[102].
Деликтоспособность как вид дееспособности по своей структуре значительно отличается от способности к совершению сделок. В области совершения правомерных действий возникает правосубъектность самих несовершеннолетних и недееспособных, а родители, опекуны выступают как их законные представители. Поэтому последние не располагают самостоятельной правосубъектностью участника правоотношения, возникшего в результате сделки. В области деликтной ответственности, наоборот, либо исключается правосубъектность самих причинителей вреда, либо наряду с ней возникает самостоятельная правосубъектность родителя, попечителя.
Способность к ответственности не бывает частичной. По достижении лицом 15 лет ответственность в гражданском праве возникает в полном объеме.
Устанавливая в ст. 473 ГК ЛССР субсидиарную ответственность родителей и попечителей, законодательство понимает ее как самостоятельную ответственность этих лиц за свою вину. Такая ответственность установлена не потому, что несовершеннолетний якобы неспособен в достаточной мере руководить своими действиями и понимать их значение. В таком случае следовало бы вообще исключить ответственность несовершеннолетних, как это имеет место в отношении несовершеннолетних в возрасте до 15 лет и недееспособных. Субсидиарная ответственность родителей и попечителей установлена по совершенно иным соображениям —■ для более полного ограждения интересов потерпевшего. И хотя в случаях причинения вреда несовершеннолетними в возрасте до 15 лет и лицами, признанными недееспособными, ответственность родителей, опекунов и указанных в законе организаций возникает в связи с неспособностью подопечных понимать
значения своих действий и руководить ими, она также предназначена для ограждения интересов потерпевших, а не несовершеннолетних подопечных. Субсидиарная ответственность родителей и попечителей не зависит ни от характера совершенного несовершеннолетним деликта, ни от степени вины последнего. Такая ответственность возникает, как правило, потому, что у несовершеннолетних нет необходимых для возмещения вреда средств.
Сходство в градации несовершеннолетних по возрастным группам по поводу их сделкоспособности и деликтоспособности весьма относительно.
Так как деликтоспособность возникает у граждан в полном объеме уже с достижением 15 лет, в области деликтной ответственности дееспособность несовершеннолетних по достижении этого возраста нельзя рассматривать как ограниченную. С другой стороны, поскольку несовершеннолетние до достижения 15 лет вообще не способны нести деликтной ответственности, они применительно к данным обязательствам недееспособны, хотя в области совершения правомерных действий обладают некоторой дееспособностью.
ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ
ДЕЛИКТОСПОСОБНОСТИ И ВМЕНЯЕМОСТИ
Поскольку деликтоспособность обозначает способность к деликтной ответственности, необходимо более подробно рассмотреть ее связь с категориями вменяемости и вины, а также выяснить, имеет ли невменяемость самостоятельное значение в области деликтных обязательств.
В связи с этим и возникает вопрос, до сих пор не получивший теоретического обоснования: совпадает ли круг лиц, не способных нести деликтную ответственность, с кругом недееспособных лиц? Как юридическое состояние гражданина, зависящее от возраста или судебного решения, недееспособность не всегда соответствует своим психологическим предпосылкам. В отношении несовершеннолетних, не достигших 15 лет, это обстоятельство лишено практического и теоретического значения, поскольку они согласно предписанию закона неспособны нести деликтную ответственность. В отношении всех остальных такое несоответствие имеет значение, поскольку круг граждан, признанных судом недееспособными, уже круга граждан, фактически не способных понимать значения своих действий и руководить ими.
По-действующему гражданскому законодательству душевнобольные и слабоумные лица, которые не способны понимать значения своих действий и руководить ими, если они по ст. 15 ГК не признаны судом недееспособными, обладают статусом дееспособности. По смыслу ст. 475 ГК ЛССР (ст. 453 ГК РСФСР) гражданин считается дееспособным, хотя «он не мог понимать значения своих действий или руководить ими». Поэтому признавая деликтоспособность видом дееспособности, следовало бы считать, что такие лица деликтоспособны, что противоречит как действительности, так и прямым указаниям упомянутой нормы ГК- Одно и то же лицо одновременно не может рассматриваться как деликтоспособное (поскольку оно обладает статусом дееспособного лица) и деликтонеспособное (поскольку оно все же не способно стать субъектом деликтной ответственности). Невозможно возложить на такое лицо ответственность за совершенное правонарушение, поскольку оно лишено сознательной воли, способности оценивать свои действия, руководить ими в момент совершения правонарушения. Такое лицо невменяемо. «... Человек,—- указывал Ф. Энгельс, ■— только в том случае несет полную ответственность за свои поступки, если он совершил их, обладая полной свободой воли»[103].
Представляется правильным и логичным мнение Н. С. Мале- ина о том, что деликтоспособен вменяемый гражданин, т. е. лицо, способное во время совершения противоправных действий отдавать себе отчет и руководить своими действиями[104]. Из этого следует, что между деликтоспособностью и вменяемостью должно быть соответствие, что в связи с этим невменяемый не может быть деликтоспособным.
Для устранения упомянутого противоречия в теории гражданского права возможны следующие два решения: а) приравнение деликтоспособности к вменяемости и признание самостоятельного значения категории вменяемости и невменяемости в области деликтных обязательств; б) расширение содержания понятия деликтоспособности как фактора, исключающего деликтную ответственность.
Возможно ли применение категории вменяемости в гражданском праве в качестве основания для возникновения деликтной ответственности? Уже в 50-х годах в советской юридической литературе О. С. Иоффе отмечал, что совершенно неправильно рассматривать вменяемость как сугубо криминалистическую категорию[105]. Однако с тех пор в нашей цивилистической теории взгляды по данному вопросу не изменились, что можно объяснить отсутствием в гражданском законодательстве понятий вменяемости и невменяемости, а также тем, что использование категорий дееспособности и недееспособности в гражданском праве,
бесспорно, имеет огромное значение, особенно в области совершения правомерных действий, где для участников гражданских правоотношений должно быть ясно и четко определено и зафиксировано их юридическое положение как лиц дееспособных или недееспособных. Но использование этих категорий в области деликтной ответственности является недостаточным, поэтому законодательство было вынуждено предусмотреть, что ответственность не несет также дееспособный гражданин, причинивший вред в таком состоянии, когда он не мог понимать значения своих действий или руководить ими.
В юридической литературе принято считать, что согласно ст. 475 ГК ЛССР (ст. 453 ГК РСФСР) исключается ответственность граждан, причинивших вред в состоянии временного расстройства душевной деятельности или в ином психическом состоянии, при котором они не отдавали себе отчета в своих действиях. Но в данном случае имеются в виду и такие лица, которые страдают хронической душевной болезнью или слабоумием и в силу этого должны быть признаны недееспособными, однако еще не признаны таковыми в судебном порядке. Поскольку признание гражданина недееспособным не имеет обратной силы, в этих случаях не может быть применена ст. 474 ГК ЛССР (ст. 452 ГК РСФСР).
Таким образом, гражданское законодательство в качестве основания, исключающего деликтную ответственность этих лиц, фактически предусматривает невменяемость дееспособного лица, 'тем самым подчеркивая возможность применения категории невменяемости в гражданском праве.
Поэтому есть основание полагать, что дееспособностью в области деликтной ответственности («деликтоспособиостью») обладают лишь вменяемые лица, достигшие 15 лет, т. е. присое- ' диниться к мнению Н. С. Малеина, что деликтоспособными могут быть лишь вменяемые граждане. Деликтная ответственность не может быть возложена на невменяемое лицо, независимо от того, признано ли оно судом недееспособным или нет. Состояние невменяемости имеет значение как фактор, исключающий деликтную ответственность самого правонарушителя.
Когда в сфере деликтной ответственности категория дееспособности играет роль основания правосубъектности и, соответственно, недееспособность служит основанием для исключения такой правосубъектности, то по существу речь идет о том, кто обязан нести ответственность за действия недееспособного лица, поскольку лицо, признанное судом недееспособным, имеет опекуна, а лицо, не признанное недееспособным, хотя и оно является невменяемым, опекуна не имеет. В этом вопросе проявляется существенное отличие гражданско-правовой ответственности от уголовной.
Если для решения вопроса о правосубъектности в уголовном праве вполне достаточно выяснить, вменяем или невменяем правонарушитель, то в гражданском праве этого достаточно только для решения вопроса о том, способен или неспособен к несению ответственности сам правонарушитель, а не об ответственности в целом. Преимущество использования категории недееспособности состоит именно в том, что оно позволяет одновременно решить вопрос об ответственности в целом — исключить правосубъектность непосредственного причинителя вреда (поскольку он является недееспособным и, следовательно, предполагается невменяемым) —- и установить правосубъектность другого лица — опекуна или родителя.
Однако эта особенность гражданско-правовой деликтной ответственности, обусловленная использованием категории дееспособности, не является препятствием к тому, чтобы не учитывать значение невменяемости как фактора, исключающего деликтную ответственность самого правонарушителя. Лишь этим можно объяснить, почему не все лица, которые обладают дееспособностью, могут быть способными нести деликтную ответственность.
Гражданское правонарушение имеет определенное сходство с уголовным правонарушением, хотя есть разница в степени общественной опасности правонарушений и в том, что в области гражданского права имеет значение нарушение субъективного права потерпевшего гражданина или юридического лица, в связи с чем и возникает гражданско-правовая ответственность. Наблюдается также определенное сходство в отношении субъективных предпосылок гражданско-правовой и уголовной ответственности. Именно это и позволяет объяснить, почему деликтоспособность как вид дееспособности в отличие от сделкоспособности не может быть частичной. Вменяемость также не может быть частичной или ограниченной. Восполнение деликтонеспособности гражданина невозможно, так же как невозможно восполнение невменяемости одного лица вменяемостью других лиц.
Значение вменяемости как основания правосубъектности в случае ответственности за правонарушения в советской юридической литературе подчеркивается также специалистами других отраслей права. Так, И. С. Самощенко понятие вменяемости по существу распространяет на правонарушения в любой отрасли права, связывая правосубъектность в области ответственности с достижением определенного возраста и вменяемости[106].
Такого же мнения придерживаются Е. В. Додин и Д. Н. Бахрах в отношении правосубъектности в области административной
ответственности[107]. И. А. Галаган, анализируя административную ответственность, связывает способность к административной ответственности с дееспособностью лица, полагая, что деликтоспособность есть «та часть его дееспособности, которая связана с его обязанностью быть субъектом ответственности за свои противоправные действия». Основное содержание деликтоспособности он усматривает во вменяемости, в связи с чем он для области административного права делает вывод, что невменяемое лицо является «неделиктоспособным и недееспособным»[108].
В зарубежном гражданском законодательстве и особенно в правовой теории гораздо отчетливее, чем в советском гражданском праве и в юридической литературе, подчеркивается различие между сделкоспособностью и деликтоспособностью. В зарубежном законодательстве ответственность за внедоговорное правонарушение часто не связывается с дееспособностью, тогда как в правовой теории имеет место отождествление деликтоспособности и вменяемости. Законодательство ПНР, например, в качестве факторов, исключающих ответственность за причинение вреда, предусматривает: а) недостижение определенного возраста (ст. 426 ГК ПНР): б) нахождение лица «в состоянии, исключающем сознательное и свободное принятие решения и изъявление воли» (ст. 425 ГК ПНР).
Как видно, исключение деликтной ответственности не связано с признанием гражданина недееспособным. В гражданском законодательстве ВНР нормы о дееспособности (§ 11—21 ГК ВНР) фактически относятся только к совершению сделок. Деликтная ответственность установлена в § 352 ГК, которым и предусматривается, что к деликтной ответственности не привлекается лицо, у которого отсутствует или ограничен рассудок. Особенность гражданского законодательства ВНР состоит также в том, что оно не предусматривает абсолютной деликтной неспособности несовершеннолетних лиц. Если согласно § 15 ГК ВНР недееспособны несовершеннолетние, не достигшие 12 лет, то в области деликтной ответственности несовершеннолетний независимо от возраста в принципе способен отвечать за причиненный им вред, если он обладает рассудком (§ 352 п. 4 ГК ВНР). Следовательно, право ВНР также связывает деликтную ответственность с вменяемостью, а не с дееспособностью.
Не связана с дееспособностью деликтная ответственность и в гражданском законодательстве ЧССР. Согласно § 422 ГК ЧССР несовершеннолетний независимо от возраста или душевнобольной отвечают за причиненный ими вред, если они способны руководить своими действиями и понимать их значение. Исключается способность нести деликтную ответственность лишь в случаях, когда лицо «не способно вследствие несовершеннолетия или душевной болезни руководить своими действиями либо понимать их значение». Следовательно, здесь деликтоспособность связана с вменяемостью и, наоборот, деликтонеспособность —• с невменяемостью.
Тенденция к отождествлению деликтоспособности и вменяемости имеет место в юридической литературе. Так, например, болгарский ученый J1. Василев подчеркивает, что деликтоспособность есть по существу вменяемость, в связи с чем он отрицает целесообразность объединения сделкоспособности и деликтоспо- собности1^,
Анализ советского гражданского законодательства приводит нас к выводу, что способность к деликтной ответственности как вид дееспособности в гражданском праве в известной мере отличается от способности к совершению правомерных действий по приобретению, осуществлению и прекращению прав и обязанностей и что в гражданском законодательстве помимо недееспособности фактически используется также невменяемость как основание для исключения деликтной ответственности причинителя вреда.
Представляется также, что в советском гражданском праве нет достаточных оснований для отождествления в области деликтных обязательств понятий недееспособности и невменяемости. Использование категорий недееспособности позволяет одновременно разрешить две совершенно различные задачи, стоящие перед гражданским правом в отличие от уголовного: а) исключить ответственность самого правонарушителя; б) возложить ответственность в виде возмещения вреда на другое лицо. Поэтому использовать категорию невменяемости согласно действующему гражданскому законодательству имеет смысл только в тех случаях, когда необходимо исключить ответственность самого причинителя вреда (ст. 475 ГК ЛССР, ст. 453 ГК РСФСР).
Возможно и другое теоретическое решение этого вопроса. Поскольку способность к деликтной ответственности является видом дееспособности, можно было бы в качестве деликтонеспособных, т. е. недееспособных в области деликтной ответственности, считать три категории лиц: 1) несовершеннолетних в возрасте до 15 лет; 2) лиц, признанных судом недееспособными;
3) лиц, хотя и не признанных судом недееспособными, но не способных понимать значения своих действий и руководить ими в момент совершения правонарушения. Однако в таком случае пришлось бы значительно расширить понятие недееспособности по сравнению с ее законодательным определением (ст. 15 ГК) и иметь в виду также «фактическую недееспособность» формально дееспособных лиц[109]. Таким образом можно было бы избежать использования категории невменяемости в сфере деликтных обязательств, но такое решение противоречило бы понятию недееспособности, сформулированному действующим законодательством.
ПРАВОСУБЪЕКТНОСТЬ В СЛУЧАЕ ВОЗМЕЩЕНИЯ ВРЕДА,
ПРИЧИНЕННОГО ДЕЙСТВИЯМИ ДЕЛИКТОНЕСПОСОБНОГО ЛИЦА
Недееспособность исключает лишь личную ответственность правонарушителя, но не исключает ответственности других лиц, поскольку деликтная ответственность имеет своей целью восстановление имущественной сферы потерпевшего, в чем выражается компенсационная функция этой ответственности. Возникает такая ответственность у лиц, обязанных осуществлять надзор за деликтонеспособным.
Советское гражданское законодательство не во всех случаях, когда исключается ответственность самих причинителей вреда, устанавливает ответственность других лиц. Во-первых, ответственность других лиц (родителей, опекунов, организаций) основывается на общем принципе ответственности при наличии вины (ст. 472—474 ГК ЛССР, ст. 450—452 ГК РСФСР). Если вред возник не по их вине, имущественная деликтная ответственность на них не может быть возложена.
Во-вторых, ответственность других лиц возникает лишь в тех случаях, когда сам правонарушитель неспособен к деликтной ответственности ввиду несовершеннолетия или признания недееспособным в судебном порядке. Не предусмотрена ответственность других лиц, если вред был причинен лицом, не признанным судом недееспособным, но не способным понимать значения своих действий и руководить ими, т. е. когда ответственность самого правонарушителя исключается по ст. 475 ГК ЛССР (ст. 453 ГК РСФСР). В этих случаях по смыслу законодательства сам правонарушитель дееспособен и, следовательно, предполагается, что нет таких лиц, которые были бы обязаны осуществлять надзор за ним и на которых можно было бы возлагать обязанность по возмещению вреда. Однако такое положение нельзя считать бесспорным.
Если в одних случаях (временное расстройство душевной деятельности, когда сам правонарушитель не страдает душевной болезнью или слабоумием) действительно нет и не может быть другого лица, обязанного осуществлять надзор за ним, то в других случаях, когда душевнобольное или слабоумное лицо еще формально не было признано судом недееспособным, нельзя признать обоснованным и справедливым освобождение от ответственности тех лиц, которые осуществляли надзор и обязаны были заботиться о признании больного недееспособным (родители или другие близкие родственники больного, с которыми он проживал, администрация лечебного учреждения).
Представляется несправедливым такое положение, когда например, родители душевнобольного лица, добивавшиеся признания его недееспособным и назначенные его опекунами, должны нести обязанность по возмещению причиненного вреда, а родители такого же лица, которые по каким-то соображениям не позаботились о признании его недееспособным, освобождаются от ответственности. То же относится к лечебным учреждениям, которые согласно ст. 474 ГК ЛССР обязаны к возмещению вреда, если больной был признан недееспособным, но освобождаются от ответственности, если больной еще не признан недееспособным.
Такое положение следует расценивать как пробел в законодательстве106.
Ответственность лиц, обязанных осуществлять надзор за несовершеннолетними и недееспособными, в советской юридической
106 В гражданском праве зарубежных социалистических стран в таких случаях предусмотрена возможность возложения ответственности по возмещению вреда. Например, по § 422 ГК ЧССР отвечает лицо, обязанное осуществлять надзор за лицом, не способным вследствие несовершеннолетия или душевной болезни руководить своими действиями либо понимать их значение. Фактически то же самое предусмотрено в ст. 427 ГК ПНР и в § 352 ГК ВНР. Следовательно, по законодательству этих стран ответственность «других лиц» шире, чем по советскому законодательству, поскольку она не ограничена только случаями, когда сам правонарушитель признан недееспособным. Кроме того, § 352 п. 2 ГК ВНР и ст. 428 ГК ПНР предоставляет право потерпевшему требовать возмещения вреда от лица, причинившего вред, если никто не осуществляет надзора за ними или если с опекуна нельзя получить возмещения вреда.
12 — Я. Р. Вебере
литературе правильно характеризуется как ответственность за 'неосуществление надлежащего надзора. Поэтому вина этих лиц связывается не с теми действиями, которыми непосредственно причиняется вред, а с действиями по осуществлению надзора. Такой совершенно правильный вывод можно считать общепринятым в нашей правовой науке, хотя согласно буквальному тексту закона (ст. 472—474 ГК ЛССР, ст. 450—452 ГК РСФСР) вина этих лиц усматривается в причинении вреда.
Лица, обязанные к осуществлению надзора, своими собственными действиями совершают правонарушение — они ненадлежащим образом выполняют свои вытекающие из правоотношений по опеке и попечительству обязанности по воспитанию и надзору за несовершеннолетними или недееспособными. Однако невыполнение или ненадлежащее выполнение этих обязанностей имеет своим последствием возникновение вреда. Поэтому такая ответственность урегулирована нормами об обязательствах из причинения вреда.
Ответственность этих лиц за ненадлежащее осуществление надзора всегда самостоятельна и их правосубъектность независима от правосубъектности лица, совершившего деликт. Ответственность по возмещению вреда, возлагаемая на родителей, J опекунов, попечителей и соответствующие организации, не охватывается функциями законного представительства, а возникает как санкция за ненадлежащее выполнение своих обязанностей.
Такова особенность правосубъектности лиц, обязанных к возмещению вреда, причиненного деликтонеспособными лицами и несовершеннолетними в возрасте от 15 до 18 лет.
Конкретные вопросы правосубъектности этих лиц довольно подробно обсуждались в литературе, посвященной анализу деликтных обязательств. Не обращаясь к их подробному анализу, заметим лишь, что вопрос о правосубъектности этих лиц не получил бесспорного разрешения в правовой науке. Так, в принципе правильна точка зрения, выраженная в литературе[110] и в судебной практике[111], об ответственности родителя, проживающего отдельно от детей, так как она соответствует законодательству о браке и семье (ст. 61 КоБС ЛССР, ст. 56 КоБС РСФСР). Однако указанная трактовка небесспорна, ибо, как бы широко ни понимали вину родителей, ее во многих случаях на практике невозможно установить. Особенно это касается отдельно прожи
вающих родителей, которые, несмотря на предоставленные им семейным законодательством права общаться с детьми и даже обязанность принимать участие в их воспитании, нередко даже при всем их желании не допускаются к детям и поэтому не могут оказывать на них влияние. В таких случаях фактически нельзя возложить ответственность за вину на отдельно проживающего родителя.
Весьма спорным является также вопрос об ответственности тех лиц, которые фактически осуществляли воспитание ребенка, будучи либо посторонними по отношению к ребенку, либо фактическими его родителями при отсутствии установленного отцовства. В таких случаях отсутствует та правовая связь между ребенком и лицом, постоянно или временно осуществляющим воспитание, которая согласно закону может служить основанием для возложения ответственности за совершенный несовершеннолетним деликт.
Законодательство строго определяет, кто способен быть субъектом указанной ответственности. Таковыми могут быть: родители (усыновители), опекуны, попечители и соответствующие учреждения. Обосновать возложение деликтной ответственности на лиц, фактически взявших к себе детей на воспитание, на основе положений действующего законодательства не представляется возможным. По семейному законодательству предусмотрено возложение обязанностей на фактического воспитателя по предоставлению содержания несовершеннолетнему, но не во всех республиках. Действующее семейное законодательство не дает повода для утверждения, что эти лица обязаны воспитывать детей и осуществлять за ними надзор109. Статья 85 КоБС РСФСР предусматривает только взыскание содержания, но не возложение обязанности по воспитанию.
Вопрос о возложении ответственности на фактических воспитателей является немаловажным для судебной практики. Насколько несправедливо освобождение фактического воспитателя от данной ответственности, видно по следующим делам из судебной практики.
Гр-ка Я., мать 13-летнего ребенка, проживала совместно с фактическим отцом ребенка гр-ном Б. и вела с ним общее хозяйство. В зарегистрированном браке они не состояли, и отцовство по отношению к ребенку гр-н Б. в установленном порядке не признал. В судебном порядке установление отцовства исключалось, поскольку ребенок родился до 1. X. 1968 г. После
1°9 Чечеткина 3. В. Имущественная ответственность за вред, причиненный преступлением несовершеннолетних. Автореф. дис. на соиск. учен, степени канд. юрид. наук. М., 1972, с. 4.
того как несовершеннолетний сын гр-ки Я. совместно с другими несовершеннолетними, играя со спичками, причинил значительный по размеру вред колхозу (регрессный иск, предъявленный инспекцией Госстраха к родителям несовершеннолетних, был судом удовлетворен частично на сумму 3317 р.), гр. Б. ушел от семьи. Вызванный в качестве свидетеля в суд, он признал, что является фактическим отцом ребенка, причинившего вред[112], вероятно зная, что установление отцовства в данном случае невозможно без его согласия, а без этого закон не допускает возложение на него ответственности.
По другому подобному делу[113] Коллегия по гражданским делам Верховного Суда Латвийской ССР, рассмотрев кассационную жалобу ответчика Г., определила отменить решение народного суда в части взыскания с ответчика Г. возмещения вреда, поскольку Г. не являлся «ни отцом, ни опекуном несовершеннолетнего Сергея Минаева и поэтому он не может отвечать за вред, причиненный Сергеем Минаевым». В обоих случаях ответственность была возложена только на мать ребенка, хотя причинение вреда являлось следствием ненадлежащего воспитания не только с ее стороны. Указанные решения суда, разумеется, соответствующие действующему законодательству, свидетельствуют о наличии пробела в законодательстве.
ДЕЛИКТОСПОСОБНОСТЬ И ПРОБЛЕМА УНИФИКАЦИИ ВОЗРАСТА НАСТУПЛЕНИЯ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ И УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
Учитывая то обстоятельство, что одно и то же действие может быть основанием для возложения ответственности одновременно в различных отраслях права, возникает проблема унификации условий ответственности, в частности, возраста, с которого она наступает.
Возникновение деликтоспособности в гражданском праве предопределено тем, что деликтная ответственность является имущественной, компенсационной. Поэтому при установлении возраста, по достижении которого она может возникать, законодательство учитывает не только наличие у несовершеннолетних психической способности понимать значение своих действий, оценивать их, предусматривать возможные последствия этих действий, руководить иМИ, но также реальную в условиях социалистического общества возможность осуществлять эту ответственность[114]. Скорее всего именно этим можно объяснить повышение в гражданском законодательстве возрастного порога, по достижении которого наступает деликтоспособность.
Различие в задачах и в функциях гражданско-правовой и уголовной ответственности, разная степень общественной опасности уголовных преступлений и гражданских правонарушений позволяет законодателю установить неодинаковый возраст, по достижении которого возникает способность к ответственности в гражданском и уголовном праве. Даже в уголовном законодательстве в силу ряда причин не установлен единый возраст уголовной ответственности по всем видам преступлений, в том числе и по таким преступлениям, по которым наряду с уголовной ответственностью возникает деликтная ответственность в гражданском праве.
Поэтому представляется нереальным требование полного устранения несоответствия между «уголовной и гражданской вменяемостью»[115], поскольку вменяемость — не единственны^ критерий для установления способности стать субъектом ответственности. Однако заслуживают внимания предложения, касающиеся устранения несоответствия между гражданским и уголовным законодательством в тех случаях, когда способность к уголовной ответственности возникает до наступления деликтоспособности в гражданском праве, т. е. когда к уголовной ответственности привлекаются несовершеннолетние, не достигшие 15 лет[116].
Но подобное предложение заслуживает внимания вовсе не с точки зрения оценки уровня умственного развития несовершен нолетнего, вменяемости, способности осознания общественной опасности совершенных действий или совпадения вины в гражданском и уголовном праве. Вряд ли можно предполагать, что несовершеннолетний, который по достижении 14-летнего возраста признается виновным с точки зрения уголовного права, не мог бы нести ответственность в области гражданского права, что будучи способен понимать значение совершаемого им действия с точки зрения возникновения уголовной ответственности, он не способен к этому с точки зрения гражданско-правовой ответственности. Уместно в этой связи отметить, что согласно ГК РСФСР 1922 г. именно такой несовершеннолетний, т. е. достигший 14 лет, являлся деликтоспособным в гражданском праве.
Если бы способность понимать значение своих действий со стороны несовершеннолетнего правонарушителя была единственным фактором для возникновения деликтоспособности и возложения деликтной ответственности, то невозможно было бы объяснить предусмотренную законом субсидиарную ответственность родителей и попечителей за действия несовершеннолетнего в возрасте от 15 до 18 лет.
Установление законом имущественной ответственности несовершеннолетних, привлекаемых к уголовной ответственности по достижении ими 14 лет (фактически речь может быть о распространении на такие случаи положения, предусмотренного в ст. 473 ГК ЛССР, ст. 451 ГК РСФСР), было бы целесообразным. Возложение на самого правонарушителя в таких случаях обязанности по возмещению имущественного вреда, подобно тому как это предусмотрено в указанной норме ГК, было бы более справедливым, чем его полное освобождение от этой обязанности.
И, наконец, о соотношении деликтоспособности и процессуальной дееспособности. В гражданском процессуальном законодательстве при регламентации дееспособности несовершеннолетних не учтено, что несовершеннолетние, достигшие 15 лет, согласно ст. 451 ГК РСФСР полностью деликтоспособны. Поскольку процессуальная дееспособность обусловлена материально-правовой, то в ч. III ст. 32 ГПК РСФСР[117] следовало бы непосредственно предусмотреть, что несовершеннолетние, причинившие вред в этом возрасте, привлекаются самостоятельно в качестве ответчиков в процессе.
[1] Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 50—51; Юркевич Н. Г. Правоспособность гражданина СССР по советскому гражданскому праву. Авто- реф. дне. на соиск. учен, степени канд. юрид. наук. Минск, 1955, с. 13.
[2] Бегичев Б. КТрудовая правоспособность советских граждан, с.147—160.
[3] Пхаладзе Б. В. Соотношение правоспособности и основных прав советских граждан. Дис. на соиск. учен, степени канд. юрид. наук. [Рукопись]. М., 1968, с. 76.
[4] Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права, с. 206.
[5] Советское гражданское право, т. 1. М., 1968, с. 111—112; Советское гражданское право, т. 1. Л., 1971, с. 75.
[6] Holder Е. Naturliche und juristische Personen. Leipzig, 1905, S. 123.
[7] Поттер Э. Патологическая анатомия плодов новорожденных и детей
раннего возраста. Пер. с англ. М., 1971, с. 11.
[9] «Ведомости Верховного Совета и Правительства ЛатвССР», 1971, № 6.
[10] В советской юридической литературе способность к деликтной ответственности («деликтоспособность») иногда трактуется только как вид дееспособности и без основания игнорируется ее качество как элемента содержания гражданской правоспособности (подробнее об этом см. гл. III).
[11] См. Ворожейкин Е. М. Семейные правоотношения в СССР.
[12] Л. Жюллио де ла Морандьер. Гражданское право Франции, т. 1. Пер. с. франц. М., 1958, с. 222.
[13] Wolf Е., Naujoks Н. Anfang und Ende der Rechtsfahigkeit des Men- schen. Frankfurt a. М., 1955, S. 131—141.
[14] Deynet K. A. Die Rechtsstellung des nascitiirus und der nicht erzeugten Person im deutschen franzosischen, englischen und schottischen biirgerlichen Recht. Frankfurt a. M. — Berlin, 1960, S. 180.
[15] Neuer F. K. Der Mensch zwischen Zeugung und Geburt als Rechts- subjekt. Koln, 1961, S. 29, 30, 40; J. v. Staudingers Kommentar zum biirgerli- chen Gesetzbuch, Bd. 1. Allgemeiner Teil. Berlin, 1957, S. 64.
[16] Fabricius F. Relativitat der Rechtsfahigkeit, 1963, S. Ill—117.
[17] Enneccerus L., Kipp Th., Wolf M. Lehrbuch des biirgerlichen Rechts, Allgemeiner Teil. Bd. 1, Halbband 1. Tubingen, 1955, S. 316—317; Rosenberg L. Lehrbuch des deutschen Zivilprozessrechts. Miinchen—Berlin, 1960, S. 176.
[18] Windscheid B. Lehrbuch des Pandektenrechts, Bd. 1. Diisseldorf, 1873, S. 119—120; Dernburg H. Pandekten, Bd. 1 Berlin, 1902, S. 108—109; de Boor H. O. Burgerliches Recht, Bd. 1. Allgemeiner Teil. Wiesbaden, 1954, S. 58; Larenz К■ Allgemeiner Teil des deutschen biirgerlichen Rechts, S. 133.
[19] Nizsalovszky Е. Order of the Family. Budapest, 1968, p. 113, 114; Knap- pova M. Pravni subjektivita a zpusobilost k ukonum v ceskoslovenskem obcan- skem pravu. — «Rozpravy Ceskoslovenske akademie ved», 1961, sesit II, rocnik 71, s. 137.
[20] «Соц. законность», 1957, № 7, с. 26.
[21] Майданик JI. А., Сергеева Н. Ю. Материальная ответственность за повреждение здоровья. М., 1953, с. 87; Седугин П. Возмещение вреда по ст. 409 ГК РСФСР. — «Сов. юстиция», 1957, № 4, с. 24; Малеин Н. С. Ответственность за причинение смерти кормильцу. М., 1960, с. 42—47.
[22] Белогорская Е. М. Основания возникновения родительских прав и обязанностей. — «Вестник Моск. ун-та», 1971, № 2, с. 37.
[23] См. «Бюл. Верховного Суда СССР», 1973, № 5, с. 39—40.
[24] Иоффе О. С. Советское гражданское право, т. 3. Л., 1965, с. 286—287.
[25] Ленин В. И. Черновой набросок проекта программы. — Поли. собр. соч., т. 36, с. 73—74.
[26] Энгельс Ф. Анти-Дюринг. — Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 115.
[27] Иоффе О. С. Советское гражданское право, с. 102; Гражданское право, т. 1; Паварс А. Я. О проблеме гражданско-правового регулирования частичной дееспособности несовершеннолетних. — «Правоведение», 1967, № 4, с. 66; Советское гражданское право, т. 1, с. 114—115; Мицкевич А. В. Субъекты советского права, с. 60—61.
[28] Кузнецова JI. Г., Шевченко Я. Н. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 18.
[29] WolterA. Prawo cywilne. Warszawa, 1967, s. 172; Szer S. Prawo cywilne. Czgsc ogolna. Warszawa, 1967, s. 111.
[30] Георгиев Димитар Поп. Граганско право. Прва книга. CKonje, 1966, с. 82—86.
[31] Василев Л. Гражданское право Народной Республики Болгарии. М., 1958, с. 196—197.
[32] См. Бегичев Б. К. Трудовая правоспособность советских граждан, с. 70—71.
[33] Иоффе О. С. Советское гражданское право, с. 102.
[34] Грибанов В. П. Основные проблемы осуществления и защиты гражданских прав, с. 10—11.
[35] Кузнецова JI. Г., Шевченко Я. Я. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 18.
[36] Различие между юридическими и фактическими действиями уже подчеркивалось в советской науке гражданского права. См., например, мнение Б. Б. Черепахина в кн.: Гражданско-правовая охрана интересов личности. М., 1969, с. 43.
[37] Кузнецова JI. Г., Шевченко Я. Н. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 24—25.
[38] Такие действия иногда рассматриваются как односторонние сделки. Следует отметить, что вопрос об односторонних сделках исследован еще недостаточно всесторонне и глубоко, хотя и привлек к себе внимание советских цивилистов (см., например: Толстой В. С. Понятие и значение односторонних сделок в советском гражданском праве. — «Труды ВЮЗИ», т. 5. Статьи аспирантов. 1966, с. 135—157; Алексеев С. С. Односторонние сделки в механизме
[39] Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 64; Комментарий к ГК РСФСР, с. 36.
[40] Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. М., 1954, с. 11.
[41] Probleme des sozialistischen Zivilrechts. Beitrage zur Diskussion fiber das kflnftige Zivilgesetzbuch. Berlin, 1962, S. 69.
[42] См. Рождественский А. Теория субъективных публичных прав, т. 1. М., 1913, с. 5—6; Holder Е. Natiirliche und juristische Personen, S. 117; Fabricius F. Relativitat der Rechtsfahigkeit. S. 39—44; Schwimann M. Die Institution der Geschaftsfahigkeit, S. 19.
[43] Холодковская E. М. Дееспособность психических больных в судебнопсихиатрической практике. М., 1967.
[44] Подобная трактовка дееспособности в свое время возникла в буржуазной юриспруденции как логический вывод из так называемой волевой теории правосубъектности. Согласно ей субъективное право представлялось как предоставленная личности власть, которой способен обладать лишь тот, кто обладает соответствующими психологическим# предпосылками и обнаруживает способность к реализации этой власти. Так, в германской юриспруденции А. Тибо еще в 1828 г. предлагал рассматривать разум и волю, дееспособность как качество правоспособности, т. е. как условие ее возникновения. И хотя в дальнейшем многие представители буржуазной цивилистической доктрины отмежевались от подобного взгляда на дееспособность, концепция о единстве правоспособности и дееспособности в буржуазной литературе неоднократно выдвигалась и в дальнейшем. Э. Гельдер, например, включал дееспособность в понятие правоспособности и признавал субъектом частного права только дееспособного человека, поскольку, по его мнению, недееспособный человек является не субъектом собственного права, а объектом чужой правовой власти (Holder Е. Naturliche und juristische Personen, S. 117—118, 128, 133). Фактически к подобному выводу о зависимости правоспособности и дееспособности пришел также Ю. Биндер (Binder J. Das Problem der juristischen Person - lichkeit. Leipzig, 1907. S. 63). Развивая концепцию так называемой относительной правоспособности, Ф. Фабрициус в настоящее время поддерживает взгляд о включении дееспособности в понятие правоспособности и, следовательно, признает зависимость правоспособности от дееспособности, тем самым фактически усматривая в дееспособности условие возникновения правоспособности (Fabricius F. Relativitat der Rechtsfahigkeit. Miinchen, 1963, S. 43, 45).
[45] Бегичев Б. К. Трудовая правоспособность советских граждан, с. 179—180.
[46] См. Schwimann М. Die Institution der Geschaftsfahigkeit. Wien, 1965, S. 97—128; Larenz K. Allgemeiner Teil des deutschen biirgerlichen Rechts, S. 91—92.
[47] Ленин В. И. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию. — Полн. собр. соч., т. 38, с. 348.
[48] Ханай Г. Социалистическое право и личность, с. 233.
[49] Бегичев Г. К. Трудовая правоспособность советских граждан, с. 172—173.
[50] Термин «договорная ответственность» в юридической литературе избран не совсем удачно, поскольку, во-первых, ответственность эта регулируется законом, за исключением установления договорных санкций в случаях, когда такая возможность законом предоставлена участникам договора. Во-вторых, ответственность эта может иметь место не только в случае нарушения договорных обязательств, но также и при нарушении иных обязанностей. Поэтому термин «договорная ответственность» мы употребляем по тем соображениям, что он является традиционным и общепринятым в нашей юридической литературе и как противопоставление деликтной ответственности, учитывая, что он не полностью отражает сущность обозначаемого им вида ответственности.
[51] Рясенцев В. Вопросы недействительности сделок в судебной практике. — «Соц. законность», 1950, № 9, с. 33.
[52] Иоффе О. С. Советское гражданское право, с. 120—121; Советское гражданское право, т. 1, с. 85—86; Паварс А. Я. О проблеме гражданско- правового регулирования частичной дееспособности несовершеннолетних. — «Правоведение», 1967, № 4, с. 68.
[53] Красавчиков О. А. Характерные особенности правового регулирования недействительных сделок по новому гражданскому законодательству. — «Сов. гос. и право», 1965, № 10, с. 39; Кузнецова Л. Г. Развитие института дееспособности граждан в новом гражданском законодательстве. — «Правоведение», 1965, № 4, с. 72; Гражданское право, т. 1, с. 110, 114; Советское гражданское право, т. 1. М., 1968, с. 118—121.
[54] Иоффе О. С. Советское гражданское право, с. 125.
[55] Небезынтересно отметить регламентацию этого вопроса в законодательстве зарубежных социалистических стран. Так, согласно ст. 12 ГК ПНР, лица, которым не исполнилось 13 лет, не являются дееспособными. Однако определенные сделки такие несовершеннолетние вправе совершать — ст. 14 ГК ПНР. В законодательстве ВНР, согласно § 15 ГК ВНР, несовершеннолетние, не достигшие 12-летнего возраста, недееспособны. Но, согласно § 18 того же кодекса, они способны совершать «мелкие договоры, заключение которых представляет собой массовый характер в повседневной жизни и которые не требуют особой рассудительности». Известная эволюция имела место в законодательстве ЧССР. Согласно § 11 ГК 1950 г. лицо, не достигшее 6 лет, «абсолютно недееспособно». Согласно же § 9 ГК 1964 г. все несовершеннолетние частично дееспособны.
[56] Гражданское право, т. 1, с. 110.
[57] Кузнецова Л. Г., Шевченко Я. Н. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 16.
[58] Шахматов В. П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Томск, 1967, с. 63—66.
[59] Рясенцев В. А. Вопросы недействительности сделок в судебной практике. — «Соц. законность», 1950, № 9, с. 32—33; Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность, с. 37; Рабинович Н. В. Недействительность сделок и ее последствия. Л., 1960, с. 95—101.
[60] В этой связи небезынтересно отметить, что в законодательстве ряда зарубежных стран (например, в § 14 ГК ВНР, ст. 17, 19, 20 ГК ВНР, § 27 ГК ЧССР), а также в юридической литературе законными представителями в области гражданского права именуются и те лица, которые выражают согласие и одобряют сделки ограниченно дееспособных лиц, а не только лица, которые совершают сделки от имени недееспособных.
[61] Например, § 2 ст. 18 ГК ПНР предусматривает, что ограниченно дееспособное лицо может само подтвердить договор после приобретения полной дееспособности. Таков же смысл § 14 (1) ГК ВНР.
[62] Отчет ЦК ВЛКСМ и задачи комсомола по воспитанию молодежи в духе ленинских заветов. Доклад первого секретаря ЦК ВЛКСМ Е. М. Тяжельни- кова. — «Правда», 1970, 27 мая.
[63] Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 67.
[64] Иоффе О. С. Советское гражданское право, с. 122; Гражданское право, т. 1, с. 111; Кузнецова Л. Г., Шевченко Я. Н. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 22.
[65] «Ведомости Верховного Совета и Правительства ЛатвССР», 1964, № 43.
[66] См. Комментарий к ГК РСФСР, с. 38. Этот, по нашему мнению, совершенно правильный взгляд в литературе поддерживают В. П. Грибанов, А. Ю. Кабалкин, В. А. Язев, JI. Г. Кузнецова.
[67] Правила работы торговых предприятий и продажи товаров. Сб. нормативных материалов. М., 1971, с. 463—469.
[68] Кабалкин А. Договор комиссии. •— «Сов. юстиция», 1969, № 18, с. 21—22.
[69] «Ведомости Верховного Совета и Правительства ЛатвССР», 1964, № 37.
[70] Подробнее об этом см. с. 156—157, так как это касается также несовершеннолетних в возрасте до 15 лет.
[71] «Ведомости Верховного Совета и Правительства ЛатвССР», 1975, № 52.
[72] Юдельсон К. С., Кац А. К. Научно-практический комментарий к Положению о государственном нотариате. М., 1970, с. 64.
[73] Дело Верховного Суда ЛатвССР № 203—1972 г.
[74] Иоффе О. С. Советское гражданское право, т. 2. Л., 1961, с. 160.
[75] Ершова Н. М. Охрана прав несовершеннолетних. М., 1965, с. 61; Белякова А. М. Охрана прав несовершеннолетних. — «Сов. юстиция», 1967, № 4, с. 12.
[76] Пергамент А. И. Жилищные права несовершеннолетних. — «Учен. зап. ВИЮН», 1957, вып. 1 (5), с. 152—153.
[77] Серебровский В. И. Очерки советского наследственного права, с. 99; Гордон М. В. Наследование по закону и завещанию. М., 1967, с. 49; Советское гражданское право, т. 2. М., 1969, с. 507; Чепига Т. Д. Наследование по завещанию в советском гражданском праве. Дне. на соиск. учен, степени канд. юрид. наук. [Рукопись]. М., 1964, с. 150—151.
[78] См. Антимонов Б. С., Граве К. А. Советское наследственное право; Иоффе О. С. Советское гражданское право, т. 3. Л., 1965, с. 309—310; Кузнецова Л. Г., Шевченко Я. Н. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 12.
[79] Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 70.
[80] Рабинович Н. В. Недействительность сделок и ее последствия, с. 61; Свердлов Г. М. Охрана интересов детей в советском семейном и гражданском праве. М., 1955, с. 114.
[81] Седугин П. И. Вклады граждан в кредитных учреждениях. М., 1964,. с. 20.
[82] Гражданское право, т. 1, с. 114.
[83] Свердлов Г. М. Охрана интересов детей в советском семейном и гражданском праве, с. 114; Ершова Н. М. Охрана прав несовершеннолетних по советскому гражданскому и семейному праву. М., 1965, с. 17.
[84] «Сов. юстиция», 1971, № 17, с. 32; «Сов. юстиция», 1971, № 22„ с. 3 обложки.
[85] Дело Верховного Суда ЛатвССР № Цу—66/1969 г.
[86] Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 73.
[87] В законодательстве зарубежных социалистических стран такая возможность недееспособных лиц предусмотрена (§2 ст. 14 ГК ПНР, § 18(2) ГК ВНР).
[88] Рабинович Н. В. Недействительность сделок и ее последствия, с. 57—58.
[89] Рясенцев В. Вопросы недействительности сделок в судебной практике. — «Соц. законность», 1950, № 9, с. 30.
[90] Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность, с. 98, 101.
[91] Советское гражданское право, т 1. М., 1965, с. 209.
[92] Шахматов В. П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Томск, 1967, с. 62.
[93] Иначе решен вопрос о недееспособности в венгерском гражданском законодательстве. Недееспособными здесь являются лица, которые лишены дееспособности судом (§ 16 ГК ВНР). Но недееспособными без учреждения над нами попечительства, согласно § 17 ГК ВНР, являются также лица, находящиеся в состоянии полной неспособности рассудительно вести свои дела, т. е. такие лица, которые судом не признаны недееспособными. Таким образом, венгерское законодательство более широко трактует юридическое состояние недееспособности — и как состояние, которое возникает на основании соответствующего судебного решения, и как состояние, которое может иметь место
[94] «Бюл. Верховного Суда РСФСР», 1969, № 12, с. 5.
[95] Гражданские кодексы ряда союзных республик (ст. 15 ГК УССР, ст. 15 ГК МолдССР, ст. 15 ГК ТаджССР, ст. 16 ГК КазССР) разрешают ограничение в дееспособности также и в тех случаях, когда гражданин сам себя ставит в тяжелое материальное положение.
[96] В юридической литературе Б. К. Бегичев, в принципе признавая правильным ограничение таких лиц в отношении получения заработной платы, возражает против регулирования этого вопроса в гражданском законодательстве. С точки зрения теории правосубъектности в известной мере нельзя не признать правильности такого взгляда, ибо это ограничение в той мере, в какой оно относится к трудовой дееспособности, следовало бы регламентировать именно в законодательстве о труде (Бегичев Б. К. Об ограничении гражданской и трудовой дееспособности граждан. — «Сов. гос. и право», 1966, № 8, с. 124—127). Однако нельзя не учитывать и то обстоятельство, что получение трудовых доходов регламентируется не только трудовым, но и гражданским законодательством (на основе договора подряда, авторских, изобретательских правоотношений). Поэтому регламентация получения доходов при ограничении дееспособности в ст. 16 ГК целесообразна.
[97] «Бюл. Верховного Суда РСФСР», 1967, № 1, с. 13.
[98] Ершова Н. Статья 16 ГК РСФСР как основание попечительства в семейном праве. — «Сов. юстиция», 1970, № 21, с. 13.
[99] Юркевич Н. Г. Советская семья. Минск, 1970, с. 154.
[100] Шахматов В. П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Томск, 1967, с. 64.
[101] Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 55.
[102] Гражданско-правовая охрана интересов личности. М., 1969, с. 44.
[103] Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 82.
[104] Малеин Н. С. Понятие и основание имущественной ответственности. — «Сов. гос. и право», 1970, № 12, с. 40.
[105] Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 60.
[106] Самощенко И. С. Понятие правонарушения по советскому законодательству. М., 1963, с. 8.
[107] Додан Е. В. Субъект административного проступка. — В кн.: Проблемы совершенствования законодательства об административной ответственности. —
«Учен. зап. ВНИИСЗ», 1965, вып. 5, с. 49; Бахрах Д. Н. Субъект административной ответственности. — «Учен. зап. Пермского ун-та», 1968, № 173. Сер. юрид. наук, с. 148.
[109] В ГК ВНР недееспособность определяется шире, чем в советском гражданском законодательстве, так как недееспособными являются не только лица, которые судом лишены дееспособности (§ 16 ГК), но и лица, которые фактически не способны рассудительно вести свои дела, хотя они формально не лишены дееспособности (§17 ГК).
[110] Сергеева Н. О практике применения норм ГК, регулирующих возмещение вреда. — «Сов. юстиция», 1967, № 8, с. 5; Белякова А. М. Возмещение вреда, причиненного преступлением. — «Сов. гос. и право», 1972, № 7, с. 63.
[111] См. п. 5 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 7 февраля 1967 г.; «Бюл. Верховного Суда РСФСР», 1968, № 1, с. 2; «Бюл. Верховного Суда РСФСР», 1970, № 11, с. 1.
[112] Дело № 1495 — 71 г. народного суда Вентспилсского района ЛатвССР.
[113] Дело № 2190 — 71 г. народного суда Валмиерского района ЛатвССР.
[114] В законодательстве зарубежных стран возникновение деликтоспособности регламентируется по-разному. Законодательство одних стран, например ПНР, так же, как и советское законодательство, связывает возникновение деликтоспособности с наступлением определенного возраста, который согласно ст. 426 ГК ПНР определен в 13 лет. Законодательство ЧССР возникновение деликтоспособности связывает не с достижением определенного возраста, а с наличием фактической способности сознательно оценивать свои действия, руководить ими •— § 422 ГК ЧССР.
[115] Свердлов Г. М. Охрана интересов детей в советском семейном и гражданском праве, с. 118—120.
[116] Мазалов А. Г. Гражданский иск в уголовном процессе. М., 1967, с. 78—79; Майданик Л. А., Сергеева Н. Ю. Материальная ответственность за повреждение здоровья, с. 113—114; Кузнецова Л. Г., Шевченко Я■ Н. Гражданско-правовое положение несовершеннолетних, с. 19; Малеин Н. С. Понятие и основание имущественной ответственности. •—- «Сов. гос и право», 1970, № 12, с. 41.
[117] Указом Президиума Верховного Совета ЛатвССР от 30 ноября 1972 г. редакция ч. III с. 33 ГПК ЛССР изменена и предусмотрено, что по делам, возникающим из обязательств по возмещению вреда, причиненного другому лицу, несовершеннолетние имеют право лично защищать в суде свои права и охраняемые законом интересы.
| |
|