II. ЛЮДИ ОСОБОГО СКЛАДА

Жизнь расцвела на диво.— На нас возлагается небывалая в истории задача.— Эвакуация Минска.— Я остаюсь в тылу врага, — Встреча с товарищем по юности. — Памятное июльское утро.— Советы старого партизана.— Пробираемся на Лю- бань.— Чтение перед народом речи Сталина.— Конспирация — дело не- легкое.

1

Незадолго до войны меня из­брали вторым секретарем Минского обкома партии. И на этой работе мне приходилось близко встречаться со множе­ством людей разных профессий. Радостно было видеть, что все они поглощены кипучей, созидательной деятельностью. Повсюду в республике шло большое промышленное и жи­лищное строительство. В Минске заканчивался монтаж мощ­ной электростанции, значительно расширялись станкострои­тельные заводы имени Ворошилова, имени Кирова.

А небольшой городок Борисов — его даже не всегда нано­сили на карты — перед войной занял видное место среди про­мышленных городов не только Минской области, но и всей Белоруссии. В нем были построены спичечный комбинат, стеклозавод, фабрика по производству пианино и много дру­гих предприятий. Городам и селам области давали свет и энергию новые электростанции. Более десяти торфопред- приятий, заводы по выработке кирпича, черепицы и других строительных материалов работали в наших районах. Име­лось много машинно-тракторных станций.

Так же быстро менялся облик и других областей респуб­лики. В каждом городе, в каждом районе совершались небы­валые преобразования, вырастали корпуса новых фабрик, заводов, электростанций, жилые и культурно-бытовые здания.

Белоруссия становилась подлинно индустриальной рес­публикой. У нас имелась уже своя крупная, основанная на передовой технике энергетическая, топливная, машинострои­тельная, станкостроительная промышленность, успешно раз­вивались различные отрасли деревообрабатывающей промыш­ленности, текстильной, кожевенной, пищевой. С каждым днем росли ряды рабочего класса Белоруссии.

Небывало быстро меняли свой облик города. Широко раз­вернулись работы по реконструкции столицы нашей респуб­лики. В Гомеле, Витебске, Могилеве, Бобруйске, Орше по­явились сотни многоэтажных жилых зданий, театры, кино, Дворцы культуры, клубы, магазины, вокзалы. Рабочие коллек­тивы на фабриках и заводах, на лесах новостроек самоотвер­женно боролись за досрочное выполнение плана третьей пя­тилетки, оказывали большую помощь воссоединенным в сен­тябре 1939 года Западным областям Белоруссии.

Большой, плодотворной, творческой жизнью жила столи­ца Белорусской Советской Социалистической Республики. Академия наук, государственный университет, десятки инсти­тутов, техникумов, средние школы, театр оперы и балета, драматические театры, Дворец пионеров — все это было со­здано после Великой Октябрьской социалистической рево­люции. Бывшие рабочие, батраки, дети крестьян, получив за годы Советской власти высшее образование, уже сами руко­водили институтами, кафедрами, решали государственные де­ла. Сотни тысяч экземпляров газет, журналов, книг ежеднев­но расходились из столицы во все концы Белоруссии. Бес­смертные творения классиков марксизма-ленинизма, лучшие художественные произведения русских классиков и совет­ских писателей переводились на белорусский язык. Произве­дения народных поэтов республики Янки Купалы, Якуба Ко- ласа и младшего поколения поэтов и прозаиков печатались на русском языке в Москве.

Москва по-братски, с исключительной теплотой встречала в своих клубах, в известных всему миру театрах выступления белорусских литераторов, артистов.

Но особенно заметно преобразилась деревня. В районах проводились огромные по размаху мелиоративные работы. Мощные драги и экскаваторы выпрямляли и углубляли русла полесских рек, тысячи тракторов поднимали жирную торфя­ную целину. Все в большей степени сельское хозяйство обес­печивалось тракторами, комбайнами, сложными молотил­

ками, сеялками, автомашинами. Из Москвы и Харькова, из Сталинграда и с Урала шли в Белоруссию эшелоны с сельско­хозяйственными машинами и минеральными удобрениями.

Помню, в начале лета 1941 года я выехал в полесские районы Минской области. Побывал в Слуцке, Старобине. Наведался в совхоз «Жалы» на Любанщине. Что такое были «Жалы» в недалеком прошлом? Непролазные болота, тряси­на, комары. Теперь же эти болота стали золотым дном. Коло­систая пшеница стояла стеной, рожь — в рост человека. До революции люди в этих местах не ели хлеба досыта, ходили в лаптях. Теперь же в совхозе «Жалы» и в соседних колхозах жизнь расцвела на диво. К кому ни зайдешь, с кем ни погово­ришь — увидишь веселые, приветливые улыбки, услышишь бодрую речь. Живет человек в новом доме, всего у него вдо­воль, дети учатся в школах, техникумах, институтах. В селах клубы, избы-читальни, кино, лечебные учреждения. Колхоз­ники добротно одеты. Как будто никогда и не было забито­го, придавленного горем полещука!

Поехал я на Червонное озеро. Здесь сходятся болотистые и лесистые границы трех районов. И деревни здесь называ­ются по-особенному: Забродье, Ужадье, Замошье, Подлозье, Мокрый Бор, Вязники.

Побывал я там и еще раз убедился, что давным-давно ус­тарели эти названия. Всюду грохот машин: колхозники осу­шают и осваивают вековечные трясины. Подлозцы, заброд- цы, ужадцы стали хозяевами плодородных земель, мастера­ми высоких урожаев.

Возвращался я тогда в Минск и думал: какие чудесные перспективы открыты перед каждым районом нашей области, какие возможности для развития сельского хозяйства и про­мышленности! Что за люди-герои у нас!

В Минск приехал часов в десять вечера. Еще шло заседа­ние бюро обкома: обсуждали текущие вопросы строительства, полевых работ. Было уже за полночь, когда кончилось бюро.

Летом я жил в трех километрах от Минска, в дачной мест­ности Замчище. Приехал домой, прилег на кушетку, взял в руки газету и не заметил, как уснул.

Вдруг зазвонил телефон. Казалось, минуты не прошло, как я прилег: кто же мог звонить?

Я вскочил и взял трубку. Говорил товарищ Авхимович, секретарь ЦК КП(б)Б,—меня вызывали в Центральный Ко­митет.

Шофер еще не спал.

—    Поедем, Юзик. Иди-ка разворачивай машину.

По дороге тревожно раздумывал о столь внезапном вы­зове: что случилось, какие это необычайно срочные дела в ЦК?

Шофер, видимо, тоже был немало удивлен. Он изредка взглядывал на меня, должно быть в надежде услышать что- нибудь, но, так и не дождавшись, проговорил:

—    Наверно, что-нибудь важное...

—   Не знаю, брат, — откровенно признался я.— Ничего не знаю...

Подъехали к зданию ЦК. Я зашел в приемную первого секретаря. Там уже были члены бюро ЦК, руководящие ра­ботники Совнаркома, обкома партии. Мне сразу бросились в глаза сумрачно-суровые, озабоченные лица. Никто не си­дел: одни стояли, другие молча ходили по комнате в каком- то напряженном ожидании.

Вышел товарищ Пономаренко. Он поздоровался спокой­ным, ровным голосом и пригласил в кабинет. Мы вошли и, как обычно, расселись по обеим сторонам стола.

—    Получено официальное сообщение,— сказал товарищ Пономаренко.— Фашистская Германия напала на нашу Ро­дину. Враг не объявлял войны. Он напал на нас воровски. Наши пограничники ведут тяжелые бои, мужественно от­стаивают рубежи. В бой вступают крупные войсковые соеди­нения. Необходимо сейчас же бросить все на помощь фрон­ту. На нас возлагается большая, небывалая в истории задача.

Тут же был принят план помощи войсковым частям и сое­динениям. В пограничные области и районы были направле­ны члены бюро Центрального Комитета партии и члены пра­вительства с ответственными и срочными поручениями. В рес­публике вводилось военное положение. Были определены ме­роприятия по проведению мобилизации призывных контин­гентов. Перед партийными, советскими организациями ста­вилась задача обеспечить бесперебойную работу транспорта, органов связи. Особое внимание уделялось вопросам защиты гражданского населения. Были приняты решения об укрепле­нии службы противовоздушной обороны, о дополнительном оборудовании в городах бомбо- и газоубежищ, об усилении охраны промышленных объектов, транспортных узлов, средств связи. Партийной организации Минска, областным и районным организациям было рекомендовано провести в центрах собрания партийного актива, а на фабриках и заво­дах, в колхозах, совхозах, учреждениях — митинги.

Это было первое заседание бюро ЦК КП(б)Б и прави­тельства нашей республики в условиях Великой Отечествен­ной войны.

Зная, что впереди ждет меня большая и напряженная ра­бота и вряд ли удастся вырваться домой, я воспользовался первой же свободной минутой и позвонил жене. В трубке услышал ее тревожный голос:

—    Когда ты приедешь? Что нам делать?

Никогда я еще не слышал такой взволнованности в голосе дорогого мне человека. Каждый из нас обычно знал, что ему нужно делать сегодня, завтра, послезавтра. И вдруг война!.. И так в каждой семье, в сотнях тысяч семей!..

—    Сегодня я, видимо, не смогу приехать,— стараясь ка­заться как можно более спокойным, ответил я.— Сама пони­маешь... Сейчас мы выезжаем на фабрики и заводы.

...Наступило тяжелое и суровое время. С первых дней войны вражеские самолеты почти непрерывно висели над городом. Тучи фашистских бомбардировщиков сбрасывали бомбы, уничтожая мирное население, разрушая дома и за­воды, культурные учреждения. Прямо над нашими головами шли тяжелые воздушные бои. Бесстрашные советские соколы проявляли чудеса героизма и отваги: бросались в бой один против пяти, а то и более вражеских самолетов.

Исключительную отвагу и мужество проявил в боях под Минском летчик Василий Коккинаки, брат прославленного пилота Героя Советского Союза Владимира Коккинаки. Он вместе со своими боевыми друзьями сбил около десятка вра­жеских самолетов. Машина Василия Коккинаки была повре­ждена в бою. Несмотря на это, отважный летчик продолжал до последней минуты своей жизни уничтожать врага метким огнем.

У меня не хватает слов, чтобы воздать должное той само­отверженности, с которой солдаты и командиры Красной Ар­мии защищали подступы к Минску.

Навсегда останется в памяти белорусского народа муже­ство бойцов краснознаменной дивизии под командованием генерала Ивана Никитича Русиянова. При поддержке дру­гих воинских частей и минского народного ополчения диви­зия несколько суток сдерживала бешеный натиск полчищ Гу- дериана. В те дни Советское информационное бюро сооб­щало, что только за 27 июня на Минском направлении было уничтожено до трехсот танков 39-го танкового корпуса про­тивника.

Перед коммунистами Минска и области встала ответст­венная и очень сложная задача. Нужно было немедленно при­нимать меры к спасению людей, материальных ценностей, за­щищать и охранять город. Охранять от многих опасностей: от воздушных налетов и вражеских десантников, шпионов и диверсантов, сигнальщиков и поджигателей. А главная задача состояла в том, чтобы не допустить паники, неорганизован­ности.

Минские коммунисты возглавили и повели за собой всех трудящихся. Минчан не испугали ни бешеные бомбардиров­ки, ни другие трудности и испытания. Рабочие не отходили от своих станков. Город по-прежнему обеспечивался элек­троэнергией, водой. Железнодорожники мужественно и са­моотверженно поддерживали порядок на транспорте и беспе­ребойно подавали эшелоны фронту. Часто бывало так: враг повредит пути, а через какой-нибудь час снова идут наши поезда.

Люди бесстрашно боролись с пожарами, дежурили на ули­цах, крышах зданий, возводили укрепления на окраинах. Дружины самообороны несли боевую службу на подступах к городу. Трудящиеся Минска и районов области помогали родной Красной Армии всем, чем могли. Тысячи патриотов записывались добровольцами и шли на фронт.

Когда гитлеровские полчища стали непосредственно угро­жать городу, возникла необходимость эвакуации населения, главным образом детей и стариков. Надо было срочно вывез­ти промышленное оборудование, запасы зерна, технику МТС. И всем этим приходилось заниматься в тяжелейших при­фронтовых условиях.

Минчане показали себя истинными патриотами Родины, проявили неслыханное мужество и выдержку. В эти дни мне пришлось побывать на станкостроительном заводе имени Ки­рова. До сих пор ясно помню эту ужасную картину: вокруг сплошное пламя, цехи наполовину разрушены — казалось, что здесь уже нет ни одной живой души. На самом деле почти весь заводской коллектив был на месте: люди работали. Трудно было поверить, что всего за двое суток они демонти­ровали почти все дорогостоящее оборудование, упаковали его и отгрузили. Над заводом идет воздушный бой, а рабо­чие, измученные, почерневшие от усталости, поглядывают на небо через разбитую крышу и продолжают свое дело. Каза­лось, забыли они об опасности, о своей крайней усталости и даже о своих ранах.

Я видел, как один пожилой мужчина взвалил себе на пле­чи такую тяжесть, которую при обычных условиях он вряд ли сдвинул бы с места. Я подошел к нему, хотел помочь, а он замахал на меня рукой.

Позднее от секретаря партийной организации я узнал, что это был Иван Петрович Липницкий, начальник кузнечного цеха.

Происходило все это на четвертый день войны. Враг, на­толкнувшись под Минском на серьезное сопротивление, ри­нулся в обход города. Парторг и директор завода утром со­брали коммунистов, передовых людей завода.

«Можно ли успеть все вывезти?» — вот главный вопрос, обсуждавшийся на этом коротком совещании.

Решили принять все меры к тому, чтобы полностью эва­куировать заводское оборудование, а то, что останется, за­копать.

От имени бюро обкома я поддержал это решение коллек­тива.

Так поступали и на других предприятиях Минска. То, что нельзя было вывезти, прятали. Только бы не досталось врагу!

Город пылал. Море огня бушевало на Советской и на дру­гих улицах. Уже не одни сутки население работало без сна и отдыха. Когда стало невозможно оставаться в центре горо­да, обком партии переместился на окраину и продолжал ру­ководить оперативными делами и борьбой с врагом.

Обком держал тесную связь с районами области и гото­вил кадры для партийного подполья. Бюро областного коми­тета КП(б)Б провело совещание секретарей райкомов. На случай оккупации надо было своевременно подготовить пар­тийные организации к переходу ка нелегальное положение, создать повсюду дружины самообороны, отряды по борьбе с вражескими десантами, команды противовоздушной обороны. На места были направлены уполномоченные члены бюро об­ластного комитета партии, члены исполкома областного Со­вета. Секретарю обкома партии Иосифу Александровичу Вельскому поручили обеспечить оперативное руководство всеми делами в Борисове — втором после Минска промыш­ленном центре области. Секретарь обкома партии Иван Де­нисович Варвашеня выехал в Старые Дороги и Слуцк. Про- курора области Алексея Георгиевича Бондаря направили в Смолевичский и Червенский районы. Член бюро Роман Нау­мович Мачульский работал первым секретарем Плещенич- ского райкома. Ему поручили обеспечить руководство своим

12             В. И. Козлош

193

и соседним Логойским районами. Секретарь Руденского рай­кома партии Николай Прокофьевич Покровский, тоже член бюро обкома, должен был руководить своим и Пуховичским районами.

Не прерывалась наша связь и с другими районами обла­сти. Повсюду готовились базы для партизанских отрядов, проводилась подготовка к созданию широкого партийно-ком- сомольского подполья. Я связался по телефону с Любанью, одним из отдаленных районов. Секретарь райкома партии то­варищ Гулицкий уже был призван в Красную Армию. К теле­фону подошел председатель райисполкома, член бюро рай­кома Луферов.

—   Ну, как себя чувствуете, Андрей Степанович? — спро­сил я.

—   Держимся,— ответил Луферов.— Организуем самообо­рону, возводим укрепления, всех в районе привели в боевую готовность.

—   А со здоровьем как?

Мы все знали, что Андрей Степанович часто жаловался на свое здоровье, да и годы его были немолодые.

—    Испугалась моя болезнь войны, — шутливо ответил Ан­дрей Степанович, — отступилась от меня.

—    Какие у вас планы на дальнейшее?

—    Насчет чего?

—    Да вот насчет вашего места в случае оккупации рай­она?

—    Я думаю, что этого не будет,— ответил Луферов.

—    Все делается, — заметил я, — чтоб этого не было, однако надо быть готовым ко всяким неожиданностям.

—    Куда пошлют, там и буду, — твердо ответил Луферов.

—    Готовьтесь к тому, чтобы, в случае необходимости, ос­таться на месте, — предупредил я.— Подберите проверенных, честных людей, способных работать во вражеском тылу. Оп­ределите явки. У вас найдутся надежные помощники?

—    Есть такие, — уверенно ответил Андрей Степанович.

И я заключил, что в районе идет активная подготовка к подпольной работе.

Мне удалось переговорить об этом и с другими руководи­телями райкомов и райисполкомов области.

К вечеру 26 июня в Минске уже мало кто оставался: все организации и учреждения выехали, мужчины, годные к во­енной службе, ушли на фронт, большинство же граждан­ского населения было направлено на восток по Московской

и Могилевской магистралям. Все, что можно было спасти за такое короткое время, было спасено.

Областному комитету КП(б)Б также нужно было выез­жать из города: враг уже прорвался к северным окраинам столицы. На последнем заседании бюро решили перевести обком в Червень. Партийные организации Дзержинского, За­славского, Минского районов, а также города Минска в слу­чае оккупации должны были уйти в подполье.

Страшную картину представляла собой наша столица. Вместо заводов — дымящиеся развалины. Мостовые сплошь завалены грудами кирпича, покореженными огнем железны­ми балками. Пламя и черные столбы дыма поднимаются в небо. И, несмотря на это, я все же не мог представить себе, что, может быть, — вот удивительно! — не завтра, так после­завтра проклятый враг будет хозяйничать здесь. Где-то в глу­бине души жила уверенность, что это не может, не должно произойти.

У меня созрело решение не выезжать из своей области. Было у нас, членов бюро обкома, немало разговоров об этом. Все мы, если не считать одного-двух человек, готовились ос­таться в тылу врага. Спустя некоторое время были получены подробные указания Центрального Комитета КП(б)Б о по­рядке работы подпольной организации Минской области.

В ночь с 26 на 27 июня мы выехали в Червенский район.

Я немного отстал от обкома — заехал в Замчище. Надо было узнать, что с моей семьей,, забрать ее, если застану, и помочь выехать на восток. После того как меня вызвали в ЦК, я так и не имел возможности заглянуть домой.

...Я выскочил из машины и побежал в свою квартиру. Ни­кого из семьи не было. Осиротевшие комнаты произвели впечатление какой-то тоскливой бесприютности, хотя в квар­тире было чисто и все вещи стояли на своих местах.

Где же семья? И спросить-то не у кого. Шофер Юзик Войтик побежал к соседям, но нигде никого не нашел. Каж­дая минута была дорога, долго здесь задерживаться нельзя, грохот битвы доносился уже из самого города.

Поселок был пуст, и только при выезде из него нам встре­тился старик — местный житель. Он, должно быть, только один тут и остался. Мы обрадовались — вылезли из машины и набросились на него с расспросами. А он хоть бы слово! Наконец показывает на уши и на язык: мол, ничего не слы­шу и не говорю — глухонемой.

—    Он слышит, — шепчет мне на ухо Юзик.— И говорит. Я его знаю. Это он прикинулся глухонемым.

Шоферу удалось убедить старика, что мы свои. И он за­говорил.

—    Я ночью плохо вижу, а голосов ваших не знаю. Вот и подумал — подальше от греха: лучше молчать.

Старик сказал, что мои домашние вчера куда-то ушли, а куда — он не знает.

—    Все пошли в сторону Червенского тракта, — сочувст­венно добавил он.— Так, может, и она, семья ваша, подалась туда. Они, может, еще и не ушли бы из дому пока что, но тут ходят слухи, что недалеко спустились фашистские парашю­тисты.

Мы поехали в Червень.

По обеим сторонам шоссе по направлению к Могилеву тянулись огромные толпы людей, а в другую сторону — к Минску — пешком и на машинах двигались военные. У бой­цов и командиров был энергичный, решительный вид, граж­данское же население было хмурым и молчаливым. Люди вре­мя от времени оборачивались, с болью в душе глядели на вид­невшийся вдали дым над городом и молча продолжали путь.

В Червене нас встретил второй секретарь райкома това­рищ Чесский и проводил в лес, к условленному месту. Там уже были сотрудники райкома и работники обкома партии.

Походил я по лесным тропинкам, посмотрел, а потом и говорю своим:

—   Неплохое место для работы подпольного обкома. Да­вайте устраиваться и действовать!

Наступал новый период партийной работы. Пора было подумать об организации активного сопротивления в тылу врага, о развертывании партизанской борьбы. Ряд наших районов: Дзержинский, Заславский, Минский, Руденский — уже были оккупированы, и партийные организации оказа­лись там в очень сложных условиях. Из сообщений, кото­рые мы получили от уполномоченных обкомов и связных, нам стало известно, что оккупанты, захватив город или деревню, уничтожали много людей. Цель фашистских зверств — запу­гать население, ослабить его волю к борьбе против захватчи­ков. Бюро обкома обратилось с призывом к жителям оккупи­рованных городов й сел не склонять головы, не отчаиваться, а вести решительную борьбу с оккупантами.

Кое-кто из областных работников, в частности Свинцов и Бастуй, не одобрили места, выбранного нами для Минского

подпольного обкома. Свинцов недоверчиво взглянул на меня и пренебрежительно заметил:

—    Что это за л.ес, здесь и зайцу негде спрятаться!

—    Так мы же не зайцы! — иронически откликнулся Вар- вашеня.— Нам прятаться здесь и не очень нужно: сегодня в одном месте, завтра в другом.

—   Окружат,—опасливо сказал Свинцов,—тогда попро­буй выбраться к своим.

—   А зачем выбираться? — спокойно промолвил Вель­ский.— Будем бороться в тылу врага.

Свинцов вздрогнул и испуганно заморгал.

Вскоре обком получил распоряжение ЦК КП(б)Б пере­менить местонахождение, а секретарям обкома срочно вы­ехать в район Могилева. Надо было немедленно пробираться в назначенное место, а это было нелегко. Днем вражеские самолеты бомбили Могилевское шоссе, а ночью трудно было проехать: по шоссе без конца двигались воинские соедине­ния. В одном месте мы свернули в лесок. Пока шоферы под­ливали воду в радиаторы, а мы наспех приводили в порядок свои пожитки, вокруг машины собралась большая группа мужчин.

Здесь были молодые люди призывного возраста, были и пожилые.

—    Вы, случайно, не из военкомата? — обратился загоре­лый худощавый мужчина с седыми висками к Вельскому, ко­торый был в военной форме.

—    Нет,— ответил Вельский, — мы из обкома партии.

—   А вы не знаете, где найти военкомат? В своем районе не успели призваться...

—   А какого вы района?

—   Несвижского. Хотелось бы стать бойцами, с фашист­ской нечистью повоевать.

—    Вы не так уж молоды, — сказал Вельский, — вас в ар­мию не возьмут.

Человеку и в самом деле было лет под пятьдесят.

—    А если я добровольцем хочу записаться? — по-военно­му подтянувшись, обидившись, горячо заговорил он.— По­чему это меня не возьмут! Разве меня обучать надо? Обучен в империалистическую и гражданскую... Оружие в руки — и марш! Нашу русскую трехлинейную винтовку хорошо знаю. Когда-то снайпером был.

—    Такого возьмут, — поддержал его кто-то из толпы.— Вот мы тоже в годах, но силы нам еще не занимать.

А мужчины тем временем все подходили и подходили.

—   Покажите ваши документы, — попросил Вельский че­ловека, который первым заговорил с ним.

Затем Иосиф Александрович написал адрес ближайшего военкомата и передал ему. Тот сердечно поблагодарил, и все окружившие нас товарищи дружно двинулись в путь.

По дороге в Могилев мне удалось случайно встретиться с семьей, встретиться, чтобы через несколько часов разлу­читься надолго.

В Могилеве шла деятельная подготовка к решительному отпору врагу. Город обрастал различными оборонными соору­жениями и превращался в крепость. Происходила перегруп­пировка войсковых частей, формировалось народное ополче­ние. Маршал Советского Союза Климент Ефремович Воро­шилов, выполняя задание Центрального Комитета партии, организовал борьбу на фронте. Сдерживая и обессиливая гитлеровские войска, наши части наносили врагу мощные контрудары. Жестокие бои шли днем и ночью. Фашистские захватчики, ворвавшиеся в Жлобин и Рогачев, были выбиты оттуда и отброшены на запад.

Здесь, в Могилеве, развернул свою деятельность Цент­ральный Комитет Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии, который при непосредственном участии товари­ща Ворошилова проводил формирование и инструктаж пар­тизанских отрядов и диверсионных групп для отправки в тыл противника.

Подбирались организаторы партизанского движения.

Минскому обкому было приказано выехать в район Бере- зино, а меня со специальным заданием направили в Быхов.

В Быхове я встретился с группой работников ЦК ВКП(б), которую возглавлял ответственный работник орготдела ЦК Григорий Мефодиевич Бойкачев. В свое время он рабо­тал редактором газеты «Советская Белоруссия», был секре­тарем ЦК КП(б)Б по кадрам. Вместе с ним приехало еще не­сколько ответственных работников ЦК, в том числе Семен Степанович Игаев, ранее также работавший в нашей респуб­лике секретарем обкома партии.

По поручению ЦК ВКП(б) они еще 25 июня в Могилеве подробно рассказали руководящим работникам ЦК КП(б)Б и Совнаркома Белоруссии о директивах и практических со­ветах ЦК ВКП(б) в связи с перестройкой работы на воен­ный лад и организацией партийного подполья и партизан­ского движения. Мне было сказано, что я остаюсь в тылу

в качестве секретаря Минского подпольного обкома КП(б)Б.

После этой встречи они сразу же поехали в прифронто­вые районы республики для помощи местным партийным ор­ганам в осуществлении директив ЦК.

Встреча с Бойкачевым, моим товарищем по юности и сов­местной работе на Гомельщине и в Минске, его подробный рассказ о рекомендациях ЦК в то грозное и тяжелое время принесли нам неоценимую пользу. Этих указаний мы неук­лонно придерживались, вплоть до установления регулярной связи подпольного обкома с Москвой.

В Березино я приехал почти на неделю позже, чем туда приехал обком партии. Здесь уже шли бои, наши части само­отверженно сдерживали врага. Неколебимо стояли отряды, сформированные из работников НКВД. Командовал этими отрядами Артем Евгеньевич Василевский, начальник Мин­ского областного управления НКВД. Боевую группу погра­ничников возглавлял Богданов. Здесь же находились наши артиллерийские и танковые части. Эти боевые группы ценою больших жертв задержали врага и дали возможность нашим основным силам переправиться через Березину.

Я не сразу нашел своих минчан. Кроме секретарей обко­ма и работников аппарата в поселке собралось много служа­щих облисполкома и других областных организаций. Мы сразу же включились в военную работу: строили укрепле­ния, организовывали самооборону, обеспечивали войска транспортом, боеприпасами, продуктами.

И вот наступило памятное утро 3 июля. Наши части пере­правлялись через реку и на левом берегу сооружали оборо­нительные укрепления. Вражеская авиация беспрерывно на­летала на переправы, на земле, казалось, живого места не было. Все вокруг гудело, дрожало от взрывов. И вдруг в го­родском поселке Березино из пробитого пулей рупора, ви­севшего на телеграфном столбе, послышался голос. Все, кто был поблизости, притихли. Голос был всем знакомый — гово­рил Сталин. Но как могло заработать радио? Местных жите­лей в поселке как будто нигде не было видно, а у бойцов вряд ли было время для исправления аппаратуры в радио­узле. И все-таки чья-то заботливая рука сделала это. Человек этот рисковал жизнью. В поселке не было клочка земли, на котором не разрывались бы вражеские бомбы и снаряды. Радиоузел стоял на главной улице, и снаряды ложились здесь плотно один возле другого. Но тот, кто наладил работу

радиоузла, видимо, не обращал внимания на разрывы снаря­дов, на приближение врага. Ему хотелось, чтобы здесь, на этом ответственнейшем участке фронта, услышали голос Мо­сквы. Он чувствовал душой и сердцем, что будет значить этот голос для наших воинов и всех, кто находился в по­селке.

Вокруг рупора собирались люди — военные и штатские. Осторожно подходили, ложились где-нибудь под деревом или возл.е стены и жадно ловили каждое слово. Над головой гу­дели бомбардировщики. На реке часто разрывались снаряды, поднимая темные столбы песка и воды. Но люди слышали только слова из репродуктора, никто не обращал внимания на смертоносный грохот.

Я прилег у бугорка, поросшего густой травой. Над голо­вой изредка посвистывали пули, но я не мог покинуть это место, пока из рупора доносился голос родной Москвы. Че­рез минуту я начал подползать ближе к рупору и встретился глазами с незнакомым мне худощавым человеком. Он красно­речивым взглядом посмотрел на меня и продолжал слушать, буквально впитывая каждое слово.

Справа и слева от нас стремительно перебегали бойцы последней заставы. Они с разгона падали на землю — в бо­розду или в густую зелень неполотых огородов — и, передох­нув минуту, бежали к реке.

—    Танки фашистские, — сказал стрелок, прилегший рядом с нами.— Надо скорей переправиться.

Его слова почему-то не вызвали страха ни у меня, ни у моего соседа. Только сознание суровой необходимости за­ставило нас покинуть свои места. Оставалась, возможно, по­следняя минута, и надо было спешить.

—    Все силы народа — на разгром врага! — донеслись слова из рупора.

Вслед за стрелком мы добежали до прибрежного лоз­няка.

Стрелок уже собирался броситься вплавь, как человек, ко­торый вместе со мной слушал радио, раздвинул молодую по­росль и тоже ступил на песок.

—    Пойдемте со мной! — тоном приказания проговорил он и посмотрел сначала на бойца, потом на меня.— Нечего лезть в воду с винтовкой и патронами, тут у меня где-то дол­жна быть лодчонка... Правда, она на одного человека рассчи­тана, но то в мирное время, а теперь переедете и вдвоем, река наша добрая и ласковая для своих людей.

—   А вы разве не с нами? — удивленно спросил боец.

—    Я-то, известно, с вами,—усмехнувшись, ответил чело­век,— но пока что останусь здесь. Останусь, погляжу на него, проклятого, посмотрю, насколько он изменился с восемнадца­того года и какой величины дубина нужна, чтобы бить его.

Я крепко пожал руку моему случайному соседу и на про­щание сказал:

—    Поверьте моему слову: мы тоже далеко отсюда не уй­дем, мы будем с вами!

В первой половине июля 1941 года в области оставались частично не оккупированными лишь Старобинский, Любан- ский и Стародорожский районы.

Через несколько дней по решению ЦК мы переехали спер­ва в Мозырь, а потом — в полесскую часть своей области, откуда должны были осуществлять руководство районами.

Из Мозыря я связался по телефону с секретарями ЦК КП(б)Б. Они подробно расспрашивали, как мы подготовле­ны для работы в подполье, как чувствуем себя, и подтверди­ли данные ранее указания.

—    Желаем вам счастья и успехов,— сказали на прощание товарищи.— Центральный Комитет Коммунистической пар­тии поручает вам выполнение очень ответственной задачи. Помните, что каждый ваш шаг должен быть всесторонне и глубоко продуман.

Мы выехали в районы. Кроме секретарей обкома с нами поехали Роман Наумович Мачульский, Алексей Георгиевич Бондарь и секретарь Слуцкого райкома партии Александра Игнатьевна Степанова. Мы пока что передвигались на маши­нах, а потом, когда это стало невозможным, пошли пешком. Все стремились скорее прибыть на место. Обстановка меня­лась ежеминутно. Там, где сегодня не было врага, завтра он мог быть. Мы не имели права медлить: чем быстрее начнем подпольную работу, тем больше шансов на успех.

Взяли направление на Калинковичи. Дальше через Аза- ричи предполагали пробраться глухими, не занятыми врагом проселками в Октябрьский и Любанский районы.

Навстречу нам двигались войска и техника — проехать было нелегко. Но шофер Войтик проявлял чудеса мастер­ства. Он петлял между встречными машинами и подводами на предельной скорости. Со мной ехали Мачульский, Бондарь и Степанова.

—    Ты, я вижу, хочешь переломать нам кости! — пошу­тил я.

Другая машина не отставала от нас. В ней были Варва- шеня, Брагин, Вельский, Свинцов и Бастуй.

На окраине Калинковичей остановились, чтобы разузнать дорогу. Машины загнали в вишняк, а сами вышли, прилегли на траве и закурили. Я рассчитывал найти кого-нибудь из районных работников, посоветоваться и, может быть, взять проводника.

На низком пеньке недавно спиленной вишни сидел ста­рик и хмуро поглядывал на большак. Ему было лет под семь­десят. Из-под рыжей, выгоревшей на солнце кепки на тонкую жилистую шею свисали пряди седых волос.

Почуяв дымок от наших папирос, старик подсел ближе к нам, вынул трубку, а потом уж поздоровался. Вид у него был спокойный, даже как будто ко всему безразличный. Можно было подумать, что его не интересовало, кто мы, откуда и куда едем. Вишняк был во многих местах поломан, трава примята — видно, не проходило и часу без того, чтобы здесь не останавливались машины.

—    Нет ли у вас огонька, товарищи начальники? — ровным, независимым голосом спросил старик.

На слове «начальники» он намеренно сделал ударение.

Бондарь вынул спички, придвинулся ближе к старику, что­бы дать прикурить, и увидел, что в трубке нет табака. Это его рассмешило. Забавно было, что старик так по-ребячьи схитрил.

—    Что ж ты, отец, пустую трубку подсовываешь? — сквозь смех спросил Алексей Георгиевич.

—    А я табак не ношу с собой! — беззаботно ответил ста­рик.— Все ваш брат угощает, идет тут и идет, днем и ночью... Мой вишняк, а ваша махорка...

Бондарь насыпал ему в трубку табаку и дал прикурить. Старик с нескрываемым удовольствием затянулся, а потом за­кашлялся.

—    Ничего себе, крепкая! — похвалил он.— Эта, пожалуй, будет крепче той, что я давеча курил.

Старик помолчал, еще раз затянулся и, пуская из-под усов дым, промолвил:

—    Едете, значит. Подаетесь...

—   Да, едем, — в тон старику ответил я.

—    И значки уж, выходит, повыковыривали...

—    У нас не было значков, мы не военные.

—    Не военные? А какие же вы?

—    Мы люди здешние, — сказал я.

—    Здешние?..— как бы про себя повторил он. Через неко­торое время произнес еще раз: — Здешние...— И вдруг, вол­нуясь, с обидой в голосе сказал: — А подаетесь небось туда,— он показал рукой на восток.

—    Нет, мы едем туда,— возразил я и показал на запад.

Старик был озадачен.

—    Куда это «туда», к фашистам?! Там же фашисты!

—   Мы знаем, что там фашисты,— сказал Мачульский.— Вот и будем бить врага в спину.

Старик улыбнулся, удовлетворенный нашим ответом. Я подумал, что такое известие вызовет у него уважение к не­знакомым собеседникам. Однако вскоре дед снова начал не без ехидства посмеиваться и подтрунивать над нами.

—     В тыл, значит?..— не спеша оглядывая нас, говорил он.—Знаю, что такое тыл у врага, испытал когда-то. Еще вместе с Талашом воевали... Только ходили мы тогда пешком, автомобиля у нас не было. Неужели партизанить на машине собираетесь? Машина засядет в болоте, так неприятно будет вылезать в таких сапожках.— Он показал трубкой, зажатой в руке, на начищенные сапоги Свинцова.

Мы посмеялись, но каждый из нас понимал, что в словах старика много правды, и нам надобно бы сделать вывод из метких замечаний бывшего партизана. И в самом деле, что у нас за одежда? Я в чем работал в обкоме, в том и поехал. В такие же полувоенные костюмы защитного цвета были оде­ты и мои товарищи. Для подполья такая одежда явно не под­ходила. Но где взять другую?

На наше счастье, в Калинковичах мы встретили знакомого директора леспромхоза. У него на складе оказалось несколько комплектов спецовок для лесорубов. Вскоре в машинах си­дели уже не руководящие областные работники, а «обыкно­венные лесорубы».

Надо было как можно скорее пробираться поглубже в тыл. Конечно, в этом было немало риска, но я был уверен, что мы проскочим.

Подробно расспросив, как лучше проехать, двинулись в Октябрьский район. Ехали с большой осторожностью. Жите­ли придорожных деревень ручались только за свою деревню и редко за соседнюю. Немецких войск, может быть, и не было близко, но люди были сбиты с толку вражескими парашю­тистами.

Нам удалось узнать, что в центр Октябрьского района, в Карпиловку, вчера наведывались вражеские мотоциклисты.

Это означало, что враг где-то близко, что надо быть еще бо­лее осторожными. Решили остановиться в деревне, располо­женной возле леса, и узнать, что происходит в районном центре. Пошли к людям, начали расспрашивать. Те говорили разное. Одни — что фашисты уже в Карпиловке, другие — что только разведка туда заглядывала, а третьи — что никто фашиста там и в глаза не видел.

Надо было нащупывать дорогу самим. Хотелось до Кар- пилозки добраться как можно скорее, медлить в такое время было бы преступно. Все соглашались, за исключением Свин- цова и Бастуна. Эти двое заняли какую-то уклончивую по­зицию. Чувствовалось, что они боятся ехать дальше, но ска­зать об этом открыто не решаются. Начали вдруг рассуждать об излишней рискованности и нереальности наших планов.

—    Вы боитесь? — спросил я напрямик.

Свинцов изменился в лице, руки у него задрожали. Не­которое время он молчал, потом, переглянувшись с Басту- ном, сказал:

—    Хоть и не боимся, а дальше не поедем. Останемся здесь, осмотримся, разузнаем и тогда решим, что делать.

Мы напомнили им о партийной ответственности, об обя­занностях коммуниста и руководящего работника. Однако же нам стало ясно, что эти люди будут не только нам в обузу, но и во вред, и мы решили исключить их из нашей подполь­ной группы.

Наше решение их не очень тронуло. И мы еще раз убеди­лись, что поступили правильно.

Этот прискорбный факт напомнил, что в условиях под­полья мы должны особенно внимательно приглядываться к людям и лучше подбирать кадры.

Мы были уверены, что, как только доберемся до своих районов, найдем там людей хороших, честных, настоящих патриотов, которые будут самоотверженно бороться с фаши­стскими захватчиками.

В Карпиловку приехали уже без Свинцова и Бастуна. Гитлеровцев здесь не было. Поблизости, на железнодорож­ной ветке, стояли бронепоезда и сдерживали вражескую группировку, которая пыталась прорваться на Домановичи. Наши пехотные части вели бои. Положение бойцов было тяжелым. Силы были неравные, боеприпасы кончались, но люди воевали до последнего патрона.

Я зашел в райком. Здесь был только уполномоченный По­лесского обкома партии второй секретарь обкома Федор Ми­

хайлович Языкович. Увидев меня, он удивился и очень обра­довался.

—   Как ты сюда попал? — тормоша меня за плечи, спра­шивал он.

—   А ты зачем здесь? — перебил я его встречным вопро­сом.

Языкович коротко поведал о своих военных делах. Он приехал сюда по заданию обкома. Возводил укрепления, ор­ганизовывал самооборону, а теперь занялся ранеными и не может оставить их, хотя два дня назад получил распоряжение вернуться в Мозырь.

—   А где же Тихон Бумажков? — спросил я.

—    Где-то там, —ответил Языкович и показал в сторону, откуда доносились частые, сотрясавшие землю разрывы.— Его давно здесь нет. Еще когда немцы подходили, он закрыл свой кабинет. С тех пор и не показывается. Командует истре­бительным батальоном. Вчера он и заместитель председателя райисполкома Павловский сожгли пятнадцать вражеских тан­ков.

Тихона Бумажкова, первого секретаря Октябрьского рай­кома партии, я знал давно. На встречу с ним я возлагал боль­шие надежды. Бумажков, как местный житель и хорошо осве­домленный человек, безусловно, помог бы нам. Но он вклю­чился в дело, и отрывать его не было смысла. В душе мы толь­ко порадовались, что наши истребительные отряды, теперь уже партизанские, так героически борются с лютым врагом.

Я попросил Языковича дать нам провожатого. Глусск был занят врагом, и на Любань надо было пробираться самыми глухими дорогами. Языкович рекомендовал в проводники за­ведующего столовой райпотребсоюза, уроженца тех мест, куда мы ехали. Провожатый не только подробно обрисовал нам обстановку, но еще и накормил всех горячим обедом. Войтик так остался доволен обедом, что готов был целые сутки возить провожатого.

До деревни Заболотье Октябрьского района нас «сопро­вождал» фашистский истребитель. Он как насел на нас в на­чале дороги, так и не давал покоя до самой деревни.

Уже вечерело, когда мы въезжали в Заболотье. Деревня большая — не видно конца ровной широкой улицы. Печаль­ным запустением веяло от нее, и это было так необычно! Бы­вало, заедешь в белорусскую деревню в эту пору — и сердце радуется! Конец летнего трудового дня всегда сопровождался веселыми песнями девчат, говором и шутками идущих с

работы колхозников, грохотом машин, ржанием лошадей. И это сразу вводило тебя в живой, светлый, родной мир, ка­жется, прижился бы здесь и считал бы великим счастьем завт­ра чуть свет выйти вместе с колхозниками в поле.

А сейчас тихо и безлюдно на деревенской улице...

Прошло несколько минут. Вот показался мальчик лет де­сяти. Он долго раздумывал, прежде чем подойти к машинам, но любопытство взяло верх.

— Подойди, сынок, не бойся,— сказала Степанова.

Мальчик сразу отозвался на материнскую ласку в ее го­лосе. В его живых голубых глазах засветилась улыбка, и он смело подошел к нам.

—    Как же тебя зовут, браток? — спросил Бондарь.

—   Ляксей, — потянув носом, ответил мальчик.

—   А, тезка, — засмеялся Алексей Георгиевич.— Будем зна­комы, меня тоже зовут Алексеем. А сколько тебе лет?

—   На троицу пошел одиннадцатый, — спокойно, доверчи­во ответил мальчик.

—    В школу ходишь?

—   Ходил, а теперь говорят, будто нашу школу закроют, потому что везде фашисты.

Мы вышли из машин и сели на скамейку у забора.

—   А скажи, Алексей, — продолжал я разговор, — у вас фа­шисты были уже или нет?

—   Вчера были, — ответил мальчик.— На мотоциклах при­езжали. Крутились по улице часа два, кур ловили, искали чего-то. Один как шлепнется с чердака, голову до крови раз­бил. Забрали кур и куда-то уехали.

—    А отец твой дома?

—    Нет, нету, пошел в Красную Армию.

—    Кто же у вас дома?

—   Дед, я да мать.

—   Сходи-ка позови своего деда, скажи, что из Мозыря дяденьки приехали, хотят с ним поговорить.

—    А что, в Мозыре тоже фашисты?

—    Нет, там наши части.

—   А кто вы такие? Дед, может, меня спросит, какие та­кие дяденьки.

Мы ответили, и.тут кстати вспомнили, что в машине у нас было немного конфет. Шофер дал мальчику несколько штук, и он побежал. И сейчас же возле машины появились маль­чишки. Дали гостинцев и им. Было ясно, что вслед за детво­рой придут старшие — мальчишки служили разведкой для

них. В это тревожное время люди по вечерам не показыва­лись на улице — сидели по хатам.

Через некоторое время к нам подошли несколько стари­ков и женщин. Они поняли, что мы люди свои, и начали раз­говаривать. О посещении деревни гитлеровцами они расска­зывали совсем не так, как маленький Алексей. По словам Алексея, мотоциклисты только покрутились по улице и, по­охотившись на кур, скрылись восвояси. А на самом деле они жестоко допрашивали крестьян, угрожали им расстрелом, если они не выдадут коммунистов, сельских активистов и по­павших в окружение красноармейцев, которые, может быть, прячутся в деревне. Ничего не добившись, гитлеровцы забра­ли с колхозной птицефермы всех кур и уехали.

Мы попросили позвать председателя сельсовета или кого- нибудь из местного актива. Несколько замявшись, крестьяне ответили, что председатель сельсовета у них есть, только они не знают, где он, ничего не известно им и об активистах. Вот разве только доктор. Он инвалид, воевать идти не может, от врага не прячется и, как раньше, сидит в своей больнице, лечит больных.

Одна из женщин вызвалась сходить за доктором.

Это был еще не старый, высокий худощавый человек, хро­мой на левую ногу. Он поздоровался и назвал свою фами­лию — Крук. В разговор вступил охотно, но только после того, как узнал, кто мы. На вопросы отвечал с достоинством, уверенно, без растерянности. Было видно, что ему можно до­вериться. Из разговора выяснилось, что доктор Крук родом из Руденского района и очень беспокоится за судьбу своих близких, которые там остались.

Мы поручили ему собрать коммунистов, комсомольцев и деревенский актив. Вскоре пришли председатель сельсовета Русаков, председатель колхоза Пакуш, ветеринарный врач Левкович. Пока не подошли остальные, мы завязали с ними разговор. Интересно было знать, что они думают, как намере­ваются поступать в будущем.

Из беседы выяснилось, что люди здесь не сидят сложа руки. В Заболотье создана партизанская группа из семи чело­век под командованием Русакова и Пакуша. Группа готова к действию, только оружия маловато и нет ясности, конкрет­ности в планах.

Народ все подходил и подходил. Когда собралось человек сорок, мы рассказали о выступлении Сталина, о решении ЦК КП(б) о развертывании партизанского движения в Белорус­

сии. Это вызвало огромный интерес, но мы заметили, что со­бравшиеся вроде не удовлетворены чем-то, будто ждут от нас чего-то еще.

Из толпы раздался взволнованный голос:

—    Может, у вас эта газета есть?

—    Есть, — ответил я,— да темно уже, нельзя прочитать.

—   Так хоть покажите ее!

Я вынул «Правду». Несколько рук бережно подхватили газету, все задвигались, плотнее сгрудились вокруг нас и по- чему-то начали говорить шепотом.

—    Портрет Сталина!..— взволнованно прошептала одна из женщин.

—    Покажи, дай сюда... Прочитать бы!

И вдруг кто-то громко предложил:

—    Чего тут шептаться! Пошли в сельсовет, зажжем огонь и почитаем!

И человек решительно зашагал по улице, а за ним двину­лась вся толпа.

Пошли в сельсовет и мы. У ворот остановились: пусть люди зажгут огонь, разместятся.

Вдруг из соседнего двора выскочили четверо вооружен­ных и быстро направились к входу в сельсовет. Двое стали возле сельсовета на улице, а двое пропали где-то в вишняке, с другой стороны дома.

Когда мы входила в помещение, один из вооруженных, стоявший ближе к нам, вытянулся и приветствовал нас по-во­енному.

—    Ночная охрана,— объяснил он Мачульскому, когда тот остановился.

—    Это хорошо, — ответил Роман Наумович,—только на виду стоять вам незачем!

В помещении вокруг стола столпились люди.

Дай-ка сюда, дай сюда,—к столу протиснулся Апанас Морозов, дед Алексея.

Это был колхозный садовод и огородник, не по годам жи­вой, энергичный старик. Он на ходу достал из-за пазухи очки в тонкой железной оправе и протянул руку к газете. На­цепив очки, долго, словно не веря своим глазам, разглядывал полосу, портрет Сталина.

Газету решили читать с начала до конца. Старик передал ее молодому, чисто одетому человеку: это был учитель Ана­толий Жулега.

—   Можно, товарищ? — спросил он меня.

—    Читайте, — ответил я.

И учитель начал читать.

Люди расселись на скамьях, стульях, а некоторые прямо на полу. Установилась тишина, только голос учителя звучал ровно и выразительно.

Закончив чтение, учитель стал бережно свертывать газету. Было похоже на то, что он не собирается возвращать этот номер «Правды».

—    Ведь это и есть наша программа! — горячо зашептал мне в ухо председатель сельсовета.— Теперь ясно, за что браться, к чему руки приложить.

Через полчаса Жулега поехал разведывать для нас дорогу в совхоз «Жалы» и на Любань. Русаков, Крук, Пакуш и не­сколько комсомольцев уселись за стол и при свете лампы принялись переписывать материалы газеты. С нашего разре­шения они разрезали текст на несколько частей и разделили его между переписчиками. Коммунисты правильно решили, что распространение и популяризация призыва партии — са­мый верный шаг к развертыванию партизанского движе­ния.

И действительно, вскоре повсюду возникли подпольные патриотические группы. Они принимали по радио сводки Совинформбюрс, переписывали их в десятках экземпляров и распространяли среди населения.

Приведу один пример. Заведующий Задомлянской началь­ной школой Смолевичского района Александр Мрочик орга­низовал в своей деревне подпольную патриотическую груп­пу. Он установил радиоприемник в заброшенном колодце, каждый день слушал Москву и принимал сводки с фронта. Все сообщения и новости передавал народу.

В начале августа сорок первого года провокатор донес гитлеровцам на Мрочика. Ночью гестаповцы схватили его. Допрос шел больше недели. Мрочика пытали, угрожали рас­правой с женой, детьми, родственниками. Ни слова не сказал фашистам мужественный советский человек. Гитлеровские разбойники, ничего не добившись, расстреляли Алексан­дра Мрочика в деревне Рудня Прилепского сельского Совета.

В ответ на зверства фашистов в Прилепском сельсовете патриоты организовали более десятка подпольных групп, со­здали организацию, которой руководила Олимпиада Бондар- чик. Таких фактов в городах и селах Белоруссии было много.

14 В. И. Козчов

209

...13 ту ночь мы в Любань так и не выехали, дожидались возвращения Жулеги. Перед рассветом он подъехал к сельсо­вету. Добрый колхозный конь был весь в пене. Жулега рас­сказал, что проехал он до деревни Загалье Любанского рай­она. Дорога свободна.

Мы вышли на улицу. У ворот стоял тот же часовой, что и вчера.

—    Что ж ты не сменил парня? — спросил Мачульский Ру­сакова.

—    Ничего,—усмехаясь, ответил председатель, — этот вы­тянет.

—    Что, в армии был?

—    Нет, он призывник, не успел мобилизоваться.

Мне было грустно расставаться с этими славными людьми. Если бы перед нами не стояла задача организации широкого партийного подполья в каждом районе, можно остаться бы в Заболотье и отсюда развертывать партизанское движение. Но надо было ехать в Загалье. На нашем пути это была одна из первых крупных деревень Любанского района. В Загалье у меня были надежные люди: председатель сельсовета Степан Корнеев и председатель колхоза Григорий Плышев- ский.

Плышевского дома не застали, а Корнеева случайно встре­тил на улице Мачульский. Я был недалеко от них и услышал их странный разговор.

—    Фашисты были у вас? — спрашивал Мачульский.

—    Кто-то был,— с простоватым, безразличным видом от­ветил Корнеев.

—    И вы не разобрали кто?

—    Не разобрал, ей-богу. Я на гумне как раз находился... Проехали по улице в железных касках, а кто — не узнал, пусть себе едут.

—    Вот здорово! — удивился Мачульский.—Вам, значит, все равно, кто проехал — наши или чужие? Тут что-то не то... Видно, притворяешься ты, человече.

Корнеев засмеялся, и нельзя было понять, что означал его смех.

—    А где же ваш дом? — переменил тему беседы Роман Наумович.

—   Далеко отсюда,—махнул Корнеев рукой.—В самом конце деревни. Вон, видите, молодая березка стоит. Она в моем огороде растет.

—    Колхозник?

—   А как же. Пастух колхозный. Овечек пас, пока были, а теперь вот скитаюсь. Овечек за Птичь люди погнали.

—    Почему же не вы?

—    Нашлось много охотников.

—   Ну, а вам в армию надо бы идти,—окинув «пастуха» испытующим взглядом, сказал Мачульский.

—    Что вы, това... гражданин, что вы говорите про армию? Я ж белобилетник. Рука у меня больная, и правый глаз почти не видит, испорчен с малолетства... Вот отойдете вы на пять шагов, я уже и не узнаю... По вечерам с палкой хожу, хоть и молодой еще.

Я понимал, что Корнеев проверяет себя в роли подполь­щика, но все у него выходило как-то нескладно, примитивно. Мне надоело слушать эти неудачные упражнения, и, не до­ждавшись, пока Мачульский сам во всем разберется, я вышел со двора.

—   Здорово, Корнеев! — поздоровался я и пожал его руку.— Конспирация не такое легкое дело, как тебе кажется... Молодую березку в конце деревни видишь, а уверяешь, что человека за пять шагов не можешь узнать.

Корнеев смутился. А я подумал: если бы теперь мне так же пришлось придумывать, может быть, еще хуже получилось бы. Мы, например, всем присвоили клички, но попробовали бы любого из нас назвать по кличке, никто и ухом не повел бы.

—   Добрый день, товарищ Козлов, — все еще растерянно заговорил Корнеев.—Значит, это вы приехали на машине. А я услыхал и решил пойти посмотреть, что за люди, откуда они. Такое время, что не знаешь, кого и ожидать: не успели наши выехать с одного конца улицы, фашисты въехали с дру­гого. Фашисты уехали, снова откуда-то наши появились. А мо­жет, и не наши, кто их тут разберет.

—    Ну, это наш, — показал я на Мачульского.— Можешь от него не таиться.

Мы отошли в укромное место.

—    Оружие есть? — спросил я.

Корнеев озабоченно покачал головой.

—    Есть, да не то, что надо: двустволки, берданки...

—    Так надо искать, добывать.

—    Ищем,—энергично подхватил Корнеев.—Вчера возле самого Слуцка побывали. Недавно на дороге подбитый гру­зовик подобрали. Повозились, отремонтировали, теперь ез­дим, куда надо. Осмотрели мастерские под Уречьем. Добыли

двенадцать винтовок, части от пулемета. Думаем в своей куз­нице ремонтировать, специалисты у нас есть.

—   А машину надо было сдать нашим, — посоветовал я.— На фронте она больше пригодится!

—    Хотели сдать,— продолжал Корнеев,— да выходит, что и здесь ей работы хватает. Вот ездили за оружием, а недавно ночью двенадцать наших командиров из окружения вывезли... Напрямик махнули, под самые Копаткевичи. Раненых бойцов тоже вывезли. Я говорил Плышевскому: давай сядем и сами проскочим к своим. Хоть мы не строевые оба, но, может, возь­мут... Хотя, кто его знает, где теперь наше место и где мы больше нужны.

—    Здесь! — твердо ответил я.— Оставайтесь, и будем дей­ствовать вместе. Теперь нельзя тратить зря ни одной минуты, надо организовывать народ на борьбу с врагом.

Мы провели беседу с активом и вскоре двинулись в совхоз «Жалы». Это было заранее намеченное удобное место для нашей длительной остановки.

Вот и «Жалы»! Совсем недавно я был здесь, ходил по по­лям, говорил с рабочими. Люди гордились своими успехами, а мне приятно было смотреть на них и на все вокруг. Кто мог подумать тогда, что через какие-нибудь две недели я снова приеду сюда, но уже совсем при других обстоятель­ствах!

Теперь тут все изменилось. На полях стояла высокая, ко­лосистая рожь, но она никого не радовала. Опустевшие по­стройки казались заброшенными и никому не нужными. Куда ни глянь — уныние, запустение, как будто и солнце перестало светрггь.

Все это сжимало сердце тоской и болью. Ведь так и в Ста- робине, и в деревнях возле Червонного озера, откуда я не­давно уезжал с таким хорошим настроением и новыми пла­нами на будущее. Лишь от встреч с людьми на душе станови­лось легче, росла уверенность, что наш народ не согнется, не смирится с положением подневольного и упорной борьбой вернет свое счастье.

Под вечер местная разведка донесла, что из Яменска на «Жалы» идет вражеская танковая часть. Пришлось на время загнать машину в болото, а самим спрятаться в ближайших зарослях.

Так началась наша партизанская жизнь.

Временный лагерь. — Вокруг нас со­бираются партизаны. — Первое соб­рание коммунисте в-партизан и пер­вые трофеи.

2

Гитлеровцы нахлынули в сов­хоз «Жалы». Мы дотемна оставались в болотных зарослях, а ночью, продрогшие и усталые, вышли на островок. Ночь хоть и теплая, но одежда была влажной, и мы застыли. Хо­рошо бы разложить небольшой костер, да под боком гитле­ровцы: время от времени с ветерком доносился их резкий, отрывисто-лающий говор.

Надо было устраиваться на ночь. Мы выбрали место по­суше, наносили сена, сухих листьев, мха. В землю воткнули несколько палок, прикрыли сверху ветками, и получился до­вольно уютный шалаш. Мачульский залез в него и сладко, с наслаждением зевнул: и сухо, и тепло, и пахнет, как на сено­косе.

А ночь выдалась такая, что жалко было расставаться с ней. Так и сидел бы и упивался таинственными ночными шоро­хами и звуками. То, что днем проходит мимо человеческого слуха, тонет в шуме жизни, ночью в зыбкой, настороженной тишине звучит с особой силой. Кажется, что каждая веточка напряженно ждет хотя бы самого незначительного шороха, звука, чтобы подхватить его и послать во все уголки леса. Ведь недаром выстрел ночью в лесу громовым раскатом раз­носится на многие километры...

Я назначил часовых. В первую смену пошли Бондарь, Вой- тик и Степанова. Александру Игнатьевну мы хотели освобо­дить от этой обязанности, но она решительно запротестовала и заявила, что никаких послаблений не принимает.

Охрана надежная, можно и отдохнуть! Я прилег на сухие березовые ветки в шалаше и в ту же минуту уснул.

Не прошло и часа, как меня разбудил Войтик.

—    Что случилось?

Войтик молча показал рукой в темноту и побежал на свой пост. Из-за деревьев показался Алексей Георгиевич с чело­веком в милицейской форме. Свет месяца падал на лицо не­знакомца. Одежда на нем была чистая, сапоги блестели. Не­которое время я смотрел на этого подтянутого человека и не мог понять, кто он. Алексей Георгиевич хотел что-то сказать,

но незнакомец бойко козырнул, сделал шаг вперед и отрапор­товал:

—   Начальник Любанской районной милиции Ермакович, а теперь командир партизанского отряда.

Мы поздоровались. Я попросил Ермаковича присесть на кочку возле нашего шалаша, а Бондарь снова ушел. Мы про­говорили с Ермаковичем до рассвета.

Сменившись с поста, Бондарь, посмеиваясь, рассказал, как «взял в плен» начальника Любанской милиции. Узнав, что в совхозе «Жалы» появились какие-то незнакомые люди, Ер­макович решил ночью выследить их. Если это в самом деле областные работники, то познакомиться, установить связь, а если шпионы, диверсанты — окружить и уничтожить. С со­бой он взял десять партизан, вооруженных винтовками и пи­столетами.

Разведав место нашей «дислокации», они неслышно окру­жили нас, и Ермакович с двумя бойцами пошел прямо на шалаш.

—    Кто идет? — тихо, но решительно спросил Бондарь.

Ермакович, видно, не ожидал, что здесь будут посты, и,

отскочив в сторону, подал своим команду ложиться.

Бондарь и Войтик также залегли.

—    Вы кто такие? — послышался приглушенный голос.

—   А вы кто такие? — спросил Бондарь.

—    Я, начальник Любанской районной милиции, прика­зываю...

—    Фамилия? — перебил его Бондарь.

—    Приказываю бросить оружие...

—   Фамилия? — настойчиво повторил Алексей Георгие­вич.

—   Ермакович,—послышалось из-под коряги.—А вы кто?

Бондарь весело ответил:

—    Я прокурор Минской области Бондарь. Сдавайтесь, товарищ Ермакович. Мы вас ждем.

Эта встреча на глухом болотистом островке принесла большую пользу. Ермакович помог нам сразу же войти в курс дела, рассказал о многих очень важных обстоятельствах. Мы узнали, что коммунисты Любанского района активно дейст­вуют в тылу врага. Ермакович рассказал, что на территории района находятся председатель райисполкома Андрей Степа­нович Луферов, начальник районного отделения НКВД Ев- страт Горбачев и другие.

Вскоре выяснилось, что группа Ермаковича не одна в этих местах. В районе Постолов находится слуцкая группа под командованием работника районного отделения НКВД Па- шуна. Больше недели тому назад в Любанском районе появи­лось шестнадцать партийных и советских работников, направ­ленных Центральным Комитетом. Эту группу возглавляет Александр Иванович Долидович, уроженец здешних мест. Позже, когда мы встретились с Александром Ивановичем, я узнал об истории его группы, а пока в беседе с Ермаковичем хотелось как можно больше получить сведений о местных людях, об особенностях района.

...Маленький островок среди болота, на котором мы соби­рались только переночевать, стал нашим временным лагерем. Он скрывал нас днем, а когда наступила следующая ночь, стал свидетелем довольно значительных событий. В эту ночь к нам стали собираться люди. Ермакович по нашему пору­чению известил коммунистов в деревнях и в районном центре, что подпольный обком вызывает их на совещание.

С вечера над болотом нависли тучи и стало темно — хоть глаз выколи. Фашисты ушли из совхоза, и мы развели неболь­шой костер. Люди, попав на островок, по огоньку легко нахо­дили наш шалаш. Шагов за сто от места собрания их встре­чали часовые, проверяли пароль и провожали к нам. Эту часть дела обеспечивал нам Ермакович со своей группой.

Первым подошел к огоньку директор совхоза «Жалы» Александр Колганов, очень беспокойный человек, но хоро­ший организатор и хозяин. Несмотря на опасность, он еще днем наведывался к нам. Ему не терпелось доложить обкому, что все наиболее важное и ценное в совхозе спасено. Что успели, отправили в тыл, а несколько сот голов скота под надежным присмотром находится на болотных островах, спрятаны также десятки тонн зерна. Большинство рабочих совхоза эвакуировано, а те, что остались, готовы хоть сегодня идти в партизаны. Колганов и на нашем временном приста­нище чувствовал себя свободно и непринужденно, как в своем собственном саду. Островок входил во владения совхоза. Привыкнув считать его своим, он будто забыл, что теперь это только место явки, и все подбрасывал и подбрасывал в кос­тер сухие ветки.

В густой темноте справа от нас послышались шаги и при­глушенный голос. Ермакович встал, бесшумно нырнул в тем­ноту и, скоро вернувшись, сказал:

—    Свои.

К костру один за другим подошли пять человек. Они были в гражданской одежде, старательно подогнанной под военную походную форму. Новые условия жизни требовали этого.

—    А-а, ты уже здесь! — обратился один из пришедших к Колганову, который лежал у самого огня и был лучше виден, чем мы.— Да ты тут в своей, можно сказать, усадьбе.

Потом, увидев нас, он подошел поближе, поздоровался со всеми и представился:

—    Командир группы, присланной ЦК КП(б)Б в Любан- ский район, Долидович. А это Боровик Александр Алексан­дрович, Логун Михаил Маркович, Буглак Михаил Иосифо­вич, Трескунов Михаил Алексеевич,— представил он осталь­ных.

Брагин и Мачульский еще днем притащили к шалашу длинное замшелое бревно, вот на нем мы и уселись все. Кол­ганов наделил нас добрым солдатским котелком и дал кое- чего из продуктов.

Долидович сидел рядом со мной. Желтоватые отсветы ко­стра поблескивали на голенищах его добротных юфтевых са­пог, а когда Колганов подбрасывал в костер горстку сухих сосновых веточек, трепетное пламя играло на широком новом ремне Долидовича. Постепенно мы разговорились с ним.

Он рассказал, что многие коммунисты Кривичского рай­она Молодечненской области по указанию ЦК КП(б)Б были оставлены в тылу врага для подпольной работы и партизан­ской борьбы, часть из них направлена в Любанский район. Многим членам его группы, в том числе и ему, хорошо зна­комы лесные и болотистые просторы Любанщины: одни роди­лись здесь и выросли, другие работали в этом районе.

С первого же дня партизанская группа нашла большую поддержку у местного населения. К ней присоединились ди­ректор совхоза Колганов, председатель колхоза Михаил Сытько, инструктор райкома Иван Сытько и другие.

Наша беседа была прервана появлением Пашуна. Он при­шел в сопровождении двух бойцов. Этот, по существу, воен­ный человек был одет не по-военному: черная полусуконная гимнастерка, обычные «штатские» брюки, заправленные в са­поги с высокими голенищами. Приземистый, немного сутуло­ватый, он был похож на охотника.

Несмотря на такой сугубо штатский вид, в Пашуне не­трудно было узнать кадрового военнослужащего. Подойдя к костру, он остановился, вытянулся и по всем правилам ко^ зырнул. Пояс и кобура так ловко были подогнаны, что любо-

дорого посмотреть. По всему было видно, что он немножечко гордится этой своей принадлежностью к профессиональным военным.

—    Я долго не раздумывал,—рассказывал Пашун о своей партизанской деятельности.— Приказали мне остаться в тылу врага — остался и вот командую. А приказали бы идти на фронт — пожалуйста, козырнул бы — и шагом марш. В Слуц­ком районе мало кто остался. Райком партии до последних дней был на месте, а теперь неизвестно где. Степанова, гово­рят, была где-то здесь, только я, признаться, не верю этому. Думаю, что она уже далеко.

—    Степанова в распоряжении ЦК, — ответил Бондарь и, едва заметно улыбнувшись, посмотрел на нас.

—    А я думаю, что она уехала в тыл, — возразил Пашун и, хлопнув ладонью по колену, добавил: — Я уверен, что уехала...

В это время Александра Игнатьевна вышла на свет с охап­кой сухого хвороста.

—    Ну, что это вы, зачем это?..— засуетился Колганов.— Я и сам принес бы... Да и дровишки тут есть.

Пашун удивленно раскрыл глаза:

—    Это вы?!.

А Степанова, как бы не замечая нового человека, хозяй­ским тоном ответила Колганову:

—    Еще ночь впереди, пригодятся. Оно и хорошо, что я отошла: товарищ Пашун за это время наговорился вдоволь.

—   Я не предполагал, что вы здесь, — виновато проговорил Пашун и смущенно посмотрел на нас.

—    Чего не знают, о том не говорят, — сдержанно заметила Степанова.

На этом неприятный инцидент был исчерпан. Только Кол­ганов еще долго иронически поглядывал на смущенного Па­шу на.

Пора было начинать совещание. Я познакомил присутст­вующих с директивами ЦК КП(б)Б и Минского обкома о развертывании партизанского движения в Белоруссии; затем мы определили район действия для каждой группы и поста­вили перед ними конкретные боевые задачи.

На следующий день гитлеровцы снова пришли в совхоз «Жалы». Оставаться под н^сом у врага не было надобности, и мы решили перебраться поближе к совхозу «Сосны». Здесь, в дремучем, с трех сторон заболоченном лесу, состоялось у нас первое расширенное заседание бюро подпольного обкома

партии. Кроме командиров отрядов и руководителей подполь­ных групп на заседании присутствовали Луферов и Горбачев.

Подпольный обком решил созвать всех коммунистов Лю­банского района. Определили место собрания, договорились о пароле, и в тот же день все разошлись по деревням.

21 июля 1941 года на небольшой лесной поляне недалеко от совхоза «Сосны» начали собираться коммунисты. Наши связные встречали их в условленном месте, километра за че­тыре от поляны. Каждый коммунист знал пароль. Все это очень напоминало хорошо знакомые из истории маевки.

Не совсем удобно проводить собрание под открытым не­бом, но другого выхода у нас не было. От лесных сторожек и других лесных прибежищ мы решили отказаться. Во-первых, потому, что все они известны местным жителям, а во-вторых, мы ожидали не пять и не десять человек, а значительно больше.

Посреди полянки стоял почерневший дубовый пень. Воз­ле него Варвашеня вбил в землю четыре столбика, нашел где- то две доски и положил сверху. Вот вам, пожалуйста, стол и «кресло» для секретаря. Предполагалось, что люди будут размещаться полукругом. Хвойный лес гулкий. В тихую по­году скажи слово — летит на полкилометра. Надо было гово­рить тихо, но так, чтобы все слышали.

Пашун примчался на собрание взволнованный, веселый, как именинник. С ним пришли пять партизан, которые долж­ны были нести охрану собрания. Они тоже выглядели орлами, лукаво перемигивались: видно было, что им не терпелось рас­сказать всем какую-то очень важную новость. Кроме писто­летов у всех были немецкие автоматы. А случилось вот что.

Возвращаясь накануне вечером с боевого задания, они заметили отряд вражеских автоматчиков, который шел из сов­хоза имени БВО на Любань. Недолго думая, партизаны за­легли и из засады ударили по фашистам. Это было очень смело и рискованно. В завязавшейся перестрелке пятеро фа­шистов были убиты. Партизаны забрали оружие убитых и ушли.

Луферов радовался, как ребенок. Он жал Пашуну руку, тряс за плечи партизан, заглядывал каждому в глаза, расспра­шивал о подробностях боя.

—    А это ваши трофеи? — допытывался он, показывая на автоматы. — Хорошо, хорошо... Ты уж, товарищ Пашун, и мне

что-нибудь такое, скорострельное, достань, а то я со своей пятизарядной системой погибну где-нибудь ни за что! — И, обращаясь ко мне, сказал: — Выходит, не только Тихону Бумажкову да Павловскому это под силу. И у нас есть от­важные люди — вот они!

По деревням Любанщины уже разнеслась молва о выдаю­щихся партизанских руководителях — Бумажкове и Павлов­ском. После смелых боев с вражескими танками они недавно напали на пехотное вражеское подразделение. Среди бела дня партизаны подкрались к гитлеровцам. Захватчики, еще не встречавшиеся с партизанами, спокойно полеживали на зеленом бережку, некоторые беззаботно купались. Притаив­шись в кустах и огородах хутора Заречье, партизаны Павлов­ского и Бумажкова выбрали подходящий момент и бросились на врага врукопашную. Обезумевшие от страха оккупанты бросились наутек. Почти все вражеское подразделение было уничтожено.

Вслед за Пашуном на поляне появился Ермакович. Тут Луферов окончательно просиял.

Ермакович доложил, что прошлой ночью он со своей груп­пой устроил засаду на дороге между Любанью и Бобруйском. Результаты хорошие: разгромлен обоз, семь гитлеровцев убито, взято много боеприпасов, продуктов, одежды и вин­товок.

Все это напоминало доброе довоенное время: люди при­ходили на районное партийное собрание и докладывали о конкретных показателях своей работы.

Как хорошо запомнилось мне это первое партизанское партийное собрание! У края полянки под молодым развеси­стым ольшаником в тесном кружке сидит человек десять пар­тизан. Среди них обращает на себя внимание старик с белой бородой. Это Андрей Трутиков, председатель колхоза де­ревни Озерное. Они разглядывают слегка покрытый ржавчи­ной ручной пулемет в руках широкоплечего, крепкого чело­века лет под сорок, весело покачивающего немного велико­ватой для его роста головой, крепко посаженной на жилистой шее. Волосы на голове черные, непослушные, одна прядь све­силась на лоб. Это Григорий Плышевский, председатель За- гальского колхоза. Плышевский явился на собрание с собст­венным пулеметом. Это, конечно, не могло не вызвать любо­пытства. И достать винтовку в то время было нелегким делом, а тут у человека совсем исправный ручной пулемет Дегтя­рева. Плышевский рассказывает, как он раздобыл его.

—    С самого речного дна эта трубочка поднята,—погла­живая широкой ладонью ствол, говорит Плышевский.— Лежать бы ей там и ржаветь весь свой век, если бы не наши ребятки. Пошли ловить раков да и подцепили.

—   А это откуда? — спрашивает Трутиков, показывая на раму.

—    Это? — повернув голову к Трутикову, переспрашивает Плышевский.— Эту нехитрую вещь нашел наш кузнец и, как человек жадный на всякий кусок железа, принес в куз­ницу.

—   А затвор?

—   Затвор,—продолжает объяснять председатель,—нашел я под самым Слуцком. Недавно мы ездили туда. Теперь спро­сите про ложу? Ну, тут дело простое. С деревом легче, чем с железом. Все деревянные части подогнали сами... Только вот не покрасили еще, а то бы выглядел мой пулемет не хуже фабричного. Даже масленку ввернули, видите? — И Плышев­ский потрогал почерневшими пальцами винтовую шапочку масленки.

—    Небольшая штука, правда? — не без гордости спраши­вает председатель, подкидывая пулемет в руках.— А работы было много. С трактором было легче управиться, чем с этой штуковиной. Многих частей совсем не хватало. Дней пять возились в кузнице, пока все сделали. Зато теперь хоть куда, как с завода.

—    С колхозного завода,— заметил кто-то из окружающих.

—    С Загальского,—откликнулся веселый голос Ермако- вича, который тоже подошел к кружку.— Дай мне, Григорий, твою находку, я попробую, как она покажет себя в работе. Может, машинка стрелять не захочет!

Ермакович взял пулемет, точным движением профессио­нала оттянул пружину, нажал на спуск, потом снова оттянул пружину и, повернув пулемет стволом к себе, посмотрел в канал ствола.

—    Пожалуй, не откажет! — одобрительно отметил он.— Можно поставить на вооружение. А тут на ложе надо было написать: «Загальская фабрика-кузница». И марку надо уточ­нить: писать не ДП, а ДПП, чтобы видно было, что тут не только Дегтярев, а и товарищ Плышевский приложил свое мастерство.

Людей подходило все больше и больше. Часа в три дня Луферов, окинув внимательным взглядом всех собравшихся, решительно сказал:

—    Пора, вряд ли кто еще придет.

Ему, как исполняющему обязанности секретаря Любан- ского райкома, мы и поручили открыть собрание. Андрей Сте­панович постучал карандашом по импровизированному столу. Товарищи подошли ближе, разместились на траве полукру­гом, и сразу установилась тишина. Луферов кашлянул в ку­лак, переступил с ноги на ногу и начал:

—    Никто не думал, не гадал, товарищи, что нам придется проводить свое районное партийное собрание на этой глухой поляне... Ну что ж, суровое время настало, суровые условия. Но и в этих условиях и даже во сто крат более тяжелых мы не должны сгибаться.

Здесь у нас присутствуют члены бюро подпольного об­кома партии. Собралось, как видите, несколько десятков ком­мунистов. Я думаю, что в каждом районе соберется не мень­ше. Значит, мы живем, товарищи, несмотря ни на какие звер­ства врага, и будем жить! И не только жить, но и бороться до последней капли крови!

Луферов снова кашлянул, на минуту задумался, а потом твердо произнес:

—   А теперь, товарищи, прошу показать свои партийные билеты.

Люди задвигались, начали распарывать подкладки, выво­рачивать шапки.

Андрей Степанович, стоя за столом, долго не отводил вни­мательного и немного торжественного взгляда с поднятых над головами людей партийных билетов.

—   Александр! — вдруг обратился Луферов к одному из присутствующих, и голос его сразу посуровел.

Человек поспешно встал.

—    Садись! За тобой других не видно, — сердито сказал Луферов.— Ты почему не показываешь свой партийный би­лет? Что, потерял или, может, отдал на хранение? Говори правду.

Человек растерянно моргал, краснел, мялся, но некоторое время молчал, должно быть не осмеливаясь сказать правду.

—    Нет, товарищ Луферов, — проговорил он наконец,— я не потерял свой партийный документ, я его закопал в землю.

—    Подожди, сейчас с тобой разберемся, у меня еще одно дело есть.

И Луферов обратился к молодой темноволосой девушке, которая сидела справа от стола и держала в руке билет.

—   Товарищ Кононова, а ты когда успела вступить в пар­тию?

—    Это у меня комсомольский билет, — звонко и взволно­ванно ответила девушка.— Я прошу разрешить мне присутст­вовать на этом собрании.

Луферов обратился к собранию:

—    Как, товарищи, разрешим?

—    Конечно, разрешим, — послышались голоса.

—    Хорошо, Кононова, оставайся. Прошу, товарищи, спря­тать свои партийные билеты. По поводу членских взносов будет особое указание подпольной организации. А с тобой, Александр, мы хотим поговорить серьезно. Где твой партий­ный документ? Кто знает, закопал ты его или уничтожил? Как ты мог решиться прийти на это партийное собрание без документа?

Луферов заметно волновался. Ему обидно было за этого человека, которого он давно знал, которого сам рекомендовал в партию.

Тот, кого Луферов назвал Александром, должно быть, хо­рошо чувствовал свою вину. Он только попросил на этот раз простить ему ошибку и разрешить присутствовать на со­брании.

—    Собрание проси, а не меня! — гневно повышая голос, сказал Луферов.— Если поверят люди, что ты не расстался добровольно со своим партийным билетом, может быть, и разрешат тебе остаться.

—    Фашисты в деревню нахлынули, боялся, как бы не пой­мали да не стали обыскивать,—Александр неуверенно пере­вел взгляд с Луферова на присутствующих, пробежал взгля­дом по лицам знакомых коммунистов.

Сколько раз приходилось ему встречаться с этими людьми на районных конференциях и собраниях! Всякое бывало на работе. Были случаи, когда его резко критиковали, но чтобы ему не доверяли, этого еще никогда не случалось. Теперь же он видел в глазах товарищей чуть заметное выражение со­мнения. Тяжело было перенести это, минуту назад он даже и не представлял, что допустил такую серьезную ошибку.

—   Ты что же думаешь, если закопаешь свой билет, так враги не узнают, что ты коммунист, погладят тебя по головке, приголубят? — не успокаивался Луферов.

Александр вскочил. Лицо его раскраснелось, на глазах за­блестели слезы.

—    Товарищи! — сказал он дрожащим голосом-— Това­

рищи, дайте мне два часа, всего только два часа, и я принесу свой партийный билет.

—    Не успеешь за два часа, — заметил Луферов.

—   Успею, я в колхозе коня возьму...

Выбрали президиум. Секретарь собрания сел у стола, что­бы вести протокол. Мы обсудили наиболее важные вопросы партийной работы в связи с выступлением И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 года. Необходимо было прежде всего по­мочь парторганизациям перейти к новым методам работы в суровых условиях подполья. Мало кто из наших коммунистов был знаком с ними; большинство из нас вступило в партию после гражданской войны. Откуда нам знать, что такое пар­тийное подполье, да еще в тяжелых условиях оккупации.

Необходимо было ориентировать партийную организацию на развертывание массового партизанского движения. Надо было, чтобы с первых же дней партизанское движение при­обрело всенародный характер.

И наконец, требовалось внести ясность в вопрос об охране социалистической собственности. Многие колхозы не успели угнать скот, вывезти зерно, машины, инвентарь. К тому же подошло время жатвы. Урожай был замечательный: крупные колосья кланялись людям, просились на гумно. И оставшиеся в деревнях делали как заведено: косили, жали, вязали рожь в снопы, складывали в скирды.

Мы не сомневались, что враг воспользуется готовым доб­ром. Он уже и пользовался. Немецкие солдаты пригоняли к амбарам машины и дочиста выгребали зерно.

Мы постановили: все, что нельзя спрятать, раздать колхоз­никам, хлеб убрать и обмолотить. Что не удастся скосить — сжечь на корню, что не удастся обмолотить — сжечь в скир­дах. Ни одного килограмма не должно достаться врагу!

На этом настаивал и я в своем выступлении.

Любанские коммунисты тщательно обсуждали каждый вопрос, глубоко все продумывали. Их предложения были кон­кретными. Все хорошо понимали, что решение собрания ста­нет программой действий не только для одного Любанского района.

Собрание выделило людей, ответственных за проведение нашего решения в жизнь. На этих же товарищей была возло­жена задача организации на местах подпольных партийных групп. Коммунисту Адаму Майстренко и нижинской учи­тельнице Фене Кононовой поручили организацию в районе комсомольских подпольных групп. Выбрали подпольный рай­

ком партии, в который вошли Луферов, Ермакович, Горбачев, Долидович, Трескунов.

В заключение собрания мы поклялись, что в тяжелых усло­виях подполья не запятнаем высокого звания члена партии. Все встали, тихо, вполголоса, пропели «Интернационал».

До сумерек основные вопросы были решены. Люди уже собрались расходиться, когда из зарослей ольшаника вышел Александр. От усталости он не мог выговорить ни слова. Отвернув полу пиджака, вынул из-за подкладки свой партий­ный билет.

...Вслед за всеми разошлись и мы. Варвашеня и Брагин остались на Любанщине, Степанова пошла на Слутчину, а мы вчетвером — Бондарь, Мачульский, Вельский и я — напра­вились в Старобинский, Краснослободский, Копыльский и Гресский районы. Мы шли, чтобы наладить связь с подполь­ными группами и отдельными коммунистами области, объ­единить их, возглавить патриотическое движение масс, раз­вернуть всенародную партизанскую борьбу.

На явке в Скавшине.— Старобинские листовки. — Двадцать партизан про- тив немецкой дивизии.— Операция Николая Шатного.— Каждый парти­зан должен быть агитатором.— Ги­бель Якова Кри вальце вина,— Парти­занские группы становятся отряда­ми. — Легенда о Князь-озере. — Встре­ча с пинскими партизанами. — Наш лагерь на Червонном озере. — Попол­нение. — Наги связной Петрович.

3

Кще на областном совеща­нии в Минске мы договорились, что при необходимости одна из наших подпольных явок будет в деревне Долгое Старобин- ского района. Там по решению бюро обкома для подпольной работы остались председатель Долговского сельсовета пар­тизан гражданской войны Гаврила Стешиц, коммунист Антон Дрезголович, председатель Скавшинского колхоза Дмитрий Хомицевич и некоторые другие коммунисты района.

К Скавшину мы подошли ночью. Немцев в деревне не было. Один из дозорных встретил нас у крайней хаты де­ревни, узнал меня и, подойдя близко, незаметно для других поздоровался.

—    Я Кривальцевич,— тихо сказал он, — Яковом зовут.

—    А Гордей Кривальцевич и Дмитрий Хомицевич здесь? — спросил я.

—    Здесь, — быстро ответил Яков.

Вскоре выяснилось, что у Дмитрия Хомицевича уже есть партизанская группа. В нее вошли Александр Янович, Иван Черняк и другие местные колхозники.

Хомицевич рассказал нам про свой первый бой с окку­пантами. Было это в начале июля. Разведка донесла, что с Ананчиц на Домановичи идет крупная фашистская часть. Хомицевич собрал партизан и дал приказ встретить врага огнем. К этому времени у них был ручной пулемет, четырна­дцать винтовок, пять автоматов, пистолеты.

Бойцы разделились на три группы и залегли у дороги, не­далеко от разрушенного моста. По обеим сторонам дороги тянулся густой, местами заболоченный лес. Войти в него фа­шисты не решались и выслали на дорогу разведку. Разведчи­ков было немного, их надо было бы пропустить и ударить по основным силам, но Хомицевич еще не имел боевого опыта и приказал партизанам открыть огонь по разведчикам. Пока велась перестрелка, вражеская часть развернулась, и начался неравный бой, гитлеровцы пустили в ход даже артиллерию.

Маленький отряд не мог выстоять против такой силы, и партизаны отошли в глубь леса. Оккупанты весь день обстре­ливали из минометов заросли, но не осмелились подойти к Домановичам. Они были уверены, что против них действует регулярная часть Красной Армии.

Мы временно остановились в деревне Скавшин. Здесь было меньше дорог, и гитлеровцы наезжали сюда не так ча­сто. Надо было немедленно установить непосредственную связь с подпольным центром района. В Старобинском районе должны были остаться председатель райисполкома Василий Меркуль, редактор районной газеты Иван Жевнов, секретарь райкома комсомола Малкин, уполномоченный Комитета за­готовок Никита Бондаровец и другие местные работники.

Для связи с ними мы послали Якова Кривальцевича. Он вернулся на другой день и передал небольшой пакет, стара­тельно завернутый в кусок материи.

—    От Гаврилы, — объяснил он с довольной улыбкой.

15                       В* И. Козлов

225

—    Из деревни Долгое? — спросил я.

—    Оттуда.

Да, это в самом деле радостная весть! Коммунист Гаврила Стешиц партизанил в гражданскую войну, и его опыт мог принести нам большую пользу.

Стешиц сообщал в своей записке, что группа районных работников находится вблизи деревни Красный Берег и что в ближайшие дни он организует встречу подпольного обкома со старобинцами. В пакете кроме записки лежали листовки. Мы развернули и удивились: совсем свежие, еще даже кра­ской пахнут!

Но Хомицевич нисколько не удивился. Он положил ли­стовки себе за пазуху и сказал:

—    Вот хорошо, это уже четвертая. Отдам своим ребятам, они живо расклеят...

Хомицевич к случаю рассказал о старобинских коммуни­стах. Они начали готовиться к подпольной работе чуть ли не с первого дня войны. 23 июня Жевнова направили в Слуцк, чтобы достать там тексты последних сообщений из Москвы. Гитлеровцы усиленно бомбили город, он горел, но Жевнову все-таки удалось связаться с местной редакцией.

Вернувшись домой, он вызвал наборщиц Ольгу Мелешко и Женю Воробей.

—    Идите в типографию,—сказал он,—будем рабо­тать.

Девушки на миг растерялись:

—    Фашисты близко!

—    Ничего,—успокоил их Жевнов.—Окна снаружи за­бьем досками, оставим только одно небольшое окошко со ставнями, что выходит к реке.

И девушки стали работать. Вскоре была напечатана ли­стовка с обращением партии и правительства ко всем совет­ским людям. Эту листовку немедленно разослали по сельсо­ветам.

В первые дни оккупации старобинские подпольщики со­бирали оружие, боеприпасы и одну за другой выпускали ли­стовки. 3 июля они записали по радио речь И. В. Сталина и в тот же день выпустили ее большим тиражом. Листовка с этой речью была также разослана во все сельсоветы и кол­хозы района.

В первой декаде июля, когда оставаться в городе стало уже невозможно, подпольщики разрушили типографию, а шрифт, бумагу и печатную машину вывезли в лес...

В Скавшине мы пробыли недолго. Гитлеровцы после стычки с группой Хомицевича начали выслеживать партизан и вскоре напали на наш след.

Однажды поздней ночью прибежал к нам Яков Криваль­цевич и объявил:

—   В Домановичи наехало много гитлеровцев, они хотят окружить Скавшин.

По совету домановичских коммунистов мы решили пере­браться в деревню Драчава. Уходить надо было немедленно. Посланная нами разведка выяснила, что все выходы из Скав- шина уже блокированы. Дело осложнялось еще тем, что Иосиф Александрович Вельский был болен и не мог уйти с нами. Местные патриоты обещали надежно спрятать его. А мы огородами выбрались за деревню.

Спустя несколько дней Яков Кривальцевич привез в Дра- чаву Вельского, а вскоре к нам пришел связной от Меркуля и Жевнова. Мы отправились на встречу со старобинской группой.

Деревня Красный Берег расположена в пяти километрах от Драчавы. Вокруг леса, болота, больших дорог поблизости нет. Кроме Меркуля, Жевнова и Бондаровца в деревне нахо­дились районные работники: Мурашка, Ширин, Хинич, Са­довский, Хомич, Дрезголович, председатель колхоза Бородич. Группа держала тесную связь с местными коммунистами и активом. Жизнь здесь шла по-фронтовому. Каждый день был заполнен боевыми делами. Партизаны взрывали мосты и до­роги, поджигали склады. Даже когда у них не было ни тола, ни подрывных мин, ни клиньев для крушения поездов, они ухитрились пустить под откос вражеский эшелон. По­слали группу партизан в Житковичский район, и те ломами и крючьями разворотили рельсы. Не имея необходимого ору­жия, партизаны обстреляли моторизованную дивизию и на несколько дней задержали ее продвижение. Это было боль­шой заслугой старобинцев. Василий Меркуль, человек вообще немногословный, рассказывал об этом охотно и с гор­достью.

Оккупанты должны были идти из Старобина на Ленино — Житковичи — Петриков — Мозырь. Об этом узнал Гаврила Стешиц через своих связных в Старобине и известил Мер­куля. Позднее дополнительно выяснилось, что дивизия на­правлялась на один из важнейших участков фронта.

Меркуль отдал приказ выступать. Партизаны построились, командир обошел строй: мало бойцов, очень мало. Там диви­

зия, а тут два десятка человек. Но это не остановило. Решили дать бой оккупантам, использовать для этого группы Стешица и Хомицевича. Не удастся нанести врагу серьезный удар, так хоть попытаться задержать дивизию.

Вышли на дорогу возле деревни Долгое и продуманно, с учетом всех обстоятельств расставили засады.

Впереди фашистской дивизии ехал отряд мотоциклистов. Первая засада подпустила его на близкое расстояние и от­крыла огонь. Гитлеровцы прорвались-таки вперед, но их встретила другая засада. Несколько мотоциклистов было убито, а остальные побросали машины и рассыпались по ку­стам.

Тогда штаб немецкой дивизии выслал роту солдат. Пар­тизаны встретили и ее огнем. Завязался бой. Немцы вызвали подкрепление. Бой тянулся долго. К концу дня гитлеровское командование выслало еще одну роту с заданием окружить партизан.

Но из этого ничего не вышло. Заняв удобные позиции, партизаны продолжали обстреливать врага и наносить ему ощутимые потери. Настала ночь. Гитлеровцы решили, что против них действуют очень крупные силы, и рано утром выслали уже полк с заданием прочесать лес. Прочесывали они его целый день и никого не нашли — партизаны были уже в другом месте. Когда дивизия наконец решилась дви­нуться вперед, партизанские пули снова посыпались на нее. Под Домановичами гитлеровцев «угостили» еще раз, у Чер­вонного озера — еще.

Таким образом, крупная оперативная часть немецкого центрального фронта шла по старобинским дорогам около недели.

Один из боевых эпизодов был связан с именем Николая Шатного, отважного партизана из отряда Меркуля. Получив разрешение идти на задание, он взял с собой двух человек и отправился на большак.

Шатный — по специальности автомеханик, и ему хотелось захватить немецкую легковую машину. Дело не простое. По­дорвать или подбить автомобиль легче, но на испорченном никуда не поедешь. Важно было раздобыть машину на пол­ном ходу.

Партизаны подошли к небольшому мостику, вытащили из него поперечную доску, а сами залегли в кустах. Полдня лежали, пока дождались подходящего случая. К мостику по­дошла машина — новенькая, с блестящими полосками по

обеим сторонам кузова. Шатный взглянул — и забилось у него сердце от нетерпения.

Шофер въехал на мост. Увидев широкую щель, он остано­вился, вышел из кабины и тут же упал, скошенный снайпер­ской пулей Шатного. Гитлеровцев, среди которых был один офицер, захватили так стремительно, что они даже не успели вынуть оружие.

Возвращаться бы теперь в лагерь с богатыми трофеями, но Шатный задумал другое. На трофейной машине он решил проехать по оккупированным деревням и селам, по полицей­ским гарнизонам, посмотреть, что там делается и какие со­бираются силы. Он натянул на себя комбинезон убитого шо­фера, одному из товарищей велел переодеться в форму не­мецкого обера, а другому стать его переводчиком.

Благополучно проехали по Домановичам, Долгому, Ма- хновичам. Полицейские вытягивались в струнку перед «па­ном офицером». В местечке Погост большой полицейский гарнизон. Часовые пропустили Шатного. Проехал он по од­ной улице, по другой, и вдруг у него возникла новая идея: захватить бургомистра со всеми его бумагами. Такую задачу Меркуль поставил перед партизанами уже давно, но осущест­вить ее до сих пор не представлялось возможным.

Догнав на улице полицая, «офицер» приказал показать, где живет пан бургомистр. Полицай угодливо сел в машин}'. Бургомистра дома не оказалось, но тот же полицай быстро разыскал его. Бургомистр снял шапку, сначала низко покло­нился, показав «гостям» потную лысину, а потом браво вы­прямился.

«Офицер» буркнул что-то нечленораздельное, замахал ру­ками, а переводчик закричал на весь дом:

—    Где шляешься в служебное время, горбатый дурень? Разве не знаешь, что пан городской комендант изволил при­ехать!

—   Не знал, паны, не знал! — дрожащим голосом оправ­дывался бургомистр.

—   Собирайся, поедем с нами,— было приказано ему.— Возьми с собой все документы.

Шатный хотел привезти бургомистра и сдать своему командиру, но, заехав в лес, не выдержал, остановил машину и начал сам допрашивать фашистского прислужника.

—   Давай сюда бумаги! — приказал Шатный уже без пере­водчика.

Бургомистр побелел.

Просмотрел Шатный одну бумажку, другую и отложил в сторону. Потом достал из папки длинный лист, и на лице его появились суровые складки.

—    Чья работа? — угрожающе спросил он.

—   Это мне прислали,— пытался оправдаться бурго­мистр,— подневольный я человек.

—   Врешь! — крикнул Шатный.— Сам ты вынюхал, высле­дил... Хочешь выслужиться!..

В его руках был список старобинских партизан. Чем дальше читал его Шатный, тем сильнее дрожали от гнева губы, мрачнело лицо. В списке значились Меркуль, Жевнов, Бондаровец, Бородич, Ширин и многие другие.

—    Смотри,— говорит Шатный своему «офицеру» и пока­зывает ему список.— Птички стоят против каждой фамилии, а в скобках черные кресты.

—   А вот и ты,— замечает «офицер», заглянув в конец списка.

Шатный быстро переворачивает лист и видит свою фами­лию.

Против нее — крест.

—   Что это означает?! — кричит Шатный и подносит бу­магу к близоруким глазам бургомистра.

Тот одурело крутит головой.

—    Не знаю, ничего не знаю...

—    А, не знаешь! — еще больше обозлился Шатный и вы­толкнул бургомистра из машины.— Так я тебе растолкую...

Меркуль сделал потом выговор Шатному и даже хотел су­рово наказать его за самовольство. Никто не разрешал ему расстреливать бургомистра, хотя тот и заслуживал этого.

—    Не выдержал, товарищ командир! — откровенно при­знался Шатный.— Как увидел черные кресты, все во мне за­кипело. Не выдержал...

На следующий день после встречи со старобинской груп­пой в Красном Береге состоялось заседание бюро обкома. Первым обсуждали вопрос о связи с другими районами. Ком­мунисты остались в подполье в Краснослободском, Копыль- ском, Гресском районах и в городах Бобруйске, Слуцке, Бо­рисове. Большая группа коммунистов была оставлена в Минске. Для связи с ними были выделены уполномоченные обкома. Для непосредственного руководства партизанской борьбой на Старобинщине утвердили бюро районного коми­тета КП(б.)Б. В него вошли Меркуль, Жевнов, Дрезголович, Ширин и Бондаровец.

На заседании неожиданно всплыл один важный вопрос. Когда зашла речь о политико-воспитательной работе среди населения, один из старобинских коммунистов бросил реп­лику:

—    Надо гитлеровцев бить, а не ходить по деревням.

Кое-кто его поддержал: теперь, мол, не до собраний,

все внимание надо сосредоточить на одном, главном — на боевых операциях.

Недооценка политико-воспитательной работы среди на­селения в первые дни оккупации таила в себе большую опас­ность. Бюро обкома решительно осудило эти настроения. То­варищи не понимали, что теперь людям, больше чем когда- либо, нужно правдивое большевистское слово. Обком наметил мероприятия по массовому выпуску листовок. В сельсоветы и колхозы были направлены уполномоченные райкома. На них возлагалась задача довести до сведения ши­роких масс решения ЦК КП(б)Б и Минского обкома о раз­вертывании партизанского движения. Каждый партизан дол­жен быть и агитатором — такая установка была взята обко­мом с первых дней подполья.

Только мы собрались расходиться, как в избу вошел связ­ной от Хомицевича. Он принес нам тяжелое известие: эсэ­совцы расстреляли Якова Кривальцевича. И он рассказал, как все это произошло.

Ничем не поживившись во время налета на Скавшин, фа­шисты ринулись на Домановичи. Хомицевичу с группой уда­лось скрыться, а Яков попал в руки оккупантов.

Фашистская нечисть ликовала. В штаб был послан хваст­ливый рапорт, что разгромлен крупный центр большевист­ского подполья и в ближайшие один-два дня все подполь­щики на Полесье будут выловлены и уничтожены. Самона­деянным оккупантам, которые привыкли к легким победам на Западе, и в голову не могло прийти, что на советской земле все будет иначе. Они думали, что если попал в руки один партизан, то скоро попадут и остальные. Своя, мол, рубашка ближе к телу: пообещай человеку жизнь, он все расскажет.

В штабе дивизии Якову Кривальцевичу предложили си­гарету и лист бумаги.

—    Пиши,— сказали ему,— старайся припомнить всех.

Офицер с переводчиком вышли, в комнате остался только

часовой.

Через некоторое время офицер вернулся. Сигарета ле­жала перед Яковом, на листе бумаги не было ни одной буквы.

«Рус неграмотный»,— решил офицер и приказал переводчику записать все, что скажет арестованный.

Переводчик сел напротив и уставился на Кривальцевича.

—    Что, только крестики ставить умеешь? — насмешливо спросил он.— Говори, я сам запишу.

—   Запиши на своей шкуре,— спокойно ответил Криваль- цевич,— что мы не те, за кого ты нас принимаешь!

Офицер вопросительно взглянул на переводчика, тот криво усмехнулся и процедил:

—    Герой в лаптях, здесь это в моде.

—    Скажи «герою»,— небрежно бросил фашист,— что мы не любим медлить. Если ему трудно вспомнить то, что нам нужно, мы можем помочь.

Он постучал пальцем по кобуре, шагнул к окну и при­крикнул:

—    Слушай, морда!

—   Слушаю, господин,— подобострастно пролепетал пе­реводчик, сгорбившись и моргая глазами.

—    Не спеши! Скажи ему, что немецкие власти не остаются в долгу перед теми, кто оказывает им услуги. Рус может получить деньги и землю, которую у него отобрали большевики.

Переводчик старался изо всех сил.

—    Земля у тебя была? — спросил он у Кривальцевича.

Яков молчал, в глазах его светились ненависть и отвра­щение.

—    Конечно была,— заспешил переводчик.— Только, на­верно, маловато. Ну, при новой власти ты можешь получить больше... Тэ-эк...— переводчик оттопырил нижнюю губу, ос­калил зубы,— и считай, что задарма, так себе, за какие-то пу­стячки...

—    Собака! — с ненавистью проговорил Кривальцевич.— Выродок! И как тебя земля носит, поганого!

В тот день допрашивали Кривальцевича несколько раз. Сначала старались обмануть его, подкупить, потом угрожали смертью, пытали. Штаб переехал в другое место. Якова за­брали с собой. По дороге били его палками, ставили под рас­стрел, потом снова пробовали подкупить, вырвать признание обманом.

—   Откуда он родом? — спросил вдруг офицер у перевод­чика.

—    Как откуда? — не понял вопроса переводчик.

—    Где его дом, семья, жена?

—    В Скавшине,— ответил переводчик.

—    Хорошо, мы его заставим говорить.

В Скавшине гитлеровцы сразу же направились в дом Кри- вальцевича. Они собирались схватить его отца, жену, детей и пытать их до тех пор, пока арестованный не заговорит. Но хата была пуста, скавшинцы после налета фашистских мо­лодчиков почти все ушли в лес.

Тогда фашисты стали рубить мебель, побили посуду, за­брали одежду, зерно. Потом подожгли гумно, хлев, хату, а Кривальцевича держали на улице, чтобы он все это видел.

Ничто не поколебало мужественного советского человека. Он погиб, не сказав фашистам ни слова о партизанах. Тя­жело было, что человек погиб, не успев проявить все свои силы, развернуть все свои способности. Но это еще раз под­тверждало, что такой народ, как наш, никогда не покорится врагу. Какая несокрушимая отвага, какое мужество! Первые дни войны... Еще не собраны силы в тылу врага, еще кое-где прячется по углам неуверенность, а этот рядовой советский человек не сломился перед оккупантами. Он смело смотрел в лицо смерти. И он победил, хоть и отдал за победу свою жизнь...

Смерть Кривальцевича была тяжелой утратой и очень серьезным предупреждением нам всем. Стало ясно, что наша тактика нуждалась в некоторых изменениях. В первые дни подполья мы не требовали от партизанских групп перехода в лес на боевое положение. Некоторые из них оставались в своих деревнях, обрастали резервами, препятствовали появ­лению полицейских гарнизонов. В этом тоже было немало положительного. Однако жизнь показала, что, живя у себя дома, партизаны иногда забывали о строжайшей конспира­ции, допускали ослабление боевой дисциплины и легко могли попасть в ловушку.

На бюро обкома мы решили перевести всех старобинских партизан на лагерно-боевое положение, как следует воору­жить их и подчинить единому руководству — бюро подполь­ного райкома партии.

Курс был взят на то, чтобы с первых же шагов своей дея­тельности партизанские группы становились партизанскими отрядами, привыкали вести широкие боевые действия, манев­рировать и оказывать сопротивление захватчикам. Если у партизан будут успехи в борьбе с врагом, им будет обеспе­чена и поддержка народа. Люди и у себя дома нас не подве­дут и найдут дорогу в лес.

К концу августа подпольный обком КП{6) Б перебрался на более удобное для работы место — Червонное озеро. Этот чудесный уголок природы славится своей живописностью на всю Белоруссию. В зелени лесов, среди густых зарослей и лу­гов раскинулась широкая, светлая озерная гладь. Возле озера, там, где берега повыше, растут стройные белоствольные бе­резы, а вербы склоняются своими ветвями до самой воды.

Много легенд ходит на Полесье об этом озере. Одна из них говорит, что в незапамятные времена жил у Князь-озера, так в старые времена называлось оно, старый рыбак Андрей с дочерью Надейкой. И такая она была красавица, что во всей округе подобной не сыщешь. От сватов отбоя не было: за сотню верст приезжали. Только от Надейки всем отказ. Слюбилась она с панским сокольничим Иваном.

Посредине озера, на острове, окруженный дубовыми сте­нами стоял тогда княжеский замок. И был тот Иван самым лучшим сокольничим у князя. Стал Иван просить князя, чтобы позволил ему жениться на красавице Надейке.

—    Хорошо,— говорит князь,— только сначала я хочу по­смотреть, на ком ты женишься. Понравится невеста — помогу тебе свадьбу справить!

Один раз, возвращаясь с охоты, заехал князь посмотреть на суженую Ивана. Как взглянул на красавицу, сердце у него загорелось.

—   Ну что ж,— говорит,— любимый мой сокольничий, справляй свадьбу. Я тебе буду посаженым отцом.

Устроили гулянье, собрались гости. Повенчали Ивана с Надейкой. Сидят они в красном углу, как пара голубков. Тогда встает посаженый отец их — князь, черный, как туча, внезапно закрывшая небо.

—     Гей вы, слуги мои верные! Не было еще такого, чтоб рабу моему доставалась жемчужина моего княжества. Возь­мите сокольничего, закуйте ему руки кандалами, а Надейка моей будет.

Онемели гости от неожиданности, потом пошел среда них ропот:

—    Не по совести поступаешь, князь...

Разъярился князь. Приказал гостям убираться подобру-по- здорову.

А над озером небо все мрачнее да мрачнее. Молнии так и блещут. Загорелся замок, как свечка. А лотом остров вместе с замком стал в озеро уходить и исчез под водой...

Еще не так давно такие вот легенды рассказывали о Чер-

воином озере. Попы охотно поддерживали таинственные, ре­лигиозно-мистические сказания. Это привлекало людей в богатую церковь, отстроенную в деревне Червонное озеро. От церкви через болота к озеру и дальше к ближайшим де­ревням была прорыта канава. В дни больших церковных праздников крестьяне на лодках приплывали по канаве на бо­гомолье. Это был единственный путь... Местные жители про­звали эту канаву «ездовней».

В годы первых пятилеток колхозники расчистили и рас­ширили «ездовню», она стала мелиоративным каналом. От него пошли каналы поменьше. Десятки гектаров непролазной топи были таким образом осушены и превращены в поля. Червонноозерские колхозы собирали с них богатейшие уро­жаи зерна, овощей. Это был самый урожайный утолок Старо- бинского района.

Работая секретарем Старобинского райкома партии, я ча­сто бывал на озере. В то время я не думал, что этот краси­вейший уголок Полесья станет прибежищем подпольного обкома партии, одним из центров боевых действий партизан­ских отрядов Полесья и Минщины.

За несколько дней до нашего прихода на Червонное озеро произошло очень важное событие.

Однажды под вечер Меркуль и Бондарь отправились в Скавшин. Шли, как и всегда, болотом. Вдруг из лесу показа­лись вооруженные люди в гражданской одежде. На фашистов это было не похоже — они ходили больше по дорогам.

На всякий случай Бондарь и Меркуль притаились за сто­гом. Неподалеку пожилой бородатый человек сгребал отаву. Они попросили его узнать, что это за люди. Бородач, видно, был не из боязливых, взял баклажку и пошел к лесу, как будто за водой. Увидев, что он идет в их сторону, люди оста­новились, и невысокий грузный мужчина, перетянутый рем­нями, вышел вперед и махнул ему рукой.

—   Он похож на одного моего знакомого,— сказал Мер­куль,— но ручаться не могу, лицо плохо видно.

Неизвестные долго беседовали с бородачом и, должно быть, выведав все, что им нужно, попрощались с ним, а сами нырнули в густой ельник.

Вернувшись к нам, бородач рассказал, что люди эти спра­шивали' дорогу на Любань, сами они из-под Пинска. В группе около двадцати человек.

Чтобы не упустить их, Бондарю и Меркулю пришлось пойти на риск. Бондарь залег под стогом, а Меркуль через

кустарник побежал наперерез незнакомцам. Но все обошлось как нельзя лучше. Это были пинские партизаны. Командовал ими бывалый и опытный человек Василий Захарович Корж. Я встречался с ним в первые дни коллективизации и некото­рое время вместе работал на Старобинщине. Старый комму­нист, опытный работник, Василий Захарович пользовался большим авторитетом в районе. Он в рядах бойцов республи­канской армии Испании боролся против испанских фаши­стов. Перед войной работал в Пинском обкоме партии.

Мы знали, что Корж оставлен на оккупированной терри­тории. Еще в то время, когда Минский обком находился в Мо- зыре, я встретился с Минченко, приехавшим к нам из Пин­ской области. Он коротко рассказал о подполье и о том, что Корж остался в качестве командира партизанского отряда. На одном из заседаний бюро обкома партии я говорил о не­обходимости связи с Коржем. Корж, узнав, что у нас дейст­вуют партизанские отряды и где-то в этих краях находится Минский подпольный обком партии, сам решил пойти на связь с нами, воевать вместе, развернуться как следует, а когда позволят условия, возвратиться к себе.

Появление Коржа имело для нас большое значение. У нас были смелые и инициативные партизаны, отважные люди, способные на самые героические дела, но им недоставало командира, опытного в партизанской войне. Таким команди­ром мог стать Корж. Мы были уверены, что он сумеет при­дать более широкий размах партизанскому движению. Наши партизанские группы использовали главным образом тактику засад. Это было правильно: в первый период борьбы ничего лучшего и не придумаешь. Группы были небольшие и разроз­ненные. Но теперь многие группы выросли в отряды, назрела необходимость в разнообразной и многогранной партизан­ской тактике. Стало возможным проведение крупных опера­ций, а для этого нужна координация действий иногда не­скольких отрядов. Вот здесь и должно пригодиться военное мастерство Коржа.

...Червонное озеро нас очень устраивало. Оно находилось на стыке нескольких районов. Отсюда легко связаться с со­седними: Житковичским, Копаткевичским, Петриковским и Ленинским. Правда, они были не нашей области, но для пар­тизанской борьбы это не имело значения. Нас очень интере­совали Минск, Бобруйск, Осиповичи, Слуцк. Через Любань и Старобин мы могли связаться и с этими городами. Кроме того, нам стало известно, что недалеко от озера, в деревне

Рог, находится много раненых бойцов Красной Армии. Неко­торые из них уже подлечились, но не знали, что им делать. Их помощь очень пригодилась бы нам. Твердо надеясь на сол­дат и актив червонноозерцев, обком, отправляясь на озеро, отказался от предложения Меркуля взять из отряда несколько бойцов. При обкоме должна быть небольшая, но по-настоя- щему боевая, оперативная группа. Действия наши с каждым днем расширялись и усложнялись. Нужны были люди для связи с остальными группами, отрядами, с городами, район­ными центрами и для многих других целей. Эту группу мы решили создать на месте.

Прибыв на озеро, я вызвал из деревни начальника почто­вого отделения коммуниста Якова Бердниковича. Из беседы выяснилось, что в деревне есть по крайней мере полтора де­сятка человек, которые уже действуют как партизаны, и большое количество людей, готовых хоть сегодня вступить в отряд. Мы поручили Бердниковичу связаться с ними, а сами занялись устройством жилья.

Под одним из деревьев облюбовали уютное местечко и соорудили шалаш. Пока Войтик занялся «оборудованием» его, мы — Мачульский, Бондарь, Вельский и я — решили обсудить план наших дальнейших действий. Ощущалась настойчивая необходимость укрепить связи с остальными районами. Нас беспокоило, что уже несколько дней не было известий из Любани. Я намеревался послать туда Войтика, в Красносло- бодский район —■ Бородича. В Копыльском, Гресском, Руден- ском и смежных с ними полесских районах надо было побы­вать самим.

Нам было известно, что в Краснослободском районе пар­тизанами руководил секретарь райкома партии Жуковский, в Копыльском — инструктор райкома Жижик, в Гресском — заведующий военным отделом райкома Заяц, в Стародорож- ском — Петрушеня, в Руденском —- Покровский, в Борисов­ском — Яраш, Ходоркевич, в Бегомльском — Манкович, в Чер- венском — Романенко, Плоткин, Кузнецов, в Смолевич- ском —- Марков, в Плещеничском —- Ясинович. Чтобы шире развернуть работу партийных и комсомольских организаций, необходимо было подобрать кадры и повсеместно создать подпольные райкомы. Находить новых людей, воспитывать их, втягивать в работу —- это была нелегкая задача. И эта за­дача стояла перед нами.

Мачульский, Бондарь и Вельский с наступлением ночи от­правились в Красную Слободу, Копыль, Гресск, а мне пред­

стояло связаться с полесскими районами. Мы считали также, что Мачульскому надо попытаться добраться до Минска, по­бывать в Борисове, Плещеницах.

На следующий день ко мне пришел Бердникович, и мы с ним отправились в деревню Рог. Любопытно было посмот­реть, что там за бойцы, о которых так много говорили как о людях не очень дисциплинированных и беззаботных.

Деревня Рог напоминала Красный Берег. Такая же по ве­личине, с такими же хатами. Только болот вокруг меньше да грунтовые дороги проходят не так далеко, как в районе Крас­ного Берега.

На улице безлюдно. Одна женщина вышла со двора с пу­стым ведром, сделала шагов пять нам навстречу, потом, блес­нув глазами, быстро вернулась назад. Вскоре вышел парень в военной гимнастерке и уставился на нас пытливым взглядом.

—   Что, не узнал? — насмешливо спросил Бердникович.— Не бойся, люди свои.

—    Вас-то я узнал,— холодно ответил парень и не дви­нулся с места.

—    Из тех самых? — тихо спросил я, когда мы немного ото­шли.

—    Из них, — ответил Бердникович,— самый главный ав­торитет!

—    Фашистов еще не было здесь?

—    Нет, фашисты еще не заглядывали, а вот житковичские полицейские,— не скрывая тревоги, рассказывал Берднико­вич,— повадились сюда, уже несколько раз были. Все этих ре­бят выслеживают. Недавно нашли одного, еще совсем боль­ного, с тяжелой раной в груди. Вытащили из каморки, взва­лили на телегу и увезли. А женщину, которая прятала парня, избили до полусмерти.

Мы зашли в небольшую хату в конце деревни. Встретила нас молодая хозяйка, в белом платке, смуглая, с бойкими карими глазами. Бердниковичу она сдержанно кивнула голо­вой, а на меня посмотрела долгим испытующим взглядом.

—    Свои,— сказал Бердникович.— Принимай гостей, На­талья.

Он, видимо, на правах близкого человека в этом доме при­гласил меня сесть, не ожидая, пока это сделает хозяйка, по­том присел у стола сам. Наталья все бросала на меня корот­кие пытливые взгляды.

—   А где же твоя старуха? — обратился к ней Берднико­вич.

—    А там где-то, на огороде,— быстро ответила Наталья,— с картошкой мы еще не управились. Может, позвать?

—    Нет, не надо, пусть себе копается. А молодой твой где?

Женщина вспыхнула:

—    Какой молодой?

—    Ну, тот самый, с зелеными петлицами.

—     Какой же он мой? — вдруг повысила голос Наталья.— Какой же он мой?! — И, обращаясь уже ко мне, с жаром про­должала: — Человек кровью истекал, пуля плечо насквозь пробила, ну, подобрала я, выходила. Так разве ж это мой? Поправился, встал на ноги и пускай себе идет, куда надо... Я давно ему говорю, чтобы шел к своим, на фронт. И он пойдет, вот только еще один его товарищ поправится.

—    Хорошо, хорошо,—успокоил ее Бердникович.— Никто тебе плохого не говорит. Иди скажи ему, пусть позовет сюда своих дружков, скажи, что командир партизанского отряда приехал и хочет с ними поговорить.

—    Сейчас,— ответила женщина и выбежала из хаты.

—    Боевая,— заметил вслед ей Бердникович.— Сама хочет идти в партизаны, да свекровь не с кем оставить; муж еще в тридцать девятом в армию ушел. Она живо их соберет. Ее слушаются, а меня, черти, должно быть, намеренно избе­гают.

И военные в самом деле скоро явились. Они пришли под командой того самого парня, который встретился нам на улице. Парень был в сержантской форме. Оставив своих то­варищей в сенях, попросил разрешения войти, прищелкнул каблуками и доложил, что все в сборе, за исключением од­ного бойца, который еще не может ходить. После этого он назвался — Иван Петренко.

Зашли все в хату. Наталья быстро разместила их и сама присела у печки.

—    Ну что ж, ребята,— обратился я к бойцам,— подлечи­лись, набрались сил?

—   Подлечились, товарищ...— поднявшись, начал сержант и запнулся.

—    Что, не знаешь, как дальше, с кем имеешь дело? Для того и встретились, чтобы познакомиться.

И тут вдруг заговорила Наталья. Она даже раскраснелась от волнения, вскочила с места.

—    Я ж тебе говорила, кто это, я ж тебе говорила! И что он сомневается, если ему правду говорят? Ну что это за че­ловек такой упрямый?

Наталья сделала шаг ко мне:

—    Я вас узнала, товарищ Козлов. Как только в хату за­шли, так и узнала. В прошлом году было совещание в Мин­ске — всех колхозных передовиков вызывали. Видела я вас там и слышала, как вы выступали.

—   Да кто же сомневается? — переступая с ноги на ногу, оправдывался сержант.— Никто не сомневается. А если бы сомневался, не привел бы ребят. Слушаем вас, товарищ командир.

—    Оружие у вас есть? — спросил я.

—    Есть.

—    В порядке?

—    В полном порядке, — ответил сержант.

—    Пора приниматься за дело, ребята,— строго сказал я.— Будете помогать нашим партизанским отрядам. Вы, сержант, назначаетесь старшим группы.

—    Есть,— козырнул сержант, и голос его дрогнул.— Мы уже давно, товарищ командир, хотели снова взяться за ору­жие, да, по правде сказать, не знали, куда податься, с чего на­чинать. Оторвались немного мы...

Было назначено место и время сбора. Бердникович отпра­вился уведомить своих. На обратном пути на улице я подо­звал сержанта Петренко и показал ему фашистскую ли­стовку, которую только что принесла мне Наталья. В ли­стовке было напечатано, что гитлеровская армия подошла уже к самой Москве, что через месяц-два большевики капиту­лируют и во всей России будет установлен лучший в мирь «новый порядок».

—    Это вы видели?— спросил я.

—   Видели,— покраснев, ответил сержант.— Прошлой ночью кто-то подбросил.

—    Вот то-то и оно, что прошлой ночью. Фашистский при­хвостень, агент гестапо у вас под носом листовки разбрасы­вает, а вы тут погуливаете...

И, отведя парня в сторону, я приказал:

—    Сейчас же пошлите своих бойцов по всем соседним деревням, чтобы расклеили везде наши листовки.

Я дал сержанту экземпляров пятьдесят недавно выпущен­ной листовки. В ней рассказывалось, что наши войска ведут беспощадную борьбу с врагом, отстаивая каждую пядь совет­ской земли, что гитлеровцы несут большие потери в живой силе и технике, что в тылу разгорается пламя партизанской борьбы и сотни тысяч патриотов Белоруссии поднялись на

всенародную битву с ненавистными фашистскими поработи­телями. Листовка призывала население не верить фашист­ской лжи и активно участвовать во всенародной борьбе с врагом.

Через несколько дней в лагерь пришел связной от Мер­куля. Это был счетовод Старобинской МТС Степан Петро­вич, которого я знал еще с того времени, когда работал ди­ректором этой МТС. Петрович доложил:

—- Пришел с донесением штаба.

—    Что ж, давай сюда.

—■ Вот я сейчас все расскажу.

—■ А письменно?

—   Ничего не писали, Василий Иванович, остерегались фашистов. По району рыскают отряды эсэсовцев: наши за­сады растревожили оккупантов. Я и так все помню, все до мелочей — был же там, своими глазами видел.

И Петрович начал рассказывать. Голос его звучал молодо и даже торжественно, когда он говорил об успехах партизан. На его загорелом, уже далеко не молодом лице часто появ­лялась веселая усмешка. Наиболее меткие слова он подкреп­лял выразительными жестами, и доклад получился очень впе­чатляющим.

—■ Вчера между Сухой Милей и Листопадовичами мы за­гнали в болото фашистский эскадрон,— рассказывал он.— Наша разведка донесла, что каратели едут в Листопадовичи. Ну, известно, зачем едут. Два дня тому назад они побывали в Пруссах, Чепелях, Погосте, Чапличах, Зажевичах. Мы уже знали про их зверские расправы. Они выгоняли на улицу мужчин, ставили их в ряд, потом выводили каждого десятого и расстреливали. Это за то, что жители будто бы связаны с партизанами.

По дороге в Листопадовичи в одном месте есть гать. По обеим сторонам гати густой кустарник, болото вязкое, почти непролазное. Перед этим дождь прошел, так оно совсем в трясину превратилось. Меркуль решил замаскировать за­сады в обоих концах гати. Я был в передней засаде. Мы взяли ручной пулемет, семь автоматчиков и нескольких бойцов с винтовками. Командиром у нас был Никита Бондаровец. В другой засаде тоже был ручной пулемет и три автомата. Семеро партизан были вооружены винтовками. Второй заса­дой командовал Федор Ширин.

Сидим, ждем. Появились фашисты, мы даем им возмож­ность взойти на гать. И когда последняя пара всадников отъ-

16                        В. И. Козлов

241

ехала от нас шагов на пятьдесят, Ширин вдруг ударил из пулемета. Автоматчики били метко, короткими очередями, пулемет стучал из болота глухо и грозно, звуки двоились. Создавалось впечатление, что здесь залегли большие силы. Не­сколько вражеских солдат упало, перепуганные кони рвану­лись, сбивая с ног пеших. Фашисты повернули назад, а тут встретили их мы. И пошло!.. Ширин косит их с одной сто­роны, мы — с другой. Что делалось, Василий Иванович, если б вы видели! Меркуль приказал патронов не жалеть, уничто­жить весь эскадрон и за счет трофеев пополнить свои бое­припасы.

Так и сделали. Не оставили на гати ни одного живого врага. Многие, конечно, бросились в болото, только это их не спасло. Мы разместились так, что куда бы фашисты ни кинулись, всюду попадали под обстрел.

Было радостно слышать, что старобинцы применяли пра­вильную тактику партизанской борьбы: не засиживались где- нибудь в глуши, а все время маневрировали, внезапно появ­лялись там, где противник их не ожидал, снова исчезали, чтобы нанести удар в новом месте.

Я поручил Петровичу передать командованию отряда бла­годарность областного комитета партии и директивы о даль­нейшей деятельности отряда. Старобинцам следовало смелей втягивать население в партизанскую борьбу, расширять сеть связных, заслать своих людей в старобинский и погостский фашистские гарнизоны, как можно скорее установить непо­средственную боевую связь с соседними районами.

Нам нужен был связной от основного — Старобинского — отряда. Петрович как нельзя лучше подходил для этого. Тем более что в это время обком готовил пересылку в ЦК КП(б)Б всех наиболее важных захваченных документов.

—- Пойдешь в отряд,— сказал я ему,— доложишь обо всем и снова вернешься сюда. Скажи Меркулю, что ты останешься при обкоме партии.

—   Есть,— с довольным видом козырнул Петрович, но с места не сдвинулся.

—    Что еще?

—   Товарищ Меркуль приказал доставить вам вот это... Сказал — доставить во что бы то ни стало и отдать вам лично. Эту вещь принес для вас один человек из Чижевич. Помните, с кем вы однажды встретились на болоте у Крушников?

—    Федор Вишневский?

—    Да, он.

—    Так я ведь у него ничего не просил. Мы разговаривали, помнится, минуты три.

—    Это ничего, что мало разговаривали, а он все-таки заметил, в чем вы нуждаетесь.

И Петрович вытащил из мешка сапоги, добротные юфте­вые сапоги на твердой подошве, с высокими, как у охотника, голенищами.

—    Сам для вас сшил,-- продолжал Петрович,— а потом несколько суток плутал по деревням, пока не нашел чело­века, через которого можно передать вам подарок.

—■ А сам Меркуль и теперь в рваных сапогах ходит?

—    Нет, он уже приобулся немного и приоделся. Сапоги ему сшили в Крушниках, достал где-то папаху, плащ, черные усики отпустил. На Чапаева немного смахивает.

Федора Вишневского я знал мало. Встречались когда-то. С кем не приходилось встречаться за годы работы в районе! И вот человеку захотелось помочь партизанам. Я поручил Петровичу обязательно найти Вишневского и передать ему мою сердечную благодарность.

Позднее Старобинский подпольный райком партии орга­низовал в деревне Чижевичи крепкую патриотическую группу. Федор Вишневский был одним из самых активных членов этой группы.

Приход любанцев.— Первые Герои Советского Союза,— Статья Бумаж- кова в «Правде».— Ни одного колоса врагу! — У нас своя типография Нам необходима связь с Большой землейНаш рапорт ЦК.

4

Бердникович привел на Чер­вонное озеро свою партизанскую группу. Пришли и те воен­ные, с которыми я недавно беседовал в деревне Рог. Их при­вел сержант Петренко. Дня три бойцы Петренко копались в земле, таскали откуда-то доски, бревна — делали землянку. Шофер Войтик, как партизан с солидным стажем, был, видно, не против взять на себя функцию прораба, но вскоре выясни­лось, что эти ребята — народ опытный и в консультантах не нуждаются.

—    Бери-ка лопату,—- сказал Петренко, когда Войтик, стоя в стороне, попробовал давать ему советы.

—    Я уже копал,— с независимым видом ответил шофер,— поройся теперь ты.

—   Ну, так не командуй!

Вскоре перед нами встала задача вплотную заняться Жит- ковичским и Копаткевичским районами. Вести оттуда дохо­дили не очень хорошие. Полицейских и всякого другого сброда там много, а о коммунистах, настоящих патриотах что-то мало слышно. Было ясно, что, если мы не организуем широкого большевистского подполья, эти районы могут стать опорными пунктами врага в его борьбе против партизан, гнез­дом шпионов и диверсантов.

Я послал в Житковичский район председателя колхоза Ивала Рогалевича с группой партизан, а в Копаткевичи — Якова Бердниковича. И у того и у другого в тех местах были родственники и хорошие знакомые. С их помощью легче было разузнать обстановку в районах. Необходимо было также как можно скорее связаться с местными коммунистами, выяснить, что они делают для развертывания партизанского движения, узнать, какая им требуется помощь.

В лагере остались военные и несколько местных жителей. Партизаны добросовестно несли охранную службу, поддер­живали суровую дисциплину, но я заметил, что в деревню Рог Петренко с дружками все-таки наведывались. Это было небезопасно: лагерь подпольного обкома могли быстро рас­секретить. А нам необходимо пробыть здесь по крайней мере недели три, хотя бы до тех пор, пока не придут наши связные из Краснослободского, Копыльского, Стародорожского и Гресского районов, пока не получим точные сведения из По­лесья и не создадим сильные боевые отряды и группы. Я ска­зал об этом сержанту, он начал уверять, что ни один из его товарищей в деревне Рог не был.

Через несколько дней ему пришлось пойти на попятную. Должно быть, наши старые партизаны прижали его. Он снова пришел ко мне, долго мялся, краснел, говорил о том о сем, а потом несмело заявил:

—    Та наша хозяйка, что вас тогда узнала, Наталья... По­мните?

—    Ну помню? Так что?

—    Так вот, эта самая Наталья просится в наш отряд.

—    Почему она ваша хозяйка, если у нее квартировал только один из ваших?

—    Это правда, что один, но мы все в ее хате собирались. Наталья для нас самый близкий человек.

—    Откуда известно, что она хочет в отряд?

Петренко еще больше покраснел, а потом признался:

—    Был там один, мимоходом завернул, минуты на три, не больше. Только вы не подумайте плохого, товарищ командир. Ребята у нас службу знают...

—    Службу знают, а самовольно в деревню ходят?

—   Разве это самовольно? — оправдывался сержант.— Я же говорю, по дороге человек зашел воды напиться: зашел и сразу же вышел.

—    Ну, это ты своей бабушке расскажи! — вмешался в раз­говор Войтик.

И между ними завязалась перепалка, так что мне приш­лось вмешаться.

Со дня на день я ожидал, что к нам придет кто-нибудь из любанцев, но время шло, а никто не появлялся. Я приказал Войтику связаться с ними. Пусть узнает, в чем дело, почему люди уже около двух недель молчат. Ходят слухи по По­лесью: любанские, октябрьские партизаны в одном месте мост взорвали, в другом — фашистский склад сожгли, гитле­ровцев побили. Официальных же донесений в обком за по­следнее время не поступало.

Войтик отправился в путь, но часа через два вернулся. Было уже темно.

—    В чем дело? — удивился я, увидев его.— Заблудился?

—    Нет, я дорогу знаю. Просто незачем идти, сами при­шли. Мы встретились на дороге.

Часовые привели в землянку двух человек. Это были Вар- вашеня и Горбачев. Я обрадовался им, как родным.

...Становилось холодно. Осень дышала на Червонное озеро, и что ни день, то сильнее. Сначала пожелтел вокруг ольшаник и березняк. От легкого ветерка осыпались листья, падали на берег, в воду, образовывали на черных торфяных полянах яркие прихотливые узоры. Молодые дубки стояли еще зеленые, но листья их с каждым днем теряли свою све­жесть. Только ивняк упорно не поддавался осени и зеленел по-прежнему. Казалось, что он охраняет озеро от холодов. У самой воды и на кочках, которые до верхушек погрузились в воду, зеленела трава.

Мы зашли в землянку, которую с таким же успехом можно было назвать и шалашом, так как она только наполовину была в земле. Разместились кто на чем. При скудном свете

коптилки я вглядывался в лица своих товарищей. Варвашеня был все такой же, как и прежде, бодрый и энергичный. Он весело улыбался, как улыбается человек, вполне довольный своей судьбой и всем окружающим. Горбачев отпустил свет­лую, аккуратно подстриженную бородку; пучок усов, более темных, чем бородка, словно приклеенный, торчал на верх­ней губе. Он долгое время работал в здешних районах, его хорошо знали. Бородка и усы очень изменили его облик.

Мы долго разговаривали о любанских, краснослободских, слуцких делах. Горбачев рассказал, с какой радостью населе­ние Любанского района встретило известие о присвоении Бумажкову и Павловскому звания Героя Советского Союза и о награждении секретаря Краснослободского райкома пар­тии товарища Жуковского орденом Ленина. Подсев ближе к огню, Горбачев достал из-под распоротой подкладки своей поддевки «Правду» от 18 августа 1941 года.

—■ Весь мир теперь знает о наших героях,— с гордостью сказал он.— В первые дни они воевали вместе с нашими ре­гулярными частями против гитлеровцев. Об их подвигах командование фронта доложило Верховному главнокоман­дующему. Вот статья Бумажкова. С трудом, но достали!

—   Прочитайте! — еле сдерживая радостное волнение, попросил Войтик.

Горбачев поправил фитилек в коптилке и начал читать:

—    «Наш партизанский отряд был создан в первые дни войны. Сначала он насчитывал только восемьдесят человек. Среди них были представители партийного, комсомольского, советского и колхозного актива, они и составили ядро отряда. Командиром назначили меня, а помощниками — товарищей Федора Павловского, Чередника и Царенкова. Разделившись на взводы и отделения, мы приступили к военным занятиям: научились маскироваться, мастерству владеть оружием, поль­зоваться топографической картой, компасом. Приобрели мы и необходимые знания саперного дела. Достали аммонал, заминировали мосты, вырыли окопы. Сотни бутылок с горю­чим держали наготове. Партизаны обошли все деревни, подо­брали себе везде доверенных людей, договорились с ними о явочных квартирах, местах сбора, партизанском пароле. В ме­стах, недоступных врагу, были спрятаны запасы оружия, бое­припасов.

В один из июльских дней на территории нашего района появились фашистские танки. Они собирались форсировать реку, чтобы овладеть районным центром. Вот тут и началась

наша боевая работа. Дождавшись удобного момента, парти­заны взорвали мост и встретили врага шквалом меткого огня из пулеметов и винтовок. Гранаты полетели под гусеницы танков. Пригодились и заготовленные бутылки с горючим. Переправа гитлеровцев через реку была сорвана: пятнадцать вражеских танков и столько же бронемашин вышли из строя.

Не раз пробовал враг форсировать реку. Везде его отби­вали партизаны. Наши оборонительные сооружения сыграли важную роль: партизаны поражали фашистов из окопов, из укрытий, из ям. Враг нес огромные потери. Каждый рубеж — река, овраг, роща — стал настоящей крепостью, даже мирное с виду поле превращалось в опасную ловушку для врага. Не­сколько дней мы сдерживали натиск гитлеровцев. Люди со­вершали героические подвиги, не думая об опасности. Вскоре Красная Армия выбила фашистов из района. Отряд двинулся вперед и пробрался во вражеский тыл. Мы добывали ценные сведения о противнике, разрушали железнодорожные пути, за­хватывали обозы с боеприпасами и продовольствием. Группа партизан во главе с товарищем Павловским в глубоком тылу врага подорвала четыре железнодорожных моста. Возвра­щаясь в свой лагерь, партизаны выследили и атаковали штаб фашистской части. Уничтожив личный состав, смельчаки за­хватили важные документы, которые были переданы потом Красной Армии».

Горбачев прервал чтение, окинул нас гордым взгля­дом.

—   Смелая работа! — широко улыбаясь, заметил Варва- шеня.

Горбачев продолжал читать:

—    «В тылу врага наш отряд имел более десятка боевых стычек. Мы уничтожили десять фашистских бронемашин и танков, свыше пятидесяти мотоциклистов и захватили боль­шое количество боеприпасов.

Партизанский лагерь находится в глухом лесу, в котором нетрудно заблудиться даже старожилам. Как правило, в ла­гере находятся только те, кто охраняет боеприпасы, оружие и продовольствие, а также раненые и больные. Весь парти­занский отряд никогда не должен оставаться на одном ме­сте. Фашистские бандиты сбились с ног, стараясь выследить наш отряд.

Как мать заботится о своих детях, так заботится о нас все население. Через доверенных людей в деревнях партизаны

всегда знают о всех переходах и планах врага. В одной деревне живет колхозник М. Рискуя жизнью, этот патриот самоотверженно служит своему народу. Один раз товарищ М. узнал, что в соседней деревне разместилась на отдых рота немцев. Сразу же условным знаком он довел это до сведения партизан.

Ночью партизаны перебили фашистов.

Наш партизанский отряд хорошо связан с регулярными частями Красной Армии, которые оперируют на фронте и в глубоком тылу врага. Несколько раз партизаны действовали совместно с воинскими подразделениями, участвовали в раз­громе фашистских отрядов.

Ключом бьет в отряде партийно-политическая работа. Секретарь партийной организации Ушаков, секретарь комсо­мольской организации Катарский направляют коммунистов и комсомольцев на решение наиболее ответственных боевых задач, стоящих перед отрядом.

Среди нас есть коммунисты, чей боевой опыт уже отмечен высокими правительственными наградами: Герой Советского Союза Павловский, награжденные орденами Красного Зна­мени Царенков, Маханько и другие передовые люди отряда.

Вместе с мужчинами борются отважные девушки: Надя Жуковская, Катя Сумаковская и Фекла Гуленка. Как сестры, девушки заботятся о партизанах. Они ухаживают за ране­ными, систематически ведут разведку во всех направлениях. А если надо —■ берут винтовки и вместе с нами идут в бой.

Жестокая борьба с врагом в его тылу закалила людей. Ни­чем не примечательные в мирное время колхозники Бурьяш, Офик, Юковский, Ковалев, подростки комсомольцы Жуко- вец, Громыко, Миронович и десятки других стали на поле битвы народными богатырями, прославляющими боевыми подвигами свою великую Советскую Родину.

Наш отряд — один из многих тысяч белорусских парти­занских отрядов. По всей Белоруссии бушует пламя парти­занской войны.

Мы знаем: за нашей борьбой с вниманием и любовью сле­дит весь советский народ. Это удесятеряет наши силы. Обе­зумевшим гитлеровским бандам не сломить нашего народа и его боевого духа. И не уйти фашистам от народной мести. Они найдут себе могилу на той земле, которую они пытаются поработить».

—    Теперь и нам будет легче,— оживленно заговорил Вар- вашеня.— Люди верят в силу партизанскую и видят, как вы­соко ценит правительство партизанские подвиги. Только вот неизвестно, — лицо его сразу приняло немного озабоченный вид, — зачем Бумажкова отозвали из района. В Октябрьском районе остался, по существу, один Павловский.

—    Там еще Маханько, Байраш, Царенков,— заметил Гор­бачев,— поможем им по-соседски. Луферов рад будет. Он до войны часто помогал октябрьцам. Тем более что силы наши растут: к нам прибыл Савелий Константинович Лященя, быв­ший работник Лидского горкома партии. Он родом из де­ревни Живунь и хорошо знает Октябрьский район. Привет вам передавал. С ним два человека, я их пока что не знаю. Там же, по соседству с нами, появился товарищ Храпко с мозырской истребительной группой. Это работник Полес­ского областного земельного отдела. У него в группе много местных жителей и крепкая партийная организация. Во мно­гих селах Октябрьского и Глусского районов храпковцам удалось поставить бургомистрами своих людей, наладить связь с Бобруйском и там доставать оружие, боеприпасы. Они уже не раз били врага. Недавно возле деревни Козловичи Глусского района напали на вражескую колонну, разогнали ее, убили девятнадцать фашистов. В совхозе «Холопеничи» забрали с винного завода большой запас хлеба, завезенный туда немцами, и роздали населению.

—   А как с твоими районами? — спросил я Варвашеню.

—    В Старых Дорогах я уже был,— ответил Варвашеня, поняв мой вопрос.— Брагин пошел в Осиновичи и еще не вернулся. В Старых Дорогах дело пойдет. Там Петрушеня — человек крепкий и большим авторитетом пользуется среди населения. Да и стародорожские колхозники помнят славные традиции гражданской войны, когда они боролись в парти­занских отрядах.

—    Петрушеня —заместитель председателя райисполкома?

—    Да. У него уже есть хорошо вооруженная группа. По­жалуй, можно будет утвердить его секретарем подпольного райкома партии. В районе осталось несколько коммунистов. Часть из них удалось собрать. Познакомил их с постановле­ниями бюро ЦК и обкома о задачах партийных организаций по развертыванию партизанского движения и лозунгом «Ни одного грамма хлеба врагу!»

—    С этим у нас не везде благополучно,— глубоко вздох­нув, сказал Горбачев.

—    Почему же?

—    Да дело в том, что у некоторых колхозников не подни­мается рука на уничтожение колхозного добра,— ответил Горбачев.— Не хотят разбирать имущество по домам. Иной раз никакие слова не помогают. Пришел к нам недавно из Заболотья Жулега — вы, Василий Иванович, его знаете — и рассказал, что заболотские коммунисты решили любыми средствами спасти колхозное имущество. Что можно было спрятать — спрятали, а остальное добро, в том числе и ско­тину, решили раздать во временное пользование колхозни­кам. Созвали общее собрание, объявили об этом. И что вы думаете: поднялась такая заваруха на собрании, что едва уняли народ. «Не может этого быть! — кричат колхозники.— Никто не позволит растаскивать колхозы, как это можно?» Встал председатель колхоза Пакуш, авторитетный у них че­ловек. «Вы что ж,— говорит,— и мне не верите? Надо спа­сти имущество от оккупантов, ничего не дать врагу. Вы ведь знаете, что сказала об этом наша партия. Не удается надежно спрятать — уничтожайте, лишь бы не досталось врагу».— «А почему бы скотину в лес не загнать? — посоветовал кто- то.— Построить навесы да перебиться до зимы, а там, бог даст, и наши придут».

Попробуйте что-нибудь возразить против этого! Скажите, что война кончится не скоро,— глаза выцарапают, с собра­ния прогонят. Да и самим, по правде говоря, не хочется ве­рить, что война затянется. Так и решили на собрании: пря­тать до зимы скотину в лесу. И прячут. Насчет недвижимого имущества, зерна, овощей, фруктов и других запасов спорили долго и, может, решили бы раздать людям под расписку, если бы не какой-то там их старый огородник Апанас Морозов. Как начал бушевать, как уперся, так хоть ты с ним что хочешь делай! «Где,— говорит,— в каком законе написано, чтоб можно было колхозное добро разбирать? По трудодням, кому полагается, другое дело, это я понимаю, а без трудодней — не может быть, этого я не понимаю и никого слушать не хочу. Покажите мне,— говорит,— такой закон».

Я вспомнил старого Апанаса. Человек с таким характером и в самом деле мог пойти против своего собрания.

—   Упрямый старик,—взглянув на меня, сказал Варва- шеня.

—    И вот настоял на своем! — подхватил Горбачев.— На­солил бочки огурцов, яблок намочил, попрятал все это по по­

гребам. «Придут,— говорит,— наши, тогда видно будет, что с этим добром делать».

—    Ну что ж, пусть старик прячет добро от врага, — заме­тил я.— Пусть колхозники и скотину в лес гонят, пусть даже в крайнем случае уничтожают ее. Тут важно одно: чтобы враг ничем не поживился. Из этого и исходит решение обкома. В этом направлении мы и должны проводить массово-полити­ческую работу.

—   А вот у Трутикова,— Варвашеня тронул Горбачева за локоть,— там, по-моему, все правильно организовано.

—    У кого? — переспросил Горбачев.

—    Ну, в Озерном, у председателя колхоза Трутикова. У него все лучшие лошади и почти вся скотина эвакуированы к нам в тыл. Урожай весь собрали и спрятали. Идешь по де­ревне — пусто, как метлою подметено. Сунется оккупант в деревню и сразу нос воротит — нигде ничего нет. Таких, как этот Трутиков, у нас в районе много. И старый уже, под шестьдесят, а работник незаменимый!

Горбачев решил не оставаться у нас на ночь и стал соби­раться в дорогу.

—   Не могу, не имею времени,— повторял он, когда Вар­вашеня предложил ему идти вместе завтра.

—    Там столько работы в районе, день и ночь делай — не переделаешь!

—    А как там Ермакович? — спросил я.

—    Летает по району, как вихрь. Ни одного часа на месте не сидит. Ни одного часа! Вместе с Пашуном они задают жару фашистам! Операция в Постолах дорого обошлась ок­купантам. Наши уничтожили там больше сорока фашистов. Гоняются за ними гитлеровцы, а заодно и за нами. Плохо только, что эти ребята действуют как какие-то единоличники. Отгородились от всех и вот уже третий месяц варятся в соб­ственном соку: сами к людям не ходят и к себе никого не водят! На этих днях думаем вызвать их на бюро рай­кома. Ну, бывайте, товарищи,— заторопился Горбачев.— Скоро опять буду здесь. Ноги у меня длинные, дороги знакомые.

—    А ты не очень увлекайся знакомыми дорогами,— с доб­родушной усмешкой посоветовал ему Варвашеня.

—   Не беспокойся за меня,— по-военному расправив пле­чи, ответил Горбачев.— Я не попадусь!

Вдруг он повернулся ко мне и укоризненно взглянул на Варвашеню:

—     Вот как иной раз получается: шли с докладом, а не обо всем важном сказали. Чуть-чуть не забыл: у нас теперь своя типография. Любанскую районную типографию мы пе­ретащили в лес почти со всем оборудованием. Тут группа До- лидовича сильно помогла. Теперь можно не только листовки печатные выпускать, но даже газеты. Вот только бумаги бы достать. Но и тут у нас есть свои планы. Бывайте, товарищи!

Он козырнул, молодцевато повернулся и вышел.

—   Деловой парень,— сказал вслед ему Варвашеня.— Толь­ко горяч.

—    Ну, они там с Луферовым поладят, — ответил я.— Один горяч, другой холоден — поделятся.

Мы составили обращение обкома к населению Минской области. Варвашене было поручено напечатать его в подполь­ной типографии.

«Нельзя ждать ни минуты,— говорилось в обращении.— Необходимо начинать действовать сейчас же, быстро и реши­тельно. Для уничтожения врага используйте любые средства: душите, рубите, жгите фашистскую гадину.

Пусть почувствует враг, как горит под ним наша земля.

Действуйте смело, решительно, победа будет за нами. Нет такой силы, которая могла бы покорить советский народ!»

Вошел часовой и доложил, что задержаны трое неизвест­ных. Я вышел. Сержант Петренко сказал, что задержанные находятся далеко от лагеря, возле деревни Рог.

«Так возле Рога и вертятся бойцы,— подумалось мне, — тя­нет их туда, как магнитом».

Но то, что они выставляют посты далеко от лагеря, было похвально.

—    Задержанные просят, чтобы вы сами туда пришли,— сообщил сержант.— Какой будет приказ?

Мы отправились к деревне. В густом ельнике нас оклик­нули. Сержант отозвался.

—    Это вы, Василий Иванович? — послышался тихий го­лос, когда мы подошли ближе.

Я узнал Степана Петровича. Он отделился от толстой ели с низко свисающими ветвями, под которой стоял, и подошел к нам.

—    Кто еще с тобой? — спросил я.

—    А вот,— он показал на двух человек, которые сидели под этой же елью, прислонившись головами к стволу.— Устали очень, как сели, так сразу и уснули. Я не знаю их

фамилий. Меркуль приказал провести, а мне как раз по дороге.

Ночь была темная; я наклонился и с трудом узнал Бонда­ря и Вельского.

—    А Мачульский где? — вырвалось у меня, хоть Петрович не мог знать о Мачульском.— Третьего с ними не было?

—     Нет, не было,— немного растерянно и огорченно, видя мою тревогу, ответил Петрович.— Они только вдвоем при­шли.

Наш разговор разбудил Алексея Георгиевича. Он вскочил, и мы обнялись. Вельский с трудом держался на ногах. Я схва­тил его и прижал к себе.

—   Натер ноги, — жаловался Иосиф Александрович.— Са­поги стоптались — лихо им!

—    Придется на лапти перейти! — пошутил Бондарь.

«Что же с Романом Наумовичем? — не оставляла меня

тревожная мысль.— Почему он не пришел вместе с ними, от­правился куда-нибудь или несчастье какое стряслось?»

Я ожидал, что Бондарь или Вельский заговорят о нем. Они молчали, может быть, потому, что устали, а может быть, оставляли разговор до той минуты, когда мы останемся одни. Когда мы вошли в землянку, я заметил, что моя тревога пере­далась и Варвашене. Он несколько раз оглянулся на дверь, как бы ожидая, что еще кто-то должен войти, а потом вопро­сительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами:

—    Кто его знает, что случилось.

Алексей Георгиевич заметил наше беспокойство.

—    Ничего пока что не случилось,— спокойно сказал он.— Роман Наумович задержался, завтра или послезавтра должен явиться.

Через несколько минут Вельский отвел меня в сторону от землянки и полушепотом сказал:

—    С Мачульским все-таки не совсем ладно. Пошел он в Слуцк, оттуда думал пробраться дальше. Должен был явиться на условленное место больше недели назад — и не явился. Мы ждали его несколько дней. Больше задерживаться нельзя было. Ушли, а там своего человека оставили.

—    Кого вы там оставили? — спросил я.

—    Веру Делендик, жену парторга Старобинской МТС. Тогда, в Крушниках, вы ей посоветовали перебраться в дру­гое место. Теперь она возле самого Слуцка живет, у своих родственников.

—    Пароль взяли?

—    Есть пароль.

—    Сегодня же пошлем туда связного.

Петрович стоял возле землянки с мешком в руках и не­терпеливо поглядывал на меня. Я заметил это и спросил:

—    Что нового, товарищ Петрович?

—    Пока что, можно сказать, ничего,—сделав несколько шагов ко мне, ответил Петрович.— Вот только Меркуль при­слал.

—   Снова Меркуль прислал? — перебил я его.—До каких пор он будет присылать? Пусть о себе больше заботится.

—   Нет, Василий Иванович,—засмеялся Петрович,—это не то. Тут какие-то карты немецкие. Федор Ширин вчера ут­ром подбил на слуцкой дороге немецкую легковую машину. Должно быть, штабисты ехали. Много карт и разных бумаг забрал у убитых офицеров. Меркуль просил посмотреть да переслать их куда надо.

В немецких полевых сумках находилось много топографи­ческих карт. Пометки на них были старые, поэтому они не представляли особого интереса.

Мы с Вельским нашли несколько шифровок и план опера­ции одной гитлеровской части. Это уже другое дело!

Подошли Бондарь и Варвашеня.

—    Надо послать связных в ЦК, — предложил я:— Доло­жим о нашей работе, а заодно вот и эти документы до­ставим.

Члены бюро согласились. Но кого же послать? Одну кан­дидатуру я имел на примете — это Степан Петрович. Но по­слать одного нельзя: путь предстоял длинный и опасный. Надо было подготовить в дорогу не менее двух человек. После долгих размышлений мы остановились на шофере Вой- тике. Парень честный, выносливый и смелый. Рискованная командировка — мы это знали, но что делать? Связь с Боль­шой землей нам необходима как воздух.

Мы написали докладную записку в ЦК КП(б)Б. Расска­зали про наши первые шаги в подполье, про старобинские, слуцкие, любанские, октябрьские, руденские операции. Было что рассказать и о других районах. Бондарь и Вельский по­бывали в Красной Слободе, Копыле, Старых Дорогах и Гресске. И там повсюду проведены собрания коммунистов, избраны подпольные райкомы партии. Вокруг райкомов собираются партизанские силы. В Красной Слободе уже до­вольно активно действует партизанский отряд под командо­

ванием Максима Ивановича Жуковского. В отряде — станко­вый и четыре ручных пулемета и несколько десятков винто­вок. Недавно отряд произвел смелый налет на вражеский гарнизон в Слуцке, обезоружил охрану и освободил пленных красноармейцев.

Подробно рассказали мы в рапорте о боевых операциях дукорских партизан под командованием уполномоченного обкома и секретаря Руденского райкома партии Николая Прокофьевича Покровского. Деревня Дукора — это истори­ческая деревня. В годы гражданской войны население этой деревни мужественно боролось за Советскую власть. В зна­менитой Дукорской пуще Покровский организовал теперь партизанскую базу.

Николай Прокофьевич развернул партизанскую борьбу с первых же дней фашистской оккупации. Во многих дерев­нях и сельсоветах Руденского района были созданы подполь­ные группы из коммунистов и комсомольцев. Большую по­мощь в налаживании связи с подпольными группами и совет­скими патриотами оказала бесстрашная связная комсомолка Мария Данильчик. Долгое время она вела подрывную работу в центре вражеского гарнизона — городском поселке Ру- денск.

Подпольные группы, которыми руководили коммунисты Сергей Довнар, Владимир Левицкий, Владимир Адамович, Роман Денисович и другие, добывали оружие, распростра­няли листовки, жгли мосты на дорогах, уничтожали гитлеров­цев. Из этих групп Николай Прокофьевич создал первый в районе отряд «Беларусь», базировавшийся в прославленной Дукорской пуще.

Когда в пуще стало тесновато, отряд перебрался через же­лезнодорожную линию Минск —Гомель и разместился на глухом болотном острове у деревни Пилич. Отсюда во все стороны направлялись диверсионные группы, которые уст­раивали засады и налеты на гитлеровские обозы, разбирали рельсы. Партизанская группа под командованием Малыш- кина пустила под откос вражеский поезд. Около двухсот фа­шистов было убито и ранено.

Фашистское командование направило против руденских партизан крупный отряд. Партизаны подпустили гитлеров­цев на близкое расстояние и начали косить из пулеметов и автоматов. Эсэсовцы, которых было в пять раз больше, чем народных мстителей, не выдержали яростного партизанского огня и, подобрав убитых и раненых, отступили.

Пламя всенародной борьбы с кровавыми фашистскими захватчиками разгоралось все сильнее и сильнее. Возле Мин­ска и в самой столице, под Борисовом, Червенем и под Ле- пелем создавались новые подпольные группы и партизанские отряды.

Рапорт получился весомый. Я отдал его Степану Петро­вичу и Войтику и предложил тут же выучить наизусть. Сте­пан все быстро запомнил. Память у него исключительная. Бывало, любую сводку он передавал по телефону, не загля­дывая в материалы, и никогда не ошибался. Само собой разу­мелось, что в случае опасности рапорт они должны были уничтожить.

Наши первые посланцы были надежными людьми. Войтик уже много лет работал со мной и зарекомендовал себя как очень честный, добросовестный человек, а Степана Петро­вича я знал чуть ли не с мальчишеских лет. Он был одним из лучших учеников в школе, активистом. Я уже рассказывал, что, когда я был директором Старобинской МТС, Петрович был секретарем комсомольской организации. Это он возгла­вил движение молодежи за овладение специальностями трак­ториста, комбайнера. Не отрываясь от своей основной ра­боты, он и сам овладел профессией тракториста и в свобод­ное время работал в мастерской. Авторитет Петровича как работника, организатора молодежи был непоколебим, все его уважали.

На следующий день я не отходил от связных, готовя их в большую и опасную дорогу. Надо было наши сведения не­пременно передать ЦК. Если там узнают, где мы находимся, то установят с нами связь и помогут. Мы просили прислать нам рацию, шифр и шифровальщиков. Тогда у нас устано­вится непосредственная связь с Москвой.

Под вечер Петрович и Войтик двинулись в направлении фронта. Незабываемо волнующим было прощание с ними. Все мы знали, на какое трудное и ответственное дело посы­лали своих товарищей, знали, в какой мере рискуем жизнью отважных, боевых партизан. Мне было особенно тяжело в эти минуты. Сколько лет я прожил вместе с этими чудесными людьми бок о бок, сколько довелось поработать с ними!..

Одновременно с нашими посыльными вышел из лагеря и Иван Денисович Варвашеня. Но его путь лежал в Любанский район.

Нас окружают,—Бондарь уходит в разведку, его тяжело ранят.—Мы пробиваемся в Любанские леса.— Поединок сержанта Петренко, — Ге­роическая смерть секретаря Мин­ского подпольного обкома партии товарища Брагина

5

Прошло больше двух недель. С севера на озеро потянуло осенним холодом. По утрам на опавших листьях и траве большими белесыми пятнами лежал иней. Озеро меняло свой лик. Вода с каждым днем станови­лась темней и своим цветом напоминала расплавленное олово.

Мы со дня на день, с часу на час ждали возвращения Ро­мана Наумовича Мачульского. Работа не заглушала большой тревоги о товарище. Все сроки, необходимые для выполнения задания, прошли, а его все не было.

Вернулись связные из полесских районов. Невеселые ве­сти принесли они. Городской поселок Житковичи и сосед­ние деревни наводнены эсэсовцами и полицейскими. В рай­оне Постолов появился крупный фашистско-полицейский гарнизон. Туда завезены даже пушки. Гитлеровцы лихора­дочно расширяют межрайонную нефтебазу, а это значит, что там могут появиться и танки. Из районных работников связ­ной Рогалевич никого не нашел.

В Копаткевичах тоже было много вражеских солдат. Больше недели провел Рогалевич в этом районе, но войти в контакт с местными коммунистами ему так и не удалось. С большим трудом нашел человека, которому можно было поручить наблюдение за железнодорожной станцией.

По всему было видно, что фашисты готовятся к серьезным операциям против партизан. Были основания предполагать, что они уже знают и о подпольном обкоме. Недавно фашист­ские молодчики и полицейские снова обшарили деревни Скавшин, Крушники, Осово, Пуховичи, Ляховичи, как раз те места, где мы были. Похоже на^то, что они ищут нас.

Вскоре наша связная Наталья известила, что отряд эсэсов­цев занял деревню Рог. В тот же день мы узнали, что гитле­ровцы поставили заслоны на всех мелиоративных канавах, которые ведут в озеро, а у начала бывшей «ездовни» засела

17             В. И. КОЭЛОШ

группа со станковым пулеметом. Стало ясно, что враг нас блокирует.

Я дал указание подготовиться к бою. Уйти мы не могли. Нам нужно было подождать еще хотя бы несколько дней Ма- чульского. Он не знал, что гитлеровцы заняли окрестные де­ревни, и необходимо было принять меры, чтобы он не попал в лапы фашистов.

На канавах мы поставили свои посты. Кое-где вырыли окопы, ямы, на одной важной высотке построили дзот. Сер­жанта Петренко направили в отряд Меркуля с заданием при­вести оттуда группу хорошо вооруженных партизан. Две раз­ведывательные группы послали в Житковичи и Копаткевичи. Разведчикам надлежало передать житковичской группе, что она обязательно, любыми средствами должна связаться с До- валем, Дербантом и взорвать немецкую нефтебазу в Житко- вичах.

В гарнизонах у нас были свои люди, которые извещали наш штаб о планах и намерениях врага.

Сведения, которые мы получили, подтвердили наши пред­положения, что гестапо решило захватить подпольный обком партии и его руководителей.

Гитлеровские части появились в деревнях Червонное озе­ро, Большой Лес, Дьяковичи. Постепенно эсэсовскими бан­дами заполнялись ближайшие к нам хутора, заслоны на кана­вах передвигались ближе к озеру. Эсэсовцы не знали, что нас здесь всего два десятка партизан и, кроме винтовок, автома­тов, пистолетов и гранат, у нас нет никакого другого оружия.

Вражеское окружение все больше и больше давало себя знать. Все труднее стайовилось поддерживать связь с парти­занскими отрядами, партийными подпольными группами и с местным населением, которое обеспечивало нас продуктами и всем необходимым для борьбы и жизни.

Наконец-то в лагерь вернулся Роман Наумович Мачуль­ский. Он пробрался через не занятые фашистами деревни Скавшин и Осово.

Роман Наумович пришел поздно ночью. Коротко доложив о результатах своей командировки, начал расспрашивать о наших делах. Тут же обсудили план дальнейших действий. Все шло к тому, что нам придется выбираться из лагеря. Обо­роняться на месте рискованно. Решили отправить Вельского на Любанщину, подготовить там базу для подпольного об­кома и известить любанцев о положении на Червонном озере. А группе партизан с Левшевичем во главе предложили