Оглавление
Стр.
Предисловие 5
Предисловие автора к третьему изданию 15
Очерк истории и литературы международного права 18
ВВЕДЕНИЕ
Глава I. Понятие международного права 51
Глава И. Международное право и внутреннее право 63
A. Значение различия двух правопорядков . 67 Б. Эффективность, законная сила и продолжительность действия норм двух правопорядков . 69
B. Невозможность противоречий между нормами двух правопорядков 70
Г. Возможность отсылок между двумя правопорядками 72
Глава III. Источники международного права 77
А. Договоры 79
Б. Обычаи 83
Кодификация международного права 88
Глава IV. Пределы действия международно-правовых норм 95
1. В отношении субъектов, к которым применяются международно-правовые нормы 95
2. В отношении срока действия 99
3. В отношении обязательной силы 102
Глава V. Координация, толкование и применение международ-
но-правовых норм 107
А. Координация 108
Б. Толкование и применение ПО
а) Определение норм 110
б) Толкование норм 112
Часть первая. ОБЩАЯ ТЕОРИЯ
'лава I. Субъекты 125
1. Международная правосубъектность 123
1. Национальность 127
2. Общественные группы, которые ввиду своих условий жизни и уровня цивилизации не участвовали в соглашениях, которыми устанавливались международные нормы 129
3. Индивиды 132
4. Государственные органы 135
5. Католическая церковь и Святейший престол- 137
Международно-правовое положение Святейшего престола
в силу Латеранских соглашений 148
6. Объединения государств 157
2. Принцип международной правосубъектности 162
A. Понятие признания 164
Б. Особые условия признания 169
B, Форма признания 171
Г Признание с!е Гас1о и признание йе 1*иге 171
Д. Последствия признания 173
Е. Признание с дополнительными условиями 174
3. Прекращение международной правосубъектности 176
1. Влияние конституционных перемен на правосубъектность государства 177
2. Влияние территориальных изменений на правосубъектность государства 181
4. Юридические признаки субъектов 183
а) Государства — члены объединений 185
б) Лига Нации 192
в) Зависимые государства . 195
г) Политическая организация Британского Содружества Наций 206
д) Государства под протекторатом 213
е). Нейтрализованные государства 222
лава II. Органы 231
1. Общие замечания 231
2. Индивидуальные органы' 235
1) Глава государства _ . 236
A. Нотификация и признание . 236
Б. Возложение на государство ответственности за действия
главы государства 237
B. Римский папа 239
2) Министр иностранных дел 239
3) Дипломатические агенты 240
A. Право .посольства: активное и пассивное 241
Б. Классификация дипломатических агентов 242
B. Аккредитование 244
Г. Окончание дипломатической миссии .[245
4) Консулы 246
A. Происхождение и развитие консульского института 247
Б. Право* посылать и принимать консулов 251
B. Категории консулов 251
Г Экзекватура 252
Д. Деятельность консулов 253
5) Агенты и комиссары 253
6) Законные комбатанты 254
7) Военные командиры во время воины 255
$ 3. Коллективные органы 255
A. Понятие и характерные признаки 257 Б. Порядок образования коллективных органов 259
а) Назначение со стороны отдельного государства 259
б) Назначение, сделанное по соглашению между заинтересованными государствами 261
в) Назначение со стороны коллективных органов 262
г) Смешанные способы назначения 263
д) Назначение со стороны одного государства, на которое такое назначение возлагается 263
B. Нормы для функционирования коллективных органов 264
Вменение и последствия действий коллективных органов 266
Д. Классификация коллективных органов 268
1) Выработка международных юридических норм со стороны коллективных органов 268
2) Органы для урегулирования международных расхождений 271
а) Следственные и согласительные комиссии 272
б)-Международные арбитражные суды. Постоянная палата международного правосудия 273
3) Исполнительные органы 275
1. Органы коллегиальные 276
2. Органы ведомственные 284
Глава III. Юридические факты 291
1. Общие замечания 291
1) Факты природного характера 293
2) Факты из жизни индивида 294
3) Факты, относящиеся к государству 294
2. Волеизъявления государств в области международных отношений 295
I. Общая теория . 295
II. Односторонние акты 301
1. Нотификация 302
2. Признание 303
3. Протест 304
4. Отказ 304
II. Двусторонние акты 305-
Понятие и терминология . 307
Существенные требования . 30&
1. Субъекты 308-
2. Объекты ЗШ-
3. Воля 310*
4. Форма 318-
Регистрация договоров 324 Дополнительные определения 335*
1. Срок 337
2. Условие 339
3. Оговорки 341
.ействие договоров 344
А. Действие договоров между сторонами . 344
Б. Действие договоров в отношении к третьим (государствам) 351
а) Договоры, затрагивающие третьн государства 352:
б) Договоры в пользу третьих государств 357
рисоединение к договору или вступление в догозор 362.
словне наибольшего благоприятствования 366
снования прекращения действия договоров 371
Соглашение сторон 372
.Выполнение 372
Отказ . 373
Истечение срока действия 3/ 3
Денонсация 375
Прекращение существования субъектов 37&
Невозможность исполнения 376
Резолютивное условие 377
а) Действие войны на договоры 377
б) Оговорка геЬиз 51с $1апШш5~~ 384
Неисполнение договора одной из сторон 391
5. Международные деликты 392
Понятие 393
Элементы международного деликта 394
А. Вменение 394-
1. Действия органов государства 395
2. Деликты, совершенные отдельными лицами 404
5. Неправомерные действия 411
Проблема вины 414
Обстоятельства, исключающие ответственность 421
а) Необходимая оборона . 422
б) Состояние крайней необходимости 422
б) Самопомощь 428
Правовые последствия неправомерного действия 429
1) Удовлетворение 434
2) Возмещение 435
а) Реституция . 436
б) Воамещение убытков 437
Косвенная ответственность 441
Глава IV
ПРЕДЕЛЫ ДЕЙСТВИЯ МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫХ НОРМ
В отношении субъектов, к которым применяются международно-правовые нормы
Библиография. О. N 1 р р о 1 с1, Баз Се11ип§з§еЫе1: ёез- УбШеггесМз т ТНеопе ипё Ргах1з, «2е11зсЬп11 Шг Уо1кеггесЫ ипё Випс!е551аа15гесЫ», Вё. II, 1907—1908, 3.441 п.; М. НиЪег, ОетешзсЬаИз- ипё ЗопёеггесЪ! ип1ег З^ааьеп. «Рез1§аЬе ёег ВегПпег з'ипзИзсЬеп РакиИа! Шг О. Опегке», Вгез1аи, 1910, 5.. 817 И.: А. А 1 V а г е 2, Ье ёгоН т1егпа1:юпа1 атёпсат, Ранг, 1910; А. С а V а § П е г 1, Ьа сопсер!юп розШуе ёе 1а 5ос1ё1ёг т1егпа1:юпа1е, «Кеуие §ёпёга1е ёе ёгоИ 1П1егпа11опа1 риЬНс». уо1. XVIII, 1911, р. 259 е! зея.; 1ёет, СопсеНо е сагайеп ёе1 ётИо 1п1егпа210па1е §епега1е, «К1у1з1а Ш ёшНо т1:ета2юпа1е», уо1. XIV, 1921—1922, ра§. 289 зе§§.; Н. НеПЪогп, ОгипёЪе- §пНе ёез УоШеггесМз, сИ., 5. 51—68; А. Уегйгоз зг Уо1кег~ гесЫ аИ^етешез ипё рагШш1агез, «\ог1егЬисЬ ёез УоШеггесМз», Вё. III[1].
Поскольку международно-правовые нормы устанавливаются путем соглашений между государствами, само собой очевидно,, что они имеют силу только в отношении государств, принявших участие в том соглашении, которым нормы устанавливаются, или же присоединившихся к нему впоследствии. Соглашение относительно определенного образа взаимного поведения может распространяться на всех членов международного общения, или на определенное их число, или же только на двух. Поэтому могут существовать кормы, имеющие всеобщее применение, сила которых распространяется на все государства, признающие себя взаимно субъектами прав и обязанностей, или нормы, действие которых ограничено более или менее многочисленной группой государств или даже только двумя: первые образуют общее международное право, вторые — партикулярное международное право, или, правильнее, партикулярные системы права, поскольку, таким образом, внутри международно-правового обще- кия образуется столько более тесных правовых сообществ, сколько имеется групп государств, установивших специальные нормы в целях регулирования определенных отношений. Одно из этих партикулярных сообществ, и, конечно, наиболее важное, — Лига Наций, учрежденная Версальским договором 28 июля
1919 года, который предусматривал совокупность специальных прав и обязанностей для государств — членов Лиги на фоне норм более общего характера, регулирующих все международное общение. В категорию партикулярных правовых норм можно было бы тагсже отнести так называемое международное американское право, понимаемое как совокупность принципов, установленных американскими государствами и распространяющихся только на них и отчасти отступающих от норм общего права, хотя и признающих их существование и действительную силу. Единство всех этих норм, общих и партикулярных, и вместе с тем их специфический характер, составляя, так сказать, единство и специфический характер международного правопорядка, обусловлены основной нормой рас1а $ип{ зегуапда, к которой, прямо или косвенно, все они сводятся и из которой черпают свою обязательную силу.
Общее международное право, существование которого не вызывает сомнения, в соответствии с господствующей в науке точкой зрения и с несомненными проявлениями правосознания самих государств в свою очередь есть следствие соглашений и как таковое весьма отлично от понятия универсального права, которое подлежит соблюдению всеми государствами, независимо от их согласия, но лишь в силу необходимости; данное понятие свойственно античной или обновленной концепции естественного права[2]. Как то, так и другое понятие вполне законны, но принадлежат каждое к совершенно различным областям, поскольку, как указано выше (стр. 32 и сл.), начала идеальной справедливости и нормы позитивного права являются составивши элементами различных порядков, которые имеют различное значение и не .могут смешиваться между собой без взаимного искажения и извращения. Универсальность международного права как рацио нальное начало есть нечто совершенно иное, нежели существование положительных норм, имеющих всеобщее применение. Последние могли бы даже отсутствовать без того, чтобы первое в какой бы то ни было мере утратило свое значение. Так, философ, конечно, может строить понятие универсальной Лиги Наций вроде предусмотренной Версальским договором, но юрист должен принимать ее такой, какова она есть, и на основе определяющих ее норм признать отсутствие универсального характера, даже если бы и возможно было ориентировать ее в сторону идеальной и, конечно, желательной универсальности.
Общее международное право есть исключительно обычное право. В настоящее время не существует договора, участниками которого были бы все члены международного общения. Международное право есть, по существу, продукт продолжительного исторического развития, совершавшегося сначала в Европе (вследствие чего возникло мнение, некоторое время довольно распространенное, что международное право есть якобы право европейских народов) и затем постепенно распространившегося на другие материки, поскольку там образовались государства европейской цивилизации, как в Америке, или же поскольку государства иной цивилизации усваивали достижения европейской цивилизации вследствие соприкосновений с европейскими государствами, как это имело место ка азиатском Востоке. Первоначально то были общие убеждения, которые мало-помалу приобрели силу норм, обязательных для всех государств, между которыми поддерживались отношения. Это были нормы, настолько связанные с характером и потребностями такого рода отношений, что их поддержание представлялось неотделимым от соблюдения этих норм, а вступление нового сочлена в международное общение — от признания их в качестве общих, исторически обусловленных принципов самого общения. Определение того, каковы именно эти нормы, есть одна из наиболее существенных и наиболее трудных задач науки международного права. Сделать попытку определить их лишь приблизительно, в самых общих выражениях, было бы не только бесполезно, но и опасно. Достаточно сказать, что все нормы обычного права, существование которых удостоверено и применение которых не ограничено лишь определенными субъектами (партикулярные обычаи), образуют общее международное право; к этому праву в первую очередь относится та самая рецепция во внутреннем праве, о смысле и значении которой мы уже говорили (см. выше, стр. 72 и сл.).
При всей значимости и даже основополагающем характере норм общего международного права они слишком ограничены по числу и зачастую недостаточно определенны по содержанию именно потому, что они должны приспосабливаться к потребностям общественных групп, сложившихся в глубоко различных
4 Д* Анцело'ттн условиях жизни и цивилизации. Поэтому-то всегда остается справедливым положение, что международное право есть главным образом право партикулярное.
Однако нередко оказывается, что один и тот же предмет составляет объект норм, по форме различных, поскольку они возникли вследствие различных соглашений разных государств, но по содержанию в значительной степени одинаковых, так как они предназначены обеспечивать одинаковые потребности. Так, выдача преступников предусмотрена весьма большим числом партикулярных соглашений, которые тем не менее покоятся на основных понятиях, по существу настолько сходных, что наука оказалась в состоянии вывести из них некоторые общие принципы, указывающие, как регулируется выдача преступников в современных -международных отношениях. Существуют также договоры о протекторате, в которых неизменно воспроизводятся определенные общие основные черты, которые дали науке возможность составить общее понятие об институте протектората; то же самое можно сказать о постоянной нейтрализации и т. д. Не следует, однако, забывать, что принципы, сформулированные наукой, будучи просто следствием умственной работы сравнения и абстрагирования, имеют исключительно научную ценность, тогда как позитивное право состоит из норм, установленных отдельными договорами, которые действуют только для государств. их заключивших, и в строгих пределах договорных постановлений. В международном праве не существует ни выдачи преступников, ни протектората, ни нейтрализации; существуют договоры о выдаче преступников, о протекторате, о нейтрализации и т. д.
Из всего этого вытекает безусловная необходимость тщательно избегать попыток каким-либо образом ставить действие положительных норм в зависимость от доктринальных схем. Когда, например, ставят вопрос, следует ли в силу того или иного определенного соглашения рассматривать государство А как состоящее под протекторатом государства Б, и пытаются дать ответ,, основываясь на отвлеченном понятии протектората, и вывести из него следствия, касающиеся толкования данного соглашения,, то тем самым науке придается такое значение, которого она не имеет и не может иметь. Подобная практика, несомненно, зедет свое происхождение от внутригосударственного права, но при этом упускают из виду то обстоятельство, что внутригосударственное право устанавливает кормы, определяющие различного рода общие типы правовых актов, тогда как в международном праве ничего подобного вообще не установлено. Можно определить, означает ли данный контракт наем услуг или поручение на основе признаков, приведенных в самом законе, и это важно сделать,, потому что от этого зависит, должна ли быть применена та или
иная совокупность норм; однако чисто академический интерес представляет, например, спор о том, можно'ли гшяжество Монако назвать государством, состоящим под протекторатом Франции, поскольку позитивное международное право не формулирует понятия протектората, а положение Монако при всех условиях — это положение, которое определено договором 17 июля 1918 года.
Действующая норма права, установленная между двумя или большим числом определенных государств, как таковая не имеет никакой силы по отношению к третьим государствам. Тем не менее может случиться, что эти последние признают ее и что такое признание включает добровольное принятие обязательства придерживаться определенного образа действий благодаря новому соглашению, которое устанавливается между третьим государством и государством или государствами, заинтересованными з таком признании. В действительности вследствие обязательств, принятых одним государством по отношению к другому, нередко возникает потребность, чтобы и третьи государства также усвоили образ действий, соответствующий осуществлению тех же са= мых обязательств. Так, например, если одно государство, принимая на себя покровительство над другим государством,, берет, на себя также представительство его во внешних сношениях (так называемый международный протекторат), оно испытывает потребность получить со стороны третьих государств признание создавшегося положения, дабы они в дальнейшем воздерживались от прямых сношений с государством, состоящим под протекторатом. Обычная нотификация договора о протекторате третьим государствам, при отсутствии оговорок или протестов с их стороны, предполагает молчаливое согласие их на международное представительство государством-протектором государства, состоящего под его протекторатом.
2. В отношении срока действия
Библиография. Ь. ОП VI, Бе11а ге1гоаШуЦа с!е11е погте §шпсНсЬе т сНпИо т1еглагюпа1е, «РПап§1еп», ю1. XVIII, 1893, I, ра§. 65 $е§§.[3]
Норма международного права вступает в силу с момента заключения соглашения, которым она устанавливается, или же в последующий момент, определенный в соглашении. Для норм обыч ного права почти невозможно установить момент, с которого они приобретают силу правовых норм; речь идет о постепенном образовании. зачастую почти бессознательном, путем которого на простые правила, обыкновения мало-помалу распространяется некоторого рода ортю ]ипз (признание), преобразующее их в правовые нормы. Как правило, мы устанавливаем наличие обычая, однако нам трудно ответить на вопрос, когда же он начал существовать. Напротив, по общему правилу, можно с точностью установить момент распространения обычая на новых членов международного общения, поскольку он связывается зачастую с событиями или действиями, легко поддающимися точному учету. Что касается договоров, то тут дело совсем простое: обычно в них самих содержатся указания, определяющие момент вступления их в силу; при отсутствии же таких указаний следует предполагать, что они вступили в силу с момента их заключения. Затруднения, которые могут возникнуть в отношении определения начального момента, разрешаются путем толкования воли сторон; в том, что касается момента заключения, применяются принципы международного права, относящиеся к заключению договоров. В случае присоединения нормы (договоры) становятся обязательными для присоединяющегося государства, когда совершилось само присоединение.
Подобно тому как международно-правовые нормы образуются в силу соглашения, они лишь вследствие соглашений утрачивают силу[4].
Соглашение о прекращении договора может быть формулировано в дополнительном определении, сопровождающем самые нормы чи касающемся срока действия, условия прекращения и расторжения договора, права денонсации. В такого рода случаях, которые откосятся только к договорам и разъяснение которых будет более уместно при изложении теории договоров, соглашение, имеющее в виду прекращение действия норм, вступает в силу с момента заключения соглашения, устанавливающего данные нормы, и образует с ним единое целое.
В других случаях, напротив, прекращение действия норм происходит путем заключения нового соглашения. При этом прежде всего необходимо заметить, что как договор, так и обычай не что иное, как два способа выражения одного и того же факта, а именно соглашения, являющегося в первом случае явно выраженным,
во втором случае — молчаливым. Тот и другой способы поэтому имеют совершенно равное значение, равное также и в том, что касается взаимного действия в отношении отмены одного другим: противоположный обычай или неприменение отменяют договор, а договор отменяет обычай. И так как соглашение, имеющее в виду отмену, может также содержаться в самом факте наличия воли издать новую норму, несовместимую с предшествующей, то мы можем следующим образом обозначить случаи отмены нормативных актов путем последующих соглашений. Обычай утрачивает силу: а) вследствие неприменения его или вследствие соблюдения противоположного обычая; б) вследствие соглашения, явно отменяющего обычай или содержащего нормы, несовместимые с обычаем. А нормы, установленные договорами, утрачивают силу: а) в силу нового договора, явно отменяющего их или содержащего несовместимые с ними новые нормы; б) вследствие неприменения или же соблюдения противоположного обычая. Что касается последнего случая, в котором международное право удаляется от принципов, принятых в различных внутригосударственных правопорядках, в том числе и в Италии, относительно соотношения между обычаями и законами, то здесь имеются важные примеры, в особенности что касается режима капитуляций.
С момента вступления в силу до момента утраты силы норма действует, связывая с определенными фактами определенные правовые последствия. Исключительно от нормоустанавливающей воли зависит определение границ действия нормы; это относится даже к фактам, происшедшим или возникшим во время действия предшествующей по времени нормы (вопрос об обратной силе правовых норм). Нормоустанавливающая воля может определить эти границы в отношении предшествующих по времени норм посредством особых положений (так называемые переходные положения, которые могут также появиться вместе с новой нормой); или же они могут быть определены в порядке толкования. Хотя нет недостатка в примерах переходных положений в собственном смысле или норм, явно имеющих обратную силу (недавние мирные договоры содержат различные положения такого рода, связывающие определенные последствия с фактами, установленными с начала войны или с момента заключения перемирия), второе представляет собой случай, наиболее часто встречающийся в международном праве. Приходится время от времени толковать волю, выраженную в соглашении, раскрывать его смысл и цель, с там чтобы выяснить, имеется ли в виду соблюдение тех следствий, которые предшествующая по времени норма связывала с фактами, происшедшими при действии последней (так называемое отсутствие обратного действия нормы), или же, напротив, с этими фактами отныне должны непосредственно связываться последствия, предусмотренные новой нормой (так называемое обратное действие нормы) 5.
Весьма важное применение изложенных начал было сделано Постоянной палатой международного правосудия в решении № 2 от 30 августа 1924 года. Согласно этому решению, протокол XII? приложенный к Лозаннскому мирному договору 24 июля 1923 года, ставя своей целью установить, как надлежит относиться к известным уступкам, предоставленным властями Оттоманской Порты до заключения самого протокола, обладал той характерной особенностью, что предусматривал правовые последствия, связанные с предшествующим правовым положением, и должен был поэтому иметь обратное действие: если нарушения прав, признанных протоколом XII, имевшие место до вступления в силу этого акта, сказано в решении палаты, не были бы предусмотрены в оговорках, которые в нем содержатся, то протокол утратил бы свое значение как раз именно в тот период, когда означенные права нуждались в защите («РиЬПсаПопз с!е 1а Соиг реггпапете ае шзИсе 1п{егпаИопа1е». Зёпе А, № 2, в особенности р. 34).
5. В отношении обязательной силы
Библиография. Е. К а с! п 1 { ъ к у, 01$ро51 Иуез У61кеггесЫ:, «05{егге1сЫ$сЬе ХеИзсЪгЯ! 1йг бНепШсЬез КесМ», Ва. I, 1914, 5. 656 П.6
Известное различение норм принудительных, действия которых невозможно избегнуть, и норм диспозитивных, в силу которых подлежащим субъектам предоставлено располагать своими действиями различным образом, имеет в области международного права значение и применение несколько отличное, нежели во внутригосударственном праве.
Прежде всего следует заметить, что если, согласно общепринятому учению, различие состоит в противоположении нормы
------------------------------------------------------------------------------ О
5 Пожалуй, в связи с вопросом об обратной силе корм можно было бы коснуться также вопроса о приобретенных .празах в международном праве, хотя на самом деле этот принцип получает применение скорее в вопросах о территориальных изменениях. Си. в этой связи и7. 5 с Ь й с & 1 п Бег ЗсЬгиг сЗег ^оЫеп^огЬепеп НесЫе Ш1 761кеггесЬ1, Рез1§аЪе тйг М. НиЬег, 2йпсЬ, 1934; О. КаескепЬееск, Ьа ргоиесУоп т!егпа1ю- па1е се$ йгоПз асдшз. «Нес. й.соигзйе ГАс. йе ог. 1шегпаИопаЬ, 1937, I.
6 г. А. уоп йег Н е у а 1 е, Б1е Етзспетип^зГогтеп Йе5 2гёсЬеп- 21ааг1]сЬеп НесЫБ, ^з со§епз ипй ]из (НзрозШуит 1т У61кеггесМ, «215сЬг. Г. Уб1кеггесЬЬ, Ва. XVI, 1932, НеГ1 3; Л. ] и г I, 2тст§елйез Уо1кеггесЫ, \Ч1, 51. Са11еп, 1933, и правовой сделки — при том, что диспозитивными признаются нормы, применение которых может быть в целом или в части исключено по отношению к той или иной правовой сделке, а также если последняя равным образом отделима от нормообразова- ния,— то дело сводится к решению вопроса, может ли и в каких пределах категория правовой сделки, понимаемая в данном смысле, найти применение в международном праве. Поскольку признано, что двусторонняя правовая сделка, или, что то же, договор, к чему преимущественно относится диспозитивное право, в международном праве не противополагается нормообразующим актам, так как каждое соглашение между государствами одновременно есть и норма и правовая сделка, то приходится заключить, что отнюдь не существует диспозитивных норм в указанном выше смысле или же по крайней мере что таковые получают чрезвычайно редкое и лишенное сколько-нибудь серьезного значения применение к односторонним правовым сделкам. Очевидно, дело обстояло бы иначе и проблема ставилась бы в одних и тех же рамках в международном и во внутригосударственном праве лишь в том случае, если бы в соответствии с теориями последнего времени, хотя и не совсем новыми, закон и договор рассматривались одинаково как средства создания правовых норм и вместе с тем как осуществление воли в соответствии с высшей нормой (законом или конституцией), из которой указанные нормы черпают свою силу.
Истина заключается в том, что — без того, чтобы слишком углубляться в исследование проблемы диспозитивного права во внутреннем правопорядке, — вопрос о большей или меньшей принудительной силе международных норм должен ставиться в связи с установлением других норм*
С этой точки зрения сразу же бросается в глаза, что государства одновременно оказываются и создателями норм и субъектами обязательств, налагаемых этими же нормами. Государства же, установившие данную норму, в любое время могут прийти к соглашению об отмене ее и о замене ее другой. В этом смысле можно было бы сказать, что зсе международные нормы диспози- тивны. Тем не менее такая неограниченная возможность отменять и заменять одни действующие нормы другими предполагает согласие всех государств, участвовавших в их создании, и потому осуществляется на практике не иначе, как в отношении соглашений, имеющих двух или несколько большее число участников. Если же речь идет об общих нормах или даже о нормах, действие которых простирается на более или менее многочисленную группу государств, то приобретает важное значение вопрос, безусловно ли они исключают или же допускают в более или менее широких пределах частные соглашения относительно отмены тех или иных норм. Именно в этом, 1Г*не в другом заключается проблема о принудительных, либо диспозитивных нормах в международном праве 7.
В области международного права мы также встречаем, учитывая, разумеется, различия в значении и применении, две категории норм, которые наука повсеместно относит к диспозитивному праву: нормы, предназначенные дополнять недостаточно полное изъявление воли (дополнительные нормы, ег^апгепйез КесЫ), и нормы, определяющие правоотношения, не исключая, однако же, возможности иного определения отношений самими заинтересованными субъектами (гибкие нормы, пасЬ§1еЫ§е5 КесМ).
Пример первого рода норм представляет пункт 2 статьи 39 Статута Постоянной палаты международного правосудия, приложенного к Женевскому протоколу 16 декабря 1920 года: «При отсутствии соглашения-, определяющего язык, коим возможно будет пользоваться, стороны смогут воспользоваться в прениях там из двух языков, который они предпочтут, а решение палаты будет изложено на французском и на английском языках. В таком случае палата одновраменно опредаяит, который из двух текстов будет считаться подлинником».
Примеры второго рода часто встречаются в коллективных договорах и принимают две различные формы.
Иногда договор ставит целью обеспечить минимум правовой защиты определенных интересов и представляет самим договаривающимся государствам возможность заключать частные со-
Вопрос о существовании принудительных норм в международном празе имеет основное значение; это отрицает Буркхардт в указанной выше работе «01е Ог^ашзаНоп ёег КесМз^етеГпзспаГЬ в отношении действия договороз, поскольку он исходит из того, что принудительная корма есть норма, применяемая по обязанности; очевидно, что такие кормы не существуют в международном праве. Но не зозможно ли иное понятие принудительных норм (норм, не подлежащих отмене, и т. п.) и не следует ли такого рода понятие принять в международном праве? Во всяком случае, весь этот вопрос требует тщательного рассмотрения. Следует вспомнить в связи с кормами, принудительными и диспозитивными, интересный вопрос, возникший вследствие противоречия между Берлинским актом 26'февраля 1885 года и Сен-Жбрменским договором 10 сентября 1919 года; см. по делу Оэсаг СЫпп отличающиеся друг от друга мнения Шюкинга и Эйзинга. По моему мнению, статья 1-3 Сен-Жерменского договора невыполнима, и 11га у1гез, потому что стороны не могли изменить Берлинский акт. Иным является вопрос, могли ли они, оставляя в силе Берлинский акт. отменить т!ег эе некоторые нормы. Я был бы склонен ответить на это утвердительно и не вижу, что могло бы помешать государствам отказаться от некоторых преимуществ, поскольку это касалось их самих.
Я ставлю вопрос, нельзя ли признать статью 13 Сен-Жерменского договора иНга у1гез и потому ничтожной или незаконной: но, поскольку иШе рег шиШе поп уШа1иг (полезное не опорочивается бесполезным), остается возможность заменить нормы Берлинского акта о свободе торговли и мореплавания нормами Сен-Жерменского договора, оставляя во всем остальном в силе Берлинский акт.
глашения, расширяющие или усиливающие такого рода защиту. Такого рода пример имеется в статье 20 Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, пересмотренной 13 ноября 1908 года в Берлине: «Правительства стран Союза оставляют за собой право заключать между собой особые соглашения, поскольку такие соглашения предоставляют права •более широкие, чем установленные Союзом, поскольку они будут содержать какие-либо другие условия, не противоречащие настоящей Конвенции...»
Аналогичным образом конвенция о Всемирном почтовом союзе и дополнительные соглашения к ней (Мадрид, 30 ноября
1920 года) прямо объявляют о том, что остается неизменным право договаривающихся сторон заключать особые соглашения и образовывать более узкие союзы в целях облегчения и дальнейшего развития почтовой службы. Статья 2 Женевской конвенции
об обращении с больными и ранеными во время войны, пересмотренной 6 июля 1906 года, хотя и устанавливает, что больные и раненые, попавшие в руки неприятеля, рассматриваются как военнопленные, тем не менее сохраняет за воюющими право вступать в соглашения, например по вопросу о репатриации упомянутых лиц и об интернировании их в нейтральном государстве.
В других случаях, напротив, коллективный договор устанавливает определенный порядок, но позволяет заинтересованным сторонам не применять его полностью. Так, например, статья 1 Гаагской конвенции 17 июля 1905 года относительно гражданского судопроизводства принимает в качестве наиболее простого и быстрого способа для нотификации актов за границей передачу через консульскую службу, ко сохраняет за договаривающимися государствами право требовать, чтобы заявления о нотификации передавались по дипломатическим каналам.
При отсутствии явно выраженных положений возможность или невозможность отмены нормы посредством особых соглашений определяется в порядке толкования самой нормы. В целом, например, так называемые международные союзы имеют целью обеспечивать минимум условий охраны определенных интересов, поэтому исключены партикулярные соглашения, которые отменяли бы принятые нормы, с тем чтобы ограничить договорную охрану интересов. Напротив, дозволены все соглашения, которые направлены на расширение или усиление такой охраны. Значение, которое приобретают единство и единообразие норм, принятых в том или ином союзе ввиду цели такового и интересов отдельных его членов, отлично могло бы поэтому исключать возможность какого-либо партикулярного соглашения об отмене тех или иных норм, даже при отсутствии явно выраженных положений по этому поводу.
Обычное право может вообще частично подлежать отмене, но зто положение не может стать безусловным и общим правилом, поскольку в каждом случае такого рода правило могло бы быть- лишь следствием оценки смысла и цели отдельных норм обычного права. Столь же неосновательным, при наличии безусловного формального равенства обычая и договоров, было бы установление а ргьоп различия между обычаем и договорами, утверждая, например, чисто диспозитивный характер норм обычного права и, напротив, признавая возможным, чтобы нормы договорного права имели характер принудительный.
Глава V
КООРДИНАЦИЯ, ТОЛКОВАНИЕ И ПРИМЕНЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВЫХ НОРМ
Библиография. А. Тгепде1епЪиг§, Ьйскеп 1т Уб1кеггесЫ, Ье1р21§, 1870;. СИ. СЬепеу Нуде, Сопсег- пш§ Ше т1егрге!аМоп о! 1геа11ез, «Ат. Лоигпа1 о! т!егп. !аи;», уо1. III, 1909, р. 46 е1 зед.; Р. Р 1 с, Бе Гт1егргё1а{юп дез 1га1- 1ё$ МетаНопаих, «Кеуие §ёп. <1е дг. т{егп. риЫю>, уо1. XVII, 1910, р. 5 е* зед.; Р. Н е 1 I Ь о г п, ОгипдЪе§гШе, сН, § 9, 13, 14; Н. ЬаттазсЬ, Бзе НесМзкгаИ ш{егпа{юпа1ег ЗсЫедз- зргйсЬе, КпзИата, 1913, 5. 41 И.; 01е ЬеЬге уоп дег ЗсЫедзде- псМзЪагке^ т Шгет §ап2еп игп!ап§е, «НапдЪисЪ дез УбШеггесЫз», Вд. I, № 3, ВегНп, 1914, 5. 175 Я.; К. Е г з с Ь, РгоЫете дег т(егпа{юпа1еп Ог§ашза1юп, «Уб1кеггесМНсИе Мопо§га- рЫеп», У. 5 с Ь й к 1 п § ипд Н. е Ъ Ь е г §, № 1, Вгез1аи, 1914,5. 1 п.; О. г 1 § Ь I, СопШс1зЬеЬггееп т{егпа{юпа11аи- апд {геаНез, «Ат. Лоигп. оПп!егп. 1а№», уо1. XI, 1917, р. 566 е! зец.; Е. 2 1 1 е 1 т а п п, Б1е ШуоПкоттепИей дез Уо1кеггесМз, МйпсЬеп — Ье1р21§, 1919; О. КаескепЬек, В1Уег§епс1ез Ъе1:\?ееп ВгШзЪ апд о!Ьег У1еУ5 оп т!егпа1юпа1 1а^, § 10, 11, «Тгапзас1юпз о! 1Ье ОгоНиз Зоае^у», уо1. IV, Ьопдоп, 1919; О. уоп М а § у а г у, Б!е т1егпа1юпа1е ЗсЫедзеепсМзЪагке!* 1т Уб1кегЬипде, ВегНп, 1922, 5. 146 И.; “У. В и г с к Ь а г д 1, ипуо11коттепЬе11 дез Уб1кеггесЫ$. Вегп, 1923 (это научное выступление, так же как и выступление Цительмана, упомянутое выше, имеет лишь косвенное отношение к проблеме «пробелов» в международном праве)[5]; А. V е г д г о з 5, Е>е Уепа$$ип§ из%г., 5. 69 II.; Е. М е 1 г § е г, Б1е Аиз1е§ип§ дез УегзаШег Уейга- §е$, ВегНп, 1926, «Уд1кеггесЫ5!га§еп», Н. РоЫ ипа М. Уепге1, № 12. содержит общее учение о толковании международных договоров[6].
А. Координация. Выше указывалось, что нормы обычного права и нормы, вытекающие из договоров, имеют одинаковую природу и потому одинаковую силу также и в том, что касается их взаимного отменяющего действия; принципом, применяемым в их соотношениях, поэтому является: 1ех роз1епог с!его§а1 рпог! (предшествующий закон отменяется последующим).
Напротив, в отношениях между общим и особым (партикулярным) правом основным принципом является общеизвестный принцип ш !о1о рге §епиз рег $рес1еш ёего§а!иг (во всем праве родовое отменяется видовым), норма партикулярного права превалирует над более общей нормой. Следовательно, соглашение между двумя государствами превалирует над общим договором, а последний — над общим обычным правом. Нормы партикулярного права почти всегда устанавливаются договорами, однако применение указанного принципа совсем не зависит от этого обстоятельства. Если, допустим, внутри того или иного союза, созданного договором, образуются партикулярные обычаи, отменяющие нормы договора об учреждении союза, отмена которых допустима, те такого рода обычные нормы превалируют над писаными.
Общее начало, согласно которому партикулярное право прева лирует над общим правом, явно признает статья 38 Статута Постоянной палаты международного правосудия, которую мы приводим здесь полностью, так как нам придется неоднократно обращаться к ней в дальнейшем изложении настоящей главы.
«Постоянная палата правосудия применяет:
1) международные конвенции как общие, так и специальные, устанавливающие правила, определенно признанные спорящими государствами;
2) международный обычай, как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы;
3) общие принципы права, признанные цивилизованными нациями;
4) с оговоркой, указанной в статье 59, судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых корм.
Это постановление не ограничивает права суда разрешать дело ех аедио е! Ьопо (по справедливости и доброй совести)».
Конвенции в данном случае стоят на первом месте. Выражение «как общие, так и специальные», приведенное в пункте 1, должно просто обозначать, что как те, так и другие имеют преимущество перед общим правом, о котором говорится в пункте 2, и здесь вовсе не имеется в виду, что специальные соглашения в свою очередь не имеют преимущества перед общими конвенциями; это было бы, однако, чрезвычайно легко выразить, просто переместив в обратном порядке обе категории. В данном случае имеет место недостаток редакции, конечно не самый серьезный в этой неудачной статье.
Правило о том, что партикулярное право имеет преимущество перед общим, однако же, не имеет безусловной силы. Прежде всего возможно, как мы уже видели, что общее право исключает законность отменяющих партикулярных норм. Кроме того, в международном праве может получить применение также известное правило 1ех ро$епог §епегаН$ поп йего^а! ргюп $рес1аП (последующий общий закон не отменяет предшествующего специального закона). Так, положения Устава Лиги Наций относительно мирного разрешения международных споров не отменили многочисленных партикулярных соглашений об арбитраже, существовавших до того времени. И, разумеется, не было необходимости для этих целей прямо о том упоминать, как это делается в статье 21 Устава, что, впрочем, как известно, преследовало исключительно политическую цель: устранить некоторые опасения, которые в то время возникли в Америке, относительно сохранения и соблюдения известной доктрины Монро.
Едва ли есть необходимость добавлять, что норма, принятая группой государств, не может отменять норм, которые до этого имели силу между некоторыми из этих государств и другими, не вступившими в новый союз. В соответствии с этим принципом статья 20 Устава Лиги Наций сначала в первом абзаце предусматривает отмену всех обязательств или соглашений между членами Лиги, несовместимых с положениями самого Устава, и торжественное обязательство членов Лиги не заключать таковых в будущем, а во втором абзаце продолжает: «Если до своего вступления в Лигу Член взял на себя обязательства, несовместимые с условиями Устава, то он должен принять немедленные меры к освобождению себя от этих обязательств». Из сопоставления обоих абзацев следует, что тут имеются.в-виду предшествующие обязательства Члена Лиги по отношению к государству, не являющемуся Членом Лиги. Эти обязательства остаются в силе, так как Устав не в силах их упразднить; члены Лиги лишь обязуются немедленно принять' законно допустимые меры к освобождению себя от соответствующих обязательств.
В. Толкование и применение. Применить норму означает, при наличии конкретного факта, подвести этот факт под соответствующую норму и подвергнуть его оценке сообразно установленному этой нормой критерию, другими словами, определить юридические последствия, которые норма связывает с данным фактом. Для этого требуется: а) удостовериться в существовании норм, предназначенных служить критериями оценки такого факта; б) определить их точный смысл и значение.
а) Определение норм. Познание точного содержания норм, вытекающих из договоров, в общем не должно представлять более значительных затруднений, нежели представляет познание содержания законов. Вопросы, которые могут возникнуть при этом, в большинстве случаев касаются вступления в силу и прекращения действия договора. А такого рода вопросы разрешаются как путем применения соответствующих правил, которые мы изложим в дальнейшем, так и путем толкования воли договаривающихся сторон. На деле, однако, иной раз довольно трудно с точностью установить наличие ратификации, присоединения или отказа сторон в коллективных договорах. Но это трудности, проистекающие преимущественно из несовершенства организации административного обслуживания, которые легко могли бы быть устранены и уже постепенно исчезают благодаря обязательной регистрации договоров и соответствующей публикации их, предусмотренным статьей 18 Устава Лиги Наций.
Трудностью, возникшей в последнее время и серьезно ощущаемой при толковании норм, является необходимость принятия официальных текстов (договоров) ка нескольких языках. Так, Версальский мирный договор составлен на французском и английском языках, и одно из заключительных постановлений этого дого вора прямо гласит, что оба текста являются аутентичными (тегопх 101, аге ЬоШ аи1Ьеп11с). Сен-Жерменский договор составлен на трех официальных языках: итальянском, французском и английском; согласно заключительным постановлениям, «французский текст будет иметь преимущество в случае расхождения, за исключением части I (Устав Лиги Наций) и части XIII (МОТ), для которых французский и английский тексты будут иметь одинаковое значение». В таких случаях толкователь договора не может поступить иначе, как ззять в качестве основы для своей работы оба текста и добиваться толкования, соответствующего одновременно как тому, так и другому.
В целях применения этого принципа Постоянная палата международного правосудия в решении № 2 (30 августа 1924 года) постановила, что при наличии двух текстов, имеющих одинаковую силу (в данном случае — французского и английского текстов статьи 11 мандата на Палестину), но из которых один, провидимому, имеет более широкий смысл (ипа рог!а!а рш ез^еза), она должна применить более ограничительное толкование, которое может согласоваться с обоими текстами и которое в таких пределах, без сомнения, соответствует общему намерению обеих сторон («РиЬПсаНопз ёе 1а Соиг», 5ёпе А, № 2, р. 19).
Более значительные трудности представляют, однако, вопросы определения действительности норм обычного права, в частности если требуется установить, что постоянный образ действий сопровождается ортю ]ипз, что отличает правовой обычай от простого обыкновения. Если, как мы уже видели, международный обычай может сложиться не иначе, как в силу действий государств в области международных отношений (в эту категорию мы включаем также арбитражные решения), то значительные, а иногда и решающие признаки существования обычая могут быть, напротив, почерпнуты, как мы уже заметили, из актов, которые по своей природе являются внутренними актами государств. Таковы законы, которые обеспечивают тот или иной образ действий государства в отношении других государств и которые не определяются особыми интересами данного государства, так как, по общему правилу, ни одно государство ничего не делает для других, не получая при этом выгоды для себя, помимо того, что оно считает себя обязанным делать. Таковы судебные решения, в которых неизменно получают применение определенные принципы, направленные на обеспечение тех или иных требований международного порядка и которые поэтому могут быть отнесены к своего рода рецепции международных норм внутренними пра- вопорядками, основную цель которой составляет обеспечение и облегчение выполнения государством международных обязанностей. К ним, наконец, относятся акты управления, которые издаются в такого же рода целях, и т. д. Существенное содействие может оказать также наука, поскольку последняя подтверждает прямо или косвенно существование международных обычаев; едва ли есть надобность добавлять, что значение науки находится в исключительной зависимости от широты, серьезности и строгости тех исследований, с помощью которых подтверждается существование этих обычаев, и значительно возрастает в результате всеобщего или почти всеобщего согласия относительно существования определенных принципов. Тем не менее не следует забывать, что речь идет только лишь о свидетельствах: ни существование внутренних законов, совпадающих по тому или иному вопросу, ни аискнгйаз гегиш зшПйег ]исПса1:игит (ни сила сходных судебных решений) в различных государствах недостаточны в качестве доказательств существования международных обычаев, поскольку такие факты легко могут быть следствием тождественного образа мыслей, .который государства свободно воспринимают и могут в любую минуту изменить. Еще меньшую доказательную силу составляют мнения ученых, в особенности если учесть, что значительная часть авторов, и, бесспорно, выдающихся, 2у1ало заботится о том, чтобы точно установить действующее право, и еще менее о том, чтобы отделить его от своих субъективных взглядов и критериев. В итоге международный обычай может считаться установленным только, если доказано: 1) что государства действительно придерживаются одно в отношении другого определенного образа поведения и 2) что они убеждены в обязательном характере данного образа поведения.
Своеобразна, чтобы не сказать более, формулировка пункта 2 статьи 38 Статута Постоянной палаты международного правосудия (см. выше, стр. 109), где говорится об обычае как «доказательстве всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы», тогда как именно всеобщая практика, принятая в качестве нормы права, есть то, что составляет обычай! Согласно пункту 4 той же статьи, палата применяет «судебные решения [какие именно?] и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм» — фраза явно неудачная, но смысл ее-состоит з том, что палата применяет правовые нормы и в качестве вспомогательного средства для их определения пользуется юридической практикой и наукой права.
б) Толкование норм. Подобно тому как международные нормы устанавливаются посредством соглашений государств, только соглашения государств могут определить обязывающим образом их смысл. Последнее может происходить различными способами.
1) Два или более государств могут путем взаимного соглашения уточнить смысл неясных или сомнительных норм, что придает такому соглашению общую силу для всех случаев, предусмотренных нормами, подвергнутыми такому толкованию.
Данный порядок в значительной мере приближается к так: называемому аутентическому толкованию законов законодательной властью и может распространяться как на предшествующие' обычаи, так и на договоры. Примерами первого рода служит кодификация обычаев войны в Гаагских конвенциях 1899 и 1607 годов; что же касается примеров второго рода, то достаточно напомнить итало-французскую декларацию 16 июля 1873 года, содержащую толкование статьи 1 §23 договора о выдаче преступников- 12 мая 1870 года, а также дополнительный протокол 22 мая 1897 года, содержащий официальное толкование некоторых положений Гаагской конвенции по вопросам гражданского судопроизводства <— 14 ноября 1896 года (замененной конвенцией 17 июля 1905 года).
Иногда возникает сомнение в том, означает ли такое соглашение толкование предшествовавших норм или же издание новых, норм. Этот вопрос, представляющий весьма большую практическую важность, — если иметь в виду так называемую обратную силу корм, представляющих собой толкование тех или иных норм, — разрешается путем выяснения подлинной воли сторон.
2) В отличие от этого соглашение о толковании норм может* иметь в виду определенный конкретный случай и ограничиваться таковым. Такого рода соглашения встречаются повседневно в международных отношениях. Одйако иногда государства, не достигнув соглашения непосредственно, передают улаживание спорных пунктов третьему государству, пользующемуся доверием, сторон, принимая предварительно обязательство согласиться с его решением в данном конкретном случае. Это может иметь- место либо в силу того* что заинтересованные государства пришли к такому соглашению по данному вопросу (третейское соглашение), либо же это происходит во исполнение предшествующих* обязательств (соглашения, предусматривающие разрешение будущих споров, каковы оговорки о третейском разрешении спорных: вопросов, общие соглашения об арбитраже и т. п.).
В таких случаях порядок разрешения разногласий приобретает характер, в точности соответствующий судебному порядку* разрешения споров внутри государства, и толкование права,. производимое таким образом, значительно приближается к казуальному толкованию. Однако многие причины, и в особенности случайный и преходящий характер, свойственный и поныне международным третейским судам, мешали тому, чтобы такого рода толкование в ходе развития международного права приобрело функцию и значение, аналогичные судебному толкованию, и$из 1огз, во внутригосударственном праве. Постоянная палата- международного правосудия, в состав которой входят одни и те- же судьи, представляется более подходящей для образования того,, что обычно именуется судебной юридической практикой, основан-
из
:кой ка гегитп регре!ио 51гпШ1ег шспсатагит аисхогНаз (непрерывной силе состоявшихся сходных судебных решений). Такого рода сила (аис1оп!аз), впрочем, чисто нравственного порядка: решение суда имеет обязательную силу лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу (Статут, статья 59). Исключительный случай толкования, обязательная сила которого выходит за пределы разрешенного дела, предусмотрен статьей •63 Статута Постоянной палаты международного правосудия, заимствованной из Гаагских конвенций о мирном разрешении международных споров (конвенция 1899 года, пункт 2статьи 56; конвекция 1907 года, пункт 2 статьи 84). Согласно указанной статье, в случае, если дело касается толкования соглашения, в котором, кроме заинтересованных в деле сторон, приняли участие и другие государства, каждое из них имеет право вступить в дело, и в случае использования этого права толкование, содержащееся в решении по данному делу, становится обязательным равным образом и для вступившего в дело государства. Хотя указанная, статья гласит о «праве вступления в дело», по-видимому, приведенные слова применены не в техническом смысле: подлинное вступление в дело в качестве стороны предусмотрено и определено в статье 62 (см. регламент Постоянной палаты, пересмотренный 31 июля 1926 года, статьи 58—60).
Нет надобности упоминать о 'том, что толкование, данное авторами научных трудов, так называемое доктринальное толкование, не носит обязательного характера. Однако авторитет такого толкования может быть велик и оказываемая им помощь может иметь большое значение в области международного права, в которой нередко так трудно установить с полной точностью действующие нормы права. Это мнение, пользующееся единодушным или почти единодушным признанием авторов различных стран, имеет столь значительную силу, что отдельное государство едва ли посмеет уклониться от его соблюдения.
Что касается самого порядка толкования, то в первую очередь необходимо констатировать, что в международном праве не -существует обязательных общезначимых правил, согласно которым следует производить толкование как норм обычного права, так и договоров. Наука в весьма широком масштабе занимается этим вопросом, в особенности поскольку это касается^договоров, применяя и обобщая при этом правила толкования, присущие римскому праву. Однако достигнутые результаты имеют чисто научное, теоретическое значение. Лишь иногда в договорах встречаются правила, касающиеся толкования других норм того же самого договора. Так, например, статья 405 Версальского договора, определив в девяти отдельных параграфах форму, которую могут принять предложения, исходящие от Генеральной конференции труда, и обязанности, проистекающие для отдельных государств — членов Международной организации труда, заканчивается следующим параграфом: «Приведенная выше статья -будет толковаться в соответствии со следующим принципом: ни в каком случае не будет требоваться ни от кого из Членов, как следствие принятия Конференцией предложения или проекта конвенции уменьшения защиты, уже предоставленной его законодательством для трудящихся, о которых идет речь».
За исключением этих случаев, толкование сохраняет характер чисто логической деятельности, в точности определяемой правилами логики, а кроме того, наиболее общими критериями, вытекающими из природы и свойств правопорядка. Такова научная традиция, восходящая к Гуго Гроцию (кн. II, гл. XVI) и получившая наиболее точное и ясное выражение у Ваттеля (кн. II, гл. XVII), традиция, которая даже в настоящее время может оказать значительную помощь , и на самом деле имеет широкое применение. Такими правилами могут быть, например, следующие: слова, употребляемые в соглашениях, должны рассматриваться как средство выражения мысли; эта мысль является именно той, уяснить которую стремится толкование; каждая норма •берется такой, какой она действительно является по своему содержанию, без какого-либо расширения или ограничения ее смысла, даже если подлинное содержание нормы может показаться при ее толковании слишком ограниченным либо слишком широким; договоры должны толковаться добросовестно; при толковании нормы должно принимать во внимание взаимоотношение ее с другими, с нею связанными; разумному толкованию должно быть отдано предпочтение перед толкованием, лишенным смысла даже если буквальный смысл слов кажется благоприятствующим последнему; из двух толкований, из которых одно придает правильный смысл всем составным элементам нормы, другое же не отвечает этому условию, должно быть принято первое из них; следует, насколько возможно, избегать толкования, создающего противоречия с другими международными обязанностями государства; в случае сомнения норма должна толковаться в смысле, наиболее благоприятном для обязанной стороны; то или иное положение в договоре в случае сомнения должно толковаться против той из сторон, которая его составляла и которая имела возможность и должна была найти более ясное выражение, и т. д.[7]
И тем не менее мы все же далеки от удовлетворительного решения вопроса. При отсутствии обязательных правил, толкования, очевиднейшие расхождения, существующие между некоторыми критериями, принятыми в этих целях в различных правопоряд- ках, не могут не отражаться в толковании международного права, что в свою очередь чрезвычайно затрудняет достижение согласованных выводов. Так, например, английский юрист сочтет своим долгом исключить рассмотрение подготовительных материалов при посредстве которых были созданы нормы, подлежащие- толкованию, и ограничит свои исследования уяснением подлинного смысла слов окончательно выработанного текста, тогда как французский или итальянский юрист будет как раз заинтересован в том, чтобы как можно шире воспользоваться данными исторического образования нормы, и будет испытывать,влияние изучения этих данных- при установлении буквального к логического смысла нормы. Такое разнообразие методов и тенденций, несомненно, являющееся одним из главных препятствий единообразного- толкования международных норм, станет особенно заметным по мере развития международных судебных органов, в которых должны быть представлены все существующие тенденции и в которых вместе с тем необходимо во что бы то ни стало облегчить возможность достичь одного и того же результата. Кажется, что именно здесь намечается одна из наиболее неотложных задач,, которой наука могла бы заняться в целях подготовки практического решения.
Правильное толкование норм международного права может показать, что данный конкретный случай логически не входит в сферу действия этих норм. Для того чтобы определить, как должно при толковании поступать при наличии такого предположения, весьма отличного от тоТо, при котором данный случай лишь по видимости не охватывается данной нормой и, следовательно, возможно так называемое распространительное толкование ее, — следует прежде всего напомнить, что для толкователя не существует никакого иного права, кроме установленного путем соглашений между государствами. И если последние не предусматривают данного случая, то это означает просто-напросто, что с таким фактом не связываются никакие притязания и никакие обязанности. Утверждать, что права и обязанности в таком случае должны были бы быть налицо, невозможно, если не подчинять нормы, составляющие международный правопорядок, оценочному суждению, то есть если не стать на точку зрения де ]иге сопйепйо (см. выше, стр. 33 и сл.). Единственный вопрос, который остается тогда разрешить, сводится к тому, надлежит ли применять нормы действующего права только к предусмотренным случаям или также к случаям непредусмотренным, но аналогичным. Точ нее же, допустимо ли применение норм по аналогии только тогда, когда налицо правило, допускающее это, поэтому, что касается международного права—лишь в особых случаях, или же такого рода норма должка считаться подразумеваемой в правопорядке, как один из видов его естественного распространения[8].
Обращение к аналогии как закона (1е§15), так и права О’ипз) иногда предусматривалось в различных выражениях в соглашениях о третейском разбирательстве; и даже независимо от этого .арбитражные суды без возражений пользовались аналогией. •Нет недостатка, далее, в авторитетных юристах, которые, чтобы придать решениям третейских судов правовую основу, возможно более широкую, поддерживали мнение, что можно и должно прибегать к аналогии без каких-либо ограничений, поскольку этому не препятствует соглашение о третейском разбирательстве {ЬашшазсЬ).
Все это как будто не имеет большого значения для решения поставленного выше общего вопроса. Не подлежит спору возможность и допустимость применения во многих случаях толкования по аналогии. И нет ничего естественнее, чем находить, что это на самом деле предусматривается соглашениями, которыми тот или иной спорный вопрос передается на третейское разбирательство; тем не менее можно было бы возразить, что если к ощущается надобность обусловить это в соглашении, то это означает, что решение вопроса не представляется чем-то само собой разумеющимся. Разным образом, тот факт, что третейские суды широко применяют толкование гю аналогии, не имеет большого значения, поскольку их полномочия и их деятельность находятся в исключительной зависимости от третейского соглашения, и обращение к аналогии находит или же не находит оправдание в соответствии с точным смыслом таких соглашений. Что касается немногих авторов, которые, обратившись к этому вопросу, пытались его разрешить в смысле всеобщего применения толкования по аналогии, то следует отметить, что они, по-видимому, озабочены преимущественно тем. чтобы усилить и расширить юридический харак тер третейского разбирательства в сопоставлении с дружественным улажекием споров между самими спорящими государствами; поэтому вполне законно предположение, что они рассматривали наш зопрос скорее с точки зрения йе ]иге сопсЗепбо, чем с точки зрения йе 1е§е 1а1а.
Вопрос о том, следует ли обращение к аналогии рассматривать как общий принцип, молчаливо включенный в международный правопорядок, подлежит разрешению исключительно в соответствии с духом самого международного правопорядка. С этой точки зрения, по-зидимому, не будет рискованно утверждать, что международное право противится какому-либо расширению принятых на себя государствами обязательств, за исключением предусмотренных случаев. ‘Государства все еще настолько ревниво оберегают .свою независимость, что невозможно предположить, чтобы они стремились ограничить ее, помимо случаев, когда это следует из уже принятых норм. Повторяемое постоянна и с такой настойчивостью положение о том, что недопустимо ограничение в порядке толкования верховенства государств, было бы выражено удачнее и точнее, если бы сказать, что в международном праве недопустимо распространительное толкование норм по аналогии, поскольку это не следует из явно выраженной или молчаливой воли сторон.
Отклонение от этого принципа, несомненно наиболее важное благодаря тому, что возможно чрезвычайно широкое его применение, содержится в Статуте Постоянной палаты международного правосудия. Статья 38 не предусматривает применения аналогии, но вслед за упоминанием в пунктах 1 и 2 конвенций и обычаев- в качестве источников норм, которые палата должна применять, в пункте 3 добавлено: «общие принципы права, признанные цивилизованными нациями». Это положение, продиктованное желанием избежать ситуации, при которой палата могла бы оказаться перед необходимостью отклонять ходатайства путем, ссылки поп Нцие! (ссылки на неясность), вследствие отсутствия соответствующих правовых норм, свидетельствует в первую очередь о стремлении расширить до крайних пределов плодотворность (1а ргойиШуЛа) источников права, если только так можно выразиться. При этом аналогия является первым и основным средством; ограничения, установленные нормами в определенном смысле для особо предусмотренных случаев,, должны сохранять силу также в аналогичных случаях, прямо не предусмотренных. Иными словами, здесь прямо допущена так называемая апаЬ^а зипз {аналогия права), и а !ог1юп (в тем. большей мере) молчаливо подразумевается также воля соблюдать апа!о§1а 1е§15 {аналогию закона).
Что касается общих принципов права, о которых речь идет в пункте 3 статьи 38, то это в первую очередь общие принципы международного правопорядка5 и, во-вторых, начала, общепринятые законодательством цивилизованных народов, согласна справедливому замечанию, один из видов новейшего ]*из §еп11шп (права народов) в классическом смысле «диа$ яио ]иге отлез.
5 3десь следовало бы раскрыть значение, присущее понятиям правосудия и справедливости, в вопросах толкования международного права (то есть понятие справедливости, которое значительно отличается оттого, что предусмотрено в последнем абзаце статьи 38 Статута палаты). См.
Н. К г а и 5, Ьа шога1е ттегпаиопа1е, е!с. (ор. С1и).
Статья 38 могла бы иметь следующий вид: 1) договоры; 1ех зреааПз. (особые законы); 2) обычаи; общее право, охватывающее также общие принципы международного права; 3) общие принципы внутреннего права, признанные цивилизованными народами, ставшие, таким образог,- обязательными для государств, присоединившихся к Статуту палаты. Важно уточнить взаимоотношения обычаев и общих принципов международного права. В связи со всем этим большой интерес представляет дискуссия на конференции по вопросу о кодификации, относительно ответственности государств за причиненный ущерб и т. п. Н. ,1. Н е 1 й, Аиз- йег Уб1кеггесЬ{$У155епвспаЦ йег Ое^ептсап, «Уе1пу1ПзсЬа1ШсЪез АгсЫу»,. Вй. XXVIII, 1928, $. I; С. В а 1 1 а й о г е Р а 1 П е г 1, I «рппс1р1 §е- пегаИ йе! й1п11о псопозсшИ йа11е пагюш сЫ1Ь пе1Гаг*. 38 йе11о 51а{иго~ йе11а Сог1е регшапепсе Й1 §Ш5Иг1а т1етагюпа1е, Топпо, 1931; Е. Н а г- 1 е , Б1е а11§ететеп КесЫз^гипйза^е гт ;б1кеггесМ, «21зсЬг. I. оН. НесЬЬ, Вй. XI, НеГ* 2, 1931, весьма исчерпывающее исследование вопроса, со ссылками на литературу и на различные мнения, высказанные прежде.. 1йеш, 01е аНцетешеп Еп1$сЬе1Йип§5^гипй1а§еп йез з{апЙ1§еп ш!егпа- 1юпа1еп СепсМзЬоГез. Еше кп115сЪ-луйгй1§епйе 1]тегзисЬип^ йЬег Аг1. 38 йез Сег1сЫзЬо1351аш1з, «У51кеггесЫНсЬе Мопо§гарЫеп», Не!! 10, Вге$аи, 1933, основная часть книги посвящена пункту 3 статьи 38. К- У 0 111, Ьез рппарез ^ёпегаих йи йгоИ аррПсаЫез йапз 1ез гаррог!*- ш1егпа1юпаих, «Кес. й. соигз Йе ГАс. йе йг. пйегп.», 1931, X. II, Рап5„ 1932; М. $ с е г п 1, I ргтс1*р1 ^епегаН йе1 Й1гШо псоповсшИ йа11е пагюпь с1уШ, пе11а ^шпзргийепгз йе11а Сопе регшапепге й! §шз1121а тшпагю- па1е, Райоуа, 1932; Р. А. уоп йег Н е у й 1 е, Б1е ЕгзсЬешип^зГогшеп йез 2У1зсЬепз1аа1ПсЬеп НесЫз; рз со^епз ипй ]'из й^зрозтушп 1т Уо1- кеггесЫ, «21зсЬг. Г. Уо1кеггесМ», Вй. 16, 1932; Р. А. уоп йег Н е у й 1 е*. СНоззеп 2,11 етег ТЬеопе йег аН^елпешеп КесМз^гипйзаие, ЫоуетЪег — ОегешЬег, 1933, «Рпейепз Уаг1е»; А. уоп Уегйгозз, ЕИе аН^ететеп- КесЬ13§гипй$а12е а1з ;51кеггесЫзяие11е, «СезеПзсЬап, 5хаа1 ипй КесЬЪ,, гез^зсЬгШ Н. Ке1зеп гит 50. СеЬиг1з1а§ ^еъпйтех, \Пеп, 1931, 5. 354. 1йет, Ьез ргшарез §ёпёгаих йи йгоп йапз 1а шпзргийепсе тгегпапопа1е, «Нес. й. сойгз йе ГАс. йе йг. ш!ет.», 1935, г. II; 1йет, Ьез рппарез §ёпё- гаих йи йгои аррНсаЫез аих гаррог!з тгегпаиопаих «Неу. §ёп. йг. т!егп. риЬНс», уо1. 45, 1938, Лз 1; напротив, Коппельман отстаивает существование общих принцкпоз в международно?.! праве на чисто положительной основе. Фердросс включает этот вопрос непосредственно в рамки общей теории источников. Ь. Корре1шапаз, С^иеЦиез гёИехюпз аи, зи^е! йе ГагИс1е 38, 3) Йи ЗШи! Йе 1а Соиг регшапепЬ йе шзИсе т!епза- 1юпа1е, «Кеу. §ёп. йг. !п:егп. риЪНса, 1936, представляет собой критический обзор различных теорий; основное положение автора сзодится к тому, что пункт 3 статьи 38 ничего не вносит нового; ока не предусматривает* права, которое могло бы быть применено палатой, кроме договорного и обычного права. См. также №. Р а з с Ы п §, АП^етеше КесМзёгипйзаХге- йЪег Й1е Е1ешеп!е йез уб1кеггесЬШсЬеп Уегхга^ез, «2!зсЬг. !. Ш. КесЬЪ,. Вй. XIV, № 1, 1934, имеющую важное значение.
§еп!ез и1ип1иг» (как если бы этим правом пользовались все народы) (§1 1пз1. I, 1). Принципы, повсеместно принятые законодательством цивилизованных народов, по большей части молчаливо признаются также международным правопорядком, и палата применяет их как таковые (см. решение № 9 от 26 июля 1927 года, «РиЪПсаНопз», сп., Зёпе А, № 9, р. 21, относительно принципа, в силу которого нарушение обязательства влечет обязанность возмещения). Ибо, наоборот, если случается, что речь идет о принципах, свойственных исключительно внутренним право- порядкам, приходится допустить, что тем самым судья отсылается к источнику, отличному от международного правопорядка, и, строго говоря, к источнику в материальном смысле, который может доставить лишь элементы для образования нормы, которые суд применит к конкретному случаю в качестве, международной нормы. Такой нормы не существует в международном правопорядке, судья создает ее для особого случая и только для него (статья 59), следуя определенным критериям, в особенности имея в виду всеобщность используемых понятий. В таком смысле функция, которую пункт 3 статьи 38 возлагает на палату, не отличается ничем иным, кроме более значительных ограничений, встречаемых в ней, от полномочий, предоставляемых судье некоторыми новейшими кодексами, в которых предусмотрено, что при отсутствии иных источников судья может применить ту норму, которую он применил бы, если бы сам был законодателем. Пользуясь сравнением, можно-было бы сказать, что новейшему §еп!шт соответствует новейший ргае!ог (претор), впрочем, со значительно более ограниченными полномочиями, нежели те, которые были у римского претора.
Для того чтобы в точности уяснить значение пункта 3 статьи -38 Статута палаты, следует, с другой стороны, иметь в виду, что обращение к аналогии и к общим началам, упомянутым там, допустимо только в случаях сомнения и, следовательно, когда не предполагается воля государств полностью сохранить свободу дейстзий, помимо особо предусмотренных случаев. Норма, устанавливающая определенные обязательства в определенных конкретных случаях, может в то же самое время, при надлежащем толковании, устранить любое обязательство в непредусмотренных случаях. Очевидно, что в таком случае норма разрешает вопрос и что тем самым устраняется какая-либо возможность прибегнуть как к аналогии, так и к общим началам права. Так, например, поскольку юрисдикция палаты ограничена и обязанность передать на ее рассмотрение тот или иной спор существует лишь потому, что стороны пожелали договориться об этом и в тех пределах, о которых они договорились (см. решение № 2 от 30 августа 1924 года, РиЬПса1:юп$ № 2, р. 16; решение № 6 от 25 августа 1925 годаг 1Ы<1., № 6, р. 15; решение № 9 от 26 июля 1927 г., 1Ы(1., № 9, р. 32), то достаточно констатировать, что данный спор не входит в тот круг споров, в отношении которых юрисдикция палаты установлена договаривающимися сторонами,, чтобы с необходимостью следовал отказ от рассмотрения ввиду некомпетентности. Явно недопустимо, чтобы палата основывала свою юрисдикцию на норме, которая допускает ее в сходных случаях или аналогичных вопросах или на основании общих принципов права, признанных цивилизованными народами. Среди них, несомненно, есть и такой принцип, согласно которому каждый спор, носящий правовой характер, должен быть направлен в суд. Различие между общим международным правом и Статутом палаты состоит, следовательно, в том, что в первом имеет силу правило 1П <1иЪю рго НЪегШе (в сомнительном случае следует решать в интересах свободы), а согласно второму, напротив, в сомнительном случае решение должно последовать по аналогии или в силу общих принципов права и только в случае, если и эти источники окажутся недостаточными, будет признано отсутствие- какой-либо обязанности. Насколько все это согласуется с особыми условиями в международных отношениях, можно сказать,, только исходя из опыта.
Последний абзац статьи 38, подвергшийся острой критике как несовместимый с природой и функциями палаты, не касается применения права. Учитывая определенные потребности международных отношений и похвальную тенденцию поощрять обращение держав к суду, этот абзац дозволяет сторонам добиваться решения, основанного скорее на справедливости (зиП’еяииа), нежели строго на праве; тем самым он в известных случаях сближает функцию палаты с функцией, осуществляемой часто, но не всегда, третейскими судами. Соглашение сторон является для этого необходимым условием, при отсутствии же соглашения палата решает вопрос о применении соответствующего права[9].
С другой стороны, однако, так же как соглашение сторон может уполномочить палату разрешать дела ех ае^ио е! Ьопо, оно может возложить на нее разрешение споров согласно известным правилам и, в частности, устранить обращение к аналогии и к общим принципам права, предусмотренным в статье 38. Таким образом, если спорный вопрос внесен на разрешение палаты в силу соглашения о третейском разбирательстве, то это последнее определяет в первую очередь полномочия палаты и относительно применения тех или иных норм. Любое сомнение, возникающее по этому вопросу, разрешается в порядке толкования соглашения о третейском разбирательстве.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОБЩАЯ ТЕ О РИ Я
Глава I
СУБЪЕКТЫ § 1. Международная правосубъектность
Библиография.Р. уоп НоНгепйогН, Бег 51аа{ а!з г61кеггесМПсЬе РегзопПсЬке^, «НапёЬисЬ ёез Уб1кеггесМз», Вё. II, НашЬиг§, 1887, 5. 5—43; Р. Н е 1 1 Ь о г п, Бузует без Уо1кеггесЫз, 1896, 5. 58 !!.; 1ёет, 5иЬ]'ек1е ёез Уб1кеггесЫз, «Убг1егЬисЬ дез У61кеггесЫз», К- 3{гирр, Вё. II; А I I о 11е г. 2иг ЬеЬге ?оп йег РегзопПсЬкей ёез 51аа1ез, «АгсЫу шг бИепШсЬез КесЬЬ>, Вё. XX, 1906, 5. 373 п.; А. К а р 1 з а г ё 1 М а г а Ъ-е 1 П, Ьо 51;а1о зо§§е1го <3е1 сИпИо т!егпа2юпа1е, «АгсЫую §шпшсо РШрро ЗегаПш», уо1. XI, 1909, !азс. 2—3; <3. Ь. Б 1 с к 1 п 5 о п. Апа1о§у Ье^ееп па1ига1 регзопз апё т^етаНопа! -регзопз т 1Ье 1аиг о! па{юпз, «Уа1е Ьау ЛоигпаЬ, уо1. 26, 1917, р. 564 е{ зея.; Р. Р е ё о г г ), II сопсеНо ё1 регзопаШа т{егпа2юпа1е пеП’аг!. 1 ёе1 Ра11о ёе1- 1а 5ос1е1а ёе11е пагют, «Ртз1а т{егпа2юпа1е ё1 Шозопа ёе1 <}ш!1о», уо1. I, 1921, ра§. 100 зе§§.; А. Уегёгозз, В1е Уепаз- зип§ ёег УоШеггесМзоететзсЪаИ, с11., 5. 115 п.[10]
Нормы права в предположении определенных фактов налагают обязанности и сообщают права; единицы (еп1л), которых нормы наделяют такими обязанностями и правами, — другими •словами, дестинаторы норм, являющиеся, кроме того, членами того общества, по отношению к которому правопорядок является надстройкой (зоргаз^гииига), называются юридическими субъектами или лицами. Свойство личности, следовательно, выражает не что иное, как отношение между данной единицей и опре-. деленным правопорядком. Лицо как таковое имеется постольку, поскольку имеется дестинатор правовых норм. Нет лиц по при* роде, лица существуют в данном правопорядке и только в силу такового.
Так как быть лицом в данном правопорядке означает быть дестинатором норм, составляющих самый правопорядок, то очевидно, что всякий правопорядок сам определяет, кто является его субъектом. Поэтому субъекты международного права определяются самим международным* правопорядком.
Из предыдущего ясно, что в состав международного правопорядка, согласно его определению, входят все нормы, установленные посредством соглашений, которые, проявляя свое действие между координированными единицами, не подчиненными общей верховной власти, заимствуют свою обязательную силу исключительно из основной нормы рас1а зип! зегуапйа. Названными выше единицами вообще являются автономные общественные группы. Все общественные группы, между которыми действуют соглашения, таким образом охарактеризованные, следовательно, являются дестинаторами международных норм, субъектами международного правопорядка. Если этим общественным группам дать наименование государств, то можно прийти к заключению, что государства являются субъектами международного права.
Дестинаторами норм международного права, по общему правилу, являются общественные группы. Это означает, что данные нормы рассматривают такую группу как единое целое, а не в ее составных элементах, придают ей характер тесно спаянного единства в том смысле, что сообщенная ей власть или возложенные на нее обязанности не являются властью и обязанностями отдельных составляющих ее индивидов, но властью- и обязанностями коллектива, даже если формально можно было бы разложить правосубъектность этого образования на совокупность личных прав и обязанностей[11]. По-видимому, в действительности для выяснения понятия международной правосубъектности человеческих союзов не приходится много добавлять к учению римского права, согласно которому ишуегзНаз (совокупность) есть не что иное, как единство юридических свойств: «51 ^и^с^ ишуегзНаИ с!еЬе1иг зт^иНз поп йеЬесиг, пес яиой сЗе- Ъе{ итуегзйаз зт§иН деЬепЬ («Если что-либо причитается целому союзу, то не причитается отдельным лицам, и то, что обязан целый союз, не обязаны отдельные лица») (Ье§ 7, § I, 01§. 111, 4).
Принцип, согласно которому только государства являются субъектами международного права, был подтвержден с особой силой новейшей позитивной доктриной, которая выдвинула его в качестве твердой предпосылки для выводов, направленных на то, чтобы избежать проникновения множества ошибочных естественно-правовых взглядов и в качестве основы для перестройки многочисленных институтов в строго юридическом духе.
Но способ, которым этот принцип был установлен, содержал в себе двоякого рода ошибку. Прежде всего, вместо того чтобы .доказывать, что только государства являются субъектами международного права, утверждали, что только государства могут ■быть субъектами. Этим нарушались границы исследования, дозволенного юристу, так как требованиями юридического позитивизма, от которого, как заявлялось, хотели отправляться, по существу, пренебрегали. Во-вторых, вместо того чтобы установить на основе действующих норм, каковы на самом деле субъекты международного правопорядка, и затем убедиться в том, подходит ли им определение государства, исходили из понятия государства, разработанного другими дисциплинами, и утверждали, что к нему подходит определение международно-правовой личности. Таким образом, над нормативным рассмотрением предмета, свойственным юриспруденции, воздвигалось, извращая его, чуждое понятие, предрешавшее дальнейшие выводы.
Во всем этом таилась возможность того, что в какой-то момент неотвратимые требования юридической догматики окажутся в явном противоречии с утверждавшимся в качестве необходимого совпадением понятий государства и международно- правовой личности. В дальнейшем нам представится случай отметить некоторые противоречия такого рода, которые, как полагали, можно устранить либо путем воздействия на социологическое понятие государства ради выводов, вытекающих из нормативного рассмотрения, либо путем более или менее удачного применения этих выводов к социологическому понятию государства. Однако само это противоречие оказалось глубже и значительнее, когда такая группа политических организаций, как обширные британские доминионы и Индия, которых доктрина никогда не относила к категории государств и которые в действительности отличались от исторически сложившегося традиционного понятия государства, приняли участие в заключении мирных договоров и вошли на совершенно равных основаниях в Лигу Наций, и, что еще более знаменательно, когда норма международного права прямо установила возможность для общественных организаций — не квалифицируемых как государства и называемых в отличие от государств «владениями или колониями» — в будущем стать членами Лиги Наций. В самом деле, статья 1 Устава, перечислив в § 1 в качестве первоначальных членов тех из подписавших мирный договор, имена, которых значатся в списке, приложенном к Уставу (включая, четыре британских доминиона, а также Индию), продолжает в следующем параграфе, что любое государство, владение или колония, имеющие свободное управление и не указанные в приложении, могут стать членами Лиги Наций, если за их допущение выскажутся две трети членов Ассамблеи и если они представят действительные гарантии искреннего с их стороны намерения соблюдать международные обязательства и признают нормы, установленные Лигой относительно военных сил и вооружений этих государств.
Имели место попытки искусственных, а подчас даже смехотворных объяснений, чтобы ввести эти принципы в рамки заранее установленных понятий; но самая их несостоятельность со всей очевидностью свидетельствует о том, что наступило время исправить методологическую ошибку и совершить подлинное ушсИсаНо т ПЬег1а1еш (освобождение) международного права. Поскольку речь идет о государствах в международном праве и такой способ обозначения, конечно, имеет свои преимущества, по крайней мере ввиду простоты, необходима полная ясность относительно того, что это государства, рассматриваемые как таковые с точки зрения международного права, но не с точки зрения социологии, истории или же внутреннего государственного права. Государство в смысле международного права означает некоего дестинатора норм, субъекта правопорядка, независимо от того, совпадает это понятие или нет с понятием государства, свойственным другим дисциплинам.
Следует также отметить, что если, с одной стороны, так называемая «общая теория государства» отнюдь не обнаруживает единогласия в определении существенных признаков понятия государства, то, с другой стороны, очевидны существенные черты сходства между политическим союзом, обычно называемым государством, и другими политическими образованиями, которые — либо никогда не получив такого обозначения, как, например, британские доминионы, либо встретив в этом решительное сопротивление, как некоторые члены федеративных государств, — тем не менее стали субъектами международного правопорядка.
Однако представляется более интересным, чем бесспорные существенные черты сходства, отметить, что формальное положение, в котором находятся указанные общественные образования в момент, когда они могут и желают вступить во взаимные отношения с другими образованиями, тождественно тому, которое лежит в основе отношений между всеми субъектами международного правопорядка. Действительно, существенный момент взаимных отношений общественных групп, с которыми связано установление международных норм, обусловлен отсутствием высшего правопорядка, который охватывал бы означенные группы, к которому поэтому следовало бы сводить силу действия соглашений, связывающих их между собой. Международные нормы, в указанном нами смысле, не могут, например, связывать между собой Британскую империю и Канаду или Канаду и Индию, потому что возможные соглашения между ними оставались бы внутри правопорядка самой империи, исключительно от которого зависит их юридическая сила. Но совершенно иным является положение Канады по отношению к Соединенным Штатам Америки, Франции, Италии и т. д.; зависимость Канады от Британской империи могла исключить отношения между Канадой и указанными государствами; однако с момента, когда такие отношения стали возможными, они могут определяться не иначе, как посредством соглашений, которые приобретают свою силу не от чего иного, как от основной нормы международного права — рас^а $ип1 зегуапйа[12].
В соответствии с основным принципом, согласно которому субъектами правопорядка являются дестинаторы норм, образующих самый правопорядок, мы рассмотрим далее свойство международного субъекта указанных ниже образований или единиц *(еп1:1), относительно которых иногда возникали разногласия как в теории, так и на практике.
1. Национслькостг
Библиография. Р. 5, М а п с 1 п 1 , Ве11а пагю- паП1а соте 1опёатеп1о с1е1 атИо <3е!1е §еп{1, Тогто, 1851; Ь. Р а 1 т а, Бе1 рпшпрю пагюпаШа пеНа тойегпа $ос1е1:а еигореа, МПапо, 1867; Р. <3е Ко^ие^^е В и 1 $ $ о п, Ои рппаре йе$ паНопаШё. Е{ц(3е (Зе аго11 т1егпа!юпа1 риЪПс, Рапз, 1895; СЬ. Н е п г 1 о п, Ьа па!юп ех 1е йтоИ йез §еп$„ Ыапсу, 1911. О новейших взглядах по вопросу о национальности в международном праве см. К. Ьаип на слово «Ыа1юпаШа- 1епГга§е етзскНеззПсЪ с1ез МшёегЪеИзгесЫз», «\/бг1егЬисЬ (1ез УбНсеггесМз», Вс1. II[13].
Согласно известному определению Манчини, национальность ^сть «естественное сообщество (зос1е!а) людей, объединенное территорией; происхождением, обычаями и языком, соответствующими общности жизии и общественного сознания». Именно Манчини и вслед за ним итальянская школа его последователей лытались придать национальности правовое значение, утверждая, что подлинными субъектами международного права являются нации — эти творения бога, а не государства — эти произвольные и искусственные образования, нередко созданные посредством насилия и обмана.
Поскольку речь идет об утверждении своего рода идеального принципа справедливости, ничего нельзя возразить против законности такого положения. Но эта законность исчезает, как только пытаются перенести это положение каким-’либо образом в позитивное право. Субъектами международного права являются государства, а не национальности, так как действующие нормы этого права обращены к первым, а не ко вторым. При этом совершенно безразлично, имеет ли то или иное государство основой определенную национальность. Что касается так называемого признания национальностей, которые состояли под властью центральных империй и которые в течение войны образовали национальные комитеты в государствах Антанты, а впоследствии отряды дезертиров, сражавшихся рядом с армиями «союзных и объединившихся держав», то в действительности под этим даже имелось в виду обозначение ряда внутренних мероприятий юридико-политического или военного порядка, как бы предварявших образование в будущем новых государств на национальной основе, которым названные выше державы поставили своим моральным долгом оказывать поддержку.
Международное право, впрочем, может предоставлять покровительство национальностям, налагая на государства обязательства в отношении этих национальностей. Весьма важное значение с этой точки зрения имеют положения относительно покровительства национальным, религиозным и языковым меньшинствам, содержащиеся в мирных договорах: Сен-Жерменском (статьи 62—69). Трианонском (статьи 54—60), Нейиском (статьи 49—57), Лозаннском (статьи 37—45) — и, кроме того, в шести специальных конвенциях, заключенных главными «союзными и объединившимися державами» с теми государствами, которые возродились или значительно увеличили свою территорию в силу
2. Общественные группы, которые ввиду своих условий жизни и уровня цивилизации не участвовали в соглашениях, которыми устанавливались международные нормы
Библиография. С. Е. V а 1 1 1 а п 1, Бе песез- зйисНпе ]ипз §еп1шт, ^иае еигорае15 §епИЬи5 т1егсесИ1 сит зер^егйпошПз Атсае огае ауИаНЪиз, Атз^егёат, 1831; О. Т г 1 о п е, ОН 51а±1 стП пе1 1ого гаррогИ со1 ророН Ъаг- Ьап е зегшЪагЪап. 31ис11о ё! сИпИо т1егпагюпа1е, Топпо, 1899.
В данном случае имеются в виду кочевые и дикие народности; их неспособность понимать значение норм, образующих международное право, а вследствие этого нежелание руководствоваться ими служит основанием, в силу которого они не*участвуют в соглашениях и не присоединяются к ним, а такая непричастность сама по себе исключает для них возможность стать субъектом международного права. Противоположную точку зрения можно понять лишь как постулат естественного права. И на самом деле, это положение нашло своих сторонников среди представителей естественного права.
Общий принцип, основанный как таковой на факте по существу относительном, допускает, однако, исключение. В течение XIX столетия нередко случалось, что государство-колонизатор, не занимая территории, населенные кочевыми племенами, ограничивалось заключением с вождями племен соглашения о протекторате. Эти последние признавали верховенство государства, которое гарантировало им свое покровительство, пользование территорией и прочие преимущества. Таким является так называемый колониальный протектората противоположность протекторату международному, который, согласно общей теории, имеется налицо, когда соглашение о покровительстве заключается между двумя государствами хотя бы различной цивилизаций.
Немало было споров по вопросу о правовом значении такого рода соглашений*. Несомненно одно: или договор о протекторате, заключенный с туземным племенем, не имеет правовой силы, или же эта сила вытекает только из принципа рас1а зип! 5ег- уапйа. В первом случае речь идет о чисто нравственном отношении. Во втором — такое соглашение формально не отличается от международного договора и сообщает хотя бы в самой ограниченной степени такому племени правоспособность по международному праву. Признавая правильным в том смысле, как об этом говорилось выше, принцип, в силу которого субъекты международного права отождествляются с государствами, мы не видим никакого основания отрицать правовое значение договоров о протекторате. Если оставить в стороне соображения политического порядка, вытекающие из конечных целей, которые ставит себе государство при заключении такого рода соглашений, — соображения, посторонние для правовой проблемы, то противоположная точка зрения основывается исключительно на социологическом и потому неадекватном понятии международно-правового субъекта. Если последний обычно исключается в отношении кочевых и диких племен, то не потому, что они не имеют государственной организации, а потому, что, не участвуя в актах, устанавливающих международные нормы, они не могут быть дестинаторами таких норм. Однако это основание исчезает с того момента, когда племя добровольно и сознательно связывает себя с государством соглашением, в отношении которого мы не видим причин для изъятия из правила рас!а зип1 зегуапйа. Этим мы отвергаем также, рассматривая отныне как бесполезную, хотя в то же время признавая ее практические основания, теорию, предложенную Борзи, согласно которой государство-колонизатор якобы сообщает варварскому племени вымышленное свойство личности, вводя тем самым в область международного права конститутивный акт протектората.
За исключением указанных случаев, отношения с «дикими» народностями изымаются из сферы права; однако они остаются подчиненными правилам нравственности, которая имеет гораздо более обширное поле применения и предъявляет свои требования и там, куда не достигает право[14].
Однако, кроме того, международное право может оказывать покровительство низшим народностям[15] и оказывать его эффективно посредством соглашений, в-силу которых договаривающиеся стороны обязываются взаимно держаться определенного образа действий в интересах благосостояния этих народностей. Международно-правовые отношения возникают между государствами и обязывают их соблюдать постановления, предусмотренные б соглашениях; покровительство, оказываемое этим народностям, есть, попросту говоря, объект и следствие таких отношений. Различные положения Берлинского генерального акта 16 февраля 1885 года, а также Брюссельского акта 2 июля 1890 года, если ограничиться только главными соглашениями, как раз имеют своей целью покровительство, а также повышение нравственного и материального уровня туземного африканского населения. Оба эти акта ныне заменены тремя конвенциями, подписанными в Сен-Жермене 10 сентября 1919 года и ратифицированными также Италией, которые в одних пунктах частично отменяют, в других подтверждают или изменяют, наконец, в прочих пунктах, особенно поскольку дело касается воспрещения определенных отраслей торговли, расширяют область применения и эффективность первоначальных соглашений
В этом отношении представляется особенно значительной статья 22 Устава Лиги Наций, которая, подтвердив, что принцип благосостояния и развития народов, неспособных самостоятельно руководить собой в особо трудных условиях современном действительности, составляет священную миссию цивилизации, предусматривает в этих целях опеку над туземными народностями, которые в итоге войны перестали состоять под суверенитетом государств, управлявших ими ранее, опеку, порученную передовым нациям, которые способны выполнить такого рода миссию и расположены принять на себя таковую, вследствие чего они станут осуществлять ее в качестве мандатариев и от имени Лиги Наций. Здесь не представляется возможным излагать даже в общих чертах сложный и требующий осторожного (<ЗеНса1о) подхода институт колониальных мандатов. Достаточно подчеркнуть основную идею, которая, как бы на деле ее ни извращали, тем не менее представляет самую смелую попытку, предпринятую до сих пор в целях оказания международного покровительства отсталым народам[16].
Библиография . Р. Н е 1 1 Ь о г п, 5уз1ет йез Уо1- кеггесЫз, сН., 5. 58 П.; Б. А п г 1 I о 1 I 1, Ь’агюпе тЙ1У1- йиа1е сотгапа а1 сИгШо т1:егпа2юпа1е, «К1у1з1:а Й1 йшИо т{егла2юпа1е е сН 1е§!з1агюпе сошрага1:а», уо1. V, 1902, ра§. 8 зе§§.; Н. К е Ь ш, ЬТп!ег1Ьапеп а1з 5иЪ]‘ес1е Уо1кеггесЬ1Н- спег Р!ПсЫ:еп, «2еИ$еЪпИ Шг УоШеггесЫ: ипй Вип(Зе5$аа1$гесЬЪ>, Вй. I, 1906, 5. 53 И.; А. А й 1 е.г, ОЪег Й1е УегЫгип^ Уо1кег- гесЫПсЬег РШсМеп йигсН 1пЙ1У1Йиеп, «ХеИзсЬпЙ Шг У61кеггесЫ:», Вй. 1, 1907, 5. 614 I!.; ^ К о И 1 е г, УоШеггесЫ а1з РпуаьгесМз- Ше1, 1Ый., Вй. II, 1908, 5.209 Н.; О. Б 1 епа, Ь’тЙ1У1Йи йеуап! Гаи1оп!ё ]исНс1а1ге е! 1е йгой ш1егпа1:юпа1, «К.еуие §ё- пёг. йе йгой т1егп. риЪПс», уо1. XVI, 1909, р. 57 е{ 5е^.; А. V е г й г о $ $, Б1е уб1кеггесЫ5у1йп§е Кпе§зЪапй1ип§ ипй йег 51га{апзргисЬ йег'51аа1еп, ВегНп, 1920; I й е ш, Б1еУег- !аззип§ йег УбШеггесМзёетешзсЬаН, ей., §35; Ь. 5 1 г 1 з о- уе г, Е1ш§е Ветегкип§еп йЬег 51аа1:5Уег1га§е, ^е1сЬе Й1е КесЫз- 1а§е йег 1пЙ1У1Йиеп Ье1ге11еп, «ХеИзсЬпН Шг оИепШсЬез КесЫ», Вй. IV, 1925, 5. 272 Я.[17]
Правосубъектность индивида в сфере международного права можно рассматривать с двух весьма различных точек зрения.
Согласно одной точке зрения, ныне устарелой, человек является субъектом международного права в качестве члена человеческого общества; в таком качестве, как говорится, человек имеет свою собственную индивидуальность, круг действий, способный охватить все страны света, правоспособность, принадлежащую ему исключительно в силу самого его существования, независимо от правоспособности, которая может принадлежать ему в качестве гражданина данного государства. Международными правами и обязанностями человека являются поэтому определенные права и обязанности, принадлежащие ему всегда и повсюду и, следовательно, в отношении любого государства.
Таковы, например, право свободы, личной неприкосновенности, право выбора гражданства, право собственности, свободы совести, право на эмиграцию и т. п.[18]
Несмотря на несомненную путаницу, происходящую от смешения международного правопорядка и мнимого общечеловеческого права, которое означает нечто совершенно иное, нет смысла тратить время на доказательство того, что такого рода взгляд, поскольку он допускает существование индивидуальных прав, предшествующих какому бы то ни было конкретному правопорядку, остается всецело в области естественного права; иначе говоря, он выражает утверждение требования, с которым должны сообразоваться правопорядки отдельных государств. Если допустить, что последние с ними согласуются, то это требование воплотилось бы в правовые нормы, свойственные отдельным правопорядкам, то есть в единообразное внутреннее право. Каждый человек в таком случае был бы субъектом определенных прав и обязанностей в каждом отдельном правопорядке, а не в несуществующем правопорядке всего человечества. В действительности же всем известно, что такого рода предполагаемые права весьма далеки от всеобщего признания. Не менее известно также, что там, где закон не предоставляет данного права, как, например, права на эмиграцию или перемену гражданства, самое право не существует на самом деле, каким бы несправедливым ни казалось положение, которое его отрицает.
Другие авторы, при более тщательном соблюдении требований юридической догматики, даже в последнее время поддерживают мнение, что, хотя нормы международного права установлены государствами и, по обшему правилу/ обращены непосредственно к государствам, тем не менее не исключена возможность того, чтобы в известных случаях эти нормы обращались также к отдельным лицам и тем самым превращали их в определенном отношении в субъектов международных прав и обязанностей.
Это правильно установленное научное положение предполагает соблюдение всех методологических предпосылок в области международного права и не может быть надлежащим образом подвергнуто рассмотрению без соответствующего обсуждения самих предпосылок и без анализа конкретных случаев, в которых сохраняется возможность утверждать существование международных норм, управомочивающих или обязызающих отдельных лиц. Несомненно, что самая постановка проблемы полностью изменяется в зависимости от исходной точки зрения на взаимоотношения международного и внутреннего права. Точка зрения,
принятая здесь, предполагает, что международные нормы приобретают правовую силу во внутригосударственных правопорядках не иначе, как путем рецепции, значение и последствия которой мы проследили выше. Противоположный принцип исключается вследствие различения разных правопорядков и вследствие представления о государстве как о единстве юридических свойств, в котором проявляется его международная личность.
Нормы обычного права и соглашения, которые по видимости, возлагают обязанности на отдельных лиц, на самом деле возлагают на государство обязанность воспрещать и наказывать определенные действия индивидов или же уполномочивают его к этому, когда в противном случае это было бы запрещено. Обязанность отдельного лица не возникает, если государство не издает запрещающей нормы;* наказание не может иметь места при отсутствии карательного закона — пи11иш спшеп зте 1е§е. И нормы, которые по видимости предоставляют права индивидам, ка самом деле обязывают или уполномочивают государство предоставлять данные права, так что индивид заимствует их не из государственной кормы, а из международной.
Мы полагаем, что нетрудно было бы доказать, что те мнимые случаи, в которых дестинаторами международных норм якобы являются отдельные лица, отлично могут быть объяснены иначе, в полном согласии с основными предпосылками настоящей работы. Можно было бы начать со столь часто приводимой статьи 4 Гаагской конвенции 18 октября 1907 года относительно учреждения Международной палаты призового суда (конвенция, впрочем, так и не получила ратификации), которая предоставляла частному лицу право в известных случаях обращаться в палату и затем уже переходить к недозволенным действиям на войне, наказуемость которых якобы следует непосредственно из международного права (см., например, статью 3 Вашингтонского трактата 6 февраля 1922 года о применении подводных лодок и отравляющих газов во время войны). Чисто теоретическому положению статьи 4 конвенции об учреждении Международной палаты призового суда можно противопоставить иные, впрочем, не менее важные положения, касающиеся Постоянной палаты международного правосудия: статья 14 Устава Лиги Наций определяла компетенцию учреждаемой палаты в спорных вопросах, указывая, что палата будет правомочна разбирать и разрешать все споры международного характера, которые стороны передадут ей; статья 34 Статута предусматривает, что «только государства или члены Лиги Наций могут быть сторонами по делам, разбираемым судом». Поэтому международными спорами являются только споры между государствами или членами Лиги Наций. Разумеется, международный спор может иметь своим предметом
.интересы индивидов или групп индивидов[19] (например, интересы национальных меньшинств[20], см. статью 69 Сен-Жерменского договора). На такого рода интересы приобретают значение в сфере международного правопорядка не иначе, как в виде обязанностей и взаимных притязаний государств; именно таков смысл этих правовых положений.
Что касается смешанных третейских судов, учрежденных недавними мирными договорами, то они являются общими судебными органами двух государств, а не международными судебными органами; это вытекает также из того факта, что они в некоторых случаях имеют факультативную компетенцию, конкурирующую с компетенцией национальных судов «союзных и объединившихся держав» (см. Версальский мирный договор, пункт «Ь», абзац 2 статьи 304, а также соответствующие положения прочих мирных договоров). Положения указанных договоров, которыми отдельным лицам предоставляется право обращаться в третейские смешанные суды и которые устанавливают правила, применяемые этими судами, стали внутренними нормами каждого из договаривающихся государств благодаря надлежащему одобрению и обнародованию договора в порядке, предусмотренном соответствующими конституциями; они образуют единообразное внутреннее право, единообразное применение которого гарантируется существованием общего судебного органа.
4. Государственные органы
Библиография. Р. НеПЪогп. 5уз1еш ае$ УоШеггесЫз, 5. 138 й.
Нередко речь идет о международной правосубъектности определенных органов, например главы государства или дипломатического агента, поскольку они пользуются особым правовым положением, установленным международными нормами. Такое утверждение основывается на недоразумении.
Государства в международном отношении обязаны предоставлять некоторым органам других государств, ввиду их особого положения или выполняемых функций, определенные привилегии, например изъятие из подсудности в случаях, когда прочие иностранцы были бы подчинены местным судебным учреждениям. Это, например, имеет место в отношении главы государства, который при наступлении определенных условий находится на территории другого государства, или в отношении дипломатического агента, принимаемого государством в качестве такового, и т. д. Права, которыми пользуется индивид в качестве органа государства, имеют источником не нормы международного права, а волю государства, то есть, следовательно, вытекают из внутреннего права. Международное право налагает на государство обязанность предоставить органу другого государства определенные права. Государство предоставляет затем эти права во исполнение такого рода обязанности либо путем издания особых норм по этому предмету, либо путем усвоения в собственном правопорядке соответствующих международных норм. Международное правоотношение и здесь является взаимоотношением между государствами. Государство, назначающее дипломатического агента, имеет правовое притязание по отношению к государству, принимающему такое лицо, чтобы оно предоставило последнему определенное привилегированное положение, а государство, принимающее дипломатического агента, имеет соответствующую обязанность. Дипломатический агент оказывается облеченным такого рода правами в силу действующих положений в государстве, где он выполняет свои функции. Если это государство не предоставит таковых, например установит, что дипломатический агент остается подчиненным его юрисдикции на равных правах с любым другим иностранцем, то, разумеется, оно нарушит этим международное право, и государство, назначив^ шее дипломатического агента, может выразить протест против подобного образа действий. Но так же ясно, что, если бы дипломатический агент не имел таких прав и если бы на него была принесена жалоба в местные суды, последние не могли бы воздержаться от применения в отношении него своей юрисдикции.
Колониальные компании, поскольку они облечены правомочиями со стороны какого-либо государства, также являются органами этого государства, а совершаемые ими акты (занятие территорий, заключение соглашений и т. д.) юридически являются актами самого государства, каковы бы ни были автономия и привилегии, которыми они облечены: таковы, например, знаменитая английская Вест-Индская компания (1600—18о8 годы), а из числа новейших — привилегированные английские компании, снабженные особыми полномочиями, как Компания Нигера (1886 год), Восточноафриканская компания (1888 год) и Южноафриканская компания (1899 год); германская Ново гвинейская компания (1885 год); итальянская Бенадирская компания к т. п. Колонизаторское общество, не снабженное полномочиями и оттого не облеченное свойством органа государства, было бы просто частным предприятием, которое затрагивает международное право не в большей степени, чем любое другое коммерческое или промышленное общество. Это не исключает того, что частное колонизаторское предприятие может впоследствии превратиться в новое государство и потому стать новым субъектом международного права, но в таком случае субъектом международного права будет уже это государство, а не предприятие, которое его создало. Так, свободное государство Конго возникло благодаря деятельности Международной ассоциации Конго (АззоааНоп т(ета{юпа1е с!и Соп§о). Когда в 1884 году эта ассоциация заключила соглашения с различными государствами, которые заявили о признании ее флага в качестве флага дружественного государства и обязались признать территориальные границы нового государства, установленные в соответствии с географической картой, приложенной к договору, новое государство уже существовало, сколь несовершенной и незаконченной ни была его организация; международная ассоциация действовала как орган этого государства, которое,, таким образом, вступило в международное общение. Полное признание свободного государства Конго, последовавшее немного спустя, а именно на международной Берлинской конференции (23 февраля 1885 года), в действительности лишь подтвердило правовое положение, уже созданное предшествующими договорами*.
5. Католическая церковь и Святейший престол
Библиография Р. уоп НойгепйогИ, У61- кеггесЫНсЬе Ег1аи1егип§еп гит йаПешзсЬеп ОагапИе§е5е12, «ЛаЬгЬисЬ 1йг 0е$е12§еЪип§», ВегПп, 1875; Л. С. В 1 и п 1- $сЫ В1е гесЫНсЬе ипуегапЪяюгШсЬке^ ипа Уегап1тогШсЬ- кеИ йез гогшзсЪепРарзгез, МбгсШп§еп, 1876: (франц, издание —
Рассуждения Анцилотти о «международно-правозом положении» колониальных компаний исходят из оправдания колониализма. Упоминаемые им компании, занимавшиеся беспощадным ограблением и истреблением населения колонизируемых территорий, пользовались под* держкой со стороны империалистических государств, и последние пытались придавать им какой-то легальный статус. Но говорить о «международно-правовом положении» таких компаний можно с тем же основанием, как говорить о «международно-правовом положении» пиратских предприятий средних веков. Особенно одиозно звучат эти рассуждения Анцилотти в наши дни, когда происходит распад колониальной системы и колониализм резко осуждается с точки зрения основных начал международного права.—Прим. ред.
А. К 1 V 1 е г, Рапз, 1877); Е. Б ги за, Ьа ]ипдк:{юп ди У'айсап, «Кеуие де дгоН ш1егпа1юпа1 е! де 1ё^1з1а11оп сот- рагёе», уо1. XV, 1883, р. 114 зеф; С. Р. О а Ь Ь а, I {пЪипаН НаНат е И зотто роп1еПсе, Р1за, 1883; Н. О е { { с к е п, 01'е у61кеггесЬШсЬе 8{е11ип§ дез Рарз1ез, Р. уоп Но1гепдогИ, «НапдЪисЬ дез У61кеггесЫз», Вд. II; (итальянское изд.—Р1за, 1886); А. С о г з 1, Ьа зНиагюпе а!1иа1е де11а 5. Зеде пе1 дшНо 1п1егпа21опа1е, оттиск из журнала «Ьа Ье§§е», Кота, 1886; Р. К е з с Ь, Оаз Рарзх1ип1 ипй даз Уб1кеггес1г1. 51ид!е йЬег «Не уб1кеггесЫПсЬе 51е11ип§ зетег НеШ§кеИ Йез Рарз1ез т аег Ое§епуаг1, Огаг—Ье1р21§, 1889; I. I т Ь а г I Ь а ( о и г, Ьа Рараи1ё еп дгоН ш1егпа1юпа1, Рапз, 1893; К- де О П V а г 1 , Ое1 азрес1:о т{егпасюпа1 де 1а сиезИоп готапа, 4 уо1., Майпй—Вагсе11опа, 1893—1895; 1дет, Ьераре, 1ез’Ё{а{з де ГЕ§- Пзе е1 ГНаНе; Езза1 ]ипЙ1цие зиг ГеЫ: ас!ие1 де 1а ^иезИоп готагпе, Рапз — РоШегз, 1897; Р. Н е 1 1 Ь о г п, Зуз1ет дез УШкеггесМз, аЬ, 3. 194 П.; А. V е г § п е з, Ьа сопдШоп т1егпа{юпа1е де 1а Рараи{ё, Тои1оизе — Рапз, 1905; О. СИ д е 1,. С^иеЦиез 1дёез 5иг 1а сопдШоп т{:егпа1:юпа1е де 1а Рараи1ё, «Кеуие §ёпёга1е де дгоН т{егпа{юпа1 риЬНс», уо1. XVIII, 1911, р. 589 е1 зея.; Ы. Ь а ш р е г 4, 01е Уб1кеггесЫНсЬе $е11ип§г дез Ароз1оПзсЬеп 5{иЫез, Тпег, 1916; А. У 1 ]' п е п , Э1е НесЫз-ипд шзЪезопдеге д!е Уегт6§еп51’аЬ1§кеИ: дег Ароз1о- ПзсЬеп З^иЫез пасЬ т1егпа1юпа1ет КесЫе, Рге1Ьиг§, 1920; Н. В а з { § е п. РарзЬРарзШсЬе <3езапд{е, К. 31:гирр'5 Уог1егЬис11 дезУбШеггесЫз, Вд. II, $. 232 П., 243 п; А. V е г д- г о з з, Б1е Уег1аззип§ дег УбШеггесЫз^ететзсЬай, с Л., 5. 151 И.
Следует иметь в виду, кроме того, обширное собрание документов по так называемому римскому вопросу, состоящее из трех томов: «Э1е гбпизсЬе Рга§е: Оокишеп1е ипд ЗИшгпеп, Игз§. уоп. Н. Ваз^еп», Рге1Ьиг§ 1. Вг., 1917—1919[21].
Следует упомянуть ряд докторских диссертаций на тему о- международно-правовом положении Святейшего престола, в том числе следующие: У. Ь 1 п д е п, Iз 1 дег Рарз! зоцуегап? (диссертация), Меизз. 1898; О. О и з { ! п е, Ьа Ы дез §агапИез е! 1а зйиаИоп т1егпа1юпа1е де 1а- Рарагйё. Е1иде д’Ыгкнге д!р- 1отаИцие е* де дгоЛ т{ета1:юпа1 риЬНс, Рапз, 1901; Л. де С о и § п у, Ьа Рараи1ё: еп дгой 1п1егпа1:юпа1 риЬИс, Рапз, 1906; Р. Э’Аи^гетоп*, Ье Зат! 51ё§е еп дгоН 1п1егпа1юпа1, Рапз, 1910; Л. Ле п п у, 1з1 дег Рарз! ЗиЬ^ек! дез Уб1кеггесЫз? (диссертация), Вогпа — Ье1р21§, 1910; Л. М й 1 1 е г, 01е уо1- кеггесМНсЬе 51е11ип§ дез Рарз1ез (диссертация), Ко1п, 1916;
Л. \. 8 с Ь п е 1 й е г, Не! РгоЫет уап аеп Рапз т Ъе1 уо1- кепгесЫ (диссертация), Нег1о§епЬо5сЬ, 1919[22].
Согласно общепризнанному мнению, правовое положение церковных обществ определяется внутренним правом различных государств, а не международным правом. Однако проблема предстает в совершенно ином свете, поскольку речь идет о католической церкви. Прежде всего заметим, что нет основания приписывать католической церкви свойство международной правосубъектности потому, что она имеет всемирный характер и обладает действенной собственной организацией. Это положение, поддерживаемое Фиоре и некоторыми другими, лишено какого- либо значения, ибо оно основано не на позитивном праве, а на чисто субъективном представлении о субъекте в международном праве. Несмотря на свой всемирный характер, католическая церковь все же развертывает свою деятельность светского характера в рамках различных правопорядков, и несомненно, что только лишь в этих последних эта ее деятельность находит признание и правовую защиту. Выводить же из всемирного характера церкви ее международную правосубъектность столь же необоснованно, как и сделать вывод, что она не может быть (юридическим) лицом в отдельных государствах. Вопрос о правосубъектности церкви как в международном праве, так и во внутреннем праве ставится и разрешается на основе действующих норм, соответственно как в том, так и в другом правопорядке.
Если же рассматривать данный вопрос с точки зрения международного права, то рипс1игп ргипепз (решающее основание) дано конкордатами, то есть соглашениями, заключаемыми церковью с государствами в целях урегулирования вопросов, имеющих для них общий интерес. Если конкордат понимается как соглашение между двумя единицами, координированными и равными, которое по своей обязательной силе может быть возведено исключительно к принципу рас!а зип! зегуапйа, то формальное сходство конкордатов с международными договорами полное и, по-видимому, одни только различия предметов соглашений не оправдывают изъятия этих актов из области международного права.
Оспаривать возможность признания конкордатов международными соглашениями на том основании, что католическая церковь не является субъектом международного права (Хин- шиус и др.), значит извращать вопрос, ибо не из международной правосубъектности церкви можно вывести международный характер конкордата, а, наоборот, международная правосубъектность церкви должна быть признака, если конкордат может быть отнесен к международному правопорядку. Поэтому именно в этом правопорядке следует искать критерий для установления того, входит или не входит конкордат в категорию нормотворческих актов в области международного права. Другие авторы, глубже понимая истинную природу вопроса, выдвинули возражение, что конкордаты невозможно подвести под формальный признак, определяющий правовой характер международных норм, потому что церковь и государство рассматривают их вообще с двух различных точек зрения, причем обе они не совместимы с этим признаком. Церковь, отвлеченно утверждая свою компетенцию в деле регулирования всех вопросов, касающихся веры, включая вопросы светского характера, считает конкордаты уступками, оказанными государству. Между тем последнее, утверждая свою собственную компетенцию- на все акты, хотя бы направленные на духовную цель, но влекущие последствия гражданского свойства, считают конкордаты уступками в пользу церкви или, пожалуй, вызванными политическими соображениями особыми формами регламентации, в которой компетенция принадлежит только ему одному. Так что если конкордаты обладают правовой силой, то последняя с точки зрения церкви имеет источником право каноническое, а с точки зрения государства — внутригосударственное право.
По зрелом размышлении мы должны сказать, что и приведенные «юображен и я нам не представляются решающими. Какова бы ни была собственная точка зрения государства или церкви по данному вопросу, так же верно, что при заключении конкордата ойи^становятся друг для друга договаривающимися сторонами и не чем иным, как договаривающимися сторонами. Заключаемое соглашение как таковое не может быть возведено ни к теории сторонников папской курии (ьеопа сипаНзИса), ни к теории сторонников королевской власти (ге^аНз^), ибо данное соглашение образуется путем исключения к той и другой. И представляется не менее очевидным, что организация, с которой государство заключает договор, — это католическая церковь как таковая, то есть Святейший престол, не являющийся субъектом внутреннего права, даже если бы неожиданно католическая церковь как целое оказалась юридическим организмом в каком-либо правопорядке, что по крайней мере для большинства государств должно быть исрслючено. То обстоятельство, что исторически конкордаты отличаются от других договоров Папского государства, есть нечто вполне естественное, но это не исключает того, что юридическая природа конкордатов одинакова с такими договорами. Действительно, если отвлечься от различий в предметах, столь незначительных с точки зрения юридической, и если оставить в стороне догму о том, что одни только государства могут быть субъектами международного права, то, по-видимому, нелегко отрицать характер соглашений у конкордатов, аналогичный международным договорам, поскольку наравне с последними они заимствуют обязательную силу единственно из принципа, который лежит в основе всех отношений между координированными общественными организмами, не подчиненными общей высшей власти, а именно из принципа рас!а $ип1: зегуапйа.
Сказанное выше не исключает допущения, которое дидактически может быть даже полезным, того, что нормы, определяю*, щие отношения между католической церковью и государствами, отличны от норм, определяющих отношения между государствами. Что касается того, что мы применяем различные наименования для тех и других, обозначая первые термином ]из Шег ро(е$Шев и сохраняя для последних название международного права, то это поистине есть вопрос словоупотребления; напротив, существенным является признание того, что дело идет о различных частях одного и того же правопорядка, поскольку речь идет о нормах, которые имеют источником ту же самую основную норму.
С вопросом о правовом положении католической церкви в международном праве тесно связан вопрос, касающийся высшего органа самой церкви—Святейшего престола. Впрочем, исторические превратности и политические соображения поставили Святейший престол в весьма своеобразное положение, которое вынуждает рассмотреть особо и с известной полнотой его значение с точки зрения международного права. Это вопрос сложный и трудный, по которому необходимо составить ясные и точные представления еще и потому, что они необходимы для правильного понимания (значительной) части нашего государственного права. С этой целью следует подробно рассмотреть правовое положение Святейшего престола как до 1870 года, так и после.
А. До 1870 года верховный первосвященник выступал в двух качествах: как глава католической церкви и как глава государства, признанного в качестве международной личности. Таким образом, он представлял собой орган, состоящий в двоякого рода отношениях с государствами: в отношениях религиозного характера — в качестве главы церкви, и з отношениях юридического и политического характера — в качестве главы Папского государства. Эти отношения, несомненно, различны между собой по характеру и по предмету, хотя на самом деле отношения религиозного характера оказывали влияние на содержание отношений светского характера, а последние в свою очередь оказывали воздействие на первые. Сам папа как таковой не был субъектом международного права. Субъектом международного права было Папское государство; папа в международных отношениях был попросту главой, монархом зтого государства и в качестве такового, в отличие от его качества как главы церкви, поддерживал отношения с иностранными государствами.
Однако качество главы государства, признанного членом международного общения, служило верховному первосвященнику средством поддержания также его отношений духовного и религиозного характера с иностранными государствами. Иными словами, международные отношения Папского государства служили верховному первосвященнику средством для религиозных отношений между главой католической церкви и различными государствами. В самом деле, церковная теория считает суверенитет верховного первосвященника в светской области законным средством, дарованным провидением в целях осуществления его духовной миссии. Отсюда следует представление о том, что папский суверенитет существует в интересах всего католического мира и что все католические государства имеют право и обязанность оберегать этот суверенитет и требовать от прочих его уважения и соблюдения. На этом представлении основывались и неоднократные ходатайства со стороны пап о помощи против посягательств на их суверенитет в светской области и различного рода попытки иностранного вмешательства в целях его защиты, например со стороны Австрии в 1830 году и Франции в 1849 году.
Б. После 1870 года. Занятие Рима итальянскими войсками в 1870 году означало с точки зрения правового положения прекращение существования Папского государства и включение его в Итальянское королевстзо. Прекращение существования Папского государства произошло в силу йеЪеИаНо, то есть путем уничтожения в результате военного поражения, происшедшего вследствие очевидной и безусловной невозможности вооруженных сил Папского государства сопротивляться итальянским военным силам полного прекращения деятельности этого государства, оказавшегося всецело во власти победителя.
Однако многие авторы утверждали, что Папское государство, ограниченное той частью Рима, которая никогда фактически не была занята итальянскими войсками, продолжало существовать и после 20 сентября 1870 года. Поскольку, утверждают сторонники этого взгляда, размеры территории не являются существенным критерием существования государства (налицо должна быть территория вообще, а не определенный ее размер), там. где власть итальянского правительства фактически не заменила власти Папского государства, последняя продолжает существовать в ее первоначальном виде как подлинная государственная власть, хотя и сосредоточенная на самом ограниченном пространстве. Следствием такого рода теории явилось утверждение, что события 1870 года формально якобы не изменили предшествующего положения вещей, что папа еще остается главой государства, признанного субъектом международного права, а его отношения с иностранными государствами протекают в соответствии с этим его свойством.
Эта теория основывается на двух следующих аргументах. Во-первых, как уже указывалось, отсутствие эффективной оккупации части папской территории, где поэтому якобы непрерывно продолжается обычная жизнь и действует власть государства, которому принадлежала эта территория. Во-вторых, условия соглашения о капитуляции, заключенного между командованием итальянских и папских войск, на основании которого занятие определенной части города было исключено. В силу соглашения о капитуляции как двустороннего акта якобы возникло международное обязательство итальянского государства, предписывающее ему воздерживаться от занятия этой части территории Папского государства, — обязательство, которое~.не может быть отменено или изменено односторонними актами со стороны Италии, в частности законом о гарантиях.
Ни тот, ни другой из этих аргументов не выдерживает критики. Первый — по следующим соображениям: основание приобретения покоится на уничтожении государственной организации, проявившемся в невозможности противиться, сопротивляться воле победителя. Именно так было в 1870 году. Италия хотела и могла уничтожить Папское государство, и этому не противоречит тот факт, что, в силу необходимости и политических соображений, ее вооруженные силы воздержались от проникновения в резиденцию верховного первосвященника. Они, несомненно, могли бы это сделать и не сделали, но не потому, что хотели отказаться от присоединения к итальянскому государству этого участка территории, а потому, что знали* что для заетгия этого участка не было необходимости в неблаговидном акте насилия. В итоге, несомненно, все Папское государство фактически оказалось во власти победителя, и последний мог проявить свою силу на всей территории этого государства, которое прекратило свое существование. Сказанного достаточно для того, чтобы к данному случаю применить юридическое понятие приобретения путем йеЪеИаИо (завоевания), хотя фактически Италия тогда и впоследствии воздерживалась от осуществления актов юрисдикции в папской резиденции. Что касается аргумента, выводимого из соглашения о капитуляции, то один из основных принципов международного права гласит, что военные соглашения как таковые не имеют никакого отношения к приобретению или утрате территориального верховенства, но относятся только к самому ведению войны. Капитуляция 1870 года просто установила условия сдачи; приобретение же территории Папского госу дарства последовало в силу совершенно иного основания, а именно завоевания, то есть вследствие разгрома вооруженной силой и занятия территории неприятелем.
Такова юридическая оценка этого факта, какой бы ни была впоследствии его политическая оценка.
Неизбежным следствием прекращения существования Папского государства был тот факт, что папа перестал быть главой государства. Таким образом, оставаясь главой католической церкви и продолжая в этом качестве вести сношения с различными государствами, папа утратил то средство, с помощью которого до тех пор осуществлялась его духовная деятельность, а именно международные сношения Папского государства.
Однако в тот самый момент, когда прекращались эти сношения, возникали другие — между Италией и государствами, находившимися в сношениях с главой католической церкви. До тех пор заинтересованные государства имели возможность свободно сноситься с верховным первосвященником, который, будучи главой государства, признанного субъектом международного права, мог поддерживать сношения, имевшие международноправовой характер, и потому мог поддерживать их независимо от какой-либо земной власти. Теперь Италия самочинно лишила верховного первосвященника этой возможности, а так как ему в то же самое время было разрешено остаться в королевстве и осуществлять свою духовную деятельность, то оказалось необходимым обеспечить иным способом свободное осуществление его духовной деятельности и ведение внешних сношений. И на этой-то основе, после прекращения внешних сношений бывшего Папского государства с иностранными государствами, возникли новые сношения между теми же государствами и Итальянским королевством относительно общения с главой католической церкви, отныне пребывающим на итальянской территории.
Италия, еще ранее неоднократно открыто признававшая это создавшееся в силу необходимости положение, возобновила формальные заверения иностранным государствам, сначала в момент, когда приближалось занятие Рима, а затем в акте, которым она официально доводила до их сведения о свершившейся инкорпорации Папского государства и о прекращении светской власти папы. Циркуляром, направленным 18 октября 1870 года министром иностранных дел Висконти Веноста всем итальянским представителям при - иностранных государствах, после нотификации об исходе плебисцита и последовавшем затем присоединении Рима к Италии, было объявлено, что последняя формально обязывается: а) соблюдать положение, свойственное лично папе как суверену — обычную неприкосновенность, первенство перед прочими католическими суверенами, цивильный лист, экстерриториальность папской резиденции; б) обеспечить свободу сообщений между иностранными государствами и верховным главной церкви, в особенности признавая дипломатические привилегии за иностранными представителями при верховном первосвященнике и за представителями последнего при иностранных государствах, при их следовании туда и обратно; в) провести в жизнь отделение церкви от государства.
Выразив таким образом свою волю выполнять изложенные обязательства, вытекающие из нового, фактически ею созданного положения, Италия путем издания соответствующего закона обеспечила точное и полное их осуществление.
Закон 13 мая 1871 года, названный законом о гарантиях, в части, касающейся международного права, есть не что иное, как внутренний акт, которым Италия хотела просто выполнить международную обязанность — обеспечить свободу папе в осуществлении его духовного назначения и предоставить иностранным государствам полную свободу сношений с главой католической церкви. Как известно, закон о гарантиях предусматривает в этих целях следующие обеспечения: а) независимость верховного главы церкви по отношению к итальянским властям; б) свободу сношений с иностранными государствами. К пункту «а» относятся положения, гарантирующие безусловную независимость зерховного главы церкви в осуществлении его духовной миссии (статьи 8, 10), предоставляющие ему защиту и привилегированное положение наравне с королем (статья 2), признающие права на особые почести, а также права ка вооруженную охрану, состоящую у него на службе (статья 3), воспрещающие осуществление актов юрисдикции не только в отношении самой личности зерховного главы церкви, но также в местах его пребывания и в помещениях заседаний конклава и церковного собора (статья 7) и т. д. К пункту «б» относятся положения о признании за папой правомочия и о предоставлении ему средств для свободных сношений со всем католическим миром (статья 12), о предоставлении представителям иностранных правительств при верховном главе церкви и его представителям при иностранных правительствах во время их следования по итальянской территории до места их назначения и на обратном пути привилегий и неприкосновенности, которыми, в соответствии с международным правом, обладают иностранные представители при итальянском правительстве (статья 11).
Закон о гарантиях, следовательно, есть внутренний закон, имеющий международное значение, поскольку он составляет избранное Италией средство исполнения принятой на себя обязанности, о принятии которой она официально декларировала иностранным государствам и которую она фактически добросовестно выполнила, при явном или молчаливом согласии иностранных государств как на эти декларации, так и на последо- вазшие затем мероприятия. И поскольку это внутренний закон. Италии принадлежит бесспорное право как изменять, так и отменять его, с тем, однако, разумеется, чтобы к изменение и отмена закона о гарантиях не коснулись международного обязательства по отношению к иностранным государствам, которое возлагает ка Италию обеспечение свободы сношений с верховным главой церкзи, поскольку и пока он пребывает на итальянской территории. Италия вправе применять те средства, которые она считает подходящими для выполнения своего долга.
Иногда ставился вопрос, ответственна ли Италия в международном порядке за действия, причиняющие ущерб или составляющие правонарушение в отношении иностранных государств, совершенные случайно верховным главой церкви. Несомненно, как мы увидим в дальнейшем, на каждом государстве лежит международная обязанность воспрещать на своей территории совершение действий, причиняющих ущерб или составляющих правонарушение в отношении других государств, и это государство несет ответственность, если не воспретит их или возбудит судебное дело против тех, кто их совершает. Но такая обязанность и такого рода ответственность предполагают власть государства над совершающими их лицами и прекращаются, как только эта власть утрачивается по причинам, признанным меж: дународным правом. Ныне Италия, при молчаливом согласии других государств и во исполнение обязанности по отношению к последним, лишена власти над верховным главой церкви. Государства же, признавшие такое правовое положение и пользующиеся им, не могут более выступать против Италии и привлекать ее к ответственности за деяния, совершению которых она юридически не может воспрепятствовать. Несомненно, однако, что это положение является весьма своеобразным, поскольку в любом ином случае, если власть над лицом и, следовательно, ответственность не принадлежит государству, на территории которого находится это лицо, то она принадлежит другому государству, поскольку в международных отношениях не имеет место изъятие из подчинения власти одного государства, не сопровождаемое подчинением другому государству. Напротив, верховный первосвященник не подчинен ни одному государству, и поэтому нет власти, которая могла бы принудить его воздержаться от действий, составляющих правонарушение в отношении иностранных государств, и вследствие этого должна была бы нести ответственность за неприменение принуждения. До сих пор Святейший престол рассматривался лишь в свете отношений между Италией и другими государствами и соответствующих мероприятий в итальянском государственном праве.
ОднакЪ следует остановиться и на другом вопросе — на вопросе об отношениях между Святейшим престолом и различ- ■ными государствами. Едва ли есть необходимость останавливаться на ошибке тех, кто признает международную правосубъектность папского престола, основываясь на Законе о гарантиях, в частности исходя из того, что последний признает за верховным первосвященником право отправлять и принимать дипломатических агентов, то есть активное и пассивное посольское право, рассматриваемое как исключительный атрибут международноправового субъекта. Внутренний закон, очевидно, не может сообщать международные права. И действительно, закон о гарантиях прямо не говорит, что верховный первосвященник обладает активным и пассивным правом посольства, он говорит только о том, каким будет отношение на итальянской территории к иностранным представителям, аккредитованным при верховном главе церкви, и представителям верховного первосвященника при иностранных государствах.
Однако на деле различные государства повсюду признавали за представителями верховного главы церкви свойство и положение, присущие дипломатическим агентам. Закон о гарантиях не имеет к этому никакого отношения. Очевидно, что если Испания признает папского нунция в Мадриде дипломатическим представителем первого ранга, соответственно Венскому регламенту, и оказывает ему почести и предоставляет преимущества, сообразные с таким саном, то это происходит не в силу статьи 11 Закона о гарантиях. Это делается вследствие обязательства, установленного международным правом, или же это есть добровольная уступка, вызванная соображениями целесообразности и приличия и не предполагающая никакой юридической обязанности? Весь вопрос заключается в том, что если это обязанность Испании по отношению к Святейшему престолу, то последний имеет соответствующее право; это обязанность и право, которые не могут иметь своим основанием не что иное, как только нормы международного права относительно дипломатического представительства.
Догма, априорно ограничивавшая круг возможных субъектов международного права одними лишь государствами, неизбежно считала признание дипломатического характера за представителями верховного главы церкви со стороны различных государств актом чисто добровольным, произвольным, который к тому же может быть взят обратно. Это представляло собой единственный способ толкования существующей практики в соответствии с такой предпосылкой. Но в правильности такого толкования позволительно усомниться, ибо, таким образом. вместо толкования практики такой, какая она есть, получается толкование ее такой, какой ее хотели бы видеть. В действительности же ничто не представляется более чуждым правосознанию государств, нежели различие, проводимое между представителями верховного главы церкви, с одной стороны, и прочими членами дипломатического корпуса — с другой. По- видимому, ясно, что если дело идет о принятии представителя верховного главы церкви, то его можно принять или не принять, но если его принимают, то ему должны быть предоставлены преимущества и неприкосновенность, установленные международным правом. Таково убеждение, складывающееся на основе живой практики, если рассматривать ее объективно и без предвзятых точек зрения.
Правовое положение, созданное для представителей верховного главы церкви, повсеместно осталось таким, каким оно было до 1870 года, когда эти представители были представителями главы католической церкви и. главы Папского государства. Это, по-видимому, соответствует простой и ясной, идее—идее
0 том, что события 1870. года не вызвали необходимости изменения даже формы сношений между папским престолом и различными государствами, — иными словами, и по прекращении существования Папского государства глава католической церкви имел полную возможность продолжать осуществлять право посольства, чтобы пользоваться им в духовных целях. Именно таким было убеждение, вдохновившее авторов статьи 11 Закона о гарантиях.
Вывод, к которому, как видно, следует прийти на основе обобщения и значительного видоизменения изложенных вначале суждений, состоит в том, что католическая церковь обладает свойством субъекта также и в международном праве, свойством, в особенности проявляющимся в заключении конкордатов и в осуществлении права посольства ее верховным органом — Святейшим престолом.
Международно-правовое положение Святейшего престола в силу Латеранских соглашений[23]
Б и б а и о г р а ф и я. Ьез ассогёз ёи Ьахгап раг У. Ве 1а Впёге, V. ВисаШе, Ь. Ье Риг, Ь. М 1 з з е г е у, Е. Тго^ап, С. V а п п е и I V 1 1 1 е,
1 гйгоёисИоп раг А. ВаиёпПаг!, Рапз, 1930; Ь. Ье Р и г, Ье $а1п! 51ё§е е! 1е_ ёгои ёез §епз, Рапз, 1930; М. К а е Ъ е г, Бег пеие КдгсЬепзГаа*. Е1пе 51исИе йЪег Етз1еЬип§ ипё Кагиг ёег УаИкапзсаё*, Етз1еёе1л, 1930; А. Н а- ^ е п, Б1е ЕесЫззьеПип^ ёез НеШ^еп 51иЫез пасЬ ёеп Ьа1егап*ег1га§еп, «ТйЫп§ег АЪЪапй1ип§еп гит бПепШсЪеп НесЬЬ, НеП 24, 51ит1§ап, 1930. Последняя работа утверждает государственный характер Города Ватикана (СШа йе! УаНсапо). Б. Б о п а Н, Ьа СШа йе1 УаИсапо пеПа хеопа §епе- га1е сЗе11о Зга1:о, Райоуа, 1930, имеет важное значение и рассматривает Город Ватикан как «вотчинное государство», что, может быть, и справедливо (ср. «вотчину св. Петра»). Мне же представляется сомнительной и неубедительной его идея государственной личности, а также применение этой идеи к данному конкретному случаю, Т. Р. уоп Н ес к, Ше Ьбзип§ йег гбтшзспеп Рга^е. 01е Уег1га§еуогп 11. РеЬгиаг 1929 2У1зсЪеп Йет Неь Н§еп 51иЫ ипй йет Кбп^гекЬ ПаПеп, ВегПп. 1930; Н. Н о с Ь I е 1 й, Б1е НесЫзрегзбпНспкеЛ йез НеШ§еп 31иЫез Уб1кеггесЫ уош Ытег- §ап§.йез К1гсЬеп5гаа1ез Ыз гиг 5сЬапип§ йег СШа йе1 Уаисапо (1870— 1929), НатЬиг§, 1930; К. 3 I г и р р, Б1е Ке§е1ип§ йег гбгтзсЪеп Рга^е йигсЬ Й1е Ьа1егапуег1га§е уот 11. РеЬгиаг 1929. Еше биепШсп-гесЪШсйе 51:ий1е7 «21зсЪг. I. Уб1кеггесЬЬ, Вй. XV, 1930; К. Оезспеу, Ьо Зха1:о йе11а СШа йе1 УаНсапо. 1Ый.; обе работы представляют интерес и снабжены обширной библиографией и т. п.; вторая работа есть также в немецком переводе, хотя и под итальянским названием; Н. Ыегшапп, Згаа! ипй КлгсЬе ш йеп Ьа!егапуег1га§еп гшзсЬеп йет НеШ^еп 31иЫ ипй НаПеп уош 11. РеЬгиаг 1929, «АгсЫу I. б!!. КесЫз», N. Р., Вй. 18, 1930,^9 3, большая часть этого исследования посзящена юридической природе Города Ватикана, государственный характер которого азтор отрицает. М. В г а с с 1, ИаНа, 3. Зейе е СШа йе1 УаНсапо, Райоуа, 1931, имеет важное значение: а) сзоей оригинальностью; б) анализом прочих теорий, в особенности теории Донати; в) своей исторической частью; г) анализом международной правосубъектности Святейшего престола, равно как и католической церкви. <3. В а 1 1 а йоге Р а 1 И е г 1, Б1е уб1кеггеспШсЪе КесМзрегзопПспкеи йез 3!аа1ез Сп!а йе1 Уапсапо, е^^сЬг.
I. 011. КесЬЬ, Вй. XI, 1931, №4; Р. 5 с Ь о е п, Б1е гесЬШсЬе Ма1иг йег УаНкапзсайг ипй йез роПпзсЬеп Ьа1егапуег1га§ез, «21зсЪг. Г. б!г. КесЬЬ, Вй. XIV, 1934, № 1, идеи автора не слишком отличаются от изложенных в настоящей работе и резко расходятся со взглядами Чечини (СЬесЫш). Р. А. й4 у а с к, Ьа диаПиса, §шпй1са йе11а 3. Зейе пеНа зири1агюпе йе1 1гаиа1:о 1а1егапепзе, «Шу. шг. 1глегп.г3 3. III, уо1. XIV, 1935, анализирует вопрос, в каком формальном качестве (уегхе) Святейший лрестол заключил соглашение. Согласно автору, в двояком — как глава церкви и как глава политического организма, существующего в ватиканских дворцах (остаток прежнего Папского государства или же новый организм, фактически возникший с 1870 года). Положение смелое и, по моему мнению, неприемлемое. Но работа выполнена хорошо, включает литературу вопроса, и ее следует иметь в виду.
Право, которое скорее форма, чем сущность, скорее средстзо, чем цель человеческой деятельности, способно, если оно желает оставаться в сзоей собственной сфере, выделять лишь ограниченный, в некотором смысле второстепенный аспект тех фактов, которые оно подвергает оценке. И все же никакая юридическая оценка не может считаться исчерпываю щей к полной, если не принимаются во внимание некоторые высшие и идеальные требования, выходящие за пр«гелы права, но осуществление которых право должно обеспечивать. Иными словами, если форма не приспособлена к той действительности, которую она должна охранять, значит средство не соответствует цели, которую оно призвано достигнуть.
Эта идея с особой настойчивостью приходит на ум при рассмотрении юридической стороны столь крупного и сложного дела, как постановка и разрешение так называемого римского вопроса. Последующие замечания представляют собой попытку применения этой идеи и ее нового обоснования.
Из двух основных актов, в которых воплощается столь удачно достигнутое согласие между Святейшим престолом и Италией, а именно договора и конкордата, особого рассмотрения заслуживает первый. Сразу же бросается в глаза, что как договор, так и конкордат не только формально имеют один и тот же характер,, но оба покоятся на одном и тем же основном принципе, и как тот, так и другой равным образом можно пенять не иначе, как в зависимости от этого принципа.
Договор, который начинается формулой «Во имя Пресвятой Троицы», общепринятой в договорах между христианскими державами, заключен между «Его Святейшество!®, верхоМ&гм первосвященником Пием XI и Его Величеством Виктором Эммануилом III, королем Италии», то есть между главой католической церкви и главой государства Италии. А так как обе стороны, несомненно, договаривались не от собственного имени, но как раз в качестве высших органов и представителей двух коллективных единств, каковыми являлись католическая церковь и королевство Италии, то можно с уверенностью сказать,что договор исходит из предпосылки, что католическая церковь является субъектом международного права — предпосылки, из которой договор заимствует свое правовое значение и в которой находит свое обоснование. Точно такие же формулы имеются в конкордате, таков же. порядок зступлекия в силу, предусмотренный как для того, так и для другого акта. Словом, если принять во внимание формальное построение как договора, так и конкордата, то нельзя не признать, что оба они заключены между одними и теми же субъектами, и, в частности, что верховный глава церкви участвует водном и том же формальном качестве как в том, так и в другом акте. Таким образом, оба акта формально тождественны и черпают свою обязательную силу из одного и того же основного принципа — нерушимости соглашений. Заключение их имеет действительную силу, хотя по своему различному содержанию они скорее могут представлять собой две различные категории.
Если остазить в стороне формальную сторону и обратиться к рассмотрению содержания обоих актов, то можно заметить, что общие связующие моменты значительно преобладают в них над различиями. И это не только потому, что заключение догозора, направленного на разрешение римского вопроса, должно сопровождаться заключением конкордата, направленного на урегулирование положения религии и католической церкви з Италии, ко также и главным образом потому, что, как указывалось, выше, основной принцип, который лежит в основе обоих актов и который, они предназначены осуществить, является единым. Этот принцип получил выражение в статье 1 договора; статья 1 конкордата, прямо ссылается на ст. 1 догозора, согласно которой «Италия признает и подтверждает принцип, оезященный статьей 1 Статута королевства 4 марта 1848 года, в силу которого католическая, апостолическая и римская религия является единственной государственной религией». Таким образом, из этого принципа, по сути дела, вытекают как положения договора, предусматривающие восстановление светского суверенитета зерховного главы церкви б качестве необходимого условия выполнения его религиозной деятельности в мире, так и положения конкордата, обеспечивающие католической церкви свободное, осуществление духовной власти, свободное и публичное отправление культа и осуществление юрисдикции в церковной области; Если в иззестном смысле можно сказать, что конкордат предусматривает договор, поскольку сзободное осуществление духовной власти в Италии предполагаем чтобы верховный глава церкви был поставлен в условия, позволяющие ему выполнить свое назначение, то, с другой стороны, с уверенностью можно сказать, что верховенство Святейшего престола в светской области есть лишь средство для осуществления той деятельности, которую конкордат предусматривает и определяет, и потому конкордат «не только оправдывает, но и одобряет договор». Короче говоря, мысль заключается в том, что перед нами два акта, формально тождественные, а по существу неразрывно связанные основным понятием, из которого они вытекают. Кто не уяснит этого понятия или будет забывать о нем, тот не сможет правильно оценить не только положения конкордата, ко и положения договора.
Точно и ясно выраженная цель договора состоит в том, чтобы обеспечить Святейшему престолу прочное фактическое и правовое положение, гарантирующее ему безусловную независимость в целях осуществления его высокой миссии в мире, путем бесспорного признания суверенитета также и в международной сфере. Все это достигается путем создания особого рода образования — Города Ватикана, который признается Италией полной собственностью Святейшего престола и где последний осуществляет абсолютную и исключительную власть и суверенную юрисдикцию (преамбула, абзац 2 статьи 3).
Историческая функция светской власти римских первосвященников, понимаемая как необходимое условие свободного отправления духовной деятельности главы католической церкви, ныне получила бесспорное подтверждение в качестве принципа. Это понятие включает положение, предусматривающее, что Папское государство не может рассматриваться наравне с каким-либо иным государством, потому что оно само есть организм, созданный для того, чтобы служить другому субъекту международного права, именно католической церкви. Только из взаимоотношения обоих может быть выяснено значение и важность Папского государства: эта истина отнюдь не является новой, но о ней необходимо напомнить в момент* когда Папское государство восстанавливается в столь скромных территориальных размерах. Если к Городу Ватикану подходить с теми же критериями. что и к другим государствам, то, вероятно, можно будет увидеть в нем скорее пародию на государство. Другие же с гораздо большим основанием могут усмотреть в нем организм, заимствующий свое несоизмеримое значение от подлинно всемирной организации, служению которой он предназначен. Этим замечанием мы начали сзой раздел, посвященный Святейшему престолу. Целесообразно напомнить об этом еще раз.
Мы говорили о восстановлении Папского государства. По-зидкмому, действительно не вызывает никакого сомнения, что договор исходил из того, что до сих пор Святейший престол не обладал территориальным верховенством, которое отныне ему предоставлялось ввиду создания новой политической организации. Отсюда следует поэтому, что недопустимо положение, при котором Святейший престол якобы сохранил после 1870 года светский суверенитет, ограниченный той частью Рима, которая не была фактически-занята итальянскими войсками. Это, конечно, могло бы произойти и, пожалуй, привело бы к общей пользе. Но этого не пожелали; и как одна, так и другая сторона, подходя к вопросу с противоположных точек зрения, полагали, что вся прежняя территория Папского государства была поглощена Итальянским королевством. Только теперь восста- назлиБается, з значительно урезанных пределах, Папское государство как вполне суверенное. Что касается правовой стороны вопроса, то речь идет уже о новом государстве, а ке о продолжении существования прежнего, хотя с точки зрения политической можно было бы сказать, что этим путем создается такого рода положение вещей, которое способствует устранению предвзятых доктринерских положений и эксцессов, которыми вызывалось требование о разрешении так называемого римского вопроса в 1870 году.
Договор не создает нового государства. Однако он предполагает его фиктивное существование. Как и всякий договор, он сообщает жизнь совокупности взаимных прав и обязанностей между договаривающимися сторонами, между католической церковью в лице верхозного первосвященника и итальянским государством в лице короля, — обязанностей и прав, которые делают возможным то сложное фактическое положение, из которого вытекает существование нового государства.
В целях создания возможности для.образования Города Ватикана договор прежде всего предусматривает отторжение от Итальянского королевства части его собственной территории, чтобы последняя стала территорией нового государства (абзац I, статья 3).
Если в преамбуле, равно как и в статье 3 договора, упоминается не только о суверенитете, но и о полной собственности на ватиканскую территорию, которую Италия признает за Святейшим престолом, то это объясняется тем, что "в 1870 году Италия присвоила себе право собственности также и на ватиканские дворцы, которые с принятием Закона о гарантиях она уступила верховному первосвященнику лишь в простое пользование. Поэтому хотя и не строго необходимо, но все же весьма удобно было полагать, что право собственности Италии на ватиканскую территорию погашено путем добровольного отказа. Именно таким будет действие договора и отмены Закона о гарантиях, явно предусмотренной в абзаце 3 статьи 26 договора. Право собственности Святейшего престола, которое, по-видимому, никогда не прекращалось в силу положений канонического права, отныне и в дальнейшем будет определяться этим правом как правом нового государства, признанного Италией.
Решение вопроса о том, следует ли рассматривать статью 3 договора как передачу праз Итальянского* королевства Сзятейшему престолу или же скорее, что мне кажется предпочтительнее, просто как возложение на Италию обязательства очистить данный участок территории, с тем чтобы там могла действовать верховная власть нового государства, зависит от весьма спорных принципов международного права, которые здесь нецелесообразно приводить, а тем более подвергать обсуждению.
Равным образом^за пределы настоящего исследования выходит рассмотрение в зысшеГГстепенк интереснейшего вопроса о правовой природе некоторых ограничений территориального верховенства, установленных догозором, будь-то ограничения верховенства Святейшего престола над ватиканской территорией, например предусмотренные абзацем 2 статьи 3 (открытке для широкой публики площади св. Петра и полицейские полномочия на ней итальянской власти) и статьи 18 (открытие для широкой публики ватиканских музеев), или же ограничения итальянского суверенитета на границах итальянской же территории, как, например, предусмотренные ]иге У1С1ппат15 (в силу права соседства) статьей 7 (зос- прещение возведения новых строений, обязанность снести уже существующие строения и производить реконструкцию зданий и улиц в определенных местах не иначе, как с согласия Святейшего престола), или предусмотренные статьями 15 и 16 (экстерриториальность определенных недвижимостей, обязанность не подвергать другие определенные недвижимости экспроприации и каким-либо* обременениям (ушсоП), иначе как с согласия Святейшего престола, и освобождать их от какого-либо обложения как обычными, так и чрезвычайными сборами). Достаточно отметить, что эти ограничения, являясь, с одной стороны, следствием особого территориального расположения обоих государств относительно друг друга, с другой стороны, в гораздо большей степени являются следствием специального назначения Папского государства в сфере деятельности католической церкви, на что указывалось вначале, и поэтому они не могут быть надлежащим образом оценены и поняты без учета именно этой деятельности.
Кроме того, договор предусматривает с целью сделать возможным создание нового государства признание со стороны Италии разряда лиц, как таковых подчиненных светскому верховенству Святейшего престола, то есть граждан нового государства, вследствие этого являющихся иностранцами в Италии и по отношению к Италии. Абз*ац 1 статьи 9 действительно постановляет, что «в соответствии с нормами международного права суверенитету Святейшего престола подчинены все лица, имеющие постоянное местожительство в Городе Ватикане, и добавляет, что такого рода местожительство не утрачивается вследствие временного проживания их в ином месте. К этому положению добавлено положение второй части абзаца I статьи 21, согласно которому кардиналы, проживающие в Риме, во всех случаях считаются гражданами Города Ватикана^.
Выражение «в соответствии с нормами-международного права», начинающее статью 9, не следует, по моему мнению, понимать в положительном смысле, то есть в качестве утверждения принципа международного права, в силу которого постоянное местожительство на территории какого- либо государства влечет за собой статус гражданина названного государства. Значение этой фразы скорее негативное, то есть ею исключается возможность признавать временное пребывание в Городе Ватикане в качестве достаточного основания для определения состояния подданства в этом новом суверенном государстве. Другими словами. Италия принимает обязательство признавать в качестве подчиненных светскому верховенству Святейшего престола лиц, имеющих постоянное местожительство в Городе Ватикане, но только этих лиц. В соответствии с нормами международного права лица, лишь временно находящиеся в этом городе, могут Святейшим престолом считаться подчиненными верховенству этого государства не иначе, как в том смысле, согласно которому все иностранцы подчинены суверенитету государства, в котором они находятся. Действительно, было бы*затруднительно доказать существование такой нормы международного права, которая из постоянного проживания лица в том или ином государстве приводила бы всегда и без исключения к выводу о наличии статуса гражданина, между тем как вполне можно сказать, что международное право не допускает, чтобы какое-нибудь государство приписывало гражданство тем, кто только в данный момент находится на его территории, в силу такого временного пребывания.
Особое положение, з котором находились оба договаривающихся государства в отношении друг друга, а кроме того, особый характер и назначение Города Ватикана в сфере деятельности католической церкви обусловили целый ряд взаимных прав и обязанностей, ограничивающих подчинение индивидов законам и власти государства, к которому они принадлежат (так называемый личный суверенитет).
Именно об этом свидетельствует абзац 3 статьи 9, согласно которому к лицам, подчиненным верховной власти Сзятейшего престола, на территории Итальянского королевства будут применяться — даже по делам, в которых должен соблюдаться личный статус (зга1иго регзопа1е), — нормы итальянского законодательства или же, поскольку дело касается лица, которое имеет также гражданство другого государства (двойное гражданство), нормы государства, к которому’оно принадлежит. В действительности соблюдение так называемого личного статуса не может считаться пред писанием международного праза, за исключением специальных случаев, предусмотренных договорами. С другой стороны. — и это обстоятельство, по-видимому, имеет решающее значение — применение итальянского закона возможно не иначе, как при отсутствии 'законов, исходящих от Святейшего престола. В силу этого последний сохраняет свободу распространять действие своих законов на названных выше лиц, хотя бы они находились на итальянской территории, путем издания норм, регулирующих их правовое положение.
Напротив, существуют подлинные ограничения власти итальянского государства, которую оно обычно осуществляет над итальянскими гражданами и над иностранцами, на сзоей собственной территории, вытекающие из статей 10, 11 и 17. в силу которых Италия обязуется предоставлять определенные изъятия и привилегии лицам и организациям, состоящим в определенных отношениях со Святейшим престолом, и именно в виду таких отношений. Это такого рода ограничения, которые, согласно статье 1 договора, находят свое объяснение и оправдание в основном принципе.
На такой основе образуется новая суверенная политическая организация — Город Ватикан, которая, получив признание со стороны Италии и прочих государств, становится новым * субъектом международного права.
Создание Города Ватикана имеет следствием то, что верховный первосвященник вновь становится главой государства и в этом качестве поддерживает с другими государствами отношения духовного и религиозного порядка, благодаря которым он и является высшим иерархом католической церкви. Таким образом, восстанавливается положение вещей, по сути дела аналогичное тому, которое существовало до занятия Рима итальянскими войсками.
Значительные различия, фактически существующие между Папским государством до 1870 года и нозым Городом Ватиканом, отнюдь не затрагивают этого основного положения, в котором объединяются цель и следствие действия договора, о котором мы ведем речь.
По этому вопросу, однако, во избежание возможных недоразумений, необходимо сделать следующее замечание.
Если исходить из представления, которое лежит в основе того, что изложено на этих страницах, представления, согласно которому католическая церковь является субъектом международного праза, то само собой очевидно, что отношения между главой католической церкви и различными государствами есть именно отношения международного порядка. Создание Города Ватикана не прибавляет ничего нового к характеру этих отношений, оно лишь обеспечивает и облегчает их развитие. С той же точки зрения суверенитет Святейшего престола в светской области может быть понят не иначе, как в порядке осуществления его духовного верхозенстза.
Отсюда следует, что абзац 1 статьи 12, которым Италия признает за Святейшим престолам актизное и пассивное право посольства в соответствии с общими правилами международного права, не может ни з коей мере быть связан с созданием Города Ватикана и рассматриваться в качестве последствия, вытекающего" отсюда. Там речь идет о чисто декларативной формуле, устанавливающей предпосылку для последующих положений, и, з частности, для взаимного обязательства, принятого высокими договаривающимися сторонами, дабы установить между ними нормальные дипломатические сношения. Эти сношения до сих пор отсутствовали не потому, что Италия не признавала за Сзятейшим престолом активного и пассивного права посольства, но потому, что между двумя организациями, одинаково правоспособными в дипломатических сношениях, были нарушены такого рода отношения, которые обеспечиваются посредством дипломатических представителей.
Что касается отношений, сложившихся между главой католической церкви, ставшим, таким образом, также главой государства, и другими государствами, то Италия отныне занимает положение третьей стороны. В этом заключается с точки зрения международного права специфическое различие между положением, создавшимся в силу Латеранских соглашений, и положением, предшествовавшим этим последним. До тех пор пока католическая церковь пребывала на итальянской территории, Италия была государством, на котором лежала обязанность не только заботиться о свободе и независимости зерховного первосвященника, но также обеспечивать возможность и беспрепятственность сношений между ним и различными государствами. А поскольку ныне восстановлен суверенитет римского первосвященника в светской области, то свобода и независимость главы католической церкви находит в этом свою собственную гарантию и естественный способ обеспечения развития своих отношений с различными государствами. Международное значение, которое, по мнению пишущего эти строки, имел Закон о гарантиях до тех пор, пока глаза католической церкви пребывал на итальянской территорий, затем полностью утрачивает свою силу, подобно тому, как прекращаются обязательства, которые Италия приняла на себя перед другими государствами вследствие включения Папского государства в ее территорию, чему названный закон должен был дать осуществление. И с этой точки зрения, не говоря уже об иных, •еще более важных, совершенно естественно, что новым договором предусмотрена их отмена.
Итак, в отношениях между различными государствами и верховным первосвященником как главой католической церкви и как главой Папского государства Италия выступает как третье государство. Однако есть одно обстоятельство, которое с точки зрения международного права заслуживает особого внимания: Город Ватикан находится на положении анклава в пределах итальянской территории — положение весьма деликатное, если только учесть, что основанием существования светского верховенства первосвященника является его полная, абсолютная, неконтролируемая свобода сношений со всем католическим миром.
Институт анклава, редко упоминаемый современными авторами по международному праву, вероятно вследствие того, что ранее он встречался чаще, привлекал внимание прежних авторов, которые из текущей практики или подлинной или же" предполагаемой аналогии с институтами частного праза пытались извлечь нормы, относящиеся к свободе сношений государства-анклава с другими государствами, через территорию того государства, которое его окружает. Такого рода нормы, поскольку они вошли з состав позитивного права и з общие принципы международного праза, разумеется, могут быть применены также и в настоящем случае, и по мере необходимости ка них могут ссылаться в подлежащих случаях как Святейший престол, так и третьи государства.
Все же, несомненно, что такого рода правила мало пригодны в столь исключительном положении, в каком находится Город Ватикан, образованный с целью служить другому международному организму, чья власть и организация распространяются повсеместно. Договор не мог обойти этот вопрос молчанием и фактически предусматривает его в статьях 6, 12 и 19.
Статья 6 в части, специально интересующей нас в данном вопросе {абзацы 2. 3), зозлагает на Италию обязательство принять меры к объединению железнодорожной, телеграфной, телефонной, радиотелеграфной, радиотелефонной и почтовой служб Города Ватикана с соответствующими службами Италии, а также с такими же службами других государств. Статья 12, кроме принятого на себя Италией обязательства предоставлять во всех случаях свободу корреспонденции со Святейшим престолом всем государствам, включая даже воюющие, а также свободный доступ епископам всего мира к апостольскому престолу (абзац 3), в абзаце 2 предусматривает, что посланники иностранных правительств при Святейшем престоле продолжают пользоваться в итальянском королевстве всеми прерогативами и иммунитетами, присвоенными дипломатическим агентам согласно международному праву: кх резиденции могут продолжать остазаться на итальянской территории и пользоваться присвоенным им в силу норм международного права иммунитетом, даже если их государства не поддерживают дипломатических сношений с Италией. Строго говоря, иностранные дипломатические агенты, аккредитованные при Святейшем престоле, должны были бы пользоваться в Италии положением, которое международное право устанавливает для дипломатических агентов в третьих государствах. Это положение совершенно отлично от того, каким они пользуются в государствах, в которых они аккредитованы, и, несомненно, недостаточно для их охраны, если они должны постоянно находиться в пределах территории третьего государства. Ограниченные размеры территории Города Ватикан во многих случаях сделают такого рода пребывание неизбежным, и то постановление договора, о котором идет речь, является естественным коррективом такого положения вещей. Что касается статьи 19, то можно сказать, что, поскольку эта статья обеспечивает свободный проезд по территории королевства дипломатическим и другим представителям Святейшего престола при иностранных государствах, а также представителям последних при Святейшем престоле, она (статья) не выходит за рамки общего международного права, подобно аналогичному постановлению в последнем абзаце статьи 12. Напротив, она выходит за обычные пределы и устанавливает особое правило для отношений между Святейшим престолом и Италией, поскольку касается также сановников церкви.
Едва ли требуется особо разъяснять, что аналогия или даже тождество содержания этих положений и других, соответствующих им положений Закона о гарантиях не устраняют глубокого различия их правового характера. Может быть, полезно прямо указать, что если различные государства, поддерживающие сношения со Святейшим престолом, могут требовать от Италии соблюдения норм общего международного права, поскольку они касаются этих сношений, то Святейший престол и только он может добиваться сооблюдения положения договора. Действительно, Италия имеет обязательства по отношению к Святейшему престолу, но не по отношению к третьим государствам, даже если з силу договора для них на практике возникают те или иные преимущества.
Правда, положение, вытекающее из Латеранских соглашений, не может ограничивать свое действие отношениями между Святейшим престолом и Италией, оно должно еще получить признание со стороны третьих государств. По этому вопросу, однако, необходимо достигнуть полного взаимопонимания. Признание третьих государств в первую очередь имеет предметом создание Города Ватикан, а также то положение, которое в результате приобретает в нем верховный первосвященник. С этой точки зрения перед нами признание нового государства и его главы. Во вторую очередь признание со стороны третьих государств может иметь своим предметом также договор, заключенный между Святейшим престолом и Италией, и именно потому, что это есть не что иное, как договор между этими дзумя субъектами. Такого рода признание, весьма отличное от так называемого вступления или присоединения, имеет своим последствием то обстоятельство, что третьи государства обязуются сообразоваться в своих взаимоотношениях с существованием договора, но они не становятся сторонами этого договора, не принимают на себя обязанностей и не приобретают прав, вытекающих из него. В Латеранском договоре нет оговорки, предусматривающей вступление или присоединение третьих государств, и ничто не дает оснований полагать, что высокие договаривающиеся стороны желали взять на себя обязательства в отношении этих государств.
Из этого общего заключения имеется изъятие в виде оговорки, предусмотренной статьей 24 договора, которая по сзоей природе, цели и по способу формулирования обращена так же к третьим государствам, как и к Италии, и имеет целью установить путем всеобщего соглашения исходную и постоянную квалификацию нового государства. Статья 24, которая специально посвящена суверенитету Святейшего престола в сфере международных отношений, а тем самым в светской области, по сути дела, содержит декларацию Святейшего престола о том, что он желает оставаться чуждым светскому соперничеству между другими государствами и создаваемые з этих целях международным конгрессам, если только спорящие стороны не обратятся с одновременным призывом к его мирной миссии, причем Сзятейший престол оставляет за собой, во всяком случае, право заставить уважать свой моральный и духовный авторитет. В соответствии с этим, продолжает пункт 2 той же статьи, Город Ватикан всегда и во всех случаях будет рассматриваться как территория нейтральная и неприкосновенная. Односторонняя декларация Святейшего престола, получившая признание Италии и ставшая для нее обязательной в силу договора, в который она входит как составная часть, настолько соответствует характеру и основанию существования нового государства, что ее принятие третьими государствами вполне может считаться подразумевающимся при самом признании Города Ватикан и соглашения, сделавшего возможным его учреждение. Так еще лишний раз и особенно четко обнаруживается своеобразная природа Города Ватикан как государства, но государства, учрежденного в сфере католической церкви и в целях служения последней, чуждого светскому соперничеству, как чужда ему католическая церковь, являющаяся з руках верховного первосвященника орудием ради осуществления миссии церкви даже среди упомянутого соперничества*.
6 Объединения государств
Библиография Исчерпывающая библиография по вопросу об объединениях государств дается ниже, здесь достаточно упомянуть работу О. ,1. Е Ь е г з, Б1е ЬеЬге уош 51аа4еп- ЪипсЗе, Вгез1аи, 1910, № 22, из серии «АЬЬапй1ип§еп аиз ёет 51аа1з- ила УепгаИ:ип§5гесЬЬ, Ьг5§. гоп 5. Впе ипд М. Р1е1- зсЬтапп (5. 206 п.), поскольку там имеется изложение в историческом аспекте различных учений о правосубъектности объединений государств, подобных рассматриваемым здесь, а также специальное исследование: О. ОНо1еп§Ьк 5и11а регзопаШа,
Говоря о том, что Ватикан и католическая церковь чужды мирскому соперничеству, Анцилотти впадает в явное противоречие с действительностью. В действительности Ватикан и верхушка католической церкви принимают активное участие з международной политике и оказывают влияние на внутреннюю политику ряда буржуазных стран, в особенности таких стран, где силен клерикализм (Италия, ФРГ, Испания и др.). Ватикан и католическая церкозь являются орудием самых реакционных политических тенденций. — Прим. ред.
1*П1еп1а210па1е с!еПе плюш а! 51аИ, «К1У1$1а сН атИо шхегпа- гюпа1е». уо1. XVII, 1925, ра§. 313 $е§§., 461 $е§§.[24]
Не вдаваясь в глубокое исследование вопроса об объединениях, во многих отношениях представляющих интерес для международного права, мы ограничимся здесь кратким очерком общего вопроса об их правосубъектности.
Допустим, что в данном вопросе дело сводится только к предположению существования двух или нескольких субъектов международного права, которые между собой заключают договор о союзе, и что единственный стоящий перед нами вопрос состоит в том, может ли образованное таким путем сообщество, заимствующее из договора, и только из него, свое правовое существование, в известных случаях быть новым самостоятельным субъектом международного права.
Объединения, имеющиеся в виду в данном случае, это, следовательно, те, которые, согласно общераспространенному ученику обозначаются термином международно-правовые союзы, в отличие от союзов конституционных, которые имеют своей основой внутригосударственное право. Их число весьма значительно и формы чрезвычайно разнообразны, но примеры, которые имеются в виду при обсуждении вопроса об их правосубъектности, на большей части сводятся к следующему: реальная уния, то есть объединение двух или более государств, обязующихся по договору иметь одного общего монарха и вследствие этого сообща осуществлять функции, свойственные главе государства в международных сношениях; конфедерация, то есть союз государств, образованный в целях осуществления общих политических интересов, и в особенности в целях совместной обороны, путем совместного выполнения известных международных действий (дипломатического представительства, заключения совместных договоров, ведения войн и т. п.) с помощью общих органов. Сюда же можно отнести Лигу Наций, которая приближается к исторически известным.
типам/конфедераций, хотя и обнаруживает некоторые, свойственные только ей, отличительные черты. Напротив, в качестве примеров так называемых конституционных союзов обычно приводятся: федеральное государство, под которым разумеется единое государство, образующие элементы которого — население и территория — в то же время составляют элементы других государств, существующих внутри и под властью федерального государства; далее, отношения вассалитета, некогда весьма распространенные и сохранившиеся вплоть до последних дней в составе Оттоманской империи: и, наконец, теперь можно еще добавить, исходя из понятия, от которого отправляется самая теория, обширный союз Британской империи.
Не вдаваясь в тщательный анализ сложного вопроса о допустимости и значении этой второй категории объединений, достаточно заметить, что наша проблема имеет свое действительное основание лишь в предположении, что речь идет о совокупности субъектов международного права — совокупности, которая, в силу самого понятия международного права, может иметь основой лишь соглашение и быть не чем иным, как сообществом. При отсутствии же такого допущения остается предположить возможность существования одного лишь унитарного государства с широкой децентрализацией, которая даже допускает возможность регулируемых международным правом сношений между его составными частями или провинциями, как бы мы их ни назвали, и другими субъектами международного права. Тогда возникает уже не проблема правосубъектности самой совокупности государств, а скорее проблема правосубъектности политических образований, зависимых от других политических образований и международной значимости самих отношений зависимости. В самом деле, никто никогда в прошлом не подвергал сомнению международную правосубъектность Оттоманской империи и не подвергает сомнению ныне международную правосубъектность Британской империи, несмотря на то что в первой существовали, а во второй продолжают существовать автономные политические организации, ставшие ныне субъектами международных отношений. И если возникли затруднения по поводу некоторых федеративных государств, образовавшихся в силу добровольного участия тех государств, которые вначале попросту составляли конфедерацию, то это потому, что не представляли себе ясно, что оценка этого факта с точки зрения международного права не может не привести к дилемме: или сообщество государств в известный данный момент прекратило существование, чтобы уступить место новому государству установлением автономии областей, соответствующих прежним государствам, или так называемое федеративное государство есть не государство, а сообщество государств, то есть остается по-прежнему конфедерацией, отличаясь лишь большей сплоченностью и прочностью взаимных уз. _
Уточнив 'таким образом вопрос, заметим, во-первых, что" в силу договора о такого рода сообществе, как в силу любого соглашения, могут возникнуть лишь правовые отношения между договаривающимися сторонами, то есть взаимные права и обязанности. В результате каждого договора о союзе между членами союза создается не что иное, как особый правопорядок в недрах более обширного международного сообщества, — иными слова- 'ми, партикулярное право в пределах общего права.
Но этим самым проблема отнюдь не разрешается. Правопорядок, созданный общественным договором, придает общественной группе унитарный характер', который допускает возможность противопоставлять группу в целом как 'отдельным ее членам, так и прочим субъектам, сосуществующим наряду с группой и вне ее. Разумеется, правовые отношения, складывающиеся внутри группы или касающиеся ее, можно разложить на правоотношения отдельных слагаемых, нр^унитарная .концепция, видящая в группе точку приложения для праза (рип1о (И гпептегйо §шпсНсо), представляет явные преимущества простоты и ясности, от которых кет никакого повода отказываться, и как раз ввиду этих преимуществ такая концепция часто используется в нормах международного права. Если далее такого рода унитарную концепцию отношений, связанных с членами юридически оформленной общественной группы, представить как персонификацию самой группы, если, иными словами, правосубъектность коллективных организмов есть не что иное, как технический прием объединения одной или многих серий отношений, то в свою очередь это означает, что в международном правопорядке также существуют коллективные единства, (организмы), рассматриваемые в качестве субъектов права. В таком случае, однако, нужно признать, что такой прием допускает самое широкое применение и что правосубъектность союзов государств представляет особую проблему не только в отношении двух или трех видов, обычно рассматриваемых авторами, например реальная уния, конфедерация, а также Лига Наций. При наличии юридически оформленной группы государств всегда возможно, чтобы нормы международного порядка образовывали из нее юридическое единство в указанном смысле. Когда статья ХХХУП заключительного протокола, составляющего приложение к Берлинской радиотелеграфной конвенции, заключенной 3 ноября 1906 года, снабжает Международное телеграфное бюро полномочиями, предусмотренными статьей 13 названной конвенции («при условии (зоиз гёзегуе) согласия правительства Швейцарского Союза и одобрения Телеграфного союза»), то вполне можно сказать, что персонифицируется группа государств, заключивших Петербургскую конвенцию 10—22 июля
1875 года, точно так же как статья 49 Версальского договора, постановляющая, что «.Германия отказывается в пользу Лиги Наций, рассматриваемой здесь какфидеикомиссарий, от управления определенной нижеозначенной территорией» (Саарский бассейн), персонифицирует группу государств, заключивших Устав Лиги Наций. Здесь имеет место один и тот же прием, и следует полагать, что некоторые расхождения во внутреннем устройстве обоих союзов не могут дать основания для того, чтобы оценивать его существенно отличным образом.
Доктрина, прежде всего германская, широко обсуждала вопрос о международной правосубъектности союзов государств, отправляясь от предпосылок, несовместимых с принятыми в настоящей работе. Когда, например, существование субъекта ставится в зависимость от такой организации группы, при которой образуется коллективная воля, отличная от воли отдельных составных членов,то подетавляютея социологические данные на место нормативного исследования, свойственного юридической теории, в силу которой воля есть явление не психическое, не социологическое, а попросту есть факт вменения (см. ниже, гл. II,
§ 1). Когда наличие международной правосубъектности союза ставят в зависимость от его правосубъектности по внутреннему праву якобы потому, что одна и та же организация не может быть субъектом и во внешних отношениях, не будучи прежде таковым в собственном (внутреннеьфшравопорядке, то при/этом забывают то обстоятельство, что правосубъектность есть нё что иное, как свойство дестинатора правовых норм, и потому не может рассматриваться иначе, как в одном только правопорядке и единственно в нем (см. выше. стр. 124). А когда, наконец, объединяя международную правосубъектность с суверенитетом, утверждают, что таковая зависит от того, является ли суверенной коллективная организация или составляющие ее компоненты, то упускают из виду, что суверенитет, в принятом здесь смысле слова, то есть в качестве выражения верховной власти (по формуле «власть определяет свою собственную компетенцию», или же по формуле «зласть неограниченного самоограничения», или, наконец, иным подобным способом), лишен международно- правового значения, которое исходит не из верховенства субъектов, но из их подчинения высшему началу. ------------ —
б Д. Анцилотти положительный критерий, позволяющий дать отзет на поставленный вопрос. А то обстоятельство, что приведенные отдельные правопорядки, таким образом понятые, обозначаются как субъекты или как-нибудь иначе, по существу, есть вопрос словоупотребления. Важно, и об этом не следует забывать, что такое понимание субъекта есть чисто технический прием, законность применения которого потерпела бы ущерб, если бы из принципа правосубъектности группы государств выводились последствия , которые не были бы просто применением договора о союзе и тем способом, каким правопорядок, вытекающий из такого союза, рассматривается международными нормами.
§ 2. Принцип международной правосубъектности
Библиография. Библиография к данному параграфу ограничивается указанием на монографии и статьи общего характера (поэтому сюда не включено довольно большое число работ, касающихся отдельных казусов международной практики), а также на некоторые работы, имеющие в отношении данной проблемы особое значение с точки зрения развитого здесь учения. Можно, кроме того, обратиться к произведениям, указанным в §3.
.1. Ь о г 1 т е г, Ьа дос!гте йе 1а гесоппа1ззапсе юпде- теп! аи дгои т1ета1юпа1, «Ке\ де дг. тЬ е1де1ё§. сотрагёе»^ уо1. XVI, 1884, р. 333 е! зец.; К. Ье N о г т а п с1, Ьа гесоппа1з- запсе т1егпа1:юпа1е е* зез д1уегзез арр.НсаИопз, Рапз, 1899; Е. N у з, Ьа дос1:ппе с!е 1а гесоппа1ззапсе без Е1а1з, «Кеу. де дг. Ши е1 <1е 1ё§. сотр.», 2е зёпе, уо1. V, 1903, р. 292 е! зе^.; О. <3 и а § П а, А1сипе аяшдегагют зи1 псопозатеЫо де§- Н 31а11, «Шу1з1:а сН дт11о т1егпагюпа1е», уо1. III, 1908, ра§._ 296 зе§§.; О. Б 1 е п а, СопзШегагюш сгШсЪе, ей., II; II п- сопозстеЫо е 1 дшШ юпдатеЫаП де§И 51аи, Топпо, 1908^ Р. 5 с Ь о е п, 2иг ЬеКге уоп деп Огипд1адеп дез УбШеггесЫз, «АгсЫу Гиг КесЫз- ипд ’У1г15сЪа{15рЬПо5орЫе», Вд. VIII,
3. 287 п.; Р. 5 а п д е г, Баз Рак1ит дег Кеуо1и1юп ипд сНе Коп1тшШ дег КесЫзогдпип§, «ХеИзсЬпЙшгоНепШсЬезКесЬЬ, Вд. I, 1919, 5. 132 й.; Н. К е 1 з е п, Ваз РгоЫет дег Зоиуе- гапНаи, сН., 49—52; С. А. ВегдЬа'1, ТЬе рочуег от гесо§- шИоп, «Ат. Лоигп. о! 1п1егп. Ьау», уо1. XIV, 1920, р. 519 е! 5е^.; А. V е г д г о з з, <3гипд1а§еп ипд Огипд1е§ип§еп дез УбШеггесЫз, «№етеуегз 2е11$сЬг. шг т!ет. КесЫ». Вд. XXIX, 1921, 3. 65 П.; I д ет, Апегкеппип§ уоп 51аа!еп ипд ЕпМеЬип^ уоп Ыеиз1аа1еп, «А7ог1егЬисЬ дез УбШеггесЫз», Вд. I; I дет, Б1е УегГаззип§ дег УбШеггесЫз^ететзсЬап, с!г., 5. 125 К.; А. С а у а § И е г 1, СопсеНо е сагаНеп де! д1пх1о т1ет..
§епега1е, сИ., ра§. 295 зе§§.; А. Б. /VI а с N а 1 г, Лиёгаа! Ке- со§пшоп о! 5!а1:е5 апё Соуегптепхз, «Вп 11511 Леаг Воок от т- 1ета1лопа1 Ьау», го1. II. 1921—1922, р. 57 е! зед.; ТЬ. В а 1 у, 5о са11её «ёе !ас1о» гесо§гЛ1!оп, «Уа1е Ьау ЛоигпаЬ, уо1. XXXI, 1921—1922,. р. 469 е! зед.; Л. С о и с к е, Аёппззюп ёапз 1а 5оаё1ё ёез НаНопз е! гесошшззапсе «ёе ]иге», «Кеу. (Зе ёг. ш- 1егп. е! ёе 1ё§. сотр.», уо1. ХЬУ1П, 1921, р. 320 ех 5е^.; Е. О. Б 1 с к 1 п з о Т1, Ье5 Ооиуегпетеп13 он ЕШз поп гесоппиз еп ёгоН ап§1а1з е1 атёпсат, зЫс!., уо1. Ь, 1923, р. 145 ех 5е^.;
5. Кошапо, Согзо (И ётИо 1п1егпаиопа1е, РасЗоуа, 1926, ра§. 51 зе§§.; О. 5 а 1 у I о 1 к II псопозатеп1о ёе§П 5ха1л, «К1У1з1а Й1 (Иг. т1егпа2юпа1е», уо1. XVIII, 1926, ра§. 330 зе§§.; V. АПсеП, 11 ргоЫета ёе1 псопо5с1шеп1о пе1 (Нпйо т1ег- пагюпак, 1Ыё., уо1. XIX, 1927, ра§. 169 зе§§.; Л.$р1*го- р о и 1 о 5, №сЫ: апегкаппхе 51аа1еп ипё Ке§1егип§еп уог ёет 51апё1§еп 1п1ета1лопа1еп СепсМзЪоГ, «Кеуие ёе ёг. т1ет., ёе 5аепсе5сНр1ота1^ие5 е! роИНдиез», уо1. VI, 1927, № 1 Относительно американской практики по вопросам признания государств, представляющей особую важность, см. А. Р. С. О г 1 1- х 1 п, Ыз1 о! ге!егепсез оп гесо§ш!юп т 1п1:егпа11опа1 Ьа^ апё ргас1]се, ЧгазЫп§хоп, 1904; Л. В. Мооге , Б1§ез1; 01 т- 1егпа1юпа1 Ьачу, 'У/азЫп^оп, 1906, ю1. I13.
13 Л. Ь. К и п 2, 01е Апегкеппип§ уоп Згаагеп ипё Не§1егип§еп 1т У’61кеггесМ, 5хии§аг1, 1928, «НапеЬисЬ ёез У61кеггесл1$», II, 3; С. Ки1епЪег§, ЪаШзсЬеп 51аа1еп ипё (Заз Уо1кеггесЫ. 01е Епхзхе- пип^зргоЫете Ьпаиепз, ЬеШапёз ипё ЕзИапёз 1т ЫсМе ёез Уо1кег- гесЫз, Н1§а, 1928; Л-С. Негуеу, ТЬе 1е^а! еЯес!з гесо^пШоп т т- 1егпаИопа1 1ау а5 т1егргехеё Ьу !Ье соипз о! 1Ье УпИеё 51а1.е5, РЬПаёе!- рЫа, Ьопёоп, 1928; N. Н еп г у, Ьа*ёос1гте атёпсате еп таШге ёе гесоппа1ззгпсе ёе §оиуететеп1з ё!гап§егз, «&еу. §ёп. ёг. тЬ риЬНс.», 1928, р. 203 ех 5е^.; Л. Н. уап К о 1 ] е п, Ие гесЫзрсзШе еп ёе Уо1кепге- сЫеГцке егкепшп§ уап шеише зШеп еп с!е Гас1о-ге§еегт&еп, ОготуепЬа^е, 1929; N. Р о Ш 1 $, Ьа !пёспе ёе 1а гесоппааззапсе, «Мё!ап§ез Ап1оте РШеЬ, Рапз, 1929; Р. НеНЬогп, 01е Апегкеппип§ пеиег 51аагеп, «:Уб1кеггесЬ1з1га§ет. Ьгз<*. уоп Н. РоЫ ипё М. игеп2е1, Нет'1 33. ВегНп, 1931; К. Ь. 5 х 1 1 1 е. 01е КесЬхзз^еПипа ёег ёе !ас!о Ке§1египд 1п ёег еп^ПзсЬеп ипё атепкап15сЬеп КесЫззргесЬип§. ВегНп, 1932; Н- Ног- п е I I е г, Б1е Еп1з1еЬип§ ёез 51агез, ТйЫп^еп. 1933; Р. К 1 е 1 з 1, 01е Уо1кеггесЫПсЬе Апегкеппип§ $оу^е1ги551апёз, Коп1рЬег§ ипё ВегНп, 1934, развивает новую теорию признания в международном праве. Изложению этого вопроса предпосланы два рассуждения общего порядка: одно —
об образовании Советской России, которую автор рассматривает как новое государство, второе — об общей теории признания, которое з точности следует соображениям, развитым Кунцем в 1928 году.
Ъ. С а у*а г е, Ьа гесоппааззапсе ёе ГеШ е! 1е МапёсЬоикоио, «Кеу. §ёп. ёг. 1пх. риЬНс.». 1935, р. 1 е! зец. В связи сМанджоуго излагается общая теория признания, которая мне представляется весьма спорной и типичной естественно-правовой. Следует отметить очерк новейших теорий признания, в особенности р. 45 е! зец. С. 5 с а И а 1 5 Р и з е о, II псо- позсппепхо ё] 3!аи пе1 ётИо 1п1егпа21опа1е, КароН, 1938; Р. В 1 з- с а г е 1 1 1 ё1 К и ! I 1 а, Соп1г1Ьи1о аПа 1еопа §1иг1ё1са ёе11а 1огта-
А. Понятие признания. Подобно тому как каждый правопорядок сам определяет, кто является его субъектами, он также определяет и момент их возникновения. А так как быть субъектом права означает быть дестинатором правовых норм, то правосубъектность возникает с того момента, когда данная единица (епте) становится дестинатором соответствующих норм.
Международно-правовые нормы устанавливаются путем соглашений, поэтому субъекты международного правопорядка возникают с момента заключения первого соглашения. В этот самый момент стороны, между которыми состоялось соглашение, становятся в отношении друг друга дестинаторами нормы или .норм, возникающих в силу означенного соглашения, и постольку — субъектами правопорядка, в состав которого данные нормы входят. Это все равно, что сказать, что в основе всех международных правоотношений лежит соглашение между субъектами. Это соглашение есть именно то. что, по выражению не слишком подходящему, но ныне общепринятому, называется признанием. Признание, следовательно, есть не что иное, как соглашение, заключенное на основе правила рас1а вип1 зегоап- йа. Международная правосубъектность, возможность которой возникает в силу такой нормы, становится действительной и конкретной одновременно с признанием. Согласно нашему мнению, это последнее есть не что иное, как начальное соглашение, с которым связано возникновение правовых норм для данных субъектов и тем самым правосубъектность каждого из них в отношении другого; в силу самого своего понятия это соглашение является взаимным и конститутивным.
Но и это соглашение заимствует свою правовую силу из нормы-гипотезы рас1а зип! зегуапаа. При наличии соглашения в смысле международного права правовая обязательность соглашения проистекает не от воли сторон, вызвавших его к жизни, но от нормы, которая связывает изъявления воли с опре-
гюпе <Зе§Н 51аИ, МПапо, 1938; О. В 1 в с о 1 1 п ь ЗиЛа 1'огшагюпе аеПо 31.2!о, <Пг. тгегп.», 1939. 4; Ь. Виг а. 01е ]ип$15сЬе Ка-
1иг <3ег Апегкеппипс? 1т Уо1кеггесЫ, «215сЬг. к бп. НесЬй, Вс1. XX, 1940, Лв 1} интересная статья с библиографическими указаниями на новейшие теории признания. Исследуется в основном три случая: признание новых государств, признание смекы форм правления и признание восставшей стороны/Признание новых государств* (как, впрочем, и иные случаи признания) имеет конститутивный характер, ибо оно есть нормативный акт — установление норм (это соответствует моему мнению). Напротив, признание нового правительства есть акт чисто декларативный. Если международное празо не высказывается и не может высказываться о законности. государства (об этом см. В и г с к Ь а г с! Ве Ог§аш$а1юп <3ег КесЫ5- ^ететБсЪаН (1944), ей., 3. 352 Я.) или если, с другой стороны, способ образования государства не безразличен для других государств, то, по-видимому, признание существенно для правосубъектности государства, поскольку оно примиряет оба противоречивых упомянутых выше требования.
деленными последствиями. Также обстоит дело и с обязательной силой закона. Последняя-вытекает не из того факта, что закон есть изъявление воли парламента, а из нормы, которая разумеется нами как гипотетическая основа всего внутреннего правопорядка и в силу которой должно повиноваться велениям парламента. Бесполезно поэтому доискиваться, может ли государство, еще не получившее признания, выражать юридически действительную волю, и при отрицательном ответе на этот вопрос заключать, что признание новых государств мыслимо единственно в порядке одностороннего акта со стороны уже существующих государств, допускающих нового члена в то сообщество, участниками которого они сами являются. С другой стороны, если возражение было бы основательно, то и в этом случае оно ни к чему не вело бы, потому что непонятно, каким образом существующие государства, даже будучи сами субъектами права, могли бы проявить юридически значимую волю по отношению к новому государству, пока последнее остается вне международного правопорядка, поскольку немыслимы какие-либо юридические последствия вне правопорядка.
Тот принцип, что международная правосубъектность возникает одновременно с признанием, в точности соответствует существующей практике, которая, несомненно, руководствуется следующими соображения2ш: а) не может быть правоотношений с государством, еще не получившим признания; б) признание зависит всецело от воли, государств, то есть юридически нельзя ни притязать на признание, ни быть обязанным признавать какое-либо государство.
Напротив, в теории еще пользуется широким распространением, а в последнее время получило многочисленные авторитетнейшие подтверждения мнение, что международная правосубъектность государства есть свойство, проистекающее из самого его строения или из самой его природы, и что оно обладает поэтому этим свойством с самого момента своего возникновения, что признание. фактически производимое государствами, якобы имеет характер исключительно декларативный и односторонний, что оно якобы есть лишь подтверждение вступления нового члена в международное общение и, наконец, что отсюда могли бы произойти затем и другие юридические последствия, в частности отказ от всякого притязания, противного существованию нового государства, в особенности в случаях, когда последнее образовано из элементов, входивших ранее в состав других государств.
В таком виде это учение, очевидно, полностью относится к естественному праву. Поэтому нам остается лишь повторить здесь уже не раз сказанное: правомерность такой концепции неоспорима, если и до тех пор, пока она остается в свойственных ей пределах; можно утверждать, что, согласно идеальной справед ливости. всякое человеческое объединение, в силу самого факта своего существования и присущих ему определенных свойств, имеет притязания и обязанности по отношению к другим объединениям; можно также, если хотите, осуждать различные принципы международной практики. Но правомерность данной концепции исчезает, как только она, сознательно или несознательно, переносится в область позитивного международного права, в котором имеют силу нормы совершенно отличные, — установленные волею самих субъектов международного права.
Однако международную правосубъектность пытались также объяснить в соответствии с положительным учением о праве, сохраняя при этом за признанием государств исключительно декларативный характер, приписываемый ему традиционным, главным образом естественно-правовым учением; Согласно этому учению, международное позитивное право якобы придает правосубъектность всякому существующему государству и про- сто-напросто в силу факта его существования. Государство якобы является субъектом в силу, международного права, точно так же как человек является лицом в силу внутреннего права до признания и независимо от него. Признание может лишь удостоверить существование государства, уже обладающего в качестве субъекта притязаниями, предоставленными ему и охраняемыми международным правопорядком. Это положение имеет значение, поскольку оно указывает на существование правил позитивного международного права, которые якобы сообщают каждому государству, в силу самого факта его существования, определенные права. Но это положение до сих пор не получило удовлетворительного доказательства.
Существуют, без сомнения, известные элементарные требования гуманности, которыми едва ли можно пренебречь даже по отношению к государству, не получившему еще признания. Весь вопрос заключается именно в том, не являются ли такого рода требования попросту требованиями нравственности. Ответ на этот вопрос зависит от понимания существа международноправовых норм и их отличия от норм нравственности, и если исходить из принятой здесь точки зрения, то, по-видимому, в этом не может быть сомнения.
Что касается того факта, что внутригосударственные суды доныне применяли, в особенности в последние годы, законы, судебные решения и акты государств, еще не получивших признания, — хотя разбираемое положение далеко не бесспорно, — можно отметить, что здесь, по существу, играет роль вопрос о толковании норм внутреннего права, которые предписывают принимать зо внимание иностранные законы, судебные решения и прочие акты. Речь идет о том, имеют ли упомянутые нормы в виду только законы, судебщ>щ решения и прочие акты госу дарств, получивших признание в качестве субъектов между- народного права, или же, по духу и цели, эти кормы также от- косятся к празопорядкам, существующим фактически. Очевидно, что возможность применения законов, судебных решений и прочих иностранных актов не связана с наличием свойств международной правосубъектности у правопорядка, к которому они принадлежат. Кроме того, нельзя забывать, что обязательная сила закона, судебного решения или иного иностранного акта в нашем правопорядке находится в зависимости только от италь* янской нормы, которая предписывает считаться с ними (см. «Согзо <П <1т{ш т1егпа2юпа1е рп*а1о», райе §епега1е, сар. рпто). Ничто, следовательно, не исключает возможности достаточно распространительного толкования упомянутых норм, и едва ли есть необходимость напоминать — а новейшая юриспруденция почти всех стран дает тому красноречивые примеры, — что такого рода толкование зачастую отвечает действительно насущным потребностям и позволяет избегнуть явно нелепых положений.
В пользу поддерживаемого здесь положения, согласно которому международная правосубъектность получает конкретное воплощение в силу ее признания, можно привести множество примеров, из которых следует, что международная практика явно опирается на представление о том, что правоотношения между государствами начинаются с момента признания и предполагают его и что самое признание зависит исключительно от воли государств. Это означает, что правосознание государств признает, что от них самих зависит, вступать или не вступать в правовые отношения с новообразованным государством, что прямо противоположно точке зрения, изложенной выше.
С другой стороны, если позитивное право устанавливает, что каждое государство есть субъект с момента своего возникновения, то оно должно было бы также определить момент завершения естественного процесса образования государства, а также признаки, свидетельствующие о его существовании. По этому вопросу существует множество научных мнений, но указать соответствующие кормы представляется затруднительным.
Однако сложилась более или менее определенная международная практика относительно признания областей и колоний, насильственно отделившихся от государства, которому они принадлежали, но эта практика, кроме того, что она касается лишь одного из различных возможных случаев образования государств, отнюдь не имеет целью установить обязанность признания политического новообразования субъектом прав*. По-
С точки зрения современного международного права, государство, зозникшее в результате борьбы ранее угнетенной нации за свое освобождение, является субъектом международного права и имеет право на признание в качестве такозсго.—Прим. ред.
добная практика имеет целью лишь одно — обеспечить возможность такого признания новообразований без нарушения права того государства, которое борется за удержание или обратное завоевание восставших территорий. Никакое иное заключение не представляется справедливым. Ибо если подтверждение существования нового государства предоставить ранее существующим государствам, путем так называемого декларативного признания, то тем самым, и на этот раз с явным противоречием, признание новообразованного государства субъектом оказалось бы в прямой зависимости от воли других государств, которые могли бы всегда держать под угрозой норму, согласно которой правосубъектность якобы сообщается всем государственным образованиям.
Небесполезно отметить, что если бы было доказано существование такого рода- нормы, то понимание международного права, проводимое в настоящей работе, было бы неприемлемо. Действительно, последнее исходит из представления, что международные нормы суть следствие явно выраженных или молчаливых соглашений, а такого рода норма, напротив, не могла бы быть следствием соглашения, но применялась бы к новообразованному государству помимо егб воли и не основывалась бы на норме рас1а 5Ш11 зегуапёа, к которой должны, согласно определению, сводиться все прочие нормы международного правопорядка.
Если же оставаться в рамках разделяемой нами концепции, то мы должны сказать, что норма, установленная посредством соглашений существующих в данный момент государств относительно правосубъектности образуемых в дальнейшем государств, не могла бы иметь иного последствия,-как взаимно обязать указанные государства признавать членами международноправового общения все государства, могущие образоваться в будущем. Тогда признание правосубъектности нового государства всегда требовало бы совпадения воли его самого и ранее существующих государств, обязанных не отвергать его, однако не несущих обязанности по отношению к нему. Другими словами, необходимо новое соглашение, единственно в силу которого может возникнуть международная правосубъектность нового государства по отношению к прежним и прежних по отношению к новому. Представляется, что нет никакого смысла в установлении такого рода нормы ввиду отсутствия какого- либо повода полагать, что государствам было бы угодно обязаться между собой признать какое-либо новое государство, в то время как оно со своей стороны оставалось бы свободным не принять их признания.
Некоторые авторы высказывали мнение, что государство, существующее фактически, хотя и не является субъектом до его признания, тем не менее может по крайней мере притязать на то, чтобы быть признанным в качестве такового. Если в данном случае считать, что речь идет о притязании нравственном, то на это ничего нельзя возразить. Более того, можно добавить, что различного рода фактические обстоятельства почти исключают условие, чтобы признание не последовало раньше или позже, если только новое государство не является преходящим и временным образованием. Но невозможно, без внутреннего противоречия, связывать международную правосубъектность с признанием и в то же время допускать возможность правового притязания на признание, ибо обладать правовым притязанием означает иметь право, то есть уже быть субъектом.
Б. Особые условия признания. Признание государства не связано с особыми условиями и предварительными требованиями [25]. Оно может зависеть от многих политических обстоятельств.
И хотя фактически невозможно допустить, чтобы государство* обладающее достаточной жизненной силой для продолжения своего существования, оставалось длительное время вне международного общения, тем не менее несомненно, и история знает множество тому примеров, что признание давалось быстрее или медленнее в зависимости от множества разнообразных соображений. Но с точки зрения правовой при наличии общественных объединений, между которыми возможны соглашения в указанном выше смысле, заключение такого рода соглашений и последующее за этим установление международных норм зависят исключительно от их воли. Международное права не знает случаев признания дозволенного или недозволенного* воспрещенного или предписанного. Соображения о своевременности признания, с особой тщательностью разработанные английскими и североамериканскими авторами, по-видимому, имеют скорее политический, нежели правовой характер.
В частности, необходимо устранить самую постановку вопроса а том, что признание может быть поставлено в зависимость от какого-либо предварительного обследования законности государства. Не существует государств законных и незаконных. Законность государства состоит в самом его существовании. Поэтому не имеет значения мирный или насильственный характер процесса образования государства. Государство, возникшее вследствие революции, может вступить в правовые взаимоотношения с другими государствами наравне с теми, которые ^образовались исключительно мирным путем (добровольное поселение на «бесхозяйной территории», отделение в силу договора области от государства, в состав которого она входила* к превращение ее в самостоятельное государство и т. п.). Международная практика, как мы далее убедимся, знает также случаи признания повстанческих отрядов, специально и исключительно с целью распространения на них действия норм права войны, а также норм, касающихся нейтралитета [26].
Точно так же не представляют ничего существенного с правовой тВчки зрения, но зато важны с точки зрения политической мотивы и основания существования и образования государства: теория легитимизма, вдохновившая трактаты 1815 года и политику Священного союза, согласно которым законность- государств зависела главным образом от династических соображений; возникшая- в противовес этой теории теория национальностей, согласно которой законными могли быть только государства, имеющие основой однородный национальный состав;
начало' самоопределения народов, получившее выражение преимущественно в практике плебисцитов, — все они представляют собой политические, а не юридические учения. Поэтому те. кто полагает возможным оценивать с помощью юридических критериев факты, которые не подлежат правовой оценке, впадают в грубую ошибку.
В. Форма признания. Международное право не знает правил относительно применения определенных форм признания. Тем не менее здесь действует общий принцип, согласно которому соответствующее волеизъявление может быть выражено в любой подходящей форме. Поэтому различают: признание явно выраженное, вытекающее из прямого заявления в соглашениях, в дипломатических нотах и т. п., и признание молчаливое, вытекающее из конклюдентных действий, таких, как заключение соглашения, посылка или принятие дипломатических агентов и т. д. Как то, так и другое может происходить между двумя государствами (в таком случае неточно говорят о признании индивидуальном) или между большим числом государств (так называемое коллективное признание). Уже указывалось, что признание со стороны некоторых государств вовсе не связывает другие государства, даже если в политическом отношении оно может оказывать большое влияние на их образ действий.
Г. Признание йе тас!с и признание йе гаге. В международной практике нередко говорят о признании де 1ас1о в отличие от признания де ]иге. Однако нелегко определить, в чем именно заключаются понятия, которым соответствуют оба этих выражения, ошибочность которых едва ли требует особого пояснения; поскольку правовой акт не может быть просто фактом и не нуждается в квалификации де ]иге. Иногда эти термины соответствуют различению признания молчаливого и признания явно выраженного; но чаще всего как будто бы в них скрывается намек на различное содержание самого действия.
Некоторые авторы, а нередко и международная практика, по-видимому, под выражением «признание де ]иге» склонны разуметь лишь такое признание, за которым немедленно следует установление дипломатических отношений в прямом и собственном смысле слова, то есть отношений, которые ведутся лицами, официально аккредитованными з качестве дипломатических агентов [27]. Другие авторы, однако, а в некоторых случаях также международная практика, обозначают термином «признание де 1ас1о» признание, имеющее характер временный или предвари тельный, тогда как признание ёе ]иге имело бы значение признания окончательного и бесповоротного. При таком положении первое составляло бы во многих случаях предварительную ступень последнего 17.
Если оставить-.в стороне неточности, имеющиеся в понятии «бесповоротности» признания, то, по-видимому, все приведенные обстоятельства не имеют особого правового значения. По всестороннем рассмотрении вопроса можно полагать, что приведенное различие имеет скорее политическое значение и смысл. С точки зрения правовой соглашение либо существует, либо его нет. Если оно существует, то не имеет большого значения, сопровождается ли оно более или менее торжественными обрядами или оговоркой о его временном характере. Однако вследствие того, что. как мы-увидим, признание может повлечь весьма различные последствия, зависящие от воли сторон, указанные обстоятельства могут иметь существенное значение как элемент толкования воли сторон.
Своеобразный вопрос, связанный с только что изложенными различиями, был поднят на первой Ассамблее Лиги Наций, а именно вопрос о том, влечет ли за собой принятие нового члена в Лигу (абзац 2 статьи 1 Устава) также признание его ёе ]иге. Своеобразный вопрос, сказали мы, потому, что, в самом деле, было бы трудно представить себе более полное признание, поскольку в числе своих последствий оно влечет даже взаимную гарантию политической независимости и территориальной целостности (статья 10 Устава). Но такую постановку вопроса можно объяснить, если под признанием ёе ]иге иметь в виду признание, находящее выражение в установлении официальных дипломатических отношений. В действительности же не исключена возможность полагать, что такого рода отношения не существуют между членами Лиги Наций, хотя это, кажется, мало соответствует духу, если не букве самого Устава (случай с британскими доминионами не имеет большого значения, поскольку представительство последних осуществляется дипломатическими агентами империи).
Значительно более важный вопрос заключается в том, может ли быхь применен абзац 2 статьи-1 Устава также к государствам, не признанным всеми членами Лиги Наций (основание для сомнения возникает а связи с тем,' что решение по большинству голосов, предусмотренное в упомянутом абзаце, есть положение, принятое в порядке исключения, и потому распространяется лишь на предусмотренный в нем случай). Итак, признание есть необходимое следствие принятия в состав членов Лиги, но вполне можно допустить, что принятие путем голосования по большинству голосов относится только к государствам, уже получившим признание, чтобы таким образом соблюсти обязательство, вытекающее по отношению к несогласным членам в силу абзаца
2 статьи 1 в точных границах, указанных в постановлении (обязанность принять в качестве члена Лиги государство, которое еще не было таковым,, не обязывает признать государство, с которым не имеют и не намерены иметь сношений).
Д. Последствия признания. Последствия признания определяются в соответствии с самой его природой. Речь идет о нормативном международном соглашении, которое отличается от любого другого соглашения того же самого рода только тем, что оно кладет начало правоотношениям между сторонами и тем самым придает конкретное воплощение их правосубъектности в международном правопорядке. В силу принципа рас1:а зип! зегуапёа субъекты правоотношения отныне должны вести себя сообразно соглашению; определить такой образ действий означает истолковать содержание заключенного соглашения, следовательно, последствия признания, — это все те и только те последствия, которые предусмотрены сторонами. Поэтому этот вопрос не может быть поставлен и разрешен в общем плане: это вопрос толкования, который ставится и разрешается в каждом конкретном случае.
В самом деле, достаточно представить себе случаи, возможные на практике, чтобы понять, каким образом признание способно повлечь самые различные последствия. Достаточно сравнить признание, включающееся в условия установления колониального протектората, или признание восставшей стороны, последовавшее в целях сделать возможным применение к ней норм права войны и нейтралитета, с признанием, вытекающим из принятия нового члена в Лигу Наций, и перед нами будут два крайних полюса одного необозримого ряда возможных соглашений, которые все одинаково обозначаются термином «признание» и тем не менее весьма различаются по содержанию и по последствиям.
Одним из многих возможных случаев, хотя, несомненно, наиболее частым и важным, является случай признания нового государства, которое с момента признания вступает со всеми к тому времени существующими государствами в разнообразные отношения, регулируемые международным правом. Если таков смысл первоначального соглашения, воплощаемого в так называемом признании, то из этого, по-видимому, будет логично сделать вывод о принятии в полном объеме корм, исторически сложившихся в международном сообществе в целях регулирования указанных отношений. Такова мысль, которую выразил Каннинг в сзоей знаменитой ноте 25 марта 1825 года по вопросу о независимости испанских колоний в Америке, подтверждая необходимость «признать существование этих новых наций и тем самым распространить в их интересах сферу прав и обязанностей, которые народы должны уважать взаимно и которые они вправе требовать взаимно друг у друга». Вопреки ошибочно высказанному мнению, здесь речь идет не о фикции, вымышленной с тем, чтобы объяснить в соответствии с позитивной концепцией права распространение существующих уже норм ка нозое государство. Речь идет о логическом толковании соглашения, в силу которого. в данных условиях, новое государство становится участником международного общения, ибо, если исключить волеизъявление противоположного характера, вступая в такое общение, государство тем самым дает согласие на соблюдение права, регулирующего это общение. Несомненно, что противоположная воля зозможна и, в таком случае, будет соответствующим образом ограничивать действие соглашения; она может также возникнуть вследствие тех или иных фактических обстоятельств, например, если признание последует между странами различного уровня цивилизации или же вследствие особой формы соглашения и т. д. В общем следует иметь в виду, что принятие международного права в целях регулирования отношений между новым государством и ранее существовавшими государствами не есть необходимое следствие соглашения как такового, оно может быть содержанием явно выраженной или молчаливой воли сторон, заключивших соглашение. Во всяком случае, это принятие относится только к общему праву, каковым является право обычное; договоры же имеют весьма ограниченную область применения, которая, сообразно обстоятельствам, или исключает присоединение новых государств, или же подчиняет его определенным условиям и формальностям.
Е. Признание с дополнительными условиями. Ввиду того что признание всецело зависит от золи сторон, ничто не препятствует последним установить дополнительные положения.: условия, сроки, способы. Юридическая природа, значение и следствия такого рода дополнительных положений подлежат оценке в каждом отдельном случае, потому что, как правило, речь идет о толковании воли сторон.
Пример, обычно приводимый авторами, взят из статей 34, 43, 27 Берлинского трактата 13 июля 1878 года, которыми государства. подписавшие его, объявляли признание независимости Сербии, Румынки и Черногории зависящим от определенных условий, в частности от установления законами названных государств принципов свободы совести и равноправия вероисповеданий. Относительно природы этих положений было немало споров, в частности о том, идет ли речь об условиях или способах и, в первом случае, об отлагательных или отменительных условиях. Не вдаваясь в подробности этих споров, имеющих теперь лишь ретроспективное значение, мы считаем достаточным заметить, что Сербия, Румыния и Черногория не участвовали в заключении Берлинского трактата и что поэтому действие этих положений предусматривалось не по отношению к ним, а по отношению к государствам, подписавшим трактат. Последние же взаимно обязались признать независимость Сербии, Румынии и Черногории при условии, что эти государства в свою очередь возьмут на себя обязательство ввести в свои законодательства свободу совести и вероисповеданий. В случае же невыполнения этих условий, то есть если государства, о которых идет речь, не приняли бы ка себя обязательства ввести указанные принципы, отпадала и обязанность держав, подписавших Берлинский трактат, признать их независимость, или, пожалуй, взамен возникала взаимная обязанность не признавать таковую. Получение же признания со стороны трех названных государств влекло за собой принятие ими на себя обязательства провести упомянутые преобразования в законодательном порядке. Такого рода обязательство поэтому имело свое основание не в Берлинском трактате, который не мог обязывать государства, не участвовавшие в его подписании, но в воле Сербии, Румынии и Черногории принять предложенное им признание, а следовательно, в новом особом соглашении между названными госу- дерствами и державами, подписавшими трактат.
Порядок признания, обусловленный принятием на себя определенных обязательств со стороны новообразованного государства, не так давно в торжественной обстановке был объявлен соответствующим прочно установившейся практике публичного права государств Европы*. Мы имеем в виду письмо президента мирной конференции Клемансо, предпосланное официальному тексту Версальского договора 28 июня 1919 года между глазными «союзными и объединившимися державами» с одной стороны и Польшей — с другой. Этим договором названные державы возобновляют и торжественно подтверждают признание Польши, восстановленной в ее нынешних границах** в ^качестве суверенного и независимого члена семьи наций, а Польша, со сзоей стороны, принимает на себя определенные обязатель-
Такой порядок был нередко прнсущ практике капиталистических государств, однако он не соответствует общепризнанным нормам современного международного праза, исключающим назязывание признаваемому государству каких-либо обязательств в качестве условия признания.—Прим. ред.
Имеются в зиду границы Польши до второй мировой войны. — Прим. ред.
ства, в особенности касающиеся оказания покровительства национальным меньшинствам.
§ 3. Прекращение международной правосубъектности
Библиография. Н. Тг1ере1, Баз 1п1:егге§пит, Ье1р21§} 1892; 5. К о т а п о, Ьа тз1аига2юпе сН ГаНо ип огдтатеп1о созШи2Юпа1е е 1а зиа 1е§1Шта2юпе, «АгсЫую §шпдюо», уо1. ЬХУШ, 1902, ра§. 3 зед§.; А. К. о и § 1 е г, Ьез §иеггез С1ч- 1е ег 1е дгоН дез §епз, Рапз, 1903; С. У 1 е з 5 е, Ке§1аз де ЙегесЬо т1егпасюпа1 аррПсаЫез а 1а §иеггаз ст1ез, 2 ей., Ыта, 1905; французское издание, пересмотренное и обновленное: «Ье дгоИ ш1егпа1юпа1 аррПяиё аих §иеггез ауПез», Ьаизаппе, 1898; Ь. З'Ье^апезсо, Ьа §иегге С1а1е е! 1ез гаррог1з дез Ье1- Н§ёгап1з, Рапз, 1903; Л. В. М о о г е, Б^ез! о! ш1егаа1юпа1 1аи% уо1. I, § 19 е{ зея., 27 е! зец., 43 в! зея., 72 е{ зея.; К. О а и (1 и, Езза1 зиг 1а 1ё§Шгш1ё дез §оиУетешеп1;з (Запз зез гаррог{з^аУес 1ез §оиУегпетеп{з де Рапз, 1914; А. 5. НегзЬе уД N0- {ез оп гЬе гесо§ш1юп о! де !ас!о Ооуегптегйз Ьу Еигореап 51а- 1ез, «Ат. ,1оигп. о! т1. Ьау», уо1. XIV, 1920, р. 499 е! зея.; Р. 5 а п (1 е г, Баз Рак1ит дег КеУоШюп ипд <Ие КопИпшШ дег КесЫзогдпип^, сИ:.; У. КаизсЬепЬег§ег, Б^е з1аа{з- гесМПсЬе Ведеи1ип§ уоп 31аа{зз1:ге1с1'1 ипд КеУо1и*юп, 1Ыд., уо1. II, 1921, 5. 113 Н.; Р. Ьагпаиде, Ьез §оиУегпетеп1:з де Гаг!, «КеУ. §ёпёг. де дг. т{. риЫ.», 2е зёпе, уо1. III, 1921, р. 457 ег зея.; Ь. А. Р о д е з 1 а С о 5 I а, Кё§1ез а зшуге роиг 1а гесоппа15запсе д’ип §оиУететеп1 де !ас!о раг дез Е1а1з ё!гап- §егз, 1Ыд., уо1. IV, 1922, р. 47 е! зея.; СЬ. де V 1 з з с Ь е г, Ьез ОоиУегпетеп1з ё1гап§егг еп рэйсе: гесоппа15запсе т!егпа- 1юпа1е е! гатипИёз, «НеУ. де дг. ш1ет. е! де 1ё§. сотр.», 3е зёпе, уо1. III, 1922, р. 149 е! зея-, 300 е1 зея-; 5. О е т ш а, Ьез Оои'егпетеп1з де ГаЛ, «КесиеП дез соигз де 1’Асадёгше де дго!± 1п1егпа110паЬ, 1924, уо1. III, р. 297 е{ зея.; Л. Ь. К и п г, 51:аа15- §еуа11 де Гас1о, Вапд II. «Уог1егЪисЪ дез УбШеггесЫз»; Л. 5р1горои!оз, 01е де!ас1о-Ке§1егип§еп 1т Уб1кеггесЫ, К1е1, 1926; А. Уегдгозз, Бге Уепаззип§ дег Уб1кеггесМз- ёете]П5сЬа11, т., 5. 144 И. Следует также ознакомиться с арбитражным решением от 11 октября 1921 года по претензиям Франции к Перу и со статьей Руже об этом решении в «Кеу. §ёп.», ей., 2е зёпе,- уо1. IV, 1922, р. 256 е! зея- [28]
Каждый правопорядок должен определить те факты, с которыми связано прекращение существования субъекта. Оставляя в стороне чисто теоретические предположения о возможности взять обратно признание, то есть о соглашении, отменяющем все нормы, действующие между двумя или более субъектами, прекращение существования международного субъекта имеет место при фактическом уничтожении персонифицированного общественного организма (с1е1Геп1е рег$опШса!о). Но трудность заключается как раз в определении того, существуют ли и каковы именно имеющие юридическое значение факты, с которыми международные нормы связывают прекращение существования государства.
В первую очередь важно подчеркнуть общие принципы, которые служат уточнению границ и уяснению поставленного вопроса.
1. Влияние конституционных перемен ка правосубъектность государства. Конституционные изменения как мирного, так и революционного порядка не оказывают влияния ка международные обязательства государства.
Этот принцип, формально подтвержденный Лондонским протоколом 19 февраля 1831 года («Согласно этому началу высшего порядка, договоры не утрачивают своей силы, каковы бы ни были изменения, происходящие во внутреннем устройстве народов»), был признан и применялся добровольно в ряде случаев, часть которых принадлежит к числу наиболее выдающихся моментов истории (английские революции 1649 и 1688 годов, французские революции XVIII и XIX веков). Заинтересованные государства не упускали повода ссылаться на него с неизменной твердостью всякий раз, когда имели место попытки отрицать его значение. Им также неоднократно пользовались в арбитражных решениях, в частности в решении Постоянной палаты третейского суда в Гааге 11 октября 1921 года по поводу притязаний Франции к Перу.
Данный принцип, несомненно, покоится на фактической непрерывности материальной основы государства, то есть на том факте, что население постоянно пребывает ка данной территории. На этой фактической основе международное право утвер ждает непрерывность международной правосубъектности государства, невзирая на возможные перерывы, которые производит революционное движение во внутреннем правопорядке (междувластие). Другими словами, можно сказать, что с точки зрения международного права не различают правительств законных и незаконных, ёе ]иге и ёе (ас{о. Кто в действительности обладает высшей властью асш ге§11) с точки зрения международного права — признается органом данного международного субъекта; кто фактически утрачивает власть — перестает представлять государство в международных отношениях. Соглашения, заключенные с узурпаторами, сохраняют силу и должны соблюдаться даже правительством, восстановленным после междувластия; соглашения, заключенные с низложенным государем, -сколь бы вескими ни были основания его притязаний на трон, ничтожны.
Вследствие этого признание смены правительства имеет совсем иной характер, нежели признание государств, составляющее основу международных отношений: признание смены правительства лишь удостоверяет происшедшее изменение и тем самым констатирует на случай любых имеющих международное значение последствий, кто является высшим органом международных сношений данного государства. Если смена действительно произошла и обнаруживает признаки устойчивости, то другие государства не могут отказаться принять ее к сведению; отказ в признании, основанный на предполагаемой незаконности смены правительства, включал бы суждения, которые ни одно государство не уполномочено выражать, и представлял бы недопустимое вмешательство во внутренние дела этого государства. Но каждое государство сохраняет свободу оценивать эффективность и устойчивость смены правительства; и легко понять, какое широкое поле открывается для политических соображений, направленных как в пользу, так и против нового порядка вещей. Оставляя в стороне вопрос об эффективности и устойчивости происшедшей смены правительства, не подлежит сомнению, что в признании нового правительства может быть отказано, если последнее занимает позицию или предъявляет притязания, противные международному праву:.в частности, если, например, оно отвергает в целом или в части принятые предшествующим правительством международные обязательства или обязательства, имеющие значение в международных отношениях (как, например, долги по отношению к иностранным частным лицам), отрицая, таким образом, самый принцип, на котором основызается притязание на признание.
Во всяком случае, отказ в признании не затрагивает международной правосубъектности государства. Этот отказ есть не что иное, как временное прекращение дипломатических сношений;
так, пункт 3 статьи 116 Версальского мирного договора прямо резервирует права России на возмещение и репарации, основанные на принципах этого договора, хотя «союзные и объединившиеся» державы отказались признать изменение режима, происшедшее в России. И так как в случае действительной или предполагаемой непрочности нового режима, равно как и в случае расхождения мнений относительно обязательств, выполнение которых новое правительство должно обеспечить, может все же обнаружиться необходимость вступить с данным государством в официальные сношения, то авторы’ различают и тут, следуя существующей практике, признание йе !ас1о; в противоположность признанию йе ]‘иге. Последнее, по-видимому, характеризуется восстановлением обычных дипломатических сношений и имеет поэтому характер окончательный, тогда как при признании <1е гас1о, зачастую имеющем предварительный характер, отношения устанавливаются при посредстве агентов, не имеющих дипломатического характера.
От изложенных здесь принципов отличается доктрина То- бара, названная так по имени бывшего министра иностранных дел Эквадора, сформулированная им в ноте 15 марта 1907 года. В целях предотвращения революций и гражданских войн — этого бича республик Латинской Америки — Тобар предлагал последним принять формальное обязательство не признавать правительств, незаконно образовавшихся вследствие революций. Это положение было включено в некоторые конвенции. Так, статьей 1 дополнительной конвенции к Генеральному договору
о мире и дружбе 20 декабря 1907 года между пятью республиками Центральной Америки устанавливалось, что «Правительства Высоких Договаривающихся‘Сторон не признают правительства, которое может установиться в одной из пяти республик в результате государственного переворота или революции, направленных против признанного правительства, пока свободно избранное народное представительство не реорганизует страну з конституционных формах». Заслуживает внимания обстоятельство, что многие конституции Латинской Америки прямо санкционируют принцип ничтожности актоз, совершенных путем захвата государственной власти вопреки условиям, установленным конституцией и законами. Такого рода конституционные положения имеют чисто внутреннее значение, и на них нельзя ссылаться з целях уклонения от обязательств, установленных международным правом (см. выше. стр. 70). Что касается соглашений, то они образуют партикулярное право, которое отменяет общее право в отношениях между государствами, заключившими их.
Изложенные выше принципы относятся к случаю конституционного изменения, касающегося государства в его целом, или, как обычно говорят, к случаю общего правительства де-факто;
образование местных правительств де-факто, то есть правительств, возникающих в связи с восстанием некоторых провинций против: центральной власти, выдвигает иные вопросы, которые, пожалуй, обсуждать здесь нецелесообразно, например, вопрос о силе действия актов, совершенных восставшими, или же о международной ответственности государства за указанные акты. Однако мы вкратце рассмотрим здесь вопрос о признании восставшей стороны третьими государствами в определенных целях в мо-* мент еще продолжающейся борьбы.
Практика допускает такого рода признание, и случаи его довольно многочисленны. Вообще же такое признание имеет прямой целью распространить на гражданские войны обычные нормы права войны и нейтралитета, а также способствует вступлению государств в официальные отношения с повстанческим правительством и использованию такого признания для защиты своих собственных интересов, а также интересов своих граждан на территории, занятой восставшими. Более сложный вопрос касается момента, когда может последовать признание восставших, без того чтобы этот акт приобрел враждебный характер по отношению к правительству, ведущему борьбу в целях подав- лени я восстания. Разрешение данного вопроса в значительной степени зависит от совокупности фактических обстоятельств, которые невозможно в точности предусмотреть, причем политические соображения получают преобладающее значение перед соображениями юридического порядка. С точки зрения права можно сказать, что речь должна идти не просто о бунте, но о восстании в полном смысле слова, которое уже положило начало определенной территориальной организации, так что борьба приобрела характер настоящей войны. Путем признания организация восставших становится субъектом международного права по отношению к признавшим его государствам, каковы бы ни были ограничения ее правоспособности в соответствии с содержанием и целью признания и сколь бы неопределенной и неустойчивой ни казалась бы продолжительность действия признания.
В указанную категорию не входят — ввиду отсутствия такого существенного момента, как наличие автономной организации на определенной территорий, занятой и присвоенной восставшими, — признание «национальных комитетов», образованных во время первой мировой войны в государствах Антанты беженцами, принадлежавшими к нациям, подвластным Германии и Австро-Венгрии. Такого рода признание, осуществленное «союзными и объединившимися державами», не создавало никакого международного правоотношения, оно лишь подтверждало моральное обязательство допустить и поощрить образование независимых государств в случае благоприятного исхода войны и логически влекло за собой различение других немецких и австро-венгерских подданных от лиц, принадлежащих к признанным таким образом нациям (см. выше, стр. 128).
2. Влияние территориальных изменений на правосубъектность государства. Увеличение и уменьшение территории не оказывает влияния на международную правосубъектность государства. Государство может увеличить или уменьшить свою территорию, усилиться или стать слабее, но при этом оно неизменно остается международным субъектом. Теория и практика единодушно настаивают на том, что международные соглашения продолжают сохранять силу для заключившего их государства независимо от расширения или сокращения его территории. Помимо исключений, обусловленных особыми причинами, в первом случае соглашения распространяются на приобретенную территорию, во втором — прекращают действовать на утраченной территории (это так называемая подвижность территориальных договорных, границ).
Вопрос о прекращении существования государства, таким образом, ставится в пределах, ограниченных двумя только что изложенными принципами. Несомненно, что при полном исчезновении одного из двух материальных элементов государства — территории или населения — прекращается существование общественного организма, персонифицированного международными нормами. Но такого рода предположения имеют весьма небольшое значение, между тем как указанный выше вопрос приобретает важность, поскольку речь идет о формальном элементе государства, а именно о его правопорядке. Мы уже говорили (см. выше, стр. 66), что международное право опирается на этот правопорядок, что оно обращается не к живущему на данной территории населению, но к организованной общественной группе, то есть к правопорядку, способному конкретно осуществлять волю, выраженную в международных нормах. Если исчезает этот правопорядок, прекращается также и существование субъекта международного права. Отличие подобного рода случая от изменения формы правления состоит в том, что в последнем случае правопорядок сохраняется, хотя и в измененной форме, а в первом случае — не сохраняется.
Возможны случаи, когда данный вопрос не вызывает сомнений: так, если одно государство включено в состав другого (например, Краковская республика — в состав Австрии в 1846 году; свободное государство Конго — в состав Бельгии в 1908 году), или целиком разделено между двумя или большим числом пограничных государств (раздел Польши), или если вследствие неудачной войны государство полностью прекращает свою деятельность (так называемое ёеЬеПаНо (завоевание): Королевство обеих Сидилий в 1860 году; Папское государство в 1870 году)* или же если в результате революционного движения оно расчленяется на несколько государств.
В иных случаях, наоборот, может возникнуть сомнение в том* продолжает ли существовать прежний субъект или же возник новый. Так, например, королевство Италия некоторыми авторами рассматривалось как увеличенное королевство Сардиния, поскольку оно образовалось путем последовательных территориальных присоединений к названному королевству; другие авторы рассматривали его в качестве нового, субъекта, образовавшегося путем слияния всех прежних итальянских государств, включая королевство Сардинию, которое вследствие этого прекратило существование (см. В. А п 2 1 1 о { I 1, Ьа !ог- гпагзопе ае1 Не§по сГИаПа пе1 п^иагсИ с1е1 (ИпИо т1егпагю- па1е, йг (Иг. т1егп.», уо1. VI, 1912, ра§. 1 5е§§.; 5. Ко
та п о, I сагаИеп §шпсИс1 <3е11а юггпагюпе с1е1*Ке§по (Г1!а- На, 1ЫЙ., ра§. 345 зе§§.). Гораздо важнее также и с практической точки зрения представляется вопрос, является ли республика Австрия в международном отношении тождественной с австрийским государством, составлявшим часть реальной унии* которая носила наименование Австро-Венгерской монархии,, или же она представляет собой новое государство, образованное наряду с другими вследствие расчленения названной монархии. Перзое предположение опирается прежде всего на преамбулу Сен-Жерменского договора (см. также статью 203), в которой говорится о прекращении существования Австро-Венгерской монархии, но в отношении Австрии упоминается только о происшедшей там замене прежнего монархического режима режимом республиканским, и, во-вторых, опирается на тот факт, что «союзные и объединившиеся державы» отвергли ряд формул, предложенных Австрией, в которых был явственно выражен характер нового строя республики. В пользу второго предположения приводят главным образом то соображение, что преамбула Сен- Жерменского договора не выражает достаточно ясно положения
о продолжении существования прежнего субъекта. В лучшем случае она лишь не исключает такой возможности. В связи с этим необходимо прибегнуть к принципам общего международного права, а последнее скорее допускает прекращение существования прежней Австрии, поскольку там имело место не изменение режима той же самой социальной группы, но создание нескольких революционных образований и тем самым расчленение самой группы (ср. М. I) <1 1 п а, Ь’езИпгюпе ёе1Птрего аи$го-ип§а- псо пе1 Й1ПЙО т1егпа2юпа1е, Тпе$е, 1925) [29].
Характер настоящего исследования не позволяет дольше задерживаться на анализе как последнего случая, так и предшествующего. С общей точки зрения можно сказать, что если в конкретном случае получили применение специальные нормы, в силу которых можно прямо или косвенно сделать заключение о концепции государств, которые их применили, то, стало быть, эти нормы обязательны для тех, кто их применил. При отсутствии же специальных норм применяются общие принципы международного права, изложенные выше.
§ 4. Юридические признаки субъектов
Во внутренних правопорядках, в которых нормы почти всегда достигают большой всеобщности, а их действие распространяется на неопределенное число субъектов, определение круга дестинаторов той или иной нормы или группы норм зачастую связано с известными юридическими признаками (чиаН- Нсагюш) постоянного или устойчивого характера, которые само право сообщает своим субъектам ввиду тех или иных особых обстоятельств. Таковы совершеннолетний, несовершеннолетний, мужчина, женщина, холостой, женатый, гражданин, иностранец, должностное лицо, коммерсант и т. д. и т. п. Правовое значение такого рода признаков состоит именно в том, что лицо, облеченное ими, является дестинатором корм, которые не обращены к другим субъектам, и поэтому именно оно обладает совокупностью прав и обязанностей, присущих только тем субъектам, которым правопорядок сообщает данный определенный признак. Так. быть совершеннолетним означает быть дестинатором норм, которые не обращены к тем, кто не обладает данным признаком, и потому обладать правами и обязанностями, которых не имеют несовершеннолетние; быть гражданином означает быть дестинатором норм, которые не имеют в виду иностранца, и обладать совокупностью прав и обязанностей, которых последний не имеет, и т. д.
Относительное постоянство юридического признака, а также влияние, которое он, таким образом, оказывает ка широкий круг юридически значимых действий субъекта, имеет следствием то, что он проявляется как нечто присущее лицу, как форма или образ его существования, как некий 51а1и$, согласно общепринятому словоупотреблению, который его отличает и характеризует его индивидуальность в области правовых отношений. Количество и значимость норм, отношение которых к субъектам связано с данным признаком, придает последнему присущее ему особое значение в ряду других признаков. Можно, например, сказать, что такой признак, как быть совершеннолетним, имеет большее значение, нежели признак быть должностным лицом го* сударства. быть гражданином — больше, чем признак быть коммерсантом ввиду того факта, что совершеннолетие и гражданство служат для определения крута дестинаторов норм более многочисленных и более важных, поскольку речь идет о правовой жиз- ци. нежели признак или свойство должностного лица государства или коммерсанта. Основание, в силу которого право связывает с данным признаком субъекта применение большего или меньшего числа норм, и при этом норм определенного содержания, по существу, зависит от того значения, которое приобретает данный признак в данных исторических условиях. Так, поскольку различие между мужчиной и женщиной, между гражданином и иностранцем ныне имеет гораздо меньшее значение в общественной жизни, чем в прошлом, гораздо более ограничено число норм, имеющих в качестве дестинаторов мужчин с исключением женщин или граждан с исключением иностранцев.
Весьма своеобразная структура международного общения, состоящего из небольшого числа субъектов, в котором правовые нормы образуются путем соглашения самих субъектов и в котором партикулярное право превалирует над общим правом, приводит к тому, .что здесь в большой мере утрачивает свою ценность этот технический прием, получивший столь широкое применение во внутреннем праве. Небольшое число норм общего международного права, как правило, имеет силу по отношению ко всем субъектам, разумеется, всякий раз, когда налицо имеются фактические условия, с которыми связано их применение. Что касается норм партикулярного права, которые гораздо многочисленнее, то они, по общему правилу, содержат явно выраженное или молчаливое определение дестинаторов, к которым они обращены, без необходимости какого-либо иного определения, которое не было бы установлено сторонами в соглашениях, образующих эти же нормы.
В известном смысле, однако, в области международного права можно говорить о присущих субъектам юридических признаках, выполняющих назначение, аналогичное тому, какое они имеют в праве внутреннем. Иной раз бывает, что положение, созданное для одного государства в силу известного правоотношения, вместо того чтобы исчерпать свою силу в самом правоотношении, приобретает значение для совокупности других отношений, связанных с таким положением; если последнее имеет длительный, устойчивый характер и образуется первоначально среди значительного числа государств или же впоследствии, явно или молчаливо, получает признание со стороны третьих государств, то оно приобретает характер юридических признаков этого субъекта, становится как бы его статусом или образом существования, который облекает в большей или меньшей степени всю его индивидуальность в области международных отношений.
Понимаемые таким образом юридические признаки субъектов, которые следует рассмотреть кратко и в самых общих чертах, потому что мы еще будем иметь повод неоднократно на них ссылаться, проистекают либо из свойства члена известных союзов, которые в силу своей природы и по своему назначению наиболее глубоко пронизывают юридическую или политическую деятельность своих сочленов, или же из отношения односторонней зависимости одного субъекта от другого, либо, наконец, из отношений протектората или постоянного нейтралитета.
а) Государства — члены объединений
Библиография. К. РезсЫиз, 015зег1а1юйейэейепЬиз, ВазЛеа, 1620; 5. Р и { е п а о г 11 Бе зуз^ета^Ьиз ст1атит, «015$ег1а1:юпе5 ассайетюае зе1ес11огез». ирза1ае, 1677; Е. К. 1 е-
1 а п <3, Б15зег1а1ю ро1Шса йе зуз{ета{е с1У1{а1ит, 1лрз1ае, 1777; С. Р. V о 1 1 § г а Н , Бе СопГейегаИотЬиз зте е! сит 1трепо, Магриг§1, 1859; М. 5 е у <1 е 1, Бег Випйезз1аа1зЪе§пп, «^ейзсЬгШ Шг (Не §езат1:е51аа !зу/155епзсЬа!Ь>, ВЙ. XXVIII, 1872, 5. 18511.; I Йет, 01е пеиез1еп Оез1;а11ип§еп йез Випйе5$аа1зЪе§- ПП5, О. Н1г1Ь’з «Аппа1еп йез Веи1зсЬеп КекЬз», 1876, 5. 641 II., обе эти работы перепечатаны из сборника «51аа1згесЫ;НсЬе ипй роШлзсЬе АЪЬапй1ип§еп», Рге^Ьиг^ и. Ье!р21§, 1893; Р. уоп Л игазсЬек, Регзопа!- ипй РеаКтюп, ВегПп, 1878; О. Л е 1-
1 1 п е к, Б1е ЬеЬге уоп йеп 51аа1ет'егЫпйип§еп, У1еп, 1882; О. В г 1 е, ТЬеопе йег 51аа1епуегЫпйип§еп, ЗШй^ап, 1886; Е. В о г е 1, ЕШйе зиг 1а зоиуегаше{ё е± 1’Е±а1 !ёйёгаШ, Вегп, 1886; А. В. Н а г 1, 1п{гойис1юп 1о 1Ье з!ийу о! Рейега1 Ооуегп- теп1:, «Нагуагй №з1опса1Мопо§гарЬз>>, N° 2, Воз1оп, 1891; А. В ги- п 1 а 11 1, Шюш е сотЫпагюш 1га §15 51а1к ОН 51а!1 сотроз!! е 1о 5{а1о 1ейеа1е, Топпо, 1891; Л. В. ^'ез^егкат р, 51аа1еп- Ьипй ипй Випйезз1аа1;: ип!егзисЬип§еп йЪег Й1е Ргах1з ипй йаз КесМ йег тойетеп Вйпйе, Ье1рг1§, 1892; Ь. Ь е г и г, ЕШ ‘1ёйёга1 е! СопМйёШюп й’Е1а1з, Рапз, 1896 (1гай. {ейезса соп по!е Й1 Р. Розепег: «Випйезз1аа1 ипй 31аа1епЬипй т дезс’ш- сЫПсЬег ЕпЬлпсЫип^», Вгез1аи, 1902); К- уоп 51еп§е1, 8!аа- {епЪипй ипй Випйезз^аа!, О. ЗсЬтоПег’з «ЛаЬгЪисЬ», Вй. XXII, 1898, 5. 707 II*., 1089 !!.; Р. В1й!Ь§еп, В!е Кеа1ишоп. 1Ьг Ве§гШ ипй й!е М6§ПсЬкеИ >Ьгег АиШзип§, «2е11зсЬгШ Шг Уб1кеггесЫ ипй Випйезз1аа15гесЬЪ>, Вй. I, 1906, 5. 237—263; О. Л. Е Ь е г з, В1е ЬеЬге Уот 51аа1;епЬипйе, ей.; А. уоп М а й а у, VегзисЬ етег пеиеп ТЬеопе уоп йеп 8{аа1епуегЪтдип- §еп, Вегп, 1912; А. А 11 о И ег, Ъиг ЬеЬге уош 51аа1епЬипйе ипй Випйезз1аа1, «АгсЬлу шг 6т?етНсЬез КесЫ», Вй.XXXIV, 1915, 5. 55 п.; Н. К е 1 5 е п, Баз РгоЫеш ёег ЗоиуегашШ, ск., сар. 10; Н. N а 1 а $ к 1, Вег Випёез$аа1 а1$ КесМзЪе^ гш, ТйЫп§еп, 1920; I ё е ш, 51аа1:епЪипё ипё Випёе551:аа1:, «^бпегЬисЬ ёез Уо1кеггесЫ$», Вё. II; К. ЬипёЬог§, ^^е§е- §епуагМ§еп 5гаа1епуег.Ыпаип§еп, ВегПп, 1921 [30].
Принадлежность к тому или иному объединению государств можно выразить в форме юридической квалификации субъекта: член данного объединения. Это означает, что к такому члену должны применяться кормы, регулирующие отношения в этом объединении, и что он обладает правами и обязанностями, установленными такого рода нормами. В большинстве случаев такой признак исчерпывается определёнными общественными отношениями, не оказывая заметного влияния на весь-объем правовой деятельности субъекта. Иногда, однако, природа объединения такова, что свойство члена объединения обусловливает род его политической и правовой деятельности настолько, что тем самым придает особый характер положению субъекта во всей области международных отношений. В особенности это встречается в некоторых формах постоянных или устойчивых объединений, имеющих в качестве особой цели общую защиту и взаимную гарантию членов объединения; таковы объединения, требующие взаимной деятельности, согласованной на определенных началах, и которые в связи с тем, что они не заменяются совместными действиями, осуществляемыми с помощью общих органов, действий отдельных их членов, сообщают этим действиям определенное направление, отражающееся на всей совокупности отношений как между членами объединения, так и с третьими сторонами.
Двумя исторически данными типами такого рода объединений являются реальная уния и конфедерация, о которых мы уже упоминали (стр. 158 и сл.). Оба являются объединениями государств в полном смысле этого слова, то есть сообществами, существование которых получает силу от международного соглашения и в самом соглашении находит свое исчерпывающее содержание.
Характерная особенность реальной унии, неизвестная конфедерации, есть общность монарха в силу заключенного соглашения, именно в силу соглашения о такого рода унии. Это служит кри терием, отличающим реальную унию от так называемой личной унии, которая является эвентуальным, недоговорным объединением двух или нескольких государств под властью одного и того же монарха ( например, возникшим вследствие различных конституционных законов, призывающих на престол двух государств одно и то же лицо); будучи поэтому случайной, личная уния не создает правовых уз между объединенными государствами, хотя тем не менее может оказывать влияние на их политическую деятельность в такой степени, что иногда становится объектом специальных договорных постановлений, исключающих возможность такого влияния. В личной унии монарх есть просто- напросто индивид, ^ш р1игез зизИпе* регзопаз (облеченный двойной личностью), действующий в качестве органа то одного, то другого государства порознь, тогда как в реальной унии монарх есть орган всей совокупности, то есть орган совместной деятельности объединенных государств (примеры личной унии: Англия и Ганновер с 1714 по 1837 год; Пруссия и Невшаталь с 1707 по 1857 год; Нидерланды и Люксембург с принятия Венского акта в 1815 годуй по 1890 год; Бельгия и Конго с момента образования этого последнего государства в 1885 году вплоть до его инкорпорации Бельгией в 1908 году).
Общность монарха, то есть высшего органа международных отношений, и вытекающее отсюда совместное осуществление наиболее важных международных актов приводят к тому, что в реальной унии, хотя и не исключена возможность самостоятельных действий каждого члена унии в отдельности, тем не менее фактически преобладает момент совместной деятельности, так что субъекты, образующие унию, в конце концов оказываются по отношению к третьим государствам как бы единым субъектом. В конфедерации единство, в виде общего правила, находит свое выражение в собрании уполномоченных союзных государств {сейм, ландтаг и т. д.), которое действует в качестве органа союза и которым учреждаются и от которого нередко зависят прочие союзные органы. Конфедерация также предстает перед третьими государствами как единый субъект, отличный от составляющих ее членов. И мы видим на исторических примерах, что конфедерации отправляют и принимают настоящих дипломатических представителей, заключают от. своего имени международные, договоры, объявляют войны и заключают мир и т. д. Некоторые немецкие авторы полагали, что характер этих союзов получает неточное выражение в термине «товарищество» (зоаетаз) римского права и обозначали реальную унию и конфедерацию союзом об- щей руки (ОетешзсЬаИеп гиг §езашхеп Напё); одна из характерных черт такого понятия состоит в том, что (хотя речь все время идет о юридических отношениях между координированными субъектами) оно исключает всякую мысль о господстве и зависи мости. Отдельные входящие.в объединение государства, не порознь, а в совокупности, оказываются как бы участниками единой общей сферы деятельности, вследствие чего действия, относящиеся к "общему делу, могут быть совершены лишь всеми общими уполномоченными совместно. Ясно, однако, что здесь речь идет об аналогиях, которые требуют особой осторожности.
В конфедерации чаще, чем в реальной унии, совместное осуществление известных международных фактов сочетается с предоставлением свободы отдельным членам конфедерации; можно даже сказать, что координация деятельности отдельных членов между собой и с общей деятельностью союза составляет отличительную черту этого рода союзов. Качество членов конфедерации окрашивает, таким образом, значительную часть политической и правовой деятельности союзных государств и приобретает особое значение также в глазах третьих государств, поскольку эти последние признают рас1ит ЪэеёегаНошз (союзное соглашение), принимают характер их субъективной квалификации в указанном выше смысле.
Сказанное относится к конфедерации, как ее обычно все пони-^ мают, в противоположность так называемому федеративному государству23. Этим, однако, не исключается, что союз государств может быть учрежден на различных основаниях, со значительным преобладанием элемента унитаризма, которое может простираться вплоть до устранения всякой самостоятельной международной деятельности членов союза и+1 5ш§иН (вотдельности), если установлено, что эти последние приняли обязательство выступать в международной области не иначе, как совместно^ Если союзу государств, обладающему такими свойствами, дается явно несоответствующее название федеративного государства, то ясно, что между конфедерацией государств и федеративным государством нет существенного различия, различие состоит только в степени: субъективная квалификация государств — членов союза — имеет свое основание в общественном договоре, и то обстоятельство, что ош отказались полностью или почти полностью от сферы самостоятельной деятельности на поприще международных отношений, чтобы действовать там только совместно, имеет такое же значение и смысл, какое имеет подобный факт, если налицо реальная уния.
Если же, напротив, федеративное государство понимается как государство в подлинном и собственном смысле, в котором живут и от которого зависят иные политические организации, получающие название государств, и если последние станут в свою очередь субъектами международных отношений, то существенный момент, который определяет место государств — членов союза в международной жизни, уже не общественный договор, но одностороннее отношение завксимости от федеративного государства, то есть отношение внутригосударственного права. Такого рода случай относится к иному виду отношений, которого мы коснемся впоследствии.
Вопрос о том, входит ли одно из этих образований, которым присваивалось в прошлом или присваивается в настоящем название федеративного государства, в тот или иной разряд, — иначе говоря, есть ли это конфедерация или государство, — может быть поставлен или разрешен только в каждом отдельном случае. Как уже отмечалось, на практике этот вопрос возникает лишь в отношении тех из числа так называемых федеративных государств, которые образовались вследствие объединения государств, сначала независимых или просто объединенных в конфедерации. В таких случаях действительно, если на первый взгляд наиболее вероятным представляется продолжение первоначального сообщества государств, усиленного благодаря более тесной унитарной организации при соответствующем ограничении или устранении сферы свободы членов союза в международных отношениях, то, с другой стороны, не исключена возможность того, что в известный момент сообщество прекратит существование и в силу фактического хода событий, даже внезапного, взамен возникнет новое государственное образование, хотя бы и сохранилась при этом широкая автономия областей, территориально соответствующих прежним государствам.
В качестве типичных примеров реальной унии, теперь уже прекративших существование, можно назвать унию между Швецией и Норвегией, созданную Мосской конвенцией 31 июля — 6 августа 1815 года и добровольно расторгнутую Карлштадскими соглашениями 1905 года, и унию между Австрией и Венгрией, возникшую в силу компромисса 1867 года и несколько видоиз- менекную в 1907 году, расторжение которой произошло в связи с войной и получило формальное подтверждение в мирных договорах. В силуМосской конвенции король Швеции должен был стать также королем Норвегии; оба государства, кроме того, имели общего министра иностранных дел, а также общих дипломатических и консульских представителей. Таким образом, по отношению к третьим государствам Швеция и Норвегия были как бы единым субъектом. Что касается Австро-Венгрии, то в силу компромисса 1867 года австрийский император становился также венгерским королем. Оба государства имели трех общих министров — иностранных дел, финансов и национальной обороны. Для ведения общих дел оба парламента назначали известное число членов, которые совместно составляли делегацию. Соглашение 1907 года заменило прежний Таможенный союз {в силу которого оба государства в целях осуществления таможенных дел представляли единую территорию) простым торговым договором; кроме того, оно установило, чтобы договоры экономического характера подписывались, а следовательно, и переговоры о них велись представителями от каждого из обоих государств, а не общим органом.
И ныне существует уния, которую авторы обычно обозначают как унию реальную, несмотря на то, что она имеет некоторые черты, отличающие ее от приведенных выше исторических примеров: это уния между Данией и Исландией[31]. Акт унии 30 ноября 1918 года состоит из двух параллельных законов, изданных в Дании и Исландии. Оба этих закона в действительности являются следствием, а вместе с тем выражением соглашения, заключенного между обоими государствами. В самом деле, в тексте законов говорится о соглашении, и можно не сомневаться, что в них содержатся взаимные заявления, имеющие обязательную силу. Согласно акту об унии, Дания и Исландия являются свободными и суверенными государствами, связанными между собой общностью монарха и соглашением, вытекающим из упомянутых законов. Общность монарха, составляющая интегральную часть соглашения, обеспечивается путем принятия Исландией закона
о наследовании датского престола, который отныне может быть изменен не иначе, как с согласия обоих парламентов. Кроме короля, уния имеет еще другой общий орган в виде особой делегации из представителей обоих государств, на которую возложено ведение дел, представляющих общий интерес. Напротив, международными отношениями органы унии не занимаются; в интересах обоих государств Дания взяла на себя ведение международных дел с обязательством давать об этом официальную нотификацию иностранным государствам и сообразовываться с определенными положениями, имеющими в виду обеспечение особых интересов Исландии. Соглашение об унии не может быть изменено вплоть до истечения 1940 года. С этого же времени, если не последует нового соглашения, каждое из обоих государств может с соблюдением особых конституционных гарантий постановить
о прекращении унии.
Что касается конфедерации в общепринятом смысле этого слова, значение которой выявляется из противопоставления федеративному государству, также понимаемому как объединение государств, то примеров ее в настоящее время нет. Согласно господствующему мнению, Швейцария, Германия, а также Соединенные Штаты Америки, до того как стать федеративными государствами, были конфедерациями. Типичной формой рассматриваемой в таком аспекте конфедерации был Германский союз с 1815 по 1866 год, с общим органом — сеймом, в состав которого входили уполномоченные всех союзных государств, под председательством Австрии с местопребыванием во Франкфурте-на-М&йне. Расторжение Германского союза, дававшего Австрии преобладание над всеми немецкими государствами, составляло цель и последствие войны, начатой Пруссией в 1866 году. Вслед за этим последовало образование Северо-германского союза,
о юридической природе которого мнения авторов расходятся, а затем в 1871 году образовалась Германская империя, без колебаний признаваемая большинством публицистов федеративным государством (хотя многие весьма авторитетные авторы не согласны с этим) и послужившая главным поводом и источником для современной теории федеративного государства в противоположность конфедерации. Согласно господствующему мнению, Швейцария стала федеративным государством[32] в 1848 году, а Соединенные Штаты Америки—в 1787 году. Соблюдая осторожность в юридической оценке указанных преобразований, можно утверждать, что сточки зрения политической, конфедерации обнаруживают тенденцию либо к последовательному усилению единства, которое завершается образованием так называемых федеративных государств, либо к их разложению, в соответствии с преобладанием в них сил центростремительных или центробежных и, следовательно, в зависимости от наличия фактических общественных условий, способствующих возникновению и развитию такого рода сил.
Б иблиография. Здесь мы приводим только некоторые работы, в которых рассматриваемый вопрос освещается преимущественно с правовой точки зрения.
О. 5 с е 11 е, Ье рас!е ёез ]та1юпз е1 за На!зоп ауес 1е 1гаИё ёе ра!х? Рапз, 1919; Ь. ОррепЬе^ш, ТЬе Ьеа§ие о! ЫаИ- опз апё Из ргоЫешз, Ьопёоп ,1919; Р. Р о 1 1 о с к, ТЬе Ьеа§ие о? МаНопз, Ьопёоп, 1920, 2 её., 1922; В. ВгезсЫ, Ьа 5ос1е1а ёе11е пагюш: Гогётатеп1о розШуо е 1а пашга §1- ипё1са, Р1геп2е, 1920; Н. К г а и з, Уогп Уезеп ёез УоШегЪип- ёез, ВегПп, 1920; Р. Ьагпаиёе, Ьа 5ос1ё1ё ёез ЫаНопз, Рапз, 1920; К., уоп Т И а ё ё е п, Уо1кеггесЫ ипё Уо1кегЬипё: ете 51иё1е гиг КесМзпагиг гипзсЬепз^ааШсЪег Ве21е1шп§еп. ВегНп, 1920; 5 с Ь й с к 1 п § ипё Н. У е Ь Ь е г §, Б1е 5а1- гип§ ёез Уо1кегЬипёез, 2. Аи!1., ВегНп, 1924, 5. 102 ГГ.; N. К о г 1 1 п §, Бье КесЫзпа1иг ёез Уо1кегЬипёез, В1§§е1 1.ум 1922; М. К и Ь е г, Ше копз1гикИуеп Огипё1а§еп ёез У61- кегЬипёуег1га§ез, «ХеИзсЪпП Гиг У51кеггесЫ», Вё. XII, 1922, 5. I И.**
Новую юридическую квалификацию, имеющую особо важное значение и входящую в категорию тех, которые связаны с историческими примерами, упомянутыми выше, представляет собой квалификация членов Лиги Наций.
Лига Наций, по существу, является конфедерацией в указанном выше смысле, то есть сообществом государств, регулируемым собственным правопорядком, составляющим партикулярное право в рамках общего международного права. Это положение не теряет своей силы вследствие того, что правопорядку Лиги Наций присуща тенденция к универсальности и потому к при-
ближению ее собственного правопорядка к правопорядку международного сообщества в целом.
Главными задачами Лиги Наций являются: поддержание мира с помощью мероприятий, направленных на предупреждение и разрешение споров; взаимная гарантия членов против неправомерных нападений; охрана и развитие различного рода общих интересов: экономических, политических, культурных и т. п.
Основные органы Лиги Наций — Ассамблея и Совет, в состав которого входит ограниченное число членов, в меньшей своей части постоянных, или членов по праву, а в большей своей части — избираемых Ассамблеей. Кроме того, учреждается постоянный Секретариат в качестве органа по преимуществу исполнительного.
Квалификация (свойство) члена Лиги Наций распространяется на политические образования, указанные в статье 1 Устава, то есть: а) на государства, подписавшие Версальский договор или какой-нибудь другой из мирных договоров, включающих Устав, перечисленные в приложении к Уставу, и ратифицировавшие договор; б) на государства, приглашенные присоединиться к Уставу, поименованные в другом из приложенных списков и объявившие о присоединений в течение двухмесячного срока с момента вступления в силу Устава, то есть до 10 марта 1920?года. Эти последние вместе с членами первой категории называются «первоначальными» членами; в) на политические образования, о которых упоминается в абзаце 2 статьи 1, допущенные к участию в Лиге Наций в порядке и на условиях, там указанных.
Квалификация члена Лиги Наций утрачивается: а) вследствие добровольного выхода (абзац 3 статьи 1); б) вследствие исключения, объявленного Советом (абзац 4 статьи 16); в) при несогласии с поправками к Уставу в случаях, предусмотренных статьей 26.
Быть членом Лиги Наций значит быть дестинатором норм, образующих соответствующий общественный правопорядок. Содержание этого правового статуса определяется совшйшностью обязанностей и прав, установленных названными нормами и поэтому принадлежащих исключительно государствам — членам Лиги Наций. Правопорядок Лиги Наций вовсе не исключает индивидуальной деятельности ее членов в отношении друг друга и в отношении третьих государств, но налагает различного рода обязательства, связывающие разнообразными способами поведение членов не только по отношению к другим членам, но также по отношению к государствам, не входящим в состав Лиги.
Обязанности членов и1л 5Ш§иП (в отдельности) по отношению к другим членам состоят в следующем: обязанность своими взносами способствовать покрытию общих расходов (абзац 5 статьи 6, а также резолюция второй Ассамблеи 5 октября 1921 года); обязанность уважать территориальную целостность и политическую независимость всех других членов (статья 10); обязанность предпринимать определенные меры мирного характера в целях разрешения споров и прибегать к оружию не ранее чем по истечении трех месяцев после акта, завершающего процедуру мирного разрешения спора (статьи 12, 13, 15); обязанность не прибегать к оружию против любого члена, действия: которого согласуются с третейским решением или с единогласно принятыми выводами по докладу Совета, за исключением голосов представителей спорящих сторон (абзац 4 статьи 13, абзац 6 статьи 15); обязанность уважать, то есть защищать территориальную целостность и политическую независимость каждого члена против любого вида агрессии как со стороны другого члена, так и со стороны государства, не являющегося членом Лиги (статья 10); обязанность порвать торговые и финансовые отношения с любым членом Лиги, прибегнувшим к войне в нарушение указанных выше обязанностей (абзац 1 статьи 16); обязанность оказывать взаимную поддержку в проведении указанных выше, экономических мероприятий, чтобы по возможности смягчить потери и могущие проистечь из них неудобства (абзац 3 статьи 16); обязанность облегчать на своей территории проход сил любого члена Лиги, участвующего в общем действии, для поддержания уважения к обязательствам Лиги (там же).
Государства — члены Лиги в отношениях с государствами,, не входящими в Лигу, обязаны: соблюдать даже по отношению к государствам — не членам Лиги положения Устава, касающиеся разрешения споров и истечения сроков, прежде чем прибегнуть к оружию, всякий раз, когда государство — не член Лиги, получившее надлежащее приглашение, согласится подчиняться упомянутым положениям (статья 17); регистрировать в Секретариате любой международный договор или международное обязательство, даже заключенные с государством — не членом Лиги Наций (статья 18); не вступать с какими бы то ни было государствами в международные соглашения, несовместимые с условиями Устава, а поскольку речь идет о соглашениях, заключенных до вступления в Лигу, обязанность предпринять соответствующие шаги к тому, чтобы освободиться от этих обязательств (статья 20).
Права члена Лиги отчасти представляют собой притязания,, соответствующие только что упомянутым обязанностям (таковы: право на соблюдение и уважение их собственной территориальной целостности и политической независимости; право обращения в Совет в целях разрешения споров; право провода войск по территории другого государства-члена и т. д. и т. п.), отчасти, составляют права активного участия в организации и деятельности Лиги (таковы: право участия в Ассамблее и эвентуальна в Совете, согласно абзацу 1 статьи 3 и абзацу 1 статьи 4; право требовать созыва Совета в случае войны или угрозы войны, затрагивающих прямо или косвенно кого-либо из членов Лиги, в силу абзаца 1 статьи 10 и т. д.).
в) Зависимые государства
Библиография, а) Работы общего характера: СЬ. 3 1; и Ь Ь з, ЗигегаМу тесНеуа1 апс! тоёегп; ог п§Ь1з апс! ёи^ез о! зигегат апё уазза1 ЗШез, «Ьау Ма§агте апс! Непеу», уо1. VII, 1881—1882, р. 279 е! 5е^.; Н. О. 31гта§1е11, Бе 1а зНиаИоп ёез ЕШз хш-зоиуегатз (диссертация), Рапз, 1889; С. В о г п Ь а к, ЕтзеШ§е АЪЬап§1§ке1{зуегЪа11шззе ип^ег <1еп тоёегпеп 51аа1еп, Ье[ргщ, 1896 («51аа1з- ипё уо1кег- гесМПсЬе АЪЬапё1ип§еп», № 5); Р. Р 1 з с Ъ е 1, Бег Ве§гШ ёег ЗигегашШ ипё ё1е ЬеггзсЬепёе ЬеЬге уоп ёег Зоиуегаш- Ш, Огепз^-аЫ, 1897 (докторская диссертация); М. В о § Ьи- {сЬеуНсЬ, На1ЪзоиуегашШ; аёгшшз1га1:1Уе ипё ро1Ш5сЬе Аи1опоппе зех! ёет Рапзег Уег1га§е (1856), ВегПп, 1903; К. К е ё 5 1 о Ь, АЫгап§1§е Ьапёег: Апа1узе ёез Ве§гШз уоп ёег игзргйп§НсЬеп НеггзсЬег§етаИ:, Ье1р21§, 1914; К. ЬипёЪог§, 2лге1 итзЫНепе 81аа1епЫ1ёип§еп ипё ете а11§етете ОЪегасМ йЬег 31аа1еп тИ Ье§гепг1ег ЗоиуегапЛа!, ВегНп, 1918; 11 -
1 о и § Ь Ь у апё С. О. Р е п ту 1 с к, Турез о! гезЫс^её 50Уе- ге1§п1у апё о! со!оша1 аи!опошу, УазЫп§1оп, 1919.
б) По специальным вопросам: О. Б. ЗагыуапоН, Ьа Ви1§апе ез!-е11е ё’аргёз 1е {гайё.ёе ВегПп ёи 13 ]иШе1 1878 ип Е1аГ гш-зоиуегат? Рапз, 1907; ^ С о с Ь е г 1 з, ЗИиаНоп т- 1егпа1юпа1е ёе ГЕ§ур1е е! ёи Зоиёап, Рапз, 1903; ДА7, уоп
0 г й п а и, Б1е з!аа1з- и. убШеггесМНсЬе 51е11ип§ Ае§ур1епз, Ье1р21§, 1903; М. 2. Е ё Ь е т, Ьа сопёШоп т1ета1:юпа1е ёе 1’Е§ур1е (диссертация), Моп1аиЬап, 1904; Н. Ь а хп Ь а, Ье зЫи* ро1Шаие ёе ГЕ§ур1е аи ге§агё ёе 1а Тш^ше. «Кеуие §ёпёга1е ёе ёпл1 т1егп. риЬПс», уо1. XVII, 1910, р. 36 е! 5е^.; Е. уоп М а у е г, Б1е убШеггесЬШсЬе 51е11ип§ Ае§ур1епз, Вгез- 1аи, 1914, «Уо1кеггесМНсЬе Мопо§гарЫеп», № 3; Н. 1 п 1 е- г е г, Ае§ур1еп, зете з1аа{з- ипё Уо1кеггесМПсЬе 5(е11ип§ ги Еп§1апё, ёеп МасМеп ипё ёег Тйгкеь ВегПп, 1915; Е. С а { е 1-
1 а п 1, Ь’Е§И1о ёа1 ёоттю оНотапо а1 рго!еиога1о ЬгИ:апшсо, Кота, 1916, «Шу5з1а со1оша1е», уо1. XI, №1—2; М. .1. Е. Р о-
1 к т а п п, 01е НесМзз1е11ип§ Ае§ур1епз, пасЬ ШгИзЬет 5^аа±згесЫ ипё пасЬ тоёегпет Уо1кеггесЫ (диссертация), ОгеИзуа1ё, 1918; М. К е I с Ь, з!аа1з- ипё уо1кеггесЫ:ПсЬе 51е11ип§ Ае§ур1епз уог ипё пасЬ ёет ДУеИкпеде (диссертация).
Огепзуа1й, 1919; Ь. Н 1 ш а у а, Ьа сопдШоп т{егпа!юпа1е йе ГЕ§ур1е йершз 1914, Рапз, 1922; К. К иге, Ьа зИиаНоп т{егпа{юпа1е Йе ГЕ^ур{е, «Кеуие йе йг. 1п1егп. е! Йе 1ё§. сотр.», зёпе 3, уоЬ III, 1922, р. 385 е! 5е^., уо1. IV, 1923, р. 56 е{ 5е^.; СЬ. йеЛ^ I з з с Ъ е г, Ье сопШ! ап§1о-ё§уртлеп е1 1а 5ос1ё1ё йез па!юпз, 1Ь1 й., уо1. V, 1924, р. 564 е{ зе^.; Ь 1 и М о и-С Ь о, Ве 1а сопйШоп т!егпапопа1е йе Гь§ур1е йершз 1а Йёс1ага1юп ап- §1а1$е йе 1922, Ьуоп, 1925[33].
Выше (стр. 126 и сл.) мы уже говорили, что зависимость одного политического образования от другого не исключает вступления первого из них в отношения с другими образованиями и заключения с ними соглашений, которые заимствуют свою формальную силу из принципа рас!а зшй-зегуапйа и потому вхог дят в сферу международного права. Что касается отношения зависимости и вообще отношений *между зависимыми образованиями и господствующими над ними державами, то они, несомненно, определяются внутренним государственным правом наравне с отношениями между организациями, зависимыми от той же самой державы, если даже такого рода отношения осуществляются посредством соглашений, ибо сила этих последних в свою очередь сводится к правопорядку того же самого общения, а не просто к основному принципу международного правопорядка.
Некоторые державы придерживаются мнения, что обладание свойством международной правосубъектности несовместимо с подчинением другой державе, имеющей возможность законно ограничить и даже ликвидировать сферу свободы, которая присуща зависимому образованию, и поэтому не гарантируется международным правом.
Однако, по-видимому, вывод в данном случае выходит за пределы посылок: справедливо будет сделать вывод, что зависимая организация не является субъектом международного права по отношению к державе, от которой она зависит, но это еще на значит, что она не может быть субъектом по. отношению к другим организациям, относительно которых сфера ее свободы точно определена взаимными соглашениями. С другой стороны, несомненно, представляется искусственным вывод, согласно которому деятельность зависимых организаций в международной сфере есть деятельность самой господствующей державы, осуществляемая зависимыми организациями в качестве органов этой державы, в то время как мы видели, что эта деятельность может протекать наряду с деятельностью самой господствующей .державы и даже
вопреки ей. Вряд ли можно было утверждать, что голос представителя Канады в Ассамблее Лиги Наций юридически есть голос Британской империи, в то время как мы читаем в самом Уставе, {абзац 4 статьи 3), что каждый член Лиги обладает только одним- голосом и может располагать им по своему усмотрению. Нет недостатка в примерах, свидетельствующих, что представитель Канады голосовал против мнения представителя империи[34].
Принимая во внимание, что отношение зависимости чуждо международному праву, по-видимому, было бы неправильно делать вывод, что зависимые государства частично неправоспособны и частично или полностью недееспособны в сфере международных отношений: неправоспособность субъектов одного правопорядка не может быть следствием норм, свойственных другим пра- вопорядкам. Скорее следует предположить, что, поскольку такого рода организации входят в систему отношений, регулируемых международным правом, они приобретают положение такое же-, как всякий иной субъект международного права, и в том, что касается этих отношений, не имеет значения положение, в котором они находятся по отношению к государству, от которого они зависят. Так, отношения между Италией и Канадой как членами Лиги Наций не отличаются в том, что касается этого свойства, от отношений, существующих между Италией и любым другим членом Лиги Наций.
С другой стороны, однако, не следует забывать, что отношение зависимости, или, если угодно, особое положение зависимого государства, признается или может быть признано также и третьими государствами и что из этого признания могут возникнуть для них обязанности, содержание которых выражается в том, чтобы считаться с таким положением. Имеется ли в действительности признание отношения зависимости и каковы его конкретные следствия, то есть какие обязательства возникают у государств, признавших такое отношение, —это вопрос, который может быть разрешён не отвлеченно, но только с учетом особых обстоятельств, свойственных каждому отдельному случаю. Не вызывает сомнения, например, что положение доминионов и Индии в отношении Британской империи — положение, получившее даже материальное обозначение в перечне первоначальных членов Лиги Наций, приложенном к Уставу, — должно получить признание со стороны всех членов Лиги Наций, из чего следует, что, в то время как каждый из членов Лиги может требовать, чтобы в случае его спора с одним из названных доминионов „или с Индией применялись положения Устава относи* тельно разрешения споров между сочленами, отнюдь нельзя ссылаться на статью 11 того же Устава, чтобы побудить Совет заняться рассмотрением спора между Канадой и Британской империей или между Индией и Новой Зеландией.
Иногда степень автономии и вообще правовой статус зависимого государства составляют предмет соответствующих положений международных соглашений, например положения договоров Парижского 1856 года и Берлинского 1878 года относительно христианских вассальных государств, подчиненных Блистательной Порте. Отношение между государстеом-сюзереном и государством зависимым в этих случаях есть отношение внутригосударственного права; договор признает его и создает, с одной стороны, обязанность государства-сюзерена по отношению к другим договаривающимся государствам не вносить изменений в это отношение без их согласия, с другой стороны, обязанность этих государств по отношению к государству-сюзерену обращаться с ним таким образом, чтобы соблюдалось указанное отношение с вытекающими из него последствиями.
Отношения зависимости между политическими организациями существовали нередко в прошлом и существуют до сих пор в виде вассалитета. С глубокими отличиями по духу и характеру они воспроизводятся ныне в обширном сообществе Британской империи. Между прежними и нынешними вассальными государствами имеется нечто общее в отношении процесса их образования: речь идет о частях, провинциях и колониях обширного унитарного политичесрсого союза, которые в силу различных причин постепенно приобретают все более широкую сферу автономной деятельности, так что, наконец, наступает момент, когда, не отвергая своей зависимости от господствующей державы, они ■вступают в сношения с другими государствами.
Большинство авторов рассматривает государства — членов федерального государства также в качестве зависимых, поскольку они являются субъектами международных отношений. Если федеральное государство понимать как подлинное и настоящее государство, а не как союз государств, такой тезис в точности соответствует действительности, и это предположение не противоречит указанному выше тезису. Ничто, кроме общепринятого словоупотребления, не препятствует называть Британскую империю в этом смысле федеративным государством, а если допустить, что штаты, входящие в крупные федеральные республики Латинской Америки (Мексика, Аргентина, Бразилия, Венесуэла), начали бы вступать в сношения с другими государствами, то
мы имели бы множество примеров государств — членов федеративных государств, которые могут быть обозначены в международном отношении как зависимые государства. Очевидно, однако, что в таких случаях слова не играют такой большой роли. Федеративное государство означает не что иное, как государство с широкой политической и административной децентрализацией. Если же, напротив, понимать федеративное государство как союз государств, то исчезает всякое отношение зависимости от высшей государственной власти и координация международной деятельности государств-членов и так называемого федерального государства есть не что иное, как координация деятельности, осуществляемой членами союза и!1 зт§иН, и деятельности, осуществляемой ими сообща согласно общему договору.
На практике этот вопрос не представляет такого большого значения. Политические образования, именуемые в настоящее время федеративными государствами, исключают какую-либо самостоятельную деятельность в международной области так называемых государств-членов или почти исключают ее. Мы не говорим уже о федеральных республиках Латинской Америки, где, как нам известно, государства-члены не проявляли до сих пор никакой международной деятельности, заслуживающей упоминания. Мы говорим о федеративных государствах или государствах, считающих себя таковыми, причем вначале государства- члены проявляли более или менее продолжительно собственную международную деятельность, которая затем совершенно прекратилась или же стала совсем незначительной. Так, в Швейцарии, после вступления в силу конституции 12 сентября 1848 года и в еще большей степени после вступления в силу конституции 29 мая 1874 года, отдельные кантоны не имеют права вступать в сношения с иностранными государствами; они могут лишь заключать соглашения о добрососедских отношениях с предварительного одобрения федеральной власти. В. Соединенных Штатах Америки, согласно конституции 17 сентября 1787 года, отдельные штаты также обладают обширной внутренней автономией, но не ведут никакой международной деятельности. Все международные отношения устанавливаются от имени Союза, независимо от того, рассматривается ли последний как единое государство или как подлинный и тесный союз государств. Такого рода представление неизменно и твердо поддерживалось, несмотря на частые и серьезные затруднения, проистекавшие из эвентуальных несоответствий между международными обязанностями, в силу соглашений, заключенных союзной властью и законодательной автономией отдельных штатов. Типичным примером является пресловутый вопрос о допущении в школы японских детей, что строго запрещалось в Калифорнии, несмотря на соглашение 1894 года между Соединенными Штатами и Японией. Равным образом германская конституция 11 августа 1919 года исключает всякую международную деятельность отдельных земель, образующих империю, тогда как, согласно конституции 1871 года, государства- члены могли вступать в сношения с иностранными государствами, заключать соглашения по вопросам, по правде говоря, немногим, не сохраненным за компетенцией Империи, а также отправлять и принимать дипломатических представителей.
Предоставление публичных правомочий в связи с владением землей, как известно, составляло отличительную черту феодального строя: сеньор предоставлял вассалу инвеституру, вассал давал сеньору клятву верности и повиновения и обязывался отбывать определенные повинности, главным образом воинскую и финансовую. Неотчуждаемость предоставленных прав, сопровождаемая их переходом по наследству, имела следствием, что отношения между сеньором и вассалом мало-помалу превращались как бы в отношения между главами двух государств. Отличительную черту вассалитета составляет фактическое отсутствие у сюзерена прямой власти над подданными вассала; сюзерен может обращать свои веления к подданным вассала не иначе, как через посредство последнего.
Характерные для других эпох вассальные отношения в прошлом столетии возобновились под мусульманским владычеством, причем в двоякого рода формах:
а) В отношении христианских государств, зависимых от Блистательной Порты. Эти государства первоначально были простыми провинциями Оттоманской империи, их автономия постепенно расширялась: все более ослабевали отношения^зависщуюсти от власти султана, вспыхивали жестоко подавляемые крупные восстания. Дело дошло до того, что европейские государства вмешались, чтобы принятием международных акций уладить и гарантировать положение этих народов[35]. Парижский трактат 30 марта 1856 года (статья 22 и ел.) ставит автономию этих государств (княжеств Валахия, Молдавия и Сербия) под гарантию держав, подписавших трактат, и подтверждает их привилегии и иммунитет. Их правовое положение можно определить следующим образом: полная внутренняя автономия при условии признания князя и облечения его властью со стороны султана; обязанность платить ежегодную дань Турции; право вступать в сношения с третьими государствами и заключать соглашения, не противоречащие правам Блистательной Порты. Подданные княжеств не считались поэтому в Турции иностранцами и не пользовались привилегиями, основанными на капитуляциях, каковыми поль зовались подданные христианских государств. При этом заключенные Турцией договоры, включая капитуляции, действовали также и в княжествах.
Как известно, Берлинский трактат 13 июля 1878 года признал независимость княжества Сербия (статья 34 и сл.), ставшего королевством 6 марта 1882 года, и княжества Румыния (статья 43 и сл.), ставшего королевством26 марта 1881 года, с прекращением для этих государств состояния вассалитета, в котором они до этого пребывали. Почти так же обстояло дело в отношении Черногории (статья 26 и сл.), правовое положение которой было сходно с положением княжеств, хотя в действительности она уже пользовалась полной или почти полной независимостью. Болгария, напротив, еще Парижским договором была поставлена в положение, сходное с положением указанных выше княжеств (статья 1: «Болгария образует из себя княжество самоуправляющееся, платящее дань под главенством Е. И. В. Султана»). В 1885 году к Болгарии присоединяется Восточная Румелия, которая по Берлинскому трактату (статья 13 и сл.) превращалась на условиях административной автономии в провинцию под непосредственной политической и военной властью султана. 5 октября 1908 года Болгария также провозгласила свою независимость, и после продолжительных переговоров, в 1909 году, этот факт получил признание со стороны Турции и прочих государств.
б) Иной смысл и обоснование имело состояние зависимости от Турции некоторых мусульманских государств. Здесь общность религии влекла за собой признание авторитета султана даже в политике, хотя на деле зависимости почти не было; между тем в бывших вассальных княжествах имели место противоположность и в гражданском управлении, и в религии, что в максимально возможной степени способствовало ограничению зависимости, а затем и полному прекращению ее.
Так, регентство Тунис, первоначально вассальное по отношению к Турции, фактически независимое с начала XVIII столетия, вновь признало верховенство султана в 1875 году. Соглашение в Каср-Саиде или Бардо (1881 год), в силу которого регентство признало протекторат Франции, не было признано Турцией, но отношение вассалитета продолжало оставаться чисто номинальным. Статья 120 Севрского трактата содержала положение, по которому Турция признавала протекторат Франции над Тунисом и принимала все вытекающие из этого последствия, причем добавлялось. что это признание приобретало силу с 12 мая 1881 года.
Лозаннский мирный договор 24 июля 1923 года, пришедший на смену Севрскому и ныне ратифицированный, не содержит ка- ких-либо особых оговорок относительно Туниса. Абзац 1 статьи 16 предусматривает следующее: «Турция заявляет, что она отказывается от всяких прав и правооснозаний какого бы то ни было рода на территории, расположенные вне предусмотренных настоящим Договором границ, или касательно этих территорий,, и на острова иные, чем те, суверенитет над которыми признан за нею названным Договором, причем судьба этих территорий и островов регулируется или будет регулироваться' заинтересованными сторонами».
Необходимо иметь в виду, что в силу этого положения суверенные права Турции на регентство Тунис, несомненно, прекратились, между тем как точный смысл положений Севрского договора мог оставить некоторые сомнения. С другой стороны, однако, прекращение прав Турции имело место ех пипс, то есть с момента вступления в силу Лозаннского договора, а не с момента установления французского протектората, как это предусматривал Севрский договор.
Египет, обыкновенная провинция Оттоманской империи,, привлек внимание Европы во время восстания Мехмета Али (1831—1838 годы). По установлении мира при участии великих держаз правовое положение Египта было определено Лондонской конвенцией 15 июля 1840 года (названной Конвенцией а проливах, ибо она имела предметом также разрешение вопроса о Босфорском и Дарданелльском проливах). Этой конвенцией, или* лучше сказать, особым актом, приложенным к конвенции,, султан признавал внутреннюю автономию Египта и передавал управление им Мехмету Али и его потомкам по прямой линии* с обязательством уплаты ежегодной дани. Особо объявлялось, что все соглашения и законы Оттоманской империи будут распространяться на Египет и что военные и морские силы будут входить в состав сил империи. Эти положения были проведены в жизнь фирманом султана 13 февраля 1841 года. Фирманы 1866 и 1867 годов подтверждали и дополняли внутреннюю автономию- Египта и определяли порядок престолонаследия в Египте. Наконец,- фирман 8 июня 1873 года признает за хедивом право вступать в сношения с иностранными государствами и заключать некоторые соглашения, с тем чтобы они не противоречили политическим договорам Блистательной Порты. Начиная с этого момента, различные авторы называли Египет полусуверенным государством, или, что более точно, вассалом Турции.
Зависимость Египта от Турции фактически продолжала существовать еще длительное время. Так, во время русско-турец- кой войны 1877—1878 годов египетские войска входили в состав- оттоманских войск, и война закончилась мирным договором между Россией и Турцией, действие которого распространялось также и на Египет. В 1879 году султан низложил Исмаила- пашу и назначил вместо него хедивом Тевфика-пашу. В дальнейшем хедивы продолжали получать инвеституру от-Блистательной Порты.
В результате беспорядков, имевших место в 1882 году, Египет был занят английскими Бойсками. Эта оккупация имела и всегда сохраняла характер чисто фактический, при котором она не ставила целью и.не могла изменить правового положения этой страны. На деле же она привела к неизбежному ослаблению зависимости от власти султана и постепенному возрастанию английского влияния. Отношение вассалитета стало почти номинальным. Таким образом, во время итало-турецкой войны 1911— 1912 годов Египет занял нейтральную позицию вопреки явно выраженным постановлениям фирманов, согласно которым египетские сухопутные и морские силы должны были составлять часть оттоманских войск и флота.-
После войны между Великобританией и Турцией, начавшейся 5 ноября 1914 года, и бегства хедива в Константинополь британский статс-секретарь по иностранным делам нотой 18 декабря 1914 года сообщил, что вследствие наступившего состояния войны с Турцией сюзеренитет последней над Египтом прекратил существование и что Египет отныне становится британским протекторатом. Государства Антанты немедленно признали этот протекторат, а в мае 1919 года его признали и Соединенные Штаты Америки. Версальский договор 1919 года (статья 147) возлагает обязанность такого признания на Германию вместе со многими другими обязательствами, связанными с ее отказом от тех или иных прав; аналогичные положения были внесены и в другие мирные договоры (Сен-Жерменский — статья 102; Трианонский— статья 86 и др.). Особенно важное значение имела статья 101 Севрского договора, сформулированная следующим образом: «Турция отказывается от всех прав и правооснований в Египте и над Египтом. Этот отказ будет действителен с 5 ноября 1914 года. Турция заявляет, что соответственно с действиями Союзных держав она признает протекторат над Египтом, объявленный Великобританией 18 декабря 1914 года». В Лозаннском мирном договоре это положение было заменено абзацем 1 статьи 16, приведенной выше, и статьей 17, принятой в следующей редакции: «Действие отказа Турции от всяких прав и правооснований на Египет и на Судан будет считаться с 5 ноября 1914 года».
Тем временем в Египте назрело серьезное недовольство режимом британского протектората и с каждым днем росли надежды на ^независимость. Великобритания, которая сама была занята изучением возможностей преобразования протектората, приостановленного по причине войны, признала наиболее целесообразным не противодействовать национальным стремлениям Египта и иным способом обеспечить свои собственные интересы в этой стране. Таким образом, независимость Египта была провозглашена 15 марта 1922 года и немедленно признана Великобританией я другими государствами.
Но признание британским правительством независимости Египта было подчинено особым условиям, точно определенным в ноте 28 февраля 1922 года, известной под названием Декларации об Египте. Вслед за заявлением преамбулы о том, что задачу декларации составляет согласование немедленного признания Египта как суверенного и независимого государства, с охраной существенных интересов, имеющихся у Великобритании в этой стране, декларация устанавливает в числе других положений, что вплоть до момента, когда будет возможно заключить соглашение, следующие вопросы будут целиком предоставлены усмотрению правительства его британского величества: а) охрана безопасности отношений Британской империи с Египтом; б) обеспечение безопасности Египта против всякой иностранной агрессии и против всякого иностранного вмешательства, прямого или косвенного; в) охрана иностранных интересов в Египте и оказание покровительства национальным меньшинствам; г) Судан. В конце декларация добавляет, что в ожидании заключения упомянутых выше соглашений ${а!и5 ^ио будет неизменно соблюдаться во всех этих вопросах.
Об окончании действия протектората и о признании независимости Египта британское правительство объявило остальным государствам нотой, содержавшей подробное изложение последствий, которые должны были наступить в международных отношениях вследствие такого признания. В частности, в декларации указывалось, что особые отношения между Великобританией и Египтом рассматриваются лондонским правительством в качестве жизненных интересов империи и что никакая иная держава не сможет их оспаривать; что всякая попытка вмешательства в дела Египта будет рассматриваться как недружелюбный акт и, наконец, что Великобритания будет противодействовать всеми имеющимися у нее средствами всякой попытке агрессии против Египта.
Так как со стороны третьих государств не последовало никаких возражений, следует считать, что они приняли на себя обязательство придерживаться образа поведения в соответствии с приведенной декларацией, и в частности не вмешиваться во взаимоотношения Великобритании с Египтом. И действительно, когда в ноябре 1924 года был убит сэр Ли Стэк — сардар египетского зойска ’и генерал-губернатор Судана, то острый конфликт, последовавший за этим, рассматривался как событие внутреннего порядка, и ни одно государство не подумало сослаться на статью 11 Устава Лиги Наций, чтобы вынести этот вопрос на рассмотрение Лиги. Ясно, что такого рода действия находились в полном соответствии с обязательством рассматривать отношения между Великобританией и Египтом как не подлежащие никакому вмешательству третьих государств, причем здесь не играло роли то обстоятельство, что Египет не входил в число членов Лиги Надий.
Более сложным представляется вопрос о том, совместимы ли условия, поставленные Великобританией для признания независимости Египта, и обязательства, соответственно принятые третьими государствами, с обязанностями, вытекающими из Устава Лиги Наций. Такого рода вопрос должен, по-видимому, быть сведен к вопросу о правовой природе отношений между Великобританией и Египтом.
По зтому поводу следует прежде всего напомнить, что так называемый британский протекторат не был, как это имело место в других случаях, результатом соглашения, заключенного между двумя независимыми государствами. Протекторат был провозглашен Великобританией с окончанием войны и с прекращением сюзеренитета султана, сюзеренитета, который с момента английской оккупации фактически не действовал, но существовал юридически, как это видно также из статьи 17 Лозаннского договора. По существу, стало быть, Великобритания пришла на смену Турции, а протекторат был не чем иным, как новым названием состояния зависимости египетского государства. Статья 17 Лозаннского договора вспоследствии дала юридическое обоснование этому изменению, сообщив ему обратную силу. А если это так, то отсюда следует, что так называемая независимость Египта есть скорее новая уступка сюзеренного государства вассалу, уступка, ограниченная известными условиями и односторонне установленными оговорками. Состояние зависимости Египта, таким образом, еще продолжается: если вплоть до
1914 года Египет находился в юридической зависимости от Турции, фактически же от Великобритании, то ныне он находится в зависимости исключительно от последней, и эта зависимость еще продолжится, по крайней мере до тех пор, пока соглашения, предусмотренные декларацией 28 февраля 1922 года, не сообщат взаимоотношениям обоих государств новое, отличное от прежнего основание.
Мы приходим к заключению, что отношения между Великобританией и Египтом, будучи взаимоотношениями между государством господствующим и государством зависимым, выходят из области международных отношений и, следовательно, также из области отношений, определяемых Уставом Лиги Наций. Напротив, отношениями, регулируемыми международным правом, являются отношения между Египтом и третьими государствами, отношения, впрочем, определяемые обязательствами, которые эти третьи государства взяли на себя, приняв британскую ноту.
г) Политическая организация Британского Содружества Наций (СоттоптсеаИЬ)
Библиография. А. Вегг!еда1е К е 1 I Ь, 1т- репа1 ипНу апд Ше Вотшюпз, Охюгд, 1916; С. Н. Т и р р е г, Тгеа1у-такт§ роу^егз о! {Ье &оттюпз, «Лоита1 о! 1Ье 5ос1е1у о? сошрагаЪ'уе Ье§1з1а1юп», пеу зепез, уо1. XVII, 1917, р. 5 е*1 $е^.; Н. Бипсап На11, ТЬе ВгШзЬ Соттоп^еаИЬ о! ЫаИопз, Ьопдоп, 1920; Ь. ОррепЬе1т апд К. I. КохЪиг^Ь, 1п1ета1юпа1 Ьау, уо1. I, §94а апд 94ь ; Л. В. 5соИ, Аи1опоту апд {едегаиоп тйлп етр1ге; ±Ье ВгШзЬ 5е11-§оуеш1п§ Ооттюпз, УазЫп§10п, 1921; М. М. Ь е у 1 з, ТЬе т1ета1юпа1 з1а1из о! 1Ье ВгШзЬ зе11-§оуегпт§ Ооттюпз, «ВгШзЬ Уеаг-Воок о* 1п1ета1юпа1 Ьато, уо1. III, 1922—192-3, р. 21 е! зе^.; 1дет. ТЬеТгеа1у-такт§ Рочуег ог 1Ье ВоЫтопз, 1Ь1д., уо1. VI, 1925, р. 31 е{ 5е^.; М. N а I Ь а п, Оогттогг "зШиз, «Тгапзас1юпз о! {Ье Ого{шз зоае{у», уо1. VIII, Ьопдоп, 1923, р. 117 е{ зе^.; Н. К о П п, Ьа зНиаНоп ^ипд^^ие дез Оогтшопз, «Кеуие де дг. т{егп. е{ де 1ё§. сотр.», Зб зепе, уо1. IV, 1923, р. 195 е{ 5е^.; К. Н е с к, Оег АиГЪаи дез ЪгШзсЬеп Ке1сЬез. ВегНп—Ье1рг;§, 1927 Ч
Автономия, не только административная, но и политическая, некоторых наиболее значительных английских колоний вступила в решающую фазу своего развития в 1840 году, когда сначала в Канаде, а затем в Австралии и Новой Зеландии и т. д. был введен принцип ответственности правительств перед соответствующими парламентами, тогда как раньше исполнительная власть в каждой отдельной колонии принадлежала губернатору, назначавшемуся короной, которому помогал исполнительный совет, назначаемый самим губернатором и ответственный перед ним, а не перед избираемым законодательным собранием.
Однако до 1914 года участие доминионов, а также Индии в отношениях международного характера было довольно ограниченным. Все политические вопросы и заключение договоров политического характера оставались исключительно прерогативой империи.
Иногда доминионы получали полномочие вести переговоры о заключении собственных торговых договоров, но обычно при участии и под контролем империи. Так, переговоры о торговом договоре между Францией и Канадой в 1907 году велись исключи-
ЬгКапшциёз еп ёгоИ соп$и1иИоппе1 ег еп ёгоп т1егпа1юпа1, Рапз, 1928; Р. В е г Ь е г,. Б1е НесЫзЬегхеИип^еп с!ег ВгтзсЬеп Боттюпз гит Ми1- 1ег1апё (диссертация), Ап$Ьгсп, 1929; А. В. К е 1 I Ь, Тле $оуеге1§пЦу -о! *Ье Вгшзп Поттюпз, Ьопёоп, 1929; Р.. К е гп р е, Баз ЬгШзсЬе Уе11- гекЬ а!$ уоНкеггесНШсЬе Ог&ашзаИоп (диссертация), Аи§зЪиг§, 1929; $. К г а и I к о р и ЕНе Оез1а1шп§ ёез ЬгшзсЬеп Уе11ге1сЬ5 пасЬ ёеп ]йп§згеп Яе!сЬзкоп1егеп2еп, Ье!р21§, 1930; К. К 1 а г п е г, Б1е 5ге11ип§ ёег Оогтпюпз Ье!ш АЬзсЫизз уо1кеггесЬШсЬег Уег1га§е 1т ВгтзсЬеп ^еИге^сЬ (диссертация), Ье1рг1ё, 1931; О. Ьо V е г ё е, КаррогИ ё1 -ёшНо ёе! Оогшшопз соп 1а Огап Вгега^па е 1ого роз12юпе пе1 ётг*о т!ег- лагюпак, Ра1егто, 1931; Р. М апп, Ьа ро51гюпе ёе! Богштопэ е -ёе1Г1пё1а пе1 СоттотуеаиЬ ЪгИапшсо, Нота, 1931; Н. У а 1 { е г, Б1е 51е11ип§ ёег Бопитеп 1т УегГаззип^ззузгет ёез ВгШзсЬеп Не1сЬез 1т ЛаЬге 1931, Ье1р21§, 1932; Н. М е п 2 е 1, Еп1У1ск1ип§ ипё ТЬеопе ёез ВгШзН СоттоптоеаНЬ о! МаНопз, «215сЪг. Ь 6?Г. КесЪЬ, Вё. XII, 1932, Лг2 5 (представляет интерес в особенности с точки зрения сравнения предмета с германской теорией об объединении государств. Автор заключает, что Британское Содружество Наций есть «союз государств в форме реальной унии». Доминионы суверенны и ограниченны в своей правоспособности только ввиду их участия в конфедерации). Р. А р е 1 1, Баз ВгШзсЬе НехсН а!з уоГкеггесЫзуегЬипёепе 51аа1епёететзсЬаП, Ье1р21§, 1934. Всякая юридическая зависимость доминионов от Великобритании прекратилась, поэтому Британская империя утратила государственное единство. Ныне существует лишь «сообщество государств» на договорной основе, или сообщество международного права, основанное на соглашении, которое имеет довольно ограниченное содержание и некоторыми своими сторонами напоминает реальную унию, а другими — персональную унию или конфедерацию. В общем итоге — это союз государств на основе международного права. Положение смелое, но серьезно обоснованное и опирающееся на широкое знание фактов и литературы. А. $ с Ь й 1 е, Б1е Не1сЬзкоп!егеп- геп ёез ВгШзспеп У/еИгегсЬз (Ве1гасп1ип§еп гиг КоШ'егепг уоп 1937), «21зспг. Ь аи51. бп. КесЫ ипё Уб1кеггесМ», Вё. VII, 1937, № 4; согласно автору, Британское Содружество ныне есть союз разных и более не основывается на узах зависигиости. Конференции не имеют никакой власти над членами союза, они — органы сотрудничества, постановления которых становятся обязательными лишь при решении полномочных парламентов. Н. В. 5 и V а г !, Тгеа1у-гпак1п§ ргосеёиге т 1Ье ВгтзЬ Бот1шоп5, «Ат. Лоигп. 1п1. Ьау», 1928, №3; А. В. Е 1 к 1 п, Бе 1а сотрё^епсе ёи Са- паёа роиг сопс1иге 1ез ггаИёз тгетаИопаих. Егиёе зиг1е з1а1и1 ^иг^ё^^ие •ёез Боппшопз ЪгИапшчиез, «Яеу. §ёп. ёг. т1. риЬНс», 1938, весьма серьезное исследование, основанное непосредственно на источниках; поводом к его написанию послужило мнение юридического комитета Тайного совета короля по апелляции Высшего суда Канады. В этом исследовании рассматривается весь вопрос о международно-правовом положении доминионов, и в частности Канады, в особенности о том, что касается их права заключать договоры. К. М а е ш е с к е, Б1е гесЬШсЬе 31е11ип§ ёег Ьппзс'пеп Боттюпз Ье1т АЬзсЫизз т1егпа1юпа1ег Уег1га§е. Ет Вейгад гиг 11п1егзиспип^ ёег НесЫзргоЫете ёег ЬгШзсЬеп 51:аа1еп- ^езеПзсЬаи, Ье1р21§, 1938, автор, по-видимому, поддерживает главным образом то положение, что доминионы правоспособны заключать договоры ае только с третьими государствами, но и Шег ве.
тельно представителями Канады, но самый договор был последними подписан в Париже совместно с британским послом. Во избежание подобного вмешательства со стороны империи канадское правительство для заключения соглашений обращается к посредничеству иностранных консулов в Оттаве, не прибегая к заключению договоров в собственном смысле. Торговые соглашения такого рода были заключены в 1910 году с Италией и Германией. Кроме того, в заключенные империей торговые договоры нередко вносились оговорки, сохранявшие за отдельными доминионами как право присоединиться к договору, так и право отказаться от участия в нем, тогда как самый договор сохранял силу для других государств, входящих в состав империи. С формальной точки зрения^рльшее значение имеет тот факт, что представители доминионов наряду с представителями империи принимали участие в международных конференциях административно- технического характера, например в конференции Всемирного почтового союза в 1906 году, в конференции по вопросам радио и телеграфа в 1912 году, в конференции по спасанию на водах человеческих жизней в 1913 году и т. д. Заслуживает внимания также обстоятельство, что Австралия в 1900 году и Канада в 1910 году создали свои департаменты иностранных дел. Но главную, если не единственную задачу этих департаментов составляет регулирование отношений доминионов с прочими частями империи. Все сказанное выше в основном относится также к Индии.
Значение, приобретенное доминионами в ходе разразившейся европейской войны, вызвало заметные изменения в их конституционном положении, которые подготовили путь к дальнейшим, еще более важным изменениям, касающимся их международного статуса.
Участие доминионов в войне привело к необходимости их участия в обсуждении и руководстве имперской политикой. С этой целью в 1917 году были созданы Имперский военный кабинет (1трепа1. Уаг СаЬте!) и Имперская военная конференция (1т- репа1 XVаг Сошегепсе); в состав первого входили пять членов британского военного кабинета и первые министры доминионов, председательствовал первый министр Соединенного Королевства; во вторую входили представители колоний и определенное число министров Соединенного Королевства, собиралась она под председательством государственного секретаря по делам колоний. Имперский военный кабинет занимался вопросами ведения войны и важньши политическими вопросами, связанными с войной. Конференция имела дело с прочими вопросами, касавшимися империи в целом, а также вопросами, связанными с войной. В обоих органах представители доминионов принимали, участие на основе полного равенства с членами британского военного кабинета и с министрами Соединенного Королевства. Особое значение для международного права имеет резолюция, принятая в 1917 году Имперской военной конференцией и рекомендующая созвать по окончании войны специальную имперскую конферен- -цию для изучения вопросов преобразования конституционных взаимоотношений между различными частями империи на основе- их автономии, равенства и совместного участия в международной политике и в международных отношениях (резолюция № 9^ 1917).
Следствием всего изложенного было непосредственное участие- доминионов, а также Индии в мирной конференции, а затем и. в подписании договоров. Для понимания международного положения этих политических образований небесполезно воспроизвести одно место из преамбулы Версальского договора относительно состава представительства Британской империи: «... с этой, целью Высокие Договаривающиеся Стороны, представленные- следующим образом:
Его Величество король Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии и британских владений за морями, Император Индии:
Достопочтенным Давидом Ллойд Джорджем, членом Парламента, и т. д.
И за Доминион Канады:
Почтенным Чарльзом Джозефом Догерти, и т. д.
За Австралийский Союз:
Достопочтенным Вильямом Морисом Хьюзом, и т. д.
За Южно-Африканский Союз:
Достопочтенным генералом Луи Бота, и т. д.
За Доминион Новой Зеландии:
Достопочтенным Вильямом Фергюсоном Массеем, и т. д.
За Индию:
Достопочтенным Здвином Самуэлем Монтегю, и т. д...»
Наиболее авторитетное пояснение излагаемой системы имеется в меморандуме, опубликованном в мае 1919 года от имени, первых министров. Следующий абзац меморандума предстазляет интерес:
«Все договоры и конвенции, исходящие от Мирной Конференции, должны быть составлены таким образом, чтобы Доминионы- могли бы принять участие и могли бы подписать упомянутые акты. Такая процедура будет надлежащим признанием той меры участия, которую получило Британское Содружество в своей совокупности за столом Конференции и вместе с тем останется способом, удостоверения статуса, приобретенного Доминионами. Эта процедура находится в соответствии с принципами конституционного* правления, принятыми в империи. Корона есть высшая исполни тельная власть в Соединенном Королевстве и во всех Доминионах, но она действует через советы различных министров, через различные конституционные учреждения. В силу резолюции № 9 Имперской военной конференции 1917 года, организация Империи должна основываться на равноправии составляющих ее частей».
В соответствии с указанными принципами приведенная выше формулировка выражает единство Британской империи, представляемое короной, и в то же время подчеркивает международную правосубъектность каждого из доминионов, а также Индии. И ратификация была дана короной по совету и под ответственность не правительства Соединенного Королевства, а всех заинтересованных правительств, по‘ предварительном обсуждении и одобрении договора каждым парламентом в отдельности; таким образом, было получено шесть, ратификаций, сосредоточенных в едином акте.
Ратифицировав Версальский договор, британские доминионы стали первоначальными членами Лиги Наций (статья 1 Устава) к как таковые — первоначальными членами Международной организации труда (абзац 2 статьи 387 Версальского договора). Как в том, так и в другом качестве они имеют такие же права и обязанности, как и другие члены этих организаций, и неслучайно привлекает внимание тот факт, что три доминиона — Южная Африка, Новая Зеландия и Австралия—стали мандатариями некоторых территорий, ранее принадлежавших Германии, и в качестве таковых сносятся непосредственно с самой Лигой Наций. Поэтому они несут ответственность перед Лигой, а не перед британским правительством.
В настоящее время ни доминионы, ни Индия не имеют собственного дипломатического представительства и не принимают иностранных дипломатических агентов. По-видимому, однако, это обстоятельство не должно рассматриваться как нечто необходимо связанное с их положением в империи. На заседании 10 мая 1920 года Бонар Лоу объявил, что корона, по предложению министров Канады, согласна назначить полномочного представителя Канады в Вашингтон для переговоров по делам Канады, с тем чтобы в любой момент он мог выступить постоянным посредником между Канадой и правительством Соединенных Штатов по вопросам, касающимся исключительно интересов Канады. Этот представитель должен будет получать инструкции непосредственно от правительства Канады и будет сообщать ему о результатах переговоров. Бонар Лоу добавил, что это мероприятие не означает ни со стороны британского, ни со стороны канадского правительств какого-либо отступления от принципа дипломатического единства Британской империи. По всей видимости, он. хотел сказать, что вопросы, имеющие общий интерес, будут и .в дальнейшем рассматриваться британским послом. В действительности канадский посланник так и не был назначен, тем не .менее очевидно, что британское правительство не чинила видимых препятствий такому назначению.
Из совокупности сообщенных здесь фактов, по-видимому, можно сделать-следующие выводы, определяющие, насколько это возможно, положение британских доминионов и Индии.
Во-первых, несомненно, что Британская империя при своем нынешнем положении ни в какой мере не может рассматриваться как объединение или сообщество государств в международно- правовом смысле и потому международный статус как доминионов, так и Индии не может быть определен как такого рода объединение. Объединение государств предполагает, как известно, двух или более субъектов международного права, согласившихся объединиться в определенных целях, принимая на себя известные взаимные обязательства, и, следовательно, означает самоограничение и отказ от свободы действовать индивидуально в международных отношениях и замену таких действий совместными действиями посредством общих органов. В данном случае перед нами, напротив, обширное политическое унитарное образование, в котором по разным причинам развиваются весьма широкие местные автономии, так что, наконец, наступает время, когда автономные единицы добиваются права участвовать в международной жизни в качестве самостоятельных субъектов вместе и наряду с унитарным целым, в котором они состоят. Итак, с точки зрения юридической в данном случае имеется глубокое различие между Британской империей и политическими образованиями, известными под названием конфедераций или союзов государств, как, например. Союз германских государств с 1815 по 1866 год. И это различие существует не только потому, что Союз германских государств явился результатом развития центростремительных сил и шагом на пути к национальному объединению Германии, тогда как автономные единицы Британской империй возникли как результат развития центробежных сил и являются, быть может, шагом к более полному отделению, хотя, вероятно, отдаленному и нежелательному, но и потому, что источником образования и существования Союза германских государств служил международный договор, тогда как правопорядок Британской империи имеет источниками парламентские акты. Правда, указывалось, что право доминионов принимать участие в международных отношениях империи имеет источником соглашение, получившее выражение в приведенной выше резолюции Имперской военной конференции. Но в этом случае речь идет о конституционном соглашении (соп$Ши1юпа1 сопуепИоп) в смысле английского государственного права и означает известные нормы, фактически определяющие конституционную жизнь, в противопо ложность нормам, основанным на парламентских актах или наг судебных решениях.
Во-вторых, несомненно, что, сколь бы обширной ни была или могла стать самостоятельная международная деятельность доминионов или Индии, они все же неизменно остаются в подчинении высшему объединению, в котором они находятся и которое сама по себе есть субъект международного права. Автономия доминионов, так же как и Индии, имеет источником акты британского парламента н в них находит свое правовое основание. Возможно,, как полагают некоторые, что верховенство британского парламента ныне нужно рассматривать с несколько иной точки зрения., чем прежде. Но ничто не порождает сомнения в существовании, самого верховенства парламента, и подтверждением этого верховенства явились недавние решения, непосредственно связанные с международной деятельностью доминионов.
Наконец, не подлежит сомнению, если не отрицать очевидные факты, что доминионы и Индия стали субъектами международного права в качестве автономных членов Британской империи. Тем не менее они являются зависимыми государствами, еслй; только понимать государство как объединенную политическую' организацию, обладающую свойством международно-правового* субъекта. Если попытаться провести аналогию с известной уже государственной формой, то таковой может быть не что иное* как вассалитет. Но, по правде говоря, позволительно спросить,, имеет ли какой-либо смысл настаивать на чисто внешнем и формальном сходстве? Не лучше ли ограничиться предшествующими указаниями и выждать неизбежного развития событий, нежели пускаться в какие-либо заключения, столь же опасные, как и преждевременные.
Сказанное выше относительно доминионов и Индии распространяется также на Свободное государство Ирландию (1922) [36]. Статья 1 конституции этого государства — которое, впрочем,, мало чем отличается от доминионов — действительно предусматривает, что Свободное государство Ирландия есть равноправный член союза народов, образующего Британскую империю. Вследствие принятия этого общего принципа ирландское государство 10 сентября 1923 года могло быть допущено в Лигу Наций, и, по мнению наиболее авторитетных английских авторов, все то. что говорилось о международном статусе доминионов, может быть распространено и на Ирландию. С конституционной точки зрения наиболее важной чертой, характеризующей, образование Свободного государства Ирландия, является то* что оно создано на базе соглашения между представителями егсм •британского величества и Шин Фейна[37]. История Британской империи не знает подобного прецедента. Но здесь речь идет как раз о факте внутренней жизни империи, а не о международном договоре, поэтому Великобритания1 вправе возражать против того, чтобы это соглашение было зарегистрировано в Секретариате Лиги Наций, согласно статье 18 Устава.
д) Государства под протекторатом [38]
Библиография. Р. Е. В е г §, Бе юеёепЪиз радости ех Ыз1опа е! ]иге рйЬНсо аЦие §епИит ШизЬаНз, Атз1егёат, 1824; А. У 1 1 Ь е 1 ш, 1Ьёопе ]ипё1яие дез рго- 1ес1ога{з, «*1оигпа1 ёи ёгои т{егпа1:юпа1 рпуё», уо1. XVII, 1890, р. 204 е! зеч.; Р. Н е 1 1 Ь о г п, Баз УоШеггесЫПсЬе Рго1ек1ога1, ВегНп, 1891; А. Р I 1 I е I, Би (Згог! ёе 1а ршззапсе рго!ес!псе зиг Гаёгтшз1:гапоп т{ёпеиге с1е ГЕ1а1 рго!ё§ё, «Кеуие §ёпёга1е •<1е дто1 т1егпа1юпа1 риЬПс», уо1. II, 1895, р. 583 е! $ец.; Её.Е-п § е 11иа.г с! 1, Ьез рго{ес1ога{$ ашпепз е! гпоёегпез, Рапз, 1896; Р. Ве$ра§пе1, ЕззаЧ зиг 1ез рго!ес1ога1з, Рапз, 1896; Р. О а 1 г а 1 с! е 5 ё г ё г 1 п, Ье рго1ес1ога{ т1егпа{юпа1, Ьуоп, 1896 (диссертация); Р. Ре <1 о 221, 5а§§ю зи1 рго!е1:1ога1о, Уепе^а, 1897; НасЬепЬиг§, Бе 1а па!иге зипсНцие ёи рго- ±есгога1, Рапз, 1897; С. Ьиё, Бе1 рго!е11ога1о ш1:егпа2юпа1е, МПапо, 1899, «Епсю1ореё1а §шпё1са НаПапа»; Е/ Р е 1 1, Без еПге1з ёи рго!ес1ога{ ге1а11Уешеп! а 1а зоиуегате1ё т^ёпеиге <ёе ГЕ1а1 рго1ё§ё, РоШегз, 1900 (докторская диссертация); Ь. М а г § Ь 1 п о I I и II рго{е1{ога1:о т1егпа2юпа1е пе11а 5иа па+ига §шпё1са, Зазвал, 1905; М. КеуЛПоё, 1/ог§ашза- Иоп ш1ёпеиге ёез рауз ёе ргогес1ога1, Рап5, 1913 (докторская диссертация); Т. В а 1 у, Рго!ес1ога1:е5 апё шапёа1ез, «ВпНзЬ Уеаг Воок о! тьегпапопа! 1ау», уо1. II, 1921—1922, р. 109 е! зед.
Обязательство, которое принимает на себя одно какое-нибудь государство оказывать покровительство другому государству на началах взаимности или односторонне само по себе, есть простое обязательственное отношение, которое исчерпывается участием в нем двух субъектов. Но под международным протекторатом в точном смысле понимается такого рода отношение, в силу которого одно государство обязуется постоянно ока- зывзть покровительство другому государству, а последнее в свою очередь предоставляет первому, наряду с другими вытекающими отсюда преимуществами, право в большей или меньшей мере вмешиваться в его отношения со всеми другими, главным образом с третьими государствами.
Благодаря* вмешательству государства-протектора в между* народную сферу деятельности протежируемого государства последнее оказывается как бы обладателем некоторого постоянного и общего юридического свойства, отличающего его от прочих субъектоз, с которыми оно вступает в сношения.
Вмешательство государства-протектора в международные отношения протежируемого государства, естественно, связано с обязанностью оказывать покровительство, потому что иначе государство-покровитель могло бы вследствие действий покровительствуемого оказаться подверженным строжайшей ответственности и опасностям, против которых у него не нашлось бы средств самозащиты. Поэтому мы не случайно говорили, что вмешательство, если и не является существенным признаком протектората, тем не менее оказывается его естественным, то есть обычным признаком.
Действительно, момент вмешательства встречается во всех догозорах о протекторате, причем з двух основных формах.
Обычно государство-протектор сохраняет за собой исключительное право представительства протежируемого государства в международных отношениях. Государство-протектор осуществляет руководство международными отношениями протежируемого государства, и только первое осуществляет международные акты, в частности заключает договоры от имени и за счет государства протежируемого. Так поступает Франция в отношении регентства Туниса. Тунис не имеет прямых сношений с третьими государствами; представители, аккредитованные при бее, сообщаются с генеральным резидентом Франции в Тунисе,, который в то же время является министром иностранных дел регентства, и договоры последнего заключаются французским: правительством от имени бея.
Иногда, напротив, государство-протектор не осуществляет представительства протежируемого государства. В таких случаях оно ограничивается сохранением за собой права утверждения или наложения вето на акты международного значения, принимаемые протежируемым государством. Таким было, например* правовое положение Трансвааля по отношению к Великобритании до войны 1899 года. Трансвааль мог заключать любые договоры при условии, что Великобритания имела право наложить вето на любой из них в течение шести месяцев со дня получения копии проекта договора.
По весьма распространенному мнению, протежируемое
государство рассматривается как государство, целиком или7 частично недееспособное. Некоторые, выражаясь неточно, говорят о нем как о государстве зависимом, полусуверенном и т. д. В действительности же, имея в виду случаи установления протектората в договорном порядке, что и предстазляет собой протекто- рат в подлинном и точном смысле слова, мы без труда увидим., что государство под протекторатом есть не что иное, как государство, ограничившее свою сзободу вследствие принятия на себя определенных обязательств. Говорить о недееспособности, имея в виду ограничение в договорном порядке свободы, каково бы ни было содержание подобного рода ограничений, в сущности неверно, если только не придавать термину «дееспособность» особого значения, отличного от общепринятого во внутреннем, праве. Так же неверно сравнивать отношения государства, протежируемого и государства-протектора с отношениями опекаемого и опекуна: последний есть представитель недееспособного ех 1е§е, тогда как государство-протектор представительствует вместо протежируемого в силу соглашения и, следозательно, в качестве мандатария (то есть в силу поручения)[39]. ^
Мы сказали, что протекторат имеет своим основанием договор между государством-протектором и государством протежируемым. Никто не сомневается, что обычно так и происходит, но некоторые из авторов доказывают, что в ряде случаев, напротив, протекторат устанавливается в силу решения третьих государств, а именно великих держав, принятого актом, создающим новое государство, которое будет существовать, таким образом, в своеобразном состоянии покровительствуемого государства. Эта теория была предложена, в частности, в связи с двумя событиями. Первое — образование Краковской республики: статья 6 Венского акта 9 июня 1815 года объявляла город Краков с его территорией свободным, независимым, нейтральным и находящимся под протекторатом России, Пруссии и Австрии. Другое- событие — это Объединенные государства Ионических островов, признанные Парижским трактатом 5 ноября 1815 года, заключенным между Великобританией, Австрией, Пруссией и Россией, и одновременно поставленные под непосредственный и исключительный протекторат первой из названных выше держав.
Приведенные доводы точно истолковывают эти политические факты, однако не представляются приемлемыми в качестве юридической оценки. В самом деле, не ясно, откуда может воз-
никнуть юридическая власть, для того чтобы создать новое государство и создать его именно в той, а не иной ситуации. Все, что могут сделать существующие государства, сводится к взаимному обязательству — выполнить или воздержаться от выполнения определенных действий, способствующих и содействующих возникновению новой политической организации. Но это, как реально существующий факт, не может быть следствием правовых норм, ибо на сцену выступает история, и изменчивость судеб человечества и человеческая воля оказывают -свое воздействие; правомочие государств создать новое государство столь же немыслимо, как и правомочие человека дать жизнь другому человеку. А если невозможно допустить существование юридической власти для создания государства, то тем в меньшей 'мере можно допустить учреждение покровительства одного или нескольких государств над другим. Ни одно государство не имеет •правомочия навязывать свою волю другому государству иначе, как в силу предварительного соглашения между ними. Воля одного из них имеет точно такую же силу, как воля другого, и только согласие между ними может породить определенные 'отношения.
Оценка упомянутых выше фактов поэтому должна быть совершенно иной; мы полагаем, что эти факты означают не что иное, как признание существования нового государства при условии согласия со стороны последнего на покровительство над ним одного или нескольких других определенных государств, помимо взаимного обязательства совершить ряд положительных или отрицательных действий, направленных к содействию и облегчению образования фактически новой политической организации. Государства, подписавшие Венские акты и Парижский трактат, взаимно обязались признать Краковскую республику и Объединенные государства Ионических островов в качестве субъектов международного права и соблюдать определенный образ действий по отношению к новым государствам, если только последние согласятся принять такой правовой статус. Итак, налицо имеется признание и определенно обусловленный образ действий, точно так же как было обусловлено признание независимости Сербии, Румынии и. Черногории согласно Берлинскому трактату 1878 года. Самое отношение протектората ведь не возникает фактически ни в силу Венского акта относительно Краковской республики, ни в силу Парижского трактата относительно Объединенных государств Ионических островов, оно возникает в силу молчаливого соглашения, заключенного между государствами-протекторами, которые предварительно уже изъявили свою волю, и новообразованными государствами, которые фактически дали свое согласие принять на себя соответствующие обязательства и проявили готовность воспользоваться предложенными им преимуществами. Возможно, конечно, что- выражение несогласия со стороны нового государства было- в действительности исключено и что следует в данном случае* признать соас!и$ уо1шг (его согласие вынужденным). Однако не следует забывать, что в международных отношениях наряду с правилом соас1:и5 уо1ш{ существует правило 1ашеп уо1шЧ (тем не менее согласие последовало).
Юридическое положение, изложенное здесь, подтверждается с наибольшей ясностью примером вольного города Данцига, (этот случай, по существу, не отличается от двух предшествующих)[40].
Статья 102 Версальского мирного договора постановляет, что' «Главные Союзные и Объединившиеся державы» приняли на. себя обязательство образовать из города Данцига вместе с определенной территорией вольный город, который будет находиться под защитой Лиги Наций. Статья 103 определяет порядок выработки конституции вольного города и предусматривает- назначение Верховного комиссара Лиги Наций, на которого, между прочим, возлагается обязанность выносить решения в качестве первой инстанции по всем возражениям, возникающим со стороны как Польши, так и вольного города относительно применения Мирного договора и дополнительных соглашений. За этим следует статья 104, абзац первый которой содержит следующую оговорку:
«Конвенция, содержание которой Главные Союзные и Объединившиеся Державы обязуются выработать и которая вступиг в силу одновременно с образованием Вольного Города Данцига,, будет заключена между Польским Правительством и названным Вольным Городом, чтобы:...»
Далее следует пять пунктов относительно определенных прав и преимуществ, гарантированных Польше на территории и в управлении вольного города Данцига и, наконец, пункт 6 в сл едующей редакции:
«6. Обеспечить через Польское Правительство ведение внешних сношений Вольного Города Данцига, а также защиту его граждан в чужих странах».
Ввиду наличия такого рода условий, по-видимому, можно- утверждать, что вольный город находится в отношении Польши в положении, сходном с положением государства, обычно носящего название государства под протекторатом. Покровительство, возложенное на Лигу Наций статьей 102, есть скорее контроль над взаимоотношениями между вольным городом и Польшей. Если так, то протекторат, очевидно, основывается на конвенции, заключенной между вольным городом и Польшей, с участием' «главных союзных и объединившихся держав». В данном случае соглашение, служащее основанием для протектората, воплотилось в формальной конзенции, заключенной между государством-протектором и государством протежируемым. Напротив, з других случаях, указанных прежде, соглашение было молчаливым и проявлялось геЪиз 1рз13 е! 1асиз (в самих действиях и фактах).
Если под протекторатом понимать международно-правовое отношение, то несомненно, что оно не имеет и не может иметь иного основания, кроме соглашения между протектором и протежируемым. Иное дело, конечно, если термином «протекторат» обозначаются также отношения зависимости, имеющие своей основой внутреннее государственное право. Такдм, по всей вероятности, был британский протекторат над Египтом, как уже указывалось выше. Во всяком случае, несомненно, что с правовой точки зрения можно сделать следующий вывод: перед нами либо международно-правовое отношение, и тогда оно имеет своей основой соглашение, или же перед нами отношение внутригосударственного права, и вытекающее из него положение есть состояние зависимости, которое как таковое чуждо международ? ному праву.
Поэтому если зависимое государство,, каким, например, было регентство Тунис, заключает соглашение о протекторате с третьим государством без согласия государства-сюзерена, то возникает вопрос, совместимо ли такого рода соглашение с отношением зависимости, уже признанным тем государством, которое осуществляет протекторат, и не составляет ли оно действия, 'недозволенного с точки зрения международного права. В остальном протежируемое государство находится по отношению к го- сударству-протектору в таком же положении, в каком оказалось бы любое.другое государство, заключившее такое же соглашение.
Наконец, следует также иметь в виду, что отношение, вначале имезшее характер протектората, с точки зрения международного праза может с течением времени уступить место внутригосударственному отношению зависимости, если покровительствуемое государство вследствие, войны или иных обстоятельств будет поглощено государством-протектором и низведено до положения провинции или колонии с сохранением за ним большей или меньшей автономии. Таков был конец различных колониальных протекторатов или же договоров о протекторате, заключенных с политически менее развитыми образованиями. Возможно, что, с другой стороны, отношение зависимости превратится в отношения международного протектората, если государство- сюзерен откажется от своего сюзеренитета и заключит с прежним своим вассалом, признанным независимым, соглашение о -протекторате. Таково, по-видимому, положение Ирака—отто- ганской провинции, превращенной в подмандатную территорию, в соответствии с абзацем 4 статьи 22 Устава Лиги Наций, •и «порученной» Великобритании. Последняя же 10 октября 1922 года заключила с правительством Ирака соглашение, согласно которому, в связи с большими успехами этой страны, признала его независимость и в том же соглашении дала гарантию выполнить обязательства, возложенные на нее в качестве мандатария.
Что касается последствий, вытекающих из договора о протекторате, то надлежит различать отношения между протектором •и протежируемым и отношения их к третьим государствам.
а) Не вызывает сомнения, и все авторы признают это, что •отношения между государством-протектором и государством протежируемым определяются соглашением о протекторате, а также другими последующими соглашениями, заключенными в его дополнение или изменение. Государство-протектор как таковое не может навязывать свою волю государству, находящемуся под его протекторатом. Оно может только требовать исполнения обязательств, которые государство, состоящее под его .протекторатом, приняло на себя, так же как последнее, со своей стороны, имеет право требовать выполнения обязательств, принятых на себя государством-протектором. Война, которую го- сударство-протектор ведет против государства, состоящего под «его протекторатом, есть война, но не акт военной экзекуции, точно так же как война, которую государство под протекторатом ведет против государства-протектора, есть подлинная война в собственном смысле, а не восстание. В такого рода войне, •кто бы ее ни начал, можно усмотреть нарушение заключенных между сторонами соглашений, но данная война не имеет иного •значения,' чем любая другая война, начавшаяся вследствие нарушения ранее принятых обязательств.
б) Договор о протекторате сам по себе для третьих государств •есть гез ш1ег аНоз ас!а (дело, совершаемое между посторонними), которое третьим государствам юридически может быть даже неизвестно и в силу которого для них не возникает ни прав, ни обязанностей. Но для государства-протектора, в частности, представляет интерес, чтобы отношения, установленные соглашением о протекторате, были признаны и соблюдались также третьими государствами. Поскольку отношение протектората обычно влечет за собой в большей или меньшей степени вмешательство государства-протектора в международную деятельность государства, состоящего под его протекторатом, то мы сразу же можем убедиться, что государство-протектор испытывает потребность сообщить о таком положении вещей третьим государствам и добиться от последних такого рода действий, чтобы господствующее положение государства-протектора по отно шению к государству, состоящему под его протекторатом, приобрело полную силу.
Этой дели служит нотификация о протекторате, то есть доведение до сведения третьих государств об установлении протектората. Нотификация такого рода обязательна, если она предусмотрена предшествующим соглашением. Так, статья 34- Берлинского генерального акта 26 февраля 1885 года, не воспроизведенная Сен-Жерменским договором 10 сентября 1919 года,, которая заменяет данный акт в части отношений между договаривающимися сторонами, обязывает государства, получившие протекторат на берегах африканского материка, сообщить о нем прочим подписавшим акт государствам, чтобы в случае надобности учесть их требования. В других случаях нотификация носит характер чисто факультативный. Предоставляя третьим государствам возможность заявить свои возражения против протектората, нотификация влечет за собой признание самого протектората, то есть правоотношения между протектором и протежируемым государством, и последующее обязательство оказывать требуемое уважение такого рода отношению, например вступать в сношения с государством под протекторатом не иначе,, как через посредство государства-протектора. Правовой статус государства под протекторатом, таким образом, приобретает- значение и эффективность по отношению к прочим государствам. Положение, которое само по себе было бы попросту отношением между государством-протектором и государством, состоящим под. протекторатом, становится общепризнанным юридическим положением государства под протекторатом, то есть квалификацией, передающей означенному государству всю совокупность международной дееспособности.
Протекторат может быть также коллективным, то есть осуществляться совместно несколькими государствами посредством соглашений между ними. Кроме протектората Лиги Наций над. Данцигом, представляющего во многих отношениях случай особый и отличный от других, новейшая история дает различные примеры коллективных протекторатов, среди которых наиболее- значительными являются протекторат Австрии, Пруссии и России над Краковской республикой, учрежденный, как уже говорилось, в силу статьи 6 Венского генерального акта -1815 года, и прекративший существование вследствие поглощения этой республики Австрией, согласно договору, заключенному между государствами-протекторами 6 ноября 1846 года, а также протекторат Великобритании, Германии и Соединенных Штатов Америки над островами Самоа, учрежденный в силу Берлинского трактата 16 июня 1889 года. Этот трактат устанавливал, что три государства-протектора будут совместно осуществлять протекторат и взаимно урегулируют способ его осуществления. Несколько лет спустя государства-протекторы сочли более удобным разделить между собой эти острова и 14 ноября 1899 года, в силу нового соглашения, приступили к их разделу.
Мы уже говорили (см. выше, стр. 129 и сл.), что многие авторы тщательно различают международный протекторат и так называемый «колониальный протекторат», отрицая какую-либо .правовую силу за соглашением о протекторате, заключенным •с каким-нибудь племенем. По мнению этих авторов, результат такого рода действий свелся бы к сохранению государством за собой возможности в будущем оккупировать территорию, что будет признано и разрешено третьими государствами, ибо они не станут чинить препятствий установлению надлежаще нотифицированного протектората. Согласно же принятому нами тезису, соглашение о протекторате, заключенное с каким-нибудь племенем, по своей природе существенно не отличается от международного договора. Поэтому к колониальным протекторатам применимы изложенные выше общие начала, за исключением, конечно, тех, которые проистекают как из самого содержания договора о протекторате, так и из тех обстоятельств, при которых последовало заключение этого договора.
Следует, впрочем, повторить в связи с этим соображение, уже неоднократно высказанное в общей форме. Протекторат не является институтом международного права, если под правовым институтом понимать совокупность положений, относящихся к одному какому-нибудь предмету. Не существует особого меж- дународно-правового протектората, существуют только международные протектораты, то есть формально различные соглашения, в значительной степени сходные, однако, по своему содержанию, откуда наука*вывела некоторые общие черты, позволяющие дать достаточно точное определение совокупности отдельных правопорядков, из которых каждый, в качестве положительного правопорядка, представляет сам по себе нечто самостоятельное. Процесс научного исследования как таковой совершенно законен, поскольку оно остается научным исследованием и ничем не подменяются положения, выведенные, таким образом, в качестве основ позитивного права. Позитивное международное право в вопросах о протекторате вытекает из договоров и соглашений, определяющих каждый отдельный протекторат.
Так, для того чтобы определить права и обязанности, возникающие из протектората, осуществляемого Францией над регентством Тунис, необходимо обратиться исключительно к договорам, заключенным между этими двумя государствами, (договор в Каср-ель-Саиде или Бардо 12 мая 1881 года и в Ла Марса -8 июня 1883 года). Что касается следствий, вытекающих из этого протектората по отношению к третьему государству, например к Италии, следует обратиться к декларациям и соглашениям, которые признают зтот протекторат. То же самое относится к: протекторату Франции над Тонкином и Аннамом (договор б июня 1884 года) или над Камбоджей (договор 17Ч1к>ня 1884 го- да), а также к протекторату Франции и Испании соответственно над французской и испанской зонами в Марокко (франко-марокканский договор 30 марта 1312 года, франко-испанский договор 27 ноября 1912 года, статья 141 и сл. Версальского договора) и[41] наконец, к протекторату Великобритании над Занзибаром и т. д..
По тем же причинам весьма небольшое значение имеют споры, которые вели многие авторы, с целью определить, следует ли признать то или иное государство состоящим под протекторатом. Например, состоит ли княжество Монако, согласно франко- монакскому договору 17 июля 1918 года, под французским протекторатом. В действительности важно определить правовой, статус той или иной страны, что вытекает из действующих конвенций и обычаев, а вопрос о том, является ли такого рода статус страны протекторатом, — вопрос довольно второстепенный к скорее носит терминологический характер. Не исключена возможность, что сопоставление с другими договорами может дать основание для иного толкования данного случая. Но пользоваться таким критерием следует с большой осторожностью (см. Постоянная палата международного правосудия, решение № 9* 26 июля 1927 года. РиЪНсайопз, с п., зёпе А, № 9 зреаакп., р. 22),, и, кроме того, нельзя смешивать такой критерий ни с аналогией в узком и собственном смысле, основанной на других нормах*, обязательных самих по себе (см. выше, стр. 117 и сл.), ни с методом, заключающимся в определении того или иного акта путем подведения его под ту или иную группу общих норм, ?:оторые предназначены в' точности регулировать определенные категории правовых актов (см. выше, стр. 99).
е) Нейтрализованные государства *
Библиография. а) Работы общего характера: Т. Т им з $, Оп т1егпа1юпа1 сопуепИопз Тог {Ье пеи{гаН2а{юп о! {ет{огу, Ьопдоп, 1887; Н. К е { { 1 с Ь, 2иг ЬеЬге уоп дег е^§еп КТеи{гаН{а{, «АгсЫу !йг бНеп{НсЬе5 КесЬЬ, уо1. V, 1890^ 5. 113 П.; М. М о г а п д, Оп§те$ де 1а пеи{гаШё регрёшеПе^. «Кег. §ёп. де дг. т{егп. риЫ.», уо1. I, 1894, р. 522 е{ зея.; Б. Т з ит е { { к о I т Ое 1а зНиаМоп ]ипд1яие дез Е{а{$ пеи{га- Пзёз еп {ешрз де ра1х, Рапз, 1895 (докторская диссертация)г С. Р 1 с с 1 о п 1, Езза! зиг 1а пеи{гаН{ё регрё{ие11е, 2е ёд.,, Рапз, 1902; Л. и7 е з { 1 а к е, Ыо{е$ зиг 1а пеи{га1}{ё регшапеп{е. «Кеу. де дг. т{егп. е{ де 1ё§. сотр.», уо1. XXXIII, 1901, р. 339*
е1; зея-; Р. Н а § е г и р, Ьа пеи1гаШё реплапепЛе. «Неу. §ёп- ёе ёг. тгегп. риЫ.», ю1. XII, 1905, р. 577 е! 5е^.; Е. уоп Р
з с И е г-Т г е и е п Г е 1 сЗ, Ве$сЬгапкип§ ёег УоЬкеггесЫПсЬеа НапсШп^зГаЬ.щкеи ёег ёаиегпё пеи1га1еп 51аа1еп ёигсп ёеп Неи- {гаНШзуег+га^, Ье1р21§, 1908; Е. V 1 п 5 1 о V, ЫеитгаПга^юп,. «Ат. .1оигп.. о! ;п1егп. Ьау», уо1. II, 1908, р. 366 е! зеч.;. С. Р. XV 1 с к е г, $оте еНес{з о{ пеикаНгаНоп, 1Ыё., уо1. V, 1911, р. 639 е15ея.;Е. Везсатрз, Ь’Е1а1 пеи^еаШге регтапеп^ Рапз—ВгихеНез, 1912; А. Ва1ёаззагг1, Ьа пегйгаПгга- гюпе, Кота, 1912; 5. К 1 с Ь { е г, Б1е МеикаНзаЗлоп уоп З^аа^еп*. тзЪезопёеге сНе ёег 5с1тее]2, Ве1§1епз, ЬихетЪиг§з ипё ёез- МЬегеп Коп§оз1аа1:е5, ВегПп и. ЬеЗргщ, 1913; 5. 3 а т и е I 01е е\п§е МешхаНШ, Огйпз1:аё1, 1914 (докторская диссертация); У. К г а и е 1, Ь’еи1гаНШ, Ыеи1гаПза{юп ипё Ветеёип§ 1пг УбГкеггесЬ!, МйпсЬеп-Ье1р21§, 1915; 3. М. Ко'Ыпзоп, Аи1о- потоиз Кеи1гаН2а1к>п, «Ат. ,1оигп. о! Ыегп. 1ау», уо1. XI,, 1917, р. 607 е! 5е^.; А. ЗоИЛе, Ыа1:иге ^ипё^^ие <3е 1а пеи- 1гаШё а Шге регтапеп*, Са1аша, 1920; С. Е к (3 а 1 1, Ьа пеи- 1гаШё регрё1ие11е ауап! 1е рас!е (1е 1а 5ос1ё1ё ёез паНопз. Е1ийе- с!е ёго!* дез §епз, Рапз, 1923[42].
б) Работы, посвященные определенным нейтрализованным государствам. Эти работы содержат весьма обширную библиографию и по большей части носят историко-политический, а не юридический характер. Здесь приводятся лишь наиболее важные труды, с точки зрения нашей трактовки вопроса. 1) Швейцария: С. Н 1 И у, С1е Ыеи1гаНШ ёег 8сЬуе12 т Шгег Ьеи{1§еп- АиЯаззип§, 2. АиП., Вегп, 1889; Р. Ь. С а 1 о п с1 е г, Ет ВеИга^ гиг Рга§е аег 5сЬуе12еп5с11еп КТеи{гаПШ, 2йпсп, 1890 (диссертация); Р. 3 с Ь у е 1 2 е г. ОезсЬлсЫё ёег $сЬ\'е12еп$сЬеп Меи1га- ПШ, РгаиепГеИ, 1895; Е. О а § П а г (1 1, Бте Еп1з1еЬип§ ёег 5сЬуе12ег15сЬеп Ыеи1гаПШ, 2йпсЪ, 1915; Е. Р а у е п, Ьа рге- гшёге пеи1гаШё регреЧиеПе: 1а пегйгаПзаНоп ёе 1а Зшззе е{ ёе- 1а Зауо^е, Рапз, 1917; М. Н и Ь е г, 01е зс1гое!2еп5сЬе Ыеи1га- Ша1 ипё ёег УоШегЪипё, КорепЬа§еп, 1924; Е. V. XV а 1 ё к 1 г с Ь, АгИке! 435 ёез УегзаШег Уег1га§ез т зетег гесМНсЬеп Веаеи1ип§; Шг ё1е ёаиегпёе Ыеи^гаШа! ёег 5сИуе12, Аагаи, 1924. По вопросу о нейтралитете Швейцарии и обязанностях, вытекающих из- Устава Лиги Наций, следует иметь в виду два зажных послания Федерального совета Федеральному собранию 4 августа 1919 года и 17 фезраля 1920 года.
2) Бельгия: О. А. А г е п ё I, Езза1 зиг 1а пеи1гаШё ёе 1а Ве1§эдие, сопз1ёёгёе ргтс1ра1етеп{ зоиз 1е рот! ёе уие ёи- ёгоН риЬПс, ВгихеНез—Ье1р21§, 1845; С. М е 5 з 1 п, Ьа пеи^га- ~Шё йе 1а Ве1§1яие, Рапз, 1902; Е. Б е $ с а т р з, Ьа пеи1гаШё -йе 1а Ве1§1цие аи ро!пг* де уие Ызюпяие, (ИрЬтаИятие, ]иг1с11- аие ех роНМяие, ВгихеИез—Рапз, 1902; О. Р о и г § а з 5 1 ё, Ьа леи1гаП{ё де 1а Ве1§1яие. Рапз, 1902; А. Р и е Ь г, ТЬе пеи{гаН1у оГ Ве1§шт; а з1иду о! Ше Ве1§1ап сазе ипдег Из азрес1з т роН- Иса1 Ыз1огу апд 1п1егпа1:юпа1 1ау, К'еу Уогк — Ьопдоп, 1915; Н. де Н о о п, Ьа пеихгаШё регтапегЛе де 1а Ве1§!яие еп дго1* е! еп та'й, ВгихеНез, 1918; А. К о и $ $ е 1 Ье К о у, Ь’аЪго§а1юп йе 1а пеи{гаШё де 1а Ве1§1яие,5езсаизе5 е{ зез еГЫз: ё!иде д’ЫзЫге д!р1оша{1яие е! де дгоЛ риЬНс т{егпа1:юпа1, Рапз, 1913.
3) Люксембург: О. V а т р а с Ь, Ье ЬихетЬоиг§ .пеи{ге: ё1иде д!Ьлз1о1ге д1р1оша1:!яие е4 де дгой т1ета1юпа1 риЬНс, Рапз, 1900; №. М е И § е п Ь е г §, ЬихетЬиг§, «2еИ:- -зсЬгт шгУб1кеггесЬЪ>, Вд. XI, 1920, 5. 20 I!., 409 П.; II. В о г з 1, Ьа пеи{га1122а2юпе де1 ЬиззегпЬиг§о е 1а зиа атгтззюпе пе11а 5ос1‘е{а де11е пагюш. «К1УТ1з1а д1 дшйо т1;егпа2юпа1е», уо1. XVII, 1925, ра§. 3 зе§§.
Государство может принять на себя обязанность по отношению к одному или нескольким государствам соблюдать постоянный нейтралитет и не вступать в международные обязательства, несовместимые с этой обязанностью. Если подобного рода отношение возникает лишь между двумя или немногими государствами, то вытекающее отсюда правовое положение лишь частично ограничивает независимость (Ппд1У1диаН1:а) государства в его международных отношениях. Но если такая обязанность возникает по отношению к более широкому кругу государств, которые со своей стороны принимают на себя обязательство, признавать постоянный нейтралитет такого государства и обра-" щаться с ним соответствующим образом, поскольку оно в состоянии соблюдать принятое им на себя обязательство, то постоянный нейтралитет приобретает определенное значение для целого ряда международных отношений и тем самым становится юридическим свойством самого государства, его особым образом действий по отношению к прочим государствам, причем действия эти имеют своим содержанием совокупность особых прав и обязанностей.
Сказанное может иметь место либо если соглашение, которое ?4Ы назовем соглашением о нейтрализации, будет заключено аЬ оп§1пе (с самого начала) между нейтрализованным государством и многими другими государствами, либо если нейтрализация постепенно получила явно выраженное или молчаливое признание со стороны государств, которые не участвовали в первоначальном соглашении, но которые одновременно с признанием нейтрализации принимают на себя по отношению к нейтрализо-' шанному государству аналогичные обязанности и приобретают
аналогичные права. Поскольку, вообще говоря, постоянная нейтрализация того или иного государства является непременной составной частью определенной политической системы в данный исторический момент, то почти всегда на деле оправдывается или одно, или другое предположение, или же оба одновременно, ибо лишь при условии признания нейтрализация может служить тем целям, для достижения которых она предназначена.
Постоянная нейтрализация основана, таким образом, на договоре, или. более широко, на соглашении, которое может даже не быть облечено в форму договора в точном смысле слова. Поэтому нейтрализация не может иметь места: а) в результате одностороннего заявления о желании соблюдать постоянный нейтралитет. Такого рода заявление может явиться лишь политической программой, но, поскольку оно само по себе не имеет достаточной силы, чтобы заставить другие государства придерживаться определенного образа действий, тем самым оно не может вызвать к жизни никакие международные правоотношения. В лучшем случае такое заявление можно рассматривать как предложение, которое даст определенные юридические результаты, если и поскольку оно будет принято государствами, к которым обращено; б) в результате решения третьих государств, которое может породить только взаимные права и обязанности между государствами, принимавшими участие в выработке такого решения. Однако это решение может содержать определенное предложение, обращенное к государству, подлежащему- нейтрализации. В частности, это может быть определенное условие признания новообразованного государства. Если такого рода предложение будет явно или молчаливо принято государством, к которому оно обращено, то тем самым будет иметь место соглашение, составляющее правовую основу нейтрализации этого государства.
Права и обязанности, возникающие вследствие нейтрализации, могут определяться только на основе соглашения или соглашений в каждом отдельном случае. Здесь следует еще раз напомнить, что в позитивном международном праве не существует нейтрализации вообще, существуют отдельные акты нейтрализации, содержание и последствия которых, естественно, могут отличаться друг от друга и притом существенно. Тем не менее можно сформулировать некоторые общие принципы, которые, как, например, если речь идет о протекторате, представляют собой либо применение к определенному вопросу основных понятий международного права, либо результат научной работы, имевшей своей целью сравнить отдельные договоры и обобщить их содержание.
Примером применения к данному вопросу основных понятий международного права служит положение, предусматривающее,
8 Д. Анцклоттн что постоянная нейтрализация, будучи чисто договорным отношением, порождает только взаимные притязания и обязательства сторон.
В науке международного права получила широкое распространение мысль о том, что. нейтрализованное государство частично неправоспособно, или, как говорят другие, не вполне суверенно, поскольку око находится в состоянии, не позволяющем ему пользоваться таким существенным атрибутом суверенитета, как возможность прибегнуть к оружию не только в целях самозащиты. Некоторые авторы, напротив, считают своим долгом проводить различие в зависимости от того, включает ли в себя акт о нейтрализации только обязанность нейтрализованных государств не нарушать нейтралитета другого государства или же, кроме того, включает обязанность таких'государств не прибегать к оружию. В первом случае нет ограничения суверенитета — нейтрализованное государство не обязуется воздерживаться от применения силы и потому остается суверенным. Во втором случае, напротив, имеется действительное ограничение суверенитета. Как можно убедиться, обе теории, по существу, не различаются между собой, поскольку вторая даже допускает, что обязанность воздерживаться от ведения войн, принятая на себя государством, ограничивает его суверенитет, но лишь считает, что это обязательство принимается государством не во всех случаях постоянной нейтрализации. Таким образом, ясно, что обязанности, принятые на себя государством нейтрализованным, ограничивают его свободу, или, вернее сказать, его суверенитет, если только свободу государства определять как суверенитет. Но то же самое можно сказать о любых международных обязательствах. Государство нейтрализованное есть, по существу, такое государство, которое добровольно приняло на себя определенные обязательства и приобрело соответствующие права; в этом и заключается вся суть вопроса с юридической точки зрения.
Существенным моментом нейтрализации, как это явствует из различных договоров, является обязанность нейтрализованного государства оставаться постоянно нейтральным (то есть соблюдать во всякой войне между другими государствами обязанности, возлагаемые международным правом на нейтральные государства) и, следовательно, воздерживаться от действий, которые могут как бы то ни было вовлечь это государство в обязательство принять участие в военных действиях (например, не участвовать ни в каких союзах, не имеющих чисто оборонительного значения, не давать гарантий и т. д.). Этому общему обязательству нейтрализованного государства соответствует обязательство других государств, признавших этот нейтралитет, не начинать войны, а также воздерживаться от таких действий, которые могут привести к войне против нейтрализованного государства (например, от заключения союза против него, если только такой союз не обусловлен нападением нейтрализованного государства на другое государство в нарушение принятых им на себя обязательств).
Иногда к соглашению о нейтралитете присоединяется гарантия нейтрализации, то есть обязательство заставить соблюдать нейтралитет те государства, которые попытаются его нарушить.
Вопрос об определении того, входит ли в обязанность госу- дарств-гарантов, в случае коллективной гарантии, действовать только совместно или также в отдельности, зависит от толкования договора. Едва ли нужно добавлять, что гарантия не презю- мируется: ока должна быть ясно выражена в виде словесного обязательства и ни в коем случае не вытекает из простого признания нейтрализации.
Иной характер носит постоянный нейтралитет государства, и он не совпадает с тем, что мы понимаем под так называемой нейтрализацией определенных территорий (например, островов Корфу, Паксоса, Аландских островов и т. д.); эта последняя преследует цель уберечь определенные районы от военных действий. По аналогии можно говорить о нейтрализации определенных лиц, как, например, медицинского персонала, о нейтрализации госпиталей, экипажей кораблей, санитарных отрядов и т. д.
Нейтрализованными государствами в Европе, вплоть до последних, хорошо известных событий, — кроме Швейцарии, речь о которой пойдет ниже, — были: Бельгия, на основе договоров 1831 года (о признании отделения от Голландии) и 1839 года (о подтверждении предшествующих договоров и дополнительно о признании этих договоров со стороны Голландии), и Люксембург, на основе Лондонского договора 11 мая 1867 года, в котором приняла участие также Италия. В ноябре 1918 года Бельгия официально объявила о своем намерении отказаться от нейтрализации. которая оказалась столь мало эффективной в деле ее защиты. Соответственно статья 31 Версальского договора указывает, что Германия соглашается на отмену договоров 1839 года и обязуется признать и соблюдать конвенции, заключенные взамен названных договоров. Аналогичные положения были внесены в договоры Сен-Жерменский (статья 83) и Трианон- ский (статья 67). Что касается Люксембурга, не участвовавшего в договоре, то статья 40 Версальского договора ограничивается обеспечением согласия Германии на отмену режима нейтралитета Великого герцогства Люксембургского. Последующие действия этого государства и тех государств, которые принимали участие в заключении Лондонского договора 1867 года, показывают, что нейтрализация Люксембурга должна считаться фактически отмененной. Швейцария же в действитель- ностк поставила, как мы увидим, сохранение, своего нейтралитета условием принятия ее в Лигу Наций, и это условие было принято Советом Лиги Наций. Люксембург, который в феврале 1920 года представил просьбу о принятии его в Лигу Наций, выражая намерение сохранить свой нейтралитет, в ноябре следующего года представил другую просьбу, без оговорки о соблюдении им нейтралитета, и на основе этой просьбы был принят в Лигу Наций.
В настоящее время единственным нейтрализованным государством является Швейцария. Помимо исторических прецедентов, предшествовавших нынешнему ее положению (фактический нейтралитет и различные договоры о вечном мире с пограничными государствами), швейцарский нейтралитет основывается на следующих актах: 1. Декларация государств, подписавших Парижский мирный договор 30 мая 1814 года, подписанная ими 20 марта 1815 года в Вене, согласно которой предусматривается, что по присоединении Гельветического сейма к статьям настоящей конвенции, относящимся к Швейцарии (статья 74 и сл. Заключительного акта Венского конгресса), «от имени всех держав будет издан торжественный акт о признании и гарантии постоянного нейтралитета Швейцарского Союза в его новых границах».
2. Акт привступления Швейцарского Союза 27 мая к декларации 1815 года. 3. Статья 84 Заключительного акта Венского конгресса
9 июня 1815 года: «Декларация Держав, заключивших Парижский трактат, Сейму Швейцарского Союза, подписанная 20 марта 1815 года и оным Сеймом через формальный Акт привступления, принятая 27 мая того же года, ныне подтверждается во всей ее силе; объявленные в сей Декларации правила и постановления будут ненарушимо соблюдаемы». 4. Парижская декларация 20 ноября 1815 года: «Державы... настоящим актом признаю! формально и бесспорно постоянный нейтралитет Швейцарии и гарантируют неприкосновенность ее территории в ее новых границах... Державы равным образом признают нейтралитет той части Савойи, которая, согласно Декларации Венского конгресса 20 марта и ныне действующему Парижскому мирному договору, должна считаться нейтрализованной, как и сама Швейцария. Они объявляют..., что нейтралитет и неприкосновенность Швейцарии, равно как ее независимость от всякого иностранного влияния, отвечает истинным интересам европейской политики».
Державами, подписавшими декларации 20 марта и 20 ноября 1815 года, были Австрия, Франция, Великобритания, Португалия и Россия; впоследствии к ним присоединились Испания и Швеция.
Королевство Сардиния признало нейтралитет Швейцарии, приняв статью 92 Венского акта, в силу которой «Провинции Чиаблезе [Шаблэ] и Фосиньи и вся часть Савойи, лежащая на север от Уджины [Удине] и состоящая во владении Е. В. Короля Сардинского, будут пользоваться выгодами нейтралитета Швейцарии, обеспеченного признанием и ручательством Держав». Статья 2 трактата 24 марта 1860 года, согласно которой Сардиния уступала Франции провинции Ниццу и Савойю, объявляет в ясно выраженной форме, что «Е. В. Король Сардинии может передать нейтрализованные части Савойи лишь на условиях, на которых он владеет ими сам...» А поскольку договоры Королевства Сардинии были вообще признаны как собственные договоры Италии (на что после 24 марта 1860 года ссылались последующие разъяснительные ноты нового королевства), то можно утверждать, что налицо уже было несомненное признание швейцарского нейтралитета со стороны Италии. Тем не менее как в начале европейской войны (19—26 августа 1914 года), так и в момент объявления Италией войны Австрии (23—24 мая
1915 года) имел место обмен нотами между обоими правительствами, в каковых нотах Швейцария подтверждала решения твердо соблюдать безусловный нейтралитет и всеми силами защищать целостность своей территории против любого агрессора, а Италия — готовность по-прежнему руководствоваться началами, освященными актом 20 ноября 1815 года, хотя Италия й не была в числе держав, подписавших названный акт. Из самой редакции этих нот виден их чисто декларативный характер в том, что касается признания нейтралитета. Напротив, обязательства относительно гарантии не вытекало, пожалуй, из предшествующих актов, и ввиду этого упомянутый обмен нотами по данному вопросу имел существенное значение.
ч Что касается содержания и объема такого обязательства, то необходимо заметить следующее. Прежде всего Италия пожелала принять на себя такое обязательство, а Швейцария дала на это свое согласие в тех же точно выражениях, что и в своем ответе государствам, подписавшим Парижскую декларацию 20 ноября 1815 года. Во-вторых, после этого обмена нотами не возникло никакого правоотношения между Италией и государствами, подписавшими Парижскую декларацию и оставшимися непричастными к соглашению между Италией и Швейцарией. Последствие этого соглашения можно, следовательно, изложить вкратце следующим образом. Италия обязалась предоставить Швейцарии гарантию, а Швейцария была вправе требовать от Италии предоставления ей этой гарантии в тех случаях, в каких данная обязанность и соответствующее притязание существуют в отношениях между Швейцарской конфедерацией и государствами, подписавшими Парижскую декларацию. Однако никаких обязательств по отношению к названным государствам Италия не несет и последние не имеют по отношению к ней никаких прав в вопросе о предоставлении гарантии нейтралитета.
Швейцарский нейтралитет всегда соблюдался и уважался начиная с 1815 года и позднее с целью разрешения сложной проблемы, возникшей с образованием Лиги Наций, поскольку после создания Лиги Наций государства взяли в некоторых случаях на себя обязательства, несовместимые с соблюдением нейтралитета в обычном его понимании. Швейцария во время Парижской конференции вручила «союзным и объединившимся державам» меморандум, в котором, вслед за объявлением о том, что соблюдение постоянного нейтралитета составляет условие зте циа поп ее вступления в Лигу Наций, предложила Франции отказаться от преимуществ нейтрализации зоны Верхней Савойи, с тем чтобы в мирном договоре было прямо объявлено о том, что нейтрализация Швейцарии составляет международное обязательство в целях сохранения мира (статья 21 Устава). Статья 435 Версальского договора действительно содержит такую декларацию и принимает к сведению соглашение, заключенное между французским и швейцарским правительствами об отмене соглашения относительно нейтрализованной зоны Савойи. В связи с указанным выше просьба о вступлении Швейцарии в Лигу Наций была утверждена Советом Лиги, причем в специальной декларации указывалось на то, что постоянный нейтралитет этого государства оправдан интересами общего мира и. следовательно, совместим с Уставом Лиги Наций. Такое совпадение, пожалуй, легче утверждать в принципе, нежели применять в конкретной фактической обстановке. Но, во всяком случае, нейтралитету Швейцарии уже обеспечено признание всех членов Лиги Наций, придающее ему, таким образом, всеобщий характер, которого до сих пор не имеет ни одно постоянно нейтральное государство.
[1] В. В г е$ сЫ, Когте §епегаН е погте раг1лсо1ап пе! сИпИо т!ег- пггюпа!е, 5спШ сгшп<31с1 т опоге сп 5. Нотапо, уо1 III, Раёоуа, 1940.
[2] Существование общего международного права и вся теория международно-правовых норм, изложенная в настоящей работе, возбуждает сомнение и сложные зопросы, если исходить, как это делаю я, из идеи договорного характера международного права. Эту идею развил и довел до крайних выводов Буркхардтв своей работе «П1е Ъг^ашзапол йег КесЫз§е- тезпзспап. ЪТп1ег5исЬип§еп йЪег (Не Е1§епагт йез РпуаггееМз, йез 51аа1з- гесЫз ипй Йез Уб1кеггесЫз» (Вазе!, 1927), в главе «Уб1кеггесЫ», которую следует постоянно иметь в виду в настоящем разделе. Для подтверждения моих заключений следует' согласовать договорный характер норм с объективным характеоом права, что Буркхардт решительно отрицает.' Я же поддерживаю тезис объективного договорного права. Вопрос сводится к тому, возможно ли сочетание этих терминов?
[3] А. О о е 1 1 п е г, РгёсааисИё, саёиспё е! (ЗёзиёЫае еп шаиёге йе (ЗгоИ т1егпа1юпг! риЬНс. Езза! ]‘ип<Нчие, Рапз, 1939; К. М о п а с о, Ь’аЪгс^агюпе (Зе11е попле ^шпсНсЬе ийеглахюпаН, 5спт цпдгШсп т опоге <Н 5- Кстапо, *о1. III, Раёсуа, 1940.
[4] В связи с учением о международно-правовых нормах следует рассмотреть вопрос об изменении тгких норм, то есть вопрос, с которым связана проблема пересмотра соглашений. Из работ общего характера, посвященных этой проблеме, по-видимому, можно назвать IV. О г а ш $ с Ь, Сгипс11а§еп ипсЗ МегЬосЗеп шсегпаНопаЗег Кечпзюп, «Кеъг Соштоп^еаНЬ 1п5Ши* Мопо^гарЫез», 5*ии§аг1—ВегПп, 1937.
[5] Тему «пробелов» исследует ,1. Р. V/ 1 1 П а ш 5, СЪаргегз оп сиггеп! т1егпа4юпа1 1ату ап<3 !Ь.е Ьеащие ог КаНопз, «СопЫЬиМоп хо йиегпаиопа! 1ау апй й1р1отасу», № 12, Ьопёоп, 1929. О проблеме «пробелоз» в .международном праве: О. В а 1 1 а ё о г е Р а 1 И ег 1, 1 «рппс1‘р1 §епегаП Йе1 аш11о псопсзсшН <3а11е пагюш стП» пе11’аг{. 38 йе11о 51а!и1о (Зе11а Сог1е реггаапепге <Н Ё’-и5^21а га1ета2юпа1е, Топпо. 1931, р. 1—12 е ра551т. Там же цитируются: С а V а § И е г 1, Ьо $а1о <П песеззпа пе1 йггШо т1етагюпа1е, «Нш$а И. р. 1е заепге §шг.г, 1917, ра§. 206 зе§2-; М й 1 1 е г, Ьез 1асипез йи йгоп т1егпа!юпа1 риЬНс, «Кеу. (3. ёг. Йпегп. е{ 1ё§1$. сотр.», 1926, р. 555 е1 зея-—это, по словак Балладоре, единственное исследование, посвященное исключительно проблеме «пробелов^ в международном праве.
[6] Р. 5 с Ь г-е I е г, Э1е 1п1егрге1а!1оп ёег Сезегге ипё КесМз^езспШе, иМеп, 1927; Т $ и п е С Ь 1 - У и," ТЬе т!егрге1а1:юп о! 1геа*1ез, Ыеу Уогк, 1927; Ь. Е Ь г И с Ь, ЬЧп1егргё1а1юп ёе5 1гаИё5, «Нес. ё. соигэ ёе Г Ас. ёе ёгоН тгегп.*, 1928, 1. IV; А. Р. Р а с Ь 1 г 1, 1п1егргеха1юп оГ {.геаНез, «Ат. Лоит. 1п1. Ьато», уо1. 23, 1929, направлена против пользования материалами подготовительных работ и основывается специально на данных практики Постоянной палаты международного правосудия. По поводу этой статьи (противоположная точка зрения): РЬ. М а г з Ь а 11 5 г о то п, ТЬе т!егрге1а1юп оГ 1геа1:1е5, 1Ыё., р. 819 е! зец.; р. У г 1 % Ь г, ТЬе ш- 1егрге1а1юп оГ шиШ1а1ега1 1геа11ез, «Ат. Лоигп. ш1. 13^», уо1. 23, 1929; V/. Р г 1 е и г, 01е Аиз1е§ип^у51кеггесЬШсЬегУег1га§е (диссертация), СоШп- §еп, 1930; Р. С а з 1 Ь е г §, Ьа шё1:Ьоёо1о§1е ёи ёгоп т1егпа*юпа1 риЬНс, «Нес. ё. соигз ёе Г Ас ёе ёг. тьегп.*, 1933, 1. I, Рапз, -1934, под этим заглавием, на перзый взгляд не очень ясным, исследуются специально вопросы толкования и применения международно-правовых норм. Содержание работы мне представляется в ряде мест спорным, но сама постановка -вопросов представляет интерес. Особое внимание уделяется статье 38 Статута суда. См. N. Р е 1 п Ь е г Ьа зипёгспоп ёе 1а Соиг регшапеп!е ёе зиз^се т!егпа1юпа1е ёапз 1е зуз1ёше ёез шапёагз, Рапз, 1930, сЬар. XIV, р. 178 еизео., относительно правил толкования мандатов, содержит важные соображения по вопросам общего учения о толковании. Следует отметить: 1) смешение автором исторического метода толкования и использование им материалов подготовительных работ, 2) соображения по поводу ограничительного толкования оговорок относительно обязательной юрисдикции Палаты суда сами по себе правильны, но влекут за собой необходимость развить дальше различие между толкованием ограничительным, распространительным и аналогией.
[7] См. «Ашег, Лоигп. ш1. Ьато», уо1. 24, 1930; СЬ. С. Н у йе, ТЬе ап1егргеШюп оГ [геапез Ьу 1Ье Регшапеп! Соип с-Г 1п1егпапопа1 Лизисе (фраки, издание—«Неу. сЗг. ш1егпа1.», 1930, № 1). Из различных решений автор извлекает критерии, принятые палатой, распределяя их по следующим рубрикам: 1) признание положений, являющихся ясными; 2) постановка вопроса диЫ ]'ипз при неясности текста; 3) положения, ■несовместимые с явным намерением сторон; 4) тексты, изложенные на нескольких языках; 5) предварительные ^материалы. Заключения.
[8] Международное право не имеет пробелов в том смысле, что любой -спорный вопрос может быть разрешен на основе существующих норм, если отбрасывать необоснованные притязания, и т. д. Но зто не исключает существования спорных вопросоз не юридического характера. Это положение весьма удачно сформулировано Шиффом в статье «ТЛеЬег ёеп Ве§гШ ёег роПшсйеп 51ге111§кеиеп 1гп Уб1кеггесЬЬ, «21$сЬг. Г. 6ГГ. КеспЬ, Вё. XIV, 1924, НеГ1. 5. в особенности 5. 603. Вопрос о пробелах в праве может послужить поводом к краткому разбору различия споров правовых и политических; см. по этому вопросу литературу, приведенную в статье Шиффера. Т о г з { е п (И Ь 1, Ьисипез ёи ёгоН ЫегпаИопа!, «Когё1зк Т1Й55кпЯ 1ог 1п1егпа1юпа1 КеЬ (Ас1а $сапёшау1са ]ип$ §еп1шт), 1932. См. также В е 1 1 а ё о г е Р а 1 1 е г 1, ор. ей., а также других авторов, упоминаемых там же.
[9] Справедливость в международном праве составляет вопрос, который должен получить дальнейшее развитие в новом издании настоящего труда. См. Ь. В. О г 11 е 1 с1, Е^и^^у а$ а сопсерг о? Ш1егпа1юпа1 1а^*, «Кепшску Ьау ЛоигпаЬ, 1929—1930, р. 31 е! $ея., р. 116 е! 5ея., М. В о г с Ь а г (11. Ьагез ропзаЫШё нйегпаиопа1е ёез Е1а1$ а 1а Сотёгепсе ёе 1а СоёШса^оп ёе 1а Науе, «Ке*. ёг. т1егп. е1:1ё§151. сотр.». 1931, I, р. 58; статья Борк- хардта содержит также некоторые соображения по вопросу о справедливости в случаях разбирательств в арбитражных комиссиях по жалобам. \г. Р г 1 е ё ш а п п , ТЬе соптЬи1юп оГ Еп^ПзЬ едш!у 1о 1Ье 1ёеа от ап шгегпаьюпа! ециИу 1пЪипа1. Ьопёоп, 1935, идея автора состоит в том, что юриспруденция на основании справедливости могла бы служить- восполнением системы международного права, аналогично тому, как это имело место в английском праве. В этих целях автор излагает двенадцать правил, признаваемых в Англии в качестве правил решений по добросовестному убеждению, и затем исследует институт поручения (1гизг).
[10] К. КпиЬЬеп, 01е 5иЪ]ек{е ёез 'Уо1кеггесМ$. А11§етеше Ьепге уоп ёег уо11еп ипё ЬезсЬгапк1еп у51кеггесЬШсЬеп КесЫз- ипё Напё1ип§з- з'аЬщкеИ, 54и:{§аг1, 1928, «НапёЬисЬ без Уб1кеггесЬ1з», II, I; Н. уоп. аег Ь й Ь е, 0;е тгегпа1юпа1е ]ипзтсЪе Регзоп, «АЬЬапй1ипдеп аиз ёет Зегш- паг ГОг Уо1кеггесМ ипё Б1р1ота{ге ап ёег ТЛтуеггЦа!: Обшп^еп», 061- 1!п§еп, 1931; Р. А р е 1 1, * АЬЬап§1§е МИ^Нейег уо1кеггесЬШсЪег Уег- Ьапае. Ет ВеЦга§ гиг ЬеЬге уоп ёег КесМзрегзопПсЬкеи 1т Уб1кеггесЫ, У1еп — Ье1р21§, 1937.
[11] Этот пункт, пожалуй, может быть развит подробнее, как это намечает Краус. См. К г а и б, Ьа шога1е т1егпаИопа1е, «Нес. <1. соигз Йе ГАс. Йе йг. 1Пи», уо1. XVI, 1928.
[12] Было бы уместно кратко рассмотреть некоторые территориальные организации, не обладающие свойствами субъектов международного права, но дающие повод сомнениям и затруднениям, как, например, Саарская область. См. к зтому: Е. Р е П с Ь е I, Ьа регзоппаШё т!егпаиопа1е (шппс1е йез соНесИуНёз $ои$ шапйат, Рап$, 19-32; 5 1 ш о п 5, Б1е уо1кеггеспШсЬе 5те11ип§ йез 5ааг§еЫе1ез. «01е Сгипй1а§еп йез Заагкат- р*ез», Ьг5§. уоп А. СгаЪогсзку и. (5. XV. 5ап1е, ВегНп, 1934.
[13] Н. А с к е г га а п п. Б1е МтёегЬеНеп а!з ЗиЬ^екхе ёез 'о1кег- гесЫз (диссертация), (ЗиакепЪгйск, 1927; С. Ь 1 р а г И 1 1,* Ье пагюш е 1*1 сИпИо ёе11е пагюпаШа, Вап, 3930.
Относительно оценки автором различных форм колониальной и полуколониальной зависимости см. предисловие, стр. 13.—Прим. ред.
[15] Под словами «низшие народности» Анцилотти в соответствии с воззрениями и терминологией, характерными для апологетов колониализма* разумеет народы колоний, лишенные собственной государственности и находящиеся под управлением колониальных держав. — Прим. ред-
[16] Система мандатов была установлена империалистическими державами Антанты в целях замаскировать раздел между ними колоний н других владений, отпавших от побежденных стран, видимостью «покровительства» народам этих территорий со стороны «цивилизованных наций*, оказываемого под эгидой Лиги Наций. Б действительности это была новая форма колониальной зависимости, ничего общего не и |