Т. О. ЦЕРЕТЕЛИ
ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА
1963
Введение.
I. ПОНЯТИЯ ПОСТУПКА ЧЕЛОВЕКА И ПОСЛЕДСТВИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
§ 1. Понятие волевого поступка 2. Понятие преступного последствия.
II. КРИТИКА УЧЕНИЯ О ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ В БУРЖУАЗНОЙ НАУКЕ УГОЛОВНОГО ПРАВА
§ 1. Общее состояние вопроса.
§ 2. Теория эквивалентности.
§ 3. Теория адэкватной причинной связи.
§ 4. Теория неравноценности условий.
§ 5. Теория «ближайшей причины» англо-американского права.
III. ВОПРОС О ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ В СОВЕТСКОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
§ 1. Теория «необходимого причинения»
§ 2. Другие попытки решения вопроса о причинной связи в советской юридической литературе.
IV. ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
§ 1. Основные черты понятия причинной связи с точки зрения диалектического материализма.
§ 2. Понятие причинной связи в советском уголовном праве. § 3. Общественно опасное причинение.
§ 4. Вопрос о так называемом «перерыве причинной связи».
§ 5. Влияние особых свойств организма потерпевшего на развитие причинной связи.
V- ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ ПРИ БЕЗДЕЙСТВИИ
$ 1. Вопрос о .причинной связи при бездействии в буржуазной уголовноправовой литературе.
§ 2. Вопрос о причинной связи при бездействии й советской юридическом литературе.
§ 3. Обоснование причиняющего характера бездействия.
VI. ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ И ВИНА
$ 1. Причинная связь и вина как необходимые предпосылки уголовной ответственности.
§ 2. Диалектическое единство вины и причинной связи в общем понятии преступления.
VII. ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ И НЕОКОНЧЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
§ 1. Непригодность буржуазных учений о причинной связи для обоснования ответственности за неоконченное преступление.
§ 2. Применение понятия реальной опасности для построения понятия покушения.
§ 3. Значение причинной связи для решения вопроса об ответственности за негодное покушение.
ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
§ 1.
ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ПОНЯТИЯ ПРИЧИННОЙ связи с точки ЗРЕНИЯ ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА*^
Проблема причинности является одной из централь-
1 *ных проблем философии, вокруг которой всегда разгоралась ожесточенная борьба различных направлений. И это понятно: в проблеме причинной связи скрещиваются и отражаются разнообразные представления о сущности материи и человеческого мышления, об отношении их друг к другу, о роли опыта и сознания в восприятии явлений внешнего мира и т. п. «Действительно важный теоретико-познавательный вопрос, разделяющий философские направления,— учит В. И. Ленин,— состоит не в том, какой степени точности достигли наши описания причинных связей и могут ли эти описания быть выражены в точной математической формуле,— а в том, является ли источником нашего познания этих связей объективная закономерность природы, или свойства нашего ума, присущая ему способность познавать известные априорные истины и т. п.» '.
Диалектический материализм, признающий объективную реальность внешнего мира, считает причинную связь одной из форм мировой объективно-реальной связи явлений, лишь отражаемой в нашем сознании. «Признание объективной закономерности природы и приблизительно верного отражения этой закономерности в голове человека естЬ^материализм» К Наоборот, в «отрицании объективной закономерности природы и выведении тех или иных «условий опыта», тех или иных принципов, постулатов, посылок из субъекта., из человеческого сознания, а не из природы»[1] классики марксизма видят идеализм.
При объяснении проблемы причинности диалектический материализм исходит из факта взаимосвязи и взаимообусловленности всех явлений мирового целого. «Первое, что нам бросается в глаза при рассмотрении движущейся материи,—это взаимная связь отдельных движений отдельных тел между собой, их обусловленность друг другом»[2]. Какие бы формы движения материи мы ни рассматривали, нам сейчас же бросается в глаза, что природа^или общество представляют собой не груду случайных, изолированных, не связанных друг с другом явлений, а определенное целое, в котором бесконечное количество явлений, переплетаясь друг с другом и воздействуя друг на друга, обнаруживают строгую закономерность.
Однако установление того, что все вещи и явления взаимно связаны и взаимно друг друга обусловливают, еще недостаточно для познания этих явлений. «Только «взаимодействие» = пустота» — говорит В. И. Ленин. Для того чтобы объяснить самый характер связей, необходимо познать отдельные стороны этих связей, познать частности, из которых слагается целое, ибо «пока мы не знаем их, нам не ясна и общая картина»[3].
Следовательно, для изучения взаимосвязи и взаимообусловленности явлений необходимо установление закономерностей, связей, проникновение в законы, связывающие явления природы. Только при таком условии возможно активное вмешательство человека в течение явлений природы, подчинение этих явлений сознательно поставленным целям человека..
Результатом этого проникновения в изучение форм движения материи является обнаружение закона причинности, т. е. обнаружение того, что вещи не механически
н бессвязно следуют друг за другом, а появление одних явлений с неизменным постоянством и необходимостью вызывает появление других явлений.
Выяснением закона причинности, разумеется, не исчерпывается установление всех законов движения материи. Отношение причины и действия (следствия) является лишь одной из форм закономерностей, характеризующих развитие мирового целого, одним из звеньев взаимодействия и взаимообусловленности явлений мира. «Причина и следствие, ег^о, лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи (универсальной), взаимосце- пления событий, лишь звенья в цепи развития материи»[4]. При этом причинность, как говорит Ленин, «есть лишь малая частичка всемирной связи»[5].
Устанавливая отношение причины и действия^ы выхватываем из этого универсального взанмосцетления событий определенные явления, искусственно изолируем их из единого мирового целого и исследуем их лишь по отношению друг к другу. «Чтобы понять отдельные явления,— говорит Энгельс,— мы должны вырвать их из всеобщей связи и рассматривать их изолированно, а в таком случае сменяющиеся-движения выступают перед нами — одно как причина, другое как действие»[6]. Отсюда понятно, что, устанавливая причинную зависимость одного какого-либо явления от другого, мы неизбежно упрощаем действительно существующую связь между явлениями всего мира, которая на самом деле глубже, многостороннее, универсальнее. В своей работе «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин писал, что «человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упрощает объективную свяЗь явлений природы, лишь приблизительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса» [7].
Но если эти же события рассматривать не изолированно, не в их обособленности, а в их общей связи, в их взаимодействии, то картина совершенно меняется: то, что в отношении определенного события было причиной, само является следствием другой причины, и в этом другом отношений^предстает перед нами уже как следствие. В свою очередь, то, что являлось нам как следствие определенного события, само делается причиной, произ* водящей изменение, и так до бесконечности. Более того, то, что в определенной связи, при наличии определенных условий, представлялось нам как следствие определенного явления, в другой связи и при наличии других явлений может оказаться причиной этого же явления, и обратно. Так, марксизм неопровержимо доказал, что причиной возникновения определенных идей, определенных политических и других учреждений являются материальные условия жизни общества, но, с другой стороны, и идеи оказывают, обратное воздействие на материальную жизнь общества, надстройка в свою очередь воздействует на базис.
Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» указывал: «Мы вид^м далее, что причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю; но как только мы будем рассматривать этот отдельный случай в его общей связи со всем мировым целым, эти представления сходятся и переплетаются в представлении универсального взаимодействия, в ктюром причины и следствия постоянно меняются местами; то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тогда следствием и наоборот»[8].
Таким образом, от понятия взаимодействия мы приходим к понятию причинности, но затем нам приходится опять вернуться к понятию взаимодействия; в противном случае мы придем к метафизическому методу, для которого «вещи и их мысленные отражения, понятия, суть отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого» 2.
Это обстоятельство должно быть принято во внимание всякий раз, когда дело идет об исследовании причинных связей какого-либо явления, следовательно, и при исследовании совершенного лицом преступного деяния. При этом недостаточно говорить только об «изолировании» или,«взаимодействии», а необходимо выяснить, до какого
единичного следует проникнуть, чтобы познанное в своей единичности преступление поставить в его общую связь[9].
Как мы уже отмечали, причинная связь является лишь одной из форм взаимосвязи явлений материального мира; она —«лишь малая частичка всемирной связи, но (материалистическое добавление) частичка не субъективной, а объективно реальной связи»[10].
В чем же, согласно диалектическому материализму, заключается специфический характер причинной связи?
Причинная связь предполагает известную повторяемость в возникновении одного явления из другого. Но диалектический материализм не считает достаточным для признания причинного отношения установление простого неизменного следования в природе одного явления за другим, ему предшествовавшим. Одно лишь эмдрри- ческое наблюдение само по себе еще недостаточно для доказательства необходимости. «Правда,— говорит Энгельс,— уже одно правильное чередование известных явлений природы может породить представление о причинности— теплота и свет, появляющиеся вместе с солнцем,— однако здесь еще нет доказательства, и постольку юмовский скептицизм был бы прав в своем утверждении, что регулярно повторяющееся роз1 Ьос нй&огда не может обосновать ргор^ег Ьос»[11].
Но если Юм, отрицающий объективную закономерность природы и сводящий закон причинности к нашему субъективному ожиданию, пришел к убеждению, что никакого закона необходимой связи между причиной и следствием в природе нет и не может быть, диалектиче: ский материализм утверждает возможность доказательства закона причинности путем практической деятельности человека, доказательства не только простого факта чередования явлений, но и необходимости этого чередования. Если человек может искусственно вызвать известную последовательность явлений, то тем самым мы получаем неопровержимое доказательство существования причинной связи.
«Но мы находим,— говорит Ф. Энгельс,— не только то, что за известным движением следует другое движе ние, мы находй>1 также, что мы в состоянии вызвать определенное движение, создав те условия, при которых оно происходит в природе; мы находим даже, что мы в состоянии вызвать такие движения, которые вовсе не встречаются в природе (промышленность), — по крайней мере, не встречаются в таком виде,— и что мы можем придать этим движениям определенные заранее направление и размеры. Благодаря этому, благодаря деятельности человека и обосновывается представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого»[12].
Практическая деятельность человека, которая дает нам возможность в определенных случаях из роз! Нос сделать вывод о ргор!ег >Ьос, которая, следовательно, дает нам доказательство существования причинной связи между самими вещами, находящимися вне нашего сознания, опровергает не только скептицизм Юма, но и априоризм Канта, который привел его к утверждению чисто рассудочного характера понятия каузальности как первоначальной формы нашего мышления, как категории познания, делающей возможным самый опыт.
Таким образом, связь между причиной и следствием является необходимой связью. Она предполагает не простое неизменное чередование двух явлений, а неизбежное следование последствия за своей причиной. «Не причины и следствия соединяются друг с другом благодаря привычкам и принуждению нашего духа, а сами привычки и принуждения нашего духа возникают только потому, что между причинами и следствиями есть реальная необходимая связь»[13].
Понятие причинной связи не исчерпывается тем, что она носит необходимый характер. Основным моментом причинности является «генетическая связь, связь между тем, что существует, и тем, что возникает»[14]. Отношение между причиной и следствием носит активный характер. Причинная связь есть такая связь между двумя явлениями, при которой определенное событие возникает благодаря созидающей деятельности предшествующего
события, являющегося активным началом. Именно в этой созидающей деятельности и заключается сущность причины, именно благодаря ей и через нее и происходит переход в следствие. «Когда какое-нибудь движение,— говорит Ф. Энгельс,— переносится с одного тела на другое, то поскольку движение переходит, поскольку оно активно, его можно рассматривать как причину движения, поскольку это последнее является переносимым, пассивным, и в таком случае эта причина, это активное движение выступает как сила9 а пассивное движение — как ее проявление»[15]. Однако называть объект, который подвергается воздействию причины, «пассивным» правильно лишь в условном, относительном смысле. Как указывается в советской философской литературе, «эффект всякого внешнего воздействия зависит не только от тела, от которого это воздействие исходит, но и от того тела, которое этому воздействию подвергается. Внешние причины действуют через внутренние условия (формирующиеся в зависимости от внешних воздействий)»[16]. Причина и следствие находятся друг с другом в диалектическом отношении. Активное начало, которое является причиной, лишь в том случае может вызвать определенные изменения в другом теле, когда внутренняя лрирода- этого тела допускает такое воздействие и когда, к тому же, существуют условия, при которых причина могла бы оказать воздействие на* «пассивное» тело, войти с ним в контакт. Следовательно, «причину эффекта, вызываемого опосредованным воздействием одного тела на другое, следует искать не только в активном теле, а одновременно в активном и «пассивном» телах, а также в среде, опосредующей воздействие первого на второе»[17].
При выяснении того, имела ли место определенная последовательность в возникновении одного явления из другого и является ли перво^ явление причиной другого, необходимо помнить, что первое явление, т. е. причина, может быть и почти всегда бывает сложным явлением, состоящим из нескольких факторов и действующим в определенных условиях. Следствие представляет собой-
ч
результат совокупной деятельности этих факторов, которые можно назвать необходимыми условиями, поскольку помимо них результат не наступил бы.
При изложении буржуазных теорий о причинной связи мы убедились, что идеалистические теории, отказывающиеся от объяснения закона причинности, непосредственно царящего в существующемг вне нас мире, с неизбежностью должны прийти к идее о равноценности всех без исключения условий результата. Эта идея является прямым выводом как из субъективно-психологического учения Юма и Милля о причинности, так и из учения Канта, признающего понятие причинности лишь формой нашего сознания, внутренним, априорным принципом опыта. Они могут ^утверждать лишь, что одно явление постоянно и неизменно следует за другим, не объясняя характера этого следования, природы самой связи.
Отстаивая равноценность всех условий для результата, буржуазные криминалисты, как мы видели, приводят только одно доказательство этого положения — необходимость этих условий для последствия.
Однако из того, что все условия результата необходимы для его возникновения, вовсе не может быть сделан вывод об их каузальной равноценности.
Диалектический материализм, признающий объективную закономерность внешнего мира и активный, действенный характер причины по отношению к следствию, последовательно приходит к выводу о неравноценности факторов, принимающих участие в возникновении явления.
Если причина переходит в следствие, если следствие является не чем иным, как проявлением причины, то ясно, что чем действеннее причина, тем сильнее эффект, порожденный ею. Отсюда последовательно вытекает, что, если в произведении последствия принимало участие несколько факторов, то роль каждого из них будет определяться я соответствии со степенью его активности ц возникновении результата и, следовательно, не может быть абсолютно одинаковой по сравнению с ролью других факторов. Наоборот, каждая причина, участвующая в общей цепи факторов, произведших следствие, всегда играет индивидуальную роль, и двух абсолютно равноценных и равнозначных факторов быть не может.
Это положение применимо не только к механической, физической, химической и т. п. причинности, но и к области фактов социальной жизни.
Еще Гегель различал причины главные, определяющие, решающие и причины второстепенные, нерешающие. Так, он писал: «В истории стало обычным острое словцо, что из малых причин происходят большие действия, и поэтому для объяснения широко и глубоко захватывающего события приводят какой-нибудь анекдот как первую причину. Такая так называемая причина должна рассматриваться лишь как повод, лишь как внешнее побуждение, в котором внутренний дух событияине нуждался бы или вместо которого он мог бы воспользоваться бесчисленным множеством других поводов...» '." Выписывэц, это место и особо его подчеркивая, В. И. Ленин в своих «Философских тетрадях» замечает: «Этот «внутренний дух»... есть идеалистическое, мистическое, но очень глубокое указание на исторические причины событий. Гегель подводит вполне историю под каузальность и в 1000 раз глубже и богаче понимает каузальность, чем тьма «ученых» ныне»2.
Марксизм последовательно применяет принцип неравноценности каузальных факторов при объяснении развития человеческого общества либо тех или иных отдельных фактов социальной жизни. «Мы делаем нашу историю сами,— писал Ф. Энгельс,— но... мы делаем ее при весьма определенных предпосылках и условиях. Среди них экономические являются в конечном счете решающими. Но и политические условия и т. д., даже традиции, живущие в головах людей, играют известную роль, хотя и не решающую»3.
Наконец, марксистско-ленинское учение о причинной связи различает причину в узком смысле слова и условия последствия. Если причинами марксизм считает те явления, которые порождают другое явление, то есть переносят движение от одной вещи на другую, то условиями считаются явления, которые хотя сами непосредствен-
ч
но и не вызывает переноса движения, но создают возможность действования причины и таким образом влияют на возникновение следствия. При этом противопоставление причины и условия имеет относительный характер, поскольку условия сами влияют на «причины» и могут играть весьма важную роль для возникновения результата К Как подчеркивается в философской литературе, причина не может произвести следствия без наличия соответствующих условий.
Поэтому при исследовании причинной связи явлений ни в коем случае нельзя игнорировать значение условий. Более того, можно признать правильным вывод, что «в широком смысле условия также являются причинами события, ибо без них оно не чшело бы места или было бы другим»[18].
§ 2.
понятие ПРИЧИННОЙ связи В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
Применяя понятие причинной связи, советское уголовное законодательство не дает определения этого понятия[19]. Советская наука уголовного права и советская судебная практика используют это понятие в том смысле,
в каком оно устанавливается диалектическим материализмом. Советские юристы категорически отвергают широко распространенное в буржуазной уголовноправовой литературе мнение, согласно которому право должно создать свое особое понятие причинной связи, отличающееся от его философского понимания[20]. Отвергают особое, юридическое понятие причинности и криминалисты других социалистических стран[21]. И это понятно. Криминалисту часто приходится иметь дело с понятиями, сущность которых устанавливается другими науками. Таковы, например, понятия необходимости и свободы, понятие волевого поступка, понятие чести как объекта оскорбления и т. п. Если бы во всех этих случаях советская наука уголовного права отгородилась от других наук и стала бы вкладывать в эти понятия с*фе особое содержание, это означало бы теоретическое оскудение уголовного права; это означало бы превращение научно обоснованных и теоретически проверенных понятий в .беспочвенные и абстрактные юридические понятия. Понятно поэтому, что советские уголовные законы не содержат определения понятия причинной связи, предполагая, что его содержание установлено диалектическим материализмом. Как правильно замечает Б. С. Антимонов, «у советского законодателя нет. побудительных мотивов к тому, чтобы достигать тех или иных правовых эффектов путем искажения самого смысла причинной связи»[22].
При исследовании проблемы причинной связи в уго ловном праве Необходимо твердо помнить, что установлением причинНой>связи между действием человека и наступившим изменением внешнего мира, подпадающим под признаки состава преступления, описанного в уголовном законе, еще не решается проблема ответственности, что для ответственности, кроме того, требуется установление. объективной общественной опасности деяния и виновности лица. Причинная связь лишь объясняет происхождение одного явления от другого и вовсе не содержит каких-либо оценочных моментов, на основании которых, без привлечения других предпосылок уголовной ответственности, уже можно было бы добиться справедливых и соответствующих социалистическому правосознанию решений. Причинная связь устанавливает чисто объективный предел'ответственности: нельзя ставить вопрос об общественной опасности деяния и виновности лица, если -действие лица не содействовало наступлению последствия. Забвением этого момента объясняется существование различных теорий, которые стремятся ограничить философское понимание причинной связи или установить специфичное,, юридическое ее понимание.
При совершении любого целенаправленного действия человек «имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им определяет свою деятельность» !, он использует для этого законы внешнего мир а, механическую, физическую и т. п. причинность. То же самое имеет место и при совершении преступления. И здесь человек для достижения своей преступной цели использует законы объективного внешнего мира. Поэтому, как правильно замечает И. Лекшас, судья должен исследовать не «юридические каузальные законы», а те законы, которые человек использовал для своих целей[23].
Следовательно, задача исследования проблемы причинной связи в праве заключается не в установлении специфических законов причинности в праве, а в применении общих положений диалектического материализма к конкретным случаям причинной связи между действием человека и общественно опасным последствием.
Прежде чем установить существование причинной связи, кримицалист должен хорошо представлять себе начальный и конечный моменты, между которыми эта связь устанавливается. Поэтому первый вопрос, который подлежит исследованию криминалиста, — это вопрос о применении принципа искусственного изолирования в области уголовного права.
Принцип искусственного изолирования причины и следствия нельзя понимать таким образом, что для представителя одной науки какое-либо конкретное явление представляет собой следствие одной причины, а для представителя другой науки причиной этого же явления будет совершенно другое обстоятельство и т. д. Такое понимание искусственного изолирования причины и следствия иногда встречается в советской юридической литературе. Так, по мнению проф. А. Н. Трайнина^если выстрелом А. был убит Б., то для медика причина смерти Б. — в разрыве пулей ткани и сосудов сердца, для механика — в законах движения пули в результате взрывов пороха; для криминалиста — этой причиной может быть лишь человеческое действие. Ибо вопрос, встающий перед уголовным правом, заключается в следующем: при каких условиях человеческое действие может быть признано причиной наступившего результата и, следовательно, объективным основанием уголовной ответственности»
Нельзя не согласиться с тем, что из всех многочисленных факторов, обусловивших наступление определенного события, криминалиста интересует лишь волевой поступок человека, ибо только с таким поступком может связываться уголовная ответственность, а из всех многочисленных последствий человеческого поступка криминалиста интересует лишь то общественно опасное последствие, которое, в соответствии с законом, обосновывает уголовную ответственность или влияет на размер этой ответственности.
Однако из этого бесспорного положения нельзя делать вывода, будто в зависимости от задач исследования меняется сама причина события. Такое^положение неизбежно привело бы к выводу о том, что и понятие причин ной связи в различных науках имеет различное содержание.
Как правильно замечает И. Лекшас, отдельные науки вовсе не выискивают различных причин одного и того же явления, а в соответствии с поставленными перед ними задачами, при исследовании каузальной цепи проникают в различные ее 'пункты, останавливаясь именно на тех звеньях причинной цепи, которые представляют интерес для данной науки. Так, например, при исследовании причин смерти представителями разных специальностей (врачом или юристом), указанные лица вовсе не приходят к различным результатам в решении этого вопроса. Однако врач более подробно исследует отдельные звенья каузального течения и затем обрывает свое исследование в том пункте, который представляет для него интерес, а уголовный судья, используя выводы специалиста, продолжает свое исследование, пока не доведет его до того пункта, который представляет интерес для него, т. е. до преступного деяния. «Если бы это было иначе, — говорит И. Лекшас, — уголовный судья не смог бы воспользоваться экспертизой специалистов, которая имеет для него громадное значение» *.
Приступая к исследованию самой причинной связи между этими явлениями, криминалист прежде всего должен иметь в виду, что ни одно явление не представляет собой следствия одной единственной, изолированно действующей причины. Принцип изолирования причины и следствия, как мы уже видели, вовсе не означает того, что рассматриваемые в качестве причины и следствия явления на самом деле существуют изолированно и что какое-либо явление может вызвать другое явление вне определенных условий места и времени. Отсюда мы приходим к выводу о том, что причинная связь не может быть понята и установлена вне изучения взаимодействия явлений.
Этот момент упускают из виду некоторые криминалисты, которые стараются провести резкую грань между причинностью и взаимодействием явлений. Так, напри- мер* М. И. Ковалев считает, что «многие недоразумения, которые возникают при критическом рассмотрении теории необходимого причинения, чаще всего являются результатом того, что ее критики подменяют понятие причинной связи понятием взаимодействия различных факторов. Эти категории, хотя и являются сходными, но не суть одно и то же. Мы считаем, что причина в конечном счете сама себе равна» К
В советской философской литературе указывается, что связь причины и следствия признается во всех условиях однозначной лишь с точки зрения метафизической логики. «Следствие всегда будет однозначным по отношению к своей причине, если их вырвать из всеобщей связи и взаимодействия явлений, если абстрагировать их от воздействия на них массы других явлении»[24]. Далее М. М. Розенталь отмечает, что именно в этом заключается суть указания Ф. Энгельса о том, что если явления вырвать из всеобщей связи и мыслить их изолированно, то «в таком случае сменяющиеся дви>[25]$ния выступают перед нами — одно как причина, другое как действие»[26]. «Истиннее же каузальное причинное отношение вещей мы можем, по словам Энгельса, понять лишь исходя из универсального взаимодействия. Это последнее объясняет, почему невозможно требовать всегда однозначности причинно-следственных связей»'.
Энгельс неоднократно приводит конкретные примеры, которые наглядно иллюстрируют значение взаимодействия для раскрытия сущности причинности. Так, он пишет: «Перенос движения совершается, разумеется, лишь тогда, когда имеются налицо все различные условия, часто очень многообразные и сложные, особенно в машинах (паровая машина, ружье с замком, собачкой, капсюлем и порохом)... В этом случае можно представить себе дело таким образом, будто только осуществление этого последнего условия должно впервые возбудить силу и будто эта сила в скрытом виде пребывает в каком-либо теле, в так называемом носителе силы (порох, уголь). Но в действительности, для того чтобы вызвать как раз этот специальный перенос движения, налицо должно быть не только это тело, но и все другие условия»2.
Из этого высказывания ясно видно, что Энгельс мыслил причинную связь именно включенной во взаимодействие явлений. Под причиной он понимает всю совокупность необходимых условий, без которых явление- следствие не могло бы возникнуть, а не одну, изолированно взятую силу, которая в скрытом виде пребывала в каком-либо теле и лишь получила внешний толчок. Из приведенной цитаты ясно видно и то, что любое условие, без которого явление-следствие не наступило бы, включено в общую причинную цепь, т. е. является необходимым условием наступления следствия.
Указанное положение сохраняет значение и в том случае, когда речь идет о причинении общественно опасного последствия поступком человека. Человек действует в определенных условиях места и времени. Существующие в момент действия или привступившие позднее обстоятельства, разумеется, оказывают воздействие на развитие причинного ряда в ту или иную сторону. Понятно поэтому, что поступок человека никогда не бывает единственной причиной наступившего в объективном внешнем мире изменения. «Поскольку преступник никогда не действует независимо от существующих в том или ином случае условий места и времени, — говорит И. Ренне- берг, — то эти условия оказывают более или менее определяющее влияние на конкретный ход приведенной преступником в движение причинной цепи во всех ее отдельных звеньях и эта причинная связь в своем исходе зависит от этих условий» '.
Отсюда следует сделать вывод: если действие человека было одним из необходимых условий, сопдШо 5те ^иа поп наступившего результата, т. е. совместно с другими факторами причинило общественно опасное последствие, то такое действие включено в причинную цепь и должно быть признано достаточным для обоснования наличия причинной связи между действием и преступным последствием.
Другое дело — какую роль играло человеческое действие в причинении результата, было ли оно главным, решающим фактором, или, наоборот, сыграло лишь незначительную, второстепенную роль в наступлении последствия. «Наличие взаимодействия многих причин при возникновении отдельного явления вызывает необходимость исследовать характер действия каждой из .этих причин, а также их связь и влияние друг на друга»2. Объективная роль действия как одного из причиняющих факторов должна выясняться и при рассмотрении уголовных дел. Однако такое исследование необходимо не для установления того, было ли включено действие человека в причинную цепь (для этого достаточно установить, что оно было сошШю зте яиа поп результата), а для установления наличия или отсутствия общественной опасности действия и ее степени, а также для разграничения отдельных видов соучастников, покушения и приготовления и т. д.
Положение о том, что человеческое действие не может находиться в причинной связи с наступившим общественно опасным последстЕием, если оно не было необходимым условием этого последствия, признается всеми советскими криминалистами, в том числе и теми, кто,
пытается затем установить пределы уголовно-значимой причинной связи, считая возможным вменять лишь «необходимые» или «закономерные» и т. п. последствия деяния человека.
В советской юридической литературе А. Н. Трайнин и
В. Н. Кудрявцев 'высказали ту точку зрения, что, если поступок лица был необходимым условием наступившего вредного последствия, то этого достаточно для признания причинной связи в уголовном праве[27].
В уголовноправовой литературе демократической Германии этот взгляд защищают И. Лекшас[28], И. Ренне- берг[29], а также авторы Учебника уголовного права ГДР[30]. В частности, И. Лекшас убедительно доказал, что тезис сопсШю $1пе ^иа поп, котбрый представители теории эквивалентности считают своим изобретением, на самом деле еще до них был высказан философами-материали- стами, в частности Гоббсом, и что этот тезис признавал и использовал в своих работах К[31] Маркс[32].
Но как установить, был ли поступок лица необходимым условием наступившего последствия?
По нашему мнению, поступок лица должен быть признан необходимым условием наступившего изменения во внешнем мире, когда при отсутствии этого действия изменения не произошло бы.
Для выяснения же того, произошло бы или нет изменение во внешнем мире при отсутствии действия, вполне допустима пользоваться методом мысленного исключения данного действия из общей причинной цепи. Если при таком исключении окажется, что последствие все равно наступило бы и притом наступило бы именно в том порядке, В каком оно осуществилось в действительности, то это, бесспорно, подтверждает, что исследуемое действие человека не было необходимым условием наступившего последствия, не входило в число обстоятельств, сделавших возможным результат. Если же, наоборот, окажется, что при отпадении действия последствие или вовсе не наступило бы или наступило бы в ином порядке, чем оно произошло на самом деле, то это доказывает, что действие лица было одним из необходимых условий последствия, По существу так же понимает необходимое условие В. Н. Кудрявцев, по мнению которого это понятие означает то, что без этого условия (или без замены его другими аналогичными условиями) данн.ый результат не наступил бы
Некоторые криминалисты, придерживающиеся того взгляда, что действие человека находится в причинной связи с наступившим результатом, когд^оно является необходимым условием (сопсШю зте ^иа поп) этого результата, отказываются, однако, от метода мысленного исключения, считая, что этот метод находится в связи с идеалистическим пониманием причинной связи как категории нашего мышления. Такое мнение высказывается, например, немецкими криминалистами Лекшасом[33] и Реннебергом [34].
Однако, по нашему мнению, между субъективно- идеалистическим’ пониманием причинной связи и методом мысленного исключения так же нет внутренней связи, как между таким же пониманием причинной связи и положением сопдШо зше яиа поп. Метод мысленного исключения является лишь-вспомогательным,-техническим приемом для выяснения того, было ли действие необходимым условием результата, произошел бы результат или нет помимо этого действия. Получаемый с помощью этого метода ответ будет зависеть от предшествующего опыта, от накопленных человечеством знаний. «Если мы вложим в ружье капсюль, заряд и пулю и затем выстрелим, — говорит Ф. Энгельс, —то мы рассчитываем на заранее известный по опыту эффект, так «сак мы в состоянии проследить во всех деталях весь процесс воспламенения, сгорания, взрыва, вызванного вне* запным. превращением в газ, давление газа на пулю. И здесь скептик уже не вправе утверждать, что из прошлого опыта не следует, будто и в следующий раз повтб- рится то же самое» Зная по предшествующему опыту причинные зависимости определенных явлений, вовсе не нужно каждый раз повторять опыт для того, чтобы убедиться в конкретном причинном отношении, а достаточно мысленно воспроизвести его. Так, если мы мысленно допустим, что в ружье не была вложена пуля, т. е. мысленно исключим из причинного отношения пулю, то легко можем ответить: при мысленном исключении пули выстрел не произошел бы, следовательно, пуля была необходимым условием, сопсШю зте циа поп выстрела. Именно такая операция м^сли и имеется в виду, когда применяется метод мысленного исключения действия человека при установлении'его причиняющего значения для общественно опасного последствия.
Против метода мысленного исключения выступают и некоторые советские юристы. Так, Б. С. Антимонов считает метод мысленного исключения «сугубо умозрительным» методом, который может поставить исследователя «в затруднительное или даже-смешное положение»[35].
Нет сомнения, что в отдельных случаях установление того, что было бы, если бы действие человека не имело места, может представлять известные трудности. В этих случаях судье придется обратиться к помощи экспертов, которые на основе своих специальных знаний и предшествующего опыта должны ответить на вопрос о том, что следует считать причиной данного явления и, в частности, какую роль сыграло в его наступлении действие лица. Однако, как правильно замечает В. Н. Кудрявцев, «в большом количестве дел суду нет необходимости для проверки причинной связи обращаться к данным экспертизы или следственного эксперимента. Обстоятельства происшествия бывают настолько ясны, что суд может ограничиться для проверки причинной связи способом мысленного выделения из цепи причин и следствий того обстоятельства, роль которого проверяется»
Обращаясь к нашей судебной практике, следует констатировать, что суд придает известное значение^инци* пу согкШю зте диа поп, освобождая от ответственности лиц, действия которых не были необходимым условием наступившего последствия.
Так, Г. и Б. обвинялись в том, что ночью 26 декабря 1937 г., одевшись в белую одежду, они испугали колхозника О., в результате чего О. 14 апреля 1938 г. умер. Между тем судебномедицннской экспертизой было установлено, что смерть О. последовала не от испуга, а от туберкулеза бронхиальных желез, легких и брюшной полости. «Таким образом,— говорится в определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР, — не установлено никакой связи между действиями осужденных и смертью О., и в их действиях отсутствует состав преступления...»[36].
В указанном случае причинная связь между действиями обвиняемых и смертью О. отвергается вследствие того, что эти действия не были необходимым услрвием смерти О. При этом суд устанавливает действительную причину смерти — заболевание туберкулезом, которое вызвало бы такой конец, независимо от того, был бы О. напуган или нет.
По тем же основаниям отвергается причинная связь между действием и наступившим последствием по делу
С. Последний[37]вбвинялся в том, что принял в Кюрдамир- ском районе Азербайджанской ССР 2642 тыс. шт. гваюлы (каучуконосное растение) и, направив указанную рассаду в Кази-Магомедский район, оставил рассаду на ст. Аджи-Кабул под открытым небом, в результате чего рассада погибла.
Материалами по настоящему делу было установлено, что С. при получении рассады в Кюрдамирском районе не имел возможности произвести ее проверку в месте приемки, так как не мог допустить простоя вагонов на время выбраковки рассады. Поэтому при доставке рассады на ст. Аджи-Кабул он задержал ее несколько дней на станции для проведения выбраковки. При проверке рассады большая ее часть оказалась испорченной. Однако, по заключению экспертизы, рассада гваюлы была повреждена еще в Кюрдамирском районе до ее перевозки в Кази-Магомедский район. Установив, что «перевозка и последующее хранение рассады не могли повлиять на ухудшение качества таковой», что причиной порчи рассады является не оставление ее на станции, а неблагоприятные почвенно-климатические условия и зараженность почвы питомников нематодами и грибными заболеваниями, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР дело С. производством прекратила 1.
В деле С. судом, таким образом, было установлено, что если бы даже подсудимый не совершил инкриминируемых ему действий, последствие все равно наступило бы. Следовательно, в этом деле судом применен метод мысленного исключения действия человека из причинной цепи и причинная связь отвергается в соответствии с требованиями этого метода.
Метод мысленного исключения был применен судом также по делу И., который обвинялся в том, что, будучи капитаном теплохода, он в пути следования, решив закурить. допустил к штурвалу уполномоченного пароходством А., в результате чего теплоход поинял неправильный курс и сел на мель. Военный трибунал, усмотрев в поведении И. грубое нарушение § 3 п. «а» Устава службы на судах речного флота, признал его виновным в нарушении трудовой дисциплины на транспорте.
Определением Военной водно-транспортной коллегии Верховного Суда СССР приговор Военного трибунала был отменен. Коллегия отметила, что причиной аварии теплохода было не допущение к штурвалу А., а то, «что пески, на которые сел теплоход, не были обставлены плавучей обстановкой и что весенний разлив воды, затопив берега и отмели, скрывал опасность, а при выходе с пристани Уфа дежурный диспетчер не предупредил капитана И. о резком падении горизонта воды, убывшей в день аварии на 80 см» [38]. Кроме того, было установлено, «что И. с районом перехода мало знаком и, больше того, И. был отправлен на теплоходе не только без лоцмана, но и без помощника капитана»2.
Коллегия в данном случае правильно отвергла причинную связь между нарушением, совершенным кэдита- ном, и наступившей аварией, так как, если бы даж^ капитан не совершил этого нарушения, авария в результате указанных причин все равно наступила бы. Следовательно, поступок, выразившийся в допущении к штурвалу А., не был необходимым условием наступления аварии.
Итак, мы приходим к следующему выводу: в тех случаях, когда действие лица не было необходимым условием наступившего результата, наша судебная практика, безусловно, отвергает существование причинной связи.
Однако для положительного решения вопроса о причинной связи наши судебные органы не всегда считают достаточным установление того, что действие лица было одним из необходимых условий наступившего последствия, а пытаются привнести новые моменты, ограничивающие самое понятие причинной связи. Можно указать немалое количество дел, по которым, несмотря на признание того, что поступок лица был одним из условий, необходимых для наступления результата, причинная связь судом все же отвергается.
Так поступил суд, например, по делу К., обстоятельства которого заключаются в следующем: К., заметив лежащего на тротуаре улицы в состоянии сильного опьянения Б., поднял его с земли, поставил на ноги, встряхнул, чтобы привести в чувство, и потом отошел. После ухода К. Б. пошатнулся и, пробежав несколько шагов по мостовой, упа&. В это время на него наехала автомашина л раздавила его. Судебная коллегия Верховного Суда СССР отвергла причинную связь между действиями К. и гибелью Б., несмотря на то, что действия К., несомненно, были одни’м из необходимых условий гибели Б.: если бы К. не поднял Б. с тротуара, последний не сделал бы несколько шагов и не упал бы на мостовой, где его переехала автомашина. «Ответственность К. в уголовном порядке могла бы иметь место, — говорится в определении Коллегии, — в том случае, если бы было установлено, что в его действиях были элементы озорства или если бы имелась причинная связь между его действиями и гибелью Б. Ни того, ни другого по данному делу не установлено» '
Отрицательно был решен вопрос о причинной связи и по делу Б-зе, хотя и в этом случае действие лица являлось необходимым условием наступившего .последствия.
Материалами по этому делу было установлено, что потерпевший Г. без разрешения Б-зе сел на его лошадь и стал ее гонять. Б-зе, увидев это, поймал его и ударил. Г. испугался и бросился бежать. Перепрыгивая через забор, Г. сломал себе ногу и впоследствии от заражения крови скончался. Судебная коллегия Верховного Суда СССР вынесла по этому делу определение, в котором говорится: «Поскольку Б-зе не мог предвидеть, что Г., сойдя с лошади, убежит и сломает себе ногу, получит заражение крови, от которого умрет, постольку действия Б-зе не содержат состава преступления. Смерть Г. в причинной связи с действиями подсудимого не находится» [39].
Аналогичную позицию заняла Судебная коллегия Верховного Суда СССР по делу Ф.
Ф., работая председателем колхоза «Наш путь», обнаружил в конюшне мальчиков, да которых он стал кричать. Испуганные мальчики побежали, и один из них, девятилетний К.» упал и повредил себе ногу. В своем определении Судебная коллегия по уголовным делам
Верховного Суда СССР указала, что «повреждение ноги произошло... от падения» и что между действием Ф. и повреждением ноги К. нет причинной связи 1.
Можно привести и более поздние’дела, в которых причинная связь отвергается, несмотря на то, что действия обвиняемых способствовали наступлению вредного последствия. .
Находясь в гостях у одного из товарищей, Б., спортсмен-разрядник по борьбе «самбо», по очереди боролся со своими товарищами. Во время борьбы с С. потерпевший Б. пытался перебросить С. через себя, но последний схватил его за ноги, и они оба упали, при этом Б. ударился головой об пол и вскоре скончался.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР отменила приговор нарсуда и определение Верховного Суда Северо-Осетинской АССР, которыми
С. был признан виновным в неосторожном убийстве, указав, что смерть Б. не находится в причинной связи с действиями С., а явилась следствием несчастного случая2.
Обстоятельства другого дела заключаются в следующем: Ж. был признан виновным в нарушении правил безопасности движения железнодорожного транспорта и[40] о^жден за то, что, являясь машинистом паровоза, вел паровоз со станции Ширша, не наблюдая за безопасностью пути, в результате чего наехал на 'С., причинив ему смертельные повреждения.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР дело производством прекратила, исходя из того, что судом не установлена причинная связь между действием Ж., управлявшего паровозом, и гибелью С. Как выяснилось из показаний свидетелей, во-первых, Ж. наблюдал за линией пути и принимал меры предосторожности, а с другой стороны, не исключалась и возможность самоубийства со стороны потерпевшего, который страдал тяжким психическим заболеванием и к тому же перед смертью был в бостоянии сильного опьянения3. В определении Судебной коллегии сказано: «...для признания лица виновным в нарушении безопас-
ности движения ^^эксплуатации транспорта недостаточно лишь наличия последствий, охватываемых данным составом преступления, а требуется еще, чтобы эти последствия находились в причинной связи с действиями субъекта, чего в данном случае не установлено» 1.
Все приведенные определения Судебной коллегии Верховного Суда СССР характеризуются тем, что вопрос об уголовной ответственности в конечном итоге решен правильно. Однако вместо того, чтобы обосновать освобождение от ответственности путем ссылки на отсутствие общественной опасности деяния или вины обвиняемого, суд при решении большого и сложного вопроса об ответственности ссылается на отсутствие причинной связи тогда, когда она на самом деле существует.
Во всех приведенных случаях действие обвиняемого вырывается из круга сопровождающих его условий и рассматривается совершенно изолированно. Но разве какая-либо причина может действовать вне определенных условий места и времени? Утверждать что-либо подобное— значит не признавать диалектического характера причины и следствия. Как уже было отмечено, принцип искусственного изолирования причины и следствия вовсе не означает того, что причину следует рассматривать изолированно от тех определенных условий, в которых она действует. Такое рассмотрение, в сущности, было бы обобщающим рассмотрением причинной связи, которое свойственно теории адэкватной причинности. С точки зрения обобщающего рассмотрения, причинная связь в приведенных случаях действительно должна быть отвергнута. Поднятие с тротуара пьяного человека и приведение его в чувство не является общим способствующим условием для смерти лица от наезда машины. Осуществление своего законного права защиты собственности от противоправного нарушения и дача нарушителю пощечины также не усиливают возможности наступления такого последствия, какое наступило в деле Б-зе, т. е. перелома ноги, в результате которого произошло заражение крови, а затем наступила смерть лица. Окрик на мальчиков, забравшихся в конюшню, вообще не способен вызвать результат, подобный наступившему, т. е. повреждение ноги.
Однако все эти действия в конкретных условиях, т. е. взятые не абстрактно, но в той жизненной обстановке, в которой они происходили, действительно привели к тяжелым последствиям. Если бы не было указанных дейст- * вии, несомненно, последствия не наступили бы.
Но значит ли это, что обвиняемые должны отвечать за наступившие последствия? — Отнюдь нет. Причинная связь, самостоятельно взятая, еще не решает вопроса об уголовной ответственности. Для последней необходимы общественная опасность (противоправность) действия и вина действующего лица.
Рассмотрим с указанных позиций приведенные нами случаи из судебной практики. Начнем с двух последних, так как они являются наиболее простыми с точки зрения причинной связи. ^
То, что смерть Б. во время борьбы с С. причинно связана с действием С., это, по нашему мнению, не может подлежать сомнению. Из дела ясно видно, что С. схватил Б. за ноги, в результате этого действия Б. упал, ударился головой об пол и сейчас же умер от травматического шока, вызванного разрывом межпозвоночного диска между третьим и четвертым шейными позвонками. В данном случае можно было бы даже говорить о прямой и непосредственной причинной связи между действием С. и смертью Б. Цепь причинности ничем не была осложнена. Поэтому вывод Судебной коллегии об отсутствии причинной связи никак не вяжется с обстоятельствами дела.
Но на чем же основан этот вывод? Судебная коллегия основывает вывод об отсутствии причинной связи на том, что действие С. не было противоправно и не было совершено им виновно. Так, в определении указывается, что «ни С., ни Б. недозволенных приемов борьбы не при- менялй» [41] и что «смерть Б. ...явилась следствием несчастного случая, который С. не предвидел и не мог предвидеть» [42].
То, что С. не прибегал к недозволенным методам борьбы, доказывает отсутствие в действиях С. общественной опасности и противоправности, а не отсутствие причинной связи, а то, что С. не предвидел и не мог
предвидеть смерил Б., доказывает отсутствие вины, а не отсутствие Причинной связи. Следовательно, Судебная коллегия могла прийти к правильному выводу о необходимости оправдания С., основываясь на отсутствии противоправности в его действиях и не прибегая к неправильному тезису об отсутствии причинной связи.
Так же должен решаться вопрос и в случае с машинистом. Если поезд, которым управлял Ж., наехал на человека и раздавил его, то нельзя отрицать причинную связь'между действием машиниста, управлявшего поездом, и смертью человека. Если машинист при этом не нарушил правил вождения поезда, то его действия не являются противоправными, и именно по этим мотивам машиниста Ж- и следовадо освободить от уголовной ответственности.
Более сложным путем развивается цепь причинности в других приведенных нами слудаях, однако и в них, по нашему мнению, ее нельзя отрицать.
Так, в первом случае хотя непосредственной причинной смерти Б. был автобус, раздавивший его, и хотя в причинную связь вклинилась неосторожность самого потерпевшего, однако действие К-, который поставил на ноги лежавшего на тротуаре в состоянии сильного опьянения Б., тоже было одним из необходимых факторов, который в данных конкретных условиях способствовал наступлению указанного результата: ведь если бы Б. остался лежать на тротуаре, автобус его не раздавил бы. Однако действия К- лишены общественно опасного и противоправного характера.
Точно так же Ф. должен быть освобожден от уголовной ответственности ре потому, что его обращение с мальчиками не было включено в причинную цепь событий, приведших к перелому ноги К.., а потому, что Ф., безусловно, имел право выгнать из конюшни забравшихся туда мальчиков.
Наконец, и в деле Б-зе причинная связь между его действием и смертью Г., по нашему мнению, в данных конкретных условиях не может быть отрицаема* хотя виновным Б-зе, конечно, нельзя признать, так как он не должен был и не мог предвидеть конкретного развития причинной связи, т. е. того, что, убегая от него, Г. сломает себе ногу, а тем более того, что рана осложнится заражением крови, которое вызовет смерть Г.
Характерно, что во всех приведенных случаях суд не сумел мотивировать отрицание им причинной связи между действиями обвиняемых и наступившими последствиями. Зато хорошо обосновывается отсутствие вины. Так, в определении по делу Б-зе говорится: «Поскольку Б-зе не мог предвидеть, что Г:, сойдя с лошади, убежит и сломает себе ногу, получит заражение крови, от которого умрет, постольку действия Б-зе не содержат состава преступления». Обосновав отсутствие вины, суд неожиданно делает вывод: «Смерть Г. в причинной связи с действиями подсудимого не находилась». Но ведь ясно, что вопрос
о возможности предвидения результата касается не причинной связи, а вины. Поэтому приведенные судом мотивы обосновывают не отсутствие причинной связи, а отсутствие вины. К этому следует добавить еще одЪо соображение: если доказано, что между действием лица и наступившим последствием нет причинной связи, то вопрос о вине вовсе не Должен ставиться. Отпадение ответственности здесь происходит уже вследствие отсутствия объективной предпосылки уголовной ответственности. Между тем и по делу С., и по делу Б-зе суд ставит вопрос о вине и решает его в отрицательном смысле. Не является ли это показателем того, что суд, чувствуя неубедительность утверждения об отсутствии причинной связи, стремился обосновать освобождение от ответственности путем указания и на .отсутствие субъективного момента?
Иногда суды ищут ограничения уголовной ответственности, исходя из определенного характера причинной связи. В этом отношении представляет интерес дело И. Обстоятельства дела заключаются в следующем: И. с умыслом на убийство нанес У. ножевую рану в левую часть грудной клетки в пяти-шести сантиметрах от сердца. Это ранение суд отнес к категории тяжких, опасных для жизни в момент нанесения. Раненый был доставлен в больницу, где в срочном порядке была сделана операция. Во время операции выяснилось, что, хотя У. была нанесена ножом глубокая рана в область жизненно важных органов, ни один из этих органов не пострадал. Операция была проведена в связи с необходимостью • подвергнуть ревизии состояние грудобрюшной полости. Однако У. умер вследствие асфиксии, которая была вызвана посленаркозной рвотой.
Пленум Верховного Суда СССР своим постановлением признал И. виновным в покушении на убийство. «Поскольку действия И., — говорится в постановлении Пленума, — заключавшиеся в нанесении У. удара ножом, не находились в прямой причинной связи с его смертью, эти действия подлежали квалификации не как оконченное преступление — убийство, а как покушение на убийство» [43].
Анализируя указанный случай, можно прийти к следующим выводам: а) Рана, нанесенная У., несомненно стоит в причинной связи с наступившей смертью, б) Действия И. являются общественно опасными и противоправными. в) Наконец, во время нанесения раны И. предвидел возможность наступления смерти, т. е. действовал умышленно.
Но все же И. не может подлежать ответственности за оконченное убийство. Однако в основании такого решения, к которому пришел Пленум Верховного Суда СССР, должно лежать не требование «прямой причинной связи», которое, как мы видели, в ряде случаев сможет привести к необоснованному ограничению уголовной ответственности, а то, что И. не предвидел основного звена фактического развития причинной связи, т. е. смерти У. от асфиксии, вызванной посленаркозной рвотой. Поскольку для умысла требуется предвидение развития причинной связи хотя бы в основных чертах[44], постольку наступившая в результате асфиксии смерть не может быть вменена И. в вину. Следовательно, он должен отвечать за покушение на убийство.
Положение, что человеческое действие находится в причинной связи с наступлением общественно опасного последствия во всех тех случаях, когда оно является его необходимым условием, вызывает возражения со стороны некоторых авторов.
Прежде всего указывают, что тезис сопйШо 51пе циа поп вообще непригоден для объяснения происхождения одного явления из другого, что этот тезис по существу выражает не причинную зависимость, а общую взаимосвязь и взаимозависимость явлений. В области уголов ного права, в частности, этот тезис может привести к безграничной причинности, так как каждое событие, являющееся необходимым условием общественно опасного последствия, в свою очередь имеет свое необходимое условие, без которого оно не могло бы возникнуть, и так — до бесконечности.
Это возражение, в сущности, направлено не только против применения положения о необходимом условии в области права, но и вообще против самого принципа сопдШо 51пе циа поп. Ведь любая отрасль знания при исследовании причинных связей, представляющих интерес в данной области, пользуется понятием условия, которое было необходимо для возникновения данного явления и без которого это явление не возникло бы^^Как мы видели, это понятие используется и Ф. Энгельсом, когда он говорит, что перенос движения может осуществиться лишь в том случае, когда налицо все необходимые условия и что при отсутствии одного из этих условий перенос движения не происходит 1.
С приведенным выше возражением, по нашему мнению, нельзя согласиться. Понятие необходимого условия, которое является неотъемлемым моментом причинности, получает свое ограничение в принципе изолирования причины и следствия2. Поскольку каждое событие, являющееся результатом другого события, само становится причиной дальнейшего, а каждое событие, вызвавшее другое, само было вызвано предшествующим событием, постольку причинная связь бесконечна и переходит во взаимодействие. Но поскольку причина и следствие имеют смысл и значение лишь по отношению к определенным явлениям, искусственно изолированным из взаимосвязи и взаимообусловленности явлений, постольку она конечна.
Следовательно, исследуя причиняющее значение человеческого поступка в отношении общественно опасного изменения во внешнем мире, мы вовсе не приходим к бесконечности, так как точно ограничиваем определенные явления, выхватываем их из общего взаимодействия и исследуем их отношение друг к другу. Судья, исследующий вопрос о причинной связи в аспекте уголовной ответственности, прерывает свое исследование там, где противоправное и виновное поведение уже не могут предполагаться, т. е. когда исследование дальнейших звеньев причинности не может представлять интереса для практических целей уголовного права.
§ 3.
ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНОЕ ПРИЧИНЕНИЕ
В предыдущих параграфах было выяснено, что любое действие, без которого преступный результат не наступил бы, т. е. любое сопсШю зте циа поп, имеет каузальное значение, и потому для установления причинной связи между действием человека и общественно опасным последствием достаточно констатировать, что действие человека было необходимым условием его наступления. Однако вопрос об уголовной ответственности не может быть решен на основании одной лишь причинной связи. Для этого необходимо установить, носит ли это причинение общественно опасный и виновный характер. Общественная опасность деяния и вина деятеля служат моментами, ограничивающими уголовную ответственность и приводящими к решениям, отвечающим потребностям советского уголовного правосудия и требованиям коммунистической морали.
|3 Т. В. Церетели мент общественной опасности вносится законодателем в определение понятия преступления (ст. 7 Основ). При формулировке составов отдельных преступных деяний в уголовных кодексах союзных республик законодатель исходит из признания того, что данное деяние представляем объективную опасность для советского общественного и государственного строя, социалистической системы хозяйства, социалистической собственности, личности советского гражданина, его политических, трудовых, имущественных или других прав или других социалистических общественных отношений. Как правильно указывается в советской юридической литературе, «общественная опасность деяния есть его социально-политическая характеристика в целом. Это — объективное общественное свойство всякого преступления» [45]. фцнако общественная опасность не является чисто фактическим признаком деяния. «Общественное свойство преступного деяния — его опасность для социалистического правопорядка — не поддается чувственному восприятию, но тем не менее оно объективно существует и может быть познано нашим рассудком путем уяснения вредного, отрицательного значения данного деяния для развития и укрепления социалистических общественных отношений и охраны прав и интересов отдельных граждан»2.
Общественная опасность деяния выражается в том, что оно наносит вред или создает угрозу нанесения вреда социалистическим общественным отношениям. Аналогичное определение понятия общественной опасности дается в уголовных кодексах стран народной демократии.
Так, УК Венгерской Народной Республики признает общественно опасным «всякое действие или бездействие, которое подвергает опасности или наносит ущерб государственному, общественному или хозяйственному строю Венгерской Народной Республики, а равно личности или правам граждан» (§ 1, п. 2). Точно так же по УК Народной Республики Болгарии «общественно опасным является деяние, создающее угрозу или причиняющее вред государственному устройству Или обществеййому строю Народной Республики или установленному в ней правопорядку» (ст. 3).
Ущерб, который наносится социалистическим общественным отношениям, может быть большим или меньшим. Большей или меньшей может быть также и созданная деянием опасность, т. е. возможность нанесения вреда социалистическим общественным отношениям. В зависимости от объема действительного или возможного вреда для социалистических общественных отношений степень общественной опасности бывает различной; она принимается во внимание как для решения вопроса о признании деяния заслуживающими уголовного наказания, так и для определения его размера. Не всякая степень общественной опасности, характеризующая деяние, способна обосновать уголовную ответственность. Например, при наличии условий, предусмотренных ст. 51 УК РСФСР, лицо может быть освобождено от уголовной ответственности и наказания с передачей дела на рассмотрение товарищеского суда, если оно совершило впервые малозначительное преступление. Далее, согласно ст. 52 УК РСФСР по ходатайству общественной организации или коллектива трудящихся лицо может быть освобождено от уголовной ответственности и наказания и передано на поруки, если совершенное лицом деяние и само это лицо не представляют большой общественной опасности и если деяние виновного не повлекло тяжких последствий, а он сам чистосердечно раскаялся. Наконец, согласно ч. 2 ст. 7 УК РСФСР «не является преступлением действие или бездействие, хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного Особенной частью настоящего Кодекса, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности».
Ввиду такого большого практического значения признака общественной опасности деяния и степени общественной опасности, необходимо выяснить, какими, критериями должны руководствоваться судьи для определения наличия или отсутствия общественной опасности, а также ее степени. Этот вопрос, по нашему мнению, может быть решен в каждом конкретном случае на основе анализа обстоятельств дела и принятия во внимание целого ряда обстоятельств, взятых в совокупности. Однако из числа этих обстоятельств могут быть выделены некоторые основные моменты, которым принадлежит важнейшая роль в определении наличия общественной опасности и ее степени. Эти критерии должны быть почерпнуты, насколько это возможно, из определений самого уголовного закона. Уголовный закон указывает на ряд обстоятельств, при которых ответственность отпадает ввиду отсутствия в действиях лица общественной опасности. Таковы уже упоминавшаяся ч. 2 ст. 7 Основ уголовного законодательства, а также ст. 13, предусматривающая необходимую оборону, и ст. 14, предусматривающая крайнюю необходимость.
Согласно ст. 13 Основ необходимая оборона имеет место тогда, когда действие, подпадающее под признан деяния, предусмотренного уголовным законом, совершается при защите интересов Советского государства, общественных интересов, личности или прав обороняющегося или другого лица от общественно опасного посягательства. Необходимая оборона является, таким образом, средством борьбы с общественно опасным посягательством. Лицо действует с целью защиты правомерных интересов от противоправного нападения. Следовательно, цель действия при необходимой обороне является не только непротивоправной, но и общественно полезной. Такой же правомерной и общественно полезной является цель действия и при- крайней необходимости, когда лицо спасает важный общественный или личный интерес путем причинения вреда менее ценному объекту.
Анализ постановлений уголовного законодательства о необходимой обороне и крайней необходимости приводит к выводу, что одним из важнейших моментов, играющих роль для решения вопроса о правомерности или противоправности действия, является его цель. Действия, которые объективно привели к совершенно одинаковым последствиям, могут рассматриваться как объективно опасные или, наоборот, объективно полезные в зависимости от цели, для осуществления которой они предпри1 нимаются. Так, убийство человека, совершенное с целью предотвращения опасности для жизни, созданной неправомерным действием другого лица, рассматривается как общественно полезное деяние, совершенное в состоянии необходимой обороны. Однако убийство человека, хотя бы оно объей^ивно предотвратило опасность для жизни, созданную противоправным нападением, будет общественно опасным, если целью убийства не было отражение противоправного нападения. Так, в зарубежной судебной практике имел место случай, когда пасынок убил отчима, в течение многих лет истязавшего свою жену (мать убийцы) и ее детей от первого брака. Убийство было совершено ночью, в комнате, в то время, когда отчим стоял над кроватью матери и ссорился с ней. В момент, когда был нанесен удар топором, раздался выстрел и пуля попала в стену. Как выяснилось впоследствии, отчим держал в руке револьвер, из которого собирался убить свою жену. Удар топором, лишивший жизни отчима, спас от смерти >мать убийцы. Тём не менее в этом случае нет необходимой обороны: убийца не знал об опасности, угрожавшей матери, ибо из-за темноты не заметил направленного в мать револьвера. Убийство было совершено в осуществление давно задуманного намерения — избавить семью от жестокого отчима, а не для отражения опасности, угрожавшей матери.
Вся объективная обстановка приведенного случая соответствует условиям правомерной необходимой обороны: имеется наличное, общественно опасное посягательство, интенсивность защиты не превышает интенсивности нападения. И все же необходимой обороны нет, так как действие не было довершено с целью защиты от посягательства. Следовательно, цель действия определила противоправный характер действия убийцы.
Для пояснения указанного положения можно привести и другой пример. Если кто-либо разбивает окно в комнате для того, чтобы спасти задыхающегося от газа ребенка, то эго действие является правомерным и общественно полезным как совершенное в состоянии крайней необходимости. Но то же действие, предпринятое с целью ограбления, не будет считаться совершенным в состоянии крайней необходимости, хотя бы в результате проникновения в комнату воздуха ребенок, задыхающийся от газа, спасся от удушья. Объективно и в последнем случае достигнут полезный результат, однако вор действовал с целью присвоения чужого имущества, а не для спасения жизни ребенка, поэтому его действие продолжает оставаться общественно опасным и противоправным.
Таким образом, в обоих случаях вопрос об общественной полезности или опасности поступка решается с принятием во внимание цели действия. Можно привести и другие примеры, но и сказанного достаточно для выяснения того, какое значение имеет цель деятельности при решении вопроса об общественной значимости деяния [46].
Это положение вызвало возражение со стороны ряда авторов, которые считают, что при решении вопроса об общественной опасности действия в конкретном преступлении должны приниматься во внимание лишь объективные признаки деяния, а не субъективный фактор, каким является цель действия[47]. Наиболее подробно на этом моментвростанавливается В. Н. Кудрявцев. На основе анализа приводимых нами примеров он приходит к выводу, что в указанных случаях решение вопроса об оценке общественной опасности действия должно происходить не на основе цели действия, а независимо от этого момента. В частности, В. Н. Кудрявцев считает, что в этих случаях необходимо учитывать не только возможные вредные, но и полезные результаты действия, и потому следует выяснить, в каком отношении они находятся друг с другом[48]. Однако из приведенных нами примеров ясно видно, что объективная полезность действия не всегда может оказаться достаточной для признания деяния лишенным общественной опасности и что в некоторых случаях судам приходится учитывать и цель, преследуемую лицом.
Признавая цел* действия одним из моментов, определяющих общественную опасность поступка, мы ни в коем случае не должны рассматривать этот момент изолированно. Он может быть учтен лишь как один из компонентов, имеющих значение для решения вопроса об общественной опасности, а не как один-единственный. Было бы неправильно думать, что общественно полезный характер цели может оправдать всякое действие, направленное на осуществление этой цели. В социалистическом уголовном праве не может быть провозглашено безнравственное положение—цель оправдывает средства.
Второй момент, имеющий существенное значение для определения общественной опасности действия — это социальная значимость того* объекта, которому наносится ущерб при осуществлении действия. Как бы ни была полезна цель, осуществляемая действием, она не может оправдать нарушения другого, еще более значительного интереса. Именно этот момент принимается во внимание постановлением советского уголовного законодательства о крайней необходимости. Статья 14 Основ признает состояние крайней необходимости- обстоятельством, исключающим уголовную ответственность, лишь в том случае, когда «причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред». Тот же принцип имеет значение и для признания правомерного характера за выполнением профессиональной, в частности, врачебной деятельности. Ампутация ноги является общественно полезной деятельностью, когда она предпринимается во имя спасения жизни человека. Однако никакая ссылка на самые благородные цели не может оправдать действия лица, которое в целях испытания изобретаемого им нового средства для предупреждения какого-либо заболевания подвергает опасности самое ценное благо — жизнь человека.
Наконец, третий момент, который, по нашему мнению, имеет важное значение для установления объективной общественной опасности действия — это та роль, которую сыграло или могло сыграть действие лицй в наступлении преступного последствия, т. е. степень способствования результату или степень создаваемой лицом возможности наступления последствия. Этот момент представляет для нас особый интерес, так как он указывает на значение каузального фактора для ре шения вопроса об общественной опасности. На значение этого момента для общественной опасности обращал внимание проф. А. Н. Трайнин. Он правильно указывал, что среди критериев, «определяющих степень общественной опасности преступника и преступления, значительная... роль принадлежит и степени причинения» *.
Если отбросить неточную терминологию («степень причинения»), а также указание на значение «степени причинения» для выяснения степени общественной опасности личности преступника, то в приведенных словах заключена правильная мысль: при установлении общественной опасности деяния следует учитывать ту роль, которую сыграло действие человека в возникновении преступного результата. ^
Однако указанное положение не было надлежащим образом аргументировано в работах проф. А. Н. Трайнина. Не была также до конца раскрыта та роль, которую играет для понятия общественной опасности «степень причинения». Наконец, не были выяснены другие моменты, влияющие на степень общественной опасности и их взаимоотношение со «степенью причинения».
Более подробное и ясное освещение указанные моменты получили в работах В. Н. Кудрявцева. По его мнению, не всякое необходимое условие наступившего результата может обосновать объективную общественную опасность деяния. Причинная связь как элемент состава преступления должна характеризоваться и дополнительными юридическими признаками. Эти дополнительные юридические признаки заключаются в том, что действие, являющееся одной из причин наступившего преступного результата, должно быть объективно опасным в момент его совершения для охраняемого законом объекта[49]. Следовательно, В. Н. Кудрявцев признает, что общественную опасность может обосновать лишь такое действие человека, которое создавало реальную возможость наступления общественно опасного результата. «Действие или бездействие, не создающее реальной возможности наступления вредных последствий, находй^ся в слишком отдаленной связи с результатом и не может влечь уголовную ответственность» К
В целом линия, намеченная А. Н. Трайниным и В. Н. Кудрявцевым, кажется нам правильной. И в самом деле, социалистическое уголовное право не может признать поведение человека общественно опасным и противоправным во всех без исключения случаях, когда оно было сопсШю зте ^иа поп наступившего результата, хотя бы даже и в том случае, когда это поведение сыграло совершенно ничтожную роль в возникновении этого результата. Смогут ли нормы социалистического права действительно и* реально осуществить задачу предупреждения преступлений, смогут ли они воздействовать на поступки граждан путем создания у них мотивов правильного поведения, если будут запрещать и такие поступки, которые содержат в себе лишь минимальную, не поддающуюся никакому объективному учету возможность вреда?
Ведь любое действие, само по себе не обладающее никакой тенденцией к способствованию наступлению определенного последствия, благодаря случайному стечению обстоятельств может оказаться в числе условий, вызвавших его. Если бы уголовное право считалось и с такими поступками и их признавало опасными для социалистических общественных отношений, то тогда гражданину пришлось бы воздерживаться от совершения любого действия, хотя бы самого безобидного, хотя бы даже общественно полезного, опасаясь, что оно в какой-либо мало вероятной, но не абсолютно исключенной комбинации обстоятельств может привести к тяжелым последствиям. А если к этому добавить и то, что основанием ответственности может быть не только действие, но и бездействие, то опасность признания общественно опасным и противоправным и такого поведения станет еще более очевидной. Легко представить себе, каким препятствием это могло бы стать для дальнейшего развития социалистических общественных отношений, обрекая граждан в одних случаях на полную пассивность, а в других — на никчемную деятельность, направленную на предотвращение весьма отдаленной, тысячестепенной возможности наступления вредного последствия[50].
Какая же степень способствования наступлению вредного последствия достаточна для обоснования объективной общественной опасности поступка?
Мы уже указывали, что степень способствования результату не является единственным критерием (Объективной общественной опасности поступка. Общественная опасность действия определяется целым рядом обстоятельств, из которых мы выделили три момента как важнейшие для определения наличия или отсутствия общественной опасности и ее степени. Этими моментами являются: 1) цель действия, 2) общественная значимость объекта, который подвергается опасности, и
3) степень способствования действия человека наступлению вредного последствия. Эти моменты должны быть взяты не изолированно, а в единстве. При этом они находятся друг с другом в определенном' отношении. В ча-
стности, чем полезнее цель, с которой предпринимается действие, тем* большая степень возможности наступле- ния преступного результата потребуется для обоснова- ния общественной опасности деяния. И наоборот, чем менее значительна цель действия, тем более недопустимо создание хотя бы небольшой опасности для социалистических общественных отношений. Далее, чем выше социальная значимость объекта, которому может быть /нанесен (вред действием человека, тем меньшая степень способствования этому вреду мол*ет обосновать общественную опасность действия и тем более высокой должна быть цель действия, чтобы советский правопорядок оправдал такое действие. Напротив, чем меньшую общественную значимость представляет объект, тем большая степень способствования результату требуется для обоснования общественной опасности деяння и т. д.[51].
Поэтому было бы тщетно стремиться дать точное определение степени способствования результату, пригодное при всех обстоятельствах и в любых условиях места и времени. Этот вопрос не может быть решен в том плане, что действие является общественно опасным лишь тогда, когда оно было непосредственной или прямой, или ближайшей, или главной и т. п. причиной наступившего результата. Одинаковая степень способствования результату, благодаря существованию других компонентов общественной опасности, в одном случае может оказаться достаточной для положительного решения вопроса об общественной опасности деяния, а в другом случае нет.
Для иллюстрации указанного положения возьмем следующие примеры: 1) начальник отряда посылает в тайгу во время пурги группу бойцов Советской Армии для спасения пропавшей экспедиции, на которую были возложены задачи большой государственной важности;
2) группа бойцов посылается при тех же условиях для спасения любимой овчарки начальника. В обоих случаях действием начальника создается одинаковая опас- * ность для здоровья, а, может быть, и для жизни людей.
Но если эта опасность реализовалась, например, кто- либо из посланных получил увечье или лишился жизни, действия начальника не будут оцениваться одинаково: в первом случае его действие лишено общественно опасного и противоправного характера, во втором случае оно общественно опасно и противоправно. К такому решению следует прийти на том основании, что в первом случае поставление в опасность здоровья и жизни бойцов оправдано большой общественной значимостью спасаемых объектов. Во втором случае действие начальника не может быть оправдано, так как спасаемый объект имеет значительно меньшую общественную значимость, чем те объекты, которые ставятся в опасность[52].
Если цель, преследуемая действием, носит вредный и преступный характер, то и маленькой степени возможности наступления вредного результата доста'Р&чно для признания общественной опасности деяния. Если, например, плохой стрелок с намерением убийства стреляет в человека с такого расстояния, с которого и искусный стрелок имел бы малые шансы попасть в цель, но благодаря исключительной удаче попадает в него, действие остается общественно опасным и противоправным, несмотря на незначительную вероятность наступления вредного последствия.
Однако в некоторых случаях степень способствова ния результату Сможет оказаться настолько Ничтожной, создаваемая действием возможность наступления вреда настолько мало уловимой, что она практически не может приниматься во внимание, несмотря на высокую значимость объекта и неодобряемый характер цели, преследуемой лицом. Возьмем примеры, которые обычно приводятся в литературе: отчим во время грозы посылает в лес своего пасынка, от которого хочет избавиться, ъ надежде на то, что молния убьет его; кто- либо покупает путевку и посылает на морской курорт другое лицо, надеясь, что последний во время купанья утонет в море[53]. В этих случаях способствование смертельному исходу настолько ничтожно, действительное наступление смерти таким -путем настолько невероятно, что уголовное право не может рассматривать действие лица, хотя и бывшее сопёШо зте ^иа поп результата, как общественно опасное. Поэтому здесь нельзя говорить, что действие лица создало возможность наступления смерти, которая и реализовалась впоследствии, если только мы не имеем в виду абстрактную или логическую возможность. С точки зрения логической возможности, возможно все, что не содержит в себе внутреннего противоречия. Возможно, что луна упадет на землю или дурак превратится в мудреца. Но с такой возможностью уголовное право как практическая наука не может считаться. Возможность смерти от молнии в результате посылки в лес или гибели в море в результате покупки путевки на морской курорт настолько невероятна, что никто не может серьезно рассчитывать причинить смерть таким образом. Поэтому, если такое невероятное совпадение «намерения» человека с фактическим, ходом событий действительно произошло, то это не может рассматриваться как реализация поставленной лицом цели. Лицо в таких случаях не только не является непосредственно действующей или существенной причиной результата, оно не только не использует естественные силы для своих целей, но и не подводит объект под действие этих сил, так как никто, рапри-
мер, не может определять, когда й в каком месте упадет молния. Поэтому следует признать, что предельной мыслимой границей общественной опасности деяния является реальная возможность лица оказать воздействие. на фактический ход событий[54]. Следовательно, действие лица, хотя бы оно было согкШю зте <иа поп наступившего результата, не может обосновать общественной опасности и противоправности деяния, если только оно в момент его совершения не содержало в себе реальной возможности воздействия на ход событий, приведший к наступлению преступного последствия.
,Для проверки наших рассуждений возьмем тот же пример с грозой, но внесем в него некоторые изменения: лицо, желая избавиться от пасынка, привязывает его во время сильной грозы к громоотводу большой щ)дрной- станции; молния падает и убивает ребенка. Здесь степень способствования смерти ребенка значительно выше, чем в первом примере. Падение молнии именно в это время и в этом месте не представляется невероятным и фантастическим совпадением действительности с мечтой преступника. Поступок лица в момейт его совершения содержал реальную возможность оказать воздействие на ход событий именно в этом направлении, что и привело к преступному последствию.
Полемизируя с нами в этом вопросе» И. Лекшас упрекает нас в том, что мы «пытаемся ограничить причинную связь в уголовном праве путем внесения в это понятие таких элементов, которые к ней не относятся, и используем причинность для решения классово-поли-
тических и уг^овноправоьых вопросов, которые должны быть решены не при помощи классово-нейтральной категории причинности, а в общественном аспекте»По нашему мнению, защищаемая нами точка зрения не вносит в понятие причинности каких-либо посторонних элементов, не относящихся к ней. Она лишь признает, что не всякая причинная связь может обосновать общественную опасность поступка, т. е. не со всякой причинной связью может быть связана уголовная ответственность. Далее, как уже было отмечено, использование «степени способствования преступному результату», основанное на признании неравноценности каузальных факторов, не является моментом, безразличным для решения вопроса об общественной опасности.
Анализируя приведенные нами случаи с грозой, И. Лекшас пишет: «Эта проблема решается не с точки зрения причинности, а лишь с точки зрения того принципа, что уголовное право наказывает лишь общественно опасное действие, а не «злое» намерение или надежду, которое может быть связано с какими-либо незначительными действия- м и. Другой подход к указанной проблеме недопустим, если мы не хотим рассматривать общественную жизнь лишь в призме уголовного права и в самом положительном поведении человека искать тайные «злые» намерения и надежды, так же, как и степень возможности осуществления таких «намерений», что, конечно, не имеет ничего общего с задачами уголовного права»2 (разрядка наша.— Т. Ц ).
Нельзя не согласиться с тем, что в приведенных примерах вопрос об уголовной ответственности решается отрицательно вследствие отсутствия общественной опасности поступка, так как любое незначительное действие не может обосновать уголовную ответственность. Однако, если вопрос об отсутствии общественной опасности тут решается на основе «незначительности действия», бывшего сопйШо зте ^иа поп результата, то, по нашему мнению, это подтверждает, а не отрицает высказанное нами положение, что степень участия каузального фактора в произведении преступного результата имеет зна- чейие Для решения вопроса об объективной общественной опасности действия.
С помощью критерия реальной возможности воздействия на фактический ход событий легко решаются те случаи, «когда между действием человека и наступлением общественно вредного последствия вклиниваются новые, самостоятельные силы, которые резко изменяют течение причинного ряда в совершенно иную сторону.. Школьный пример: лицо, легко раненное в ногу, по дороге к врачу попадает в автомобильную катастрофу, происшедшую по неосторожности шофера. Действие шофера является одним из необходимых условий наступления смерти раненого, следовательно, включено в цепь причинности. Более того, действие, вызвавшее рану, взятое само по себе, является общественно оц^сным и противоправным. Однако степень способствования наступившему результату, в данном случае — смерти, является явно незначительной: действие лица не содержало в себе реальной возможности воздействия на имевший место ход событий, не создавало объективной опасности наступления последствия в определенном конкретном направлении, и потому уголовное право не может придавать значение такому причинению.
Решение вопроса об общественно опасном характере поступка лица часто происходит путем установления противоправного характера поступка. И это понятно. Общественная опасность является материальным содер^ жанием понятия противоправности. Например, тот факт, что поступок лица противоречит запретам и велениям, содержащимся в нормах безопасности, закрепленных в законе, административных постановлениях, Ь различных инструкциях или правилах, регулирующих ту или иную деятельность, и т. д., означает, вместе с тем признание поступка общественно опасным. В основании возникновения различных правил предосторожности всегда лежит общественная опасность определенной категории действий. Среди моментов, которые при этом принимаются во внимание; важную роль играют каузальные свойства данной категории действий, иначе говоря, связанная с ними вероятность наступления вредных последствий. Правда, при образовании норм предосторожности имеют значение и другие компоненты
[56]. Лишь при этом условии противоправное действие в момент его совершения обладает возможностью воздействовать на ход событий, который имел место в действительности. В противном случае такое отношение между совершенным противоправным действием и наступившим вредным последствием отсутствует, несмотря на то,'что действие является сопёШо зте циа поп. наступившего последствия. Это можно наглядно пояснить на примере, взятом из судебной практики.
Железнодорожный мастер В. без разрешения руководства назначил М. путевым обходчиком и через некоторое время в неурочный час, в нарушение режима его работы, направил в свою бригаду. Как установлено материалами дела, М. шел к бригаде по нечетному пути. Навстречу ему показался поезд, тогда М. перешел па четный путь, не обратив внимания на то, что по этому пути также следует поезд. Из показаний свидете-
лей видно, что махали фуражками, кричали, чтобы он сошел с пути, но он не обратил внимания на это из- за шума идущего рядом по нечетному пути поезда и был настигнут поездом, проходившим по четному пути.
Уголовное преследование против дорожного мастера В. впоследствии было прекращено на том основании, что потерпевший М. попал под поезд по своей личной неосторожности и между действиями В. и смертью М. отсутствует причинная связь.
С мотивами, по которым было прекращено в уголовном порядке дело В., нельзя согласиться. Причинная связь между действиями В. и смертью М., безусловно, существует. Если мысленно исключить действия В., без разрешения руководства назначившего М. путевым обходчиком, а после направившего его в неурочные часы в свою бригаду, то смерть М. не наступила бы. В т8*же время сами по себе действия В. носят, несомненно, противоправный характер. Ими нарушены определенные требования правопорядка. Однако эти требования не направлены на предотвращение той категории последствий, к которым относится наступившее в данном случае последствие — смерть М. В частности, последнее действие В., пославшего в неурочное время М. в бригаду, относится к совершенно другой области, нарушает область трудовых отношений, посягая на законные интересы трудящегося. И потому это действие, хотя и носит противоправный характер, не может воздействовать на имевший место ход событий. Оно не создает возможности развития причинной цепи, приведшей к смерти М. Ряд каузальных факторов — встречное движение поездов по четному и нечетному пути, шум одного поезда, помешавший услышать ход другого поезда, настигшего М., наконец, неосторожность самого потерпевшего, грубо нарушившего правило предосторожности, запрещающее идти по полотну железной дороги,— все эти самостоятельно привходящие силы из-за внезапного стечения и взаимодействия создали опасную обстановку. По отношению к этой обстановке действия * В. находятся в слишком отдаленной и незначительной связи, чтобы принять их во внимание при установлении ответственности. Поэтому следует признать, что причинная связь между действиями В. и наступившей смертью М. не носит общественно опасного характера.
Иначе следуе^подойти к тем Случаям, когда, несмотря на существование вины потерпевшего, действием лица создается реальная возможность возникновения наступившего последствия. Так, Ш., будучи водителем грузовой машины, допустил, чтобы пассажир стоял на подножке. В дороге этот пассажир ударился о столб и умер В приведенном случае шофером Ш. совершено противоправное действие, нарушившее , определенное празило предосторожности, соблюдение которого требуется для предотвращения определенного рода последствий. К ним относится последствие, которое наступило в действительности. При такой обстановке для установления ответственности не имеет значения проявление грубой неосторожности со ^тороны самого потерпев- шего. Своим незаконным допущением проезда на подножке водитель Шм способствуя потерпевшему в нарушении нормы предосторожности, активно воздействует на развитие причинного ряда в направлении, приведшем к смерти пассажира.
Устанавливая, что предельной мыслимой границей общественной опасности является реальная возможность лица оказать воздействие на фактический ход событий, мы понимаем реальную возможность не как субъективную, а как объективную категорию. Возможность как субъективная категория — это вероятность наступления какого-либо события, которая существует не в реальной действительности, а лишь в представлении субъекта. Если кто-либо с целью отравления дает другому выпить квасцы, думая, что это может вызвать смерть, то в представлении данного лица этот путь может расцениваться как вполне реальный и пригодный для осуществления убийства. Однако эта его субъективная уверенность ни в коем случае не означает объективной возможности для дамного лица указанным способом убить человека. Возможность лица оказать воздействие на действительный ход событий означает то, что объективно, в реальной действительности при данных конкретных условиях лицо своим действием могло либо возбудить силы, причинившие результат непосредственно или посредственно, либо направить уже су- шествующую силу так, чтобы она могла проявить СвОё действие, либо сгруппировать условия так, чтобы подвести объект преступления под действие непосредственно причиняющих факторов, либо усилить степень возможности наступления преступного результата и т. п.
Наконец, следует отметить, что и объективная общественная опасность поступка сама по себе не решает вопроса об ответственности. Действие лица может быть необходимым условием вступления преступного последствия, оно может быть объективно общественно опасным и противоправным и все же не влечь ответственности, если только лицо не предвидело и не имело возможности, предвидеть наступления в результате его деятельности преступного последствия. Советскому уголовному праву чужд принцип уегеапИ т г& ПНсНа 1три1ап1иг отта ^иае зеяиигйиг ех йеПс^о (кто занимается незаконным делом, тому вменяется все, что проистекает из деликта), все еще широко применяющийся в англо-американском уголовном праве. Это правило несовместимо с принципом виновной ответственности, безраздельно господствующим в советском уголовном праве.
Конечно, логически при обосновании ответственности сначала следует рассмотреть поступок с точки зрения того, носит ли он общественно опасный характер и носит ли такой характер причинение им вредного последствия, а потом уже ставить вопрос о вине. На практике в некоторых сложных случаях бывает проще обратиться прямо к вине, которая, таким образом, выступает в роли дополнительного критерия при установлении пределов ответственности.
§ 4.
ВОПРОС О ТАК НАЗЫВАЕМОМ «ПЕРЕРЫВЕ ПРИЧИННОИ СВЯЗИ»
В науке уголовного права и в судебной практике особое место занимают те случаи, когда к первоначальному противоправному и виновному действию лица присоединяются или силы природы, или вина< потерпевшего, или вмепЛцгельство третьих лиц, что оказывает воздействие на-^од событий, существенно изменяя его первоначальное направление.
Для решения указанных случаев ряд криминалистов предлагает использовать понятие «перерыва причинной связи». Объем этого понятия отдельными авторами определяется неодинаково.
По мнению некоторых буржуазных криминалистов, к перерыву причиниой связи относятся и такие случаи, когда лицо с намерением совершить преступление предпринимает определенное действие, но прежде чем действие вызовет последствие, которого желал виновный, такое последствие наступает от совершенно независимой, новой причины. Например, А. выстрелом из ружья смертельно ранит своего врага Б., но прежде чем последний умрет от раны, в это же лицо стреляет В. и убивает его наповал; или в тот же момент раненого убивает молния. «В этих случаях,— говорит С. В. Познышев,— причинение одного результата, так сказать, началось, но было прервано причинением иною силою сходного результата» *.
В приведенных случаях вопрос о причинной связи вовсе не должен ставиться, так как результат (смерть Б. от пули В. или от молнии) наступил бы в то же время и в том же порядке, даже если бы действие А. не имело места.
Образ «перерыва» причинной связи в этих случаях возникает, по-видимому, в результате определенной операции мысли: сначала ставят вопрос, могло ли первое действие само по себе быть необходимым условием или причиной результата, и на этот вопрос отвечают положительно, затем эту мысленную возможность причинной связи отождествляют с действительной причинной связью и, наконец, привступившее позднее условие мыслят как ту силу, которая разорвала уже наличествующую причинную связь. Таким образом, на место действительно существующей причинной связи ставится лишь возможная. Само собой разумеется, что, если причинной связи вовсе не было, если она существовала не в действительности, а лишь в воображении, то не может быть речи и об ее перерыве.
Поэтому большинство криминалистов, признающих понятие «перерыва причинной связи», относят к нему-те случаи, когда пербоначальное действие является необходимым условием результата, но вследствие^вмеша- тельства новых обстоятельств происходит отклонение течения причинности. Так, например, сюда отйосят следующие случаи!
1) А. смертельно ранит В. и оставляет его в бессознательном состоянии в лесу, где его убивает молния; I
2) А. ранит В., последний, с намерением самоубийства, срывает с себя повяаку и умирает от кровотечения; Ч
3) А. ранит В., последний обращается за медицинской помощью к врачу, который не соблюдает правил санитарии, в результате чего в рану попадает инфекция, и больной погибает от заражения крови;
4) А. ранит В. и оставляет его ^лежать в бессознательном состоянии в лесу, а С., пользуясь беспомощным состоянием В., убивает его.
Во всех перечисленных случаях между действием первого лица и наступившим последствием имеется причинная связь в смысле согкШю зте ^иа поп: если бы А. не ранил В., то присоединившаяся вторая причина не могла бы привести к •наступившему последствию. Первое событие обусловило второе, а это последнее — окончательно наступивший результат. Однако результат наступил не непосредственно от действия первого лица, а вследствие присоединения новых независимых сил, которые в момент действия не учитывались лицом.
Понятие перерыва причинной связи обосновывается в буржуазной уголовноправовой доктрине с различных точек зрения.
К этому понятию обращаются те буржуазные криминалисты, которые в отношении философского понимания причинной связи придерживаются теории Милля, однако считают, что эта теория ведет к расширению уголовной ответственности. При. помощи понятия «перерыва причинной связи» они пытаются сузить понятие причины и дать, юридическое разграничение причины и простого условия. Так поступали, например, в русской дорево-
люционной литературе проф. Н. С. Таганцев, проф. Н. Д. Сергеевский и др., в иностранной буржуазной- литературе— Биркмейер, Бар, Липман и др. В зависимости от того или иного конкретного оформления юридической теории причинности они признают, что в определенных случаях человеческое действие хотя и носит характер необходимого условия, сопйШо зте ^иа поп наступившего последствия, но в общей цепи причин оно не является «наиболее действенным условием» (Биркмейер), «причиной в смысле уголовного права» (Бар) или «учитываемым условием» (Липман) и т. п.
Понятие перерыва причинной связи получило отражение в Уголовном кодексе Италии 1930 года. Статья 41 этого кодекса, озаглавленная «Стечение причин», гласит:
«Стечение причин предшествующих, одновременных, или наступивших позже, хотя бы и не зависящих от действия или бездействия виновного, не исключает причинной связи между действием и бездействием и результатом.
Причины, наступившие позже, исключают причинную связь, когда одних их было бы достаточно, чтобы вызвать результат. В таком случае, если предшествовавшее действие или бездействие составляет само по себе, преступное деяние, применяется наказание, установленное за последнее.
Предыдущие постановления применяются также в тех случаях, когда предшествовавшей, одновременной или наступившей позже причиной является незаконное действие другого лица».
Некоторые буржуазные криминалисты обосновывают понятие «перерыва причинной связи» с точки зрения метафизического понимания свободы воли. Исходя из абсолютной недетерминированности поведения человека, они утверждают, что присоединившаяся волевая деятельность лица всегда прерывает существовавшее до нее течение причинности и начинает новую причинную цепь. Такое значение придается умышленному действию вменяемого лица. Так, немецкий криминалист Ф. Лист указывал, что, с точки зрения Уголовного уложения Германии 1871 года, признающего свободу воли, «свободное и умышленное действие лица, способного ко вменению, всегда обозначает для права наступление но-
вого самостоятельного ряда причин, то есть не допускаем принятия причинной связи между первым осуществлением воли и наступившим последствием»!.
В недрах буржуазной уголовноправовой науки было выдвинуто новое понятие, которым пытаются заменить понятие «перерыва причинной связи». Это понятие получило название «запрета регресса». Учебник Листа — Шмидта, который воспринял учение о «запрете регресса», уже не утверждает, что немецкое законодательство в случае присоединяющейся свободной деятельности третьих лиц со всей определенностью отказывается от признания причинной связи -между действием первого лица и наступившим последствием. Однако, по мнению указанного учебника, немецкое законодательство «же* лает ограничить оценку действия с уголовноправовой точки зрения и, в соответствии с этим, выстЙляет з а - прет регресса в том смысле, что определенные причины не рассматриваются как имеющие уголовноправовое значение»[57]. Сторонником «запрета регресса» является и Р. Франк. По его мнению, нельзя считать причинами условия, предшествующие таким условиям, которые свободно и сознательно (умышленно и виновно) были направлены на осуществление результата[58].
Учение о «перерыве причинной связи» или о «запрете регресса» при последовательном его применении должно признать «перерыв» или запретить «регресс» к первоначально действующему лицу не только тогда, когда в развитие причинной связи вторгается умышленное действие другого лица, но и во всех случаях присоединения свободной волевой деятельности вменяемого лица. Но тогда это учение окажется перед лицом непреодолимых затруднений, а именно: оно не сможет обосновать уголовную ответственность лица, которое пользуется не силами невменяемого, а силами вменяемого человека. Например, А., пользуясь близорукостью Б., уговаривает выстрелить в сторону В., уверяя его, что в этом направлении притаился зверь. С точки зре-
ни» догИц>г о перерыве причинной связи свободной волевой деятёйьностью вменяемого человека пришлось бы признать, что между поведением А. и наступлением смерти В. нет причинной связи, так как она прервана деятельностью Б. Следовательно, А. не должен отвечать за смерть В. Аналогичные затруднения возникают и в тех случаях, когда несколько лиц совместно причиняют преступное последствие, хотя и без взаимной осведомленности о деятельности друг друга, или же когда наряду с деятельностью преступника результат вызван привходящей деятельностью самого потерпевшего. Наконец, с точки зрения догмы о перерыве причинной связи, невозможно обосновать и ответственность соучастников (подстрекателей и пособников), так как деятельность исполнителя всегда будет прерывать причинную связь между действием соучастников и наступившим результатом.
Понятия «перерыва причинной связи» или «запрета регресса» имеют определенную социальную направленность. Об этом красноречиво свидетельствует, например, случай из практики Швейцарского высшего суда, который приводится в работе швейцарского криминалиста Гульдимана.
На фабрике вследствие плохой организации были повреждены технические установки; один рабочий, пытаясь их наладить, получил увечье. Швейцарский высший суд по этому делу вынес следующее решение: «...Если даже допустить, что фабричные установки не во всех отношениях были безупречны* то все же между постоянным недостатком фабричных приборов и несчастным случаем нет связи, .так как она прервана собственным действием жалобщика, которое самостоятельно включилось в течение фабричной работы»
Из этого примера явствует, что учение о перерыве причинной связи используется буржуазными судьями в ущерб интересам рабочих, получающих увечья на капиталистических фабриках и заводах. Под прикрытием концепции «перерыва причинной связи» или «запрета регресса» собственники этих предприятий йЬлучают ле
гальную возможность безнаказанного повреждения здоровья рабочих, занятых'на производстве.
В советской науке уголовного права к понятию «перерыва причинной связи» по общему правилу относятся отрицательно. Однако и у нас некоторые авторы применяли это понятие, исходя, конечно, из других соображений и других целей, чем буржуазные ученые; Так, например, сторонником «перерыва причинной связи» был проф. А. А. Жижиленко, который писал: «При- вхождение новых сил, обусловивших наступление результата и действовавших независимо от деятельности виновного, прерывает причинную связь» *. Понятием «перерыва» пользовались также проф. А. А. Пионткбв- ский и проф. А. Н. Трайнин в своих ранних работах[59]. Наконец, термин «перерыв причинной связи» встречается и в учебнике уголовного права ВИЮН 194$ года. «Причинная связь,— говорится в нем,— прерывается, когда результат появляется не вследствие данной цепи причинности, необходимым звеном которой является поведение данного человека, а вследствие другой, совершенно самостоятельной цепи причинности»[60]. Напротив, в четвертом издании учебника (1948 г.) термин «перерыв причинной связи» уже не упоминается.
Против понятия перерыва причинной связи выступает проф. М. Д. Шаргородский, который справедливо указывает, что ни о каком перерыве причинной связи не может быть речи, так как «диалектически развиваясь, действие раз возникшей причины не прекращается и не прерывается»[61].
С этим положением нельзя не согласиться. Понятие «перерыва причинной связи» содержит в себе внутреннее противоречие. Оно допускает, с одной стороны, что причина уже начала осуществлять свое действие, одна-
* ко, с другой стороны, этого действия не было, так как
наступлению последствия помешали какие-то силы. Между тём само понятие «причина» имеет смысл лишь постольку, поскольку имеется последствие, так же, как и понятие последствия имеет смысл только по отношению к причине. «Причина, которая не действует,— говорит Ф. Энгельс,— не есть вовсе причина»[62].
Отсюда ясно, что, с точки зрения диалектического материализма, понятие «перерыва причинной связи» не име^т права на существование. Действие человека или стоит в причинной связи с наступившим общественно опасным последствием — тогда никакие привступившие обстоятельства не могут прервать ее, или же не стоит в причинной связи с последствием — в таком случае нельзя говорить о разрыве причинной связи, так как она вовсе не существовала. Случаи, которые буржуазными криминалистами относятся к «перерыву причинной связи», решаются, следовательно, на общих основаниях: лицо отвечает за причиненное им последствие, если его деяние носило общественно опасный и виновный характер. В противном случае ответственность отпадает, но не вследствие «разрыва» причинной связи, а вследствие отсутствия общественной опасности или вины.
Возьмем, например, случаи, когда в развитие причинного ряда вклинивается действие сил природы. Мы уже отмечали, что преступник для достижения своих целей использует естественные или общественные закономерности и потому его действие никогда нельзя абстрагировать от этих закономерностей. Если эти естественные или общественные закономерности действуют именно в том направлении, которое было придано им умыслом виновного, или если их действие не отклоняется от обычного хода вещей, то, конечно, никому не приходит в голову утверждать о существовании «перерыва» причинной связи. О «перерыве» говорят в том случае, если естественные или другие силы, самостоятельно вступившие в причинную цепь, придали ей необычное направление»
В нашей судебной практике имел место следующий случай: во время драки К. нанес Р. ударом кирпича в голову легкое телесное повреждение, которое, по заключению судебномедицинской экспертизы, не только не могло повлечь за собой смерть потерпевшего, но и не оставляло длительного нарушения функций какого- либо из органов. Однако в организм потерпевшего через эту легкую рану проникла бацилла столбняка, которая вызвала смерть потерпевшего [63].
В приведенном примере причинная связь между действием К- и смертью Р. имеется. Все звенья причинной цепи находятся друг с другом в неразрывной связи: смерть наступила в результате заболевания, вызванного бациллой столбняка, а бацилла столбняка проникла в организм именно благодаря ране. Следовательно, если бы Р. не было нанесено легкое телесное повреждение, то он не умер бы. Однако К. не отвечает за убийство Р. В момент совершения поступка лицо не имело рольной возможности воздействовать на фактический хбд событий, приведший к смертельному исходу. Реальная возможность наступления смертельного исхода возникла лишь в результате проникновения в нанесенную легкую рану бациллы столбняка.
Иногда в развитие причинного ряда вклиниваются действия самого потерпевшего, которые вместе с действием преступника обусловливают наступление вредного последствия. И в этих случаях вопрос об ответственности решается в зависимости от наличия или отсутствия общественной опасности и вины в действиях преступника.
Б. осушал стены помещения при помощи жаровен. Ч. было предложено оставить это помещение, и она действительно ушла, но затем, несмотря на сделанное ей предупреждение, она вернулась и погибла от угара[64].
Из селения Хирдалаты в Баку следовала грузовая автомашина, которой управлял шофер Г. На остановке во время стоянки автомашины К. подошел к Г. и попросил последнего перевезти его семью в Баку, на что Г. согласился. Когда стали подъезжать к месту жительства семьи К., последний, не дождавшись остановки машины, соскочил с ее подножки, упал под задние колеса машийв^ и йолучил Тяжелые повреждения, от которых через две недели скончался
В обоих случаях причинная связь налицо. Именно сушка стен помещения при помощи жаровен вызвала угар, от которого скончалась Ч. Точно ^ак же именно вождение автомашины Г. было причиной смерти К. Если бы указанных действий не было, то тяжелые последствия не наступили бы. Однако и действия Б., и действия Г. являются общественно полезными и правомерными. Следовательно, вопрос об их виновном отношении к наступившему результату даже не может быть поставлен.
Напротив, если, несмотря на неосторожность потерпевшего, лицо действовала неправомерно и в то же время имело возможность предвидеть наступление общественно опасного последствия, оно отвечает за этот результат, так как последний не только причинен лицом, но и охватывается его виной.
Ш. был привлечен к уголовной ответственности за то, что, являясь дежурным по станции, он не осуществлял наблюдения за выгрузкой дров, вследствие чего дрова были сложены на станционных путях с нарушением габарита. Принимая пассажирский поезд, III. не проверил состояния пути, вследствие чего шесть человек пассажиров, ехавших на подножках поезда, были сбиты и получили повреждения. Военный трибунал в подготовительном заседании дело в отношении Ш. производством прекратил, указав, что «хотя и был нарушен габарит по укладке дров, но он не нарушал безопасности прохода поездов, а пассажирам езда на подножках запрещена»[65]. Военная железнодорожная коллегия Верховного Суда СССР определение подготовительного заседания военного трибунала отменила и дело направила в тот же трибунал для нового рассмотрения, ссылаясь на наличие причинной связи между поведением Ш. и повреждением пассажиров, несмотря на неосторожность последних: «...Военный трибунал сам признал, что дрова на станционных путях были сложены с нарушением габарита, а материалами дела установлено, что это нарушение привело к несчастному случаю с пассажирами. При таких данных у трибунала не было оснований для прекращения дела»[66]. Установив наличие неправомерности деяния Ш. и причинной связи этого деяния с наступлением общественно опасного последствия, суд должен был перейти к выяснению вины Ш, которая в его бездействии, безусловно, имеется. Ш. мог и должен был предвидеть, что часть пассажиров при приближении к станции выйдет на подножку, так как, хотя эти действия и запрещены, однако в жизни они совершаются часто.
Признавая, что лицо, противоправно и виновно создавшее условие для общественно опасного последствия, должно отвечать за это последствие, несмотря и^ неосторожность потерпевшего, также обусловившего "это последствие, наша судебная практика считает, однако, что указанное обстоятельство смягчает вину лица.
Так, по делу доярки К. было установлено, что на ферме колхоза в результате неосторожных действий К. возник пожар, причинивший колхозу убыток в 11 372 руб. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР указала: «Однако при определении меры наказания суд не учел, что вина К. смягчается тем обстоятельством, что самим колхозом не было принято элементарных противопожарных мер; на ферме отсутствовали кадки с водой и не было других нужных приспособлений, при наличии которых пожар мог бы быть легко ликвидирован»[67].
Развитие причинной связи может быть осложнено вмешательством третьих лиц, которые действуют невиновно. Такое вмешательство не может оказать влияния на ответственность первоначально действующего, если только он виновно совершил общественно опасное дей ствие, находящаяся в причинной связи с наступлением вредного последствия.
Следует отметить, что наши судебные органы не всегда решают указанный вопрос единообразно. Обычно они признают в указанных случаях уголовную ответственность. Однако иногда без достаточных, с нашей точки зрения, оснований отвергают ее.
В. был осужден за то, что, имея охотничье ружье и патроны к нему, небрежно относился к их хранению, в результате чего его шестилетний сын убил четырехлетнего мальчика. Обстоятельства этого дела заключались в следующем: В. имел обыкновение вешать ружье и патроны к нему на стене комнаты на высоте 1,73 м от пола, причем у дтены, где висело ружье, никакой мебели не стояло. Накануне несчастного случая жена В. в связи с тем, что над кроватью стал протекать потолок, передвинула ее к стене, на которой висело ружье. Утром В. ушел на работу, а жена, оставив в доме без присмотра четырех малолетних детей, ушла в кино. Шестилетний сын В. Саша, воспользовавшись отсутствием родителей, встал на кровать, снял со стены ружье, достал из сумки патрон, а затем зарядил ружье и нечаянно выстрелил. Выстрелом был убит находившийся в комнате четырехлетии# мальчик Р., который играл вместе с детьми В.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР определением от 30 июня 1959 г. все предыдущие -решения по данному делу в отношении В. отменила и дело производством прекратила за отсутствием в действиях В. состава преступления. В основу своего определения Судебная коллегия положила ^следующие соображения: «...Если бы и была установлена вина В. в небрежном хранении оружия, то и в этом случае он не мог быть привлечен к уголовной ответственности за несчастный случай, происшедший с мальчиком Р., так как сам В. никаких общественно опасных деяний, предусмотренных уголовным законом, не совершал, за вред же, причиненный его малолетним сыном, он может нести лишь материальную ответственность по правилам ст. 405 ГК РСФСР»1.
Нам кажется, что если В. виновен в нарушении правил предосторожности, установленных для хранения огнестрельного оружия, то тогда ответственность его за смерть малолетнего Р. вполне обоснована. Правила предосторожности, установленные для хранения огнестрельного оружия, созданы именно для того, чтобы избежать подобных последствий. То, что в семье находились малолетние дети, обязывало В. принять более строгие меры предосторожности, чего он не сделал. Следовательно, В. совершил общественно опасное деяние, повлекшее тяжкое последствие. Вместе с тем, по нашему мнению, он должен был и мог предвидеть возможность наступления вредного результата.
Вопрос о причинной связи не вызывает каких-либо особых затруднений и в тех случаях, когда в причинную связь вклиниваются действия третьих лиц, *хотя бы даже эти лица действовали со своей стороны виновно. Мы уже указывали, что в буржуазной уголовноправовой литературе именно такие действия особенно часто признаются прерывающими причинную связь. Обычно первое лицо, которое действовало по неосторожности, освобождается от ответственности, если наступлению общественно опасного последствия содействовало при- вступившее позднее самостоятельное действие второго лица, действующего по неосторожности. По словам одного буржуазного криминалиста, второй неосторожный деятель рассматривается как «козел отпущения», на которого и сваливается все бремя ответственности
С нашей точки зрения, и этот вопрос должен быть решен на основании общих условий ответственности. Для доказательства этого положения приведем несколько примеров из нашей судебной практики.
Заведующий оружием гаубартдива Б., который был лицом, ответственным за исправное состояние огнестрельного оружия, отдал красноармейцам распоряжение о чистке револьверов, не осмотрев предварительно оружия, как это требовалось установленными правилами. В момент чистки револьвера красноармеец Ш. в результате небрежного обращения с оружием по неосторожности убил красноармейца К. Уголовно-касса ционная коллегия Верховного Суда РСФСР признала Б. ответственным за наступившее последствие[68].
Аналогично было решено дело П., который был признан виновным в нарушении правил плавания, вызвавшем аварию. Будучи капитаном парохода и находясь на вахте, П. при проходе Бабеснявским перекатом, не имея бортовых огней и видя идущий навстречу пароход, дал согласие на расхождение, в то время как сам не принял мер к беспрепятственному пропуску встречного парохода, т. е. не уклонился в сторону, что и привело к столкновению судов. П. просил об отмене приговора и освобождении его от ответственности, ссылаясь на вину капитана встречного парохода. Однако Верховный Суд СССР не усмотрел в вине капитана второго парохода обстоятельства, освобождающего от ответственности капитана первого парохода. «Эта ссылка П.,— говорится в определении коллегии,— неосновательна, ибо, если и имеется виновность капитана встречного парохода Ш., то это не снимает вины с П., которым грубо нарушены правила плавания...»2.
Та же самая точка зрения получила ясное выраже-
•
ние в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 декабря 1949 г. по делу Ц. По приговору суда первой инстанции Ц. инкриминировалось то, что он, будучи шофером грузовой автомашины, посадил в нее в качестве пассажиров 22 человека; пересекая ночью железнодорожный путь, Ц. проехал неосвещенный открытый шлагбаум, не убедившись предварительно в безопасности движения и не уменьшая скорости. В результате на автомашину наехал проходивший резервный паровоз и несколько пассажиров было убито и тяжело ранено. По этому делу осужден и сторож переезда Д., который не обеспечил безопасности движения на переезде, оставив открытым и неосвещенным шлагбаум переезда. Железнодорожная коллегия Верховного Суда СССР приговор в отношении Д. оставила в силе, а в отношении Ц.— отменила и дело производством прекратила, мотивировав свое определение тем, что железнодорожный переезд охранялся сторожем Д., который при приближении автомашины переезда не осветил и шлагбаума не закрыл. Пленум Верховного Суда СССР не согласился с определением железнодорожной коллегии в части, касающейся шофера Ц., признав, что Ц. видел, что идет полным ходом паровоз, и, не обращая на это внимания, пытался пересечь железнодорожный путь; хотя шлагбаум и не был закрыт, но переезд не был освещен, и потому Ц. должен был принять меры предосторожности, замедлить ход и т. п. Однако Пленум, признав Ц. виновным, оставил в силе приговор и в отношении сторожа Д. Тем самым Пленум Верховного Суда СССР признал, что неосторожность шофера Ц. не прерывает причинной связи между поступком сторожа Д. и наступившими тяжелыми последствиями и не исключает его ‘ответственности за наступившие последствия.
В тех же случаях, когда первое лицо не должно было или не могла предвидеть развития причинной связи, осложненного поступком другого лица, оно не несет уголовной ответственности за наступившие последствия, несмотря на то, что эти последствия находятся в причинной связи с его действием.
Заведующая магазином 3. была признана виновной в преступно-халатном отношении к своим обязанностям, выразившемся в том, что она не сдала в кассу выручку магазина в сумме 10 764 руб., а оставила ее в магазине, откуда ночью деньги были похищены. Обстоятельства этого дела заключались в следующем: по существующему правилу, 3. выручку за день сдавала кассиру Грицаеву, а последний, в свою очередь,— в банк. В этог день она, как обычно, хотела сдать деньги Грицаеву, но он от нее денег не принял, так как в этот день не добирался идти в банк, и 3. вынуждена была оставить деньги в магазине, где специального хранилища для денег не было. К тому же магазин, по вине уполномоченного Межрайторга Г., остался без охраны, о чем 3. не было известно. Сторож на дежурство не вышел, а послал свою жену, но Г к работе ее не допустил, заявив при этом, что сам будет охранять магазин до прихода сторожа, но, не дождавшись последнего, ушел домой К
В этом примере причинная связь между действием
3. — оставлением денег в магазине — и наступившим общественно опасным последствием имеется. Но нет с ее стороны вины: она не предвидела и не могла предвидеть, что магазин по грубой небрежности Г. может остаться без охраны. Поэтому Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР вполне справедливо освободила 3. от ответственности вследствие отсутствия в ее действиях состава преступной халатности.
Аналогичную точку зрения проводит Верховный Суд СССР по делу С. и Ш. Шофер С., управляя автомашиной, в которой находились Ш. и Д., в пути следования остановил машину и вместе с Д. вошел в магазин, чтобы купить продукты, оставив машину на попечение экскаваторщика Ш. Последний вместо того, чтобы охранять машину, воспользовался уходом С., сел за руль, включил мотор и совершил аварию, повлекшую повреждение машины. Судебная коллегия Верховного Суда СССР С. от ответственности освободила, признав единственным виновником аварии Ш.[69].
И в этом примере причинная связь между уходом С. и наступившей впоследствии аварией имеется. Если бы С. не оставил машины, Ш. не сел бы за руль и не совершил бы аварии. Однако действие С. не является общественно опасным и противоправным. К тому же предвидеть грубую неосторожность Ш. и последовавшую аварию С., конечно, не мог и не должен был.
Особенно трудно предвидение причинной связи в тех случаях, когда в развитие причинного рода вклинивается умышленная преступная деятельность другого лица. ,
Еще проф. Н. Д. Сергеевский справедливо указывал, что никто не может предвидеть умышленного преступного деяния другого, если он не имеет по этому поводу специальных указаний. «Поэтому мы никогда не можем принять, что кто-либо мог и должен был прегд- видеть, что другой совершит преступное действие; мы можем только сказать, что при наличности известных указаний он действительно предвидел или предусматривал такое действие»[70]. Следовательно, в таких случаях суд должен освободить первоначально действовавшего от ответственности за результат, так как в отношении окончательно наступившего последствия у него нет вины. Это, конечно, не исключает возможности привлечения к ответственности за совершение общественно опасного действия, которое наказывается как преступление зш депепз. Так, например, ст. 219 УК РСФСР предусматривает уголовную ответственность за небрежное хранение огнестрельного оружия, создавшее условия для использования этого оружия другим лицом, если это повлекло тяжкие последствия. Эта статья предполагает самовольное сознательное использование третьим лицом небрежно хранимого оружия. Если, например, кто-либо, воспользовавшись тем, что другое лицо оставило на столе заряженный револьвер, посредством этого оружия совершает преступление, то первое лицо не может отвечать за данное преступление, однако оно будет нести ответственность по ст. 219 за самостоятельное преступление при условии, если наступили тяжкие последствия.
ВЛИЯНИЕ ОСОБЫХ СВОЙСТВ ОРГАНИЗМА ПОТЕРПЕВШЕГО НА РАЗВИТИЕ ПРИЧИННОЙ СВЯЗИ
В судебной практике нередко встречаются случаи, когда наступлению общественно опасного результата содействовали особые свойства организма потерпевшего. Решение этих случаев вызывает некоторые разногласия между советскими криминалистами, в частности, между сторонниками теории «необходимой причинной связи». Так, по мнению проф. А. А. Пионтковского, особые свойства организма потерпевшего не могут придать причинной связи «случайный» характер. Последствие будет закономерно вытекать из действия потерпевшего, хотя бы в его возникновении эти свойства сыграли весьма существенную роль. # «Наступивший результат,— говорит он,—будет необходимым последствием совершенного действия в случаях, когда от нанесения тяжелой раны наступила смерть потерпевшего или когда смерть потерпевшего наступила от сравнительно легкого удара, / вследствие перенесенной им недавно мозговой болезни.
В этом случае наступивший результат — смерть потерпевшего — внутренне присущ действиям лица, совершенным в данных условиях, закономерно из них вытекает»[71]. Напротив, по мнению проф. Н. Д. Дурманова,
Тю существу нет разницы между тем случаем, когда лицо умирает от легкого удара вследствие недавно перенесенной мозговой болезни, и тем, когда оно умирает от заражения крови вследствие укуса пальца: в обоих случаях имеется случайное последствие, т. е. «последствие, порожденное другой цепью причин, которое, следовательно, свое основание имеет в другом и для которого данное действие и порожденные им явления были только одним из условий» [72].
Что касается советской судебной практики, то следует отметить, что в подходе к указанным случаям она проявляет некоторое колебание. В ряде 'решений
наши судебные органы отказываются признать существование причинной связи между действием лица и последствием, несмотря на то, что это действие было необходимым условием наступившего результата. В других решениях, напротив, судебные органы, рассматривая действие обвиняемого не изолированно, не в отрыве от тех условий, при которых оно имело место, в том числе и от условий, коренящихся в организме потерпевшего, а в единстве с ними, признают существование причинной связи.
С. нанесла сильный удар в голову 13-летнему мальчику К. В тот же вечер мальчик занемог, а через неделю умер. В соответствии с судебномедицинской экспертизой судом было установлено, что «смерть последовала от паралича сердца вследствие воспаления мозговых оболочек, причиной чего явился удар в голову, нанесенный ему кулаком, отчего получилось расхождение костных швов; при наличии старого процесса воспаления среднего левого уха удар для К. был смертельным» К Таким образом, несмотря на то, что наступлению смерти содействовало особое условие, коренившееся в организме потерпевшего, суд признал причинную связь между действием обвиняемой и наступившей смертью мальчика.
Заслуживает внимания также определение Уголовно- кассационной[73] коллегии Верховного Суда РСФСР по делу С-ва. Обвиняемый наносил своей жене, страдающей правосторонним параличом, частые побои, которые[74] обострили течение болезни и ускорили наступление смерти. Существование причинной связи между действием С-ва и наступившей смертью суд мотивирует тем, что «истязания, при наличии у потерпевшей указанной болезни, ускорили процесс этой болезни, а нанесенные побои 30 мая 1925 г. послужили прямой причиной прогрессивного ухудшения болезни и тем ускорили смерть» 2. Это дело представляет интерес в том отношении, что суд признал причинную связь между побоями и смертью жертвы, несмотря на то, что ввиду тяжелого состояния ^больной смерть все равно должна была наступить.-в ближайшем будущем. И это понятно. Уголовное право интересуется не абстрактным результатом (смерть), а результатом конкретным, т. е. смертью в данное определенное время и при данных определенных обстоятельствах. Жизнь человека является настолько ценным благом, что сокращение ее хотя бы на совсем незначительное время уже рассматривается как убийство.
Положительно был решен вопрос о наличии причинной связи и по известному делу Е. Обстоятельства этого дела заключались в следующем: Е., услыхав во дворе дома плач своей четырехлетней дочери, выбежала во двор и увидела, что ее дочь бьют два мальчика. Один из мальчиков убежал, а другого — пятилетнего Женю
С.— она схватила и отодрала за уши; когда же он ударил ее по йоге своим игрушечным ружьем, она ударила его по голове. Внешних признаков повреждения у мальчика не было, поэтому родители его ни в этот день, ни на следующий день ничего не заметили, за исключением того, что ребенка сильно клонило ко сну. Через четыре дня у мальчика поднялась высокая температура. Мать объяснила это тем, что мальчик, вероятно, проглотил на огороде сырую картошку. С диагнозом врача
о пищевой интоксикации ребенок был доставлен в больницу, где на следующий день умер К
Судебномедицинское вскрытие трупа установило, что смерть последовала от перелома обоих теменных костей с точечным кровоизлиянием под мягкую мозговую оболочку ,и сотрясением мозга, причем согласно заключению эксперта эти повреждения могли наступить в результате сильного удара рукой по голове. В то же время судебномедицинская экспертиза признала, что удар рукой по голове ребенка может вызвать различные последствия: от самых тяжелых до весьма легких. Характер этих последствий зависит от конституции ребенка, перенесенного рахита или каких-либо инфекционных заболеваний. Наряду с этим было установлено, что Женя С. обладал слабым физическим здоровьем. Однако последнее обстоятельство не помешало суду
признать существование причинной связи между действием Е. и смертью мальчика Жени С. В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 10 января
1947 г. говорится: «Следует признать правильным вывод народного суда о том, что установленное судебно- медицинским вскрытием опасное для жизни повреждение черепа мальчика явилось результатом нанесенных ему Е. ударов по голове. Признание, что опасное для жизни повреждение черепа ребенка стоит в причинной связи с нанесенными ему Е. ударами, должно означать, что и наступившее последствие — смерть Жени С.— также стоит в причинной связи с нанесенными ему ударами» [75].
Из' приведенного постановления следует, что Пленум не придает значения особенностям организма и общему состоянию здоровья лица, которые оказывают вЛЪяние на развитие причинной связи в ту или иную сторону. Несмотря на признание того, что Женя С. обладал слабым физическим здоровьем и при отсутствии этого обстоятельства от удара Е. могли наступить значительно менее тяжкие последствия, Пленум Верховного Суда СССР не отрицает существования причинной связи между действием обвиняемой и смертью мальчика. Пленум придерживается той точки зрения, что причинную связь следует считать установленной во всех случаях, когда, помимо данного действия, при конкретных условиях результат не наступил бы, независимо от того, какую роль сыграли другие обстоятельства, способствующие наступлению результата[76].
Однако ^судебной практике встречаются и такие случаи, когда причинная связь отвергается ввиду того, что наступлению последствия способствовали особые свойства организма потерпевшего.
П. был признан виновным в том, что 1 мая 1950 г., проезжая на подводе по одной из улиц Акмолинска, сделал крутой поворот и наехал на игравшую на дороге пятилетнюю девочку К», которая получила повреждение в область головы. Она была доставлена в больницу, где 18 мая 1950 г. умерла. {Зудебиомедицинская экспертиза установила, что девочка получила легкие телесные повреждения, однако вследствие сильного истощения организма ребенка, вызванного только что перенесенной болезнью, незначительные повреждения мягких тканей лица от столкновения с подводой явились источником заражения всего организма, что и вызвало смерть.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР 27 июня 1951 г. определила: «При наличии указанных обстоятельств следует признать правильным вывод Акмолинского областного суда.., что поскольку неосторожными действиями П. потерпевшей К- нанесены легкие телесные повреждения, а смерть девочки наступила от инфекционного процесса, вспыхнувшего в связи с ргнее перенесенной ею болезнью, то причинная связь между действиями осужденного и наступившими последствиями — смертью К-— отсутствует» К
Между тем не подлежит сомнению, что причинная связь между действием П. и смертью К. имеется: если бы подвода не наехала на девочку и последняя не получила легких телесных повреждений, то не было бы и инфекционного процесса, от которого наступила смерть девочки. Другое дело — будет ли нести П. ответствен ность за наступившую смерть. Решение этого вопроса зависит уже от установления в его действиях вины. Как правильно замечает по этому делу В. Н. Кудрявцев, «вывод суда о квалификации действий П. является правильным. Он не может нести ответственность за смерть девочки. Однако основание этого заключается не в отсутствии причинной связи, а в отсутствии вины»1.
Таким образом, во всех случаях, когда способствующим наступлению вредного последствия условием являются особые физические свойства организма потерпевшего, причинение носит общественно опасный характер. Своим поступком в отношении данного конкретного объекта, ввиду наличия определенных условий лицо может оказать воздействие на развитие причинности, которое завершается или нанесением вреда здоро^ю, или даже лишением жизни. Ответственность за наступившие последствия исключается только в том случае, если будет отсутствовать вина.
Установление причинной связи вызывает большие затруднения в тех случаях, когда наступлению общественно опасного последствия содействовали не физические, а психические особенности потерпевшего.
Психика человека не 'представляет совокупности абсолютно стандартных свойств. В той или иной области психической жизни нередко наблюдаются определенные отклонения от средней нормы. Поэтому в ряде случаев трудно бывает определить, было ли вызвано наступившее последствие, например психическая болезнь, поступком другого человека или же она развилась независимо от этого поступка. Иногда очень серьезные испытания и переживания могут пройти для такого человека совершенно бесследно, а иногда, напротив, самого ничтожного повода достаточно для того, чтобы затаившаяся болезнь проявилась вовне. Один и тот же поступок может в одном случае вызвать у потерпевшего определенную болезненную реакцию, которая обусловливает наступление общественно опасного последствия, а в другом случае — не оказать никакого воздействия. Объясняется это тем, что психика человека — это арена перекрещивающихся процессов, которые находятся под влиянием многочисленных обстоятельств как внешнего, так и внутреннего порядка. Поэтому применение в данном случае метода мысленного выделения поступка не всегда может дать ясный ответ на вопрос о причинной связи, так как не исключена * возможность того, что в тот же отрезок- времени на психику лица оказали 'воздействие другие обстоятельства, которые могли вызвать наступление общественно опасного последствия и помимо действия данного лица. В таких случаях суду приходится обращаться к судебно-психиатрической экспертизе и на основе ее заключения решать вопрос о причинной связи между поступком лица и наступившим результатом.
Положительное решение вопроса о причинной связи, как мы уже указывали, еще не решает вопроса о существовании объективной общественной опасности деяния. Можно привести примеры, когда действие лица было необходимым условием наступившего последствия, но тем не менее деяние нельзя признать объективно общественно опасным. Например, критическая оценка в печати какого-либо произведения вызвала сердечную болезнь или душевное заболевание автора этого произведения. Конечно, если бы у лица не было предрасположения к такому заболеванию, оно не заболело бы. Обычно такое последствие не вызывается подобными причинами. Но если будет доказано, что действие лица было необходимым условием того, что данное лицо, обладающее определенной психофизической организацией, в данное время заболело, причинную связь между действием лица и болезнью нельзя отрицать. Возможно, что болезнь все равно развилась бы, но если это действие ускорило наступление такого результата, этого достаточно для его признания сопдШо $ше циа поп результата.
Однако означает ли это, что деяние лица является также и общественно опасным? — Безусловно, нет. Общественная опасность в данном случае исключается полезными свойствами поступка. Поэтому, если даже у лица мелькала мысль о возможности такого исхода, более того, если даже лицо сознательно его допускало, все равно' деяние не может быть вменено ему в вину, так как осуществление деятельности, имеющей высокое общественное назначение, не может быть поставлено в зависимость от того, как на нее реагирует то или иное лицо,
V
ПРИЧИННАЯ СВЯЗЬ ПРИ БЕЗДЕЙСТВИИ
§ 1.
вопрос о причинной связи
ПРИ БЕЗДЕЙСТВИИ В БУРЖУАЗНОЙ
уголовноправовой литературе
ч
Г| реступное бездействие является одним из наиболее
* * сложных понятий в науке уголовного права. Оно характеризуется рядом специфических особенностей, которые присущи именно этому понятию и которые относятся не только к вопросу о причиняющем характере бездействия, но и к вопросу о его противоправности. Вследствие этого полное и всестороннее изучение преступного бездействия требует самостоятельного исследования. В этой работе, посвященной выяснению сущности и значения причинной связи в уголовном праве, мы можем поэтому коснуться лишь некоторых вопросов преступного бездействия, связанных с общим учением о причинной связи в уголовном праве.
Теоретическая разработка вопроса о 'причинности бездействия связана с возникновением буржуазной науки уголовного права'. Средневековая доктрина в соответствии с состоянием науки уголовного права того периода занималась преступным бездействием лишь в области преступлений, направленных против личности. Под влиянием канонического права, которое отождествляло преступление с грехом, лицо, не воспрепятствовавшее смерти ближнего и тем самым нарушившее требование^христианской морали, наказывалось так же, как и лицо, совершившее убийство. Таким образом, не проводилось никакого различия между неоказанием помощи и причинением смерти путем бездействия.
Уголовноправовая доктрина пришедшего к власти нового буржуазного класса, направленная своим острием против произвола феодального правосудия, требует установления более тесных рамок ответственности лица, своим пассивным поведением не предотвратившего наступление вредного последствия.
В противовес общей обязанности помогать ближнему выдвигается идея специальной обязанности, которая должна вытекать из определенного юридического основания. Так, по мнент[77]ю Фейербаха, непредотвращение преступного последствия может влечь за собой уголовную ответственность только в том случае, если у лица на основании закона или договора была обязанность предотвратить наступление преступного последствия. Таким образом, все сводится к противоправности бездействия. Вопрос о его причиняющем характере Фейербахом еще не ставится.
Вопрос о причинной связи при бездействии впервые был поставлен Люденом, за которым последовали попытки многочисленных буржуазных криминалистов доказать причиняющий характер бездействия- Однако, как мы увидим, все эти попытки были обречены на неудачу ввиду ложности их исходных методологических предпосылок. Основываясь на чисто механическом понимании причинной связи, большинство буржуазных ученых считало, что сама бездеятельность как таковая есть абсолютное ничто, неспособное породить что-либо. Поэтому они искали причиняющий момент не в самом бездействии, а в связанной с ним положительной деятельности или во внутренних процессах лица, не отклонившего наступление преступного последствия.
Так, Люден считал, что причиняющий характер имеет не само бездействие, а сопутствующая ему положительная деятельность, которая и является действенной причиной наступившего результата. Беспомощность теории Людена была вкрыта самими буржуазными учеными. В анекдотическом виде ее представил Круг, который остроумно заметил, что по теории Людена причиной смерти ребенка, оставленного без пищи, следует считать вязанье матерью чулка, если в это время она была занята такой работой
Другая попытка установления причиняющего момента бездействия принадлежит Кругу, Глазеру и Меркелю, которые усматривали этот .момент в предшествующей бездействию положительной деятельности лица. Считая, что бездействие бессильно что-либо произвести, указанные авторы отодвигаются назад и видят причину наступившего последствия в активной деятельности лица, которая поставила его в определенное фактическое отношение к объекту нарушения2.
Против изложенной точки зрения были выдвинуты серьезные возражения. Прежде всего указывалось, что предшествующего бездействию положительного действия может вовсе ке быть. Но даже и тогда, когда такое предшествующее действие имеет место, приведенная точка зрения вызывает большие затруднения. Как быть, если предшествующее действие, в котором указанный авторы усматривают причиняющий момент, совершено невиновно, а вина превзошла лишь впоследствии, в момент бездействия, которому не присваивают причиняющего характера?
Такое несовпадение между объективным и субъективным моментами уголовной ответственности логически должно привести или ко вменению невиновно причиненного результата или к ответственности за голую вину, не выразившуюся в причиняющем поступке. Попытки Глазера и Меркеля придать умыслу обратную силу и таким путем доказать единство предшествующей положительной деятельности и последующего бездействия следует признать неудавшимися. Невозможно рассматривать как одно целое два самостоятельных акта поведения, различных по своей объективной и субъективной структуре и отделенных друг от друга не тдйько во времени и пространстве, но, может быть, и сотнями других поступков того же лица.
Наконец, если обоснование ответственности за бездействие корёнится в предшествующей положительной
деятельности преступника, то логически из этого должно последовать устранение бездействия как самостоятельной формы совершения преступления. Проблема бездействия должна быть вовсе снята, и рассматриваемое понятие должно быть изгнано из сферы уголовного права. Этот вывод действительно был сделан русским дореволюционным криминалистом И. Фойницким. По его мнению, ответственность может быть связана только с положительным действием. Бездействие не может рассматриваться как самостоятельная форма совершения преступления, а лишь как одна из ступеней положительного действия, составляющая часть этого единства !.
Однако И. Фойницкому не удалось избегнуть недостатков, присущих теории Круга, Глазера и Меркеля, и доказать, что бездействие лишено самостоятельного значения. И против Фойницкого сохраняет свою силу основное возражение, выдвинутое против вышеупомянутых ученых: нельзя рассматривать как одно целое два самостоятельных акта, отличающиеся друг от друга как по своей объективной природе, так м по субъективному отношению лица к своему поведению. Поэтому совершенно прав Н. Д. Сергеевский, когда он говорит, что «анализ причинной связи для случаев преступного бездействия представляет особенности сравнительно с со- деянием», и что «расчленение этих понятий в науке полезно и необходимо»[78].
[80], только внешне кажется чем-то отрицательным, «а самом же деле оно содержит в себе нечто положительное. Этот положительный момент представители теории интерференции ищут в психической сфере человека. Бездействие заключает -в себе подавление волевого импульса к предотвращению последствия, и в этом смысле оно каузально для внешнего результата. Если бы воля не приказала мускулам задержать возникшее вначале побуждение к действию, то первый волевой импульс привел бы к предотвращению последствия.
Попытка доказать причиняющий характер бездействия путем ссылки на борьбу импульсов, происходящую в психике человека, не может быть признана удачной вследствие ложного истолкования процесса, разыгрывающегося в психике человека. Прежде всего неправильно, будто каждый раз, когда человек сталкивается с опасностью для других, у него возникает волевое побуждение к предотвращению вредного последствия. Такого побуждения вовсе не бывает при неосторожном опущении, когда лицо не предвидит опасности. Его может не быть и при умышленном опущении, если бездействовавший является черствым эгоистом, которому безразличны бедствия другого. Но даже и тогда, когда у лица возникает побуждение к действию, это побуждение не всегда достигает такой силы, чтобы можно было говорить о решении, которое подавляется противоположным решением.
Теория интерференции примитивно представляет себе процесс сформирования решения. Возникновение побуждения лишь в чрезвычайно редких случаях переходит непосредственно в волевой импульс. Это происходит только тогда, «когда возникшее у человека побуждение не встречает никакого внутреннего противодействия, а самое осуществление цели, соответствующей этому побуждению,— никаких внешних трудностей»[81]. Но если возникшее побуждение встретило противодействие со стороны других мотивов, то оно уже не может перейти в волевой импульс, решение задерживается, и происходит борьба мотивов. Наконец, если принять теорию интерференции, то ответственность становится целиком
'С. Л. Рубинштейн, Основы общей психологии, М., 1946, стр. 515.
и исключительно зависимой от внутреннего психического состояния субъекта, а не от внешнего его проявления, которое во всех приведенных комбинациях может быть одинаковым.
Своеобразную попытку перенести идею интерференции из области психики человека во внешнюю сферу предпринял Биндинг. Он 1фи обосновании причиняющего момента бездействия исходит из своей теории причинности, по которой причиной являются положительные, т. е. способствующие результату, условия в их перевесе над негативными, т. е. препятствующими результату, условиями.
При преступном бездействии поведение лица, по мнению Биндинга, распадается на два главных акта. Первым актом должна быть признана активная деятельность лица, которая является одновременно созданием как положительных (т. е. способствующих преступному результату) условий, так и условий отрицательных (т. е. препятствующих результату). Так, если хороший пловец уговаривает плохого пловца плыть в море, его поведение является положительным условием, поскольку плохой пловец подвергается опасности утонуть, и отрицательным условием, поскольку у хорошего пловца есть решение оказать ему помощь. Таким образом, значение препятствующего условия придается первоначальному действию благодаря решимости лица воспрепятствовать вредному результату. Вторым актом является уничтожение решимости воспрепятствовать преступному результату. Этот акт, который внешне выступает как бездействие, на самом деле, по мнению Биндинга, содержит в себе активный причиняющий момент, состоящий в уничтожении препятствующего условия!.
Теория Биндинга столько раз опровергалась самими буржуазными учеными[82], что мы здесь отметим лишь основные ее недостатки. Прежде всего следует указать, что «препятствующее» условие, т. е. решение предотвратить наступление вреда, может вовсе не иметь места. Если, например, стрелочник поступает на службу с на мерением не препятствовать крушению поезда, то тут нет «препятствующего условия». Но в таком случае, если стрелочник не переведет стрелки и тем допустит крушение поезда, отсутствует уничтожение отрицательного условия (т. е. решения препятствовать крушению), и, следовательно, отсутствует причинность бездействия. Для того чтобы избегнуть такого вывода, Биндинг вынужден признать, что в данном случае результат причиняется положительным действием (поступлением на службу), что здесь имеется не бездействие, а содеяние. Но тут возникают новые затруднения: представим себе, что стрелочник при поступлении на службу имел намерение произвести крушение, но в тот момент (который может быть отделен от момента поступления на службу месяцами и годами), когда происходит крушение, он был связан злоумышленниками и все равно не шлел возможности перевести стрелку. Биндинг должен признать его ответственность за причинение крушения положительным действием, так как в момент поступления на работу у него уже был умысел на причинение, а все дальнейшее не имеет значения.
Наконец, если бездействие приобретает причиняющий характер лишь благодаря внутреннему моменту (решению уничтожить противоположное решение), то теория Биндинга только на словах отличается от теории интерференции, ибо на самом деле она указывает не на моменты, происходящие вовне, а лишь на процессы, происходящие в психике лица.
Этот недостаток теории Биндинга попытался преодолеть Н. Д. Сергеевский. По его мнению, одно лишь голое решение воспрепятствовать преступному последствию еще не является действительным препятствующим условием. Он стремится еще более объективизировать причинность бездействия. Препятствующим условием, по его мнению, «может быть признано только действительное приложение сил в известном направлении, действительное воздействие физическое или психическое»[83]. Так, хороший пловец должен не только внутренне решиться оказывать помощь, но и действительно должен вначале оказывать эту помощь. Только в этом случае путем без-
ч
действия уничижается препятствующее условие, существовавшее во внешнем мире, и развязываются силы, которые были созданы лицом. Еслц, же лицо с самого начала не оказывает помощи, то тут, по мнению Сергеевского, имеется не «причинение путем бездействия, а причинение путем содеяния.
Таким образом, бездействие, по мнению Сергеев'- ского, только тогда имеет причиняющий характер, когда оно прекращает деятельность человека, которая являлась условием, противодействующим вредному последствию, и когда такое уничтожение противодействующего условия возвращает активную силу предшествующей положительной деятельности лица.
Заслуга Сергеевского заключается в том, что он попытался в самом бездействии раскрыть активный, причиняющий момент, причем делает это остроумно и, на первый взгляд, убедительно. Однако в действительности попытка Сергеевского оказалась безуспешной. С точки зрения механической причинности, из которой исходит Сергеевский, в бездействии нельзя найти никакого активного момента, который был бы способен уничтожить условия, существующие во внешнем мире. Бездействие неспособно изменить механическое соотношение сил, вернуть действенную силу актам предшествующей деятельности. Поэтому все эти выражения, как «уничтожение отрицательного условия», «придача силы актам предшествующей деятельности» и т. п., являются для Сергеевского не более как образными выражениями, не имеющими реального, значения. Они могли бы наполниться реальным содержанием лишь в том случае, если бы Сергеевский исходил из особой закономерности человеческих поступков, из правильного представления о способности волевого поступка человека воздействовать на процессы, происходящие во внешнем мире.
Теории, отрицающие Лричинную связь при бездействии, исходят из того'положения, что бездействие само по себе есть ничто, что оно не обладает никакой, активностью и не может оказать механического воздействия *.
Там, где говорят о причинности бездействия, по мнению представителей указанной точки зрения, на самом деле имеется не причинение, а невоспрепятствование последствию: лицо не выполняет определенного действия, которое от него требовалось правопорядком и которое могло воспрепятствовать наступлению вредного последствия. Вредное же последствие причиняется «с точки зрения естественной, механической причинности не тем нулем в мире действительности, который представляет собой бездействие», а другими, положительными, действительными силами[84].
Наиболее последовательные сторонники этой точки зрения предлагают возсе отказаться от термина «при5- чинение» по отношению к невоспрепятствова;нию преступного ^последствия и заменить его термином «релевантность опущения»2. Таким образом, основанием ответственности при бездействии является, по мнению представителей рассматриваемой теории, не причинение последствия, а противоправность бездействия: закон приравнивает невоспрепятствование результата к его причинению, исходя из того, что у лица была правовая обязанность действовать. В соответствии с этим пытаются исследовать, «когда опущение являеТ'Ся противоправным; когда неотклонение последствия урав- ненно с причинением последствия»3.
Однако представители указанной теории не смогли ответить на основной вопрос, который они должны были разрешить раньше, чем выяснить, когда невоспрепятствование результату приравнивается к причинению. Этот вопрос заключается в следующем: почему в некоторых случаях невоспрепятствование приравнивается к причиненийг^В чем заключается основание такого приравнения?
Некоторые из защитников разбираемого взгляда указывают на то, что при наказуемости бездействия закон прибегает к аналогии с причинением или допускает фикцию существования каузальной связи, или же признают отношение, которое можно охарактеризовать как квазипричинное отношение[85]. Но такой метод не может претендовать на научное объяснение явлений. Отрицая существование действительной причинной связи между бездействием и наступившим результатом и оперируя фикцией, аналогией и т. п. как средством установления отношения, имеющего значение только для уголовного права, оспариваемая теория лишается реальной основы, становясь сознательно на путь юридической фантазии.
Кроме того, расширение уголовной ответственности при помощи указанных искусственных средств за пределы уголовного закона, по правильному замечанию некоторых криминалистов, означает нарушение принципа пиНит сптеп $те 1е&е, которого обычно формально придерживаются буржуазные криминалисты2.
Таким образом, критикуемая теория не сумела объяснить, на чем основано вменение последствия лицу, которое не противодействовало его наступлению. Бесспорным остается единственный факт; лицо нарушило обязанность действовать. Но в таком случае непонятно, почему ответственность за бездействие конструируется как ответственность за последствие, а не как ответственность за нарушение обязанности действовать. Требование наступления вредного последствия эта точка зрения в лучшем случае могла бы оправдать признанием последствия объективным условием наказуемости, которое, следовательно, не должно охватываться виной деятеля. Однако такая конструкция, логически вытекающая из разбираемой теории, не разделяется ее представителями, которые предпочитают перекинуть искусственный мост между поведением лица и наступившим результатом и
в соответствии с этим *требуют вины в отношении самого результата.
Далее, если бездействие приравнивается к иричине- йию ввиду того, что нарушена обязанность воспрепятствования последнему, то лицо, не оказавшее помощи человеку, находящемуся в опасном для жизни положении и погибшему от этой опасности, или лицо, не до* несшее о готовящемся преступлении, в случае его совершения, должны наказываться не за свое бездействие как таковое, а за наступившее последствие. Ведь и в первом, и во втором случае нарушена обязанность воспрепятствования результату; и в том, и в другом случае действительно наступивший результат мог быть предотвращен своевременным вмешательством лица, обязанного к этому. Иначе говоря, с точки зрения критикуемой Теории, имеются все условия для вменения резул$Ъта.
Против этого вывода нельзя защищаться тем, что в -приведенных случаях нарушается лишь этическая, а не правовая обязанность: веДь если уголовный кодекс специально предусматривает наказуемость подобного опущения, то тем самым он, несомненно, устанавливает именно правовую обязанность оказания помощи, при этом обязанность, за нарушением которой следует уголовная санкция.
Во избежание таких выводов сторонники разбирае-. мого взгляда прибегают к утверждению о неравноценности различных обязанностей. Это различие, по их мнению, в одних случаях устанавливается самим законодателем, который предусматривает пониженную наказуемость за нарушение той или иной обязанности. Но так как предусмотреть все случаи нарушения обязанности действовать в самом уголовном законе и дать им соответствующую оценку — технически невозможно, то обычно они предоставляют решение этого вопроса свободному усмотрению суда Ч В качестве общего критерия выдвигают лишь следующее указание: право может .уравнивать невоспрепятствование вредному последствию с его причинением в тех случаях, когда обязанность лица носит специальный характер, т. е. когда она связана с его' особым служебным, общественным положением. Если же обязанность носит общий характер, если
она направлен*. ко всем и каждому, как, например, обязанность оказания помощи погибающему, обязанность сообщения о готовящемся преступлении, то эти случаи не приравниваются к причинению вреда, а могут наказываться лишь как особые преступления, как омис- сивные деликты (деликты бездействия).
Но и это объяснение не может быть признано удачным. Во-первых, непонятно, почему общая обязанность, т. е. обязанность, возлагаемая на каждого гражданина, должна, с правовой точки зрения, расцениваться ниже, чем специальная обязанность, возлагаемая только на определенную группу лиц.
Затем, бывают случаи, когда у лица имеется именно специальная обязанность действовать, но в то же время негфедотвращение им вредного результата наказывается не как причинение данного результата, а как омиссив- ный деликт. В качестве примера можно привести ст.
129 УК РСФСР, которая предусматривает «неоказание помощи капитаном судна людям, гибнущим на море или на ином водном пути, если эта помощь могла быть оказана без серьезной опасности для своего судна, его экипажа и пассажиров». В данном случае, безусловно, имеется специальная правовая обязанность, связанная с особым служебным положением бездействующего, но все же непредотвращение им результата не приравнивается законом к причинению тяжких последствий, а наказывается как особое преступление.
С другой стороны, во многих случаях, когда не существует никакого определенного предписания положительного права, возлагающего обязанность предотвращения результата, представителям критикуемого взгляда все же приходится требовать уравнения ответственности за невоспрепятствование результата с его причинением. Это — те случаи, когда лицо невиновно создает опасность для определенных объектов, а затем виновно не препятствует наступлению вредного последствия. На-
* пример, кто-либо невиновно причиняет другому лицу * телесное повреждение, а затем умышленно или неосторожно оставляет его без помощи, в результате чего раненый умирает. Никто не сомневается в том, что лицо, допустившее наступление вреда из созданного им самим опасного положения, должно наказываться за причинение преступного последствия. Но как может обосно-
вать уголовную ответственность за наступившее последствие теория, отрицающая причиняющий характер бездействия, если ни в каком законе нет указания на то, что всякое лицо, создавшее опасность, обязано предотвратить могущий возникнуть из этого вред?
Несмотря на то, что рассматриваемая теория не сумела выставить научного принципа, на основе которого происходит приравнение ответственности за бездействие к ответственности за вред, причиненный путем содеяния, эта теория быстро завоевала господствующее положение в уголовном праве эпохи империализма. Она получила отражение в проектах Уголовного кодекса Германии 1913, 1919, 1925 и 1927 гг. Она закреплена^ Уголовном кодексе Италии 1930 года. Так, ч. 2 ст. 40 этого Кодекса предусматривает, что «невоспрепятствование результату, предотвращение которого являлось юридической обязанностью, равносильно его причинению».
К рассмотренному «учению» вплотную примыкает группа теорий, занявшая в буржуазной науке уголовного права обособленное место. Эти теории, отрицая существование причинной связи в «естественном» смысле слова между преступным бездействием и вредным последствием, все же пытаются уловить «какую-то в правовом отношении релевантную связь» между указанными явлениями. Одни говорят о причинности юридической (Роланд), другие — о причинной связи с точки зрения «правил жизни» (Бар), в житейском смысле слова (Альфельд). Несмотря на различные формулировки, все они исходят из признания существования не. причинной, а нормативной связи между бездействием и последствием. Это утверждение переплетается с вульгарными рассуждениями о привычке устанавливать связь между определенным пассивным поведением и изменениями, возникшими во внешнем мире, и т. п.
Кроме этих туманных формул и поверхностных рас- суждений, рассматриваемые теории не сумели дать никакого самостоятельного обоснования ответственности* за бездействие и слепо следуют за учением, по которому невыполнение специальной правовой обязанности противодействовать результату сделалось центральным моментом, связывающим пассивное поведение лица с наступившим результатом. Тимашев вовсе не преувеличивал, когда утверждал, что «теория юридической причин-
ной связи по существу дела является лишь методологически неудачным выражением теории, отрицающей в невмешательстве всякий каузальный момент»
Замеияя причинную связь нормативной связью, эти теории отражают кантианский принцип отрыва должного от сущего, формы от содержания. Эта реакционная идея немецкой идеалистической философии доведена до крайнего предела в «построениях» В. Зауэра. Обосновывая существование нормативной связи межд^ бездействием и последствием, Зауэр все время стремится доказать! что это лишь частный случай, отражающий специфическую закономерность, господствующую в сфере правовых наук[86]. Он беспощадно хочет изгнать все реальное, фактическое из Лсферы уголовного права и превратить все правовые понятия в продукт чистой юридической абстракции. *
Проблема бездействия становится удобным полем для утверждения юридического конструктивизма. Зауэр не жалеет слов для доказательства той мысли, что в характере «связи», существующей между бездействием и последствием и между положительным действием и последствием, нет абсолютно никакой разницы. В последнем случае уголовное право интересуется не причинной связью в «естественном» смысле, а только «связью», покоящейся на оценочном суждении. Вследствие этого для Зауэра приобретает особое значение противоправный характер бездействия, т. е. неисполнение правовой обязанности действовать в определенном направлении. Но эта мысль обволакивается в паутину таких абстрактных рассуждений, что добраться до нее не так просто.
Краткий критический обзор буржуазных теорий, посвященных проблеме бездействия в уголовном праве, позволяет установить существование двух основных линий в, развитии этих теорий. Первая линия связана с укреплением принципов буржуазной формальной демократии. Теории этого направления пытаются и в бездействии уловить причиняющий момент. Однако ложная философская основа не позволяет им правильно, раскрыть момент причинности в бездействии.
Вторая линия развития намечается в эпоху империализма, когда' процесс распада формальной буржуазной демократии, в связи с обострением классовой^ борьбы, принимает открытый характер. Эта тенденция накладывает печать и на обоснование ответственности за бездействие. Не «естественная» причинная связь, а нормативная связь объявляется основанием вменения результата. лицу, обязанному противодействовать его наступлению. ‘Этот взгляд, ставший господствующим в буржуазной науке уголовного права, стремится подорвать значение причинной связи как общего основания уголовной ответственности и тем самым внести неопределенность и произвол в отправление уголовного правосудия.
• Ч
§ 2.
ВОПРОС О ПРИЧИННОЙ связи ПРИ БЕЗДЕЙСТВИИ В СОВЕТСКОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Вопрос о причинности бездействия вызывает разногласия в советской юридической литературе. Правда» многие советские криминалисты и цивилисты решают этот вопрос в положительном плане, но некоторые советские юристы категорически отрицают возможность признания бездействия человека причиной наступления общественно опасного последствия. Такого мнения в советской уголовноправовой литературе придерживается проф. М. Д. Шаргородский [87]Х& в гражданскоправовой — проф. Б. С. Антимонов[88] и проф. Е. А. Флейшиц^По мнению указанных авторов, бездействие, как таковое, ничего не может произвести, и ответственность наступает не в сДЬу причиняющего характера бездействия в отношении наступившего вреда, а в силу того, что лицо не выполнило своей обязанности, не совершило требуемого от’него действия, которое предотвратило бы наступление этого вреда.
Названные авторы не отрицают того, что бездействие, как и положительное действие, является определенной формой движения. Однако, по их мнению, о бездействии как о движении можно говорить лишь в том случае, если бездействие берется не изолированно, а в общем взаимодействии явлений. Исходя из того, что причина и действие имеют смысл только по отношению к двум явлениям, выхваченным из общего взаимодействия, противники причиняющего характера бездействия делают следующий вывод:7" бездействие, выхваченное из общего взаимодействия явлений и рассматриваемое изолированно, вне связи с остальными явлениями, является нулем в мире действительности, пустотой, которая ничего не способна породить.
Так, например, проф. Б. С. Антимонов заявляет: «Совершенно правильно указывают, что как действие, так и бездействие — это только разные формы движения. Нет также очевидно, что в этом случае движение рассматривается с той широкой точки зрения, которая соответствует понятию взаимодействия. Рассматривая же только частичку взаимодействия — отдельную причинную цепочку фактов— вырвав ее, изолировав ее, мы должны отчетливо видеть качественное различие действия и отсутствия действия, т. е. бездействия»1. Точно так же проф. М. Д. Шаргородский признает, что если бездействие рассматривать не изолированно, а во взаимодействии с общественными отношениями, в сфере которых бездействие было допущено, то причиняющий характер бездействия не подлежит сомнению, «но все дело заключается в том, что причина и следствие существуют и могут быть анализируемы только тогда, когда два явления вырваны из взаимодействия, а тогда бездействие ничего не причиняет!»2.
Однако принцип изолирования причины и следствия, как уже отмечалось, вовсе не означает того, что причина может действовать вне условий места и времени. Это было бы метафизическим пониманием причинной связи. Учитывая диалектическую природу причинной связи, классики марксизма никогда ме рассматривали ее в отрыве от взаимодействия и взаимообусловленности явлений. Напротив, «только исходя из этого универсального взаимодействия,— говорит Энгельс,— мы приходим к„действительному каузальному отношению»[89]. Марксизм учит, что понятие причинной связи имеет смысл только по отношению к двум явлениям, взятым изолированно, но что в то же время причина и следствие не являются раз навсегда данными, застывшими, неизменными понятиями. Понятия причины и действия имеют относительный характер. То, что в одних условиях места и времени выступает как причина какого-либо явления, в других условиях само может быть следствием.
Таким образом, все зависит от взаимодействия, от условий, в которых действуют указанные явления. Принцип изолирования причины и следствия, следовательно, не только не препятствует принципу взаимодействия, а, наоборот, предполагает его. Как совершенно правильно отмечает И. Лекшас, <гединичности сначала выхватываются из связи, а затем опять ставятся в эту связь»[90].
Тем самым отпадает основное возражение, выдвигает мое против причиняющего характера бездействия, ибо сами сторонники этой точки зрения признают, что бездействие, взятое не изолированно, а в определенных условиях места и времени, может причинить определенное последствие.
Для подкрепления точки зрения, отрицающей за бездействием причиняющий характер, проф. М. Д. Шаргородский ссылается на Деборина и Гоббса, которые указывают, что, «где нет момента действия, там не может быть в сущности и речи о причинной связи» и что «ничего нельзя назвать причиной там, где нет ничего, что можно было 6^ назвать действием» *. Но дело в том, что в философии слово «действие» обозначает «следствие», «результат», т. е. то, что произведено причиной. Приведенные цитаты имеют не тот смысл, что результат может бы1ъ причинен лишь активным действием человека и никогда — его пассивным поведением, бездействием, а выражают то аксиоматическое положение, что о причине речь может идти только там, где она произвела какое-либо действие, т. е. какое-либо изменение, а с другой стороны, о «действии», т. е. об изменении, можно говорить только там, где была причина[91].
Отрицая причиняющий характер бездействия, сторонники этой точки зрения, однако, считают, что по своей наказуемости бездействие должно быть приравнено к причинению последствия. Основание такого при- равнения усматривают в нарушении правовой обязанности действовать.
С указанной позиции нельзя объяснить, почему в одних случаях нарушение правовой обязанности действовать приравнивается по своей наказуемости к причинению общественно вредного последствия, а в других случаях законодатель предусматривает наказуемость нарушения обязанности действовать как самостоятельное оконченное преступление и не вменяет лицу последствие, -которое могло бы быть предотвращено выполнением требуемого действиям К последней категории преступлений относятся, например, недоносительство о готовящемся преступлении, когда уголовный закон возлагает на лицо обязанность сообщения соответствующим органам (ст. 190 УК РСФСР), неоказание помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии (ч. 1 ст. 127), и т. п.
В доказательство того, что бездействие не может иметь причиняющего значения, приводят далее то соображение, что «халатность со стороны должностного лица, обязанного принять соответствующие меры, при наличии расхищения 'социалистической собственности или развала трудовой дисциплины не может рассматриваться как причина хищения «оциалистической собственности или как причина невыхода на работу, а следова- - тельно, не может квалифицироваться как соучастие в совершенном преступлении»'.
Конечно, лицо, халатным отношением к своим обязанностям создавшее возможность расхищения государственного имущества, действительно не отвечает за соучастие в хищении, но не потому, что его бездействие не находится в причинной связи с расхищением имущества (кассир по небрежности оставляет кассу с деньгами незапертой", в результате чего воры похищают деньги), а потому, что в его действии нет состава похищения имущества, и потому, что не может быть неостдрожного соучастия в умышленном преступлении.
Отрицание причиняющего характера бездействия последовательно должно привести к отрицанию причинной связи в тех случаях, когда кто-либо парализует противодействующие результату силы. Возьмем следующие случаи: а) злоумышленник связывает железнодорожного сторожа, который вследствие этого не выставляет предупреждающего сигнала, в результате чего поезд терпит крушение; б) один из соучастников ограбления отвлекает сторожа магазина (например, игрой в карты или занимательным разговором), чем пользуются остальные соучастники и грабят магазин. Отрицая за бездействием всякое причиняющее значение, нельзя, было бы протянуть причинную цепь между активйым действием лица, препятствующего другому выполнить свою обязанность, и наступившим преступным послед- ствйем, так как вклинившееся посередине бездействие, образующее «пустоту», всегда разрывало бы эту цепь.
Проф. М. Д. Шаргородский действительно делает этот вывод. «Определенное отношение к результату,— говорит он> — может вытекать не только из того, что человек своим действием причиняет результат или своим бездействием допускает его наступление, но и из того, что благодаря действию субъекта устраняются препятствия для наступления результата. А., задержавший милиционера, который хотел помешать В., убивавшему С., безусловно, способствовал наступлению результата» Но несмотря на это утверждение, проф. М. Д. Шаргородский тут же добавляет: «Мы полагаем, однако, что здесь, как и при бездействии, не может быть речи о причинении и что вопрос должен решаться по тем же основаниям, что и выше»[92]. Следовательно, по его мнению, вопрос в этих случаях должен решаться аналогично вопросу об ответственности за бездействие. Но ведь основание приравиения бездействия к причинению преступного последствия проф. М. Д. Шаргородский усматривает в нарушении обязанности действовать. Между тем в приведенных примерах у лиц, воспрепятствовавших тому, чтобы другое лицо выполнило свою обязанность, не было никакой специальной обязанности к воспрепятствованию результату. Обязанность сторожить магазин или перевести стрелку существует у специально нанятого сторожа и стрелочника, а не у другого лица; специальная обязанность воспрепятствовать преступлению существует у милиционера, а не у всякого гражданина. Следовательно, все указанные лица, активно парализовавшие противодействующую преступному результату силу, должны остаться безнаказанными: в их действии мет ни причинения, ни основания для приравнена к причинению, т. е. специальной обязанности. К таким неприемлемым выводам может привести последовательное отрицание за бездействием причиняющего характера.
должностным лицбм вопреки требованиям службы действия, которое причинило существенный вред государственным или общественным интересам или правам и законным интересам граждан. Халатность в ст. 172 УК РСФСР определена как «невыполнение или ненадлежащее выполнение должностным лицом своих обязанностей вследствие небрежного или недобросовестного к ним отношения, причинившее существенный вреД государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан» (разрядка наша. — Т. Ц.).
Кроме таких составов, законодательная структура которых прямо свидетельствует о возможности существования причинной связи между бездействием и преступным результатом, встречается много составов, которые по своему смыслу допускают причинение Яутем бездействия. Такова, например, ст. 85 УК РСФСР, предусматривающая нарушение работником железнодорожного, водного или воздушного транспорта правил безопасности движения и эксплуатации транспорта, повлекшее несчастные случаи с людьми, крушение, аварию или иные тяжкие последствия, а также недоброкачественный ремонт транспортных средств, путей, средств сигнализации и связи, повлекший те же последствия. Само собой разумеется, что описанное в ст. 85 нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта может выразиться и в неисполнении определенных требований, т. е. в 'бездействии. Допускают причинение путем бездействия и составы, обозначенные в ст. ст. 84, 100, 160, 161, 215, 222 УК РСФСР и др.
С другой стороны, нигде в советском уголовном законодательстве не содержится указания, что ответственность за совершение преступления путем бездействия приравнивается к ответственности за причинение. Советские судебные органы в своих решениях тоже нигде не ставят вопроса о таком приравнешш.
Напротив того, примеры, которые в большом количестве могут быть приведены из нашей судебной практики, несомненно подтверждают, что судебные органы признают возможность причинения общественно опасного последствия путем бездействия. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 24 декабря
1948 г. по делу Ю. говорится, что перепростой хлебной вёр^уйки «не. н^ЮДился й причинной связи с каким-либо бездействием со стороны Ю., вследствие чего Ю. не может нести ответственности за простой хлебной вертушки в составе 42 вагонов» К
Этой же точки зрения придерживается практика Прокуратуры СССР по надзору за соблюдением законности. Так, в протесте по делу А. было указано, что оправдательный приговор суда по делу А. суд мотивировал отсутствием причинной связи между его бездействием и несчастным случаем с рабочими. Не согласившись с оценкой судом фактических обстоятельств, Генеральный Прокурор СССР указал: «...А. в соответствии с правилами безопасности для открытых горных работ обязан был сам осмотреть состояние забоя на карьере и поставить рабочих в безопасное для работы место. Не сделав этого, он грубо 'нарушил указанные правила, что повлекло за собой несчастный случай с рабочими. Если бы не бездействие А., то несчастный случай был бы предотвращен. Таким образом, причинная связь меж- ду бездействием А. и наступившим последствием — несчастным случаем имеется» (курсив наш. — Т. Ц.). Верховный Суд Украинской ССР с доводами протеста согласился[93].
§ 3.
ОБОСНОВАНИЕ ПРИЧИНЯЮЩЕГО ХАРАКТЕРА БЕЗДЕЙСТВИЯ
Согласно взгляду, господствующему в советской юридической литературе, между бездействием и наступлением общественно опасного последствия может существовать причинная связьъ.) На этой точке зрения
СТбят и криминалисты Германской Демократической Республики К
Отрицание причинной связи при бездействии обусловлено отождествлением всякой причинной связи с механической причинностью[94]. Кто понимает причинную связь только как механическую причинность, тот, естественно, должен рассматривать бездействие всегда как пустоту, как ничто, которое поэтому не может произвести что-либо. Между тем «законы общества не могут быть сведены к законам механики и биологии, ибо характерной чертой общественного развития является то, что оно движется сознательными поступками людей»[95].
^онятно поэтому, что в общественной жизни бездействие при определенных обстоятельствах можед породить и действительно порождает весьма серьезные последствия^ «Бездействие лица в общественных отношениях при определенных условиях не есть ничто, а есть определенное поведение, есть нечто» [96].Ш в самом деле: нетрудно убедиться в том, что, с тотки зрения общественных закономерностей, бездействие не всегда есть ничто, пустота, а иногда наполнено определенным содержанием, которое заставляет считаться' с ним, принять его во внимание. Это бывает тогда, когда лицо не выполняет действия, которое было необходимо, с точки зрения развития данной социальной закономерности, и потому при данных конкретных условиях от него ожидалось.
Так, не подлежит сомнению, что бездействие может иметь мотивирующее значение для поведения других лиц, может заставить этих лиц совершить какие-либо активные действия^/
Начнем с простейших примеров, взятых из повседневной жизни. Существует народная пословица: молчание— знак согласия. Эта пословица, выражающая собой народную мудрость, прекрасно показывает действенный характер молчания при определенных обстоятельствах. Конечно, никто не понимает эту пословицу таким образом, что всякое молчание является знаком согласия; молчание считается согласием только тогда, когда в соответствии с конкретными обстоятельствами другая сторона могла рассчитывать на определенное заявление в случае несогласия. Значение этого ттравила можно наблюдать не только в бытовых отношениях, но иногда и в праве, даже в уголовном праве. В определенной обстановке, когда от лица ожидалось раскрытие обстоятельств дела, умолчание об этих обстоятельствах может вызвать искаженное представление о фактах и, в результате, передачу имущества или права на имущество лицу, своим молчанием вызвавшему заблуждение. Тут лицо хотя активно и не создает обманчивое представление, однако своим молчанием укрепляет возникшее независимо от него заблуждение и тем самым мотивирует другое лицо передать ему имущество или имущественное право. Таким образом, в данном примере бездействие является способом совершения преступления.
Приведем еще другие примеры, ^когда бездействие вследствие своего мотивирующего значения для поведения других лиц становится способом совершения преступления. Поводырь не предупреждает слепого о приближении к обрыву, в то время, как последний рассчитывал.на это предупреждение; слепой, считая путь безопасным, делает шаг к обрыву, падает в обрыв и погибает^ Железнодорожный сторож ле дает приближающемуся поезду сигнала о том, что путь не свободен; машинист, который вследствие этого рассчитывал, что путь свободен, продолжает ехать Дальше' и сталкивается с другим поездом.
В обоих примерах^мы ясно видим, что бездействие не является простым нулем, не является пустотой, а имеет определенный смысл; оно создает мотивы к определенному поведению у других лиц. Непредупрежде- ние поводыря для слепого равносильно тому, как если бы тот сказал, что путь безопасен; именно поэтому слепой и движется вперед^Точно так же нет никакой разницы между тем случаем, когда железнодорожный сторож выставляет зеленый флаг, указывающий на то, что путь безопасен, в то время, как он на самом деле опасен, и тем случаем, когда он не выставляет красного флага, в то время, как'путь является опасным. В общественной жизни оба эти случая имеют совершенно одинаковое значение. Поэтому они и выз(Лвают одинаковые последствия.
Приведенные случаи настолько демонстративно указывают на причиняющий характер бездействия, что некоторые буржуазные юристы, принципиально отвергающие причинную овязь при бездействии, вынуждены признать, что бездействие может быть иногда психически действующей причиной[97]. Однако эти авторы забывают, что приведенные случаи имеют более общее значение, а именно: они подтверждают причиняющий характер бездействия вообще. Ведь совершенно очевидно, что, если бы бездействие не имело никакого причиняющего характера, то оно не могло бы проявиться и как психически действующая причина.
Но бездействие может иметь причиняющее значение не только благодаря мотивирующему воздействию на представления другого человека; оно может и непосредственно включиться в общую цепь причинности, протекающую во внешнем мире. Возьмем такие случаи; кассир забывает закрыть несгораемый шкаф, благодаря чему пронийций в помещение вор легко захватывает деньги; домработница, по сговору с грабителями, намеренно оставляет незапертой дверь подъезда, злоумышленники /проникают1 через открытую дверь и грабят квартиру..' Бездействие кассира и домработницы являются необходимыми звеньями в развитии причинной цепи, которая получает определенное направление благодаря этим звеньям) Возникает вопрос: есть ли какая- либо разница в смысле причинности между тем случаем, когда лицо отпирает уже закрытую дверь, чтобы впустить воров, и тем, когда оно с тем же намерением не запирает открытой двери. Вряд ли самые последовательные противники причиняющего характера ‘бездействия стали бы настаивать на таком различии. Что же касается нашей судебной практики, то она вполне обоснованно признает в указанных случаях наличие причинной связи между бездействием лица и наступившим общественно опасным последствием.
Из предыдущих -примеров ясно видно, что бездействие в области общественной жизни может иметь причиняющее значение. Но этим еще не дан ответ на вопрос о.том, каким же образом происходит это причинение, как мы 'протягиваем нить между неделанием чего-то, т. е. отрицанием действия, и наступившим последствием. На этот вопрос можно ответить, имея в виду диалектический характер развитий явлений, в частности явлений общественной жизни. В «Философских тетрадях» В. И. Ленина мы находим глубокую характеристику сущности диалектики: «Не голое отрицание, не зряшное отрицание, не скептическое отрицание, колебание, сомнение характерно и существенно в диалектике,^— которая, несомненно, содержит в себе элемент отрицания и притом как важнейший свой элемент,— нет, а отрицание как момент связи, как момент развития, с удержанием положительного, т. е. без всяких колебаний, без всякой эклектики»1.
К решению вопроса о причинности бездействия следует подходить диалектически. Только в этом случае станет ясно, что бездействие не есть нуль в мйре действительности, «е есть голое отрицание. Уже из приведенных нами примеров мы легко могли убедиться в этом.
гад
Если бы бездействие было голым отрицанием, полной пустотой, то оно не могло бы возбудить, например, ложных представлений у машиниста поезда, не могло бы ввести в заблуждение лицо, передавшее другому свое имущество, не могло бы облегчить злоумышленникам доступ к несгораемому шкафу или в дом.
г' При диалектическом подходе к проблеме бездействия становится ясным, что бездействие как неделание чего-то определенного, что в данный момент ожидалось, может быть моментом связи, моментом развития, следовательно, в этом смысле может заключать в себе нечто положительное, имеющее обусловливающий характер. Для этого мы должны рассмотреть поведение человека в общей связи с явлениями общественной жизшу
Таким образом, мы должны, исходить из практической деятельности человека как члена общестй&шой организации. Именно эта практическая деятельность и дает нам с непосредственной очевидностью доказательство причиняющег© характера бездействия. В этой связи невольно вспоминаются слова В. И. Ленина: «Практика выше (теоретического) познаният ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности» К ^Человек в своей практической деятельности может воздействовать на окружающий его внешний мир не только путем непосредственного -«телесного» вмешательства в определенные отношения, но и путем использования химической, физической или биологической причинности, над которой он господствует.
Сказанное относится и к средствам совершения преступления. Можно убить кого-либо, не только задушив его руками или ударив топором, но и послав его в поле, где заведомо для посылающего остались заложенные неприятелем мины. Этот же момент дает нам возможность обосновать причиняющий характер бездействия. Человек может использовать силы природы для намеченных им целей, не совершая вообще никакого положительного действия. Это происходит в тех случаях, когда силы, непосредственно воздействующие на какой-либо объект, находятся в сфере власти человека и человек своим невмешательством 'предоставляет им возможность действовать ^определенном направлении. Развязав эти силы и предоставляя их своему течению, человек, таким образом, объективирует свою волю, и его поведение ста- новится необходимым условием наступления определенного результата.
Сказанное, конечно, не означает того, что лицо своим бездействием становится механической причиной наступившего изменения во внешнем мире. Однако благодаря своему положению в определенной, области общественной жизни и конкретным условиям места и времени, в которых имеет место бездействие, лицо приобретает возможность путем опущения определенной деятельности воздействовать на течение причинности. «При преступном бездействии, преступник путем опущения определенной общественно необходимой деятельности поставляет условие для того, чтобы определенные, уже действовавшие или позднее привступившие естественные, технические или общественные процессы создали для общества вред или опасность вреда»{.
Причинение путем бездействия характеризуется целым рядом специфических особенностей, которые должны быть нами рассмотрены.
Для установления причинной связи между опущением действия и наступившим общественно опасным последствием прежде всего необходимо выяснить, было ли лицо своей предшествующей деятельностью включено в закономерность определенных общественных отношений, являлась ли эта деятельность необходимым звеном развития этих отношений. Конкретное положение индивида внутри системы общественных отношений возлагает на него выполнение определенных функций и задач, в силу чего социалистическое общество вполне обоснованно рассчитывает на то, что данное лицо будет направлять подвластные ему силы именно в сторону поддержания и развития данных отношений. Поэтому в тех случаях, когда этот обоснованный расчет н$ оправдывается, когда лицо, выключая свою деятельность из этой закономерности, развязывает влекущие к опасным последствиям активные силы, его ^бездействие становится необходимым условием для наступления общественно опасного последствия[98].
Общественные функции, отправляемые гражданами социалистического общества, получают свое юридическое выражение в специальных обязанностях, которые возлагаются на них правопорядком. Поэтому невыполнение требуемого действия означает в то же время невыполнение обоснованно ожидаемого социалистическим правопорядком действия, которое при наличии соответствующих условий может признаваться причиной наступившего общественно опасного последствия.
Правовые основания, устанавливающие обязанность для лица действовать, могут быть различны.
Специальная обязанность действовать соответствующим образом может вытекать из самого закона. Такова, например, обязанность матери кормить ребенка. В случае невыполнения этой обязанности и наступления в результате такого бездействия смерти ребенка мать отвечает за его убийство (при наличии вины умышленной или неосторожной).
И в саа^Ьм деле, можно ли рассматривать "бездействие матери,*чкак не имекйцее реального значения в мире действительности, как голое невыполнение обязанности кормления ребенка? Думается, что нет. Мать находится в определенном отношении к своему ребенку. Беспомощность и незащищенность младенца делают его существование зависимым от деятельности матери. Защита ребенка от этой беспомощности и дальнейшее его развитие составляют общественную функцию матери. В этой сфере она включена в общую цепь социальной закономерное™, и социалистическое общество ожидает от нее действий, необходимых для нормального развития этой закономерности. Поэтому бездействие матери не есть «голое отрицание» деятельности, а является поступком, повлекшим за собой причинение смерти ребенку.
Наша судебная практика совершенно правильно признает в таких случаях причинение путем бездействия. Так, по делу Г. было установлено, что она, имея на своем иждивении шестилетнего ребенка Милю, никакой заботы о ней не проявляла, не кормила, не одевала и не стирала ее белья, и довела девочку до такого состояния, что та от истощения заболела дистрофией второй степени, тело ее сплошь покрылось ранами от укусов насекомых. Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР было признано, что, если бы Г. намеренно создала для ребенка такие условия жизни, которые могли бы привести его к смерти, то ее бездействие следовало бы квалифицировать как покушение на убийство[99]. Следовательно, в случае смерти ребенка бездействие матери было бы признано судом причиной этой смерти.
/Обязанность действовать определенным образом мбжет вытекать из положения, занимаемого лицом в сфере государственной, хозяйственной и т. п. жнзни страны. Выполнение определенных функций, связанных с занимаемым лицом положением, становится специальной обязанностью данного лица, а невыполнение этих обязанностей при соответствующих условиях* может повлечь за собой наступление общественно опасных последствий. Возьмем следующий пример: начальник взрывоопасного цеха предприятия ие принимает необходимых мер предосторожности, в результате чего происходит взрыв, влекущий за собой человеческие жертвы и порчу государственного имущества. И в этом случае нельзя говорить о бездействии «как о «ничегонеделании». Начальник цеха поставлен на такой пост, выполняет такую общественную функцию, которая дает ему гос- подство над определенными опасными силами, дает ему ЗШможность управления этими’ силами. Не совершая определенного поступка, который-мог бы целесообразно направить эти силы, и предоставив им действовать разрушающим образом, лицо в этом направлении объективирует свою волю и. становится условием, способствующим проявлению сил, активно вызвавших наступление преступного последствия. ^ 1 ^
Советская судебная и следственная практика справедливо говорит в таких случаях о причинении общественно опасного последствия. Так, по уже упоминавшемуся нами делу А. было установлено, что производитель работ Николаевской «Облстроймонтажконторы» не выполнил своей обязанности предварительного осмотра ^остоянйя забоя на карьере; в результате несоблюдения правил техники безопасности произошел обвал, от которого пострадали двое рабочих. Верховный Суд Украинской ССР признал причинную связь между бездействием А. и несчастным случаем с рабочими1. И в самом деле, в силу той общественной функции, которая была возложена на А. в соответствии с его служебным положением, он обязан был обеспечить безопасность производства работ. Не выполнив этой обязанности, А. тем самым создал условие для несчастного случая на производстве, опасность для здоровья и даже жизни рабочих. Поскольку вызванные бездействием лица естественные процессы привели к наступлению определенного вреда для общества, постольку бездействовавший должен отвечать за эти последствия при наличии вины умышленной или неосторожной.
Так же решается вопрос, когда на лицо возлагается обязанность' охраны социалистической собственности, а оно своим бездействием дает возможность другим ли цам расхитить эуу собственность. Г. был признан виновным в том, что, находясь в качестве часового на посту склада, он 16 ноября 1943 г., по предварительной договоренности с Ф., беспрепятственно пропустил Ф. на склад, из которого Ф. совершил хищение ряда предметов обмундирования. Военная водно-транепортная коллегия Верховного Суда СССР, а также Пленум Верховного Суда СССР признали, что Г. является соучастником преступных действий Ф.[100]
Поступок Г., на которого была возложена обязанность охранять склад, 'выразился в бездействии: он беспрепятственно пропустил в склад Ф. и предоставил ему возможность совершения хищения. Признавая в действиях Г. соучастие в хищение, Верховный Суд СССР тем самым признает и причинную связь между бездействием Г. и наступившим последствием, ибо ответственность за соучастие, в частности за пособничество, предполагает наличие причинной связи между поступком соучастника и наступившим Общественно опасным последствием.
Аналогично должны быть разрешены и те случаи, когда^лицо своей предшествующей деятельностью создает опасность наступления вредного последствия, а затем виновно бездействует, предоставив возбужденным им силам вызвать вредное последствие, несмотря на возможность вмешаться в ход событий и предотвратить результат. Это — случаи так называемого «смешанного бездействия». В этих случаях первоначальная положительная деятельность может быть невиновной, а последующая — неосторожной или умышленной^ Пример первой комбинации: хороший -пловец уговаривает плохого заплыть в глубину реки, обещая в случае необходимости свою помощь, а затем легкомысленно отплывает от товарища настолько далеко, что в момент опасности подача помощи оказывается для него невозможной. В этом примере во время положительной деятельности (уговаривание товарища плыть) пловец действует невиновно, так как он вполне обоснованно рассчитывает помочь товарищу в случае нужды; вина в форме неосторожности возникает у него лишь впоследствии, в момент неоказания помощи. Пример второй комбинацки:^врач, бсКрывший брюшину пострадавшего несчастного случая, прекращает впоследствии операцию, узнав в оперируемом своего врага, в результате чего оперируемый умирает. Здесь во время предшествующего положительного действия (операции) имеется вполне правомерная деятельность; поведение врача принимает неправомерный н виновный' (умышленный) характер в момент прекращения деятельности^Может быть и такое соотношение, когда в момент предшествующего действия существует неосторожная вина, а затем в момент бездействия— умысел: шофер на безлюдной улице ночью неосторожно переезжает прохожего, а затем оставляет его без помощи, в результате чего потерпевший истекает кровью. В момент опущения тут имеется эвентуальный умысел: шофер не оказывает помощи, бояс^ чтобы его преступление не раскрылось, и равнодушно допускает смерть раненого. Таким образом, во всех приведенных случаях первоначальная положительная деятельность или вовсе невиновна, или заключается лишь в неосторожности, а последующая бездеятельность, наоборот, виновна или более виновна, чем предыдущая.
Сюда не относятся случаи, когда уже в момент совершения положительного действия существует умысел на причинение результата. Если кто-либо с намерением убийства дает своему врагу яд, а затем не дает противоядия, то нельзя расщеплять его поступок на две части и обсуждать отдельно положительное действие и последующее бездействие, так как психическое отношение к деянию у него осталось неизменным. Напротив того, в приведенных выше случаях деятельность субъекта делится на две самостоятельные части ввиду различного психического отношения к последствию: во второй половине это отношение существенно иное," чем в первой.
Трудность решения этих случаев для буржуазных юристов, 'пытающихся обосновать- ответственность за бездействие, ^заключается, как мы видели, в том, что, отрицая в самом бездействии причиняющий момент, они пришли к нарушению фундаментального положения уголовного права, по которому для уголовной ответственности требуется совпадение причинной связи и вины. Из-за этого они вынуждены были признать последующую вину, т. е. вину, которая с обратной силой перено- ситсй на пр^шествующую ИбЛбЖйтеЛьйую ДейтеЛьнйсИ» (сЫиз е* си1ра'соп8еяиепз).
По нашему мнению, и в этих случаях последующее невмешательство лица в течение причинности нельзя признать обстоятельством, не имеющим реального значения для развития явления. Правда, опасное состояние создано уже предшествующей положительной деятельностью субъекта, ею возбуждены основные силы, влекущие к 'последствию, однако последующее бездействие субъекта, имеющего возможность своим вмешательством повернуть причинную цепь в иную сторону, нельзя признать лишенным причиняющего значения: оставление в беспомощном и опасном для жизни состоянии усиливает созданную предшествующей деятельностью опасность, создает условие для того, чтобы начавшие действовать естественные процессы вызвали вредное последствие.
Если кто-либо случайно открывает газовый кран, то это создает опасность отравления для находящихся в комнате лиц, но если он затем сознательно бездействует
и, несмотря на полную возможность закрыть кран, не закрывает его, то этим он усиливает созданную опасность и причиняет наступающие в дальнейшем последствия. Развязав сначала силы, которые создали опасность для охраняемых правопорядком объектов, а затем устранив свою деятельность, могущую парализовать эти силы, предоставив возбужденным уже силам действовать вредоносным образом, лицо, безусловно, вступает в цепь причинности, становится необходимым условием,, способствующим наступлению общественно опасного последствия.
Отсюда последовательно вытекает, что шофер, хотя бы невиновно переехавший прохожего, а затем не оказавший ему помощи, в результате чего последовала смерть или телесное повреждение, должен отвечать за указанные последствия. Точно так же, лицо, случайно открывшее газовый кран, а ватем намеренно не закрывшее его, подлежит ответственности за наступившие в результате его бездействия вредный последствия.
Из предыдущих рассуждений ясно видно, что вопросы о причинности и противоправности бездействия практически не обсуждаются раздельно. Более того, вопрос о том, ожидалось ли о!* данного лица совершение определенного действия, т. е. было ли лицо включено своей предшествующей деятельностью в закономерность данных общественных отношений, обычно раскрывается лишь путем установления того, что в силу тех или иных оснований на лицо была возложена специальная обязанность действовать определенным образом. В этих'случаях (невыполнение требуемого действия есть в то же время невыполнение ожидаемого действия [101].
Однако это еще не означает, что понятие причинной связи и понятие противоправности при бездействии не следует отличать друг от друга. В то время как первое является фактическим отношением, второе означает противоречив деяния правовым нормам. ГТоэтомумогут быть случаи, когда опущение само по себе представляет нарушение обязанности и выполнение требуемого действия могло бы предотвратить наступление общественно опасного последствия, но такому бездействию нельзя придавать каузального значения. Обоснованно' не относя наступившего результата за счет поведения лица, законодатель в то же время может установить уголовную ответственность за невыполнение обязанности предотвращения вреда, т. е. за самое бездействие. Для подтверждения этого достаточно сослаться на постановления советского уголовного законодательства о недоносительстве и неоказании помощи. Недоносительство о готовящемся преступлении не наказывается как участие в совершении этого преступления независимо от того, удалось или нет другим лицам довести преступление до конца. Советское уголовное законодательство наказывает недоносительсттво лишь в случаях, особо предусмотренных законом, как преступление особого рода, как омиссивный деликт (ст. 190 УК РСФСР). Так же конструируется ответственность за неоказание помощи (ч. 1 сг. 127 УК).
Отношение советского законодателя к случаям недоносительства или неоказания помощи основано -на реальных связях явлений внешнего мира. Какую бы опасность ни представляло для социалистического государства недоносительство о тяжких преступлениях, как бы ни противоречило неоказание помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии, правилам социалистического общежития,, они в то же время не могут быть отождествлены с причинением преступного результата. Наступление вреда не связано с волевым поведением субъекта, вред возникает вне сферы его деятельности.
Лицо, которое не доносит о готовящемся ■преступлении или не оказывает необходимой помощи, хотя оно может это сделать, не стоит.'предварительно в таком отношении к находящимся в опасности объектам, чтобы своим бездействием оказать влияние на течений причинности. Своим бездействием оно не создает опасного положения и не развязывает естественные, физические или другие силы, способствовавшие осуществлению общественно опасного последствия. Его поведением
Иначе обстоит дело,/когда бездействующим является лицо, которое занимает определенное положение в той или иной сфере общественных отношений, и потому имеет специальную обязанность воспрепятствовать совершению преступления или оказывать по^&щь лицам, находящимся в опасном состоянии. Милиционер, на которого возложена функция охраны общественного порядка и безопасности, если он не сообщает соответствующему органу власти о готовящемся похищении государственного имущества или сам не воспрепятствует преступлению, своим бездействием обусловливает совершение этого преступления. Пожарник, общественной функцией которого является тушение пожара, если он виновно бездействует, отвечает за причиненные пожаром вредные последствия, в частности, за гибель находящихся в горящем здании людей^
(Установление того, что лицо в силу своего положения" в сфере общественных отношений должно было действовать определенным образом, еще недостаточно для утверждения причинной связи между его бездействием и наступлением общественно опасного последствия. Для этого, далее, необходимо, чтобы у лица, не выполнившего ожидаемое и требуемое от него действие, была фактическая возможность его выполнений
Это положение неоднократно подчеркивалось нашей судебной практикой.
Ч. и другие были признаны виновными в том, что, работая врачами Зестафонского родильного дома, проявили преступную халатность: недостаточно часто проверяли состояние здоровья Н., с опозданием поставили диагноз, в результате чего Н. умерла от гнойного пери тонита, который разыгрался вследствие разрыва матки и попадания инфекции в брюшную полость.
Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР приговор народного суда и определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Грузинской ССР отменила и дело направила на новое судебное рассмотрение, указав: «При новом рассмотрении дела суду надлежит выяснить, имеется ли причинная связь между действиями осужденных и наступившими последствиями, а также проверить показания Ч. о том, что он болел в течение двух дней и поэтому был лишен возможности проверять регулярно состояние здоровья роженицы»'.
Как видно из э^ого определения, суд в отношении обвиняемого Ч. предлагает выяснить, была ли у него фактическая возможность выполнить требуемое от него действие, и в зависимости от этого ставит вопрос о наличии причинной связи между его бездействием и наступившей смертью пациентки.
Аналогичное решение было вынесено и по делу Ю., осужденного за то, что, исполняя обязанности начальника станции Курган, он не составлял плана работы для каждой смены, не контролировал работы маневровых диспетчеров и других агентов станции, в результате чего хлебная вертушка,в составе 42 вагонов простояла под выгрузкой в течение 98 часов, вместо установленных по норме 24 часов.
Прекращая дело в отношении Ю. производством, Пленум Верховного Суда СССР указал, что перепростой хлебной вертушки «■не находился в причинной связи с каким-либо бездействием со стороны Ю., так как по делу установлено, что весы мельзавода, в адрес которого прибыла хлебная вертушка, вышли из строя, тогда как зерно должно было приниматься клиентом на этих весах; неисправность последних явилась причиной пере- простоя вагонов»2 (курсив наш.— Т. Ц.).
«Все приведенные обстоятельства,— говорится в постановлении Пленума,— свидетельствуют йЬ о нарушении Ю. трудовой дисциплины... а о том, что он в силу сложившихся условий не мог выполнить работу в установленный срок» 1 (курсив наш.— Т. Ц.).
Указанное постановление Пленума очень ясно и четко формулирует положение о том, что причинная связь между бездействием лица и наступившими общественно опасными последствиями предполагает возможность совершения лицом ожидаемого от него действия.
Это же положение высказано и в определении коллегии Верховного Суда СССР по делу К., который ело существу не имел реальных возможностей к недопущению посадки дебаркадера на мель»2, в постановлении Пленума Верховного Суда по делу К., в котором указывается, что «суд не установил, какие меры должен был принять К. к охране вагона, и не указал, мог ли эти меры ^принятьр3, и в ряде других постановлений и определений Верховного Суда СССР.
Однако если кто-либо своим предшествующим поведением сам вызвал невозможность выполнения требуемого от него действия, то он не должен быть освобожден от уголовной ответственности. Если проводник своим обещанием оказать помощь побудил неопытных туристов идти по опасной дороге, а затем сильно опередил их, рассчитывая в решительный момент подоспеть на помощь, то он отвечает за неосторожное убийство или телесное повреждение даже в том случае, когда в момент опасности он настолько отдалён от туристов, что не имеет физической возможности оказать им помощь.
И это положение сформулировано в нашей судебной практике. Так, Пленум Верховного Суда СССР признал правильным осуждение старшего стрелочника М. за нарушение трудовой дисциплины на транспорте, выразившееся в том, что М. явился на дежурство в пьяном виде, чем создал угрозу безопасности движения поездов. «Из показаний М. видно,— говорится в постановлении Пленума,— что он пил спиртные напитки в день, когда надо было вступать на дежурство,
хотя долил# был предвидеть, что он тем самым ставит себя в, такие условия, которые будут препятствовать выполнению им своих служебных обязанностей и создавать в связи с этим угрозу безопасности и правильности движения поездов»1. Несмотря на то, что эта опасность была предотвращена в результате вмешательства других лиц, Пленум все же признал, что «М. не может быть освобожден от ответственности по упомянутой статье Уголовного кодекса за допущенное им нарушение трудовой дисциплины, которое могло повлечь последствия, указанные в этой статье Уголовного кодекса» 2.
Таким образом, несмотря на то, что М. вследствие сильного опьянения был лишен возможности выполнить свою обязанность, он «е освобождается от ответственности, так как он сам. виновно вызвал невозможность товершения определенного действия. Вследствие этого причинная связь между бездействием М. и созданием опасности движению поездов, безусловно, имеется. Она имелась бы и в том случае, если бы в результате этого действительно наступили какие-либо вредные последствия.
^Третьим необходимым условием для признания причинной связи между бездействием лица и общественно опасным последствием является установление того, что совершение требуемого от лица и возможного для него действия могло предотвратить наступление результата. Само собой разумеется, что о причинении путем бездействия речь может идти только в том случае, если лицо своим вмешательством способно воздействовать на дальнейшее течение причинности, воспрепятствовать силам, способствующим наступлению вредного последствия, создать соответствующие условия для того, чтобы парализовать вредное воздействие указанных сил^
Это положение неоднократно подчеркивалось в на[102] шей судебной практике. В качестве примера можно привести несколько определений наших высших судебных органов.
X. и Г. были признаны виновными в том, что, работая контролерами Центральной сберкассы одного из районов г. Тбилиси, при последующем контроле операций по вкладу К. они недостаточно внимательно проверили сходство подписей вкладчицы на расходных ордерах с ее подлинным факсимиле, чем причинили сберкассе имущественный ущерб. «...Суд не учел,— говорится в определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР,— что X. и Г. еще и потому не могли быть привлечены к уголовной ответственности, если бы даже в их действиях была установлена небрежность, что между их небрежностью и выдачей 2700 руб. не было никакой связи, так как день- ги были выданы до того, как расходные ордера поступили к ним на проверку»[103] (разрядка наша.— Т. Ц.).
В этом деле оправдание обвиняемых произошло на том основании, что между их бездействием и выдачей вклада по сберкассе нет никакой связи: даже при самой тщательной проверке с их стороны правильности операций по вкладу выдача вклада не могла бы быть предотвращена, так как выдача имела место до того, как расходные документы были переданы им на проверку.
Из тех же оснований исходил Верховный Суд СССР в своем определении по делу А.
А. был признан виновным в том, что, будучи третьим помощником капитана парохода «Карамзин», нарушил трудовую дисциплину на транспорте: обнаружив встречное судно (мотобот), не вызвал в рулевую рубку капитана парохода, не дал соответствующего сигнала об отклонении вправо и т. п., в результате чего произошло столкновение судов.
Верховный Суд СССР дело в отношении А. производством прекратил, указав, что «нарушение А. пп. «ж» и «м» ст. 183 Устава службы на судах Морфлота СССР, выразившееся в невызове капитана на мостик парохода, не находится в причинной связи с аварией»[104]. Установив, что действительной причиной аварии была халатность старшего штурмана встречного судна Б„ а не
ч
бездействие'Д., коллегия определила: «Допущенное же
А. формальное нарушение пп. «ж» и «м» ст. 183 Устава службы на судах Морфлота СССР, как не находящееся в причинной связи с аварией, представляет собой служебный проступок, за допущение которого А. может нести только лишь дисциплинарную, а не уголовную ответственность»
Приведенное определение имеет большое принципиальное значение, так как указывает на то, что Верховный Суд СССР четко различает случаи, когда имеет место нарушение определенной обязанности, которое само по себе как таковое может влечь за собой ответственность, и те случаи, при которых нарушение обязанности действовать в определенном направлении стоит в причинной связи с наступлением общественно опасного последствия. Установив, что выполнение А. требуемого от него действия все равно не сумело бы воспрепятствовать наступлению преступного последствия, коллегия вполне справедливо освободила его от ответственности за это последствие.
Аналогичное решение было вынесено Уголовно-судебной коллегией Верховного Суда СССР по делу В.
В., управляя автомашиной, недалеко от г. Баку наехал на мальчика 15 лет М. В. остановил машину, поднял М., намереваясь отвезти его в больницу. Однако, увидев, что пострадавший находится в бессознательном состоянии, он испугался возможной ответственности и повез потерпевшего домой, предполагая в случае необходимости вызвать врача к себе. Когда В. приехал домой и внес М. в комнату, последний вскоре скончался. Опасаясь ответственности, В. по совету жены и с ее помощью зарыл труп мальчика во дворе. Наряду с этим коллегия установила, что В. не нарушил трудовую дисциплину на транспорте и что «само причинение им тяжкого телесного повреждения, от которого последовала затем смерть потерпевшего М. Сергея, было совершено им при таких обстоятельствах, которые исключают с его стороны даже неосторожную вину»[105]. С другой стороны, Уголовно-судебная коллегия, опираясь на заключение судебномедицинской экспертизы, признала, что «полученное М. Сергеем телесное повреждение являлось безусловно смертельным и своевременно оказанная соответствующая медицинская помощь не могла бы предотвратить его смерть» [106]. При указанных обстоятельствах коллегия не сочла возможным вменить В. наступившую смерть мальчика. Однако, принимая во внимание, что В. не отвез потерпевшего в больницу и тем самым нарушил обязанность, которая возникла у него в результате причинения (хотя и невиновного) телесного повреждения, коллегия квалифицировала поведение В. как заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни состоянии, когда оставивший без помощи обязан был иметь заботу об оставленном и имел возможность оказать помощь[107].
Определение Уголовно-судебной коллегии по делу
В., оттенило ряд моментов, имеющих большое принципиальное значение.
Прежде всего коллегия совершенно правильно разделила все поведение В. на две части: на положительный поступок и его последующее бездействие. Обсуждая первую часть поведения В., коллегия признала причинную связь между его действием и причинением мальчику тяжких телесных повреждений, в результате которых наступила смерть пострадавшего. Однако в момент, когда машина переехала мальчика, В. не нарушал правил уличного движения и в его действиях не было даже неосторожной вины.
Поэтому коллегия справедливо отвергла ответственность шофера за это действие и все внимание перенесла на последующее поведение виновного, поставив задачу выяснить вопрос о причинной связи между оставлением лица в опасном для жизни состоянии, т. е. бездействием шофера, и наступившей смертью. Коллегия при этом исходит из того, что всякий, кто создает или приводит в движение или развязывает силы, которые способны вызвать общественно опасное последствие, тем самым включается в дальнейшее развитие причинного ряд^ и, если он может своим вмешательством предотвратить наступление результата, то его бездействие носит причиняющий характер, следовательно, при наличии вины должно вызвать уголовную ответственность. Однако, несмотря на обязанность шофера оказать пострадавшему неотложную помощь и несмотря на возможность сделать это, коллегия совершенно правильно признала, что причинной связи между бездействием шофера и смертью мальчика не имеется, так как даже в случае принятия всех возможных мер смерть мальчика ввиду безусловно смертельного характера его ран не могла бы быть предотвращена.
Отвергнув на этом основании ответственность В. по ст, 79 3 УК Азербайджанской ССР 1927 года (нарушение работниками транспорта трудовой дисциплины, если это нарушение повлекло или могло повлечь несчастные случаи с людьми), коллегия вменила обвиняемому лишь невыполнение обязанности оказания помощи лицу, в отношении которого у него возникла специальная обязанность оказания помощи.
С другой стороны, если судом буд^т установлено, что в случае выполнения требуемого от лица действия общественно опасное последствие будет предотвращено, то вопрос о существовании причинной связи между бездействием лица и наступившим последствием должен быть решен утвердительно.
Так, в уже упоминавшемся протесте Генерального прокурора по делу А. четко было установлено: «Еели бы не бездействие А., то несчастный случай был бы предотвращен. Таким образом, причинная связь между бездействием А. и наступившим последствием — несчастным случаем — имеется» 2.
* * *
В результате исследования вопроса о причинной связи при бездействии, мы приходим к следующим выводам:
1. Бездействие в сфере общественных отношений не есть голое отрицание и пустота.
Лицо может быть включено в закономерность определенных общественных отношений и тем самым поставлено в такое положение, что получает возможность влиять на силы, которые представляют опасность для охраняемых социалистическим правопорядком объектов. Выключаясь из данной закономерности и предоставляя этим силам развиваться в общественно опасном направлении, лицо своим бездействием обусловливает наступление последствия.
2. Поэтому при определенных обстоятельствах бездействие становится связующим звеном, необходимым моментом в развитии причинной связи, приведшей к вредному последствию.
3. Причинная связь между бездействием лица и наступившим результатом может считаться устадовлен- ной, когда:
а) выполнение определенного действия закономер- но ожидалось от лица в соответствии с теми задачами и функциями, которые возлагались на него социалистическим обществом в конкретной сфере общественных отношений;
б) выполнение ожидаемого от данного лица действия было для него возможно;
в) выполнение ожидаемого и возможного действия могло предотвратить наступление данного общественно опасного последствия.
♦
[2] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 544.
[3] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 20.
[4] В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 149.
* К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 546—547.
[7] В. И. Ленив, Соч., т. 14, стр. 143.
[8]К. Маркс н Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр! 22.
[9] См. Л. ЬекзсЬаз, 0*1е КаизаШа* Ъе бег уегЬгесЬепзсЬеп НапсПипд, ВегПп, 1952, 5. 37.
[10] В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 150.
[11] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 545.
[12] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 544—545.
[13] «Проблема причинности в современной физике», М., 1960, стр. 42.
[14] Т а м же, стр. 53. V
[15] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 595—596.
1 С. Л. Рубинштейн, Бытие и сознание, М., 1957, стр. 10.
[17] Г. А. Свечников, Категория причинности в физике, М* 1961, стр. 67.
аВ. Н. Кудрявцев, Объективная сторона преступления, М., 1960, стр. 189—190.
[19] Вопрос о законодательном регулировании причинной связи и в буржуазном уголовном праве решается, по общему правилу, в отрицательном смысле. Долгое время считалось непререкаемым положение, что «законодатель не должен вовсе давать определения
о причинной связи в уголовном кодексе» (см. Н. Д. Сергеевский, О значении причинной связи в уголовном праве, Ярославль, 1880, ч. II, стр. 13). Однако впоследствии в связи с отходом от «философского» понимания причинной связи в буржуазной угоЛов- ноправовой науке стали раздаваться голоса, требующие законодательного урегулирования этого вопроса (см., например, К. Н I р р е 1, Оеи1»сЬе8”§1га1гесЬ!, В. II, ВегНп, 1930, 5. 152). Вопрос о причинной связи регулируется в законодательном порядке в уголовных кодексах Австрии 1852 года (ст. 134), и Италии 1930 года (ст.ст. 40 и 41).
[20] См. А. Н. Трайнин, Учение о соучастии, М., 1941, стр. 57; его же, Состав преступления, М., 1951, стр. 100—101; «Общее учение о составе преступления», М., 1957, стр. 154—155;
А. А. Пионтковский, Проблема причинной связи в праве, «Ученые записки ВИЮН и ВЮА», М., 1949, стр. 71; Б. С. Антимонов, Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, М., 1950, стр. 133—143; М. Д. Шаргородский, Некоторые вопросы причинной связи в теории права, «Советское государство и право», 1956 г № 7, стр. 42; В. Н. Кудрявцев* Объективная сторона преступления, М., 1960, стр. 185—186. В то же время В. .Н. Кудрявцев считает вполне возможным сформули-$ ровать конкретные нормы о причинной связи в законодательной! порядке (т а м же, стр. 201). |
[21] См., например, Ф. Полячек, Состав преступления по чехо*| словацкому уголовному праву, М., 1960, стр. 135—136.
8 Б. С. Антимонов, К вопросу о понятии и значении причинной связи в гражданском праве, «Труды научной сесс ВИЮН», М., 1948, стр. 63,
[23] См., Л. ЬекзсЬаз, 01е КаизаНШ Ье1 ёег уегЬгесЬепзсЬеп Нап<11ип?', ВегИп, 1952, 5, 67,
[24] М. М. Розенталь, Принципы диалектической логики, М., 1960, стр. 251.
[25] К. Маркс н Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 598.
'И. Реннеберг, Объективная сторона преступления, М., 1957, стр. 61.
8 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч„ т. 20, стр. 547.
[27] См. А. Н. Трайнин, Состав преступления по советскому уголовному праЪу, М., 1951, стр. 107—108; В. Н. Кудрявцев, Ответственность за причинение вредных последствий по советскому уголовному праву, М., 1953, стр. 37.
[28] См. ЬекзсЬаз, 01е КаизаШа! Ье1 ёег уегЬгесЬепзсЬеп Нап'сИипд, ВегНп, 1952.
[29] См. И. Реннеберг, Объективная сторона преступлений, М., 1957, стр. 60—75.
[30] См. «ЬеНгЬисЬ с1ез 51га!гесЬ18 с!ег ОБК, АИ^етешег ТеП», ВегЬ’п, 1957, 5. 342 И.
[31] «Категории материалистической диалектики». М., 1957, стр. 117.
[32] См. Л. Ь е к 5 с Ь а з, ор. ей., р. 24—26.
[33] См. *1. Ь е к 5 с Ь а 5, ор. сК., р. 25.
[34] См. И. Реннебёрг, Объект^ная сторона преступления, №* 1957, стр. 59—60.
[35]Б С. Антимонов, К вопросу о понятии и значении причинной связи в гражданском праве, «Труды научной сессии ВИЮН 1—6 июля 1946 г.», М., 1948, стр. 74. Скептически относится к методу мысленного исключения и И. Самощенко, который считает, что при его применении приходится руководствоваться «гадательными» ^рассуждениями (см. его, К вопросу о причинности в области юридической ответственности, «Вопросы общей теории советского права», М., 1960, стр. 380).
В дореволюционной русской литературе проГив метода мысленного исключения выступал проф. С. В. Познышев («Основные начала науки уголовного права», 1912; стр. 320—321), что, однако, не помешало ему самому пользоваться этим методом при решении отдельных ^вопросов причинной связи. Так, исследуя .вопрос о «перерыве причинной связи», проф. Познышев пишет: «В этих случаях действие ранившего совсем не стоит в причинной связи с результатом, не является необходимым его антецедентом и, следовательно, если мы его мысленно исключим, результат произойдет тот же» (там же, стр. 335, разрядка наша.—7 Ц.).
[36] «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза ССР (1938 г. и первое полугодие 1939 г.)», М., 1940, стр. 106.
[37] См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР 1942 г.», М., 1947, стр. 94—95.
1 «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР 1944 г.», М., 1948, стр. 139.
[39] «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1949 г. №11, стр. 42.
[40] См. «Советская юстиция» 1960 г. № 9, стр. 28—29.
8 См. «Бюллетень Верховного Суда РСФСР» 1961 г. № 6, стр. 9—10.
[41] «Советская юстиция» 1960 г. № 9, стр. 28.
[42] См. там же, стр. 29.
[43] «Бюллетень Верховного Суда СССР» 1961 г. № стр. 10—11.
[44] См. главу шестою настоящей работы.
[45] А. А. Пионтковский, Учение о преступлении, М., 1961, стр. 156.
[46] Интересные случаи, освобождения от ответственности при так называемом производственном^ риске приводятся М. С. Гринбергом (см. М. С. Г р и и б е р г, Момент оправданного риска в производственном процессе и его уголовноправовое значение, «Советское государство и право*, 1954 г. № 1). В приведенных им случаях из нашей судебной практики одним из основании освобождения от ответственности является полезность цели, ради которой предпринимается действие и которая придает ему правомерный характер.
[47] См. В. Н. К у д р я в ц е в, Рецензия на первое издание настоящей работы, «Советское государство и право», 1959 г. № 4, стр. 130; его же, Объективная сторона преступления, М., 1960, стр. 113; Г. Ткешелиадзе, Рецензия на первое издание настоящей работы, «Сабчота самартали» (на грузинском языке), 1958 г. № 4, стр. 66; «Советское уголовное право, часть Общая>, Л., 1960, стр. 277.
[48] См. В. Н. Кудрявцев, Объективная сторона преступления, М., 1960, стр. 113—115.
[49] См. В. Н. Кудрявцев, Объективная сторона преступления, М., 1960, стр. 207—208.
[50] В. Н. Кудрявцев, Объективная сторона.., стр. 208. В качестве одного из признаков юридически значимой причинной связи
В. Н. Кудрявцев выдвигает критерий «протяженности ж причинной связи», которую он характеризует как степень отдаленности действия от последствия. Нам этот термин кажется не совсем удачным. Каузальная сила фактора не всегда определяется „«протяженностью» причинной цепи. Иногда, несмотря на ряд посредствующих звеньев, отделяющих действие лица от результата, оно может играть большую роль в возникновении этого результата.
[51] Как мы в дальнейшем увидим, приведенное положение имеет особое значение для наказуемости неоконченного преступления, а также для ответственности соучастников (см. главы седьмую и восьмую настоящей работы).
[52] В рецензии на первое издание настоящей работы проф. И. Лекшас не соглашается с нами в том, что степень способствования результату может быть использована в качестве критерия для определения общественной опасности действия. При этом он считает, что приведенные нами примеры, которые как будто должны показывать значение этого момента, «указывают лишь на то, что при решении вопроса об уголовной ответственности дело идет вовсе не о «степени способствования», а совсем о других вопросах. Так, посылка экспедиции для спасения людей, попавших в беду, остается безнаказанной не вследствие большей или меньшей степени способствования результату (смерти членов спасательной группы), а потому, что это действие является правомерным» («81аа1 ипс1 КесМ», 1959, Х? 4, 5. 411). С этим положением, конечно, нельзя не согласиться. И этот пример приведен нами именно для доказательства того, что решение о правомерности и противоправности действия происходит на основе не одной лишь «степени способствования результату», а целого ряда других моментов — важности подвергаемого опасности объекта, цели действия и т. п. В то же время, как это будет видно из дальнейших рассуждений, известную роль в решении указанного вопроса играет среди других моментов и «степень способствования результату».
[53] Этот пример приводится проф. А. А. Пнонтковским при критике теории эквивалентности (см. его, Проблема причинной связи в праве, «Ученые записки ВИЮН и ВЮА», М., 1949, стр. 77—78; см. также его, Ученце о преступлении, М., 1961, стр. 202).
[54] Нам кажется, что В. Н. Кудрявцев неправ, когда считает, что приведенная формула является не чем иным, как расшифровкой понятия «необходимого условия» (см. «Советское государство и право» 1959 г. № 4, стр. 130). Данная формула основана на идее неравноценности каузальных факторов. Она отражает положение, что не любое действие лица, являющееся необходимым условием наступившего последствия, принимается во внимание при обосновании объективной общественной опасности действия, а только такое, которое содержит не явно малозначительную степень спо- србствования наступившему преступному результату. Это ясно видно из приведенных выше примеров, в которых действие лица хотя и являелся одним нз необходимых условий результата, однако оно настолько незначительно, содержит настолько ничтожную степень способствования результату, что практически не может приниматься во внимание для обоснования общественной опасности поступка.
[55] Подробно об этом см. В. Г. Макашвнли, Уголовная ответственность за неосторожность. М., 1957, стр. 119—141.
[56] В. Н. Кудрявцев убедительно доказал, что для -признания деяния общественно опасным «последствия, наступившие в результате совершения общественно опасного действия, должны быть однородными по своему характеру с той опасностью, которой было чревато совершенное действие, являться ущербом тому объекту, для которого оно представляло угрозу» (В. Н. К У А* р я в ц е в, Объективная сторона преступления, стр. 207—208).
14 Т. В. Церетели
[57] Ь1821*$сЬт1(П, ЬеЬгЬисЬ (1ез с!еи15сНеп $гаГгесЫ5, Вег- 1т, 1927, 5. 160.
[58] К. Р г а п к, Ба5 51га^е5е1гЬисЬ Гиг с1аз Оеи1зсЬе КекЬ, 18. АиПа^е, 1931, 5. 14.
[59] См. А. А. Пионтковский, Уголовное право,часть Общая, М„ 1924, стр. 149; его же, Советское уголовное право, т. 1, М., 1929, стр. 259; А. Н. Трайнин, Уголовное праго, часть Общая, М., 1929, стр 320—321,
[60] «Учебник уголовного права, Общая часть», ВИЮН, М., 1943, стр. 120.
[61] М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, «Ученые труды ВИЮН», вып. X, 1947, стр. 199.
[62] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 570.
[63] См. «Сборник определений уголовной кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР 1925 г.», вып. 1, М., 1925, стр. 77—79.
[64] См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР (1938 г. и первое полугодие 1939 г.)», М., 1940, стр. 103.
[65] «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза ССР 1943 г.», М., 1948, стр. 75—76.
[66] «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР 1943 г.», М., 1948, стр. 75. Указанное постановление опубликовано под следующим заголовком: «Неосторожность потерпевшего не освобождает обвиняемого от ответственности за нарушение, повлекшее хотя и по неосторожности потерпевшего тяжелые для него последствия, возможность которых была бы исключена в случае недопущения инкриминируемого нарушения».
[67] «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР 1944 г.», М., 1948, стр. 193.
[68] «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза ССР 1943 г.», М., 1948, стр. 75.
15 Т. В. Церетаян
[69] См. «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1951 г. Я? 10, стр. 10—11.
[70] Н. Д. Сергеевский, О значении причинной связи в уголовном праве, Ярославль, 1880, ч. 1, стр. 76—77.
[71] «Уголовное право, Общая часть», М., 1948, стр. 304.
[72] Н. Д. Дурманов, Общие основания учения о причинной связи в уголовном праве, «Вопросы уголовного права», М., 1944, стр. 155,
[73] См. «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1947 г., вып. 1, стр. 6—8.
[74] «Судебная практика Верховного Суда РСФСР» 1927 г. № 10, стр. 21.
[75] «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1957 г., вып. I, стр. 7.
[76] Признанию причинной связи, как это указывается в постановлении Пленума, не препятствует и то, что при своевременной и правильной постановке диагноза и проведении соответствующего лечения смерть ребенка, возможно, была бы предотвращена.
Любопытно отметить тот факт, что представители теории «необходимой причинной связи» различно решают вопрос о характере причинной связи в данном случае и в зависимости от этого
о пределах ответственности Е. Так, А. А. Пионтковский обосновывает существование «необходимой причинной связи» между нанесением удара по голове и наступившей смертью и считает, что Е. должна нести ответственность за это последствие (см. М. М. Исаев и А. А. Пионтковский, Вопросы уголовного права, военноуголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного Суда СССР, М., 1947, стр. 27—33). Напротив, М. И. Якубович и В. Ф. Кириченко признают, что между ударом но голове, нанесенным Е., н наступившей смертью мальчика Жени С. «была лишь случайная причинная связь», и потому Е. должна нести ответственность только за нанесение ударов и побоев (см. М. И. Якубович, В. Ф. Кириченко, Советское уголовное право, учебник для средних юридических школ, М., 1958, стр. 63). Такое существенное разногласие в анализе н квалификации одного и того же случая между представителями одной и той же теории кажется нам лишним доказательством тех трудностей, которые она испытывает при решении конкретных вопросов практики.
1 «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1952 г. № 1, стр. 28.
[77] См., например, Мегке1-1Лертапп, Ше ЬеЬге уоп Уег- ЬгесЬеп ипс1 51гаГе, 31и(10аг(, 1912, 8. 133—139.
* Н. Д. Сергеевский, О значении причинной связи в уголовном праве, ч. II, Ярославль, 1880, стр^ 127.
г Означенная теория получила свое наименование от сходства описываемого ею психического процесса с явлением интерференции волн (см. Н. С. Т и м а ш е в, Проблема невмешательства ^ уголовном праве, «Журнал министерства юстиции» 1916 г № 10, стр. 96).
[80] Основными "представителями этого направления являются: Бури (М. В и г I, ОЬег сПе Ве^еЬип^ с!игсЬ иШеНаззипд, Ье1рг1д, 1875) и Ган (М. С а п <1, Ои с!еП1 с!е сотппззюп раг отппззюп, Рапз, 1900).
[81] См. К. В1 п (П п {*, Могтеп ипс! Шге ОЪег(ге{ип2, В. 2, Ье1р21&, 1916, 5. 546—608.
[82] Обстоятельную критику этой теории см. Н. Д. Сергеевский, О значении причинной связи в уголовном праве, ч. II, стр. 129—160.
[83] Н. Д. Сергеевский, О значении причинной связи в уголовном праве, ч. II, стр. 156.
[84] В русской дореволюционной литературе причиняющий характ тер бездействия отрицали: Платоиов, Учение о преступном бездействии, «Право» 1901 г. № 41, 43; Э. Я. Немировский,
Основные начала уголовного права, Одесса, 1917, стр. 400—418. В зарубежнйй уголовноправовой литературе этот взгляд разделяют: Ф. Лист, Учебник уголовного права, Общая часть, М., 1903, стр. 137—141; Ь. Тгае^ег, Иаз РгоЫеш с!ег ип{ег1аз$ипд$с1еНк*е 1гп $гаГ- иле! 2т1гесМ, МагЬигд, 1913; К. $ 1 о о з 5, СеЬгЬисЬ <1е$ Оез1егге1сЖзсЬеп 51га!гесЫ$, Меп ипс! 1^ерг1%, 1909, 5. 103— 105; А. Ога! г и ЭоЬпа, Эег Аи!Ъаи бег УегЪгесЬепз1еЬге, Вопп, 1936, 5. И—14.
[85] См. Ф. Лист, Учебник уголовного права, стр. 137—138. а «Привлечение к ответственности за невмешательство,— говорит, например, Тимашев,— при принятии оспариваемой теории было бы несомненным нарушением принципа пи11иш сптеп зте 1е&е» (см. Н. С. Тимашев, Проблема Невмешательства в уголовном пргве, стр. 1 П)
[86] См. №. Заиег, СгипсПа^еп с!ез 51га!гесЫз, ВегНп —
1921, 5. 450.
[87] М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном
праве, «Ученые труды ВИЮН», вып. X, М., 1947, стр. 183—188; его же, Преступления против жизни и здоровья, М., 1948,
[89] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 546.
[90] X ЬекзсЬаз, 01е КаизаПШ Ье1 с1ег уегЪгесЬепзсЬеп Напд- 1ип^, ВегПп, 1952, 5. 37. См. также И. Ренреберг, Объективная сторона преступления, М., 1957, стр. 56.
[91] В этой связи, например, М. С. Строгович указывает: «В науке логики такое явление, которое вызывает другое, называется причиной, а второе явление, которое вызывается этой причиной, называется действием этой причины» («Логика», М., 1946, стр. 193). См. также «Проблема причинности в современной физи- ке», М., 1960, стр. 9.
'М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, «Ученые труды ВИЮ[Н», вып. X, 1947, стр. 186..
[92] М. Д. Шаргородский, Причинная связь в уголовном праве, стр. 188.
17 Т. В. Церетели
[93] «Социалистическая законность» 1954 г. № б, стр. 95.
8 См. лапример: А. А. Пионтковский, Советское уголовное право» т. I, М., 1929, стр. 260—262; его же. Проблема причинной связи в праве, «Ученые записки ВИЮН н ВЮА», М., 1949, стр. 88—89; Учение о преступлении по советскому уголовному * праву, М., 1961, стр. 227—232; А. Н. Трайнин, Уголовное право,
[94] См. А. А. Пионтковский, Проблема причинной связи в праве, стр. 88—89.
[95] Н. Д. Дурманов, Понятие преступления, стр. 55.
[96] А. А. Пионтковский, Проблема причинной связи в праве, стр. 88—89; см. его же, Учение о преступлении, стр. 227.
[97] Так, например, А. Дона признает в таких случаях причинность бездействия: «Там, где закон причинности принимает форму мотивации человеческих действий, опущение может действовать каузально... Тот факт, что Тезей упустил поднять белый парус, заставило его отца броситься со скалы в море» (см. А. С г а! г и ОоЬпа, Вег Аи!Ьаи Йег УегЪгесЬеп.^еЬге, Вопп, 1936, 8. 113). На той же точке зрения стоит Фингер (см. А. Р1 п г е г, Оеи1зсЬез 51гаГгесЫ, .1904, 5. 292—293),
[98] Г. К. Матвеев идет значительно дальше, считая, что любое бездействие лица находится в причинной связи с наступившим последствием, если только лицо своим вмешательством могло предотвратить его наступление. С этой точки зрения, например, в причинной связи с наступившим общественно опасным последствием находятся не только лица, обязанные вмешаться, или очевидцы совершаемого преступления, но даже и вся не поддающаяся учету неопределенная масса лиц, которые могли своими действиями изменить наметившийся ход событий. И такому, по терминологии Г. К. Матвеева, «простому бездействию» следует приписывать каузальную силу. Г. К. Матвеев прямо признает, что вопрос должен здесь решаться совершенно так же, как и в случаях положительного действия (Г. К. Матвеев, Теоретические вопросы причинности бездействия, «Советское государство и право» 1962 г. № 10, стр. 64, 65 и далее). Однако, нам кажется, нельзя не учитывать того, что в то время, как причиняющая сила положительного человеческого действия может основываться на различных закономерностях — физической, химической, биологической и т. д., причиняющая сила бездействия основывается лишь на общественной закономерности. Бездействие, являясь объективным фактом социальной жизни, приобретает каузальные свойства только потому, что лицо находится в определенном положении по отношению к тем или иным общественным отношениям. Именно этот момент активизирует внешне пассивное поведение лица при бездействии, придавая ему производящую силу ( позволяя рассматривать без> действие в качестве одного из условий наступившего последствия.
[99] См. «Сборник постановлений Пленума н определений коллегий Верховного Суда СССР 1944 г*>1 М-. 1948, стр. 104—105.
[100] См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР 1944 г.», М., 1948, стр. 31.
[101] По мнению Г. К. Матвеева, вопрос о причинности бездействия я ставлю только в рамках права, решение этого вопроса я не мыслю «вне законодательной (т. е. нормативной) предпосылки» (см. «Теоретические вопросы причинности бездействия», «Советское государство и право» 1962 г. № 10, стр. 61—62). Исходя из этого, Г. К. Матвеев причисляет меня к сторонникам нормативной теории причинности бездействия. Это далеко не так. Я придерживаюсь того взгляда, что никакая норма права не в состоянии была бы придать причиняющий характер бездействию, если бы в действительности оно не обладало этим свойством, если бы причиняющая сила бездействия не принадлежала к объективным явлениям внешнего мира. Приведенное положение, мне кажется, было достаточно определенно развито в первом издании настоящей работы, как и то, что лежит в основании каузальности бездействия. Другой вопрос — при каких обстоятельствах пассивное поведение лица обладает каузальными свойствами и как это установить. Здесь-то и следует учитывать тесную связь между каузальностью бездействия и его противоправным характером. В существовании у лица обязанности действовать для предотвращения вреда находит юридическое выражение то, что известная категория лиц включена в поддержание, укрепление или развитие определенных общественных отношений, и потому своим бездействием они могут активно воздействовать на ход событий. Путем установления существования указанной обязанности облегчается решение сложного вопроса о том, когда и какие общественно опасные последствия можно отнести за счет внешне пассивного поведения лица. Этим следует объяснить, что в области уголовного права «вопросы о причинности и противоправности бездействия практически не обсуждаются раздельно». Между прочим, на этом положении, воспринятом Г. К. Матвеевым изолированно от предыдущего изложения, по-видимому, основано его мнение относительно моей точки зрения (там же, стр. 62).
Отдельные неточные формулировки, содержащиеся по этому вопросу в первом издании настоящей работы, я постаралась устранить.
[102] «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда Союза ССР 1944 г.», М., 1948, стр. 125.
•Там же, стр. 34.
1 «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1949 г. № 2, стр. 12.
[103] «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1944 г., вып. VI (XII), стр. 18-19.
[104] «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1952 г. № 1, стр. 27.
[105] «Судебная практика Верховного Суда СССР» 1948 г вып. II, стр. 17—18.
[106] «Социалистическая законность» 1954 г. № б, стр. 95.
| |